Крепче цепей

1

Ловкие пальцы портного одергивали рукава и полы, показывая, что камзол сидит безупречно. Эренарх Брендон лит-Аркад подчинялся всему терпеливо, глядя куда-то вдаль.

Его неподвижность и безмолвие как раз и вызывали в портном растушую нервозность. Наконец мастер, взглянув на свой хроно-перстень, пробормотал:

– Времени мало... ну ничего... так, по-моему, хорошо.

Брендон глянул на себя в зеркало. Телохранитель Эренарха Жаим увидел с дальнего конца комнаты, как одна пара голубых глаз встретилась с другой и мельком скользнула по стройной фигуре в белом траурном наряде. Ткань была наивысшего доступного здесь сорта, камзол и брюки сидели как влитые – меньше нельзя было ожидать от личного портного Архона Шривашти, – но Жаим никогда еще не видел столь простого парадного костюма. Никаких украшений – только перстень с темнолицым возницей, который Эренарх носил на руке с их первой встречи.

Еще босуэлл, тоже совсем простой с виду – никто не сказал бы, что он из разряда самых мощных. Эренарх рассеянно проверил прибор и спросил Жаима:

– Готов?

Жаим уже час как был готов. Он оглядел в зеркале свою новую униформу. Цвет он выбрал серый – как камень, как сталь, как компромисс между светом и тьмой. И кивнул.

– Тогда пошли, – сказал Эренарх.

После нескольких дней усиленной дрессировки Жаим усвоил кое-какие основы протокола Дулу. Он поклонился – низким поклоном слуги перед господином.

В этом жесте заключится вопрос. Брендон посмотрел на него с мягким недоумением и точно так же, до мельчайших деталей, поклонился Жанму. Это был ответ – безмолвный, но верный.

Жаим улыбнулся и пошел вслед за Брендоном к транстубу.

В центральном доме по ту сторону озера Ваннис Сефи-Картано, вдова покойного Эренарха, брата Брендона, переживала величайший кризис своей жизни: ей было нечего надеть.

Она сыпала проклятиями, срывая платье за платьем с вешалок и швыряя их на пол. Ее горничная растерянно стояла на заднем плане с молчаливым упреком в глазах. Они обе знали, кому придется все это убирать.

Ваннис прикусила губу – материнский голос произнес у нее в голове с мягким укором: «Дурные манеры нельзя оправдать ни временем, ни обстоятельствами», а следом деловым тоном заговорила гувернантка: «Обращайтесь со своими слугами как с людьми, и они будут вам преданны; обращайтесь с ними как с машинами, и они начнут злоумышлять против вас».

Ваннис беспомощно оглядела последние из своих нарядов и закрыла руками глаза.

– Гребаная паскуда Корбиат – ведь знает же, как это для меня важно, – прошептала она себе в ладони. Что же делать?

Ваннис решительно опустила руки. Йенеф стояла, молча глядя на нее. В душе у Ваннис шевельнулась тревога, и ей вспомнилось еще одно из материнских наставлений: не надо выдавать слугам свои замыслы и сознаваться перед ними в своих неудачах. Каждый твой секрет – это оружие, которое могут использовать против тебя.

– Ступай к озеру и последи за Эренархом, – сказала Ваннис. – Возвращайся, как только он выйдет.

Йенеф поклонилась, сложив ладони, и молча вышла.

Ваннис со вздохом опустилась на кушетку. Что делать? Отвага, героизм, чудом избегнутая смерть – это все хорошо для novosti по визору. Ваннис тоже наслаждалась атмосферой опасности и риска, окружавшей ее в момент прибытия сюда, – но такие вещи недолговечны.

В начале событий она проклинала случай, повредивший скачковые системы на яхте Ристы и помешавший ей поспеть на Артелион к Энканиации Брендона. Она терзалась бессильной злобой, зная, как разгневается Семион; он редко вмешивался в ее жизнь, но уж когда просил о чем-то, Ваннис всеми средствами старалась эту просьбу выполнить. И он захотел, чтобы она присутствовала на Энкаинации.

Перескочив наконец в систему Артелиона, она услышала ужасающие новости: Панархия находится в состоянии войны, Артелион захвачен старым врагом Панарха, правителем Должара, сам Панарх попал в плен. Ваннис до сих пор не знала, откуда капитан их яхты взяла координаты Ареса, – однако той они были известны, и Ваннис с Ристой оказались в числе первых беженцев.

В те первые несколько недель горсточка Дулу среди военной элиты Ареса проводила время очень весело. Этикет, и военный и гражданский, по такому поводу был несколько смягчен, и все – нижнесторонние и высокожители, Дулу и Поллои – общались свободно. Но вскоре число беженцев стало расти, и лучшие жилища гражданской части станции заселились Семьями Служителей Панархии.

Беженцами теперь были все и каждый, и старые правила вследствие потрясения основ Вселенной стали как будто еще строже.

Вещи, которые Ваннис взяла с собой, были рассчитаны на короткую поездку, и белого у нее имелось не так уж много – это ведь цвет траура или юности. Какая мрачная символика: оставшаяся при ней частица ее огромного гардероба напоминала Ваннис обо всем, что она имела и чего лишилась.

Семион мертв, а она, хоть и была за ним замужем, не принадлежала к семье Аркадов. Такой древний закон: в отличие от других семей Дулу, где новое родство включается в брачный контракт, у Аркадов посторонний принимается в семью лишь при восшествии на престол его или ее супруга, Панарха или Кириархеи, прямого потомка Джаспара Аркада.

Со смертью Семиона положение Ваннис в высших кругах общества стало весьма двусмысленным. Еще недавно она находилась на самой границе власти и могущества – но, увы, так и не перешла ее.

Как только о смерти Семиона стало известно, Ваннис облеклась в белые траурные одежды – и это было правильно, как и титул, с которым к ней обращались. И ей по-прежнему оказывали предпочтение, – но это будет продолжаться лишь до тех пор, пока она носит траур. Ибо, по правде говоря, у нее больше нет положения в свете, кроме того, которым она обязана своей родной семье. Громкий титул без политической основы – всего лишь пустой звук.

И, как будто всего этого мало, она среди беженцев уже не первое лицо: появился новый Эренарх.

Младший сын Панарха каким-то чудом избежал бойни на собственной Энкаинации и недавно прибыл на Арес. Он займет свое место среди Дулу на сегодняшнем приеме.

Все будущее Ваннис зависит от этого приема – а ей нечего надеть: всем уже примелькались полдюжины ее белых платьев, несмотря на ее старания разнообразить их украшениями или искусными драпировками из экзотических тканей.

Ваннис свирепо пнула ногой легкую груду шанта-шелка и газа на полу. Вот он, первый намек на ее будущую роль: четверо портных, которых умудрилась привезти с собой женщина низкого происхождения по имени Корбиат, работают на кого-то другого; похоже, теперь все и каждый стали важнее, чем Ваннис.

Это просто унизительно для супруги Эренарха, целых десять лет бывшей законодательницей мод, появиться на приеме в старом, не раз надеванном белом платье для пикников в саду. Разве что бросить вызов Вселенной, надев все свои драгоценности?

– Пропади все пропадом! – Только усилием воли она сдержала себя: даже пытка не заставит ее появиться на людях с красными, опухшими глазами.

– Ваше Высочество, – обратилась к ней с порога Йенеф, – Эренарх только что покинул анклав.

– С кем он и что на нем надето?

– Его сопровождает только один человек. Я его не знаю – он в сером, без знаков отличия. Эренарх одет в белое – мне даже показалось, что это униформа.

– Но не может же он носить флотскую форму, – воскликнули Вапнис.

«Разве его не выгнали из Флота? Вернее, из Академии?»

– Его костюм даже проще, Ваше Высочество. – Йенеф без дальнейших указаний опустила чип в прорезь пульта, и на экране возникли две мужские фигуры, идущие по траве к центральному павильону. Цвета было трудно различить в темноте – имиджер, должно быть, имел плохие усилители цвета.

Ваннис включила увеличение. На высокого мужчину в сером можно не обращать внимания – это телохранитель. А вот Брендон...

Ваннис прикусила губу. Действительно, чрезвычайно простой камзол – и никаких украшений. Что бы это значило?

Не важно что.

Ваннис выключила изображение. Порывшись в разноцветной куче на полу, она извлекла белое платье из мерцающего шанта-шелка и оторвала от него кружевную оборку вместе с тонкой, как паутинка, туникой.

– Убери драгоценности, – бросила она через плечо, – и отыщи мне белые атласные туфли. Да нет, не эти – утренние.

Поймав красноречивый взгляд Йенеф, Ваннис рассмеялась. Горничная, вероятно, думает, что хозяйка сошла с ума.

«Возможно, так оно и есть – отчасти».

Сев за туалетный столик, Ваннис выбрала драгоценности из своей высокой прически и засмеялась снова.

Жаим понюхал воздух, идя за Брендоном по закругленной дорожке к огромному, сияющему золотым светом павильону. Искусственная ночь онейла, мягкая и прохладная, пахла влажной почвой, цветами и свежей водой. Можно было запросто поверить, что ты находишься на планете: огни жилых домов на той стороне, в девяти километрах, имитировали созвездия ночного неба. Жаим запрокинул голову, внезапно уяснив себе сложное устройство Ареса. Остро, как никогда прежде, он ощутил всю роскошь и утонченность культуры Дулу. Жилища в онейле Ареса сконструированы так, чтобы не только радовать глаз в ближайшем рассмотрении, но и создавать для противоположной плоскости иллюзию ночного неба.

Силуэт Брендона рисовался на пологом спуске к озеру – он смотрел на огни на том берегу. На миг Жаиму показалось, что все созвездия Ареса вращаются вокруг этой одинокой фигуры.

Потом ему вспомнились гулкие пространства Нью-Гластонбери на Дезриене и потрясенное лицо Брендона, когда Сновидение отпустило его. Жаим отогнал от себя это воспоминание и подошел к Брендону.

Они помолчали немного. Вода плескалась у берега, и невидимые лягушки выводили причудливый мотив. Линий округлых холмов проступали на фоне верхних огней. Слышался шум водопада, и дорожка вилась меж красивых деревьев. Большой изящный павильон, светящийся впереди, нипочем бы не выдержал настоящей непогоды.

Жаим посмотрел на Эренарха, пытаясь разгадать его настроение. Тревога? Брендон мало говорил после их высадки с крейсера Нукиэля – разве что о самых насущных делах.

С самого прибытия они не выходили из Аркадского Анклава. Официально для того, чтобы дать Брендону оправиться – синяки, оставшиеся у него на лице после драки на Рифтхавене, подтверждали правдивость этой версии, – на самом же деле для принятия некоторых мер. Первым делом по приказу Найберга Эренарху следовало обеспечить безопасность. Брендон не высказывал никаких пожеланий по тому поводу, но к нему почему-то назначили соларха-десантника, с которым он подружился на борту крейсера. Ванн-то и натаскивал Жаима по части этикета.

А теперь Ванн ждал их у павильона, как член почетного караула – со своего скрытого наблюдательного пункта он будет следить за приемом и снабжать Жаима нужной информацией через босуэлл.

Кроме охраны нужно было подобрать штат прислуги, заняться гардеробом – к этому обязывало положение последнего оставшегося на свободе правителя колоссального скопления планет и поселений, именуемого Панархией Тысячи Солнц. Брендон покорялся всему без споров и просьб – лишь этим вечером он настоял на простом белом камзоле без всяких украшений, к испугу маленького портного Архона Шривашти, который несколько дней трудился над великолепным траурным костюмом, отвергнутым Брендоном.

Жаим не мог не признать, что первоначальный камзол, блиставший варварской роскошью, сидел на стройной фигуре Брендона как нельзя лучше. Нечто вроде этого носили короли в сериалах – но, может, чистюли и правда так одеваются, денег-то им не занимать. Портной ужаснулся, когда Брендон вежливо, но твердо отказался надеть это произведение искусства, и Эренарх переодевался в полном молчании.

Жаим перевел взгляд с прямых плеч в простом камзоле на мерцающее ожерелье огней на том берегу. Как ни велик онейл, вряд ли он способен вместить и гражданскую часть населения базы, и беженцев – придется занять сельскохозяйственные делянки, обеспечивающие станцию собственными продуктами питания. Тех, кто пониже рангом, уже, наверное, перевели в верхнюю часть станции.

Ванн должен это знать. Он прибыл сюда одновременно с Жаимом, но при этом поддерживает постоянный контакт с военными властями. Жаим запросил по босуэллу, чтобы не беспокоить Брендона:

(Куда они дели гражданский персонал?)

(В военный сектор, в Колпак), – сразу же ответил Ванн. И с тенью иронии, ощущаемой даже по нейросвязи, добавил: – (Это не бегство, а почетное отступление.)

С этого-то, как позднее сообразил Жаим, и начались все неприятности.

– Ваннис, поторопись, прием уже начался, – заговорила Риста еще в коридоре и ахнула, войдя: – Ты что, больна?

Ваннис улыбнулась, повернувшись к ней от зеркала. Пухленькая Риста нарядилась в бледно-сиреневое платье, усыпанное бриллиантами, кауч-жемчугом и темно-фиолетовыми камнями тизти. Высоко поднятые светлые волосы украшала диадема из тех же тизти. Когда ока двигалась, камни переливались красными огоньками. На круглых ручках красовались ажурные браслеты, такое же ожерелье охватывало шею, сохранившую гладкость юности.

Ваннис снова обернулась к зеркалу и засмеялась, увидев себя. Ее белое, ничем не украшенное платье и распущенные по плечам тяжелые каштановые волосы, схваченные одной лишь тонкой ниткой жемчуга, представляли поистине разительный контраст. Ей пришлось отпустить Йенеф, чтобы изменить прическу: упрек в глазах горничной при виде того, как разрушается результат ее двухчасового труда, был невыносим.

– Что ты с собой сделала? – Риста подошла, постукивая нарядными туфельками по паркету, и вдруг замерла, схватившись за горло. – Ты что-то слышала – относительно Панарха, я хочу сказать? Быть может, при дворе объявлен траур?

– Нет-нет, – успокоила ее Ваннис. – Мне думается, ты совершенно права: Панарх жив, только отсутствует, а траур по его наследнику ты соблюдаешь так, как принято на твоей планете.

Риста со вздохом плюхнулась на стул.

– Матри Масо тоже так говорит, но сказать можно все что угодно, чтобы ввести человека в заблуждение. Ведь такой ситуации никогда еще не было. Тебе-то хорошо, ты носишь траур по мужу, а мы, остальные, не знаем толком, как быть. Но все-таки, что на тебе за наряд? – Риста нахмурилась и взмахнула рукой, блеснув кольцами. – Что он означает?

– У нас теперь война, и самое время урезать расходы, – пояснила Ваннис.

Риста открыла и снова закрыла свой пухлый ротик, прикусила нижнюю губу и тихо засмеялась.

– Если ты введешь это в моду, НорСоту просто взбесится. Я слышала, у нее имеется сногсшибательное вышитое платье, которое она сделала на похороны их Архона, и еще хофнериадский парик – с бабочками. – Риста покрутила руками вокруг головы. – Но послушай, Ваннис, мы опаздываем.

Ваннис с улыбкой подумала: вот еще одно свидетельство разницы между супругой Эренарха и той, чьи претензии не поднимаются выше кавалерственной дамы. Ваннис наблюдала за Брендоном всю дорогу до павильона – он ведь мог изменить курс, пожелав сопровождать ее.

Этого он, конечно, не сделал – между тем она не сомневалась, что он знает, где она живет. Он не пытался связаться с ней со дня своего прибытия – впрочем, как показало ее тайное расследование, он вообще ни с кем не имел контактов, только однажды справился о мальчишке-рифтере со своего корабля, который был как-то связан с келли.

Это могло означать все что угодно – со временем она выяснит что. Главное, что на прием он явится один. И ей незачем приходить в одно время с ним, раз уж они не вместе.

Женщины вышли на освещенного фонарем дорожку. Ароматный бриз тронул их волосы и платья, и бегущая панель с тихим шорохом двинулась вдоль озера, к павильону.

Риста сплетничала об этой уродке, леди Ризьене Геттериус, которая отказалась взять к себе своего мужа – бедный гностор вынужден жить вместе с каким-то чиновником. Ристу это смешило.

Ваннис тоже посмеялась и не стала говорить о том, что эта новость уже устарела. Ее осведомители еще несколько часов назад сообщили, что гностора Омилова, бывшего наставника Брендона, пригласила к себе Верховная Фанесса – он должен переехать завтра утром. «Удар для Ризьены», – подумала Ваннис и тут же выбросила эту женщину из своих мыслей, глядя через озеро на великолепное здание, построенное для семьи Панарха.

Аркадский Анклав, созданный на основе поместья Теменархеи Иллиайн, завещавшей свой онейл Флоту восемьсот лет назад. Он достаточно велик, чтобы вместить большую семью с соответствующим штатом прислуги, между тем в нем никто еще не жил, кроме изредка прибывавших с визитами Панархов и Кириархей. У Брендона нет семьи, и штат его, судя по донесениям, минимален. Больше с ним никто не поселился. Почему бы ему не пригласить вдову своего брата занять один из пустующих апартаментом?

«Жаль, что я не переспала в ним в свое время», – подумала вдруг Ваннис. Это случилось не из-за отсутствия интереса – интерес, по ее мнению, испытывали обе стороны, по крайней мере в пору их первой встречи.

Но Семион как нельзя более ясно высказался по этому поводу. «Держись подальше от моего младшего брата, – сказал он своим холодным, бесстрастным голосом. И добавил с легким отвращением: – Он глуп, ленив и, что еще хуже, любит выпить. Я не желаю, чтобы Семья стала объектом пошлых пересудов».

Пьянице нельзя доверяться, да и мысль о том, что за этим красивым фасадом ничего нет, убила интерес Ваннис. Если кто-то и любит красивых манекенов, ей этот порок несвойствен.

Кроме того, она, выросшая в свободомыслящей семье, к великому своему смятению, поняла, что среди старейших родов Панархии понятие инцеста охватывает не только кровную родню, но и свойственников. Здесь действуют уже не генетические мотивы, а политические.

Дорожка остановилась, и они сошли перед громадными входными арками павильона. Изнутри слышалась мелодичная музыка вместе со смехом и звоном бокалов. «Звуки грядущей битвы», – подумала Ваннис, улыбаясь в темноте. Обстоятельства лишили ее власти, но она от рождения обучалась всем светским искусствам. Бальный зал – театр ее военных действий.

Поднимаясь по низким, широким мраморным ступеням, она поздравила себя с тем, что с самого прибытия сюда вела себя очень осмотрительно – так, словно шпионы Семиона по-прежнему следили за каждым ее шагом.

Она скрипнула зубами. Семиона больше нет, и пора наверстать упущенное. Она начнет свою кампанию здесь и сейчас.

Они молча прошли через большую переднюю. Риста нервно поправляла волосы. Мажордом у огромных резных дверей поклонился им. Лакеи бросились открывать, он же грохнул об пол издавшим звон посохом и объявил:

– Ее Высочество Ваннис Сефи-Картано и кавалерственная дама Риста Литцу-Фразьен.

«Ее Высочество, и только – больше не „супруга Эренарха“, – подумала Ваннис, выпрямляя спину. Все лица обратились к ней.

Ее быстрый взгляд сразу нашел стройную фигуру Брендона на том конце зала. Он тоже смотрел на нее, улыбаясь, с веселым огоньком в голубых глазах.

Ваннис вступила в зал.

В первые несколько минут открывшееся перед ним зрелище буквально загипнотизировало Жаима. Вот что такое роскошь: мрамор, дорогие ткани, хрустальные люстры над головой, а за низкой фальшивой балюстрадой – огромное изображение Ареса, снятое из космоса. Иллюзия была почти полной, словно задняя стена зала открывалась прямо в межзвездное пространство. Вот массивный Колпак с его причальными отсеками, в каждый из которых входит половина семикилометрового крейсера, – а внизу, приделанный к его исподу, словно ножка гриба, медленно вращается онейл, и обе части станции окружены мерцающим облаком кораблей.

Но интереснее всего были люди. Жаим вырос на густонаселенном Рифтхавене, среди заядлых индивидуалистов, но даже это не могло подготовить его к встрече с высшими кругами Дулу. Голова у него пошла кругом, и он не сразу начал различать в этой толпе отдельные лица.

К счастью, его положение не требовало от него ничего, кроме присутствия; Дулу обтекали его, как невидимку, как и предупреждал Ванн, и Жаим был благодарен ему за эту передышку.

Движение в зале сперва напомнило ему озерный тростник, колеблемый ветром. Откуда вся эта толпа знает, когда отступить в сторону, когда выйти вперед, когда задержаться на месте? Дулу проделывали все это с грациозными, стилизованными жестами, точно исполняли какой-то танец, и улыбающиеся лица походили на маски, сквозь которые пристально смотрели глаза.

Время от времени Ванн называл имена проходивших. Жаим знал, что должен слушать и стараться запоминать. Надо свыкнуться с тем, что он невидим – и неосязаем. И так, со стороны, следить; нет ли у кого оружия и не собирается ли кто-то напасть.

Брендон, общаясь с потоком Дулу, не совершил ни единой оплошности. Он точно знал, когда надо повернуться, к кому обратиться в первую очередь, чьей протянутой руки коснуться ладонью, а чьей – только пальцами. Жаим начал замечать детали в плавном движении Дулу, водовороты притяжения и отталкивания. Здесь существовали подводные течения, разделяющие гостей. Самой заметной была обособленность нижнесторонних и высокожителей. Наука уланшу скоро помогла Жаиму понять, что это разделение не имеет ничего общего с политикой: просто нижнесторонним требовалось больше пространства, чем высокожителям, поэтому смешанные группы быстро разбивались. Он заметил также, что у балюстрады перед видеограммой Ареса собираются только высокожители – нижнесторонние, видимо, чувствовали там себя не слишком уютно.

Жаим вздохнул. Суета сует, одно слово. Не будь даже разногласий между высокожителями и нижнесторонними, которые, по словам Ванна, покойный Эренарх Семион поощрял в политических целях, людей разделяли бы другие, еще более простые психологические факторы. «Тот, кто видит перед собой одну-единственную дорогу, поневоле идет туда, куда она ведет», – сказала как-то Рет Сильвернайф, его подруга.

Жаим заставил себя вернуться к настоящему и сосредоточился на других завихрениях в общем потоке: молодые флотские офицеры держались отдельно от обеих штатских групп, офицеры высшего ранга такой сепарации не соблюдали, Найберг предусмотрительно держал нейтралитет.

Но фокусом всего приема был Эренарх. Взоры Дулу сразу замечали перстень, поблескивающий на пальце Брендона, и быстро уходили в сторону, встречаясь с другими. Жаим не мог разгадать, что значат эти взгляды, но чувствовал в них вопрос.

Внезапно толпа раздалась – Жаим не понял почему, но Дулу понимали. Пожилой мужчина с красивым лицом, серебряными волосами и остроконечной бородкой преклонил колени перед Брендоном. Его худощавая фигура, одетая в темно-синий бархат, производила впечатление большой физической силы – так ножны, в которые заключена шпага, выдают ее остроту; Жаим понял, что видит перед собой мистера уланшу, и на сей раз прислушался к информации Ванна.

(Архон Шривашти. Глава одной из самых влиятельных Семей.) Ровный голос Ванна намекал на опасность – да Жаим и сам ее чувствовал.

– Добро пожаловать, Ваше Высочество, – хрипловатым, чуть громче шепота, голосом произнес Архон. – После всех дурных известий ваше возвращение в мир живых кажется благодетельным чудом.

– Благодарю, ваша светлость, – ответил Брендон, слегка коснувшись протянутых ладоней.

(Эренарх использует титул без обозначения территории, – заметил Ванн. – Архон потерял свою планету Тимбервелл и вынужден был поселиться в космосе.)

Шривашти встал, оказавшись выше Эренарха. Его светлые глаза странного оттенка, среднего между карим и серым, слегка сузились, и Брендон сказал:

– Спасибо, что одолжили мне своего портного.

– Я вижу, он не угодил вам?

– Он чуть не уморил сам себя, стараясь создать поистине достопамятный шедевр. – Не почудилась ли Жаиму легкая заминка перед словом «достопамятный»? Брендон небрежно повел рукой сверху вниз и добавил: – Но не имея известий об отце...

– О да, – с низким поклоном молвил Шривашти. – Вы совершенно правы.

Еще один поклон, Брендон кланяются в ответ, и Архон исчезает в толпе.

Жаим обнаружил, что не дышит. Что, собственно, здесь произошло?

Ванн, вероятно, почувствовал что-то, потому что сказал:

(Эренарх носит траур как частное лицо. Он мог бы от имени отца объявить при дворе официальный траур, появившись в соответствующем костюме, но не сделал этого.)

В ровных интонациях не содержалось никакого намека, но Жаим был уверен, что упустил что-то важное. Решив разобраться с этим позже, он заметил, что Дулу опять расступаются – но теперь это сопровождалось перешептываниями.

Брендон посмотрел через всю длину зала на двух только что вошедших женщин – точнее, на одну из них, маленькую и стройную, одетую в белое. Простота ее туалета, особенно разительная среди окружающего ее разноцветия, подчеркивала плавные линии тела.

(Ваннис Сефи-Картано, вдова покойного Эренарха.)

Вот, значит, кто выселил штатский персонал и офицерские семьи из их домов – ловко, с улыбочкой. Женщина остановилась в дверях – до того легкая и грациозная, что казалась скорее голограммой, чем живой фигурой, – а затем двинулась вперед походкой профессиональной танцовщицы. Рет Сильвернайф тоже так двигалась. Жаим в новом приступе горя не мог отвести глаз от Ваннис. Шурша платьем, она приближалась к Эренарху.

– Брендон! – произнесла она звонким, мелодичным голосом и склонилась в глубоком, исполненном печали поклоне, но глаза ее выражали радость.

– Ваннис, – откликнулся Брендон. Он помог ей выпрямиться и надолго поднес ее пальцы к губам. Она ответила ему ослепительной улыбкой, и их руки опустились одновременно.

Ваннис посмотрела по сторонам, словно пробудилась от сна, и сделала рукой легкий, стремительный жест.

– У нас еще будет время поговорить. Я слышу музыку – давай потанцуем.

Брендон с поклоном подал ей руку.

Жаим отступил назад, созерцая прищуренные глаза и ехидные улыбки вокруг.

Невидимый оркестр искусно обратил создававшую фон музыку в вальс, и Дулу, разбившись на пары, с привычной легкостью закружились по блестящему полу. В центре танцевали Ваннис и Брендон – простота их нарядов выделяла их среди украшенных драгоценностями оттенков белого, серого, черного и сиреневого.

Жаим, с интересом глядя на это, почувствовал, что кто-то подошел к нему сзади, обернулся и увидел знакомое лицо.

Это был Осри Омилов, сын гностора. Темные глаза, исполненные такой ненависти во время долго путешествия на «Телварне», теперь смотрели озабоченно.

Жаим с опозданием вспомнил о своей оплошности и поклонился, как полагается кланяться сыну шевалье.

Осри, к его удивлению, смутился и лишь потом ответил коротким кивком.

– Ты уже... – начал он и умолк, поскольку толпа снова взволновалась.

На сей раз шепот выражал недоумение, даже тревогу. Дулу расступились быстрее, чем прежде, и Жаим увидел белые пушистые фигурки эйя – они шли, открыв голубые рты, в фасеточных глазах отражались огни настенных светильников. Двигаясь быстро, они не смотрели ни на кого из людей. Их легкие, как паутинка, одежды колыхались. Позади них, высокая, стройная, внушающая тревогу, шла Вийя в своем всегдашнем черном комбинезоне. Он выглядел здесь до того неуместно, что Жаим усмехнулся.

Она повернула голову, махнув по бедрам хвостом блестящих, черных, как космос, волос, и ее черные глаза встретились с глазами Жаима. Она слегка, без улыбки, кивнула ему, и Жаим вздрогнул, увидев, как она провела двумя пальцами по своей одежде. «Встретиться. Как можно скорее», – говорил этот жест.

Осри затаил дыхание.

– Что она здесь делает?

– Наверное, выполняет обязанности переводчика. Она единственная, кто может общаться с эйя.

– Мне следовало бы спросить, что делают здесь они.

Жаим снова усмехнулся. Он уже привык к эйя, которые, несмотря на свою устрашающую славу пси-убийц, ни разу не причинили вреда экипажу «Телварны».

– У них посольский статус – хотя никто не может сказать, известно ли им об этом.

«Должно быть, это Вийя их привела, чтобы иметь возможность со мной связаться».

Сердце Жаима тревожно забилось.

До этого Ваннис танцевала с Брендоном только однажды и уже забыла, какой он хороший партнер. Поначалу все ее внимание ухолило на то, чтобы приспособиться к нему и двигаться с ним в лад: он, видимо, любил быстрый темп, и Ваннис напрягалась, чтобы кружение не мешало ей видеть происходящее.

Однако вскоре она освоилась с ситуацией. Она знала, что каждая пара глаз устремлена на них, и все присутствующие задают себе вопросы. Она прямо-таки слышала, как циркулируют по залу слова, сказанные ею Ристе: «Время урезать расходы», и сознавала, что сумела одержать еще одну победу.

Но Брендон оделся так, конечно, по другой причине – и ей нужно выяснить по какой. Сосредоточив все внимание на нем, она заметила, что он смотрит куда-то через ее плечо и его рука прикасается к ней легко и безразлично.

Ваннис взглянула в ту же сторону и увидела пару маленьких инопланетян – они пробирались сквозь толпу, и от переступа их ножек по мраморному полу бросало в дрожь. Это, должно быть, те самые, что способны сжигать мозги на расстоянии. Ваннис заметила также высокую темноглазую женщину, идущую следом, но тут же выбросила ее из головы, полубессознательно присвоив ей ярлык прислуги.

Гораздо интереснее то, почему Брендон так пристально следит за ними. Неужели пси-способности эйя внушают ему страх? Потом Ваннис вспомнилось, что кто-то говорил, будто эти существа путешествовали с ним на одном корабле. Странно: надо будет спросить его об этом, но первым делом следует выяснить, как он к ней относится.

Он оказал ей неожиданную честь, признав ее право на первый танец. Это подтверждает – по крайней мере на данный момент – ее ведущую роль в свете. Теперь неплохо бы разобраться, что значит этот поступок для него самого.

И эта простота – не признак ли искреннего горя?

– Я скорблю о ваших братьях, – сказала она.

Он опустил глаза, и их взгляды встретились. Его взор не выражал ничего, кроме вежливой заинтересованности.

– А я – о вашем муже, – сказал он.

Как это понять?

Она попыталась еще раз, решив теперь немного рискнуть.

– Мне думается, теперь семье самое время объединиться.

Брендон внезапно сделал крутой поворот, и перед Ваннис вспыхнула целая радуга красок, когда они вклинились между двумя другими парами.

– Нам всем следует объединяться, – ответил он.

Неужели он и правда так глуп, как говорил Семион? Они так мало встречались до настоящего времени! Где найти отмычку, чтобы посмотреть, что скрывается за этими голубыми глазами – если там вообще что-то есть?

Но внезапно он спросил очень серьезно:

– Вас известили, что мой отец жив?

– Да, я слышала, – кивнула она. – Так это правда?

– Надеюсь, что пока еще правда, – пробормотал он.

– Что же теперь делать?

– Вернуть его обратно, – улыбнулся Брендон.

Танец кончился – прошло больше времени, чем она полагала. Брендон с поклоном передал ее первому подошедшему кавалеру.

Она с улыбкой ответила на поклон и приказала себе не смотреть ему вслед.

2

– Я думал, вы цените правду превыше всего, – сказал Анарис.

– Так и есть, – ответил Геласаар.

– Почему же тогда ваши советники не докладывали нам о Семионе?

– У правды много слоев.

– Софистика, – бросил Анарис.

Панарх прищурился с беззлобным удивлением.

– Тогда позволь выразиться по-другому: у восприятия много слоев.

– Либо вам рассказывали о происках Семиона, либо нет.

Панарх задумался, словно грезя наяву. Лоб его был гладок и спокоен. Анарис молча ждал, и дираж’у замер в его руках. Через некоторое время Панарх поднял глаза.

– Рассказывали, но обиняками.

– В последнее время они стали не столь уклончивы?

– Да. Теперь мы можем позволить себе роскошь говорить прямо.

– Казалось бы, должно быть наоборот. Когда вы находились у власти и было известно, что вы цените правду, вашему окружению следовало почитать прямоту за добродетель.

Панарх склонил голову.

– Когда ты у власти, вес твоего слова – если мерить по последствиям – растет со временем в геометрической прогрессии. Чтобы действовать в этих условиях, приходится учиться языку компромисса.

Элоатри шла вдоль периметра Обители, думая о том, как мыслил и чем руководствовался неизвестный, создавший все это. Она уже обнаружила два потайных входа в частный туннель транстуба и спрашивала себя, какие отношения могли существовать в прошлом между этим религиозным центром и панархистским правительством.

«Слишком я неопытна для своего поста», – подумала она. На Дезриене, безусловно, имеются тексты, предназначенные только для глаз Верховного Фаниста. Но Диграмматон явился к ней неожиданно, и она еще не оправилась после столь необычного способа посвящения.

Морщась, она потерла ладонь: ей уже никогда не избавиться от боли, вызванной ожогом, который нанес ей Диграмматон в своем таинственном скачке через световые годы, отделяющие Артелион от Дезриена. С тех пор она посвящала все свое время изучению принципиально новой религии – и поиску тех, кого показало ей Сновидение. Все они, кроме одного, еще неопознанного, прибыли на Дезриен, были захвачены Сновидением и теперь вместе с ней находятся здесь, на Аресе.

Что же дальше?

Зазвонил коммуникатор, и она с радостью отвлеклась от своих мыслей. На экране после включения появился адмирал Найберг. Они встречались всего один раз, во время ее прибытия, и он оставил о себе впечатление осторожного, расчетливого, но абсолютно честного человека.

«Именно такой и должен командовать Аресом».

– Нумен, – начал он без лишних слов, – прошу простить, что не зашел к вам лично. – Она махнула рукой в знак того, что это не обязательно, и он продолжил: – Поскольку эта линия не засекречена, я буду краток и даже загадочен. – К изумлению Элоатри, на суровом, рубленом лице адмирала промелькнуло юмористическое выражение. – Капитан Нукиэль сказал, что вы поймете. Мне сообщили, что вы единственный человек, кроме должарианки, с которым эйя могут разговаривать, а от лейтенанта Омилова мы узнали, что они способны обнаруживать на расстоянии урианскую технику. Можете себе представить, как нам хочется узнать побольше об этих существах. Не хотите ли помочь нам?

Гиперрация. Оказавшись на Аресе, она удивилась тому, что Флот счел нужным информировать ее о существовании этого захваченного у врага аппарата. Теперь она начала понимать, что пост Верховного Фаниста имеет больше веса, чем она полагала.

Она кивнула и сказка, тщательно выбирая слова:

– Я лично вряд ли смогу быть вам полезна. Наше общение носит чрезвычайно абстрактный характер – это сравнение архетипических энергий, и только. – На лице адмирала отразилось вежливое непонимание. – Однако есть человек, который мог бы помочь. – Жестом остановив изъявление благодарности, она продолжила с полным сознанием значимости своего сана: – Но помните, адмирал, что этими людьми и этими инопланетянами движет Телос. Они – дверные петли Времени, и я не стану делать ничего, что помешало бы открытию этой двери.

– Я понимаю, нумен, – коротко кивнул он. – Мое дело – безопасность Ареса и успешное ведение войны с Должаром. Надеюсь, наши пути пойдут параллельно.

– Уверена, что пойдут. Я всегда в вашем распоряжении.

– Как и я в вашем, нумен. Благодарю вас.

Его изображение померкло. Элоатри со вздохом покачала головой, в который раз спрашивая себя, почему избрали именно ее.

«Я не люблю политики и так мало знаю об этих Дулу».

Но Томико ясно дал понять, что ее желания тут роли не играют. Она снова увидела перед собой чашу с ее страшным содержимым и услышала слова умирающего Томико: «Уж не думаешь ли ты, что пьешь только за себя?»

Она содрогнулась.

Та жидкость имела вкус крови.

Тут Элоатри вспомнила, что дело не терпит, и вернулась к настоящему.

Обитель представляла собой здание, выстроенное квадратом вокруг внутреннего сада. Кто-то сказал ей, что это копия Аркадского Анклава, только уменьшенная. Интересно, сколько же тайников запрятано в том, большом анклаве, и обнаружил ли улыбчивый голубоглазый Эренарх хотя бы некоторые.

Проходя мимо открытого окна, Элоатри посмотрела на озерную заводь близ Аркадского Анклава, примерно в километре от Обители. Гностор Себастьян Омилов принял ее приглашение поселиться здесь, и его немногие пожитки уже доставили в Обитель, но сам он еще не появлялся.

Вероятно, еще спит. Он тоже не ложился до поздней ночи, и она видела по его замирающему голосу и бледному лицу, что его сердце не в лучшем состоянии. На это намекал и капитан Нукиэль во время их первой беседы на борту «Мбва Кали», шедшего к Аресу.

Она предложила гностору пристанище под влиянием импульса, услышав, что жена отказалась поселить его у себя, – но она давно уже поняла, что совпадения случаются редко.

Настоящей причиной ее предложения было то, что гностор находился на борту рифтерского корабля, там же, где и большинство людей, которых показало ей Сновидение. И гностор уже вознаградил ее прошедшей ночью – стоя рядом, он снабжал ее краткими сведениями о многочисленных Дулу, которые кружились по залу в нескончаемых вальсах и кадрилях.

Остановившись у высокого окна, Элоатри задумалась о центральной фигуре этого пышного зрелища: о Брендоне лит-Аркаде, который один из всей семьи избежал мести Джеррода Эсабиана Должарского и стал наследником Панархии Тысячи Солнц. Она общалась с ним очень мало и всегда в присутствии других. А в тот единственный краткий миг на Дезриене он показался ей скользким, как стеклянный шар, и почти таким же глубоким.

Тогда, в соборе Нью-Гластонбери, она разглядела под его шоком твердую решимость, такой же заряд энергии, который исходил от старых видеограмм его предка Джаспара Аркада.

Прошлой ночью он снова удивил ее, когда, сбросив маску светской учтивости, стал общаться с танцующей троицей келли на их мимическом языке. Казалось, он искренне рад их видеть, а уж они подергивались и ухали в полном восторге.

Келли. Элоатри внезапно вспомнила о мальчике, в плоть которого внедрился геном келлийского Архона. Они собираются убрать геном сегодня – она посмотрела на свой хроно – меньше чем через час. Самое время воспользоваться этим секретным траистубом.

Ваннис Сефи-Картано скучала на званом завтраке, прикидывая, когда же наконец сможет заняться своей почтой.

– Ночыо подошел еще один корабль, – объявила Чаридхе бан-Масо, первой узнававшая все сплетни.

Гости вежливо выразили свое удовольствие, и одна молоденькая девица с подвязанными в кольца, унизанными украшениями косами томно осведомилась:

– На нем кто-то есть?

Чаридхе послала ей саркастическую улыбку, говорящую безо всяких слов: «Разумеется, иначе зачем бы я стала говорить об этом?», а затем, обращаясь к хозяйке, сообщила:

– Говорят, что капитан КепСингх взял на борт последних беженцев из Мандалы. Среди них находится ларгист, который будто бы присутствовал на Энкаинации Эренарха.

Ваннис, случайно взглянув в этот момент на Тау Шривашти, увидела, что он замер, и дыхание перестало колебать его винно-красный бархатный камзол. Это обострило ее интерес: почему Тау так поразила эта новость?

Девица с косами проворковала:

– Это Ранор. Моя мать дала ему образование.

Взгляд Тау задержался на ней, и Ваннис стало смешно. Тут его явно заинтересовали не слова, а сама ораторша. Он ведь известен своей слабостью к зеленой молодежи.

– Увидим ли мы его среди нас? – спросила Риста. – Так хочется узнать, кто еще выжил.

– Не сейчас, – скучающим тоном протянула Чаридхе. – Кто-то из пассажиров – кто, не говорят – нездоров, поэтому их доставят позже, специальным курьерским кораблем. Зато на станцию прибыли китари, и есть шанс, что они дадут здесь концерт.

Ваннис, подавив зевок, спрятала руку в складках платья. Убедившись, что никто на нее не смотрит, она включила босуэлл и набрала код своей электронной почты. Четыре поступления.

Разговор перешел на пустяки, и она, расправив платье, как бы между прочим, отошла к буфету.

Ей уступали дорогу, и она мило улыбалась в ответ. Титул обеспечивал ей всеобщее почтение, а события прошлой ночи еще более возвысили ее в мнении света.

Она заказала себе холодный напиток и в ожидании проверила имена отправителей. Разочарование кольнуло ее: от Брендона ничего не было.

