Красные журавли

5

Мир был невелик - звезды, корабль, отец и он сам, Алеша. Еще Алеша помнил мать, но больше по рассказам отца, чем по собственным впечатлениям. И если говорить честно, то большая стереофотография, висевшая в каюте, мало что говорила ему. Лишь иногда, заглядывая в глубину смеющихся глаз этой женщины, он испытывал щемящее чувство беспокойства. Откуда-то из глубины памяти всплывали, клубились и таяли забытые ощущения: запах ее волос, ловкие руки, мягкие губы и эти вот самые смеющиеся глаза. Долго раздумывать об этом было и некогда и страшно.

У Алеши была интересная, но очень тяжелая жизнь. Он все время учился, сколько помнил себя. Учился каждый день, по многу часов, учился всему, что знал и умел отец: готовить пищу, ремонтировать вышедшие из строя механизмы, убирать помещения, водить старбот и пользоваться скафандром, ухаживать за оранжереей, выполнять космонавигационные наблюдения, управлять ходом огромного звездного корабля. Добрая половина этих работ насквозь пронизана математикой. Отец вводил его в царство этой науки постепенно, осторожно применяясь к его детскому незрелому уму, но настойчиво, упрямо и даже фанатично. Добрый отец становился жестоким тираном, когда дело шло о решении основных задач космонавигации. И сколько слез было пролито Алешей тайком!

Отец старался как только мог скрасить трудную, недетскую Алешкину жизнь. Они вместе читали книги, смотрели фильмы, слушали музыку, в перерывах между занятиями занимались акробатикой и борьбой. Каждый день по меньшей мере час проводили в космосе, то совершая дальние прогулки на старботе, то затевая игры возле самого корабля, то просто отдыхая в безмолвии звездного океана. Это были лучшие часы в жизни Алеши!

Отец часто рассказывал ему удивительные вещи. Правда, о них можно было прочитать и в книгах, но одно дело книги, ведь бывают и книги-сказки, а другое дело отец. Всегда можно было разобраться, говорит он правду или шутит. Показывая Алеше на самую яркую звезду небосвода, отец говорил:

- Запоминай, Алеша. Через полтора года, когда тебе исполнится тринадцать лет, эта звезда превратится в самое настоящее солнце. А солнце - это чудо, Алеша! Это тепло, это жизнь. Это такой радостный свет, что глазам больно, а душе сладко. Глянешь - и отвернешься сразу.

- Как при термоядерной реакции? - уточнял Алеша.

Отец смеялся и кружил его вокруг себя.

- Малыш! Солнце и есть термоядерная реакция в космическом масштабе.

- Что же тут хорошего, - недоумевал Алеша, - глазам больно! И ходить при этом солнце, наверное, надо в скафандре, чтобы не заболеть лучевой болезнью.

Отец как-то непонятно смотрел на него и вздыхал:

- Нет, Алеша. Скафандр тебе не понадобится. Солнце ласковое, нежное, как струи теплого душа.

Алеша хмурил брови, стараясь представить себе ласковый и нежный огненный шар с температурой во многие миллионы градусов, но у него ничего не получалось.

- Лучше всего на свете, - рассказывал отец, - это сидеть утром на берегу и смотреть, как солнце медленно всплывает из моря. Смотреть, слушать шорох волн и крики птиц.

- Это как в кинофильмах? - жадно спрашивал Алеша.

- Да, сынок.

- А это правда? Это не сказка? Разве бывает так много воздуха и воды сразу?

- Правда.

- И что небо голубое - правда? И на нем ни одной, ни единой звездочки?

- Все правда, Алеша.

- Небо и без звезд, - недоумевал мальчик, - разве это красиво?

Отец вздыхал и грустно улыбался, а почему грустно, Алеша никак не мог понять. Ведь это был такой интересный разговор!

Привычная, интересная и трудная жизнь сломалась незадолго до конца долгого пути среди звезд, вечером, когда они играли в шахматы. Раздался низкий густой сигнал тревоги, а вслед за тем безликий голос недремлющего компьютера сказал:

- Авария в отсеке ходового двигателя. Необходимы срочные меры экипажа. Повторяю, авария в отсеке ходового двигателя…

Отец вскочил, опрокинул шахматную доску, коротко бросил:

- Сиди! И ни шагу отсюда!

И выскочил из каюты.

Алеша остался с рассыпавшимися фигурами и безликим равнодушным голосом, твердившим одно и то же. А потом этот голос умолк, наступила привычная тишина, и, честное слово, будь отец рядом, Алеша решил бы, что все происшедшее ему приснилось. Но отца не было. Сжавшись в комочек в самом углу дивана, Алеша с удивлением и испугом прислушивался к громкому стуку своего сердца. До этого он никогда не слышал его, разве что в те тихие минуты, когда, уже засыпая, крепко-крепко прижимался ухом к подушке.

Отец вернулся спокойным, но каким-то рассеянным, углубленным в самого себя.

На немой вопрос Алеши он успокоительно ответил:

- Все в порядке. Но опоздай я минут на пять, мы бы остались без топлива.

Но понемногу Алеша понял, что на корабле далеко не все в порядке. И самое главное - отец стал каким-то другим. Он еще больше увеличил нагрузку занятий, а потом, вовсе устранившись от управления кораблем, заставил Алешу целую неделю вести его самостоятельно. Зато в короткие часы отдыха был необыкновенно ласков. Разглядывая как-то измученное, осунувшееся лицо сына, он тихо, словно извиняясь, сказал:

- Что поделаешь, Алеша. У нас нет с тобой другого выхода.

