Красная королева

Глава 1

В королевский дворец я вернулась всего часа на три позже гонца. Эти три часа понадобились мне для того, чтобы максимально обезопасить детей от всевозможных случайностей.

Не то, чтобы я желала смерти Ангердо. Честно говоря, такого у меня и в мыслях не было. Я прекрасно понимала, что в случае гибели короля стране, а значит, и мне, и детям, угрожает гражданская война. Ну или, как минимум, всевозможные бунты и восстания. А в такие исторические моменты не только рекой льется кровь, но и совершаются всевозможные омерзительные поступки, которые потом легко и непринужденно оправдывают историки. Именно поэтому обезопасить я постаралась не только сына, но и дочь.

Она всего лишь маленькая девочка, но она носительница королевской крови и автоматически получает некие призрачные права на престол. А если в родне мужа принцессы есть какие-то кровные связи с правящей семьей, то в глазах окружающих количество прав на престол автоматически удваивается. Я не желала моей малышке судьбы разменной монеты.

Прямой и максимально близкий наследник трона, герцог де Богерт, к сожалению, был не единственным жаждущим власти. Королевская семья достаточно обширна. Всевозможные троюродные и пятиюродные братья и дяди были предусмотрительно отлучены от двора еще до нашей с Ангердо свадьбы. Эту часть истории королевства Луарон я изучала особенно тщательно после смерти свекрови.

Когда она осталась вдовой с малолетним ребенком на руках, никто из этой семьи не захотел оказать ей поддержку. Ее считали слишком слабой, чтобы удержать власть и сохранить жизнь сыну. Поэтому дальняя родня объединялась во всевозможные коалиции и поддерживала кого угодно, только не законного наследника престола. Впрочем, свекровь моя была достаточно жесткой женщиной, не боящейся критических решений. Даже когда она проиграла первую схватку в Совете и регентом короля назначили двоюродного дядю по отцовской линии – Великого герцога Стюарта Вельфорна, Ателанита не сдалась.

Герцог Вельфорн недолго наслаждался всей полнотой регентской власти. Он успел сослать королеву в один из дальних заброшенных дворцов, почти на край королевских земель и принять несколько не слишком популярных законов о новом налогообложении. А потом внезапно, тихо и быстро умер, хватаясь за горло и задыхаясь на руках ничего не понимающих лекарей.

Выяснилось, что в это время вдовствующая королева Ателанита, которая вроде бы должна была спокойно отсиживаться в Тмутаракани, с огромным отрядом наемных войск оказалась прямиком у стен столицы. Дворец взяли штурмом, а несколько королевских советников, искренне считавших, что бабе у власти делать нечего, скоропостижно скончались: кто от ножа в горло, кто от стрелы в спину.

В отличие от той части дворянства, что в душе поддерживало вдовствующую королеву и восхищалось ее смелостью и отвагой, я совершенно точно знала, чего стоила эта победа королевской казне. Свекровь брала деньги у ростовщиков. Она сделала огромные займы в двух соседних королевствах, пообещав торговые преференции, которые долгие годы продолжали опустошать казну, не внося туда ни единого медяка.

Да, она отстояла право сына на трон, но при этом разорила государство больше, чем полностью. Если бы не открытие небольших залежей золота, то, скорее всего, через два-три года правления Ателаниты в качестве регента в Луароне начались бы голодные бунты. Надо отдать ей должное: этими золотыми деньгами она погасила большую часть долгов. И, помня о том, что королевство без армии мертво, остатки вложила в офицеров и солдат.

Возможно, я была пристрастна, когда изучала ту часть истории, но я очень отчетливо видела, сколько глупостей наворотила королева. А самой большой ее ошибкой было практически полное отстранение подрастающего сына от власти.

Исторических документов, конечно, практически не сохранилось. Но еще живые очевидцы, с которыми я несколько раз разговаривала, дружно сообщали о том, что королева была несчастлива в браке и терпела унижения не только от своей свекрови, но и от мужа. Возможно, именно поэтому, боясь и не доверяя никому на свете, Ателанита старалась сохранить максимум власти для себя лично.

Пока я ехала во дворец, все эти факты и события вспоминались сами собой. И с ужасом понимала, что в случае смерти Ангердо я пойду практически тем же самым путем: не позволю никакому регенту отлучить меня от детей. Я перегрызу горло, но не дам выдать мою девочку замуж за тридцати-сорокалетнего мужика просто по политическим мотивам, я не позволю втравить Луарон в гражданскую войну, заставляя семьи и кланы разбиваться пополам и вставать на ту или другую сторону.

***

Сейчас, входя в королевскую приемную и окидывая взглядом почтительно согнувшихся придворных, я странным образом чувствовала себя на распутье: не хотела повторять судьбу Ателаниты. Но был ли у меня выбор?

Герцог де Сюзор встретил меня прямо у дверей королевской спальни.

– Ваше величество… – он низко поклонился, а я нетерпеливо отмахнулась и спросила:

– Он жив?

– Пока да, но лекари не дают никаких обещаний.

– Кто стрелял?

Герцог печально улыбнулся, слегка развел руками и сказал:

– Стрелок найден мертвым с перерезанным горлом. Но самое важное, ваше величество, не это. Погоня, решив, что след потерян, остановилась возле трупа и пытались понять: кто он такой и откуда взялся. Но Вильгельм де Кунц потребовал от королевской охраны прочесать всю местность вокруг, и в паре миль от первого трупа мы нашли второй. А в его ножнах кинжал со следами свежей крови.

– Второй тоже был зарезан?

– Нет. Второй получил две стрелы в спину и скончался на месте.

– То есть он даже не видел своего убийцу?

– Так и есть, ваше королевское величество, – ответил герцог де Сюзор.

– А дальше?

– К сожалению, ваше величество, дальше погоня уперлась в небольшую реку. Следы говорят о том, что на баркас село как минимум два человека.

– При такой зачистке, герцог, скорее всего, баркас или утопят, или сожгут.

Герцог вопросительно посмотрел на меня, и я кивнула, подтверждая его мысль:

– Пусть ваши люди займутся всеми окрестными селами, где есть рыболовецкий промысел. Искать нужно не слишком далеко от столицы, и, скорее всего, хозяин пропавшего баркаса тоже будет найден мертвым. Если же каким-то чудом он жив, доставьте его сюда.

***

В спальне моего мужа все окна были традиционно занавешены, горели десятки свечей и стояла дикая духота, перебиваемая отвратительным запахом экскрементов. Ангердо был без сознания. По лицу разлита мертвенная синеватая бледность, даже губы казались серыми. Перепуганный мэтр Агностио, утирая мелкие бисеринки пота со лба полотняным платком, шепотом докладывал:

– Ваше королевское величество, все в руках Божьих! Стрелу мы вынули и в рану положили целебный бальзам, но боюсь, что повреждены важнейшие внутренние органы и… Все в руках Божьих, ваше королевское величество! – лекарь старался не смотреть мне в глаза.

У королевской постели, прямо рядом с изголовьем, было поставлено достаточно удобное кресло, где сидел, молитвенно сложив руки, сухонький кардинал Ришон. Глаза его были закрыты, и весь он мысленно устремлялся к Отцу нашему небесному, не обращая внимания на то, что творилось вокруг. Даже вошедшая королева не отвлекла кардинала от его богоугодного занятия.

Я никогда не считала себя слишком умной, никогда не верила во всякие там знаки и пророчества. Но именно эта отрешенность кардинала что-то сдвинула в моих мыслях. Было ощущение, что прямо в мозгу раздался щелчок: “Церковь! Это церковь!”.

Церковь никогда не пыталась наладить контакт со мной, скорее вежливо игнорируя факт моего существования. Церковь назначила духовником королевских детей весьма фанатичного святого отца Джонатана Бэнкстона. Мужчина был не стар и не глуп, но придерживался настолько радикальных взглядов, что последние пару лет между ним и мной без конца происходили мелкие стычки.

Дошло до того, что на всех его лекциях детям я сочла необходимым присутствовать лично. Я никогда не доверяла фанатикам и одержимым, а святой отец, к сожалению, относился именно к таким людям. Все его рассказы о религии неизменно вели к тому, что любой человек ничтожен перед ликом Господа, что только святая Матерь Церковь знает истину и имеет право нести ее в мир “заблудшим овцам”. Если для Алехандро, Алекса, как я его называла, все это были просто страшноватые сказки, то принцесса Элиссон иногда задавала вопросы вроде такого:

– Мама, почему Господь создал всех людей ничтожными?

– Элли, радость моя, вовсе не ничтожными создал Господь людей. Господь дал человеку возможность стать любым, понимаешь? Каждый человек при рождении может стать как истинным праведником, так и вором, и даже убийцей. Господь просто дает нам свободу.

Разумеется, я приводила дочери пример с куклами, объясняя, что у куклы нет свободы воли. “Пойми, солнышко, – говорила я, – Господь не хочет, чтобы мы были куклами. Он дает нам право выбора, позволяя стать такими, какими мы сами желаем”.

Именно из-за того, что мне бесконечно приходилось защищать ум и души детей от попыток внедрить туда мысль “Церковь превыше всего!”, я и недолюбливала Джонатана Бэнкстона.

И вот сейчас, глядя на кардинала Ришона, главу столичной епархии, а следовательно, второго человека в церковной иерархии после короля, я отчетливо понимала: “Я бездарно пропустила одного из своих главных соперников! Я отвлекалась на фавориток и пижона де Богерта, не замечая, что главная-то змея тихо пригрелась на груди…”

Думаю, никто не смог бы прочитать по моему лицу эти мысли. Я подошла к кардиналу, слегка кашлянула и, когда святой отец не шевельнулся, демонстративно толкнула на пол тяжеленный бронзовый шандал со свечами. Случился маленький переполох, потому что шандал произвел громкий “бумс”. Слуги засуетились, собирая свечи и оттирая растекшийся воск. Кардинал машинально встал с кресла и, открыв глаза, попытался сообразить, что здесь происходит. Глядя ему прямо в глаза, я сказала:

– Благословите меня, святой отец! Только Господь может утешить меня и мои тревоги, только Он может даровать исцеление моему мужу. И ваши наставления будут бесценны.

Пока кардинал торопливо бормотал слова одобрения, обещая денно и нощно молиться за здоровье Ангердо, я старательно выуживала из памяти все, что слышала о нем, продолжая мысленно ругать себя за беспечность и недальновидность.

“Он из очень знатной семьи, но, кажется, боковая ветвь… Тем не менее наверняка семья повязана вся и полностью. Знатность знатностью, а грызня за власть и деньги была всегда. Вряд ли пэры Луарона откажутся поддерживать родственные связи, особенно если родственничек – кардинал – человек, достигший вершины. Надо собрать данные обо всех семьях, что входят в этот клан. Да, в Луароне не клановая система, но сейчас именно эти люди – клан. Пробиваясь к власти, они пойдут по головам. Понять бы еще, что пообещал каждому из них Ришон…”

Конечно, это всего лишь мои шаткие размышления, но я подозревала, что отделенная от ромейского престола и выведенная из-под власти Папы Ромского церковь Луарона пытается сейчас стать номером один в государстве. То есть не король будет первым человеком в церковной иерархии, не он будет стоять над церковью, а церковь будет стоять над королем и по собственной воле выбирать правителей. Разумеется, тщательно следя, чтобы эти будущие правители никакой свободой воли не обладали вовсе.

Пусть на моем лице сейчас лежала приличествующая случаю маска скорби, пусть я крестилась в нужных местах и аккуратно подносила к глазам кружевной платочек, пусть мне даже жалко было Ангердо, к которому я привыкла за эти годы как к неизбежному злу, но все во мне в это время говорило: “Вот он, твой настоящий враг!”.

Кардинал бормотал слова утешения, говорил, что Господь в своей мудрости сам решает, кому и сколько жить на этом свете, рассуждал о смирении и покорности…

Я смотрела в мудрое лицо сухонького кардинала и повторяла про себя фанатский лозунг: “Кто не с нами, тот против нас.* Об этом еще Христос предупреждал. Только, несвятой отец, работает это всегда в обе стороны!”

____________________________

* Кто не с нами, тот против нас – фраза, ставшая популярной в Советской России после Октябрьской революции. Её использовали как угрозу и предостережение для нейтралов в политике. Первоисточником считается фраза Христа, упомянутая в Евангелии от Матфея: “Кто не со Мною, тот против Меня.”

Глава 2

День похорон короля, дождливый и ветреный, стал для меня наглядным примером деления придворных на группировки. Как ни странно, самая скромная поддержка оказалась у герцога де Богерта. Зато к кардиналу Ришону, вышедшему, чтобы сесть в карету, союзники устремились со всех сторон: кланялись, заглядывали в глаза, целовали перстень кардинала и просили благословения. А я про себя отмечала как совершенно ожидаемых придворных вроде Этель Блайт и министра торговли, так и людей, которые до сих пор казались мне нейтральными.

Помимо привычной охраны из королевских гвардейцев меня и детей окружали еще два десятка молодых выпускников школы дофина. Одетые по всем правилам придворного этикета в черные траурные плащи, мальчишки все равно смотрелись именно мальчишками на фоне матерых гвардейцев. Все же в королевские гвардейцы отбирали людей определенной конституции и определенного же роста. На их фоне ученики школы смотрелись субтильными малолетками. Это было вполне объяснимо: самому старшему из них было всего восемнадцать. Сегодня, ввиду торжественности события, капитан Ханси сопровождал меня лично, так что за нашу охрану я была более-менее спокойна. Прямо на похоронах нас не убьют.

Мы уже отстояли молебен, и сейчас длиннющая вереница карет, затянутых в черное, должна была проводить королевский гроб до склепа, где покоились все умершие члены дома Солиго.

Алехандро немного капризничал: ему был утомителен и сам молебен, и долгое ожидание кардинала, который как будто нарочно задержался в храме. Марта подхватила дофина на руки, но он недовольно брыкался, пытаясь вырваться. Элиссон гораздо лучше, чем мой сын, понимала, что произошло что-то жуткое. Она невольно жалась ко мне, напуганная количеством траурных одежд и скорбными лицами вокруг. Пока охрана рассаживалась по коням, я тихо спросила Софи:

– Ты виделась с послом, дорогая?

– Да, я принесла вам ответ, моя королева.

Конечно, голубиную почту трудно сравнить с электронной. Но и посол Сан-Меризо, лорд Ферзон, занимался своим делом слишком давно, чтобы хоть что-то оставить на волю случая. Пока его величество Ангердо трое суток метался в агонии, пока проходили всевозможные молебны и богослужения, пока тело короля, уже несколько попахивающее, по старинной традиции семь дней лежало в открытом гробу в главном храме Сольгетто, дабы каждый подданный мог проститься с ним, почтовые голуби летели без остановки.

Я написала своему отцу до того, как выехала из Малого Шаниза. Голубиную почту я возродила там еще пару лет назад. Проблема общения с лордом Ферзоном и отцом пропала полностью. От моей столицы до королевского дворца Сан-Меризо голуби доставляли почту за четыре дня. Разумеется, это не был один и тот же сумасшедший голубь.

Это была сеть голубятен, которая тянулась до самой границы страны и содержание которой я оплачивала лично. Голубь знал только одну дорогу и одну свою собственную башню, но там попадал в надежные руки: с него снимали крошечный сверток письма, потом поили и кормили и отправляли на отдых. А второй свежий голубь в эти же минуты вылетал из окна башни.

Способ передачи новостей таким образом был весьма затратный. Содержание каждой из башен, где-то деревянных, а где-то и каменных, обходилось мне примерно в четыре монеты золотом в год. Всего для связи с отцом мне понадобилось семь голубиных башен.

Это было то, что никогда и нигде не пряталось, было известно абсолютно всем и возведено или восстановлено с благословения мужа. Я не так уж долго и жаловалась ему, что скучаю по сестрам и жалею, что не могу с ними переписываться. Более того, около двух лет я почти каждое такое письмо, полученное от отца или других родственников, обязательно показывала мужу или, как минимум рассказывала о нем. Сообщала, что моя сестра, та самая, которую высмотрела ему в жены Ателанита, родила уже третью девочку. Что у отца разыгралась подагра и в главном храме Сан-Меризо служили молебен его о здравии. Что один из братьев исключен из списка наследников престола, поскольку желает жениться на неродовитой дворянке. Надо сказать, Ангердо эти новости не слишком интересовали, но он терпеливо выслушивал их и иногда даже забирал эти письма. Думаю, ими интересовалась внутренняя безопасность.

Однако никто не знал, что есть и вторая тайная линия связи с Сан-Меризо. Эти башни ставила не я, а различные купцы, заинтересованные в том, чтобы узнать цены на товары в крупных торговых городах. Возможно, я не стала бы городить огород и устраивать тайную линию, тем более что ее содержание обходилось в два раза дороже на каждую башню, а поставить пришлось на три башни больше, поскольку линия связи была не совсем прямая. Так вот, возможно, я и не стала бы городить огород, если бы иногда, действительно нечасто голуби с письмами не пропадали.

Конечно, это могла быть случайность – ястреб или кречет нашел себе сытный обед. Но поскольку королевский трон быстро воспитал во мне недоверие ко всему на свете и повышенное чувство тревожности, то страховку я делала, где могла. Самое интересное в этой ситуации было то, что ответ от отца, также написанный в двух экземплярах, пришел только по одной линии: по той самой, которая вовсе и не считалась королевской. Возможно, это было просто совпадение, но это было такое совпадение, в которое я не верила. Скорее этот случай дал мне понять, что охота началась.

Письмо я прочитала в карете, которая медленно тряслась по разъезженной дороге. На тонкой рисовой бумаге, которую завозили из Шо-Син-Тая, отец обещал мне любую помощь, которая понадобится, и сообщал, что часть помощи уже в пути. Дочитав, я вздохнула чуть свободнее, но серьезного облегчения пока не было. Я прекрасно понимала, что самые серьезные бои еще только предстоят. И проходить они будут не в чистом поле, а в роскошном зале, где собирался государственный Совет.

Я понимала, что жизнь дофина, а также моя и дочери висят на тонюсенькой ниточке. Радовало одно: на точно таких же ниточках висели жизни кардинала Ришона и герцога де Богерта. И если герцог хотя бы понимал, что я вполне достойный противник, то церковь сделала ровно ту же ошибку, что и я. Она не восприняла королеву всерьез.

Похороны закончились. На следующий день состоялось чтение завещания покойного короля Ангердо. Для меня в этом документе неожиданностей не было. Хранился он в массивном железном сейфе, вмонтированном в стену зала большого Совета и круглосуточно охранялся гвардейцами. Я бы беспокоилась гораздо больше о сохранности документа, если бы один из ключей, закрывающих этот позолоченный ящик, не находился у меня.

Однажды, после того, как отработала осенняя сессия жемчужной Коллегии, на интимное свидание с Ангердо я принесла небольшой клочок бумаги, где была написана очень симпатичная четырехзначная сумма, которую в ближайшие дни передадут королю в руки для личных расходов, муж сказал мне:

– Дорогая, иногда ты меня очень удивляешь. Благодарю! Признаться, ты оказалась более ловкой, чем моя покойная матушка, – он перекрестился, еще раз полюбовался на листочек с суммой и добавил: – У меня тоже есть для тебя сюрприз, – с этими словами Ангердо протянул мне небольшой ключ с довольно сложной головкой.

– Что это, мой король?

– Это третий ключ от сейфа, в котором хранится мое завещание. Иногда в него вносятся изменения, и тогда хранители ключей приглашаются все вместе. Заодно только вы будете знать, что именно в нём написано.

Через два месяца после передачи мне ключа на моих глазах в завещание внесен был пункт, где королевскою волей я назначалась регентом при малолетнем дофине и должна была получить всю полноту власти. Поскольку Ангердо обладал не самым терпимым характером, то примерно раз в три-четыре месяца в документ добавлялся какой-либо пункт вроде: “... жеребца по имени Кассиль лорду Магону, ему же – золотую шкатулку с моим портретом на крышке и хранящиеся там три драгоценные фибулы с альмандинами и сапфирами”. В это же время из завещания вымарывался кто-то из придворных, которому раньше и полагалось все это богатство.

В общем-то, ничего сложного в процедуре не было. Из стопки пронумерованных листов просто извлекался тот, на котором были перечислены дары придворным. Тут же, на глазах у короля и хранителей ключей, писец переписывал лист. Он визировался малой государственной печатью и нашими подписями, вкладывался на место, и сейф запирали до следующего случая.

Хранителями ключей Ангердо избрал меня, герцога де Богерта, а также, по старинной традиции, одного из кардиналов. Третий ключ хранился у кардинала провинции Валлингтон Крона Мозерта.

Когда-то давно, в незапамятные годы, этот самый Крон Мозерт был духовным наставником дофина после смерти короля-отца. Именно тогда кардинал и успел заложить в детскую неокрепшую душу и семена любви и доверия к церкви, и любовь к самому себе. Кстати, сам кардинал вовсе не был властолюбцем. И когда Ангердо сел на трон, не стал пользоваться случаем и рваться к вершинам церковной иерархии. Даже провинция, которую он попросил для себя, не считалась слишком уж завидной. Так что этот эпизод также вызывал некоторое раздражение кардинала Ришона.

На чтение королевского завещания почти все члены Большого Совета привели с собой подмогу в виде писарей и секретарей. Разумеется, никто этой обслуге слова давать не собирался. Но то, что народу в зале было почти в три раза больше, чем обычно, говорило о многом. Блюстителями собственной воли король, к удивлению многих, назначил трех человек.

Разумеется, первым шел герцог де Богерт, которому Ангердо безоговорочно доверял. Вторым шел кардинал де Ришон, что, в общем-то, было вполне объяснимо: после смерти короля и до коронации дофина кардинал автоматически становился главой церкви Луарона. А вот объявление третьей кандидатуры вызвало удивленный гул среди многих членов совета. Третьим человек был назван Вильгельм де Кунц. Я не зря иногда проводила ночи с мужем.

Поскольку королевское завещание – это огромный документ на несколько десятков страниц, то чтение заняло практически весь день. Первым пунктом шел вопрос регентства, и, кажется, ни для кого это не стало новостью. В общем-то, это было почти нормально – назначить королеву-мать регентом при сыне. Я опасалась, что члены совета начнут возражать и требовать приставить ко мне парочку на фиг не нужных мне советников. Но никаких споров и возражений не было. Во всяком случае, в этот же день.

Затем шло перечисление земель, которые находились в личной собственности короля и не принадлежали короне. Часть из них переходили дофину, некоторая часть – мне. И даже принцессе Элиссон досталось небольшое пограничное графство. Это было хорошо и правильно: доходы с этих земель теперь будут считаться личной собственностью детей. Правда, король, как всегда, был расточителен, и приличный кусок земель присоединился к герцогству де Богерта. Земли получили еще герцог де Сюзор, министры финансов и торговли и, как ни странно для многих свидетелей, Вильгельм де Кунц.

Дальше шел гигантский список личного имущества короля: мебель, трости, костюмы, обувь и драгоценности; кони, кареты, упряжь, отделанная золотом и серебром, и прочие излишества. Все это распределено было не слишком равномерно. Моя коллекция драгоценностей изрядно пополнилось, также как и приданое дочери. А вот дофину достались весьма странные вещи, вроде четверки коней, которые славились своим бешеным нравом и до сих пор не были объезжены. «‎Впрочем, – философски подумала я, – стоит отнестись к этому просто как к деньгам.».

Дальнейшее перечисление, кому из придворных что отдать, было настолько нудным, что я уже клевала носом. Объявили перерыв, и в зал с подносами вошли лакеи, несущие горячий грог. Если члены совета все это время сидели за столом, то их бедные секретари и писцы топтались позади кресел.

Дальнейшее чтение бумаг не представляло интереса. Уже была озвучена церковная доля, уже получили свое почти все прихлебатели из свиты. Дальше остались мелкие золотые побрякушки и незначительные суммы для прислуги и всяких там ловчих-егерей. Однако приходилось соблюдать декорум и дослушивать всю эту ерунду до конца.

Я старалась отвлечься от громкого голоса чтеца и сосредоточится на важном: через два дня был назначен первый Большой Королевский Совет.

Глава 3

Двор, одетый в траур, производил тягостное впечатление. Придворные, сбиваясь в мрачные группки, шушукались по углам. Даже легкомысленные, смазливые девицы, коих всегда было полным-полно во дворце, выглядели несколько скромнее, чем обычно, и вели себя тише.

В общем-то, прятаться больше было незачем. И в этот раз мою свиту составляли и герцог Роган де Сюзор, и генерал Вильгельм де Кунц, и еще несколько человек, чье появление в моей обществе вызвало недоумение и недовольство. Гувернантка донесла Алехандро только до дверей зала Большого Совета, а там я перехватила сына на руки.

При моем появлении члены Совета встали, приветствуя дофина, но не слишком дружно, а некоторые как бы и нехотя. Пока я и моя свита рассаживались, генерал де Кунц занял место за креслом короля, куда я демонстративно усадила дофина. По залу пробежал шепоток: многим мои действия не понравились. Впрочем, к этому я была почти готова.

Но совершенно точно я была не готова к тому, что началось дальше. По идее, монархия этого мира не была абсолютной. У короля был мощный рычаг влияния – право вето. То есть, если ему не нравился новый закон или эдикт, он просто запрещал его королевским словом. Совету приходилось приспосабливаться и приноравливаться к его требованиям, а частенько и идти навстречу, ища компромисс. Иногда король просто упирался, и Совету приходилось уступать.

По правилам, сейчас кардинал Ришон должен был встать, произнести небольшую прочувствованную речь о том, как велик и мудр был Ангердо, и призвать членов Совета утвердить мое регентство. Я ожидала, что кардинал будет юлить и предложит отложить этот вопрос на некоторое время. Однако, похоже, церковь готовилась к данной ситуации и собиралась открыто начать войну.

Первые слова кардинала Ришона были вполне ожидаемы. Речь о том, как прекрасен был мой покойный муж, я могла бы написать слово в слово и без его помощи. Однако дальше кардинал заговорил о неисповедимости Господних путей, о том, что сам человек слаб и скорбен умом и не всегда понимает промысел Божий. Громко и уверенно рассуждал о том, что святая наша Матерь Церковь предназначена самим Господом, как пастух для неразумного стада и т.д.

Я не слишком понимала, к чему он ведет, но даже для меня последние его фразы стали потрясением: кардинал предлагал дать герцогский титул Этель Блайт, объясняя свое пожелание тем, что “семя королевское проросло в чреве этой девы. И кто мы такие, чтобы противиться воле Божьей”.

Дождавшись, пока кардинал замолчит, я встала и спросила:

– О том ли говорите вы, святой отец, чтобы признать блудницу равной мне, чтобы дитя в утробе ее имело те же права, что и законные дети короля? Не должны ли вы, святой отец, поддержать решение покойного короля о моем регентстве? Не должны ли вы все силы бросить на то, чтобы стать духовным отцом наследника престола и помочь ему возмужать? Не должны ли вы, кардинал, заменить ему отеческие наставления словами преданности? Ведь именно мой сын станет во главе государства и церкви в семнадцать лет, сразу после коронации.

Кардинал Ришон на мои слова печально кивал головой, всем своим лицом как бы говоря: “Вот-вот, именно этого я и опасался!”. Отвечать мне вызвался, как ни странно, министр финансов, граф Бартоломео Андертон. Нынешний министр умом не блистал никогда. В чем ему было не отказать, так это в гибкости и умении подчиниться сильному. Обычно на заседаниях Совета он отмалчивался до последнего, а если какой-то вопрос требовал голосования, всегда отдавал свой голос за пожелания короля. Сейчас же он, перекрестившись, заговорил явно с чужих слов:

– Ваше королевское величество… – поклон в мою сторону, – Ваше королевское высочество… – поклон в сторону дофина. – Волею покойного короля, я занимаю это место уже два с лишним года. И меня искренне печалят неразумные траты казны. По моему скромному разумению, власть должна находиться в одних руках. И руки эти не должны быть человеческими! Негоже даже правителю ставить себя выше Матери Церкви!

– Не хотите ли вы сказать, граф, что сейчас, в дни траура, вы предлагаете нарушить волю всех покойных королей и вернуть церковь нашу под длань папы Рамейского? – спокойно спросил его герцог Роган де Сюзор. – Да это ведь бунт, милейший! Напомнить вам, что бывает с бунтовщиками?!

Меня удивляло молчание герцога де Богерта. С самого начала заседания Совета он сидел, положив сжатые кулаки на стол перед собой, и смотрел в одну точку, не поднимая головы. Для меня он был враг. Мы оба это понимали. Весь вопрос в том, столкуется ли он с кардиналом и упрется, и будет отстаивать только свои интересы. Я ждала от него хоть какой-то реакции и дождалась.

Между тем члены Совета бурно и достаточно громко обсуждали слова герцога де Сюзора. Побледневший министр финансов утирал пот с лица дорогим андусским платком. В зале стоял такой шум и неразбериха, что было не слишком понятно, что делать дальше. Герцог де Сюзор, уже много лет бессменный секретарь Совета, яростно зазвонил в колокольчик, призывая всех к тишине. Он кивнул герцогу де Богерту и сказал:

– Вам слово, ваша светлость.

– Почтение мое Матери Церкви безгранично, – мрачно начал герцог де Богерт и отвесил легкий поклон в сторону кардинала. – Однако, господа советники, вы все забыли, что приносили вассальную присягу моему покойному брату. Господь рассудит, каким королем он был. Но вы все… – он обвел притихших советников тяжелым взглядом. – Да. Вы все также давали эту присягу! Не думаю, что для клятвопреступников распахнутся врата рая. Мой племянник, – он поклонился притихшему и слегка напуганному Александру, – будущий король этой страны. И именно он волею отца и законами государства станет владыкой после коронации. Но брат мой покойный был любвеобилен и мягок сердцем. Негоже женщине править страной! Как ближайший родственник его королевского высочества, я требую для себя регентства.

После этого вновь поднялся гул. Советники обсуждали между собой вполне ожидаемое требование герцога, а я про себя с облегчением вздохнула. Для меня было совершенно очевидно, что такой расклад мне и сыну наиболее выгоден. Да, у меня две цели и два противника. Но если бы они объединились, думаю, у меня просто не осталось бы шансов. А так -- еще поборемся...

Напрасно герцог де Сюзор звонил в колокольчик, призывая к порядку. В дальнем конце стола уже повышали голоса, и дело шло к полноценному скандалу. Александр запросил пить. Кинувшийся к нему лакей с поклоном протянул на подносе драгоценный кубок. В нарушение всех правил генерал де Кунц оттолкнул лакея и не дал моему сыну возможности даже дотронуться до посудины.

Генерал снял с собственного пояса довольно простую глиняную флягу, которая здесь, в условиях дворца, смотрелась несколько нелепо: все же походному снаряжению не место на парадной форме. Посмотрев на меня и получив одобрительный кивок, генерал скрутил высокий колпачок-стаканчик и налил дофину воды.

Этот маневр, как мне кажется, заметили почти все советники. И на некоторое время в зале наступила неловкая тишина. Александр влез с ногами на кресло отца, встал так, что его видно было даже с дальнего конца стола, и жадно пил воду.

– Мама, мы скоро пойдем домой? Мне скучно…

– Скоро, дорогой мой. А пока посиди тихо, прошу тебя.

Дальше разговоры и бессмысленное сотрясение воздуха продолжались еще несколько часов. Алехандро даже уснул в кресле, положив голову на свернутый колет генерала де Кунца. Советники ссорились и спорили. Но я понимала, что большая их часть склоняется к тому, чтобы признать бастарда короля. Как они сами говорили: “На всякий случай! Дай бог здоровья дофину, но воля Господня неисповедима…”. К концу заседания о моем регентстве уже никто и не упоминал. Основная часть споров сводилась к тому, возможно ли назначить регентом кардинала Ришона или же стоит предпочесть герцога де Богерта.

Честно говоря, я смотрела на это сборище даже с некоторым удивлением. За четыре с половиной года с момента рождения сына я протолкнула монополию на спиртные напитки, поспособствовала отправке экспедиции, вот уже три года занималась жемчужной Коллегией и всеми торгами, изрядно при этом пополнив казну. И эти люди, управляющие разными частями государственной машины, абсолютно серьезно обсуждали возможность сделать из дофина марионетку церкви или де Богерта, даже не принимая меня во внимание. Я опасалась, что советники окажутся умнее. Пожалуй, это мне было в плюс. Но насколько же сильна в них инерция мышления! Это просто поразительно!

Сделали перерыв. Лакеи разнесли уставшим спорщикам горячий грог и сладости. Многие покинули зал, желая сходить в туалет или съесть что-нибудь более существенное, чем пирожное и кубок подогретого вина. Минут через сорок большая часть людей вернулась, и заседание продолжили. Писцы в углу кабинета синхронно покрывали записями уже третий десяток листов. Этим-то бедолагам никто грог не приносил.

В какой-то момент герцог Роган де Сюзор взял слово:

– Королева устала, да и дофин всего лишь ребенок. Новое заседание совета я, как секретарь, назначаю на начало следующей недели. У всех у вас будет время подумать и принять решение.

Кажется, это был тот случай, когда словам герцога радовались единодушно: устали и вымотались все. Проходя мимо кресла со спящим дофином, советники отвешивали поклоны и выходили из зала, уже объединяясь группами по нескольку человек. Я понимала, что все они считают меня сброшенной картой, не стоящей внимания. Подхватив сына на руки, я покинула зал.

Самая неприятная новость ожидала меня дома. Софи передала мне письмо, прибывшее голубиной почтой. И новость была отвратительна:

“К берегам Луарона вскорости подойдут суда, груженные войсками. Большей частью это наемники, но на каждую вооруженную сотню приходится десять солдат Папы Рамейского. Общая численность войск – около десяти тысяч. Будь осторожна, дочь.”.

Письмо отца полностью оправдало мои опасения: похоже, кардинал Ришон настолько опасался де Богерта, что решил вернуться под руку Рамейского Святого Престола.

– Софи, перо и бумагу. И пригласи Гаспара…

Лакей, мизинец которого был лишен фаланги, склонился передо мной:

– Передашь это письмо герцогу де Богерту лично в руки. И будь осторожен!

К письму я приложила полученную голубиной почтой записку отца.

Глава 4

Слава богу, де Богерт не потребовал личной встречи. Он вообще не ответил мне на записку. Но лакей сказал, что герцог более чем щедро оплатил его услуги.

– Назови мне сумму, Гастон.

– Двенадцать золотых, ваше королевское величество.

По местным меркам это было небольшое состояние. Думаю, таким образом герцог давал мне понять, что в коалицию со мной вступать он не будет, но за сведения благодарен.

***

Жалела ли я о смерти мужа? Жалела, и очень сильно. Он был привычным и неизбежным злом, с которым я научилась справляться. То, что происходило сейчас – чистой воды передел власти. Для меня, рожденной в начале девяностых и навсегда сохранившей страх перед тем временем, это говорило о многом. Да, здесь еще нет пистолетов и растяжек с минами, но…

Возможно, я излишне паниковала, однако с момента смерти короля ни я, ни дети не ели ничего из того, что готовили на нашей кухне. Может, это и не слишком полезно для здоровья, но первые дни мы обходились фруктами, привезенным из Сольгетто хлебом и окороком. Понимая, что долго мы так не продержимся, я занялась переселением фрейлин, освободив ближайшую к нашим апартаментам комнату. В ней наскоро оборудовали небольшую кухню, и готовила я только сама, лично или же просила доверенных людей: из тех, кто делил с нами стол.

Разумеется, сохранить такую новость в полной тайне не получилось, но я постаралась преподнести это как маленькую королевскую блажь. Мы по-прежнему заказывали блюда на кухне, но есть их я запретила всем. И дети, и близкие фрейлины, и я сама – все мы питались отдельно. Еду же, принесенную с общей кухни, я хладнокровно сжигала в кухонной плите. К готовке пришлось приспособить и Софи, и мадам Менуаш, и даже гувернантку Александра Марту Гриффин.

Все женщины были неглупы и прекрасно понимали, почему я это делаю. Кроме того, только Софи не умела совсем ничего. Остальным приходилось готовить и раньше. Так что в целом мы справлялись. Да, на столе больше не было пирожных со взбитыми сливками и сложных фаршированных блюд. Мы обходились простыми супами, кашами и фруктами. Зато и страха отравиться почти не было.

Возникла небольшая проблема с доставкой продуктов на нашу кухню. Но тут я решила так: отравить все товары в городе они не смогут, потому на закупку продуктов ездил Гастон лично, имея четкое указание: каждый раз покупать в другом, совершенно случайном месте.

Капитан Ханси существенно увеличил охрану. Он, как и я, опасался нечестной игры претендентов. Кроме королевских гвардейцев, под его власть перешли все старшие ученики военной школы. Территория патрулировалась постоянно и регулярно, а сами патрульные группы бесконечно тасовались во избежание сговора между участниками. Капитан Ханси мало кому доверял полностью.

Кроме того, посол Сан-Меризо, лорд Ферзон прислал небольшой отряд, всего около тридцати человек, который раньше охранял посольство. Если мне приходилось выезжать, меня сопровождала довольно серьезная по размерам группа надежной охраны.

Была в Малом Шанизе и еще одна маленькая тайна, которую я берегла на совсем уж черный день, молясь про себя, чтобы мне не пришлось воспользоваться ею.

***

Пять дней, оставшиеся до начала следующей недели, я провела в бесконечных совещаниях и подготовке. У церкви было передо мной огромное преимущество: доступ к аудитории. В каждом храме, каждой захудалой церквушке святые отцы сейчас разглагольствовали о том, что смерть короля была неслучайной, что это Господь прогневался на страну за пренебрежение к делам веры.

Везде рассказывали сказки о том, как прекрасно и благочинно процветал народ Луарона до той поры, когда покойный Аделард Третий, отец Ангердо, не пожелал пойти против Бога и Святого Престола, назначив себя главой луаронской церкви.

– Мыслимое ли дело, братия мои во Христе, простому смертному, даже и королю, перечить воле Божьей? Матерь Церковь есть твердыня и анклав в любом государстве! И неподсудна она никому. И подвластна только Господу Богу!

Такие или примерно такие речи вели священники, и народ как будто мгновенно выкинул из памяти, что за последние четыре года не было ни одного повышения налогов. Более того, еще Аделард Третий ограничил церковную десятину и запретил церкви заниматься торговлей. Думаю, именно этот факт в числе прочих и бесил святых отцов. Нельзя сказать, что церковь обнищала. Но то, что ее могущество за годы правления двух последних королей существенно пошатнулось – это чистая правда. Так что святые отцы сейчас боролись не только за власть, но и за жирный кусок будущих доходов для себя любимых.

Как действует эта машина пропаганды, я увидела сама, лично. Выбрав время для поездки в деревню, я хотела убедиться, что учащиеся школы, размещенные в данный момент по деревенским избам, устроены нормально. Сделано это было для того, чтобы отследить появление в деревне чужих людей: отсюда моя семья получала всю молочку. И если добавить отраву в молоко было бы проблематично, то посыпать ядом творог совсем не сложно. Именно поэтому подростки на время были поселены для присмотра за крестьянами в их домах. За те годы, что воспитанники провели в школе, они прекрасно запомнили всех селян в лицо. И если вдруг появится чужак, я узнаю об этом почти мгновенно.

Шеппард, за эти годы изрядно раздобревший, а также привыкший к моим частым визитам, почтительно кланялся и басовито бубнил:

– Эвона, какая радость! Нашли, значится, времечко нас проведать! Оно хоть и горе у вас горькое, а про нас, вашвеличество, все ж таки не забыли. А вот не изволите ли приказать сливочек свеженьких. Сегодня жинка моя самолично снимала, и оченно уж они удачные, прямо медовые!

– Спасибо, не нужно. Лучше расскажи мне, как новый бык себя ведет. Все же везли издалека, мало ли что.

– Обнаковенно ведет, как и должно ему. Кормов ему даем наилучших. Стойло ему я самолично утеплял. Аппетит отменный, грех жаловаться. Ближе к весне коровок ему подберем покрасивше, да на дальние пастбища отправим. Оченно зверь могучий и великолепный, вашвеличество!

Некоторое время Шеппард еще превозносил стати нового быка, рассуждая о том, какое потомство от него будет. А потом как-то совершенно незаметно свернул на другую тему:

– … оно, может быть, и к лучшему, вашвеличество. Сынок ваш, слов нет, этакий бойкий мальчишечка. А токмо без мужа и отца как оно еще повернется? А ежли церковь наша, как в старые добрые времена, всему голова будет, так может, оно и спокойнее этак-то? Вот для примеру, хоть бы и наше село взять. Хужее всех кто живет? Мантина хужее всех живет. А оно почему так? Дык вдова: у ней ни рук мужских в хозяйстве нетути, ни головы. Оно, конешно, королеву-то грех с простой бабой сравнивать, а токмо ведь и церковь-то наша – не чета селянину. Мога быть, оно все и к лучшему, вашвеличество?

Возможно, это было нелепо и наивно, но вспышка гнева, которую я испытала, слушая эту речь, погасилась с большим трудом. Мне пришлось закрыть глаза и медленно считать про себя. Притихший Шеппард, чувствуя неладное, неловко топтался рядом, не понимая, что сказать или сделать. Я выдохнула, спокойно посмотрев, как в морозном воздухе клубится легкое облачко пара, и заговорила:

– Шеппард, кто в селе держит пасеку?

– Большую токмо Нест держит, а по два-три улья, почитай, у кажного есть. Оно и на продажу малость собирается, да и детишек медком побаловать выходит.

– Первое, что сделает святая Матерь Церковь: заберет себе пасеки и ульи. Может быть, ты не знал, но при отце моего мужа, короле Аделардо, все пасеки в стране держали служители храмов. Они же торговали медом и воском.

Пауза была глубокой, Шеппард думал, вяло поскрёбывая плохо выбритый подбородок – последний год он стал бриться “на городской манер”.

– Так это что значится, вашвеличество? Отберут? – наконец уточнил он.

– Отберут. И не только пчел, Шеппард. Сейчас на церковь вы отдаете одну часть урожая из двадцати, а будете отдавать одну часть из десяти. Раньше, Шеппард, это так и называлось – церковная десятина. И я не уверена, староста, что священники не пожелают большего. Гадать не стану, но уж старые-то свои привилегии они вернут все, даже не сомневайся.

Старосту я оставила в глубокой задумчивости и уехала домой, проклиная собственную бестолковость. Я прекрасно знала, как формируется общественное мнение. Господи, я же училась в нормальной школе. Я помню даже школьный урок о том, как работала пропаганда в предвоенной Германии. Ну почему, почему я не занялась этим вопросом ранее?! Почему не додумалась?! Какой бы нацистской сволочью Геббельс ни считался, но в уме бывшему министру пропаганды Германии отказать невозможно: он ухитрялся воздействовать чуть ли не на все чувства человека.

Конечно, сейчас трепыхаться было уже поздно. Но не совсем. Раз мои слова легко дошли даже до такого необразованного человека, как сельский староста, то ими же можно достучаться и до городских жителей. Большая часть населения Сольгетто – купцы и ремесленники. Возможно, судьба пчел их и не взволнует, но напоминание о том, что вновь возродится церковная десятина, вряд ли понравится им.

Проблема, как всегда, была в людях. У меня не было достаточного количества народу, чтобы разнести эти мысли и впихнуть-вдолбить их хотя бы в головы жителей столицы. За советом я отправилась к своему союзнику, герцогу Рогану де Сюзору. Нельзя сказать, что решение мы нашли идеальное, но это было хоть что-то.

Утром следующего дня все ученики, кто имел в столице хоть какую-то родню, были распущены на каникулы. В Малом Шанизе остался только выпускной класс, самые взрослые. А детишки понесли в семьи своих близких напоминание о том, что раньше церковь брала десятину, а сейчас каждый из горожан платит в два раза меньше. А если святые отцы вернут Луарон во власть Рамейского Папы, то ведь поборы-то увеличатся -- Папа еще и свою долю затребует.

Местные священники не отличались ни личной скромностью, ни бескорыстием или излишним альтруизмом. Надеюсь, что еще живо достаточное количество стариков в городских семьях, кто вспомнит прежние поборы.

***

На новое заседание Королевского Совета Алекса я брать не стала. Решила, что это слишком рискованно. Но и оставить детей одних в Малом Шанизе тоже побоялась.

Ночью дети исчезли из Малого Шаниза вместе с Софи, Жанной и Мартой. Всем было объявлено, что дофин и сестра простыли и теперь лежат в своих спальнях и пьют декокты. Те четверо гвардейцев во главе с капитаном Ханси, что помогли с "исчезновением" детей, лично сопровождали меня во дворец. Там я планировала провести трое суток. На третий день моего пребывания там и был назначен Большой Королевский Совет.

Глава 5

Фрейлины, привычные к моим требованиям, ушли, закрыв за собой двери. Свои апартаменты во дворце я обходила даже с какой-то грустью. В последний год я практически не появлялась здесь. Казалось бы, моя ночевка во дворце не имеет особого смысла. Но это только казалось. Я прекрасно понимала, что всем моим политическим противникам донесут об этом немедленно. В данный момент я представляла собой наживку. Большую и жирную наживку для того, кто пожелает вести себя не слишком честно или же, напротив, вступить в союз со мной.

Завтракала я утром, еще в Малом Шанизе, а обед во дворце на стол мне подавал Гастон. Сегодня королева решила есть в полном одиночестве, и потому только голоса фрейлин из моей приемной слегка нарушали тишину. Принятие пищи в полном одиночестве, безусловно, нарушало этикет. По правилам, фрейлины должны находиться при мне неотлучно, но, слава богу, со мной давно уже не было ни Ателаниты, ни мадам Лекорн, чтобы указать мне на это вопиющее неприличие.

Гастон в дверях принял у прислуги подносы с едой, разложил все это на столе, и через полуоткрытую дверь люди из приемной могли наблюдать, как королева усаживается обедать. Потом дверь закрылась, и Тусси, которая была моей личной горничной с того самого незабываемого Дня Благодарности, вежливо спросила:

– Ваше величество, в камин…?

– Да, Тусси. Гастон, найдется мне что-нибудь перекусить?

– Конечно, ваше величество, – Лакей уже орудовал у камина, пристраивая поближе к огню небольшой медный котелок. – Кашу мадам Менуаш вчера вечером варила. А хлеб я покупал в городе, – доложил он и добавил: – Ну и яблок с грушами я целую корзинку прихватил, да яйца вареные сам запас.

В это время Тусси уже привычно отрезала кусок ростбифа, выбрала с блюд немного гарнира, добавила пару ломтиков рыбы в сложном соусе и, придирчиво посмотрев на тарелку, кинула сверху пирожное.

– Достаточно, ваше величество?

– Да, Тусси, хорошая порция.

Пища с тарелки полетела в огонь и легкий запах гари пронесся по комнате. Благо тяга здесь отличная. Возможно в еде и не нет яда, но лучше быть немного параноиком, чем сильно мертвой. Я ела разогретую кашу и размышляла о том, кто попытается до меня добраться первым: Богерт или кардинал? К концу моего скромного обеда, когда прислуга уносила грязную посуду, зашла вдова Эхтор, мой бессменный личный секретарь:

– Ваше величество, письмо от кардинала Ришона.

– Что хочет кардинал?

– Я не вскрывала, ваше величество.

– Откройте и прочитайте.

В записке кардинал просил меня навестить его.

– Мадам Эхтор, отпишитесь кардиналу, что я плохо себя чувствую.

– Слушаюсь, ваше величество.

– Присаживайтесь, мадам Эхтор. Давно мы с вами не болтали.

Мадам торопливо поклонилась, присела и сразу же заговорила:

– Ваше королевское величество, в городе вспыхнуло несколько драк. Возможно, мы и не узнали об этом, но в одной из драк пострадал племянник графа Патрика де Лейси.

Я задумалась. Патрик де Лейси был обыкновенный придворный шаркун, бабник и пропойца. При дворе он держался, потому что неплохо умел показывать карточные фокусы и развлечь общество. Где-то в провинции у него жила жена и растила двух или трех наследников. Больше я ничего о нем вспомнить не смогла и вопросительно уставилась на мадам Эхтор, требуя продолжения.

– У графа, ваше величество, из детей только две дочери, и этот самый племянник пока что наследник рода. Поговаривают даже, ваше величество, что он сын самого графа. Братец-то младший виконт, умер, а жена его наследника родила уже после смерти мужа. Так что болтают разное, ваше величество. Во всяком случае, у графа юноша ходит в любимчиках. И теперь господин де Лейси ошивается в приемной кардинала Ришона в надежде потребовать головы виновных.

Я усмехнулась про себя этой новости. Придворные, как и положено крысам, бегущим с корабля, совершенно точно знали, куда именно следует бежать. Похоже, что двор решил поддержать кардинала, а вовсе не де Богерта. Сама по себе поддержка королевского двора стоила не так и много. Скорее она создавала общественное мнение среди тех столичных дворян, кто в силу различных причин ко двору допущен не был. А от них уже сплетни шли в купеческие и гильдейские массы.

Это как камень, который бросили в середину небольшого озера. От камня кругами расходятся волны, становясь все тише. Но если озеро слишком маленькое, то, достигнув берега, волна оттолкнется и вернется назад, к месту падения камня. И вот тут, в этом самом центре, вполне можно ожидать еще одного фонтана с брызгами или даже новой волны.

Придворные болваны просто не понимали, что такая новая волна способна стереть с лица земли не только королевскую семью, но и их самих. Я же знала это совершенно точно, но вовсе не потому, что была семи пядей во лбу. Просто история моего бывшего мира показывала этот фокус с подробностями не один раз. Достаточно вспомнить хотя бы Великую французскую революцию. Кто из предводителей, тех самых, кто кидал камень, остался в живых до конца? Можно добавить и пример из российской истории. Кто из зачинщиков революционного движения после победы умер своей смертью в собственной постели?

Если бы была хоть какая-то гарантия, что мне дадут забрать с собой дочь и Алехандро и оставят в покое, я бы не полезла во все это мерзкое варево. Никогда власть не казалась мне такой уж привлекательной штукой. Только в данный момент выбора у меня не было. Я напоминала сама себе ту самую знаменитую лягушку из анекдота. Оставалось только брыкаться и надеяться на то, что из молока собьется кусочек масла, на котором я смогу выстоять.

– Так, а по какому поводу возникла драка, мадам Эхтор?

– По столице побежал слух, что если церковь объединится с Рамейским Папой, то она потребует вернуть себе церковную десятину. Говорят, что гильдии очень волнуются. Драк, ваше величество, было уже несколько. Даже есть убитые…

Кадеты школы дофина отправились к родне всего два дня назад. Быстро же работают языки! Остальные новости, рассказанные мадам Эхтор, почти не представляли интереса, кроме еще одной: к кардиналу Ришону вчера прибыл папский легат, некий архиепископ Николо дель Альбани.

Титул архиепископа в Луароне единственный в стране носил король. Все остальные церковники Луарона были не выше кардинала. Похоже, Ришон надумал получить себе епископский титул и остаться в Луароне наместником Господа Бога на земле. Даже для истории этого мира случай был беспрецедентный.

Во всех остальных государствах, насколько я успела узнать, церковная и светская власть старались сосуществовать мирно, изредка идя на уступки друг другу. В целом первое место все же занимала светская власть, и церкви на местах приходилось прогибаться под нее. Хотя был случай в небольшом островном государстве, когда Папа Рамейский отлучил все государство от церкви. В течение десяти лет там не проводились церковные обряды: ни венчания, ни отпевания, ни исповеди. Технически все дети, появившееся в это время, считались незаконнорожденными. Было это около ста лет назад и закончилось весьма дурно – бунтами и гражданской войной. Но там конченным идиотом был как раз наследник трона.

Отца же Ангердо нельзя было заподозрить в слабоумии. Он все сделал достаточно грамотно, выведя страну из-под власти Рамейского престола. Сославшись на то, что король при коронации получает помазание тем же миром, что и высшие церковные чины, он взял себе титул архиепископа, оставив всех кардиналов в стране под своей властью.

И поскольку на тот момент у папы Рамейского были серьезные проблемы аж с тремя государствами, он пошел на сделку, закрепив титул за Аделардо Третьим: архиепископское звание в обмен на деньги и военную помощь. Так что в Луароне проводились как венчания, так и прочие религиозные службы. Но король автоматически получал звание архиепископа и полную власть над церковью своей страны. Он же раздавал святым отцам должности и бенефиции. Грубо говоря, официального разрыва как бы и не было. Просто архиепископ Луаронский легко мог позволить себе наплевать на все просьбы или требования Папы Рамейского, так как напрямую престолу не подчинялся.

Отец Ангердо был достаточно умен и потому легко нашел большое количество священнослужителей, готовых принять свою власть из его рук. Он отменил обет безбрачия и позволил духовным лицам заводить семьи и детей. Он разделил страну на провинции, и каждый кардинал получил довольно обширные земли, где сам мог снимать и назначать низшие чины. Правда, утверждать человека в должность все равно должен был король. Кардинал мог только снять неугодного. Было еще довольно много изменений, за которые святые отцы готовы были простить даже урезание церковной десятины.

В мои планы вовсе не входило позволить местным церковным хищникам обдирать Луарон в пользу Папского престола. В данный момент все эти сборы оставались и тратились именно в моей стране. Если все вернется на круги своя, денежки вновь потекут к Папе, что усилит его позицию на политической арене и даст дополнительные возможности вмешиваться в дела Луарона и других государств.

Раз уж у меня нет выбора, то драться за свою свободу и независимость Луарона я буду всерьез и без всяких правил.

Ближе к ужину, когда траурная толпа в моей приемной уже слегка поредела и большей частью остались не любопытные придворные, а реальные просители, которым что-то было нужно, дверь распахнулась и мажордом торжественно произнес:

– Папский легат архиепископ Николо дель Альбани просит королеву пожаловать к нему сейчас.

Это была даже не наглость и нарушение этикета, а почти прямое открытие военных действий против королевы.

– Передайте мессиру дель Альбани, что, приехав в мою страну, он сейчас нарушает законы и приличия! Если он хочет видеть меня, я найду время, чтобы принять мессира.

Слово “архиепископ” я упустила в своей речи намеренно. В распахнутую дверь приемной было видно, как испуганно перекрестилась какая-то пожилая дама.

Для меня же главное было понять, пойдет ли архиепископ на конфликт или же заявится лично и попытается решить дело миром. Оставалось только ждать, понимая, что через несколько минут мои слова разнесут по всему дворцу, а к утру Сольгетто будет знать, что королева отказала епископу.

По сути, своими действиями я раскачивала народ на гражданскую войну. Это пугало меня сильнее, чем все остальное. Но и отдать людей, а заодно и жизнь моих детей во власть попам я не желала.

Глава 6

Мажордом захлопнул дверь, в углу комнаты испуганно перекрестилась Тусси, а Гастон спросил:

– Ваше величество, приготовить глинтвейн для гостей?

– Не стоит хлопот, Гастон, закажи на кухне.

– Какие бокалы подавать, ваше величество? Кубки или стеклянные?

Эти самые стеклянные бокалы подарил мне около года назад герцог де Сюзор. Даже в своем мире я не видела такой удивительной работы. Сам бокал был почти идеальной стеклянной сферой со срезанной верхушкой. Абсолютно прозрачное, почти невидимое стекло вставлялось в тяжелую металлическую ножку. Эта самая ножка представляла собой вставшего на дыбы льва, держащего стекло в передних лапах. Подставка была отделана дубовыми листьями, а все вместе являлось символикой королевского герба. Тщательность выполнения чеканки по металлу просто поражала: в гриве можно было рассмотреть каждый волосок. Эти бокалы ставили на стол исключительно по особым случаям. Например, в дни церковных праздников.

– Я решу во время беседы, Гастон. Пока просто закажи напиток на кухне.

Я вовсе не была уверена, что мессир дель Альбани явится лично. Однако через некоторое время мажордом вновь распахнул дверь и объявил:

— Папский легат, архиепископ Николо дель Альбани просит королеву принять его!

Я кивнула, соглашаясь, и в дверь начали входить мужчины. Первым шел сам архиепископ: статный, еще не старый мужчина в тяжелой шелковой рясе черного цвета, опоясанной фиолетовым с золотом поясом. Из его сопровождения я знала только двоих: кардинала Ришона и кардинала Эгберта Годрика.

Этот самый Годрик был ближайшим сподвижником кардинала Ришона, можно сказать, его правой рукой. Он управлял делами церкви в соседней со столицей провинции и в свое время попортил немало крови Ангердо. Конечно, мой покойный муж не посещал все собрания кардиналов: ему было скучно. Но, разумеется, раз в год присутствовал на Всеобщем Церковном Соборе, как главенствующее лицо церкви, как единственный архиепископ в Луароне. И эти три дня всегда портили ему настроение: кардиналы вечно пытались урвать у казны лишнего.

Еще трое мужчин были мне совершенно незнакомы. Думаю, они прибыли вместе с архиепископом, просто в качестве сопровождающих.

Мессир дель Альбани явно был умен. Поняв, что я настроена достаточно раздражённо, он вел себя сейчас как посол иностранной державы перед правителем государства. Поклонился, лично представил всех своих спутников и почти смиренно застыл передо мной, ожидая решения. Я встала со стула, поприветствовала вошедших и подошла под благословение архиепископа. Склонилась, поцеловала кольцо на его руке, выслушала положенные слова и пригласила:

– Присаживайтесь к столу, святые отцы. Думаю, разговаривать сидя нам будет удобнее.

Мужчины расселись, и неловкий момент общего молчания прервал архиепископ:

– Дочь моя… Посланный сюда волею папы Рамейского, я явился для того, чтобы смягчить вашу душу. Святой престол открывает вам объятия. Так вернитесь же в лоно истинной Матери Церкви под руку мудрых пастырей, что уберегут душу вашу и души всех ваших вассалов от скверны.

Я молчала, давая мессиру выговориться. И он продолжил:

– Ваше королевское величество! Законы Божьи и человеческие поставили вас на первое место в вашей стране. Станьте же примером для всех ваших подданных: примером кротости, благочестия и смирения.

Я пока не слишком понимала, к чему эти сладостные увещевания. То ли церковь считает меня изначально дурой, потому что баба, то ли надеются в конце благоглупостей пообещать какой-то бонус, чтобы склонить меня на свою сторону. Речи архиепископа я слушала минут десять, не меньше. Наконец пастырь выдохся, и прозвучало то самое, ради чего он устроил эту встречу:

– … и жизнь ваша и детей ваших будет в безопасности. Святой Престол позаботится об этом.

“Ах ты ж тварь! Понятное дело, что человеком ты бабу не считаешь… Но ты бы хоть каких-то там торговых бонусов предложил или пообещал бы не возвращать церковную десятину. Я бы, конечно же, не поверила, но это хотя бы звучало бы вежливо. Ты, придя в мой дом, мне же и угрожаешь! Да еще и детей сюда приплел… Ублюдок!”

Они все смотрели на меня делано благожелательно, пожалуй, даже с нотками сочувствия на лице, это раздражало еще больше. Но я сдержалась.

– Ваше высокопреосвященство! Я хотела бы понять одну вещь. Отрекается ли сейчас папа Рамейский от эдикта, подписанного его предшественником?

– Зачем же так резко, ваше королевское величество?! Папа всего лишь хочет уберечь вас от тех ошибок, которые были совершены ранее и не вами. Во имя Господа нашего Папа призывает объединить все страны под дланью Святого Престола. В этом мире, ваше королевское величество, полно зла и ереси. Взять только мерзопакостный Шо-Син-Тай с их богопротивными идолами! Не позволяйте же крамоле распространиться и в вашей стране. Господь милостив, но строг!

На прямой вопрос архиепископ так и не ответил. Он по-прежнему не пытался торговаться со мной и хоть что-то предложить взамен. Мессир откровенно пытался прогнуть меня и просто запугать-запутать своим словоблудием. Решение я приняла быстро: у них было достаточно времени, чтобы выложить свои карты. Они их выложили, но вся колода оказалась крапленой.

– Гастон, подай нам горячий глинтвейн и лучшие стеклянные бокалы! Сегодня достаточно прохладно, святые отцы, – мягко улыбнувшись, я зябко передернула плечами.

Разумеется, им не стоит знать о том, что перед их приходом окна в апартаментах у меня были открыто длительное время. На мое счастье, осень в этом году очень рано начала переходить в зиму. Почти не было дождей, а вот легкий морозец стоял достаточно прочно. Так что сейчас в комнате действительно было прохладно, и святые отцы даже слегка оживились.

Гастон расставил на столе те самые бокалы, добавил теплую выпечку с королевской кухни и несколько вазочек с сухофруктами. Большой чеканный кувшин из серебра, для сохранности тепла стоящий на специальной подставке у камина, одарил моих гостей не только горячим и почти густым грогом, но и волной дивных ароматов, разлившихся в воздухе. Пахло мускатом и южными виноградниками. Пахло пряным перцем и солнцем.

Архиепископ с удовольствием принюхался к бокалу и заметил:

– Ваш повар, ваше королевское величество, прямо волшебник! Даже у папы Рамейского не подают глинтвейн лучше, – отвесил он комплимент.

Я с удовольствием отхлебнула из бокала, кивнула, соглашаясь с его словами, и любезно предложила:

– Ваше преосвященство, если вы пожелаете пить такой напиток у себя дома, то я позволю повару поделиться рецептом. Более того, если пожелаете, можете даже прислать своего слугу на обучение. Как истинная христианка, я всегда стараюсь угодить пастырям, несущим слово Божье,– я слегка улыбнулась, показывая, что мои последние слова – всего лишь шутка.

Впрочем, пастыри и сами были не дураки: сообразили. Но в ответ мне улыбнулся только архиепископ. Кардинал же Ришон, напротив, слегка нахмурился и неодобрительно покачал головой, очевидно, стараясь показать, что юмор здесь неуместен.