В следующий момент она почувствовала, что к ней кто-то подошел, и подняв голову, встретилась с золотисто-серыми глазами Тау. Заметил ли он, что она пользуется босуэллом? Возможно. Ну что ж, она ведь могла общаться и с кем-то из гостей. Ваннис снова подавила зевок и протянула руку за своим стаканом.

– Я мог бы предложить вам кое-что получше, – с холодным юмором заявил он. Тау говорил о напитке, но явно намекал на что-то еще, и это вызвало в ней интерес, смешанный с тревогой.

Она дала понять, что ничего не имеет против, и обернулась, уловив движение воздуха и шорох шелковых юбок. Хозяйка вела к буфету остальных гостей, и по ее напряженной улыбке Ваннис поняла, что она расстроена.

«Она думает, что мне скучно». Ну, если Кароли бан-Ногуши так взволновала эта мысль, значит, Ваннис полностью вернула свое.

Под несмолкающий говор Ваннис подошла к Кароли и мигом успокоила ее, а затем, двигаясь по тщательно выверенному кругу, обменялась несколькими словами с каждым из гостей. В какой-то миг ее обхода Шривашти исчез. Ваннис не видела, как он ушел, но поняла, что его нет, по надутому выражению лица девицы с косами.

Осри Омилов сел в постели, перебарывая ужасающую головную боль. В комнате, куда поместила его мать, не было встроенного будильника, поэтому он спал, не снимая босуэлла. Теперь цветной нейросигнал по ту сторону глаз пульсировал в такт с висками. Два часа сна, и меньше часа осталось до конца его увольнительной – после того ему надлежит явиться в военную часть станции, известную как Колпак.

В этом есть и хорошая сторона: его поселят с другими офицерами. Ободренный тем, что скоро съедет от матери, Осри нашел в себе энергию, чтобы влезть в форму и собрать свои немногочисленные вещи.

Покончив с этим, он заметил, что на настольном пульте мигает сигнал поступления почты. Он вывел сообщение на экран, увидел, что оно адресовано ему, и ввел свой персональный код.

Письмо состояло из единственной строчки:

Осри поморгал, прочел письмо еще раз, понял, что оно от Брендона лит-Аркада, и сердце у него болезненно сжалось.

Он стер сообщение, взял сумку с вещами и на цыпочках пошел по коридору к выходу. Двери остальных спален закрыты – сестры еще спят. Это хорошо.

Но выйти из дома оказалось не так просто. Слуга в ливрее Геттериусов торчал у самых дверей. Увидев Осри, он поклонился и сказал:

– Ее светлость желает поговорить с вашей честью.

Осри, скрывая раздражение, повернул назад и вошел в комнату матери. Она сидела в огромной кровати, задрапированной вышитым шелком, – хорошо еще, что одна.

– Осри, – сказала они, прищурив темные глаза, такие же, как у сына, – от кого было письмо? Как грубо с твоей стороны перевести его на свой код.

Только матери могло прийти в голову такое. Осри подавил смех. Лгать ему не хотелось, но не мог же он сказать ей, что письмо от Брендона – тогда препирательствам вовсе не будет конца.

– Это, конечно же, твой отец, – неожиданно неприятным голосом молвила она. – Хвастается, что внедрился к Верховной Фанессе. Если бы он сказал мне, что они с Эренархом снова в близких отношениях...

Осри слышал это уже три дня.

– Отец поздравляет меня с новым назначением, – сказал он, посмотрев на хроно. – Кстати, мне нужно явиться на службу через несколько минут.

Брендон, судя по всему, назначил ему встречу в Аркадском Анклаве. Если он доберется до транстуба за две минуты, он поспеет как раз вовремя.

– В мои приемные часы ты должен быть дома, – заявила мать.

– Если служба позволит, – пообещал он.

Мать подставила щеку. Осри поцеловал ее и с великим облегчением ретировался.

Хотя Ризьена Геттериус являлась абсолютной властительницей своей луны, ее положение среди тысячелетних Семей Служителей было сравнительно низким. Ее даже поселили в помещении для служащих низшего ранга. Осри, впрочем, не находил ничего плохого в этих домиках, выстроенных вдоль холмов, где из окон виднелись сельскохозяйственные угодья.

Однако дома для офицерских семей были куда более представительнее и, что еще важнее, располагались сравнительно близко от Аркадского Анклава и развлекательных центров станции. Там разместились почти все беженцы из высших кругов – те, что не пожелали остаться на роскошных яхтах, пришвартованных к станции.

Осри набрал код места назначения и плюхнулся на сиденье – к счастью, в капсуле никого не было. Он прислонился к окну и закрыл глаза.

Его задержали на этом проклятом приеме не только сослуживцы, желавшие послушать о его приключениях после атаки на Шарванн, но и многие Дулу тоже. Однако Осри, несмотря на их улыбки, открытое восхищение и обильную выпивку, отвечал кратко и уклончиво. Хотя отец редко давал ему указания (в отличие от матери), Осри за последнее время научился, в числе прочего, прислушиваться к его мягким рекомендациям. Перед самым приемом Себастьян обронил: «Я говорю обо всем этом как можно меньше. Потом проще отвечать на вопросы». И Осри намотал это на ус.

Капсула плавно затормозила. Осри вышел и направился по траве к воротам Аркадского Анклава.

Десантница, стоявшая на часах, отдала ему честь, и он услышал, входя в сад, как кто-то говорит по ее мини-микрофону. Дверь в дом была открыта, и Осри увидел Брендона, своего отца и Жаима – они сидели на полукруглой кушетке за дипластовым столиком, до того прозрачным, что казалось, будто фарфоровая посуда для завтрака парит в воздухе. У Осри сжалось сердце, когда он увидел, каким старым и измученным выглядит его отец. Длинное лицо Жаима носило угрюмое выражение, и только по Брендону не было заметно, что он мало спал или чересчур много выпил – его взор оставался ясным.

Это свидетельствовало о том, что за последние десять лет своей жизни Брендон привык к излишествам – факт, который раньше вызывал такой гнев в Осри. Теперь он больше не думал об этом – слишком многое изменилось, слишком много утрачено.

Все посмотрели на Осри, и Жаим сказал Брендону:

– До Колпака двенадцать минут езды.

Брендон залпом допил свой кофе и встал.

– Тогда пошли.

Осри заколебался, не зная, соблюдать ли ему этикет, которому никто здесь не придавал значения.

Тень, мелькнувшая на краю его зрения, заставила его вскинуть глаза, и головная боль заявила с новой силой. Сквозь ее дымку Осри узнал Монтроза, кока и корабельного врача с «Телварны».

Тот прищурился и взял что-то с буфета.

– На, держи, – буркнул он, подавая Осри стакан с молочно-белой жидкостью. – Я приготовил этого добра в избытке – вон для них. – Монтроз ткнул пальцем в сторону Брендона и Себастьяна.

Осри взял стакан и хлебнул густой напиток. Желудок взбунтовался, но тут же и успокоился, а голову выложили изнутри прохладной ватой.

Головная боль сразу пошла на убыль, и способность мыслить восстановилась. Но кок предупредил его вопрос.

– Через полчаса ты это сольешь, и тебе захочется пить. – Осри кивнул в знак благодарности, а Монтроз сказал Эренарху: – Слушай, Аркад, я все-таки думаю, что это надо обставить с большей помпой. Почему ты не сделал это ночью, в присутствии всех этих чистюль...

– Так будет лучше, – прервал его Брендон.

– О чем это вы? – спросил Осри, переводя взгляд с одного на другого.

– Вот об этом. – Брендон поднял руку. Блеснул рубин, и Осри снова ощутил укол в сердце, вспомнив Танри Фазо. – Антон лит-Фазо сменяется с дежурства через... четырнадцать минут.

– Идите, – сказал Себастьян. – Если он захочет поговорить со мной... – В жесте гностора читалось сожаление и сознание тягостного долга.

– Я передам ему ваше приглашение, – улыбнулся Брендон. – А пока ложитесь-ка спать.

Жанм собрался встать, но Брендон махнул на него рукой.

– Сиди. Меня проводит Ванн.

Жаим кивнул и отпил глоток кофе с растерянным выражением в темных глазах. Полное отсутствие этикета, напоминавшее о том, как с ними обращались на борту «Телварны», вызывало в Осри весьма странное чувство.

Однако он промолчал и вышел вместе с Брендоном наружу, машинально ответив на приветствие часовых. Они снова вернулись в мир иерархии и этикета. Брендон не стал отдавать честь, но поздоровался с обоими десантниками, назвав их по имени. Появился соларх Ванн и занял предписанную дистанцию позади.

Капсула снова оказалась пустой. Брендон набрал код и упал на сиденье, потирая глаза.

– Вы упомянули о какой-то услуге? – сказал Осри, сознавая, что их слушают. Но десантник, сидящий в нескольких рядах позади них, был, похоже, полностью занят своим босуэллом.

Брендон поднял глаза, и теперь стало заметно, как он утомлен.

– Речь идет, собственно, о двух. Во-первых, согласишься ли ты присутствовать при передаче мной Архонского перстня? Этого, кажется, желает и твой отец.

– Да – не думаю, что ему самому хочется рассказывать о подробностях смерти Танри. А вторая услуга?

Брендон откинул голову назад.

– Я хочу, чтобы ты достал мне кое-какие учебные чипы – курс анализа тактического вектора в реальном времени и еще, пожалуй, спецкурс по матрицам тактической семиотики.

Осри даже не попытался скрыть свое удивление.

– Но зачем? Разве у вас и без того мало дел?

– Даже у самых важных персон бывает свободное время, – с беззвучным смехом ответил Брендон. – И мне хотелось бы освежить свои старые знания. Но если я сделаю Официальный Запрос...

– ...Найберг будет обязан обратить внимание. Понятно. Я достану вам все, что нужно. Думаю, проблем с этим не будет – насколько я понял, в мои обязанности входит преподавание предметов, которые я проходил в Академии, прибывающим сюда кадетам.

– Спасибо, – сказал Брендон.

Больше они не разговаривали до самого Колпака. Соларх был знаком с военным комплексом немногим больше, чем Осри или Эренарх, но встроенные пульты указывали направление, и они, проехав еще один туннель, оказались в длинном коридоре.

Осри с интересом смотрел по сторонам, и его слегка покоробило то, что Колпак оформлен в стиле архео-модерн, памятном ему по вынужденному пребыванию на «Телварне». Служебные коридоры и склады щеголяли закругленными линиями – как раз в меру, чтобы атмосфера не казалась стерильной.

Они дошли до отдела безопасности как раз в то время, когда хроно показал конец смены. Дверь отодвинулась, и вышли несколько мужчин и женщин, на ходу отдавая честь Осри.

Оторопев, он оглянулся назад – Брендон с мнимым вниманием разглядывал один из пультов. С непокрытой головой и в простом костюме Эренарх ничем не отличался от всякого штатского.

Но вот появился высокий человек с кожей цвета черного древа, и Брендон обратился к нему:

– Коммандер Фазо?

Коммандер остановился, переводя взгляд с Брендона на Осри и обратно. Недоверие на его лице медленно сменилось узнаванием, и он поклонился – именно так, как должен офицер кланяться Эренарху.

– Можем ли мы поговорить наедине? – спросил Брендон так тихо, чтобы не слышал даже соларх, стоявший, отвернувшись, на почтительном расстоянии.

Фазо молча указал на небольшую приемную в нескольких метрах от них. Они вошли туда втроем, а десантник занял пост у двери. Брендон поднял руку с перстнем Архона.

Коммандер снова изменился в лице. Его молчаливое горе потрясло Осри, но Фазо тут же овладел собой.

– Я обещал вашему брату доставить перстень вам и передать из рук в руки, – странно, нараспев произнес Брендон. – Архон Танри погиб с честью, и теперь эта честь переходит к следующему Архону Фазо, чей фамильный девиз звучит: «Volo, rideo».

– «Властвуя, смеюсь», – повторил про себя Осри, охваченный новым приступом горя. Танри Фазо, друживший с его отцом почти двадцать лет, был фигурой особого масштаба, героем. Смех придавал его характеру равновесие, и он часто говорил: тот, кто способен посмеяться над собой, смеется и над миром, не боясь его. Осри слишком поздно усвоил этот урок. У него защипало глаза, когда Антон преклонил колено, простирая ладони древним жестом аристократа перед членом королевского дома. Сверкнул камень со смеющимся возницей, влекомым двумя сфинксами, перстень перешел на палец коммандера, и Брендон поднял Антона на ноги.

– Теперь вы – Антон хай-Фазо. Когда мой отец будет на свободе, он утвердит вас в чине Архона.

Коммандер сделал быстрый судорожный жест, но Брендон, словно желая предупредить официальные изъявления благодарности, сказал:

– Позже мы расскажем вам о битве за Шарванн. Ваш брат порядком попортил кровь Хриму Беспощадному. – Брендон посмотрел на Осри и добавил мягко: – Гностор Себастьян Омилов, отец присутствующего здесь лейтенанта Омилова, был с ним до конца. – Осри заметил, с каким напряжением смотрят голубые глаза Эренарха. Спал ли он вообще в эту ночь?

– Ваше Высочество, – сказал Осри, исполняя свою роль, – я должен заступить на службу.

Брендон кивнул, нажал на клавишу замка, и они вышли, оставив коммандера одного.

Жаим, посмотрев, как Брендон и Осри идут через сад к воротам, перевел взгляд на чашку с кофе. Он старался не выдать своего нетерпения.

«Вот он, подходящий момент».

В чашке был настоящий кофе, изготовленный из зерен, выращенных и обжаренных прямо здесь, на станции. Еще одно свидетельство здешней мощи и богатства – но, разумеется, не все на станции Арес могут пить кофе, когда захотят. При всей обширности этого места не так уж много площади можно выделить для производства деликатесов. На Аресе, вероятно, есть люди, которые никогда не пробовали кофе или пробуют очень редко. Но в Аркадском Анклаве запасы этого продукта неисчерпаемы.

Жаим посмотрел на Монтроза, и тот, поймав его взгляд, придвинулся к Себастьяну Омилову. Гностор так и сидел на плюшевой кушетке, глядя на дерево с серебряными листьями, растущее прямо из пола.

Монтроз налил себе кофе из серебряного сосуда и сказал весело, кивнув на роскошный пульт, вделанный в буфет:

– Видали эту штуку? Там внутри сто сорок девять сообщений – три последних только что поступили. Спрашивается, кто из нас должен этим заниматься?

– Его проблема, – ответил Жаим. – Он не говорил, что я должен просматривать его почту.

Их разговор вывел Омилова из задумчивости, но гностор по-прежнему молчал, переводя взгляд с одного на другого.

– Ну-с? – сказал ему Монтроз, упершись руками в колени. – Если хотите что-то сказать – говорите, а потом ступайте отдыхать, как рекомендует ваш медик.

– Вот одна из причин, почему Брендон хочет передать Фазо перстень без церемоний, – медленно проговорил гностор. – Если бы он устроил из этого зрелище, на кого бы все смотрели?

– На них обоих, – пожал плечами Монтроз, но Жаим понял, в чем суть.

– На Брендона Аркада.

– Да, – скупо улыбнулся Омилов, – на Эренарха – вы не должны забывать, что Эренарх, помимо титула, еще и персона. Подведем итог: избранный им способ позволит Антону Фазо предаться своему горю в одиночестве, не высказывая своей благодарности публично.

– Вот идиотство! – шумно вздохнул Монтроз.

Жаим, вспомнив прием и скрытые потоки притяжения и отталкивания, спросил:

– Они всегда лгут, эти высокородные чистюли?

– Вы имеете в виду Дулу? Нет – ведь лгать в глаза есть признак вульгарности. Или глупости – ведь тебя могут разоблачить. Но вы должны помнить, что правду они тоже не всегда говорят. Они никогда не скажут то, что думают, а скажут так, что вы подумаете, будто они думают совсем другое. А наиболее глубокие говорят то, что для вас значит одно, для вашего соседа – другое, а для вас обоих неделю спустя – третье.

Вспомнив холодные, как металл, золотистые глаза, Жаим промолвил:

– Этот Шривашти со своим портным...

Монтроз сузил глаза, но промолчал. Омилов посмотрел на Жаима с мягким недоумением.

– Шривашти – одна из стариннейших и могущественнейших наших фамилий. Еще тысячу лет назад они поддержали Джаспара Аркада – и действием, и материально. Тау, нынешний Архон, весьма... сложная личность.

– Он загубил Тимбервелл, – сказал Жаим, покосившись на отвердевшее, гневное лицо Монтроза.

– Он вправе распоряжаться планетой по своему усмотрению – никто не может в это вмешиваться. – Омилов со вздохом поднялся на ноги. – Непростой он человек, Шривашти. Он был преданным и могущественным союзником прежнего Эренарха. От всей души надеюсь, что он и теперешнему станет другом. – Гностор учтиво склонил голову. – Раз уж речь об Эренархе, я, пожалуй, последую его – и вашему – совету, прежде чем переместиться к Верховной Фанессе.

– Ступайте, отдохните как следует, – ворчливо отозвался Монтроз.

Оба рифтера посмотрели гностору вслед и тут же покинули анклав. Жаим думал, что часовые их остановят – или хотя бы спросят о чем-нибудь, – но они только вежливо кивнули ему, на что он ответил тем же, а на Монтроза даже и не взглянули.

Отойдя за пределы слышимости, Жаим сказал:

– Ты хочешь замочить Шривашти. – В его тоне не было вопроса.

Монтроз осклабился, как настоящий пират.

– Правосудие, мой мальчик, правосудие. Ты не слышал, что сказал мой друг Себастьян: чистюли ничего ему не сделают. Нет у них такого права по их законам. Потому-то я и пошел в рифтеры.

– А когда ты жил на Тимбервелле, ты тоже говорил, как они? Говорил одно, а думал другое?

Монтроз засмеялся, садясь в капсулу транстуба, оглядел пустой салон и сказал:

– Не забывай, что чистюли такие же разные, как и рифтеры. Наша семья несколько поколений принадлежала к Служителям, но занимала недостаточно высокое положение, чтобы привлечь внимание таких, как Тау хай-Шривашти.

Жаим кивнул, вдумываясь в слова Монтроза, и сказал:

– Если ты пришьешь его, пока мы здесь...

Монтроз презрительно фыркнул.

– Я так и не освоил увертливый, лживый язык Дулу, но это еще не значит, что я не умею ждать.

– Ты согласился работать у Брендона.

– С гордостью и удовольствием. – Монтроз отвесил поклон. – Это честь – быть домоправителем и домашним врачом у нашего славного Эренарха. – И Монтроз отвернулся к окну, показывая, что разговор окончен.

Жаим последовал его примеру. Капсула находилась на середине пути к северной оси вращения и к въезду в Колпак, где разместили экипаж «Телварны». Внизу, под похожими на крючки облаками, лежала в дымке мозаика зелени и воды. На обоих концах она загибалась, переходя в зеленовато-серое небо, и пропадала в блеске яркого, как солнце, рассеивателя под самой осью вращения высоко вверху. В стороне, противоположной вращению, сверкала нить ручья, унизанная жемчужинами прудов.

Не жалеет ли Монтроз, что выдал Жаиму свое намерение относительно Шривашти? Впрочем, Жаим плевать хотел на всех Архонов до единого.

– Аркад сказал, что у него в доме мы все равны – ты этому не веришь?

– Это вопрос не веры, а удобства. – Монтроз потер подбородок. – Мне нравится этот парень. Но подумай вот о чем: на «Телварне» он из кожи лез, чтобы уговорить нас отправиться спасать его отца, что было бы чистым самоубийством. И мог бы в этой затее преуспеть. Но с тех пор как мы здесь, он поменял свою игру, а с ней и правила. Он больше не наш пленник – как раз наоборот.

– Пленник?

– Что, тебе не подходит это слово? Ладно. Не будем уж говорить о бедняге Локри, которого обвиняют в убийстве, – но и мы, остальные, не можем покинуть эту станцию. Даже сейчас мы действуем украдкой – и кто знает, не следят ли все-таки за нами? А мы еще самые удачливые из всего экипажа. Думаешь, другим Брендон дал свободу – хотя бы такую же, как нам?

– Он удивился, когда увидел Вийю вместе с эйя на приеме, – признал Жаим, вспомнив резкий поворот головы Брендона, следящего за тремя примечательными фигурами, идущими напрямик сквозь суету бала. – Он не ожидал ее там встретить.

– А она, головой ручаюсь, не хотела туда идти, – засмеялся Монтроз. – Просто то был единственный способ перемолвиться с нами словом. Хотел бы я знать, что ей надо. Так и кажется, будто вернулись наши старые деньки.

Жаим снова увидел перед собой Вийю, такую чуждую пестрым, кружащимся вокруг Дулу. Ее всегда было не просто разгадать, но Монтроз прав: ей не хотелось там быть.

В этот момент в голове у Жаима вспыхнул цветовой сигнал. Станция Арес предоставляла тем, кому разрешалось пользоваться босуэллами, широкий диапазон: Брендон мог вызвать Жаима откуда угодно. Рифтер включил прием.

(Я, можно сказать, исполнил свой долг. Хочешь поспать или пойдешь со мной?)

Капсула остановилась, и Жаим потер глаза.

(Еще один визит?)

(На этот раз неофициальный. Официальная миссия исполнена, и я отпускаю Ванна. Встретимся через полчаса?)

Жаим подтвердил согласие и вышел вслед за Монтрозом наружу. Они остановились, чтобы посмотреть на онейл сверху, с северной оси. Воздух здесь был холодным, разреженным и свежим. Постояв чуть-чуть, они вошли в Колпак.

Жаим с любопытством смотрел по сторонам. Здесь, по контрасту с онейлом, преобладали металл и дипласт, но это смягчалось изяществом линий, характерным для панархистской архитектуры. Жаим не без горечи заметил в окружающем сходство с интерьером «Телварны» – так оборудовал ее Маркхем, став капитаном.

Указательный пульт помог им сориентироваться, и они направились в нужную сторону. Встречные не обращали на них внимания. Жаим старался не оглядываться – он знал, что, если за ними и следят, он этого не заметит. Монтроз вел себя необычайно тихо – может быть, и ему вспомнился Маркхем? Они кивнули часовому у блока № 5 и прошли внутрь.

3

Жилое помещение, выделенное экипажу «Телварны», по меркам Ареса было вполне функциональным и, уж конечно, не хуже, чем на корабле. Большая комната, снабженная компьютером (сильно ограниченным в своих операциях, как было известно Жаиму), выходила в искусственный садик, где казалось, будто находишься под открытым небом. По бокам гостиной располагались маленькие спальни, каждая со своей крошечной ванной.

Жаим и Монтроз пришли, когда Вийя и Марим завтракали. Ивард спал на низкой кушетке. Его кожа приобрела бледно-зеленый оттенок, переходящий в почти изумрудный на руке, куда въелась келлийская лента. У Жаима при виде этого свело желудок. После Дезриена мальчишка как будто пошел на поправку, но лента, видимо, все еще управляет его обменом веществ.

– Перейдем сразу к делу, – сказала Вийя. – За ним скоро придут медтехники – процедура будет происходить в келлийском анклаве. Вы оба свободно общаетесь с чистюлями, – обратилась она к Монтрозу. – Говорили они что-нибудь о гиперсвязи, которой оборудован флот Эсабиана?

Жаим испытал легкий шок. По правде говоря, он совсем забыл о потрясающей новости, которую Марим сообщила им как раз перед тем, как «Мбва Кали» захватил «Телварну». Да и тогда он полагал, что это просто слухи.

Вийя, словно прочтя его мысли – хотя он знал, что это ей не под силу, – сказала:

– Я думаю, это настолько реально, что даже говорить об этом небезопасно.

Марим резко подняла глаза, потом задрала одну ногу на стол, чтобы почесать черные присоски на подошве – результат генетической обработки, которой она подверглась еще до рождения, – и усмехнулась:

– Сегодня я начинаю работать в ремонтной бригаде. – Она помахала парой мокасин, прежде чем натянуть их на ноги. Панархисты не одобряют генетических операций, и Вийя, должно быть, убедила Марим обуваться, находясь среди них.

Жаиму стало тоскливо. Он инженер по призванию, а ремонтники сейчас крайне необходимы, раз каждый день прибывает столько кораблей.

– Что будете чинить – двигатели?

Марим со смехом потрясла головой.

– Ишь чего захотел! Нам сказали, что у всех гражданских кораблей скачковые системы дезактивируют и опечатают – этим флотские занимаются. А мы будем латать лоханки, которые Эсабиан не добил. Все, молчу, – сказала она Вийе.

Жаим смотрел на ее веселую мордашку в ореоле светлых завитков, думая беззлобно: «Она продала бы нас всех, если бы сочла цену подходящей, – и это сошло бы ей с рук».

Он знал Марим давно: превыше всего она ценила личную свободу, но при этом оставалась прагматиком. Она все сделает, чтобы сбежать с Ареса: она знает, что это тюрьма, из которой без позволения чистюль выйти нельзя.

– Если мы будем говорить об этом хотя бы намеками, то быстро окажемся там же, где сидит Локри, – сказала Вийя. – Не знаю, известно ли об этом чистюлям или нет, но мы в любом случае должны молчать. Согласны?

Марим, пожав плечами, вернулась к прерванному завтраку. Мужчины кивнули, и Жаим посмотрел на Иварда.

– Ему я тоже внушу, – пообещала Вийя. – Ты все еще охраняешь Аркада?

Жаим кивнул.

– Значит, ты пользуешься некоторой свободой передвижения. Может, зайдешь к Локри?

– Как только улучу минутку.

«Да только когда это будет», – подумал Жаим, вспомнив, что совсем скоро должен встретиться с Брендоном.

– Ну, раз дело улажено, – зевнул Монтроз, – вернусь-ка я в наши апартаменты да посплю.

Жаим пошел вместе с ним к двери, но обернулся к Вийе:

– Работа помогла бы тебе скоротать время.

– Возможно, но я не позволю им следить за каждым моим шагом.

Марим взмахнула вилкой.

– Монтроз, добыл бы ты нам настоящего кофе, а?

– Точно ты чувствуешь разницу, нулевичка, – фыркнул тот, и они ушли, сопровождаемые веселым смехом.

(Гиперсвязь?)

Ванн даже по босуэллу чувствовал недоверие своей напарницы и хорошо ее понимал. «Гиперсвязь» всегда была техническим эквивалентом слова «единорог»: нечто мифическое, несуществующее, но тем не менее объект вечных поисков. Неужели Эсабиан ею владеет? Холодок прошел по спине Ванна, и Арес внезапно показался ему очень маленьким и хрупким.

Он смотрел в темный затылок Эренарха в трех рядах впереди, спрашивая себя, что известно об этом ему, и ругался про себя. Слишком мало сна, рифтеры, за которыми надо следить (один из них несколько минут назад изъявил намерение убить Архона), Аркад, знаменитый своей несдержанностью, а теперь еще и это.

(Я больше ни от кого об этом не слышал. Но если они решили молчать, мы тоже можем сидеть тихо и ждать.)

(Верно. Пусть этим занимаются Найберг и Фазо, – негромко засмеялась Роже и сообщила: – Монтроз и Жаим выходят из подъезда А-3, передаю их тебе.)

Когда Жаим вернулся, Эренарх как раз выходил из транстуба около анклава вместе с Ванном и худощавым молодым человеком с кротким лицом, в одежде облата.

– Это Ки, – объявил Брендон. – Бывший ученик Себастьяна. Он займется нашей почтой, которая, полагаю, уже выросла до устрашающих размеров. – Брендон сделал знак Ванну – тот поклонился и повел облата к дому. – Подбери ему комнату, и пусть приступает.

Жаим перехватил любопытный взгляд Ванна, однако десантник ничего не сказал и вместе с облатом удалился по усыпанной гравием дорожке.

Бывший ученик Себастьяна.

Жаим недавно понял, что Брендон редко говорит что-то без умысла, хотя не всегда ясно, что он имеет в виду.

Облат, ученик честного человека. Стало быть, можно верить, что этот самый Ки не будет на них стучать. Возможно, это заодно и предостережение в адрес Ванна? Жаим угрюмо усмехнулся, глядя в истоптанную тропу: не слишком ли долго он пробыл среди Дулу, если начинает находить подспудный смысл в самых простых словах?

Он выбросил Ки из головы и посмотрел на Брендона, который смотрел на дома вдали, задумавшись о чем-то, и наконец спросил:

– Какие впечатления остались у тебя от прошлой ночи?

Жаим подумал немного. Брендон смотрел на тот берег озера, где на травянистом пригорке показалась кучка людей. Эренарх изменил маршрут, чтобы избежать встречи с ними.

– Чувствуется беспокойство, – сказал наконец Жаим. – Притяжение и отталкивание. Сортировка, которая еще не закончена. – «И они шепчутся – на твой счет. Сказать или нет?» – Или тебя интересуют отдельные личности?

Брендон не смотрел на него, но слушал, кажется, внимательно.

– Продолжай.

– По поводу твоего костюма и Архона Шривашти. Почему ты отказался надеть тот парадный камзол? Он бы там хорошо смотрелся.

– Хорошо, говоришь? – Брендон весело посмотрел на Жаима.

Тот вспомнил костюмы Дулу – некоторые, как он думал, стоили как половина корабля.

– Ты бы многим утер нос.

– Это был маленький экзамен, – усмехнулся Брендон.

Вспомнив хрипловатый голос Архона и легкое ударение на слове «чудо» при намеке на бегство Брендона с Энкаинации, Жаим подумал, что многое просмотрел.

– Ну и как, выдержал ты его?

– Отложим на потом. А что ты думаешь о Ваннис?

Жаим втянул в себя воздух.

– Блеск.

– Это я уже слышал, – засмеялся Брендон. – Я ее совсем не знаю – она всегда избегала меня. Полагаю, теперь я просто обязан выяснить почему.

Они приближались к роще деревьев с низко свисающими ветвями. Как только они вошли туда, Брендон без предупреждения выбросил руку вперед в смертельном ударе.

– Берегись!

Жаим со смехом блокировал удар и попытался перехватить руку Брендона. Эренарх, увернувшись от захвата, взмахнул ногой, целя Жаиму в лицо.

Это была кей-то – разновидность уланшу, когда один партнер может напасть на другого в любое время. Древний способ обучения – первоначальный смысл его названия потерялся за годы Изгнания, но он оставался одной из основных дисциплин уланшу. Вийя то и дело прибегала к нему, когда ее команда задерживалась на одной из баз больше чем на несколько дней.

Исход был предрешен, но все-таки Жаиму понадобилось чуть больше времени, чем обычно, чтобы пригвоздить Брендона к мшистой почве, заломив одну руку ему за спину.

– Сдаешься?

Смех и одышка мешали Брендону говорить. Жаим отпустил его, и оба встали. Брендон выплеснул зелень изо рта и небрежно отряхнул костюм, порядком испачканный травой и грязью. Жаим подозревал, что тоже здорово извозился.

Он думал, что теперь они вернутся в анклав, и удивился, когда Брендон снова зашагал на запад. Скоро они окажутся перед роскошными виллами, где раньше жили семьи старших офицеров, а теперь поселились чистюли высшего ранга.

Брендон задумчиво оглядел этот фешенебельный квартал.

– Похоже, здешние жители либо спят, либо их нет дома, а?

– А у нас что, какое-то дело здесь?

– Вроде того, – весело прищурился Брендон. – Пока обстановка еще сравнительно мирная.

Жаим подумал и спросил:

– Что за дело?

Ответом ему был быстрый, слегка удивленный взгляд – Эренарх, как видно, ушел в своих мыслях на несколько световых лет вперед.

– Те, кому нечего доказывать и не к чему стремиться, крепко спят. Остальные косятся друг на друга поверх кофейных чашек на одном из трех званых завтраков. Спорю на что угодно, что Ее Высочество пребывает среди последних.

Они пошли вперед по гравиевой дорожке, и у Жаима создалось впечатление, что их проверяет какая-то система безопасности, хотя ничего не было видно. Брендон свернул в аллею, обсаженную цветами, и постучал в дверь красивой виллы с низкой кровлей, расположенной у окаймленного кустами пруда. Через несколько секунд дверь открыла женщина в скромной униформе. Жаим узнал цвета покойного Эренарха.

Женщина, широко раскрыв глаза, поклонилась.

– Доброе утро, – сказал ей Брендон. – Что, Ваннис принимает?

Женщина перевела взгляд с испачканной одежды Брендона на лицо Жаима и опустила глаза.

– Ее нет дома, Ваше Высочество. Желаете что-нибудь передать? – Она открыла дверь пошире и указала на пульт в вестибюле.

– Ничего, увидимся позже, – небрежно махнул рукой Брендон. – Пожелайте ей доброго утра. – Он зашагал прочь, и женщина молча поклонилась ему вслед.

Брендон, направляясь к ближайшей остановке транстуба, спросил:

– Ну что, хорошо я рассчитал время?

Жаим собрался было задать вопрос, но тут с ними поравнялась группа Дулу – аристократы продвигались вежливо, но решительно, отвешивая глубокие поклоны. Брендон оказался в центре опросов и комментариев, предоставив Жаиму ломать голову над загадкой этого «расчета».

В перистиле келлийского анклава Элоатри встретили трое пляшущих келли – они вертели своими шейными отростками и легонько похлопывали ее щупальцами. От них пахло корицей и жженой пробкой, а голоса напомнили ей о живых ветроарфах на вершинах Опасных Гор Донии-Аланна.

– Добро пожаловать, нумен, – прощебетала связующая, и все трое волнообразно изогнули шейные отростки, изображая церемониальный поклон.

Она вернула поклон, улыбаясь тому, как любят келли копировать человеческие жесты, внося в них свою неподражаемую триединую грацию. Но под их неподдельным энтузиазмом Элоатри остро, как никогда прежде, почувствовала эманацию чуждой расы, отягощенной наследственной памятью, которая людям доступна разве что только в снах.

Во время всего продолжительного обмена приветствиями Элоатри думала, уж не повинно ли в этом чувстве присутствие здесь генома келлийского Архона, каким-то образом вплавленного в организм юного рифтера. У келли память тех, кто уходит к Телосу, жива и досягаема. А их Архон, убитый на Артелиопе Эсабианом, был вместилищем наиболее древних знаний: только та погибшая тройка помнила, как келли стали разумными существами больше миллиона лет назад.

Келли провели Элоатри в теплое помещение, где стояла влажная, пряная атмосфера их родного мира. В единственной большой комнате болтался долговязый Ивард, пламенея своей рыжей шевелюрой в густой листве келлийских растений. Он покраснел из-за того, что его застали за просмотром сериала. Элоатри испытала минутное отвращение; внезапный прилив крови к тонкой коже, позеленевшей под действием келлийского генома, придал мальчику вид плохо набальзамированного трупа. Позади него молча стояла высокая, одетая в черное должарианка вместе с двумя маленькими инопланетянами в пушистых белых шкурках.

Глаза Элоатри обратились к зеленой ленте, вросшей в запястье Иварда – ее цвет окрасил его руку по всей длине, до короткого рукава рубашки. Здесь, подчиняясь биологии келлийских лент, содержащих в себе и половые, и нервные клетки, запечатлелись остатки памяти Архона.

– Ивард, – спросила Элоатри, – как ты себя чувствуешь?

– Нормально... нумен, – тряхнул головой мальчик.

Келли обступили его, трубя и ухая, и он стал отвечать им. Элоатри моргнула – она не знала, что человеческое горло способно воспроизводить такие звуки. Оно и правда подвело, потому что Ивард умолк и закашлялся. Келли заставили его опуститься на груду подушек в середине комнаты, а Элоатри по их настоянию села рядом.

Ивард, справившись с кашлем, посмотрел на Вийю.

– Теперь уже скоро, Рыжик, – сказала она. Руки она держала за спиной, не касаясь его, но что-то в ней успокоило мальчика, и он откинулся на подушки.

– Они снимут с меня ленту, – храбро объявил он Элоатри, показав свою костлявую руку. В другой руке он сжимал какой-то мелкий предмет – Элоатри видела кусочек шелка, торчащий из его кулака.

– Мы снимем только геном, – пропела, как флейта, связующая. – Архон стал частью тебя, а ты – часть его, триединого. Это произошло далеко, неизвестным нам образом. – Двое других согласно замычали, гипнотически вращая своими щупальцами.

«На Дезриене, в Сновидении».

Элоатри не знала деталей встречи Иварда с главной тайной Нью-Гластонбери – он никогда не говорил об этом. Но до того, как это случилось, он умирал – лента одолевала его иммунную систему.

Эйя внезапно подошли поближе, глядя не на келли, а на Элоатри. Когда она встретилась с их фасеточными глазами, они тихо защебетали: быть может, узнали ее?

– Они помнят вас, Фанесса, – сказала Вийя.

– Спасибо. Вы тоже участвуете в этой процедуре?

Вийя кивнула.

Ивард приподнялся на локтях и спросил вызывающе и вместе с тем испуганно, как заведено у подростков всей вселенной:

– А это больно?

Келли мелодично рассмеялись.

– Ничуть, маленький искатель. – Связующая зашла за спину Иварда, двое других стали впереди, и вся троица образовала равнобедренный треугольник. Вийя опустилась на колени между двумя передними, лицом к мальчику. Эйя расположились позади нее, поблескивая глазами в неожиданно померкшем свете комнаты.

Наступило молчание, и постепенно до слуха Элоатри дошел тихий гул. Он усиливался – голоса то сплетались, то разделялись в гипнотической гармонии. Шейные отростки келли медленно извивались, мясистые лилии ртов были нацелены на Иварда – он заморгал, как будто борясь со сном, глаза его закрылись, и напряжение ушло из тела.

Трио зазвучало громче, резонируя в груди Элоатри. В полифоническом гуле слышался слабый ритм. В комнате стало еще темнее, и ленты связующей засветились фосфорическим блеском, пульсирующим в такт пению. Мелодия тревожила – в ней заключались эмоции, недоступные человеку.

Лента на запястье у мальчика тоже засветилась, переливаясь в том же ритме, а пение делалось все громче, захлестывая Элоатри потоком ощущений. Ладонь защекотало, и ожог от Диграмматона стал пульсировать согласно все более четкому ритму. Казалось, будто целый хор келли исполняет эту невероятно сложную мелодию. Все поплыло перед глазами у Элоатри, и она поймала себя на том, что раскачивается. Она отрешилась от страха, отрешилась от себя и только смотрела – стоя на краю пропасти глубиной в миллион лет, она вглядывалась в предысторию расы, ставшей цивилизованной еще до того, как человечество научилось говорить.

Ивард открыл рот, и его высокий тенор вплелся в пение келли. Его тело по-прежнему лежало совершенно спокойно, только рука, окруженная зеленой светящейся лентой, поднялась и слегка покачивалась в воздухе. Вийя тоже раскачивалась, и в ней чувствовалось громадное напряжение.

Элоатри подумала было, что у нее помутилось в глазах, – но нет, лента Иварда в самом деле разделилась надвое, и из зеленоватой кожи выросла новая петля. Внезапно спина Иварда выгнулась, и ужасный крик сорвался с его губ. Но Вийя тоже подняла голос и каким-то образом вернула Иварда в гармонию келли. Еще дважды мальчик издавал крик, и боль пронизывала печать Диграмматона, выжженную на ладони Элоатри, но вот шейный отросток связующей метнулся вперед, как наносящая удар змея, поддел петлю, выросшую из запястья Иварда, и сорвал ее прочь.

Песнь преобразилась в крик торжества и радости. Зеленое кольцо, вращаясь, медленно спустилось по шее связующей и исчезло в ее лентах, встопорщенных, как от сильного электрического заряда. Разноцветная рябь прошла по ее телу, сопровождаемая волной сложных запахов. У Элоатри заслезились глаза.

Вслед за этим настала тишина. Келли стояли не шевелясь, их шейные отростки застыли недвижимо. Но тут эйя внезапно подняли визг, с нечеловеческой быстротой мотая головами из стороны в сторону, а Вийя забилась в судорогах синхронно с ними. Келли затрубили и обратили шеи в их сторону, сами не двигаясь с места. Элоатри сидела как завороженная. Диграмматон на ладони снова дал о себе знать, и весьма чувствительно.

Маленькие эйя вышли вперед. Вийя повесила голову и уперлась руками в пол, словно пытаясь удержать страшную тяжесть, рухнувшую ей на плечи. Крохотные ручонки эйя заплясали вокруг медленно расслабляющегося тела Иварда и замерли, переплетенные, у его головы.

Напряжение, сковавшее Вийю, стало медленно отпускать ее. Ивард со свистом захрапел и совсем обмяк, погрузившись в глубокий сон. Что-то выкатилось у него из руки и, глухо звякнув, упало на пол. Вийя тут же протянула дрожащие пальцы и подобрала это. Элоатри успела разглядеть серебряную монету и смятую шелковую ленточку – потом Вийя затолкала эти вещицы спящему Иварду в карман. При виде монеты ладонь отозвалась последней пророческой болью и успокоилась.

Эйя отошли назад, и все затихло.

