Красноглазый вампир

Ночное страшило

Полночь! Если напрячь слух, то можно услышать жалобный карильон Вестминстера или басовитую гулкость Биг- Бена. Уличные шумы скрадываются туманом. Внутри Британского музея царит полная тишина. Даже охранники в своих тапочках, подбитых толстым фетром, производят не больше шума, чем тени.

Дэвид Бенс, главный смотритель египетского отдела, медленно подходит к часовому аппарату, который регистрирует регулярность его обходов. Он передвигает несколько рычажков, смотрит на перфорированную карточку и удовлетворенно кивает.

— Полчаса спокойствия мне обеспечены, — бормочет он. — Пройдусь по большой галерее. Там встречусь с коллегой Уиллисом. Сможем вместе выкурить по трубке и поболтать. Боже, как длинны ночные дежурства!

Он проходит по большой галерее, не обращая внимания на хранящиеся в ней сокровища искусства, равнодушный к саркофагам и их мрачным обитателям.

— Столько возни вокруг типов, умерших пару тысяч лет назад! — рассуждает мистер Бенс, любящий пофилософствовать в редкие минуты отдыха. — Неужто начальники побаиваются, что они вдруг взовьются в воздух и отправятся выпить пинту эля в соседнем пабе?

Он замечает вдали светлый глазок, которые прорезает густую тьму, и довольно ворчит. Он знает, что этот огонек исходит от трубки Уиллиса. Наконец можно немного побыть в приятной компании.

— Привет, Уиллис, — говорит он, когда его приятель выходит из тьмы. — Холодновато сегодня, не так ли?

— Трубка облегчает жизнь, — отвечает Уиллис, — особенно если она запрещена правилами. Немного джина тоже не повредит после того, как запретили его приносить.

Мистер Бенс понимает намек. Он достает из глубоких карманов плоскую бутылку с пинтой утешающего напитка.

— Твое здоровье!

— Спасибо… И твое!.. Послушай, Бенс, какдумаешь, старик будет делать обход этой ночью?

— Не думаю. Он уже позавчера свалился нам на голову около двух часов ночи. Я был в полном порядке: не курил, моя карточка была пробита с указанием точного времени, но этот бедный дурачок Саймонсон был немного… пьян, из-за пресловутой зубной боли, которая напала на него в зале маленьких статуй, где встречаются все сквозняки музея. Тогда… Что и говорить о выволочке!

— Тсс, — прошипел Уиллис, бросив обеспокоенный взгляд в темноту галереи, — мне кажется, что старик не в своей постели. Минут пять назад я видел какой-то отблеск света на лестнице, ведущей в зал Карнавона. Знаешь тот зал, куда притащили все древности, доставленные из Долины Царей, от Тут… Черт!.. Как его звать?..

— Тутанхамон…

— Вот-вот! И мы должны присматривать за всем этим! Ну, ладно… раз правительство платит, можно и присмотреть… не так ли? Но верно то, что я видел свет, как от фонаря, который держат у самого пола.

— В этот момент я не должен находиться там, — проворчал мистер Бенс. — Я должен идти по галерее, где мы сейчас встретились. Это по правилам, не так ли?

— Твоя правда!

— В таком случае, если даже кто-то хочет устроить факельное шествие в зале Карнавона, то он вне границ моей территории.

— Хорошо сказано. Хочешь набить трубку добрым голландским табаком?

— От такого предложения не отказываются, если оно сделано от самого сердца. Выпьешь еще глоток джина?

— Как вам будет угодно!

Они по очереди приложились к бутылке и крякнули от удовольствия.

— Отличный джин!

— От О’Бреди. Парень продает только хороший товар. Внезапный шум заставил их повернуться в сторону звука. Они услышали визг металлического инструмента, потом глухой удар.

— А! Это уже против всяких правил! — воскликнул мистер Бенс. — И уж точно не шум от директора, который ночью ходит тише воды, чтобы застать нас врасплох во время обходов!.. Слышишь, опять началось…

— И этот кто-то даже не прячется! — возмущенно воскликнул мистер Уиллис. — Теперь он орудует молотком. Это в зале Карнавона!

Оба охранника бросились в сторону зала.

Лучик крохотной лампы, стоящей в нише, едва освещал угол галереи. Скупой свет проникал в начинающийся дальше зал Карнавона всего на несколько ярдов, оставляя большую его часть во тьме.

Кто там? — крикнул мистер Бенс.

Молоток застучал еще проворнее. Единственный ответ, полученный охранником.

Предупреждаю, что у меня приказ стрелять!

Бенс заколебался на пороге большого темного помещения. Внутри было слишком темно! А выключатель потолочных ламп находился посреди зала рядом с оконным переплетом. Чтобы зажечь лампы, надо было пройти половину зала.

Фонарь Дэвида Бенса был тусклым, поскольку фитиль больше дымил, чем светил.

Охранник поднял его над головой. Мистер Уиллис следил за его движением в зале. Дэвида окружало слабое желтоватое гало.

Вдруг Бенс закричал:

— Сюда, Уиллис, ко мне!

Рука Бенса с тяжелым револьвером взлетела вверх, и раздался выстрел.

Мистер Уиллис бросился бежать к коллеге, когда произошло то, что, по-видимому, спасло ему жизнь: он поскользнулся.

Он растянулся на полу во весь рост, вывихнув лодыжку.

Он застонал от боли, потом ощутил острую боль в колене и в голове.

Но попытался подняться.

И смог увидеть, что творилось в зале Карнавона.

Дэвид Бенс добежал до выключателя, и на потолке вспыхнула яркая дуговая лампа, осветившая весь зал.

Мистер Уиллис едва сдержал вопль ужаса.

Между выставленными саркофагами выросло фантастическое существо.

Мистеру Уиллису показалось, что оно походило на черную и волосатую обезьяну или на одну из отвратительных мумий, с которой содрали все бинты. Быстрее молнии чудовище вскочило на плечи Дэвида Бенса. Тот завопил. Но в это мгновение боль затмила зрение мистера Уиллиса, а может быть, и страх лишил его сознания.

— Доктор, мы можем его допросить?

— Думаю, да, мистер Диксон, хотя я опасаюсь, что у него перелом основания черепа.

— Ему нанесли удар, как и второму охраннику?

— Нет! Парень очень неудачно упал. Заскользил по плитам пола, повредил колено, а головой врезался в мраморный цоколь. Нет, бедняга потерял сознание от сильнейшей боли, а вот второй…

— Убит? — коротко спросил сыщик.

— Ужасным образом! Мой коллега, медсудэксперт Мар- ден расскажет вам подробнее.

Обеспокоенный директор музея, до сих пор хранивший молчание, заговорил.

А теперь «они» убили! — пробормотал он.

Гарри Диксон удивленно глянул на чиновника.

Они стояли в кабинете директора Британского музея. Первые лучи зари постепенно затмевали люстру на потолке кабинета.

Охранник Уиллис лежал на шезлонге. Ему только что наложили повязки на голову и левую ногу. Он тяжело дышал и стонал, оставаясь в забытьи.

Посреди ночи внезапный телефонный звонок поднял сыщика с постели. Звонили из Министерства изящных искусств и умоляли тут же приехать к директору Британского музея.

Так он оказался перед удрученным чиновником, трупом и раненым охранником.

Господин директор, — сказал Гарри Диксон, — я только что услышал таинственное слово «они». Не могли бы вы дать разъяснения?

Охотно, господин Диксон, я получил разрешение министерства. С некоторых пор нас обкрадывают, несмотря на запертые двери, замки и регулярные обходы, которые я провожу лично. Ничего не помогает: нас продолжают обкрадывать! В основном кражи происходят в этом злополучном зале, где хранятся чудесные вещи, которые лорд Карнавон привез из Долины царей. Исчезли великолепные золотые украшения. И невероятной ценности папирусы.

Министерство решило не поднимать тревоги. Мы удвоили наблюдение, но решили не предупреждать охранников. Сегодня мы обратились к вам за помощью, поскольку министерство сняло запрет. Поэтому я могу с вами разговаривать.

Хм! Вечная официальная трусость, — пробормотал сыщик. — Тем временем ценные следы были, несомненно, потеряны.

Директор вскинул голову.

Вовсе нет, господин Диксон. Следы были зафиксированы, но они совершенно фантастические, нереальные! Что и вынудило начальников хранить молчание.

— Что за следы? — лаконично спросил сыщик.

Чиновник тряхнул головой и, похоже, искал слова, чтобы дать ответ.

— Так вот! — наконец заговорил он глухим голосом. — Свежие отпечатки на взломанных саркофагах, на разбитых витринах: это… Нет, такое невозможно!

— Выкладывайте! — нетерпеливо потребовал сыщик.

— Это отпечатки обезьяны, господин Диксон! Длинные обезьяньи стопы. Вот фотографии…

Он открыл ящик стола и выложил перед Диксоном несколько фотографий, какие обычно представляют службы судебной идентификации. Гарри Диксон вооружился сильной лупой, принялся их тщательно изучать, потом положил на стол и мрачно кивнул.

— Действительно, очень похоже на обезьяньи следы, — сказал он, — хотя я не знаю ни одного четверорукого, способного оставить такие следы.

Директор кивнул в знак согласия.

— То же самое сказали наши биологи. Профессор Лей- дон, наш известный анатом, пошел даже дальше, сказав, что подобный след могла оставить кисть скелета и даже больше, кисть мумии! — испуганным тоном закончил он.

— Стоп! — сказал Диксон. — Дайте мне эти фотографии…

Он вновь взялся за их изучение. После долгих минут молчания он отбросил фотографии и удивленно воскликнул:

— Слово даю, это так!

Доктор, который до сих пор молчал, не вмешиваясь в их беседу, положил ладонь на руку сыщика.

— Господин Диксон, наш раненый пришел в себя.

Гарри Диксон живо обернулся.

— Здравствуйте, господин Уиллис, — заговорил он с сердечной улыбкой, которая тут же завоевывала ему симпатию самых скромных людей. — Наконец вы вернулись в круг живых. У вас было весьма неудачное падение? Мрамор, это вам не подушка, черт подери!

— Ужасно! — пробормотал Уиллис.

Он зажмурился, и его сотрясла неукротимая дрожь.

— Дэвид Бенс умер? — с тоской спросил он.

Ему не ответили, но охранник прочел правду на лицах собравшихся вокруг него.

Ужасно! — повторил он.

Да, — ответил Гарри Диксон. — Теперь вы, мистер Уиллис, можете помочь нам отомстить за вашего несчастного коллегу.

Его убила обезьяна… быть может, мумия! — воскликнул Уиллис. — Я ее видел!

Директор вскрикнул от ужаса. Даже Гарри Диксон не смог сдержать дрожи.

Слабым голосом раненый пересказал события ночи, встречу с Дэвидом Бенсом в большой галерее, шум, поднявшийся в зале Карнавона, свое неудачное падение у дверей этого помещения и невероятное нападение, жертвой которого стал Дэвид Бенс.

Едва он закончил рассказ, как в дверь постучали и вошел доктор Торнайкрофт, судебный эксперт Скотленд-Ярда.

Сыщик сразу заметил по взволнованному лицу человека науки, что тот столкнулся с необычным случаем.

Гарри Диксон положил ладонь на руку врача.

— Несомненно, удушение, доктор?

Врач подтвердил его слова.

— Удушен ужасающей рукой, рукой нечеловеческой силы, господин Диксон. Позвонки шеи раздроблены. Даже веревка виселицы не сделает лучше! Немыслимо!

— А следы? — осведомился сыщик.

Врач провел ладонью по лбу. Он колебался с ответом.

— Я знаю, что они столь же невероятны, — подбодрил его Диксон. — Не обвиняйте себя в жестокой ошибке!

— Кисть обезьяны или кисть мумии, господин Диксон, — прошептал Торнайкрофт.

Мистер Уиллис, который расслышал слова врача, вскрикнул от ужаса и опять потерял сознание.