Говорил архиепископ еще долго. Рассказывал, как важно для королевы-матери заботиться о том, чтобы не только ее сына окружали высокодуховные люди.

– Вы, ваше величество, самим Богом поставлены на вершину власти. И забота о душах подданных ваших – ваша же прямая обязанность. Все мы смертны, – архиепископ перекрестился и продолжил: – Однажды Господь призовет вас к своему престолу и спросит: “Дочь моя, что сделала ты, чтобы распространить во всем мире волю мою?”. Подумайте, ваше королевское величество, что вы ему ответите, – архиепископ с озабоченным лицом не отрывал от меня взгляда, как бы показывая, сколь тяжело мне будет отвечать Господу.

Такие и подобные речи он вел более часа и вымотал мне все нервы. Чем дальше он говорил, тем труднее мне было сдерживать злость. Ни одного слова о том, чтобы мой сын сохранил свою власть. Похоже, у архиепископа даже не было полномочий обсуждать эту тему. С точки зрения духовенства дело обстояло так: сейчас они введут свои войска, церковь не просто станет равна королевской власти в Луароне, а займет лидирующее место. Ну и, разумеется, регентом моего сына буду не я сама, а кардинал Ришон, который и получит из рук папы чин епископа.

Этот старикашка возжелал верховной власти над целой страной, собираясь вырастить из моего сына еще одного Ангердо, только, разумеется, преданного Матери Церкви. Я не испытывала к нему ненависти и смотрела на Ришона с усталым равнодушием. Даже когда архиепископ наговорился вволю и, ласково улыбаясь, предупредил: “Вам нужно принять решение в течение суток, ваше величество, иначе Святой Престол вынужден будет вмешаться и настоять на своем”. Даже при этих словах я не сорвалась.

Папские легаты покинули апартаменты. А вот кардинал решил задержаться:

– Дочь моя, умоляю, внемлите словам архиепископа! Иначе горе обрушится на земли нашего Луарона. Святая Церковь добра и милостива, но она может и разгневаться!

– Вы угрожаете мне, святой отец?

– Не угрожаю я, а взываю к вашему разуму.

И даже сейчас я сдержалась и не перешла на трехэтажный русский матерный. Пожалуй, этот факт я могу поставить себе в заслугу. Я просто окинула мелкого кардинала взглядом и равнодушно сказала:

– Пошел вон, болван.

Лицо кардинала почти мгновенно покрылось ярко-розовыми пятнами, но он все еще не мог поверить собственным ушам. И почти в панике глядя на меня, растерянно спросил:

– Что вы сказали, ваше величество?

– Пошел вон, болван. Гастон, проводи кардинала и закрой дверь. Я устала.

– Не меня вы сейчас оскорбили… – начал было побагровевший кардинал. Но я просто повернулась к нему спиной и покинула комнату: “Нет смысла разговаривать с покойником.”.

Впрочем, отдохнуть мне сегодня так и не пришлось: в комнату зашла мадам Эхтор и тихонько спросила:

– Ваше королевское величество, герцог Богерт просит удостоить его беседой.

– Герцог пришел сам?

– Да, ваше величество, он ждет в приемной. Вместе с ним пришел генерал Вильгельм де Кунц.

– Проси. -- это было неожиданно и не слишком понятно, а потому -- тревожно. Я не понимала: это предательство или?..

К удивлению, беседа с де Богертом была весьма конструктивна. Похоже, герцог давно оценил меня как игрока на политической арене, и потому первое, что он сказал, было:

– Ваше королевское величество! Я предлагаю временное перемирие.

– Даже так?

– Да, никто не ждал смерти короля. Потому часть королевского флота сейчас в плавании. А святые отцы удивительно кстати отправили в Луарон своих солдат. Армия уже высадилась на Вильевском побережье. И двигаются они в столицу.

– Вы считаете, что в Сольгетто будет небезопасно?

– Ваше величество, давайте не будем играть в придворные игры… – ответил герцог несколько раздраженно.

Генерал де Кунц в это время раскинул прямо на полу у моих ног небольшую карту, вышитую на ткани.

– Вот морское побережье. Вот сюда, этой дорогой, – герцог, наклонившись, постучал пальцем по полу, – идут войска церкви. Мои суда не смогут зайти в воды Арханы. Я даже не смогу перебросить туда пехоту. А вот минимум три из ваших торговых ботов вполне способны пройти реку. Я дам вам лучших лоцманов, которых удастся найти. Но перебрасывать войска нужно сейчас. Скажите “да”, и голубь улетит сегодня же. А завтра днем ваши боты войдут в Архану.

Я смотрела на генерала де Кунца и понимала, что слишком мало знаю этого человека. Перекинулся ли он на сторону герцога или действительно считает, что в одиночку не выстоять? Все же в армии ко мне относились достаточно уважительно, помня о Домах Инвалидов. Но время… У меня было слишком мало времени, чтобы завоевать настоящее доверие людей. Генерал де Кунц заговорил сам:

– Ваше королевское величество, я прошу вас согласиться с решением герцога де Богерта. К сожалению, в данный момент флот слишком слаб, и вступать в бой на воде было решительно невозможно. Более того, два военных корабля, стоящих на тот момент под погрузкой, ждущие воду и продовольствие, были захвачены прямо в порту. У нас с вами нет времени на “торговлю”: Папа Ромейский сильно опережает нас. Но в его плане есть один изъян. Папа знал, что герцог де Богерт будет претендовать на регентство. И не ожидает, что вы сможете договориться. Потому герцог сперва обратился ко мне.

– Ваше величество, – сам де Богерт говорил вполне серьезно и выглядел уставшим, – все наши разногласия мы сможем решить потом. Но если мы допустим войска в столицу, проиграем сразу всё. И вы, ваше величество, и я. Мы не станем друзьями, но союзниками на время вполне можем.

Глава 7

Заседание большого королевского Совета было назначено на полдень. Я совершенно спокойно прошла в зал, поприветствовала собравшихся членов совета и с “удивлением” заметила пустое место.

– А что кардинал Ришон? Опаздывает?

– Увы, ваше королевское величество, ночью у кардинала начался сильный жар. Мэтр Агностио нашел у него признаки сильной простуды. К сожалению, папский легат мессир дель Альбани также заболел, – министр финансов скорбно поджимал губы, показывая, как огорчает его эта внезапная болезнь.

– Надеюсь, архиепископ не привез с собой из-за моря какую-нибудь заразу, – равнодушно ответила я.

– Будем уповать на Господа Бога и надеяться на искусство мэтра Агностио.

После нескольких смущенных реплик со стороны членов совета я согласилась с тем, что совещание следует отложить до того момента, пока кардинал и легат поправятся.

– Негоже, ваше королевское величество, решать столь важные вопросы без благословения церкви, – еще один из советников, купленный попами, смотрел на меня укоризненно.

– Эндрю Финчи, не вам в этом Совете решать, что уместно делать без благословения церкви, а что нет, – голос герцога де Богерта, только что вошедшего в зал, плетью хлестнул по нервам собравшихся.

– Ваше величество… – он склонился в поклоне, выдержал паузу, а потом потребовал у Совета: – Я настаиваю на объявлении новой даты совещания. Как вы думаете, ваше величество, через две недели будет уместно? – обратился он непосредственно ко мне.

— Прекрасное решение, герцог. Все же кардинал не слишком молод. Нужно дать ему время прийти в себя.

На этом и порешили. Совет частично разбрелся, а герцог подошел ко мне:

– Нам очень кстати эта болезнь, ваше величество. Надеюсь, Господь приковал святых отцов к ложу надолго.

Все, что говорил сейчас герцог, говорилось для сопровождающих меня фрейлин и стоящих невдалеке членов Совета, явно пытающихся погреть уши. Я внимательно посмотрела герцогу в глаза. Он медленно опустил веки, подтверждая, что голубь вчера улетел, и пока наши договоренности в силе.

***

Разговор с герцогом де Сюзором по старой своей привычке я провела в саду. Новая моя идея герцога не вдохновила.

– Ваше величество, стоит ли тратить время на такие мелочи? Это же просто… – он на мгновение примолк, подбирая выражение, и продолжил: – Это просто чернь: всякие там нищие и ворье. Обыкновенное отребье.

– Боюсь, ваша светлость, вы недооцениваете силу общественного мнения, – ответила я. – Настроить толпу на нужный лад – большое искусство. Я оплачу эти расходы сама.

— Ваше величество, право, это такая мелочь.

– Это не мелочь, дорогой мой союзник, и вы скоро в этом убедитесь. Тем более, что на днях де Богерт покинет столицу. Вильгельм де Кунц выехал еще вчера. Если все пойдет по их замыслу, то папские войска не продвинутся дальше Арха. Де Кунц утверждал, что там есть весьма удачная позиция для войск.

– Дай Бог, ваше величество, дай Бог… Плохо то, что герцог вернется в Сольгетто победителем.

– Вот для того, чтобы он не чувствовал себя победителем, для того, чтобы из него народ не слепил национального героя, вам и понадобится это, – я кивком головы указала на несколько листков бумаги, которые герцог де Сюзор по-прежнему держал в руке.

-- Что ж, не стану спорить, ваше величество. Я уже имел возможность убедится, что вы мудры не по годам.

-- Лучше ответьте мне, герцог, что у нас с монопольными объектами?

-- О, тут все замечательно, моя королева. Объемы мы наращивали медленно, и этими же деньгами выплатили владельцам все, что должны. Сейчас есть возможность уже к весне получить чистый и свободный доход. Нужно только решить, пройдет ли он через казну или...

-- Вот это и давайте обсудим, ваше сиятельство. -- улыбнулась я союзнику.

***

Я вернулась в свои комнаты, освеженная прогулкой, и присела на любимое место у окна. Настроение медленно портилось -- наваливались тяжелые мысли. В отличие от что-то подозревающих членов королевского совета, я совершенно точно знала, что ни кардинал, ни папский легат не оправятся от болезни…

Яд этот, привезенный из Шо-син-тая, представлял собой кусочек какой-то пластичной бурой массы размером не больше кубика рафинада и стоил мне целое состояние. Я уже не говорю о том, что в качестве эксперимента мне пришлось угробить двух самых крупных свиней в селе возле Малого Шаниза, а потом еще и проследить, чтобы туши закопали достаточно глубоко.

Первые семь дней туши просто валялись в яме. Их не забрасывали землей, давая основательно протухнуть на жаре. И только потом, засыпав негашеной известью, покойниц окончательно предали земле. Вонь по жаре, конечно, стояла мощная, но я страшно боялась, что какой-нибудь экономный селянин наестся отравленного мяса. Три недели место захоронения невинно погибших хрюшек охраняли старшие курсанты школы днем и ночью. Мне требовалось, чтобы мясо сгнило полностью и окончательно.

Эту липкую массу, кусочек размером со спичечную головку, требовалось развести примерно в чайной ложке крепкого алкоголя. Такая доза могла использоваться для двух-трех человек. Вещество я растворила сама. Гастон только влил по нескольку капель в пустые бокалы и дал им просохнуть на воздухе. После высыхания оставалась тонюсенькая прозрачная пленка чуть желтоватого цвета. На фоне позолоченных львов, держащих над собой перевёрнутый стеклянный купол, эта пленочка была абсолютно незаметна.

Признаться, пить со священниками мне было страшно: не дай Боже, лакей бы ошибся. Однако это был тот риск, на который я пошла сознательно. Поскольку дальнейшие симптомы отравления предполагали сильную головную боль, мучительную жажду, слабость и мышечные судороги, а также рвоту и понос, я собиралась объявить что папский легат привез в город холеру, и закрыть Сольгетто на карантин. Оставалось подождать всего два-три дня.

***

Ждать – занятие нудное и тяжелое. Сейчас, когда вокруг меня разворачивались жестокие и чудовищные события, я оказалась в странном одиночестве и затишье. Все это напоминало пресловутый глаз бури: абсолютно тихое место, окруженное кольцом чудовищных ветров и гроз.

Где-то там, за стенами дворца, в потайном убежище прятались Софи и Жанна, охраняя детей. Где-то там по водам Арханы передвигались войска: тысячи солдат и офицеров, каждый из которых вскоре вступит в битву не на жизнь, а насмерть. Где-то там добирались к своим войскам генерал де Кунц и герцог де Богерт. И только я сидела в тишине и покое королевских апартаментов и думала, думала, думала…

– Гастон, принеси вина!

– Как обычно, ваше королевское величество? – Гастон внимательно смотрел на меня.

– Да, как обычно… Впрочем, нет… Принесите красный мускат из Сан-Меризо.

– Ваше величество… – Гастон замялся и я, слегка нахмурившись, спросила:

– Что такое, Гастон?

– Нет-нет, ваше величество, сейчас подам, – я чуть усмехнулась про себя. Мускат из Сан-Меризо славился своей крепостью и считался совсем не дамским вином. Мне были понятны сомнения лакея, но желание напиться оказалось сильнее благоразумия.

Я сидела, тупо глядя в окно, бессмысленно разглядывая, как ветер безжалостно треплет голые ветви деревьев, еще даже не покрытые снегом, и тоскливо размышлял: «Пять лет… я нахожусь в этом мире всего пять лет! Если бы там, в той жизни, кто-то сказал мне, что я вполне осознанно стану убийцей… Ха! Да я бы даже спорить не стала, настолько абсурдно это звучит. По сути, я сейчас ничем не отличаюсь от покойной Ателаниты. Так же, как и она, я готова вымостить дорогу к трону трупами! Так чем же тогда я отличаюсь от этой средневековой твари?.. Да, по сути, ничем не отличаюсь…».

Слезы бежали по лицу сами собой, без моего участия. Не принося облегчения или успокоения. «...Такая же мразь, как и свекровушка покойная… Может, лучше бы я родами сдохла… А ведь еще и Богерт есть… И его тоже... Не хочешь, дрянь? А придется! Или он тебя в монастырь, а из Сашки вырастит покорное дерьмо… Да еще и Элли может замуж спихнуть за урода. Мало ли что там политика диктовать и требовать будет…» – мне было до соплей жалко себя, я боялась за детей. Мне было тошно от этого мира. Я просто не понимала, какие силы зла засунули меня в этот чертов Луарон и почему я должна страдать, а не жить себе спокойно и весело.

– Ваше величество!

— О! Херцог! Што? Вам уже дол...жили?! Я пы-ка еще к...ролева… Могу себе пы-зволить!

Герцог де Сюзор – единственный в этом мире, кому дозволено было входить в мои апартаменты без доклада. Даже покойный Ангердо никогда не пользовался этой привилегией. Впрочем, до этого момента не пользовался и герцог.

– Тусси, помоги мне отвести её величество в опочивальню. Гастон, тазик!

– Ни в кы-кую почивальню я идти не с...бираюсь. В конце концов, я десь к...ролева, а не кошкой насрано!

Со словами: “И прости, Господи, грехи наши, ибо не ведаем, что творим!” герцог рывком, чуть не вывернув мне руку, поднял растекшееся тело из кресла. Под мышкой у меня немедленно оказалась голова Тусси, которая, наполовину взвалив меня на себя, поволокла прямиком к кровати. В тот вечер слугам досталось по полной. Де Сюзор почти до полуночи сидел в кресле недалеко от меня и командовал процессом:

– Гастон, смени тазик! Тусси, оботри королеве лицо и дай еще воды. Та-а-ак! Отлично... Тусси, сходи и лично проследи на кухне, чтобы в звар не добавили лишнего.

Ближе к полуночи мне немного полегчало. Да, по-прежнему кружил голову “вертолет”, но блевать мне больше было нечем, и я сидела в кровати с полузакрытыми глазами, сдерживая мерзкий озноб и медленно отхлебывая горячий травяной напиток. А герцог де Сюзор недовольно выговаривал мне:

– … такое поведение недопустимо! Если до кардинала дойдут новости…

– Не дойдут… – я снова отхлебнула обжигающий напиток, – Не дойдут до кардинала никакие новости.

– Ах, вот оно что!.. – герцог резко встал с кресла, лично прошел до двери и, выглянув в приемную, убедился, что посланная за новой порцией отвара горничная еще не вернулась. Он скомандовал:

– Гастон, займите место за дверью.

Затем герцог вернулся к кровати, слегка склонился ко мне и шепотом осведомился:

– Вам надоело жить, ваше королевское величество? Только прикажите, и завтра же с утра вас отвезут в прелестный и уютный монастырь, где вы и скончаетесь от холода и поста в течение пары месяцев. Только не рассчитывайте, что я стану поддерживать сына такой слабовольный женщины. Ее королевское высочество Ателанита за жизнь своего сына готова была горло перегрызть. Не заставляйте меня думать, ваше величество, что я поставил не на ту королеву.

Глава 8

Я не выходила из королевских покоев, сказавшись больной. Первый день и в самом деле был весьма мучительным: болела голова, мучили сухость во рту и озноб. История о ночной рвоте королевы облетела дворец, и по сведениям, которые регулярно поставлял Гастон, всполошились придворные не на шутку.

Через три дня после моей попойки скончался кардинал Ришон, а на следующий день в лучший мир отошел папский легат. Придворные сократили количество визитов во дворец, предпочитая отсидеться дома. Поползли слухи о холере, которую, по мнению многих, скорее всего, привез из-за моря папский легат.

Герцог де Сюзор собрал необходимые пять подписей под ордонансом, и Сольгетто было закрыто на карантин. Запретили как въезд, так и выезд из города, все торговые сношения и любые другие способы сообщения. Стража на всех воротах была усилена и получила надбавку к жалованию.

В самом городе уже через несколько дней царила серьезная паника. Смерть, забравшая сразу двух высокопоставленных церковных чиновников, и подозрительная болезнь королевы пробудили сплетни о том, что это не просто болезнь, а Божье наказание за жадность и прочие грехи.

К случаям смерти, даже произошедшим по вполне естественной причине, народ относился с опасением и даже ужасом. Все вспоминали чудовищную эпидемию, которая около сорока лет назад выкосила половину страны. Живы были еще старики, потерявшие в ту эпидемию родителей, братьев-сестер, соседей. Истории, которые они рассказывали, сводились к тому, как сперва человек болел, а потом приходили Господние слуги и сжигали дом вместе с больным.

Гастон пересказывал мне свежие сплетни почти с удовольствием. Это сидение взаперти существенно сблизило нас. Хоть и странен был со стороны союз королевы и лакея, но я никогда не забывала о том, что вся прислуга – живые люди: люди, которые могут ошибаться, люди, которые могут помочь. Да, зачастую я знала о них слишком мало. Очень уж разный у нас был социальный статус, сильно мешающий каким-то межличностным отношениям. По меркам этого мира лакей и королева, беседующие по душам, – нарушение всех и всяческих устоев.

Однако сейчас, когда мы были практически заперты в комнате втроем, и я отказалась пустить к себе даже доктора, время тянулось необыкновенно медленно. Если Гастон еще выходил просто для того, чтобы получить порцию свежих сплетен и принести еды с королевской кухни, а также доставить дрова для камина, то Тусси не покидала меня ни на минуту.

– Тусси, иди отдохни. Ты же знаешь, что на самом деле я не больна.

– Так-то оно так, ваше королевское величество. А не дай Бог, кто зайдет неожиданно?

– Кто посмеет без предупреждения ворваться в покои королевы?

– Ну, мало ли, – туманно отвечала горничная.

На второй день лежания я не выдержала: приказала подать халат. Шторы на окнах спустили, чтобы никто через окно не пытался увидеть происходящее. Зажгли свечи, и я достаточно комфортно провела некоторое количество времени, читая и разбирая кое-какие бумаги. Немного скучно сидеть взаперти, но очень полезно для поддержания уровня сплетен.

Фрейлин ко мне не допускали по моему приказу. Более того, всем, кто жил во дворце, было велено сидеть по комнатам и не высовываться во избежание заражения. К сожалению, я прекрасно понимала, что эта игра может продлиться очень недолго: никакой холеры не существовало, а значит, довольно быстро люди в городе поймут, что болезни нет. Начнутся смуты и волнения, недовольные купцы и торговцы будут мутить народ. А как бы было полезно, если бы столица оставалась отрезанной от остального мира хотя бы пару месяцев!

Честно просидев взаперти двенадцать дней, я объявила себя выздоравливающей и потребовала фрейлин и советников. Принимала их лежа в постели и поддерживал имидж выздоравливающей, но сильно ослабевшей женщины.

Фрейлины, хоть и были изрядно напуганы, пришли, а вот советники отправили письма, где ссылались на нездоровье и запрет лекарей покидать постель. Это было даже немного забавно, тем более, что пока я "болела", по решению церковного совета, который в этот раз вел любимчик покойного Ришона кардинал Экберт Годрик, тела самого Ришона и папского легата решено было сжечь. Боясь распространения болезни, братья во Христе отказали своим “родственникам” в приличествующем их сану погребении.

Зато удалось запустить сплетню в народ, что Бог уберег королеву от смерти за ее праведность и доброту:

– Она ведь от себя денежки отрывала и от сына, а на Дом Инвалидов тратилась! И сироток тамочки привечала! От ее Господь и уберег. Нам на радость!

– Завсегда я, кум Клюрон, говорил, что праведность от любой беды убережет! Церковники-то, эвон даже службы не проводят, прячутся по домам да дрожат, гнева Божия опасаются! А королева, сказывают, молится за нас, грешных, денно и нощно!

К моему удивлению, на окраинах столицы было несколько сожжений. Гастон, который тщательно следил за всеми новостями и даже имел информаторов в городе, пояснил мне:

– Думаю, ваше величество, это больше от страха сделали. Разговоров о том, что легат привез с собой холеру из-за моря, в столице достаточно. Вспышки болезней разных были и раньше, просто Сольгетто никто не запирал давно. А тут и король умер и, месяца не прошло, кардинал и легат на небеса отправились… Потому народ волнуется и обсуждает всякую чепуху. Впрочем, – деликатно заметил он, – вам это только на руку, ваше величество. Сожгут несколько лачуг по окраине, а дымом будет вонять по всей столице. Ну и сплетни только добавят “аромата”, – ухмыльнулся он. – У народа же, как известно, язык без костей: такого напридумывают, что самим страшно станет.

В целом Гастон был абсолютно прав. И пока не было серьезных волнений, меня все устраивало.

Особенно хорошо было то, что на данный момент высшей властью в самом дворце осталась я. Кардинал Эгберт, мой будущий противник, отсиживался в доме при главном храме. Мне донесли, что даже молебен он проводил в пустой церкви, запретив пускать туда людей: опасался заражения. По всей столице раздавался заунывный колокольный звон, но церкви стояли пустыми. Пастыри, большинство из которых постарались повидать мессира дель Альбани в первый же день его приезда, сейчас окуривались травами по домам и пили декокты, не допуская к себе даже прислугу: боялись.

Такие ошибки мне были только на руку: сместить этого приспешника Ришона будет значительно легче, чем я думала. Поскольку во время мнимой болезни мне приходилось довольно много общаться с Гастоном, то я заметила в его поведении нечто странное. Он как будто хотел что-то доложить мне, но каждый раз сам себя и одергивал.

– Гастон, в чем дело? Я же вижу, что ты о чем-то умалчиваешь.

– Я, ваше величество, подумал… У меня на окраине домик есть маленький. Там живет моя сестра с двумя детишками. Она неделю назад уехала с ними на свадьбук родне нашей и вернется нескоро. А район хоть и окраинный, но стража там ходит регулярно: потому живут там люди мирно. Ежели бы, например, такой дом спалить, разговоров бы намного больше было, чем от лачуг из нищих кварталов.

– Сколько стоит такой дом, Гастон?

– Как сторгуешься. Но если без запросов, от восьми до двенадцати золотых можно получить, смотря какой год будет. Ну и имущества там немного есть, еще на пару золотых.

– Думаю, что ты присмотрел себе дом получше?

– Даже и скрывать не стану, ваше величество, что присмотрел. Но скажу вам так: чтобы всю-то столицу не спалить, этот вот домик лучше остальных подходит. За ним сзади больно каменистые земли, поэтому пустырь небольшой, а по бокам дома каменные, так что большого пожара можно и не опасаться.

Мысль Гастона я поняла прекрасно, да и цену он запросил разумную. Потому этой же ночью, закинув предварительно в дом несколько мешков отходов со скотобойни, жилище сожгли. Капитан Ханси, который и занимался этим делом, а также объявил окрестным жителям, что в доме умерший больной, докладывал:

– Вонь была изрядная, ваше величество. А уже уходя, я лично слышал разговор о том, как больной в доме кричал и молил о пощаде. Думаю, разговоров будет более чем достаточно.

После некоторого совещания с герцогом де Сюзором в такие игры решили больше не играть:

– Как пример, ваше величество, это было удачное решение. Но вот то, что жгли дом не церковники и лекари, а ваши гвардейцы, может оказаться большим минусом. Будем надеяться, что кардинал Годрик наделает глупостей и без нас.

***

Между тем голубиная почта продолжала работать. Герцог де Богерт очень вовремя получил сведения о том, что в столице вспышка холеры и город на карантине. Папские войска также получили эти сведения. Заодно узнали о смерти мессира дель Альбано и кардинала Ришона, а также о болезни королевы.

Скажем прямо: брать штурмом город, закрытый на холерный карантин, показалось военным несколько бредовой идеей.

На данный момент войска сгруппировались на двух берегах реки возле небольшого городка Арха и просто стояли в ожидании команд. Проблема папских войск была еще и в том, что никакой холеры никто не предполагал. В столицу собирались добраться быстро, а тут такая вот незадача! Осень вообще не лучшее время для войны, а ранняя осень с морозами – совсем плохо.

Планировалось, что войска лихо войдут в столицу, страна покорно перейдет под руку Рамейского Престола, и на этом, в общем-то, все и кончится. В данный момент генерал Анастасио, командующий папскими войсками, находился в затруднении. Конечно, разграбив местные села и города, он обеспечит своим солдатам теплую зимовку и пропитание. Но ведь потом Матери Церкви править этими землями. И если местные встретят новых легатов папы не как избавителей, а как захватчиков и врагов, пожалуй, Папа будет недоволен.

Сопровождающий генерала епископ Гаэтано, приданный войскам для усиления духа, также находился в растерянности. В столице их ждала королевская казна, а наемники, которые составляли большую часть войска, уже начинали недовольно ворчать и жаловаться на безденежье, отсутствие нормальной выпивки и девок.

– Вы верите в холеру, генерал?! Не думаете ли вы, что…

– Ваше высокопреосвященство, смерть мессира дель Альбани подтвердили информаторы, так же, как и смерть кардинала Ришона. Из дворца донесли, что королева испытывала тот же недуг, но, кажется, сейчас выздоравливает.

Как вариант, нужно было дождаться настоящих морозов, крепкого льда на реке и попробовать прорваться к столице. Однако у этого гениального плана было два существенных минуса. Во-первых, в столице холера, а во-вторых, берег, на котором стоят войска де Кунца и де Богерта, высокий. Не добавляло генералу Анастасио радости и то, что войска противника не скрывали наличие шести пушек, снятых с торговых ботов.

– Ваше преосвященство! Даже если через две недели лед окончательно встанет, при нашей атаке противникам достаточно будет послать несколько ядер в одно место, чтобы разбить его и утопить всю нашу армию. Да и потом, ваше преосвященство… В войсках уже тоже поговаривают, что в столице холера. Конечно, с морозами она пойдет на убыль, это все знают. Однако это не добавляет солдатам уверенности. Вспомните, ваше преосвященство, что было всего шесть лет назад в княжестве Кирино.

– Сын мой, ты же знаешь, что связь с Рамейским престолом возможна только через остров святого Марселло. Я отправил уже трех голубей с подробным рассказом о наших обстоятельствах, но ответ пока не поступил. Сейчас конец осени и самый бурный сезон на море. Может быть, голуби гибнут от встречного ветра…

«А может быть, голуби гибнут по воле Божьей. Может быть, Господь гневается на Папу за нарушение договоров…», — конечно, вслух сказать такое епископ не мог, но понимал, что даже генерал, каким бы твердым в вере он ни был, не может не думать о том же самом.

Слишком уже неудачен был этот поход с самого начала для Рамейского Престола.

Глава 9

Голубиная почта работала исправно: каждые три-четыре дня мы получали “вести с полей”. Я знала о том, что папские войска не рискуют нападать из-за невыгодной позиции. Было известие и о том, что наемники разграбили одно из близлежащих сел. И командиры для острастки повесили пару заводил.

Я понимала, что наверняка знаю далеко не все. Будут и изнасилованные женщины, и убитые купцы, и пожары. Я старательно гнала от себя эти мысли, пользуясь лозунгом неповторимой Скарлетт О`Хара: “Я не буду думать об этом сегодня. Я подумаю об этом завтра”.

Это стояние двух небольших армий на реке Архан должно было вскоре закончиться. Или войной, или отступлением папских войск: начиналась зима с метелями и морозами. Однако произошло нечто странное: после примерно месяца противостояния голуби перестали прилетать.

Первую неделю я не слишком беспокоилась: ледяные ветры, хищники и всевозможные случайности. Кроме того, очень поднимал мне настроение почти полуторатысячный отряд войск, присланный отцом, королем Сан-Меризо.

Увы, в город я их впустить не могла. Зато они обосновались в двух днях пути от Сольгетто, в городе Ангерсте.

Бургомистру города я писала лично и пообещала возместить все расходы на содержание. Потому, с одной стороны, я испытывала облегчение, понимая, что уже почти выиграла. С другой – каждый день “рыдала” от жадности, представляя, во сколько мне это обойдется. Конечно, казна не совсем пуста, но мне придется изрядно ею попользоваться. Было откровенно жалко тратить деньги на эти дурные игрища..

Странное затишье и перерыв в новостях очень нервировали меня. Поэтому, когда прискакал гонец, я вздохнула с облегчением. Хоть какие-то сведения можно получить прямо сейчас. Для таких экстренных случаев, как прием гонца в карантинном городе, существовало особое изобретение. Оберегало оно вовсе не посланника. Напротив, это жители чумных городов боялись проникновения внутрь новой заразы.

Выглядело изобретение, как установленное на помосте гигантская клетка, да, по сути, клеткой оно и являлось. В этой клетке бедолага гонец будет сидеть до тех пор, пока местные лекари не признают его здоровым. То есть пару недель точно. Разумеется, ему не дадут помереть с голоду, но и подойти к нему никто не рискнет.

Для приема внутрь воды и еды устроено специальное отверстие в потолке. Все припасы будут спускаться сверху на веревке в специальной корзине. Чтобы человек не замерз, устройство это располагают в огромном сарае, где будут топить печи. В клетку для удобства накидают соломы, овечьих шкур и попон. Под один из углов клетки, свисающий с телеги, ставят поганое ведро, куда и будет опорожняться бедолага.

Все эти подробности я узнала от герцога де Сюзора, когда мы в карете ехали на окраину города, в тот самый сарай. Тащить клетку во дворец было просто немыслимо. Я смотрела в окно: улицы Сольгетто были полупусты. Даже на рынке не толпились привычные сборища народу. Через распахнутые ворота видно было, что торговать выходят буквально единицы.

Зато пробегающая стайка нищих мальчишек что-то звонко пела, нарушая напряженную тишину города, изредка перебиваемую глухими колокольными звонами.

– Слышите, ваше величество? А узнаете? – с улыбкой спросил герцог.

Я прислушалась. Особым вокальным мастерством исполнители не отличались, зато громкость голосов была превыше всяческих похвал.

Из Рамейска был легат

Толст и грозен. И мордат.

Но господь прибрал скотину.

В ад он первый кандидат.

С ним и кардинал Ришон.

Пусть не толст был, но смешон.

На костре сгорел как грешник.

И не будет воскрешен.

Стишки, конечно, были весьма так себе. Но я и не сумела бы написать что-то грандиозное. Зато на дурацкие частушки с насмешками над церковью моих умений хватило. Пусть лучше народ распевает песенки о церкви, чем насмехается над слабой королевой.

– Признаю, ваше величество, – герцог поклоном обозначил свою “вину”, – недооценил я ваш замысел. Замечательная идея! А песенки эти, что вы сочинить изволили, теперь поют по вечерам в трактирах. Бытует мнение, что пиво и крепкое вино не допускают к человеку заразу.

Молодой военный, который согласился подвергнуть себя такой экзекуции, выглядел изрядно уставшим. Новости, которые он привез, хоть и были, в общем-то, частично ожидаемы, но хорошего настроения мне не добавили.

Во-первых, папские войска ушли. Что, безусловно, было большой радостью. Во-вторых, герцог де Богерт, вместо того, чтобы распустить часть войск по месту службы, попытался перекупить некоторых офицеров и в целом сделал это вполне успешно. Не знаю уж, что он там им обещал, но часть войска намеревалась идти в столицу вслед за герцогом. Разумеется, генерал де Кунц такое допустить не мог. И поэтому, разбившись на две части, войска устроили бой. Самый настоящий бой.

– Ваше королевское величество, генерал оценивает потери убитыми и ранеными от пятнадцати до двадцати процентов, – докладывал мне гонец. Герцог де Богерт взят в плен. Генерал де Кунц серьезно ранен. Перевозить его пока опасаются.

Я пообещала себе отблагодарить юного лейтенанта, как только смогу: новости и в самом деле были крайне важными. Теперь надлежало действовать незамедлительно. После некоторого совещания с де Сюзором во дворце были собраны все доступные мне на данный момент силы: гвардейская охрана самого дворца, около пятидесяти человек старших выпускников школы дофина и около сорока человек городской стражи: тут брали только добровольцев. Никакого серьезного сопротивления я не ожидала, но риск все же был.

То, что мы с Роганом де Сюзором собирались проделать, можно было охарактеризовать как захват власти. Инструкцию дворцовым офицерам герцог давал сам. Из этих людей были сформированы четыре военных отряда. Общее командование операцией взял на себя капитан Ханси.

Около полуночи дворцовые ворота распахнулись, и команды выехали. Каждая со своим заданием. Они стучали в дома королевских Советников и именем королевы требовали выйти. В первый заезд в трех случаях из четырех советника прямо в домашней одежде брали под белы руки, сажали в карету и везли во дворец. В четвертом случае пришлось сжечь ворота. Для такой оказии каждый отряд вез с собой бочонок лампового масла. Эти рейды повторялись всю ночь, и к утру большой королевский Совет был собран процентов на девяносто.

Сперва говорил герцог Роган де Сюзор. Он рассказал о последних новостях, полученных от гонца: о ранении генерала Вильгельма де Кунца, аресте герцога де Богерта и некоторых офицеров. Он напомнил советникам, что воля покойного короля изложена достаточно четко: регентом дофина должна быть назначена королева.

– Загляните в свою душу и разум, господа советники! Будьте честны и ответьте: где в столь трудное для страны время находятся священники. Кто из них поддержал трон? Кто оказал хоть какую-то помощь государству? Те, кто толкают Луарон под руку Рамейского престола, клятвопреступники!

Вялые голоса в защиту Матери Церкви все же были, и каждого говорившего я запомнила. Впрочем, все это продолжалось не слишком долго. Я встала и сообщила советникам:

– Сегодня вы все остаетесь во дворце. У вас будет целый день и еще ночь на раздумья. Завтра на Большом Государственном Совете мы подпишем документ о регентстве, и вы принесете личную присягу дофину.

Министра финансов, который попробовал было возражать против личной присяги, я осадила:

– Вы поставлены у самого трона. В ваших руках огромная власть. Но вместе того, чтобы поддержать трон, вы, как крыса отсиживались в своих домах за закрытыми дверями. Почему, господа советники, среди вас я единственная, кто организовал раздачу хлеба? Почему деньги на это идут не из казны, а из моего кармана? Или вы не знаете, как выглядят голодные бунты? Или вам напомнить, господа советники, чем закончилась похожая история в княжестве Кирино? Никто из вас не показал, что готов нести тяжесть власти и стать достойной опорой моему сыну. У вас сутки на раздумья, господа советники. Утром я назначаю Большой Государственный Совет и ожидаю, что он утвердит мое регентство. Затем, в полдень в Тронном зале я от имени своего сына приму вашу присягу.

С гильдейскими старшинами я поступила гораздо вежливее. Никого из них я не принуждала приносить присягу: мне ни к чему скандалы и вспышки ярости среди горожан. Просто к ним во двор стучались и достаточно вежливо сообщали, что на завтра в тронном зале намечено мероприятие, которое им желательно бы посетить. Королева приглашает.

Дворец выглядел как муравейник, по которому мальчишка из озорства ударил палкой. В срочном порядке протапливались комнаты для тех советников, у кого не было собственных покоев во дворце. Всю эту толпу нужно было накормить, доставить им нормальную одежду и между делом ласково намекнуть на то, что шутки кончились.

Охрана дворца состояла из младших отпрысков дворянских семей. Нельзя сказать, что это были слишком уж умные или высокообразованные люди. Но и совсем безмозглых идиотов, не умеющих сложить два и два, на такую службу не брали. Все же это своего рода войсковая элита.

Затрудняюсь сказать, сколько из них “стучали” и сливали информацию за деньги налево, но лишиться кормушки не хотел никто. Есть разница: охранять дворец и короля за довольно щедрую плату золотыми монетами здесь, в столице, где полно развлечений, богатых невест и можно совсем недурно устроить свою судьбу. Или служить в той же должности в какой-нибудь пограничной занюханной деревне, где из развлечений – одна девка на весь взвод и перестрелки с контрабандистами. Потому, после небольшой познавательной лекции капитана Ханси, многие гвардейцы по собственной инициативе позаботились о том, чтобы советники приняли правильное решение.

– Зря вы так, ваша светлость. Городская стража королеве предана. Они за нее в огонь и в воду пойдут. Каждый ведь знает, случись что, она в свой Дом Инвалидов пристроит в сытость и тепло. И платит она двойную плату сейчас. Так что городская стража за королеву любого порвет. А войска… Ну, так вы сами знаете, что его светлость де Богерт с собой забрал всех, кого мог.

Днем я озаботилась подобающей случаю одеждой. К сожалению, большая часть туалетов была перевезена в Малый Шаниз. Здесь остались только те платья, которые при жизни Ангердо я надевала по каким-то особо торжественным случаям: в религиозные праздники, на королевский бал или прибытие каких-то значимых послов. Теоретически я должна была носить большой траур по мужу всю оставшуюся жизнь. Практически делать этого я не собиралась. Даже одеждой я хотела подчеркнуть, что с данного момента я отдельная личность и верховная власть в этой стране.

Я сидела в кресле и рассматривала парадные платья, уже понимая, какой скандал собираюсь вызвать. С улыбкой пробежалась взглядом по подарку Ателаниты, задвинутому в дальний угол, тому самому болотно-зеленому кошмару, в котором больше никогда не появлялась на людях. Думаю, сейчас самое время почистить мою гардеробную. С одежды нужно спороть драгоценности и золотую вышивку. Остатки можно раздать горничным. А мне потребуется новая.

К сожалению, тихие времена Малого Шаниза закончились. Жить с детьми мы будем во дворце, и милые летние туалеты из батиста станут неуместны. Одежда должна одновременно подчеркивать мой статус и при этом иметь траурные элементы.

Платье из алого шелка, сшитое мэтром Хольстером, дожидалось своего часа. Я планировала надеть его на пятилетие сына, которое Ангердо собирался отметить со всей возможной пышностью.

– Тусси, ты не знаешь: мэтр Хольстер остался во дворце?

– Остался, ваше королевское величество. Он говорил, что в городе заразиться еще проще, чем здесь.

– Пригласи его.

Не знаю, о чем там думали советники эти сутки, но утром они были на редкость единодушны, ставя свои подписи и печати на документ.

– В полдень, господа, я жду вас в тронном зале.

Глава 10

Ночью перед Королевским Советом поспать мне почти не довелось. Мне было необходимо присутствие на Совете церковных властей. В данный момент, со смертью короля и кардинала Ришона, церковь лишилась официальной верхушки. Остались в живых только вторые в иерархии лица.

– Ваше королевское величество, кардинал Годрик отказывается прибыть во дворец.

– Капитан Ханси, мне ли учить вас, как нужно действовать? Или вы считаете, что кардинал так уж сильно отличается от членов Королевского Совета?

Разумеется, я не злилась на капитана, он и так последние дни, по-моему, ни разу не спал досыта: вон какие круги под глазами, да и лицо осунулось. К тому же, в отличие от меня, капитан – дитя своего мира. И трепет перед церковью впитал с молоком матери. Но и позволить какому-то Эгберту Годрику разрушить мои планы я не могла.

– Ваше величество! Я пригрозил кардиналу взломать двери дома.

– И? Что помешало вам это сделать?

– Кардинал, ваше величество, укрылся в храме. Вы же знаете старинный обычай…

Разумеется, этот обычай я знала. Храм предоставляет защиту любому, укрывшемуся под его сенью. Другое дело, что давным-давно никто не пользовался этим законом. А если какому из преступников где-нибудь в провинции и приходило такое в голову, вытаскивали его из храма без особых церемоний. В прямом смысле этот закон законом не являлся. Скорее, очень старый обычай. Однако и смятение капитана я понимала: силком вытащить из храма кардинала совсем не то же самое, что вытащить убийцу.

Некоторое время я думала, как лучше поступить. А потом приказала:

– Велите закладывать мою карету, капитан. И обеспечьте охрану.

– Но, ваше величество, сейчас ночь и…

– Выполняйте.

Двери храма, разумеется, были заперты изнутри. Сам святой отец в храм попал не через улицу, а через примыкающий к церкви дом, где он и жил. Поэтому, решив, что ломать двери храма – дурное дело, я приказала вскрыть дом священника. Грохот стоял серьезный, и на свет факелов начали выползать любопытные. В окнах рядом стоящих домов замелькал свет, изнутри к стеклам прилипли любопытные.

Переполошенные слуги и низшие чины церкви, что встретили нас в доме, молча расступались перед процессией, сопровождавшей меня. В глубине храма, в самой апсиде, горело несколько десятков свечей, и кардинал Годрик молился со своими приспешниками. Один из них, раскинув руки, перегородил нам путь, воскликнув:

– Опомнитесь! Пределы храмов священны! Матерь Церковь не простит надругательства и насилия!

– Успокойтесь, святой отец, я вовсе не собираюсь нарушать старинные традиции. Я желаю поговорить с его преосвященством. Вы все можете при разговоре присутствовать, чтобы потом подтвердить, что это не я нарушила законы, закрыв двери для прихожан в храм Божий. И я не уведу кардинала Годрика силой. После беседы, ваше преосвященство, я спокойно уйду отсюда. И с вашей головы не упадет и волос.

Похоже, смерть Ришона и папского легата сильно повлияла на кардинала. Даже мне он не позволил приблизиться, испуганно замахав рукой.

– Стойте! Остановитесь, ваше величество! Я готов выслушать вас, но не надо приближаться.

– В отличие от вас, кардинал, я считаю, что Господь сохранит мне жизнь, так как я нужна своей стране. Но я не буду с вами спорить. Я пришла сообщить вам, что завтра состоится заседание Большого Королевского Совета. Я хочу знать, явитесь ли вы на него.

– Ваше величество, в городе холера и…

– Вам стоило бы больше доверять Господу. Холера там или нет, а государство не может существовать без управления. Я просто хочу напомнить вам, что в данный момент в стране нет ни одного архиепископа. Следующим Владыкой станет мой сын сразу после коронации. Но до той поры Луарону требуется мудрый пастырь, чтобы вести дела церкви и присутствовать далее на Королевских Советах. Выступая завтра от имени церкви, вы можете до коронации принять верховную власть над всеми слугами Господа. А можете остаться дома в безопасности, и на ваше место встанет более храбрый пастырь, – помолчала, давая Годрику оценить возможные перспективы, и добавила: – Решать только вам самому. Учтите только, что по сообщениям генерала Вильгельма де Кунца, войска Рамейского Папы покинули Луарон. Два дня назад они погрузились на уцелевшие корабли.

Я не дала кардиналу сказать больше ни единого слова. Просто развернулась и ушла, оставив его соображать, чего он больше боится – гнева Господа и болезни или лишиться даже надежды на власть.

***

После заседания Совета я вернулась в свои апартаменты. Платье от мэтра Хольстена уже доставили, и я, оглядев его шедевр, осталась довольна. Это именно то, что я хотела.

До полудня еще было время, и час я выделила себе на отдых. А потом церемониальная машинерия заработала: вокруг меня завертелись фрейлины.

Туалет. Выжать из себя все по максимуму. Раньше, чем закончится присяга, до туалета я не дойду. Еда. Кусок мяса с хлебом. Не самая здоровая пища, зато долго не будет чувства голода. Макияж. Хорошо, что все средства, изготовленные мадам Менуаш, я прихватила с собой. Немного сурьмина на брови и веки, каплю яркой помады на губы и, пожалуй, немного румян на скулы. Что-то я сегодня выгляжу слишком бледной. Я критически оглядела себя в зеркале, макнула палец в белую пудру и сделала два мазка под глазами: нужно слегка прикрыть синеву от усталости.

Горничная занялась прической, бережно и терпеливо разбирая пряди.

– Подожди, Тусси. Корону закрепим чуть позже, сперва вуаль.

– Как скажете, ваше величество.

Алое платье, шурша шелком, фрейлины надевали на меня максимально бережно, чтобы не испортить прическу и не дернуть за черную вуаль. По огненному шелку одеяния от горла и до пола струилась черная полоса траурного бархата. Полупрозрачная вуаль, частично скрывающая моё лицо и тянущаяся сзади до пола, приглушала буйство красок. Тяжелая золотая корона, которая обеспечит мне головную боль на весь остаток дня, сияла багряными каменьями. Повторяя рисунок короны, массивное золотое ожерелье с рисунком из дубовых листьев и вставших на дыбы львов леденило грудь. Завершающий штрих – черные перчатки и широкие браслеты на обе руки. Все драгоценности из коронационного набора: тяжеловесные, роскошные, истинно королевские.

Плотным грузом легла на плечи мантия. Фрейлины выстроились за спиной, подхватив края, и мы двинулись в тронный зал. Мажордом привычно прокричал: “Приветствуйте вашу королеву!”

На мгновение я застыла на пороге, окинув взглядом собравшихся. Все высшие чины королевства, самые родовитые придворные, гильдейские мастера. Пожалуй, сейчас в тронный зал набилось около двух сотен народу.

На верхней площадке постамента по-прежнему стоят два трона. Побольше – покойного короля, поменьше – мой. На королевском троне, на высокой черной подушке с золотыми кистями, слегка продавливая плотный пух набивки, лежала зубчатая корона Ангердо и скипетр в виде декоративного золотого меча. Державы в этом мире не использовались, но и без нее трон покойного короля выглядел достаточно величественно.

Я поднялась по ступенькам. Фрейлины занесли шлейф, и я устроилась на своем троне. Слева от меня, символом Божьего одобрения встал кардинал Эгберт Годрик. Черное шелковое облачение, алый кардинальский пояс. Вместе мы смотрелись контрастно.

Церемониймейстер объявил присутствующим, по какому поводу мы здесь собрались. Часть простолюдинов просто не знали об этом: слухи еще не успели распространиться по Сольгетто. Многие глазели на мое вызывающе алое платье неодобрительно: полутраур казался им вызовом. По сути, они были правы. Это платье – часть моего вызова. А еще рядом со мной стоит кардинал Годрик, одним своим присутствием одобряя все происходящее.

Затем был зачитан ордонанс о передаче мне всей полноты власти и оглашены подписи под ним с присовокуплением к титулам еще и должности. В конце зала, там, где стояли гильдейские мастера, возник легкий гул. Похоже, не все они изначально поверили в то, что королева будет регентом.

Я подняла левую руку ладонью к толпе, требуя внимания и тишины:

– Те из вас, кто не желает приносить присягу моему сыну, могут сейчас покинуть дворец.

Слова упали в почти мертвую тишину зала, сделав ее еще более оглушительной, почти жуткой. Думаю, с таким никто из местных еще не сталкивался. Я не грозила карами желающим отступить, не обещала после найти каждого из них, не кричала о том, что мой сын – законный наследник. Я дала им право выбора. И к этому люди были совершенно не готовы. Выждав пару минут в этой самой тишине, я кивнула церемониймейстеру, приказывая продолжать.

Текст присяги зачитывал герцог Роган де Сюзор. Он же и принес присягу первым, опустившись перед троном на одно колено. Для принятия клятвы мне пришлось величественно подняться с трона и спуститься на ступеньку ниже.

Дело сдвинулось с мертвой точки и потекло по установленным канонам. Церемониймейстер выкрикивал фамилии герцогов, и те, встав на колено, охотно или не очень, но достаточно громко, чтобы слышали все, один за другим произносили:

– … и клянусь жизнью своей и честью, именем своим и имуществом, быть верной опорой…

И слышали в ответ:

– …и как регент принимаю присягу вашу от имени дофина Алехандро Солиго и обещаю вам защиту и…

Каждому из присягнувших капитан Ханси, одетый в парадную форму и присутствующий в качестве моего личного охранника, подносил скипетр для целования и скрепления клятвы. На руках капитана были специальные церемониальные перчатки с вышитыми гербами: брать скипетр голой рукой мог только коронованный венценосец или тот, кто его замещал.

После десяти Великих герцогов присягу приносили остальные дворяне: графы, бароны и виконты. Этим уже не приходилось произносить слова клятвы, да и вызывали их не по одному, а по пять человек. Но каждый из них, оставаясь коленопреклоненным, целовал скипетр в знак своей покорности. Кстати, всего герцогских домов в Луароне существовало двенадцать. Один из герцогов, де Богерт, сейчас находился под арестом. А герцог Хантер из рода де Горзон был слишком стар и уже пару лет не появлялся при дворе. Думаю, присягу через месяц-два принесут его наследники: по последним сведениям, старик уже не поднимался с постели.

Гильдейских мастеров вызывали по десять человек. Присягу они приносили от имени всей гильдии. Когда я предлагала желающим покинуть зал, я была уверена, что никто не рискнет. Сработает стадный инстинкт. И я не прогадала – ни один из гильдейских мастеров зал не покинул.

Сама церемония требовала неторопливости и торжественности. Чтобы избежать суеты и толкотни, присягающим давалось время подойти к трону, выслушать в очередной раз вместе со всеми слова присяги и, пятясь, отойти от трона. Это затягивало и без того не короткий процесс.

Все это время я стояла на средней ступеньке постамента, возвышаясь над толпой, но не приближаясь к ней до конца. Этакий идол в королевской мантии. Той самой мантии, которая давила мне на плечи все сильнее и сильнее. Я не могла изменить позу, я не могла даже почесать ухо, которое нещадно щекотал вывалившийся из прически волосок. Я не могла себе позволить говорить или улыбаться и хоть как-то проявить эмоции: нельзя нарушать монументальность образа. Я королева, и я принимаю присягу.

Никого не беспокоит, как гудят у меня ноги. Не волнует, что от тяжести короны головная боль пока еще игриво постреливает виски. Но я знаю, чем эта игривость обернется для меня к вечеру. Подданным нет заботы о том, как я чувствую себя здесь, на вершине. В их глазах нет не только заботы, но нет и любви, преданности и просто честности.

Больше всего мне церемония напоминала эпизод королевской охоты, когда псарь выводил из помещения, одновременно держа на сворке десять-пятнадцать собак, рвущихся с поводка.

Вот таким псарём я себя и чувствовала в данный момент. Двенадцать герцогских семей, дай им волю, немедленно вспомнят прежние обиды и территориальные претензии. Очень скоро они начнут продавливать через меня всевозможные льготы и привилегии, рваться с государственной “сворки”, пытаясь отхватить что-то для себя лично.

В какой-то момент голоса присягающих слились в однородный гул, и я заметила, как темнеет у меня в глазах. Единственное, что я смогла сделать, это несколько медленных глубоких вдохов, чтобы провентилировать легкие. Ну и слегка напрягла мышцы рук и ног, стараясь оставаться неподвижной. При этом невольно вспомнилось мое бесконечное лежание, когда я вынашивала Алекса: “Я выдержала тогда, выдержу и теперь. Вы плохо понимаете, господа, с кем связались”.

Вся церемония продолжалась до первых легких сумерек. Когда присяга была принята, фрейлины подхватили мантию, и я на совершенно одеревеневших ногах медленно, аккуратно и очень торжественно сошла с последней ступени подиума и двинулась по ковровой дорожке к выходу. Вся толпа вновь преклонила колени, и видела я перед собой только склоненные головы – черные, белые, седые…

Глава 11

Прерывать карантин я не торопилась. От генерала де Кунца пришло еще одно известие. В этот раз гонец просто передал письмо, бросив его на землю перед воротами города.

Кожаный чехол с документом держали в кузнечных клещах с длинным ручками и трижды вносили в очищающее пламя костра. Когда наконец-то обгорелый тубус передали мне, он вонял так, что герцог де Сюзор, поморщившись, попросил распечатать задубевшую и перекореженную кожу Гастона. Я опасалась, что и бумага внутри превратилась в пепел, но нет. Письмо, хоть и пахло дурно, сохранилось.

Генерал де Кунц писал, что герцог де Богерт содержится под стражей. Обращаются с ним в соответствии с его саном. Что его, генерала, собственная рана перестала воспаляться, и если Господь будет милостив, то примерно через две-три недели он сможет тронуться в путь. На данный момент с генералом около полутора тысяч солдат. Но армии требуется помощь: необходимо оплатить все поставки продуктов, так как местное население уже выражает недовольство. Генерал просил прислать необходимую сумму к моменту его выздоровления.

Что ж, новости пусть и не были слишком радостными, но и не несли в себе какой-либо новой угрозы. А требование денег оказалось вполне закономерно и ожидаемо. Сейчас, когда я стала регентом, я лично займусь этим вопросом. Уж кто-кто, а те, кто проливал свою кровь за страну, получат достойные награды.

Не то чтобы раньше, в прошлой жизни, я так уж сильно интересовалась историей, но жить в России и быть свободной от прошлого невозможно. Выселение из Москвы и других крупных городов на Валаам инвалидов Великой Отечественной – одно из потрясений моего детства. Пусть и наткнулась я на этот факт в интернете случайно, но потом искала материалы уже осознанно. В Луароне такого не будет.

– Значит, ваше королевское величество, мы сможем отменить карантин в ближайшее время. Сошлемся на то, что пришли морозы и болезнь отступила, – герцог вопросительно смотрел на меня.

– Я бы не стала торопиться, ваша светлость. У нас остались довольно важные вопросы, которые решать, находясь в карантине, гораздо удобнее. Например, меня очень интересует судьба некой рыжей девицы. Церковь надежно спрятала ее. Если сейчас мы позволим кардиналу и его помощникам покинуть город и вернуться на свои земли, то я уверена, что через несколько лет у нас появится претендент на королевский трон. Вряд ли Рамейский Престол так легко откажется от Луарона. А это значит, что святые отцы будут клясться, что ребенок и есть сын моего мужа. И что бы мы потом ни решили, доказать обратное мы не сможем. Прикрываясь этим ребенком, Папа сможет бесконечно сеять смуту на наших землях.

Следующую фразу вслух я произнести не рискнула: “Сейчас лучшее время, чтобы окончательно переломить хребет церковной власти в стране”. Думаю, герцог де Сюзор все это прекрасно понимал и без меня, но произнести такое вслух решительно невозможно.

Именно поэтому через несколько дней после принятия присяги кардинала Годрика пригласили во дворец для приватной беседы с королевой. Предварительно я позаботилась о том, чтобы подслушать эту самую беседу никто не мог.

Кардинал, который привел с собой на беседу личного секретаря и молодого энергичного прелата, был крайне смущен моим требованием оставить сопровождающих за дверью. Впрочем, возражать мне он не рискнул.

Время и место для беседы я выбирала со всей возможной тщательностью. Сквозь огромные окна в лицо кардиналу лился холодный свет зимнего солнца. Конечно, комната во дворце – это не пыточный подвал, а свет солнца не равнялся лучу от электролампы, направленному в лицо. Тем не менее, сидя спиной к окну, я прекрасно понимала, что наблюдать за моим выражением лица кардинал не может, а собственные его слезящиеся глаза доставляют ему максимум неудобства. Он и так не был слишком уж силен духом, этот приспешник покойного Ришона, а теперь, слушая то, что я ему говорю, и вовсе терял самообладание.

После обычных приветствий, усадив кардинала напротив, я заговорила:

– Ваше высокопреосвященство! Меня интересует местоположение и состояние девицы Этель Блайт. Не вздумайте лгать мне, ваше высокопреосвященство. Если Господь и простит вам эту ложь, то я – нет.

– Ваше королевское величество! Мне глубоко оскорбительны подозрения от…

– Думаю, вы меня не поняли. Сейчас, ваше высокопреосвященство, вам не стоит говорить себе, что ложь во спасение свята. Если вы все же надумаете мне солгать, я уничтожу вас. Вам не стоит забывать, что в Сольгетто карантин, и мне достаточно просто кликнуть стражу. Не обольщайтесь, думая, что я не пойду на такой шаг. В этой стране есть только один законный правитель – это мой сын. Когда он примет всю полноту власти, он примет и сан архиепископа. Пока же, нравится вам это или нет, часть вопросов церкви придется решать со мной. Впрочем, если вы все же решите мне солгать, эти сведения для вас уже не важны, – несколько легкомысленно махнула я рукой.

Воцарилась долгая пауза. Кардинал размышлял, что ему будет выгоднее. В какой-то мере ситуация и в самом деле была патовая: в данный момент у церкви Луарон не было верховной власти, и появится она еще нескоро. Формально регентом была я, но никогда еще женщина не вмешивалась в церковные дела.

История гласит, что когда первым регентом-женщиной стала моя покойная свекровь, церковь поддерживала ее, и каких-либо серьезных споров просто не возникало. Под шумок, дожидаясь взросления короля, церковь “любовью и лаской” получала от королевы всевозможные дары и послабления. Тогда еще были живы все кардиналы, получившие свою власть и земли не от Папы, а от покойного короля за поддержку трона, за покорность и правильный выбор стороны в дипломатической борьбе Луарона и Рамейского Престола. Союз с Рамейским Папой не сулил им таких благ, и они не стремились вернуться назад. Однако нынешние властители церкви в Луароне были уже следующим поколением. Поколением, с ностальгией слушавшим истории стариков о церковной десятине, о монопольной торговле медом и воском, о богатстве и роскоши прежней жизни.

Я хотела сделать из церкви именно то, чем она в моих глазах и являлась – высокофункциональным и полезным мне инструментом по созданию общественного мнения. Этакий заменитель радиопрограмм, которые здесь, в этом мире, появятся еще нескоро. Под Божью волю можно было подвести что угодно: продвинуть любое постановление, даже не слишком популярное, сделать так, чтобы народ принял его спокойно и не бунтовал.

Кардинал заметно нервничал, принимая решение. И даже попытался меня уговорить:

– Ваше королевское величество! Господь завещал нам…

– Ваше преосвященство! Оставьте все эти разглагольствования для черни. У вас есть выбор, и решение нужно принять здесь и сейчас. Или вы отдаете мне Этель Блайт и снимаете с себя всякую ответственность за ее дальнейшую судьбу, или же я сама решу вашу судьбу. Слушать ваши россказни я не собираюсь. Думайте молча, ваше преосвященство.

Кардиналу пришлось задержаться во дворце еще почти на два часа. Чтобы ему не было скучно и тоскливо, горничные накрыли небольшой перекус, а герцог Роган де Сюзор лично явился, чтобы развлечь беседой высокого гостя.

Прощаясь с кардиналом и отпуская его домой, я выразила надежду:

– Ваше преосвященство! Надеюсь, подробности нашей беседы не выйдут за стены дворца. И еще… Сейчас вы единственный кардинал в столице. Соберите священников и потребуйте начать службы в церквях. Большой грех пастырей, если они бросают паству свою в дни беды и горя.

Я не обольщалась и не верила, что сломала характер старого интригана. Точно знаю, что с кардиналом Годриком мы схлестнемся еще не один раз. Но очень надеялась, что у старого властолюбца хватит мозгов не тянуться больше в сторону Рамейского престола. А мелкие подачки для церкви… Что ж, журналистов и телевидение, формирующих общественное мнение, кормит любая власть и при любом строе.

Через полтора часа капитан Ханси доложил:

– Ваше королевское величество! Госпожа Блайт доставлена во дворец и сейчас находится под присмотром.

– Капитан, я благодарна вам за службу. Помните, за жизнь этой девицы вы отвечаете головой. Ее комнату должны охранять круглосуточно лучшие из ваших солдат, – я сняла с руки перстень с роскошным сапфиром и слегка смягчила свои требования благодарностью.

Капитан Ханси получал за службу более чем достойную зарплату, и я никогда не забывала о наградных для него. Однако личная благодарность – это немного другое и не всегда деньги. Потому я улыбнулась капитану и добавила:

– Это просто еще один знак моей благодарности вам, капитан. Ступайте.

К Этель Блайт были приставлены шесть фрейлин, которые не оставляли ее в одиночестве ни на секунду. По первому требованию ей доставлялись любые лакомства. Дважды в день к ней заходил главный королевский лекарь, мэтр Агностио и регулярно скармливал ей микстуры и декокты, сваренные собственноручно. Я не была конченным извергом и не хотела смерти ребенку, потому ходить по комнате бывшей фаворитке разрешалось. Но одно я знала точно: во избежание слухов, сплетен, а также неожиданного появления через несколько лет всевозможных лжепретендентов на престол, роды у этой твари будут истинно королевскими: в присутствии всех лордов, пэров и кардинала.

А уж в зависимости от того, кого она произведет на свет, я и буду решать, что делать с ней дальше. Ребенка она не получит в любом случае. И это не месть, а вполне себе разумная предосторожность. Я не позволю ни церкви, ни не слишком довольным моим правлением советникам втихаря воспитать будущую причину раскола государства. Ребенок будет расти у меня на глазах.