Они долго оставались в таком положении – потом дверь внезапно открылась, и вошли двое мужчин. Элоатри, погруженная в себя, узнала в одном Эренарха и обернулась, чтобы посмотреть на него еще раз. Он то ли упал, то ли подрался с кем-то – его одежда была перепачкана грязью и зеленью, на щеке тоже виднелся след. Не чище был и его телохранитель, рифтерский мастер уланшу.

Эренарх, остановившись, посмотрел на келли, застывших вокруг спящего мальчика, и на Вийю. Выражение его лица не изменилось, а мимолетное ощущение, посетившее Элоатри, тут же прошло, оставшись неразгаданным.

На лице Вийи отражалась усталость и что-то еще, придающее напряжение чертам. Она встретилась глазами с Элоатри, и ее облик сразу сделался непроницаемым. Келли двинулись к Эренарху. Он поздоровался с ними, снова прибегнув к языку знаков, но быстро покончил с этим и спросил:

– Теперь он поправится?

Вопрос адресовался Вийе. Она мельком, с непонятным выражением, взглянула на Брендона и тут же отвела глаза.

– Да, поправится.

Связующая, пританцовывая, увела Эренарха в сторону от спящего, и вся троица повела с ним сложный мимический разговор.

Элоатри воспользовалась моментом, чтобы спросить молчащую должарианку:

– У вас с Ивардом телепатическая связь?

Жгучие темные глаза скользнули по Элоатри и ушли вбок. У Элоатри защекотало внутри, как при проходе сквозь систему безопасности.

– Это делают эйя, – тихо и мягко ответила молодая женщина. – Похоже, через них я могу связаться с кем угодно. Даже с вами, – добавила она с легкой улыбкой.

«Вот откуда эта щекотка».

– Но это дается вам нелегко, правда? – спросила Элоатри. – Вы расплачиваетесь депрессией, головокружением, страшной потерей энергии?

Вийя пожала плечами, но не стала отрицать.

– Я спрашиваю, потому что думаю, что могу помочь вам, – объяснила Элоатри.

Вийя вскинула глаза, и из-под ее маски проступило легкое удивление и большое недоверие.

Элоатри улыбнулась, всеми силами стараясь убедить ее:

– У людей телепатия действительно редкое явление, хотя так, очевидно, было не всегда. И островитяне с Хореи, к которым принадлежите и вы, определенно обладали этим свойством, пока пришельцы с материка не истребили их. – Элоатри сделала паузу. Вийя молчала, но Элоатри знала, что она внимательно слушает. – Среди беженцев, прибывших на Арес, есть и мои коллеги из колледжа Синхровосприятия и Синхропрактики. По ряду причин они остались жить на борту своего корабля. Так вот, там находится один должарианец, выходец с вашего Хореи. Я спрошу, не согласится ли он поработать с вами.

Вийя по-прежнему молчала.

«Но она не ответила отказом».

Элоатри знала, когда надо перестать нажимать.

– Я свяжусь с вами, – сказала Верховная Фанесса и вышла. Ей хотелось улыбнуться, но потом ей вспомнился тот единственный взгляд, который Вийя бросила на Эренарха.

«Надо будет действовать очень осторожно».

Волнение эйя все еще кипело у Вийи в голове, когда она проводила взглядом Верховную Фанессу. Их мысли она не могла постичь, а образы напоминали то время, когда Аркад явился на Дис с Сердцем Хроноса, ныне потерянным. Зато теперь стал ясен смысл битвы за Артелион. Усиление связи между Ивардом, келли и эйя каким-то образом выдало присутствие здесь, на Аресе, урианского механизма – менее мощного, чем Сердце, и потому до сих нор не обнаруженного. Эйя, не знающие машин, не понимают, на что наткнулись, но Вийя, капитан космического корабля, поняла.

Панархисты умудрились захватить одну из гиперраций Эсабиана.

«И если они обнаружат, что я это знаю, они не выпустят меня отсюда, даже если оставят в живых».

Она посмотрела на келли, все еще пляшущих вокруг Аркада. Знают ли они, что она знает? А если да, то скажут ли ему? И много ли поняла Верховная Фанесса в те последние мгновения, когда с Иварда сняли келлийский геном?

Образы Дезриена наполнили ее память, сметая барьеры, ослабевшие под действием сильной головной боли. Вийя свирепо оттеснила их назад. Она знала, что у Элоатри нет сверхчувственного дара, – и все-таки эта женщина видит гораздо больше, чем все остальные. За ее хрупкой фигурой стоит неведомая власть Магистериума. После Дезриена и видения острова Хореи, о котором Вийя никому не рассказывала, она верила в эту власть не меньшие, чем в собственное сердцебиение.

«Она права. Связь с эйя становится мне не под силу».

Вийе было не по себе от сознания этого факта – но что правда, то правда. Выбора нет: ей придется усовершенствовать свое мастерство, и новая сила, поступившая от Иварда и келли, только поможет ей в этом. Удержать ее здесь Дулу не смогут.

Пока келли выплясывали вокруг Брендона, Жаим воспользовался случаем и подошел к Вийе.

Ее черные глаза смотрели на него не мигая: он ощутил их взгляд, как удар.

«Сердится она на меня, что ли? Но за что?»

Во время их недавней встречи она не проявляла гнева.

Ее первый вопрос застал его врасплох.

– Что он здесь делает? – Она мотнула подбородком в сторону Брендона.

– Он хотел проведать Иварда.

– Зачем?

– Не знаю. Он приказал, и я пошел с ним.

Она не отвела глаз, но ее взгляд стал чуть менее тяжелым. Жаиму показалось, что разжались тиски, сжимавшие его мозг. Либо он устал больше, чем думал, либо ее дарование развивается.

– Значит, ты – его собственность? – Она снова указала подбородком на Брендона.

«Вот почему она сердится».

– Я никому не принадлежу. Просто Четырехмерная Тропа распорядилась так, что на какое-то время я должен стать его тенью.

Она поняла – это был термин уланшу – и сказала:

– Мне хотелось бы, чтобы ты поучил Иварда.

Жаим взглянул на спящего мальчика.

– Он стал жить в своем теле?

– Вот именно.

– Почему ты сама не займешься им? – поколебавшись, спросил Жаим.

Ее лицо не изменилось, но он понял, что вопрос ей не понравился. По старой памяти он весь покрылся гусиной кожей, но принудил себя не показывать виду.

– Эйя занимают все мое время, – сказала она. И улыбнулась, едва заметно. – Притом ты знаешь, как опасна наша порода. Я могу повредить ему что-нибудь.

Жаим усмехнулся. Это, пожалуй, правда.

– Ладно, я поучу его.

– Боевым приемам?

– Для начала просто умению управлять своими движениями. Пока он не восстановит силы. Спешить некуда – здесь нам как будто ничего не грозит. – И он осекся, увидев, как сузились ее глаза. – Или грозит?

Она долго медлила и наконец ответила с заметной неохотой:

– Эйя слышали кое-что ночью, когда мы оказались в гуще толпы. Они по-прежнему не различают незнакомых им людей, но среди них есть такие, которые желают смерти твоему Аркаду.

«Моему Аркаду?»

Жаим хотел ответить, но Вийя, увидев, что Брендон идет к ним, резко повернулась и отошла к эйя, которые переговаривались на высоких, режущих ухо тонах. Ивард шевельнулся на подушках, и келли присоединились к верещанию эйя.

«Что здесь, собственно, происходит?»

Но никто не ответил Жаиму на его немой вопрос. Брендон постоял немного, глядя в спину Вийе, и сказал:

– Пошли.

Ваннис опустилась на мягкий стул и улыбнулась Тау. Его желтоватые глаза смотрели нежно и выжидательно. Ее улыбка не стала менее лучезарной, но она более тщательно расправила платье и сложила руки особенно изящно. До сегодняшнего дня он ловко избегал личных контактов с ней, и это подтверждало ее подозрения, что Тау считает ее партию в свете проигранной. Ее вчерашний успех должен был опровергнуть это мнение, но если бы Тау хотел просто восстановить их светские отношения, разговора за завтраком было бы достаточно.

Эта их встреча носила политический подтекст, заставлявший сердце Ваннис биться ускоренно. Быть может, это ее шанс? И если так, почему Тау именно теперь решил включить ее в свои планы?

«Не надо его недооценивать», – напомнила она себе, отпив глоток экзотического горячего напитка, который предложил ей Тау, и глядя на собеседника поверх тонкого ободка фарфоровой чашки.

Ответив на ее улыбку, он неспешно подошел к своему пульту, быстро набрал какой-то код – возможно, чтобы закрыть слугам доступ в комнату, – и подсел к Ваннис.

Она не думала, что он сядет так близко. Ее пробрало холодом от этого внезапного соседства, и она почувствовала, что он это прекрасно понимает.

– Что это такое? – спросила она, приподняв свою чашку.

– Камбрийский чай. На Шиидре ему, кажется, приписывают наркотические свойства.

Она чуть не выронила чашку, но тут же овладела собой. Он делает это нарочно, чтобы вывести ее из равновесия. В конце концов этот чай не может быть сильно ядовит для человека – ведь шиидриты иногда едят людей. Она допила пряный напиток и протянула чашку за новой порцией.

Желтые глаза сощурились весело и с немалой долей уважения.

– Ну что ж, перейдем к делу. Я предлагаю объединить наши силы.

– Силы?

Он сделал широкий жест, сверкнув кроваво-красным камнем на перстне.

– Мы с вами, как главы двух наиболее знатных семейств, уцелевших после недавних событий, являемся законными наследниками престола в том случае, если двух последних Аркадов не станет.

– В этом есть свои преимущества, – медленно произнесла она.

– Разумеется, есть. Каждый из нас мог бы помочь другому, хотя бы временно, а если мы сочтем для себя выгодным объединиться, так сказать, на постоянной основе, кто сможет помешать нам?

Эта идея застала ее врасплох и выбила из колеи. Ваннис насторожилась.

– Что ж, – сказала она, – надо подумать. Но мне кажется, у вас на уме есть более неотложное дело.

Если он и почувствовал шпильку, то не подал виду.

– Это так. Нам с вами нужно устроить совместный прием в честь нашего героя.

– Брендона?

– Я имел в виду героя, или, точнее, героиню, битвы при Артелионе, капитана Марго Нг. Брендона мы, разумеется, тоже пригласим – он сейчас очень нуждается в друзьях.

Эти слова вызвали в уме Ваннис целый рой вопросов, но она решила сосредоточиться на чем-то одном.

– Что ж, это возможно, – ответила она, уже прикидывая про себя практические аспекты этого мероприятия. – Но... разве это не прерогатива Брендона?

– Мы не знаем, намерен ли Его Высочество устроить нечто подобное или нет, а если да, то в каком масштабе. Некоторые наши друзья уже предпринимали такие попытки, и Нг отказала им всем. Если мы с вами объединимся, я полагаю, что наш общий статус поможет добиться успеха.

– Хорошо, я согласна. Но все же простите мне мою тупость и объясните, почему это так важно? Если вы хотите узнать подробности битвы при Артелионе, я думаю, каналы novosti в скором времени...

– Там будет все, кроме цели и конечного результата. – Тау встал и медленно прошелся по комнате. Ваннис увидела, как мерцают золотые нити в темной ткани, красиво облегающей его плечи, и, вздрогнув, отогнала непрошеную мысль. – Завтра Найберг проводит совещание, – сказал Тау, обернувшись к ней лицом. – Там будут просматривать видеозаписи битвы.

«Откуда он знает?»

Если они действительно станут союзниками, он, возможно, допустит ее к своим источникам.

– Буду честен, – с покаянным жестом заверил он.

Она рассмеялась. «Так это действительно мир?» Но ей тут же вспомнились его янтарные глаза и безжалостная улыбка на этом же корабле десять лет назад. «Не доверяй ему».

– Я пытался получить приглашение – использовал все возможное и невозможное. Но Флот, для которого существует только черное и белое, никак не может забыть, что Тимбервелл попал в руки мятежников. У командования достало вежливости не говорить об этом, однако меня по-прежнему считают неблагонадежным.

«Не слишком сближайся с Тау хай-Шривашти, – сказал ей Семион вскоре после женитьбы. – Его семья пользуется большим влиянием, и он изображает из себя моего союзника, но он заслужил недоверие Флота в результате того, как действовал на собственной планете».

Благодаря Пакту Анархии вмешиваться в управление чьей-либо территории считалось очень дурным тоном. Ваннис могла бы, конечно, узнать, что произошло на Тимбервелле, но ее это не интересовало. Зато Тау – интересовал даже очень. Она снова принудила себя вернуться к настоящему.

Говоря о Флоте, Тау заметно нервничал, и она вдруг вспомнила, что сказала капитан яхты Ристы, когда на Аресе их встретили флотские офицеры и техники: «Они поднимутся к нам на борт, чтобы дезактивировать скачковые системы – никто не покидает Арес в период чрезвычайного положения». Ваннис была уверена, что и с кораблем Тау проделали то же самое.

И это наверняка ужасно его бесит.

– И вы полагаете, что нашим флотским друзьям следует намекнуть – исключительно в рамках светской беседы, – что они, собственно говоря, защищают наше достояние... и что мы, как принесшие присягу слуги Панарха, должны иметь доступ ко всей информации государственной важности?

– Совершенно верно, дорогая.

Она притворилась, что не слышит снисхождения в его тоне. Теперь она поняла, что совершила тактическую ошибку, так легко согласившись на встречу с ним. Стоило ему попросить – и она пришла. Это сделало ее позицию слабой, как будто это она нуждалась в нем.

«Так оно, впрочем, и есть, но я не должна была подтверждать это действием».

Ну что ж, если он считает ее слабой – пусть думает так и впредь. Сильного противника легче победить, когда он тебя недооценивает.

– Замечательно. Мне и самой хочется узнать, что там произошло, – улыбнулась она и налила себе третью чашку чая – так, для видимости. Она не собиралась его пить – мысли и без того как-то странно путались. Правда, Тау тоже пил это зелье.

Заставляя себя мыслить здраво, она выпрямилась с чашкой в руках.

– Еще вопрос. Почему вы говорите, что Брендону понадобятся друзья? Я, правда, знаю его не слишком хорошо, но мне кажется, что уж в них-то он недостатка никогда не испытывал.

– Верно, и я надеюсь, что он сохранит их, ибо не держу на него зла. Он, право же, очаровательный молодой человек. Но некоторые люди с узким кругозором распространяют слухи, могущие ему повредить.

– Да? Я ничего не слышала.

– Вспомните о вашем положении, – все с той же раздражающей снисходительностью посоветовал Тау. – Кто же осмелится намекать скорбящей вдове, что ее единственный уцелевший родственник по мужу один пережил катастрофу, случившуюся на его Энкаинации?

У нее перехватило дыхание. Об этом она как-то не задумывалась. Она испытала шок, узнав, что Брендон жив, и вся ее энергия с тех пор уходила на то, чтобы восстановить свое положение с учетом его воскресения из мертвых.

– Но ведь это, конечно же, произошло ненамеренно. Если его телохранители узнали о заговоре, то, разумеется, погрузили его на корабль так быстро, что он и слова не успел сказать.

– Дело в том, – Шривашти постучал ногтем по ободку чашки, – что никого из его телохранителей не осталось в живых. Судя по тем скудным сообщениям, что мы получили с Артелиона, очень немногие сумели выбраться из малого Дворца после взрыва бомбы – и людей из охраны Панарха среди них не было.

– Все равно должно быть какое-то объяснение.

– Ну конечно, – развел руками он. – И мы позаботимся о том, чтобы довести его до общего сведения, когда услышим рассказ Эренарха. Ведь он один из нас, не так ли? А своих надо защищать.

Тревога пульсировала у Ваннис в голове. За его словами определенно таился какой-то смысл, но она не могла его разгадать – проклятый чай туманил мозги, и усталость усиливала эффект.

Шривашти поставил чашку и снова подсел к Ваннис. На этот раз она не сумела подавить дрожь, и его улыбка стала еще шире.

– Вам холодно, дорогая? Поставить тианьги на потеплее?

– Просто устала. Это безжалостный темп наших празднеств...

– Можете отдохнуть здесь, если хотите. – Он провел пальцем по внутренней стороне ее запястья.

Она скрипнула зубами, борясь с этим ощущением – и с памятью.

– Я лучше пойду.

Он помедлил как раз достаточно, чтобы напомнить ей, что она снова поставила себя в его власть. Но ведь не станет же он делать что-то здесь, на Аресе. Не так он глуп.

Так и вышло.

– Поспите как следует, – сказал он, целуя ее ладонь. – Обсудим наше мероприятие, когда вы отдохнете. – Откинувшись назад, он прошелся по клавишам пульта, и дверь отворилась. – Фелтон вас проводит. Или вы помните дорогу?

Если она не выйдет отсюда немедленно, ее стошнит.

– До свидания, – сказала она и вышла, зная, что он следит за ней.

Молчаливый человек, ожидавший в коридоре, проводил ее до шлюза, где она, сама не зная как, села в шаттл и набрала код. Голова у нее после чая шла кругом.

«Зачем он рассказал мне про Брендона?»

Быть может, для того, чтобы она не заключила с Эренархом союз.

«И я действительно не стану этого делать, если он опозорил себя».

Однажды он уже покрыл себя позором – почему бы не повторить?

Но она не предпримет ничего, пока не разузнает фактов. Что бы там ни говорил Тау о власти и о конце Тысячи Солнц, имя Аркадов еще сохраняет свое звучание.

Надо посмотреть почту... Ваннис добралась от шаттла до своей двери и вошла в дом.

Над ней склонилась Йенеф. Ваннис долго вглядывалась в ее расплывающееся лицо, пытаясь понять, о чем говорит горничная, и наконец до нее дошло.

– Эренарх приходил с визитом лично, пока вас не было.

Ваннис едва успела добежать до ванной.

4

– А ведь я пытался убить Брендона. Несколько раз. – Он следил исподтишка, как отреагирует на это Геласаар, но не увидел ничего, кроме отражения собственной улыбки.

Конечно же, он не покажет виду, даже если не знал об этом раньше.

– Чтобы научить его хорошим манерам? – спросил наконец Геласаар.

Анарис не удержался от смеха. Стало быть, Панарх знал – во всяком случае, под конец – и Брендона не случайно отправили в школу. Вот только – почему отослали Брендона, а его, Анариса, оставили в доме Геласаара?

– Сначала мной руководил гнев, но потом я, пожалуй, просто пытался напугать его.

– И какой же был результат? – мягко осведомился Геласаар, глядя выцветшими голубыми глазами на узлы, которые Анарис вязал на своем дираж'у.

«Он и без того знает – зачем же спрашивает?» Анарис, не желая быть грубым, все же ответил:

– Можно сказать, никакого. Он продолжал донимать меня своими шуточками ничуть не меньше прежнего.

Геласаар медленно покачал головой. Его серебристая борода, даже нестриженая и нечесаная, сохраняла достойный вид.

– Значит, ты не разглядел, что твои попытки только вдохновляют его на новые проделки. Возможно, впоследствии он запросил бы мира.

Марго Нг смотрела, как медленно заполняется Зал Ситуаций. Он был невелик – примерно на сто мест, каждое со своим аналитическим пультом. Сиденья располагались амфитеатром перед головным рядом демонстрационных пультов, где сидела она. Почти всех, кто помещался в зале, она могла видеть, не поворачивая головы.

На возвышении с ней находились лейтенант коммандер Ром-Санчес, младший лейтенант Варигаль с «Грозного» и офицеры-тактики с «Бабур-хана» и прочих кораблей, сражавшихся при Артелионе. Рядом с ней сидел адмирал Трунгпа Найберг, комендант станции Арес.

На галерею выходили две двойные двери. Нг хмуро отметила, что, за небольшим исключением, в одни двери входят приглашенные капитаны кораблей и другие боевые офицеры, в другие – штатские аналитики и офицеры станции – наглядный результат стараний покойного Эренарха политизировать Флот. Затем ее внимание привлек элегантно-строгий дулуский камзол среди белых и голубых флотских мундиров. Пожилого Дулу сопровождал молодой флотский лейтенант – он проводил старшего к пульту и поместился рядом. Сходство подсказало Марго, что это отец и сын, а мясистые мочки ушей помогли вспомнить остальное.

Омиловы. О них рассказывают интересные вещи: старшего будто бы пытал в Мандале Эсабиан, захвативший тысячелетний трон Аркадов, а младший вывез последнего Аркада с осажденного Шарванна.

Адмирал Найберг беспокойно шевельнулся и отклонился в ее сторону, чтобы оглядеть весь зал. Он чуть-чуть подвинул свой стул к Марго, и она, принимая молчаливое приглашение, последовала его примеру.

Позади них за толстым дипластовым окном помещалась огромная трехмерная проекция Тысячи Солнц, парящая над суетой зала. Между голографическими звездами светились разноцветные огоньки и идеограммы – итоги тщательного анализа разговоров, которые вели рифтеры по захваченной Марго гиперрации, а также более запоздалых донесений флотских курьерских судов и гражданских кораблей, приходящих на Арес. В некоторых символах Марго узнавала вариации боевых тенноглифов – тактических идеограмм, усовершенствованных ее офицерами в целях конкуренции с моментальной связью, которой обладали должарианцы и их союзники-рифтеры. Откуда бы ни получил Эсабиан свою гиперволновую аппаратуру, она делала многовековой опыт стратегии и тактики практически бесполезным.

«Как если бы французский флот во времена Нельсона был оснащен радиосвязью».

Адмирал Найберг, прищурясь, посмотрел на проекцию.

– Вы, кажется, организовали семинар по новым тенно? – Его высокий тенор, удивительный для человека столь крупного сложения, звучал глубоко и мягко, с убедительными интонациями Дулу высшего круга.

– Да, сэр. Он начнется сразу же после освещения.

Он взглянул на нее, ничем не выдавая своих мыслей.

– Я тоже хотел бы присутствовать. Но здесь, на Аресе, тенно мне вряд ли пригодятся.

Это было предупреждение, но Нг не понимала, с какой целью оно сделано. Огромная станция, последнее средоточие власти панархистского правительства, неизбежно должна стать местом сражения, накал которого сможет поспорить с битвой при Артелионе, когда корабль Марго чуть не разнесли на куски. Однако в битве при Аресе противники номинально будут принадлежать к одной стороне, а боевым оружием станут слова, жесты и прочие ухищрения тысячелетней аристократии.

Найберг снова обратил взгляд к постоянно меняющейся голограмме. Марго бегло посмотрела на его профиль, думая, смогут ли они с ним стать союзниками. Со смертью или пленением верховного адмирала Карре, который был с монархом на Лао Цзы, Найберг фактически стал главой Флота. Он принадлежит к старинному роду нижнесторонних, но в отличие от многих себе подобных не был обязан своим назначением Эренарху Семиону.

Именно таким и должен быть человек, командующий одним из панархистских полюсов власти. Артелион, Дезриен, Арес: Аркады, Магистериум и Флот – вот точки опоры треножника, подарившего Тысяче Солнц тысячу лет мира.

Пока не ударил Должар.

Внезапная суета, возникшая в задних рядах, отвлекла внимание людей от голограммы. Оглянувшись, Нг увидела кучку старших офицеров – они окружали стройного, темноволосого молодого человека в простом голубом камзоле. С ним пришли еще двое – один в форме соларха Аркадского Десанта, другой в сером. В последнем Нг распознала непринужденную подобранность мастера уланшу. Какой-то офицер преградил ему дорогу, запрещая, видимо, доступ в зал, но уступил после нескольких слов молодого человека в голубом.

Эренарх Брендон лит-Аркад и его рифтерский телохранитель. Нг ощутила гнев, который постаралась подавить. «Подожду судить, пока слухи о нем не подтвердятся или не будут опровергнуты». Она перевела взгляд на рифтера. Зная, что лишь небольшой процент рифтеров перешел на сторону Эсабиана Должарского, она тем не менее испытывала рефлекторный холодок от присутствия этого человека здесь, на совещании. Существование гиперрации, добытой столь дорогой ценой, было одним из самых охраняемых секретов Ареса.

Затем тревога уступила место размышлениям о мундире этого рифтера. Он не носит цвета Дома Феникса; но, поскольку присутствует здесь, должен был принести присягу – иначе даже Эренарх не смог бы преодолеть правила безопасности Ареса.

Значит, он принес присягу Брендону лит-Аркаду, но не Эренарху. Персональную присягу, не затрагивающую его рифтерской независимости. Интересный момент.

Эренарх спустился по центральному проходу, причем двое сопровождающих так ловко изолировали его от всех остальных, что Марго не поняла, как они это делают. Когда он шел, десантник поместился позади него, а рифтер справа.

Еще один удар по прецедентам. Офицеры, рассаживаясь, невольно оставляли вокруг него свободное пространство, повинуясь невидимым, но ощутимым сигналам, исходящим от обоих охранников.

Нг взглянула на Найберга. Он ничем не выдавал своих мыслей и с места не встал. Она заметила, что Варигаль и другие офицеры на возвышении тоже наблюдают за адмиралом. А ведь он не сопровождал Эренарха в зал.

Это подтверждало аномальную позицию Эренарха на Аресе. С гражданской точки зрения он наследник Дома Феникса, – а поскольку его отец находится в плену или мертв, он де-юре является главой панархистского правительства. Однако высший слой этого самого правительства уничтожен ядерным взрывом во время Энкаинации Эренарха – он же сам каким-то чудом избежал гибели, и это порождает слухи об измене. К этому следует добавить его репутацию пьяницы и гуляки.

С военной точки зрения он не имеет вовсе никакого статуса, поскольку был отчислен из Академии на Минерве десять лет назад. Учитывая все это, он неизбежно должен был стать средоточием сплетен, но Марго удивляла полярность позиций ее офицеров. Большинство кипело гневом или считало его предателем по причине его необъяснимого бегства из Зала Слоновой Кости, но полдюжины человек, знавших его по Академии, упорно утверждали, что слухи о нем лживы или верны лишь частично.

Нг проследила, как Эренарх занял свое место за пультом, и ее удивила уверенность, с которой он держался. Его лицо, смягченная версия отцовского аскетизма и суровости старшего брата, выражало спокойствие и полный контроль над эмоциями. Даже мимолетная улыбка в ответ на какое-то замечание телохранителя-рифтера не выдала ничего такого, чего Эренарх не хотел бы показать окружающим.

Адмирал Найберг встал. Две пары десантников закрыли обе двери, ведущие в зал, и все разговоры прекратились. Тианьги перешли на другой режим – Марго ощутила легкий пряный аромат, способствующий, как она знала, сосредоточенности и аналитическому мышлению.

Адмирал начал без предисловий:

– Это совещание проводится под грифом секретности в соответствии с Кодексом Военного Положения и присягой, обязывающей нас хранить молчание. – Нг почувствовала, как насторожились присутствующие: Найберг официально предупредил о том, что разглашение обсуждаемых здесь вопросов будет считаться тяжким преступлением как для военных, так и для гражданских лиц.

– Всем вам в общих чертах известно положение дел, однако я все же перечислю основные аспекты. Эсабиан Должарский, оснастив значительное число рифтерских кораблей беспрецедентно мощным оружием и сверхсветовой связью, свергнул правительство его величества и оккупировал Мандалу. По всей вероятности, наша станция и Флот – единственные оставшиеся очаги сопротивления. На этом совещании мы рассмотрим два вопроса.

Первый – происхождение техники Эсабиана и пути борьбы с ней, второй – влияние этой техники на стратегию и тактику.

Нг поражала сила голубых глаз Эренарха, неотрывно глядящих на адмирала. Поначалу она не поняла пристальности этого взгляда, но потом вспомнила. Должен быть и третий вопрос: судьба Панарха Геласаара, взятого в плен Эсабианом на Лао Цзы и теперь, по сообщению Себастьяна Омилова, приговоренного к отправке на Геенну, где он попадет в руки изолятов.

За неимением конституционного Малого Совета не осталось никого, кто мог бы приказать Флоту отправиться со спасательной миссией на планету осужденных. И Найберг не может присвоить сам себе звание верховного адмирала – он командует Флотом де-факто, но не де-юре. Только Брендон лит-Аркад способен его повысить – но для этого у Эренарха нет реальной власти.

Найберг не сделал паузы, хотя Нг была уверена, что реакция Эренарха не ушла от его внимания.

– Но прежде всего хочу сообщить вам хорошую новость, без которой ситуация была бы поистине катастрофической. Около трех недель назад наши силы под командованием капитана Марго О'Рейли Нг предприняли отчаянную акцию в системе Артелиона. Многие из вас полагают, что целью этой акции была атака на Мандалу, местопребывания узурпатора Эсабиана Должарского. Но, будь это так, капитан Нг не сидела бы сейчас рядом со мной.

Найберг посмотрел на Марго. Она сохранила невозмутимость.

– Она была бы расстреляна, – улыбнувшись углами рта, сообщил адмирал.

Приглушенный гул прошел по залу и тут же затих.

– Капитан Нг потеряла два крейсера, три эсминца, девять фрегатов и множество вспомогательных кораблей. Около десяти тысяч человек убиты или пропали без вести, еще полторы тысячи ранены. Но трибунал, несмотря на все это, поздравил капитана Нг с блестящим успехом. Более того, ее наградили, но награда и факт ее присвоения остались в секрете. Как и решение трибунала.

Нг заметила, что капитан Нукиэль улыбается ей из той части зала, где сидели флотские офицеры, – к нему присоединились и другие, не всех из которых она знала. На другой стороне она видела только недоумение и осторожные, прикидывающие взгляды. Память кольнула ее, напомнив лицо, которого не было здесь; Марго отогнала непрошеный образ и сосредоточилась на текущем моменте.

– Трибунал знал то, чего не знаете вы: целью битвы за Артелион с самого начала был захват одного из вражеских передатчиков сверхсветовой связи, которые вместе с неизвестными источниками энергии позволили Эсабиану успешно свергнуть правительство Панархии.

Шепот в зале усилился, но адмирал перекрыл его, не повышая голоса:

– Теперь с рацией работают наши аналитики, переведенные на это время в помещение повышенной секретности. – Он указал на голограмму позади себя. – Часть полученной ими информации представлена здесь.

Хотя связь между Должаром и рифтерскими кораблями кодируется и пока не поддается расшифровке, сами рифтеры постоянно переговариваются либо открытым текстом, либо по коду Братства, известному нам. – Адмирал позволил себе слегка улыбнуться. – Отсутствие дисциплины среди рифтереких союзников – главная слабость стратегии Эсабиана, и гиперсвязь поможет нам ее использовать. Содержание переговоров позволяет с довольно большой точностью установить местонахождение рифтерских кораблей. Кроме того, сравнивая передвижение кораблей с зашифрованными сообщениями, мы постепенно расшифруем заголовки должарианских сообщений, и тогда, зная, какому кораблю какое сообщение адресуется, мы проясним стратегию противника. Вся эта информация полностью оправдывает цену, которую заплатила за нее капитан Нг вместе со своим соединением.

Нет нужды говорить, что эти переговоры будут продолжаться лишь до тех пор, пока Должару не станет известно, что их рация находится у нас. В данное время все указывает на то, что они не подозревают о нашем подслушивании.

Найберг оглядел зал, и все затихли под его пристальным взглядом.

– Потому я еще раз повторяю: не будет пощады тому, кто поделится этой информацией с не присутствующими здесь лицами. Хотя вероятность выйти на связь с врагом с этой станции очень мала, рисковать мы не намерены.

Адмирал продлил последовавшую за этим многозначительную паузу. Нг видела, что Эренарх смотрит на Найберга, но его реакция не поддавалась разгадке.

– Теперь, прежде чем перейти к битве за Артелион, я хотел бы представить вам человека, заслуживающего полного вашего доверия и уважения. Он сдержал свою клятву верности вопреки самым страшным пыткам Эсабиана и скрыл информацию, которая, попав в наши руки, может обречь узурпатора на поражение и смерть. Гностор Себастьян Омилов, Кавалер Врат Феникса.

Вздрогнув при звуке своего имени и непривычно торжественного титула, Себастьян Омилов встал. Он чувствовал, что все взоры устремлены на него. Адмирал Найберг прижал левую руку к сердцу и стал ритмично бить по ней правой – обычно так приветствуют только сослуживцев, офицеров, раненных на службе Панарху. Напор эмоций ощущался почти физически – Омилов с трудом сохранял спокойствие, глубоко растроганный этим поразительным, почти беспрецедентным панегириком.

Капитан Нг и ее коллеги на возвышении встали и присоединились к адмиралу. Их примеру последовали офицеры с кораблей, а затем, после некоторого колебания, и военные чины станции.

Омилов, ища спасения в анализе, заметил, что все штатские в зале, включая Эренарха, тоже поднялись, но салютовать не стали, что было совершенно правильно – такой салют относился к привилегиям Флота.

Гностор склонился в благодарном поклоне и начал говорить. Голос его охрип от избытка чувств, но он быстро овладел собой, представив, что читает лекцию в университетской аудитории.

– Благодарю адмирала Найберга и все уважаемое собрание. Жаль, что я могу рассказать вам не так уж много – Эсабиан, видимо, мог узнать от меня только то, что уже знал. Но у меня появилась надежда, благодаря капитану Нг и многим другим людям Флота, сражавшимся при Артелионе, разгадать тайну могущества Эсабиана и в конце концов победить его.

«Разгадать». Он отвлекся на миг, думая, кому Найберг поручил расследование того немногого, что было известно об урианском артефакте и его свойствах. Он подавил желание войти в эту команду и заставил себя продолжать.

– То немногое, что мне известно, заключается в следующем. Десять миллионов лет назад раса, которую мы называем Ур, исчезла из галактики после войны, длившейся несколько тысяч лет. От них нам остались астрономические произведения искусства, известные как Обреченные Миры, многочисленные артефакты, сходные лишь в непонятности своего назначения, и столь же загадочные легенды, сохранившиеся среди немногих народов, не затронутых убийственным разгулом энергии, которым сопровождались предсмертные судороги уриан. Человечество называет предмет этих легенд Пожирателем Солнц – и название в полной мере передает мощь этого явления.

Омилов помолчал, глядя на голограмму позади Нг и остальных. Быть может, это приветствие Найберга помогло ему освободиться от канонов дулуского этикета, как и от прочих привычных представлений, но он вдруг увидел в этом сплющенном звездном яйце, искаженном хаотической пустотой Рифта, нечто до того ясное, что это потрясло его до глубины души. Мощь, превосходящая все, к чему было готово человечество, внушала страх. И эта сила находится теперь в руках Аватара Дола, человека, не ограниченного никакими моральными принципами.

Омилов проглотил слюну, чувствуя, какое недоумение вызывает у слушателей внезапный перерыв в его речи.

– Я верю даже, что это самое явление или устройство создало Рифт, эту аномальную границу Тысячи Солнц, сыгравшую такую роль в истории нашего Исхода.

Зал сковало шоком; никто не говорил, не нажимал клавиши и даже, казалось, не дышал. Только одна из флотских дотронулась до клавиатуры своего пульта, словно спрашивая себя, чего стоит человеческая техника перед лицом такой мощи.

– Не буду сейчас входить в подробности, скажу только, что Эсабиан, как я полагаю, обнаружил Пожиратель Солнц. Более того, теперь он владеет ключом к его полному потенциалу. Единственная надежда, что он не сумеет воспользоваться этим ключом до тех пор, пока мы, в свою очередь, не найдем Пожиратель Солнц и не уничтожим его. Если его, конечно, можно уничтожить.

Омилов снова умолк, глядя на голограмму Тысячи Солнц и испытывая сложный диссонанс эмоций. Он точно видел эту картину первый раз, и тем не менее она была ему знакома. И на все накладывалось предчувствие неизбежной потери. Внезапный укол памяти открыл в нем никогда не заживающую рану. Илара. Он видел, как она двадцать лет назад отправилась из Мандалы со своей роковой миссией на Должар. Теперь он чувствовал то же самое.

Но нет, на этот раз Должару не бывать победителем. Тишина в зале вернула его к настоящему. Они ждали продолжения, но ему почти нечего было добавить.

– Я ксеноархеолог и привык, вглядываясь в прошлое, разглядывать характер давно исчезнувших и почти не известных нам народов. Вы же – воины, привыкшие вглядываться то в раскаленную печь настоящего, когда идет бой, то в туман будущего, создаваемый как нашими, так и вражескими действиями.

Я мало что смыслю в военном искусстве или в тех функциях, которые вы, профессионалы, называете службой обнаружения. Поэтому я не могу отгадать, много ли вы узнаете с помощью рации, доставленной нам капитаном Нг. Но я уверен, что, соединив эти две ветви знания – быть может, впервые в истории, – мы обнаружим сердце нашего врага и вырвем его из груди.

Гностор закончил свою речь и стал отвечать на вопросы, а Марго Нг уже унеслась вперед, осмысливая то, с чем она столкнулась. Ученые из колледжа Онтологической Физики никогда не могли удовлетворительно объяснить происхождение этой хаотической бездны раздробленных звезд и гиперпространственных аномалий, именуемой Рифтом.

Марго слегка пожала плечами. Это не столь уж важно. А важно то, что этот Пожиратель Солнц дает узурпатору наступательное оружие, на порядок превышающее все, что может выставить Флот. К тому же Эсабиан владеет куда более совершенной связью. С точки зрения Марго, последнее значило еще больше.

С растущим волнением она отдавала себе отчет в том, что Пожиратель Солнц не только сила врага, но и его слабость. Эсабиан пожертвует всеми своими планетами, лишь бы защитить его. Флот в любом случае должен будет перегруппироваться и собраться здесь, в Аресе, чтобы атаковать Пожиратель Солнц, когда его наконец найдут. Должар неизбежно заметит это передвижение и, добавив к этому то, что сумеет почерпнуть из утечек информации (точнее, дезинформации), придет к выводу, что Флот уже обнаружил Пожиратель Солнц.

Марго улыбнулась. Если они рассчитают все правильно, предварительно разгадав код неприятельской связи, движение вражеских кораблей, которые Эсабиан начнет собирать для отражения атаки на Пожиратель, непременно наведет на место, где его прячут. Если только работа таких ученых, как Омилов, не поможет засечь Пожиратель еще раньше.

Марго задумчиво смотрела, как гностор вернулся на свое место, и слово опять взял адмирал Найберг. Себастьян Омилов покинул двор совершенно неожиданно десять лет назад, и ее патроны полагали, что он стал побочной жертвой дела Л'Ранджа. Марго знала его недостаточно хорошо, чтобы полностью положиться на его профессиональное суждение, но не было сомнений в том, что Найберг глубоко его уважает. Поддержит ли адмирал Омилова? И кого поставит во главе исследовательского проекта? Если рассматривать происшедшее с чисто политической точки зрения, возглавить проект, конечно же, должен Омилов.

Марго тихонько вздохнула. Ох уж эта политика. Присяга может увлечь человека на странный путь, но, если судьба Флота в конечном счете зависит от успеха Себастьяна Омилова, она должна знать, можно ли доверять этому гностору. Она использует все свои источники, но узнает это.

– ...Марго О'Рейли Нг проведет разбор сражений при Тремонтане и Артелионе, осветив новую тактическую реальность, навязанную нам вражеским оружием и связью.

Марго все это время краем уха следила за речью Найберга и теперь пресекла свои политические экскурсы. Адмирал повернулся к ней:

– Капитан Нг.

Встав, она с удивлением увидела, что адмирал уступил ей место на кафедре, и заметила также, что этот факт не ушел от внимания офицеров и аналитиков в зале. Теперь они выслушают ее со всем вниманием.

– Благодарю вас, сэр. Сейчас вы увидите сводку наших действий при Тремонтане и Артелионе, составленную из многочисленных записей, взятых с разных кораблей. Мы просмотрим материалы, а затем повторим процесс, чтобы каждый из вас мог перевести заинтересовавшие его фрагменты на свой пульт. Вы имеете возможность обращаться с вопросом ко всем, кто занимает места на возвышении, посредством специально приспособленных для этого клавиш. Подчеркну несколько пунктов, которые мы все должны иметь в виду, чтобы использовать эту информацию с наибольшей пользой. Первое и самое очевидное: вы увидите не сырой материал, а подборку, сделанную нами на основе своего боевого опыта. Возможно, мы были пристрастны, и я предлагаю вам просмотреть полную запись на засекреченных пультах, которые будут предоставлены вам позже. Быть может, вы заметите подробности, которые ускользнули от нас как во время боя, так и после.

Мне хотелось бы также напомнить, что, хотя в истории человеческих войн не раз применялось секретное оружие всякого рода и оно не раз решало исход сражений, войну ни одно из них не выиграло. Иногда мощь оружия переоценивали, иногда – и я полагаю, что это как раз наш случай, – сторона, имеющая новое оружие, недостаточно овладела им, чтобы успешно включить в свою тактическую доктрину. Должар вынужден был хранить в секрете Пожиратель Солнц во время подготовки к войне, и это дурно сказалось на тактической готовности рифтерских союзников – они недостаточно хорошо приспособились к новому оружию и средствам связи.

