Глава 3 Паранойя

Книжник обессиленно опустился на землю и тихо рассмеялся:

– Вот, значит, кто следил за нами. А я-то думал… Тьфу ты…

Не разделяя его веселья, Зигфрид переложил меч из руки в руку, сделал шаг вперед со словами:

– Сейчас я ее прикончу.

Крысособака зарычала, чуть пригнув голову, уставилась на воина исподлобья красными глазами-бусинами. Зверюгу ничем не испугать, смерть для нее – просто составная часть жизни, и у нее нет сомнений в том, что умереть должен ее враг.

– Не надо, – жестом остановил его Книжник. – Это же Грымза.

– Ты, что же, знаешь эту тварь? – чуть удивился вест. Остановился, продолжая разглядывать зверя.

– Знаю.

– Она не кинется?

– До сих пор не кидалась. И ты же видел – она спасла нас.

– С чего ты взял? – Зигфрид презрительно сплюнул.

– А кто разогнал этих серых уродов? Или ты видишь здесь кого-то еще?

Зигфрид промолчал. На его лице читалось сомнение.

– У нее же, или у него, уж не знаю – крысиные гены, – продолжил семинарист. – Наверное, более мелкие твари воспринимают его как доминантную особь. Ну и боятся.

– Любишь ты умными словами жонглировать, – проворчал воин, пряча меч в ножны. – Ладно, пусть живет. Но лучше ей не приближаться ко мне. У меня на этих «доминантных особей» рефлекс – убью сразу.

– Вот и хорошо, – улыбнулся Книжник.

– Надо бы найти укрытие, дух перевести, – оглядываясь по сторонам, сказал Зигфрид. Его взгляд остановился на выцветших цифрах на борту упавшего самолета. – Думаю, это старое корыто подойдет.

Подойдя ближе, он поддел мечом перекосившуюся дверь бортового люка, оказавшуюся теперь вровень с землей. Массивная дверь жалобно заскрежетала – и гулко грохнулась на асфальт. Теперь бортовой люк транспортника зиял мрачной черной дырой. Отличная нора для какой-нибудь твари. Книжник с сомнением поглядел на друга. Тот спокойно подошел к проему, положил руку на металл, прислушался. И полез внутрь. Из глубины грузового отсека донесся шорох и треск. Наружу вылетело и с глухим стуком упало на асфальт что-то грязновато-белое. Семинарист вздрогнул: это был череп какого-то клыкастого зверя. В темном провале снова показался Зигфрид.

– Порядок, – сказал он. – Все, что могло нам помешать, давно сдохло. Давай сюда!

Не без опаски парень полез внутрь. За его спиной тревожно заскулила Грымза.

– Не волнуйся и не скучай, – обернувшись, усмехнулся Книжник. – Подожди здесь. Если хочешь, конечно.

Оказавшись в большом, чуть накренившемся грузовом отсеке, он с интересом огляделся. Первое, что бросалось в глаза, – это обилие костей в полумраке под ногами. Они толстым слоем покрывали практически всю грузовую палубу.

– Здесь у них было логово, – пояснил Зигфрид.

– У кого – у них? – глядя на зубастый череп, проговорил Книжник.

– У этих монстров. Уж не знаю, как они называются. Да всех разве упомнишь? Они же постоянно меняются, потомство на предков уже не особо похоже.

– Ну, да. Мутации не прекращаются – виды то появляются, то исчезают…

– Вот и я говорю… – Зигфрид вертел в руке здоровенный череп, с любопытством изучая его. – Однако с этой стаей ловко расправились.

– И как же?

– А очень просто – дверь захлопнули – и все дела, – вест небрежно отбросил череп, указал на светлый проем двери. – Выход-то здесь один. Вот твари и передохли с голоду. А перед смертью еще и друг друга жрать начали – вон, следы от зубов на костях.

Книжник поежился, проговорил:

– И кто же их тут запер?

– А кто теперь узнает? Давно это было, вон, кости побелеть успели.

– А-а… – Книжника вдруг качнуло.

– Ты бы это, раны бы осмотрел, – оглядывая товарища, заметил Зигфрид. – А то бледный весь, еще сознание потеряешь.

– Да, точно, – проговорил Книжник.

Сбросил рюкзак на хрупкие кости. Сел и застонал, ощутив, наконец, боль в истерзанном теле. Зигфрид подошел ближе, критически оглядел его, заметил:

– Раны бы обработать. Подцепишь еще какую заразу.

– У меня в рюкзаке аптечка, – отозвался парень, подворачивая пропитанную кровью штанину. Под тканью оказался глубокий укус, из которого густо сочилась кровь. Он поморщился. – Как знал – живун-травы двойной запас захватил!

Хорошая вещь – живун-трава, и раны под ней затягиваются быстро, и дезинфицирует. Последнее – важнее всего, так как болезни в развалинах гуляют страшные. От одной заразы всю жизнь страдать будешь, умирая медленно и мучительно. От другой – сгниешь заживо, как какой-нибудь дамп. Но самое страшное – если попадется какая заразная дрянь, и притащишь ее, не заметив, в свой собственный дом. Ладно, если сам помрешь – невелика потеря. Но случались в Кремле такие эпидемии, что ставили на грань выживания целый народ. Так что к любой ране, особенно нанесенной дикими животными, надо относиться серьезно.

Тщательно обработав и перевязав раны, он поднялся на ноги. И первым отправился вперед – чтобы у веста не было сомнения в его силах. Меньше всего хотелось подвести друга, став обузой в трудном пути. А потому Книжник держался нарочито бодро, хоть и стоило это немалых усилий. Еще раз оглядевшись, Книжник кивнул в глубь отсека:

– А это что за ящик?