Через две недели после появления бывшей фаворитки во дворце герцог Роган де Сюзор поставил перед Советом вопрос о снятии карантина.

– … и кроме того, за последнюю неделю не было ни одного сожжения дома. Лекари, осматривающие больных, утверждают, что это не холера, а обычная зимняя простуда. Даже члены семей больных находятся в полной безопасности. Поскольку запасы продуктов подходят к концу, то нам срочно требуется приток продовольствия в город.

Ворота были открыты. Но первыми в город вошли войска Сан-Меризо, присланные моим отцом. За те деньги, что я тратила на их прокорм и размещение, я собиралась получить от них хоть какую-то пользу. А ведь еще придется и уступить Сан-Меризо в торговых бонусах. Долг, как говорится, платежом красен.

Глава 12

Полторы тысячи солдат, присланные отцом, ежедневно обходились мне в кругленькую сумму. После торжественно отмеченного дня рождения короля и не менее шикарно проведенных похорон, казна была практически пуста.

Да, с помощью гвардии Сан-Меризо усилили городскую стражу. Да, схватили и повесили некоторое количество мародеров, которые, пользуясь осадным положением, изрядно распоясались в последнее время. Даже частично подсократили местный “Двор чудес”*. Суды Сольгетто пару недель работали бесперебойно, подгоняемые теми же гвардейцами.

Разумеется, никаких массовых казней не последовало. Преступников очень четко рассортировали на группы и разместили в тюрьмах соответственно градации. Я только вздохнула, когда мне сообщили общее количество новых заключенных. Теперь их нужно будет кормить как минимум до весны. И кормить достаточно хорошо, чтобы не передохли с голоду и выдержали дальний путь до новых земель.

Нужно будет выделить очень немаленькую сумму на приобретение зерна, инструментов, одежды и скота. Надеюсь, существующая уже почти три года колония на новой земле сможет поглотить и переварить и эту партию отребья. Разумеется, не все осужденные выживут. Впрочем, по этому поводу совесть меня особенно не грызла.

По законам Луарона все они уже покойники. В тюрьму каждый из них попал не просто так, а потому, что ему был вынесен смертный приговор. Это я своей властью заменила им повешение на площади Пеналти переездом на другой материк. Так что совесть меня не мучила: лучше жить, непрерывно работая, чем качаться на виселице.

Пожалуй, этой весной придется уже нанять добровольцев из королевской армии для службы на новых землях. Пусть поддерживают там хоть какую-то видимость порядка. Впрочем, по отчетам капитанов, и наша колония, и колония Сан-Меризо существовали вполне успешно. Туда везли готовые инструменты, некоторые продукты питания, скотину и даже саженцы плодовых деревьев. Оттуда Луарон получал прекрасную дорогую древесину, мастику для клея, ароматические смолы, цветные перья, которые все еще не выходили из моды, и, разумеется, жемчуг.

Основным покупателем несортового жемчуга у Луарона стал Шо-Син-Тай. Именно это и было еще одной из причин, по которой папский легат отправился на небеса. Я прекрасно помню, как он обозвал синтайцев идолопоклонниками! Болван.

Я же была бесконечно благодарна судьбе за то, что эта горная страна находилась на одном материке с Луароном. И хотя путь туда был долог и не слишком удобен, но торговля с ней не давала экономике Луарона загнуться окончательно. Впрочем, у наших стран бывали и некоторые разногласия.

Запрет на ввоз в страну опиума появился еще при жизни Ангердо. После того как на пограничных пунктах развесили несколько купцов, тайно пытающихся ввести отраву в страну. После того как император Шо-Син-Тая был предупрежден, что в случае, если контрабанда опиума в Луарон примет угрожающие масштабы, то все торговые сделки будут запрещены, и он ввел у себя необходимые законы и правила… После всего этого мне оставалось только сказать: “Слава тебе Господи, что у нас такой замечательный сосед”.

Мы покупали у них шелк, некоторые специи, красители и частично порох и железо. Мы продавали им древесину, шерсть, и весьма выгодно для Луарона. Некоторые виды сухофруктов и спиртных напитков, а также весь несортовой жемчуг и даже раковины экзотических форм. Страна без моря была в восторге от таких вещей.

***

Благодаря голубиной почте соседние города узнали о том, что ворота Сольгетто открыты, и в город потянулись обозы с продовольствием. Так что некоторый дефицит продуктов был восполнен достаточно быстро.

К моему глубокому сожалению, мне пришлось перевезти детей в Сольгетто. Нравится мне это или нет, но Малый Шаниз теперь для меня пройденный этап. Дети не смогут жить там без меня, а я практически прикована ко дворцу. Именно поэтому вновь появился мэтр Корет.

Больше никто во дворце не мог мне указывать, где и как жить, когда следовать правилам этикета, а когда, возможно, и пренебречь ими. Потому я планировала устроить свою частную жизнь таким образом, чтобы у меня с детьми было некое семейное гнездо, закрытое от посторонних.

Несколько неприятно поразил меня лорд Ферзон, чей визит состоялся во дворец почти сразу же после снятия карантина. В качестве благодарности за войска Сан-Меризо лорд хотел получить неприлично больше количество торговых привилегий. Разумеется, получить их хотел не сам лорд, а мой отец.

Честно говоря, у меня сложилось впечатление, что Геральдо Великолепный так и не понял, насколько изменилась его дочь. Понятно, что он не видел Элен, а точнее меня, довольно давно, но ведь он получал частые доклады от дипломатической миссии и должен был понять, что маленькая бестолковая Элен слегка подросла. Между тем, лорд Ферзон, стоя передо мной, держал себя даже излишне самоуверенно и практически диктовал мне, какие именно торговые преференции желает получить его королевское величество.

– Лорд Ферзон, я отправлю моему отцу ответ через наше посольство. Вы можете идти.

Претензии папеньки изрядно выбесили меня. Я прекрасно понимала, что рвать отношения между странами нельзя ни в коем случае. Но и спускать такую наглость не стоит. Вряд ли отец инициирует сейчас войну: он же не безумец. Часть привилегий все же придется дать. Но и ответ от меня он получит достаточно скоро, не пройдет и пары лет.

– Энрике… – окликнула я пажа. – Отнесите секретарю министра финансов мою записку.

Энрике ушел, сопровождаемый Гаспаром. Дениза только высунула любопытную мордочку из корзинки, но за ними не последовала: в корзине копошились и попискивали очередные четверо щенков. Я отметила про себя, что мальчик-паж не просто подрос, а вполне уже вырос. Он давно не годится на роль пажа, и, пожалуй, с ним стоит побеседовать о будущем. Решит ли он связать свою судьбу со службой в моей канцелярии или надумает вернуться домой под крыло отца – выбирать только ему.

Министр финансов был тих, скромен и послушен. Покорно кивал головой на все мои слова и твердил:

– Как скажете, ваше королевское величество, все, как вы пожелаете.

А пожелала я следующего: максимально близко к границе будет поставлен еще один спиртзавод, и вся продукция этого самого завода пойдет в Сан-Меризо. Пойдет с достаточно высокой наценкой. Разумеется, для поддержания интереса к нашей продукции Геральдо Великолепный будет регулярно получать кувшины лучшего пойла, которое мы будем производить. Вполне понятно, что пробовать вместе с ним будет и все его окружение. В Сан-Меризо неплохие виноградники, и страна славится своими винами, довольно большую часть которых везут как раз в Луарон. Так что этот спиртзавод — всего лишь симметричный ответ.

По рассказам Софи о нашей с ней юности, я давно заметила интересную вещь. Даже при наличии огромного количества вина от белого сухого до самого крепкого красного, в Сан-Меризо не существует даже коньячного производства. Там практически не варят пива, потому что простое ординарное вино стоит гроши и доступно любому крестьянину. Это хороший источник дохода для людей, да и для страны в целом. Но он же и мешает государству двигаться вперед.

Спиртзавод — дело иное. Потребуются рожь и пшеница для производства. Останется барда, которой можно заменить часть традиционных кормов для скотины. Появятся новые рабочие места. Так как на экспорт напитки пойдут в глиняных кувшинах, значит, неподалеку от завода будут гончарные мастерские.

Кроме того, стекло синтайского производства было гораздо качественнее того, что производили в Луароне. Часть самых дорогих напитков можно продавать и в стекле. Поэтому купцы, везущие товары из Шо-Син-Тая, получат небольшие торговые привилегии и мою личную королевскую просьбу: “Пригласить оттуда несколько мастеров, умеющих варить стекло.”

Приглашать будут вежливо, с семьями, обещать от имени короны оплатить дорогу, разговаривать с мастерами почтительно и обещать финансовую помощь при устройстве мастерской в Луароне, а также налоговые льготы на первые пять-семь лет.

Один из самых дорогих в мире коньяков, из тех, что доступны простым смертным, я пробовала в Париже в ресторане “Максим”. “Луи XIII” стоил совершенно сумасшедших денег. Разумеется, такие коньяки здесь появятся еще нескоро. Но вот забавную деталь из того времени я запомнила: пустая бутылка для этого коньяка стоила свыше ста долларов. Это было стекло высокого качества и ручной работы. Пожалуй, эту идею я запущу в мир.

Были у меня и еще разные мысли по обогащению страны. Синтайский шелк-сырец, который шел на производство ткани в моей мастерской, являлся для торговли Шо-Син-Тая слишком незначительным фактором. До сих пор слишком незначительным. Думаю, эти переговоры следует выводить на новый уровень: государственный. Так как я собираюсь существенно расширить мастерские и сделать эту ткань одной из крупных статей торговли Луарона.

В целом, за последние несколько дней я поняла, что мне нужно срочно наращивать мощность моей канцелярии и гораздо бережнее относиться к собственному времени. Или я рискую стать для детей той самой “работающей мамой”, которая в их жизни присутствует только в виде подарков.

***

Город, вырвавшийся из тисков карантина, радовался жизни. На рынок прибыли первые обозы, как с продовольствием из окрестных деревень, так и купеческие: с тканями, ювелирными изделиями, пряностями и различными диковинками. Трактиры работали открыто. В храмах прошли службы благодарности, одну из которых в центральном храме я посетила лично: пусть люди видят, что королева молится вместе с ними.

На площади перед центральным храмом стучали молотки плотников: обновляли и проверяли помост, где собирались казнить бунтовщиков. Событие редкое, но, безусловно, радостное. Пекари, пивовары, травники судорожно готовились к большому празднеству, собираясь торговать в толпе.

А по улицам города стайками бегали мальчишки и за мелкую медную монету пели каждому желающему:

Славный герцог де Богерт

Он и щеголь, он и ферт!

Во дворце мечтал он кушать

После завтрака десерт!

Только храбрый генерал

Хвост павлину ободрал.

В ад пожаловать Богерта

Приглашает кардинал!

___________________________

*Двор чудес — в Средние века так называли парижские кварталы, заселенные нищими, монахами-расстригами, бродягами, проститутками и ворами.

Глава 13

Суд над герцогом де Богертом и группой офицеров продолжался долго. Для меня крайне важно было показать свое неучастие в этом процессе, поэтому, кроме Верховных судей королевства, точнее, в помощь им были приданы десять присяжных: по одному человеку от каждого герцогства, за исключением рода де Горзон и рода де Богерт. Герцог де Горзон был слишком стар, чтобы явиться, и еще не назначил преемника. А герцогство Богерт было исключено по вполне понятным причинам.

Я вполне понимала нежелание Великих домов осудить на смертную казнь одного из своих: они боялись создать прецедент. Ждать решения бесконечно я не собиралась, пришлось надавить на Совете и потребовать ускорить процесс. В истории уже были два случая, когда казнили сыновей Великих герцогов. Сами же их светлости пока что головы на плахи не клали.

На сами допросы, изучение и сортировку полученных при допросе офицеров документов присяжные и так потратили больше двух месяцев, дотянув почти до середины весны. В конце концов они вынуждены были вынести приговор: “Виновен!”.

Что это значило для самого герцога? Лишение титула: теперь де Богерт и его дети считались простыми дворянами; лишение земель и привилегий; смертная казнь за измену и попытку мятежа непосредственному участнику..

За это время генерал Вильгельм де Кунц получил из моих рук высшую награду государства – орден Искупителя и звание генерал-фельдмаршала. На данный момент генерал де Кунц был единственным фельдмаршалом действующей армии. Разумеется, ко всем этим наградам прилагалось и очень приличное денежное вознаграждение. Тут я скупиться не стала и вытребовала у Совета нужную мне сумму. Немного позднее нужно будет посмотреть, что там с землями и добавить к личным владениям генерала столько, сколько возможно. Это, конечно, не окупит пролитую им кровь, но хотя бы будет понятно, что я умею быть благодарной.

Собственно, нежелание проливать кровь Великого герцога было понятно, но и государственную измену простить советники не могли. По крайней мере, публично простить. Тем более, что у этой измены были десятки свидетелей дворянского происхождения. Вот свидетелей-участников присяжные отправили на смерть без всяких угрызений совести: там не было никого выше барона.

Когда на очередном государственном Совете встал вопрос о присутствии на казни Александра, я не стала стеснять себя в выражениях. Единственное, с чем я справилась на отлично, это громкость: я даже не повысила голос. Но советник, предложивший это, счел за благо сказаться больным и в течение следующего месяца пропускал королевский Совет, ссылаясь на телесную слабость.

Если сына я отстояла, то меня отстаивать было некому…

Эшафот на площади Победы, аккурат напротив главного храма Сольгетто был готов. Традиционно преступников вешали, но великий герцог – товар штучный: неприлично ему болтаться на веревке, как какому-нибудь воришке. Именно поэтому в Луароне до сих пор существовала такая должность, как “городской палач”.

Вместе с герцогом должны были взойти на плаху еще шесть старших офицеров. Мне предлагалось любоваться процедурой со специально возведенного подиума. На несколько ступенек ниже моего места в ряд были выставлены двенадцать кресел. Десять зарезервированы для представителей Великих домов, по одному от герцогства. В одиннадцатом будет сидеть кардинал Годрик.

Генерал-фельдмаршалу Вильгельму де Кунцу места не полагалось – родом не вышел. Зато я понимала, что я всегда могу положиться на него:

– Генерал, я хочу, чтобы вы сопровождали меня на казнь.

– Боюсь, ваше величество, это вызовет нездоровые разговоры. Ваша милость ко мне и так безгранична. Многие уже завидуют.

– У меня слишком мало верных людей, чтобы я прислушивалась к змеиным голосам.

Честно говоря, я вполне понимала фельдмаршала. На его месте я тоже постаралась бы увильнуть от такой чести. Смотреть, как на твоих глазах будут казнить семь человек — удовольствие ниже среднего. Однако здесь, в Луароне, подобные “развлечения” были не слишком часты и потому пользовались бешеной популярностью. Достаточно сказать, что для того, чтобы огородить помост и не дать любопытной толпе заглядывать палачу под руку, на площадь пришлось ввести более трехсот человек охраны, плотным кольцом обступивших место казни.

К казни я начала готовиться заранее. Еще вечером я заменила привычный травяной взвар успокоительными декоктами мадам Менуаш. Впрочем, помогло это мало: меня изрядно потряхивало с утра. На казнь я надела то же платье, что надевала на присягу. Единственное: вместо мантии обошлась легкой накидкой. Но корона, как и положено, сдавливала голову, не давая весеннему ветерку сорвать черную вдовью вуаль.

День казни выдался радостным и солнечным с самого утра. Уже во всю зеленела трава, а в дворцовом парке одуряюще благоухала изгородь из черемухи. Ветерок даже занес в мои распахнутые окна с десяток белых лепестков, небрежно бросив их на узорный паркет. Я знала, что сейчас в тюрьме преступники получают последние услуги церкви – исповедь и отпущение грехов. Завтракая, я старательно гнала от себя мысли об этом, но мне было тошнотно и страшно.

Согласно традиции, мне придется выслушать личные просьбы всех осужденных и, разумеется, де Богерта. А также перед всей толпой сообщить, выполню я ее или нет. Отказывать в исполнении последнего желания было не принято, хотя история Луарона помнит и такие случаи. Честно говоря, я даже примерно не представляла, что может попросить герцог. Роган де Сюзор предполагал, что он попросит сохранить за его семьей какое-нибудь небольшое поместье:

– Как правило, ваше величество, просят оставить детям дворянство, ибо семья жены способна обеспечить их деньгами. Либо просят оставить небольшую часть имущества. Хотя, конечно, бывают и неожиданные просьбы…

– Например?

– Ну, сам я не присутствовал при таких казнях… Но как-то один нищий дворянин Адальберт Гейт попросил построить в честь него монастырь.

– И что же, герцог? Его действительно построили?

– Ах, ваше величество… – улыбнулся герцог де Сюзор. – Это было во времена Гирона Галантного. А тот дворянин, говорят, был любовником королевы-матери. Романтичные времена, ваше королевское величество. Любовь к Прекрасной Даме, веселые трубадуры, клятвы Вечных Пар и прочие нелепости… Так что, да, построили. На севере страны есть монастырь святого Адальберта.

Казнь – ритуал довольно жуткий, хоть и проводится при солнечном свете. Публичная смерть преступников одновременно служит и устрашением для черни, и щекочет той же самой черни нервы, как бы говоря: “Вот, смотри! Этот красавчик всю жизнь сладко ел и мягко спал. А сейчас умрет, как любой простолюдин, и даже герцогская корона его не спасет!”.

Ритуал казни титулованных персон расписан давно, этикет складывался веками. Совершаются они не в первый раз. Но редко какую из казней посещают коронованные особы. Когда на тот свет отправляется скромный барон, наказание проводят в присутствии простолюдинов и какого-нибудь дворцового чиновника, олицетворяющего собой на некоторое время королевскую власть. Смерть Великого герцога – несколько иное. Поэтому, к сожалению, мне сбагрить эту “почетную” обязанность было совершенно невозможно.

На подиуме в кресле сидела я. За моей спиной в качестве личного телохранителя стоял капитан Ханси и четверо капралов. Во втором кресле рядом со мной на черной траурной подушке лежали скипетр и корона. Каждый должен понимать, что не я лично творю правосудие. Я такой же зритель, как и они. Поэтому ступенькой ниже стоит Высший королевский суд в полном составе. Двенадцать Верховных в серых атласных мантиях. Они съехались со всей страны, вынесли приговор и будут лично наблюдать исполнение.

Следующая ступень ниже их площадки для герцогов. Влево и вправо от центрального прохода уходили два ряда сидячих мест. Их заняли представители Великих домов. Кресел было двенадцать, а занятых мест только одиннадцать. Десять представителей высших семейств и довеском к ним кардинал Годрик. Двенадцатое место, вопреки всем правилам и традициям, по моему громкому приказу занял генерал-фельдмаршал Вильгельм де Кунц. Возразить никто не осмелился.

Помост для знати и эшафот находятся близко друг к другу. Очень близко. От моего кресла по широким ступеням спускается зеленая ковровая дорожка, доходит до некой перемычки, соединяющей помост и эшафот, и полностью покрывает место казни. Мне кажется, что это та самая дорожка, что лежит обычно в тронном зале дворца. Возможно, так и есть, и в этом я вижу некий символизм…

Я смотрела на гомонящую, волнующуюся толпу там, внизу и тоскливо размышляла о том, что это один из самых отвратительных обычаев. Люди пришли целыми семьями – в толпе полным-полно достаточно маленьких детей. Здесь же топтались молодухи с грудничками и старики-старухи, которых почтительно поддерживали под локоток любящие взрослые сыновья и дочери.

Пожалуй, казнь государственных преступников – единственное мероприятие, на котором король или королева кого-то ждут.

Толпа внизу еще активнее зашумела и заволновалась. С западной стороны площади в плотную людскую массу клином врезалась стража, образуя широкий коридор к месту казни. Народ толпился все сильнее и сильнее, давя на тонкую преграду из охраны. Каждому хотелось рассмотреть преступников, не упуская ни одной детали.

В проход, образованный двумя цепочками охраны, одна за другой въехали семь телег. Каждая везла только одного человека, закованного в кандалы. Слева и справа от каждой телеги шло по четыре стражника, за исключение первой: бывшего герцога де Богерта везли с “особым почетом” и сопровождало его в два раза больше солдат.

Выглядели приговоренные вполне прилично. Уже после вынесения приговора в тюрьму допустили лекарей, чтобы залечить раны, причиненные пытками. Кроме того, я приказала досыта кормить их и не отказывать в услугах цирюльника. А вот дорогая одежда преступникам не полагалась: каждый из них был одет в чистую и новую тунику и некое подобие кальсон из простого небеленого льна. Головы, разумеется, были обнажены.

В какой-то момент я почувствовала, что эта толпа, там внизу, и эти шесть человек, чью смерть я вынуждена буду увидеть, как бы отдаляются от меня. Одновременно начали гаснуть звуки и свет…

– Дышите, ваше величество! Дышите глубже! – капитан Ханси, все это время внимательнейшим образом наблюдавший за мной, пихал мне под нос мерзко пахнущий кубок. – Нет-нет, пить это не надо. Просто приложите к губам и сделайте вид. Мадам Менуаш дала это варево на случай, если вам станет дурно.

В голове слегка прояснилось…

На помосте преступников уже дожидался священник. Разумеется, отпущение грехов все они получили в камерах после исповеди, но церковник присутствовал, чтобы сказать последние слова утешения. Палач, крупный, кажущийся неуклюжим мужчина, чье лицо было скрыто натянутым по самые плечи зеленым колпаком, неуклюже посторонился и даже оттолкнул одного из своих помощников, давая проход на эшафот первому из осужденных офицеров.

Вставший рядом с ним глашатай развернул список и с каким-то удивительным искусством начал зачитывать текст. Без всяких технических приспособлений, голос звучал так, что слова отчетливо доходили до краев довольно большой площади.

В оглашенном тексте было всё: имя, титул и чин; список преступлений и приговор. Все высшие офицеры были титулом не ниже баронета. Каждый из них имел право на последнее желание.

Они по очереди вставали в проходе на той самой перемычке между эшафотом и подиумом, опускались на колени и, склонив голову, смиренно излагали свою последнюю просьбу.

Пауль Айгнер, баронет. Личная просьба: не лишать титула старшего сына. Королева дала согласие.

Хеннер Вальгер, баронет. Личная просьба: сохранить во владении наследников село Вален. Королева дала согласие.

Хейнц Лакнер, барон. Личная просьба: сохранить во владении наследников городок Лагнорт. Королева дала согласие.

Мартон Фанг, барон. Личная просьба: сохранить во владении наследников село Доблар. Королева дала согласие.

Бертрам Райтер, барон. Личная просьба: каждый год проводить молебен за упокой души в главном храме Сольгетто. Королева дала согласие.

Люка Андерс, барон. Личная просьба: помилование. Королева отказала.

Великий герцог Саймон де Богерт де Солиго. Личная просьба…

Мероприятие двигалось к концу, но я не была уверена, что доживу: уже несколько раз Ханси подносил к моему лицу тот самый кубок с чем-то омерзительно вонючим. Это давало мне возможность не терять сознание, но от мерзкого запаха меня изрядно подташнивало. “А эти уроды еще хотели привести сюда Александра! Развлечение для пятилетнего ребенка! Уроды и есть!”

Сам момент казни я каждый раз старательно пропускала, прикрывая глаза ресницами во время мертвой тишины и дожидаясь восторженного рева толпы. Спасала вуаль. Я знала, что сквозь нее лицо видно плохо, и никто не сможет сказать, закрыты или открыты были глаза королевы. Ханси, едва заметно шевеля губами, комментировал:

– Вальнер положил голову на колоду… Не смотрите, моя королева… – вскоре после этих и подобных слов следовал восторженный рев толпы: это палач поднимал голову казненного за волосы и показывал народу. Капитан Ханси продолжал говорить: – Все, ваше величество, можно смотреть.

При этих словах я чуть повыше поднимала голову, понимая, что со стороны выгляжу как восковая кукла.

Каждому из осужденных мне приходилось смотреть в глаза и обещать выполнить его предсмертное желания, четко осознавая: через несколько мгновений человека не станет. Процесс казни шел традиционно: от низших чинов к высшим, чтобы самый главный преступник мог увидеть гибель всех своих сподвижников.

Не знаю, из каких безумных идей родился этот “воспитательный” момент, но де Богерта мне было даже жаль. Каким бы самовлюбленным эгоистом он не был, но на пороге вечности знать, что люди погибли из-за тебя – не лучшее успокоительное.

Я смотрела на бледного, но твёрдо стоящего на ногах герцога и почему-то вспоминала, как увидела его в свите короля в первый раз: самого молодого, носатого, ярко одетого. Герцог возмужал за эти годы, и даже пара седых прядей, появившихся на висках, его не портили. Он смотрел на меня с какой-то холодной брезгливостью и недовольством и молчал.

Молчала и я, не желая подгонять и отбирать у него эти последние минуты. После того как он выскажет свое пожелание, а я отвечу одобрением или отказом, он перейдет в руки священника буквально на несколько минут.

Пауза затягивалась, и из толпы какой-то полудурошный горожанин свистнул. Затейливо, с переливами. Впрочем, когда я невольно кинула взгляд на толпу, точнее, на место, откуда шел свист, то заметила там возню. Хулигана, похоже, били. Даже у жаждущей зрелища толпы было некое уважение к смерти.

– Я оставляю свою семью на милость королевы, – слова Саймона де Богерта, дворянина, лишенного титула, прозвучали настолько коротко и необычно, что многим показалось: послышалось! Среди сидящих герцогов возник легкий шепоток, и де Богерт, обведя глазами бывших соратников и противников, громко и отчетливо повторил: – Я оставляю свою семью на милость королевы.

Я плохо помню, как все закончилась. В память врезался голос капитана Ханси:

– Все закончилось, ваше королевское величество… Все уже закончилось…

Спуск по ступеням и путь к карете показались мне бесконечными. Но я дошла... И даже блевать на бархатные подушки начала только после того, как дверца захлопнулась…

Глава 14

Истину пословицы “В здоровом теле – здоровый дух” я проверила на собственной шкуре. Была бы я хоть немного слабее физически, слегла бы с горячкой или заработала себе какое-нибудь веселенькое психическое расстройство.

Не зря все эти годы я в обязательном порядке делала не самую легкую утреннюю разминку, частенько носила утяжелители на руках и ногах, просто давая лишнюю полезную нагрузку на организм и устраивая себе различные тренировки, где только возможно. За эти годы из хилого тельца прежней Элен я выковала физически крепкую и здоровую женщину: с прямой спиной и развернутыми плечами, с плоским животом и обозначенными кубиками пресса, умеющую дышать полной грудью и способную при нужде пробежать марафон.

Из кареты меня вынули в почти истерическом состоянии. Мне удалось уберечь одежду от следов рвоты, но запах был такой, что обмануть людей все равно было невозможно. А самое отвратительное было то, что я практически потеряла самообладание и все ближе скатываясь в истерику, разговаривая непонятно с кем:

– …ты зачем со мной так?! Зачем?! Если ты там, на небе существуешь, за что меня-то мучаешь?! Что я тебе плохого сделала? …себе свою корону дурацкую забери… …тоже мне, высшая сила он… Я же у тебя ничего не просила…

Сама я этот момент помню очень плохо. Кажется, что все это мне просто снилось. Полагаю, что в тот момент я выкладывала претензии непосредственно Богу…

– Мама, а что с тобой?! – Элиссон в сопровождении двух своих фрейлин дожидалась у моих покоев и сейчас настороженно смотрела, как мадам Менуаш и Софи придерживают меня с двух сторон.

Почему никто не догадался запретить детям встречать меня, непонятно. Возможно, просто ее фрейлины не смогли себе представить, что с казни королева вернется в таком состоянии. Элен была отпрыском королевской семьи, и такие или подобные мероприятия она посещала лет с десяти-двенадцати. Да, не слишком часто, но и совсем шоком для нее эта казнь стать не должна была. Однако случилось то, что случилось, и в сознание меня вернул именно испуганный голос дочери:

– Мама, ты что, заболела?!

– Да, малышка. Я не очень хорошо себя чувствую. Мне нужно немного времени, чтобы полежать.

– Мама, а что случилось? Ты простыла? Можно я посижу с тобой?

Стараясь дышать в сторону, я максимально спокойно ответила:

– Нет, солнышко мое, сейчас мне нужно принять ванну, потом я немного отдохну. А вот вечером, если ты хочешь, мы можем нарисовать для твоих кукол новые платья. У меня будет свободный вечер, и мы спокойно обсудим все туалеты для Лисси и Анабель.

Очевидно, выглядела я не настолько хорошо, чтобы полностью успокоить Элиссон, потому ответила она с некоторым сомнением в голосе:

– Я буду ждать вечера, мама…

***

В ванне я отмокала долго, постепенно приходя в себя. Перед тем, как выйти, вылила на себя огромный кувшин ледяной воды. С помощью Тусси растерлась докрасна грубым льняным полотенцем. Мягкая батистовая сорочка, легкий халат и большой кувшин горячего взвара на столике рядом с распахнутым в парк окном. Я глубоко дышала черемуховым воздухом, приходя в себя и не давая своему мозгу возможности вспоминать сегодняшнее утро…

Я не могла воспринимать казнь людей как что-то обыденное, но, пусть и с большим трудом, я смогла об этом просто не думать. Нет, совсем забыть такое невозможно. Но пусть пройдет время…

Я буду брать кусочки собственных воспоминаний и переживать их постепенно, в течение долгих месяцев. Никогда это утро не изгладится из моей памяти полностью. Но и свести себя с ума, оставив детей на произвол судьбы, я тоже себе не позволю.

***

Днем я пила успокоительные сборы, тщательнейшим образом изгоняя из памяти события утра. Немного подремала, съела достаточно легкий обед и с удовольствием выпила бокал слабого сухого вина.

Вяло размышляла о том, что государственный аппарат, который достался мне по наследству, слишком тяжеловесен, громоздок и неуклюж. Функции отдельных его частей иногда пересекаются, также как и личные интересы герцогов и прочих членов Совета. Конечно, ломать – не строить. Но я не буду совершать общеизвестные ошибки, разваливая аппарат полностью. Думаю, для государства правильнее будет медленная и постепенная реорганизация. И одна из главных вещей, на которой я хотела сосредоточиться, - вечная и неистребимая коррупция.

Благо, что в моем первом мире примеров борьбы с этим чудовищем было достаточно. Да, коррупция как сказочная гидра: отрубаешь одну голову – вырастают две новых. Но если не рубить головы совсем, результат будет еще хуже. Поэтому смертная казнь по этой статье применяться не будет, а вот полное лишение титулов и конфискация абсолютно всего имущества не только у вора, но и у всей его родни – обязательна. Пусть семья присматривает за чиновниками и доносит в случае необходимости. Доносчику имущество сохранят, а в семье очень сложно утаить что-то. Пожалуй, главное – не просто грамотно написать закон, но и донести его суть до каждого чиновника в государстве.

Борьба с коррупцией – дело на десятилетия. Именно потому я пока просто обдумывала, как лучше взяться. Однако были у меня и более срочные проблемы, которые требовали решения. Во-первых, в ближайшие дни нужно подписать документы, утверждающие личные просьбы осужденных. Этим займется кто-то из канцелярии. Мне лишь стоит поставить подписи. Однако было два человека, чьими последними просьбами мне придется заниматься лично.

Первый, тот самый Люка Андерс – барон, которому я отказала в помиловании. Требовалось дать задание служащим и выяснить, кто члены его семьи и какова их судьба. По моему личному мнению, ни жена, ни тем более дети не виноваты в преступлениях отца. Раз уж этот барон не счел нужным побеспокоиться о своей семье, это следует сделать мне.

Второй большой занозой в моих мыслях была, разумеется, личная просьба герцога де Богерта. Если я все правильно понимаю, то он изрядно усложнил мне жизнь, практически повесив свою семью мне на шею. И дело вовсе не в деньгах или наследственных землях. То, как я поступлю с семьей осужденного, годами будет обсуждаться в королевстве. Их судьба станет доводом за или против для каждого, кто собирается в будущем нарушать законы. Мне нужно очень хорошо подумать, прежде чем я решу: строгость или милосердие.

***

Вечер я провела с детьми. Это был тот самый бальзам, которого требовали мои истрепанные нервы. С Элиссон и Софи мы обсуждали всевозможные ткани, сделали почти десяток эскизов домашней одежды для двух ее кукол, долго выбирали и спорили, и даже пригласили в качестве третейского судьи Алекса.

Как и многие мальчики его возраста, он был вполне равнодушен к внешней роскоши своих одежд, ценя в ней исключительно удобство. Возможно, потому, что его туалеты в малом Шанизе разительно отличались от неудобной и тяжелой одежды, которую ему приходилось иногда носить на публике. Разумеется, публичные выходы для ребенка не были слишком уж частыми. А я с улыбкой каждый раз говорила ему:

– Помни, сын мой, что власть – это не только удовольствие, но и большая тяжесть.

Пусть сейчас это звучало скорее как шутка, но с возрастом он сможет оценить всю правдивость утверждения. Однако сейчас ему предстояло выбрать платье для кого-то другого. В общем, из всей кучи представленных на его суд рисунков он выбрал, почти не глядя. Ткнул пальчиком в самое неудобное, зато самое яркое платье.

Решив не спорить с будущим владыкой королевства, я вполне серьезно кивнула головой и сказала:

– Будет исполнено, ваше маленькое величество.

Немного подумав, я заказала в мастерской два полных туалета на самую большую куклу Элиссон. Дочка, уже успокоенная и моим присутствием, и явным интересом к кукольным одежкам, была в восторге. А я собиралась провести маленький эксперимент, чтобы лучше понять собственного ребенка.

Любовь слепа, а я настолько сильно обожала сына, что панически боялась вырастить из него не просто второго Ангердо, а монстра похлеще и пожестче. У меня практически не было опыта общения с детьми, и я не представляла, как соблюсти равновесие между моей бешеной любовью и разумной строгостью. Именно поэтому я решила проанализировать поведение Алехандро в ситуации с одеждой. У него уже был опыт ношения удобной и неудобной одежды, он уже знает, что такое дворцовые ритуалы, которые необходимо соблюдать. Так что он выберет, в конце концов, когда мы начнем разбирать ситуацию? Поймет ли, что ошибся, предложив для куклы неудобный вариант?

***

Через два дня до того, как кукольные одежки попали в руки Элиссон, я попросила Алекса одеть большую куклу. Он терпеливо пыхтел, стараясь справиться с неудобной шнуровкой алого платья. Очень сильно ему мешал высокий красивый воротник платья, который без конца цеплялся за волосы куклы. Сын недовольно морщил нос и исподлобья посматривал на меня, прикидывая, не пожелаю ли я оказать ему помощь. Но все же, в конце концов справился сам.

Куклу я раздела достаточно быстро, а сыну подала второе платье спокойного синего цвета. В этот раз он справился значительно быстрее, так как не было ни высокого воротника, ни шнуровки, ни дополнительных нижних юбок. После этого я спросила:

– Скажи мне, малыш, какой туалет лучше?

Алекс долго пыхтел, хмурился и отворачивался. Ему явно не хотелось признавать свой промах. Меня порадовало то, что он не кинулся отрицать очевидное и, например, врать, утверждая, что выбрал удобный наряд. Я знала, что так делают не только дети, но и некоторые взрослые. Наконец он решил:

– Когда я смотрел на рисунки, мне казалось, что вот это платье, – он потыкал пальчиком в красное, – выглядит очень-очень красиво, мама.

– Разве оно стало менее красивым сейчас?

– Да нет, не стало… – со вздохом признался он. – Просто оно очень неудобное.

– Получается, Алекс, что ты ошибся?

– Получается так… – он так забавно огорчался и ставил бровки домиком, что мне хотелось подхватить его на руки, зацеловать и затискать. И забыть про этот глупый пример. Моя сдержанность стоила мне определенных усилий.

– Значит, ты тоже можешь ошибаться, сынок?

Он растерянно развел в стороны ладошки с растопыренными пальчиками и согласно кивнул. Улыбку я сдержала, как и некое чувство гордости за сына: “Пусть это глупые кукольные тряпки, дело ведь не в этом. Главное, чтобы он понял, что тоже может ошибаться. Чтобы не считал себя истиной в последней инстанции. Но нельзя заставлять его ошибаться постоянно… Как бы теперь вывернуть разговор, чтобы он усвоил этот маленький урок, но не чувствовал себя обиженным?”.

– Алекс, а почему ты выбрал именно этот рисунок?

Сын недоуменно пожал плечиками, помотал головой из стороны в сторону и растерянно ответил:

– Не знаю…

– А ты подумай.

– Наверное, потому что оно очень красивого цвета.

– Теперь ты понимаешь, где ты ошибся? Ты выбрал платье, не представив, как кукла будет носить такую одежду. Ты же любишь сестренку? Представь, как бы ей, например, было неудобно в таком платье. А ошибся ты, малыш, потому что оценил только один признак этого платья – цвет. А на самом деле, солнышко, вариантов оценки было значительно больше.

Алекс смотрел на меня с недоумением, явно не понимая, что я хочу сказать. Я чувствовала себя глупо и беспомощно. И если взрослому человеку я объяснила бы, что он не оценил удобство одежды, удобство одевания, теплосберегающие свойства и прочее, то как донести до пятилетнего ребенка свою мысль? Пожалуй, это был некий мой педагогический промах…

Наверное, промах был не первый и не последний. Но я хотела вернуться к этой теме и попытаться донести до сына очень важную вещь: все в этом мире взаимосвязано и нельзя оценивать человека, вещь или событие по какой-то одно грани. А сейчас, чтобы не перегружать и не расстраивать сына, я улыбнулась и сказала:

– Мы поговорим об этой маленькой ошибке позднее. А пока, солнышко, запомни главное: мама тебя любит! – с этими словами я подхватила сына на руки и, наконец, потискала так, как мне хотелось. Целовала маленькие юркие ладошки, слегка покусывала мягкий животик, добиваясь смеха и брыканья. Потом, когда набесившийся сын обнял меня за шею и затих, я ощутила то самое душевное спокойствие, которого у меня не было уже давно.

“Это мой малыш, моя плоть и кровь. Я сделаю все, чтобы он был счастлив. А пример для него я придумаю другой. Похоже, тряпки просто не та тема, над которой он будет думать. В следующий раз обсудим парадное и боевое оружие. Да, так и сделаем!”

– Давай возьмем эти платья, Алекс, и пойдем навестим Элиссон. Я думаю, она будет рада получить обновки для своих кукол. Кроме того, там нас с тобой ждут Дениза и Гаспар.

Глава 15

После получения регентства одной из первых моих забот было расследование смерти мужа. По горячим следам выяснить удалось слишком мало. А потом началось: похороны, война с Советом, карантин в Сольгетто, восстание де Богерта.

***

С получением всей полноты власти, по совету герцога де Сюзора, который гораздо лучше меня разбирался в служащих королевской канцелярии и короны, я сменила начальника Тайной службы и обоих его заместителей. Кроме того, я потребовала от вновь назначенного на должность барона Сюрко отчитываться лично мне.

Это оказалось хорошим решением. Сама я никогда в эти дебри не лезла, но, как выяснилось, и в Сольгетто, и в целом во всем Луароне была довольно развитая сеть доносчиков. Немного подумав, я позволила барону Сюрко любые реорганизации на его страх и риск:

– Можете улучшить все, что сочтете необходимым, барон. Если кто-то из ваших служащих покажется вам ленивым или не слишком честным, вы вольны заменить их.

Барон был удивительно неразговорчивым человеком. По какой-то странной самой собой сложившейся традиции, он приходил ко мне в первый день недели, кланялся, передавал написанную четким и крупным почерком докладную, где скучным канцеляритом было написано, что все регионы королевства покорны моей воле, что никаких дурных событий не ожидается и прочее бла-бла-бла.

Месяца полтора я смотрела на эти доклады с недоумением, не понимая толком, что с ними делать: зачитывать на Совете? Просто подшивать в папочку? Чем вообще занимается этот непонятный барон? Не ошибся ли герцог де Сюзор, посоветовав столь странного человека? Но дел было невпроворот, и я все откладывала решение.

Со дня казни прошло еще около месяца, когда стандартно в первый день недели я получила не один, а два доклада. Первый представлял собой обычный лист с обычными бла-бла-бла, а вот второй был написан на двух листах. К нему прилагалась весьма увесистая пачка запечатанных в конверте бумаг. Первый я пробежала глазами, а вот второй читала значительно внимательнее. И чем больше я вчитывалась в смысл документа, тем сильнее по спине бежали мурашки.

Это был весьма четкий и детально составленный план смены государственной власти. Расписано было по пунктам. В конце каждого пункта стояли некий непонятный номер. Я вчитывалась в строчки и дошла примерно до середины списка, где шестнадцатым пунктом было отмечено: “...случайная смерть короля на охоте.”.

– Барон, что это за цифры в конце каждого пункта?

– Ваше королевское величество, план, который находится у вас в руках, это только мои собственные умопостроения. А вот доказательства, подтверждающие их правильность, в документах под номерами. В конверте, который я вам принес, только малая часть доказательств. Пока я занимался этим делом, набрался целый архив допросных листов. Если будет ваше желание, я прикажу доставить бумаги.

– Благодарю вас за службу, барон. И желаю видеть сегодня вечером еще раз.

Перенеся все дела, я села читать бумаги, предоставленные начальником Тайной службы. Здесь оказалось довольно много интересных деталей, которые вызвали у меня шок. Например, такая: войска герцога де Богерта, точнее та часть войск, что сражались на его стороне, вовсе не были однородны. За время ожидания, кроме большой части личных войск де Богерта, успела подойти подмога еще от двух герцогств. Самое любопытное было то, что с их одежды и оружия были удалены опознавательные знаки: гербы и прочие пометки, указывающие на то, чьи они люди. А в смерть Ангердо по самые уши были замешаны как родственники покойного кардинала Ришона, так и скромная графская родня кардинала Годрика.

В целом я и раньше понимала, что мое положение не слишком устойчиво, но факты, собранные в одну кучу, просто потрясли меня. Я с ужасом и сожалением размышляла о том, что я не историк и не политик. Я не представляю, как с этим бороться правильно и что конкретно нужно делать в этой ситуации.

Потребовав в кабинет взвар, я постаралась успокоиться и подумать: “Хорошо… пусть я не историк, но даже я знаю, что абсолютная монархия – более совершенная форма правления по сравнению с феодализмом. Кстати… То, что есть сейчас, – это же не чистый феодализм. Это какая-то странная переходная форма. Здесь даже не существует формулировки “Вассал моего вассала – не мой вассал”. Получается, что даже без моих усилий, просто в силу нормальных исторических процессов это королевство стоит на пороге абсолютной монархии, но еще не шагнуло туда. Значит, что я должна делать? Значит, мне нужно ломать хребет герцогам. Конечно, сразу это и не выйдет… Действовать придется очень постепенно. Понимать бы еще, как именно будет правильно… Господи, ну за что мне это все?!”.

Какое-то время я пробовала выстраивать план сама. Потом, побоявшись наломать дров, потребовала к себе герцога де Сюзора. Он был единственным человеком, кому я доверяла полностью и в чьей преданности стране никогда не сомневалась. Пока я действую на пользу Луарону, вернее союзника у меня не будет.

Именно герцогу я и вывалила все свои мысли и сомнения, “добив” его полученным от барона докладом. Чем меня всегда привлекал Роган де Сюзор: умением быстро и четко соображать, подхватывая мысль на лету.

– Ваше королевское величество, как один из Великих герцогов, я, безусловно, хочу не просто сохранить, но еще и увеличить все привилегии, которые имею. Но как верный слуга государства, я прекрасно понимаю, что как раз государству-то это на пользу не пойдет, – герцог вздохнул, побарабанил пальцами по столу и очень серьезно добавил: – Главное - не торопиться! Любой нажим может привести к тому, что герцогские семьи объединятся, объединят свои войска и деньги, ну и… Дальше вы сами понимаете, ваше королевское величество.

Я смотрела на Рогана де Сюзора, только что на моих глазах из любви к своей стране предавшего интересы собственного класса, и печально размышляла: “Королевский трон гораздо более неуютное место, чем я думала раньше. Де Сюзор единственный в своем роде. С остальными придется действовать совсем не так. Сколько же еще крови впереди…”.

За время беседы с герцогом мы выработали только общее направление плана.

– Детали, ваше величество, станут ясны только в процессе. Но тему сокращения личных армий нужно поднимать уже сейчас, по горячим следам. Мы не сможем протолкнуть это сокращение с первого Совета. Нам придется перетянуть на свою сторону тех, кто сейчас слаб и нуждается в поддержке. А таких меньше половины в двенадцати герцогствах.

– В одиннадцати, – аккуратно поправила я де Сюзора.

– Все-таки вы решили…

– Да, герцогство де Богерт будет разделено на части и перестанет существовать как подчиненная одному человеку территориальная единица. Там будут земли короны, свободные баронства и два графства.

– Как я понимаю, Ваше величество, вы решили добавить генералу де Кунцу земель? Что ж, это хорошая мысль. Но кто будет второй?

***

Вечером я вновь беседовала с начальником Тайной службы. Он, как и обычно, был молчалив.

– Барон, если идти официальным путем, суд растянется на долгие годы. Да и не все виновные получат свое…

Барон молча кивнул, продолжая слушать меня.

– Найдется ли у вас несколько человек, способных проделать грязную работу? Проделать так, чтобы не было никаких сомнений в несчастном случае.

Барон молча кивнул, ожидая продолжения.

– Вот эти… – я ногтем отчеркнула в столбце с именами необходимые фамилии. – Не просто преступники, но именно зачинщики.

– Я понял вас, ваше королевское величество.

– Я очень не хочу лишних жертв, барон Сюрко.

Барон молча склонил голову и, получив разрешение, покинул кабинет.

***

Родной младший брат покойного кардинала Ришона скончался, упав вместе с каретой с обрыва. Лошади, испугавшись чего-то, понесли. Свидетелей было множество, но помочь никто не успел. Кучер отделался вывихом плеча, синяками и царапинами: перед самым обрывом он упал с козел в кусты.

Герцог Вильгельм де Широн, находящийся в дальнем родстве с покойным кардиналом, но пославший почти половину собственного полка на помощь де Богерту, скончался через девять дней после моего разговора с бароном Сюрко от сильной простуды. Хотя лекари делали все, что могли.

Граф Силонский пропал на охоте в конце лета. Егеря нашли только промокшую шляпу с модным пером на одной из болотных кочек. Тело найдено не было, хотя баграми обшарили все окрестные промоины в болоте.

Ну и так далее…

Последним смерть унесла кардинала Годрика – угарный газ не щадит никого, а кардинал очень любил погреться в тепле, и топить в его доме начинали рано.

В общей сложности в течение всего трёх месяцев королевство потеряло шестнадцать достойнейших представителей высшего общества в разных концах государства. О чём очень сожалела королева.

***

В начале лета, ровно через сто дней после разговора с начальником Тайной службы, я снова неподвижным манекеном стояла в тронном зале на подиуме. Коленопреклоненный барон Сюрко слушал, как зачитывается глашатаем утвержденный Советом и подписанный мной только вчера документ. Поверх головы барона я оглядывала напряженные лица придворных. Далеко не все из них понимали, что с возвышением этого человека будут связаны многие перемены в государстве.

Офицер дворцовой стражи протянул мне на вытянутых руках церемониальный меч дома Солиго. Сверкающая сталь, золотой эфес, золотая вязь на гарде и рукоятке, огромный граненый рубин в золотом навершии. Руки офицера в церемониальных перчатках держали меч так, чтобы брать его мне было удобно.

Я приняла довольно тяжелую железку за рукоять, обеими руками, как меня и учили, аккуратно и медленно коснулась левого плеча барона и громко сказала:

– Встаньте, граф Маркус де Тауффе, – затем протянула руку, позволяя поцеловать. Этот жест вызвал легкий шепоток в зале. По правилам, король должен обнять награжденного и прижать к сердцу. Я нарушила эти правила. Так же делала и Ателанита. Но я ввела новое: целование руки. Именно это сейчас и обсуждал двор.

Церемония завершилась, и я покинула тронный зал. Но просто из любопытства задержалась на несколько мгновений у двери, наблюдая в узкую щель, как графа окружили придворные.

“Забегали?! Это еще только самое начало перемен, дорогие мои.”.

Вечером новоиспеченный граф докладывал мне:

– Ваше королевское величество, вот вся информация, которую я смог собрать о семье покойного герцога. Тут допросы учителей, сенешаля, слуг. Сейчас вдова с детьми проживает в одном из городских домов герцога, ожидая вашего решения.

– Ее охраняют, граф?

– Да, ваше величество. Но на всякий случай я приставил к семье своего человека.

– И что говорит ваш человек?

– Никаких контактов, вызывающих подозрения, у вдовы нет. В ее положении, ваше величество, даже родственники не рискуют посещать даму. Есть одна деталь…

– Говорите.

– Несколько дней назад вдова попросила пригласить в дом ювелира и выставила на продажу шесть колец.

– Понятно. Благодарю за службу. Вы можете идти.

– Ваше королевское величество, позвольте еще раз поблагодарить вас…

– Вы заслужили. У вас же два сына, граф?

– Да, ваше величество.

– Я сохранила ваш второй, баронский титул для младшего. Надеюсь, вы будете служить мне верно. Ступайте, граф.

Пожалуй, с решением вопроса тянуть не стоило. Нет смысла доводить до нищеты женщину, которая рожала де Богерту детей, живя в родовом замке, принимая мужа примерно раз в два года, и не имевшую на него никакого влияния. Вины за ней, а тем более за детьми, не было. Однако дети быстро растут, и я обязана проследить, чтобы они как минимум остались нейтральны к моему сыну. Кажется, еще у Богерта есть дочь.

Я вздохнула, подтянула к себе очередной конверт с бумагами и начала просматривать листы: мне требовалось составить собственное впечатление о детях покойного герцога и их окружении.

Глава 16

Больше всего меня беспокоил старший сын покойного де Богерта, Брэндон. Мальчику девять лет, он избалован и дурно воспитан. Мать его обожает и позволяет все на свете: наследный герцог мог пнуть лакея, ударить горничную, скинуть на пол тарелку с едой.

Средний отпрыск, восьмилетняя Эмили, явно не пользовалась в семье особыми правами. Ее с одинаковым усердием донимали, дразнили и обижали как старший, так и младший шестилетний Алан. Мать не позволяла ее бить и следила за этим зорко, но дерзости и обидные слова сыпались на девочку дождем. Бывшая герцогиня только вздыхала и произносила что-то вроде: “Терпи, дитя мое. В этом мире мужчины решают все”.

Покойный герцог не жалел денег на образование детей. В замке с ними проживали трое учителей. Детям преподавали физику и математику, литературу и стихосложение, а также историю с географией. Самые хорошие отзывы учителя давали как раз об Эмили: девочка училась прилежно и старательно, читала и считала значительно лучше обоих братьев и в целом была умненькая и усидчивая, но очень неуверенная в себе.

Мать, урожденная графиня де Кейн, происходила из очень богатой семьи и была младшей из трех дочерей. Поскольку наследника у графа так и не было, то, соблазнившись предложением де Богерта, он выдал дочь за герцога с тем условием, что после его смерти графство Кейн перейдет под руку всесильного герцога. Двух дальних, очень-очень дальних родственников по боковой линии жених легко заткнул с помощью своего кузена-короля.

Никто не интересовался, что думает об этом браке невеста, поскольку он был выгоден обеим семьям. Три месяца после свадьбы у герцога ушло на то, чтобы обрюхатить жену и, оставив ее на попечение своей матушки, вернуться в Сольгетто, ко двору Ангердо.

Старая герцогиня заправляла всем в замке. И до самой ее смерти, случившейся два года назад, молодая герцогиня не то что рот открыть не осмеливалась, она даже глаза боялась поднять. Муж бывал дома крайне редко, но, приезжая, исправно посещал спальню жены почти каждую ночь. После рождения второго сына частота визитов снизилась почти вдвое, и к исполнению супружеского долга герцог стал гораздо более равнодушен.

Как ни странно, со смертью свекрови для герцогини мало что изменилось. Все приказы по замку отдавал сенешаль, тот самый, что распоряжался при жизни старой герцогини. Если основываться на показаниях слуг и компаньонок, Ханна де Богерт была не слишком умной, богобоязненной и очень инертной женщиной: боялась любых изменений, свято соблюдала все церковные праздники, но при этом истово верила в народные приметы. На данный момент ей было всего двадцать семь лет.

***

Сегодня тронный зал был полон. Парадный наряд был не обязателен: это всего-навсего один из малых приемов. Но сидела я на троне, а на голову, как и положено, давила корона. Слава Богу, что хоть мантию по таким случаям таскать не требовалось.

Все до последнего движения вдовы и детей было оговорено заранее. В зал они вошли безо всякого объявления, все четверо в глубоком трауре. Молча пройдя сквозь строй любопытствующих придворных, женщина упала передо мной на колени, а следом несколько неуклюже, ту же позу приняли дети.

Мягкое невыразительное лицо. Еще молода, но уже слегка обрюзгла и имеет лишний вес. Траур одежды делает ее совсем бледной, подчеркивая тени под глазами и углубление носогубной складки. Все эти месяцы она жила, не зная, пощажу ли я детей, останется ли она сама в живых или…

– Кто вы такая, мадам? – разумеется, не только я, но и все в этом зале знали, кто она такая. Но этикет был неумолим: первой должна заговорить королева.

– Ваше королевское величество, я припадаю к вашим стопам и смиренно молю… – женщина боялась поднять глаза. И хотя говорила достаточно громко, голос ее без конца прерывался, потому отдельные окончания слов просто терялись. В какой-то момент мне даже показалось, что она теряет сознание, так побледнели ее губы.

Она умоляла сохранить жизнь ей и детям, цитируя какие-то куски из церковных текстов и клянясь, что если эта милость будет оказана, то у меня не будет более преданных слуг, чем она и ее дети.

Ее судьбу мы обсуждали с герцогом де Сюзором почти весь вечер. Богерт, выведя своим последним желанием семью из-под власти Большого Королевского Совета, практически спас ее. Думаю, очень многие члены Совета, желая показать мне свою лояльность, настаивали бы на достаточно жестких мерах. Но у меня было слишком мало возможности публично проявлять милосердие, и этот случай я упускать не стала. Пусть герцог де Сюзор и настаивал на монастыре, но я нашла решение получше.

– Встаньте, мадам.

Женщина несколько неуклюже поднялась, все еще опасаясь смотреть на меня. Ее старший сын, полноватый подросток, но уже достаточно взрослый, чтобы понимать хоть что-то, неуклюже поддержал ее под руку. Он, так же как и мать, не смотрел на меня. Девочка вообще держалась на шаг позади братьев, а младший, напоминающий чертами лица покойного герцога, не мог удержаться от чисто детского любопытства, глазея по сторонам.

– Господь заповедал нам милосердие, мадам. Мое решение таково: и вы, и ваши дети лишаетесь герцогского титула, ибо герцогства Богерт больше не существует. Но я знаю, мадам, что вы не поддерживали мужа в его безумных идеях, – это я знала абсолютно точно, потому что за последние два года герцог ни разу не покидал двор. А после его смерти вся личная переписка с женой и сенешалем была тщательнейшим образом изучена. – Посему я дарую вам земли баронства Лиор и титул баронессы де Лиор. Ваши дети, мадам, будут лишены титулов. Все они поступят на службу к королевской семье, дабы верностью, честностью и усердием смыть позор, пятнающий их.

Новоявленная баронесса хлопала глазами, не слишком понимая, что ей теперь нужно делать. Стоящий сбоку от трона церемониймейстер подал ей какой-то знак. Женщина растерянно поклонилась и неуклюже, боком отошла в сторону, помня, что к царствующим особам нельзя поворачиваться спиной, но не умея сделать это элегантно. Вокруг нее мгновенно образовалось пустое пространство, как вокруг прокаженной: придворные торопились засвидетельствовать мне свою верность. Чертовы лизоблюды…

К неуверенно топчущимся перед троном и испуганным детям подошла Софи, тихонько что-то шепнула им и, сделав мне реверанс, слегка подтолкнула под локоть старшего мальчика. Наконец дети сообразили поклониться, и Софи отвела их в сторону, удалив с ковровой дорожки.

Мальчиков ждала карьера военных. Оба они отправятся в школу дофина, и ближе к выпуску я дарую им баронские титулы. А вот юная Эмили будет назначена фрейлиной принцессы Элиссон и останется у меня на глазах. Почему-то мне казалось, что при надлежащем воспитании из этой малышки будет толк. Кроме того, у моей дочери слишком мало подруг, а дочь де Богерта, я думаю, вполне себе оценит человеческое отношение.

Вчера, когда мы спорили с де Сюзором о судьбе этой семьи, мне пришлось прибегнуть к весьма серьезным доводам:

– Герцог, нравится вам это или нет, но эти мальчики являются троюродными братьями моего сына. Конечно, это не гарантирует их лояльности… Но слишком много крови пролито в последнее время, в том числе и королевской. И потом, вспомните древнюю мудрость: “Друзей держи близко, а врагов еще ближе”.

– Бог с вами, ваше королевское величество, – со вздохом отказался от дальнейшего спора герцог де Сюзор. – Я не испытываю ненависти к этим детям, но вы понимаете, каковы могут быть последствия?

– Понимаю, ваша светлость, – согласно кивнула я. – Но и брать грех на душу не хочу. Семья герцога вообще ни в чем не виновата, а дети тем более. Пусть у них будет шанс.

***

Когда-то, в прошлой жизни мне несколько раз попадались книги о жизни Екатерины Великой. Это не были научные труды, всего лишь обычные околоисторические романы, больше рассказывающие о фаворитах и приближенных царицы. Но даже там сквозь легкомысленные гульки и бесчисленных мужиков пробивались сведения о том, какой работягой была царица. Главное, что меня поразило – ее жесткий распорядок дня.

За пару месяцев на вершине пирамиды я поняла, что если не последую примеру Екатерины, выгорю и заработаю себе депрессию. В отличие от нее, я не была любительницей охоты и, кроме того, совсем не нуждалась в званых ужинах, посиделках за картами и пустой светской болтовне. Зато у меня было время, которое я ежедневно выделяла на детей: целый вечер.

Первое время составленное мной расписание нарушалось. То затягивался доклад какого-то сановника, то слишком долго спорили на Государственном Совете, то прорвавшиеся сквозь канцелярию просители отнимали лишние минуты. Но чем больше времени проходило, тем более ровными и правильными становились мои дни.

В моем плотном графике было выделено время на интенсивную зарядку утром и хорошую тренировку днем. Эти занятия я не запускала никогда. Мне не пришлось отказываться от прогулок, а в хорошую погоду я совершала их даже дважды в день – утреннюю и вечернюю. Но при этом вместо дворцовых лизоблюдов я часто брала с собой детей, а также Денизу и Гаспара. Время, проведенное с ними, с Софи и мадам Менуаш, было мне дороже любых других развлечений.

Конечно, чем дальше становились жуткие события, начавшиеся смертью Ангердо, тем спокойнее и размереннее была жизнь двора. Я точно знала, что придворные стонут и жалуются на отсутствие малых ужинов с королевой, на отсутствие хоть каких-то тайных развлечений. Двор в трауре, и по правилам никакие развлечения ему были не положены. Но придворных это не останавливало. Как бы они меня ни раздражали, большую часть мне придется терпеть возле себя всю жизнь. Они — часть декорума. Они показывают всем остальным странам и правительствам, как шикарна жизнь в королевстве. Однако все их нытье я легко пропускала мимо себя. У меня были заботы поважнее.

С помощью капитана Ханси был почищен состав дворцовых гвардейцев. Каждый из них, если внушал хоть минимальные опасения, был отправлен в отставку. Небольшая часть мест перешла старшим выпускникам школы дофина. Часть, около пятнадцати человек, капитан Ханси лично отобрал из тех войск, что прислал мой отец.

Войска уже покинули Луарон, но выбранные капитаном люди остались и несли службу, обучая наших солдат каким-то важным, с точки зрения военных, вещам. Генерал Вильгельм де Кунц отзывался об этом решении очень одобрительно. Сейчас генерал, увы, отсутствовал. Я дала ему долгосрочный отпуск на поправку здоровья и приведение в порядок собственных дел и земель.

В целом можно сказать, что Сольгетто и двор почти оправились от потрясений. Но иногда все же происходили некие экстраординарные события, которые нарушали привычный уже всем режим. Так и сегодня. Прямо во время обеда с детьми в комнату торопливо вошла мадам Эхтор.

Мадам работала у меня достаточно давно, чтобы я поняла: произошло нечто важное, что не терпит отлагательства и требует немедленного приказа. Поэтому, оставив Софи старшей за столом, я указала секретарю на маленькую комнату, где нас никто не услышит. В общем-то, у меня были предположения о том, что я сейчас узнаю. И я не ошиблась. Торопливо перекрестившись, мадам Эхтор сказала:

– Ваше королевское величество, Этель Блайт рожает.

– Прикажите разослать гонцов, мадам Эхтор. Пусть во дворец немедленно съедутся члены Королевского Совета.

Глава 17

Наверное, во мне было слишком мало от садистки…

Лишних людей в покои, где рожала Этель Блайт, пускать я не велела. Десять членов Королевского Совета. Каждый из них мог провести с собой только одного человека. Роды у девки по моей просьбе принимала мадам Менуаш: мне вовсе не нужны были разговоры в Луароне о том, что я уморила роженицу и ребенка.

Разумеется, после смерти кардинала Ришона церковники больше не осмеливались поддерживать претензии Этель Блайд. А после смерти кардинала Годрика отказали ей даже в минимальной помощи. Однако на родах по моему требованию присутствовал священник, молившийся за ее здоровье и благополучное разрешение от бремени. Обычный святой отец, не обремененный регалиями и почестями.