Пока раненого перевозили в соседнюю клинику, Гарри Диксон попросил директора собрать всех охранников.

— Без труда, — ответил чиновник. — Сейчас как раз время ночного рапорта тех, кто сменяется после ночного дежурства. Их заменяет дневной персонал.

Главный смотритель собрал всех своих подчиненных в большом холле и оглядел их.

— Где Миллер? — услышал Гарри Диксон.

— Мы его не видели, — раздались голоса.

— Кто такой Миллер? — спросил сыщик.

— Ночной охранник на постоянном посту в индийской секции, — ответил директор.

— Я послал за ним охранника Боуна, — сообщил главный охранник. — Он что-то задерживается…

Миллер не появился, но вдали послышался дикий рев. Почти тут же прибежал охранник Боун, жестикулируя как оглашенный и вращая выпученными глазами.

— Что с вами, Боун?! — воскликнул директор.

Человек, казалось, обезумел от ужаса и замешательства.

— Миллер убит! — наконец выкрикнул охранник. — Он в зале индусских идолов. На него страшно смотреть.

Эти слова вызвали восклицания ужаса и проклятий.

— На Бритиш ополчился ад! — слышалось со всех сторон. — Нас всех перережут, как мокрых куриц!

— Нас оставили без защиты!

— С нас достаточно. И так мало платят!

Ужас оборачивался всеобщим возмущением, но в дело вмешался Диксон. Он скрестил руки на груди и окинул взглядом орущую толпу.

— Вы думаете об этом в момент, когда надо отомстить за трусливо убитого товарища? — спросил он. В его голосе звучало глубокое презрение. — Еще немного, и я решил бы, что вы сейчас попросите прибавки к жалованью!

Жесткая отповедь возымела свое действие, и люди в полном составе бросились в зал индусских идолов, обратив на этот раз свою ярость против таинственного убийцы.

Этот зал был темным и находился чуть в стороне от основных помещений громадного здания. В вечном полумраке, который царил в нем и едва рассеивался в тусклом свете дня, падающем из запыленного потолочного просвета, угадывались уродливые фигуры.

Кали, устрашающая многорукая богиня, стояла напротив Ганеши, внушающим беспокойство колоссом со слоновьей головой. Повсюду расселись пузатые будды, погруженные в кровавые сны и хранящие на широких лицах циничную улыбку. На цоколе из голубого мрамора высилась огромная обезьяна с искривленной гримасой мордой. Ее глаза, выточенные из кварца, сверкали странным зеленым огнем.

У ее ног лежал труп несчастного Миллера. На него было ужасно смотреть.

На лице охранника сохранилось выражение невероятного ужаса, а налитые кровью глаза, казалось, готовы были вылезти из орбит. Из широко открытого рта торчал длинный посиневший и раздувшийся язык.

Охранники в ужасе отступили. Директор пошатнулся и едва не лишился чувств.

А Диксон уже приступил к обследованию зала.

Пусть все остаются у дверей, — приказал он. — Не сотрите следов, если они есть.

Вдруг он нагнулся и поднял с пола клочок бумаги.

— Когда здесь метут? — спросил он.

Ответил главный смотритель:

— Каждый вечер сразу после закрытия, сэр.

Кто?

— В индусском зале Пэме.

— Неряха?

Смотритель усмехнулся:

— Вовсе нет! Напротив, Пэме чуть ли не маньяк чистоты. Если позволите сказать, сэр, то скажу, что Пэме скорее потеряет сознание от ужаса, увидев на полу обрывок веревки, чем труп бедняги Миллера. Впрочем, вот он сам…

Высокий худой парень пробился через толпу служителей музея.

— Никогда и никто не упрекал меня в плохом исполнении обязанностей, — с недовольством проворчал он. — Пусть выйдет вперед, кто считает иначе. Я никого не боюсь, даже самого директора.

Гарри Диксон улыбнулся.

— Никто не собирается вас упрекать в чем-либо, друг мой, — успокоил его сыщик. — Но ошибки в природе человека. Могло случиться, что вот такой клочок бумаги спрятался от вашей метлы.

Пэме побагровел от ярости:

— Я… Оставить такое на полу!.. Ужас какой-то!.. Нет, когда я покидал зал вчера вечером, он сверкал, как зеркало.

— Быть может, обронил бедняга Миллер, — вставил директор.

Пэме энергично тряхнул головой:

— Готов поклясться, что нет, господин директор. Я безгранично уважал мистера Миллера. Это был честный и любящий чистоту человек. Он уважал мой труд и не позволял себе оставлять на полу моего зала даже крошку табака… Нет, нет, я знаю, что говорю. Этот газетный обрывок бросил убийца. Надо быть настоящим бандитом, чтобы бросать сор на столь тщательно выметенный пол! Надеюсь, его схватят, и я смогу свидетельствовать против него, чтобы его повесили.

— К тому же, — вмешался Гарри Диксон, — не думаю, чтобы Миллер читал французские газеты.

Директор вдруг издал вопль ужаса, и Диксон сразу повернулся к нему.

— Господин Диксон, — задыхаясь, заговорил чиновник, — посмотрите на руки статуи бога Ханумана! Хануман — крупная обезьяна, которую индусы возвели в статус бога.

Гарри Диксон подошел к мрачной статуе и присвистнул.

Руки статуи были испачканы черной кровью.

Сыщик пожал плечами. На его лице появилось презрительное выражение.

— Слишком грубо! — прошептал он. — Постановка… Отчаиваться не следует: автор преступления — жалкий актеришка.

— Его удушили те же руки, что и Уиллиса, — шепнул мед- эксперт на ухо сыщику.

Гарри Диксон усмехнулся.

— Мой дорогой Торнайкрофт, — ответил он, — народная мудрость говорит «хитер, как обезьяна». А я вам скажу следующее: у убийцы, быть может, и лапы обезьяны, но отнюдь не ее хитрость.

Господин Луммель из Брюгге

— Хотел бы я глянуть на того, кто помешает мне войти! У меня специальное разрешение от лорда Сейвилля, самого министра изящных искусств, и я могу появляться здесь, когда захочу. Позвольте мне войти, иначе я на вас буду жаловаться, хоть вы и полицейский.

Удивительно пронзительный и гневный голосок долетел до ушей Диксона и директора, когда они выходили из музея.

— Пусть мне приведут директора! — вопил голос. — Я скажу ему, что я думаю о вашем дурацком поведении. Скажите ему, что я господин Луммель из Брюгге.

— Боже! — воскликнул директор. — Появился этот шут. Теперь мне целый час придется выслушивать его жалобы и требования. Но сделать ничего не могу. У него должным образом оформленные рекомендации. Я вынужден его принять…

— Кто это? — машинально спросил сыщик.

— Оригинал… Немного чокнутый человек, но одновременно известный ученый-востоковед. Его работы в этой области снискали ему почти мировую славу.

За поворотом галереи сыщик и чиновник увидели громадного полицейского, который в замешательстве возвышался над крохотным человечком в сером рединготе и смешном цилиндре. Огромные очки в черной роговой оправе походили на два иллюминатора на его лице. Он отчаянно жестикулировал руками в черных нитяных перчатках.

— Господин директор, — закричал коротышка, завидев чиновника, — господин директор, объясните мне причину, по которой мне только что нанесли оскорбление. Этот громила полицейский мешает мне пройти под предлогом, что здесь случилось преступление. Что мне до этого? Считаете ли вы, что мои исследования могут быть отложены? Я должен представить отчет Научному сообществу Магдебурга на ближайшем съезде ориенталистов. Я больше не могу терять времени.

— Идите, господин Луммель, — устало сказал директор. — Никто не мешает вам пройти!

— Мешаю, я, — раздался голос.

— Что! Кто это говорит? Пусть он покажется! — завопил карлик в порыве ярости.

— Хорошо! Я перед вами во плоти! И прошу вас дождаться моего разрешения, чтобы войти в музей, но сегодня ваше разрешение аннулировано, — спокойно ответил Гарри Диксон.

Господин Луммель заскрипел зубами, словно в них была вставлена металлическая пилка.

— Кто вы такой?! — завопил человечек. — Вы лорд Сей- вилль или сам король Англии, чтобы отдавать такие приказы?

— Нет, я просто Гарри Диксон.

Человечек на мгновение потерял дар речи.

— Гарри Диксон? — Он с любопытством оглядел сыщика через свои огромные очки. — Гарри Диксон, если я не ошибаюсь, нечто вроде полицейского, который даже не состоит на службе, человек, который повсюду сует свой нос и которому иногда выпадает шанс преуспеть там, где прочие дураки ничего не видят. Так ли это?

— Именно так, — серьезно подтвердил сыщик.

— И вы собираетесь помешать мне продолжить мои работы?

— Сегодня, безусловно, да.

— Негодяй! — воскликнул гомункул.

— До свидания! — Диксон повернулся к нему спиной.

— Вы мне заплатите за это, клянусь самим богом Хануманом!

— Как вы сказали?! — воскликнул Гарри Диксон, живо разворачиваясь.

— Бо-гом-Ха-ну-ма-ном! — по слогам повторил господин Луммель. — Злое божество, которое всегда мстит.

— Как оно сделало, несомненно, это сегодня ночью.

Внезапно заинтересовавшись, господин Луммель насторожился.

— Вы говорите, оно отомстило? — спросил он, внезапно смягчившись. — О, расскажите мне об этом, прошу вас. Знаете, то, что вы сказали, дьявольски интересно! Прошу вас, расскажите, что произошло!

Гарри Диксон улыбнулся и мысленно отметил «знаете», которое использовал ученый.

— Господин Луммель прибыл из Бельгии, не так ли?

— Действительно, из Бельгии, из Брюгге, чем очень горжусь, — сказал он, вытянувшись, словно драчливый петух. — Надеюсь, в вашем вопросе нет ничего оскорбительного?

Гарри Диксон расхохотался:

— Боже упаси, я очень люблю вашу страну, а особенно ваш город. Он один из лучших городов мира в области искусства.

— Хорошо сказано, хорошо сказано, — подтвердил человечек. — Расскажите мне теперь, что вы знаете о боге Ханумане. Это очень опасное божество, и, быть может, я вам окажусь полезным, но с оговоркой на право внесения нашего разговора в мой отчет на конгрессе ориенталистов в Магдебурге.

Директор вопросительно глянул на Гарри Диксона. Сыщик медленно кивнул.

— Пойдемте, господин Луммель, — сказал чиновник, провожая гостя в индусский зал.

Ученый бросил взгляд на труп Миллера, уже лежащий на носилках. Он немедленно бросился к мрачной статуе и стал ее осматривать с каким-то злобным весельем.

— Кровь! — воскликнул он. — Хануман любит кровь!

Гарри Диксон подошел к нему.

— Хануман, быть может, а эта статуя? — спросил он. Крохотный ученый агрессивно повернулся к сыщику.

— Статуя? Воплощение, да! Эта скульптура доставлена из лесного храма. Это не пустой идол, поскольку он за долгие века набрался силы, таинственной, реальной. В некоторых случаях статуя может действовать как существо, наделенное совсем необычайным могуществом.

— Значит, она может убить своими металлическими или каменными руками охранника музея? — В вопросе сыщика сквозила ирония.

Господин Луммель из Брюгге вскипел от возмущения.

— Конечно, она смогла бы! — воскликнул он в запальчивости. — Конечно… Таких примеров масса: осквернители, проникшие в храмы, видели, как Хануман спрыгивал со своего постамента и обращал их в бегство, нанеся некоторым из них болезненные раны. Исследователи были задушены этими руками, которые вы называете металлическими или каменными. Хотите имена, господин шутник? Негбауэр из Берлина, доктор Вирт из Берна, англичанин Шайд Батле, один из ваших соотечественников, Загерелли из Милана. И список можно продолжать до бесконечности… Все нашли страшную и таинственную смерть, желая приблизиться к обезьяноподобному божеству.