– Где? – Зигфрид проследил взгляд Книжника.

За грудой костей, плотно увитой побегами ядовитого плюща, просматривались очертания металлического контейнера с остатками облезшей маркировки. Друзья переглянулись. Не в их правилах проходить мимо таких находок.

– А давай посмотрим, – предложил вест.

Вдвоем они разгребли кости, подобрались к контейнеру. Вокруг валялись обрывки проржавевших тросов. Наверное, груз был закреплен и, возможно, уцелел во время падения.

– Не могу открыть, – сообщил Книжник, безрезультатно пытавшийся оттянуть защелки крышки. – Приржавело, наверное.

– Ну-ка, дай я, – Зигфрид со звоном вынул из ножен меч, сверкнувший в полумраке светящимся металлом. Даже жаром от него пахнуло.

Семинарист предусмотрительно сделал шаг в сторону. Меч веста, закаленный в Поле Смерти – не просто оружие. Это универсальный инструмент, способный одолеть большинство известных материалов. Вот и сейчас металл контейнера зашипел, соприкоснувшись с раскаленным клинком, брызнул расплавленными каплями.

– Есть, – пряча меч в ножны, сообщил воин.

Книжник мгновенно вернулся на место. Замер перед крышкой, потирая от нетерпения руки. Было и любопытно, и в то же время страшновато. Сколько народу полегло, вот так, поддавшись искушению заглянуть, куда не положено заглядывать. Если этот ящик сохранился со времен Последней Войны, хозяева вполне могли оставить в нем «привет с секретом», смертоносный сюрприз в виде мины-ловушки или баллона с ядовитым газом. Оставалось надеяться, что за последние двести лет ловушка пришла в негодность.

Семинарист зажмурился на секунду, выдохнул – и откинул крышку. Можно было ожидать увидеть что угодно, только не такое странное содержимое.

Перед ними было какое-то белое крошево. Книжник осторожно зачерпнул крошево ладонью. Это оказались очень легкие и теплые на ощупь шарики. Они были упруго-мягкими и неприятно скрипели в пальцах. Этим добром ящик был набит доверху.

– Что это такое? – недоуменно проговорил Зигфрид.

Парень напряг память, и откуда-то всплыло редкое по нынешним временам слово:

– Это пенопласт, кажется.

– Зачем он нужен?

Книжник пожал плечами:

– Вроде упаковки. Для хрупких предметов.

– Ты хочешь сказать, что транспортный самолет просто вез ящик с этим самым пенопластом?

Книжник уставился в белую кашу, произнес:

– Думаю, он вез то, что лежит в пенопласте. Что-то хрупкое.

– Или ценное, – закончил за него Зигфрид, с интересом вглядываясь в белую массу.

Не сговариваясь, они принялись вышвыривать пенопластовое крошево, пока под ним не показался металл. Какой-то непонятный, плотно сложенный механизм.

– На свету бы посмотреть, – предложил Книжник.

– А ну, взяли!

Это «нечто» оказалось кубической формы и на удивление легким, так что проблем с переноской не возникло. Протащив непонятную штуковину сквозь проем двери, положили ее на каменное крошево у борта транспортника. Теперь можно было рассмотреть ее со всех сторон. Толку, правда, от этого было мало. Единственное, что приходило на ум, – автомобиль, сплюснутый в куб гидравлическим прессом.

– Занятно, – почесывая в затылке, проговорил Книжник. Перевел взгляд на Грымзу, сидевшую совершенно по-собачьи в сторонке и наблюдавшую за странным предметом.

– Ничего занятного, – равнодушно сказал Зигфрид. – Со времен Последней Войны много хлама накопилось, во всем не разберешься. Так что оставь эту штуку и пойдем внутрь – темнеет. Надо успеть отдохнуть, чтобы с рассветом выдвинуться.

– Ага… – рассеянно отозвался Книжник. – Сейчас.

Взгляд притягивало плоское матовое пятно на верхней грани этого «мятого куба». Он интуитивно протянул руку и положил на «пятно» ладонь. Несколько секунд ничего не происходило.

И вдруг под ладонью что-то щелкнуло, и куб ощутимо завибрировал. Семинарист отдернул руку.

– Что там? – насторожился вест.

– Ожило, кажется…

Слово «ожило» подходило к происходящему как нельзя лучше. Поверхность куба пришла в движение, щели в складках от «смятого» металла начали расширяться, и стало понятно, что это не «складки» вовсе, а контуры сложного механизма, просто сложенного в компактную форму. Всего несколько секунд – и на месте куба появилось устройство, больше всего напоминавшее металлическую стрекозу. Сверкнули фасеточные глаза-объективы, задрожали тонкие «лапки»-опоры, застрекотали легкие винты в кольцевых каналах – и механизм с легкостью подпрыгнул и взмыл в высоту.

– Сбежал, – глядя в небо, сообщил Книжник Зигфриду. – Это разведывательный дрон, робот. Такие были на вооружении НАТО.

– Я и сам уже понял, что это дрон, – усмехнулся Зигфрид, провожая взглядом улетающий механизм. – Надо было его прикончить, пока не вспорхнул.

– Зачем?

– На всякий случай. Мало ли кому он теперь о нас доложит.

Книжник лишь пожал плечами на это. Кому и что он может рассказать, если противники в минувшей войне давным-давно уничтожили друг друга? Полетает какое-то время, пока реактор не истощится или что там у него – да и грохнется. Так со всей техникой происходит, которую поддерживать в новом мире просто некому.