Мне поставили кресло подальше от ее кровати. Таким образом я очертила некий полукруг, который не осмеливались переступать придворные. Погода была прекрасная, и одно из окон было открыто: я помнила, как сама теряла сознание от недостатка воздуха.

В остальном же роды были истинно королевские: всем было глубоко плевать на роженицу, присутствующие просто обсуждали различные проблемы и развлекали себя светскими беседами. На мое счастье, девка оказалась достаточно здоровой и крепкой. И всего через четыре часа от момента, как я вошла в комнату, Этель Блайт произвела на свет крепкую здоровую девочку.

Все это было зафиксировано в протоколе, который подписали все присутствующие. Я торопливо покинула комнату, а следом за мной разошлись и остальные. Разумеется, я совершенно не представляла, что теперь делать с этим ребенком, но все равно рождение девочки можно считать одним из самых больших подарков судьбы. С мальчиком было бы намного сложнее.

– Элен, что будет с малышкой? Она... Она такая слабенькая.

– Не знаю, Софи. У девочки есть мать, давай дождемся, когда она придет в себя.

Софи помолчала, как бы раздумывая, стоит ли продолжать, но потом решилась и заговорила:

– Я несколько раз навещала эту девицу… Не думаю, что она захочет стать матерью.

– Почему?

– Она жаловалась на бедность и говорила, что с ребенком ее родственники не примут.

– Вот как? Ну, не примут родственники, я вполне смогу оплатить вклад в монастырь.

Софи только вздохнула. Похоже, от моей идеи она не пришла в восторг, да и я сама сказала это скорее от некоей усталости. Память сохранила, как эта девка оскорбила меня при жизни короля, как пыталась зацепить за живое. Самой себе-то вполне можно признаться: моя бы воля, тогда я убила бы ее лично, и рука бы не дрогнула. Однако сейчас, после всех произошедших событий, я испытывала к Этель Блайт абсолютное и полное равнодушие: она никто, и звать ее никак. Это будучи королевской подстилкой, она являлась для меня неким препятствием и раздражителем. Все же тогда она достаточно грубо лезла в мою жизнь. А сейчас…

В общем-то, я не собиралась отправлять ее даже в монастырь. Мне действительно было совершенно все равно, куда она уберется из дворца, когда отлежится. Единственное что: меня слегка царапнули слова Софи о том, что родственники не примут Этель с ребенком. Все же ценность любого ребенка в моем понимании была довольно высока.

Вся эта возня, запах горячей воды, крови и трав, равнодушные морды придворных невольно напомнили мне эпизод собственных родов и мою вполне понятную любовь к сыну. Пожалуй, новорожденную малышку мне было немного жаль.

– Софи, я не хочу предавать делу огласку… Но если случится так, что девка не захочет забрать ребенка… В общем, дорогая моя, у меня к тебе просьба: посовещайтесь с мадам Эхтор и постарайтесь подобрать приличную приемную семью.

– О, Элен! Я всегда знала, что у вас доброе сердце! Мы обязательно, обязательно найдем что-нибудь подходящее, обязательно!

В общем-то, так и получилось. Через месяц Этель Блайт стояла передо мной. Беременность и роды вытянули из нее изрядно сил. Она подурнела и как-то полиняла: роскошные рыжие кудри, за которыми она ухаживала столь тщательно, сейчас казались тусклой медной проволокой. По белоснежной коже расползлись красноватые пятна.

Девица уже пробовала публично бросаться на колени и умолять меня о прощении. Очевидно, до нее дошло, как я поступила с семьей покойного де Богерта, и она решила выклянчить что-то для себя. Но если там, в семье покойного герцога, была слабая и ни в чем не виноватая женщина с детьми, то к этой девке я не испытывала ни капли сочувствия. Однако мне требовалось поставить последние точки над “i”: потому в комнате, кроме меня, присутствовало еще несколько человек, просто в качестве свидетелей. В том числе и четверо членов Совета.

– Итак, мадам, что вы решили?

Девка вновь завела речь о моем всем известном милосердии и прочее бла-бла-бла. Надежда выпросить земли или деньги не покидала ее. Пришлось поторопить. В конце концов Этель сообщила, что уезжает в Линдсбург, в поместье к своим родственникам, а новорожденную дочь оставляет “на милость ее королевского величества”.

– Надеюсь, мадам Блайт, мне не нужно напоминать вам, что отныне вам запрещен въезд в столицу и другие крупные города Луарона. Вы можете идти.

Для девочки, крещеной под именем Марисса, была подыскана приемная семья нетитулованных дворян среднего достатка и не имеющая влиятельных родственников. Я приказала выделить для дочери Ангердо небольшую сумму в приданое и выдать опекунам весьма приличную сумму на содержание и учителей для Мариссы. После этого наконец-то вздохнула с облегчением: всю эту историю можно было выкинуть из головы.

Наверное, во мне было слишком мало от святой…

***

В этом году на одном из заседаний Совета было вынесено решение: новые земли, которые ранее так и наименовались в документах как “Новая земля”, отныне будут обозначаться как “Александрия”. Это был мой подарок на пятилетие сына — то самое пятилетие, которое мы не смогли отметить большим праздником по вполне понятным причинам.

Столица Луаронской части этих земель, которая на данный момент представляла собой приморскую деревню из примерно сотни хижин и лачуг, официально наименовали Элиссой.

В этом году караван отплыл несколько позднее, чем обычно. Зато и народу в Александрию было переправлено гораздо больше, чем в прошлые годы. Кроме королевского флота и нескольких королевских же торговых судов, в этот раз к каравану присоединились почти два десятка купеческих фрегатов и шхун.

Экспедиция высосала из казны остатки средств. Колония – дело дорогое. Однако есть надежда, что уже к следующему году станет легче: в этот раз среди заключенных, отправляемых туда, нашлось несколько человек, близких к варке металла и кузнечному делу. Мастера, пусть и не высшего уровня, и подмастерья, почти прошедшие обучение. Плюсом, на очень хороших условиях туда с молодой женой перебирался опытный кузнец.

Металлы там есть. Найдены неплохие залежи железа, найдено серебро. Но людей по-прежнему мало. Но если получится, к осени будет второй большой рейс. И на него мне нужны деньги.

Надо сказать, что благодаря появлению колонии отток преступников из королевских тюрем был весьма существенным. Это единственное, что являлось плюсом в глазах Королевского Совета. К моему удивлению, большая часть советников по-прежнему считала, что содержать колонию слишком расточительно. Их не убеждали никакие математические выкладки, показывающие, что привозные товары практически полностью покрывают стоимость плавания и отправляемых в Александрию запасов.

В чем-то они, безусловно, были правы, утверждая, что мы вкладываемся в чужие земли:

– Ваше королевское величество! Александрия находится слишком далеко от нас, и никто не может гарантировать, что мы получаем с этих земель все, что могли бы.

Проще говоря, часть Совета и входящих в него герцогов переживала о том, что могли бы взять с этих земель больше, но не могут проконтролировать этот процесс. Меня поражала такая твердолобость. Но поскольку сейчас я могла себе позволить не обращать внимание на ворчание, то я и не обращала.

Этим рейсом была вывезена довольно большая часть войск, принимавших участие в бунте. В том числе, в первую очередь, почти все низшие офицерские чины и часть солдат, ранее состоявших в войсках Великих герцогов.

Именно благодаря тому, что на стороне Богерта оказались герцогские войска, я со скрипом, но протащила через Королевский Совет закон, ограничивающий количество личных войск, которые могли содержать герцоги.

Разумеется, никому это не нравилось. Но я выбрала для своих действий очень удачное время: практически сразу после казни де Богерта. С некоторыми из членов Совета разговаривал герцог де Сюзор, некоторых я запугивала лично. Поэтому, скрепя сердце и стеная, скорбно поджимая губы, они подписали нужные бумаги и заверили их своими печатями.

К сожалению, я не могла их полностью лишить военной силы, а только ополовинила разрешенное количество войск. Но вот дальнейший план, который был разработан по подсказке генерала де Кунца и с помощью герцога де Сюзора, обещал мне весьма солидные бонусы: я собиралась пересадить часть королевской армии на шею герцогам. Это слегка ослабит их материально и заодно снимет с короны обязанность одевать и кормить многие тысячи человек.

План такой “пересадки” разрабатывался весьма тщательно. Сперва это продавливалось через Совет. Тут пошли в ход лесть, угрозы, обещания торговых преференций и прочее. Часть герцогов даже нашла в этом определенные плюсы: войско, охраняющее замок и земли, вроде как и не убавилось, зато корона взяла на себя обязательство выделить процент из доходов Жемчужной Коллегии. Восторга господа дворяне не испытывали, но смириться им пришлось. Самым сложным было организовать не размещение королевских войск по герцогским домам, а равномерную и правильную смену этих самых домов для солдат и офицеров: ни к чему, чтобы королевская армия забывала, кому служит.

Смысл заключался в том, что ни один из королевских военных не будет находиться под крышей одного и того же дома более года, максимум двух. Иначе вояки просто привыкнут к новому хозяину. А мне это было совершенно не нужно.

Вся королевская армия переформатировалась. Собирались новые полки, где были всадники, лучники и пехота. Такой полк отправлялся вместе с офицерами в герцогство, жил там в казармах год, получая еду и одежду от герцогского дома, выполняя охрану герцогских земель. Но при этом нося королевские цвета и подчиняясь короне. Через год эти войска уходили в земли другого владетеля, а на их место приходили другие полки такого же состава.

В этом плане были как минусы, так и плюсы. Из минусов было то, что большая часть войск без конца моталась по чужим землям. Из плюсов же то, что их содержание и перемещение почти полностью легло на шеи моих вассалов, что войска не дурели от безделья и постоянно были в тонусе.

Главное: распределить все это равномерно и не давать офицерам и солдатам почувствовать какое-то герцогство своим новым домом. Для этого в армии была введена новая должность – голубятник.

При казармах за счет хозяев земель ставились голубятни. Это была максимально быстрая связь с центром королевства. А в Малом Шанизе, теперь уже свободном и от ткацкого цеха, и от проживания фрейлин и прислуги, спешно восстанавливали все старые голубятни. Оставив за собой только часть первого этажа, я отдала старый охотничий домик под нужды армии. Половина покоев первого этажа отошла генералу де Кунцу: он раскручивал весь этот маховик размещения и передвижения войск между герцогскими землями.

Возможно, королевская казна и не выдержала бы такого мощного оттока денежных средств. Возможно, Великие герцоги сопротивлялись бы гораздо активнее, если бы не стоял у них перед глазами печальный пример уже второго из двенадцати герцогств королевства Луарон.

***

После смерти герцога Хантера из рода де Горзон два его сына сцепились в военном конфликте. На мое счастье это было уже через месяц после принятия герцогскими домами присяги и формально на тот момент герцогство де Горзон даже перестало быть моими вассальными землями. Присяга так и не была принесена. Наследникам было некогда посетить Сольгетто. Зато у меня нашлись силы и время послать туда войска.

К прибытию королевских войск в герцогство старший сын герцога Хантера Логер был смертельно ранен, и частью войск, которые содержал он, управлял его старший сын, двадцатилетний, но весьма воинственно настроенный юноша Роберт де Горзон. По выбору Вильгельма де Кунца, королевскими войсками в этом походе командовал генерал Томас де Морли. Генерал лично присутствовал на похоронах старшего отпрыска рода де Горзон, лорда Логера, и потребовал, чтобы младший сын герцога Энтони де Горзон и Роберт де Горзон отправились с ним в Сольгетто.

Я лично ничего не имела против двух этих идиотов. Но за развязывание военных действий на территории одного из герцогств, за то, что формально присяга так и не была принесена, я разрушила герцогство де Горзон.

Не принимая во внимание жалобы Энтони де Горзона, что старший брат пытался полностью лишить его наследства, и не слушая жалобы Роберта де Горзона на то, что Энтони убил его отца, я лишила их обоих дворянских титулов, поскольку они устроили это паскудство на территории королевства. Не прибегнув к суду, не попытавшись решить дело миром.

Казнить я красавчиков не могла, да и не хотела. Зато могла предложить им нечто другое. Энтони де Горзон отправился в Александрию в качестве королевского наместника. Для принятия этого решения понадобился почти месяц. Столько времени занял у барона Сюрко сбор информации. Информация в целом подтвердила слова лорда Энтони о том, что старший пытался лишить его наследства и даже предпринял попытку убийства, пусть и неудавшуюся.

– Лорд Энтони! После устроенной вами и старшим братом войны вы практически не оставили мне выбора. Почему вы, лорд, не отправились ко двору с жалобой на брата?

Задавая этот вопрос, я прекрасно знала ответ: просить правосудия у бабы молодому наследнику в голову не пришло. А я между тем продолжала:

– Я могу отдать вас под суд, лорд Энтони, но обещаю, что вам это не понравится. И, скорее всего, суд признает вас виновным в нарушении законов королевства и смерти вашего старшего брата, который и являлся главным наследником.

В общем-то, положение у лорда было аховое. Он понимал, что при определенном раскладе и на плаху может голову положить. Тем более, что о смерти де Богерта и его соратников он узнал только по приезду в столицу. Впрочем, лорд Энтони оказался достаточно хватким для того, чтобы начать со мной торговаться. По результатам этих переговоров герцог Энтони де Горзон отправлялся в Александрию в качестве королевского наместника.

Роберт де Горзон получил под свою руку графство, ранее входящее в земли герцогства. А само герцогство, точнее все остальные его земли, перешло под руку короны. Я не смогу развалить все сразу, нопостараюсь уменьшать влияние герцогов и их земли, а при первой возможности разделю на части и остальные владения.

Заканчивая урегулирование этого конфликта и подписывая все необходимые документы, я невольно напевала про себя привязавшиеся строчки: “Десять негритят отправились обедать. Один поперхнулся. И их осталось девять…”.

Наверное, это было похоже на черный юмор. Но даже если до совершеннолетия Александра я не расчищу ему дорогу к абсолютной монархии, то постараюсь облегчить путь, сколько смогу.

Глава 18

ПРОШЛО ПЯТЬ ЛЕТ

За эти годы сотрудничество с Шо-Син-Таем значительно укрепилось. Мы по-прежнему продавали туда большую часть несортового жемчуга, но теперь закупали значительно меньше красителей. Благодаря введенным ограничениям в Луароне за эти годы начала развиваться собственная химическая промышленность. Во всяком случае, в этом году Сан-Меризо уже просило о налоговых скидках на вывоз красителей -- от нас вести краску было выгоднее.

Луарон почти полностью выкупал шелк-сырец у Шо-Син-Тая, поставляя взамен тонкие шерстяные ткани. Мы ощутимо сократили покупку металлов, но существенно увеличили закуп пороха. Мы закупали там бумагу. А три года назад один из купцов привез первую книгу, напечатанную в типографии. В том же году в Луароне, на окраине Сольгетто, возникла своя первая типография.

Отношения между странами были довольно теплыми, и на празднование дня рождения дофина, кроме Шо-Син-Тайских послов, прибыл младший сын императора Лоу Байц-гун. Юный синтаец привез роскошные подарки для Алекса и семьи, а так же и довольно неприятное предложение для Элиссон.

Молодой человек был строен, невысок ростом и по-своему даже симпатичен: миловидное лицо, точеный нос и узкие раскосые глаза с густой щеточкой ресниц. Шелковый черный халат младшего принца вышит изумрудными драконами, пояс простой, белый, исписан иероглифами. Гладкие черные волосы лились по спине тяжелым потоком и только в самом низу были прихвачены сложной золотой заколкой. Юноша без конца кланялся и медленно, но вполне понятно разговаривал на языке Луарона. Похоже, готовили его к поездке не один день.

Празднование Дня рождения дофина запомнится жителям столицы на долгие годы. Даже тридцатилетие покойного Ангердо не вызвало такого восторга. Над Сольгетто большую часть ночи огненными всполохами фейерверков пылали инициалы Алехандро, королевская корона, бабочки, чудовищные драконы и распускающиеся цветы.

Часть этого великолепия была привезена в подарок сыном императора, часть оплатила я, а часть – корона. Кроме того, на площадях жарили туши овец и быков, открывали бочонки бесплатного пива, а усиленный в три раза городской патруль следил, чтобы не вспыхивали драки. Надо сказать, что обошлись малой кровью. Конечно, пьяных скандалов не удалось избежать полностью. Но количество погибших и севших в тюрьму после на порядок отличалось от этих же данных в День рождения покойного короля.

Я смотрела на то, как вырос мой сын, и с удивлением думала, что десять с лишним лет пролетели совсем незаметно. Мой мальчик был умен и достаточно прилежно учился. Разумеется, иногда он мог шкодничать или капризничать, но в его поступках не было злобы и надменности. Он не считал себя пупом земли, умел спорить, и если оппонент был достаточно убедителен, Алекс мог даже поменять точку зрения. Впрочем, добиться этого было не так и просто. Упорства в отстаивании своих взглядов ему хватало.

Больше всего на свете я не хотела, чтобы мой сын сунул голову в это ярмо – королевскую власть. Это совсем не то будущее, которое можно пожелать собственному ребенку. Но я понимала, что предотвратить его не смогу. И единственное, что можно сделать — учить сына и беречь его. Именно так я и поступала.

Одним из самых больших моих страхов оставалась покойная Ателанита. Точнее, разумеется, не она сама, а то, что она сделала с собственным ребенком. Основываясь на том, что она старше и умнее, она “задавила” собственного сына властью и авторитетом. Именно так на свет и появляются мелкие тираны, для которых собственное сиюминутное удовольствие важнее всего.

Когда мы с Алексом и Элиссон вечером любовались первыми разноцветными звездами салютов, расцветающими в темном небе, я смотрела не столько на цветные огни, сколько на сына. И слезы невольно наворачивались на глаза: через десять дней состоится очередной Королевский Совет, и Алекс первый раз будет присутствовать там. По сути, детство моего сына закончилось…

В этот раз Большой Королевский Совет будет посвящен тому самому весьма неприятному для меня брачному предложению синтайского императора. Касалось оно Элиссон, но я точно знала, что дочь свою туда не отдам. Предложение брака с младшим сыном императора само по себе было не так уж и плохо. Но моя маленькая Элли слишком мягкая натура, чтобы с удовольствием лезть в политику. К сожалению, ее брак – это событие государственной важности. Моя цель: сделать так, чтобы будущий муж не вызывал отвращения у дочери.

Лоу Байц-гун прибыл ко двору не только с роскошными подарками Алексу, но и с не менее дорогими подношениями для Элиссон. Взять их пришлось, дабы не оскорблять дарителя. Но сейчас спешно редактировался список ответных подарков – они должны быть не менее богаты. Сам по себе молодой человек был неглуп, хорошо образован: говорил, кроме синтайского, еще на трех языках, славился как прекрасный всадник и даже имел за плечами некий военный поход, принесший ему приставку “гун-джой” (победитель) к предыдущим титулам.

Однако культура синтайцев слишком сильно отличалась от привычной мне почти европейской, существующей в Луароне. В Шо-Син-Тае до сих пор существовало рабство, хоть и в несколько непривычной для нас форме. Каждый из владык и знатных людей страны в обязательном порядке содержал гарем. И, согласно их религии, мог иметь двух жен – Старшую и Младшую. Вот на роль Старшей жены младшего сына императора и пытались ангажировать сейчас принцессу Элиссон.

Поездка за невестой вовсе не помешала синтайскому принцу захватить с собой четырех наложниц. Да, у него хватило ума и такта не тащить девиц ко двору, но что это меняет? Кроме всего прочего, синтайцы весьма прилично для своего времени развили химию и науку ядов. Достаточно вспомнить то зелье, которое помогло мне избавиться от папского легата. Насколько я была наслышана о жизни императора, одна, а то и две наложницы из его гарема каждый год отдавали Богу душу. И далеко не всегда получалось найти виновных.

В то же время выкуп, который предлагали за руку Элиссон, был более чем достойный. Император предлагал не просто породниться, а заключить мощный торговый и военный союз Луарона с Шо-Син-Таем. Возможно, военная помощь и могла нам понадобиться в отдаленном будущем. Но Шо-Син-Таю она нужна была уже сейчас: их отношения с Эндерстаном всегда были на грани войны.

По тем сведениям, которыми я располагала, синтайцы были лучше вооружены и более организованны. Войска Эндерстана брали своей многочисленностью и странным равнодушием к смерти и рождению. Это было как-то связано с религией Эндерстана. Но в тонкости я лезть не собиралась: страна была достаточно далеко от нас и не слишком меня заботила.

Однако, в отличие от Шо-Син-Тая, который не имел выходов к морю, Эндерстан был наполовину морской державой. При этом корабелами они были не самыми лучшими. Звание лучших корабелов этого мира пока что делили между собой Луарон и Сан-Меризо.

Грубо говоря, император собирался позаимствовать у нас флот и обещал за это не только весьма существенный взнос золотом и драгоценными камнями, но и хороший кусок приграничных земель. А главное – тайну, которую синтайцы берегли как зеницу ока: тайну изготовления пороха. И вот за эту самую тайну многие члены Совета готовы были расплатиться жизнью и судьбой моей дочери.

Ситуация вызывала у меня сильное раздражение. Я даже в чем-то могла понять советников: за порох синтайцы драли так, что на глаза министра финансов наворачивались слезы. Если бы Элиссон обладала такими знаниями и характером, как я, возможно, я бы и согласилась пойти на этот брак. Но она не я. Она милая четырнадцатилетняя малышка: умненькая, достаточно образованная, но совершенно домашняя. Если кто-то из гарема Лоу Байц-гуна решит, что моя дочь мешает, то уберет Элиссон без всяких проблем. И никакая охрана не спасет мою малышку. Поэтому бой на Совете ожидался не шуточный.

***

Эти пять лет пролились благодатным дождем на земли Луарона. Я понимала, что это чистое везение, но за все годы ни разу не было ни засухи, ни слишком сильных морозов, ни других катаклизмов.

На второй год этой благодати я потребовала от Великих герцогов создать во всех крупных городах запасы продовольствия. Это было дорого и неудобно. Дорого, потому что пришлось строить и охранять огромные амбары, содержать сторожей и десяток кошек возле каждого из них. Неудобно потому, что строительство, как правило, происходило за чертой города, в месте, которое должно было обладать определенными характеристиками. Иногда такое место находили слишком уж далеко.

Из истории страны я точно знала, что раз в пятнадцать-двадцать лет бывает так называемый Голодный год. Поздние весенние заморозки и дожди губят урожай на корню. Или, напротив, солнце выжигает все, что можно. Результат один: люди голодают, смертность населения в такие годы просто чудовищная. Как правило, вместе с голодом приходят и эпидемии – всевозможные дизентерии, холеры и прочее.

Мне казалось совершенно очевидным, что в сытые годы нужно делать запасы самой простой еды. Да хоть бы тех же самых ржи и овса, чтобы в голодные годы иметь возможность поддержать население. Кроме меня почему-то никто не понимал столь очевидной вещи.

Более того, когда я подписала ордонанс, герцог Эдвард де Бошан, владетель Северных земель, не просто всеми силами тормозил процесс строительства, даже не допустив в свои земли проверяющих, но и начал распускать язык, говоря о том, что я лезу в кошельки владетелей и распоряжаюсь тем, что мне не принадлежит. Похоже, герцог просто позабыл, как двадцать с небольшим лет назад его отец писал слезное послание правящему тогда отцу Ангердо, умоляя оказать помощь и доставить на его земли хоть немного зерна, ибо: “... гнев Господень настолько сильно поразил земли мои, что из каждых пяти человек выжили едва двое…”

В общем-то, с такими или похожими письмами хоть раз в жизни обращалось к королевской милости каждое герцогство. Однако для меня это был очень удобный формальный повод. И хотя казнить поганца Бошана я не могла, остаток жизни он проведет в мужском монастыре. Правда, уничтожение этого герцогства далось мне гораздо сложнее: чувствуя, куда дует ветер, остальные сопротивлялись гораздо сильнее, чем первые два раза. Но все же настоять на своем и в этот раз я смогла.

Наследники герцога были высланы в Александрию, где им предложено было взять под свою руку то количество земли, которое они смогут охранять и защищать. И если для старшего наследника это был большой облом, то три младших сына герцога Эдварда де Бошана, после нескольких вразумляющий разговоров считали, что им повезло. Конечно, пришлось приложить усилия, убеждая их в удаче. Но я и герцог де Сюзор вполне справились с этим.

Глава 19

Отстоять в Совете дочь у меня получилось, хоть и с большим трудом. В империю младший принц императорского дома уезжал не с пустыми руками: он вез предложение о военной помощи в обмен на секрет пороха. Луарон обещал пять судов королевского флота на два года при условии дележа военной добычи пятьдесят на пятьдесят. И еще пять в обмен на товары. Золото нам не так и нужно, а вот шелк-сырец, медь и бумага пригодится всегда.

Я только вздохнула, милостиво кивая принцу при прощании. Кто бы знал, что химия понадобиться мне в жизни больше, чем физкультура! Корабли было жалко: это решение почти ополовинит мою эскадру. Но порох нам действительно очень нужен. Как я сожалела, что химию учила в школе без особого рвения. Сейчас я королевскими судами расплачивалась за собственное пренебрежение к науке. Ведь рецепт пороха знают даже многие школьники, а я помнила только, что там есть уголь и селитра. Но вот что такое эта самая селитра и откуда ее берут – понятия не имела. Впрочем, у меня были идеи по наращиванию мощности флота.

Советникам не слишком нравилось это решение. Большая часть из них вдруг озаботилась тем, что на эти два года доставка товаров из колонии прекратится. Да, не вся, не полностью, но сокращения будут весьма существенны. И если раньше они возмущались тем, что доход с колонии невелик, то теперь они переживали о его утрате. Иногда у меня создавалось впечатление, что им все равно, что делать и говорить, лишь бы вставлять мне палки в колеса.

Элиссон я не отдала бы в любом случае, но один из весомых доводов, который советникам пришлось принять во внимание, прозвучал со стороны церкви:

– Отправить слабую невинную девушку в гнездовье еретиков и погубить ее душу?! Жадность застит вам глаза, господа советники! Алчность лишает вас разума! Опомнитесь! Все дети ее высочества Элиссон, рожденные во грехе, будут воспитаны в богопротивной вере! – кардинал Николас Одли был достаточно убедителен.

Во время совета я смотрела на кардинала почти с умилением, понимая, как в свое время была права, изрядно вложившись своими личными средствами в его “избирательную кампанию”.

После печальной смерти кардиналов Ришона, а следом и Годрика, место главы Луаронской церкви неожиданно осталось пустым. Возня, поднятая святыми отцами вокруг двух этих “вкусных” мест, становилась почти неприличной. Если изначально, после смерти Ришона, его место считали по праву принадлежащим Годрику, то с кончиной второго оживились все, даже территориально самые далекие от столицы священнослужители.

Понимая, что рыбку лучше всего ловить в мутной воде, я затребовала у барона Сюрко характеристики на всех церковных владык. По бумагам отобрала троих из них и уже в личной беседе приняла решение: Николас Одли.

Ситуация в церкви на тот момент была беспрецедентная: официальный глава церкви, единственный архиепископ Луарона, король Ангердо, был мертв. И точно также мертвы были две следующие за ним фигуры: Ришон и Годрик. Требовался съезд кардиналов и тайное голосование.

Во-первых, всем хотелось заполучить их земли, эти лакомые и сытные дольки. А во-вторых, многие из церковников мечтали получить их места, столь близкие к трону, власти и золоту. Вот золото-то мне и помогло умерить аппетиты некоторых святых отцов.

Действовала я аккуратно, практически не появляясь на сцене сама, не посещая сборы и беседы съехавшихся в Сольгетто кардиналов, но встречаясь с ними частным образом. Некоторые из них, услышав мою волю, покорялись и отступали. Некоторые продали свой голос за очень хорошие деньги. Некоторые попытались добиться власти сами. Вот этих некоторых я запомнила очень хорошо: церковные смутьяны получили пристальное внимание как со стороны Тайной службы, так и со стороны нового кардинала Сольгетто и прилегающих земель святого отца Николаса Олди.

Он был относительно молод, чуть старше тридцати, здоров, неглуп и, что больше всего мне в нем нравилось, не ортодокс. С ним можно было договориться, он не старался хапать больше, чем ему положено по чину, и все эти годы служил надежной опорой трону. Разумеется, я не забывала о нуждах церкви и самого кардинала, но большим плюсом было еще то, что сам по себе, лично он не был жаден.

Именно поэтому наше сотрудничество было столь успешным. За эти годы кардинал Одли с моей помощью открыл несколько лечебниц при монастырях. В уже существующие Инвалидные дома были отправлены священники, способные позаботиться о душах паствы и утешить их в бедах. Под властью кардинала Одли церковь превратилась именно в то, о чем я мечтала: прекрасное орудие пропаганды и отличную поддержку трону.

Кстати сказать, на Совете речь кардинала Одли была вполне искренней. Мысль отдать члена королевской семьи в еретическую страну не нравилась ему категорически. Так что в целом Совет прошел достаточно успешно. Но я поняла одну важную вещь: мне требуется занять оставшиеся девять влиятельных фигур чем-то таким, что отнимет у них время и силы и при этом послужит укреплению трона. В общем-то, у меня были идеи на этот счет, но их я отложила до следующего совета.

***

Лоу Байц-гун уехал домой, увозя с собой роскошные дары императору и вежливый отказ, поясняющий, что различная вера мешает нам заключить столь выгодный брак. Однако я прекрасно понимала, что пока это только начало. Именно поэтому, собрав “микросовет” у себя в апартаментах, я решила обсудить: стоит ли нам ждать следующих брачных предложений от других стран или же начать действовать самим.

В кабинете присутствовали: герцог Роган де Сюзор, глава тайной службы граф Маркус де Тауффе и очень вовремя приехавший во дворец фельдмаршал королевской армии Вильгельм де Кунц.

Первой говорила я, очень четко дав понять мужчинам, что брак, даже стратегически выгодный для Луарона, не состоится, если кандидат в мужья не будет достойным человеком.

– Поймите меня правильно, господа. Я люблю свою дочь, и это тот случай, когда политика для меня отступает на второй план. Она не выйдет замуж за извращенца или алкоголика. Поэтому, граф де Тауффе, первое задание вам. Подберите все возможные кандидатуры из всех стран, связанных с нами границами на суше и на море. Я знаю, что у вас есть такие сведения. Я желаю знать всю информацию о них: возраст, привычки, взгляды на жизнь, амбициозность, сексуальные предпочтения, любовницы, бастарды. Я бы желала посмотреть на этих кандидатов вживую, но не слишком представляю, как это возможно.

Хороший совет подал Вильгельм де Кунц:

– Ваше королевское величество! В следующем году в Сольгетто будет праздник. По этому случаю вам придется дать бал. Вполне разумно будет пригласить на этот бал тех, кого вы пожелаете. Разумеется, до этого времени вы тщательно рассмотрите все возможные кандидатуры.

– Праздник? Какой праздник, генерал? – иногда я по старой привычке называла Вильгельма де Кунца генералом, и это всегда вызывало улыбку между нами. Вот и сейчас мы встретились глазами, и я, исправляясь, улыбнулась: – Маршал де Кунц.

– Рядом с вами, ваше величество, я готов быть даже просто капитаном.

Ответ де Кунца слегка смутил меня, тем более что все это он произнес вполне серьезно, без тени юмора. А потом с легкой иронией в голосе добавил:

– Вы регент Луарона, ваше величество. И в следующем году вам исполняется тридцать лет. Будет недопустимо пропустить такой праздник.

На мгновение я растерялась: отмечать собственный день рождения мне не приходило в голову. Но, пожалуй, Вильгельм прав: в данный момент я регент, и этот праздник будет вполне уместен. С одной стороны, мне страшно жалко на него денег, с другой – это прекрасный повод пригласить сюда всех возможных женихов и оценить их лично. Разумеется, граф де Тауффе соберет все необходимые сведения, но и посмотреть на кандидатов вживую очень важно. На этом мы и договорились. Меня только чуть удивило, что большую часть разговора молчал герцог де Сюзор.

***

Идея, чем занять Великих герцогов, у меня была. И идея эта казалась мне достаточно интересной. Тут ведь главное даже не то, как мужчины отнесутся к ней. Тут главное сманить на свою сторону двух-трех человек. Это внесет в их лагерь шатания и разногласия. Кроме того, есть такая восхитительная штука, как зависть. Как этот так: у соседа будет, а у меня нет?!

Именно поэтому следующее заседание Королевского Совета я начала с финансового отчета. Точнее, с нескольких финансовых отчетов. Во-первых, подбили точный баланс прошлогодних путешествий. Сколько ушло на зарплату и еду морякам, сколько стоила амортизация кораблей и последующие ремонты и так далее. Дальше цифры пошли поприятнее: сколько стоил груз дерева с кораблей, сколько получили за смолу, сколько за перья и прочие радости жизни. Баланс оказался положительным, хоть и не восхитительным.

Потом, когда министр финансов закончил бормотать бесконечные цифры, которые мало кто слушал, герцоги предпочли обратить внимание только на итог, слово взяла я. Результаты работы жемчужной Коллегии оказались более чем впечатляющими. На данный момент, за вычетом королевской доли, эти деньги давали чуть ли не десять процентов государственного дохода. Советники оживились: цифры и в самом деле были эффектные.

– Господа советники, в последнее время страна наша преодолела несколько кризисов. Мы утратили три великих герцогства, – со скорбью в голосе сказала я. – И вернуть их назад не представляется возможным. Преступники, господа советники, должны быть наказаны. Но я, находясь в заботе о вас и оставшихся в ваших владениях землях, хочу сделать нечто полезное для укрепления вашей власти.

Редко, когда какую-то из моих речей слушали столь внимательно. Как только в углу слегка кашлянул один из писарей, в его сторону обратилось столько гневных, горящих взглядов, что я поразилась, как бедняга не полыхнул на месте.

– Меня заботит, господа Советники, что его величество владыка Сан-Меризо, хоть и стар, но выгоду свою понимает прекрасно. По сведениям, на его верфях строятся еще три корабля, которые отправят в плавание не позднее следующего года. Разумеется, цель этих кораблей – Александрия. Так вот, я готова подписать ордонанс, дозволяющий каждому герцогскому дому строительство трех судов, с тем, чтобы суда эти не просто везли сюда товары из нашей колонии, но и вывозили туда людей смелых, предприимчивых и способных отстоять нашу землю. У многих из вас есть младшие сыновья, есть двоюродные братья из боковых линий, у которых, в свою очередь, тоже есть младшие сыновья. Те из них, которые пожелают переехать на новые земли, получат от короны титулы и небольшую помощь. Разумеется, при условии, что они смогут разумно распоряжаться своими землями и людьми.

Думаю, на ближайшие месяцы, а возможно, даже и годы, часть герцогских домов слегка выпадет из большой политики. Тем более, что герцог де Сюзор прямо там, на Совете, встал, поблагодарил меня за предоставленные возможности и сообщил всем присутствующим, что собирается заняться этим вопросом немедленно. Разумеется, все вокруг абсолютно точно знали, что герцог – мой ближайший советник и союзник. Но зависть к ближнему – такая забавная штука, которая начнет точить их подсознание очень быстро.

А вот разговор, который у меня состоялся с Роганом де Сюзором после этого совета, дался мне очень тяжело.

Глава 20

Беседовали с герцогом мы в моем рабочем кабинете. Я давно уже оборудовала себе, помимо стола, стеллажа и сейфа, достаточно удобный уголок с двумя мягкими креслами. Где можно было посидеть за чашечкой чая или бокалом вина, не боясь опрокинуть все это на документы. Удивило только то, что вместо привычного травяного взвара герцог де Сюзор спросил именно вина: он никогда не был любителем и даже в обед предпочитал воду.

Герцог медленно, маленькими глотками смаковал душистое красное вино из Сан-Меризо, все не начиная разговор. Я тоже молчала, с удивлением понимая, что даже не представляю тему предстоящей беседы.

– В следующем году, ваше королевское величество, мне исполняется шестьдесят.

– Позд… – я вовремя захлопнула рот, понимая, что вовсе не этого ждал от меня Роган де Сюзор.

По местным меркам, шестьдесят лет – старость. Я видела герцога почти ежедневно, и мне казалось, что он совсем не изменился с того момента, как я обратила на него внимание первый раз. Но ведь это совсем не так…

Герцог по-прежнему сидел, делая крошечные глотки и прикрыв веки то ли от усталости, то ли от удовольствия.

Седина… Обильная густая седина полностью съела живой цвет волос. Прикрытые веки не просто тронуты морщинками, они обвисли и стали дряблыми. В уголках бледных губ поселилась синева, да и сами губы изрядно запали: у герцога не хватает почти половины зубов. Года два назад он стал опираться на трость – роскошное резное изделие с золотой ручкой и россыпью ярких сапфиров. Сперва трость казалась просто неким элегантным и модным атрибутом. Но последнее время герцог ходит тяжело опираясь на нее. Он сильно похудел, и даже новые костюмы слегка висят на нем.

Он действительно очень постарел за последние годы, и я совершенно не представляла, что я сейчас должна ему сказать. Герцог не только мой самый верный и преданный союзник, но и человек, которого я успела узнать и полюбить за эти годы. Надежный, близкий, родной…

– В следующем году мне будет шестьдесят, – задумчиво повторил герцог. – Я хорошо пожил, моя королева. Но скоро я уйду к Искупителю, И мне хотелось бы навести порядок в земных делах.

– Ваше сиятельство, обещаю, что сделаю все так, как вы пожелаете.

Герцог опять долго молчал, полуприкрыв веки, и даже показался мне дремлющим. Я не шевелилась, боясь спугнуть его мысли. А между тем внутри меня тихонько нарастала паника: “Господи, Боже мой! Он действительно старик! Где были мои глаза… Может быть, еще не поздно?! Отдых устроить, лекарей пригласить…”.

На мысли о том, что нужно пригласить лекарей, я споткнулась. Местные лекари, увы, слишком далеки от настоящей медицины. Скорее уж стоит попросить каких-нибудь укрепляющих микстур у мадам Менуаш.

– От старости нет лекарства, ваше королевское величество, – герцог грустно усмехнулся, абсолютно точно поняв мое состояние. Затем, кряхтя, наклонился, поднял с пола свою толстенную кожаную папку с документами, которую ранее небрежно бросил возле кресла и, щелкнув металлической застежкой, выложил на стол передо мной лист бумаги с десятком имен.

– Что это, ваша светлость?

– Наследники… – герцог кривовато ухмыльнулся и продолжил: – Среди них нет ни одного достойного человека. Это боковая ветвь, которая появилась от младшего брата моего покойного деда. Младший – пьяницы, дебошира и развратника. Я почти не помню его: видел только дважды, когда сам еще был мальчишкой. Ни один из его потомков не стоит доброго слова. Последние годы я собирал все сведения, пытаясь выбрать того, кому смогу оставить земли.

Я смотрела, как герцог говорит, как жестко сжимаются его тонкие губы. Как медленно и неторопливо голос набирает былую уверенность и властность. В глаза мне герцог не смотрел, но желание свое высказал четко и определенно:

– Мои земли, ваше величество, одни из самых процветающих в королевстве. И на это процветание я потратил большую половину своей жизни, подбирая людей на управленческие посты. Отдать сейчас мои поля и фермы вот этим… – герцог постучал пальцем по лежащему передо мной листку бумаги и энергично потряс головой. – Ни за что!

– Ваше сиятельство, я сделаю все от меня зависящее, чтобы помочь вам. Но, увы, даже я не всесильна.

Герцог вздохнул, помолчал, обдумывая что-то, и, наконец, решительно произнес:

– Именно поэтому, ваше величество, я завел разговор заранее. Смотрите… – суховатым пальцем с крепким, чуть искривленным ногтем герцог подчеркнул два первых имени в столбике. – Вот эти двое – самые главные претенденты. Барон Ференц приходится мне ближайшим кровным родственником. Он внук моей троюродной сестры. Беспутный мот, игрок и пьяница. Дважды был женат, сейчас вдов. Три дочери воспитываются в монастыре, наследника нет. Земли в полном упадке, долгов у него больше, чем стоят все угодья. Следующий за ним: барон Валонски. Все то же самое, только дочерей две, и воспитываются они у родственников по линии его покойной жены. Следующие имена – те, кто наследует за этими баронами. Если бароны умрут раньше меня, их наследники не смогут претендовать на мои земли. Здесь еще три женщины, но они также не смогут наследовать герцогство.

Тема получалась… сложная получалась тема. Я боялась ошибиться и оскорбить герцога своими предположениями. Однако, дав мне время осмыслить информацию, де Сюзор прямо посмотрел мне в глаза и сказал:

– Повторяю, ваше величество: если они умрут раньше меня, то не останется даже наследников третьей линии. В таком случае вы, как мой сюзерен, будете иметь право решить судьбу земель.

Я молча кивнула, принимая его решение, и спросила:

– Герцог, остальные… Что делать с ними?

Герцог ответил сразу и четко:

– Я был бы благодарен, моя королева, если бы вы побеспокоились о женщинах и детях. Вот здесь, – он выделил еще три фамилии, – в этих семьях по трое-четверо детей. И они не просто не богаты, а практически нищие. Они не смогут дать детям ни нормальное образование, ни шанса на хорошую судьбу.

Мне было до слез жаль старика. Подойти к концу жизненного пути с осознанием, что тебе некому передать собранные за годы мудрость, знания, земли и даже просто деньги – это ужасно. Мне казалось, что это разбивает душу герцога, но он, заметив мои повлажневшие глаза, хмыкнул и напомнил:

– Ваше королевское величество! Десять лет назад я сказал вам, что мое истинное дитя – это Луарон. Я долго шел к принятию этой мысли, но сейчас, на закате, я еще яснее вижу, как герцоги рвут страну на части. И только королевская власть – то, что удерживает Луарон от развала. Я назначу вас душеприказчиком, и пусть эти земли отойдут под вашу руку.

– Нет-нет… – заметив, что я хочу возразить, он не позволил мне открыть рот. – Не спорьте, моя королева! Алехандро вырастет и, даст Господь, станет великим правителем. Но у него будет жена. Кто знает, как сложатся ваши отношения. Скоро я предстану пред Господом и отвечу за все свои грехи. Вам тоже следует помнить об этом, ваше величество, и не множить свою вину без надобности. Вам приличнее будет удалиться в свое герцогство, нежели во вдовий дом.

– Знаете, ваша светлость, – я взяла герцога за руку, прохладную руку с синеватыми ногтями, с кожей, щедро сбрызнутой старческими пятнами, и ощутила, как слаба стала эта крепкая прежде длань. – Если бы мы могли выбирать себе родителей, то я хотела бы, чтобы вы стали моим отцом.

Герцог де Сюзор печально покивал, постаравшись крепко сжать мои пальцы. И я в очередной раз почувствовала, как он ослабел и как старается не подавать виду, не поддаваться старости и слабости.

Именно таким я герцога и запомнила навсегда: цельным, несгибаемым, идущим в своих убеждениях и любви до конца и искренне преданным стране. Настоящим государственником, не рвущим для себя сладкий кусочек, но готовым на все для блага Луарона.

Покидая мой кабинет, герцог Роган де Сюзор сказал:

– Ваше королевское величество! Я слаб, как и любой человек, и потому откладывал эту беседу несколько лет. Я молил Господа, чтобы он дал мне силы и дальше стоять рядом с вами. Но,похоже, мои молитвы больше не имеют прежней убедительности, – мягко ухмыльнулся он. – Не отодвигайте решение этих проблем и простите, что я оставил вам слишком мало времени.

Я просидела в кабинете в полном одиночестве до сумерек, отложив все встречи и разговоры. Я давно уже сжилась с этим миром и вросла в него. И герцог Роган де Сюзор для меня был огромной частью этого мира и этой жизни. Понимание, что я теряю родного и близкого человека, рвало душу. Но его пример не позволял мне сложить лапки и плыть по течению. Когда сумерки стали так плотны, что из окна кабинета больше ничего не было видно, я позвонила в колокольчик и приказала вошедшей мадам Эхтор:

– Пригласите ко мне графа Маркуса де Тауффе. Немедленно.

***

Через десять дней после нашего разговора с герцогом Роганом де Сюзором барон Ференц захлебнулся собственной рвотой. Похороны были скромны: семья почти нищенствовала.

Еще через полтора месяца барон Валонски свернул шею, упав в канаву, когда возвращался с дружеской попойки.

Герцог Роган де Сюзор, носивший траурную повязку как дань памяти почившим родственникам, пригласил в свидетели для составления нового завещания кардинала Николаса Одли, кардинала Жозефа Сигрона и четырех Великих герцогов.

Герцог де Сюзор не брал со свидетелей обязательства хранить тайну, потому его завещание наделало много шума. Однако он был еще достаточно крепок, чтобы на ближайшем Совете заткнуть рот всем недовольным. Владетельным герцогам пришлось смириться с его решением. Тем более, что оно не противоречило законам государства.

После небольшого совещания с герцогом вдовы и дочери так печально погибших наследников были снабжены средствами для дальнейшей жизни и сохранили прижизненно баронские титулы без права передачи по наследству: дробить земли на крошечные участки тоже не имело смысла. Благодаря этим землям, данным в пожизненное пользование, женщины имеют возможность отложить достаточные суммы для своих детей. А вот титулы детишки пусть получают от своих отцов.

Это решение вызвало слезы благодарности у вдов и сирот. Никогда при жизни покойных баронов у них не было уверенности в завтрашнем дне. Похоже, семьи благословляли небеса за то, что остались без “кормильцев”.

***

Герцог Роган де Сюзор еще успел побывать на моем тридцатом дне рождения. В нарушение всех и всяческих правил этикета и в знак признания его заслуг, я издала ордонанс, разрешающий герцогу де Сюзору сидеть в присутствии короля и регента. Для многих членов Совета этот ордонанс стал огромным раздражителем. Герцогу завидовали, и если бы не его возраст, скорее всего, попытались бы подставить в моих глазах. Но воевать со стариком никто не захотел или не рискнул. И на балу, где присутствовали четверо кандидатов на руку моей дочери, герцог сидел в специальном кресле на нижней ступеньке трона.

Именно с ним, с моим соратником, мы и обсудили последний в его жизни государственный вопрос: кто именно достоин руки принцессы Элиссон.

Глава 21

Чтобы не вызывать подозрений, приглашения были разосланы всем пограничным с Луароном странам. Общее количество молодых мужчин, теоретически годящихся для брака, было достаточно велико. Элиссон уже исполнилось шестнадцать, и хотя первый ее бал состоялся в пятнадцать лет, теперь она присутствовала на всех крупных мероприятиях. У малышки была возможность посмотреть на кандидатов в мужья.

Большую часть народа даже не смущало, что двое из этих кандидатов – мужчины в возрасте хорошо за тридцать. Советники, разумеется, тоже были на балу, но на претендентов вообще не смотрели. Для них было важно, какие именно торговые и земельные договоренности будут достигнуты. Больше всего я опасалась как раз разговора с герцогом де Сюзором.

Он знал мое отношение к детям, но я опасалась, что он предпочтет для Луарона более выгодный в финансовом плане союз. Однако герцог, как всегда, повел себя достаточно мудро:

– Ваше королевское величество! Никто не будет заботиться о личном счастье принцессы. Да и возможно ли оно в политическом браке? Но если расписать советникам долгосрочные перспективы, вполне возможно, что кандидатуру жениха удастся утвердить без конфликтов.

Проблема состояла в том, что почти у каждого предполагаемого союза были как сторонники среди членов Совета, так и его противники. Весь Совет: и герцоги, и министры разбились на небольшие группировки, поддерживающие того или иного кандидата. Далеко не всегда эта поддержка зависела от личных качеств кандидата в мужья. Гораздо чаще: от тех подарков, которые этот самый кандидат преподнес советникам. Приданое принцессы оказалось весьма лакомым кусочком для многих титулованных холостяков.

Кроме того, почти автоматически при заключении династического брака прилагалась военная помощь. А это само по себе дорогого стоило. Даже у Луарона, большой территориально и достаточно сильной страны, нет-нет да и вспыхивали приграничные стычки с соседями. Не стоит также забывать, что Рамейский Папа интриговал изо всех сил, не оставляя надежды вернуть Луарон под свою руку. Думаю, младший сын Эспанского королевского дома, его светлость дон Диенгос послан именно Рамейскими прелатами. Эспания – страна мрачная, ортодоксально религиозная, где почти всем заправляет Святая Матерь Церковь. Туда моя дочь не поедет точно.

В общем-то, по итогу личного просмотра женихов и совещания с герцогом де Сюзором реальных кандидатов осталось только два.

Младший сын королевского дома Вонгертов, который носил титул Великого герцога и был шестым претендентом на трон. Между ним и троном стояли старший брат, у которого уже были дети, в том числе двое сыновей, и средний, имевший одного сына и беременную жену. Можно было рассчитывать на то, что этот юный герцог окажется достаточно разумен, чтобы не лезть в драку за трон.

Его земли находились на юге страны, и, по добытым графом де Тауффе сведениям, герцог редко покидал свои владения. Из минусов брака – возраст жениха. Ему исполнилось двадцать девять лет, и он уже был вдовцом, нажившим в первом браке троих дочерей. Рожала его жена пять раз. Четвертый младенец, сын умер через сутки после рождения, а пятый умер во чреве матери, забрав ее с собой. Так что для меня выбор и вовсе сводился к единственному возможному кандидату.

Гораздо более симпатичным мне казался другой кандидат. Двадцатидвухлетний наследник княжества Серкано. Из плюсов я видела следующие: парень воспитывался в строгости, не был распущен или излишне сластолюбив, любовниц менял очень редко и не позволял им лишнего. Оказался довольно равнодушен к роскоши, активно участвовал в государственных делах, не конфликтуя при этом с отцом, но умея найти разумный компромисс. А это уже само по себе ценно. Плюсом также было и местоположение самого княжества.

Серкано – довольно большая область на границе между Луароном и Сан-Меризо. Это то самое нейтральное княжество, куда Ангердо в свое время ездил за невестой. Точнее, за мной. Из минусов княжеской семьи было то, что у наследника престола было две старших сестры, которые хоть и были уже замужними дамами, а одна из них даже бабушкой, принимали активное участие в жизни двора. Совали нос в политику с помощью мужей, не брезговали выпросить у старого князя какую-нибудь дополнительную плюшку и подчеркнуто “обожали” младшего брата, четко помня о том, что в дальнейшем все блага будет распределять именно он.

Для Луарона, для страны предпочтительнее казался союз с домом Вонгертов из Брегерна. У нас были хорошие торговые связи с Брегерном, но мне не нравился сам Аугусто Вонгерт, имевший кроме дочерей еще и репутацию Дон Жуана. Да и по возрасту он подходил гораздо меньше. Это моих советников нисколько не смущала такая разница. А я понимала, что жизнь Элиссон с этим уже начавшим расплываться мужчиной вряд ли будет счастливой.

***

Разговор с Элиссон состоялся и не был единственным. Дочь доверяла мне. У нас были очень теплые отношения, но ее, разумеется, пугал предстоящий брак.

– Мама, я не очень хорошо помню отца… Но все же мне не хотелось бы жить так. К сожалению, я слишком хорошо помню визиты бабушки в детскую. Что, если я не сумею себя поставить так, как ты?

– Девочка моя, тебе вовсе не нужно быть мной. Я много раз говорила тебе, что все люди волей Господа появляются на свет разными. С разными желаниями и интересами. Возможно, ты захочешь заняться благотворительностью или производством чего-либо. Или просто станешь счастливой матерью. Конечно, атмосфера в твоем доме во многом зависит от того, как поведет себя твой муж. Но даже если ваша связь не сложится и вы не найдете взаимопонимания, ты не перестанешь быть личностью. В таких семейных парах, где брак неудачен, возможны очень разные варианты. Иногда даже совершенно чужие люди приходят к партнерству и взаимопониманию. В любом случае, радость моя, у тебя есть я и защита дома Солиго. Если уж брак получится совсем ужасным… помни, я всегда постараюсь тебе помочь. Но тебе и самой придется прикладывать усилия.

– А Эмили говорит, что никогда не выйдет замуж, – дочь смотрела на меня с затаенной надеждой. Брак пугал ее, и она подсознательно искала любой повод отложить решение.

Я про себя улыбнулась. Эмили, дочь покойного де Богерта, давным-давно была лучшей подругой Элиссон. Я годами присматривалась к девочке, анализируя все ее поступки. К сожалению, малышка слишком много помнила о достаточно несчастной жизни своей матери под властью свекрови. К отцу она была вполне равнодушна, и смерть герцога не стала для нее трагедией.

Отогревшись возле Элиссон, почувствовав себя в безопасности, тихая и скромная малышка понемногу превращалась в дерзкую бунтарку. Ничего плохого в этом я не видела. Она четко понимала границы дозволенного, но иногда высказывания ее о семейной жизни попахивали легкой крамолой. При этом малышка Эмили, чувствуя защиту, с возрастом становилась и женственна, и кокетлива.

Думаю, все эти возгласы на тему: “Никогда не выйду замуж!” – всего лишь девичье жеманство, способ обратить на себя внимание. При этом девочка достаточно умна, контактна и не страдает снобизмом. Думаю, хорошим решением будет отправить ее в свите Элиссон туда, куда уедет моя дочь.

Но Эмили не самая серьезная защита, а всего лишь группа поддержки. Старшей фрейлиной принцессы будет Софи Вербент.

Моя Софи… Нас связывали годы дружбы и поддержки, годы верности и душевного тепла, которое она щедро дарила мне. Она так и не вышла замуж, предпочитая оставаться рядом. Хотя не один раз получала весьма достойные предложения. За время, проведенное рядом со мной, она многому научилась и давно уже не терялась в дворцовых интригах. Ей даже не нужно будет кидаться грудью на амбразуру, защищая свою принцессу. Софи достаточно будет трезво оценить неприятную ситуацию, если такая возникнет, и отправить письмо мне. А уж я позабочусь решить все так, чтобы Элиссон не пострадала.

Пока же мы вместе с принцессой вполне серьезно обсуждали, кто из возможных кандидатов составит ей партию. Возможно, с моей стороны игра была и не совсем честной: Элиссон еще слишком наивна, чтобы осознанно выбрать мужа самой. Я аккуратно давала ей маленькие подсказки, но не давила и не уговаривала. Пусть учится сама отличать фальшивку от драгоценностей.

Мы медленно и подробно в течение нескольких вечеров обсуждали каждого из возможных кандидатов. Я не вздыхала и не морщила лицо, когда она делала ошибочные выводы, но давала небольшой намек на оплошность. От разговоров с советниками эти беседы отличались тем, что прежде всего рассматривались личные качества мужчин, а не титулы и земли. И вот тут я не скрывала от дочери ни одной детали. Напротив, я позволила ей заглянуть в каждую из папок, предоставленных мне графом де Тауффе.

Я была горда, когда через неделю спокойных и неторопливых разговоров Элиссон робко сказала:

– Мама, мне кажется, что кронпринц княжества Серкано подойдет мне лучше всего. Его права на трон неоспоримы. А имея в союзниках Луарон…

Это было именно то, что я мечтала услышать от мой малышки! Пусть и медленный, но детально проведенный анализ и четкий вывод. Эллисон, смущенно потупившись, добавила:

– И еще он симпатичный…

Почему-то от этих простых слов дочери на глаза набежали слезы…

“Проклятая корона! Почему девочка не может просто безоглядно влюбиться и жить, не сверяясь с нуждами королевства и титулом избранника?! Ей-то за что это все?!”.

Впрочем, ни у нее, ни у меня не было выбора. Единственное, что я могла сделать – отстоять этот брак на Королевском Совете. Именно этим я и занялась. Пришлось намекнуть, что дети Элиссон, а следовательно, родные племянники Алехандро, унаследуют трон Серкано.

– Лучше иметь рядом с Луароном родную кровь, чем слать свои войска и корабли на защиту Брегерна. Не слишком обращая внимания на слова Папы Рамейского о мире, Вонгерты вновь собираются вторгнуться в пределы Эспании. Пусть воюют, ослабляя друг друга. У нас же есть возможность организовать буферное государство между Луароном и Сан-Меризо. Да, сейчас у нас мир, господа советники, и торговля процветает. Но кто знает, что будет дальше?

Предварительная “Договоренность о намерениях” была подписана. Я поставила жесткое условие: брак возможен не ранее восемнадцати лет принцессы. Кронпринц Кристиан Фридрих Конберг увез в Серкано черновик брачного контракта и несколько приятных торговых предложений.

В том числе и предложение выделить княжеству два грузовых судна для организации собственного поселения на землях Александрии. Земель обещано столько, сколько они смогут взять под охрану. При условии, что туда, в качестве правящей герцогини, переедет одна из сестер кронпринца вместе со старшей ветвью семьи. Земли же герцогства должны стать личной собственностью принцессы Элиссон.

В качестве подарков отправлены жемчуга для всей семьи, всевозможные изделия из перьев, редкой красоты комплект мебели для королевского кабинета и прочие приятности. Отдельным письмом сообщалось, что все это привезено с земель Александрии. У князя будет два года на принятие решения.

Глава 22

Герцог Роган де Сюзор не дожил до свадьбы моей дочери. Примерно через пару месяцев после бала и отъезда кронпринца герцог впервые не явился на Большой Королевский Совет. Курьер передал мне записку, где он сообщал, что простыл, неважно себя чувствует, и просил простить его отсутствие на Совете.

У него и раньше бывали дни недомогания. Но пропустить Королевский Совет?! Я заподозрила неладное и, отменив мероприятие, приказала подать карету.

Должность королевы далеко не самая приятная и накладывает множество ограничений. Жизнь на вершине довольно четко регламентирована и обставлена бесконечными табличками с надписями: “Нельзя!”, “Не положено!”, “Нарушение традиций!”... В том числе королева лишена возможности зайти к кому-нибудь в гости на чашечку чая. За все эти годы из дворца с визитами я выезжала считанное количество раз и никогда не была в гостях в доме герцога де Сюзора.

Не знаю, что я ожидала увидеть, но почему-то мне казалось, что частная жизнь герцога должна быть необыкновенной. Однако роскошный особняк, к которому мы подъехали, ничем особым не отличался от подобных домов других вельмож. Мой внезапный приезд произвел серьезную суматоху среди слуг, но обращать на это внимание я не стала. Как и не стала ждать, чтобы хозяину дома доложили о моем прибытии. Тем более, что это было бы бесполезно.

В жарко натопленной комнате на огромной кровати под атласным балдахином терялся сухонький старичок. Его красные припухшие веки наполовину закрывали мутные глаза. Кожа казалась полупрозрачной, а руки, выложенные поверх пышного одеяла, выглядели как птичьи лапки.

Пожилая горничная аккуратно промокала испарину на его лице белоснежной салфеткой. Рядом с окном в комнате стоял обильно накрытый стол, за которым с аппетитом перекусывали двое мужчин–лекарей. Когда дверь распахнулась и я вошла, один из них, тот, что был помоложе, подавился от неожиданности и сильно раскашлялся.

Герцог был в сознании и даже неловко попытался привстать на кровати. Я замахала рукой, не позволяя ему этого. Говорить я не могла: от резкого лекарственного запаха в комнате перехватывало дыхание.

Мадам Менуаш, которая сопровождала меня, осмотрела больного: потрогала лоб, подержала за запястье, считая пульс, и приложив ухо к груди, несколько минут вслушивалась в хрипловатое дыхание старика. Затем, пряча взгляд, слегка пожала плечами и тихонько сказала:

– Все в воле Божьей, ваше величество.

Горло у меня было перехвачено таким обручем, что несколько мгновений я не могла говорить, но и разрыдаться при людях также не могла себе позволить. Подождав несколько мгновений, когда пройдет спазм, я попросила мадам Менуаш осмотреть лекарства, которыми пичкали герцога. Я прекрасно помнила смерть своей свекрови и знала, что не позволю издеваться над дорогим мне человеком.

Мадам Менуаш подошла к окну и некоторое время о чем-то тихо разговаривала с докторами, расспрашивая их, разглядывая стоящие на отдельном столике флаконы, нюхая микстуры и даже попробовав на вкус пару из них. Я прекрасно знала, что мадам Менуаш вовсе не была великим лекарем, но из тех, кого я встречала в этом мире, она была лучшая. Умная, чистоплотная женщина, которая продолжала учиться всю свою жизнь.

Даже получив статус фрейлины королевы, она по-прежнему находила время для того, чтобы узнать новые свойства какой-нибудь микстуры, пользовалась королевской библиотекой, с интересом изучая старинные трактаты о медицине, и даже достаточно четко представляла себе, где именно и какие органы находятся в теле человека. С моего разрешения мадам несколько раз присутствовала на вскрытии трупов. Именно за это ее недолюбливали при дворе, но именно к ней бежали придворные, если предстояли сложные роды, заболел ребенок или требовалась консультация. Достаточно сказать, что ее лекарскому искусству я доверяла значительно больше, чем всем остальным медикам государства. Ее отведенный в сторону взгляд сказал мне о многом: мадам Менуаш считала, что надежды нет.

По моему требованию комнату покинули все. Неловко подобрав платье, я села рядом с герцогом и взяла в руки его сухую холодную лапку. Он был в сознании, но очень слаб. Периодически кашель сотрясал ее худое тело, а когда приступ, пусть и не сразу, проходил, дыхание оставалось сиплым и свистящим.

Самым странным оказалось то, что нам почти не о чем было говорить. Все государственные решения были не единожды обсуждены раньше. Я четко знала его мнение по тому или иному поводу. И сейчас, когда он дышал с таким трудом, отрывать последние минуты его жизни на разговоры об интригах и политике мне казалось неверным. Мы просто находились рядом друг с другом. Я машинально массировала костлявые пальцы, стараясь вернуть в них хоть капельку тепла.