Думаю также, что при просмотре вам станет ясно, что главный должарский тактик, кювернат Ювяшжт, чей стиль знаком многим из вас, совершил фундаментальную ошибку. Он строил свою тактику, опираясь на возможности урианской техники, хотя ему скорее бы следовало выявить ее недочеты и стараться выполнить свою задачу, невзирая на них. Это нужно будет рассмотреть подробнее.

И наконец, философский аспект. Еще задолго до Исхода было доказано, что тоталитарные режимы, такие как Должар, служат гарантией серьезных научно-технических ошибок. Только свобода обсуждения, существующая в либеральном обществе – какая бы неразбериха ей ни сопутствовала, – может воспрепятствовать им. Не знаю, так ли обстоит дело в нашем случае, но такая возможность есть. Этим должны будут заняться специалисты по моральному саботажу.

Марго набрала код на своем пульте. Дипласт позади нее затуманился, и на нем появился участок космоса с разбитым «Прабха Шивой», отразившийся у Марго на экране. Перед зрителями вновь разыгрывалась заново скомпонованная и отредактированная битва при Тремонтане. Марго скоро была вознаграждена многочисленными запросами, поступающими с пультов в зале. Она принимала их с благодарностью – они отвлекали ее от эмоций того дня, которые тоже проигрывались заново, став еще сильнее в результате сокращений.

Битва при Артелионе далась ей еще тяжелее. Она боролась с горем, вновь наблюдая за отчаянной атакой «Фалькомара» на «Кулак Должара», и старалась отвлечься, следя за тем, на что обращают особое внимание офицеры и аналитики. Ее привлекла необычайная конфигурация калейдоскопа тенноглифов на одном из пультов, и она в изумлении остановилась. Пульт принадлежал Эренарху.

Она посмотрела в зал. Молодой человек перебирал пальцами по клавиатуре с напряженным, почти суровым лицом. Она стала следить за его действиями по пульту, и ее подсознательное предубеждение рассеялось при виде такой умелости. Некоторые из его построений были наивны, но они обещали многое – для тактической зрелости ему недоставало только шлифовки на тренажерах и участия в боевых действиях.

Более того, она убедилась, что Брендон лит-Аркад и в стратегии понимает. Он сводил наиболее сложные свои тенноглифы в постоянную матрицу, где они проходили целую серию видоизменений, основанных, судя по всему, на классической стратегической семиотике типа «цусима». Те десять лет, что прошли после его исключения, он, очевидно, провел не только в пьянстве и разврате, как утверждали слухи.

Внезапно он поднял глаза и встретился с ней взглядом. Ее почти загипнотизировала их напряженная голубизна, но он, казалось, не видел Марго. Его взгляд ушел в сторону, освободив ее, но оставил смятение в ее мыслях. Все ее политические расчеты пошли прахом. Надо будет заняться Омиловым-младшим вплотную и выспросить, что он видел за те несколько недель, которые провел с наследником.

Пульт требовал внимания, и она вернулась к насущным делам, но теперь присутствие молодого человека в простом голубом камзоле застилало горизонт ее мыслей, как отдаленная гроза.

Адмирал Трунгла Найберг переживал трудный период. Война превратила станцию Арес из безупречно отлаженной космической базы в приют для умалишенных аристократов, в переполненный котел, бурлящий интригами, междоусобицей и ядом. Население с пятидесяти тысяч возросло почти вдвое, и поток беженцев все не прекращался. Чуть ли не каждый день поступали новые со своим набором проблем.

И что хуже всего, адмиралу за неимением конституционного правительства не с кем было разделить свое бремя. Должар напрочь подорвал механизм дулуского правления. Новый Эренарх – величина неизвестная, практически не обладающая властью, и один Телос знает, как скоро из обломков выплывет новый Малый Совет. А здесь, на Аресе, есть такие лица, которых адмирал, будь его воля, никогда не допустил бы к власти.

Найберг хмуро смотрел на большой, во всю стену, дипластовый экран у себя в кабинете, не находя утешений в показанном на нем виде Колпака сверху. Массивная металлическая плоскость, испещренная ремонтными ямами, светилась багрянцем в лучах красного гиганта, чье гравитационное поле защищало станцию от гиперснарядов. На переднем плане виднелся покореженный корпус «Грозного», окруженный вспышками света – шли работы по восстановлению колоссальных повреждений, полученных кораблем в битве при Артелионе.

«Хоть одно светлое пятно», – криво улыбнулся адмирал. «Грозный» доставил на Арес капитана Марго О'Рейли Нг. Найберг предоставил ей широкие полномочия, заключив на основе их краткого знакомства, что она станет ценным союзником в его попытках сохранить Флот от разрушительных дулуских интриг.

Это была его цель и его долг: вручить тому, кто в конце концов придет к власти, боеспособный Флот. Не его дело судить, кто это будет, хотя у него имелись свои предпочтения.

Зазвонил вестник, и адмирал медленно прошел к двери, неслышно ступая по мягкому ковру. Это должен быть Себастьян Омилов, еще один возможный союзник, притом имеющий гораздо больше влияния в мире Дулу, хотя уже десять лет как отошел от политики. Из-за одного этого гностору можно доверять: он оставил блестящий пост при дворе, лишь бы, по сведениям Найберга, не идти на компромисс с жесткими методами бывшего Эренарха Семиона.

Интересно, как он относится к нынешнему Эренарху. Сначала учитель, потом спасенный – кто теперь? В этом тоже следовало разобраться.

Нажав на кнопку, Найберг отпер дверь.

– Добро пожаловать, гностор Омилов. Спасибо, что нашли для меня время.

– Мне это только приятно. – Омилов пожал обе руки адмирала в полуофициальном приветствии Дулу, пришедшего к другому Дулу по делу.

Найберг провел его к мягким креслам у низкого столика, где уже ждал кофейный сервиз. Они поговорили немного о пустяках – ровно столько, чтобы соблюсти приличия. Дело, о котором они собирались говорить, не терпело отлагательств.

– Прошу прощения за то, что так внезапно представил вас на совещании, но я рассудил, что лучше никого не предупреждать о своих намерениях. – Найберг слегка подчеркнул слово «никого», и легкое движение брови уведомило его о том, что собеседник его понял.

– Полностью согласен с вами, адмирал. Если вы собираетесь ввести меня в исследовательскую группу...

Найберг поклонился, разведя руки в стороны, и лицо Омилова выразило мягкое недоумение.

– Я хочу, чтобы вы ее возглавили, – сказал адмирал.

Это прямолинейное заявление поразило гностора. На его лице отразились радость, согласие, затаенное удовлетворение – вслед за чем он задал себе вопрос: почему ему предлагают эту должность столь неортодоксальным образом.

Хотя он отошел от политики, его инстинкт оставался по-прежнему острым. Он не хуже Найберга знал, что без предупреждения наиболее влиятельные лица на Аресе не успеют продвинуть собственного кандидата на пост руководителя проекта «Пожиратель Солнц».

Впрочем, на Аресе и нет никого, кто знал об урианах столько же, сколько Омилов. Но Найбергу известно, что это не остановило бы кое-кого от предложения собственного ставленника, так называемого ученого, которым можно управлять.

– Что касается меня, – продолжал Найберг, – я даю вам абсолютную свободу действий. Я жду от вас регулярных рапортов, но вмешиваться не стану. Я уже устроил для вас допуск наивысшей степени, и вы вправе обеспечивать таким же допуском, только на одну ступень ниже, кого вам будет угодно. – Адмирал сделал паузу. – Не нуждаетесь ли вы в жилье? Я слышал, вы приняли приглашение Верховной Фанессы поселиться в Обители.

– Да, я счел за лучшее не обременять более Эренарха своей персоной.

– Вот и прекрасно. Это освобождает вас от множества светских обязанностей.

Во взгляде Омилова адмирал прочел понимание: под словом «светские» оба подразумевали «политические».

– Верховная Фанесса поглощена собственными делами, и я смогу отдавать все свое время работе над проектом, – добавил Омилов.

Найберг кивнул, довольный. Гностор воспринял его намек на то, что политический фактор желательно свести до минимума, правильно и даже как будто с облегчением. Интересно, правда ли, что самоубийство Архона Л'Ранджа и исключение Брендона, тогда Крисарха, из Академии стали следствием интриг Семиона, как шептались в то время, и действительно ли эти события вынудили гностора уйти в отставку. Но адмирал одернул себя. Сейчас это не столь важно. Достаточно того, что гностор полностью соглашается с его планами.

– В любом случае, – слегка нахмурясь, сказал Омилов, – Брендон лит-Аркад сам должен будет бороться за получение реальной власти, что, я уверен, он и сделает. – Его тон указывал, что в ответ на дальнейшее прощупывание он ограничится лишь самыми общими словами.

Если он даже знает, что случилось на той Энкаинации, все равно не скажет.

Найберг вернулся на исходные позиции. Что бы ни думал Омилов о новом Эренархе, неодобрения он не выказывает – этого пока достаточно.

Решив, что на сегодня узнал довольно, и уверившись, что гностор в политику впутываться не станет, адмирал перевел разговор на проект. Омилов предложил присвоить ему кодовое название «Юпитер» – по имени древнего бога, свергнувшего Хроноса. Он также набросал общие очертания проекта и, наконец, попросил, чтобы связным между исследователями и Флотом был назначен его сын Осри. И попросил разрешения уйти, пообещав явиться на службу в течение сорока восьми часов.

Найберг вернулся к экрану, чувствуя себя лучше, чем когда-либо за последние дни. Вот еще один человек, которому можно доверять, пока доверие не расходится с долгом. Кроме того, удалось добыть еще частицу информации об этом непонятном новом Эренархе. Полчаса он провел с большой пользой.

Но его довольство длилось недолго. Зазвонил коммуникатор, и голос адъютанта произнес:

– Сэр, в двух секторах возникли проблемы. Во-первых...

Найберг вернулся к работе.

5

Ивард сел в постели и потянулся. Энергия бурлила в его жилах и пульсировала в мозгу. Он чувствовал себя сильным и счастливым – впервые за очень долгий срок чувствовал себя хорошо.

Он оглядел комнату, которую дали ему келли, пока он не поправится. Тут, конечно, здорово, но он вернется к Вийе, как только келли позволят. Он хочет жить вместе со своими.

Он соскочил на пол и распахнул окно в сад. Тяжелая дверь открылась с трудом – он очень ослабел за свое долгое путешествие. Келлийская лента осталась у него на запястье, но теперь она казалась частью его тела. Все равно что носишь браслет, как эти чистюли.

Только такого браслета ни у кого из них нет.

Он поднял голову – высоко, в невидимом потоке воздуха летали птицы. Все как настоящее, если не замечать, что горизонт загибается со всех сторон и сливается с небом. Слева кто-то хохотнул – чей-то ручной ваттл лез по стволу дерева, раздув от возбуждения свои мохнатые висюльки. Зверек устроился на ветке и заверещал на птиц.

Воздух благоухал цветами и травами, Ивард стал дышать глубоко и медленно, вбирая в себя запахи, пока неизбежная аллергия не забила нос и не заволокла слезами глаза.

Он нетерпеливо вытер слезы, взглянул на свою белую веснушчатую руку и в который раз проклял бледную кожу, слабые глаза и чувствительность ко всем воздушным частицам – то, что они с сестрой получили в наследство.

Вспомнив о Грейвинг, он нащупал мешочек, висевший на цепочке вокруг его шеи. Вийя подарила ему эту ладанку, когда приходила в последний раз, – теперь там лежала старинная монета, которую Грейвинг подобрала во дворе Аркада перед самой своей гибелью, и медаль, которой друг Аркада Маркхем наградил Иварда после стычки с другими рифтерами. Двое людей, которых Ивард любил больше всех на свете, погибли, и это было все, что осталось от них. Ивард поклялся никогда не снимать ладанку.

Он потрогал монету, думая о Грейвинг, – она тоже ненавидела свою противную, атавистическую кожу и слабые глаза.

«И почему мы не можем сами выбирать себе гены?» – подумал он, убирая монету обратно.

В нем шевельнулось знакомое ощущение. Он закрыл глаза: голубой огонь заплясал в бархатистой тьме, и беззвучное эхо пробежало по нервам. Но это уже не подавляло и не путало его мыслей, как было до Дезриена.

Ивард открыл глаза – он не хотел думать о том, что видел в Нью-Гластонбери. Это было реально, но он никогда и никому не сможет об этом рассказать.

Цветы и деревья успокоили его, и он снова закрыл глаза. Ему вспомнилось, что сказали келли, сняв с него геном их Архона и оставив ленту, вросшую в его запястье: «Ее может снять только сам Архон, а он еще не возродился. Ты должен отправиться на...» Горло Иварда свело при воспоминании о непроизносимом свистящем звуке, обозначавшем родной мир келли.

Но это значит, что келлийский Архон остался с ним!

Голубой огонь, точно в знак согласия, разгорелся сильнее. Ивард попытался разобраться: он больше не чувствовал в себе присутствия чуждого разума, чего-то постороннего, как бывало раньше. Теперь это казалось скорее неизвестной ранее частью его самого – точно у него обнаружился лишний глаз или рука.

Ивард засмеялся, представив себя с тремя руками, а голубой огонь ответил на это новым приливом удовольствия, смешанного с юмором. После чего Ивард чихнул четыре раза подряд.

Голубой огонь нетерпеливо поплясал у него в голове и скрылся в неизвестном направлении. Ивард, разочарованный, открыл глаза. Голубой огонь был как эхо того, что сделали с ним келлийские доктора. Тогда он видел так ясно – почему же теперь не видит?

Ивард уселся, поджав ноги, посреди сада, несмотря на пыльцу трав, жалящую его голую кожу, и опять закрыл глаза.

Его дыхание замедлилось. Голубой огонь вернулся и опять пропал, но теперь уже медленнее. Ивард последовал за ним, погружаясь в глубину собственного организма: вот ровное «тум-тум» сердца, вот диафрагма выгибается, накачивая воздух в легкие, кислород проходит через мембраны альвеол и всасывается в красные кровяные клетки, медленное пламя обмена горит в триллионах митохондрических печек.

Ивард уходил все глубже и глубже, ведомый пляшущим впереди голубым огнем. Он плыл и парил, наблюдая удивительную работу клеток и молекул внутри них.

Он остановился, увидев впереди винтовую лестницу в небо, двойную спираль. Голубой огонь бегал вверх и вниз по ней, как шаровая молния, заставляя мозаичные картинки внутри спирали сверкать, как драгоценности. Внутри картинок были еще картинки, все сложенные из тех же четырех элементов. Это было как музыка, как скульптуры в соборе Нью-Гластонбери, это не походило ни на что, виденное им раньше, однако входило во все, что он знал.

Голубой огонь сжался в твердую гудящую точку, не имеющую объема, но мощную, и Ивард начал перебирать картинки, читая их кирпичики и проникая глубоко то в одну, то в другую. И каждый раз, когда он касался двойной спирали, она, словно невыразимо сложный музыкальный инструмент, отвечала ему вспышками памяти, обрывками опыта, импульсами, охватывающими весь диапазон чувств от страдания до экстаза.

Ивард медлил в растерянности. Это не принадлежало ему, но все же... Тут голубой огонь раздулся и показал Иварду то, что знал сам. Ивард застыл на миг, вглядываясь в годы опыта, заключенные в его эмбриональной плазме, и в тех, которые ушли, не дождавшись его такого, каким стали теперь.

Потом он услышал где-то вдали биение своего сердца и понял, что оно не может долго биться так медленно. Здесь нельзя задерживаться.

Тогда он нашел цепочку кирпичиков, отвечающих за его зрение, и, пользуясь новым зрением, идущим от голубой точки, пляшущей глубоко внутри, выбрал нужный. Он стал поворачивать кирпичик то одной, то другой гранью и, сочтя наконец, что так будет лучше, поставил его на место. Отвлекшись на миг от спирали, он почувствовал, как перемены медленно поступают в его тело, пронизывая клетку за клеткой; интересно, много ли времени понадобится, чтобы заметить разницу.

Вслед за этим он занялся своей слизистой, подавив ее чувствительность к аллергенам, потом носовыми пазухами и гортанью, придав им резонанс и гибкость, необходимые для языка келли.

Затем Ивард отыскал ген, наделивший его не переносящей солнца белой кожей, и преобразил его, наслаждаясь потоком меланина, который постепенно придаст его коже защитную окраску. Под конец Ивард придал своей мускульной структуре способность к ускоренному обучению, всплыл обратно к сознанию и обнаружил, что зверски голоден, но при том устал так, что шевельнуться не может.

Поэтому он остался сидеть – и вскоре кожный зуд утих, глаза закрылись, отгородившись от яркого света рассеивателя высоко вверху, и блаженный мрак заклубился под веками. Легкий бриз ласкал кожу, но затем он усилился, и внезапно Ивард осознал, что этот ветер дует не поперек, а сверху вниз, прямо ему на голову. Слабый запах каких-то трав и дыма пощекотал ноздри.

Потом Ивард уловил посторонний звук и раскрыл глаза. Над ним висело жуткое, перекошенное лицо инопланетянина: коричневое, морщинистое, с отвратительным резинчатым сфинктером, зияющим щелью над глубоко посаженными карими глазами...

Но момент ужаса прошел, и рассудок восстановил правильную картину. Лицо принадлежало невероятно старому человеку, висящему вниз головой в слабо мерцающем энергетическом пузыре. Ветер шел от пузыря, а старик улыбался Иварду. Тот ответил подозрительным взглядом, жалея, что не одет.

– Эй, Яичко, – сказал старичок (голос окончательно подтвердил, что это старичок, а не старушка), – это тебя, что ли, высиживают келли?

Когда он заговорил, пузырь медленно перевернулся, придав ему правильное положение, и Ивард понял, что этот человек – нуллер, вроде Бабули Чанг. Он заключен в пузырь невесомости, предохраняющий его от силы тяжести Ареса. Гравидвигатель этого пузыря и создавал сквозняк.

– Я Ивард, – заявил парень.

– Ну да, более или менее, – засмеялся нуллер, – теперь более, я бы сказал.

Ивард растерянно потряс головой. Он не уловил сарказма – старик смеялся не над ним и был как будто настроен дружелюбно. Иварду вспомнилась Грейвинг там, на Дезриене, – теперь он чувствовал почти то же самое.

– Келли попросили меня помочь тебе вылупиться, – продолжал нуллер.

– Чего? – Ивард, даром что был гол, встал, чтобы лучше его видеть. Из-под балахона торчали худые, как палочки, руки и ноги, но запястья и кисти были почти нормального размера, скрюченные, но сильные. Лодыжки тоже были толще, чем ожидалось, а ступни имели странную форму, точно вся их сила ушла в пальцы.

– Разбить скорлупу, Яичко. Разве ты не чувствуешь, что уже пора? Келли говорят, что должен чувствовать.

Ивард пристально посмотрел на старика. Может, нуллер знает, что он, Ивард, только что делал в собственном теле, руководимый огнем Архона?

Но нуллер молчал и только улыбался.

– Ты кто? – спросил Ивард, чувствуя, что краснеет.

– Хо! Я живу уже шестьсот пятьдесят лет, и на этот вопрос пришлось бы долго отвечать. У меня бы дыхания не хватило, поэтому я отзываюсь на имя Тате Кага и на другие тоже – может, ты узнаешь, на какие, а может, и нет.

Возможно, из-за того, что этот человек был не такой, как все, Ивард вдруг почувствовал себя с ним свободно. Казалось, что нуллер видит его насквозь, нисколько при этом не осуждая. Как Элоатри.

– А почему ты назвал меня Яичком?

– Так яснее. «Ивард» – это просто звук, которым обозвали тебя родители, не спросив твоего мнения. Имя должно выражать твою сущность, и ты еще подберешь себе подходящее, а пока побудь Яичком.

Ивард пожал плечами. По правде говоря, он больше не думал о себе как об «Иварде».

– А что выражает «Тате Кага»?

– Тате Кага значит «Создающий Ветер», и это много чего выражает. Я назову тебе два объяснения, до третьего сам додумаешься, остальное поймешь, если проживешь достаточно долго.

– Твой пузырь воздает ветер, верно?

– Хо! – удивленно воскликнул нуллер. – Яичко-то из молодых, да ранних! Ну а еще?

– Не знаю.

– Умница. Немногие из моих собратьев Дулу столь охотно сознались бы в своем невежестве. Бобы! – хмыкнул старик.

– Бобы?

Тате Кага поджал губы и изобразил сочный неприличный звук.

– От бобов все пускают ветры, а я их люблю.

Ивард засмеялся, Тате Кага тоже, и пузырь завертелся так, что у парня в глазах зарябило.

– Только и осталось мне треклятых физических удовольствий на седьмой сотне лет – это да еще накласть хорошую кучу. Но «Куча», извините, не мое имя. Оставляю его моим друзьям Дулу.

Юный рифтер снова расхохотался, вспомнив некоторых чистюль, которых видел здесь, на Аресе. Отсмеявшись, он спросил:

– А третье объяснение?

Тате Кага перестал улыбаться, и его пузырь остановился, оставив старика висящим вниз головой.

– Это ты должен сам понять. – Пузырь плыл вверх. – Приходи ко мне в гости.

Ивард посмотрел, как пузырь с Тате Кагой исчезает в мягком свечении, потом приступ дурноты вывел парня из состояния прострации, и он вернулся в дом.

Там он заказал что-то питательное и съел, не разбирая вкуса. Потом повалился на кровать и закрыл глаза.

Сны он теперь видел не только свои. Миновав длинную цепочку воспоминаний, которыми наделил его геном келлийского Архона, он окунулся в нечто знакомое, услышал шепот и узнал голоса эйя.

Один-с-тремя теперь поправилась?

Поправился, – сонно поправил Ивард, глядя, какой бы сон выбрать. Он понемногу учился управлять сновидениями, но получалось не всегда. Он ненавидел некоторые вещи, которые ему снились.

Потом послышался четкий голос, насмешливый и мягкий: Вийя.

Даже не старайся, Рыжик. До них это никогда не дойдет.

Ее веселость была как струйка золотистого света.

Почему я тебя слышу? – спросил Ивард. – Я ведь не темпат. А ты далеко, в Колпаке. – Послав ей эту мысль, он вспомнил картину: Вийя и Локри, сомкнутые в яростном приступе страсти.

Но если она и воспринимала его слова, то образов, к счастью, не видела. Она ответила так, как он и ожидал:

Твоя связь с келли и моя с эйя как-то соединяют нас. А эйя ждут не дождутся, чтобы включить тебя в свой проект, – но не теперь еще. Когда окрепнешь.

Что за проект?

Мы должны найти Сердце Хроноса. Но не думай об этом пока – и никогда не обсуждай это с чистюлями. Спи, набирайся сил. Когда проснешься, к тебе придет Жаим. Мы поговорим об этом позже.

Ивард без слов выразил согласие, и Вийя исчезла. Но где-то позади, вопреки послушанию, возникла вдруг упрямая мысль:

Но ведь Тате Кага – тоже чистюля.

Ивард не знал, почему это вдруг пришло ему в голову.

Потом ему вспомнилось язвительное замечание Грейвинг: «Нельзя доверять человеку только потому, что он красиво говорит», но голубой огонь весом своего опыта подтвердил впечатление Иварда: старый нуллер – хороший человек.

Да заткнитесь вы все!

Внутри воцарилась тишина, но хорошее чувство от Тате Каги осталось, и мальчик благодарно уплыл в хороший сон о недавнем времени, когда Грейвинг и Маркхем были еще живы и все они, свободные, летали на «Телварне»...

– Две дуэли?

Ваннис, отвернувшись от зеркала, посмотрела на женщину, лежащую поперек ее кровати.

Улыбка Бестан приобрела сардонический оттенок.

– А ты не знаешь, деточка? Где же ты была?

– Один день меня выворачивало наизнанку, а на второй я отсыпалась после этого, – засмеялась Ваннис. Она никому не призналась, что использовала свою действительно бурную реакцию на ту гадость, которую подмешал в проклятый шиидранский чай Шривашти, чтобы дождаться повторного визита Брендона лит-Аркада.

– Если бы я была пошлой женщиной, – все так же сухо отозвалась Бестан, – и если бы мы находились дома, я порекомендовала бы тебе как-нибудь вечерком прогуляться по Галерее Шепотов.

– Постараюсь возместить ущерб тем, кого обидела вчера, – вздохнула Ваннис.

– Напрасно ты велела своей горничной говорить всем, что ты больна, – последовал неумолимый ответ.

– Но я правда болела. – Ваннис все еще нервничала, и это делало ее капризной. Так приятно, когда за тобой ухаживают – и можно дать волю своим эмоциям.

– Болеть можно только по исключительно веской причине, – засмеялась Бестан.

– Тау напоил меня каким-то ужасным шиидранским чаем. Он, конечно, обнаружил это, только когда я уже выпила. Хочешь, чтобы медтехи разнесли это повсюду – даже если у них есть лекарство, что вряд ли?

– Нет, конечно, – сморщила нос Бестан. – Сомнительная репутация сейчас никому не нужна.

Ваннис, закрыв глаза, помассировала виски.

– Тау, возможно, это пришлось бы как раз по вкусу.

– Все что угодно, только не вульгарность – она просто скучна. Чего он от тебя хочет?

Ваннис вздохнула.

– Мама, бывало, говорила: «Тот, кто клянется в своих честных намерениях, наверняка скрывает нечто более важное, чем то, о чем идет речь». Он хочет знать, зачем Флот атаковал Артелион и как Брендон узнал о заговоре против своей жизни. Что еще у него на уме, я не могу пока угадать.

Бестан разглядывала пляшущие в воздухе пылинки, рассеянно поглаживая тонкой рукой живот. Ваннис с детства привыкла называть Бестан тетей и никогда не любила своих родных теток так, как ее, но она не понимала эту женщину. С чего вдруг, например, та решила в семьдесят лет родить себе наследника и настояла на том, что выносит его сама? Ребенок должен был родиться как раз перед нашествием Эсабиановых рифтеров. Бестан, ее мужу и всему семейству пришлось бежать на старом торговом судне, единственном уцелевшем после внезапной атаки. На его борту не было настоящего медицинского оборудования. «Счастье еще, что она вовремя попала на Арес». Ваннис пробрало холодом.

– Мне недостает твоей матери, – внезапно сказала Бестан. – Верховная Фанесса ничего о ней не говорила?

– Нет. Да я и не спрашивала. На Дезриене люди исчезают постоянно – притом она, возможно, назвалась вымышленным именем.

– Пятнадцать лет – долгий срок для паломничества, особенно когда паломница ни во что не верит.

Ваннис кивнула, обуреваемая знакомыми противоречивыми чувствами. Из всей своей знатной родни она любила только мать и до сих пор скучала по ней, но к этому примешивалось возмущение за нестандартные методы своего воспитания.

По непонятным причинам – на это могла ответить только сама мать, если найдется, – Ваннис обучали только изящным искусствам, от манер до архитектуры. После исчезновения матери семейное дело перешло в руки дяди – правда, нарождающиеся амбиции Ваннис были удовлетворены. Ее знания в области политики и экономики оставляли желать лучшего, да и те она приобрела помимо воли Семиона.

Ваннис протянула руку и включила пульт.

– Ну хорошо. Устрою завтрак для узкого круга – для тех, кого вчера отказалась принять.

Бестан, кивнув, встала, оперлась на ночной столик и тихо выругалась, держась за живот.

– Уж эти мне дети! – еле слышно произнесла она, и на миг эта блестящая, элегантная женщина показалась Ваннис старухой. Но юмор тут же вернулся к ней, и лицо просветлело, несмотря на круги под глазами. – Пора, пожалуй, навестить своего наследничка.

Ваннис поцеловала ее, проводила до двери, задумчиво поправила юбку и подумала: а мне не мешало бы навестить большого наследника.

Погибшие при Артелионе не давали Марго Нг спать. Она оделась и прошла в Зал Ситуаций. Там находилась официально оправданная причина ее действий – оставалось оправдаться только перед собой.

Часовой, отдав честь, открыл перед ней дверь. Она постояла немного, глядя на странную дихотомию света и тьмы в сердце Ареса.

Зал Ситуаций не имел никакого понятия о суточном ритме своих создателей. Внизу всегда стоял яркий искусственный полдень, и множество умных голов пыталось преодолеть пространство-время и проникнуть в планы врага.

Но над этой суетой во мраке, созданном с помощью хитрой оптики, висела туманная, мерцающая голограмма Тысячи Солнц, все время меняясь в соответствии с информацией, поступающей с пультов внизу. Тьма, тяготеющая над светом, угнетала Марго, и она стала снова смотреть вниз. Тьма слишком напоминала терзающие ее угрызения совести.

Незамеченная офицерами и аналитиками, сидящими у пультов, Марго прошла к маленькой двери, охраняемой двумя десантниками. Проверив сетчатку Нг, они расступились, и дверь скользнула вбок. Там, у стены, бросающая вызов строгим геометрическим линиям человеческой техники, светилась красным огнем урианская гиперрация с плавными, почти органическими контурами.

Нг крепко сцепила руки за спиной. Ни за что на свете она не притронется к этой штуке после того первого контакта в ангаре подбитого «Грозного» после битвы при Артелионе. Она стиснула зубы при этом воспоминании: тепло твердой человеческой плоти, которым отозвался ей аппарат, ничего не знающий о человеке, напомнило ей Меттелиуса Хайяши, ее возлюбленного. Он погиб в бою, и она сама послала его на смерть.

И вот расплата. Она знает, что решение ее было правильным, но всегда будет об этом сожалеть. Она всегда, даже в кадетах, понимала, что насильственная смерть может постигнуть каждого, кто избрал флотскую карьеру. Но теперь она узнала, что собственная смерть – ничто по сравнению с потерей тех, кто погиб по твоему приказу.

Марго почти слепо повернулась и вышла, ища забвения в сутолоке Зала Ситуаций. Она бродила от пульта к пульту, заглядывала через плечи операторов, время от времени задавала вопросы. Информация, плывущая из гиперрации, постепенно рисовала картину должарской стратегии, хотя переговоры большей частью были закодированы и до сих пор не расшифрованы. Достаточно было и тех, что велись открытым текстом – рифтеры трепались вовсю, щедро делясь сведениями о своих передвижениях. И заголовки закодированных должарских сообщений, как и предполагалось, уже поддавались криптоаналитикам, увеличивая приток информации.

По краям Ситуационного Зала имелись ниши, в каждой из которых стоял свой пульт. Вокруг одного из них столпились молодые офицеры вместе с парой штатских аналитиков, там же виднелась миниатюрная фигурка связистки-рифтерши, которую десантники сняли с рифтерского эсминца «Смерть-Буран» вместе с гиперрацией. Кто-то должен был показать, как обращаться с урианской аппаратурой.

Азиза – вот как зовут эту связистку. Нг уже повернула прочь, но смешок, изданный одним из аналитиков, вернул ее назад. Она подошла поближе, внезапно узнав выражение на лицах тех, кто смотрел на мерцающий экран. В пределах ниши, где действовала звукоизоляция, страстные стоны, идущие с пульта, заглушили все прочие звуки Ситуационного Зала.

На что это они смотрят? Марго отказывалась верить, что офицеры способны развлекаться эротическим чипом в самом секретном помещении Ареса.

Тут один лейтенант повернул голову, и улыбка застыла на его губах при виде Нг. Он вытянулся в струнку.

– Старший офицер на палубе!

Прочие офицеры тоже встали по стойке «смирно», а штатские слегка смутились. Только рифтерша продолжала с ухмылкой смотреть на экран.

Нг прошла вперед сквозь кучку расступившихся перед ней молодых офицеров. Взглянув на экран, она моргнула. Это действительно был эротический чип. В ней вспыхнул гнев, но символы в нижнем углу экрана погасили его:

РЕАЛЬНОЕ ВРЕМЯ.

– Что это такое? – Она даже не пыталась скрыть свое недовольство.

– Сэр, – ответила девушка-лейтенант, принимая на себя ответственность как старшая по званию (на ее именной табличке значилось «Абрайан»), – это передача в реальном времени с двух рифтерских кораблей, которые разделяет около пятисот световых лет.

Маленькая рифтерша заразительно хихикнула.

– Это впервые, капитан.

Экран был поделен на две части. В одном окне плавал мужчина, в другом – женщина; оба, видимо, в состоянии невесомости, оба затянутые с головы до пят в гладкие, облегающие дипластовые скафандры. Оба, держа в объятиях куклу размером с человека из того же материала, извивались в судорогах сексуального экстаза.

– На них телегазмы, – заметил один из штатских, с круглым, блестящим от пота лицом.

– Да, милый, так, так! – стонала женщина на экране. Нг обратила внимание, что кукла у нее оснащена куда основательнее, чем ее далекий партнер.

– Газмы передают ощущения от искусственного акта другому партнеру, – пояснил другой аналитик. На его длинном худом лице выделялись слишком полные губы.

– Капитан и без тебя знает, что такое газм, придурок, – рявкнул на него один из офицеров и тут же покраснел до ушей.

– У-ум! У-ум! – стонал мужчина. Дипластовая кукла пищала и поскрипывала в его руках.

Гнев Нг совсем прошел при виде отчаянного смущения молодого офицера. Его подвела флотская гордость. Ничего, пусть помучается немного – это пойдет ему на пользу.

– Такого еще не было, – снова хихикнула Азиза.

Нг подняла бровь.

– Это первые люди, которые умудряются трахаться, будучи на противоположных концах Тысячи Солнц.

– Угум. – Нг не спешила облегчить терзания своих офицеров.

– Мы определили, сравнивая их реакции, что связь у них идет в прямом эфире, – вставил круглолицый аналитик.

– По крайней мере нормы человеческого реагирования это допускают, – добавил другой.

– Крепче! Быстрее! – вопила женщина.

– У-ум! Умм! О-ох! – вторил ей мужчина.

– Сквик-сквик-сквик, – отвечали дипластовые куклы.

– Понятно, – сказала Нг.

Экран внезапно мигнул.

– Еще кто-то подключился, – пояснил Круглолицый. Он постучал по клавишам, и на экране появилось еще одно окно, а в нем – узкое, бледное лицо с презрительно смотрящими темными глазами.

– Ой, блин, – сказала Азиза. – Это ж Барродах, голос Аватара. Что он делает?

Аналитик расширил окно. Перед бори на столе лежали две куколки, миниатюрные копии тех, которые использовали на всю катушку далекие рифтеры.

– Он перекрывает газмовые каналы! – воскликнул Губастый.

Барродах взял одну из кукол и свирепо стиснул ее в руках. Мужчина на экране завопил и отшвырнул от себя свою куклу, схватившись за пах. Барродах взял вторую куклу. У Нг все свело внутри при виде того, что он с ней сделал. Женщина закричала и скрючилась, как раздавленное насекомое.

Тогда бори начал играть двумя злосчастными рифтерами, точно на клавишах адского органа, в котором звучат вопли грешников. Они отчаянно пытались дотянуться до своих пультов и отключиться, но Барродах им не давал. Выражение его лица вызывало у Нг тошноту.

– Он покажет это на каждом корабле, чтобы другим неповадно было баловаться по гиперсвязи, – сказала Азиза. – Он орал об этом с самого начала войны – теперь рифтеры точно испугаются.

– Остановите его, – приказала Нг. – Нам нужно, чтобы они продолжали болтать.

– Нет возможности, – ответила Абрайан. – Наши пульты настроены только на прием.

– Да нет, можно – и никто нас не обнаружит, – вмешался Круглолицый. – Теперь мы уже знаем, что природа гиперволн не позволяет обнаружить, откуда исходит сигнал.

Нг включила свой босуэлл и вызвала дежурного офицера.

(Кватемок слушает.)

(Это Нг. Мне нужно, чтобы открыли пульт № 28. Чрезвычайная ситуация.)

(Я должен связаться с адмиралом Найбергом.)

Нг услышала щелчок отключения. Теперь вся ее репутация поставлена на карту. Найберга побеспокоят, где бы он ни был и что бы ни делал.

Особенно жуткий вопль заставил ее внутренне съежиться.

– Уберите звук, – распорядилась она. Многие в зале поворачивались к их нише, несмотря на глушители.

После бесконечно долгого ожидания на пульте открылось еще одно окно с тяжелыми чертами адмирала Найберга. На его лице читалось отвращение – он явно посмотрел по своему пульту ту же передачу в реальном времени.

– Что происходит? – рявкнул он.

Нг вкратце объяснила.

– Если его не остановить, вещание открытым текстом катастрофически уменьшится.

– Так остановите. – Адмирал исчез с экрана.

Красный огонек над клавиатурой сменился зеленым. Азиза, наклонясь, застучала по клавишам. Двое аналитиков переместились поближе к ней, и все трое стали переговариваться рублеными фразами, смысла которых Нг не улавливала.

– Я думаю... – сказал Круглолицый.

– Держи этот канал, гетеродинируй их... – прервал Губастый.

– Есть, – заявила Азиза и, отпихнув обоих, села за пульт и стала нажимать клавиши.

Вопли внезапно прекратились. Оба рифтера из последних сил подплыли к своим пультам, и их окошки на экране погасли – остался только Барродах, занявший теперь весь экран. Вид у него был удивленный и разочарованный.

Он положил кукол и хотел взяться за клавиши, но куклы точно пристали к его рукам. Раздался влажный сосущий звук, и Барродаха охватила паника. Он отчаянно затряс руками, но звук стал еще громче, и куклы налезли на руки до самых запястий.

Аналитики покатились со смеху.

– Азиза обратила их сфинктеры в другую сторону!

Ритмичное чмоканье ускорилось – теперь оно сопровождалось сочными шлепками.

– Прямо как надувной тисмийчик, – обронил один из офицеров, не так чтобы очень тихо.

Нг смотрела, как зачарованная. Куклы надувались все больше и больше – это Азиза накачивала их воздухом со своего пульта. Барродах тоже молотил по клавишам, но куклы стали уже больше его головы, и его усилия пропадали впустую. Еще немного – и обе куклы оглушительно лопнули, а Барродах перелетел через спинку своего стула.

Какой-то миг все было тихо. Потом рука, облепленная радужной жижей, ухватилась за край стола, нашарила нужную клавишу, и экран погас. Пульт № 28 тут же закрыли снова – Кватемок не дремал.

Поначалу в нише стояла тишина, потом Нг услышала давящийся звук: один из лейтенантов самоотверженно пытался сдержать позыв к смеху.

Нг усмехнулась, и офицеры с облегчением дали выход своему веселью. Нг подождала немного, примечая взгляды, устремленные на них из зала. Теперь это, конечно же, широко разойдется среди молодых (и не очень молодых) офицеров.

«Пусть их, – подумала она. – В последнее время у нас было не так много поводов для смеха».

Двинувшись к выходу, она сказала:

– Продолжайте.

Офицеры, мужественно подавляя смех, отсалютовали ей и расступились.

«Барродах. Надо будет запомнить это имя».

Все еще улыбаясь, Марго вышла из Зала Ситуаций.

6

Найберг, указав на экран, сказал с сардонической улыбкой:

– Похоже, наши враги решили навести у себя порядок.

Нг увидела Барродаха. За ним на стене виднелась эмблема «Кулака Должара».

– Это заявление обращено ко всему флоту, – сказал он. – Прекратите расстреливать курьерские суда. Ограничьте свою стрелковую практику военными и гражданскими панархистскими кораблями. – И Барродах отключил связь.

– Коротко и ясно, – заметила Нг. – Ни угроз, ни объяснений.

– Ну, объяснять не обязательно – у кого есть мозги, и так поймет. Барродах должен нуждаться в ДатаНете не меньше, чем мы. Что до угроз, он ведь знает, где находятся его корабли, и всегда может отключить эти свои урианские энергоблоки.

Нг кивнула. Пока рифтер запустит свои холодные двигатели, Барродах пошлет других, чтобы расстрелять его. Она пожала плечами, отгоняя эту мысль.

Он знает, где находятся его корабли.

«Ведь знаешь, Барродах? Говори, говори дальше...»

Первые два урока уланшу были даны в келлийском анклаве. К третьему Ивард вернулся в Колпак. Жаим, придя, нашел помещение пустым и вышел в искусственный садик. Там он нашел Люцифера, белого фаустианского горного кота, которого Вийя спасла во время одного из рейсов. Кот беспокойно мотался по саду.

Голубые, как лед, глаза взглянули на Жаима – их тусклое свечение указывало на поздний час. Большая клинообразная голова потерлась о ногу человека. Жаим почесал кота за рваными, обгрызенными ушами, и Люци низко, рокочуще замурлыкал.

Но вот он поднял голову, насторожился и грациозным прыжком перескочил через низкую, увитую плющом стену.

Жаим оглянулся – это пришла Вийя.

– Иварда нет, но он скоро вернется, – сказала она.

– Что ж, позанимаемся завтра.

Жаиму это было на руку – он устал.

– Как хочешь.

Вийя, конечно, раскусила его, и Жаим понял, что она больше ничего ему не скажет, если он не спросит.

– Он будет очень разочарован, если я его не дождусь?

– Возможно, но он это переживет.

Жаим помедлил и ушел в помещение. Выражение лица Вийи не изменилось, но он летал с ней столько лет, что научился немного понимать ее: она была довольна.