Вяло обсудив происшествие, вернулись в грузовой отсек самолета и прислонили на место отвалившуюся дверь. Грымза норовила залезть следом, но Книжник мягко выпихнул ее сапогом: уснуть рядом с живой крысособакой он бы не смог, хоть убей. Распределили дежурства. Первым досталось вздремнуть раненому. Книжник не возражал. Да и не смог бы возразить, потому что его просто-напросто вырубило, едва он растянулся на старых костях.

Впрочем, выспаться не очень-то получилось. Ночью у него поднялась температура, трясло, как в лихорадке. Давали о себе знать укусы руинных тварей. Полночи вяло жевал снадобья, запивая драгоценной водой из небольшого запаса. Уснул только под утро.

Зато проснулся неожиданно бодрым и готовым продолжать путь.

Так и двинулись дальше.

Вслед за людьми, на почтительном расстоянии, семенила Грымза. Это отчего-то раздражало Зигфрида.

– Мне не нравится, что она идет за нами, – сообщил он. – Можешь прогнать ее?

– Я пробовал, – виновато сказал семинарист. – Но она не хочет уходить. Вроде как ручная стала.

– Ты что, гладил ее, за уши тягал?

– Н-нет.

– Какая же она тогда ручная? Знаешь ведь, что крысопса приручить нельзя.

– Так это не я приручал. Это Отшельник. Ты же в курсе – зверье его любит, вроде как понимает. И подчиняется.

– Ах, Отшельник… Ну, если Отшельник, то пускай.

Вяло переговариваясь, они продолжали продвигаться на север. Остановились на краю огромной воронки – то ли от ракеты, то ли от авиабомбы. Взрывной волной вокруг впадины прилично расчистило развалины. Вокруг места взрыва было голо и пусто, не рос даже вездесущий ядовитый плющ. В глубине же воронки буйно цвела зелень – настоящий компактный лес. Похоже, растительность там даже шевелилась, и лезть туда не было никакого желания. Грымза неожиданно ушуршала вперед, вынюхивая что-то около воронки. И тут же из этого «леса» хлестко выскочили длинные и тонкие багровые отростки, неприятно напомнившие кровеносные сосуды. «Сосуды» явно пытались дотянуться до Грымзы, но та с ловкостью увернулась от нападения и помчалась дальше. Подумалось: если она возьмет на себя функцию разведки – будет неплохо. Существо крайне чуткое и агрессивное – любого врага почует и сразу в драку полезет.

Тем временем выстрелившие из воронки отростки, разочарованно шипя, поползли обратно, в гущу аппетитной зелени.

– В обход пойдем, – констатировал Зигфрид.

Словно угадав намерения несостоявшихся жертв, в их сторону выстрелило несколько таких же хищных отростков. Книжник шарахнулся назад, споткнулся о камень, попятился. Зигфрид даже не шевельнулся – будто знал, что отростки не дотянутся, а дрожа от напряжения, опадут в каких-то полутора метрах от него. Но вест, вроде, и не заметил этого. Казалось, он погружен в какие-то тяжелые раздумья. И точно, протянув руку растянувшемуся на земле другу, он сказал:

– Кто-то продолжает следить за нами.

– Да? – поднимаясь на ноги, растерянно произнес парень. – И кто же?

– Хотел бы я знать, – прищурившись, проговорил воин. – Ненавижу, когда подкрадываются. Пусть лучше все угрозы в лицо высказывают.

Над головой раздалось знакомое стрекотание: это пролетел оживленный Книжником дрон. Сделал круг над головами спутников – и ушел куда-то за ближайшие крыши.

– Ты не его имеешь в виду? – кивнув вслед улетевшей машине, спросил Книжник.

– Не считай меня идиотом, – отрезал Зигфрид. – За нами следят люди.

Он помолчал, поправил самого себя:

– Или те, кто считает себя людьми.

Последняя фраза не понравилась Книжнику. Потому что разумными существами в последнее время мнили себя не только люди, но и такие монстры, о которых лучше не вспоминать на ночь.

– И что будем делать? – спросил Книжник.

– Идти вперед. Но следует быть внимательнее. Такое ощущение, что ОНИ нарочно заманивают нас в ловушку. Сначала мародеры-нео, потом слепые крысы, теперь эта «хищная воронка»…

– Погоди, – нахмурился Книжник. – Ловушки ведь на любом пути встречаются. Ты думаешь, это все не случайно?

– Я не верю в случайности. И – да, ловушки встречаются. Но никогда у меня не было чувства, что в них меня привели нарочно.

– Как же нас могли привести нарочно? У нас же ни проводника нет, ни заранее известного пути.

– Хотел бы я знать, – сказал Зигфрид. – Хотел бы…

После этого разговора у Книжника началось то, что называют манией преследования. За каждым углом, за каждым поворотом ему стали мерещиться неизвестные преследователи. Умом он понимал, что все не так просто, что слежка – даже если это не пустые подозрения Зигфрида – не была бы настолько явной.

Но больше всего тревожил вопрос: кто и зачем за ними следит? Это просто охота? Есть ведь на просторах Москвы любители такой забавы – те же дампы, к примеру. Или их хотят взять в плен? Тогда с какой целью? Связано ли это с целью похода? Но откуда «охотникам» стала известна эта цель?

Да и существуют ли они вообще, сами «охотники»?

Это была настоящая паранойя. К общему нервному состоянию примешивались легкая лихорадка и действие снадобий.