Герцог нарушил молчание первым:

– Вы одна из самых больших удач в моей жизни, ваше величество. Вы лучшее, что могло случиться с Луароном, – герцог говорил очень тихо, хриплым шепотом, опасаясь вызвать приступ кашля.

Его пальцы неожиданно сильно впились мне в руку, и он добавил:

– Вы справитесь, моя королева. Господь наделил вас светлым умом. Расскажите, как прошел сегодня Совет.

И я рассказала. Врала я без зазрения совести. От моего голоса герцог несколько раз задремывал, а потом вновь просыпался, сотрясаемый кашлем.

Я сидела с ним до тех пор, пока он не уснул крепко. Уезжая, оставила в доме мадам Менуаш и приказала слушаться ее во всем. Мне было наплевать сейчас на правила этикета и запреты, потому вечером я вернулась в дом герцога. Он еще был в сознании, но уже не разговаривал, просто приоткрывал веки и иногда тихонько стонал.

Понимая, что он уходит навсегда, я приказала поставить кресло рядом с кроватью и вновь взяла его руку в свои. После полуночи герцог окончательно впал в забытье и через два часа покинул меня навсегда.

Я вернулась во дворец странно опустошенная. Где-то там суетились слуги, организуя похороны, убирая в траур завещанный мне дом. Где-то там обмывали тело покойного и священники читали молитвы, прося Господа дать ему покой. А у меня и в голове, и в душе стояла странная звенящая пустота, не пропускавшая ни слез, ни мыслей, ни чувств…

Спать я не могла. Запретила входить к себе всем, даже детям. Бессмысленно бродила по пустой комнате или садилась в кресло и также бессмысленно таращилась в окно. Этот день выпадал из памяти целыми кусками.

В какой-то момент я задалась вопросом: утро сейчас или вечер. За окном стояли сумерки, и я никак не могла решить, день уже прошел или только начинается. Вяло скользнула мысль о том, что верующим живется легче и проще: им есть к кому обращаться в крайнем случае. и есть кого молить о милосердии.

Я так и не могла решить: утро за окном или вечер. Почему-то этот вопрос тревожил меня все больше…

Дверь в мою комнату распахнулась, вызвав одновременно и острый взрыв гнева, и сильное раздражение. Я не хотела никого видеть.

– Кто там?! – в комнате стояли плотные сумерки, свечи никто не зажигал, и я не могла определить, кто возник в дверях. Слабо виден был только мужской силуэт.

– Ваше величество, я хотел бы разделить с вами горечь утраты, – я узнала человека, нарушившего приказ.

– Подите прочь, де Кунц. Я никого не хочу видеть.

Дверь захлопнулась, и я попыталась вернуться в то состояние без мыслей и эмоций, из которого меня так резко и безжалостно вырвали. Что-то мешало, что-то совсем непонятное: то ли легкий шорох ткани, то ли еле уловимое движение воздуха. Внезапно я поняла, что генерал ослушался приказа и, захлопнув дверь, остался внутри.

– Вы еще здесь?

– Да, ваше величество.

Я помолчала, скорее от растерянности, от непонимания: как он посмел?! Потом раздраженно спросила:

– Вы слышали мой приказ, де Кунц? Убирайтесь и закройте дверь с той стороны.

– Вам нужно поесть, ваше величество. И отдохнуть.

Вспышка гнева, которая просто пронзила меня, вылилась в очень странное решение. Пошарив по столу, я схватила первое, что попалось под руку – пустой кубок, в котором давно кончилась вода, и швырнула его в наглеца. Не попала… Продолжая бессильно шарить по столу, я хватала какие-то предметы и кидала в ту сторону, яростно приговаривая:

– Я… вас… – ба-бамс! – в де Кунца полетел серебряный поднос, на котором мне подавали взвар. Недолетев и шлепнувшись на пол, он и произвел чудовищный грохот. – Я вас казнить прикажу!

Невзирая на шум и звон разбитой вазы, в комнату никто так и не рискнул войти. Меня трясло от злости и раздражения! И вдруг я попала в плотное, даже тесное кольцо рук и оказалась прижата к царапающему лицо золотым шитьем мундиру. Де Кунц заговорил тихо, даже как-то монотонно:

– Ваше королевское величество, умоляю вас… Можете меня казнить, только прикажите принести хотя бы воды. Вы сидите здесь больше суток, и ваше отсутствие пугает детей. Дофин очень мужественный мальчик, но сейчас он прячется в своей комнате.

Я несколько раз дернулась, пытаясь вырваться и странным образом понимая, что не очень-то я и стараюсь. Живое человеческое присутствие разрушило странное состояние прострации, в котором я, оказывается, находилась так долго. Между тем фельдмаршал продолжал говорить:

– Послезавтра состоятся похороны герцога де Сюзора. Кардинал Одли хотел уточнить некоторые детали. Ваша дочь испугана и отказывается от ужина. Мадам Вербент пришлось обратится к мадам Менуаж за декоктом: принцесса плачет и не может успокоиться.

Чем больше он говорил, тем больше я приходила в себя, с ужасом понимая, что я даже не представляю, сколько времени прошло со дня смерти герцога. На сколько я выпала из реальности? Он вроде бы сказал: сутки? Сутки – это сколько? Я все еще очень плохо соображала...

Фельдмаршал замолчал, продолжая все также крепко держать меня.

– Сколько… когда умер герцог? Я имею в виду, сколько дней прошло…

– Вы сидите взаперти, ваше величество, уже больше суток. Вы представляете, о чем сейчас сплетничают придворные? Боюсь, что даже послы уже отправили в свои страны сообщения о том, что вы смертельно больны или сошли с ума.

Это было очень странно, но я уловила в его словах улыбку. Он что, подшучивает надо мной?! Мысль была колкой и даже шокирующей. Похоже, сам герцог в это не верил, а просто передавал мне сплетни. Сейчас, когда я начала возвращаться в реальность, эта деталь показалась мне важной: сам он не думал, что я -- сумасшедшая.

– Отпустите меня, генерал… Пожалуйста…

После моих слов прошло еще несколько мгновений. Он как будто размышлял, стоит ли выполнить мою просьбу. Потом скрипнул паркет, кольцо рук разжалось, и генерал сделал шаг назад. Освобождение не принесло мне особого удовольствия. Напротив, я почувствовала себя окончательно брошенной и никому не нужной.

Какой-то странный инстинкт заставил меня протянуть в темноте руку и вслепую сделать два небольших шага туда, где во мраке слышалось его дыхание. Пальцы коснулись золотого шитья мундира и жесткой ткани формы. Я сделала еще шаг и, уткнувшись в это жестко-шершавое, царапающее лицо шитье, почувствовала, как снова оказалась в плотном кольце его рук. Это принесло какое-то странное облегчение, и я, прижавшись щекой к мундиру, смогла, наконец, заплакать…

Глава 23

После двух дней заупокойных служб в храме, после отпевания Рогана де Сюзора, после того, как тело последнего из рода де Сюзоров было закрыто в фамильной гробнице, во дворце был объявлен глубокий траур.

Новый мой ордонанс, изданный в память о де Сюзоре, регламентировал все траурные дни, как и посты, молитвы и посещение храма. Двору было объявлено, что королева скорбит и молится. Тревожить ее в ближайшие две недели запрещено. В общем-то, никто особо не удивился: мою привязанность к покойному герцогу знали все, а в силу его возраста даже самые злоязыкие не могли найти в этой привязанности чего-либо постыдного.

Принцесса Элиссон вместе со своей ближайшей подругой Эмили, баронессой Хартли, отправилась навестить мать баронессы. Бывшая жена де Богерта тихо и мирно жила в провинции, наслаждаясь свободой и первым собственным домом, где никто не навязывал ей свою волю.

Женщина оказалась достаточно разумна, чтобы не выходить замуж второй раз, хотя я точно знала, что предложения были. Раз в три-четыре месяца я получала достаточно полный отчет о ее жизни от графа де Тауффе. Бывшая семья де Богерта оказалась гораздо благоразумнее, чем их взбунтовавшийся покойный отец.

Мальчики после нескольких недель притирки хорошо вписались в коллектив военной школы дофина. На их новых, пожалованных короной землях сидели толковые управляющие, которые в отсутствии молодых господ просто копили деньги им на будущее. Братья Эмили уже были достаточно взрослыми, чтобы понять, насколько милостива я была к семье бунтовщика. Поэтому учителя школы, ежемесячно присылавшие мне доклады об их жизни и поведении, утверждали, что даже в частных беседах мальчики упоминают королевскую семью с чувством глубокого почтения.

Так что против поездки Элиссон по стране я не возражала. Пусть ее подруга увидится с матерью, пусть девочки пообщаются с мелкопоместным дворянством по пути в баронство. Пусть увидят капельку реальной жизни. Разумеется, к ним была приставлена серьезная охрана, и старшей в поездке была назначена Софи. Однако из опасения, свойственного всем матерям, я попросила Жанну Менуаш поехать вместе с ними: случись что, у них будет с собой нормальный лекарь.

Алехандро с десяти лет каждые две недели проводил в своей собственной школе на общих основаниях. Ел из одного котла с учащимися, посещал занятия и даже получал оценки и баллы. Единственным исключением и привилегией была собственная его комнатка, впрочем, крошечная и обставленная такой же койкой, как и у других учеников. Никого не удивило, что дофин не стал изменять привычный образ жизни и через несколько дней после похорон отбыл в школу.

Разлука с сыном всегда царапала мне нервы, но я понимала, что нельзя держать его возле своей юбки. Кроме того, раньше, когда сын уезжал, во дворце со мной всегда оставалась Элиссон. Они с братом неплохо ладили и были привязаны друг к другу, так что вдвоем с ней мне было легче переносить разлуку. В этот раз принцесса уехала, а дофин выразил желание остаться в школе подольше. Я не препятствовала.

Сразу после отъезда детей при дворе было объявлено, что королева в горе и трауре решила уединиться в монастыре и помолиться в одиночестве. Место пребывания королевы хранили в тайне, дабы придворные не докучали своими глупостями. Следует уважать чужую скорбь.

Единственный человек, который знал, как со мной связаться, был Гастон. Он и остался при апартаментах держать оборону. Уезжала я в “монастырь” еще затемно, практически ночью. В карету со мной села только Тусси. Это никого не удивило. Все знали, что я привязана к собственной горничной и высоко ценю ее услуги. Две фрейлины и секретарь поделили другую карету: в монастырь неприлично приезжать целым табором.

***

В Малый Шаниз мы прибыли еще до полудня. Я много лет не была здесь. И сейчас с каким-то даже ностальгическим умилением смотрела на ухоженный парк, чисто выметенные дорожки, полностью отремонтированные старые голубятни. Мои старые покои уже были вымыты и проветрены. По словам Вильгельма, их заперли и опечатали сразу же, как я покинула старый охотничий домик, и в мое отсутствие там никто не жил.

Фельдмаршал встретил меня прямо у кареты и держал себя абсолютно официально. Два офицера эскорта придавали даже некоторую парадность этой встрече.

Насидевшись в карете, я не захотела скучать в комнатах и сразу пошла обходить здание, чтобы понять, что здесь работает. Заглянула в бывший ткацкий цех, где теперь располагалась вся военная канцелярия. Оценила аскетичную и строгую меблировку, подчеркнуто сдержанный стиль общения между людьми и четкий порядок везде. Фельдмаршал и его офицеры сопровождали меня. Де Кунц комментировал:

– Сюда поступают все письма с голубиной почты, ваше королевское величество. Вот здесь секретари разбирают документы по степени важности и распределяют, кому именно их подать. Иногда мне, иногда генерал-интенданту, а иногда сразу казначею, – мы перешли в соседнюю комнату, которая выглядела точно так же, и де Кунц пояснил: – Отсюда идут распоряжения штаба, которые переписываются на тонкой бумаге и отправляются по назначению.

– А где живут голубятники?

– Для них, ваше величество, сделана пристройка возле казарм.

Все содержалось в таком порядке и было так четко налажено, что я почувствовала некую неуверенность: стоило ли мне врываться в этот налаженный и регламентированный правилами мирок? Однако фельдмаршал предложил показать мне восстановленные беседки, и мы спустились в парк.

С собой я взяла только двух фрейлин, которых лично проинструктировала перед отъездом Графиня Эбигейл Холланд. Эта дама, ухитряясь оставаться незаметной, по-прежнему руководила моим личным окружением и держала фрейлин в большой строгости. Именно ее мудрые решения позволяли мне избегать конфликтов с окружающими, и именно она настояла на сопровождении:

– Вы, ваше королевское величество, вольны поступать, как вам угодно. Но если вы желаете прислушаться к моему мнению…

– Желаю. Вы ни разу не давали мне дурных советов, миледи Эбигейл.

– Вы можете оставить во дворце личного секретаря, большую часть фрейлин и даже большую часть горничных. Но ваш отъезд совсем без сопровождения однозначно вызовет скандал. Простите мне эту дерзость, ваше величество, но сплетники изваляют ваше имя в грязи.

Даже долгие годы траура по мужу и безупречного поведения не сделали меня недосягаемой для сплетен. К сожалению, я понимала, что миледи Холланд права. Пришлось смириться. Моя верная Софи и мадам Менуаш отправились сопровождать девочек в поездке. Потому мне пришлось положиться на выбор моей статс-дамы:

– Миледи Ферроз и миледи Нергон появились в вашей свите недавно. Они заменили фрейлин, вышедших замуж. В отличие от молодых безмозглых болтушек, которые только и мечтают присмотреть при дворе подходящего кавалера, обе эти дамы – вдовы, и у них есть прекрасные, с моей точки зрения, качества: они не болтливы и в силу сложных финансовых обстоятельств будут зубами держаться за свои места. Одну из них я лично знаю еще с детства, а на вторую граф де Тауффе собрал все необходимые данные, подтверждающие не только ее ум и благонравие, но и способность хранить чужие тайны.

Я почувствовала себя несколько нервно при этом разговоре, потому что хоть миледи Эбигейл и не сказала напрямую, что прекрасно понимает, куда я еду, но дала понять, что это не является тайной. Спорить с ней я не стала, миледи была права. Но тот минимум, который она порекомендовала: две фрейлины и личный секретарь, пришлось взять в нагрузку.

Думаю, о завязавшихся у нас отношениях с Вильгельмом де Кунцем скоро догадаются и офицеры штаба. Похоже, что мои наивные надежды сохранить все в тайне пошли прахом еще до того, как эти самые отношения успели развиться во что-то.

Выезжая из дворца, я четко понимала, в какой скандал это рано или поздно выльется. Меня не слишком нервировали длинные языки придворных: я знаю, как с ними справиться. Гораздо больше волнения я испытывала при мыслях о том, как на эту новость отреагируют дети. Мир в семье для меня очень важен, как и близость с сыном и дочерью. Но и отказываться даже от этих жалких кусочков личной жизни я не собиралась.

***

Так что прогулка в парке, осмотр башен и отремонтированных беседок проходили согласно почти всем требованиям этикета. Впереди шли мы с фельдмаршалом и, отстав на несколько шагов от нас, медленно тянулись по дорожке две моих фрейлины, секретарь и несколько офицеров. Безусловно, для моего королевского величества свита была неприлично маленькой. Но не стоило забывать, что в Малый Шаниз я приехала инкогнито. Все же это не официальный променад.

Беседа, которую вели мы с Вильгельмом, удивила бы любого почитателя романтических историй. Фельдмаршал рассказывал мне, как обнаружил в Малом Шанизе интересную и сложную систему прослушки.

– … вот в этом эркере проложены слуховые трубы, устроенные очень интересным образом. Я не знаю, что именно сделали старые мастера, но, находясь на первом этаже, можно подслушать разговоры, которые ведутся на втором. Конечно, это не во всех комнатах, да и заглушки тщательнейшим образом спрятаны. Но, думаю, прежние жильцы Малого Шаниза использовали эти устройства.

– Надо же, как интересно, Вильгельм. Когда я приезжала в первый раз в Малый Шаниз, моя тогдашняя статс-дама миледи Лекорн очень сильно настаивала на том, чтобы я поселилась на втором этаже. Тогда я думала, что она делала это исключительно из желания напакостить. Сейчас ее старания выглядят по-другому. Надеюсь, вы мне потом покажете эти устройства.

– Обязательно, ваше величество, тем более что одно из них расположено прямо в моем кабинете.

– О, получается, вы сможете подслушивать меня? – улыбнулась я.

– Нет, ваше величество, не смогу. Это из вашей опочивальни можно слышать то, что делается в моем кабинете. В обратную сторону звук почти не идет, слышится только легкий непонятный гул.

После прогулки я обедала в обществе фрейлин и легла отдыхать. Уснуть не получилось. Мысли возвращали меня к прошлому, к тому самому конфликту с мадам Лекорн, к попыткам королевы Ателаниты стереть меня с лица земли. К тому длинному и совсем не легкому пути, который я прошла, и к тем жертвам, которые пришлось принести.

Сейчас мне тридцать два года. Я – высшая власть на огромном куске территории. У меня есть дочь и сын: умные, образованные, замечательные! У меня есть право казнить и миловать. Но у меня нет даже крошечного клочка чего-либо для себя лично. Ни одна из привилегий власти не доставляет мне настоящей радости. Ни огромные средства, которые я могу потратить на что угодно, ни роскошная одежда и драгоценности, ни сама эта чертова корона, за которую приходится так дорого платить. Все, что меня держит – дети. Это много, конечно, но…

Я испытывала к Вильгельму сложные чувства. Нельзя сказать, что я совсем не замечала его раньше. Замечала… Однако всегда держала себя не просто в рамочках, а именно как королева и повелительница. Так, чтобы ни у кого никогда даже дурной мысли не возникло на этот счет.

Разумеется, придворное болото периодически предписывало мне некие тайные романы. Но поскольку я просто боялась навредить своим поведениям детям, я ни разу, ни на миг никому из окружающих мужчин не дала ни малейшего шанса.

А ведь за эти годы каких только попыток не было! Начиная с двоюродного племянника посла Сан-Меризо лорда Ферзона, Женуаза де Флери, о котором мне писал сам отец король. Разумеется, он не писал напрямую: дочь моя, возьми этого мужчину в постель. Конечно, нет. Но в письмах отец восхвалял этого красавца как одного из самых умных и преданных престолу людей, всячески демонстрировал мне свое расположение к нему и даже рекомендовал в случае каких-то затруднений спрашивать у него совета. Со временем эти рекомендации становились столь навязчивы, что графу де Тауффе пришлось инсценировать небольшую компрометирующую Женуаза историю, воспользовавшись которой, я и отправила красавчика из Луарона. Отец гневался, но мне его гнев жить не мешал.

Со стороны герцогских домов были предприняты не одна и не две попытки подсунуть в мою постель старших и младших сыновей, всевозможных кузенов и прочих троюродных родственников. Такие персонажи вычислялись графом Тауффе на раз: все они были излишне смазливы, пользовались успехом у дам и, как правило, имели личные долги. Таких историй я избегала весьма тщательно, понимая, в какое болото это может привести.

Вильгельма я знала давно. Выбрала его не только сердцем, но и разумом. И именно за него готова была воевать со всем светом.

Глава 24

К концу лета, когда все члены моей семьи съехались во дворец, я поняла, что разговор о моей личной жизни неизбежен. Подозреваю, что и сын, и дочь не раз слышали придворные сплетни, но заговаривать со мной об этом пока не рисковали. Тем не менее я заметила, что Алехандро стал излишне молчалив, а Элиссон как бы затаилась, стараясь свести наши девичьи посиделки к некоторой формальности.

С Софи все оказалось достаточно просто: мы вообще не обсуждали эту тему. Просто вскоре после возвращения из путешествия она однажды сказала мне, глядя в глаза:

– Элен, я прекрасно понимаю и ни капли не осуждаю вас. Просто прошу, будьте осторожнее, моя королева. И если вам нужна будет помощь, вы знаете, к кому обратиться.

С мадам Менуаш, которая давно и привычно стала для меня Жанной, разговор сложился даже чуть более деловой. Я попросила о помощи, и она ежедневно варила для меня какую-то травяную микстуру, честно предупредив, что никакой гарантии дать не может:

– Это хорошо помогает, но... Ваше королевское величество, довольно часто только Господь может решить, посылать ли женщине беременность.

Поскольку ни она, ни Софи не были религиозными фанатичками и не морщили брезгливо носы оттого, что у королевы появилась личная жизнь, то можно сказать, что эта новость не подорвала наши отношения. А вот с детьми мне предстоял весьма серьезный разговор. Надо было только тщательно выбрать время.

Однако все получилось совсем не так, как я планировала. Я думала вывести детей на пикник и там, когда они отдохнут и нагуляются, сесть и спокойно поговорить, объяснив им все как есть. Мне было немного страшно, я опасалась детской категоричности и непонимания. Однако все получилось одновременно и болезненней для них, и доходчивей.

В последнее время я раньше “отходила ко сну”. Мне необходимо было немного свободного времени для себя. Я зашла к Элиссон пожелать ей спокойной ночи и застала у нее Алехандро. Они о чем-то шушукались и весьма нервно отреагировали на мое появление. Я видела, что Элиссон успокаивает брата. При этом и сама она не выглядела слишком уж веселой. В общем-то, я понимала, о чем разговаривают дет, и решила больше не тянуть с беседой.

По примеру моих апартаментов, в комнате Элиссон в неглубоком эркере был устроен маленький уютный уголок, где она могла посидеть, например, с Эмили, болтая обо всем, но не давая возможности фрейлинам, гувернанткам и горничным подслушать. Сейчас дети сидели там, в этом самом эркере, настороженно глядя на меня. Я остро почувствовала, что откладывать беседу больше не стоит, и громко распорядилась:

– Дамы, оставьте нас одних! – фрейлины, шурша юбками, торопливо кланялись и покидали комнату. Сын встал, уступая мне место, и я попросила: – Алехандро, принеси, пожалуйста, стул для себя.

Некоторое время мы сидели молча, не глядя друг на друга. Первой, как я и ожидала, не выдержала дочь:

– Мама… Сегодня я слышала разговор… Это отвратительно! Как они смеют?!

– Такие сплетни, моя девочка, действительно отвратительны.

– Значит, все это вранье?! – на лице Элиссон проступило четко видимое облегчение. Она выглядела как человек, скинувший с плеч неподъемную ношу.

На секунду возникла пауза: я поняла, что дала дочери ложную надежду, и сейчас не знала, как подойти к теме беседы. Меня практически спас Алехандр, который, заулыбавшись, выпалил:

– Вот видишь! Все это просто дурацкие сплетни, наша мама совсем не такая. И ты это отлично знаешь! Она регент королевства и чтит память отца. Наш отец был великим человеком, все об этом знают!

Проводить с девочкой-подростком и двенадцатилетним мальчишкой беседы на тему морали – штука безумно сложная. Мне стало страшно, что я не смогу объяснить, что чувствую и понимаю сама. Однако ждать, пока дворцовые сплетники сделают за меня работу, не забыв дать оценку моему поведению, я тоже не могла.

– Элиссон, детка, ты гораздо старше брата. Расскажи мне, пожалуйста, что ты помнишь об отце.

Минуты текли, а растерянное выражение с лица дочери все не сходило. Алехандро, первое время ждавший от сестры каких-то слов и интересных рассказов, вдруг тоже задумался и затих. А я терпеливо ждала, не желая влиять на их оценку и подправлять воспоминания.

– Отец… король, он был очень высокого роста, – неуверенно проговорила, наконец, Элиссон и растерянно посмотрела на меня.

Похоже, до сих пор она не озадачивалась подобным вопросом и просто помнила, что ее отец умер и он был королем.

– Девочка моя, тебе скоро семнадцать. Его королевское величество Ангердо скончался, когда тебе было восемь с половиной. Ты была уже достаточно большая для того, чтобы помнить не тольтко его рост.

– Я и помню! Он был очень большой и высокий… и вокруг всегда было много людей… и…

-- Какие-то разговоры короля с тобой, подарки, совместные поездки? -- подсказала я направление.

Подождав еще несколько минут и поняв, что ничего другого Элиссон не скажет, я обратилась с тем же вопросом к Алехандро.

– Малыш, а что ты помнишь про отца?

Сын заговорил медленно, старательно подбирая слова и складывая воедино крохи воспоминаний:

– Король… Я помню, как он держит меня на руках… И мне немного страшно: он делает мне больно. Не специально, нет, не подумай так -- просто слишком крепко держит. Он обещает какой-то подарок, и все вокруг улыбаются мне и много говорят… Еще я помню, как он приезжал в школу и посадил меня на коня перед собой. Это было так здорово! И все вокруг радовались! И целый строй учеников смотрел на нас. Все нас приветствовали и смотрели на папу и отдавали честь королю. А еще он дарил мне разное. Один раз, помнишь, мама, маленькую саблю. Кстати, а где она сейчас?

– Тебе было всего пять лет, Алекс. А сабля была из хорошей стали и острая, хоть и крошечная. Как ты понимаешь, оставлять такую игрушку маленькому ребенку нельзя. Ты два или три дня носил ножны от нее на поясе, потом запнулся за них и упал. Больше не захотел носить. И ее отправили в сокровищницу.

– О! Я вспомнил, вспомнил! Какой же тогда я был маленький! И еще я разбил тогда коленку…

– Да, тогда ты разбил коленку.

Снова воцарилась пауза, и я с интересом рассматривала детей, понимая, как натужно они пытаются вспомнить хоть что-то еще об отце. Дождавшись, пока под моим взглядом Элиссон неуверенно пожмет плечами, показывая, что все ее воспоминания исчерпаны, я заговорила:

– Вы сами подняли эту тему. Я думала, что расскажу вам о короле немного позднее, когда вы подрастете и сможете более здраво оценивать его. Но, к сожалению, некоторые неприятные вещи вам придется узнать сейчас. Меня не удивляет, что никто из вас не смог вспомнить о своем отце практически ничего. К сожалению, его королевскому величеству Ангердо не было никакого дела до детей. До вас, мои дорогие. Как, впрочем, и до меня. Нас связывал с вашим отцом династический брак. Это не самое приятное воспоминание для меня, но тобой, Элиссон, он не интересовался вообще никогда. Если ты хочешь, я дам тебе разрешение заглянуть в архивы, где хранятся все письма, записки и бумаги, которые диктовал или писал твой отец. Уверена, что, прочитав их, посторонний человек никогда даже не догадается, что у короля была дочь -- там нет упоминаний о тебе. Только в финансовых отчетах есть стоимость содержания принцессы Элиссон и ее двора. Мне стоило огромных трудов и конфликтов и с вашей покойной бабушкой, и с отцом, чтобы получить возможность просто видеть вас. Тебя, – я кивнула Элиссон, – до трех лет мне позволяли видеть один раз в неделю на несколько минут. Ты жила среди фрейлин и нянек, которым в высшей степени было на тебя наплевать. Они просто составляли твой двор. Но единственный человек, кто хоть немного жалел забытого ребенка – это твоя кормилица.

Пауза была глубока. Я не торопила детей, давая им время на осознание. Элиссон вдруг спросила:

– Мама, а помнишь, как я плакала, потому что мне в глаза попало мыло? Я была тогда совсем маленькая...

-- Да, детка. Тебе только-только исполнилось четыре года...

Для меня это был тот самый момент, когда я приняла малышку в свое сердце. Но сказать об этом, раскрыв тайну собственного попаданства в Луарон и тело настоящей Элен, я не могла. Потому просто кивнула и подтвердила еще раз:

– Конечно помню, моя девочка. Именно после этого случая я начала бороться с дворцовым этикетом, с правилами, навязанными королевой-матерью, и с капризами собственного мужа. Я считала, что вы должны расти рядом со мной, а не с чужими вам людьми.

То, что дети были шокированы, я видела. Но пока еще они не были готовы признать за мной право на какую-то личную жизнь. В их глазах я была прежде всего мамой, а уж потом регентом и королевой. А в понимании почти любого ребенка до определенного возраста: мама – его личная собственность, давать свободу которой очень тяжело. Кроме того, врать детям я не хотела. Поэтому продолжила свой рассказ.

– Ты, Алекс, был наследником отца. Именно так он к тебе и относился -- как к наследнику, чему-то обязательному в жизни мужчины, но не как к своему ребенку, которого нужно любить. Никогда, ни одного раза он не поинтересовался, что приносит тебе радость, чем тебе нравится заниматься, что ты хочешь. Зато он желал, чтобы ты всегда великолепно выглядел, был одет дороже всех и вызывал восхищение придворных.

Алекс помолчал и спросил:

– Как Креп? Я им всегда восхищался. Он был огромный и очень красивый, только капризный. Помнишь, как он гарцевал, и король чуть не упал с него? Им все тогда восхищались, но кормили и чистили его конюхи.

– Да, как Креп. Удивительно, что ты помнишь любимого королевского коня, но почти не сохранил в памяти лица короля.

– Почти не сохранил… -- задумчиво подтвердил сын. -- Я только помню, что у него были длинные волосы, завитые в такие спиральки, – Алекс покрутил пальцем, изобразив в воздухе что-то вроде штопора. – Я однажды потянул за такую, а он рассердился и отдал меня какой-то женщине, от которой очень сильно пахло духами. Очень противно было, мама...

– Да, я помню этот момент. Фаворитка вашего отца, графиня Лисапета Оранская, всегда сильно душилась.

– Фаворитка?! – мне показалось, что Элиссон шокирована этим известием.

– Вы уже достаточно взрослые, чтобы знать. У вашего отца была не одна фаворитка. И здесь, в Сольгетто, растет еще одна дочь короля Ангердо. Ее родила уже после смерти короля некая Этель Блайт.

Алекс молчал, не глядя мне в глаза. Элиссон машинально теребила в пальцах тонкую кружевную отделку платья, уже почти оторвав кусочек. Пожалуй, на сегодня я вывалила на детей информации даже с избытком. Мне было жаль, что пришлось это сделать, но раньше у меня не было ни повода, ни возможности. И я понимала, что они испытывают стресс и некий ступор.

Если кто-то из придворных хотел сказать комплимент детям, то, как правило, говорили что-то вроде: “Вы, ваше королевское высочество, удивительно похожи умом /красотой, силой, ловкостью, добротой/ на вашего покойного отца! Это был великий король, упокой Господи, его душу!”. Неизбежно у детей должен был сложиться некий идеальный образ, сравнение с которым -- всегда похвала. То, что я рассказывала им сейчас, практически рушило основы их мироощущения.

Мы даже не подошли к основной теме нашей беседы, к той, которая была важна именно для меня. Но я понимала: на сегодня точно хватит!

Поэтому я просто сказала им, что я устала, и если они не возражают, мы поговорим еще и завтра вечером. Поцеловала молчаливую, даже какую-то вялую Элиссон, пожелала ей спокойной ночи и, попрощавшись с Алексом, велела идти ему в свою комнату. Пусть у каждого из них будет время наедине осмыслить новый взгляд на дворцовую жизнь.

Глава 25

Следующие несколько дней дети оба были молчаливы и замкнуты. Внешне все проходило как обычно: мы обязательно виделись утром за завтраком, я всегда посещала их ранний ужин, и если вечер был свободен от дел, мы проводили время вместе. Однако в наших отношениях чувствовался некий холодок. Они обдумывали полученные сведения и пытались вместить их в свою картину мира.

Вторая часть беседы состоялась через несколько дней. И завел ее, что не удивительно, Александр.

– Мама, все мужчины имеют любовниц, – сказано это было не слишком уверенно. Алекс как бы ожидал от меня меня подтверждение.

Выдворив из комнаты фрейлин, я усадила детей на те же самые места, где они были в прошлый раз, и приготовилась к продолжению.

– Не все, Алекс, но очень многие.

– Тогда почему ты обижаешься на короля, что у него были эти любовницы?

Врать я не собиралась:

– Потому что это оскорбительно и унизительно для меня. Для вас, кстати, тоже оскорбительно, а еще и опасно. Вы были слишком малы и не помните, но после смерти короля покойный кардинал Ришон пытался официально признать внебрачного ребенка его величества. Да, ту самую девочку, которую родила фаворитка короля. И если бы не Божий промысел, мы бы сейчас имели еще одного наследника престола, который был бы равен с тобой в правах. Понимаешь, о чем я говорю?

До Элиссон дошло быстрее. Она испуганно прикрыла рот ладошкой и замерла, опасаясь дослушать правду. Алекс неуверенно посмотрел на сестру, потом на меня и спросил:

– Если бы там родился мальчик, то он был бы наследником трона?

– Да.

– А что было бы со мной? Ведь я все равно старше. И это я – будущий король!

Прежде чем ответить, я секунду размышляла: нужно ли детям знать все мерзкие подробности. Этот разговор и так дается им нелегко. Однако если я начну врать сейчас, мне придется это делать всю жизнь. А я не хочу, чтобы дети росли прекраснодушными идиотами. Они должны знать, какой мир ожидает их.

– Возможно, Алекс, тебя попробовали бы убить. И я не удивлюсь, если бы у желающих власти это получилось. Ведь убили же вашего отца без особых затруднений. Власть – очень притягательная вещь. Но если люди начинают жить только ради неё, они очень быстро встают на путь преступления и превращаются в зверей. Таким людям становятся не важны милосердие, Божьи заповеди и жизни других людей.

Я смотрела на детей, и мне было их безумно жалко. Они же еще совсем малыши. Даже дочь, по сути, ребенок. За что же им это проклятье в виде текущей в их жилах королевской крови?! Мы разговаривали еще некоторое время, и на все их вопросы я давала такие же прямые ответы.

Александр выразил желание увидеть свою сестру по отцу. В чем-то я его понимала. Он хотел убедиться в своей исключительности, в том, что он по-прежнему остается дофином и будущим королем, и у него нет соперников. Он рос с этой мыслью всю жизнь и сейчас получил другую точку зрения на свои права. Не думаю, что он затаит обиду на девочку. Так что я пообещала устроить встречу.

Возникновение в жизни Алехандро другого ребенка, который чисто теоретически мог занять его место, вызвало вполне закономерные любопытство и опасения. Я не стала вдаваться в подробности родов Этель Блайт, но сказала, что эта девочка, несомненно, является дочерью короля, и тому есть многочисленные свидетельства и подтверждения. Пусть дети познакомятся. Большой опасности я в этом не вижу.

При всем том, что я всегда старалась нивелировать речи бесконечно льстящих детям придворных, отслеживала всех, кто приближался к ним из желания войти в круг общения королевской семьи, из корысти или по долгу службы, я не могла держать сына и дочь в информационном вакууме. К сожалению, полностью оградить детей от яда придворных невозможно.

Я всегда подробно объясняла сыну, почему, например, юный виконт Салана, сын герцога Адлау, который старше Алекса на два года и выше почти на голову, часто проигрывает ему в серсо и других соревнованиях. Именно поэтому Алекс очень неохотно общался с этим мальчиком: он уже имел представление о том, что далеко не всегда людям интересен он сам по себе, а не как будущий король. Так же было и с подругами Элиссон.

Так что мои дети не были совсем уж наивны. Во взрослую жизнь их тянула не только я, но и окружение. Просто делали мы это с разными целями. Сам разговор протекал странно: дети как бы забыли первоначальную причину этих бесед. И вопрос о Вильгельме де Кунце возник очень не скоро. Но все же он возник, и мне пришлось ответить:

– Вы знаете, что я люблю вас обоих. Вы знаете, что вы всегда в моем сердце, и я всегда найду для вас время. Но вы забываете, что я тоже человек, – свои слова я смягчила улыбкой и на попытки детей возразить ответила: – Дослушайте меня. Элиссон, у тебя есть близкая подруга Эмили. У вас с Эмили есть секреты от всего мира, только для вас двоих. Я никогда не лезла в эти ваши секреты, не пыталась их вызнать и как-то вмешаться в ваши отношения. У тебя, Алекс, в школе появилось целых два друга: юный баронет Лоттер и баронет Бистор. У вас есть свои секреты, общие дела и проказы. И я также не пытаюсь забрать на себя все твое внимание. Почему же вы оба считаете, что мои отношения с генералом де Кунцем должны прерваться только потому, что кому-то это не нравится.

Первой, разумеется, сообразила Элиссон:

– Мама! Эмили просто моя подруга, а про Вильгельма де Кунца говорят, что он твой любовник!

– Да, он мой любовник. Но это мой собственный выбор, и я никому не позволю в него вмешиваться. Я люблю вас обоих, – снова повторила я. – Но… Я не ваша собственность, понимаете? А вы не моя собственность. Вы мои дети, но я всегда помню, что вы отдельные самостоятельные личности. Вам тоже не следует забывать об этом.

Разумеется, они никогда не задумывались о таком. Для них мама – это то, что принадлежит им безраздельно и является неким центром их мира. И сейчас этот самый “центр” вдруг совершенно неожиданно попытался сменить позицию. У меня не было обиды или гнева на моих детей. Я просто очень старалась им дать понятие личной свободы у родных людей.

Смириться со всем этим сразу они не могли – требовалось время. Но, по крайней мере, они задумались и перестали таиться от меня, понимая, что я готова к обсуждению и объяснениям. Я же в процессе беседы точно выяснила, где и при каких обстоятельствах они получили информацию о Вильгельме, и сделала себе в памяти зарубку: «Графиню Солис, эту старую сплетницу, я вышлю из дворца впереди ее собственного визга. Вот же дрянь! Неужели она думает, что я не знаю, чем она удерживает рядом с собой нищего барона Зельдо. То есть купить себе альфонса – прекрасная идея, а мне завести любовника – ужас и кошмар? Ничего, милая графиня. Скоро вас ждет множество сюрпризов.».

С “добрым человеком”, позаботившимся проинформировать Алехандро, было сложнее. Виконт Остер Андертон, младший сын министра финансов, прибыл ко двору относительно недавно: отец собирался пристроить его в столице путем женитьбы. Как младший ребенок в семье герцога, он был всего лишь виконтом, носил этот титул учтивости и мог рассчитывать только на сравнительно небольшое наследство – пару баронств или что-то вроде того.

Заботливый отец уже нашел ему отличную невесту – молодую вдовствующую графиню Ойренберг, владелицу огромного состояния. Достаточно сказать, что после смерти престарелого мужа к первоначальному приданому и наследным землям графини прибавилось еще и два судна, которые весьма успешно ходили в рейсы в Александрию. Ну и сама по себе двадцатилетняя графиня была неплохим вариантом. Молода, хороша собой, не имеющая детей от первого брака. Разумеется, министру финансов я популярно объясню, в чем не прав его сын. А чтобы это объяснение было доходчивей, удар стоит нанести по самому больному месту – по кошельку. Пожалуй, мне стоит поискать для графини Ойренберг хорошую брачную партию.

***

Первое время к Вильгельму дети относились весьма настороженно. Но я не давила на них своим мнением, не требовала какого-то особого отношения к фельдмаршалу, вообще никак на людях не подчеркивала особое положение своего любовника. Единственным серьезным изменением было то, что он перебрался из Малого Шаниза во дворец и стал значительно чаще присутствовать на вечерних приемах. Иногда я приглашала его и на вечерние семейные посиделки с детьми и близкими.

Фельдмаршал как-то достаточно быстро и легко вписался в круг близких мне людей: играл в карты с Софи, не забывая поддразнить ее в случае проигрыша. Привез Жанне Менуаш какой-то старинный синтайский свиток, снабженный переводом: рецепты нескольких мазей и декоктов.

Иногда по вечерам играл в шатрандж с Алексом. Игра была сложная: некий аналог шахмат. И сдружились они не столько на самой забаве, сколько на последующем тщательном и серьезном разборе партий. Фельдмаршал доходчиво и терпеливо объяснял дофину, где и какие ошибки тот допустил, почему при двух фарсинах лучше было пожертвовать боевой башней, а не колесницей. Иногда они спорили, но чаще Вильгельм оказывался прав. Со временем Алекс оценил нового друга.

– Элен, его высочество дофин довольно умен. И он прекрасный стратег. Но не слишком хороший тактик. Это следует учитывать, – со мной Вильгельм никогда не юлил и говорил прямо.

– Ты считаешь, что это нужно изменить?

– Нет. Просто рядом с ним всегда должны быть те, кто уже воевал сам и владеет тактикой ведения боя. Дофин – будущий король, и ему придется вести войны.

– Надеюсь, Господь убережет его от такой ноши…

Сложнее всего было с Элиссон. Она относилась к Вильгельму достаточно настороженно. Конечно, она не позволяла себе дерзить ему, а он был почтителен к ее статусу. Но некое отчуждение между ними мешало расслабиться всем. Однако и к ней был найден подход: слабостью Элиссон всегда были кони. Её, разумеется, учили сидеть в дамском седле, как и положено любой дворянке.

Некоторое время мы с Вильгельмом обсуждали эту тему и спорили, уместно ли это будет. Наконец я рискнула сама поговорить с дочерью. Такого энтузиазма даже я не ожидала.

– Детка, а ты понимаешь, что это будет достаточно тяжело? Ты будешь уставать, у тебя будут болеть руки и ноги, ты даже можешь упасть.

– Мама! Я давно уже не маленький ребенок! Между прочим, синтайские принцессы садятся в седло еще в детстве!

– А в Сан-Меризо…

– А что вообще хорошего есть в твоем Сан-Меризо? – Элиссон несколько пренебрежительно фыркнула, потом обняла меня, положив голову на плечо, и зашептала прямо в ухо: – Ну, мамочка, ну пожалуйста! Если ты разрешишь, я буду самая-самая счастливая!

Через две недели методом проб и ошибок была создана первая в этом мире амазонка. И Вильгельм, который собирался лично вести занятия, одобрил одежду:

– Несколько странно, но в то же время достаточно удобно, и не будет сковывать движения.

– Вильгельм, я тебя умоляю, только осторожнее!

– Элен, я выбрал самую спокойную лошадь. У Келли очень мирный нрав и она умная. Кроме того, она не слишком молодая и скакать, как жеребенок под седлом точно не будет.

К моему удивлению, вопрос о занятиях принцессы конным спортом подняли на Совете. И, кстати, довод, что в Сан-Меризо принцесс не учат ездить верхом, прозвучал тоже.

– Господа Советники! Мне кажется очень странным такой момент: когда мой покойный муж, его королевское величество Ангердо, устраивал большую охоту, и его сопровождали не только придворные, но и фаворитка с целым выводком смазливых подружек, это никого из вас не смущало. Я, признаться, не помню ни одного слова осуждения в их сторону.

– Но, ваше королевское величество, ведь они не садились на лошадь верхом! Они катались так, как и пристало приличным женщинам: в женском седле.

– А скажите мне, господин советник, какое седло считается более безопасным – женское или мужское? Нормально ли это, что жизнь принцессы будет подвергаться опасности по велению этикета?

Некоторое время в зале слышалось бормотание и шепот. Мужчины вполне серьезно обсуждали между собой достоинства разных седел. И, разумеется, ни один из них не рискнул сказать, что дамское седло безопасней. Дождавшись, когда тихий гул голосов стихнет окончательно, я вынесла вердикт:

– Моя дочь не будет рисковать своей жизнью, в угоду бессмысленным и устаревшим обычаям.

Я знаю, что эта тема обсуждалась при дворе достаточно бурно. Больше всего придворных сплетников волновало то, что из-под платья – о ужас! – будут видны колени принцессы.

Иногда я представляла себе двор чем-то похожим на обычную скороварку. Сперва идет процесс нагрева. Потом, когда бульон начинает кипеть, количество пара под крышкой увеличивается, давление растет, и…

И рано или поздно срывает предохранительный клапан. Обжигающий пар с тонким свистом вырывается наружу. Давление внутри скороварки приходит в норму и все успокаивается. Именно это и произошло, когда я решила позволить принцессе Элиссон мужскую посадку на коне.

Первой попала под раздачу графиня Солис. Она никогда не блистала умом и любила трепать языком по поводу и без. Зато, в свое время, она была большой почитательницей королевы Ателланиты. И хотя не входила в ее свиту, но при ней появлялась во дворце только в глубоком трауре по собственному мужу.

Однако после смерти королевы-матери полный траур сменился полутрауром, а последние годы графиня и вовсе перестала вспоминать “обожаемого супруга”. Напротив, туалеты ее день ото дня становились ярче, а любовники – моложе. Последний барон Зельдо, и вовсе был младше своей “покровительницы” на восемнадцать лет.

Я терпела графиню в числе многих прочих придворных, как неизбежное зло. Как часть некоего приложения к короне, часть наследства от свекрови и мужа. Часть, от которой невозможно отказаться. Если ты принимаешь корону и казну, то вместе с этим ты берешь и сплетничающих при дворе бездельников.

Они – деталь этого наследства, некий декоративный контур и “украшение” власти. Но любые украшения нужно периодически менять. Когда Мирабелла Солис во время карточной партии заговорила со мной о том, каким легкомысленным ей кажется мое решение, как была бы расстроена покойная королева-мать, зная, что ее внучка сидит на коне по-мужски, и все это произносилось со вздохами и сожалением, ответ она получила достаточно быстро. И вовсе не тот ответ, на который рассчитывала.

– Графиня, я всегда относилась к вам снисходительно, как к старой служанке покойной королевы Ателаниты, – я набожно перекрестилась и на секунду замолкла, как бы чтя память свекрови. – Однако ваше поведение последнее время наводит меня на мысль, что моя покойная свекровь сильно ошибалась, оценивая ваше благонравие. Мне донесли, что третьего дня сразу несколько человек видели вас и барона Зельдо в синей гостиной… в весьма фривольных позах, графиня. При моем дворе, графиня, растут наследники рода Солиго. Я не могу допустить, чтобы принцесса или дофин сталкивались со столь омерзительными сценами. Завтра с утра вы уезжаете в монастырь Горюющей Магдалены и пробудете там в раскаянии и молитвах полгода.

– Но, ваше королевское величество!.. – на глаза графини навернулись настоящие слезы, она умоляющим жестом прижала руки к груди, пытаясь вызвать жалость. – Ваше королевское величество, эта ложь…

– Девять месяцев, графиня Солис.

В малой гостиной, где привычно сплетничали, флиртовали, играли в карты, пили чай или легкое вино, воцарилась мертвая тишина.

Рано утром дорожная карета графини Солис покинула королевский двор. Путь графини лежал в монастырь. Барон Зельдо оказался умнее и предусмотрительнее любовницы. Сольгетто он покинул еще ночью, отбыв в собственное поместье.

Для Эмили, фрейлины и подруги Элиссон, была заказана вторая амазонка. И через некоторое время утренние занятия конным спортом стали чем-то достаточно обыденным при дворе.

Глава 26

Детство у Вильгельма было самое обыкновенное: веселый, пьющий и гуляющий отец, который изредка появлялся в замке, залечивал синяки и ссадины после драки и пропадал вновь на несколько недель, к облегчению семьи. И замученная долгами и кредиторами мать, рано состарившаяся и умершая шестыми родами, когда мальчику было семь.

Из всех шестерых детей семьи де Кунц выжили только трое. Сам Вильгельм, который и был наследником рода. Один из младших братьев Пауль, с которым у него был один год разницы, и сестра. На момент смерти матери Альфии еще не исполнилось двух лет. Сразу же после похорон баронессы де Кунц девочку забрала старшая сестра покойной. Так что в холодном, обнищавшем и запущенном замке осталось жить всего пять человек.

Сам барон, который за веселыми гулянками, кажется, особо и не заметил, что овдовел, два осиротевших мальчишки — добродушная кухарка Салли и Петерс, носивший громкое звание мажордома. На самом деле выполнять ему приходилось всю мужскую работу по дому: от колки дров до ухода за единственным породистым жеребцом барона Вихрем. Петерс даже косил траву на корм животине, иначе жеребец стоял бы в конюшне голодным. Ну, или отец велел бы давать коню овес и пшеницу. Тогда голодать пришлось бы и детям, и слугам.

Периодически в семье появлялись деньги: барон-отец в очередной раз продавал соседям то небольшой лесок, то богатый заливной луг, лучший в баронстве, то озерцо, в котором раньше ловили и запасали рыбу на всю зиму. Как только деньги попадали в руки де Кунца-старшего, он небрежным жестом швырял несколько монет на стол перед Салли и говорил:

– Возьми, купи там детям что-нибудь. Меня сегодня можно не ждать, вернусь поздно.

Никто его, в общем-то, не ждал: все знали, что пока барон не прогуляет все до последней копейки и не наделает новых долгов, домой он не вернется. Благо, что до герцогского города было всего четыре часа верхом, и трактиров там существовало великое множество. А также изрядное количество неродовитых дворян, которые все еще считали за честь принять в своем доме барона.

Скорее всего, распродав остатки земель, которые не принадлежали к майоратным, барон скатился бы в нищету окончательно. Но, на счастье наследников, однажды крепко побитый в городе заимодавцами, которые уже отчаялись получить назад свои деньги, барон сверзился с лошади на подъезде к замку и сломал шею.

Когда служащий герцогской канцелярии приехал разбираться в делах малолетних наследников, он сидел над бумагами и долговыми расписками больше трех дней. А потом с очень странным выражением лица сообщил Вильгельму:

– Думаю, молодой барон, вашему отцу необыкновенно повезло.

Из земель уцелели только и исключительно майоратные четыре деревни. Но и они были почти полностью разорены. За баронством числилась огромная сумма задолженности герцогской казне и другие довольно неприятные долги. В основном карточные и винные. Потому до совершеннолетия наследника герцогом был поставлен управляющий, а оба недоросля отправились проходить службу в казармах.

Свое детство до смерти матери Вильгельм вспоминал с теплотой и нежностью. Матушка, рано состарившаяся и давно уже не интересующаяся ни нарядами, ни отсутствием драгоценностей, ухитрялась поддерживать в доме теплую атмосферу. Худо-бедно, у мальчишек целых два года был учитель, который преподавал им азы грамматики-математики. Была собственная, хоть и убогая по части меблировки, зато теплая детская, где зимой топили каждый день. В замке всегда хранились запасы еды, которые мать расходовала разумно и экономно. И хотя к весне некоторые дни приходилось ограничиваться только скучными постными кашами, но в целом голодать никто не голодал. Более того, баронесса даже умела сохранять до весны урожай яблок и зимних груш, которые аккуратнейшим образом под ее надзором собирали с нескольких старых деревьев.

После же ее смерти основной пищей детей стали каши на воде, которые поливала собственными слезами добродушная Салли. Бог весть как, из скудных средств, выделенных бароном, она ухитрилась выкроить несколько монет на цыплят и развести небольшой птичник прямо в половине конюшни, благо, что хозяин сам туда практически не заглядывал. Так что, по крайней мере, жареные и вареные яйца заменяли детям все белки, жиры и углеводы. Без ухода яблони и груши урожай давали год от года хуже и хуже. Учитель и горничная покинули замок практически сразу после смерти бедной баронессы. Так что несколько лет, до самой смерти отца, Вильгельм занимался поддержанием жизни в старом замке. Ну, настолько, насколько мог и умел.

Первый раз он принес заячью тушку домой, когда ему было одиннадцать лет. Не зря же он, терпеливо снося сперва недоверие, а потом и насмешки деревенских мальчишек, мотался с ними целыми днями. Вильгельм научился удить рыбу, и котелок ухи иногда был просто спасением от надоевшей пустой овсянки. Вместе с деревенскими подростками баронет ходил в лес за грибами и ягодами, не стесняясь волочь домой корзину через всю деревню. Главное было: не попасться на глаза отцу.

При всей своей безалаберности папаша крайне любил поговорить о собственной голубой крови и о том, что со смердами обходиться нужно построже. А уж если бы догадался, что со смердами дружит его родной сын, скорее всего, выпорол бы. А так в старом замке даже установилось некое равновесие: отец не лез с указаниями, лишь бы знал, что Вихрь вычищен и накормлен, а к приезду самого владетельного барона затоплен камин и готова шипящая жареным салом яичница. А дети старались не попадаться под руку похмельному родителю во избежание затрещины или оплеухи.

Баронету Вильгельму де Кунцу исполнилось целых тринадцать лет, когда он похоронил отца и стал бароном.

***

Переезд в родовой замок герцога де Сюзора сперва казался обоим братьям удивительным приключением. Их поражали как масштабы замка, имеющего целых шесть башен: высоченных, во много этажей, сложенных из массивных серых глыб, так и объемы ведущегося в замке хозяйства. Мужчина, который привез их в замок и сдал на руки кухарке, растворился где-то в бесконечных коридорах. Братья чувствовали себя ничтожными и потерянными: даже замковая кухарка нисколько не напоминала их собственную пухлую, добродушную и ворчливую Салли.

Это была высокая сухопарая женщина в белоснежном платке и таком же фартуке, которая отвечала за процесс готовки для местных рабочих. За длинным столом в полуподвальном помещении строго по времени собирались то кузнецы и плотники, то швеи, ткачихи и надменные кружевницы, то псари и конюхи, приносившие с собой с улицы стойкие запахи навоза и псарни.

Спать мальчиков определили в общую комнату, где выделили для них два места на опоясывающих стены двухэтажных нарах. Два жестких тюфяка, набитых колкой соломой, и такие же подушки – вот и вся роскошь. Братьям предстояло дождаться возвращения из поездки сенешаля замка барона Генриха Эдлера. А пока, до приезда барона Эдлера никто особо ими не занимался. Только кухарка строго велела не опаздывать к началу трапезы:

– Опоздаете, останетесь голодными! Ну, может, по куску хлеба и дадут, но за стол уже не посадят. В замке с этим строго!

Кормили, кстати, неприхотливых к пище мальчишек пусть и просто, но достаточно сытно. На завтрак подавали кашу, щедро сдобренную жаренным на свином сале луком, и большой ломоть черного хлеба. Пить можно было горячий травяной взвар, который наливали кто сколько хочет, из тяжелых глиняных кувшинов. Когда кормили кузнецов или военных, им добавляли или кусок сыра, или пару вареных яиц. Простым же работникам такая роскошь не доставалась. В обед наливали целую миску густой крупяной похлебки с янтарной пленочкой зажарки, кубиками овощей и редкими волоконцами мяса, очень сытную и вкусную. У военных в тарелке даже плавали два-три небольших кусочка мяса. А на ужин вновь была каша и хлеб.

В целом жить было вполне можно. Далеко не всегда у себя дома мальчишки получали такие щедрые порции еды. Так что, выспавшись после дороги и плотно позавтракав, два дня они бродили по двору замка и мастерским, стараясь не терять друг друга из вида: этот гудящий городок пугал их и интенсивностью движения, и новыми незнакомыми вещами.

Побывали на конюшне и полюбовались щенками на псарне. Постояли в дверях кузнечной мастерской, где грозно “эхали” и “ухали” по раскаленному куску железа кузнец и его помощник, а еще один крепкий дядька ловко поворачивал этот самый алеющий прямоугольник металла, держа его в огромных клещах и ловко подставляя под удары молотов нужным местом. Постояли у порога главной кухни, с изумлением взирая на то, как пять поваров в высоких белоснежных шляпах, указывающих на их статус, гоняют туда-сюда бесчисленное количество помощников: кухонных мальчишек, чистящих и режущих овощи женщин, трех расторопных посудомоек и собственных помощников, облаченных почти в такие же белые, но более низкие колпаки. Швейная мастерская привлекла их внимание ненадолго и только тем, что оттуда слаженным хором голосов неслась печальная баллада про рыцаря.

Пауль, который всегда был быстр в различных подсчетах, без конца восхищался количеством людей в замке и пытался производить вычисления, выясняя, сколько же получает каждый год герцог Роган де Сюзор. С каждой новой мастерской цифры выходили все более и более фантастические, и Вильгельму было странно смотреть на то, как младший увлеченно перечисляет недостающие с его точки зрения, элементы идеального хозяйства.

– Вот если бы все объедки с кухни каждый вечер относили свиньям, то можно было бы растить несколько штук, не тратясь на зерно для них…

– Да какая тебе разница, куда идут объедки с кухни?! – удивлялся старший.

– Никакой, а только бесхозяйственно это! – было заметно, что размах замковой деятельности произвел на Пауля большое впечатление.

Сенешаль Генрих Эдлер вернулся в замок только к вечеру, на третий день пребывания там мальчишек. Но уже с утра молчаливый и важный лакей отвел их в кабинет барона сразу после завтрака.

Мужчина был не слишком молод, но еще бодр и крепок. В углу кабинета сидел за небольшим столиком костлявый и сутулый юноша и переписывал начисто какое-то длинное послание. Сверток с оригиналом он придерживал испачканными в чернилах пальцами и на визитеров не обратил внимания.

Слегка придавленный огромностью замка и властностью, которой веяло от барона Эдлера, Вильгельм поклонился вежливо, хоть и неуклюже, и постарался как можно незаметнее дернуть за руку Пауля, заставляя сделать то же самое. Кабинет сенешаля был обставлен без роскоши, но весьма солидно и добротно. Достаточно сказать, что в начищенном до блеска медном подсвечнике находилось сразу три новых свечи белого воска! Стоили такие свечи весьма недешево и в родном замке мальчишек ставились на стол в одном-единственном случае: если были гости. Все остальное время семья пользовалась светильниками с весьма вонючим жиром, а последние годы и вовсе перешла на лучины.

Сесть им никто не предложил. Но и какого-то злорадства или неприятия в вопросах барона не было. Похоже, он не винил юного де Кунца за грехи его отца, а серьезно решал, как удачнее устроить подростка. Однако, поговорив с братьями, судьбу их барон Эдлер решил быстро и кратко:

– Вам, юный барон, лучше всего пойти на воинскую службу. Ваш замок и земли будут управляться моим человеком, и он постарается восстановить хоть что-то. Службу вы будете проходить здесь, в замке. И начнете, как и положено, с самого низа. Если вы будете стараться, я напишу герцогу де Сюзору и попрошу похлопотать о вашей дальнейшей карьере. Если же старания, приложенные вами, будут недостаточны, после совершеннолетия вы примете власть над своими землями, и уже с вас будут требовать задолженность по налогам.

Сенешаль не предлагал и не уговаривал. Напротив, он достаточно четко дал понять, что выбора у юного барона де Кунца просто нет. Нельзя сказать, что Вильгельм с восторгом услышал эту новость, но и явного отторжения не испытал. Все же, когда отец привозил гостей в свой замок, мальчишка успел наслушаться всевозможных военных легенд и рассказов о героях и победителях. Потому изначально мысль о военной карьере отторжения не вызвала.

С баронетом же Паулем де Кунцем разговаривал сенешаль совсем по-другому. И даже оставил его в своем кабинете, велев старшему подождать за дверью.

По итогам этой беседы Пауля сенешаль оставил при своей особе.

– Юный баронет изрядно подкован по части математики и всяческих вычислений, а потому отдавать его в военную службу резона нет.

Глава 27

Служить юного барона определили в отряд замковой охраны. Только охранял этот отряд не внутренние покои. Капрал Кейн, в бригаду под начало которого отдали Вильгельма, занимался охраной окружающих территорий. Был капрал невысок и коренаст, изрядно кривоног и обладал басом редкой силы.

С дюжину таких бригад из десяти-пятнадцати человек неделями моталась между баронствами и городами герцогских земель, проверяя безопасность дорог. Не завелись ли где мародеры или бандиты, способные нанести урон снующим караванам купцов и торгашей? Работа эта была тяжелая, порой грязная и довольно разнообразная. Люди в команде периодически менялись. На место раненных в стычках вставали новые, а изредка бригаде приходилось и хоронить своих товарищей.

Много позже Вильгельм де Кунц понял, насколько оберегал его простоватый с виду капрал. А первое время он искренне ненавидел своего кривоногого начальника, и от побега удерживало его только одно: мечта дослужиться до офицера и посадить проклятого коротышку-капрала под замок, на гауптвахту.

Как бы ни была скудна жизнь в родительском замке, сколько бы ни приходилось работать, создавая запасы еды, но там, дома, Вильгельм чувствовал себя почти свободным. Конечно, нужно было уметь не попадаться на глаза отцу. Но этим искусством и оба брата, и прислуга владели в совершенстве.

Здесь же, в этом маленьком, чисто мужском коллективе, существовала очень четкая жесткая иерархия и железная дисциплина. Самым тяжелым для юного барона оказалось то, что ездить верхом он не умел. Совсем. Дома был только отцовский породистый Вихрь, к которому детям запрещено было подходить. А крестьяне и вовсе никогда не баловались верховой ездой.

Иногда, правда, деревенские приятели брали с собой Вильгельма в ночное. Но и там никто не устраивал скачек. Сидели кружком у костра, жарили в огне хлеб на ветках, рассказывали истории, страшные или смешные. Осенью к аромату хлеба и дымка добавлялся яркий дух печеных яблок… Хорошее было время: уютное и спокойное.

От дней, проведенных в седле, у подростка болело все, что только можно. Он раньше даже не подозревал, сколько в его теле существует мест, которые способны доставить неприятные ощущения. Это не эффект сбитых коленок, которые проходят через час-другой, оставляя жесткую, но уже не больную коросту на коже. Это тянущая и ноющая боль в мышцах рук, ног и спины. Это стертые до кровавых синяков ляжки. Это режущая боль в сведенных судорогой пальцах или та же судорога, крепко угнездившаяся в икрах.

Юный барон просыпался ночью со стоном, оттого, что в очередной раз ноги скручивало спазмом. И ненавидел капрала Кейна, который не давал переждать боль и уснуть дальше:

— Растирай больные места, вашсветлость. Растирай, кому сказал! Крепче! Чай не барышня, чтобы жалеть себя.

Проклятый коротышка не отставал и днем. Он учил Вильгельма правильно держать спину и разбирать поводья. То и дело слышались его хлесткие замечания и приказы. И Вильгельм искренне злился на въедливого мужика, про себя придумывал для того различные кары, даже не слишком замечая, что и спать последнее время он стал спокойнее, да и утром его собственное тело подчиняется ему все охотнее.