– А где он? Ну да, конечно, – у келли.

– Скорее у своего друга, нуллера.

Ванн рассказал Жаиму о Тате Каге, но когда рифтер спросил, какой интерес может быть у древнего Дулу к Иварду, десантник только плечами пожал. «Он нуллер, Профет и живет седьмую сотню лет. Кто разберет, почему он интересуется тем или этим?»

Вийя заказала какое-то питье, и тут же запахло кафом. После недели на настоящем кофе синтетический запах показался Жаиму резким и неаппетитным. Но он промолчал.

В автомате появились две чашки. Вийя взяла свою, оставила другую Жаиму и вышла, прикрыв за собой дверь.

Жаим с удивлением подумал, зачем это она, и вышел вслед за ней. Дверь отодвинулась, когда он подошел. Вийя сидела за пультом, уверенно перебирая пальцами по клавишам. Зрелище было таким знакомым, что Жаим начал пятиться, не желая беспокоить капитана за работой, но тут же вспомнил, что она больше не капитан. А значит, не подсчитывает ресурсы, не планирует рейс и вообще ничем таким не занимается. «Телварна» заключена в глубинах военного комплекса, и Вийе практически нечего делать. Зачем ей, собственно, этот пульт, функции которого так сильно ограничены, – разве что она развлекается, обходя эти ограничения? Но ведь это только игра.

Выходит, Вийя просто не хочет общаться с ним? Но почему?

Жаим смотрел на нее, ища ответа. Если бы она не отгородилась от него, то почувствовала бы его сосредоточенность. Но ответ все равно придет – надо только, чтобы она отреагировала.

Некоторое время оба молчали. Она сидела за пультом, безостановочно шевеля длинными коричневыми пальцами. Четкие линии ее профиля были сумрачны, иссиня-черные блестящие волосы стянуты в непременный хвост, который она носила всегда. За восемь лет он стал разве что немного длиннее.

«Она красивая, но с ней это как-то не сочетается», – сказала как-то Рет Сильвернайф. Это правда. Вийя прячет изящные очертания своего высокого, сильного тела под корабельным комбинезоном. Никогда не носит украшений, хотя любит их рассматривать. Красивый изгиб ее век и бровей в обрамлении длиннейших ресниц можно разглядеть, только когда она на тебя не смотрит – когда смотрит, ты видишь только нацеленные на тебя зрачки. От этого неуступчивого взгляда людям обычно делается не по себе.

«Можно выгнать должарианку с Должара, но нельзя вытравить Должар из должарианки», – пошутил однажды Локри.

Жаим был с Маркхемом, когда тот нашел Вийю. Она бесповоротно отреклась от родной планеты и выучила уни с быстротой, свидетельствовавшей о полной отдаче. Ее выговор, такой же по-артелионски чистый, как у Маркхема, изменял ей только в моменты сильного волнения.

Она продолжала работать, не отрывая глаз от клавиатуры.

Чем она таким занята? Жаим вдруг проникся уверенностью, что она пытается проникнуть в систему станции – и, может быть, уже знает о захваченной у врага гиперрации.

Нет, не может быть. Хотя она темпат, а не телепат, Жаим не позволяет себе даже думать о том, что слышал на совещании: слишком опасно.

Он вернул свои мысли к настоящему, продолжая следить за ней. Никакой реакции – а ведь она должна чувствовать интенсивность, если уж не предмет, его интереса.

«Это уже само по себе реакция», – подумал он, вспомнив, что за все те годы, когда Вийя с Маркхемом жили вместе, они ни разу не прикоснулись друг к другу и вообще никак не выражали своих чувств при других. Но каждый из них говорил о другом с непринужденностью, проистекающей из близкого знакомства – и доверия.

– А, ты здесь!

Восклицание Иварда застало Жаима врасплох, и он по старой привычке круто обернулся назад, изготовив руки. Вийя позади весело фыркнула.

Ивард, не смутившись, ринулся вперед – его веснушчатое лицо блестело от пота, как будто он бежал всю дорогу. Жаим заметил в мальчике некоторые перемены.

– Я так и надеялся, что ты меня дождешься, – сказал Ивард. – Я был на оси вращения, во дворце Тате Каги. Вот это здорово! А потом зашел к келли, и мы потеряли счет времени... – Тут Ивард защебетал и заухал – никогда бы Жаим не подумал, что человеческое горло способно производить такие звуки. Сам Ивард, казалось, не замечал своих успехов. – Оно так быстро идет.

– Давай-ка начнем, – сказал Жаим.

Ивард кивнул и закрыл глаза – видимо, чтобы наладить дыхание. Вийя тихо помогла Жаиму раздвинуть лишнюю мебель по углам комнаты и заняла место в арке: ведущей в сад, настороженно держа голову.

– Падай, – сказал Жаим, и Ивард послушно перекувырнулся, неуклюжий со своими длинными руками и ногами.

Жаим перевел взгляд на Вийю. Опять наблюдает за часовым-десантником. Зачем? Этого он тоже не мог взять в толк.

Но она не ответила бы, если бы он даже спросил, и Жаим вернул внимание к Иварду, уча его разным приемам падения.

Вийя наблюдала за уроком, но не двигалась и не говорила ни слова, пока Ивард, у которого никак не выходило одно упражнение, не попросил ее показать.

Жаим думал, что она откажется, и удивился, когда она молча отошла от окна и стала в стойку почти в пределах его досягаемости. Он заметил в ней легкий проблеск юмора – ничего явного, только изогнутые веки чуть-чуть надвинулись на темные, как ночь, глаза.

– Ха! – выдохнула она и атаковала.

Тело Жаима сработало раньше, чем мозг, но Вийя, после молниеносного обмена легкими ударами, приподняла его, лишь слегка крякнув от усилия, и швырнула в сторону. Он перевернулся в воздухе и приземлился в безупречном полуприседе, выставив руки.

– Здорово! – восхитился Ивард. – Давайте еще раз!

Они повторили. Тогда Ивард тоже захотел попробовать. Он уперся ногой в сцепленные руки Жаима, и тот подбросил его на метр в воздух. Мальчик приземлился неуклюже, но безопасно, перевернулся и поднялся на ноги.

– Тебе надо попрактиковаться, – сказал Жаим, подбоченившись. – Давай-ка вот с этого стула.

Ивард кивнул, отбросив назад рыжие, мокрые от пота волосы. Парень совсем недавно оправился от тяжелой болезни. Сам он, вероятно, не замечал своего хриплого дыхания, но Жаим заметил и велел ему немного посидеть.

– Покажите мне еще чего-нибудь, – попросил Ивард. – Раньше вы никогда не выступали перед нами. – Он говорил с вопросительными нотками и смотрел на Жаима, не на Вийю.

«Он тоже неплохо изучил ее – по-своему», – хмуро подумал Жаим.

Но Вийя напала, и все мысли вылетели у него из головы. Они финтили и атаковали, схватывались и отступали. Ее близость всегда тревожила Жаима, порождая у него в уме смутные образы, похожие на эхо. Пряный запах ее пота; ее длиннопалые руки с коротко остриженными ногтями; легкое прикосновение ее черных волос, когда она вырывалась из его захвата.

Все это сопровождалось смесью эмоций: унижения и возбуждения, страха и гнева. В былое время Жаим больше всех смеялся над бородатой шуткой Локри, потому что лучше всех понимал должарианскую природу Вийи: в одну жуткую ночь вскоре после прибытия на Дис она попыталась его изнасиловать, и ему пришлось сражаться не на жизнь, а на смерть.

Он встретился с ее темным взглядом. Интересно, помнит ли она об этом? Или для них это значит так мало, что сразу забывается? Она никогда не упоминала о том случае, а когда проделала недавно то же самое со злополучным Локри, вела себя потом как ни в чем не бывало.

Они закончили, а Ивард нехотя поплелся в свою комнату, сражаясь с воображаемым врагом.

– Завтра приду опять, если обстоятельства позволят, – сказал Жаим Вийе.

Она не стала спрашивать, какие обстоятельства, – только кивнула и ушла к себе, бросив его одного.

Часовой привычным жестом отдал честь. Жаим ответил, дошел по коридорам до транстуба и прислонился к двери, ожидая капсулу. Он понюхал воздух. Было «утро», и освещение напоминало восход солнца на планете земного типа.

Под ногами зарокотало, и прибыла капсула. Жаим вошел и отыскал свободное место позади нескольких пассажиров, едущих на работу. Капсула рванула с места, и ее плавное ускорение отозвалось у Жаима в диафрагме. Еще немного – и она вылетела из Колпака, начав спуск к онейлу. Зеленая мозаика по мере снижения обретала детали, и на ней выделялись, как шрамы, новые лагеря для беженцев.

Это поселение в отличие от Рифтхавена не имело неприглядных мест. Даже лагерные бараки, построенные из полуфабрикатов, были приятны на вид, хотя и перенаселены. Но площади онейла, занятые в основном под сельскохозяйственные культуры, были ограниченны, и новоприбывших теперь селили в Колпаке – а там далеко не так приятно.

Жаим улыбнулся, вспомнив о возмущении, которое выражали выселяемые штатские сотрудники, – и его улыбка стала еще шире, когда он смекнул, что у тех, кто должен был работать в Колпаке с захваченной гиперрацией, возмущение было притворным.

Внезапно ему вспомнился бесстрастный взгляд адмирала Найберга на совещании. Очевидно, тот не преминул использовать даже такую мелочь, как борьба за жилые помещения, чтобы прикрыть набор секретного персонала. Жаим ничего не знал о командире станции, но начинал понимать, что Найберг такой же мастер в политике, как он сам в уланшу.

«И чтобы работать с этими куклолицыми Дулу, ему понадобится весь его талант».

Жаим посмотрел в окно, но озеро около Аркадского Анклава затерялось в туманной дымке. В том месте Дулу особенно рьяно сражаются за престижные жилища, хотя непонятно, смотрит ли когда-нибудь Ваннис Сефи-Картано и ее друзья из своих окон на озеро. Нет, они смотрят на тот берег и следят, чем заняты те, кто повыше рангом. И для Ваннис это означает Брендона.

Жаиму вспомнились старые тревоги; когда он однажды спросил Брендона о Ваннис, тот ответил: «Когда-нибудь мы оставим дверь открытой. Уж это я, полагаю, должен своему брату». Что он имел в виду?

«Мне не обязательно это понимать».

Жаим откинул голову на спинку сиденья, слишком усталый, чтобы думать.

Соларх десантных войск Арторус Ванн стоял у окна, заложив руки за спину, и смотрел, как играют дети.

Со своего места он видел и комнату, где не было никого, кроме Эренарха Брендона, сидящего за пультом, и лужайку за окном, которая отлого спускалась к озеру в мягком «утреннем» свете.

В распахнутое окно Ванн слышал слабые, как жужжание насекомых, голоса детей. Ему казалось, что он угадывает их происхождение: те, что держатся, настороженные, поближе к деревьям и подозрительно посматривают на небо, – это нижнесторонние. Они не питают доверия к земле-небу, которая в онейле заменяет горизонт.

А те, кто бегает свободно повсюду, – это высокожители. Ребятишки, которые носятся больше всех, точно обезумев от радости при виде такого простора, родом из мелких поселений или даже с кораблей. Ну а те, которые деловито затевают игры, скорее всего родились и выросли на таких же стандартных онейлах, чей размер и максимальное население определены в своде правил, известном как Аксиомы Джаспара.

Игры напоминали Ванну о собственном детстве, проведенном в садах Артелиона. Он любил смотреть на детей.

Скоро их загонят в убежища. Арес, судя по всему, недолго будет наслаждаться миром.

При мысли об этом Ванн снова оглянулся. Ничего не изменилось. Брендон все так же сидел, слегка подавшись вперед, в позе поглощенного своим делом человека. Ванн скривил шею и увидел на экране что-то вроде многовекторной задачи. Руки Эренарха быстро и уверенно бегали по клавишам, и ситуация на экране все время менялась.

Пустяковое занятие – какой в нем смысл? В свое время его вышибли из Академии, а теперь, когда он стал наследником, никогда уже не примут на Флот. И все-таки он весь свой досуг отдает навигационной науке – иногда и до поздней ночи засиживается, если светские обязанности отнимают у него весь день. Ванн чувствовал, что у Эренарха это давняя привычка.

«Я и вижу-то его за этим делом только потому, что Семион мертв».

У Эренарха имелись и другие секреты, наводившие Ванна на размышления. Жаиму вставили «жучок» якобы для пользы Брендона, но Ванн знал, что истинная причина куда глубже.

Фазо дал совершенно ясные инструкции по этому пункту: «Когда он остается наедине с рифтером, слушать должен ты, и только ты. Не записывай ничего, кроме подробностей его прошлого – от бегства с Энкаинацин до его спасения Нукиэлем».

Ванн подозревал, что его начальство больше всего занимает тайна, связанная с Энкаинацией.

«Знал ли Брендон, что Должар собирается напасть на Артелион?»

А если нет, что тогда заставило его сбежать с собственной Энкаинации – акт столь беспрецедентный, что никто не отваживается говорить с ним об этом? Пока.

По ту сторону глаз Ванна расцвел сигнал. Соларх напряг запястье, включив прием. Его напарница Роже сказала: (Жаим возвращается.)

(Результат?)

(Пятый блок, капитан рифтеров и мальчик. Говорили мало, ничего примечательного. Некоторое время молчали – кто-то из них работал за пультом. Проверить через сеть компьютерной безопасности?)

Ванн колебался. Они еще не пришли в себя от шока, узнав, что эти рифтеры знали о гиперсвязи еще до того, как об этом стало известно Флоту. Но ведь Эсабиан вооружил рифтеров, как своих союзников, и некоторые, возможно, проболтались. Во всяком случае, Жаим никому не говорил о гиперрации, находящейся на Аресе, – даже с Брендоном это не обсуждал. Ванн принял решение.

(Нет необходимости.)

(Так точно. Пришел мальчишка, и они втроем потренировались. Это все.)

Ванн отключился, настроился на другой канал, и Кевет, несший охрану снаружи, переместился так, чтобы видеть в окно комнату. Когда Брендон сосредоточился на левой стороне экрана. Ванн потихоньку выскользнул за дверь.

Навстречу Жаиму он вышел с двумя кофейными кружками в руках.

– Ты всю ночь не спал, – сказал он рифтеру. – Кофе?

Жаим пошел с ним – этого Ванн и хотел.

На кухне пусто – Монтроз не любил рано вставать. Рифтер – он рифтер и есть. Ванн, подойдя к автомату, выругался про себя. Нечего сказать, удружил ему Эренарх, взяв одного рифтера телохранителем, а второго – выходца с Тимбервелла, люто ненавидящего Архона Шривашти, самого, возможно, влиятельного Дулу на Аресе – поваром.

Жаим сидел за столом с терпеливым ожиданием на длинном усталом лице.

«Он знает, что это допрос». Может быть, его покорность ничего еще не значит, но то, что он так доверчиво поддался на удочку этого кофепития, говорит в его пользу.

– Он что, всю ночь занимался навигацией? – спросил Жаим.

Ванн, кивнув, налил свежего кофе, отнес кружки на стол и сел напротив.

– Похоже, ему это нравится.

Тут Жаим мог бы объяснить, почему это так, но он только покачал головой, и колокольчики, вплетенные в его длинные траурные косы, отозвались минорным звоном.

– Ну что, развлекся малость? – спросил Ванн.

– Ходил навещать свой экипаж.

– Как там дела у мальчика?

– Хорошо. – Жаим поколебался, пожал плечами и добровольно выдал информацию: – Вийя попросила меня заняться с ним уланшу.

– Она собирается снова летать с вами вместе, когда мы покончим с Эсабианом?

Жаим поднял брови и уставился в свою кружку, словно ища в ней ответ.

– Нет, – сказал он наконец. – Не знаю, почему она об этом попросила.

– Но все-таки согласился?

– Она была нашим капитаном, – слегка улыбнулся Жаим. – Привычка такая.

– На двух хозяев работать затруднительно.

Жаим, немного удивившись, потер глаза.

– Вийя, конечно, хочет Рыжику добра. Ивард был вот таким, – он показал ладонью чуть выше стола, – когда его сестра Грейвинг привезла его на Дис. Она погибла во время нашего рейда на Артелион, и Вийя, видимо, считает себя ответственной за парня.

Ванн кивнул, отпил глоток и сказал:

– Я слышал, ей предлагали какую-то работу, но она отказалась?

Жаим пожал плечами, держа кружку у груди.

– Не хочет носить датчики.

Ванн подумал о Пятом блоке – там раньше жили мелкие служащие, которым жилье в онейле не полагалось. Теперь там помещается осадок бурного потока беженцев. Те, кто не относится ни к гражданам, ни к уголовным преступникам, которых власти не желают оставлять без наблюдения. Особенно теперь.

Ванн отбросил мрачные мысли и вернулся к своему делу.

– Датчики сообщают только, где человек находится, и больше ничего. Для большинства это временная мера – обстоятельства вынуждают.

– Ясно. – Жаим щелкнул пальцами, помедлил и добавил: – Но тут нужно знать ее историю.

«Он не хотел этого говорить. Интересно, что бы он сказал, узнав, что сам снабжен куда более сложным – и мощным – датчиком?»

– Она должарианка, – блеснул своим знанием Ванн. – Бежала с планеты в пятьдесят седьмом – это выяснили техники Нукиэля путем абстрактного исследования. Тут есть какая-то связь?

– Если бы ты знал побольше о Должаре, то увидел бы какая, – невесело усмехнулся Жаим. – Рабам первым делом ставят между лопатками старомодные излучатели. Это большая металлическая гуля, вот такая. – Жаим показал свою костяшку. – Первым делом, когда она сбежала с рудника – тогда она была ненамного старше Рыжика, – было выковырять эту штуку из спины украденным столовым ножом. Она говорит, что никогда больше не будет носить ничего подобного, – и держит слово.

Ванн сочувственно поморщился. Инстинкт подсказывал ему, что этому человеку можно верить, но он пока воздерживался. Слишком многое поставлено на карту. Жаим может оказаться либо злоумышленником, либо тупицей, и в любом случае исход будет одинаково роковым.

«Я не могу довериться тебе целиком, но дам тебе понять, что нам лучше оставаться на одной стороне».

– Ты бы поспал немного. – Ванн допил кофе и встал. Он поместил чашку в мойку и добавил: – Правда, новости такие, что особенно не разоспишься. Сейчас сказать или подождать?

– Дай-ка угадаю. Кто-то жаждет нашей крови.

– Уже пытается ее пролить. Засек это как раз перед тем, как вы двое вернулись вечером от Архонеи.

– Что это было?

– Спираль. В приглашении. Обнаружена благодаря клоновым клеткам в тианьги.

Ванна вознаградило неприкрытое отвращение на лице Жаима. Соларх не был уверен, разделяют ли рифтеры отношение цивилизованного человечества к воудунскому генетическому яду, который культивируется из клеток, взятых у предполагаемой жертвы, и действует только на нее. Только гибель чувствительных клоновых клеток в субстрате тианьги – дорогостоящая мера предосторожности, включенная по настоянию Ванна в процедуру безопасности, – позволяет обнаружить присутствие этого яда.

– Значит, отравителя или его сообщников выследить будет трудно, – задумчиво произнес Жаим. – Это может быть кто угодно, от портного Шривашти до дам, с которыми Брендон танцевал на балу или после. Чтобы клонировать яд, достаточно самого малого количества клеток – можно провести ногтем по коже жертвы или срезать пару волосков.

Выходит, он понимает. Кто знает, через сколько рук прошло это приглашение на пути к Аркадскому Анклаву. Отправителя Жаим, как и Ванн, исключил сразу. На такую глупость никто не способен.

«Или они хотят, чтобы мы именно так и подумали?»

– Ты прав, – сказал Ванн.

Жаим потер пальцами лицо.

– Это Должар?

– Хотел бы я так думать, – грустно улыбнулся Ванн, – но это могут быть и наши, которым выгодно, чтобы наследник умер или, еще того лучше, стал недееспособным. Эксперты еще не анализировали яд, поэтому неизвестно, что имелось в виду.

Рифтер помолчал, опустив глаза. Понимает ли он всю сложность ситуации?

Наконец он спросил:

– Аркад знает?

Ванна покоробило от такой фамильярности, но к этому примешивались и другие чувства. При Эренархе Семионе всякого, нарушившего протокол даже во сне, могли подвергнуть телесному наказанию. А вот новый Эренарх распорядился четко: никаких условностей, когда они находятся в анклаве одни.

– Нет еще, – ответил Ванн.

Жаим улыбнулся своей невеселой улыбкой.

– Оставил это на мою долю?

Ванн развел руками. Жаим допил кофе и вышел. Ванн остался на месте и с отчетливым чувством отвращения, которое нарастало в нем с каждым разом, задействовал датчик Жаима.

– Не помешал? – прогремел рифтер. Слегка приглушенный голос Эренарха ответил:

– Как, уже рассвело? Вот бы научиться притормаживать время.

– Ванн говорит, тебя пытались убить. Вчера вечером. Спираль. Обнаружена до нашего возвращения.

Последовала пауза, и реакция Брендона удивила Ванна.

– Ты ему веришь?

– Не вижу, зачем бы ему лгать.

– Причин может быть несколько, но все они маловероятны. Ну что ж, значит, покушение было. Быстро же развиваются события – я даже не ожидал. Мне думается, пора...

Ванн еще раньше заметил, что кто-то пришел с визитом, а теперь и другие услышали звонок. Ванн выругался, а Кевет объяснил по босуэллу: (Вдовствующая супруга Эренарха леди Ваннис.)

– Оставить вас наедине? – спросил Жаим.

– Зачем? – ответил Эренарх.

Ваннис оделась с хорошо обдуманной простотой. Она отказалась от белого траурного цвета – в надежде, что это подчеркнет ее искренность, – и позволила себе только два украшения: заколку в волосах и пряжку на платье. Заметив, что Брендон не носит колец, она их тоже не надела. Она могла себе это позволить: все говорили, что у нее красивые руки.

Часовые у ворот поклонились ей, и никто не сделал попытки ее остановить. Неужели Брендон всегда так доступен? Или все дело в его двусмысленном положении?

Ваннис даже немного замедлила шаг, но оставила эту мысль. Что бы там ни шептали о Брендоне, он остается тем, кем есть. Авторитет тысячелетней власти придает интерес и значение каждому его шагу.

Она отвела рукой большую пальмовую ветвь и увидела Брендона, стоящего на пороге. Ваннис молча поклонилась – не как родственница, но как знатная особа тому, чей титул еще выше. От Брендона зависит, признает он их родство или нет. Чтобы поощрить его в этом, она чуть-чуть улыбнулась – быть может, ранний утренний час побудит его отбросить формальности, а галантность подскажет ответить ей, как члену семьи.

Он с улыбкой коснулся ее руки и жестом пригласил войти. Приветствие неформальное, но безличное.

– Доброе утро, Ваннис. Еще не завтракали?

Одежда на нем была помята, словно он всю ночь не ложился, а волосы, слишком длинные согласно последней дворцовой моде, торчали вихрами на шее.

Ваннис вошла в комнату, бросив быстрый взгляд вокруг: вдруг он сейчас с холодной вежливостью представит ей какую-нибудь свою любовницу, сидящую на диване во взятом напрокат платье с гордой улыбкой собственницы?

Потом она заметила высокого рифтера в сером, с длинным усталым лицом. Вот, значит, как?

– Кофе я бы выпила, Ваше Высочество. Я слышала, вы владеете им в неограниченных количествах.

– Это запасы анклава, – как бы извиняясь, сказал он. – И здесь мы можем обходиться без титулов.

Это отменяло все формальности и открывало путь к интимному общению.

Рифтер бесшумно подошел к стенному пульту и набрал код. «Но ведь мы не одни», – подумала Ваннис.

Соблюдая осторожность, она опустилась на низкий стул и расправила юбки.

– Семион предпочитал соблюдать этикет вне зависимости от места и времени.

«Теперь он может спросить: “Даже наедине?” А я намекну, что мы-то не одни».

– Это похоже на него. – Брендон с улыбкой сел напротив, глядя на нее голубыми глазами, так отличающимися от серых, как сталь, глаз Семиона. – Я всегда хотел узнать одну вещь. Бывали ли вы когда-нибудь в его крепости на Нарбоне?

Он не поддался на ее уловку, но путь к интимному общению оставался открытым.

Ваннис качнула головой, показав распущенные волосы во всей красе. Золотые колокольчики, украшавшие заколку, весело звякнули.

– Ни разу. Не мог же Семион позволить, чтобы его супруга оказалась на одной орбите с его официальной фавориткой, – тихо засмеялась она. – Меня бы там даже поместить было некуда.

Брендон криво улыбнулся.

– Меня он однажды взял туда – чтобы поучить дисциплине, как я полагаю. На месте я улизнул от его ищеек и совершил экскурсию. К его громадным апартаментам примыкали другие, точно такие же, и все там – от одежды в шкафу до ароматов тианьги – предназначалось для вас.

Она оперлась подбородком на руку.

– Откуда вам известно, какие запахи я предпочитаю?

– Вы любите особую смесь цветов и пряностей. Я заметил это, когда мы танцевали.

«Неужели я завоевала его так быстро?»

Но он не двигался с места, а рифтер на заднем плане вовсю звенел хрусталем, серебром и фарфором. Значит, она ошиблась?

Ваннис рассеянно провела пальцем по шелковой подушке.

«Ну что ж, переменим тему. Если он хочет интимности, то вернемся к ней».

– А где же он держал свою певицу? В комнате для прислуги?

– Нет. У нее было собственное крыло. Не думаю, что она когда-либо бывала в его покоях. – Небрежные интонации Брендона не поддавались расшифровке. «Сердится? Может, он сам желал эту женщину?»

– Да, Семион любил, чтобы все было на своем месте.

Ваннис целила не в Сару Дармару – она никогда не питала злых чувств к женщине, которую Семион поставил в центр своей личной жизни. Она пробовала оборону Брендона.

Но он, рассеянно глядя вдаль, сказал:

– Вы знали, что Гален хотел жениться па Саре?

– Как? Я знаю, что сначала она была с Галеном, и на Артелионе говорили, что Семион отбил ее у брата. Это всех удивило...

Ваннис умолкла. Сардоническая улыбка Брендона на один тревожный миг напомнила ей его старшего брата.

– Хотя мы никогда не встречались, она была, вероятно, самой красивой женщиной, которую я когда-либо видел на голограммах или лично, а ее голос заставлял забыть о ее лице. Все это вместе взятое наверняка и соблазнило Семиона.

– Она оставалась с ним несколько лет – ни о ком другом, во всяком случае, при дворе не говорили.

– Восемь, – усмехнулся Брендон. – Восемь лет. Семион не славился своими романтическими похождениями, верно?

Этот предмет мало интересовал Ваннис – ее больше занимал подтекст.

– В самом деле, я помню, как бушевал Семион, когда Гален отказался жениться на наследнице Масо – ведь Эренарх лично устроил этот брак.

– Мой мечтатель-братец жил точно в иной вселенной, – кивнул Брендон. – Политика его не интересовала, но обычно он подчинялся планам Эренарха, чтобы его оставили в покое, а Семион принимал это за послушание. Но вот Гален встретил Сару и влюбился в нее. Видимо, он унаследовал отцовскую склонность к моногамии.

Длинные пальцы, рассеянная улыбка. Он умолк, словно ожидая ответа, и Ваннис сказала:

– Поэтому Семион забрал ее себе и увез на Нарбон. Меня это не удивляет.

– Это был убийственно простой способ обеспечить послушание Галена на ближайшие восемь лет, – кивнул Брендон, – и половину из них я думал, как бы ее освободить. – Он говорил очень тихо, все с тем же отсутствующим видом.

Странная манера вести интимную беседу. Впрочем, его брат был еще страннее – и намного опаснее.

Ваннис сказала ему в тон – с той полушутливой небрежностью:

– Вы мечтали спасти Галенову певицу, а я – свою мать.

Нельзя было более изящно перейти от трех мертвых и одной пропавшей без вести к настоящему времени. Теперь он может протянуть ей руку – жалея, сочувственно, страстно, как угодно, – и первый ход будет за ним, если для него это важно. А после разговор пойдет о Брендоне и Ваннис.

Она осталась довольна своими словами и тоном. Подобные переходы – это искусство, и она всегда владела им в совершенстве.

Но, увидев его лицо, она поняла, что неверно рассчитала реплику.

Не то чтобы он сказал или сделал что-то в открытую. Он улыбался, но к нему вернулась вежливость – эта дулуская маска, скрывающая мысли и мотивы. Теперь он уже не снимет ее.

Указав на стол, накрытый рифтером, о котором Ваннис совершенно забыла, он сказал:

– Позавтракаем?

Выбирая среди множества изысканных горячих блюд, Ваннис признала свою неудачу, но отказывалась считать ее поражением. Однако как она в дальнейшем ни расточала улыбки и обаяние – она даже затронула вновь тему умершей певицы, которую любил Гален, – интимное настроение ушло безвозвратно.

С этим ничего нельзя было поделать. Остаток визита прошел в приятных разговорах о том о сем. Она принуждала себя быть занимательной и выяснила, что круг его интересов был весьма широк и что десять лет после своего исключения из Академии он потратил не только на пьянство, наркотики и секс, как казалось со стороны. Ваннис часто объявляла себя знатоком истории, но она с трудом узнавала имена и цитаты, слетавшие у него с языка. Дважды она чувствовала, что он готов затеять спор, но не могла принять вызов из-за недостатка аргументов. Она вывернулась, посетовав на ранний час и на собственную лень, но мысленно отругала себя за невежество.

По правде говоря, она совсем не скучала, хотя и не получила того, за чем пришла, и визит подошел к концу раньше, чем она намеревалась. И снова не произошло ничего явного, никакого знака или сигнала, на который она могла бы сослаться. Просто она снова ощутила присутствие рифтера – который все это время никуда не уходил, – заметила, какое у Брендона терпеливое, но уставшее лицо, и как-то сразу поднялась, сказав, что время идет и она опаздывает в другие места.

Брендон тоже встал, хотя мог не вставать (Семион никогда этого не делал), и улыбнулся, но не стал ее удерживать.

Идя обратно по дорожке, она втянула в себя туманный воздух, невидящими глазами глядя на великолепный сад. Ее мысли вернулись на час назад – она повторяла и анализировала, отказываясь признать чувство сожаления, почти потери, таящееся в глубине сознания.

«Люблю, когда мне бросают вызов, – думала она, сворачивая на более укромную тропинку. – Если бы он сдался сразу, удовольствие было бы наполовину меньше. И я многому научилась за этот первый визит – ведь будут и другие!»

И Ваннис перебирала в уме то, что узнала. Он не глуп. Он тоже не выносил Семиона, а вот среднего брата любил. Он хорошо знает историю, знаком с трудами своих предков, любит музыку – к музыке они возвращались то и дело.

Ему было очень важно освободить возлюбленную своего брата – вот только она, Ваннис, так и не знала почему.

И только закончив свой перечень, она взглянула в лицо сожалению и признала, что никогда еще не встречала такого отпора.

Она задержалась на небольшом пригорке. Ветер шевелил ее платье. Обхватив голые руки повыше локтя, она вспомнила, что сказал Брендон о нарбонском тианьги: «Особая смесь цветов и пряностей».

Она пожалела, что не распознала запахи в анклаве, и поняла, что там их вовсе не было, а двери стояли открытыми в сад и на озеро. Что до того, чем душится Брендон, она была недостаточно близко, чтобы это уловить.

Ее пальцы скользнули от локтей к плечам – так она и стояла, обхватив себя руками, прижав подбородок к запястью, перебарывая желание оглянуться и посмотреть, не стоит ли опять на пороге высокая, темноволосая фигура.

Его там нет.

Признав и это, она быстрыми шагами двинулась дальше.

7

Анарис отложил свой дираж'у и откинулся назад.

– Вы верите в свое пророчество?

Лицо Панарха почти не изменилось – разве что блеск в глазах стал немного иным. Анарис не понимал, что это означает.

– В то, что я сказал твоему отцу? – улыбнулся Геласаар. – Первое, о чем я спросил своих советников, когда воссоединился с ними, – это о том, как закончился наш с ним разговор.

– Разве вы сами не помните?

– Не до конца. Шоковый ошейник подействовал весьма эффективно. – На шее у Панарха до сил пор еще не зажили багровые рубцы. – На твой вопрос я отвечу так: не знаю.

Я ведь, кажется, говорил тебе, что моя мать дважды видела во сне войну перед самым нашествием шиидранских орд? Но как-то она созналась, что перед моим зачатием ей снилось, будто она родит дочь. – Он весело прищурил глаза. – Вот и толкуй тут.

Анарис снова взял дираж'у, играя с его концами.

– Хотел бы я посмотреть, кто окажется прав.

Вийя ощутила легкое головокружение, предвещавшее контакт с эйя. Быстро отключив пульт, она склонилась вперед, закрыла глаза и опустила голову на руки.

Волнение эйя обожгло ей нервы, сделав контакт почти болезненным – как связь по слишком громко настроенному босуэллу.

Эйя слышат слуховой камень спящего, но стены вокруг не дают пройти.

Трофейная гиперрация. Они ни разу не волновались так с тех пор, как Аркад принес Сердце Хроноса.

Слышите ли вы человеческие слова из слухового камня спящего?

Эйя слышат, как слова текут, но самих слов не слышат. Эйя должны прикоснуться.

Что слышат эйя, кроме слов?

Мы слышим страх, мы слышим хаос. – И тут их пронизал шок, опаливший ее мозг. – Мы слышим глас далекого спящего.

Где?

Далеко, далеко, и он движется...

Уровень их беспокойства возрос – они верещали на самых высоких нотах, которые используются только в моменты сильного стресса или на церемониях.

«Плохой знак», – подумала Вийя, борясь с головной болью, вызванной их речью и мыслями. Чтобы направить их в другую сторону, она сформулировала вопрос:

Слышите ли вы тех, кого называете ульем «Телварны»?

Мы слышим. Нам радостно узнавать улей «Телварны» среди остальных. Мы слышим одного-с-тремя...

Иварда, благодаря таинственной связи между собой, и келли. Вийя тоже слышала мысли Иварда и знала, что он часто слышит ее мысли, хотя пока не различает их, – кроме тех случаев, когда она связывается с ним сознательно.

Эйя описали сны Иварда так, как их воспринимали, и перебрали остальной экипаж, хотя и не по именам. Они только ее называли Вийя – Та, Что Слышит, но человеческими именами не пользовались, а своих узнавали по описанию.

Мы слышим Непостоянного, который в гневе думает, что оторван от улья...

Локри, заключенный панархистами в сверхнадежный Первый блок по обвинению в убийстве. Пока только Жаим и Марим были у него – очень недолго.

Мы слышим делающего музыку-и-еду, он думает об опасности ухода того, Кто-Дарит-Камень-Огонь...

Значит, Монтроз обнаружил какой-то заговор против Брендона Аркада? Вийю это не удивило.

Она поколебалась, чувствуя, что находится на краю пропасти. Но вопрос об умственном состоянии Аркада не грозил опасностью никому, кроме нее, и она спросила:

А тот, Кто-Дарит-Камень-Огонь?

Тот, Кто-Дарит-Камень-Огонь, думает, как движутся металлические ульи между мирами.

И где-то, словно отдаленное эхо, возник шепот мысли, помеченной знакомым накалом эмоций. Она может слышать и его, если сосредоточится.

Вийя оборвала эту связь.

Та, что летает, движется в маленьком металлическом улье...

Тут эйя, оставив Марим, объявили:

Сюда идет нивийя.

«Еще один, который слышит». Вийя не успела еще оправиться от последствий пси-контакта, как прозвенел вестник. Пришел тот, кто уже приходил к эйя по просьбе Элоатри – первый человек, помимо Вийи, наладивший с ними связь. Ей тогда пришлось буквально отрываться от их перевозбужденных мыслей – да и теперь их интерес к нему еще не ослаб. Хорошо, что их сейчас нет здесь. Вийя встала и открыла дверь.

Для нее было шоком снова увидеть должарианца, даже в одеждах одного из панархистских колледжей. Старик, высокий для ее соплеменников, нагнул голову, проходя в дверь. Широкий в плечах и груди, темноволосый и темнокожий, он носил длинную бороду, не скрывавшую ястребиного носа, широких скул и глубоких глазниц, характерный для жителя материка. Его отличало, помимо одежды, до нелепости мягкое выражение морщинистого лица.

– Меня прислала Верховная Фанесса, – сказал он вместо приветствия и продолжил по-должариански: – Я тоже выходец с Хореи, бежавший от Детей Дола.

Встреча с другим темпатом всегда трудна, но упоминание о Хореи сразу после контакта с эйя сделали ее еще более трудной. Дезриен. Воспоминания нахлынули на нее, сопровождаемые волной неразгаданных эмоций от эйя. Отчаянным усилием Вийя поборола память, вернув внимание к высокому, терпеливо ожидавшему должарианцу.

Она чувствовала редкую силу его сосредоточения, от которой у нее мурашки бежали по коже. Инстинкт побуждал ее драться или бежать, но она подавила его и заставила себя слушать и рассуждать.

Ее вознаградил четкий личностный образ. Он обладал мощной эмоциональной меткой – Вийя знала, что и у нее такая же, – и ошеломлял своей сложностью. Но Вийя. не обнаружила ни жутковатого вывиха, отличавшего Норио, ручного темпата Хрима, ни навязчивой ласковости, свойственной одному известному владельцу клуба на Рифтхавене, который славился своим пристрастием к чувственным удовольствиям.

Сила этого человека, как бы велика она ни была, ее не настораживала, как не пугала вибрация палубы под ногами перед пространственными скачками.

Ее глаза, прикованные к его лицу, снова начали видеть – и она осознала, что они оба давно уже молчат. Но гость как будто не против был подождать, чтобы дать ей освоиться.

И это было сильнее всяких слов. Она сказала:

– Я Вийя – «Та, Что Слышит» на языке эйя. Товарищи по руднику до побега звали меня Смертельный Глаз. – В отдалении она услышала слабую рябь реакции эйя, которым стало страшно, и это на миг отвлекло ее. Она не любила эмоций, сопровождавших ее детские воспоминания.

Он склонил голову, как равный перед равным.

– Я до собственного побега был Мандериан рахал-Кхестели, из дома Нойгрианов.

– Нойгрианы... кораблестроители, – вспомнила она.

Он кивнул.

– Я удовлетворялся работой инженера и скрывал свои таланты от материнского пеш мас'хадни, но тут моя сестра решила начать войну за наследство. – Он улыбнулся. – Мой талант спас меня, а познания в области техники позволили купить себе свободу и улететь с планеты. – Он покачал головой. – Эта культура полностью обанкротилась, и таких, как я, больше, чем полагают правители. Знаешь ли ты хоть немного историю Хореи? Не ту подлую ложь, которой нас учили детьми, а правду?

Вийя поколебалась. Историю, не запятнанную ложью Детей Дола, она узнала уже здесь, на Аресе. Но Мандериан спрашивал не только об этом. Дезрианские видения снова нахлынули на нее почти с парализующей ясностью: светящийся астероид, медленно-медленно спускающийся в восточное море, предвещая гибель острова Хореи от рук континентальных должарианцев. Но об этом никому не расскажешь.

– Кое-что знаю, – сказала она.

Он снова склонил голову.

– Когда-нибудь все переменится. – Эти слова звучали пророчески. – Но теперь время торопит, и нам многое предстоит сделать. Ты должна знать, что мне в некотором смысле удалось установить связь с эйя.

И те, следящие за ними издалека, послали мысль:

Он говорит руками с эйя, с единственными среди многих. Мы празднуем новое создание слов.

– Нивийя, – произнесла женщина.

– Еще один, который слышит. Не означает ли это, что они считают меня чем-то вроде своего домашнего зверька? Их реакции трудно истолковать. – Он улыбнулся, как бы предоставляя Вийе шанс высказаться на предмет психологии эйя, но она промолчала. – Я изобрел для них язык знаков, чтобы они при необходимости могли общаться и с другими людьми на станции.

Он не спросил, почему Вийя не сделала того же за то время, что провела с ними, и не стал интересоваться, насколько глубок уровень их общения. И она чувствовала, что он не совсем откровенен с ней, как и она с ним. Жаловаться на это не приходилось.

– Я сделаю все, что в моих силах, – сказала она.

– Хорошо. – Он перешел на уни. – Начнем вот с чего...

Элоатри завершила медитацию, сделала три очистительных вдоха и выдоха, разогнула поджатые ноги с легкостью, приобретенной за несколько десятилетий, и встала.

Ее секретарь Туаан был все еще погружен в медитацию. Напряженная атмосфера, медленно овладевавшая Аресом, сказывалась на всех.

Элоатри решила пройтись по залу, но сначала проверила почту. На одном послании она задержалась особенно долго: Тате Кага приглашал ее на вечер в Сады Аши. Что придумал старый нуллер на этот раз? Выжженный на ее ладони Диграмматон отозвался легким зудом.