Впрочем, за последующие пару дней эта нервозность несколько поутихла. И без того проблем хватало: трудный переход по развороченным улицам заставлял целиком сконцентрироваться на движении. Зигфрид нарочно двигался самым неудобным и длинным путем – будто пытался обмануть придуманных им недоброжелателей. В какой-то момент Книжник стал сильно сомневаться как в их существовании, так и в способности Зигфрида адекватно воспринимать действительность.

Путь все больше напоминал затянувшуюся полосу препятствий на кремлевском полигоне для ратников. Ему что, Зиг – прирожденный воин, закаленный, как и его меч, в Поле Смерти. Соперничать с ним могут только такие же, с пеленок взращиваемые ратники Кремля, у которых, между прочим, имеется особый D-ген, превращающий человека в настоящую машину войны.

А он, Книжник, – хилый задохлик, книжный червь, вообразивший, что может тягаться в выносливости и ловкости с настоящими воинами. В минуту слабости он даже сетовал на самого себя: чего это он полез на эти галеры? Ведь предлагали ему самую важную, самую «престижную» из всех должностей Кремля – сан Хранителя Памяти. Сан дарит всеобщее уважение и не требует никакого напряжения сил. Знай живи и радуйся, да занимайся любимым делом. Беда только в том, что любимым делом он выбрал себе суровый и неблагодарный путь.

Путь воина.

– Куда мы лезем сквозь эти дебри? – задыхаясь, бормотал Книжник. Он продирался сквозь узкую щель в кирпичной стене. Впереди маячила спина Зигфрида. – Мы же так выдохнемся еще на полпути!

– Лучше устать, чем сдохнуть, – просто отвечал воин, запрыгивая на очередную груду бетонных обломков.

– Но с чего ты взял, что за нами все еще следят? – карабкаясь вслед за ним на полуобвалившуюся стену, выдохнул парень. – С каких пор ты стал таким подозрительным?

Спрыгнув со стены на противоположную сторону, Зигфрид обернулся и, критически поглядев на Книжника, сказал:

– Ты сам навязался на мою голову. Я же говорил тебе – оставайся дома.

– Но я…

– Ты должен понять: для меня это слишком важное дело, чтобы погибнуть по недосмотру или глупости, не исполнив свой долг.

Книжник рухнул под ноги приятелю, поднялся, шатаясь, принялся неловко отряхиваться. Откуда-то сбоку вынырнула Грымза и тихонько заскулила, наблюдая за страданиями «хозяина» – если она действительно считала его хозяином.

– Видишь, даже крысопес не жалуется, – усмехнулся Зигфрид.

– Я тоже не жалуюсь, – сплевывая пыль, проворчал Книжник. – Скажи только: как ты определяешь слежку? Какие признаки видишь?

– Я не вижу. Я чувствую.

– Что? – брови Книжника чуть приподнялись.

– Знаешь, что такое интуиция? Опыт плюс инстинкт – такое не объяснить словами.

– Я знаю, что такое интуиция.

– Значит, ты поймешь меня, – подытожил Зигфрид и продолжил продвижение вперед.

В этом был он весь: минимум слов – максимум действия.

Не теряя темпа, они пересекли Садовое Кольцо: пост на переходе контролировали маркитанты, с которыми у Зигфрида были натянутые отношения. Но это был незнакомый клан, и обошлось без стычек. Пришлось просто расстаться с парой сверкающих золотых дисков. Маркитанты любили золото, и именно их силами поддерживалось его обращение на территории мертвого города. Впрочем, с тем же успехом можно было бы расплатиться консервами или патронами. Преимущество золота – в его компактности и универсальности. Двести лет прошло с момента краха цивилизации, но главное ее достижение продолжало жить и поддерживать хрупкие связи между оставшимися в живых.

Имя этому достижению – деньги. Величайшее изобретение человечества. То самое, что позволило достичь невероятных высот в экономике, науке, искусстве. То самое, что в итоге и погубило старый мир. Потому что любая война своей целью имеет все те же деньги.

А потому Зигфрид расставался с золотом без сожаления. Группа людей, одинаковых, как клоны, в своих черных очках и черных же плащах, вооруженных почти мистическими автоматами Калашникова, молча расступились, пропуская их. Они выглядели немыми роботами, но не смогли сдержать эмоций, когда первой в открытый проход нырнула Грымза. Реакция на крысопсов у всех одна: «огонь на поражение». И эти тоже нервно вскинули стволы, но Книжник опередил их:

– Стойте! Это с нами.

Маркитанты нехотя опустили оружие: спорить с платежеспособными клиентами не в их правилах. Проводив путников взглядами сквозь темные стекла, со скрипом закрыли за их спинами полосатый шлагбаум. И словно в насмешку над всеми границами прошуршал в небе над ними одичавший разведывательный дрон.


Когда они подходили к МКАД, у Книжника неожиданно открылось второе дыхание. Черт возьми, он даже начал получать удовольствие от преодоления всех этих бесконечных препятствий! Руки и ноги окрепли, а может, просто научились двигаться рациональнее, экономнее и эффективнее. Так можно было двигаться сколь угодно долго, останавливаясь лишь на короткие передышки, чтобы хлебнуть воды да погрызть немного сушеного мяса. Самое главное – окончательно выветрились из головы все сомнения, да и вообще посторонние мысли.

Что ни говори, а умственная деятельность человека – это палка о двух концах. С точки зрения выживания вида разум дает ощутимое преимущество над всеми прочими тварями этого мира. Но для конкретного человека избыток разума – скорее тяжкая ноша, чем благо. Зверь живет просто: хочет есть – жрет, хочет спать – спит, надо идти – он просто крадется, не заморачиваясь рассуждениями о смысле жизни.