Со временем юный барон стал постигать и другую науку:

– Капрал Кейн, а почему вы селянина не послушали? Он же сказал, что те подозрительные к старой мельнице выдвинулись, а вы, наоборот, к утиному лугу нас ведете?

– А потому, вашсветлость, не послушался, что мужичок-то нам врет. Он, голубчик, только еще на торги едет. Видал: телега у него груженая? А если он на торги едет, а от него хмелем пахнет… Это что значит? Это значит, что какой-то добрый человек ему налил. А кто ему здесь посередь дороги нальет? А некому ему налить, кроме тех самых, кого мы и разыскиваем. Вот и весь сказ, вашсветлость..

***

К пятнадцати годам из тощеватого угрюмого подростка получился вполне справный парень, который рос не по дням, а по часам. Легко переносил длинные переезды и ночевки под открытым небом в любую погоду. Мог сутками сидеть в седле. И нож метал чуть ли не лучше всех в герцогском войске. Давным-давно стали привычными для юного барона де Кунца и мучительные часы тренировок, и въедливый, как комариный звон, голос капрала Кейна над ухом:

– Дыхание… Дыхание-то задержать надо, вашсветлость! И когда в цель метишься, ни об чем не думай. Пусть рука сама работает, без тебя. Взглядом нашел точку, задержал дыхание и-и-и -- р-р-раз!..

За эти годы, проведенные в замке, юный барон не только сильно окреп физически, но и успел многое узнать о том, как управляются герцогские земли. Почему сенешаль замка так часть находится в разъездах. Зачем герцог содержит свои войска и на какие средства. Почему тот же самый сенешаль не брезгует разобрать спор между какими-нибудь селянами, а не велит, допустим, как сделал однажды покойный отец Вильгельма, выпороть обоих и отобрать спорные мешки с урожаем в свою пользу.

Иногда барону удавалось увидеться со своим братом. Тот совсем зарылся в ведение счетов, но участью своей, кажется, был весьма доволен. В какие-то моменты он, очевидно, подражая сенешалю, даже слегка ворчал на брата:

– Все бы тебе на коне скакать да шашкой махать, а между прочим, этот год с крестьянского урожая почти половину долгов погасить удалось. Да не так погасить, чтобы смерды голодом сидели, а так, чтобы они до весны сытые были. Господин сенешаль сам мне отчет давал читать и даже подсказал, что еще можно для улучшения сделать.

Не то чтобы Вильгельм не понимал всей серьезности долгов баронства перед герцогом, но раз уж нашелся человек, который этим всем занимался, то и не стоит в управление лезть. Справляется же? Вот и отлично!

Иногда юноша с сожалением думал, что к семнадцати-восемнадцати годам ему придется вернуться в старый замок и заниматься тем, что так нравится Паулю: считать мешки с зерном, мотаться по селам и смотреть, чтобы крестьяне не натворили ерунды, переживать из-за погоды и выбирать, в какой год, что лучше сеять. Все это было важно и нужно, но, к сожалению, очень скучно.

В этом отношении, пожалуй, отъезд герцога казался ему очень мудрым: “Раз уж его светлость занят другими делами, то нанял он себе толкового сенешаля и горя не знает. Вот бы и мне так! Пусть бы за селянами кто-то другой следил, а я бы в бригаде остался…”.

Самого владетельного герцога Рогана де Сюзора барон видел за эти годы всего дважды: когда тот навещал собственные земли. Довольно высокий, но хмурый и не разговорчивый мужчина, который почти не устраивал пиров и балов, зато без конца обсуждал с сенешалем какие-то вопросы и даже не поленился самолично выехать и присмотреть место для какого-то моста.

Разумеется, с приездом герцога в замке все равно появлялось множество новых людей, в том числе и бесконечные просители. Принимать-то их герцог в отведенные часы принимал, но далеко не все из них уходили от него довольными. Вильгельм хорошо запомнил жалобы одного из посетителей. Тот после аудиенции, стоя на герцогском дворе, слезливо жаловался какому-то знакомому:

– И вот их светлость мне так заявил: дескать, вам, де Гольц, было предложено прошлый год мельню ставить на паях. А раз вы не захотели, то и помощи вам не будет. И на собственную нищету жаловаться не след!

Попыхивая от возмущения старым перегаром, жалобщик удерживал знакомца за рукав, не давая ему сбежать и заунывно продолжая свой рассказ:

– Сами посудите, почтенный соседушка, мыслимо ли дело, чтобы я мельницу держал?! На то у меня в деревнях смердов хватает. А что они ленивы да нерасторопны, так не моя то вина. А герцог не велит пороть их просто так. Сперва, мол, вину смерда найди и докажи, а потом уж можно и плетью приласкать…

В один из приездов герцога сенешаль отвел слегка оробевшего Вильгельма де Кунца в кабинет владельца земель. Во внутренних покоях замка юному барону толком еще не случалось бывать. Даже сенешаль его принимал в одной из башен, отданной частью под мастерские, а частью – под непонятные юноше бумажные дела. Так что сейчас, следуя за господином Эдлером по широкому коридору, устланному бесконечной ковровой дорожкой, Вильгельм с удивлением рассматривал прикрепленные к стенам позолоченные светильники. Там ровно, солидно и неторопливо горели свечи белого воска.

“В пустом коридоре, где только два гвардейца охраняют вход в кабинет. Этакое роскошество! Похоже, герцогу нашему деньги девать некуда. Вполне светильников с маслом хватило бы!”.

Впрочем, и без этого расточительства было на что посмотреть. Стены этого самого коридора и большой приемной до середины были выложены роскошными дубовыми панелями с богатой резьбой. А в приемной выше панелей шла не побелка, а какая-то удивительная ткань с ярким узором. Даже конторка секретаря в углу этой великолепно обставленной комнаты была из какого-то благородного дерева красноватого цвета и стоила, по мнению Вильгельма, не меньше, чем лучший жеребец в их бригаде.

Кабинет владельца всех этих несметных сокровищ смотрелся достаточно просто и скромно, хотя и здесь на полу лежал дорогой ковер. Но огромный письменный стол был так завален стопками различных документов, что больше походил на рабочее место простого писаря. Герцог же, внимательно пробегая глазами какой-то доклад, коротко взглянул на кланяющегося барона и буркнул:

– Садитесь, юноша.

Вопросы, которые он задавал Вильгельму, были довольно странными. Немного спрашивал о детстве и о том, как дети выжили при таком безалаберном отце. Поинтересовался у наследника, сколько стоит мешок пшеницы в этом году, на что вполне закономерно получил следующий ответ:

– Мешок?! – возникла неловкая пауза, во время которой герцог продолжал с интересом рассматривать смущенного юношу. – Каравай, ваша светлость, полтора медяка в этом году стоит, а мешок… Прошу прощения, но цен на пшеницу я не знаю.

Следующая серия вопросов касалась различных конских пород, потом немного обсудили седла всевозможных конструкций, а потом герцог неожиданно спросил:

– Скажите, барон де Кунц, желаете ли вы продолжать службу в армии? Или же через два года предпочтете вернуться и осесть у себя на земле?

Ни секунды не колеблясь, Вильгельм ответил:

– Конечно, я хотел бы остаться в армии.

Герцог на мгновение нахмурился, а потом спросил:

– А как же ваши земли?

От волнения Вильгельм даже поднялся со стула, встал по стойке “смирно” и ответил, глядя в глаза герцогу:

– Ваша светлость, я бы земли Паулю оставил. Жаль только, что сам он слишком мал пока. А только у него к хозяйствованию предрасположенность, Господом данная.

– Предрасположенность?! – герцог иронично заломил бровь, еще раз оглядел вытянувшегося в струнку барона и ответил: – Ступайте, барон, я подумаю.

Через три недели, когда герцог отбывал в Сольгетто, одним из сопровождающих его охранников был Вильгельм де Кунц.

Перед этим юный барон имел длительную беседу с сенешалем и точно знал одно: у него, у Вильгельма, есть около двух лет на то, чтобы решить свою судьбу. Через два года он может вернуться из столицы и начать управлять своими землями лично. Либо же, подписав доверенность на Пауля и оговорив доли с дохода, он сможет продолжать военную карьеру. Это было великолепное, замечательное, великодушнейшее предложение. Но даже тогда барон де Кунц совершенно точно знал: на земле он не осядет.

Впрочем, в столице не все и не сразу пошло гладко. Сперва герцог определил мальчишку-провинциала в королевскую гвардию, охраняющую дворец и парковую зону. Здесь в изобилии было юных баронетов и маркизов, вторых-третьих сыновей, пристроенных отцами.

Разумеется, в отличие от служивших уже гвардейцев, платили новичку сущие гроши. Но вовсе не это расстраивало Вильгельма. Первое время он с восторгом неофита надраивал пуговицы на парадной форме, точил и смазывал оружие, лично проверял на конюшне закрепленного за ним жеребца.

Однако довольно быстро выяснилось, что жизнь столичных гвардейцев – весьма скучная и неприятная штука. Дело не в том, что приходилось часами торчать на улице в любую погоду: как раз к этому юный барон был привычен. Дело было в том, что эти действия монотонно повторялись изо дня в день.

Проснулся, поел, надел парадную форму, отстоял вахту, снова поел и лег спать. Разумеется, у королевской гвардии бывали выходные дни, и несколько раз сослуживцы даже приглашали Вильгельма с собой в трактиры. Однако напиваться до беспамятства и потом скандалить ему не нравилось. Публичные девки вызывали какое-то странное чувство брезгливости, а конфликты и драки между сослуживцами по-пьяному делу добавляли скуки и раздражения.

К концу первого года службы, так и не рискнув напомнить герцогу о своем существовании лично, барон отправил письмо-прошение и с трепетом принялся ждать ответа. К его глубокому удовлетворению, похоже, герцог довольно быстро вспомнил, кто такой этот самый барон де Кунц. И уже через неделю юнец получил звание младшего капрала и новое место назначения для службы: крошечный приграничный городишко на границе с Шо-Син-Таем.

Торговля между странами тогда только-только зарождалась, но контрабандисты оценили новые возможности очень быстро, и маленькому гарнизону просто не хватало сил. Так что эта служба была совсем другой: частые бессонные дни и ночи, редкие погони. Зато тщательнейшее изучение не просто окрестностей, а расположения лесов-перелесков, горных троп, пещер и трещин, даже оврагов и канав – любых мест, где можно спрятать человека или товар.

Поток этих самых товаров, как легальных, так и контрабандных, рос достаточно быстро. Каждые несколько месяцев гарнизон приходилось увеличивать почти вдвое. И через четыре года, как раз при первых военных стычках Луарона с Сан-Меризо, барон де Кунц, отслужив полтора года старшим капралом и около двух лет лейтенантом, отправился по собственной его просьбе на границу с Сан-Меризо. Уже в звании капитана.

Для такой карьерной перестановки понадобилось несколько месяцев переписки и прошений о переводе. Но когда войска Сан-Меризо пересекли границу, разрешение было получено, и капитан Вильгельм де Кунц отбыл к новому месту службы.

Глава 28

Первые бои шли с переменным успехом, и войска Луарона отступали все чаще и чаще. За годы войны барон де Кунц успел лично поучаствовать не в одном сражении и получал благодарственные знаки отличия не один раз. При штабе армии заметили капитана де Кунца довольно быстро: из месяца в месяц у него были самые низкие потери в людской силе. И в то же время никто не мог упрекнуть капитана в том, что он отсиживается за чужими спинами.

Именно его рота брала штурмом крошечный городок Венсель, где прочно окопались вдвое превосходящие силы Сан-Меризо. Тогда, в начале войны, этот поступок капитана вызвал даже некоторые споры в шатре главнокомандующего:

– Он позорит воинское звание! Как можно нападать ночью, перерезав противника сонным и не дав ему шанса на достойное сопротивление! И вообще, де Кунцу просто повезло.

– Да-да, я тоже считаю, что барону повезло. Сам по себе он, между нами говоря, полная посредственность.

Среди самых родовитых военных, брезгливо морщивших носы на какого-то там баронишку, такое мнение бытовало ровно до тех пор, пока действующий фельдмаршал Огессо не хлопнул рукой по столу, громогласно заявив:

– Пусть пропадут пропадом идиоты, путающие правила дуэлей и войны. Этот юнец потерял при штурме только тридцать семь человек своих солдат, причем десяток из них еще имеют шанс выжить: они просто ранены. Зато он в одиночку взял Венсель. И город, и зимние запасы Сан-Меризо на три их батальона. И почти сто двадцать человек пленных, которых он лично отогнал на каменоломни.

***

К концу войны барон Вильгельм де Кунц подходил в звании бригадного генерала, и именно его людей назначили охранять первый этап мирных переговоров.

Меньше всего этот самый мир между Сан-Меризо и Луароном нужен был Рамейскому престолу. Именно Папа и поддерживал (подогревал) весь конфликт, объявляя его войной за истинную веру. Разумеется, сам по себе Рамейский престол не являлся обладателем излишков военной силы. И, случись нужда, чаще прибегал к услугам наемников. Но все же некоторое количество войск святого отца в рядах Сан-Меризо присутствовало.

Как уж там именно сработало чутье бригадного генерала де Кунца, осталось неизвестным. Однако, разделив вверенных ему солдат на две неравные части, он оставил большую под командованием собственного капитана: охранять дипломатов Луарона, а сам с меньшей частью попытался организовать вторую линию обороны, незаметную для штатских чиновников по охране прибывших послов Сан-Меризо.

Результат был налицо: при попытке нападения на послов Сан-Меризо бригадный генерал Вильгельм де Кунц ввел своих людей в бой. И это не только спасло жизни большей части послов и их людей, но и помогло захватить в плен живьем около двадцати человек из нападавших.

Потом, уже после допросов, выяснилось, что среди пленных находится два офицера папского войска, которые и собирались зачистить посольство, оставив следы войск Луарона. Но все это было потом…

По окончании разбирательств фельдмаршал Огессо произвел Вильгельма де Кунца в генералы, а от себя лично подарил серебряную походную флягу с чеканной надписью: «Лучшему воину Луарона».

Когда же среди графских и герцогских отпрысков, имеющих высокие чины не по заслугам, а в силу родовитости, началось недовольное брюзжание возвышением де Кунца и попытки объявить удачную операцию простым везением и случайностью, фельдмаршал ответил так:

– Случай всегда подворачивается в самый неподходящий момент. А победители, господа офицеры, и вовсе не верят в случайность! Де Кунц – победитель, и вам, лорды, придется смириться с этим.

***

Женщины в жизни барона де Кунца начали появляться лет с шестнадцати. Сперва смазливая подавальщица в трактире, которая не прочь была заработать монетку, затем скучающая горожаночка в столице, польстившаяся на роскошную форму. Был и достаточно продолжительный роман с аппетитной вдовушкой, который, к сожалению, частенько прерывался на долгие дни, а то и недели: выслеживание очередной группы контрабандистов требовало времени.

Во время войны обзавестись постоянной связью и вовсе было невозможно. Случались военно-полевые романы разной степени бурности. Но когда войска Луарона уходили из городка или селения, барон, оставив приличествующий случаю подарок, тут же забывал о своих случайных подругах.

Тем не менее совесть его была абсолютно чиста: когда Паулю исполнилось двадцать лет, герцог де Сюзор, а точнее, сенешаль барон Эдлер, устроил брак баронета с симпатичной дочкой соседа. Хотя брак и был договорным, тем не менее молодые прекрасно поладили. И к двадцати семи годам барон Вильгельм де Кунц стал дядей в третий раз. Так что вопрос о производстве наследников не омрачал сон холостого генерала.

Первые годы большую часть любых своих заработков Вильгельм отправлял в баронство. Мало было погасить старые долги, деньги требовались еще и для развития каких-то там выбранных Паулем ремесел и особых пород скота. К окончанию войны удалось даже погасить большую часть личных долгов покойного отца-барона. Из-за вечной экономии генерал де Кунц имел среди сослуживцев славу человека мрачного и скупого. Впрочем, его это нисколько не тревожило.

Была, однако, у него и небольшая страстишка, на которую он тратился, не скупясь: трактаты историков о войнах прошлого и мемуары великих полководцев. С большим сожалением, понимая, сколь ненадежна и беспокойна его собственная жизнь, Вильгельм читал купленные книги, а потом через курьеров герцога передавал их в собственный замок с наказом Паулю: хранить и беречь!

Так как научные трактаты и биографии генералов прошлых лет попадали в руки барона не так и часто, то от скуки он спасался следующим образом: во-первых, выездкой собственного коня, а во-вторых, метанием ножей в цель.

И, в общем-то, по окончании войны жизнь его была спокойна и размеренна. Он снял небольшой скромный домик на окраине Сольгетто, где на первом этаже поселились дородная, но несколько сварливая кухарка и его собственный ординарец, а на втором расположились две комнаты, в одной из которых с солдатским уютом и устроился сам генерал.

Там стояла кровать с плоской подушкой, накрытая тощим шерстяным одеяльцем, стол, два стула, фарфоровая ваза с большой трещиной, оставшаяся от прошлых хозяев. И в качестве элемента роскоши в углу находился неуклюжий портновский манекен, на котором и висела его собственная парадная форма. Все остальное добро – чистые подштанники, чулки и рубахи хранились на первом этаже в сундуке весьма скромных размеров, под надзором ординарца.

Столичная жизнь казалась генералу несколько скучноватой, но после бесконечных переездов, переходов и атак – в чем-то даже притягательной. Единственным неудобством было то, что в соседнем домике жила добропорядочная вдова леди Мерино, у которой была дочь на выданье. С этой самой вдовой генерал и сталкивался почти каждый раз, когда выходил из собственного дома. Разумеется, “совершенно случайно”.

Перегораживая бравому герою дорогу и напирая на него обширным бюстом, леди Мерино заводила светскую беседу, рассказывая о неисчислимых достоинствах собственной дочери и ее “вполне достойном” приданом:

– … особнячок в центре Сольгетто – это вам не кот начхал! Если подняться на чердак и немножко из окна высунуться, даже видно крышу королевского дворца! Конечно, девочка моя еще совсем невинна и душой, как ребенок, чиста! Но если бы нашелся подходящий опытный мужчина, – почтенная леди лукаво подмигивала генералу, как бы намекая, кого именно она считает “подходящим мужчиной”, – то он не остался бы обиженным. Есть же, разумеется, еще и полное приданое, сшитое в монастыре святой Ираиды!

Во время этих “добрососедских” бесед генерал испытывал редкостное ощущение собственной беспомощности. Больше всего ему хотелось достать саблю и оглушить вдову. Треснуть по голове плашмя и хоть ненадолго заткнуть фонтан её красноречия.

Вильгельм де Кунц был взрослым, опытным мужчиной и понимал, что такого удовольствия позволить себе не может: почтенных леди не бьют по головам. Возможно, ему просто не хватало светской выучки вежливо намекнуть даме, что его не интересует ни “достойное приданое”, ни “чистая душой и телом” дочка. А соседка, как будто заранее зная, когда он появится на улице, каждый раз встречала его любезной улыбкой и продолжала свои “легкие” намеки. В последние дни давление усилилось, леди стала брать с собой на прогулку дочь.

Ничего плохого или хорошего про эту дочь Вильгельм сказать не мог. Обыкновенная девица, розовеющая от смущения и мамашиной “деликатности”. Иногда, получив толчок в бок от госпожи Мерино, девица тихим голосом бормотала себе под нос нечто вроде: “Всегда так приятно видеть вас, генерал”, таким тоном, как будто хотела сказать: “Господи, да когда же этот кошмар закончится! Женись уже на мне, и всем сразу станет легче!”.

К сожалению, за арендованный домик Вильгельм внес оплату за год вперед, и переезжать куда-то еще, помня о столичных ценах, было весьма расточительно. Тем не менее, оказавшись в безопасности собственного дома, он иногда подумывал о позорном бегстве, даже не стесняясь себе признаться, что эту битву он может и проиграть.

Дни шли, и часть войска была распущена по домам, а оставшаяся часть выведена за пределы города. Генерал де Кунц уже радостно предвкушал переезд в казармы за стенами Сольгетто, когда пришло приглашение на королевский благотворительный бал. Это было странно и неожиданно, поскольку ко двору де Кунц представлен не был. Да и светские манеры генерала, безусловно, не были слишком уж блестящими. Однако отказаться от приглашения было решительно невозможно.

***

В назначенный день, встретив в королевском дворце довольно много своих сослуживцев, генерал с тоской наблюдал, как придворные франты пренебрежительно оглядывают парадные мундиры вояк, как кокетничающие девицы перешептываются, глядя на офицеров искоса, и как явно в их шепотках сквозит изрядная доля гадючьего яда.

Больше всего генерала де Кунца поразил сам Ангердо Пятый. Этот роскошно одетый великолепный красавец так искренне наслаждался царящей вокруг суматохой, так картинно поглядывал на своих дам и так откровенно пренебрегал приглашенными офицерами, что первый раз у генерала появилась довольно странная мысль: «И вот за такого павлина было пролито столько крови?».

Больше всего на этом балу генералу понравилось поведение королевы: чуть отстраненное, холодное и очень сдержанное. Она мало разговаривала с гостями, но для каждого, с кем беседовала, нашла теплые слова. Генерал терпеливо высидел парадный обед, получил из рук короля положенный ему памятный знак и, несколько неловко протанцевав по залу с какой-то перезрелой красоткой, тихо-мирно отступил в сторону добродушных матрон, играющих в карты по маленькой: это место показалось ему самым тихим и спокойным.

Однако светская неопытность сыграла с генералом дурную шутку. Как только дамы получили известие о том, что генерал холост и носит титул барона, все разговоры немедленно скатились в сторону их великолепных дочерей, обладающих всеми мыслимыми и немыслимыми достоинствами, а также, черт бы его побрал, “приличным приданым”.

Однажды, еще в бытность свою простым рядовым герцогской охраны, юный де Кунц, возвращаясь слишком рано утром из трактира, попал в центр собачьей свадьбы, где ополоумевшие от весенней радости псы грызлись за любовь ободранной черной “красавицы”. Почему-то в сознании одуревших собак произошел сбой, и они приняли Вильгельма то ли за врага, то ли за соперника. Псы были здоровые, массивные и совершенно невменяемые. Отбился барон тогда с большим трудом…

Так вот, даже тогда генерал Вильгельм де Кунц не трусил так, как за столом с этими милыми пожилыми леди. На герцога де Сюзора, который любезно кивнул ему и, улыбнувшись дамам, сообщил: “Миледи, я похищаю вашего кавалера по служебной надобности”, барон де Кунц смотрел как на истинного спасителя.

Глава 29

Разговор с герцогом де Сюзором был сложен. От предложенных перспектив Вильгельм де Кунц отбивался, как мог. Между тем герцог не давил на генерала слишком уж сильно. Зато детально и многословно рассказывал неожиданно заинтересовавшемуся Вильгельму о положении дел в государстве и расстановке сил в Большом Королевском Совете.

– …и вот при таком раскладе, барон, мы рисковать не можем. Если бы мы имели поддержку его королевского величества, то планы королевы Элен имели бы шанс осуществиться. Но, увы, ее высочество Ателанита имеет больше сторонников и гораздо легче может повлиять на короля.

Чтобы была возможность вести беседы достаточно часто, герцог де Сюзор отвел в своем столичном доме весьма достойные апартаменты для генерала. Собирались на беседу они обычно после ужина, и Вильгельм де Кунц с удивлением понимал: ему становится все интереснее и интереснее. Чем-то эти рассказы о дворцовых интригах и подковерных играх напоминали ему времена обучения у капрала Кейна. Точно также противники хитрили и изворачивались, могли дать ложную информацию и указать неверное направление.

В задачу же герцога де Сюзора входила обязанность распутать все эти нити мелких интрижек и пакостных заговоров и спрясть из этого прочную и ровную нить выгодного королевству решения. Для генерала после благотворительного бала и личного, далеко не самого приятного впечатления о короле встретить человека столь честного и пекущегося о мощи государства, было большой удачей. Это была именно та черта, за которую Вильгельм так высоко оценил герцога. Роган де Сюзор радел не о своем кошельке или собственном продвижении при дворе, а о благе всего Луарона.

Достаточно быстро барон стал задавать дополнительные вопросы и пытаться понять, что и как можно изменить. Эта игра у подножия трона оказалась весьма захватывающей. А барон де Кунц всегда был игроком азартным. Не в том смысле азартным, чтобы с помощью костюмов, дорогих украшений, необыкновенного коня или карточной игры без ограничения ставок пытаться вызвать в окружающих восхищение. Как раз все эти внешние проявления власти оставляли его совершенно равнодушным.

А вот умение заставить своих солдат научиться чему-то новому и важному, тонко учесть все просчеты врагов и детали местности, умение так распределить силы и выстроить бой, чтобы в результате победа обязательно досталась ему — это и был тот приз, та цель, к которой барон всегда стремился. Такое искусство предполагало умение не только сдержать или даже полностью подавить в себе азарт гонки, но умение просчитывать различные варианты. Поэтому не удивительно, что, начав один раз погружаться в обучение политическим играм, барон Вильгельм де Кунц даже не заметил тот момент, когда сказал “да” герцогу Рогану де Сюзору.

А вот герцог, старый и мудрый интриган, зубы съевший на всевозможных проверках союзников, заметил это сразу, как только в словах барона промелькнула фраза:

– … допустим, я смогу понравиться его королевскому величеству Ангердо. Вы же понимаете, ваша светлость, что мне никогда не угнаться за столичными щеголями. К сожалению, я еще даже не выплатил полностью все долги семьи. Потому и я, и Пауль должны вести жизнь свою достаточно скромно.

– Дорогой барон! Никто не собирается кидать вас, как котенка в пасть чудовищу, без соответствующей помощи. Вы, барон, как ни крути, герой минувшей войны. Что ожидает вас сейчас? Скучная муштра солдат в отдаленном гарнизоне – самое большое, на что вы можете рассчитывать. Но если вы станете моим соратником, деньги – это то, что перестанет вас волновать очень быстро. У нас с вами будут совершенно другие интересы и цели.

И все еще слегка сомневающийся барон де Кунц был аккуратно введен каким-то пожилым графом в окружение Ангердо Пятого и сумел закрепиться там, вызвав королевское восхищение. А понадобилось для этого всего-то выиграть скачки у несколько самоуверенного графа Батеро, который имел неосторожность похвастаться новым конем.

Именно с этой минуты и началась у генерала Вильгельма де Кунца совсем другая жизнь. Сложная, иногда тяжелая даже физически, но неизмеримо более интересная, чем жизнь генерала в отставке. Главным же для барона было то, что иногда удавалось воочию увидеть результаты своих трудов. Пусть и получалось это не всегда, пусть и действовал он частенько по подсказке Рогана де Сюзора. Но когда пожилой герцог говорил ему:«Вильгельм, мы с вами прекрасно сыграли, его величество Ангердо подписал ордонанс о переустройстве армии!» – для барона это было сродни королевской медали.

Тем более, что герцог де Сюзор никогда не использовал Вильгельма как пешку. Приступая к обработке какого-либо придворного, заключая пари, а потом выигрывая или при нужде проигрывая их, собирая информацию от сплетников, генерал Вильгельм де Кунц каждый раз абсолютно точно знал конечную цель этих телодвижений. Он по-прежнему жил в доме герцога де Сюзора. И самой большой наградой для него были дни, когда, возвращаясь с королевского совета, старый герцог вновь говорил:

– Мы с вами молодцы, Вильгельм. Сегодня его королевское величество подписал разрешение о повышении торговых льгот синтайским купцам, везущим нужные нам товары. Торговые пути будут шириться и укрепляться, а поднять пошлину мы сможем через несколько лет. Запомните: удачная торговля и политика – удел терпеливых.

Четко понимая, чем и как он занимается, Вильгельм испытывал внутреннее удовлетворение своей жизнью. Не всегда поручения герцога были приятны, но генерал всегда находил способ выполнить их максимально эффективно. Однако дворцовые дела все же не занимали его время полностью. Оставались дни, когда он не имел конкретной цели, но вынужден был проводить их в компании королевских прихлебателей. Это было скучновато, иногда раздражающе, но почти терпимо.

Однако деятельная натура барона требовала движения. Хотя он прекрасно знал, что именно Её величество является главным союзником де Сюзора, однако сама королева всегда оставалась в тени. В последнее время двор сплетничал о ней все чаще и чаще. И волей-неволей у Вильгельма де Кунца начало собираться досье, которое он никогда не переносил на бумагу: досье на королеву.

Это было такое маленькое тайное хобби, которое неделю за неделей захватывало его все больше и больше. Сам Вильгельм вовсе не был ангелом и, подражая королю, как, впрочем, и все остальные придворные, завел себе любовницу, с которой и спал периодически. Для здоровья и чтобы не выделяться.

Среди светских дам царила графиня Лисапета Оренская, официальная фаворитка короля. Генерал с удивлением наблюдал, как эта не слишком умная дама, руководимая иногда пожеланиями герцога де Богерта, а иногда и просто собственной глупостью, тянула из государственной казны ресурсы на собственные украшения и увеселения, совершенно не считаясь с состоянием этой самой казны.

Однако сплетни – оружие обоюдоострое. И хотя в основном придворные несколько презрительно отзывались о слабой королеве, некоторые из них, кого Господь не обделил умом, начинали выказывать ей все больше и больше почтения. Как говорится: «тайное всегда становится явным». Так и участившиеся победы герцога де Сюзора на королевском совете наиболее сообразительные связали с влиянием королевы.

Текли недели и месяцы. И генерал Вильгельм де Кунц, собравший для себя образ королевы по маленьким, иногда совершенно незаметным окружающим поступкам и действиям, все больше восхищался этой женщиной.

Она была умна, это бесспорно. Она была умна и осторожна, что ценно вдвойне. Генерал своими глазами наблюдал, как из теневой фигуры, стоящей где-то там, практически ниже всех придворных, королева, медленно и упорно продвигаясь, добралась до ступеней трона, отвоевывая то, что ей полагалось по праву рождения и было подтверждено брачным договором.

Это странноватое хобби, тайное досье на королеву, со временем вылилось в то, что ее королевское величество Элен стала для генерала центром всего мира. Он и сам был боец и командир, но эта хрупкая и вроде бы слабая женщина, по ниточке, по малюсенькому клочку, по капле собирая силы, союзников и верных людей, по крошечному шажку продвигаясь вверх, заняла таки положенное ей место – трон рядом с мужем. И не для того, чтобы соперничать с красоткой Лисапетой. Вовсе нет.

У Луарона появились Новые Земли, строились новые суда, развивалась торговля с Шо-Син-Таем. Возникли совместные дела с бывшим врагом Сан-Меризо, которые только укрепляли мир между странами.

Муж королевы Элен в глазах генерала не стоил и доброго слова: великовозрастной младенец, которого можно было легко перетянуть на свою сторону, пообещав леденец. Где и в какой момент образ королевы как правительницы и образ королевы как прекрасной женщины слились, генерал и сам не смог бы сказать. Но ради нее он готов был на что угодно, пусть и понимая всю безнадежность собственной преданности и любви.

***

Когда случилось то, что случилось…

Первое время Вильгельм был в эйфории. Эта женщина, это совершенство, смотрела на него благосклонно и с улыбкой! Она отвечала на его страсть, тратила на беседы с ним свое время, которое, он знал, она распределяла крайне аккуратно и тщательно. Ему хотелось завалить Элен подарками. Ему хотелось бросить к ее ногам весь мир, но он прекрасно понимал: мир и так лежит у ее ног.

Генерал впитывал идеалы и нормы морали своего мира с младенчества, и мысль о том, что он не может придумать достойный ее подарок, угнетала его весьма сильно. Он судорожно перебирал общепринятые идеи: “Украшения? Какой-нибудь редкий, особенно крупный камень? Глупости… У нее этих украшений полная сокровищница. И Элен, кажется, к ним достаточно равнодушна. Может быть, четверку коней для кареты? Вряд ли я смогу переплюнуть тех, которых запрягают ей сейчас. Ткани? Фарфоровые вазы? Господи! Ну вразуми ты меня!..”

Вильгельм очень давно понял, что не только внешняя привлекательность Элен сыграла свою роль в его любви. Он знал, что королева умна, расчетлива, хладнокровна и умеет добиваться своих целей. Он даже знал, что жизнь Элен построена по четкому графику, который она называет распорядком дня и старается не нарушать.

Большей частью титулованные дамы, обитающие при дворе, отдавали детей гувернерам и виделись с ними в положенное время два-три раза в неделю. Элен и тут резко отличалась от всех. Очень большую часть времени в её распорядке занимали дети. Это было довольно непривычно и странно наблюдать: как женщина, одаренная властью, занимается воспитанием детей сама, лично расходуя на них все свободное время.

Были в жизни королевы и другие детали, о которых, как выяснилось, не знал даже пристрастно любующийся своим божеством генерал Вильгельм де Кунц.

Пусть и не сразу, но дофин и маленькая принцесса приняли генерала. Это был один из острых моментов в их отношениях, когда Вильгельм подозревал, что Элен способна разорвать их связь в угоду детям. Тем не менее, королева решила эту проблему. И личные отношения Элен и генерала приняли весьма необычную форму.

В ее собственных покоях, куда не допускались посторонние, они тихо и мирно жили, как супруги. В эти комнаты беспрепятственно заходили только лакей и горничная. Но даже любимой фрейлине королевы мадам Вербент требовалось ее приглашение. Вильгельм стал третьим человеком во всем королевстве, кроме детей, кому это самое личное приглашение не требовалось.

И находясь практически внутри жизни своей удивительной возлюбленной, он обнаружил совсем уж странные вещи. Например, он узнал об особо оборудованной комнате, где она ежедневно по утрам проводила довольно много времени, делая упражнения. Он узнал, что необычные золотые браслеты, которые носит королева на щиколотках и которые много раз служили мишенью для сплетен и обсуждений, чудовищно тяжелые. И теперь точно знал, для чего она их носит. Идея казалась ему необычной, но вполне здравой.

Боясь спугнуть ее доверие, он собирал информацию об этих непонятных вещах так же аккуратно, как делал это раньше, когда личность королевы интересовала его только как небольшое хобби. К удивлению Вильгельма де Кунца, именно ответы на эти его вопросы и подали генералу идею подарка.

Безусловно, в том, что женщина следит за собственным телом, не было ничего странного. Но вот то, каким именно образом это делала королева…

Пожалуй, она была полностью права, так тщательно скрывая эту тайну от людей. Скорее всего, новость о том, что ее королевское величество ежедневно тренируется, уподобляясь солдатам, поднимая какие-то непонятные, но тяжелые штуки, чтобы укрепить руки и ноги, вызвало бы потрясение устоев.

Самому Вильгельму это казалось странным и одновременно привлекательным. После того как он несколько раз присутствовал на этих утренних тренировках, его уважение к предмету собственной страсти только увеличилось. Кто бы мог подумать, что королева умеет работать и истязает свое тело нагрузками не хуже любого новобранца! Только вот новобранец делает это по принуждению, а королева – потому что считает полезным.

В своей женщине Вильгельму де Кунцу нравилось абсолютно все. Ни одна ее черта не вызывала неприятия или отторжения. Чем больше он вникал не в ее личность, а именно в ее частную жизнь, куда ранее не было доступа, тем больше понимал, как удивительно ему повезло в этой жизни заслужить любовь такой женщины. И именно эти упражнения подсказали, как впечатлить любимую женщину.

Шкатулка была самая обычная, из резного сандала, нежно пахнущая и очень похожая на те, в которых кавалеры преподносили своим дамам драгоценности в подарок. Отличалась она только размерами и тяжестью.

– Что это такое, Вильгельм? – королева с мягкой улыбкой и некоторым любопытством смотрела на поставленную перед ней шкатулку.

– Это подарок тебе, мое счастье. Надеюсь, он не покажется бесполезным. Открывай.

Двумя руками Элен сняла длинную крышку и не сразу поняла, что видит перед собой. На красном бархате подложки, в маслянисто-желтом свете свечей лежали десять одинаковых, хищно поблескивающих лезвий. Не ножей, а именно лезвий без рукоятки, имеющих непривычную форму.

– Что это? – королева подняла голову и, с удивлением глядя на генерала, ждала ответа.

– Это метательные ножи.

– Я, конечно, благодарна, Вильгельм. Они очень красивые, но я совершенно не умею…

– Я буду учить тебя сам. Если ты, конечно, захочешь.

Глава 30

ВОСЕМЬ ЛЕТ СПУСТЯ.

Дни, предшествующие совершеннолетию Александра, выдались чудовищно сложными. Не знаю, как бы я выдержала, если бы не Вильгельм. Нужно было решать десятки проблем и находиться в трех местах одновременно. Я думала о том, как быстро пролетело время…

– Любовь моя! Ты что-то очень задумчива и печальна в последние дни, – Вильгельм отложил вилку и даже отодвинул тарелку с ужином, как бы показывая, что желает разговора прямо сейчас.

– Все хорошо, Вильгельм. Просто, наверное, возраст: я старею, и это немного грустно.

– Надеюсь, это просто сказывается усталость от подготовки к коронации. И ты не стареешь, Элен. Ты просто мудреешь и набираешься зрелой женской красоты.

Я улыбнулась и промолчала. Мне нечего было ответить ему. А на следующий день с утра нас снова закрутили дела, встречи и приемы.

На коронацию Алекса съехались все соседи и даже мой брат, Лиссор, наследный принц Сан-Меризо почтил нас своим присутствием.

Слово принц весьма слабо подходило этому пожилому и весьма обрюзгшему мужчине. Из донесений тайной канцелярии я знала, что отец мой, Геральдо Великолепный, пусть и был глубоким стариком, но за жизнь все еще держался крепко. Разумеется, он часто болел, но в силу тяжелого характера король отказывался подпускать к себе лекарей слишком близко и, возможно, благодаря именно этому до сих пор был жив. С сыном у него не один раз вспыхивали конфликты, и Геральдо пользовался любой возможностью отправить наследничка подальше от престола хоть на какое-то время.

Слава Богу, с момента, когда мы последний раз живьем виделись с моим так называемым братом, прошла целая жизнь. Даже мне уже было больше сорока, а наследнику Сан-Меризо за пятьдесят.

Разумеется, брат услышал от меня все положенные ему по чину славословия, обещания вечной любви между нами и некоторое количество разговоров на тему “кровь – не водица”. Но, если честно, я с ужасом смотрела на это рыхлое тело в парче и атласе и думала о том, что наши судьбы очень похожи.

Он, когда-то бывший молодым и смазливым мальчишкой, всю жизнь просидел подле отцовского трона, дожидаясь вроде бы положенных ему по праву рождения плюшек. У него были какие-то мечты и планы. Наверняка, все это рухнуло за долгие годы ожидания.

Почти также было и со мной: я тоже мечтала спокойно жить и растить своих детей, а вместо этого зубами вцепилась в трон и положила лучшую часть жизни на то, чтобы этот чертов трон удержать.

Софи, моя верная Софи, заметив, какое тяжелое впечатление произвела на меня встреча с родственнико, сочувственно сказала, расчесывая мне перед сном волосы:

-- Как жаль, что его высочество Лиссор всегда был невоздержан в напитках. А ведь когда-то он был самым красивым мужчиной Сан-Меризо. Сейчас, моя королева, глядя на вас я стала лучше понимать смысл умеренности. Но знаете, Элен... Я бы выпила сейчас бокал хорошего вина.

Вильгельм был по службе занят до утра и я не ждала его домой сегодня, потому мы так и сделали. Позвали Жанну Менуаж и, разлив по бокалам розовое Меризо, болтали, вспоминая, как ходили за новорожденным Алексом в его апартаменты, как встретили на обратном пути ее высочество Ателаниту, как рос мой мальчик и взрослел. Это был теплый и приятный вечер.

***

Мой мальчик вырос...

Осознавать это очень странно, но он уже не тощий голенастый подросток, подсыпающий на пару с Брендоном муравьев в койку дежурного офицера школы дофина. Как ни странно, Брендон, старший сын покойного де Богерта, ныне носящий скромный титул барона Латре, довольно крепко сдружился с Алексом и по праву занял место помощника вожака в их школьной компании.

Ни для кого не секрет, что детские дружеские связи со временем перерастают во что-то большее и могут продержаться всю жизнь. За этой самой компанией я наблюдала пристально и неустанно, дабы выполоть сорную траву, если такая появится. Однако Алекс и сам был достаточно аккуратен и внимателен в выборе приятелей.

Тем более, что его учеба не прекращалась никогда, ни на один день. С того момента, как я стала брать его на заседания Большого Государственного Совета, у нас появилась традиция: максимально подробно разбирать насущные проблемы и обсуждать, почему конкретный человек проголосовал так, а не по-другому.

Уже к четырнадцати годам Алекс достаточно хорошо разбирался во всех местных течениях и группировках. Тогда я немного изменила стиль обучения.

Постепенно день перед Советом перешел в довольно интересную игру: мы садились с сыном за стол и подробно расписывали будущий Совет. Кто как проголосует, примут ли нужное короне решение или противники окажутся излишне сильны. Все меньше я подсказывала сыну, и все чаще его прогнозы, сперва несколько бестолковые и иногда шутливые, а со временем и достаточно серьезные, совпадали с реальностью.

Я очень много раз слышала о том, что сильная женщина не может вырастить сильного мужчину. Пожалуй, это был один из самых больших моих подсознательных страхов: вырастить слизняка и мамсика. Такого, каким был Ангердо. Все же Ателанита, упокой Господи ее душу, успела научить меня очень многому.

Может быть, поэтому я давала Алексу максимальное количество свободы в принятии решений. И если решение его было ошибочным, то не наказывала, а учила понимать, в чем он неправ и как это исправить.

Сейчас моему малышу исполняется двадцать лет. Уже молодой и полный сил мужчина, способный не только возложить корону на собственную голову, но и оценить все плюсы и минусы этого действия. Именно поэтому за три дня до начала празднеств он пришел ко мне:

– Мама, я боюсь…

– Это нормально – бояться, Алекс. Только идиоты не ведают страха и смело совершают ошибки одну за другой, не опасаясь последствий. А ты умеешь думать и анализировать, и потому твои опасения вполне понятны. Просто не дай страху и нерешительности завладеть тобой.

Я подошла к сыну, сидящему в кресле, и стала разминать ему плечи и шею, как в детстве. В большом настенном зеркале он отражался анфас: молодой красивый мужчина, так похожий на отца. С темными, чуть вьющимися волосами, которые он стриг достаточно коротко. С темными же бровями и ресницами, которым вполне могли позавидовать придворные красавицы. Только, в отличие от Ангердо, и линия рта, и упрямый подбородок говорили о том, что характер у моего мальчика есть. И эта минута слабости, которую он себе позволил, вполне естественна.

Алекс умел и знал очень многое, был физически развит и крепок. Он вобрал в себе все то, что я могла дать и так же почерпнул все, что мог дать его родной мир. Надеюсь, он будет хорошим правителем для Луарона. А для меня, пожалуй, настало время собирать камни. Моему сыну двадцать лет…

Через несколько дней на его голову возложат корону, и он станет полновластным правителем. А еще через год-два нам придется заботиться о династическом браке. На это место существует четыре вполне достойных кандидатуры. Хочет он или нет, но ему придется сделать выбор. Впрочем, до решения этих проблем у нас есть еще пара лет. А пока я сидела рядом с сыном, молча поглаживая его руку и любуясь своим мальчиком.

***

День совершеннолетия одарил нас прекрасной погодой. И отлично удались и все шествия, и все пиршества, и все фейерверки. Думаю, три дня празднования запомнятся горожанам на всю оставшуюся жизнь.

Такое событие случается лишь раз в жизни. Я к нему готовилась и копила средства несколько лет, а теперь щедро раскидала это по Сольгетто яркими фейерверками, памятными медалями, тушами жаренных на площадях быков и овец и усиленной стражей, которая споро разнимала драчунов и пьяниц.

Бесчисленные группы уличных комедиантов давали представления для зевак. Десятки тысяч небольших листовок с гравированным портретом будущего короля осели в карманах всех желающих. Этими портретами потом украсят дома и даже хижины. Они пойдут путешествовать по стране в повозках и лотках богатых торговцев. Таких сувениров Луарон еще не видел.

Два дня город отдыхал, чистился и отсыпался, а на воскресный день ожидал нового празднества – коронационного.

В день коронации, точнее, еще ночью начал моросить мелкий омерзительный дождик, а с утра грянул нормальный весенний ливень.

В храме, где происходила церемония, отчетливо пахло мокрой псиной, сладкими духами, которыми повадились поливаться придворные модники. Даже мощные ноты ладана не перебивали эти раздражающие ароматы.

Алекс был серьезен, сосредоточен и немножко похож на робота: было заметно, что мальчик волнуется. Однако вся церемония прошла четко. И когда Вильгельм, встав на колено, протянул молодому королю лежащий на бархатной подушке ритуальный меч, все придворные слышали, как юный король сказал:

– Благодарю вас за службу, фельдмаршал.

Почему-то многие были уверены, что как только Алекса коронуют, для Вильгельма де Кунца начнутся тяжелые дни. До сплетников так и не дошла одна простая истина: пусть изначально Вильгельма в круг общения королевской семьи ввела именно я, но за эти годы фельдмаршал успел завоевать если не любовь, то уважение и привязанность как дофина, так и принцессы Элиссон.

Возможно, это была слабость с моей стороны, но пока навалились хлопоты с совершеннолетием и коронацией сына, думать о свадьбе дочери, которая состоится уже осенью, я себе просто запретила.

Уж вроде бы и будущий муж Элиссон совсем не плохой человек. И финансово, и политически этот брак обещает быть весьма удачным. Но мысль о том, что девочка уедет в далекие дали и больше мы не увидимся, рвала мне душу.

***

Первый же Большой Королевский Совет, состоявшийся после коронации, дал понять моему сыну, как много для него изменилось: советниками был поднят вопрос о браке и необходимости наследника.

Если раньше, когда я еще сама рулила этой сворой, для каждого советника публичные вопросы подобного рода обращались моей немилостью, то сейчас Алексу придется отдуваться самому. Хотя сперва по привычке, молодой король оглянулся на меня, но, увидев только легкую насмешливую улыбку, сообразил, что говорить придется самому. Впрочем, мальчик не оплошал:

– Я осознаю свой долг перед страной и готов выполнить его. Жду от Совета предложений: разумных и взвешенных. И прошу не забывать о моей личной заинтересованности в этом вопросе! К докладам о финансах и договорах приложите портрет девушки.

Похоже, никто из советников не ожидал столь быстрой победы, и легкий гул удивления пронесся по залу. Герцоги и министры оживились: впереди ожидались серьезные бои за продвижение собственной кандидатки.

Насколько я знала, серьезных претенденток существует всего четыре. Но точно также и я, и Алекс знали, что две из них абсолютно точно рассматриваться нами в качестве возможных невест не будут. Одна из девушек имела слишком дурную наследственность в виде сумасшедших и истериков и по отцовской, и по материнской линиям. Вторая же отличалась неумеренным аппетитом и уже сейчас, в свои девятнадцать, весила раза в полтора больше, чем нужно. Кроме того, и характер девица имела весьма склочный и обидчивый. Привести такую в семью значило испортить жизнь и королю, и всем окружающим.

Вообще, в отличие от собственного папеньки, Алекс был весьма аккуратен в личных пристрастиях. Насколько я знаю, первые более-менее постоянные отношения у него возникли в шестнадцать лет. Я заранее позаботилась о том, чтобы среди придворных на момент его полового созревания отсутствовали невинные девицы на выданье. Думаю, это сберегло кучу нервов, сил и денег всем нам.

С сыном я беседы об отношении к женщинам вела: рассказывала, к чему приводит распущенность, а особенно распущенность царствующих особ. И, думаю, достаточно впечатлила его. Именно поэтому выбор его пал на двадцатилетнюю очаровательную вдовушку, которую он баловал недорогими побрякушками, но даже минимального шанса стать официальной фавориткой не давал.

Баронесса Жанин де Сулер, невзирая на невинную ангельскую внешность, дамой была весьма опытной и меркантильной, но щедро одаренной житейской практичностью. При дворе не шиковала, не пыталась сразить туалетами и драгоценностями соперниц, а весьма вдумчиво и серьезно искала себе второго мужа.

Как уж они там поладили с Алексом, я не знаю. Это был период его взросления, и я не считала возможным контролировать еще и такие вещи. Тем не менее, баронесса жизнью была довольна, охотно сопровождала моего сына на прогулки и пикники. В то же время у нее хватало ума не попрошайничать, пытаясь продвинуть своих родственников на выгодные места, не брать подарки и подношения от весьма оживившихся придворных и советников и держаться в стороне от различных группировок.

Я высоко оценила ум и тактичность баронессы де Сулер. Когда через два года юная дама решила покинуть двор, существенно увеличила ее состояние тем, что выкупила две крепких деревни возле ее вдовьего дома и передала их баронессе в личную собственность. Сейчас для провинциальной невесты у молодой женщины были прекрасные перспективы, да и Алекс не оставил бывшую возлюбленную без весьма весомых подарков.

У меня самой такие истории вызывали двойственные чувства. Воспитанная в другом мире и живущая даже здесь своим умом, я внутренне сопротивлялась этому общему восприятию женщины как постельной принадлежности и игрушки. Что-то из моего отношения, безусловно, получил и Алекс. Именно это грозило теперь некоторыми сложностями.

– Ты знаешь, мама, больше всего я очень боюсь, что моя будущая жена будет похожа на Жанин.

– Алекс, Жанин – исключительно твой выбор. Она была милой и деликатной и, по-своему, весьма тактичной девушкой. Ты любил проводить с ней время. Почему ты сейчас изменил свое мнение?

– Мама, она хороша только в спальне. Она миленькая и славная… Но, понимаешь… На самом деле Жанин глупа как пробка. С ней невозможно говорить ни о чем, кроме нарядов и прогулок. А мне бы хотелось иметь в семье кого-то поумнее.

– У тебя будет небольшой выбор, Алекс. Поблагодари судьбу за это. У меня в свое время выбора не было вообще. Корона – тяжелая штука, мой мальчик.

Глава 31

Как ни желала я продлить это лето, оно неудержимо стремилось к концу…

В месяце оугесте прибыло посольство герцогства Валкурия во главе с представителем правящей династии. Эту роль на себя взял валкурский граф Эстор фон Кингер. Он приходился двоюродным братом Великому герцогу Малькору. Именно он будет сопровождать принцессу Элиссон к мужу.

Для меня прощание с моей девочкой было душераздирающим. Я прекрасно понимала, что у нас есть все шансы больше никогда в жизни не увидеться. Расстояния играют здесь очень важную роль. Конечно, будет налажена голубиная почта, и мы сможем обмениваться письмами. Но ведь я-то хотела совсем другого!

Однако это как раз тот случай, когда нужно было покориться необходимости. Опасаясь ранних родов, я и так откладывала свадьбу дочери до последнего предела. Всех возможных кандидатов в женихи изучили чуть ли не под лупой. Я знала о каждом их шаге, поступках и иногда даже мыслях. Все любовницы и любовники, внебрачные дети и враги в их собственных семьях были разложены по папочкам. Для Элиссон мужа я выбирала вовсе не по политическим соображениям, а исключительно в расчете на благополучное замужество.

Я принесла в жертву Луарону собственную жизнь. Я понимаю, что и моему сыну придется сделать то же самое. Но он мужчина и умеет сопротивляться. Отдать Элиссон замуж, например, в королевский дом Шо-Син-Тая, значило бы подписать ей смертный приговор. Отдать в Сан-Меризо -- близкородственный брак. Повенчать с представителем Кауфорской династии -- обречь на роль племенной кобылы при правителе, меняющем фавориток.

Поэтому так долго советники не одобряли брак Элиссон. С финансовой и политической стороны он не принесет Луарону почти никакой пользы. Правда, и нагрузкой тоже не станет. Великое герцогство Валкурия было маленькой, но совершенно самостоятельной державой, всячески избегающей любых конфликтов.

От присоединения к крупным странам Валкурию оберегало местоположение. Любого из воинственных соседей, кто решил бы покуситься на этот плодородный, но узкий клин земли, ждали бы объединенные войска других, не менее воинственных и жадных соседей. Именно поэтому герцогство существовало уже долгие годы в относительном покое и славилось своими крепкими семейными отношениями. Пример этим отношениям всегда подавала герцогская семья.

Такого понятия, как “официальная фаворитка”, в герцогстве не существовало вовсе. Я точно знала, что далеко не все члены герцогской семьи были святыми. Бывали у них и любовницы. Но никто публично не тащил своих девок во дворец. Их тщательно скрывали. Наличие такого факта в биографии осуждалось не только церковью, но и светским обществом.

Великое герцогство было страной трудолюбивых бюргеров и чем-то напоминало мне германские княжества примерно восемнадцатого века. Они ценили труд и мастерство. В большом почете при дворе были удачливые купцы и механики. А их знать вовсе не была так развращена рабским трудом смердов. Да и религиозными фанатиками они не были, хотя и числились под рукой Рамейского престола.

Безусловно, были там и свои минусы, но в целом это лучшее, что я могла выбрать для Элиссон.

Кроме того, для Валкурии брак с принцессой Луарона был не просто почетен, а еще и очень-очень выгоден. Так что кое-какие рычаги влияния были и у дочери, и у меня. Даст ли Господь любовь детям, я не знаю. Но могу только надеяться на взаимное уважение в семье. Все же, по моим данным, принц Кристиан достаточно порядочный, хоть и чуть скучноватый молодой человек.

Он вдовец, первая жена умерла в родах. Ему двадцать восемь лет, и у него совершенно замечательное хобби: личная теплица с экзотическими лекарственными растениями и отличная коллекция трактатов о медицине. Однако он не пренебрегает Государственными Советами и слывет разумным и аккуратным в решениях человеком. Кроме того, стоит учитывать, что Великий герцог Мальвор стар и болен, а герцогиня, судя по моим данным, самая обычная домашняя женщина, совершенно не лезущая в политику. И, кстати уж, не имеющая на сына особого влияния. Так что все шансы на спокойную жизнь у моей малышки есть.

Так называемый “последний бал невесты”, некий аналог нашего девичника, уже прошел со всеми положенными принцессе экивоками и роскошью. И сейчас моя девочка занималась тем, что отслеживала укладку собственного приданого. До границы Луарона обоз будут охранять наши войска, а на землях Валкурии ей будет предоставлена местная охрана. Однако за ее жизнь я была совершенно спокойна: личной охраной Элиссон будет командовать Вильгельм. Он же проводит ее до дворца и будет присутствовать на свадьбе как почетный гость вместе с послом нашей страны.

Иногда я с усмешкой вспоминала попадавшиеся мне в прошлой жизни статейки-рекомендации из дамских журналов. Все вот эти: “Как удержать мужа в семье”, “Как освежить секс на пятом году семейной жизни”, “Как заставить мужа смотреть только на вас, если браку уже десять лет”. Подобные идиотские проблемы не мучили меня совершенно. Напротив, я всегда чувствовала себя не слишком уютно, когда Вильгельму приходилось уезжать по служебным делам. Впрочем, я прекрасно понимала, что, посадив фельдмаршала у своей юбки и не дав ему возможности нормально нести службу, я просто сломаю его как человека. Так что, королева я или нет, но в спальне командовать мужем никогда не пыталась.

Наверное, поэтому наши с ним отношения вовсе не нуждались в глупых советах. Они были ровными, очень крепкими и бесконечно ценными и для меня, и для него. Пожалуй, в прошлой моей жизни не было ни одного человека, которому я верила бы так, как графу де Кунцу. Забавно, что только в сорок с лишним лет я поняла, что уважение и доверие важнее любви.

***

– Все, девочка моя… Я рассказала тебе абсолютно все, что знала о принце Кристиане. И рассказала, солнышко, не первый раз.

Я с улыбкой смотрела на задумчивое лицо Элиссон. Сперва мы чаевничали в ее покоях с Алексом и Вильгельмом, потом мужчины ушли, понимая, что нам хочется побыть вдвоем. К моему удивлению, дочь еще раз попросила рассказать все, что написано в досье на ее будущего мужа. Спорить я не стала: если ей становится менее тревожно от этих разговоров, пусть будет так.

– Ты боишься?

– Пожалуй, нет… Это не страх, мама. Просто какая-то нервозность, – Элиссон передернула плечами и поплотнее запахнула на себе шаль.

Мы сидели у открытого окна в парк и наслаждались теплым осенним вечером, яркими нотами ароматов последних в этом году цветущих роз и тишиной, которая ничем не нарушалась.

– Я, в общем-то, вполне понимаю, чем буду заниматься там, в собственном новом доме. Просто сама мысль оказаться в чужой стране, среди чужих людей не может не волновать.

– Не придумывай причин для паники, – с улыбкой попеняла я, – С тобой едет твоя ненаглядная Эмили. Кстати, солнышко, ты не заметила, что ей уже больше двадцати лет? Я думаю, когда ты обустроишься на новом месте, тебе стоит побеспокоиться и подыскать ей хорошего мужа. Ты выросла, девочка, и теперь это твоя забота.

– Одни бесконечные заботы, мама… Забота о том, чтобы наладить в Валкурии благотворительную систему. Забота о том, чтобы установить с мужем хорошие отношения. Забота о том, чтобы выдать Эмили замуж. А жить-то я когда буду? – она демонстративно капризно надула губы, как иногда делала в детстве.

– Увы, солнце мое. Это и есть нормальная жизнь, – разулыбалась я.

– Да я знаю… – досадливо проворчала дочь. – Просто иногда мне хочется чего-то такого… необыкновенного! Чтобы он красавец! Чтобы любовь до гроба!

– Как в романах? – я уже откровенно смеялась, глядя на Элиссон.

– Моя мать – злая королева! Как в сказках! – дочь тоже смеялась над этими “сладкими мечтами”.

Закончив веселиться, я отдышалась и сказала:

– Знаешь, детка, в чем опасность этих сказок? В том, что молодой неопытный ум принимает их за действительность, которая, если постараться, может сбыться. По мне: так лучше быть реалистом и четко понимать, в какую игру ты лезешь.

Если бы ты была безмозглой романтичной барышней, я нашла бы тебе подходящего мужа, способного петь серенады под окнами и возвышенные клятвы о “вечной любви”. Правда, боюсь, что вечность продлилась бы не более пары лет. Но первые годы ты была бы счастлива.

Если бы у тебя была склонность к политическим играм, если бы ты проявляла интерес к интригам в совете, я повела бы тебя за ручку и научила бы разбираться в этом вареве. Ты никогда не выказывала склонности к этому. Учить и переделывать тебя насильно –значило бы ломать твой характер.

Я немного помолчала, глядя на настороженную дочь, и продолжила:

– Я могу сказать тебе только то, что сказала однажды Алексу: “Корона – тяжелая ноша”. А главное, солнышко мое, найти тебе мужа, с которым ты жила бы комфортно, стало бы на порядок сложнее. Так что давай радоваться тому, что ты прекрасно понимаешь всю приятность сказок, но здраво оцениваешь их бесполезность. Можешь шутить и придуриваться сколько угодно, но ты достаточно умна, чтобы не брать романтические истории как образец для подражания. Кроме того, могу сообщить тебе прекрасную новость: в браке рождаются дети. Ты же говорила, что хочешь детей?

Элиссон фыркнула и, не выдержав, рассмеялась. Разумеется, это нарушало все возможные устои, но и она, и Алекс получили все знания по анатомии и медицине, доступные этому миру. Более того, в определенный момент, дождавшись их взросления, я рассказывала каждому из них о смерти их царственной бабушки, королевы Ателаниты. И добила рассказом о попытке дать опиум маленькому Алексу.

Надо сказать, что истории эти произвели на них неизгладимое впечатление. Оба были в шоке от идиотизма врача, и оба стали понимать гораздо лучше, как важна медицина. Именно поэтому с Элиссон поедет лучшая ученица Жанны Менуаш. А одним из первых проектов, которые профинансировал мой сын, вступив на престол, стало появление Медицинской Королевской Академии Луарона.

Уже этой осенью объявлен первый набор студентов. Лучшим из них была обещана “стипендия” – новое слово в лексиконе Луарона, и понятие пришлось вводить искусственно. Мысль о том, чтобы не просто учить кого-то бесплатно, а еще и доплачивать за получение знаний, сильно шокировала Большой Королевский Совет. Дебаты по этому случаю были нешуточные. Конфликт дошел до того, что Алексу пришлось хлопнуть по столу ладонью, прерывая споры:

– Из-за столь ничтожной суммы, господа советники, вы скандалите так, как будто я вынимаю её из вашего кармана. Для казны этот расход ничтожен. И, если судить по старым документом, никогда еще королевская казна не пополнялась так активно. Если вам, господа советники, нравится лечиться у полуграмотных знахарей, это ваше право. Я же хочу собрать в этой академии все, что известно в мире о лекарском искусстве, все мудрые и дельные книги из всех стран. И хочу точно знать, что мои солдаты, раненные на поле боя, получат лучшую помощь из возможной.

Похоже, дочь моя тоже вспомнила этот конфликт с Советом и сейчас, вопросительно глянув на меня, спросила:

– Мама, а если я уговорю мужа открыть Академию там, у нас…

– Даже если не уговоришь, Элиссон, у тебя будет достаточно собственных средств на то, чтобы начать с малого. Пусть не Королевская Академия, а Школа Лекарей под патронажем Великой Герцогини. Согласись, малышка, это звучит совсем неплохо.

Мы провели всю ночь, болтая о самом разном и утром. Но когда утром Элиссон садилась в карету, ни она, ни я все же не смогли удержаться от слез. С моей дорогой девочкой мы расстались в лучшем случае на долгие годы. И душа у меня рвалась от печали.