Вам стоит открыть самый глупый французский учебник по восточным языкам, чтобы прочесть несколько абзацев об оккультном, но реальном могуществе бога Ханумана. Ваш смотритель так или иначе не понравился ему. Таково мое мнение!

Директор в отчаянии пожал плечами. Он не осмеливался противоречить столь знаменитому ученому, как господин Луммель, у которого были столь-могущественные рекомендации.

Гарри Диксон не смеялся. Его глаза задумчиво переходили со статуи на разгневанного ученого.

— Воплощение, — сказал он, словно говоря с самим собой. — Ну да! Почему бы и нет, в конце концов?

Господин Луммель расслышал его слова и стал более сговорчивым. Он решил, что склонил сыщика на свою сторону, заставив поверить в столь чудовищную гипотезу.

— Мог бы рассказать вам и другие истории, господин Диксон, — заявил он. — Если когда-либо приедете в Брюгге, навестите меня, и я вам расскажу с доказательствами в подтверждение крайне трагические эпизоды истории Ханумана.

А теперь простите меня. Мне надо закончить исследование ассирийских магов. Британский музей может многое сообщить о них, и вещи весьма удивительные.

Коротко попрощавшись, он вприпрыжку удалился по пустым и звучным галереям.

Директор покачал головой.

— Оригинал, может, сумасшедший, но ученый, — пробормотал он.

К директору подошел служащий и что-то прошептал ему на ухо. Чиновник буквально подпрыгнул.

— Господин Диксон, министр изящных искусств лично прибывает сюда. Его будет сопровождать коллега из Министерства внутренних дел.

— Ладно! — с досадой сказал сыщик. — Официальная конференция. Сколько времени я потеряю.

Чиновник выглядел огорченным.

— Прошу вас, останьтесь. Мне будет куда легче.

— Пусть будет так, — согласился сыщик, сопровождая чиновника в директорский кабинет. — Потеряем час или два. Не стоит обижать безнаказанно сильных мира сего. Не так ли, господин директор?

Тот энергично подтвердил.

Он открыл коробку с сигарами «Генри Клей» и заставил сыщика выпить глоток отличного виски.

— Сколько болтовни будет в Ландернау, — сказал он, чтобы хоть как-то прервать молчание, поскольку лицо у Гарри Диксона было крайне недовольным.

— Только в Ландернау? — довольно резко возразил сыщик. — Скажу вам откровенно, шум будет во всем мире.

— Замнут, господин Диксон. Это дело наверняка замнут!

— Тройное убийство, осложненное многими кражами, сведения о которых вы до сих пор скрывали? Не думаю! А потом я думаю не об этом, господин директор. У меня четкое ощущение, что эта преступная волна взмоет, оставит огромное масляное пятно, поглотит мир!

— Небеса, о чем вы говорите?! — с тревогой воскликнул директор. — Значит, нашему спокойствию конец.

Гарри Диксон презрительно скривился и только собрался дать резкий ответ, как в коридоре раздался топот. Он прислушался. Через мгновение в дверь кабинета яростно постучали.

— Войдите! Что еще? — нетерпеливо спросил директор.

Вошел главный смотритель. Лицо его было перекошено. Он бормотал, не в силах произнести ни слова. Гарри Диксон молча протянул ему стакан, до половины наполненный виски. Смотритель жадно проглотил спиртное.

— Говорите! — приказал директор.

Человек облизал пересохшие губы.

Охранники расходились по дневным постам, когда раздался ужасающий вопль. Похоже, он доносился из ассирийской галереи. Но там никого не было. Один из моих людей сказал, что в галерею направлялся маленький старичок, который уже целый месяц приходит сюда. Наверное, он получил от вас, господин директор, специальное разрешение.

Чиновник кивнул.

Мы вбежали в ассирийский зал, — продолжил главный смотритель, — и что мы видим у подножия громадной железной статуи Молоха? Огромную лужу свежей крови, а чуть дальше сплющенный цилиндр визитера, а также его очки, растоптанные в пыль… Что касается человека, то его следов мы не обнаружили.

Новое преступление! — застонал директор. — Доктора Луммеля, похоже, убили! Что делать, о боже? Человек с такими рекомендациями! Шум поднимется невероятный!

Гарри Диксон бесстрастно выслушал рассказ смотрителя. Только поджал губы, а взгляд его стал почти ужасающим.

Вдруг зазвонил телефон. Директор снял трубку, выслушал и резко выпрямился.

Думаю, подам в отставку! — крикнул он. — Иначе сойду с ума! Знаете, что мне только что сообщили? Когда карета «скорой помощи», перевозившая раненого Уиллиса в соседнюю клинику, прибыла к месту назначения, она оказалось пустой, а нашего охранника и след простыл!

Минуточку! Кто звонит? — спросил сыщик.

Думаю, Скотленд-Ярд… Передаю вам трубку.

Алло! Гарри Диксон… А, это вы, Гудфельд? Я действительно в Британском музее. Как всё произошло? Вы спрашиваете у меня! Вы ничего не знаете? Пробка в ста ярдах от больницы? Масса скучившихся автомобилей. Из кареты «скорой помощи» вытаскивают раненого и бросают в другой автомобиль. Классическое дело… Ладно, посмотрим… Что вы говорите? Том Уиллс звонил в Скотленд-Ярд? Хорошо. Разъединяюсь. Вскоре увидимся.

Гарри Диксон немедленно связался с домом на Бейкер- стрит.

На том конце провода раздался перепуганный голос Тома Уиллса.

— Приезжайте быстрее, учитель. Ад разбушевался!

Ад разбушевался

Приехав домой, Гарри Диксон тут же заметил, что произошли какие-то трагические события.

Смертельно бледный Том Уиллс был в полной растерянности, таким же бледным выглядел суперинтендант Скотленд- Ярда Гудфельд. Здесь же присутствовал и молодой инспектор Гордон Латимер, с которым Диксон недавно познакомился и которому прочили блестящее будущее. Он держал у рта носовой платок и едва сдерживал позывы к рвоте.

— Боже, что с вами? — прорычал сыщик. — У вас лица словно из папье-маше.

Том Уиллс, не сказав ни слова, указал ему на небольшой открытый чемодан, стоящий на полу. Сыщик наклонился, отшатнулся от ужаса и едва сдержал вопль. Перед ним с отвратительной ухмылкой скалились пять обескровленных человеческих голов.

— Вы узнаете их, господин Диксон? — прошептал Гудфельд.

Превозмогая отвращение, сыщик долго изучал их.

— Мне кажется… — начал он. — Смерть их невероятно обезобразила… Да, узнаю. Это — профессор Ленвилль. А это… голова коллекционера Майкрофта Грехэма… Ого, это же лорд Шортбери, один из виднейших членов парламента!

— И голова Артура Блекворта, — мрачно дополнил Гудфельд. — Что касается пятой головы, то я опознал ее чисто случайно. Несколько недель назад я присутствовал на конференции по Индии в одном кенсингтонском заведении. Лекцию читал молодой исследователь с большим будущим. Эдгар Драммонд, если я не ошибаюсь.

— Действительно, британское правительство поручило ему миссию исследовать Лахор, а потом Гималаи, — добавил Гарри Диксон.

Это его голова! — тихим голосом сказал Гудфельд.

Воцарилась тяжелая тишина. Гарри Диксон отвел глаза, глянув за окно, где по низкому небу бежали осенние облака.

Каким образом посылка оказалась здесь? — спросил он.

Ее вручил миссис Кроун посыльный, — ответил Том Уиллс. — Он сказал, что это очень срочно, и я открыл чемодан…

Всё?

Было еще письмо… Вот оно… Ужасное…

Простой листок бумаги, вложенный в обычный конверт. Послание, собранное из печатных букв, содержало несколько слов:

В чемодане есть место еще для одной головы, и это будет голова Гарри Диксона.

Сыщик на мгновение задумался.

Это не английские печатные буквы, — внезапно произнес он. — Черт подери, где я их мог недавно видеть?

Он вдруг хлопнул себя по лбу и достал из кармана бумажник. Потом извлек оттуда треугольный обрывок газетной бумаги и сравнил с угрожающим письмом.

Именно это! — сообщил он после недолгого сравнения букв.

Гудфельд с любопытством подошел ближе.

Французская газета, — сказал он.

Действительно… Я нашел этот обрывок бумаги в Британском музее рядом с трупом охранника в зале индусских идолов.

Он нам ничего не дает, — сказал инспектор Латимер, в свою очередь глянув на листок. — Мне так кажется…

Еще как дает, — небрежно возразил Гарри Диксон. — Напротив, он сообщает нам многое, в частности, то, что он имеет определенную ценность для человека, в чьем распоряжении он был. Посмотрите, линия разреза очень четкая. Бумагу разрезали ножницами. Значит, это вырезка, а из газеты вырезают только то, что представляет интерес. Остальные края оборваны. Значит, этот клочок отрывали руками. Почему? Человек, который работал с ним, нуждался в небольшом клочке бумаги. Этот кусок бумаги вырвали с яростью, потому что читателю не понравилось содержание статьи. Я склоняюсь к этой мысли, поскольку затем бумагу с силой скомкали.

— Посмотрим текст, — предложил Гудфельд.

Все внимательно изучили обе стороны фрагмента газеты.

Лицевая сторона

Пос… кас… менника… откр… уч… и… счит… мечтай… приня… убежден… даже даль… боты… рых нет ничего цен… научного ми… ских нянь… которые любят… дрожать от уж… чишка из сказки… присоединиться к… ного здравого смысла… которым

Обратная сторона

ДАНИЯ… ине!., ма… и… де… Золя…

ве… кни…

сем за… теке

— Это что-нибудь вам говорит, господин Диксон? — спросил Гудфельд.

— Довольно много. Я надеюсь, этот обрывок очень поможет мне в моих поисках. Лицевая сторона, на мой взгляд, отрывок из критической статьи. Видите: счит, что должно быть частью слова «считать», убежденные, даже дальше… поскольку я дополняю исковерканные слова, которые легко восстановить, боты, это последние слоги слова работы, в которых… Потом нет ничего ценного, ученый мир… Вот два слова, которые обретут смысл, когда подойдет время… сказка… нам присоединиться… здравый смысл!

Всё это попахивает критической статьей, даже литературной критикой. А оборотная сторона только подчеркивает мои предположения.

Это — реклама. В частности, реклама книжного магазина.

— Почему? — спросил Латимер, жаждая понять рассуждения сыщика.

— Легко, мой милый, детские штучки. Имя Золя полностью, затем куски сем хочется им, дополним «всем захочется иметь». Тек, это «библиотека». Хотите полную фразу? Она такова: Всем захочется иметь в своей библиотеке эти великолепные книги.

Это резко сужает границы наших поисков. Данная газета является газетой литературной. Их, к сожалению, должен признать, много! Но мы найдем критику, которая восхваляет произведения Эмиля Золя! Кроме того, визитеров, читающих маленькие литературные газеты Франции и посещающих Британский музей, совсем немного!

В любом случае, Том, вот работа для вас: запросите у «Аргуса прессы», какие литературные газеты выходят во Франции, и сравните типографский шрифт. Работа, скажу прямо, нудная, но, надеюсь, вы закончите ее до Судного дня. Поверьте, экспертом в этих делах становятся быстро, и работа у вас пойдет споро.

С этими словами Гарри Диксон протянул обрывок газеты ученику.

— А теперь займемся этими зловещими останками, — с дрожью начал Гудфельд, указав на чемодан с отрезанными головами.

Настроение у всех ухудшилось, и атмосфера стала тоскливой.

— Обычно, — сказал Гарри Диксон, — лицо мертвеца приобретает после кончины безмятежное выражение. Лица казненных, чья голова, отрубленная ножом гильотины, падает на эшафот, обычно спокойны. Здесь мы сталкиваемся с иным: на лицах остались следы ужасных страданий во время чудовищной агонии. Это мне напоминает…

Сыщик охватил голову ладонями и глубоко задумался.