Не зря ведь классик сказал, мол, «горе от ума». Умный был человек Грибоедов. Даже слишком – будто сам напророчил себе гибель. Оттого-то и растерзала его взбешенная толпа варваров – они не любят тех, кто не похож на них, на серую массу.

Книжник усмехнулся собственным мыслям: надо же, только порадовался тому, что избавился от паранойи, как снова начал выстраивать цепочку бесконечных ненужных рассуждений.

Весь этот поток сознания оборвали слова Зигфрида.

– МКАД!

Они остановились на вершине бетонного холма, образованного рухнувшей многоэтажкой. Их взгляду предстало грандиозное зрелище.

Отсюда, с высоты, открывалась перспектива, пересеченная полосой широченной дороги, плотно уставленная остовами мертвых автомобилей. Машин были сотни, тысячи – они тянулись во все стороны от колоссальной развязки, что сплела многочисленные транспортные пути в тугой запутанный узел. Удивительно, что развязка уцелела практически полностью, несмотря на то, что МКАД по обе стороны от нее была словно разрублена гигантским мечом: так прокладывали себе путь армады наступавших боевых биороботов. Правда, основной удар был нанесен с запада, отсюда, с севера, заходили сравнительно небольшие фланговые подразделения. Но даже в следах этого «вспомогательного» удара чувствовалась мощь, от осознания которой замирало сердце. Вспоминались мертвые бойцы из найденного недавно бункера – с какой же силищей им приходилось сражаться! Книжник невольно погладил нагрудный карман камуфляжной куртки – там хранился блокнот неизвестного погибшего майора.

– Можешь определить, где мы? – по-хозяйски оглядывая местность, спросил Зигфрид.

– Ну, МКАД…

– Сам вижу, что МКАД. Что это за эстакада перед нами?

– Сейчас… – Книжник закрыл глаза, пытаясь вспомнить рисунки развязок Московской Кольцевой, считанные им с древних схем.

Был такой период в его жизни, еще в Семинарии, когда он жадно изучал карты, запоминая пути и ориентиры – словно знал, что в скором времени все это пригодится в реальной обстановке. Правда, он не учел одного существенного обстоятельства: большинство старых ориентиров во время Последней Войны было уничтожено или изменено практически до неузнаваемости. Именно поэтому возникла необходимость создания новых карт, в чем все больше и больше нуждались силы возрождающегося Кремля. Именно поэтому следовало использовать любую возможность, чтобы вырваться за пределы привычного, но уже ставшего тесным, мирка.

И теперь он как будто копался в разрозненной, пыльной картотеке, пытаясь отыскать в памяти нужную информацию. Кто-то утверждал, что память человека подобна компьютеру, но отчего-то собственную память семинарист ассоциировал именно с такой вот архаичной картотекой. Возможно, потому что не имел серьезного опыта работы с компьютерами – в Кремле их попросту не было. А может, потому, что осязаемые картонные карточки с данными, толстые тома книг, подшивки газет и карт – все это более осязаемое, источающее запах, стареющее, а значит, более живое, чем сухая информация компьютера. Настоящее.

И от этого схема, проявившаяся в памяти, сама собой оформлялась в нечто осязаемое – в живые улицы, дома, холмы и реки. И по ним потоком шли люди, двигались машины, бурлила жизнь… И конечно же все это обрывалось убийственными вспышками и вырастающими на горизонте ядерными «грибами». И уже топтали, мяли, рвали в клочья эту воображаемую карту гусеницы танков и стальные ноги биороботов, рвались снаряды и бомбы, сжигали все на своем пути лазерные импульсы. Всюду дым, кровь, смерть.

И открывая глаза, он видел один лишь итог этого воображаемого хаоса.

Мертвый город Москва.

– Есть… – прошептал Книжник. «Картотека памяти» не подвела, и теперь он по-новому осматривал окружающее пространство. – Это развязка с Ярославским шоссе. Шоссе ведет прямиком к Софрино. Так что, считай, перед нами прямая дорога!

– Не верю я в прямые дороги, – лениво заметил Зигфрид. – Напрямик только крысы бегут. Так крыс много, а я один.

И первым стал спускаться с бетонного «холма». Книжник какое-то время продолжал любоваться открывавшимся оттуда зрелищем.

Огромная дорожная развязка напоминала кровеносный сосуд, в котором, словно закупоривший его тромб навсегда остановили свой бег потоки скоростных машин. Сколько раз он пытался представить себе эти железные ручейки и реки, когда-то заполнявшие улицы. Удивительное дело: можно было просто сесть в одну из таких машин – и всего через час-другой оказаться на противоположной стороне Москвы! Сейчас на это потребуются дни, недели, и нет гарантии, что дойдешь живым. А еще были вертолеты, на которых тот же путь преодолевали за минуты – это уже похоже на сказки про ковры-самолеты и прочие чудеса, которые для людей прошлого были обыденностью. Он не знал – горевать ли по навсегда ушедшим временам или радоваться. В старых книгах писали о больших транспортных проблемах, о бесконечных «пробках» и загрязнении воздуха.

Странные все-таки были у людей проблемы. Экологические, экономические, социальные – куча умных слов и никакой конкретики. Неужели из-за них стоило начинать войну и уничтожать этот мир? Очень хотелось спросить: ну что, решили вы свои проблемы, недалекие предки несчастных потомков? Да только ответить некому. Сгинули все. Одни – быстро, в ослепительных атомных вспышках, другие – долго и мучительно, от голода и болезней ядерной зимы.