У него был при этом такой убитый, даже жалкий вид, что Алеша по какому-то наитию с недетскою проницательностью понял, что кроется за этими словами отца.

- Папка, - спросил он серьезно, - ты собираешься заснуть? А я останусь один?

Отец взглянул на него, отвел глаза, но ничего не ответил.

- Ты скажи мне, папка, - попросил Алеша, - я ведь уже большой. Мне двенадцать лет.

- Двенадцать лет, - повторил отец и положил руку на плечо Алеши. Пойдем, сынок.

Центральным коридором они прошли в кормовой отсек, где Алеша никогда еще не бывал. Туда вела бронированная дверь, запертая на шифрозамок, а ключ к этому замку знал только отец. Шагнув за порог этой двери, Алеша почувствовал знакомое бодрящее состояние невесомости. Алеша оказался в коридоре, только этот коридор был заметно уже центрального и освещен не привычным рассеянным светом, а отдельными плафонами. Коридор был круглого сечения, и по всей его поверхности в шахматном порядке были расположены небольшие двери, больше похожие на люки. Их было около десятка.

- Это корабельные трюмы, Алеша, - пояснил отец.

Он обнял его за плечи и, легонько оттолкнувшись, поплыл по самой середине коридора.

- Здесь хранится все важное и интересное, собранное нами на других планетах, - негромко рассказывал он, - семена удивительных, незаменимых для человека растений, зародыши животных, необычайные минералы, сверхстойкие металлы и не прочитанные пока еще книги погибшей цивилизации, - кто знает, какие они тайны хранят в себе! Все то, Алеша, ради чего с Земли и был отправлен этот корабль.

Один из люков был поменьше других, и над ним ярко горел веселый зеленый огонек. Отец ухватился за поручень, и они зависли прямо против этого люка.

- А здесь, сынок, - тихо проговорил отец, - спит экипаж нашего корабля.

- И мама здесь? - с внезапным интересом спросил Алеша.

- И мама. А зеленый огонек сигнализирует, что в этой камере все в порядке. Я ведь рассказывал тебе, Алеша, как крепко засыпают люди в космосе, только на Земле можно их разбудить.

Он помолчал и еще тише сказал:

- А теперь пришло и мое время, скоро засну и я. И тогда ты в космосе останешься один. Совсем один. Корабль и ты - больше никого. Ты не боишься?

Алеша улыбнулся.

- Нет, чего же бояться в космосе? Это ведь не планета, где полным-полно всяких страшных зверей. Но мне будет скучно, папка. Может быть, ты подождешь?

- Нельзя мне ждать, Алеша. Когда приходит час, люди засыпают, и с этим ничего не поделаешь. Ты уж потерпи, поскучай, до Земли осталось меньше года. Потерпи и, чтобы ни случилось, веди на Землю корабль. Ты теперь умеешь это делать, я знаю. Веди! Иначе все наши жертвы теряют смысл и цену! Ведь когда-нибудь придет и твой час, и ты заснешь, и все мы будем спать, спать и никогда не проснемся. Только на Земле, где голубое небо, где много-много воды и воздуха, можно разбудить нас.

Алеша перевел взгляд с лица отца на зеленый веселый огонек.

- Я доведу корабль, - негромко сказал он, хмуря брови, - я доведу его, что бы ни случилось! Ведь я очень хочу, чтобы все проснулись, особенно ты, папка.

Тяжелая отцовская рука взлохматила ему волосы.

- Дай бог, Алешка, - чудно и непонятно сказал он, глядя куда-то вдаль, поверх головы сына, - дай бог.

Тинка со страхом и восторгом смотрела на Виктора Михайловича.

- И он довел корабль?

- Довел, Тинка.

- Один?

- Один. Кто же мог ему помочь?

Тинка порывисто вздохнула и прижала ладони к раскаленным щекам.

- А когда их разбудят? Скоро он увидит отца?

В глазах Виктора Михайловича мелькнуло изумление.

- Тинка, - он даже запнулся на первом слоге, - ты разве не поняла?

Румянец медленно сбежал с лица девочки.

- Тинка, - тихо проговорил Виктор Михайлович, - ну, Тинка, ты ведь уже большая! Они не засыпали, Тинка, они умирали. Кто от болезней, кто от ран, а кто и просто неизвестно почему. Их хоронили в той камере с зеленым огоньком. Алеша ведь никогда не видел смерти, вот отец и придумал все это. Чтобы ему было легче, чтобы он не чувствовал себя таким одиноким.

Тинка затрясла головой.

- Это неправда!

Виктор Михайлович вздохнул и отвернулся к окну.

- Это неправда! - закричала Тинка ему в затылок, но она уже знала, что это правда.

- Ликвидируя аварию, отец Алеши получил смертельное лучевое поражение, - не оборачиваясь, сказал Виктор Михайлович. - Он мог бы прожить месяца два. Но как бы воспринял его мучительную смерть Алеша? И через три недели, закончив все свои дела, он сам закрыл за собой дверь с зеленым огоньком.

Он помолчал и пожал плечами:

- Кто знает? Тела погибших все время хранились и хранятся в гелиевых камерах. Может быть, когда-нибудь ученые и сумеют вернуть им жизнь. Но когда? Кто знает об этом?

Виктор Михайлович помолчал и потер ладонью лоб.

- Что ты молчишь, Тинка?

Он обернулся, Тинки в комнате уже не было.