— Ну, да, — глухим голосом продолжил он, — это напоминает мне ужасную сцену, свидетелем которой был в Китае: одного бандита беспрерывно пытали в течение двадцати четырех часов. Все сутки осужденный должен оставаться живым, пока палач резал ему шею волосок за волоском, не трогая сонные артерии и позвоночник. Их обрубали в последний момент. Настоящие восточные пытки.

Вдруг он буквально подпрыгнул.

— Восточные! — воскликнул он. — Именно так! Всё ведет к этому слову!

Гудфельд кивнул: именно так!

— Да, — продолжил Гарри Диксон, — кражи в Британском музее происходили в восточных отделах, и преступления были совершены в них. Головы, которые нам прислали столь ужасным способом, принадлежат известным ориенталистам. Адски утонченная жестокость, с которой их убивали, также соответствует восточным нравам!

— Это снова сужает границы поисков? — нерешительно спросил Латимер.

Гарри Диксон скривился.

— Восток и всё, что к нему относится, слишком обширная область, — уклончиво ответил он.

Вдруг на лестнице раздался крик:

— Господин Диксон! Господин Диксон!

— Голос миссис Кроун, нашей экономки, — насторожился сыщик. — Что еще могло вывести ее из себя?

Том Уиллс приотворил дверь и увидел в коридоре экономку, которая подавала ему таинственные знаки.

— Посыльный, — задыхаясь, выговорила она, — который приносил маленький чемодан и который так спешил, выглядел очень странно… Я, увидев его лицо, сразу с подозрением отнеслась к нему!

— И что? — нетерпеливо спросил сыщик. — Говорите быстрее.

Но миссис Кроун уже пустилась в рассуждения, и остановить ее было нелегко.

— Поганая раздутая морда, вся желтая, как у тех, кто долго сидел в тюрьме и только что вышел из нее. Я сказала себе…

— Позже! — оборвал ее Гарри Диксон. — Вы сказали «посыльный»?

— Я пошла за окороком для обеда, — невозмутимо продолжала почтенная матрона, — но баранина у мясника на Бейкер-стрит мне не понравилась. Уверяю, он продает нам мясо из морозильника, а не свежее мясо. Вам бы надо заняться этим типом, господин Диксон.

Итак, несмотря на свои старые ноги, я дошла до Мерилбоуна, где имеется подходящая мясная лавка, которую держит порядочный шотландец. Этот не обкрадывает свою клиентуру, что, впрочем, весьма удивительно, не так ли? Случайно я заглянула внутрь одной таверны с вывеской «Веселый каменщик», и кого я увидела, пьяного, как вся Польша, который глотал виски пинтами? Противного посыльного…

Диксон и два полицейских инспектора из Скотленд-Ярда уже не слушали ее. Они буквально вылетели на улицу, остановили свободное такси, которое быстро доставило их на Мерилбоун.

…Часом позже мистер Джим Пайк, опасный рецидивист, в деле которого набралось немало лет «тяжелых работ» и тюремных посадок, вновь оказался в камере Ньюгейтской тюрьмы, которую он покинул всего несколько недель назад.

Мистер Джим Пайк клялся всеми богами, что ничего не ведает, что миссис Кроун старая сумасшедшая, которая обозналась.

Прижатый к стенке, он злобно заявил, что больше ничего не скажет, что лучше примет обычную смерть от пеньковой веревки, чем от… чем от…

Он закончил говорить и со страхом начал оглядываться.

Ничего не могло заставить мистера Джима Пайка по прозвищу Крысиная Башка прервать упорное молчание. Но в его кармане нашли тридцать фунтов в банкнотах Английского банка и восемь золотых соверенов. Невероятная сумма для недавнего заключенного!

Ловушка

Заключенный лихорадочно крутился на своей лежанке.

Главные часы тюрьмы пробили десять часов. Ночной сторож совершал обход.

Джим Пайк слышал, как он переходит от камеры к камере, открывает окошечко в центре тяжелой бронированной двери, светит через него в камеру своим мощным ацетиленовым фонарем.

Открылось окошечко камеры Джима Пайка, Крысиной Башки, и он громко захрапел, чтобы уверить даже самого подозрительного из тюремщиков, что у заключенного нет никаких ночных намерений покончить с собой или сбежать. Но едва тьма вновь воцарилась в узкой камере, как заключенный поднял обритую наголо голову и в раздумье уставился на волнистое стекло маленького окошка, сквозь которое просачивался дрожащий лунный свет.

— Еще целый час, — прошептал он. — Клянусь адом, этот час длиннее целого года! У меня от страха душа ушла я пятки! Как же я боюсь! Хотелось бы заснуть и оставить всё как есть!

В полдень он достал из своего котелка, на две трети наполненного вонючим пюре из овсяной муки, крохотную картонную трубочку, в которой лежала записка… Письмо, и какое письмо…

Джим! Ваши друзья знают о Вашем молчании и сильно нуждаются в Ваших услугах. В одиннадцать часов вечера толкните Вашу дверь. Она будет открытой. В коридоре никого не будет: ночной охранник будет совершать обход в крыле В. Идите в конец крыла А. В нише запасных фонарей за лампами лежит ключ. Он открывает дверь во двор А. На первой прогулочной площадке найдете пакет с городской одеждой и веревку с крюком. Идите по дорожке, которая приведет Вас за медицинский пункт. Перелезьте через стену. Она невысокая. Рядом с фонтаном лежит мешок, чтобы прикрыть острые выступы на стене. Приходите в известное Вам место. Уничтожьте записку.

P.S. Можете заработать много денег, если заткнете свой поганый рот.

— Они всё предусмотрели, — пробормотал рецидивист. — Какие люди!

Джим выучил текст записки наизусть, потом проглотил ее. Картонная трубочка доставила ему несколько неприятных мгновений и гримас. И до сих пор отзывалась тяжестью в желудке.

— Сколько виски надо выпить, чтобы избавиться от этого вкуса, — усмехнулся он.

Время шло, и его охватывала нервозность. Он в уме повторял инструкции, путался в терминах, грешил на свою память. Он испытывал жуткий страх, что перепутает или забудет указания.

Джим Крысиная Башка не отступал перед самым гнусным преступлением, и английская юстиция еще не свела с ним счеты, но в настоящий момент он испытывал безудержный страх.

— Самое худшее, что мне могут сделать, так это повесить, — повторял он.

Время шло. Джим прислушивался, надеясь различить легкий шаг таинственного союзника, который должен был отпереть дверь.

Но не слышал ничего и начал мысленно ругаться, поскольку слышал только шаги надзирателя, удаляющегося в сторону крыла В.

Одиннадцать часов!

Он считал каждый удар… Да, их было одиннадцать.

Может, над ним подшутили? Неужели всё сорвалось? Он скрипнул зубами, и на глазах у него навернулись слезы ярости.

Однако он машинально встал, напялил грубые хлопковые носки и накинул на плечи серую блузу.

Он с колебанием коснулся двери, потянул ее на себя.

Она медленно повернулась… открыв коридор, в котором светилась небольшая красноватая лампочка.

— Значит, всё правда? — У него в горле пересохло.

Гадюкой он скользнул по коридору, выложенному плитами из синеватого гранита. Бросил через плечо испуганный взгляд на центральную наблюдательную вышку. Увидел неясный силуэт заснувшего часового и успокоился. Еще несколько шагов, и тень скроет его.

Джим лихорадочно обшарил нишу с фонарями. Он едва не опрокинул один из фонарей, но нащупал ключ.

— Слишком хорошо! — проворчал он, открывая дверь во двор. — Может, через несколько минут проснусь и пойму, что всё это чудесный сон, какие часто бывают в тюряге! Черт подери, сколько раз я во сне так удирал из тюрьмы?.. Каждый раз просыпаешься от звонка в пять утра в одиночке, запертой на три оборота ключа!

Нет, Джиму Пайку не снился сон, поскольку в лицо ударил воздух дождливой ночи, а в первом прогулочном дворике его рука нащупала обещанный пакет. Он немного успокоился.

Люди, которые включили хорошо смазанный и отлаженный механизм, предусмотрели всё. Они не могли допустить ошибки! Он мог петь и кричать, но всё равно никто не помешает ему покинуть Ньюгейт!

Однако Джим постарался не производить ни малейшего шума, а когда крюк, брошенный умелой рукой, зацепился за стену, окружавшую дорожку, и позволил пленнику натянуть веревку, он злобно усмехнулся, покидая ненавистное тюремное убежище.

В тени фонаря южной стены тюрьмы тихо беседовало несколько человек.

— Под вашу ответственность, господин Диксон, — угрюмо проворчал директор тюрьмы. — Не забывайте, этого человека, несомненно, судьи приговорят к смертной казни. После его ареста выявились новые его преступления.

— Мне кажется, министр юстиции дал четкие распоряжения на этот счет, господин директор, — с иронией ответил сыщик.

Чиновник ощутил укол и покорился.

— Ваша правда, господин Диксон. Мне остается только подчиниться. Но это противу всех правил!

— А пока это приказ! — с недовольством возразил Гуд- фельд, который стоял в самом темном углу ниши, но его глаза не отрывались от верха стены. — Как он задерживается! Надеюсь, он всё понял и всё сделает, как надо. Мы всё правильно подготовили?

— Всё, — лаконично ответил директор.

— Записка в котелке!

— Я сам положил ее туда. И сам делал десятичасовой обход. Замок двери был буквально залит маслом.

Они насторожились. Едва слышный легкий скрип донесся до них.

— В любом случае, он работает тихо, — с удовлетворением прошептал Гудфельд.

— Помолчите! — приказал Диксон. — Я сам проведу слежку за ним.

Со стены на улицу спрыгнул человек.

Он был одет в мешковатый костюм. На его голове сидела жокейская шапочка. Он долго всматривался в пустую улицу, но никого не заметил. Люди, следящие за ним, задержали дыхание.

Потом бывший заключенный бросился бежать.

Но в ночи возникла еще одна тень и последовала за беглецом.

Это была странная слежка.

Беглец явно торопился, не делая крюков и не петляя. Он спешил куда-то добраться. Он направлялся в запущенные кварталы в районе Темзы. Один раз Диксон заметил, что он с колебанием замер перед баром, чьи окна еще светились в ночи. Он порылся в карманах, недовольно покачал головой и снова бросился бежать.

В какое-то мгновение сыщик испугался. По улице побежали первые туманные волны смога. Что, если Джим спрячется в благоприятном тумане?

Но поднялся ветер и разогнал туман. Сыщик облегченно вздохнул.

Джим Пайк углубился в безликий квартал Шедуэлл. Он замедлил шаг. Он принимал невероятные предосторожности, поскольку четверть часа кружил по пустынным улочкам, каждый раз возвращаясь на прежнее место.

Наконец он, похоже, принял решение и спокойным шагом направился к большому темному дому, который прятался в тени сада.

Вдруг Джим исчез.

Гарри Диксон не увидел, как он исчез, но услышал, как осторожно закрылась дверь.

Одним прыжком сыщик вскочил на высокое крыльцо с шестью или семью ступеньками и оказался перед искусно отделанной дубовой дверью.

— Старые замки, часто дьявольски сложные, — пробормотал сыщик, играя отмычкой.

Ему не пришлось жаловаться, поскольку замок после нескольких неудачных попыток повернулся, и Гарри Диксон проник в коридор, где стоял стойкий затхлый запах.

— Не похоже, чтобы кто-нибудь живет здесь, — сказал он сам себе.

Он слышал шаги Джима на верхних этажах, скрипели открывающиеся двери, потом мелькнул свет от зажженной спички.

Лестница, как и дверь, была сделана из прочного дуба и даже не скрипнула во время подъема сыщика.

До него донесся запах керосина, и на лестничной площадке появился светлый прямоугольник, указывающий на открытую дверь.

Сыщик осторожно приблизился к проему и вскоре смог заглянуть в комнату. Она была пуста и почти без обстановки.