Профет, шаман, хитрец из сказки, он совершенно непредсказуем. Тате Кага был давним другом Томико. Увидев Элоатри на торжественном балу в честь прибытия Эренарха, он молча посмотрел на нее, а потом сказал: «Он хорошо выбрал».

Она решила, что пойдет к нему непременно, несмотря на дезориентирующие свойства Садов. Она сообщила о своем согласии, оставила Туаана разбираться с остальной почтой и вышла в сад.

Она постояла там, слушая плеск водопада и мелодичное пение скрытых ветровых флейт, но скоро ее босуэлл возвестил, что кто-то пришел с визитом.

Элоатри прошла через мощенный плиткой дворик в приемную, где ожидал великан-гностор Синхровосприятия и Синхропрактики. Он молча поклонился ей.

– Как прошла встреча? – спросила она.

– Нам нужно многое обсудить. – Повинуясь ее жесту, он вышел за ней в сад и заговорил, только когда они опустились на низкую скамью. Легкий ветер нес прохладу водяных струй и стрекотание невидимых насекомых.

– Я попытался установить контакт с эйя, как вы просили.

– И что же?

В его глазах отразилась пережитая боль.

– Простите, нумен. Это почти... ошеломляет. Я всего лишь человек, с которым они делятся... своими концепциями. Это трудно объяснить. Они даже теперь не совеем еще понимают, что каждый из нас – монада.

– Но что они говорили?

– Ничего... и очень много. – Он помолчал, глядя в землю, положив руки на колени, и заговорил опять: – Я понял достаточно, чтобы придумать им некоторые простейшие знаки для общения с людьми, – подробный отчет вы найдете в своей почте.

Элоатри кивнула.

– Но из бурного потока их образов и эмоций я могу ухватить лишь очень немногое. Я испытываю почти страх при мысли, что могло произойти – и происходит – с Вийей за годы общения с ними.

– Вы думаете, ей грозит опасность?

– Возможно. У этой женщины с инопланетянами установился настоящий Прямой Контакт, звено между двумя ноосферами. Их связь – это классический пример встречи архетипов, которая рассматривалась на объединенной конференции колледжей Ксенологии и Архетипа и Ритуала. – Мандериан, видимо, уловил, что Элоатри не совсем понятна его терминология. – Я слышал, как вы говорили о «дверных петлях Времени». Это в принципе то же самое. Психическая энергия обеих рас сливается, и у меня создалось впечатление, что к этому, кроме них, как-то причастны келли и рыжеволосый атавистический субъект.

У Элоатри создалось такое же впечатление, когда врачебная троица келли удаляла геном своего Архона из организма Иварда.

– И еще, – сказал Мандериан, – у них постоянно повторяется один и тот же образ: маленькая серебряная сфера, наделенная, видимо, большой мощью.

Это Элоатри не удивило, но следующие слова гностора ошеломили ее:

– Эйя, кажется, думают, что эта вещь или, скорее, один из ее компонентов, находится здесь, на Аресе. Они пытаются это отыскать.

У Элоатри внезапно пересохло во рту.

– Значит, им известно о трофейной рации.

– Вероятно. Не знаю только, зачем она им нужна.

Элоатри перевела дыхание. Сновидение велело ей следовать за этими людьми, и на своем пути она все глубже погружается в политику Ареса и в войну, которую он ведет. Надо будет сказать Найбергу и Омилову.

Но пока что она должна подумать о своем. На весах Телоса судьба одного разумного существа весит не меньше, чем судьба целого общества.

– Вы встречались и с Вийей. Как это прошло?

– Неплохо. Она нам не доверяет, но настоящих причин для недоверия у нее нет. Готова помочь мне в языке жестов, который мы разработали для эйя.

– Вы научили ее, как экранировать побочные эффекты контактов с ними?

– Возможно, со временем. Хорошо бы ее протестировать. Надо попробовать. На данный момент могу сказать вот что: для темпата она очень сильна, сильнее, чем когда-либо был я. Ее талант фактически граничит с телепатией.

– Значит...

Мандериан кивнул.

– Ей, в отличие от меня, видимо, не обязательно быть рядом с эйя, чтобы контактировать с ними.

Это звучало как предостережение. Элоатри наскоро разобралась в том, что услышала, и спросила с удивлением:

– Но тогда она тоже должна знать о рации?

Мандериан кивнул.

– Вот как. – Элоатри заново пережила видение, показавшее ей Вийю и остальных, и потерла ожог на ладони. – Не говорите пока никому об этом. Я сама этим займусь. А вы попробуйте завоевать ее доверие – и научить ее всему, чему сможете.

Мандериан воспринял это как окончание беседы, и удалился.

Элоатри посидела еще немного, думая, как ей быть. Сначала нужно повидать Омилова. Она, хотя и предоставила ему жилье в Обители, видела его мало – проект «Юпитер» требовал все больше времени и сил. Знает ли он, что тоже представляет собой своего рода дверную петлю, жизненно важную в судьбе Брендона лит-Аркада? Официальный визит послужит хорошим поводом, чтобы выяснить, много ли ему об этом известно.

Приняв решение, она встала и пошла к остановке транстуба.

В Зале Ситуаций царила полная тишина.

Коммандер Седри Тетрис сцепила руки за спиной, стараясь не касаться стены потными ладонями. Справа и слева от нее затаили дыхание капитан и другой коммандер. Напряжение чувствовалось почти осязаемо.

Перед ними возникло голографическое изображение Изумрудного Тронного Зала на Артелионе, знакомое почти каждому гражданину Панархии. Но вместо маленького энергичного Панарха на огромном, похожем на дерево троне сидел высокий, могучего сложения человеке угрюмым, тяжелым лицом, всем своим существом излучавший торжество.

Оператор перевел объектив своей айны с трона на длинный проход, ведущий к двойным дверям зала. Ухмыляющийся бори вел по нему человека, и скоро все узнали Панарха – в тюремной одежде и шоковом ошейнике.

У Седри, пятьдесят лет из своих шестидесяти активно работавшей на революцию, дернулись руки. Так бы и сорвала улыбочку с довольной, сияющей рожи этого бори.

– На колени, – приказал бори Панарху, и тот покорно преклонил колени слева от трона.

«Эсабиан передает это неспроста, – сказал Найберг, когда они только настроились на эту волну. – Нельзя быть уверенным, что все произошло именно так, как тут показано».

Бори тем временем обратился с речью к длинному ряду членов Малого Совета и других плененных панархистов. Седри думала, что будет торжествовать при виде их унижения, но ничего такого не почувствовала. Она все еще сердилась на то, что грядущая революция, призванная избавить планеты Центральных Тетрад от правления развращенных аристократов и передать власть в руки народа, грядущая революция, которую так тщательно вынашивала их группа, оказалась пустышкой, и вся их самоотверженная деятельность закончилась должарианским переворотом.

Пока бори призывал панархистов присягнуть на верность новому господину, Седри украдкой смотрела на лица молчаливых зрителей в Зале Ситуаций.

Впереди всех стоял новый Эренарх, ославленный тупицей и трусом. Как он себя поведет – притворится негодующим, втайне радуясь тому, что он не там, с остальными? Или спрячется за маской проклятой дулуской вежливости, за которой мерзости и гнили ничуть не меньше, чем у должарианца, сидящего на троне?

Кто-то приглушенно вздохнул, и внимание Седри вернулось к экрану.

– Приведите сначала этих тварей, – сказал Эсабиан, и солдаты в черном вытолкнули вперед троицу келли.

Седри впервые услышала голос врага, но ее мимолетный интерес сменился шоком, когда Эсабиан поднял вверх шар, в котором что-то трепыхалось.

– Это все, что осталось от вашего Архона, – сказал Эсабиан, и бросил шар на пол, а тарканцы изрубили неподвижных келли зазубренными мечами.

Зрители вокруг Седри содрогнулись от скорби, негодования и тайного страха.

Вся ее ячейка погибла после нападения Должара. Она одна занимала достаточно высокое положение, чтобы вырваться на свободу, и всю свою энергию обратила теперь на борьбу с захватчиками.

По ночам она работала с компьютером, уничтожая все следы своих планов, старых и новых, и всякое упоминание о товарищах, хотя и погибших. Как умело их всех использовали... но нет, не в этом дело. Новые жуткие картины отвлекли ее.

Восемь или десять мужчин и женщин пали под мечами должарианцев, залив пол темной густеющей кровью.

«Слишком легко Должар отыскал нас всех – вот в чем дело. Неужели и наше правительство тоже знало о нас?»

Она боролась с вторжением, не думая о себе, и понадобился долгий период времени, чтобы она осознала, как изменилось ее положение: она получила офицерское звание, две награды за храбрость и завоевала уважение окружающих, что казалось ей невозможным во времена ее чиновничества на Шелани.

В те первые хмельные недели после ее спасения можно было подумать, что революция все-таки произошла: нижнесторонние и высокожители, Дулу и Поллои – все чувствовали небывалую свободу и великие перемены. Одержав победу над Должаром, они образуют новое правительство. А без железного контроля Семиона в него сможет войти любой.

Так по крайней мере казалось.

Седри снова пережила шок. Десятого Дулу она узнала – то был старый Зах Стефапнас, демарх общины высокожителей, в которой она выросла. Седри не удивилась, когда он, дрожа, распластался перед должарским злодеем. Не своим голосом демарх произнес:

– Присягаю тебе на верность, господин мой Эсабиан...

Седри поморщилась, стараясь не слушать. Интересно, знает ли его подлая сестра Шарите-Пью, которая сейчас, возможно, танцует или пьет в павильоне со своими проклятыми Дулу, какая участь постигла ее брата? Седри очень хотелось бы, чтобы та это увидела.

Остальные панархисты последовали примеру трусливого демарха. Седри знала, что некоторые из них притворяются, чтобы потом вредить своим новым хозяевам. Она наблюдала за ними рассеянно: собственные страхи тревожили ее, как открытая рана.

Ее интерес усилился, когда речь дошла до остатков Малого Совета, умудренных годами и опытом. Самым высоким среди них был Падраик Карр, верховный адмирал Флота. Желчь подступила к горлу Седри при виде того, как он движется. Что они с ним сделали? То, что никаких следов на нем не было видно, еще ухудшало дело.

Эсабиан презрительно отмахнулся от них и стал произносить какие-то пышные фразы. Седри вспомнился шепот из мрака, напугавший ее как-то ночью после смены:

«Седри Тетрис из ячейки Семи Глаз. Вашим паролем было: “Когда сломается сук”, не так ли?»

Ее потные ладони похолодели, но воспоминание о высоком золотоглазом человеке заслонил Панарх, поставленный перед Эсабианом.

– Похоже, ни твои молитвы, ни твой выбор не помогли тебе, – холодно произнес Эсабиан, указав на мертвых и на живых, которых уводили прочь солдаты. – Да и оставшиеся тебе верными подданные тоже.

– А что ты будешь делать, когда появится мой Флот? – Голос Панарха звучал слабо в огромном зале – хорошо слышно было только Эсабиана на его возвышении.

– Твоя забота обо мне, право же, трогательна. Аркад, но вот твое представление о моих возможностях ошибочно. – И Эсабиан начал хвастаться своим урианским оружием перед недоверчивым Панархом.

Это все уже устарело – зачем же Эсабиан это передает? «Трудновато ему, должно быть, держать в руках своих рифтеров», – подумала Седри.

И мысли ее тут же вернулись к собственной проблеме: бывший Архон Тимбервелла как-то узнал о ее прошлом и теперь угрожает ее разоблачить.

«Я восхищаюсь вами, – с юмористическими нотками шептал вкрадчивый голос. – Вы ловко воспользовались этой заварухой. Для вас найдется место в новом правительстве – только нужно быть благоразумной и знать, когда следует бороться, а когда подчиняться тем, у кого больше опыта...»

В ней вспыхнул гнев. Дулу не лгал – сила действительно на его стороне. Не так уж важно, где она ошиблась, заметая следы. Он знает – и она либо даст ему то, что он хочет, либо умрет. Она должна принять решение здесь и сейчас.

«Я хочу знать, что прячет Найберг», – сказал он.

Она сжала руки еще сильнее. Ее босуэлл продолжал записывать. Еще не поздно выключить его.

Но если она проявит благородство и умрет, он найдет себе более покорное орудие – того, кто никогда не станет работать против него.

– Ну что, Аркад, хочешь узнать свою дальнейшую судьбу? – хвастливо произнес бори.

Седри обратила взгляд на нового Эренарха, тихо стоящего перед голограммой. О его собственном чудесном спасении ходили темные слухи. Верны ли они? Его поведение здесь озадачивало: он до сих пор не признал своего отца мертвым и не приступил к созыву нового правительства. Может быть, он ждал чего-то в этом роде?

Сейчас его эмоции были ясны каждому. Бледный, страдающий, с потемневшими от гнева глазами, он смотрел, как бори принес два контейнера и поставил их на пол.

– Я не сомневаюсь, большую часть прошедших двадцати лет ты провел, выдумывая что-нибудь особо кровавое, и ничто не остановит тебя... – все тем же слабым голосом промолвил Панарх.

Эсабиан улыбнулся.

– Мне нет нужды марать руки, убивая тебя, – узники Геенны сами сделают это за меня.

По кольцу офицеров пробежал ропот. Пальцы Эренарха сжались в кулаки и снова разогнулись.

Бори опять изрек что-то хвастливое, должарианец ему ответил. Седри, перед которой разверзлась собственная пропасть, отбросила все мысли и только смотрела.

Бори осветил контейнеры, и все увидели лежащие в них головы наследников престола. Эсабиан начал говорить что-то, но Седри пропустила это мимо ушей. Теперь это всего лишь ритуал: торжествующий победитель проводит в цепях своего царственного пленника, чтобы внушить покорность новым подданным.

Но ее поразило в самое сердце горе на лице Панарха, которое отразил, как в зеркале, его стоящий здесь сын. Однако Панарх, сделав усилие, снова напустил на себя проклятую дулускую невозмутимость, у Эренарха же заблестели глаза, и он сердито смахнул с них слезы.

– Уж не изменил ли тебе твой хваленый ум? – насмехался Эсабиан. – Ты, который потерял империю, флот, наследников! Ты, которому так и не удалось проникнуть в тайны Ура! Я сумел, и теперь я управляю урианскими энергиями так же легко, как эта штука управляет тобой. – Тут бори активизировал шоковый ошейник. Панарх, корчась, упал на колени и скоро распростерся у ног победителя.

Голограмма померкла, и ее сменила другая: планета Минерва, охваченная огнем.

Найберг сделал знак, и трансляция прекратилась.

– Благодарю вас, – сказал Эренарх и вышел в сопровождении своего телохранителя.

После недолгой тишины зал наполнился голосами: гневными, взволнованными, клянущимися отомстить.

Седри выключила босуэлл и поправила рукав, прежде чем опустить руки.

«Ты получишь свой секрет, Тау Шривашти, – угрюмо подумала она. Горе Панарха и его единственного оставшегося в живых сына до сих пор стояло у нее перед глазами. – Быть может, у тебя достанет сил, чтобы победить это чудовище. И тогда... тогда...»

Образы удрученных Аркадов продолжали плавать перед ней в коридоре, когда она последовала за другими офицерами к выходу. Убежденная, что в них заключается ее смертный приговор, она испытала странное облегчение. Кто-нибудь да отдаст ее в руки правосудия – либо Тимбервелл, либо она сама.

Но сначала она позаботится, чтобы правосудие восторжествовало для тех, кто умер раньше нее.

Тенноглифы погасли, и Осри выругался про себя, когда непрочная паутина понимания, которую он так старательно плел, исчезла вместе с ними. Не надо было заходить за пределы преподаваемых в Академии основ тактической семиотики – с введением новой нонрелятивистской символики он чувствовал себя чуть ли не идиотом. Счастье еще, что его, как связного между Флотом и отцовским проектом «Юпитер», не заставят переводить эту муру в реальное время.

Он покосился на девушку в звании младшего лейтенанта рядом с собой. Смуглая, с грубоватым лицом, она спокойно смотрела, как капитан Нг снова всходит на кафедру. Для нее, как видно, глифы не проблема. Ничего удивительного: это она, Нефалани нир-Варригаль, придумала их как тему своего диплома в Академии задолго до того, как агрессия Должара вынудила Флот взять их на вооружение.

Нг обратилась к аудитории:

– На сегодня все. Тренажеры для вас настроены. Вы должны есть, спать и дышать вместе с этими новыми глифами, чтобы овладеть ими за тот краткий срок, который оставит нам Должар. Все свободны, – с улыбкой добавила она.

Осри хотел уйти, но Нг, к его удивлению, подошла к нему вместе с очень высоким и худым лейтенантом-коммандером. На его именной табличке значилось «Нилотис», а худоба, темная кожа, золотисто-рыжие волосы и зеленые глаза выдавали члена одного из бомасов Ниангатанки.

– Лейтенант Омилов, – спросила Нг, – что вы думаете по поводу гиперглифов лейтенанта Варригаль?

Под влиянием импульса он решил отвечать честно:

– У меня от них голова разламывается, сэр. Я навигатор, а не тактик – хорошо еще, что не приходится иметь с ними дела в реальном времени.

Нг улыбнулась – значит, он ответил правильно. И опять удивила его:

– Хотите пообедать с нами? Кажется, у вас есть еще пара часов перед следующим занятием.

Из ее фразы было не совсем ясно, о чем речь. Роль студента он играл только на семинаре по тенноглифам, прочие занятия вел сам. Его следующий урок посвящен навигации пространственного скачка – это он может читать с закрытыми глазами.

– Верно, есть.

Нг повела их в столовую, представляя Омилова всем, кого встречала, и болтая о пустяках. Ее, как комету, сопровождал хвост младших офицеров. Двигалась она, как танцовщица; Осри вдруг вспомнилась молодая женщина, которая соблазнила его после того, как они отбили поселение Бабули Чанг от налетчиков, но он быстро подавил это воспоминание. Это как-никак Марго О'Рейли Нг, герой Ахеронта и Артелиона, Поллои, ставшая капитаном лишь благодаря своим способностям, – ну, правда, не без поддержки Нессельринов.

А Нессельрин – кузен Зигеля. Быть может, это приглашение имеет политическую окраску. Осри почувствовал отвращение. Глупый вопрос – на Аресе все имеет политическую окраску. Хорошо еще, что тут дело явно в отце. Осри внутренне поморщился, представив, как его мать напирает на капитана Нг, требуя для сына привилегий «ради Семьи».

У двери в столовую Нг вдруг замедлила шаг, и Осри чуть не налетел на нее. В их спутниках, особенно в Нилотисе и Варриталь, чувствовалось радостное возбуждение. Стены в столовой были голографические и представляли головокружительную картину космоса с изрытым кратерами астероидом на первом плане. Рядом подбитый крейсер с эмблемой Солнца и Феникса пускал серию снарядов в пятнышки, сверкающие среди звезд. Мимо астероида шел фрегат с пламенем, бьющим из радиантов, и облаком светящегося газа, выходящим из пробоины в носу.

– Ахеронт, – шепнула Осри Варригаль. – «Фламмарион» против «Крови Дола».

«Значит, фрегат – это “Тирен”, – сообразил Осри, – а ведет его молодой мичман Марго Нг, единственный офицер, оставшийся в живых на мостике после того, как корабль задел луч раптора с должарского флагмана». Она обстреливала вражеский крейсер, уворачиваясь от его снарядов и уповая на то, что он не сразу настроит свои рапторы.

Ее надежда оправдалась: она получила повышение и Карелианскую звезду – впервые ею наградили столь молодого офицера.

Нг со смехом повернулась к Нилотису и Варригаль:

– Вот, значит, что вы замышляли.

– Героическая О'Рейли, – отозвался Нилотис, подводя их к столику. – Бич Должара.

Улыбка Нг утратила свою веселость.

– Во второй раз все оказалось не так просто.

Нилотис и Варригаль проявили свое дулуское происхождение тем, что ничего не выразили открыто, но Осри по застывшей улыбке одной и напрягшимся плечам другого догадался: они сознают, что вторглись в область недозволенного.

Нг никогда не снимает формы. Интерес Осри к капитану возрос: это было ему близко.

Нг тронула Нилотиса за руку.

– Простите меня, Мдейно. Вы ведь не обязаны делить со мной мои призраки. И вы тоже, Нефалани. Садитесь, пожалуйста.

То, что она назвала их по именам, разрядило обстановку, и беседа приняла весьма непринужденный характер – если не личный, то неформальный. Нг, посадив своих знакомых по обе стороны от себя, пригласила Осри сесть напротив. Прочие офицеры тоже разместились, не отрывая глаз от Нг. Осри заметил, что за другими столиками тоже на них смотрят.

– Головоломный был рейд, – сказала Нг, кивнув на голограмму. – Вы, наверное, немало потрудились, восстанавливая его картину. Я уж точно не видела бой в таком ракурсе. – Тут она посмотрела на Осри: – Но, насколько я слышала, даже это было не столь головоломным, как ваш побег с Шарванна. Вы ушли от рифтерского эсминца и сожгли обшивку, чтобы посадить корабль при недостаточно стабильной траектории?

Осри подождал, пока стюард примет заказ.

– Я к этому почти не имею отношения. Корабль вел Эренарх. – Говоря это, Осри сознавал, что ему чего-то недостает, и понял, что гнева. Он уже больше не злился, вспоминая о тех ужасах, что пережил всего несколько недель назад (правда, теперь эти недели казались десятилетиями). Он собрал разбежавшиеся мысли, чувствуя возросший интерес слушателей. Все прочие разговоры прекратились. – Медицинская система моего скафандра вырубила меня чуть ли не на половину полета. Возможно, это и к лучшему – не знаю, хватило бы санитарного контейнера, когда мы вышли из последнего скачка у самого радиуса газового гиганта.

Слушатели прыснули со смеху и засыпали Осри вопросами. Очень скоро он рассказал всю историю побега с Шарванна – и не только ее. Вопросы, носившие сначала общий характер, со временем стали все больше касаться роли Эренарха.

Осри убедился, что из-за своей былой преданности Семиону никогда не сознавал всей важности Лусорского дела и влияния, которое оно оказало на Флот.

Но скоро вопросы типа «А вы видели...» сменились другими: «А вы слышали?» Разговор от деятельности Брендона после его исключения из Академии перешел к настоящему.

«Они хотят знать, что делал Брендон до того, как спас моего отца, – что случилось на Энкаинации». Этот вопрос преследовал и Осри в начале их приключений. Но теперь он, хотя по-прежнему не имел никакого понятия о том, что случилось, вовсе не был уверен, что хочет это знать. Правда только усугубила бы хаос.

Офицеры почувствовали, видимо, его сдержанность, чтобы не сказать, уклончивость, и стали возвращаться к своим столам, разговаривая между собой. Нг все это время молчала, переводя прищуренные глаза с Осри на своих офицеров.

«Так вот зачем она меня пригласила?»

Вряд ли, конечно, у Нг на уме была только эта цель. Хоть она капитан и Поллои по рождению, она не поднялась бы так высоко, не превзойдя в гибкости ума большинство Дулу. Осри чувствовал, что она извлекла не меньше информации из реакции и вопросов молодых офицеров, чем из его рассказа, но дело было не только в этом. Он это понимал, хотя и не мог сказать, в чем же, собственно, еще.

8

– Ваш сын спас из Дворца пленника, – сказал Анарис. – Прерогат.

Геласаар поднял брови:

– Отцовский пеш мас'хадни получил коды от одной женщины из вашего совета.

В глазах Панарха мелькнуло страдание.

– Не пойму я смысла этого вашего института, – продолжал Анарис. – Неужели вы и правда наделили их неограниченной властью?

– Да – их ограничивала только принесенная ими клятва и нравственное чувство.

– Не могу в это поверить.

Геласаар слабо улыбнулся.

– Ты полагаешь, что бори, которые вам служат, всегда говорят правду?

– Разумеется, нет.

– Не более чем все те слои бюрократии, которые управляют Тысячей Солнц. Иначе нельзя – и, стало быть, я не мог положиться на то, что мои подчиненные будут говорить мне правду. Отсюда прерогаты, мои суррогаты.

– Но чтобы никаких ограничений?

– Я не сказал, что ограничений не было, – просто я их не устанавливал. Прерогат не может действовать в вакууме. Точкой, на которую опирается рычаг его власти, должно послужить какое-то вопиющее зло, требующее исправления. И у каждого из них есть только один шанс.

– Кто имеет власть, тот и действует, – пожал плечами Анарис.

– Их власть в том и заключается, чтобы выбрать, когда и где нужно действовать. Самый мощный удар, если он не имеет цели, поразит лишь пустоту.

Во время обеда Нефалани Варригаль с растущим изумлением наблюдала, как все ее предположения относительно того, что произошло десять лет назад, рушатся от неуверенных слов лейтенанта Омилова.

Процесс начался, когда Эренарх показал на совещании два дня назад, как мастерски он владеет тенноглифами. Тогда она вознегодовала от того, что такой талант достался младшему Аркаду. Теперь, вслушиваясь в лаконичный рассказ Омилова, она предполагала, что лейтенант раньше чувствовал то же самое. Но еще яснее проглядывало его невольное восхищение человеком, которого изображали гулякой, пьяницей и сексуальным атлетом без тени ответственности. Разве подобный тип мог бы вести корабль с таким мастерством? Не просто с мастерством – с блеском.

Беспокоила, конечно, его связь с Лусорским делом десятилетней давности. Если верить Омилову, Эренарх Семион хладнокровно уничтожил семью Л'Ранджа лишь для того, чтобы сохранить власть над младшим братом. Спрашивается: если Брендон вправду был таким дураком и повесой, зачем было Семиону задавать себе столько труда?

Когда стюард убрал со стола, Нефалани взглянула на Мдейно бан-Нилотиса. По вопросам, которые он задавал, она поняла, что он разделяет ее точку зрения. Кроме того, он знал Эренарха по Академии.

– Что Л'Ранджи? – переспросил младший лейтенант Уль-Дерак.

– Пролет Л'Ранджи. Говорят, что Маркхем и Вийя, – Варригаль расслышала легкое напряжение в том, как он произнес имя капитана-должарианки, – придумали это несколько лет назад.

– Значит, они использовали корабельные поля Теслы и шли вдоль самого кабеля С-лифта до старта на орбиту, чтобы должарианцы не могли вас обстрелять?

– Верно. Только они все равно в нас стреляли – точнее, пытались.

Нг кивнула.

– Когда мы подошли к Артелиону, Узла уже не было. Мы в толк не могли взять, что с ним случилось.

– Да. «Кулак» пустил в ход свои рапторы. Мы как раз в тот момент совершили скачок, но Узел, когда раптор повредил пусковой кабель Хомана, должен был слететь с орбиты и одновременно развалиться на куски.

– И все это ради того, чтобы сбить один корабль? – спросил Нилотис.

– Трудно сказать, – пожал плечами Осри. – До того момента казалось, что мы их не особенно волнуем.

– Не верится, что даже должарианцы способны взорвать Артелионский Узел ради одного корабля, – покачал головой Уль-Дерак.

– Значит, вам следует изучить своих врагов получше, – заметила Нг. – Понятие мести – это ключ к должарианскому менталитету. Всю эту войну они затеяли ради мести. – Она посмотрела на голографические стены. – Но никто из нас не видел этой неизбежности, пока не стало слишком поздно.

Варригаль заметила напряжение на лице Омилова и вспомнила, что рифтеры с того корабля, помимо всего прочего, спасли на Артелионе его отца, которого должарианцы пытали.

– Прошу извинить, но меня ждут дела, – сказала Нг. – Лейтенант, мне нужно переговорить с вашим отцом. Быть может, вы проводите меня в проектную лабораторию и представите?

Когда они ушли, Варригаль спросила Нилотиса:

– Ну, что скажешь? Это дело не касается Флота – иначе ее не понадобилось бы представлять.

– Кто знает, – пожал плечами он, а после добавил, стрельнув глазами по сторонам: – Но я слышал, что некоторые штатские Дулу крейсерского класса намертво прилипли к ее радиантам.

– Битва при Артелионе, – сказала лейтенант Танг. – Может, они и штатские, но ведь не дураки же. Они хотят знать, за что мы дрались.

– Официально эта битва велась за спасение Панарха, – заметил Нилотис. – Почти все они достаточно плохо разбираются в стратегии, чтобы это проглотить.

– Или делают вид, – рассудительно вставила Варригаль. – Несколько высокопоставленных Дулу пустили в ход все свое влияние, чтобы попасть на совещание, проводимое Найбергом. Это им не удалось, но, судя по намекам Нг, кое-кто из них с тех пор лезет вон из кожи, желая выяснить, что же скрывает Флот. Впрочем, это не тема для открытого обсуждения. Некоторые из них были сторонниками покойного Эренарха? – Варригаль посмотрела на Танг. Та то и дело затрагивала темы, на которые до последнего времени говорилось только шепотом, между близкими друзьями.

– Сферы влияния, я полагаю, – кивнул Нилотис. – Все нижнесторонние были за него – присутствующих я, естественно, исключаю.

Никто не поддержал разговора: трения между нижнесторонними и высокожителями были непременной величиной панархистской политики, но Варригаль чувствовала уверенность, что за их столом все, даже нижнесторонние, понимают, что Семион использовал эти трения самым беззастенчивым образом. Однако никто не отважился высказаться по этому поводу.

– Лусор воспитал своего сына высокожителем, – заметила Танг.

– Высокая политика, ничего не скажешь, – согласился Нилотис. Его каламбур встретили стонами. – Но, кажется, все это теперь, хвала Телосу, осталось позади. Не следовало бы этого говорить, но после смерти Семиона политика перестала быть столь грязным делом и должности будут распределяться более справедливо.

Остальные согласно закивали, кроме Варригаль, которая заявила:

– Нет.

Все другие посмотрели на нее, пораженные ее тоном. Здесь она пользовалась почетом – среди всех этих Дулу ее Семья была самой древней. Это имело вес даже на Флоте, особенно в неуставной ситуации, как теперь.

– Нет, – повторила она почти с пророческой уверенностью. – Совсем наоборот. Я говорю не о назначениях, – поспешно добавила она, видя их лица. – Тут я согласна с Нилотисом – по крайней мере, надеюсь, что это правда. Но что касается политики, тут все пойдет еще хуже. Эта станция – все, что осталось от Панархии, единственное место для приложения интриг и расчета, правивших Тысячей Солнц тысячу лет. Все втиснуто в несколько сотен кубических километров. – Ей снова вспомнился голубоглазый Эренарх за своим пультом на совещании. – И сфокусировано на последнем Аркаде.

– Но его отец жив, – возразила Танг.

– Жив, но в плену, – ответил Нилотис. – И его сын – такой же пленник. Мы, Дулу, еще немилосерднее должарианцев, когда дело касается высокой политики. Спросите об этом Л'Ранджей. – Он встал. – На этом, генц, позвольте с вами проститься.

Капсула остановилась, люк транстуба зашипел, открываясь, и Элоатри очутилась в другом мире. Она ни разу не бывала в Колпаке после своего прибытия на Арес – и теперь порадовалась этому.

Однако, идя по коридорам из металла и дипласта с их прохладным, слегка ароматизированным воздухом, она напомнила себе, что ее отец, служивший на Флоте, чувствовал бы себя здесь как дома. Она и сама начинала замечать изящество, характерное для дулуского дизайна даже в столь утилитарных помещениях. Трубы и кабели плавно, почти органически переходили в струящийся орнамент. Это как-то успокаивало, наводя на мысль о том, что здесь человеческий разум тоже творит прекрасное, ни в чем не уступающее красоте монастырских садов в Нью-Гластонбери, на Дезриене.

По мере того как она приближалась к лаборатории проекта «Юпитер», в коридорах становилось все более людно. Несколько раз она проходила через посты безопасности, где вспышка сканирования сетчатки и пробирающая до костей щекотка просвечивания подчеркивали значение трофейной рации.

Встречные, большей частью во флотской форме, смотрели на нее с любопытством. Она оглядела свою черную сутану, по-старинному застегнутую на пуговицы от шеи до пят. Люди, наверное, думают, сколько же времени надо расстегивать их и застегивать. Она улыбнулась, вспомнив, как сама осваивала это облачение после своего внезапного водворения в Нью-Гластолберийском соборе. Туаан покатился со смеху, узнав, что она прилежно расстегнула все пуговицы. Ей не пришло в голову расстегнуть только несколько верхних и надеть сутану через голову.

Но Элоатри тут же забыла об этом при виде двух десантников в боевой броне, стоящих по обе стороны люка, ведущего в проектные помещения. После очередного сканирования один из них отпер люк, а другой вручил ей прибор, указывающий дорогу, и жестом пригласил войти.

Зеленый луч привел ее к люку без надписей. Она включила вестник, и вскоре голос гностора Омилова ответил с некоторым раздражением:

– Одну минуту.

Однако люк открылся немедленно, и Элоатри оказалась в межзвездном пространстве.

Это ошеломило ее до глубины души. Какое-то время она не могла дышать, и животная, глубоко запрятанная часть ее существа корчилась и вопила в ужасе. Здесь не было ни пола, ни стен – только космос. Звезды медленно вращались вокруг, и на одной из туманностей виднелась человеческая фигура.

Человек поднял руку и рассыпал пригоршню звезд, тут же занявших свое место в созданной им вселенной.

Да будут светила на тверди небесной...

Элоатри пронизал благоговейный трепет, и она на мгновение забыла, где находится. Человек тем временем взял с неба красную звезду – она ярко вспыхнула и потухла.

– Ах ты! – с досадой воскликнул он и произнес куда-то во мрак: – Нет, все еще не то. Дайте-ка свет.

Элоатри не сдержала смеха, и он резко обернулся.

– В чем дело?

– Извините, гностор, – запинаясь, выговорила она, – но Творец из вас неважный. – В помещении зажегся свет, и звезды померкли.

Он посмотрел на нее, смущенно моргая, и улыбнулся.

– Я, кажется, понял. Семь дней Творения входят в вашу религию. Так будет свет или нет? – весело крикнул он.

Вверху, из промежутка между звездами, высунулась женская голова.

– Еще несколько минут, гностор. Все проекторы вырубились. Сейчас перепрограммируем.

– Спасибо, мичман. Небольшой перерыв мне не повредит. – И Омилов пояснил Элоатри: – Нам надо проверять столько информации, чтобы найти Пожиратель Солнц или хотя бы напасть на его след, что необходима такая вот прямая манипуляция звездной топографией.

– Я уверена, что это лучше кипы распечаток или сплошных мигающих экранов. И гораздо интереснее, – не удержавшись, добавила Элоатри.

– Пожалуй, – с легким смущением согласился Омилов. – Но я удивлен, видя вас здесь. Надеюсь, вас держат в курсе событий?

Он говорил так, словно оправдывался, и она решила прощупать почву.

– Да, я в курсе. А вот вас в последние дни почти не вижу. Между тем важные события происходят не только здесь.

Дулуская маска опустилась на его лицо, и Элоатри чуть не улыбнулась.

«Неужели ты так глуп, Себастьян Омилов? Или ты забыл, что такое Дезриен?»

Видимо, да, если он думает, что ей не под силу разгадать то, что скрыто под вежливым обличьем аристократа.

– Проект отнимает большую часть моего времени, – ответил он. – А от политики я отошел десять лет назад.

– В то же самое время, когда нынешнего Эренарха насильно свели с одного пути и направили на другой?

Омилов смотрел угрюмо. Если он сейчас скажет что-нибудь о Брендоне, она сможет подвести разговор к тайне, окружающей бегство Брендона от страшного оружия, о котором говорил Томико, – тайне, которая поставила ее, Элоатри, в это чудовищно сложное положение.

– Благодаря десяти годам уединения я мало осведомлен о чем-либо, кроме ксеноархеологии, – как бы извиняясь, сказал Омилов.

Виновный бежит и тогда, когда нет погони. Он прекрасно понимает, куда она клонит, и по какой-то причине не хочет ей помогать.

– Тогда понятно, почему вы столько времени проводите здесь, – мирно молвила она. – Это, вероятно, единственное на Аресе место, свободное от политики. – И сказала, не дав ему ответить, – на данный момент она узнала все, что хотела знать, и незачем было еще больше настраивать гностора против себя: – Я не хочу отвлекать вас от ваших исследований – я ведь понимаю, как они много значат для войны. Но у меня есть сведения, которые могут быть вам полезны. Я только что узнала, что Вийя и эйя знают о гиперрации.

– Разумеется, они знают, – фыркнул Омилов. – Разве в обзорах об этом не говорится? Они, конечно же, узнали об этом на Рифтхавене. Нам это известно из записей их бесед.

Элоатри указала на стену, теперь проступившую сквозь топкую голографическую дымку звезд.

– Я имею в виду эту гиперрацию. Эйя чувствуют, что она здесь, на Аресе. И пытаются пробраться к ней. Есть даже вероятность, что через нее они по-прежнему связаны с Сердцем Хроноса.

Омилов вытаращил газа и засыпал ее вопросами. Откуда она это знает? Могут ли эйя показать, в каком направлении находится Сердце Хроноса? Как так – «не знаю»? А кто знает?

Элоатри стала рассказывать ему о Мандериане, гносторе-должарианце, но тут вестник снова прозвонил, и люк с шипением открылся.

Элоатри сразу узнала сына Омилова, Осри, и ее поразило отсутствие в нем злости, которая раньше казалась неотъемлемой чертой его характера. Женщина рядом с ним, в форме капитана Флота, тоже оказалась ей знакома. Марго Нг, герой Артелиона.

– Я сознаю, что явился без приглашения, отец. Я не вовремя?

Элоатри опередила ответ Омилова:

– Больше мне нечего вам сказать. Вы должны поговорить с Мандерианом. Я устрою вам встречу в Обители.

– Очень хорошо, но я прошу вас остаться. У меня есть еще несколько вопросов, на которые вы, возможно, сумеете ответить. Как раз наоборот, Осри, – сказал Омилов сыну. – Проекция все равно отключена – ты не мог выбрать лучшего времени.

– Отец, это капитан Нг. Помнишь, я говорил тебе о семинаре по тенноглифам, который она организовала, – я посещаю эти занятия, чтобы помочь тебе с информацией, получаемой по гиперсвязи.

Нг вышла вперед, заинтриговав Элоатри. Капитан Флота, а движется с грацией танцовщицы. Что у этой женщины в прошлом?

– Гностор Омилов, Евгений бан-Зигель просил меня передать вам привет, если представится случай, – поэтому я уговорила вашего сына познакомить нас.

Элоатри наблюдала за сложным ритуалом представления. Он сопровождался обоюдными вопросами о третьих лицах, создавая сеть общих знакомых между Нг и Омиловым.

Она Поллои, но эти игры умеет вести не хуже любого дулу.

Затем гностор представил и ее, втянув тем самым в ритуал, и Элоатри оказалась в фокусе теплых карих глаз, светящихся живым умом.

– Нумен, – сказала Нг, – знакомство с вами – честь для меня.

– Взаимно, капитан. Но если у вас к гностору личное дело, я могу и уйти. Надеюсь, однако, что вы вскоре выберете время и навестите меня в Обители.

Нг сделала рукой дулуский жест, охватывающий всех присутствующих.

– Я вторглась только на минуту, и дело у меня скорее светское. – Она склонила голову перед Омиловым. – По крайней мере мне хочется, чтобы оно оставалось таковым. Вы знакомы с Архоном Тимбервелла, гностор?

Омилов поклонился в знак согласия, и его кустистые брови выдали легкое удивление, тут же сменившееся внезапной, почти невольной улыбкой.

– Да. Я получил приглашение и собирался отклонить его, поскольку должен работать.

Нг ответила весело, но с очень верно рассчитанной дозой сочувствия.

– Я, к сожалению, не могу похвалиться знакомством с Архоном и очень нуждаюсь в провожатом, чтобы не наделать ошибок.

«И провожатый должен быть штатским – это покажет Шривашти и его высокопоставленным гостям, что ее присутствие носит исключительно светский характер», – подумала Элоатри. К этой мысли добавилась другая, более уважительная: она реалистка, и очень ловкая. Она должна знать, что гностор был учителем наследников Панарха.

Омилов снова поклонился, давая понять, что принимает на себя эту обязанность. При этом в наклоне его головы и положении рук заключалось нечто такое, что капитан едва удержалась от смеха. Никто не произнес ни слова, однако все они с артистической тонкостью обменялись мыслями о предстоящем приеме.

Данденус Лит-Харкацус вышел из шаттла вслед за отцом. Вот он, знаменитый корабль Архона Шривашти. Отец держался невозмутимо, не глядя ни вправо, ни влево. Данденус воспринял это как указание и тоже встал смирно, но его глаза шмыгали вбок, вверх и вниз, вбирая все, что возможно.

Шлюз открылся, и они прошли в коридор, от которого у Данденуса захватило дух: с одной стороны – пятидесятиметровый обрыв, с другой – мозаика, представляющая мифологические фигуры Утерянной Земли. А под ногами – живой ковер из мха, делающий неслышными шаги.