Алекс вскочил на коня -- он собирался проводить сестру до ворот столицы, а я вернулась в опустевший дворец.

Глава 32

Разумеется, это только для меня дворец опустел без моей девочки и Вильгельма. Все остальные службы работали как обычно. Да и придворные, не желающие пропустить столь серьезное официальное мероприятие, как проводы принцессы к мужу, уже бродили по коридорам и гостиным.

– Королева идет! Склонитесь…

– Замолчите, Маркус. Это не официальный выход. Я просто уйду к себе.

Маркус, в чьи обязанности входило голосить у меня над ухом и требовать, чтобы все немедленно расступались и кланялись, приложил руку к груди, склонил голову и отстал от маленькой процессии, которую я возглавляла. Софи, понимая, как я расстроена, тихонько предложила:

– Моя королева, если хотите, я прикажу принести легкое вино или чай. Мы с вами посидим, поболтаем и отвлечемся от грустных мыслей.

– Если хотите, ваше величество, я могу принести вам успокоительный сбор, – добавила Жанна Менуаш.

– Нет, дорогие мои, никаких успокоительных сборов. Я думаю, по бокалу вина нам не повредит. Софи, распорядись, пожалуйста.

– Мы будем втроем? – мадам Вербент смотрела на меня внимательно, и я с улыбкой кивнула ей:

– Только втроем, Софи. Как в старые добрые времена.

Софи разулыбалась и даже слегка похлопала в ладоши. Потом часто-часто закивала головой со словами: «я сейчас вернусь!» отделилась от свиты. Посмотрев ей вслед, я повернулась к фрейлинам и сообщила:

– Дамы, сегодня до вечера у вас отдых. Мне никто не нужен сейчас. Можете заняться своими делами. Со мной побудут мадам Вербент и мадам Менуаш.

Спорить со мной давно уже никто не осмеливался, как и поправлять мои указания. Поэтому девицы просто молча поклонились и начали исчезать в боковых комнатах-гостиных. Я усмехнулась про себя: «Что значит выучка! Ни одна из этих молоденьких девчонок не осмеливается обогнать королеву. Хотя, уверена, каждая из них счастлива получить выходной на весь день.».

Девочки в моей свите менялись часто. Они и прибывали сюда для того, чтобы была возможность подыскать себе мужа. Так что ни к кому из них я не была привязана: все равно через несколько месяцев очередная красотка упадет на колени и попросит позволения на брак. Я всегда давала это позволение с полнейшим равнодушием и воспринимала девиц как фоновый шум. Для управления ими существовала моя надежнейшая статс-дама – графиня Эбигейль Холланд.

«Может быть, это подкрадывается старость? Раньше молоденькие болтушки раздражали меня значительно меньше.».

В сопровождении мадам Менуаш и в непривычной тишине мы двигались по коридорам дворца к моим апартаментам. Идти предстояло довольно далеко, практически через все здание. Жанна бесшумной тенью скользила рядом, не заговаривая. Она всегда была умна и деликатна.

Имя своей покойной свекрови я услышала совершенно случайно, просто проходя мимо полуоткрытой двери голубой гостиной. Невольно замедлив шаг, я встала поближе к дверям и приложила палец к губам, показывая мадам Менуаш, что стоит вести себя тише. Щель была велика, и пусть я не видела сидящих там, но голоса слышала прекрасно и точно знала, кто беседует.

– … вот именно поэтому ее высочество Ателанита и хотела оградить детей от ее тлетворного влияния… – миледи Бульсон говорила уверенно и безапелляционно.

– Увы, Господь забирает лучших к себе первыми, – второй голос тоже был мне хорошо знаком. Баронесса Журен.

– Королева как чувствовала, что при своей распущенности ее невестка не обойдется без скандалов. Какой женой будет принцесса Элиссон, если на ее глазах беспутная мать притащила в дом любовника?!

– Я с вами полностью согласна. Просто полностью!

Одна из бывших фрейлин Ателаниты, тогда -- молоденькая бесправная девчонка, а потом жена одного из приятелей Ангердо, сильно раздобревшая после родов и мгновенно превратившаяся в добропорядочную матрону. Мужа-алкоголика она схоронила еще до смерти короля и каким-то чудом так и осталась вхожа во дворец. Я, признаться, никогда особо не обращала на нее внимания: вдовствующая баронесса Журен была декоративной пустышкой при дворе.

А вот ее собеседница, графиня Бульсон, другого поля ягодка. В свое время она состояла в свите Лисапеты и была одной из трех близких “подруг” фаворитки. Потом на некоторое время выпала из придворного круга и вернулась после казни де Богерта. Вернулась уже вдовствующей графиней, под покровительством любовника: старшего сына герцога Вельфорна.

Вельфорны не пользовались любовью при дворе и появились в свете только после смерти Ателаниты. Моя свекровь не могла простить покойному ныне Стюарту Вельфорну попытки узурпации власти. Она же и сделала его покойным, отвоевывая трон для сына. Однако после смерти матери Ангердо вспомнил, что некоторые кровные узы связывают его с оставшимися в живых Вельфорнами, и милостиво пригласил теперешнего наследника рода, маркиза де Мерканто, ко двору: тот слыл изрядным наездником. По слухам, наследнику до вожделенного титула герцога сейчас оставалось буквально несколько недель, а то и дней – старый герцог был при смерти. Ну а пока маркиз носил титул учтивости.*

– Разве ее высочество Ателанита допустила бы такой позор для внучки?! Дважды официально объявляли помолвку! Дважды! По сути, наша принцесса сейчас как вдова!

– Да-да! Да еще и замуж отдали за вдовца, как какую-нибудь купчиху! – голос у графини Бульсор весьма неприятный.

– Так и есть, графиня, – подтверждает баронесса Журен.

– И разве это не позор?! Первый брак в двадцать четыре года… Даже удивительно, что кто-то позарился на такую старуху. Совершенно непонятно, сможет ли она выносить мужу ребенка.

– Не-ет! Покойная королева никогда не допустила бы такого унижение для дома Солиго. Я еще понимаю, когда от белой лихорадки скончался Кристиан Кронберг. Хотя и в этой смерти можно усмотреть Божий промысел! Но расторгнуть вторую помолвку… Это было просто возмутительно! А какой скандал это вызвало на заседании Совета?! – баронесса Журен почти кипела от возмущения.

– И не говорите, дорогая моя! Конечно, для члена семьи Вонгертов несколько предосудительно появляться публично в женском платье. Но ведь молодой Аугусто потом утверждал, что просто примерял карнавальный костюм. Вы верите в это, баронесса?

«А графиня-то – та еще змеюка. Похоже, она вполне сознательно раскручивает на возмущение и эмоции дурочку-баронессу. Интересно, зачем бы ей это нужно было?». Я все еще стояла за дверью и занималась совершенно неприличным для королевы делом – подслушивала.

-- Судить об увлечениях молодежи сложно... -- чуть медленне, с некоторым даже сомнением в голосе проговорила баронесса Журден. -- Но ведь Аугусто был еще так молод. Стоило ли навлекать позор на принцессу Элиссон и со скандалом рвать помолвку?!

– Я с вами полностью согласна, дорогая моя. Выносить скандал на люди и давать смердам повод к сплетням -- совершенно недопустимо! Конечно, его королевское величество Алехандро сам еще очень молод и, увы, он полностью находится под влиянием матери. Иначе он непременно вмешался бы и не допустил бы этой новой, совершенно позорной свадьбы. Мой… мой друг, маркиз Мерканто, утверждает, что брак с синтайским принцем был бы гораздо выгоднее Луарону. Конечно, синтайцы – еретики, но их принц, между нами говоря -- очень экзотический красавчик!

– Да-да, графиня, именно так! Принцессе предстоит совершенно позорная свадьба! Впрочем, пусть этот грех останется на совести ее матери. А я, пожалуй, помолюсь за нашу бедную принцессу Элиссон!

Дверь в гостиную я распахнула самостоятельно.

– Как прекрасно, милые дамы, что в вашем лице я нашла людей столь тонко разбирающихся в морали и государственной выгоде. Может быть, вы захотите почтить своим присутствием следующий Королевский Совет? Или вы желаете помолиться за бедную принцессу в каком-нибудь отдаленном монастыре?

Смотреть, как багровеет лицо толстухи Журен, было восхитительно. Мне нужно было куда-то выплеснуть свое раздражение из-за отъезда дочери. И две эти твари попались мне очень вовремя.

– Мадам Менуаш, будьте добры, позовите дежурного офицера.

Миледи Бульсон сообразила первой и кинулась мне в ноги. Я не испытывала к ним сейчас ничего, кроме легкой брезгливости. Большую часть своей жизни обе провели при дворе. Они пользовались всеми благами, заводили полезные и нужные связи, ели, пили и изредка даже спали во дворце. И при этом у них не хватило не то что благодарности, а даже мозгов: не гадить там, где живешь.

***

До вечера я позволила себе душевно побездельничать в кругу близких. Мы выпили по паре бокалов вина, много болтали, с нежностью вспоминая, какой очаровательной малышкой была в свое время Элиссон. Повторили все ее детские шуточки и смешные вопросы, даже вспомнили до мельчайших деталей ее первое бальное платье. Это были хорошие и тихие несколько часов. Но, увы, все когда-нибудь кончается.

Вечером, загрустив в толпе своих приятелей, ко мне заглянул Алекс. Они с сестрой были достаточно близки, и это расставание не могло его не беспокоить. Кроме того, у сына были и собственные страхи, которые он захотел обговорить:

– Мне жаль, мама, что пришлось отпустить Элли.

– Ей давно пора уже вить свое гнездо, Алекс. Мы и так продержали ее под защитой слишком долго.

Сын нахмурился, побарабанил пальцами по столу и недовольно сказал:

– Я слышал про сегодняшнее происшествие, мама. Что ты собираешься с ними делать?

Я усмехнулась и ответила:

– Ты король, вот ты и решай.

Алекс фыркнул, как большой рассерженный кот, и укоризненно посмотрел на меня:

– Мам, мне едят мозги в Совете на предмет моей женитьбы. У меня проблемы на границы с Шо-Син-Таем: увеличился поток контрабандистов, пытающихся ввезти то самое отвратительное растение, что дурманит сознание. У меня проблемы в Серебряном городе: рудники практически истощились, и надо бы их закрывать. Только там сейчас живет почти две тысячи человек, которые непонятно чем будут заниматься и на что жить. И ты еще серьезно хочешь, чтобы я думал об этих старых сплетницах?!

– А тебе не приходит в голову, дорогой мой, что твоя мама не становится моложе и устала от этой дурной своры пустолаек?

– О, мама! Ну только ты не начинай опять про женитьбу.

– Алекс, нравится тебе эта идея или нет, но тебе придется жениться, хотя бы ради наследников. И вот тогда пусть твоя жена управляет двором, выделяет для них время на малые приемы и занимается светской стороной твоей жизни. А я, сын мой, действительно устала. Я не собираюсь бросать тебя прямо сейчас, но хотя бы начинай думать в этом направлении…

Некоторое время Алекс сидел молча, недовольно морщась и что-то обдумывая. А потом вскинул на меня наглые зеленые глаза, и по совершенно честному, кристально ясному взору я поняла, что сейчас он что-то отчебучит. Так и вышло…

– Я тут подумал… Раз уж тебе так необходима помощница, которая будет заниматься королевским двором, отношениями с храмом и прочими скучными делами, может быть, ты тогда сама и выберешь нам невесту? – слово “нам” он подчеркнул голосом.

Я засмеялась и дала этому нахаленку шутливый подзатыльник.

– Ты хочешь, чтобы старуха-мать нашла себе помощницу или хочешь, чтобы она нашла тебе красавицу-жену?

Демонстративно прячась за вышитую подушечку с кресла, Алекс, нарочито пугливо выглядывая из-за нее, заявил:

– Нападение на короля – бунт против государства. Так что вы, мадам, бунтовщица!

– Не придуривайся, солнце мое. Ты уже давно взрослый, – с улыбкой попеняла я сыну.

– Мам, я понимаю, что жениться все равно придется. Точно знаю, что у тебя куча досье на всех возможных девиц. Я бы не хотел, чтобы мой брак вызвал такие же пересуды при дворе. Ты же понимаешь, что тогда я вынужден буду обходиться с идиотами гораздо более сурово? И то, что избежать политического брака не удастся, я тоже прекрасно понимаю. Но давай не будем с этим спешить.

– Алекс, я не собираюсь тебя поторапливать. У тебя, с моей точки зрения, есть еще два-три года на то, чтобы выбрать себе жену. Только учти, что самый выгодный на данный момент брак – с Сан-Меризо. И советники будут всячески тебя продавливать на союз именно с этой страной. Но ты, я думаю, прекрасно помнишь, как я тебе рассказывала, к чему приводят близкородственные связи. В данный момент на престоле Сан-Меризо уже три месяца сидит мой родной брат, его величество Лиссор Третий. Все его дочери – твои двоюродные сестры. И самой младшей, единственной незамужней, двадцать семь лет. Я бы очень тебе не советовала рисковать.

– Хорошо, мам. Я тебя услышал и понял. Но мне даже интересно, кого ты сочтешь подходящей невестой для меня?

– Ты сам сегодня, Алекс, жаловался на проблемы с Шо-Син-Таем…

Сын растерянно глянул на меня и уточнил:

– Мам, ты серьезно?! Ты была категорически против брака Элиссон с их принцем.

– Алекс, ты не маленький ребенок и должен видеть разницу, – я была не слишком довольна его словами. – Отдать туда Элиссон – это значило бы втравить ее в их интриги, в которых она не слишком желает разбираться, и подвергнуть ее жизнь опасности. С тобой в данном случае такой номер не пройдет. Девушка приедет сюда, примет нашу веру, выучит наш язык. А главное: ты всегда сможешь своей властью убрать из ее свиты любого человека.

– Жестко, мама… Я бы даже сказал, жестоко.

– Это смотря, солнце мое, чего ты ждешь от этого брака. Если ты хочешь максимальной пользы для страны и здоровых детей, это хороший вариант. Если же ты хочешь большой и чистой любви…

Пауза была довольно долгой, Алекс обдумывал мои слова, морщился и даже по детской привычке слегка прикусывал костяшку указательного пальца.

– Я вовсе не жду от тебя, сын, чтобы ты полностью пожертвовал собой. Есть всевозможные промежуточные варианты, каждый из которых имеет свои плюсы и минусы. Например, одна из сестер будущего мужа Элиссон. То, что девушку отдадут нам, даже не обсуждается. Из плюсов: это будет самое легкое сватовство, где та сторона изначально согласна на все. Из минусов – полный ноль по части полезности для Луарона и не слишком привлекательная внешность невесты. А вообще, Алекс, если ты готов серьезно заняться этим вопросом, чтобы через пару лет не хвататься за голову, я попрошу графа де Тауффе принести тебе досье на всех девушек. Я готова дать тебе совет, но это твоя жизнь, и решать все ты будешь сам.

Не слишком складно выходил у нас разговор. Думаю, изначально Алекс пришел ко мне за неким утешением: расставание с сестрой не могло не печалить его. И то, что наша беседа плавно и незаметно перетекла на дела, только добавило сыну забот. Потому деловую часть беседы я свернула и потребовала от прислуги его любимых булочек с карамельным кремом и свежий чай. Остаток вечера мы провели в разговорах об уехавшей Элиссон, вспоминая их детские проказы и шалости.

Я не стала добивать сына еще одной новостью. Ему уже больше двадцати, а он по-прежнему в большинстве вопросов старается оглянуться на меня. Я считала, что моему мальчику давно пора в самостоятельное плавание, и потому решила больше не посещать Королевский Совет.

Мы сможем все обсуждать с ним до или после, но там пусть он учится обходиться без меня. Давно пора было сделать это.

До ближайшего Совета оставалось десять дней. И у меня будет еще время предупредить его.

__________________________

*Титул учтивости – во многих странах носителем титула является не любой представитель рода, а только его глава. Наследнику же дают так называемый титул учтивости: на ранг ниже, чем у главы рода. Например, сын герцога – маркиз, сын графа – виконт. При этом маркизата как отдельных земель может и не существовать. В таком случае “маркиз” – просто вежливое обращение.

Глава 33

Когда я отправила под арест двух обнаглевших гадюк, то собиралась просто припугнуть и научить их держать ядовитое жало за зубами. Однако, как ни странно, эта история получила продолжение. На следующий день с утра моя бессменная секретарь мадам Эхтор сообщила, что о приеме просит граф де Тауффе. Начальник тайной службы был одним из самых толковых работников во всех службах королевства, потому я кивнула мадам Эхтор и, отложив в сторону документы, разрешила:

– Просите.

Граф всегда был немногословен и исполнителен, но при этом никогда не боялся проявить инициативу сам. На то у него были и полномочия, и мое благословение. Потому доклад его я слушала максимально внимательно: просто так, поболтать о погоде и природе он бы не явился.

– Я, ваше королевское величество, не столько допросить их хотел, сколько припугнуть. Все же моя должность, – ухмыльнулся он, – прекрасно вразумляет таких длинноязыких людей. Так вот, баронесса Журен просто рыдала, каялась и готова была уйти в монастырь хоть на полгода, лишь бы вы ее простили. А вот поведение графини Бульсон… Как вы понимаете, пытать я ее не мог, а вот припугнуть вполне получилось. Сводил даму в пыточную, показал ей рабочий набор палача, ножницами перед носом пощелкал и узнал кое-что интересное, – граф протянул мне вложенные в папку допросные листы.

Я просто пересчитала их: почти десяток. Посмотрел на довольного графа и приказала:

– Рассказывайте, прочитать я успею и потом.

– Как вы знаете, ваше королевское величество, у графини есть любовник, маркиз де Мерканто. Он наследник рода де Вельфорнов. Старый герцог при смерти, и это, в общем-то, не скрывается. Маркиз уже получает поздравления от друзей. И все как бы позабыли, что Вельфорны – кровные родственники нашего покойного короля, – граф механически перекрестился и продолжил: – Кроме того, маркиз овдовел около трех лет назад и сильно конфликтовал с отцом, не желая жениться второй раз.

– … граф, все детали я прочитаю и проверю потом. Кто?

– Будущий герцог де Вельфорн.

– Маловато: он всего лишь дальняя родня. Аж четвертая кровная линия…

– Зато если он женится на дочери короля Ангердо… Девочка – признанный бастард. Конечно, ваше величество, степень родства так себе, но вот когда королевская кровь присутствует с двух сторон, в глазах простонародья это выглядит весомее.

– Граф, вы немножко удивляете меня. Пока что это всего лишь слова не слишком умной женщины, да к тому же еще и перепуганной насмерть.

– Ваше королевское величество, все, что вы говорите, абсолютно верно. Я проверил один-единственный момент и только когда он совпал, рискнул обратиться к вам.

– Говорите…

– Три месяца назад состоялось тайное венчание маркиза де Мерканто и внебрачной дочери короля Ангердо – юной баронессы Мариссы де Неронг.

– Позвольте, но она же еще не вошла в брачный возраст…

– А вот тут, ваше королевское величество, мы подходим к еще одной интересной детали этого маленького теплого заговора. Поскольку девице на момент бракосочетания не исполнилось даже шестнадцати лет, то в Сольгетто маркиз не нашел желающих обвенчать их. Потому вывез свою невесту и ее родителей в провинцию, в Мирант, – небольшой городок на землях отца. А теперь, ваше королевское величество, посмотрите на последний лист моего доклада.

Я развернула бумаги и на последнем листе нашла названия каких-то сел и маленьких городков. Мирант стоял третьим в списке. Ничего не поняла и вопросительно посмотрела на графа.

– Это, ваше величество, лист из другого доклада, который я собирался показать вам немного позднее. Донесения от агентов с тех земель нравятся мне все меньше и меньше. Неожиданно святые отцы дружно начали упоминать Рамейского Папу, старые добрые времена, когда Луарон был “сытой и богатой” страной, и жили в нем исключительно чистые душой святые предки.

– Господи, боже мой, неужели опять начинается?! – от мысли, что страну опять будет трясти, мне стало нехорошо.

– В этот раз, ваше королевское величество, я думаю, мы обойдемся малой кровью. Такие доклады я получаю не реже раза в месяц со всех концов Луарона. Разумеется, просматриваю их не сам, но все подозрительное несут мне на стол сразу же. Пока еще зараза не успела слишком сильно пустить корни.

Некоторое время я молчала, обдумывая ситуацию. А потом спросила:

– Вы уже докладывали королю? – и поймала несколько растерянный взгляд графа.

– Нет, я сразу пришел к вам…

– Ну что ж, значит, к королю мы пойдем вместе, граф. Но на будущее учтите…

– Прошу простить мою оплошность, ваше величество, это просто многолетняя привычка, но я осознаю свою ошибку, – граф слегка поклонился, и мы отправились в приемную Алехандро.

Режим сыну я выстраивала с самого детства, с младенческих лет. И потому, став взрослым, он по привычке придерживался удобного для себя расписания. Сейчас у него были рабочие часы, которые он и проводил в своем кабинете за просмотром бумаг. Разумеется, в приемной яблоку негде было упасть. Тут были и придворные, и просители, и военные.

Массивный мужчина, одетый как купец, но с излишками роскошных украшений, явно чувствовал себя неловко рядом с лощеными гвардейцами. В углу о чем-то оживленно сплетничали три молодые красотки, а третий секретарь посольства Сан-Меризо нежно придерживал за руку одну из них. В центре приемной азартно спорили два гвардейца. Их приятели разбились на две группы поддержки и довольно громкими голосами подбадривали спорщиков. Вся эта веселая толкучка рассыпалась на две части, когда громко прозвучало:

– Дорогу королеве-матери!

Мы прошли через общую приемную, через вторую, где сидело несколько ожидающих просителей, отобранных секретарем, и, наконец, попали в кабинет Алекса. Секунду подумав, я сказала:

– Сын, у графа де Тауффе есть не очень хорошие новости для тебя. Но я думаю, вы вполне справитесь с этой проблемой без моего присутствия, – развернулась и вышла, успев увидеть удивление на лице Алекса.

“Ничего, дорогой мой. Ты справишься...” – подумала я.

До вечера, отложив все дела, я нервно бродила по комнатам: прогулялась в саду, лично сводив на улицу Денизу Вторую. Она была щенком из последнего помета Денизы Первой и жила в моих покоях. Это было единственное существо, которое совершенно наплевательски относилось к моему королевскому титулу. Щенком она беспредельничала и грызла все, что попадалось, могла облаять любого приглашенного гостя и считала себя страшным зверем. Сейчас, войдя в зрелый возраст, она стала мягче и ласковей. Прогулки с ней всегда успокаивали мне нервы.

«Алексу двадцать, скоро двадцать один. Он справится, он уже достаточно взрослый и подобные ситуации изучал не один раз. Он обязательно справится…».

***

Серьезный сбор материалов по делу проходил больше месяца. По приказу короля граф де Тауффе лично выехал на место, и допросные листы, которые он привез оттуда, послужили началом серьезного судебного разбирательства. Старый герцог умер, так и не дождавшись решения суда.

Я практически отстранилась от дела и просто со стороны наблюдала, как выкручивается сын. Для меня это был своеобразный экзамен, который он должен был сдать. Да, у меня болела душа, когда мальчику пришлось лично посетить пыточные подвалы, чтобы присутствовать при допросе нескольких обвиняемых, которых привез в столицу начальник тайной службы.

Я высоко оценила то, что даже мне сын рассказывал о деталях дела только в общих чертах. Он своей волей отменил два Королевских Совета. И хотя сплетни гуляли среди элиты, столица и страна жили спокойно.

Почти по всем предъявленным обвинениям были вынесены приговоры. И только тогда король созвал Большой Государственный Совет. Меня он туда не пригласил, и я не знала: радоваться или огорчаться. За эти месяцы Алекс немного похудел и как будто стал старше.

***

Ближе к середине зимы из поездки вернулся Вильгельм. Разумеется, я получала с голубиной почтой регулярные отчеты о том, что, где и как проходит. Но живой рассказ близкого человека никакие доклады заменить не могли. Я скучала по своему мужчине, и мне очень не хватало его ежедневного присутствия.

Не хватало бодрых и активных завтраков, когда мы обсуждали предстоящий день и распределяли дела и обязанности. Не хватало спокойных вечерних посиделок, когда Вильгельм играл с Алексом, неторопливо обсуждая какие-нибудь армейские дела или стати новых коней, или вопросы снабжения порохом отдаленных гарнизонов. Не хватало самого главного: проснуться утром и тихо наблюдать, как, слегка похрапывая, рядом со мной спит умилительно беспомощный в данный момент главнокомандующий войсками Луарона.

Это потом, умывшись, сделав разминку, позволив лакею снять легкий налет щетины на лице, он превратится в сурового мужчину, воина и командира. А пока в рассеянном утреннем свете, рядом со мной лежал искусный и очень нежный любовник.

Вильгельм привез мне целую пачку писем от Элиссон. Не тех крошечных новостей-огрызочков, получаемых с голубиной почтой, а именно полноценных писем, наполненных не только новостями, но и её личной оценкой этих новостей, её эмоциями и мыслями.

Это были почти дневниковые записи, которыми моя девочка щедро поделилась. Она писала о дороге и небольших трудностях, о собственном волнении и некотором страхе, о прибытии на место и первом впечатлении от будущего мужа.

В общем-то, насколько я поняла из очень подробного описания ее свадьбы и почти десятидневного перерыва в записях, который потом сменился достаточно лестными словами в адрес Кристиана, все у нее сложилось неплохо. По крайней мере, он был достаточно деликатен и аккуратен в первую ночь, и не обидел мою малышку.

Сейчас у молодых, как это ни забавно звучит, проходил конфетно-букетный период: Кристиан проводил с ней очень много времени, всячески старался порадовать, даря ей не только достаточно дорогую ювелирку, как принято в семьях правящей элиты, но и преподнося приятные мелочи, способные вызвать улыбку у девушки.

Муж Элиссон даже не пожалел срезать ей ветку орхидеи в собственной теплице. И дочь с удивившим меня восторгом писала о том, как интересно там, в этой самой теплице, устроено отопление и освещение. Я могла только благодарить судьбу за то, что у моей девочки есть шанс на счастливую жизнь.

Между этими панегириками мужу и описанием своих фрейлин и прочих придворных дам закрались несколько абзацев об общем отношении двора Валкурии к ней: несколько трепетно-настороженном.

“Они знают, что за моей спиной стоит Луарон с его войсками и иногда бывают приторно любезны. Однако мои фрейлины, кажется, довольны своим местом и помогают мне не делать ошибок: этикет отличается от нашего не слишком, но некоторые тонкости есть.

Моя свекровь полностью занята собственным мужем и к моему появлению отнеслась тепло, но достаточно спокойно. Никаких ехидных оценок или замечаний я не слышала.

Герцог Мальвор, увы, почти не встает с кровати. Здоровье его очень слабо. Даже в кресле на прогулку вывозят его не каждый день. Он не присутствовал на свадебном пиру, но смог благословить наш брак в храме.

Мне совершенно не на что жаловаться, мама. Я счастлива…”

Я решила поделиться этими письмами с Алексом. И застала сына за странным занятием: черной тушью на листе бумаги он кисточкой медленно и терпеливо выводил иероглифы.

– Алекс… А что это?

– Я начал учить синтайский язык, мама. Он очень сложен, а я не так талантлив, как хотелось бы. Частенько мне хочется забросить занятия, – он со вздохом отложил кисточку и сладко потянулся. – Ну, раз уж ты сегодня зашла, значит, у меня есть повод забросить эту тягомотину. У тебя к чаю будут пирожные со сливками?

Глава 34

ТРИ ГОДА СПУСТЯ

– Что это, мама?

– Это подарок тебе.

Алекс взял в руки небольшую шкатулку и поднес ее к окну, к свету, внимательно рассматривая удивительный рисунок камня. Он любовался переливами черного и зеленого, хитросплетением линий и оттенков и, переведя взгляд на меня, снова спросил:

– Что это?

– Это малахит. Помнишь, в детстве я рассказывала вам с Элиссон про волшебную медную гору и малахитовую шкатулку?

– Конечно, помню! Но я всегда думал, что это просто сказка…

– Ну, мальчик мой, довольно долго это и в самом деле было просто сказкой, – с улыбкой ответила я. – Вильгельм сегодня не приедет к обеду. Если хочешь, поедим вдвоем и поболтаем.

Я гордилась своим сыном. И было чем! Вчера он на Большом Королевском Совете достаточно грамотно разыграл комбинацию и решил одну из самых нудных проблем, касающуюся его собственной женитьбы. Если сватовство синтайского отпрыска королевской семьи к принцессе Элиссон советники считали прекрасным способом получить рецепт пороха, то мысль о женитьбе короля на синтайской принцессе вызвала резкое отторжение и недовольство.

В чем-то я даже могла понять Советников: синтаец увез бы Элиссон в свои земли, Луарон получил бы практически бесплатно секрет пороха. А то, что принцесса там не выживет, ну так на все воля Господа Бога. Ни одного из советников дальнейшая жизнь принцессы не интересовала: достав для них вожделенный порох, она превращалась в отработанный материал.

Совсем другое дело – синтайка на троне. Это ведь к ней придется как-то подстраиваться, взаимодействовать с королевой, знать и помнить, что она любит, а на что может разгневаться. Она не просто чужестранка. Синтайка выросла в другой, непонятной и непривычной герцогам культуре. Зачем бы им, Советникам, в собственном королевстве такой геморрой?

Именно поэтому, хотя предложение неофициально уже было отправлено, Совет по-прежнему упирался, не желая признавать возможность такого союза. Алекс долго бился над решением проблемы, потихоньку находя все новые аргументы в пользу этого брака. Сперва он пытался соблазнить герцогов всевозможными государственными выгодами.

Общеизвестно, что синтайцы гораздо лучше нас разбираются в химии, владеют секретами и рецептами различных металлических сплавов и имеют довольно мощную школу целителей, разительно отличающуюся от Луаронской. Да что говорить, такие вещи, как, например, иглоукалывание, скорее отпугивали Совет. Многие считали, что это некий дьявольский ритуал, и откровенно боялись такого соединения. Под этот союз можно было получить очень серьезные вклады в будущее. Однако будущее интересовало Советников гораздо меньше, чем настоящее.

Самое приятное, что быстрее всего на сторону короля встала церковь Луарона. К сожалению, в вопросах брака, когда его величеству требовалось абсолютное большинство в Совете, голос Храма был, как ни странно, не так и важен. Согласие кардинала Николаса герцоги вроде бы приняли во внимание, но продолжали стоять на своем: они не хотели королеву, за которой не будет серьезной военной силы. Армия синтайцев была весьма невелика, хотя и прекрасно обучена. Советники не желали видеть на троне правительницу, которая не обогатит Луарон землями и золотом.

А нам с сыном не нужна была королева, которая будет мечтать вернуться домой и тосковать по своим землям. Синтайка же, скорее всего, весьма высоко оценит возможность быть единственной королевой, а не одной из тридцати-сорока гаремных затворниц.

Сын оказался достаточно умен для того, чтобы не идти в лобовую атаку. После того как припертые фактами готовящейся измены герцоги голосованием отдали короне графство Вельфорн, герцогских домов осталось всего семь. Вместе с голосом короля получалось четное число. И это противостояние – четыре человека на четырех длилось уже несколько лет.

Разумеется, в заседаниях Большого Совета участвовали и другие люди: и хранитель ключей старый барон Жибер; и представитель Флотской Коллегии граф Мартин де Беронт; и прижившийся на посту министра финансов Бартоломео Андертон; и, разумеется, фельдмаршал Вильгельм де Кунц; и многие другие. Но в вопросах королевского брака все их голоса были просто совещательными. А восемь человек, имеющих реальный голос, разбились на две равные партии, ни одна из которых не собиралась сдаваться.

– Сын, расскажи мне сперва, как ты склонил герцога Маллингета на свою сторону? Для его соратников, да и для меня, это “предательство” было очень неожиданно, надо сказать. А уж потом, дорогой, я отвечу на все твои вопросы.

Алекс засмеялся и сообщил:

– У меня был прекрасный учитель, мама! Мне было с кого брать пример.

– Не подлизывайся, а рассказывай!

– Ну хорошо, хорошо. Ты же сама не захотела посещать Королевский Совет. Не ворчи теперь на короля! У Маллингета трое детей: два сына, старший из которых женат, и дочь на выданье. Как ты помнишь, браки герцогских детей утверждает король. И, в общем-то, это всегда было пустой формальностью. Насколько мне известно, в последний раз в такие браки вмешивался еще мой дед. Отец же подписывал все не глядя, предпочитая не загружать голову лишней информацией.

Это, кстати, не лучшее решение, – серьезно сообщил мне сын. – Это дает возможность герцогам усиливаться благодаря бракам и создавать крепкие группировки за спиной правящей семьи.

– Алекс, не тяни уже!

– Старший сын Маллингета женат уже четыре года, но до сих пор бездетен. Думаю, проблема в его здоровье – он очень болезненный человек, и, скорее всего, старый герцог переживет сына. По сути, он уже сейчас смотрит на младшего, как на наследника. Младшему Йоргену, всего восемнадцать. Он крепок телом и здоров, как молодой бычок. Имеет как минимум двух бастардов, хотя поговаривают о пяти. Я просто отказался, мама, подписывать разрешение на его брак. И заодно придержал документы на брак Арнелины де Маллингет: девице всего пятнадцать лет, и торопиться я не вижу смысла.

– Ну что ж, мальчик мой, ты все сделал правильно. Побоявшись остаться без наследников, старый Маллингет согласится с чем угодно. Как долго он упирался?

– Почти восемь месяцев, мама. Но мне надоело ждать, и по моей просьбе герцог де Сервент сделал брачное предложение от имени своего среднего сына невесте де Маллингета. Вчера на Совете нас оказалось пятеро против троих! Вот и все.

– Что ж, признаю, ты великолепен! А что пишет посол из Шо-син-тая?

– Прислал довольно подробные родословные на восемь девиц, близких по крови императору. Все они уже пару лет учат наш язык, обычаи и знакомятся с религией. Но настоятельно граф советовал обратить внимание на двух из них: дочь королевы и старшей жены Майо Цин-фей и любимая племянница императора Туун Цин-фей. Это те, за кем реально стоит влиятельная родня. В случае смерти императора Исминори-Цин-гуна на престол взойдет его старший сын, который сейчас днюет и ночует в войсках. Принцессы приходятся ему: Майо – родной сестрой, а Туун – любимой, двоюродной. Так что вопрос моего брака уже утрясен полностью. Осталось дождаться приезда невест, мама. Теперь рассказывай ты.

Я улыбнулась сыну и лично намазала для него булочку медом:

– Кушай, мой мальчик.

– Мама! – Алекс недовольно фыркнул, отодвинув тарелку с плюшкой. – Теперь ты собираешься рассказывать медленно и неторопливо?!

– Не ори на мать, твое величество! – и, заметив, как он картинно надул губы, я засмеялась: – Ладно-ладно! Сейчас все расскажу. А булочку все равно возьми.

Помня о том, сколько этих любимых им булочек он способен истребить, я намазала еще парочку, пододвинула тарелку поближе к его правому локтю, вытерла руки влажной салфеткой и заговорила:

– Если ты помнишь, когда-то я рассказывала вам, как у меня появилась первая ткацкая мастерская. Я расширяла дело неторопливо, понемногу. Но в какой-то момент поняла, что это может стать хорошей статьей дохода для государства. Потому нашла людей, выделила деньги из казны, и такие мастерские открыли сразу в нескольких местах.

– Я знаю, мама. Это хороший и стабильный источник пополнения казны. Но мне-то интересно не о тряпках послушать.

– Я просто хочу тебе напомнить, что мои первые мастерские до сих пор вполне успешно работают, и я получаю с них вполне приличный доход и даже плачу налоги в эту самую казну. Но поскольку мое содержание оплачивается государством, то за эти годы у меня набрались свободные средства, часть из которых я решила потратить на маленькую прихоть.

Помнишь, сын, когда под руку короны перешли земли герцога Эдварда де Бошана? Так вот, лорд Северных Земель был не самым рачительным хозяином. На его землях, ближе к границе, добывали медь. Имелись два небольших серебряных рудника. И еще оттуда везли пушнину и камни. Но никто толком не мог мне ответить, что лежит дальше за границами его земель.

Говорили только, что там бескрайние леса с очень длинной зимой и почти не живут люди.

Самым тяжелым, Алекс, было найти знающих людей. Тех, кто способен отличить кусок руды от простого булыжника. Вот их я собирала действительно долго. Да и то нашла всего шестерых. А дальше просто вопрос денег и времени. Чуть больше двух лет назад на изучение тех земель отправились шесть экспедиций. Хорошо и серьезно снаряженных. Охрана, кони, носильщики, большие запасы еды, деньги, чтобы нанимать проводников. Назад, к сожалению, вернулись пока только четверо.

– И что? Что там было, мама?! – глаза сына горели любопытством.

– Нельзя сказать, что найдена медная гора, – засмеялась я. Но кое-что все же с тех земель мне доставили. Четыре достаточно точные карты тех мест, где прошли наши люди. Там отмечены реки, качество леса, пустоши и частично болота. А главное, что смогли доставить оттуда довольно большое количество образцов. Там есть золото, сын. Там есть железо и медь. Оттуда привезли довольно красивые камни, в том числе несколько кусков малахита. Так что, как видишь, мальчик мой, старые сказки иногда оборачиваются былью. Было бы неплохо наградить вернувшихся титулами. Подумайте об этом, ваше королевское величество. Часть документов и записок я уже разобрала. Когда закончу с остальными, передам все тебе.

Сын снова взял шкатулку в руки и полюбовался.

– Судя по твоим рассказам, все это находится страшно далеко.

– Ты даже не представляешь, насколько далеко. И там, где ходили наши люди, климат довольно суровый. Лето хоть и жаркое, но довольно короткое. Разрабатывать эти месторождения будет весьма нелегко. Тебе понадобятся люди, которым ты сможешь доверять. Доверять деньги и жизнь работников. Я не просто так заговорила о том, чтобы дать некоторым членам экспедиции пожизненное дворянство. Они уже там были и выжили. Они вернулись сюда и честно отдали результаты похода. Разумеется, тебе понадобятся и войска для охраны, и улучшение качества дорог, и многое другое. Но если ты овладеешь богатствами этого края, долгие-долгие годы Луарон не будет знать голода и избежит многих проблем. Это земли слишком богаты, чтобы отдать их кому-то, сын.

Глава 35

ОДИН ГОД СПУСТЯ

По условиям предварительных договоренностей синтайские принцессы прибыли в королевство Луарон для “обучения ткачеству”. Разумеется, все прекрасно понимали, какому именно “ткачеству” будут обучаться принцессы. Но тут главное было придумать красивый “заголовок”. Назвать это дело смотринами, коим оно и являлось в действительности, было политически неловко.

Потому мне пришлось озаботиться подготовкой небольшого курса лекций для девиц, который я собиралась вести сама. Ну, хотя бы первые несколько уроков, чтобы посмотреть, кто есть кто.

Девушки прибыли в конце зимы и, по расчетам Алекса, через два-три месяца, в зависимости от состояния весенних дорог, отправятся обратно. Останется только одна, про которую и объявят народу.

Легенда о внезапно вспыхнувшей любви между юным королем и прекрасной иноземной принцессой поможет людям спокойнее принять чужестранку. После объявления помолвки служители храма грамотно растолкуют, как сила любви привела юную еретичку в истинную веру. Ура-ура! На этом моменте, как мы решили, стоит сосредоточиться особенно тщательно: ни к чему разговоры в народе о том, что на троне государства сидит иноверка.

– Не слишком ли длительный срок помолвки, Алекс? – Я с некоторым удивлением посмотрела на сына и пояснила: – Объявив помолвку, ты не сможешь ее разорвать без очень и очень серьезных последствий. Последствия будут и для твоей личной репутации, и для государства. Так что, выбрав один раз девушку, ты просто обязан жениться на ней. Так какой смысл затягивать помолвку на целый год?

– В целях экономии, мама, – рассмеялся сын. – Ты просто забыла, что через год мне исполнится двадцать пять лет. Придется вытрясти чуть ли не десять процентов казны на государственный праздник. Если за несколько месяцев до этого играть свадьбу, боюсь, что все это выйдет слишком дорого. А так: вполне приличный срок для того, чтобы получше присмотреться к девушке, познакомить ее с горожанами, показать народу в храмах и так далее.

– Ну что ж, в твоих словах есть резон. Два таких праздника в один год и в самом деле слишком накладно. Волнуешься?

– Есть немного. Если честно, мама, это не столько волнение, сколько боязнь обмана.

– Поясни? – я вопросительно подняла брови.

– Понимаешь, на выбор у меня будет всего два, максимум три месяца. Если принцесса… В общем, такой срок можно играть какую-то роль. Понимаешь? Прикинуться милой, нежной и робкой… А после объявления помолвки маску можно будет и сбросить.

– Понимаю, Алекс… Но даже три месяца невозможно играть роль круглосуточно. Все девушки более или менее обучены нашему языку. Рядом с ними будут находиться слуги: горничные, лакеи, фрейлины. Как ты понимаешь, среди этих самых слуг обязательно будут присутствовать люди графа де Тауффе. Так что наше с тобой дело: очень внимательно читать его отчеты. Как бы ни прикидывался человек, а за такой срок непременно чем-то выдаст себя.

Для приема дорогих гостий было освобождено одно из крыльев дворца. Я лично позаботилась о том, чтобы обстановка в комнатах девиц была максимально одинаковая. Не бедная, но и без излишней роскоши. Это вовсе не значит, что комнаты были абсолютно идентичны или плохо обставлены. Разумеется, нет. Они отличались и по цветовой гамме, и немножко по планировке. Но вот стоимость мебели, ковров и штор была примерно равноценная. Если в одной из комнат на каминной доске ставили фарфоровую вазочку, то в соседних были похожие вазочки, просто с другим рисунком, или же симпатичные статуэтки. Такое нарочитое уравнивание девиц должно было подсказать им, что для короля Луарона они все одинаково желанные гостьи.

После приезда и девушкам, и лицам, их сопровождающим, были даны сутки на то, чтобы прийти в себя: отдохнуть с дороги, помыться, подготовить туалеты для встречи и так далее. Затем на утреннем приеме они были представлены королю.

Сейчас, когда сын начал править сам, я частенько избегала официальных мероприятий. Но не в этом случае! Кресло мое стояло, как и положено, на ступеньках трона, и вошедшую в зал “делегацию” я рассматривала с тем же интересом, что и Алекс: до сих пор мне почти не приходилось видеть синтайский женщин. И хотя я читала о том, какую одежду они носят, но в живую еще не видела.

Их парадные костюмы были красивы, но недостаточно удобны. На каждой девице довольно широкий шелковый халат, перетянутый в талии поясом. Поражало разнообразие цветов, вышивок и драгоценных камней на одежде. Понятно, что это официальные туалеты, и вряд ли девушки носят дома пояса, про которые даже невозможно сказать, из чего они сделаны: из шелка, шерсти или кожи. Почти вся поверхность расшита драгоценными камнями и жемчугом так плотно, что основа просто не видна. Возле горла полы халата скреплялись брошью, руки прятались в широких рукавах, а подолы слегка волочились по полу, собираясь сзади в небольшой шлейф.

Густые черные волосы собраны у всех в довольно однообразные прически: натянуты на цилиндрический каркас сантиметров десять-пятнадцать высотой и украшены султанчиком из разноцветных перьев. На лицах -- очень тонкая вуалетка, прикрывающая нижнюю часть лица. Сорее -- дань моде или традиция, чем желание действительно спрятать лицо: ткань почти прозрачная.

При всей яркости костюмов наших придворных эта небольшая группка невест смотрелась экзотически и даже несколько вызывающе. Сопровождавший их вельможа после приветствия и первых поклонов начал выкликать имена:

– Тсаревна Майо Цин-фей… Тсаревна Туун Цин-фей… Леди-госпожа Минам Тан-фан…

Девушки выходили вперед, оторвавшись от стайки подруг на три шага и приложив обе ладони к груди, низко кланялись королю, а второй поклон отвешивали в мою сторону. На пальцах рук, которые становились видны во время ритуала, множество ярких перстней. Затем мелкими шажками – даже не представляю, как они не запутались в своих длиннющих подолах – мелко семеня пятились назад и застывали неподвижной куколкой в общей группе.

Мне не видно было лица сына, но я сильно подозревала, что он весьма расстроен этим зрелищем. Думаю, все девушки достаточно молоды и здоровы, чтобы родить наследника. Но, увы, по нашим меркам они некрасивы. Не уродливы: в них нет ничего отталкивающего. Просто коренастые, почти прямоугольные фигуры, не имеющие различия между размерами груди, талии и бедер. Широкие круглые лица с ярко насурьмленными бровями и зачерненными веками, только подчеркивающими очень узкие глаза. Так выглядели две “тсаревны”.

А вот среди шести других девушек, менее родовитых, четыре выглядели пусть и экзотично, но весьма миловидно. Подозреваю, что их матери не были синтайками и имели достаточно европейскую внешность. Надеюсь только, что Алекс достаточно хорошо воспитан и не дал понять, насколько разочарован внешностью “тсаревен”.

***

Первые две недели девиц возили по столице, показывая им все, что они выразили желание посмотреть. Особо много восторгов вызвал столичный порт, где как раз в это время собиралась очередная экспедиция в Александрию. Провожатые сообщили, что, несмотря на внешнюю сдержанность и воспитание, девицы так долго не хотели покидать порт еще и потому, что никогда раньше не видели моря. Прокатили их и по столичным лавкам, дав возможность накупить все, что захотели.

Уже с этого момента стали видны некоторые различия. В порту охали и ахали все. Но только две из них заинтересовались страной, в которую уплывают корабли, и по дороге расспрашивали приставленных к ним фрейлин об Александрии. В лавках девушки тоже вели себя по-разному. Обе “тсаревны” садились и требовали подносить к себе понравившиеся им товары. В общем-то, никто не возражал, и купцы были с ними весьма любезны. Но когда одной из них торговец отказался сбавить цену, она дала ему пощечину.

Разумеется, после отъезда девиц из лавки с торговцем провели беседу люди графа де Тауффе и, оставив ему для залечивания самолюбия три золотых, очень вежливо попросили не делать этот нелепый эпизод достоянием гласности. Не то чтобы наши дворяне всегда вели себя в лавках как ангелы Божьи. Конечно, нет. Но одно дело получить оплеуху от пьяного барона, пусть противного, но все-таки своего, и совсем другое – от какой-то пришлой девки, которая и мордой не вышла, и говорит так, что поймешь с трудом, и молится непонятно кому, да еще и в королевы метит!

Так что за всеми передвижениями гостий тщательно следили и, случись нужда, сглаживали неприятные ситуации.

Именно поэтому я узнала, что “тсаревна” Майо Цин-фей вместе с тремя другими девушками выразила желание посетить один из Домов Инвалидов и даже пожертвовала некоторую сумму. Хороший жест, говорящий о том, что она знает пользу благотворительности и думает не только о королевских привилегиях, но и понимает обязанности.

Однако пусть фрейлины, сопровождавшие их, и не знали синтайского, его вполне прилично понимал один из сопровождавших их охранников. И то, что говорила “тсаревна” на синтайском своим молчаливым спутницам, мне донесли в тот же вечер.

“...а также насмехалась над одним из калек. У старика отсутствуют обе кисти рук и нет одного глаза. Она называла его цзянши. Так обозначают в Шо-Син-Тае оживших мертвецов…”

В общем, первые впечатления были не самые радостные. Потом выяснилась забавная деталь. Поскольку список мест для посещения девушкам предоставили довольно большой, то фрейлины сперва не могли понять, почему практически нет споров между ними. Все оказалось достаточно просто: список взяла старшая по чину “тсаревна” Майо Цин-фей. Вторая девица, Туун Цин-фей, пробовала слегка поскандалить, но была “послана” далеко. Так что все лавки, порт и Дом Инвалидов – это был выбор старшей.

Меня не радовал такой вариант, и я распорядилась продублировать список еще в семи экземплярах. Это давало возможность каждой из них выбрать места для посещения по своему вкусу. Где возможно, девушек объединяли по двое-трое, но очень часто они выбирались и поодиночке. Так что через неделю я обратила внимание на леди Минам Тан-фан.

Девушка выбрала для посещения три книжные лавки, еще раз ездила в порт и выразила желание посетить в Малом Шанизе Королевскую военную школу. Кроме того, ее очень заинтересовала голубиная почта. Насколько я поняла из объяснений тех, кто посещал страну, голубей там держали только на откорм для стола местного дворянства. Сами синтайцы использовали для передачи данных башни, на вершине которых крепились небольшие вогнутые зеркала. У девочки, кстати сказать, были и другие, несколько необычные интересы.

Лакеи докладывали, что леди Минам ежедневно уделяет около полутора часов тренировкам: она привезла с собой мишень и набор метательных лезвий. Кроме того, до завтрака девушка делает то, что называется зарядкой. Для нашей прислуги это было нечто настолько экзотическое, что они не могли не обратить на это внимание.

Лакей, прикрепленный к ее покоям, доложил графу де Тауффе:

– Я, ваше сиятельство, сам-то в ихней стране не был. А вот дядька у меня – купец не из последних. Когда сиротой малым остался, он меня в дом взял. И очень настаивал, чтобы я язык учил: он с синтайцами дела вел. Даже садовником синтайца нанял. Вот этот Тай-унц, садовник, то есть меня и учил по-ихнему говорить. Писать я так и не обучился, знаю только, как самые простые закорюки опознать. Но учиться мне нравилось, и про страну я много что выспрашивал. Слыхал, что есть у них такие, навроде бы как у нас, обители при монастырях. И каждая своему мастерству обучает. Где-то воинов, а где-то писцов. И слыхал, что вроде как есть и для баб такие обители. Слыхал, но не верил. Думал: шуткует старый Тай-унц надо мной. Вот леди эта из такой обители. Называется “Обитель белых теней”.

– Откуда знаешь?

– Так спросил у нее. Дескать, не извольте серчать, леди-госпожа, а только где же вас таким штучкам интересным обучали? Она сама и сказала, ваше сиятельство.

Глава 36

О синтайских обителях почти не было упоминаний в докладах графа Тауффе. И это был не его, а скорее мой косяк. Граф не уделил должного внимания обителям в силу инертности мышления. Для него эти самые обители – полный аналог местных монастырей. Додуматься до того, что религия в таких заведениях может стоять даже не на втором, а на десятом месте и, по сути, обитель является школой, граф не смог. Сильно винить его за это я не стану, но поговорить придется.

За последующие четыре дня опросили всех, до кого смогли добраться сотрудники графа: купцов, бывавших на территории Шо-Син-Тая, их охрану и возчиков, всех синтайцев, которые решили искать удачи на чужой стороне и перебрались в Сольгетто. Понятно, что информации добыли крохи от пары десятков садовников, трёх аптекарей, торгующих синтайскими травами и лекарствами, и двух трактирщиков, из тех, что смогли удержаться и пустить корни в столице. Все они были не самые информированные люди. Так что сведения об обители Белых Теней у меня были скорее на уровне домыслов и сплетен.

Присутствовал в этой истории еще один неловкий момент. Я никому не могла объяснить напрямую, откуда я знаю, что такое обитель. Я всегда тщательно следила за выдаваемой мной информацией, чтобы не казаться слишком знающей и не попасть под подозрение.

Разумеется, сразу по прибытии принцесс мы слегка обсуждали первые впечатления с сыном. Однако это была достаточно легкая беседа, а не полноценное совещание. Слегка расстроенный Алекс, стараясь скрыть разочарование, говорил:

– Ну конечно, они обе не красавицы… Но если девушка окажется достаточно умна и будет хорошим собеседником… Или же, напротив, захочет быть просто матерью детей, то все у нас может сложиться. В конце концов, мама, не ради красоты будущей жены мы затеяли это все.

– Ты не во всем прав, мальчик мой. Красота в нашем мире значит довольно много. Представь, что такая внешность будет у твоей дочери. Родительская любовь – это прекрасно, но ведь рано или поздно девочка вырастет. Её нужно будет искать мужа. Так что сильно торопиться с выбором мы не будем. Тем более что есть и менее выгодные, но более приемлемые варианты.

***

Обитель Белых Теней располагалась в достаточно уединенном месте и предназначалась для обучения родовитых девиц. Девочек отдавали туда в возрасте десяти-двенадцати лет и забирали после того, как родители подписывали брачный контракт. От остальных обителей, где точно также девиц обучали экономно вести большое хозяйство, давали знания по искусствам стихосложения, составления букетов, написания поздравительных свитков, планированию сада и многим другим, пригодным в быту, Белые Тени отличались продвинутым курсом сан-шу.

Искусство сан-шу включало в себя довольно высокий уровень физической подготовки. Учеников тренировали, давая им знания о самозащите. К сожалению, все сведения о Белых Тенях, которые смог собрать и предоставить так быстро граф Тауффе, достоверностью находились на уровне досужей болтовни. Чтобы уточнить или опровергнуть их, нужна была весьма серьезная работа. Нужно было отправлять людей в Шо-Син-Тай и собирать факты там, а на это у нас не было времени. Приходилось опираться на то, что болтают об обителях в народе.

Вроде бы Белые Тени учили быстрому бегу и умению маскироваться, защищать себя различными, далеко не самыми стандартными способами и искусству метать ножи. Вот эти самые ножи и подогрели мой интерес к юной госпоже Минам. По сути, все, о чем сплетничали в народе, сводилось к одной простой вещи: эти самые Тени обучали девиц самозащите. Именно тому, чему я посвятила свою прошлую жизнь.

Я неторопливо и вдумчиво перечитала краткие выжимки из народных сплетен, которые успел собрать граф. Перечитала несколько раз. Мне казалось, что внутри моей головы появилась тревожно мигающая красная лампочка. Ощущение было очень странным. Но не менее странным мне показалось и совпадение. Это что, случайное стечение обстоятельств или Вселенная решила прийти мне на помощь? А может быть, это и вовсе не помощь? Может быть, это предупреждение?

Я даже не могла объяснить, почему меня так взволновало, что эта юная девица обладает похожими умениями и навыками. Самое обидное, что поделиться этим открытием было не с кем: свое попаданство я не открывала никому и делать этого не собиралась никогда.

Немного пошагав по комнате, я успокоилась и позвонила в колокольчик:

– Мадам Эхтор, прикажите накрыть для меня чай и пригласите к столу мадам Менуаш и мадам Вербент.

Возможно, я и зря поделилась с подругами полученными сведениями. Они их напугали.

– Помилуй Бог, Элен! Ты хочешь сказать, что девушка умеет драться?! – Софи явно была в шоке.

Жанна задумчиво молчала, а Софи испуганно помотала головой и добавила:

– Какой ужас!

– Может быть, не такой и ужас, Софи, – сочла нужным вмешаться мадам Менуаш, – ты слышала когда-нибудь о госпоже Праун?

– Ну… слышала, конечно. Но ведь это легенда!

– Это не легенда, Софи. Я видела эту женщину вживую. Помнишь, я рассказывала, как пряталась во время войны вместе со служанкой? Так вот, одновременно с солдатами в городе были и пираты. Уж не знаю, как они договаривались между собой, но три пиратских судна стояли в порту. И капитаном одного из них была эта самая госпожа Праун.

Софи потрясенно молчала, а я после некоторого колебания решила “добить” свою подругу.

– Посмотри сюда, дорогая, – я протянула над столом правую руку и нажала на центральный камень широкого браслета.

– Что это, Элен?! – она с любопытством смотрела на откинувшуюся золотую часть. В углублении было достаточно хорошо видно изрядную порцию темно-серого порошка. – Что это?! – взволнованно повторила свой вопрос трепетная Софи.

– Это черный перец, дорогая. В отличие от тебя, я весьма внимательно изучала истории королевских домов. И не только историю дома Солиго, но и многих других. Ты себе слабо представляешь, Софи, сколько родовитых женщин гибнет при смене династии. Этот браслет я заказала еще при жизни герцога Саймера де Богерта. Как ты помнишь, тогда были весьма тревожные времена. И если детей я спрятала, то за свою жизнь опасалась каждый день. Если бы на меня напали, я бы сопротивлялась, Софи.

– Боже мой! Представляю, как тебе было страшно во дворце без нас, дорогая!

– Страшно… Но я точно знала, что в случае нападения у бунтовщиков не получилось бы зарезать меня, как овцу.

– Да, Элен… Тогда твой характер сильно поменялся.

– Возможно, в знаниях юной синтайской госпожи нет ничего плохого, – неуверенно произнесла Жанна, – королева должна быть очень сильной! Если эти умения дают девушке дополнительную уверенность… Хотя я знаю, что женщины-воины бывают, мне все равно это кажется неправильным! – мягко улыбнулась мадам Менуаш. – Просто за годы жизни я чаще вижу женщин, рожающих детей и совершенно беспомощных в это время. Я не могу давать вам советов, ваше величество. Я и сама не воин. Но, думаю, к девушке стоит присмотреться повнимательнее.

– Ты права, Жанна. Частично из-за этого я вас и пригласила. Мне нужна ваша помощь, дамы.

– Любая, какая вам только понадобится, Элен! – моя Софи уверенно кивнула. Мадам Менуаш смотрела на меня с любопытством.

***

– Ты серьезно рассматриваешь ее кандидатуру, мама? А то мне сегодня донесли, что Маллингет ехидничает по поводу моего предстоящего брака, утверждая, что я приношу себя в жертву для блага государства. Он все еще не может смириться с тем, что ради брака собственных детей ему пришлось сменить сторону в Совете. Конечно, я найду, чем его окоротить, но все это так раздражает…

– Алекс, безусловно, нужды королевства в первую очередь! Но у нас не настолько критическое положение, чтобы сделать тебя несчастным на всю жизнь.

Если родословную двух царевен мы изучали буквально под лупой, то на биографию остальных участниц обращали гораздо меньше внимания. Надо сказать, что привезенные из Шо-Син-Тая портреты, написанные их же художниками, были изрядно приукрашены и совершенно не давали представления о росте и фигуре девушек – они были поясными. Так что и для сына, и для меня увидеть двух главных кандидаток вживую оказалось некоторым шоком.

Родословная госпожи Минам тоже изобиловала самыми родовитыми фамилиями Шо-Син-Тая – она была дочерью самого Линзяо-Цин-Гуна, наследного принца Великого императора. Проблема была в том, что ее мать не являлась женой наследника. Госпожа Юан была всего лишь одной из наложниц в гареме. Линзяо-Цин-Гун до сих пор не был женат, хотя и имел положенный при его статусе гарем. И был отцом шестерых детей.

Госпожа Майо – его родная сестра, дочь императора.

Госпожа Туун – его племянница, дочь любимой сестры.

Было достаточно понятно, что синтайцы рассчитывают на брак с одной из этих девиц. Однако я совсем не хотела губить семейную жизнь сына, потому предложила следующий вариант:

– Алекс, у нас с тобой есть еще пара недель, чтобы определиться совершенно точно. В случае, если госпожа Минам тебе подойдет по характеру и знаниям, то мы сможем намекнуть синтайцам на то, что желаем этого брака. Думаю, для них породниться с домом Солиго не только большая честь, но и весьма серьезные выгоды. И они пойдут нам навстречу.

– Мама, она очень миловидная девушка. И отчеты графа Тауффе говорят о том, что мы с ней могли бы поладить. Но ты не учитываешь одну вещь: по меркам Луарона девушка незаконнорожденная. Мы никак не сможем это изменить. Рано или поздно в народе начнутся сплетни и разговоры, а мои противники получат прекрасный довод для того, чтобы разжигать недовольство крестьян и горожан.

– Если мы будем действовать с умом, Алекс, еще до твоей свадьбы ее мать станет женой наследного принца и будущей Великой императрицей. Нам это выгодно еще и с той стороны, что императору за пятьдесят, и он не молодеет. А вот его сыну всего тридцать три, и за ним будущее, понимаешь?

– Интересно, как ты собираешься это проделать? Ты же не можешь написать принцу Линзяо: “Дорогой принц, женитесь, пожалуйста, на госпоже Юан!”

– Алекс, ты меня расстраиваешь, мальчик мой. Разумеется, я не собираюсь действовать таким образом. Однако, если нам понадобится этот брак, мы отправим в Шо-Син-Тай делегацию с подарками императорской семье. Всей семье! Это будут дорогие и приятные сувениры даже для вторых, третьих жен и любимых наложниц. И будет три особенных подарка: очень дорогих и очень объемных. Первый, разумеется, и самый-самый – императору. Второй чуть дешевле наследному принцу Линзяо. И третий немножко проще, чем два первых, но сильно дороже и больше, чем всем остальным. Как ты понимаешь, Алекс, третий подарок предназначается госпоже Юан. Уверяю тебя, синтайцы достаточно сообразительны, чтобы понять, что негоже будущей королеве Луарона быть дочерью простой наложницы. Кроме всего прочего, это будет весьма хороший ход для того, чтобы дать понять наследнику: закрепив родственные связи с Луароном, он вкладывается в свое будущее. Сам знаешь, малыш, какие конфликты могут возникнуть при смене власти. А Великий император не бессмертен.

– Получается, что госпожа Юан станет будущей императрицей только потому, что я выбрал ее дочь?!

– Да, Алекс. Только потому. И поверь, госпожа Юан достаточно хорошего рода. Все наложницы наследника из разных Высоких родов. Именно поэтому он и не торопился жениться: выбирал, где выгоднее, откуда мощнее будет поддержка. Думаю, ни одна из женщин в его гареме не сможет предложить наследнику такую поддержку, какая появится у госпожи Юан, – улыбнулась я сыну.