Стояло только несколько разрозненных предметов мебели. Только что зажженная лампа чадила на углу камина. Диксон увидел Джима, стоящего спиной к нему. Тот тщательно обследовал шкаф.

И тут же сыщик ощутил необычное присутствие. Все его существо наполнилось невыразимым ужасом.

В свете лампы он увидел длинную темную вещь, которая покачалась и слетела с потолка. Она приблизилась к Джиму.

Диксон хотел крикнуть, но из его горла не вырвалось ни единого звука.

Вещью была длинная, невероятно длинная обезьянья рука, которая заканчивалась когтями.

Рука быстро дернулась, и сыщик услышал хрип.

Джим Крысиная Башка был схвачен этой рукой. Через мгновение он рухнул на пол с разодранной глоткой.

Секунду Диксон колебался, потом выхватил револьвер, прицелился в медленно поднимающуюся руку и дважды выстрелил. Он услышал пронзительный стон, потом шум бегства. Он схватил лампу и стал ею светить во все стороны. Комната была пуста! Ни единого отверстия в потолке, через которое могло бы проникнуть неведомое существо или даже обезьянья рука. Шкаф никого не прятал и не имел двойной стенки.

Диксон наклонился над беглецом, но увидел, что всё кончено… Мистер Пайк отдал свою поганую душу и вскоре предстанет перед вечным судией, более страшным, чем судьи Олд-Бейли.

— Я не готов смириться с такими фокусами, — проворчал Гарри Диксон.

Он обошел весь дом, пустой и запыленный. В толстом слое пыли были только следы Джима и его следы. Подвалы были наполовину заполнены вонючей водой.

Диксон вернулся в коридор. Он был в недоумении.

Он в ярости направился к двери… Вдруг пол из-под его ног ушел, и сыщик исчез в непроглядном мраке.

…Когда Том Уиллс и Гудфельд, встревоженные долгим отсутствием Гарри Диксона, утром начали его поиски, следуя по оставленным сыщиком знакам, они добрались до Шедуэлла и оказались перед дымящимися развалинами старого дома, сгоревшего до основания. Пожарные уже уехали.

Шестая голова

Дни тянулись длинной чередой, и Том Уиллс впал в мрачное отчаяние.

Часто заходил Гудфельд, садился у огонька, раскуривал трубку и произносил пустые слова утешения.

Миссис Кроун была единственной, кто немного поднимал их настроение. Славная женщина являлась под любым предлогом, приносила им горячий грог, придумывала маленькие кулинарные изыски, которым должное отдавал только Гудфельд, и повторяла, что ее хозяин видывал и не такое.

Но если сказать правду, то после этих слов экономка спешила на кухню, чтобы поплакать там в одиночестве… Ее вера также была поколеблена.

Развалины сгоревшего дома не раскрыли своей тайны. Однако был найден принадлежавший сыщику перочинный нож, оплавленный огнем. Это только подтверждало, что Диксон побывал в роковом доме.

— Если бы он погиб, мы бы нашли его обгоревшие кости, — утверждал Гудфельд. — Значит, его оттуда увезли!

Они тщетно обходили Шедуэлл, обыскивали все уголки отвратительного квартала, опрашивали полицейских агентов, жителей и кишевших в квартале подозрительных личностей. Но не узнали ничего, что могло бы их вывести на серьезный след.

Пятый день после разыгранного бегства Джима Пайка Том Уиллс встретил еще более расстроенным, чем обычно. Он сидел перед толстой грудой литературных газет, доставленных из Франции, и просматривал их в надежде найти хоть какой след благодаря обрывку, найденному Диксоном в зале индусских идолов.

В коридоре раздался веселый голос. Кто-то просил разрешения войти в башню слоновой кости знаменитого Гарри Диксона.

Дверь распахнулась, пропустив высокого парня с бритым лицом и смешинками в глазах.

— Привет, Том Уиллс!

Молодой человек поднял мрачные глаза на вошедшего и, узнав его, неловко улыбнулся:

— Эдвард ван Бюрен!

— Он самый, старина Том!

Том разволновался, не сдержал слез и горячо пожал руку гостю.

Ван Бюрен был сыном богатейшего арматора Антверпена, чье состояние Гарри Диксон сумел вырвать из лап бандитов, организовавших мошеннический трест.

Семья ван Бюренов с тех пор осталась душой и телом преданной великому сыщику. В особенности это касалось молодого Эдварда, который принимал активное участие в энергичных действиях Диксона и его ученика.

Они сохранили добрые взаимоотношения, и при каждом своем посещении Лондона Эдвард никогда не пропускал возможности явиться на Бейкер-стрит, где его принимали с раскрытыми объятиями.

Эдвард был крупным и красивым парнем, влюбленным в жизнь, сумасшедшим любителем приключений. Несмотря на колоссальное состояние, он ненавидел пустое времяпровождение и совершал долгие путешествия на своей великолепной яхте Фландрия. Кроме того, в часы досуга он писал рассказы и проявил себя недурным сочинителем. Рассказы о своих путешествиях, которые он публиковал в нескольких журналах, пользовались заслуженным успехом.

Том Уиллс тут же рассказал ему о событиях последних дней. Ван Бюрен внимательно выслушал его. Когда Том показал ему груду литературных журналов, Эдвард усмехнулся.

— Это мне знакомо, — сказал он, — и, если вы до сих пор ничего не нашли, отчаиваться не следует. Не забывайте, что публикаций подобного жанра много и в Бельгии. Посмотрим, покажите мне этот обрывок…

Едва он бросил взгляд на текст, как удивленно воскликнул и принялся нервно расхаживать по кабинету. Потом заявил:

— Я знаю этот типографский шрифт! Более того, знаком с рекламой, напечатанной на обороте! Это объявление торговца книгами из Брюгге Де Грооте. Думаю, не ошибаюсь. Что касается газетенки, это Факел Брюгге\ Я довольно часто сотрудничаю с ним. У меня даже есть полная коллекция номеров на борту яхты.

— Ох! — воскликнул Том. — Нельзя терять ни минуты. Едем скорее…

— Мы выиграем время, — ответил Эдвард ван Бюрен. — Фландрия пришвартована рядом с Тауэр-бридж. Я позвоню в кафе на набережной и отдам приказ дежурному офицеру.

Через несколько минут моряк подошел к телефону. Ван Бюрен велел ему взять полную коллекцию Факела и на первом же такси привезти газеты на Бейкер-стрит, пообещав водителю королевские чаевые.

Едва Том закончил рассказ о трагическом исчезновении Диксона и присылке отрезанных голов, как появился офицер с кипой газет.

Они принялись лихорадочно листать их.

— Публикация должна быть недавней, если судить по относительной свежести типографской краски, — сказал ван Бюрен. — А вот то, что мы ищем. Прочтите это, господин Уиллс.

Том сравнил статью с найденным обрывком.

— Именно то! — вскричал он.

Лицевая сторона

Последняя книга, которая только что появилась и касается работ нашего ученого соплеменника доктора Луммеля, не была принята в компетентных кругах с той же оценкой, как обычно. Критика открыто высмеивает странные теории ученого-ориенталиста. Она доходит до того, что считает ее смелой фантазией и пустыми мечтаниями. Их трудно принять, утверждает критика. Даже самые убежденные сторонники колеблются. Критика идет даже дальше: уровень доктора Луммеля, пишут критики, снижается с каждым днем. Его последние работы суть чистые спекуляции, в которых нет ничего четкого и ценного. В них нет ничего, что привлекло бы внимание научного мира. Это — литература для детских нянь, консьержек и школьников, которые любят подрожать от ужаса, как мальчишка из сказки братьев Гримм, которому хотелось узнать страх. Мы можем только присоединиться к выражению самого обычного здравого смысла, которым ныне оперирует критика.

Обратная сторона

ВЕЛИКИЕ ПОПУЛЯРНЫЕ ИЗДАНИЯ

Спрашивайте в нашем магазине! Произведения Александра

Дюма, Эжена Сю, Жюля Мари, Понсона дю Террайля,

Эмиля Золя, Виктора Гюго и так далее…

Продаются и высылаются. Могут быть в твердой обложке.

Всем захочется иметь в своей библиотеке эти великолепные книги.

Владелец книжного склада:

Альфонс де Грооте

25, Малая улица Ткачей

Брюгге

— А ведь учитель предвидел это! — обрадовался Том со слезами в голосе. И положил газету на стол.

— Доктор Луммель… — мечтательно протянул Эдвард ван Бюрен.

— Ученый, исчезнувший в Британском музее! — сказал Том Уиллс.

— Хм! — задумчиво пробормотал ван Бюрен. — Странный тип, хотя я его мало знаю. Но всё это склоняет меня к мысли, что след надо искать в Брюгге.

— Отправляемся туда! — нетерпеливо потребовал ученик великого сыщика.

— Отлично! Нас туда отвезет моя яхта! Мы немедленно выходим в море… А! Обождите-ка… Если не ошибаюсь, доктор Луммель имеет отношения с другим весьма странным ученым, доктором Линтхауэром. Человек покинул Китай после долгого пребывания там из-за крайне темных, но поучительных историй. Он живет в замке в окрестностях Брюгге, нечто вроде древнего феодального замка, о котором ходят ужасающие легенды. Он живет там затворником в окружении загадочных людей, часть которых имеет явно восточное происхождение.

— Восточное! — вскричал Том Уиллс. — Учитель то и дело использовал это слово.

Эдвард ван Бюрен пребывал в задумчивости.

— Да, похоже, всё указывает на «восточные» вещи, но также и на… Брюгге. Более того, ночью у мола на выходе из порта Зеебрюгге мимо моей яхты прошла яхта с потушенными навигационными огнями. Она едва не потопила меня, почти коснувшись бушпритом. Я в ярости включил прожектор и прочел на кормовой надстройке Сидхарта. А яхта Сидхарта принадлежит доктору Линтхауэру.

Думаю, он возвращался из какого-то подозрительного плавания и должен иметь отношение к этой истории отрезанных голов.

Не будем терять времени! — вскричал Том Уиллс. — Вы мне расскажете всё остальное во время плавания. Надо обследовать этот мрачный замок в Брюгге.

Я — ваш человек! Более того, у меня на борту дюжина крепких фламандских моряков, настоящих гигантов, которые преданы мне всей душой, грубоватой, но отважной. Пошли! Если этот странный Линтхауэр причастен к похищению Гарри Диксона, я сделаю всё, чтобы содрать с него шкуру!

Дом содрогнулся от мощного звонка в дверь.

— Кого еще несет? — всполошился Том, распахивая дверь. — Миссис Кроун, пусть нам не мешают!

С нижней площадки донесся перепуганный голос экономки:

— Никого нет, господин Уиллс, на порог двери на улицу положили странный небольшой пакет. Будьте осторожны, быть может, это бомба!

Ощущая странное предчувствие, Том Уиллс поспешно разрезал толстую веревку.

— Ван Бюрен… Я не знаю… Что-то мне подсказывает, что этот пакет… Нет, я не в силах открыть его! Сделайте это вместо меня. Я вспоминаю об ужасном чемодане с отрезанными головами.

Не сказав ни слова, молодой человек вскрыл пакет.

В нем лежала жестяная коробка. Он сорвал крышку. Из нее вырвался отвратительный запах. Оба отшатнулись.

— Шестая голова! — завопил Том Уиллс.

И вдруг оба взревели от ужаса и ярости, не веря своим глазам. В коробке лежала голова Гарри Диксона!

Неизвестный убийца сдержал слово: перед ними лежала окровавленная и искаженная жуткой гримасой голова великого сыщика.

Гарри Диксон, величайший сыщик, знаменитый филантроп, человек, спасший множество жизней, пережил самые страшные часы, преследуя преступников, пал на поле брани.

Голова была запачкана свернувшейся кровью. И это происходило в его доме, полном воспоминаний о его триумфах.

Преступление праздновало свое торжество.