Осторожно продвигаясь вдоль широкой полосы потрескавшегося асфальта, они приближались к развязке. Зигфрид старательно избегал двигаться по более удобной поверхности, и приходилось, спотыкаясь, брести по грудам щебня на обочине шоссе. Вест справедливо полагал, что легкие пути ведут к смерти. В этом была определенная логика. Не зря ведь хищники с древности устраивали свои засады на разведанных путях к водопою. В этом мире все – хищники, в нем не осталось места травоядным и вегетарианцам – все они давно вымерли. Хочешь жить – охоться. Или жри падаль – это уж дело вкуса. Но не надейся остаться в стороне от лихо закрученной пищевой цепочки.

Мимо проползали остовы автомобилей. Надо же, сколько их сохранилось. В других районах Москвы их и не найдешь. Большая часть застыла по направлению к выезду. Видать, пытались эвакуироваться, да встали – сначала в колоссальной пробке, а после и сдохли окончательно от электромагнитного импульса – то ли компактный ядерный заряд по соседству грохнул, то ли враг специальный генератор включил. Второе вероятнее – иначе не уцелели бы все эти хитро закрученные эстакады.

– Ой! – Книжник схватился за голову. Засмотревшись на огромный ржавый грузовик, он ударился теменем о задранный ковш застывшего на обочине экскаватора.

Зигфрид даже не обернулся. Он шел прямиком под широкую эстакаду МКАДа. Семинарист двигался следом, потирая ушибленную голову. Солнце садилось, опускаясь к эстакаде, пока не спряталось за ней окончательно.

Они вошли в тень.

И тут же Книжника окатило ледяной волной предчувствия.

– Давай не пойдем туда… – проговорил он.

Зигфрид остановился, внимательно посмотрел на него:

– Что такое?

– Не надо туда идти.

– Почему?

– Помнишь, ты говорил о предчувствии?

– И что?

– Ну вот. Это оно. Предчувствие.

Зигфрид похлопал его по плечу, всматриваясь в полумрак под бетонными сводами. Машины там теснились особенно плотно, некоторые умудрились даже взгромоздиться на крыши других. Похоже, там случилась авария – но никто даже не заметил, все продолжали в панике давить на газ и переть вперед до последнего, и воздух был наполнен облаками удушливых выхлопов, лихорадочными сигналами и воем сирен.

– У меня тоже предчувствие, – сообщил воин. – Только другого пути нет. Справа и слева завалы, там заросли хищных лиан и ядовитого плюща, еще какой-то дряни. Это единственный нормальный путь. Не бойся – проскочим!

Он ободряюще подмигнул приятелю, и Книжник неуверенно усмехнулся в ответ. Ну, раз Зиг говорит «проскочим», значит, проскочим.

Они осторожно входили под эстакаду. Это издали конструкции казались массивными, прочными, сделанными на века. Отсюда же было видно, что все это былое великолепие держится буквально «на соплях». Снизу сквозь трещины в полотне эстакад виднелось вечернее небо. Во все стороны торчали ржавые, истончившиеся металлоконструкции. Удивительно, как все это простояло столько времени и не рухнуло под собственным весом. А ведь к массе самих конструкций добавлялась еще и тяжесть сгрудившегося на них металлолома, некогда бывшего автомобилями. И вся эта масса была теперь над головой двух человеческих существ, хрупких сгустков живой плоти, казавшихся жалкими слизняками, вздумавшими прогуляться по стройке.

– Хватит вверх таращиться, – одернул его Зигфрид. – Давай быстрее проскочим это место – снаружи полюбуешься.

Быстро проскочить не вышло. Что-то над головой заскрипело истошно, заскрежетало. И вдруг пришло в движение.

– Назад!!! – заорал Зифрид, хватая друга за шиворот и с силой волоча за собой в обратном направлении.

Поздно: путь им отрезал рухнувший вдруг на бок грузовик с гравием. Мелкое каменное крошево брызнуло, как шрапнель – и тут же начала рушиться пирамида из наваленных одна на другую машин. Одновременно сверху стали падать куски бетона, как дождь посыпались обломки поменьше, поднялись облака цементной пыли. Что-то над головой оглушительно лопнуло – и по эстакаде пошли крупные волны, стреляющие мелкими обломками бетона. Зрелище было величественное и жуткое.

И еще показалось, что там, наверху, среди осыпающихся конструкций замерла темная человеческая фигура. Это настолько поразило Книжника, что он застыл в оцепенении. Спас его Зигфрид, буквально выдернув из-под рухнувшей балки.

– Туда!!! – Зигфрид толкал его уже в другую сторону – вперед и вправо.

Вперед – потому что другого выхода из-под рушащейся эстакады не было, вправо – потому что там, как казалось, было наиболее безопасное место – падало меньше обломков.

Вперед с ходу прорваться не удалось: с накренившегося полотна МКАДа посыпались машины. Это был настоящий дождь из ржавого металла – убийственный и непреодолимый. Единственный путь к спасению вел к основанию бокового ответвления эстакады, где она, отрываясь от поверхности земли, начинала набирать высоту. Туда и рванули, забились в самый дальний угол и замерли, наблюдая, как рушится вековая постройка.

Это было похоже на апокалипсис – по крайней мере, так казалось из тесной норы их убежища. Пространство наполнилось грохотом и ревом, земля под ногами сотрясалась, вздрагивала от ударов, все заволокло удушливой пылью. Еще через секунду пыль ударила в лицо, словно ее швыряли пригоршнями. Книжник закашлялся, пришлось прятать лицо за тканью куртки, Зигфрид просто прикрыл лицо ладонью.