– Мама, ты гений!!!

Я улыбнулась почти детской восторженности сына и ответила:

– С завтрашнего дня у девушек начинаются занятия. Я смогу поговорить с каждой из них. Но и ты присматривайся. У нас мало времени.

Глава 37

Комнату для занятий с девицами мне приготовили поближе к моим покоям. Я постаралась учесть максимум. Мне важно было видеть со своего места лица всех участниц, чтобы я могла оценить, насколько внимательно меня слушают, умеют ли вообще воспринимать информацию и хотят ли получить новые знания.

Синтайские гаремы были довольно закрытым местом. Оттуда, конечно, просачивалась информация в народ, но не вся, не полностью и часто искаженная. Большим отличием от киношных восточных гаремов было то, что девицы и женщины там вовсе не были пленницами, оторванными от мира. Они вполне могли иметь подруг и родственников в столице и навещать их, а также приглашать их к себе. Заниматься благотворительностью и посещать любой храм страны. Могли даже иметь в собственности домик за пределами императорского гарема.

Конечно, сведения о Шо-Син-Тае начали собирать не так давно, и, вполне возможно, многих тонкостей мы не знаем и не учитываем. Но в целом императорский гарем – не тюрьма, а скорее прекрасно благоустроенный садовый комплекс с множеством отдельных зданий и домиков для проживания жен, детей, всевозможных пожилых тетушек и родственниц, а также целой армии прислуги и охраны, которая обо всех заботится.

Нельзя сказать, что вход на территорию гарема был для всех свободен, но по приглашению жительницы посетить этот удивительный городок вполне возможно. Внутри существовала четкая иерархия и довольно серьезный свод правил, объясняющий: кто кому, грубо говоря, должен кланяться первым.

В целом между женщинами, разумеется, существовали конфликты и недовольство, постоянно и незаметно проходила борьба за повышение собственного рейтинга. По сведениям, полученным от посла, раз в год, а то и чаще, происходил какой-нибудь серьезный скандал.

Потеряв надежду решить конфликт мирным путем, соперницы то травили друг друга, то уродовали внешность конкурентки каким-нибудь крайне экзотическим способом, а бывало, что исчезали сами. То ли, устав от гаремной жизни, они пускались в бега и растворялись где-то на просторах страны, то ли их убирали так тихо и бесшумно, что следов не оставалось. Но все же это была не такая тюрьма, в какой жили, например, героини сериала “Великолепный век”. Это было все, что я знала о синтайских гаремах на момент встречи.

В комнату, где я собиралась заниматься с девицами, внесли восемь столов, расставили на указанные мной места, а для меня приготовили весьма удобное кресло. Под него соорудили невысокий подиум, чтобы я могла одновременно видеть всех. Пришла пора пообщаться с девушками лично.

О занятиях предупреждали заранее: за пятнадцать минут до начала к каждой из девиц постучалась горничная и напомнила. Но все-таки принцесса Майо Цин-фей сочла нужным опоздать. Я не могла расценивать это как случайность.

Девицы входили в комнату по очереди, кланялись, и у меня было время рассмотреть и оценить их наряды. Во-первых, никто не пришел на занятие с высокой прической на каркасе: у половины были заплетены вполне обычные косы, у второй половины волосы были убраны в сетки разной степени роскоши.

Во-вторых, одежда тоже была другая: роскошные халаты, пояса и украшения остались дома. На девушках были укороченные и достаточно удобные версии парадного костюма: зауженные к щиколотке шелковые брюки и халат длиной до середины икр. Пояса самые обычные, тканевые. Конечно, и эти халаты отличались достаточно яркой окраской и даже местами имели вышитые каемки, но ни драгоценных камней, ни жемчуга, ни золотой нити в отделке не было. Непривычная для Луарона, но вполне удобная для работы одежда. Тем более, что рукава халата были всего три четверти и не отличались шириной. Девушки рассаживались, демонстративно оставив пустым тот стол, что стоял напротив моего.

– Добрый день, юные леди. Раз уж вы приехали в нашу страну, чтобы изучить процесс ткачества, то давайте начнем с самого главного: с материалов для будущей ткани. На столе у каждой из вас лежит несколько картонов с прикрепленными образцами овечьей шерсти. Внимательно посмотрите на них и обратите внимание на то, чем один образец отличается от другого. Помните эти образцы в пальцах и почувствуйте разницу…

Договорить я не успела. Двойные двери распахнулись, на пороге в полном парадном платье с высокой прической застыла принцесса Майо Цин-фей. Она действительно застыла, скромно глядя в пол и давая всем находящимся в комнате возможность полюбоваться собой. Потом поклонилась мне, только мне, не удостоив приветствием остальных девушек, и молча прошла к своему месту, не спрашивая разрешения.

Все это можно было бы списать на незнание правил этикета, если бы не одно “но”. Когда девушки взялись рассматривать шерсть, перебирая пальцами и даже рассматривая на свет, принцесса сидела, сложив руки на столе, и не шевелилась.

Успехи в овладении нашим языком у всех были разные. До этого времени ни с одной из девиц ни я, ни Алекс не общались лично. По словам фрейлин и прислуги, на бытовом уровне понимали язык все. Говорили они с достаточно заметным акцентом: их “Р” была грассирующая, как у французов в моем мире. Однако этот акцент не мешал их понимать и даже казался приятным слуху. Так, во всяком случае, мне сказали.

Решив, что принцесса не слышала или не уловила суть, я повторила:

– Внимательно рассмотрите волокна шерсти на свет. Как вы видите, у них разная толщина волоса и разная структура: от слегка волнистой до откровенно кудрявой. Кроме того, при производстве ткани необходимо учесть, что шерсть и шелк окрашиваются разными составами и по-разному реагируют с краской. Именно поэтому…

Раззолоченная, как идол, принцесса продолжала сидеть с ничего не выражающим лицом и смотреть куда-то в пустоту.

– Госпожа Майо, вы плохо знаете мой язык? Может быть, я говорю слишком быстро, и вы не успеваете понять?

То, что девица меня прекрасно понимает, я узнала сразу же. Все время, пока я обращалась именно к ней, она смотрела мне в глаза, а когда собралась отвечать, встала и поклонилась.

– Великая госпожа! Я есть любимый дочь свой отец. Мой никогда честь не р-ронять, хозяйство не заниматься.

От такой отповеди я слегка офигела. Понимает ли это раззолоченное чудо, с кем она разговаривает?! То есть мне, королеве-матери огромной и мощной страны, рядом с которой вся Великая империя Шо-Син-Тай выглядит как декоративная комнатная собачка рядом с волкодавом, хозяйством заниматься можно. А она такая большая барыня, что ей нельзя?!

– Госпожа Майо! Вы хотите сказать, что когда я начала развивать ткацкое дело в Луароне, то уронила свою честь?

– Великая госпожа, мой стр-рана только мужчина заниматься дела! Женщина – пр-рекр-расный цветок. Она р-рожать детей и р-радовать господин.

Несколько мгновений я молчала, пытаясь сообразить, как поступить правильно. Объяснить ей обязанности настоящей королевы? Начать конфликт, который непонятно чем кончится? А зачем, собственно? Я оглядела притихших девушек и подумала о том, что эта самая Майо, возможно, не единственная, кто так думает.

– Мои дорогие гостьи! Те из вас, кто не хочет заниматься такими скучными и недостойными делами, могут вернуться к себе. У каждой из вас есть список всевозможных мест, которые вам дозволено посетить. Вам не обязательно слушать и учится. Достаточно сказать слугам, куда вы желаете отправиться, и каждой из вас организуют любую поездку. Вы свободны и можете идти.

Произнося это, я совершенно не представляла, к каким результатам приведет моя речь. Из восьми девиц пятеро сочли нужным покинуть комнату. Самым неожиданным для меня было то, что Туун Цин-фей, любимая племянница императора, осталась. Кроме нее с места не двинулась юная Минам и еще одна девушка: Кицори Цин-фей.

Кицори, как нам было известно, тоже была дочерью наследника престола принца Линзяо. Только матерью ее была не госпожа Юан, а вышедшая из другого рода женщина. Я с улыбкой оглядела оставшуюся троицу и сказала:

– Тяга к новым знаниям – признак не только ума, но и дальновидности. Я рада, что вы остались.

Дальнейшее немного удивило меня. Девушки поднялись почти синхронно, склонились в поясном поклоне. Принцесса Туун ответила мне, как я поняла, от имени всех:

– Мы благодар-рны Великой госпоже за желание подар-рить нам знания.

После этого девушки уселись, и урок наконец-то начался.

***

Для меня важно было наладить с ними личное общение. Потому после урока я пригласила их выпить чаю. Все же, когда они слушали и записывали лекцию, проявить себя как-то девицы не могли. А мне требовалось понять, что скрывается там, внутри этих юных головок.

Даже во время чаепития строго соблюдался табель о рангах: прежде чем ответить на любой мой вопрос, обе девушки взглядом спрашивали разрешения у принцессы Туун и отвечали, только дождавшись небольшого, почти незаметного кивка. Сама же принцесса отвечала только на вопросы, адресованные лично ей.

Я спрашивала, сколько у них в стране женских обителей. Как выяснилось, всего три. Одна из них – обитель Цветущего Сада, давала знания по сельскохозяйственным вопросам. Там не только учили выращивать цветочки, но и вести селекционные работы. Именно в такой обители обучалась принцесса Туун.

Знания мои в вопросах сельского хозяйства находились где-то на уровне плинтуса, и оценить, насколько хорошо в обители Цветущего Сада вели занятия, я не могла. Однако то, что принцесса не гнушалась новых знаний, многое говорило в ее пользу.

Пусть она и не красавица, и ее брак с Алексом не принесет радости ему, а следовательно, и ей, но она принцесса. В своей стране она одна из самых высокопоставленных женщин, и замуж ее отдадут не в крестьянскую семью. Некоторое количество власти у Туун будет всегда.

Для меня это значило только одно: демонстрировать неприятие нельзя никому из них, но некоторых девиц явно следует обласкать особо. Не разорится Луарон на паре десятков драгоценных побрякушек. А вот заложенные в юности симпатии к нашей стране вполне могут пригодиться в будущем. И, с моей точки зрения, вкладываться стоило в отношения с Туун, а не с Майо.

Я не могу сказать, что Майо меня чем-то обидела. Нет, я вполне принимаю ее взгляд на этот мир. Но давным-давно, еще в моем мире был задан вопрос: “Может ли кухарка управлять государством?”* И получен ответ: не может. Не знаю, как сложится судьба Туун: тут слишком много неизвестных, в том числе и характер ее будущего мужа. Но, с моей точки зрения, супруга правителя не должна быть домохозяйкой.

Так что я была не просто вежлива, а еще и весьма любезна с девушками. Хотя, к моему удивлению, выяснилось, что девица Кицори не обучалась нигде. Ее мать, госпожа Носиол, не пожелала расстаться с дочерью и отдать ее в обитель. Это не расстраивало девушку: воля родителей священна.

Не сказать, что мы слишком уж сблизились за одно чаепитие. Процесс знакомства – вещь длительная и деликатная. Но начало процессу было положено, а взаимное желание понять друг друга ощущалось даже во время беседы.

Принцесса Туун попросила для себя и двух других девушек возможность побывать на море:

– Великая госпожа, это удивительный дар-р Богов, и нам хотелось бы увидеть его еще р-раз.

– Это можно устроить, принцесса, в удобное для вас время. Если хотите, можете посетить не порт, а какой-нибудь приморский поселок. Там нет больших кораблей, и вид будет совсем другой.

Разумеется, больше всего я присматривалась к Минам, но из-за присутствия на чаепитии принцессы ответы чаще всего давала именно Туун, как старшая по положению.

Я обратила внимание только, что у Минам приятный голос, и вблизи, без традиционного костюма, она выглядит прекрасно: узкое овальное лицо идеальной формы; матовая, чуть золотистая, очень чистая кожа; прямой точеный носик, аккуратно очерченный рот и удивительно красивые янтарно-карие глаза, опушенные длинными ресницами. Да, чуть раскосые, но именно в той степени, которая делает внешность прекрасной и чуть загадочной. А ее тонким изящным бровям могут позавидовать все придворные красавицы, которые сурьмят свои брови аж в три слоя.

Девушка мне решительно нравилась.

__________________

* “Может ли кухарка управлять государством?” – Эта фраза вовсе не принадлежит Ленину, как многие считают. В оригинале статьи В.И. Ленин говорит о том, что условная кухарка /рабочий или солдат/ как представитель трудящихся, должна учиться управлять государством.

Глава 38

До отъезда невест оставались считаные дни, когда принцесса Туун попросила о личном разговоре. Мне нравилась эта девушка. Пусть она не была красавицей в понимании луаронской знати, но она была умна, трудолюбива и старалась по возможности увеличить свои знания и умения. За те месяцы, что она провела в королевском дворце, принцесса существенно улучшила свой язык. И я прекрасно понимала, что девушка легко организует у себя ткацкую мастерскую: на уроках и лекциях она была дотошна, внимательна и вела записи.

– Ваше кор-ролевское величество, – неистребимый синтайский акцент, придававший речи дополнительное очарование, только подчеркивал, как быстро обучается девушка. Все слова ее речи были в нужной форме, Туун уже практически не путала склонения и падежи. – Я получила из дома письмо и сочла нужным поделиться с вами известиями. Некоторое вр-ремя назад во дворце Великого импер-ратор-ра Исминор-ри Цин-Гуна прошла свадьба моего любимого дяди пр-ринца Линзяо Цин-Гуна и его жены, благословенной госпожи Юан.

Я ожидала этой новости. Ожидала, надо сказать, с некоторым волнением. Раз свадьба состоялась, значит, мы все рассчитали правильно и теперь Минам Тан-Фан является не дочерью наложницы, а дочерью будущей императрицы. Конечно, через несколько дней эту новость подтвердят мне официальные каналы, и я получу из синтайского посольства письмо. Но я высоко оценила желание принцессы Туун помочь.

– Принцесса, я благодарна вам за эту новость.

– Мы все знаем, ваше величество, что выбор-р уже сделан, – Туун вежливо склонила голову. – Однако будет очень хор-рошо, если мы с вами р-расстанемся союзниками. Кто знает, как боги сочтут нужным сплести нити наших жизней в дальнейшем. Иметь др-рузей всегда выгодно и приятно.

Девочка была права во всем и на сто процентов. Я сняла с руки перстень с ярким рубином и протянула ей. Для синтайцев красный цвет – цвет огня, власти и силы. Однажды у нас зашел разговор о придворных празднествах в Шо-Син-Тае, и девушки рассказывали не только о королевских фейерверках, но и о значениях цвета в одежде: праздничный наряд императора Исминори всегда красного цвета, а рубин считается королевским камнем.

– Я сожалею о вашем скором отъезде, принцесса Туун. Прошу принять этот подарок в знак моей благодарности и расположения к вам.

За эти три месяца произошло довольно много интересных и важных событий.

Юная госпожа Минам, которая шла по делам в сопровождении госпожи Вербент, наткнулась на кучку придворных щеголей, которые весьма тонко и искусно, без конца кланяясь ей, постарались осмеять ее необычный туалет.

– Элен, если бы вы только слышали, как отвечала эта девочка! Она была просто восхитительна! Ни одной грубости, только остроумие и язвительность! Вы бы видели, моя королева, как она одним движением брови указала наглецу Энворту, насколько низко она оценила его шутку, – Софи, похоже, действительно была впечатлена этой сценкой в коридорах дворца, которую сама же и спровоцировала. – Вы просили, Элен, посмотреть, не будет ли девочка теряться в сложных ситуациях. Так вот, я думаю, что она справится с любой неожиданностью. Очень, очень достойная молодая леди.

Некая восторженность всегда была присуща моей старой подруге. Но в то же время дурочкой мадам Вербент не была никогда. Так что я знала, что вполне могу положиться на ее суждения.

Тем более, что и Жанна Менуаш высказалась о госпоже Минам очень положительно:

– Конечно, ваше величество, она немного испугалась. Мне стоило некоторых усилий сделать так, чтобы никого из прислуги в это время не оказалось рядом. Однако юная госпожа быстро взяла себя в руки и не только помогала мне во всём, о чем я просила, но еще и пыталась поддержать роженицу: гладила ее по рукам, вытирала пот со лба и говорила все те слова, которые обычно говорят мои помощницы. Если учесть, что до этого она никогда не присутствовала при родах… Она весьма достойно справилась, ваше величество.

За три дня до отъезда девушек в главном храме Сольгетто прошёл обряд таинства и имянаречения. По совету принцессы Туун, с которой мы за это время зауважали друг друга, я присутствовала там лично. Это было довольно значимое событие, и потому из гардеробной достали тот самый алый туалет, в котором я принимала присягу у подданных. К моему удовольствию, он все еще был мне как раз: я тщательно следила за своей диетой. Принцесса Туун была приглашена на примерку. Ей предстояло оценить, все ли в одежде в порядке с точки зрения синтайских обычаев.

– Да, ваше кор-ролевское величество. Это истинно импер-раторский цвет. Для всех девушек вы будете олицетвор-рять высшую власть. Вы же знаете, что одна из пр-ричин, по котор-рой мы оказались в Луар-роне – это ваше имя в нар-роде?

– Имя в народе? – я не слишком поняла высказывание и с интересом посмотрела на Туун.

– Да. Вас называют Кр-расная кор-ролева. Когда р-решался вопр-рос о поездке, мой дядя импер-ратор Исминор-ри сказал так: “Пусть этой стр-раной пр-равила женщина, но собственный нар-род пр-ризнал ее великой! Наши купцы доносили, что смер-рды зовут пр-равительницу Кр-расной кор-ролевой. Это ли не знак почтения от нар-рода? Недар-ром наши боги дар-ровали этот цвет импер-ратор-рскому дому.“.

– Вы хотите сказать, принцесса, что красный носит только император? Но я сама видела красный шейный платок у синтайского купца.

– Маленькую деталь в одежде может носить только тот, в ком есть хоть капля благор-родной кр-рови. Значит, у купца есть благор-родная р-родня. Возможно, он сын младшей наложницы благор-родного господина. Если смер-рд наденет кр-расное, его казнят. И только импер-ратор может носить полный костюм божественного цвета.

– А если бы меня не так называли в народе?

– Ваше имя не является единственной пр-ричиной, ваше величество. Но если бы цвет был др-ругим… Напр-ример-р ор-ранжевым, это сочли бы очень дур-рным знаком. Ор-ранжевый – цвет безумия.

Про то, что меня называют Красной королевой, я, разумеется, прекрасно знала, но особого внимания не обращала. Это имя прилипло ко мне после принятия присяги. Однако сейчас меня позабавила ситуация. Когда я принимала присягу подданных как регент, этот цвет был цветом вызова. Цветом нарушения традиций. Практически цветом скандала. Кто бы мог подумать, что именно эта мелкая деталь сыграет свою роль в дальнейшей судьбе королевства!

Я не стала ничего объяснять принцессе Туун. Напротив, для нас очень кстати оказалось столь суеверное отношение к этой детали. Ну и кроме, того, в нашей религии, которой я официально придерживалась, тоже присутствовала масса всевозможных нелепостей и нестыковок. Так что грех насмехаться над чужими богами.

Юная Минам, переходя в другую веру, получила имя Мириам. Ее матерью-восприемницей стала мадам Вербент. Хотя особых торжеств не готовилось, тем не менее это событие вылилось в небольшой праздник. Чуть сумбурный и бестолковый, но, безусловно, народный.

Все время присутствия у нас синтайских девиц ушло на то, чтобы подготовить горожан к будущей экзотической королеве. Пастыри в храмах рассуждали о том, как прекрасна и истинна наша вера и что заезжие гостьи расположены к принятию таинств всей душой. В этих речах категорически запрещено было произносить по отношению к синтайкам слова “еретичка”, “безбожницы” и “заблудшие”. Разрешено было только аккуратное и нейтральное “иноверка”.

По улицам столицы, как и обычно, бегали мальчишки, за медную монету распевающие куплеты желающим. Ведомство графа Тауффе прекрасно потрудилось. Уж не знаю, нашелся ли у них свой спец или наняли уличного поэта, но песенки о красоте иноземных принцесс вызывали у горожан добрую улыбку, у женщин – желание полюбоваться на туалеты иноземок. Именно поэтому, когда гостьи покидали храм, их встречала толпа горожан с огромными охапками первоцветов. Эти нежные цветы женщины и мальчишки щедро и радостно кидали девушкам под ноги.

Я присутствовала на обряде в качестве представителя официальной власти, как самая высокопоставленная особа королевской семьи. Самой стать матерью-восприемницей принцессы мне мешала уже наша религия. При таком раскладе считалось бы, что Алекс становится духовным братом Мириам, и брак между ними невозможен.

В день отъезда девушек пришло официальное подтверждение брака госпожи Юан и наследного принца. В этом письме Минам именовали “царевной”. В Луароне госпожа Мириам стали титуловать “принцессой”.

Каждая из отъезжающих девушек сочла необходимым сделать новой принцессе подарок. И эти подарки сказали мне о многом. Майо Цин-Фей преподнесла кольцо с зеленым нефритом. Звучит вроде бы неплохо, особенно если учесть, что нефрит считается камнем здоровья.

– Чтобы камень пр-ринес тебе здор-ровье, у него должна быть достойная опр-рава. И сам он должен быть густого цвета. Нефр-рит опасен, если он светлый, почти белый. Такой камень будет тянуть здоровье. Это кольцо можно было бы пр-реподнести купеческой дочер-ри. Пр-ринцесса Майо сообщила своим подар-рком, что не считает пр-ринцессу Мир-риам р-равной себе, – Туун любезно взялась посвятить меня в некоторые тонкости.

– Вы расскажете мне, принцесса, что значат другие дары?

– Р-разумеется, ваше величество.

Сама Туун подарила Мириам роскошный гребень с сочными рубинами. Такой подарок со стороны принцессы как раз и являлся подтверждением принятия нового статуса Мириам. Остальные подношения в целом говорили о том, что новое положение будущей жены Алекса принято во внимание.

Все эти синтайские тонкости были несколько сложноваты для меня, и радовало только одно: когда я попросила сына дать оценку подаркам, он подтвердил каждое слово принцессы Туун. Это значило, что ни она не пыталась хитрить со мной, ни сын мой даром времени не терял и о стране своей будущей жены знал достаточно много.

– В целом, мама, расстраиваться не стоит. Я бы даже не обделял Майо Цин-Фей ответным подарком. Она урожденная принцесса, но она не сможет выйти замуж за императора: он ее брат по отцу. Наследник Линзяо достаточно молод и крепок здоровьем и будет править много лет. Значит, нового императора не будет. Так что госпожа Майо никогда не станет императрицей.

– Алекс, все равно эта девица сохранила обиду. Я думаю, при любом раскладе ее муж будет занимать высокий пост, и у нее будет возможность по мелочам пакостить нам. Мне это решительно не нравится.

– Тогда, мама, стоит сделать так: все девушки получат равноценные дары, кроме двух принцесс. Госпожа Майо увезет с собой простецкую безделушку, а вот госпожу Туун стоит наградить от души. Это даст возможность синтайцам понять, кто желанный гость в Луароне, с кем мы захотим поддерживать дружеские отношения.

– Это может сказаться на дальнейшей судьбе Майо.

– Может… Только она не дала себе труда пойти нам навстречу. Так что не вижу смысла хоть как-то поддерживать ее. Иногда, мама, даже в дипломатических отношениях нужна честность, – улыбнулся сын. – Я не желаю зла принцессе Майо, но и не заинтересован в удачной её судьбе.

Глава 39

Через день после отъезда синтаек состоялась официальная помолвка короля Алехандро и принцессы Мириам. Немного обидно было, что девушек нельзя пригласить на церемонию, но ускорили отъезд нарочно: сейчас Мириам приняла другую веру — веру Луарона, и присутствие синтаек оказалось нежелательно. Принцесса Туун сама поторопила отъезд:

– Ваше кор-ролевское величество, пр-ринцессе Мир-риам пр-редстоит долгая жизнь в вашей стр-ране, и ни к чему напоминания нар-роду о др-ругой вере.

– Скажите, а как относятся у вас к тому, что девушке пришлось принять чужую веру? Я имею в виду не ваших правителей. Скорее мне интересно, как относитесь к этому вы лично.

– О, ваше величество, наши мудр-рецы говорят так: у бога множество лиц, к богу много путей, но суть его всегда едина.

Для меня это стало довольно большим облегчением. Не хотелось бы, чтобы на родине Мириам считали вероотступницей.

Помолвка состоялась в главном храме Сольгетто и прошла так, как и было запланировано.

***

В том, что молодым нужно хоть немного познакомиться, не было ничего плохого. Однако королевский этикет был неумолим. Раньше, в хорошую погоду, когда я приглашала девушек присоединиться к моей прогулке, Алекс будто бы случайно встречал нас в парке. Разумеется, я приглашала и его, и внешне все смотрелось как положено. Но, по сути, все разговоры между молодыми проходили публично. Я в обязательном порядке стояла между Алексом и девушкой и испытывала неловкость оттого, что вынуждена это делать.

Теперь, когда они считаются женихом и невестой, этикет позволяет значительно больше вольностей. Например, король и принцесса могут прогуливаться в парке. Разумеется, в сопровождении свиты. Но уже одно то, что они могут идти рядом и тихонько переговариваться – большое благо. Кроме того, Алекс получил право иногда приглашать свою невесту на танец. Принцесса может посещать малые приемы и даже иногда завтракать с женихом. Разумеется, они не смогут оставаться с глазу на глаз. И на таком завтраке обязательно будут присутствовать посторонние, но все же свободы у них стало значительно больше.

Принцессе полагается свита. Поскольку жить она осталась во дворце, озаботиться составом этой свиты пришлось мне. Придворных, желающих пристроить на теплое местечко дочерей и племянниц, было великое множество. Так что с основным составом проблем не было. Однако я долго колебалась, прежде чем утвердила мадам Вербент в должности статс-дамы. За долгие годы я много раз убеждалась в ее любви и преданности. И сейчас мне самой было очень тяжело отказаться от ежедневного присутствия Софи в моей жизни.

– Ты становишься ревнива, любовь моя, – с улыбкой заметил Вильгельм во время завтрака. – Ведь Софи не исчезнет из твоей жизни полностью. А для нее это хороший карьерный старт.

– Вильгельм, Софи уже почти пятьдесят. Ты не находишь, что ей поздно стартовать?

– Знаешь, дорогая моя, если бы Софи мечтала о семье, муже и детях, думаю, ты бы давно ее отпустила. Она любит тебя и предана тебе. Но уже через год ты потеряешь право называться королевским величеством. Твой титул будет “ваше высочество”. Ты держишь Софи при себе из любви или из эгоизма? В свите будущей королевы она займет место статс-фрейлины. Ты же не можешь выгнать свою графиню Холланд, чтобы предоставить место Софи.

– Я не понимаю, что ты хочешь этим сказать…

– Тс-с-с… Не злись, любовь моя. Я думаю, самым правильным будет уточнить у мадам Вербент, а чего хочет она.

Разговор с Софи оказался не из легких. Моя подруга всегда была достаточно умеренна в еде, много гуляла и в целом вела достаточно здоровый образ жизни. Ей действительно было к пятидесяти, но она чувствовала себя достаточно бодрой для того, чтобы продолжать работу дальше.

– Элен, вы же знаете, как я люблю вас. Но последние годы у меня сложилось стойкое ощущение, что я не так уж вам и нужна, моя королева.

– Софи, почему ты не говорила мне об этом раньше? Я бы сделала все…

– Сперва, когда рядом с вами появился фельдмаршал, вам, Элен, иногда еще требовались дружеские беседы. Но последнее время я ощущаю себя забытой и ненужной. Нет-нет, моя королева, я не таю обиды на вас и по-прежнему предана вам всем сердцем. Но в свите принцессы Мириам я смогу заняться воспитанием ее молодых фрейлин, позаботиться о том, чтобы ее день проходил так, как она пожелает, чтобы было время для работы и отдыха, и одно не мешало другому. Я прослежу,чтобы все придворные были с принцессой достаточно почтительны.

Слышать все это мне было довольно тяжело. Однако пришлось честно взглянуть в глаза собственному эгоизму. Я привыкла, что моя бесценная мадам Вербент всегда под рукой, всегда готова вникнуть в любые мои проблемы или перепады настроения и оказать поддержку. Меня не смущало то, что, начав жить с Вильгельмом, я постепенно свела наше общение с ней к некоему вежливому минимуму. По сути, я забирала время Софи, не давая ничего взамен. Неудивительно, что у моей деятельной подруги появилось ощущение пустоты в жизни.

Кроме того, я прекрасно понимала, что именно Софи сможет наладить публичную жизнь принцессы так, чтобы это не вызывало излишних разговоров при дворе. Пожалуй, останавливал меня только мой собственный эгоизм и странное чувство потери. Понять природу этого чувства я не могла: ведь Софи останется здесь, во дворце. И если вдруг мне срочно что-то понадобится, она никогда не откажет в помощи. Однако некоторая внутренняя жаба все же слегка грустила, утверждая за мадам Вербент должность статс-фрейлины.

Вскоре после того, как штат принцессы был укомплектован, жизнь двора вошла в четкую колею. И колея эта казалась мне немного непривычной. Существенно сократилось количество придворных в моей приемной. Алекс гораздо реже стал настаивать на моем присутствии во всевозможных полуофициальных встречах. Например, посещение малого вечернего приема теперь не входило в круг моих обязанностей. Вроде бы я должна была радоваться тому, что ненавистные и скучные мероприятия становятся все реже. Однако я ощущала странную пустоту.

Вильгельм по-прежнему был довольно много занят армейскими делами. Мадам Вербент изредка забегала поболтать и выпить чаю. Но я видела, что душой Софи там, в гуще дел и забот при дворе принцессы. От посещения заседаний Большого Королевского Совета я отказалась уже давно. Сперва для того, чтобы Алекс перестал оглядываться на мои решения, а потом уже потеряв интерес к бесконечным и однообразным интригам.

Разумеется, я по-прежнему была в курсе всех политических решений сына и бдительно следила за жизнью юной принцессы. Но там все шло своим чередом, и я в какой-то момент ощутила собственную ненужность и бесполезность.

Из этого состояния меня попытался вывести Вильгельм, уговорив прокатиться в Малый Шаниз.

– Элен, все эти годы твои покои стоят нетронутыми: за ними тщательно следят, их отапливают и моют вовремя. Так что мы можем побывать там в любое время. Я хочу показать тебе кое-что, любовь моя.

***

Я очень давно не бывала в Малом Шанизе, и меня просто потряс разросшийся и ухоженный парк. Башни голубиной почты были в отличном состоянии: отремонтированы и побелены. Сам дом блистал свежим ремонтом и деловито снующими по лестнице военными. Мои покои действительно ждали меня, и я с улыбкой прошлась по комнатам, вспоминая уже позабытые вещи, которые раньше окружали нас с детьми.

Вильгельм ничего не объяснял, мы просто много гуляли. Посетили село, и я поразилась тому, как оно выросло за эти годы. По сути, это уже был городок, а не забытая богом деревня. Мы побывали в военной школе. Старые корпуса смотрелись более чем скромно на фоне гигантской стройки.

– Это будет здание Военной Академии, Элен. Здесь будут обучать не только пехотных командиров, но и артиллеристов. Последнее время нам сильно не хватает огневых точек по границам Луарона. Благо, что здесь достаточно пустых мест и можно устроить удобный полигон. Я по-прежнему считаю: прежде чем получить офицерский чин, мальчишка должен научиться делать все то, что делают его солдаты.

Ткацкий цех и деревня при нем разрослись настолько, что через несколько лет просто сольются с селом, приписанным к Малому Шанизу. И тогда, скорее всего, они получат статус города. Тем более что кроме сельской церквушки недавно стали возводить небольшой храм.

– Я надеялся, что тебе захочется здесь пожить, Элен.

– Здесь красиво, Вильгельм. Я благодарна тебе, что ты за всем присматривал, но…

– Но… что?

– Но это место теперь чужое мне.

Все, что я увидела, было интересно, важно и нужно. Только не мне. Когда-то я дала толчок развитию этих земель и вроде бы должна гордиться полученным результатом. Но кроме отстраненности и грусти я ничего не испытывала: я больше не нужна ни этим землям, ни этим людям. Возвращение во дворец было несколько печальным: я не понимала, как дальше жить и чем заниматься.

Софи с удовольствием рассказывала, что молодые проводят друг с другом все время, которое дозволяет им этикет. Что они повадились писать друг другу письма. И свято уверены, что никто не разгадал их тайну.

– Принцесса Мириам достаточно часто посещает дворцовую часовню. Помните, там, недалеко от портала, настенная мозаика? А следом за ней икона святого Сариноса. Она не вплотную примыкает к стене, хотя этого почти и не видно. Вот эта щель между стеной и иконой и служит для передачи посланий.

– Понятно. И как часто они обмениваются письмами? – улыбнулась я.

– Не реже пяти-шести раз в седмицу.

– Что ж, это хорошо. Значит, им есть о чем поговорить.

Про себя я размышляла о том, что даже если у молодых нет страстной любви, но есть симпатия и уважение друг к другу, семейная жизнь может сложиться достаточно удачно. Алекс посещал меня теперь всё реже, отчего я чувствовала себя заброшенной, хотя и понимала, что у детей все складывается отлично и надо бы радоваться. Но вот как раз радоваться у меня почти не получалось.

Месяца через три такой жизни я получила первое письмо от принцессы Туун. Девушка явно решила поддерживать отношения на дружеском уровне, и я, пожалуй, была ей благодарна. При письме принцесса сделала несколько больше ошибок, чем в устной речи, но это было совершенно не важно.

Важно было другое: среди кучи малозначимой ерунды, вроде длинного почтительного приветствия и пожеланий всех благ королевскому Дому Солиго, присутствовали очень интересные новости о грядущих браках гостивших у нас девушек, о том, какие места в иерархии дворца занимают сейчас их будущие мужья, а также новость о попытке отравления госпожи Юан.

“…прислужница созналась в том, что отвар ей дала госпожа Носеол. Хвала богам, что госпожа Юан выпила только два глотка, а потом почуяла неладное. Она болела, но сейчас уже совсем поправилась. Жизни ее ничто не угрожает. Дядя разгневался и потребовал от принца Линзяо изгнать недостойную наложницу из гарема.

За время поездки в вашу благословенную страну, ваше величество, я прониклась симпатией не только к принцессе Мириам, но и к ее сестре, госпоже Кицори Цин-Фей. Изгнание матери распространилось бы и на дочь, но я вымолила у принца Линзяо дозволения забрать госпожу Кицори в свой дом.

Я знаю, что, несмотря на соперничество своих матерей, принцесса Мириам и госпожа Кицори были очень привязаны друг к другу. Думаю, принцессу обрадует новость о том, что ее сестра, госпожа Кицори, находится вне опасности…”

Новость меня взволновала. Я помнила, что девочки действительно держались как близкие люди и проводили много времени вместе. Письмо я получила с утренней почтой и решила, что принцессе стоит узнать об этом от меня.

С тех пор, как Мириам отвели отдельные покои, соответствующие ее новому статусу, я еще ни разу не бывала здесь. Как-то вот не было нужды. Похоже, слуги слегка растерялись, когда я прошла анфиладой комнат и велела горничной войти и сообщить о визите. Останавливать меня, разумеется, никто не пытался. Но горничная, смутившись, пыталась объяснить, что принцесса занята.

Через пару мгновений до женщины дошло, кому она пытается возражать, и она, испуганно ойкнув, скользнула через двойные двери. Ждать мне пришлось недолго: буквально через минуту служанка вернулась и с поклоном распахнула передо мной двери.

В приемной принцессы оказались только три молодых фрейлины, которые сейчас же склонились в поклоне. Свою свиту я оставила в комнате: мне не нужны были свидетели разговора.

Глава 40

Только войдя в покои принцессы, я поняла, какая неудобная ситуация сложилась: девушке никто не доложил о моем визите. Мадам Вербент отсутствовала, а ее юные фрейлины были слишком неопытны, чтобы суметь урегулировать ситуацию – внезапный визит королевы-матери. Именно поэтому растерянная принцесса встретила меня положенным поклоном, но одета она при этом была в светло-серый костюм для тренировок: широкие брюки до середины икр и куртка-кимоно, подвязанная простым поясом. Девушка стояла босиком на паркетном полу, а в руке держала непривычной формы оперенное лезвие. Придворный поклон в таком костюме выглядел, надо сказать, несколько нелепо.

Мы сели, и я с удовольствием полюбовалась на большой деревянный щит, висящий за ее спиной. Концентрические круги мишени, черные и белые, были изрядно истыканы. Из щита торчали четыре лезвия, и я попыталась понять, зачем на них наращены яркие перья. Может быть, для стабилизации в полете?

Новость о болезни госпожи Юан принцессу явно расстроила.

– Не переживайте, принцесса Мириам. Сейчас ваша матушка уже здорова. Кроме того, госпожу Носиол удалили из гарема, и в дальнейшем госпоже Юан ничто не угрожает.

– Это не совсем так, ваше величество. Рано или поздно мой отец введет в дом вторую жену, и неизвестно, как все сложится.

Я заметила, что грассирующая “р” принцессы стала гораздо мягче и почти незаметна. Видно, что девушка много занималась языком и достигла отличных результатов. Ее голос и речь звучали просто восхитительно. На ее месте я бы на этом и остановилась. Незачем убирать этот очаровательный легкий акцент, звучащий столь изысканно.

– Мы не сможем повлиять на это событие, принцесса. Так стоит ли расстраиваться из-за того, что только еще будет когда-то?

– Вы очень мудры, ваше величество. Прошу простить мне столь неподобающий костюм для встречи, – девушка встала и поклонилась на синтайский манер, прижав обе руки к груди.

– Я не нахожу ваш костюм неподобающим. Напротив, для тренировок он идеален. Но я хотела бы спросить, зачем лезвия метательных ножей опушают перьями?

– Для того, ваше величество, чтобы новичок видел полет лезвия. Перья специально делают очень яркими: так удобнее наблюдать и замечать ошибки.

– Вы позволите мне рассмотреть ваши ножи, принцесса?

Реакция девушки меня удивила. По ее губам скользнула несколько надменная улыбка, и девушка не просто развернула плечи, но и слегка задрала нос. Милостиво кивнув мне и обозначив свое согласие, она подошла к щиту-мишени и, выдернув лезвия, вернулась к столу, за которым мы сидели. Лезвия были небрежно свалены на стол, а Мириам осталась стоять, возвышаясь надо мной.

Я аккуратно взяла в руки лезвие и покрутила его: узкое, почти вполовину от ширины уже привычного мне, очень острое и, что самое странное, четырехгранное. По сути, не нож, а несколько удлиненный наконечник стрелы. Однако он был хорошо сбалансирован и, похоже, достаточно удобен для тренировочных целей.

– Довольно странное увлечение для юной девушки. – Фразу я произнесла максимально безоценочно, не ругая это хобби, но и не хваля. Сделала я это специально: слишком уж странной, даже несколько заносчивой мне показалась реакция Мириам на мою просьбу.

– Это увлечение, ваше величество, даст лишний шанс на выживание в критической ситуации. Случись нападение на меня или моих детей, я сумею защититься сама и спасти их, – она стояла рядом со мной, горделиво выпрямившись и чувствуя себя обладательницей уникального умения.

По сути, девочка была очень права. Это действительно лишний шанс на жизнь. Но малышке явно нужен был урок по “снятию короны”. Я еще немного покрутила в руках нож, слегка подкинула несколько раз, давая себе возможность привыкнуть к лезвию и почувствовать его, делая все так, как учил меня Вильгельм в первые дни. Затем, не давая себе времени задуматься, резко метнула клинок в мишень. «Совсем неплохо, почти центр десятки», – отметила я про себя, с любопытством взглянув на будущую невестку. «Интересно, что сейчас скажет эта красавица?».

На лицо принцессы Мириам посмотреть было приятно: как ни владела она собой, а легкая растерянность все же промелькнула. А вот дальнейшее ее поведение понравилось мне значительно больше: девушка оценила точность броска и, сообразив, что метала я незнакомый нож, признала мое мастерство. Она приложила обе руки ладонями к груди и поклонилась мне, застыв на некоторое время согнутой. Так не кланялись даже королю во время официального представления.

Наконец Мириам распрямилась и спросила:

– Могу ли я сесть, ваше величество?

– Это ваши апартаменты, принцесса. Вы можете делать все, что хотите.

– Прежде всего, я хотела бы принести вам свои извинения, ваше королевское величество. Я осознала, как была не права, считая ваших женщин слабыми, изнеженными и бестолковыми. Я готова принять любое наказание, которое вы сочтете нужным мне назначить, чтобы загладить свою глупость.

– Принцесса, я не собираюсь назначать вам наказание. Вы должны выбрать его сами. Я хочу только напомнить вам, Мириам, что большая часть ваших подданных такие и есть: слабые, изнеженные и бестолковые. А еще они весьма бесправны: законы королевства защищают сильных и богатых.

Возникла некоторая пауза. Девушка явно не понимала, что следует делать и говорить дальше.

– Я была бы рада, если бы вы позволили служанкам накрыть чай, принцесса Мириам. У нас появилось бы время просто немного поговорить.

Мириам крикнула фрейлин, раздала приказания и, извинившись, ушла переодеться. Я продолжала сидеть, глядя, как засуетились горничные.

***

– Скажите мне, принцесса, в чем, по вашему мнению, заключаются обязанности королевы?

– Я должна буду родить наследника государю, – она немного подумала и добавила: – У вас не принято содержать гарем, значит, мне придется рожать несколько раз.

– А кроме того?

– Я думаю, мне придется заниматься благотворительностью: раздавать милостыню бедным от имени государя, навещать раненых в госпитале от его имени, ну и всякое такое...

Девушка замолкла, вопросительно глядя на меня и ожидая вердикта: права ли она? Я только вздохнула, понимая, сколько предстоит объяснять.

– Принцесса, благотворительность – это очень важный аспект правления. А вот раздача милостыни – полный идиотизм и бессмысленное разбазаривание государственной казны. Благотворительность должна быть деятельной и приносить если не финансовую пользу, то как минимум, репутационную. Понимаете? Если вы пожертвуете нищим свое собственное содержание за полгода, раскидав его в толпе, то это вызовет кратковременный всплеск “любви” к вам и вашей щедрости. На день или два. Об этой “любви” полностью забудут через три дня. И если вы не будете выкидывать такие суммы регулярно и демонстративно, никто не будет считать короля щедрым.

– Ваше величество, но ведь так делают всегда. От имени императора слуги раскидывают деньги народу, таким образом вызывая любовь и восхищение смердов.

– Ну да, ну да… А потом эти же смерды присоединяются к заговорщикам, и никто из них не вспоминает, сколько монет было потрачено на раздачу милостыни.

Мы помолчали. И наконец, Мириам, слегка недоуменно пожав плечами, спросила:

– Тогда я не понимаю, ваше величество, что такое благотворительность.

– Я думаю, принцесса, что завтра вам нужно освободить день. Я возьму вас с собой и мы покатаемся по Сольгетто. Подданным будет полезно увидеть, что королева-мать приняла и одобряет будущую жену сына.

***

Мы посетили столичный Дом Инвалидов, но не как благотворительницы. Принцессе была проведена детальная экскурсия по бухгалтерии Дома. Подробно вникая в мелкие детали, девушка получила представление о том, сколько денег тратится на содержание, как отмечаются и какие бонусы получают дворяне и купцы, пожертвовавшие деньги. А главное: как появление этих самых Домов по всему Луарону сказывается на репутации правителя.

– …каждый капрал и даже солдат, воюющий в нашей армии, знает: его не бросят подыхать с голоду. Случись серьезная стычка и последующее ранение, в случае инвалидности он получит пожизненный пенсион. Могу сказать вам, принцесса Мириам, что за последние годы процент дезертирства сильно понизился. Конечно, это мирные годы, но все же конфликты на границах бывают и сейчас. А уж такие явления, как контрабанда, не исчезают вообще никогда.

После этой поездки девушка была молчалива и задумчива. Ей явно был в новинку такой подход. Я же продолжала рассказывать:

– Примерно по такому принципу устроены и детские приюты. Конечно, на их содержание приходится тратиться больше: дети, в отличие от взрослых, совсем не приносят прибыли. Если они что-то зарабатывают, это полностью остается им как приданое для будущей взрослой жизни. Потом, повзрослев, они отрабатывают три года на тех местах, куда их отправляют: в ткацких и швейных мастерских, в порту и в Домах Инвалидов. Зато количество карманных воришек стало существенно ниже. Соответственно, значительно меньше взрослого городского отребья. Я не говорю, что в Сольгетто нет убийц, грабителей и проституток. Разумеется, они есть, как и в каждом городе мира. Просто соотношение обычных горожан и отребья меняется каждый год, пусть и на доли процента. Преступников становится все меньше. Вот такой подход и можно назвать разумной благотворительностью.

Во дворце принцесса поблагодарила меня за проведенный вместе день и отправилась в собственные покои, а я осталась ждать результатов этой поездки. Поймет ли она, что ей нужна помощь? Или же решит, что когда выйдет замуж, будет делать так, как привыкла? Пожалуй, это и был тот момент, который определит: какой королевой станет выбранная нами девушка.

Через два дня после этой поездки меня навестила мадам Вербент.

– Элен! Что вы сделали с бедной девочкой?! – судя по улыбке Софи дела обстояли не так плохо, как могло показаться из-за ее вопроса.

– И чем же занимается “бедная девочка”?

– Самобичеванием, моя королева. До нее вдруг дошло, что ее навыки по управлению большим поместьем оказались не так уж и важны. А вот как стать хорошей королевой, ее никогда не учили. Она попросила меня устроить ей встречу с кем-то, кто расскажет о ваших годах правления. Я пригласила для беседы секретаря Королевского Совета.

– И что?

– После этой беседы она расстроилась окончательно, – снова улыбнулась Софи. – И теперь отправила меня парламентером к вам. Принцесса просит ваше величество оказать ей помощь.

Разумеется, я не стала отказываться. Для меня очень важно было, чтобы все те наработки, которые появились за годы моего регентства, сохранились и перешли в надежные руки. Наши встречи стали частыми и регулярными. Иногда я читала ей что-то вроде лекций, иногда принцесса Мириам сама задавала тему беседы. Я возила ее в Малый Шаниз и показывала Королевскую военную школу. Я рассказала ей, откуда взялась монополия государства на спиртные напитки. Объяснила, почему в определенный момент сочла нужным разделить ткацкие мастерские на собственные и государственные и как работает Жемчужная коллегия.

Девочка училась. Училась честно и добросовестно, пытаясь понять и принять новые правила игры и новую страну. Ее день, как и мой когда-то, был расписан по минутам, однако в плотном графике занятий и поездок находилось время для завтраков и прогулок с Алексом.

Я наблюдала со стороны, как мужской интерес к хорошенькой девице постепенно перерастает у сына во что-то большее. В уважение и привязанность, в понимание, что рядом не только смазливая куколка, но и верный соратник на долгие годы. Не знаю, пошлет ли судьба молодым любовь, но то, что я видела сейчас, давало надежду.

Примерно через семь месяцев от начала занятий, во время одной из бесед я положила перед Мириам на стол три плотно набитых мешочка.

– Что это, ваше величество?

– Это мой подарок вам, принцесса. Это деньги, которые вы можете потратить по своему разумению, не отчитываясь ни перед кем.

Она развязала один из мешочков и с любопытством глянула на кучку золотых монет. Затем задумалась и начала рассуждать вслух:

– Я могу потратить их на очень дорогие украшения. Такие, знаете, ваше величество, истинно королевские, с рубинами!... Могу устроить бал во дворце, чтобы добиться расположения придворных…

Я молчала, не мешая ей принимать решение.

– Могу потратить на благотворительность. Тогда мое имя прозвучит с амвона центрального храма Сольгетто, и люди будут знать, что принцесса Мириам добра и милостива… А могу открыть на эти деньги мастерские, которые со временем будут приносить мне стабильный доход и позволят заниматься той же благотворительностью всю оставшуюся жизнь…

Она еще немножко посидела, перебирая тонкими пальчиками золотые кругляшки, потом вздохнула и спросила:

– Ваше королевское величество, а вы не посоветуете мне, какую именно мастерскую стоит организовать? Мне бы хотелось что-то, что благодатно скажется на торговле с Шо-Син-Таем.

Выдохнуть я постаралась максимально незаметно: девочка сдала экзамен.

Глава 41

Подготовка ко дню рождения короля и свадьбе шла полным ходом. По стране разъезжали герольды, объявляя народу королевскую волю и сообщая о том, что из любви к прекрасной синтайской принцессе король Алехандро Первый распорядился снизить налоги.

Думаю, это был первый случай в истории этого мира. Если торговцы хоть иногда ухитрялись вырывать себе некие налоговые бонусы, то для крестьян ничего похожего никогда не делали, только добавляя время от времени финансовых тягот. Поэтому даже пятипроцентное снижение налога воспринималось как чудо Господне. Особенно восхитительным мне казался тот момент, что это снижение распространялось только на королевские земли. Герцогских земель нововведение не касалось: там есть свои хозяева и нет воли короля.

По сути, у герцогов было только два варианта: или оставить у себя все как есть, вызвав у смердов понимание, что их обделили и на королевских землях жить лучше. Или же ввести у себя такое же снижение налога, но при этом не получить благодарности холопов. Все крестьяне будут уверены, что налоги снизил король. Конечно, можно попытаться объяснить народу все эти тонкости, но вряд ли из этого выйдет толк. Слишком много сплетен и разговоров ходило уже сейчас.

До этой качественной пакости в сторону собственных Советников сын додумался лично, без моего участия. Его решение восхитило меня своей многогранностью и продуманностью. С какой стороны ни посмотри, оно выгодно всем, кроме герцогских Домов.

Для казны пятипроцентная потеря части дохода давным-давно не является критичной. Казна пополняется не только налогами с сельхозпродуктов, но и весьма активно с торговли. Кроме того, у государства есть и собственные торговые предприятия. Монополия на крепкое спиртное и доходы Жемчужной коллегии легко перекроют эти жалкие пять процентов. А уж о том, как свободно в последнее время стало в тюрьмах, где нет нужды кормить и охранять преступников, насколько меньше средств тратится на содержание самой охраны, какие доходы получает казна от привозных из Александрии товаров, можно рассуждать очень долго.

Страна гудела от новостей. В столице купцы, получившие небольшие преференции, громко “шептались” о том, что именно подарят на свадьбу столь милосердному государю. Только герцоги “поджимали губы”, не имея поводов для официального недовольства.

Подготовка к свадьбе шла своим ходом. Я привычно руководила процессом, испытывая при этом некое странное равнодушие и отстраненность. Копалась в себе, пытаясь понять причины. Все складывалось практически идеально: так, как я и хотела. Сын и его будущая жена здоровы и красивы. На данный момент у Алекса нет серьезных конкурентов в Совете. Единственная опасность, которая фоново грозит Луарону – это Рамейский престол.

Однако это то зло, с существованием которого нужно смириться. Просто регулировать процесс контактов луаронской конфессии и папского престола. Возможно, попытки вторжения еще будут, но минимизировать их вред вполне реально. Я оставляла сыну крепкое государство и надежно стоящий престол. Даже количество герцогов за эти годы ополовинено. Луарон медленно и постепенно движется в сторону более совершенной модели власти: в сторону абсолютной монархии.

Да и с невестой мы не прогадали. После свадьбы под покровительством принцессы в Сольгетто откроется первая королевская химическая лаборатория. Преподавать там, а также ставить цели и задачи луаронцам станут признанные химики из Шо-Син-Тая. Его величество Алехандро уже издал ордонанс, запрещающий частным лицам любые огненные забавы. Имелись в виду всевозможные фейерверки. Окраины Сольгетто большей частью деревянные. Не хватало самопальным мастерам спалить столицу! Поэтому те из богачей, кто захочет себе фейерверк на свадьбу или именины, вынуждены будут обращаться к ученикам лаборатории. Это и деньги в казну, и некий гарант безопасности.

Откроются школы синтайских лекарей. Сперва одна в столице и две в самых крупных городах. Со временем их станет больше, и медицина начнет накапливать опыт и знания.

Уже прибыло несколько специалистов по различным сплавам. Шо-Син-Тай не слишком богат металлами, но качество их сплавов вызывает уважение. Каждый из этих мастеров обязан будет набрать учеников. Через несколько лет знания начнут распространяться по Луарону.

Это было именно то, что ценила я, чего хотел сын и что отказывались принять как выгоду Советники. Мы с сыном победили. И получим за этот брак все, о чем мечтали. Я не понимала только одного: почему мне так тоскливо?

Видя мое настроение, Вильгельм переживал. Но даже он не мог вывести меня из этого странного состояния апатии: я все делала абсолютно правильно, но совершенно механически.

Я вынырнула из собственной тоски примерно за месяц до свадьбы: пришла довольная Софи и попросила меня прибыть на примерку свадебного платья принцессы Мириам и маленькую репетицию.

В гостиной принцессы суетился сильно постаревший мэтр Хольтер. Я давно не видела старика и поразилась тому, как он усох и ссутулился. «Скоро мэтр захочет уйти на пенсию, а жаль. У него хорошая фантазия и отменный вкус. Впрочем, думаю, что в ближайшем будущем при дворе войдут в моду синтайские мотивы в одежде. Все течет, все движется.».

Мириам стояла на невысокой табуретке, а у ее ног возились две швеи, торопливо прихватывая подол на живую нитку. Девушка чуть настороженно глянула на меня и робко спросила:

– Как вам, ваше величество?

Ярко-алый синтайский шелк огнем горел на ее изящной фигурке. Лиф платья был уже готов полностью, а по богатой золотой вышивке щедро рассыпаны крупные и мелкие рубины.

– Красное с золотом изумительно идет вам, принцесса.

Я была абсолютно честна: девушка действительно выглядела по-королевски. Разумеется, на свадьбу сделают другую прическу: коса простовата для такой роскоши.

Я смотрела на Мириам, отчетливо вспоминая момент принятия присяги. Тогда я была почти также юна телом, и синтайский алый шелк являлся вызовом всем тем, кто ненавидел и боялся меня. Тем, кто собирался ради собственной выгоды рвать Луарон на части. Тем, кто убил бы меня и детей, если бы только смог. Это был очень острый и яркий момент воспоминаний, и я внезапно поняла, что мне следует одеть на свадьбу собственного сына.

«Следует ввести правило этикета: алая одежда только для коронованных особ. Император Исминори Цин-Гун по-своему мудр, следуя заветам предков. Почему бы не “стащить” хорошую идею у соседа? В день свадьбы и коронации я потеряю право на обращение “ваше величество”. Я стану “вашим высочеством”. Значит, это непременно нужно подчеркнуть одеждой. Я и так сильно давлю на девочку своими прошлыми свершениями, титулом и знаниями... Зачем же доводить наши отношения до противостояния? Если допустить такое… Тогда рано или поздно все скатится к тем же проблемам, что были у меня с покойной Ателанитой.».

Я еще раз осмотрела принцессу, попросила ее немного пройтись и посоветовала укоротить подол платья спереди еще сантиметра на три-четыре.

– Вы сами видите, мэтр Хольтер, что есть риск наступить на краешек подола. Конечно, принцесса будет опираться на руку мужа, но лучше не рисковать. И, пожалуйста, когда закончите работу здесь, загляните ко мне. Я решила внести некоторые исправления в свой туалет.

Вечером состоялся непростой разговор с Вильгельмом.

– Элен, почему ты приняла такое странное решение? Нет, ткань, безусловно, красивая, но…

– Знаешь, дорогой, я внезапно поняла одну простую вещь: со сцены нужно уходить вовремя. С трона, кстати, тоже. Если я не сделаю этого, то навеки останусь в глазах горожан “Красной Королевой”. Мириам придется вольно или невольно соперничать со мной. Ни к чему хорошему это не приведет. Так что позаботься о том, чтобы твой будущий преемник выглядел на войсковом параде как минимум не хуже тебя.

– Ты не устаешь удивлять меня, радость моя. Мы с тобой столько лет вместе, я даже старше тебя, но иногда кажется: у меня нет даже половины твоего опыта и мудрости. Ты умеешь видеть самые привычные вещи с совершенно неожиданной стороны. Но я не зря люблю тебя уже много лет, – Вильгельм улыбнулся и, потянув меня за руку, усадил к себе на колени. – Рассказывай, что ты придумала!

Некоторое время я еще колебалась: разговор был очень важный, меняющий всю нашу жизнь. Я планировала отложить его на “после свадьбы”. Однако сейчас, глядя в серьезные глаза мужчины, которого люблю, я вдруг поняла: нельзя в общей жизни все решать самой. Вильгельм и так частично подчинил свою карьеру моей жизни.

***

О свадьбе Алехандро Первого и синтайской принцессы Мириам будут ходить легенды. Даже погода в этот день была совершенно восхитительна: яркое весеннее солнце и ни одной тучки на небе. Все шло четко по регламенту. Именно так, как и было запланировано: венчание в храме, поездка по городу, вручение подарков, первый танец новобрачных и свадебный пир.

Для горожан были устроены всевозможные театральные постановки прямо на улицах города. Усиленный патруль не давал вспыхнуть дракам, а вечерний фейерверк оставил незабываемые впечатления.

Первым в ночном небе расцвел государственный герб Луарона: гривастый лев, вставший на задние лапы в окружении венка из дубовых листьев. Следом вспыхнул герб Шо-Син-Тая: летящая красная цапля в обрамлении острых листьев бамбука.

Потом было много всего разного: россыпь огненных хризантем по черному бархату неба, взрывающиеся звезды и огненный снегопад, одновременно расцветающие десятки красных роз и горящий золотом дракон…

Свадебные торжества длились три дня, а утром четвертого наступил день коронации.

***

Когда пара сочеталась браком до смерти короля, то потом коронацию они проходили вместе одновременно: дофин и принцесса превращались в короля и королеву. У нас ситуация была немного другая.

Мириам была не первой принцессой, которая выходила замуж за короля. Я сама, точнее, та прежняя Элен, проходила этот обряд. Он был так же четко расписан правилами храма и дворцового этикета, как и остальные торжественные события. Однако с разрешения сына мы нарушили все традиции, точно также, как когда-то я нарушила их, принимая присягу.

На свадьбе Алекса я присутствовала рядом с ними в платье из серебряной парчи. Шелк, который пошел на этот туалет, был светло-серого оттенка и прекрасно сочетался с серебром. Дорого, элегантно и не вызывающе. На моей голове алыми рубинами продолжала гореть королевская корона. Я надела ее намеренно, вызывая косые взгляды придворных и шепотки за пределами дворца. Думаю, многие помнили о моих конфликтах с Ателанитой и сейчас с удовольствием ожидали потока свежих конфликтов и море вкусных сплетен.

Коронация проходила в храме. По требованию Алехандро двадцать пять мест, пусть и у самых дверей, занимали простолюдины. Поступок сам по себе просто неслыханный! Однако и гильдейские старшины, и пять самых богатых купцов, удостоенных такой чести, нужны были на коронации не только как символ единства короны и народа, но и как свидетели, которые расскажут о небывалом: на эту церемонию королева-мать прибыла в короне, нарушая все традиции и правила!

Да и туалет мой вызвал весьма бурную реакцию. Платье вновь было серым, но изрядно темнее, чем то, что я надевала на свадьбу. В этот раз вышивка была золотой, в тон к короне на моей голове. В этот раз я надела все королевские регалии, положенные по статусу: массивное ожерелье с гербом и крупными рубинами, перстень и парные браслеты из этого же комплекта.

Придворные шептались, не понимая сути увиденного, и, похоже, ожидали некоего конфликта, может быть, даже скандала.

«А вот фиг вам всем! – несколько не по-королевски думала я, идя по ковровой дорожке к амвону, на котором в парадном черном облачении ждал меня кардинал. – Лишь бы корона под ноги не шлепнулась: закреплять-то ее не стали…».

Я медленно и глубоко поклонилась стоящей рядом со священником супружеской паре. Специально, максимально низко. На ступеньках амвона, за спиной Алехандро и Мириам стоял церемониймейстер, держа в руках большую атласную подушку.

Я преклонила колени перед кардиналом…

Именно на эту подушку кардинал и положил торжественно снятую с моей головы корону. Ожерелье, перстень и браслеты я аккуратно и демонстративно добавила к короне сама.

Кардинал зычным голосом выговаривал сопутствующие обряду слова. Знать стояла на коленях, слушая речь духовенства, даже церемониймейстер преклонил колено. И только королевская супружеская пара продолжала стоять…

Затем Мириам медленно опустилась на колени перед мужем, и Алехандро возложил на ее голову корону. Дальше все пошло не по тому плану, который предписывали обычаи: Алекс помог жене встать на ноги и, подав мне руку, поднял меня на ступеньку к ним.

Я брала с подушки еще чуть теплые от моей кожи королевские драгоценности и лично одевала их на невестку. Мириам чуть склонила голову, а я защелкнула ожерелье на ее шее, незаметно шепнув ей на ухо: “Не волнуйся, девочка. Ты со всем справишься.”.

Не все нарушения традиций в этот день шли от меня и сына. По завершении церемонии, прежде чем сойти с амвона и выйти к ожидающему на площади народу, юная королева низко поклонилась мне. Затем, чуть неловко потянув меня за руку, поднесла мою кисть к своим губам и поцеловала ее. Её взгляд сказал мне многое – она действительно благодарна.

Думаю, этот жест новой королевы будут обсуждать еще долго, превознося девушку за то, что оказала почтение свекрови. У меня же ее порыв вызвал слезы на глазах: “Тебе будет очень нелегко, девочка. Но я верю, что ты справишься!”.