Когда Том очнулся после долгого обморока, он увидел сквозь слезы высокую фигуру Эдварда ван Бюрена.

— Том Уиллс, — произнес бельгиец, — сейчас не время опускать руки. Гарри Диксон умер, но его дух обитает в нас. Он поручает вам в этот час священную миссию, миссию мести! Пошли!

Замок ужаса

Пустошь Зеебрюгге, огромная и плоская, тянется от Брюгге до самого моря. Это обширная равнина с болотами, низкорослыми зарослями и прудами. Ее пересекают несколько дорог, но движение по ним ограничено, и по ним передвигаются в основном охотники, поскольку местность невероятно богата дичью.

Бекасы, водяные пастушки, дикие утки, лысухи и нутрии здесь у себя дома, устраивая гнезда в густых зарослях кустарника и камыша вокруг болот.

В одной морской миле от канала, связывающего Брюгге с морем и пересекающего безлюдную пустошь, высится одинокое строение.

Нечто вроде феодального замка, чье тяжелое основание некогда омывалось яростными волнами Северного моря.

Море медленно отступало, разоряя Брюгге, Северную Венецию древних героических времен Фландрии, оставив город среди песчаных земель, пропитанных солью и не позволяющих заниматься сельским хозяйством.

Замок, который редкие жители местности называли «Морской замок», пользовался отвратительной репутацией.

В нем то и дело появлялись странные и мрачные люди.

Они прибывали из-за моря, неизвестно откуда, на борту зловещей яхты Сидхарта, чей приземистый силуэт возникал чернильно-черным пятном на горизонте, отмытом северными дождями.

Иногда из старинной крепости фламандских пиратов доносились ужасающие вопли. Запоздавший прохожий, услышав их, истово крестился и спешил выбраться на большую дорогу, ведущую в Брюгге.

В старые времена грабители терпящих бедствие судов зажигали на высокой зловещей башне, доминирующей над пустошью, огни для приманки жертв.

Казалось, что даже стаи перелетных птиц избегали этих мест. Их громадные треугольники внезапно делали поворот, облетали замок стороной и спешили к зеленоватым зеркалам далеких болот.

Падал осенний вечер, рождая на пустоши преждевременные тени. Последний огонек растворялся в дали моря. Две пеганки в поисках удобного места для ночевки одновременно издавали звонкий, похоронный призыв, взрывавший вечернюю тишину.

На западе, еще окрашенном кровью дня, зловеще курлыкала стая журавлей, летящих под облаками. Пронеслась цапля, прокричала выпь.

Окна Морского замка зажигались одно за другим: огненные глаза на лике мрака.

— Опять в логове дьявола творятся дурные дела, — бормотали рыбаки, только что пришвартовавшие свои лодки у берега канала Зеебрюгге.

И спешили удалиться в гостеприимные таверны Хейста.

Как они были правы.

Замок, казалось, собирался праздновать.

В помещениях развели костры, а мужчины и женщины спешили облачиться в вечерние наряды.

Видя блеск богатых украшений из золота и бриллиантов на шеях гостий и безупречные смокинги и одежды, обтягивающие грудь гостей, возникало искушение сказать, что здесь собрались избранные, чтобы присутствовать на веселом празднестве.

Но стоило приглядеться к лицам всех этих людей, как появлялось сомнение в правоте первого впечатления.

У мужчин были отвратительные смуглые лица, украшенные бородами цвета вороньего крыла, а в глубине их мрачных глаз вспыхивали угрожающие огоньки. Женщины были суровыми и жестокими, многие из них воспользовались гримом, чтобы искусственными красками прикрыть свои лица ведьм и фурий.

Повеселимся сегодня, Раффул-Сингх, — проскрипела одна из страшил в белом сатиновом одеянии, повернувшись к высокому дылде с горилльей мордой. — Думаю, сегодня посмеемся, как никогда в жизни.

Заткнись! — проворчал мужчина. — Я не знаю, почему хозяин допустил на этот праздник существо вроде тебя и твоих сотоварок, собранных в самых злачных притонах города.

Послушай, — ощерилась баба, — твое непристойное имя приводит меня в бешенство! Мы работали для большой обезьяны…

Заткнись! Не повторяй всуе это имя! Еще поплатишься за это! — прорычал мужчина на плохом английском с туземным акцентом.

Меня не сожрут! Янки набивают обезьянами банки, а я не ем консервов, — осклабилась женщина. — В любом случае, мы работали на него, отмывали для него шиши и делали еще что-то! Теперь он должен отвалить нам нашу долю золотишка!

Мужчина отвернулся, бормоча ругательства.

Меня часто не бывало на зрелищах, — проскрипела она, прилаживая длинный трен своего белого одеяния. — Похоже, будут пускать кровушку. Я уже дрожу от возбуждения и не хочу это пропустить!

Спускаемся! — бесцеремонно объявил лакей с наглым выражением лица. — Пошли девочки, первые займут лучшие места.

Идем! Идем! — хрипло закричали присутствующие.

Вся группа женщин и мужчин бросилась вниз по гранитным лестницам, освещенным фонарями.

Кино в подвале! — захохотал лакей. — Гасим свет! Надо экономить свечи!

Если наша доля вырастет, согласны! Ничего не имею против! — крикнула женщина в подвенечном платье.

Иди, Иви, — возразил лакей. — Тебе в ближайшие дни хозяин преподаст урок, как держать язык за зубами, что полезно для дам твоего толка, у которых слишком длинный язык!

Женщина вздрогнула.

— Я ничего плохого не сказала, — испуганно прошептала она. — А смеяться нам не запрещали.

— Ладно, дождись своего часа! — сказал странный слуга. — Будет время покорчиться от смеха в подвале. Побереги силы.

— А правда, Жаки, что у нас два типа? — жеманно просюсюкала она.

Смягченный дружеским тоном, лакей кивнул:

— Два! И китаец Йен тоже внизу, чтобы их подготовить.

— Йен! — воскликнула жеманница, едва сдерживая дрожь. — Значит, у нас настоящий праздник!

— Он набил руку в прошлый раз на пяти негодяях. И сегодня будет на высоте! — усмехнулся слуга.

— Пять! А меня не было! Нет в этом мире справедливости!

— Сегодня вечером зрелище будет еще лучше. Йен в форме. Я ему дал новый камень для заточки. Честное слово, когда он закончил с теми дьяволами, его ножи были наполовину сточены.

— Чудно! — крикнула потаскуха.

Они подошли к широкой спиральной лестнице, ведущей в подземные помещения замка, откуда уже доносились радостные вопли разгоряченной толпы.

Последняя ступенька заканчивалась в подземной галерее, свод которой поддерживали толстые каменные опоры. Дальше открывался просторный, ярко освещенный зал.

Это был сводчатый подвал, похожий на древний склеп. Сейчас его превратили в роскошную гостиную. Уложенный плитами пол исчез под толстыми коврами с высоким ворсом. Стены, сложенные из каменных граненых блоков, были украшены гипсовой лепниной. Кроме того, на стенах висели прекрасные восточные ковры. Десятки люстр сияли нестерпимым светом.

Вокруг маленьких низеньких столиков, украшенных резьбой, слоновой костью и серебром, сидели люди непонятной национальной принадлежности. В хрустальных кубках пенилось шампанское, разноцветные напитки окрашивали бокалы из богемского стекла, превращая их в драгоценные геммы.

Эта богато наряженная толпа изъяснялась самым вульгарным языком. Особенно женщины с их визгливыми голосами. Среди мужчин выделялись стоящие особняком внешне безразличные особы, индусы и левантинцы, чувствующие себя неуютно в европейских костюмах.

Что? Еще не начинают? — громко спросила особа, которую слуга называл И ви. — Тем лучше, боюсь пропустить первый акт, а потом уже ничего не пойму.

Кто-то хихикнул над ее глупой шуткой.

Ей жестом указали на два крепких столба посреди подвала.

Женщина захлопала в ладоши. Однако сцена, которую она могла созерцать, вряд ли порадовала бы чувствительные души.

Двое мужчин были прикованы цепями к этим колоннам.

У одного из них была помятая бледная физиономия. На его лбу выступили крупные капли пота. Время от времени он глухо стонал.

Второй был в черном капюшоне. Виднелись только ноги и кулаки, которые он сжимал.

Кто этот незнакомый красавец? — спросила Иви.

Тсс! — прервал ее лакей. — Прибереги любопытство на потом. Сюрприз. Гвоздь вечера.

Второму положение не кажется приятным! — хохотнула потаскуха.

Увидите, как Йен обойдется с ним. Он закатит глаза от страха и боли, — сообщил лакей, скривившись. — Он не главный, и за него мы не платили.

— Отыграемся на втором, полагаю? — спросила Иви.

— Еще как! — осклабился лакей, сопроводив свои слова таким жестом, что присутствующие прыснули со смеха.

Вдруг толпа зашевелилась, и тут же воцарилась полная тишина.

Маленький бородач с жестоким и неприятным выражением лица раздвинул толпу и приблизился к столбам.

— Доктор Линтхауэр! — зашептались в толпе.

Он оглядел окружающих яростным взглядом.

— Молчать! — рявкнул он. — Я уже запрещал называть имена. Хотя меня здесь все знают, требую соблюдения моего приказа.

— Начинаем? — спросил чей-то голос.

— Когда хозяин решит, — ответил доктор. — Послушайте, вы, кто присутствуют здесь, потаскухи, преступники и прочая человеческая рвань, в которой мы нуждаемся для исполнения своих целей! И вы тоже, — продолжил более почтительно, обращаясь к группе мрачных и безмолвных представителей востока. — Вы тоже, Клевреты Дьявола, как вас с почтением называют.

По приказу самого Ханумана…

Восточные люди отвесили учтивый поклон.

— …Итак, по приказу самого бога Ханумана этой ночью состоится суд над двумя персонами. Первого вы знаете, это Джек Уиллис, охранник из отвратительного здания, где располагается Британский музей и где хранятся сокровища, украденные у нас и у наших богов. Тюрьма наших богов! Тех самых богов, которых надо вырвать из жадных когтей Запада, угнетателя великих народов стран Восходящего Солнца. Такова наша миссия.

Конечно, Уиллис помог нам вновь обрести некоторые сокровища. Мы щедро отблагодарили его, как мы поступаем со всеми, кто готов нам помогать. Вы все это знаете.

— Правда! Правда! — зашептались вокруг.

Доктор выпятил грудь.

— Но Уиллис готовился нас предать, и мы приговорили его…

— К смерти! — воскликнула толпа.

— Да, к смерти… Но рука Ханумана только ранила его, убив перед этим другого охранника по имени Дэвид Бенс. Мы захватили Уиллиса, когда его везли в больницу. Наш друг Пай, тот, кто совершил это похищение, получит награду в сто фунтов!

— Спасибо! Истинные слова! — воскликнул лакей, разрумянившись от удовольствия.

— Молчи, Пай!

— Уже молчу, доктор!

— Итак, у нас Уиллис. Вскоре у Йена появится возможность проявить свой талант китайского палача на теле предателя.

Пощадите! — умоляюще пролепетал несчастный.

В ответ послышались раскаты хохота.

Что касается второго, — продолжил доктор, — Хануман оставил его лично для себя. И сегодня Хануман явится сюда.

Сюда?! — послышались восклицания.

Да, он будет среди нас. А в сравнении со знанием Бога, знания Йена всего лишь жалкая комедия.

Хотя толпа состояла из самых отвратительных и развращенных существ, живущих на Земле, лица побледнели, а тела многих сотрясла дрожь.

Он придет! — рявкнул доктор. — А пока осушите ваши кубки, и Йен предложит вам закуску.

В глубине подвала поднялся занавес. Все увидели невысокого желтолицего человека, одетого в длинную рубаху ярко-алого цвета. Это был Йен, палач. У него было крохотное гладкое личико светло-лимонного цвета. Издевательская улыбка кривила его тонкие губы, но глаза сверкали невероятно жестоким огнем.