Катастрофа продолжалась всего несколько секунд, но им показалось, что прошли часы. Все оборвалось единственным ударом – глухим, мощным, после которого сразу же пришла тишина.

И тьма. Полная, абсолютная тьма.

– Я что, уже умер? – зачем-то проговорил Книжник.

Наверное, чтобы просто услышать свой голос. Голос прозвучал глухо. Как в гробу. Он пошевелился и с ужасом понял, что ногу придавило что-то тяжелое. Неужто бетонная плита?!

– В таком случае, я тоже умер, и у тебя хорошая компания, – прозвучало рядом.

Тут же это «тяжелое» само собой сползло с ноги, оказавшись Зигфридом.

Книжник высвободил ногу, нервно хмыкнул:

– Ну, мы по крайней мере, живы, а это уже полдела. Осталась малость – выбраться отсюда.

– Не говори – сущая безделица.

Чиркнуло кресало, и трепещущий огонек лучины осветил тесное пространство – крохотный пузырек воздуха в мешанине железобетонного месива.

– Влипли… – озираясь, пробормотал Книжник, ощупывая треснувшую бетонную балку прямо перед собой. – Как выбираться будем?

Зигфрид не ответил. Он навалился на мощный железный профиль, поддерживавший боковую плиту. Тут же заскрежетало, что-то оглушительно лопнуло, и плита просела еще сильнее.

– На соплях все держится, – оглядывая свод из-под полуприкрытых век, сообщил Зигфрид. – Даже если я мечом попытаюсь путь проложить – все это рухнет нам на голову.

Теперь промолчал Книжник. Вспомнился вдруг тот человек на вершине эстакады. Или ему только показалось?

– Ты видел его? – тихонько спросил он.

– Кого?

– Незнакомца. Мне показалось, он наблюдал за катастрофой.

Зигфрид стремительно поглядел на него, в глазах сверкнуло отражение огонька лучины. Сказал:

– Вот как? Значит, мне не почудилось.

– И что это означает?

– Что нас все-таки заманили в ловушку, – Зигфрид сплюнул. – Надеюсь, они думают, что мы погибли.

– Почему?

– Потому что выбраться живыми нам не дадут. Не для того затевался весь этот спектакль с масштабными декорациями. А может… – воин запнулся, странно поглядел на друга. – Может, они и сейчас продолжают наблюдать за нами.

Книжник ощутил мерзкую волну страха, поднимавшуюся откуда-то от желудка. Паранойя возвращалась – и сейчас от нее уже некуда было ни спрятаться, ни скрыться.

– Что будем делать? – сдавленно проговорил Книжник.

– Главное – не паниковать, – вест зевнул. – Раз уж у нас появилось свободное время – нужно его использовать, чтобы отдохнуть и подумать. На свежую голову ведь лучше думается, верно?

Книжник тупо наблюдал, с какой основательностью Зигфрид устраивался у покосившейся опоры, с каким удовольствием потянулся и улегся, сунув под голову вещмешок, положив руку под голову и с прищуром уставившись вверх, словно там было летнее звездное небо, а не треснувшая бетонная плита, готовая в любую минуту превратить тебя в кровавое месиво. Не прошло и минуты, как воин заснул здоровым и крепким сном.

Семинаристу оставалось лишь завидовать: у него не такие крепкие нервы. Чтобы успокоиться, он поднял уголек от сгоревшей лучины и принялся бездумно выводить на бетонной плите какие-то рисунки. Глянул на собственные художества – и содрогнулся.

Сам того не желая, он изобразил мост и человека на нем. А вместо себя и Зигфрида – какие-то невнятные холмики с крестами. Что это такое, черт возьми? Могилы? Уж не кличет ли он сам на себя беду? А что это за огромный глаз, повисший надо всем? Символ неведомого нечто, что продолжает следить за ними, даже заживо погребенными в бетонном крошеве?

Книжник помотал головой. Проклятая паранойя – чем больше от нее бежишь, тем крепче она тебя хватает. И уже каким-то изощренным мазохистским удовольствием становится это рисование на стене, извлекающее наружу потаенные страхи. Он знал за собой эту слабость – царапать на бересте всякую чушь – это его успокаивало. Был бы он, скажем, прирожденным воином – таких проблем бы не было. Потому что разум ратника прост и ясен. А тот, кто строит из себя интеллектуала, всегда будет уязвим перед слабостями и страхами. Потому что природу не обманешь: коли она что-то дает тебе – то непременно что-то заберет взамен.

Вскоре он ощутил, что и рисунки не отвлекают от навязчивых мыслей – о том, что они, по сути, в западне, выбраться из которой практически невозможно. При мысли об этом сбивалось дыхание. Глупо было бы задохнуться не от недостатка кислорода, а от собственного страха.

Книжник сжал зубы. Что он переживает, как баба? Попадали люди и в более серьезные ситуации, когда действительно не было никакого выхода, но нужно было продолжать выполнять поставленную задачу – потому что так велит твой долг.

Рука сама нашарила в кармане потрепанную записную книжку в задубевшем переплете, «украшенном» дырой от пули. Пальцы погладили обложку. Вот человек был: знал, что гибель неизбежна, но продолжал до последнего тщательно записывать то, что считал важным.

Его вдруг пробрала дрожь от странной мысли: ведь погибший майор адресовал написанное не кому-нибудь, а ему, лично ему – единственному, кто отыскал эти записи! И, стало быть, не прервалась цепочка, связывающая воедино поколения защитников родной земли. И вот он сам, как тот погибший майор, загнан в угол, и единственное, что может сделать – передать эту цепочку следующему – тому, кто найдет этот блокнот!