Эта яхта явно была больше, чем любой торговый корабль Харкацусов, – и, наверное, как восторженно предположил Данденус, быстроходнее и лучше вооружена, чем военный фрегат такого же размера.

Но свои впечатления Данденус держал при себе. Все Харкацусы питали глубокое недоверие к Шривашти – так бывает, когда тебя превосходят в твоем же собственном деле. Данденус обнаружил это, когда начал изучать семейные файлы. Отец же ненавидел Архона так, что это намекало на нечто большее.

И все же они здесь. Их, как родственников по браку, включили в число приглашенных на прием, и отец сказал, что отказ от приглашения равносилен политическому самоубийству.

Данденус подумал мимоходом, увидит ли он здесь свою мать. Хотя она и проводила два месяца в году, предусмотренные брачным договором, во владениях семьи Харкацус, Данденус едва ее знал.

Они завернули за угол и оказались под кроной скрюченного аргана. Серебристые листья в форме рук тянулись к источнику света внизу, призрачные и странно трогательные. Вдали звучала музыка на двенадцать тонов – так тихо, что Данденус скорее чувствовал басы, чем слышал их, но от музыки в сочетании с загадочными ароматами бесшумного тианьги у него шевелились волосы на шее. Здесь могло случиться что угодно – и если вспомнить слухи, ходившие по школе относительно его знаменитого свойственника, возможно, и случались.

И вдруг, без предупреждения, перед ними явился сам Архон. Данденус никогда не встречался с Тау Шривашти лично, но видел множество его голограмм и сразу узнал этого высокого, красивого мужчину в великолепном, травянисто-зеленом с золотом, костюме.

– Кестиан, – произнес Архон, протянув обе руки отцу Данденуса. Его голос звучал мягко, но предостерегающе, словно урчание дикого кота.

Гость слегка коснулся его рук и отвесил формальный поклон, на который Шривашти ответил с обезоруживающе уважительной грацией радушного хозяина. Вслед за этим Архон обратил внимание на Данденуса, на миг впившись в его глаза своими, которые казались золотыми в приглушенном свете. И улыбнулся.

– Данденус. Счастлив познакомиться наконец со своим юным племянником. Сестра очень тебя хвалит.

Слова были обычные, вежливые, но в мягком голосе слышалась искренность, которая согрела Данденуса, несмотря на все поучения и предостережения, сыпавшиеся на него с тех пор, как они получили приглашение.

Он поклонился так, как следует кланяться старшему по возрасту и положению в свете: с руками вдоль тела, почти без намека на родство. Так его учили – однако он не сдержал ответной улыбки.

Это, видимо, привело Архона в восторг, потому что он, вместо того чтобы обратиться опять к отцу, сказал:

– Чарис говорит, что ты теперь наследник, – значит, скоро твоя Энкаинация?

Благодарность переполняла Данденуса, но он постарался не показать виду.

– Я должен был отправиться на Артелион.

Этот краткий ответ как будто удовлетворил Архона, и он все тем же мягким голосом стал расспрашивать Данденуса об учебе. Данденус старался отвечать так же кратко и нейтрально, чувствуя одобрение отца.

Затем Архон – его дядя, как с внезапным стеснением внутри осознал Данденус, – наконец обернулся к отцу и тронул его за рукав жестом близкого друга.

– Пусть мальчик погуляет по кораблю. Здесь он найдет своих сверстников. А вас позвольте представить нашей гостье, капитану Нг. Вы увидите, что у вас много общего.

Данденус посмотрел в сторону, куда указывал Архон, и увидел стройную, темноволосую женщину, изящную, как танцовщица, в легком платье цвета пламени. Если это капитан Нг, почему она в штатском? Может быть, это что-то означает?

Куда важнее, если помнить, как строго наказывали Данденусу не отходить от отца, было то, что в глазах Кестиана отразился не гнев, а скорее беспокойство, и после секундного колебания он произнес:

– Ступай развлекись, сынок.

Данденус, расслышав в этих словах предостережение, поклонился сперва Архону, затем отцу и один спустился по лестнице с сильно бьющимся сердцем. Ненавистный Архон выделил его отца из числа других гостей, пообещав лично представить его Нг, и даже любезно вспомнил о годах, проведенных Кестианом на Флоте.

Осматривая бальный зал, чей дизайн намекал на размеры, невозможные на космической яхте, Данденус обнаружил, что вновь перебирает в памяти встречу с Архоном, анализируя роли всех участников. «Он хочет, чтобы отец стал его союзником, – подумал Данденус, а после вспомнил улыбку, ласковые слова и докончил мысль: – И я тоже».

Сойдя на последний пролет изогнутой лестницы и чувствуя себя недоступным для посторонних взглядов, Данденус наконец дал себе волю и ухмыльнулся.

«Как долго это тянется», – подумала Марго О'Рейли Нг, пригубив крепкий напиток, налитый ей безмолвным лакеем.

Вокруг звучали приглушенные, певучие голоса Дулу, приятно сплетавшиеся с мелодичным плеском фонтана.

Вечер напомнил ей ее ранние годы под опекой Нессельринов, и два-три лица даже показались ей знакомыми еще с тех времен. И хотя никого из Нессельринов не было на Аресе (Марго и не ожидала найти их здесь: у столь старинной семьи имеются свои надежные убежища), их присутствие чувствовалось:

Прежде всего – в ее беспристрастном сопровождающем. Себастьян Омилов не только знал всех и каждого – судя по непритворно почтительным улыбкам, он, несмотря на свое десятилетнее затворничество, сохранил если не положение в обществе, то его уважение.

И что лучше всего, он отражал каждую попытку Тау Шривашти, Ваннис Сефи-Картано и их гостей навести разговор на военные темы. Этому – Марго не знала, случайно или намеренно – содействовал Эренарх, который ловко оборачивал каждое высказывание Себастьяна в шутку.

Это представляло их отношения не столь уж близкими и позволяло удерживать власть над разговором. И, как Нг заметила однажды по взгляду Себастьяна, отошедшего наполнить свой бокал, гностор наслаждался этим от души.

Ей стало спокойнее. Она понимала, что гностор не хотел ее сопровождать, но, прибыв на место, он занялся знакомым спортом не без удовольствия.

«Мы непременно разгадаем тайну Ура и их загадочной мощи», – подумала она, переводя взгляд на Эренарха, чье раскрасневшееся лицо и блестящие глаза выдавали признаки опьянения.

Что же все-таки случилось на Артелионе? У кого достанет отваги задать ему вопрос – и ответит ли он?

«Когда Омилов решит свою задачу, я надеюсь, что у нас будет правительство, способное осуществить его проект».

– Вот она, Нг. – Данденус показал сверху на женщину в огненном платье, окруженную группой Дулу, среди которых был сам Архон. – В штатском, – добавил он с вопросительными интонациями.

– Когда моей бабке не хотелось сверкать мундиром, она тоже надевала штатское, – заявила его спутница, критически прищурившись. – Она даже похожа на бабушку – так же хороша, я хочу сказать, но я ожидала, что она окажется более представительной.

Данденус моргнул, преодолевая туман выпитого и выкуренного. Его восхищала форма рук Эми. Она снова улыбнулась ему. Облако голубых, как цвет глаз, локонов обрамляло ее лицо, круглый подбородок упирался в голое плечико. Безупречная линия руки была вся на виду, и улыбка обещала многое. В Данденусе зажглось желание.

Но Эми уже снова перегнулась через балюстраду под опасным углом.

– Хочу увидеть Эренарха. Он тоже должен тут быть.

Данденус поспешно воззрился на переполненный зал. Перед глазами все плыло, а драгоценности, сверкающие на туалетах, в ушах и волосах, мешали сфокусироваться.

– Вон он, – сказала она. – Настоящий Аркад.

Данденус чуть не спросил, многих ли Аркадов она видела, но воздержался. Это было бы ребячеством: если бы она встречала кого-то из них, то выразилась бы иначе.

Вместо этого он попытался навести свое зрение на резкость. Он разглядел стройного темноволосого мужчину в голубом – вероятно, Аркада, – но взор его все время возвращался к дяде Тау, как Данденус стал называть его про себя, такому импозантному в зеленом с золотом наряде, особенно на фоне своей великолепной мозаики. Центром внимания там, внизу, тоже был Тау, а не Эренарх, как следовало бы ожидать, – Данденус ясно это видел.

Мальчик облокотился на перила рядом с Эми, не замечая, как низко перегнулся сам. Отец тоже находился в той группе. Чувствуя себя не совсем непринужденно – на это указывали скрещенные руки, – он, однако, кивал и улыбался, и Данденусу показалось, что в наклоне его головы проскальзывает гордость. Однако никакой враждебности к ненавистному шурину в нем не замечалось.

– А рядом – супруга покойного Эренарха. Я видела ее как-то раз. Приглашает Эренарха на танец. Вот бы мне набраться храбрости! А волосы у нее все еще каштановые. Фу, как скучно!

– В последний раз, когда я виделся с матерью, она сказала, что при дворе теперь моден естественный цвет.

– При дворе, – повторила Эми, и Данденус почувствовал, что ее интерес к нему обострился, когда он упомянул о матери.

«Моя мать – тоже Шривашти», – подумал он. Это как-то оправдывало его гордость великолепным дядиным кораблем. И Эми, видимо, тоже решила, что он здесь свой.

Она перегнулась еще ниже и наморщила лоб, вслушиваясь в разговоры внизу. Что она такое могла услышать? Данденуса, отуманенного выпивкой и курением, слух несколько подводил, да это и к лучшему. Он смотрел на девочку, думая, как бы отвлечь ее внимание от взрослых на себя.

– Лусор, – сказала вдруг она, отклонившись назад, и платье соскользнуло с ее плеча еще ниже. – Я уже где-то слышала это название.

– Лусор, Каэрдре IV, – автоматически произнес Данденус, назвав основные атрибуты системы и ее местоположение в его космическом октанте. – Отец заставил меня запомнить все системы Центральных Тетрад, когда меня назначили наследником, – добавил он, стремясь произвести на нее впечатление. – А что?

– Почему же тогда старик – вон тот, с большими ушами – так замер, услышав это слово?

Данденус прищурился, замечая легкие перемены в кругу взрослых. Мужчина, сопровождавший Нг, действительно притих, зато отец, к его облегчению, оживленно беседовал с Тау.

– Семья Л'Ранджа, – сказал Данденус и вспомнил: – С ними связан какой-то скандал. Теперь там управляет кто-то другой. – Посмотрев на человека с большими ушными мочками, он добавил небрежно: – Он гностор и кавалер – Врат Феникса, кажется, Омилов, из младшей ветви Зигелей.

– Странно, – проронила Эми, постукивая ногтем по зубам.

– Что странно? – Данденус в нетерпении смял несколько хрупких цветков у перил.

– Что это название так его насторожило.

Но Данденус уже утратил интерес к политике. Он нарочно смял еще несколько цветов. Ароматные лепестки полетели вниз, на плечи и волосы взрослых. Никто из них этого не замечал, и Эми хихикнула.

– Давай поспорим, кто с кем будет спать сегодня? – шепнул Данденус, придвинувшись к ней. Ее волосы пощекотали ему ухо, теплое дыхание пахло пряным дымом.

– Я могу придумать занятие поинтереснее, – шепнула она в ответ.

Желание Данденуса перешло в томление, но это было даже приятно.

Не успел он подобрать ответ, Эми отошла в сторону, прихватив с собой еще нескольких их ровесников. Данденус никого из них не знал, а Эми была ему знакома по школе. Там она держалась на расстоянии, но здесь проявила дружелюбие.

«Потому что я теперь наследник, и этот прием устраивает мой дядя».

Эта мысль не вызвала в нем разочарования. Для чего же тогда власть? Он улыбнулся про себя, слушая, как другие болтают о Садах Аши – какой, мол, там обалденный невесомый спортзал, лучше даже – тут голоса понизились до шепота, – чем в закрытой части базы, где флотская молодежь может тренироваться в свое удовольстве. Сады недавно подверглись обновлению, и кто-то – один Профет – устраивает там вечер. Надо будет пойти туда всем вместе и разведать, чтобы в знаменательную ночь занять лучшие площадки.

Данденус соглашался со всем, что предлагалось, почти не слушая. Не так уж это важно. Он наслаждался признанием сверстников и тем, как Эми переплела его пальцы со своими.

Себастьян Омилов, в последний раз поклонившись своей даме, упал на сиденье транстуба и закрыл глаза.

С уходом Марго Нг вся энергия покинула его. Он глубоко дышал, перебарывая клаустрофобию, – он знал, что это просто стресс. Тианьги транстуба производило тот же лишенный запахов, идеальный по химической композиции воздух, который можно встретить в транстубах всей Панархии. Все здесь работало как надо, и тем не менее он тосковал по Шарванну – по ночному небу над головой и холодному бризу, пахнущему землей и садом.

«Моего дома больше нет». Он прижал ладони к глазам, подавляя отчаяние.

Но оно не проходило. В ушах звучал вкрадчивый голос Архона Шривашти на этом проклятом приеме: «...незадолго до того, как Тареда Л'Ранджа и меня утвердили в правах Архонов – меня на Тимбервелле, а его на Лусоре...»

Разговор шел о памяти, и это замечание могло быть случайным, но оно вонзилось в сердце Себастьяна, как шип. Возможно, он сказал это случайно – но вряд ли. Тау знал, что Себастьян тоже был там и пил за здоровье своего лучшего друга Тареда в ночь его торжества. «Но с какой целью? Чтобы отпугнуть меня от политики? Я слишком стар для нее, Тау. Слишком стар и полностью лишен иллюзий».

Лицо Тареда упорно не желало уходить из памяти – смеющееся, лучащееся честностью и умом. Официально празднество быстро сменилось буйным весельем, как часто бывало в присутствии Илары.

Илара, Илара. Это горе никогда не пройдет, но теперь к ее вечно живому, любимому образу добавились лица его друзей. Как молоды были и он, и они, как много обещали, какие планы строили. И как много из них уже ушло из жизни.

Наома, Таред, Илара, Танри...

Капсула остановилась, и Себастьян с трудом поднялся на ноги. Он как-то сразу постарел. Старый, усталый неудачник.

Он даже своему бывшему ученику не может помочь. Когда Брендон показал нос всему правительству и сбежал с собственной Энкаинации, где после взорвалась должарская бомба, он лишил Себастьяна возможности помочь ему.

Дверь заскрипела, открываясь, а он все стоял, пытаясь вновь обрести цельность и равновесие, и глядел на огни над головой. Звезды...

Звезды. Он вспомнил о своей работе, и остатки прежней энергии зашевелились в нем. «Не такой уж я неудачник», – подумал он, сходя по пандусу к Обители. У него есть проект «Юпитер», и тайны Ура ждут разгадки. Политика – это для молодых, а вот Ур...

«Оставьте старину старикам», – с угрюмой улыбкой подумал он. Он уйдет с головой в работу и освободится от своих призраков.

9

Адмирал Трунгпа Найберг закрыл глаза, ожидая, когда первый глоток кофе произведет свое магическое действие. Тепло разошлось по телу, но так и не вызвало желанного притока энергии.

Антон Фазо, устало улыбнувшись Найбергу, прошелся по клавишам пульта.

– Это поступило ночью. Не хотелось бы портить вам завтрак, но, мне кажется, вы должны это посмотреть.

Найберг обратил глаза к пульту. На экране развевалось незнакомое знамя, красноречиво говорящее о богатстве и власти.

– Синдикат Рифтхавена, – пояснил Фазо.

Затем, без предупреждения, перед ними открылась ошеломляющая картина. Распотрошенный корабль лениво вращался в космосе на фоне скопления звезд. Похожий на кровоподтек лимб красного карлика в одном углу давал понять, что это происходит неподалеку от Рифтхавена.

Корабль, все еще раскаленный и до того исковерканный, что трудно было распознать его марку, медленно, но неотвратимо двигался к зрителю. Вскоре стали видны детали. То, что издали казалось пузырями, оказалось человеческими трупами, раздутыми от смерти в вакууме. Все они были привязаны тросом к корпусу корабля – кто за руку, кто за ногу.

У Найберга свело желудок. Кто-то очень потрудился, чтобы сделать расправу как можно более зверской.

Жуткая картина внезапно сменилась видом богатой, обшитой темными панелями комнаты. Там сидели рядом трое: похожий на дракона скелетообразный субъект с красными подпиленными зубами, оскаленными в хищной усмешке, здоровенная бабища со злорадной улыбкой, вся увешанная драгоценностями (помимо них, на ней почти ничего не было), и темноволосый старик с жестокими, холодными глазами.

– Три самых влиятельных синдика на Рифтхавене, – сказал Фазо. – Ксибл Банс, Оли Пормагат, Джеп Хуманополис.

Дракон заговорил шипящим голосом, рассчитанным на наиболее отрицательный эффект:

– Этот корабль назывался «Меч Аримана», и вела его Телиу Даймонд. Она плавает как раз около мостика.

Следом нарочито ноющим голосом высказалась Пормагат:

– Даймонд только что вернулась из рейда на Ториган, который, видимо, прошел очень успешно.

– До того успешно, – проскрипел Хуманонолис, – что она позабыла о наших новых правилах. Всякий другой, кто захочет торговать с нами, найдет их на канале Братства.

Все трое улыбнулись – зрелище было не из приятных.

– Будем рады заключить с вами сделку.

Экран погас. Найберг взглянул на Фазо, и тот поднял брови.

– Похоже, Рифтхавен крепко стоит на своем, несмотря на всеобщий хаос.

– Таков уж закон природы – дерьмо всегда сверху плавает.

Несмотря на тщательную подготовку, вечер Тате Каги не удался – по крайней мере так говорили многие, в основном нижнесторонние, утверждавшие, что прискорбный финальный эпизод был почти неизбежен, раз старый нуллер выбрал Сады Аши. Другие, в основном высокожители, вместо «прискорбный» говорили «забавный».

«Точно мальчуган разворошил палкой гнездо псандо», – сказал один из этих последних. Некоторые Дулу сочли, что это высказывание весьма дурного вкуса, – им не понравилось сравнение с трудолюбивыми насекомыми, подчиняющими свою индивидуальность коллективу.

Тате Кага, когда ему передали эту метафору, хохотнул и сказал: «Жаль, что у меня не оказалось палки побольше!»

– Тате Кага говорит, что я могу пригласить, кого захочу, – сказал Ивард.

Вийя, сидя у окна, смотрела в него. Ивард чувствовал, что она раздражена. С чего бы? Ведь ее приглашают на вечеринку чистюль – возможно, лучшую во все времена.

– Тате Кага тебе понравится. Он из чистюль, но говорит не как они. Он старый, как Бабуля Чанг, а ведь она тебе нравится. Может, даже старше. И он смешной.

– Мне надо работать.

– Но нельзя же работать все время, а я не хочу идти один. – В голосе у Иварда, как голубая молния, промелькнул какой-то сложный образ, слишком быстро, чтобы его ухватить. Ивард только понял, что это келлийский Архон, но к этому он уже как-то привык. – Эйя тоже возьмем, – сказал он. – Надо показать им хоть разок Сады Аши – им там понравится. Тате Кага так сказал.

Вийя долго молчала, совершенно не замечая того, что часовой-десантник, который обычно стоял снаружи у блока номер пять, теперь ненавязчиво поместился внутри, у самого входа. Ивард не знал, что слышит и чего не слышит Вийя, мысленно общаясь с эйя. Во всяком случае, он не собирался говорить вслух, что Марим приглашать не станет.

При мысли о Марим у него больно сжалось сердце. Он знал, что одни люди то и дело бросают других, но разве обязательно говорить о своих новых любовниках за едой, точно он, Ивард, какое-то растение?

Его нос дернулся, реагируя на запах, слишком слабый, чтобы его опознать, и голубой огонь в голове вспыхнул снова. Образ на этот раз был более понятным, и мальчик почувствовал приближение врачебной троицы келли – образы Архона всегда делались четче, когда Портус-Дартинус-Атос находились поблизости.

Потом на пороге своей комнаты появились эйя, мерцая фасеточными глазами. Ивард понял, что келли каким-то образом оповестили их о приеме – если эйя, конечно, знают, что такое прием. Они подошли к выходу и замерли там, как привидения.

– Твоя взяла, – сказала Вийя. – Пошли.

Келли присоединились к ним на остановке транстуба. Когда они все вместе вышли у Садов Аши, Вийя заколебалась, а Ивард застыл, как завороженный. То, что они увидели, было невероятно, вызывающе, великолепно и дышало тонким юмором, который Ивард, среди множества новых впечатлений, только начинал понимать и не считал принадлежностью мира Дулу.

Но Тате Кага тоже чистюля, и это его вечеринка.

Голубой огонь изобразил келлийский эквивалент смеха, дав Иварду понять, что чистюли такие же разные, как и рифтеры, и что Сады Аши – такая же часть мира чистюль, как и невозмутимая вежливость, которая у Иварда всегда связывалась с Дулу.

Парк, лежащий под искусственным ночным небом Ареса, на первый взгляд казался таким же, как любой нижнесторонний сад, защищенный гравитацией планеты. Его стройные очертания готовили ум к безупречной симметрии посыпанных гравием дорожек и мраморных лестниц, плавно и закругленно восходящих к центру сада. Но лестницы продолжали расти ввысь, изгибаясь под немыслимыми углами – то по вертикали, то вбок, то вверх тормашками, обрамляя в полном беспорядке пузырь невесомости в середине.

Это огромное сооружение представляло собой такую же путаницу дорожек, балконов, платформ и порталов, и повсюду люди, взрослые и дети, ходили, жестикулировали, пили, ели, танцевали и бегали. Их головы при этом торчали во всех направлениях. Ивард видел, как двое Дулу говорят друг с другом с двух разных лестниц, каждый вверх ногами относительно собеседника. Рядом стайка детей играла в пятнашки, прыгая с пола на стены и потолок. Ивард сообразил, что тут, наверное, должны быть гравиторы, создающие силу тяжести на разных плоскостях. Это было еще сумбурнее, чем у Бабули Чанг, где поддерживалась обычная невесомость.

Зона чистой невесомости была и здесь – в нее вел трамплин, расположенный на самом верху, под прямым углом к поверхности Ареса. На глазах у Иварда туда как раз нырнула какая-то девушка. На один болезненный миг ее уверенная грация показалась ему знакомой, но потом он разглядел, что она моложе Марим – почти его ровесница. Она присоединилась к другим, собравшимся на платформе в углу зоны.

Внезапный порыв ветра взъерошил волосы, эйя подняли головы, а следом Ивард почуял знакомый запах пряных трав и дыма.

– Тате Кага!

Нуллер остановил свой пузырь на уровне головы, ногами вниз для разнообразия.

– Хо, Яичко! Я вижу, ты привел Слухачку.

Вийя посмотрела на Тате Кагу с непроницаемым, как, всегда, лицом, но что-то в ней изменилось – запах, что ли?

– Добро пожаловать, Вийя, – произнес нуллер по-должарски. Ивард впервые услышал беззвучное придыхание на середине ее имени из чьих-то чужих уст. – Приветствую тебя от всей души. Передай это своим друзьям – инопланетянам. Желаю вам слышать только то, что необходимо.

На этот раз Ивард уверился в том, что замечание Тате Каги задело и привело в раздражение Вийю. Ее поведение этого не выдавало, но он как-то унюхал ее реакцию. Голубой огонь заплясал в голове что есть мочи, и Портус, посредине троицы келли, проухал нечто утвердительное. «Вот что значит использовать свой нос», – таков был смысл.

Транстуб позади зашипел снова, выгрузив целую кучу новоприбывших. Поздоровавшись с хозяином, они двинулись к парку. Ивард заметил, что при подходе к центральному павильону они раскололись на две группы, но не на Поллои и Дулу, как следовало бы ожидать. На Аресе Ивард научился с первого взгляда распознавать и тех и других.

Одни – должно быть, нижнесторонние – чурались немыслимой геометрии хрупкого сооружения и бродили по его периметру настороженные, с прижатыми сбоку локтями. Другие, не иначе, как высокожители, без колебаний влились в гравитационный лабиринт.

Прибыла еще одна капсула. Кроме множества Поллои, в ней приехала Верховная Фанесса. При взгляде на павильон ее, по всей видимости, затошнило.

– Ага! – Тате Кага подвел свой пузырь к ее голове, вися в нем вверх ногами. – Требуются желудочные капли, нумен?

Элоатри посмотрела вверх и засмеялась.

– Обойдется – только не надо тащить меня в это гравитационное непотребство.

– Рождены, чтобы ползать? – хмыкнул нуллер. – Надо бы вам как-нибудь полетать со мной, вот как Яичко. – Ивард покраснел.

Он не видел, как отреагировала Элоатри на это приглашение, потому что отвлекся. Прибыла новая группа, на этот раз Дулу. В середине шел человек со странными желтыми глазами. Что-то в его осанке и в том, как он двигался, напомнило Иварду Жаима, но этот был одет, как чистюля высшего пошиба, и все остальные как бы оборачивались вокруг него, точно он был солнцем, а они планетами.

Ветер, дующий от пузыря Тате Каги, слегка переменился, и новообретенное келлийское чутье подсказало Иварду, что нуллеру этот новый гость совсем не нравится. Струя другого запаха поведала ему, что это чувство обоюдное, – но не только это. Ивард учуял какую-то связь между этими двумя. Голубой огонь пульсировал внутри, шепча что-то почти внятно.

Вновь прибывший обвел Иварда равнодушным взором, и тот содрогнулся. Глаза этого человека были холодны, как смерть, но пронизывали насквозь.

Внезапно движение Вийи привлекло внимание Иварда. Она смотрела на высокого человека, которого Тате Кага называл Тау. Впрочем, нет. Она смотрела на другого, худощавого, неприметно одетого, с длинными черными волосами – он шел за левым плечом желтоглазого, как телохранитель. Ивард почувствовал, что она нервничает. Он придвинулся поближе, открыл рот и сделал глубокий вдох, успев усвоить, что от этого его нос работает лучше. И выдохнул из себя весь воздух, стремясь изгнать чужой запах. В телохранителе Тау чувствовалось что-то очень нехорошее. Келли согласно заухали.

Смерть дышит его ноздрями.

Тау наконец прошел в парк. Ивард видел по его надменной повадке, что он нижнесторонний и не одобряет фокусов с гравитацией, но не станет их избегать.

Капсула снова открылась, и стройная фигура Брендона лит-Аркада привлекла к себе всеобщее внимание. Его сопровождал Жаим. Ванн отвел Жаима в сторону, а Тате Кага подлетел к Эренарху.

– Хо-хо! Теперь мой вечер определенно удался! – Он изобразил в своем пузыре придворный поклон, вися при этом наискосок. Ивард фыркнул. Брендон улыбнулся.

– Чтобы ваши вечера удавались, мое присутствие не обязательно, Старец. И я уж верно не первый Аркад, которого вы принимаете.

– Точно, не первый! – хмыкнул Тате Кага. – Взять хоть старину Бургесса. Буйный был парень. Никогда не пропускал моих вечеров. – Тут лицо нуллера приобрело задумчивый вид. – Пока Дезриен не взял его к себе.

Ивард почувствовал, что Эренарху стало не по себе, хотя он и не подал виду.

– Я тоже не пропущу ни одного, – пообещал Брендон, оставив без внимания последнее замечание.

Слуги в ливреях тем временем выгрузили из капсулы какие-то деревянные предметы, резные и причудливо изогнутые. Ивард хотел спросить у Жаима, что это такое. Но голубой огонь вспыхнул так, что едва не ослепил Иварда, и Портус-Дартинус-Атос ринулись вперед, ухая с такой быстротой, что Ивард перестал понимать их. Эренарх приветствовал их по-келлийски, и Портус, связующая, заговорила на уни, перекрывая мелодичное блеяние двух других, которые трогали и поглаживали деревянные штуковины.

– Тринат! Поистине тройная неожиданность, Ваше Высочество. Две трети трижды трех лет пробыли мы на Аресе, но ни разу ни одного не видели.

– Он хранился в кладовой анклава. Компьютер сообщил, что в эту комнату не входили более ста лет.

– Что такое тринат? – спросил Ивард у Жаима.

– Кажется, музыкальный инструмент. Это все его части, которые еще собрать надо, – компьютер не знал, как это делается. А где Вийя? Ванн сказал, что она пошла с тобой.

Ивард первым делом посмотрел на десантника, охранявшего Вийю, но тот стоял один, терпеливо ожидая у единственного входа в парк. Вийя ушла.

– Вон она! – показал Ивард.

Жаим не стал смотреть где, зато Эренарх сразу нашел своим голубым немигающим взглядом высокую фигуру в черном, сопровождаемую эйя. Всех троих окружал невидимый пузырь, за который прочие гости опасались заступать.

Когда Тате Кага повел Эренарха к павильону. Ванн влился в толпу, думая, так ли равнодушен старый нуллер к эффекту, производимому его аттракционом, как хочет показать. Публика толкалась весьма чувствительно, подозрительно поглядывая на те части сооружения, где не было ни пола, ни потолка. Музыка отражалась от каждой плоскости, усиливая дезориентацию. Тому же способствовали деревья и кусты с виду старые, растущие под самыми головоломными углами.

В другом месте и в другое время Ванн мог бы счесть это забавным. Но его смущал слишком широкий круг приглашенных. Эренарх решил, что пойдет, несмотря на это (а может быть, как раз поэтому, по замечанию Роже). Сборище громадное, обстановка самая необычная. «Идеальное место для анонимного отравителя», – мрачно подумал Ванн.

Брендон очень скоро занял место под зоной невесомости, в хорошо освещенном, открытом пространстве. Туда вели несколько проемов, включая длинный пандус, загибающийся вверх под острым углом.

Вокруг Эренарха мигом сгруппировались сливки общества. Подошли и флотские офицеры. Некоторые, засвидетельствовав свое почтение, удалялись, но те, кто помоложе, не спешили уйти. Группа быстро росла, и скоро Брендон оказался в центре смеха и веселой болтовни – галдеж стоял такой, что почти заглушал музыку.

Ванн перехватил взгляд коммандера Фазо, наблюдающего с соседней дорожки, и произвел быстрый смотр своей команде.

(Юнцы в зоне невесомости настроены возбужденно – сказываются, видимо, нелады между высокими и низкими), – доложил Гамун. Остальные передали, что все без изменений.

Появился Найберг в сопровождении старших офицеров. Младшие по званию уступили им дорогу, и адмиральский штаб, обменявшись вежливыми приветствиями с Эренархом, проследовал дальше, предоставив штатским подольщаться сколько душе угодно. Брендон не обращал внимания на то, кто уходит, а кто приходит. Казалось, его вполне устраивает эта карусель вокруг него, и это облегчало задачу Ванна.

Подав сигнал Роже, десантник отошел в тень огромного аргана и начал обход.

Иварда тянуло в зону невесомости, как магнитом. Там, в пространстве, от размеров которого захватывало дух, с площадками, соединенными гибкими поручнями, двое-трое самых смелых самозабвенно плавали туда-сюда, отталкиваясь от опорных поверхностей. Там был даже водяной шар – он висел, как живой бриллиант, переливаясь под действием воздушных потоков.

На одной из платформ келли возились с тринатом, собирая сложные детали в изящное, органическое, напоминающее дерево целое. Инструмент гудел и позванивал, келли вторили тихим уханьем. Портус повернул шейный отросток в сторону Иварда, проблеял краткое приветствие и вернулся к своему занятию. В отдалении играла чистюльская музыка.

На других платформах собрались кучками ровесники Иварда, чистюли и простые – чистюли в шикарных вечерних нарядах, простые в шмотках поскромнее. Они не смешивались: каждую платформу занимали либо чистюли, либо простые, но и эти делились на две группы. По их телодвижениям Ивард сразу смекнул, что одни – нижнесторонние, а другие – высокожители.

Каждая кучка посматривала в сторону другой, но первого шага никто не хотел делать. Ивард вспомнил кое-что из того, что говорил ему Тате Кага в своем странном жилище на оси вращения: простые, мол, не станут лезть вперед чистюль, а чистюли побоятся оконфузиться друг перед дружкой.

Ну, рифтеров это не остановит. Но Ивард, подумав так, тут же смутился, сообразив, что здесь, в зоне невесомости, он единственный рифтер – и ничего до сих пор не сделал.

К чистюлям соваться нечего – он давно усвоил, что заговаривать с ними первым не надо, если не хочешь получить щелчок по носу. Он подался было к группе простых, но улыбка и светлые кудряшки одной из их девчонок болезненно напомнили ему бросившую его Марим.

А что, если они оттолкнут его? Или посмеются? Или просто проигнорируют?

Его всю жизнь оттирали – только сестра смягчала это, но ее больше нет. Простые ребята тем временем мало-помалу просачивались в зону невесомости и танцевали там, перелетая между площадками и поручнями с растущей свободой. Только Ивард не двигался с места.

Потом его внимание привлекла черно-белая компания, с привычной легкостью переходившая с одной плоскости на другую. Вийя – и эйя с ней. Ивард, не позволяя себе даже мысленно произнести слово «трус», последовал за ними.

Арторус Ванн бродил в толпе, наблюдая за движениями гостей и слушая обрывки разговоров. При этом он не упускал из виду павильона, следя сквозь ошеломляющую путаницу огней, углов и красок за Брендоном в оке этого людского урагана.

«Ничего себе обстановочка», – подумал он, прыгая через балюстраду на другую гравитационную плоскость, под прямым углом к прежней. Хотя такие же аттракционы существовали и в других Высоких Жилищах, только нуллер мог чувствовать себя здесь совершенно комфортно. Такие комплексы нужны, чтобы давать разрядку высокожителям, освобождая их, хотя бы на несколько часов, от суровых, но необходимых социальных рамок, характерных для онейлов. Для нижнесторонних приспособиться к таким условиям почти невозможно. И ни тем, ни другим не дано полностью овладеть всем этим.

Примерно так Ванн представлял себе пресловутую Галерею Шепотов на Монтесьело. Он бродил повсюду, безмолвный и неприметный, как тень, и чужие разговоры порой сливались в сюрреалистический, соответствующий месту поток. Это интриговало и вселяло беспокойство.

Он не сразу понял, до какой степени дезориентирующее окружение и постоянный музыкальный фон развязывает языки. Но чем дальше он отходил от центрального помоста под зоной невесомости, где сидел Брендон в толпе придворных подхалимов, шепоты становились все явственнее.

– Регентство...

– Изоляты...

– Позор...

– Артелион... Энкаинация... Регентство...

– Геенна... изоляты... самоубийственная миссия...

И снова: регентство.

Любопытно. Некоторых ораторов Ванн узнал. Эгиос Харкацуса, кажется, чаще других повторял слово «регентство», но он был не одинок, и слушатели не высказывали несогласие.

Беспрепятственная музыка заглушала разговоры, и Ванн, уже включивший до отказа усилители звука, не дерзал подходить поближе, чтобы не обнаружить себя.

«Да тут и не нужно слышать каждое слово», – подумал он, сходя по длинной, судорожно извивающейся лестнице в зал, где вел свой прием Брендон. Этих фрагментов достаточно, чтобы показать, что Брендон, имея имя и титул, не обладает даже подобием власти. И, что еще серьезнее, остатки старого правительства – по крайней мере гражданские лица – не стремятся снарядить спасательную экспедицию, чтобы освободить Панарха.

Кто же попытается взять власть? Здравый смысл указывал на Архона Шривашти, но его среди шептунов не было. Если он и показывался, то лишь в смеющейся, болтливой толпе, окружающей Брендона.

Ванн, вернувшись к помосту, ухватил отрывок шуточного состязания. Брендон начал цитировать диалог из сатирической пьесы, а леди Ваннис подхватила. В пылу словесной дуэли каждый проговаривал свою строчку все быстрее и быстрее. Закончилось это взрывом смеха и комментариями благосклонной публики. Каламбуры, завуалированные шутки, остроты струились рекой, как искристое золотое вино. Все развлекались напропалую, безразличные, по всей видимости, к шепоткам и махинациям, таящимся во мраке.

Ванн подошел к Жаиму, чье длинное лицо выражало одно лишь терпение. Рифтер, видимо, не понимал большинства шуток, да и не желал понимать. Его взор все чаще обращался к одному из выходов, словно там его ждало спасение.

Хотя он стоял всего в двух метрах позади Эренарха, казалось, что он полностью оторван от происходящего. Присутствующие тоже игнорировали его, кроме Брендона, который обращался к нему время от времени – то с улыбкой, то с просьбой принести что-нибудь вкусное со стола.

Создавалось впечатление, что Брендон делит свое внимание между всеми поровну. То же самое можно было подумать о супруге покойного Эренарха, леди Ваннис Сефи-Картано. Но Ванн был опытным наблюдателем и вскоре заметил, что ее взгляд то и дело возвращается к Брендону, оценивая его реакцию на то или это. С особым интересом она, казалось, следила за его разговорами с офицерами Флота, почти все из которых были его ровесниками, – а однажды, когда гости всколыхнулись, чтобы отведать каков-то новое блюдо, Ванн увидел, что она с задумчивым выражением на повернутом в профиль лице разглядывает Жаима.

Брендон, как и Жаим, то и дело бросал взгляды на пандус с его множеством входов и выходов. «Он скучает», – подумал Ванн. Интересно, когда он решит подтвердить слухи о себе и удалится, пьяный, но сохраняющий достоинство, опираясь на руку кого-нибудь из этих подлипал.

Ванн уловил краем глаза что-то белое, но, когда он обернулся, в дверях никого не было. Брендон поднял глаза кверху, посмотрел назад и встал.

Подойдя к Жаиму, он сказал ему что-то, вернулся на место, продолжая разговаривать с другими через плечо, и рассеянно взял в руку свой бокал.

Подлипалы восприняли это как сигнал наполнить свои, и на несколько секунд все пришло в движение. Жаим с каменной невозмутимостью пробился к Ванну и сказал:

– Он хочет уйти через час.

Ванн, удивленный, почему Брендон не воспользовался своим босуэллом, кивнул, и Жаим вернулся назад. «Ишь, как толкается», – подумал Ванн, но тут его сердце бешено забилось от притока адреналина. Стул Брендона был пуст.

Ванн быстро огляделся – Эренарх исчез бесследно. Десантник в гневе посмотрел на Жаима, удивленного и встревоженного не меньше, чем Ванн.

– Где он?

Жаим развел руками.

– Он сказал, что хочет уйти, и велел передать это тебе.

(Найдите его), приказал Ванн по босуэллу всем, кто его слышал.

– Ну пойдем же, Вийя, ты должна это видеть. – Голос Иварда, несмотря на его физиологические изменения, еще сохранял ноющие ребячьи нотки. – Ты никогда еще не видела такого невесомого спортзала. Он лучше, чем на Рифтхавене.

Он хотел взять ее за руку, но она отстранилась.

– Ладно, посмотрю, когда пойду к выходу.

– Ну почему ты не хочешь остаться? – вздохнул Ивард. – Смотри, даже эйя веселятся.

Это походило на правду: обе вертели головами, невероятным образом выворачивая шеи, и болтали на высоких тонах. Они обменивались мыслями слишком быстро, чтобы Вийя могла следовать, но она улавливала эмоциональный настрой: волнение и любопытство.

Она подумывала, не оставить ли их. Либо уйти, либо напиться: столько жизней, лиц, голосов, которых она не знает, никогда не узнает и не хочет знать, захлестывали ее волной эмоций, – а в середине, как солнечный свет на воде, сквозила знакомая метка...

– Я ухожу, – сказала Вийя. – Прямо сейчас.

Ивард посмотрел на нее блестящими, вопрошающими глазами.

– Келли думают, что тебе надо остаться.

Она промолчала.

– Ладно, – вздохнул Ивард. – Выход вон там. Только сначала посмотрим на танцы, хорошо? Мы недолго.

Они прошли в дверь и устремились вниз по длинному пандусу, стенами которому служили полы разного уровня, где толпились люди. Иварда заслонила громогласная группа простых – видимо, техников из Колпака. Потеряв его из виду, Вийя следовала за его эмоциональной меткой, но чувство внезапной пустоты заставило ее обернуться, и она увидела, что эйя тоже исчезли. Она не потеряла с ними связи, но их внимание было обращено куда-то еще.

Вийя пожала плечами. Теперь они владеют знаковой азбукой Мандериана и сумеют объяснить, что им нужно. Она не станет их ждать.

Она пробиралась сквозь толпу, избегая контактов и невольно отмечая, что никто не уступает ей дорогу, когда с ней нет эйя.

Но постепенно, несмотря на сильное эмоциональное излучение окружающих, она осознала, что кто-то идет за ней. Она ускорила шаг, уклоняясь от наиболее плотных людских скоплений, но эта стратегия, вызванная растерянностью, подвела ее, и она уперлась в тупик.

Обернувшись, она увидела, что ее преследователь – мужчина. Игра света и тени скрывала его одежду и лицо, но очертания скул и руки были знакомы. Как и слепящий фокус его эмоционального спектра.

Брендон Аркад каким-то образом избавился от своей охраны и забрел туда же, куда и Вийя. Она попыталась обойти его, проклиная зловредное стечение обстоятельств.