Он извлек из маленькой сумки из акульей кожи набор небольших сверкающих инструментов, которые тщательно разложил на низком столике: крохотные скальпели, щипчики, сверла, короткие и широкие ножи с лезвием столь же острым, как лезвия шеффильдских бритв. Этот набор дополнялся ножницами с искривленными лезвиями, напильничками, странными инструментами, которые невозможно определить или описать.

Пай снисходительно объяснял Иви:

— Эти ножички служат для разрезания волокон шеи, щипчики — для выдергивания обнаженных нервов. Сверлами он проделывает крохотные отверстия в позвонках, чтобы кусками извлекать спинной мозг. Похоже, это самая ужасная пытка. И она долго тянется. Тип будет рыдать и вопить часами. Большими ножами Йен довершает дело, когда тип окончательно теряет сознание и привести его в чувство уже невозможно.

— Йен! — приказал доктор Линтхауэр. — Можешь приступать. Продли удовольствие, иначе лишишься головы!

Китаец глубоко поклонился, выбрал длинную иглу и мелкими шагами приблизился к Уиллису. Скованный охранник закричал…

Тяжелые ворота шлюза Зеебрюгге медленно разошлись в стороны. Вода заполнила большой бьеф, из которого вытекал крохотный ручеек. В машинном отделении яхты, проходившей шлюз, раздался звонок.

Стоящий на мостике Эдвард ван Бюрен отдал короткий приказ.

Шлюзовщик, получивший щедрые чаевые, отдал военный салют.

— Включить двигатели! — приказал ван Бюрен.

Винт вспенил черную воду, и Фландрия понеслась по темному шлюзу.

Том Уиллс стоял рядом с другом и напряженно молчал.

Он проверил заряды в своем браунинге. С удовлетворением услышал в кубрике экипажа сухой треск проверяемого огнестрельного оружия.

Эдвард ван Бюрен указал рукой на темную массу, которая появилась по левому борту. Вокруг царила осенняя тьма.

— Вот Морской замок, — глухим голосом сообщил он.

— На верху башни в высоком окне горит огонь, — сказал Том.

Но бельгиец отрицательно покачал головой:

— Нет… Всего-навсего отблеск луны. Гляньте, спутник Земли у самого горизонта.

Том видел, как над печальным ландшафтом поднимается красный убывающий месяц. Он задрожал… Значит, в этом проклятом окружении его любимый учитель, отважный Гарри Диксон, закончил свою блистательную карьеру. Быть может, в этом замке еще сохранились останки изувеченного тела великого мстителя…

— В замке кто-нибудь есть? — спросил Том Уиллс.

Эдвард ван Бюрен усмехнулся:

— Конечно, есть. Я знаю, что в замке есть громадный подвал. Мне известно, как туда пройти! Я не зря сочинял приключенческие романы и всегда подробно изучал соответствующие документы.

Это стоило мне больших денег, но сейчас я не жалею об этом. Старый пьянчуга мажордом однажды отвел меня туда. С тех пор добрая фламандская можжевеловка быстро отправила его под землю.

— Такая судьба! — проворчал Том.

— Скажу даже, что у меня не возникает никаких сомнений. Линтхауэр настоящий эротический безумец, но обладает невероятным состоянием. У него есть официальные и влиятельные друзья. Поэтому его никто не беспокоит, хотя на его счет ходят ужасающие слухи.

— Беда всем тем, кого я там увижу! — яростно прошипел Том Уиллс, побледнев.

— Моим людям отдан приказ стрелять в каждого, кто появится. Беру на себя ответственность за бойню. К тому же я по беспроводной связи условным языком предупредил приятеля, начальника брюссельской полиции… Видите впереди зеленый огонь?

— Вижу… Он быстро приближается к нам. Несомненно, катер с бесшумным мотором.

— Катер речной полиции… Мой друг должен быть на борту…

Через несколько минут катер с зеленым огнем пришвартовался к яхте, и на борт поднялся начальник полиции в сопровождении трех своих людей.

Представление прошло быстро. Начальник бельгийской полиции поклонился Тому.

— Я понимаю вашу боль, господин Уиллс, — взволнованно сказал он, — и поверьте, для бельгийской полиции будет честью возможность отомстить за Гарри Диксона.

Том смог ответить лишь крепким рукопожатием.

— У меня есть все полномочия уничтожить это бандитское гнездо, господин ван Бюрен, — сообщил полицейский, повернувшись к писателю. — Нас уже давно беспокоят таинственные приезды и отъезды гостей Л интхауэра, который, между нами будь сказано, отвратительная личность, которую давно следует отправить под суд за множество еще недостаточно раскрытых подозрительных историй.

Фландрия замедлила ход и вскоре пристала к деревянному дебаркадеру, пропитанному гудроном.

— Нам не надо пробираться к замку, — сказал Эдвард ван Бюрен. — Видите этот кустарник: там скрыт один из потайных ходов в замок. Он ведет прямо в подвалы. Он хорошо замаскирован колючим кустарником, но я знаю, как его найти.

Матросы Фландрии бесшумно поднялись на палубу. У них были решительные и почти ужасающие лица. Им объяснили, чего от них ожидают, и они внутренне ликовали, что покончат с бандитским логовом, учинив расправу по своему вкусу.

— Я никогда не пользовался револьвером, — угрюмо проворчал гентец-гигант. — Я действую руками, только руками!

Том Уиллс увидел две лапы, громадных, как лопасти весла, которые могли раздавить голову, как орех.

— Тишина! — приказал ван Бюрен. — В путь!

Они вышли на пустошь, где слышался лишь шелест кустарника. Иногда раздавался крик ночного хищника. Где-то заверещал насмерть раненный кролик, и Том содрогнулся от мысли об этом ночном преступлении.

— Вы уверены, что они не выставили часовых? — спросил начальник полиции.

Эдвард ван Бюрен остановился.

— Вы правы, — кивнул он.

Он подозвал гентца и шепнул ему на ухо несколько слов. Тот двинулся вперед. Его огромное тело двигалось с ловкостью хищника. Ночь поглотила его.

— Если кто-то прячется в кустах, ему конец, — прошептал ван Бюрен.

Гентец ждал их на опушке зарослей.

— Как? — спросил начальник полиции.

Моряк указал на темную фигуру, растянувшуюся на траве.

— Думаю, я слишком сильно сдавил ему затылок, — смущенно сказал гентец.

Том Уиллс зажег карманный фонарик и осветил искалеченную голову — она словно получила удар гидравлической бабы.

Начальник полиции хмыкнул:

— Я знаю этого типа.

Повернувшись к матросу, он дружески хлопнул его по плечу:

— Получишь хорошую награду, парень. Ты освободил нашу страну от ужасного преступника. Это убийца Сипенс!

— Сипенс! — удивился гентец. — Надо было вырвать ему сначала руки и ноги. Убийца детей… Он слишком легко отдал концы. Буду упрекать себя в этом всю свою жизнь!

Они остановились перед густыми зарослями колючего кустарника. Ван Бюрен исследовал их с помощью шеста с крюком.

Наконец он сказал:

— Подземный ход начинается здесь!

— Приготовьте револьверы! — приказал начальник полиции. — При малейшем подозрительном движении со стороны тех, кто находится внутри, стрелять без предупреждения и на поражение.

Небольшое войско включило два или три электрических фонаря и углубилось в темный туннель, где стояла гнилая, болотная вонь.

Толпа хохотала, грязно шутила, аплодировала при каждом содрогании жертвы. Смех и ругательства заглушали вопли мученика.

Китаец выбрал небольшие стальные щипчики, зловеще заблестевшие в свете люстр.

— Ему вырвут нерв! — закудахтала красотка Иви. — Подождите, как эта курица завоет!

Палач ввел инструмент в кровоточащую рану, повернул его, потом резким движением выдернул

Уиллис взвыл и потерял сознание.

Йен влил ему в рот несколько капель сердечного снадобья, но Уиллис не шевельнулся.

Прошло несколько минут. Толпа недовольно гудела.

— Вот что значит кровопускание у цыпленка, — сказал Пай. Он повернулся к доктору Линтхауэру, который присутствовал на зрелище, явно испытывая дикое наслаждение. —

Кстати, нельзя ли, пока сей джентльмен приходит в себя, устроить маленькую интермедию с карнавальным персонажем.

— Да, да! — закричали остальные. — Давайте поджарим ноги парня в маске.

— Хануман оставил его себе, — сухо ответил доктор.

— Но ноги ему надо погреть, — раздались крики. — Ему холодно!

Линтхауэр колебался, но увидел вокруг недовольные лица.

— Разрешаю один удар, но только один, — согласился доктор. — На этом человеке капюшон. Разрешаю вам, Пай, нанести один удар стилетом. Постарайтесь выколоть ему глаз и получите десять фунтов. Если не попадете ему в зеницу ока, заберу двадцать фунтов из вашей награды.

— Согласен! — воскликнул Пай. — Дайте мне стилет!

Йен протянул бандиту нож.

— Целься хорошо, мой милый! — крикнула Иви. — Получишь десять фунтов! Поделим их?

Со всех сторон раздались смешки.

— Попадет! Не попадет!

— Попаду! — крикнул Пай, замерев перед человеком в маске.

Ничего не свидетельствовало, что человек услышал сказанное, но Иви заметила, что скованные руки сжались. Она радостно поделилась наблюдением с остальными:

— Он трусит, этот тип! Выколи ему глазик, мой дорогой Пай!

Лакей поднял оружие, примерился и, скривившись, опустил руку…

Но сталь не коснулась ткани капюшона. Пай издал чудовищный вопль и рухнул на пол, извергая поток черной крови. Пуля пронзила ему шею.

В то же мгновение подвал наполнился криками, ругательствами и шумом опрокидываемых столов.

— Спасайся, кто может! — вопили бандиты. — Нас предали!

Слишком поздно! Выстрелы раздавались со всех сторон. Матросы Фландрии бросились в рукопашную.

из

Ужасная бойня.

Бандиты падали, скошенные смертоносными пулями револьверов моряков и полицейских.

Голова Линтхауэра лопнула, как переспелый орех. Том Уиллс выстрелил в него с расстояния в два фута. Иви корчилась на полу. Ее ранили в живот, и она изрыгала страшные проклятия. Один из матросов прикончил ее, раздавив голову, как гадюке.

Вдруг над всеобщим шумом вознеслись более пронзительные крики. Эдвард ван Бюрен ринулся в глубину подвала, откуда они доносились, и на секунду замер от ужаса.

Гентец перекручивал китайца Йена, словно дешевую тряпичную куклу, набитую соломой. Он пытался четвертовать палача живым.

— Он заслужил это! — спокойно произнес матрос. — А потом я не люблю желтого цвета!

Быстрым движением он схватил китайца за подбородок и перегнул его голову назад. Раздался ужасающий треск — лопнул позвоночник. Китайский палач умер.

В подвале постепенно устанавливалось спокойствие. Большинство бандитов было убито. Остальные, тяжело раненные, валялись на полу, а матросы вязали их, как обычные пакеты.

Только сейчас Том заметил человека, прикованного к столбу.

Он сорвал с него капюшон и завопил.

Перед ним стоял бледный, но живой Гарри Диксон!

Гарри Диксон!

Живой Гарри Диксон!

Гарри Диксон, чью отрезанную голову он видел собственными глазами!

И Том от радости потерял сознание.

Быстро освобожденный от цепей Гарри Диксон помог своим спасителям обследовать замок, но больше никого в нем не нашли.

— У нас в руках вся банда, вернее, то, что от нее осталось, — заявил начальник полиции.

— У нас в руках нет главаря! — поправил его Гарри Диксон.

Простите… Доктор Линтхауэр умер от руки вашего ученика.

Главарь не он.

Учитель, — прошептал Том, — объяснитесь…

В этот момент появился радист Фландрии.

Срочная радиограмма для Гарри Диксона! — выкрикнул он. — Из Лондона, из Скотленд-Ярда!