Эта мысль придала Книжнику сил. Он пролистал дневник почти до конца. Записи обрывались темно-бурым пятном на странице. Следующая была чистая – если не считать отпечатка того же кровавого пятна.

У него не было ни карандаша, ни ручки – бумаги в Кремле не производят, а на бересте пишут острыми стилосами. Так что пришлось заново изобретать перо. Не особо выдумывая, он соскреб сажу со сгоревшей лучины, густо плюнул и замесил некое подобие чернил. В эту жижу и обмакнул стилос.

«Тому, кто найдет эти записи…»

Выводить буквы на бумаге железным острием было не просто. Он достал нож, разделил лучину на щепы, заострил одну из них и сделал тонкий надрез-каналец – как у древних гусиных перьев. Дело пошло лучше.

«Мы шли в направлении Софрино. Наверно, оттуда нам угрожает неизвестный враг. Мы очень хотели добраться туда, выяснить, какую угрозу он несет. Не вышло… – подумал немного и продолжил: – Если вы читаете это – значит, мы уже мертвы. Если вам не безразлична судьба человечества – сохраните этот дневник. Ведь в нем – частица нашей общей памяти.

Если вы нашли мои записи – передайте их в Кремль, князю, от советника по прозвищу Книжник. Или в Форт у кремлевских стен, девушке по имени Хельга. Я прошу прощения у тебя, Хельга, за то, что, уходя, не попрощался. Но ты поймешь меня…»

Он перестал писать, поняв вдруг, что изводит бумагу на какие-то сентиментальные глупости. Тот, кто вел этот дневник до него, писал только конкретные факты – именно поэтому его записи настолько ценны. Надо брать пример с погибшего майора.

Прикусив губу, Книжник вывел:

«Нас завалило – обрушился мост. Есть подозрение, что это чей-то злой умысел. А значит, Зигфрид прав: за нами следят. Если удастся выбраться – продолжим путь в направлении Софрино…»

Книжник перелистал несколько страниц назад – хотелось еще раз перечитать то место, где майор писал про этот населенный пункт. Но насторожился: почудился какой-то новый звук. Первой мыслью было: сдвинулись плиты над головой, и сейчас все рухнет, добив их окончательно.

Нет, на скрежет бетона непохоже. Похоже на то, что кто-то роет землю. Неужто неизвестный решил убедиться, что они мертвы? Или хочет добить их? Книжник с беспокойством прислушивался: звук явно приближался. Стало не по себе.

– Зиг! – сдавленным голосом позвал он. – Ты слышишь?

Вест не шелохнулся. Парень бросился к нему, принялся трясти товарища, бормоча:

– Просыпайся! Да просыпайся ты!!!

Без толку. Трудно было представить, что могучий и ловкий воин способен спать настолько крепко. Всегда казалось, что сон Зигфрида – необычайно чуток, что в момент угрозы друг проснется мгновенно и схватит меч, даже не успев открыть глаза. Так было всегда – но только не сейчас. Это роющее нечто было уже совсем близко – а Зигфрид сладко посапывал, словно у себя дома, в Форте. Черт возьми, уютно ему под этими завалами, что ли?!

Книжник отпрянул к нагромождению бетона, судорожно поднял арбалет. Щелкнул рычажком самовзвода – и электропривод с тихим гудением взвел тетиву. Щелкнул, выскочив из магазина, короткий острый болт. Оставалось прицелиться туда, откуда должен был показаться враг, – и, сжав зубы, ждать неизбежного.

Долго ждать не пришлось. Земля под противоположной, криво воткнувшейся плитой, ощутимо вспучилась раз, другой – и стала расползаться, образуя нечто, вроде земляного кратера. Семинарист, холодея, подумал: нет, это не человек. Это какая-то подземная тварь, вроде гигантской многоножки или стальной сколопендры. Последнее – совсем хреново. Сколопендру не подстрелишь с одного выстрела. Можно даже пополам ее разрубить – и обе половины просто продолжат тебя атаковать.

И оно полезло – упругими толчками, разбрасывая землю, пробиваясь на воздух, прямо к оцепеневшей жертве.

– Зиг!!! – заорал Книжник. – Да что же ты!!! Оно же убьет нас!

Зигфрид лишь заворочался в своем углу. В слабом, дрожащем свете лучины жуткое нечто полезло из земли, и Книжник, не выдержав, заорал – и выстрелил.

Его руки тряслись – и он промазал.

Очень удачно промазал. Потому что уже через пару секунд его лицо яростно облизывали шустрым языком – длинным, слюнявым, отвратительно пахнущим. Но облизывали совершенно беззлобно, с какой-то придурковатой преданностью.

– Стой! Не надо! – парень отчаянно отбивался, слыша восторженное щенячье повизгивание.

Пока до него не доперло: это же Грымза!

– А ты здесь откуда? – оттолкнув, наконец, назойливо-восторженное чудище, проговорил он. – По запаху, что ли, нашла?.. Что, не дождешься, когда сожрать нас сможешь? Так погоди – скоро мы окочуримся – побалуешься человечинкой…

Он запнулся, уставившись на черную дыру подкопа. Перевел взгляд на пугающую крысиную морду с огромными клыкорезцами, торчащими из подвижной пасти. И что-то новое разглядел в этих уставившихся на него неподвижных красных глазах.

Это страшноватое существо появилось здесь неспроста.

Оно пришло, чтобы спасти их.

Загрузка...