– Вийя, – сказал Аркад, протянув к ней руку, и она помимо воли остановилась. – Я хочу задать вам один вопрос.

Ивард только у зоны невесомости спохватился, что Вийи позади нет. Зато эйя были тут как тут и молча глядели на него. Их фасеточные глазищи отражали архитектуру павильона, и без того вывихнутую, в еще более искаженном виде. В ближнем пространстве звучали манящие ритмы келлийского трината, и почти все простые танцевали под него, вернее, пытались. Им недоставало триединой синхронности.

Иварду стало тоскливо. Розыски Вийи ничего ему не дадут – даже если она придет, это ему не поможет.

Эйя тихо посовещались. Одна из них протянула руку и погладила Иварда по щеке своими длинными тонкими пальчиками.

Один-с-тремя боится многих-вместе?

Голубой огонь выдал полуосознанный образ одинокого келли, который пытается сделать что-то и не может без помощи двух других.

Эйя взглянули куда-то мимо него и отошли. Ивард тоже посмотрел туда и увидел, что на него пялят глаза несколько Дулу. Девушка в облаке голубых волос вышла вперед и спросила:

– Вы не боитесь? – Ее нежный голос с певучими дулускими интонациями вызвал странное чувство у Иварда под ложечкой. Оно еще усилилось, когда он заметил, как ловко сидит на ней платье и как хорошо цвет волос подходит к ее глазам.

– Боюсь? – повторил он, радуясь, что голос его не подвел. – А, вы про эйя? Нет, ведь я уже давно их знаю. – Он поколебался. – Я даже немного умею говорить с ними.

Парень, стоявший позади девушки, презрительно фыркнул:

– Не сомневаюсь. Весьма содержательные беседы, должно быть. – И он добавил, обращаясь к девушке с голубыми волосами: – Они, наверное, читают друг другу стихи.

Она встретила это хмуро, но другие засмеялись. Ивард почувствовал, что краснеет. Голубой огонь взмыл верх, и он вдруг понял, что привычка краснеть не должна больше его беспокоить – ведь он теперь знает, как работает его тело. Он сузил кровеносные сосуды, питающие кожу, и ощутил, как жар отступает.

Остряк прищурился, а Ивард почувствовал, что парню вдруг стало не по себе.

– Пойдемте, – сказал юный Дулу остальным. – Это всего лишь зазнавшийся Поллои из тех, что засоряют станцию. Можно найти занятие поинтереснее.

Легкий бриз и запах трав заставили Иварда посмотреть вверх. Тате Кага висел позади Дулу, не подозревавших о его присутствии. Старый нуллер подмигнул Иварду.

Тот внезапно расхохотался, наслаждаясь испугом задаваки-Дулу.

– Ну нет, я не из ваших ручных Поллои. Я рифтер. – Тате Кага завертелся колесом, ухмыляясь во весь рот. Ивард засучил рукав камзола и показал келлийскую ленту. – Я Ивард Рыжий, принятый в сообщество Архона, – он с немалым удовольствием ощутил, как усилился интерес девушки, когда он посредством свиста и уханья безошибочно произнес название родного мира келли, – раненный в бою с личной гвардией Аватара в Мандале, хаджи Дезриена... – Он остановился, чувствуя, что краска вот-вот снова зальет лицо. – И мне бы очень хотелось потанцевать с вами в невесомости.

– Мне тоже, – выдохнула она. Держа его руку в своих, она ступила на край платформы, и оба бросились в пустоту.

– Не знаю, где он, но знаю, кто может его найти, – заявил Жаим. Он посмотрел вверх, и Ванн последовал его примеру. Над ними в невесомости парила знакомая рыжеволосая фигура.

Жаим двинулся к выходу, Ванн за ним. Роже осталась на месте, а оставшаяся команда разместилась у выхода и прочих ключевых мест.

Вскоре двое охранников вышли на платформу в верхней части огромного пространства, где юнцы визжали от восторга, носясь по-воздуху.

Жаим тоже нырнул в невесомость и спланировал на одну из площадок посередине, где Ивард вел серьезный разговор с хорошенькой девушкой-Дулу. Жаим что-то сказал ему, и Ванн с любопытством увидел, как Ивард прижал ладони к глазам на долгие несколько секунд, а потом ответил. Жаим кивнул и вернулся к Ванну.

– Вон туда, – сказал он.

10

Вийя ответила Брендону не сразу, словно не расслышала его. Любой голос действительно мог затеряться среди взлетов и падений странно-манящей келлийской музыки, звучащей где-то глубоко под ними.

На дорожке мог уместиться только один человек. Вийя решительно устремилась вперед, рассчитывая на то, что Брендон по врожденной чистюльской вежливости даст ей пройти. Но он не сделал этого, а только стоял и смотрел на нее с терпеливым ожиданием на лице. Чуть ли не вплотную к нему она остановилась.

– Что еще за вопрос?

Он молчал, думая о чем-то другом. Келли перестали играть, и вокруг теперь звучала другая музыка. Вийя узнала знакомую мелодию – она бежала вверх как хроматическая гамма, колеблясь между диссонансом и гармонией, подобно детскому смеху.

КетценЛах, любимый композитор Маркхема, и Аркад, конечно, тоже его знает.

Вийя снова взглянула на Брендона и приняла выжидательную позу.

Заговорив, он снова удивил ее.

– Что за человек был Джакарр?

– Джакарр? – повторила она так, словно слышала это имя впервые. В этой обстановке, этом контексте оно действительно показалось ей незнакомым.

– Да. Ваш орудийный оператор на «Телварне», – с легким юмором пояснил Брендон.

Вийя знала, что Аркад встречался с Джакарром только раз – в короткой перестрелке, окончившейся смертью последнего, сразу же после прибытия Брендона и Осри Омилова на Дис.

Странный предмет разговора, зато достаточно безопасный. Вийя откинула голову назад, глядя мимо Аркада на головоломную паутину лестниц, ведущих в никуда. Люди отсюда казались насекомыми, бессмысленно снующими взад и вперед.

Твердый голубой взгляд Брендона был как линза знакомого эмоционального накала.

Его близость кружила голову. Нужно опять отойти назад, да побыстрее.

– Хороший стрелок, но вспыльчивый, – сказала она.

– И все? Вам больше нечего сказать о человеке, с которым вы летали восемь лет, а в последнее время командовали им?

Вены у нее на лбу пульсировали в усилиях отгородиться от него, но она все-таки чувствовала сложную смесь его реакций, среди которых преобладало сожаление. Сожаление?

Она напрягла память, вызвав малоприятное видение узкой, подозрительной физиономии Джакарра.

– Враль. Плут. Любил азартные игры. Для юмора ему требовалась мишень, жертва. Этого хватит? – В ответ последовал ничего не говорящий взгляд, и Вийя смогла отойти – словно метровый промежуток мог как-то ее защитить.

– Разве у него не было фамилии? Семьи? И никто не любил его, не называл другом?

Сожаление в Брендоне переросло в угрызения совести.

– О родных он никогда не упоминал. Дружить с ним боялись из-за злобного нрава. Что до фамилии... – Где-то далеко эйя, поймав ее собственное раскаяние, пропели у нее в голове:

Тот, кто-дарит-камень-огонь, хочет исправить зло, причиненное ушедшим.

Все это не имело смысла. Вийя постаралась взять себя в руки.

– Нет – только ругательные клички. Грейвинг одно время спала с ним – это он привел к нам ее и Рыжика. Потом она выставила его из койки. – От разговоров ее тошнило – приходилось следить за дыханием. – Ну что, хватит теперь? – спросила она снова, уже не скрывая враждебности.

Брендон стал рядом с ней, заложив руки за спину и по-прежнему загораживая ей дорогу.

– А как, по-вашему, хватит или нет? Я хочу знать хоть что-то о человеке, которого убил.

Вийя с трудом вернула мысли к неудачной попытке Джакарра захватить Дис. Перед ней замелькали картины: курьерский корабль Аркада, так эффектно разбившийся на углекислотном леднике; шок всего экипажа, когда Аркад был опознан; недолгое торжество Джакарра, попытавшегося взять Аркада и его спутников в заложники – и собравшегося убить их всех, когда его план провалился.

Вот Аркад, склонившийся над своим умирающим человеком, поворачивается и стреляет в скалу у себя над головой, – и обвал медленно, неотвратимо хоронит под собой Джакарра.

И последнее: лицо Аркада, который удерживает их всех на расстоянии, угрожая обрушить пещеру на них и на себя, если ему не дадут выслушать последние слова умирающего.

Он бы это сделал – она уже и тогда легко читала в нем. И она удерживала своих, пока охранник не умер и адреналиновый шок Аркада не преобразился в такое, что могли понять только эйя – и что напугало их.

Память, описав круг, вернула Вийю к настоящему. Нада кончать этот разговор – кончать во что бы то ни стало.

Ивард сел на краю площадки, охватив колени руками. Рядом чувствовалось тепло Эми, запах ее духов, ее тела, ее волос. Это пьянило его, вызывало восторг. Неподалеку эйя раскачивались перед келли, играющими на своем тринате, и пели тонко и визгливо, а люди – и чистюли, и простые – глядели на это с площадок и поручней, как завороженные. Ивард никогда еще не видел, чтобы эйя делали такое, а их мысли, насколько он их чувствовал, были совершенно непонятны. Спросить бы Вийю насчет этого. Но когда он попытался связаться с ней по просьбе Жаима, то ощутил черноту, от которой шарахнулся прочь.

– А что ты сделал, когда этот человек спустился к нам? – спросила Эми. – И кто такая Вийя?

– Капитан нашего корабля. Жаим думает, что Эренарх может быть с ней.

Они посмотрели в зал далеко внизу – там беспорядочно сновали Дулу, лишившись центра своего внимания.

– Должарианка? Та женщина с инопланетянами?

– Угу. Лента Архона соединяет меня с ней и с ними. Я как бы слышу их.

Эми провела пальцем по келлийской ленте на его запястье, не спеша убрать руку. Его охватила слабость.

– Это, наверное, очень странное чувство, – сказала она, склонившись к нему.

Их губы встретились, и на миг Ивард забыл обо всем. Потом площадка под ними качнулась, и Эми отодвинулась. Ивард увидел пьяные, мутные глаза парня, который недавно насмехался над ним.

– Данденус, – укоризненно сказала Эми.

Тот держался холодно, и от него разило алкоголем.

Ивард нюхнул еще раз, получше: от парня пахло обидой и недоброжелательностью. В руках он держал закупоренную бутылку игристого вина и два бокала.

Адресовав Иварду надменный смешок, он обратился к девушке:

– Рифтера у тебя еще не было, да?

Эми зарделась, и у Иварда упало сердце. Значит, вот почему она с ним? Потому что он рифтер, экзотическая игрушка? Марим использовала его, чтобы получить добычу из Мандалы. Неужели и Эми не лучше?

Но тут она посмотрела на него – не равнодушно-вежливо, как все чистюли, а с любопытством и дружелюбием, всей кожей излучая симпатию.

Коснувшись его руки, она резко обернулась к Данденусу:

– Если бы не этот рифтер и не его друзья, мы бы теперь оплакивали всех троих сыновей Панарха. – Она указала в зал под собой, где еще недавно блистал Эренарх. – Он имеет свободный доступ к Эренарху – кто из твоей кичливой семейки может сказать о себе то же самое?

– Эренарх! – фыркнул Дандемус, слегка покачиваясь. – Не такая уж он важная птица. Есть другие, которые... – И он осекся, словно поняв, что зашел слишком далеко.

Ивард медленно встал, чувствуя, что Эми на него смотрит.

– Которые что? – Он знал, что Дулу вечно носятся со своей честью и долгом; настало время показать им, что рифтеры тоже знают в этом толк и притом не тратят слов попусту.

– Если ты спрашиваешь, то ответа все равно не поймешь, – молвил Данденус и, чувствуя, что отбрил рифтера недостаточно круто, сказал девушке: – Пойдем, Эми, этот безродный засранец тебя не стоит. – Он поставил бокалы на небольшую подставку у края площадки и стал открывать бутылку. – Я принес это для нас с тобой.

Ивард внезапно сообразил, что Данденус слишком пьян и сам не понимает, что делает. Бутылка зашипела, а Ивард метнулся вперед и оттолкнул Эми в сторону.

Раздался громкий хлопок, и что-то долбануло Иварда по голове так, что искры из глаз посыпались. Боль заставила его рухнуть на колени.

– Ивард! – закричала Эми, и в глазах у него прояснилось.

– Поздно жалеть, – сказала Вийя Эренарху так жестко, как только могла. И скорее ощутила, чем увидела, его взгляд.

– Неужели вы, должарианцы, так практичны? – Пение далекого хора почти заглушало его голос, но юмор остался при нем. – А между тем ваша мифология кишит духами, как никакая другая. Хотел бы я знать, крепко ли Эсабиан спит по ночам. Анарис всегда спал плохо, хотя так и не сумел убить никого на Артелионе, как ни старался.

Задумчивый тон давал понять, что идея, руководящая им, временно ослабла.

Вийя вдохнула, выдохнула, сказала:

– Кого он хотел убить – Панарха? – В другое время эта мысль позабавила бы ее.

– Нет – с отцом он как раз неплохо ладил. Это на меня он ополчился, да с такой яростью, что я никогда не мог понять почему. На долю брата Галена тоже выпало несколько покушений – возможно, просто потому, что он оказался поблизости.

«Жаль, что ему не удалось», – злобно подумала Вийя, и эйя откликнулись издали:

Не одарить ли нам фи того, кто-дарит-камень-огонь?

НЕТ! – в панике ответила Вийя, и келли вдали подхватили:

– Нет.

От этого голова у нее закружилась еще сильнее, и стало трудно дышать. Тошнота упорно поднималась к горлу.

– Я утомил вас? – Он стоял совсем рядом, и голубые глаза, на одном уровне с ее собственными, смотрели пытливо. Она утешила себя мыслью, что чистюлям ее лицо представляется непроницаемой должарианской маской. – Вы знали Маркхема, – произнес он быстро, с обезоруживающей искренностью. – Знали уже после того, как он покинул панархистское общество. Здесь у нас насилие укрощено и проявляется большей частью в словах, тоне и жестах. Он... кого-нибудь убивал? Как он справлялся с раскаянием, когда опасность оставалась позади и время позволяло пересматривать собственные действия раз за разом?

«Смерть каждого человека умаляет и меня», – так сказал ей Маркхем после их первой встречи.

Память снова цеплялась за прецеденты, хотя уже не находила в них убежища. Параллели встреч с Аркадом и с его другом отдавали иронией. В обоих случаях была перестрелка – и оба раза из-за нее. Только Маркхем проявил тогда себя как рыцарь – спас беглянку, которая в последней отчаянной надежде обрести свободу бросилась к рифтерскому кораблю, который пришел пограбить рудник на астероиде.

Потом Маркхем расспрашивал ее, кто были эти люди и почему они преследовали ее. Когда он произнес ту фразу о смерти, она подумала, что это его собственные слова, и чуждость подобной идеи вызвала в ней интерес.

Она уже знала, что произойдет сейчас.

– «Смерть каждого человека умаляет и меня», – сказал Аркад. – Я нашел это в одной старой книге, когда был мальчишкой, и мы все спорили, что это значит, Маркхем и я, еще не понимая истинного смысла этих слов. А он...

– Да, – сказала она, отступая и отводя глаза.

Это удивило его, и в нем сформировался вопрос.

Пора нанести ответный удар. Немедленно.

– Но лишь пока необходимость выжить не брала верх над сантиментами. Он изменился, Аркад. Он перестал быть чистюлей, который знай себе философствует и предоставляет своим слугам убивать за него.

Она выпустила на волю часть своего гнева, слыша, как он окрашивает ее голос и придает остроту словам. Она знала, что люди боятся ее гнева.

Ей понадобилось время, чтобы привыкнуть к этому, но страх по крайней мере побуждал других держаться от нее на почтительном расстоянии.

Прикрываясь гневом, как щитом, она взглянула прямо в глаза Аркаду. Она стояла так близко, что слышала его дыхание, видела, как бьется пульс у него на виске, под мягкой прядью волос. Он не отвел взгляда, и зрачки его так расширились, что глаза потемнели. Все его внимание сосредоточилось на ней – этой опасности она уже подвергалась однажды. Все его эмоции сфокусировались на ней – кроме страха.

– И все-таки он не выжил, – мягко сказал Аркад.

Ивард ахнул.

Когда пенистое вино вырвалось из бутылки, Данденус по закону противодействия слетел с площадки и понесся по воздуху, как комета, оставляя за собой желтый винный хвост, прямо к водяному шару. Режущий ухо визг эйя достиг высших нот. Ему вторили испуганные вопли молодежи, которая бросалась с платформы келли куда попало. Этот звук резал Иварда как ножом. Эми закрыла голову руками и завопила.

Послышались громкие взрывы, сопровождаемые градом искр, – ультразвук повредил деликатную электронику Садов. Водяной шар искривился, а когда Данденус плюхнулся в его середину, все еще сжимая в руке опустевшую бутылку, шар разлетелся, как новая звезда, на крошечные, бешено крутящиеся бриллианты.

Внизу темными дырами разверзлись рты ничего не понимающих Дулу. В хаос вклинился вой сирены, и включилась спасательная система: из стен ударили красные лучи, подхватывая барахтающихся в пространстве людей и водворяя их в безопасное место. Ивард увидел, как Данденус едет вниз головой, с обезумевшими глазами.

Но спасательная система не могла управиться со всем сразу. Бесчисленные водяные шарики ужасающе медленно, извиваясь, как взбесившиеся слизняки, летели к далекому полу. Похожие на муравьев фигурки внизу начали разбегаться во все стороны, но было поздно. Тысячи галлонов воды затопили павильон, переворачивая столы и сгоняя в мокрые груды Дулу в элегантных нарядах.

Эйя наконец умолкли и стояли совершенно неподвижно, взъерошив свой белый мех.

Ивард оторвался от катастрофы внизу и посмотрел на Эми. Она тоже смотрела на него, широко раскрыв глаза. Потом ее рот искривился, Ивард фыркнул, и обоих одолел припадок истерического смеха. Когда же он прошел, на них накатило совсем другое, к обоюдному их удовлетворению.

«И все-таки он не выжил».

Гнев Вийи разгорелся еще сильнее.

Аркад отвел глаза на миг до того, как она приготовилась ударить, размозжить это лицо, чтобы хрустнули кости и брызнула серая жижа, чтобы эти глаза закрылись навеки.

– Вийя. – Она не сразу узнала голос Жаима. – Вийя. Пойдем-ка отсюда. Какой-то придурок повредил зону невесомости. Люди в панике, а эйя ведут себя странно. Ты сама-то в порядке?

Желчь обжигала язык, но Вийя проглотила ее, подавив тошноту.

– Иду, – сказала она. Ушла от пытливого взгляда Жаима, почувствовала, как он вздрогнул. Поток усиливался. Эйя не понимали, что происходит, их мысли резонировали страхом. Иварда обуревала головокружительная смесь эмоций: торжество, желание, сожаление, что он рассердил Вийю. Келли сочувственно маячили на заднем плане со своим невысказанным вопросом.

Ей отчаянно хотелось уйти, побыть одной. Но она не сможет быть одна, пока не покинет Арес – или не умрет.

– Иду, – повторила она. – Все в порядке.

Ванн следовал за Жаимом, опытным глазом засекая то, что впереди. Эренарх, по всей видимости, был один с должарианкой, хотя эти двое даже отдаленно не напоминали любовников. Голубые глаза Брендона смотрели рассеянно, и он выглядел доброжелательным, но настороженным. Женщина вся подобралась, как кошка, и Ванн перехватил взгляд ее черных глаз, холодный и твердый, как вулканическая порода.

– Вот, выпил лишнего и заблудился, – жалобно сказал Эренарх.

Десантник вскипел. Значит, ему стало скучной он пошел прогуляться, да? Не понимает он, что ли, чем это грозит? Совсем дурак?

– Бургесс тоже любил это дело, – послышался голос сверху. Ванн круто повернулся, схватившись за бластер, но тут же расслабился, увидев Тате Кагу в его пузыре. Нуллер подплыл к голове Брендона вверх ногами, вынудив того запрокинуть голову. – О нем много чего болтали в период его регентства, – добавил профет.

– Мы всегда славились своей печенью, – ответил Эренарх.

– На Утерянной Земле некоторые считали печень вместилищем души. А твоя где помещается?

– Что – душа? – Эренарх улыбался вполне непринужденно. – Моя печенка успешно справляется с обеими функциями: фильтрует и выводит наружу отравляющие вещества.

Ванн не переставал наблюдать за окружающими, но эта беседа все больше поглощала его внимание.

– Еще немного такой деятельности – и она окаменеет, – сказал старик. Теперь он висел прямо перед Брендоном. – Кем ты тогда будешь – человеком или памятником?

– Аванзал Палаты Феникса уставлен моими предками. Все они мраморные и вряд ли двинутся с места.

Ванн был там только раз, но перед ним сразу возникла картина этой длинной галереи в Малом Дворце Мандалы, где стояли бюсты прежних Панархов и Кириархей.

Пузырь перевернулся, и лицо Тате Каги стало трудно рассмотреть.

– На этот счет есть разные мнения.

– «Чума на все мнения, – произнес Эренарх. – Мнение можно носить налицо и наизнанку». – Ванн понял, что это цитата, но не узнал ее.

– Хо! Чума! Жизнь или смерть – скорее последнее, а?

Брендон вместо ответа низко поклонился.

Пузырь взвился вверх.

– Вашти! Хорошо. Будь осторожен, детеныш Аркадов, – проверяй каждый раз, что показываешь: лицо или изнанку. – Ветер всколыхнул одежду стоящих, и нуллер улетел так быстро, что не угнаться.

– Показывай дорогу, – сказал Брендон Ванну.

Ванн повиновался. Его гнев сменился озабоченностью. Он ничего не понял из разговора, который только что слышал, но чувствовал, что оба собеседника поняли друг друга, – видимо, они владели каким-то ключом, который ему не давался. Они даже как будто пришли к некоему решению, но он не знал к какому.

«Будем надеяться, что он решил убраться наконец из этого муравейника», – с мрачным юмором подумал Ванн, когда они двинулись по очередной извилистой лестнице.

Убийца стоял в толпе людей, ожидающих, когда высадятся последние беженцы с Артелиона, и прислушивался к разговорам. Преобладала праздничная атмосфера, и многие обсуждали достопамятную аварию, произошедшую ночью в Садах Аши.

Многие здесь, судя по всему, встречали своих близких. Никто не обращал внимания на неприметного субъекта в форме техника.

Убийца ждал терпеливо. Он не заговаривал ни с кем, и к нему никто не обращался.

Сзади послышались новые голоса. Убийца, хотя и не стал оборачиваться, узнал один из них.

«Твоя мишень – ларгист Архетипа и Ритуала, – говорил ему этот самый голос не далее как вчера. – Высокий, худой, угловатый. Если не в мантии своего колледжа, то, возможно, в трауре. Он единственный ларгист на борту курьера – ты его ни с кем не спутаешь. Удар надо нанести быстро, чтобы тебя не заметили, и чем меньше насилия ты при этом проявишь, тем лучше. Тела не трогай. Он везет нечто нужное мне, и если этого при нем не окажется, ты не выйдешь из шлюза. Если же ты справишься с задачей успешно и я получу то, что мне нужно, будут и другие задания – а вскоре, я надеюсь, и пост в новом правительстве».

Убийца улыбнулся.

Прозвенел вестник, и Фиэрин лит-Кендриан прервала свои приготовления, недоумевая, кто мог нанести ей визит в этот час. Корабль должен был вот-вот причалить.

Какая досада! Ей так важно выглядеть наилучшим образом, когда она высадится. «Если это снова пьяный Габундер, я, пожалуй, проявлю грубость».

Натянув на лицо отстраненно-вежливую маску, она открыла дверь и удивилась, увидев вместо Габундера как раз того человека, который помог ей избавиться от приставаний старого дурака.

– Ранор? – Ее удивление сменилось тревогой, когда он коснулся ее запястья с крайней серьезностью на худом лице.

– Я должен поговорить с вами. Прошу вас, эгиос.

– Я пока еще не посвящена, – ответила она машинально. Теперь она уже не добавляла: «Сначала нужно, чтобы мой брат нашелся».

Ранор тряхнул головой, как бы показывая, что это ничего не значит. Он впервые называл ее этим потенциальным титулом – впервые проявлял непочтение.

– Входите, – сказала она и заперла за ним дверь.

– Я пришел просить – вернее, умолять – вас о помощи.

– Не хотите ли присесть?

Он, будто не слыша ее, в несколько шагов дошел до стены и повернулся лицом. Одну руку он запустил в растрепанные волосы. Она заметила, как дрожат у него пальцы, и ей стало еще тревожнее.

– В чем, собственно, дело?

– Не знаю, с чего начать. Я оказался... в странном положении. – Он дышал часто и говорил невнятно, как будто слова тянули из него клещами.

– Вы ни разу не говорили, что у вас какие-то неприятности.

– Я... – Он снова прошелся по каюте, слишком быстро для такого маленького пространства. Он излучал напряжение, и Фиэрин почувствовала симптомы клаустрофобии.

– Ранор, мы сейчас причалим. Говорите, пожалуйста!

– Я думаю, вам можно довериться, – выпалил он. – Тут мои инстинкты меня еще не подводили.

Фиэрин усилием воли остановила приток крови к щекам: четырнадцать лет жизни с запятнанным именем, а потом еще и шумиха вокруг ее первого романа сделали ее чувствительной к намекам.

Но Ранор ничего не заметил.

– Можно я передам вам одну вещь? Только на время нашей высадки?

Она ожидала чего угодно – от зловещих признаний до объяснения в любви – и теперь лишь кивнула, пораженная.

– Видите ли, я думаю, что нахожусь в опасности. Но вас, конечно, не заподозрят, – быстро добавил он. – Только никому не говорите о моей просьбе. Никому, – подчеркнул он с внезапной силой, пылая темными глазами.

У Фиэрин по спине пробежал холодок. Пятнадцать лет назад какая-то опасность, под влиянием которой люди ведут себя иррационально, существовала для нее разве что в видеоснах. Но, потеряв родных, она убедилась, что за улыбкой может скрываться насилие, и смерть всегда караулит рядом.

– Почему? – спросила она.

– Потому что, – ответил он, тяжело дыша, – я никому не могу сказать – то, чему меня обучали годами, преодолеть не так легко. Но я клянусь вам, что не замышляю ничего дурного... Вот... – Он полез в потайной карман на изнанке своей мантии и достал самый обычный чип. – Если вы возьмете это у меня... я заберу это, как только сочту, что опасность миновала. Вам не нужно ничего делать или говорить.

– Но что, если...

Он снова втянул в себя воздух.

– Если со мной что-то случится? – Ранор криво улыбнулся. – Потому-то я и прошу вас взять этот чип. Если что-нибудь случится, передайте его адмиралу Найбергу. Никому больше не говорите, передайте в собственные руки... иначе вы тоже окажетесь под угрозой. – Он протянул ей чип, но рука его дрогнула от глухого толчка, сотрясшего корабль. Они причалили.

Фиэрин прикусила губу.

– Но... у меня есть связи. Один высокопоставленный Архон...

– Нет, – быстро сказал Ранор. – Найбергу или его заместителю. Вы сделаете это для меня?

– Сделаю. – Она протянула руку.

Он положил ей на ладонь чип, теплый и слегка влажный, сжал ее руку в своей и сказал:

– Пожалуйста, не просматривайте его. Ни одна система не гарантирует безопасности.

– Знаю, – улыбнулась она.

– Благодарю вас, – и поклонился низко, как подчиненный вышестоящему.

Что-то в его манерах усилило ощущение озноба. Но прежде чем Фиэрин успела что-то сказать, он отпер замок и вышел.

Ранор быстро отошел от каюты Фиэрин, придав лицу выработанное многолетней привычкой бесстрастное выражение.

Придя в собственную каюту, он опустился на койку и закрыл лицо руками.

Шок не отпускал его со дня Энкаинации Крисарха Брендона нур-Аркада, когда он видел, как бомба уничтожила всех, кто собрался в Зале Слоновой Кости посмотреть, как Брендон принесет обеты Служения, – видел и ничем не мог помочь. Брендон так и не появился, и никто не мог объяснить почему.

Позже те немногие, что избежали взрыва, негодовали на то, что телохранители Брендона не сочли нужным предупредить гостей, не говоря уж о том, чтобы их эвакуировать. Но Ранор знал, что все не так просто: согласно последнему сообщению, которое он получил до того, как вся связь отказала, вся охрана Крисарха, несшая службу в тот день, была найдена мертвой в одном из подвалов дворца.

Однако Ранор был не в силах рассуждать: вместе с титулованными гостями, охранниками и слугами погибли его подруга, Льюсер ген Альтамон с Ансонии, и их неродившийся ребенок.

Много позже высокий, мускулистый капитан Флота, пробравшийся мимо должарских орудий, чтобы подобрать последних беженцев, похвалил Ранора за самоотверженность и присутствие духа. Эта похвала привела его в растерянность. Отупевший от горя, утративший смысл жизни, он лишь по привычке успокаивал впавших в истерику людей после взрыва и вел по лабиринтам дворца тех немногих, что пошли за ним.

Должарианцы захватили планету с жестокой быстротой, и только горсточка панархистов скрывалась в убежищах там и сям, надеясь связаться с кем-нибудь за пределами Артелиона.

Ранор улетел одним из последних – он отвечал за связь. И все это время он носил при себе последнее звено, связывающее его с любимой: чип, который она снимала своей айной. Запись шла до ее последнего мгновения.

Ранор просматривал чип постоянно, несмотря на почти невыносимую боль. Он понимал, что это акт не только скорби, но и покаяния.

Он должен был быть там, с ней.

Но лишь на борту курьерского корабля кадры, снятые Люсьер, вдруг отозвались у него в голове взрывом, как бомба, убившая его любимую.

Все еще сам не свой от горя, Ранор оказался перед выбором. Уничтожить чип и позволить разгромленному правительству собраться вновь – весьма возможно, вокруг тех лиц, которые, если верить отснятому, были в сговоре с Должаром? Или сказать правду и способствовать падению этих лиц?

Оправданием его молчанию могло бы послужить сохранение остатков Тысячи Солнц, но сохранятся ли они, если даже семья Панарха каким-то образом причастна к измене? Психике Ранора была присуща склонность, а после он научился делать это на практике – сглаживать, поправлять, облегчать... прятать трещины шаткого сооружения. Социальная гармония была его призванием. С годами он отточил свой дар, налаживая отношения между высокопоставленными особами, уговаривая их и ублажая, чтобы дипломатический процесс шел красиво и без срывов.

Всякий диссонанс был для него сущим мучением. Однако его вера в систему разлетелась вместе с осколками той бомбы, и оскаленный череп хаоса, столь невообразимый до того дня, как Крисарх намеренно не явился на собственную Энкаинацию, ныне стал неоспоримым фактом.

Только личная преданность заставила его принять решение. Люсьер, новоиспеченная гражданка Тысячи Солнц, доверила это свое завещание ему – умерла, передавая ему последнюю волю. Хотя смысл его жизни умер вместе с ней, его долг позаботиться о том, чтобы ее смерть не была напрасной.

Ранор встал и побросал свои скудные пожитки в чемодан. Последним был оригинал чипа, и Ранор подумал, не сунуть ли и его туда же.

Ненужная потеря времени.

Ранор закрыл глаза и еще раз пересмотрел процесс, приведший его к решению. Он использовал долгий перелет до Ареса, чтобы обдумать последствия случившегося.

Курьерские корабли ходят в обоих направлениях. Когда пассажиры получат новости с Ареса, на Аресе услышат о них – в том числе и о ларгисте, пережившем побоище на Энкаинации. Ларгисте, чья подруга была репортером, хотя и происходила с планеты, не входящей пока в Панархию.

Люди, куда более чем он опытные в политических интригах, предположат – поймут, – что чип, лежащий сейчас у него на койке, существует.

Нужно было сделать копию и найти среди своих попутчиков такого, которому эту копию можно доверить.

В этом он был специалист. Он бродил среди пассажиров, проявляя себя хорошим слушателем, как его учили. Тот, кого он выберет, прежде всего должен быть Дулу. К этому выводу Ранор пришел очень быстро. Население станции теперь утроилось, и у Найберга забот по горло. Только Дулу сможет пробиться к нему на прием – Ранор уж внушит своему избраннику, что встреча должна происходить с глазу на глаз. Кроме того...

Только не офицер, решил Ранор. Они в большинстве своем преданны Панарху. Ранор не верил, что офицер не останется глух к его просьбе не просматривать чип, в то время как штатский, воспитанный на культе этикета и честного слова, мог воздержаться.

«Скорее всего я никогда не узнаю, предаст она меня или нет», – подумал Ранор, представив себе красивое лицо Фиэрин лит-Кендриан.

Он выбрал ее, руководствуясь инстинктом, а не логикой. Логика исключила бы ее сразу и предложила кого-то еще – хотя бы пьяного дурака Габундера. У этого мозги до того пропитались алкоголем, что он готов на все, лишь бы обеспечить себе гарантированный запас спиртного и благополучно упиться до смерти. Он потерял все: семью, дом и положение в обществе, когда должарианцы взорвали Узел в небе над Артелионом.

Молодая Кендриан за свою совсем короткую жизнь умудрилась собрать о себе множество сплетен. Имя Кендрианов оказалось запятнанным: родители Фиэрин и ведущие специалисты их концерна были убиты, а в преступлении обвинили ее брата, который сбежал к рифтерам и стал жить под вымышленным именем.

Фиэрин стала управлять семейным делом, как только смогла, но титул принять отказалась. «Мой брат не убийца», – утверждала она, хотя Ранору этого не говорила. Они с ней никогда не говорили о столь серьезных вещах. Сплетня всегда тянулась за ней, как шорох шлейфа по мраморному полу. «Я не стану устраивать Энкаинации, пока мы не узнаем правды и Джесимар не займет свое место», – заявила она. Подобный альтруизм был крайне редким явлением.

Зато другие сплетни уверяли, что она связана с Архоном Тау Шривашти, известным своими политическими махинациями.

Легкое дрожание корабля нарушило мысли Ранора: это открылся шлюз.

Дело сделано. Остается высадиться и следить по мере возможности за событиями, которым он дал ход.

Ранор взял чемодан. С его души и ума будто камень свалился. Казалось, что Люсьер где-то здесь, близко; он трепетал от нежности, идя по длинному коридору к переднему шлюзу и размышляя о бесконечности.

Фиэрин приказала пальцам не дрожать, когда содрогнулся корабль. Зажегся огонек коммуникатора, и она включила динамик.

– Корабль причалил к станции. Пассажиров просят пройти к выходу. Тем, кто нуждается в жилом помещении, следует...

Фиэрин снова выключила звук. Тау найдет ей местечко – уж в этом она не сомневалась.

Она села, изучая эффект бриллиантов, которыми украсила волосы. Из зеркала на нее глянули серебристо-серые глаза, большие и чуть раскосые, в обрамлении темных ресниц и крылатых бровей. У брата глаза такие же – они сразу привлекают внимание при кофейных лицах и иссиня-черных волосах.

Руки коснулись тугого корсажа, где под вышивкой и кружевом был спрятан чип Ранора. Фиэрин выбрала это место не без юмора – оно хорошо сочеталось с манией секретности, одолевшей беднягу.

Не сказать ли об этом Тау, не отдать ли ему чип на сохранение, пока Ранор не заберет? Ведь у Тау возможностей куда больше, чем у нее. И он обожает секреты. Прямо как мальчишка.

Вот подивится он, когда она расскажет.

А может, нет? Его реакцию предугадать трудно. По большей части он был добр к ней, а когда не был, осыпал ее после подарками; очаровательный, но совершенно непредсказуемый партнер и в постели, и вне ее. От него веяло властью и милостями. Фиэрин купалась в восхищении и зависти его друзей. Но, отдалившись от его орбиты, она стала слышать гнусные сплетни и замечать полные ненависти взгляды. Как она недавно выяснила, Тау любили далеко не все.

Эта двойственность заставила ее колебаться. Да, она любит его, но каков он – этот любимый ею человек?

«Он обещал, что использует все свои связи, чтобы найти моего брата и обелить его имя». Ну что ж, Джесимара нашли; она узнала это из компьютерной базы новостей на корабле, который ввез их на Арес со сборного пункта в системе, еще не захваченной рифтерами Эсабиана. Но согласно этой информации, брат находится в заключении.

Она вынесла свой кофр в коридор.

«Тау имеет власть освободить Джеса, и если он не лгал мне, то уже употребил эту власть. Если Джес на свободе, я поверю Тау, потому что буду знать, что он верит мне. Если Джес на свободе, я доверю Тау чип Ранора».

Она завернула за угол как раз вовремя, чтобы увидеть высокий силуэт Ранора, в числе других входящего в шлюз. И немного ускорила шаг, решив, что высадиться вместе с ним будет красивым жестом.

Она вошла в шлюз последней. От Ранора ее отделяла суетливая кучка техников, которые все время подпрыгивали, чтобы заглянуть через головы других. С расстояния нескольких метров она видела, что Ранор бледен, но спокоен. Ей хотелось добраться до него и сжать его локоть, чтобы подбодрить.

Причал кишел встречающими, которые хлынули вперед, увидев пассажиров. Сердце Фиэрин забилось сильнее, когда она разглядела в толпе ястребиное лицо Тау. Значит, он пришел, а не просто прислал Фелтона, к чему она себя готовила.

«Очень хороший знак», – радостно подумала она, высматривая рядом с ним Джеса. Вот был бы сюрприз!

Первых пассажиров уже сжимали в объятиях, и слышались радостные возгласы. Но Ранор шел один.

А вот его никто не встречает.

Фиэрин с горячим сочувствием подумала о его погибшей подруге. Сейчас он мог бы идти об руку с ней! Может, Тау и для него найдет место на своей громадной яхте?

Фиэрин заторопилась вперед, а Ранор как раз в это время дошел до толпы на пирсе.

Очередной напор человеческой массы едва не поглотил его. Фиэрин прочистила горло, чтобы позвать Ранора, но тут он дернулся и крутнулся волчком, широко раскрыв глаза.

Боль и шок, пронизавшие Фиэрин, отразились на лице Ранора. Их глаза встретились на долгое мгновение; рев толпы отошел куда-то вдаль, и время заместило ход. Казалось, что темные глаза, молят ее: «Помни, помни!»

Потом они закатились, и Ранор упал в толпу.

Раздались крики, и Фиэрин бросилась вперед. Над телом Ранора склонились. Тау использовал свою власть, чтобы оттеснить толпу назад, подошел к Ранору, длинными пальцами умело проверил пульс и просунул руку под мантию, чтобы прослушать сердце.

«Ранор был прав. Ему грозила опасность», – подумала Фиэрин, и холодок внутри сменился, ледяными торосами ужаса. Она поборола желание потрогать чип у себя за корсетом: тот, кто это сделал, может следить и за другими пассажирами – не найдется ли у ларгиста сообщник?

Тау, все еще склоненный над Ранором, поднял голову.

– Вызовите медиков, быстро, – сказал он тем, что стояли у стенного пульта, и встретился глазами с Фиэрин.

Приветливая улыбка преобразила его напряженное лицо, и он медленно распрямился, сказав другим доброхотам:

– Постерегите его, ладно? – потом протянул руку и произнес с нежностью: – Фиэрин.

Она взяла его руку в свои, чувствуя силу, таящуюся под гладкой тканью камзола.

– Этому человеку уже ничем не поможешь, – сказал Тау. – Мы здесь только мешаем.

«Бедный Ранор», – чуть было не сказала Фиэрин, но страх удержал ее. Радуясь, что можно уйти, она приноравливалась к широкому шагу Тау, и толпа расступалась перед ними.

Фиэрин вдруг стало невмоготу. Рассудительность покинула ее, и она произнесла:

– Джес на свободе?

Золотистые глаза Тау на миг сузились и тут же приобрели привычное ей выражение ласкового юмора.

– Хотел бы я ответить тебе утвердительно, дорогая. Но возникли некоторые... осложнения.

– Что за осложнения? Он не убивал наших родителей, я же тебе говорила. Он не мог.

Тау сжал ее руку в своей ровно настолько, чтобы прервать ее речь.

– Юстициалы потребуют доказательств. Пока что они утверждают, что все улики против него. Я занимаюсь этим и впредь тоже буду действовать в его пользу. Но, дитя мое, если ты будешь кричать об этом во всех коридорах, то отнюдь не облегчишь мне задачу.

Она посмотрела ему в лицо, такое красивое и такое непроницаемое. Можно ли ему доверять? Она снова увидела, как падает Ранор. Теперь ее всю жизнь будет преследовать боль и мольба в его глазах за миг до смерти.

– Хорошо, – сказала она, принудив себя улыбнуться. – Я подожду.

И чип Ранора тоже подождет.