Значит, меня там считают живым, — с улыбкой произнес сыщик и взял депешу.

Прочел ее и с улыбкой протянул Тому и ван Бюрену:

Объяснение тайны шестой головы, друзья мои.

Они прочли текст.

Хорошо загримированная голова. Голова не Гарри Диксона, а Джима Пайка. Поздравления и удачи! Гудфелъд.

Бог Хануман

Гарри Диксон и Том Уиллс остановились в Гранд-отеле Брюгге. Пару дней они отдыхали, наслаждаясь полным бездействием.

Почему бы не вернуться в Лондон? — предложил Том на третий день после освобождения учителя.

Последний акт пьесы еще не состоялся, — ответил Диксон.

А! И долго занавес будет ждать финала? — пошутил Том Уиллс.

Не позже сегодняшнего вечера, мой мальчик, — ответил сыщик, не скрывая отличного настроения, — я выбрал идеальные декорации для финала: прекрасный древний Брюгге с его бегинскими монастырями, чудесными памятниками и маленькими таинственными улочками.

Значит, будем ждать, лакомясь этим чудесным палтусом под белым вином, — пошутил молодой человек, разглядывая блюдо, которое метрдотель поставил перед ними.

Когда первые тени легли на уснувший город, гостиничный слуга явился в их номер и объявил Диксону, что прибыл посыльный и принес «вещь, о которой вы хорошо знаете».

Диксон улыбнулся и сердечно поблагодарил слугу.

— Малыш Том, — сказал он, когда они остались одни, — сегодня поздним вечером мы немного нарушим бельгийский закон, но полиция не будет иметь к нам претензий, как я полагаю, поскольку речь идет о ее репутации. Мы сейчас превратимся в обычных взломщиков.

— Отлично, — сказал Том. — Такая экспедиция мне по нраву. Масса непредвиденного и очарования!

— Вот это Том, который из Шерлок Холмса хочет превратиться в Арсена Люпена! — расхохотавшись, заявил Гарри Диксон.

В разгар ночи они покинули гостиницу, обутые в фетровые сапоги и одетые в черные костюмы.

— Револьвер? — спросил Том.

— Если хотите, но этого лассо, которое я спрятал под пальто, мне с лихвой хватит…

— Будете ловить лошадей, как ковбои?

— Лошадей нет, но всё же поганое существо!

Улицы были пусты. Невидимые куранты пропели над спящим городом. Колокол отмерил поздний час.

Они углубились в лабиринт улочек прелестного квартала Миннерватер, где Том услышал журчание воды в древних шлюзах.

— Учитель, — тихо спросил он, — вот уже полчаса за нами следует тележка. Тележка, накрытая черным брезентом.

Сыщик не обернулся.

— Пусть она следует за нами, Том. Я бы расстроился, если бы она не следовала за нами.

Они остановились перед высоким домом, увенчанным коньком. Дом был черным, ни одно окно не светилось.

Гарри Диксон немного повозился с замком, и дверь открылась.

Они оказались в просторном коридоре, который бесшумно прошли. Перед лестницей Гарри Диксон включил миниатюрный фонарик. Узкий луч света осветил ступени лестницы. На втором этаже сыщик и его спутник остановились и перевели дыхание. Дом был безмолвным и словно вымершим.

— Осторожно! — шепнул Диксон, толкая одну из дверей.

Лучик света обежал просторную комнату.

Том Уиллс тихо присвистнул.

Один из лучших рабочих кабинетов, которые он когда- либо видел. Стены буквально исчезали под книгами, произведениями искусства явно восточного толка, на мебели стояло множество восточных предметов.

— Где мы? — спросил Том.

— У нашего друга, доктора Луммеля, — тихо ответил Гарри Диксон.

— Несчастный, убитый в Британском музее?

Гарри Диксон не ответил, но, в свою очередь, присвистнул.

— Теперь будем настороже, как никогда! — посоветовал он.

Едва он произнес эти слова, как Том вскрикнул от ужаса. Что-то ужасное, неопределенное, выпрыгнуло из стены, что-то волосатое коснулось его щеки, оцарапав ее до крови. Он тут же услышал свист лассо. Учитель крикнул:

— Том, свет! Выключатель у двери.

Том машинально повиновался.

Яркий свет залил комнату, а Том Уиллс вновь завопил от ужаса. В петле кожаного лассо билась волосатая рука, заканчивающаяся опасным когтем. Она походила на отвратительную змею. Рука выступала прямо из стены.

— Держи револьвер наготове на случай, если тип шелохнется, — приказал Гарри Диксон, — но не слишком его повреди, если придется стрелять. Мне он нужен живым.

С этими словами он начал с силой бить ногой в стену. Это оказалась простая фанерная перегородка, которая быстро поддалась.

— Внимание! — рявкнул сыщик, заметив, что перегородка закачалась, готовая рухнуть на них.

Послышался яростный вопль. Том Уиллс увидел, как в комнату впрыгнула темная фигура. Но Гарри Диксон был проворнее, и через мгновение фигура лежала на полу, спутанная лассо.

Том Уиллс увидел громадную, ужасно гримасничающую обезьяну.

— Том, представляю вам бога Ханумана! — весело воскликнул Гарри Диксон. — Ступайте на улицу и скажите нашему другу ван Бюрену открыть железную клетку, которая стоит в тележке. А я приведу птичку!

Через час Гарри Диксон представлял своего пленника на дворе центрального управления полиции:

— Господа, представляю вам бога Ханумана и одновременно убийцу охранника Дэвида Бенса, Джима Пайка и, несомненно, многих других.

— И доктора Луммеля! — добавил Том Уиллс.

— Нет! — перебил его Гарри Диксон.

— Но, господин Диксон, — пробормотал начальник полиции, — мы не можем предъявить это животное судьям. Единственное, что мы можем сделать, так это отослать его в зоопарк Антверпена.

— Вовсе нет, — усмехнулся сыщик. — Эта обезьяна предстанет перед судом в самое ближайшее время.

— Но со времен Средневековья больше не судят животных, уличенных в убийстве, — иронически хмыкнул полицейский.

— Подождите, шеф, — сказал сыщик. — Пусть один из ваших агентов раскалит добела кочергу в этой милой печке.

— Боже, господин Диксон, это ненужная пытка, разве не так? — в замешательстве спросил полицейский.

— Прошу вас только чуть-чуть терпения, — усмехнулся сыщик.

Принесли раскаленную кочергу.

Сыщик медленно подошел к решеткам клетки.

Все увидели, как обезьяна со страхом вжалась в самый дальний угол клетки, но сыщик без всякой жалости просунул раскаленную кочергу и ткнул в шерсть обезьяны. И тут произошло нечто невообразимое. Животное издало крик боли и вдруг завопило:

— Пощады! Пощады, господин Диксон!

— С ума можно сойти! — воскликнул начальник полиции.

Эдвард ван Бюрен впервые с начала удивительного приключения пошатнулся.

Теперь представляю вам доктора Луммеля в его подлинном обличье, — холодно произнес сыщик. — Вы всегда видели его бритым, с лицом, спрятанном за громадными очками, одетого, как джентльмен, и всегда в черных перчатках. Теперь, когда растительность на его лице отросла и на нем нет одежды, вы видите его таким, каков он есть на самом деле. Жаль, что его ждет палач, а то Барнум отвалил бы ему приличные деньги.

Я не понимаю… Я не понимаю, — раздавались стоны вокруг Гарри Диксона.

Ну что же, господа, ничего не мешает мне поднять последнюю завесу тайны. Но лучше это сделать за бутылочкой хорошего вина и рядом с коробкой превосходных сигар, не так ли?

Когда голубоватый дымок поднялся к потолку, а темно-красное вино наполнило бокалы, Гарри Диксон заговорил:

Доктор Луммель — ученый, большой ученый, хотя я думаю, что он буйнопомешанный. Он долго пробыл в английской Индии, особенно в окрестностях Лахора. Вам известно, что этот таинственный край богат существами, которых называют людьми-зверями. Однажды я столкнулся с одним из них во время крайне опасного расследования.

Это люди, чье тело внезапно обрастает шерстью. Их конечности деформируются. Они выглядят, как дикие животные, вроде тигров, хотя чаще всего походят на обезьян. Впоследствии нередко меняется и их менталитет, превращая их в чудовище, на которое они походят.

Эти случаи были исследованы. Наши ученые считают, что это результат как физического, так и душевного заболевания. Некоторые полагают, что эта болезнь напоминает проказу.

Наверное, доктор Луммель где-то подхватил эту таинственную заразу, но не расстроился, а решил использовать ее для создания славы самому себе.

Он много изучал некоторых богов-животных в Индии, в частности бога Ханумана, огромной обожествленной обезьяны.

И слепо поверил в могущество этих божеств. Думаю, он отказался от христианской веры и принял восточную веру.

Болезнь развивалась и вскоре превратила его в ужасное обезьяноподобное существо.

И тогда доктор Луммель решил, что является живым воплощением бога Ханумана.

Он нашел вокруг других людей, готовых поверить в это. Это были богатые индусы и некоторые невротические белые.

И тогда он решил воплотить в жизнь удивительный план мести Востока Западу!

Но для этого следовало вернуться в Европу.

Он вырядился в подобающие одежды, наголо выбрился, надел черные перчатки, которые никогда не снимал. Заметьте, доктор Луммель всегда носил их! Это была первая улика, которая вывела меня на след истины.

Богатые индусы, поверившие в его миссию и надеявшиеся опрокинуть британское могущество, снабдили его несметными богатствами.

Луммель приехал в Англию. Ему было легко благодаря своей репутации добыть нужные рекомендации для посещения Британского музея.

При помощи охранника Уиллиса, который искупил свои прегрешения жуткой смертью под пытками, смог украсть самые лучшие украшения, хранящиеся в нашем национальном музее. Он называл это возвращением сокровищ, украденных Западом.

Он мог входить в музей по ночам.

Однажды ночью он убил Бенса и ранил Уиллиса, который пытался помешать ему совершить убийство. Но, увы, поскользнулся в зале идолов, куда они прибежали на шум. Тем временем Луммелю, уже бывшему внутри, ожидание показалось долгим, и он начал читать газету, которую ему прислали накануне. Там с издевкой раскритиковали его работу. Охваченный яростью, поскольку этот человек невероятно раздражителен, он порвал ее. Один обрывок упал на пол.

Тут он услышал шаги охранника Миллера и спрятался за статуей Ханумана. Я узнал, что у Миллера была привычка разговаривать с идолами, чтобы скоротать долгие часы ночной службы, и делал он это без особого почтения перед изображением богов.

Вероятно, он оскорбил обезьяноподобного бога. Эта ругань вывела Луммеля из себя, и он убил служителя.

Тогда он совершил детский проступок. Он вымазал кровью жертвы руки статуи. Он всё еще считал себя среди суеверной толпы индусов, а не среди европейцев, где сыщики не столь суеверны.

Когда он узнал, что я нашел обрывок газеты, и понял, что я вскоре доберусь до истины, он исчез, симулировав новое убийство.

Поскольку он располагал громадными деньгами, он собрал вокруг себя банду отъявленных каналий ради совершения многочисленных преступлений. Он легко склонил к сотрудничеству доктора Л интхауэра, человека извращенного, который постоянно нуждался в деньгах.

Тогда он избрал для своей банды негодяев необычное название — Клевреты Дьявола.

С помощью целой армии убийц он похитил крупнейших ориенталистов Англии, в которых видел тех, кто извращает святое учение, и ужасным способом казнил их.

Джим Пайк был членом этой банды, и мы знаем, как он кончил.

Вот такова вкратце история Клевретов Дьявола и их главы, ужасающего доктора Луммеля, живого бога Ханумана.

А теперь, полагаю, у меня еще есть время успеть на ночной экспресс до Остенде, откуда в самый ранний час я смогу сесть на паром до Дувра. Доброй ночи, господа.