Красная королева

Глава 1

Кто знает, зачем предки меня вообще на свет рожали. Но по факту никому из них я не была нужна. Нет, я никогда не голодала, меня хорошо одевали и покупали все, что необходимо. Только вот времени поинтересоваться мной они никогда не находили. Никто не ходил на утренники в детском саду, никто не ходил на собрания в школе. Даже разговаривали со мной нечасто.

Желая быть кому-то необходимой, я пристрастилась к чтению. Вымышленные миры давали мне и “друзей”, и “врагов”, и чувство причастности и нужности.

Финансовой нужды в детстве я не ощущала. Родители были в разводе еще с моей начальной школы. Но сперва были алименты от отца, вполне нормальные, а потом пенсия по утрате кормильца и деньги от сдачи его жилья.

Еще лет в двенадцать я поняла, что семьи у меня нет и никогда не было. В пятнадцать моих, с разницей в два месяца ушли из жизни бабушка и мой биологический отец. Я его даже помнила не слишком хорошо, и большое фото у гроба казалось мне совсем чужим. Я не плакала, а думала, что, может быть, это ошибка, и хоронят чужого человека? Но рядом молча стояла мама в черной кружевной накидке и очках от солнца.

Я стала единственной наследницей двух квартир, отца и бабушки, которую вообще не помнила, а моя мама тогда просто сказала:

-- Хорошо. Скоро ты вырастешь и сможешь жить одна.

Как будто до этого я жила не одна! Но мне уже было плевать на ее слова.

У нее были подруги, парикмахеры-салоны, путешествия и мужчина. Дома она ночевала пару раз в неделю. От меня требовалось: оценки не ниже тройки, не курить и в 22-00 быть дома. Так что в мои восемнадцать, когда она погибла в аварии, особого трагизма я не испытывала. Просто еще одни похороны. Ими занимались какие-то женщины с ее работы. Они вздыхали и хвалили меня за крепкие нервы, желали не отчаиваться и прочие благоглупости. Для меня же практически ничего не изменилось. Я всегда была в этом мире одна.

Нет, конечно, у меня были друзья-приятели в садике, а потом и подруги в школе. Но я всегда держала внутреннюю границу. Посидеть в кафе, потрепаться и посплетничать? С удовольствием! Пригласить к себе домой и устроить вечеринку? Ни-за-что!

-- Я тебе, Ленка, прямо завидую. Умеешь ты на своем настоять, – Катерина была одной из самых приятных в общении знакомых, и я с любопытством спросила:

-- Чему завидовать-то, Кать?

-- Я вот так не могу. Иногда упираюсь, но если чувствую, что кто-то обижается, отступаю. А ты – прямо кремень! У меня в этом году осенью собирались. Ковровое покрытие в двух местах прожгли, хотя я и просила не курить в комнате. И никто не сознался. А оно новенькое.

Я только пожала плечами: для меня отказ в какой-то неудачной просьбе никогда не был проблемой.

После отца ко мне перешли две двушки: его собственная, в хорошем старом доме с приличным ремонтом, и его матери, унаследованная им буквально за два месяца до. Их я сдавала, а жила в квартире, оставленной мне мамой – просторная двушка, где моей была “маленькая” комната в двадцать квадратов. В комнату матери я заходила раз в месяц, просто смахнуть пыль.

В девятнадцать лет у меня случился бурный роман, сумасшедшая «любофф» накрыла меня с головой, и я полностью утратила способность мыслить критически. Совместная жизнь в моей квартире не задалась. Я принялась готовить и наводить уют, но очень быстро устала от бытового идиотизма «любимого». Носки по квартире и зеркало в разводах будили во мне «зверя». Я ворчала, мы ссорились. А его нежелание даже чашку за собой убрать поставило точку в отношениях. Я устала слушать лекции о том, что быт – это женская епархия и «ты же не работаешь, чем тебе еще заниматься?». Кроме того, очень не кстати подоспела беременность, хотя он всегда утверждал, что «все под контролем». Добавились вопли на тему «…хочешь запихать пузом в ЗАГС…».

Я выгнала «любофф» и сделала аборт. И больше никогда не полагалась на мужчин в этом вопросе.

Потом я иногда встречалась с “для здоровья”, но даже хороший секс не настраивал меня больше на совместное проживание. Мухи отдельно, котлеты отдельно.

Лет до двадцати пяти я судорожно металась в поисках места в жизни. Один курс юрфака, один год художественного училища, курсы кондитерские и автошкола, работа на кассе в сетевом магазине, на ресепшене в паре фирм, снова поступление. На этот раз – ай ти. Бросила после первого семестра, пошла менеджером по продажам. Точнее, продавцом в сотовый салон. Чтение-чтение-чтение… Бессистемное, но захватывающее полностью.

Мою жизнь перевернуло нападение уличной гопоты. Нет, насилия не было, да и потери свелись к минимуму: телефон и несколько тысяч в сумочке. Но ощущение дикой беспомощности, страх унижения…

Я стала бояться выходить из дома. Через три месяца, поняв, что я знаю в лицо уже всех курьеров доставки в окрестностях и что это не слишком правильно, я отправилась к психологу.

Не сказать, что страх прошел в один день. Мозги он мне полоскал долго, вытягивал какие-то детские воспоминания. Я же считала, что это все не важно. Кое-что я даже поняла, а на некоторые вещи посмотрела по-новому. Итогом таких встреч стало то, что я стала искать секцию. Ставила себе знаменитое: «… жили книжные дети, не знавшие битв, изнывая от мелких своих катастроф.»* и методично обходила близлежащие спортзалы.

Довольно быстро я поняла, что все эти боевики, которые я, разумеется, смотрела иногда, не дают никакого представления о реальной уличной драке. Я шерстила интернет и специализированные сайты, знакомилась с людьми и четко понимала одно: супербойцом мне не стать никогда. И то, что преподают сейчас, это вовсе не боевые искусства. Да, искусство, но не для реальной жизни и реальной драки. Все это хорошо работает только на камеру.

Через пару месяцев поисков пришло понимание – не боевые искусства мне нужны, а умении защитить себя. Любым способом, а не красивым «танцем» профессионального каратиста. Бесконтактным танцем, как выяснилось.

Итогом стало поступление в педагогический институт на спортивную кафедру. Я прошла не то, что по нижней планке, а даже хуже, но недобор сделал свое дело, и меня взяли.

Вот там я и научилась пахать. Медленно и методично, изматывая себя. Терпеливо добирая секунды и метры, но всегда чуть лучше. На миллиметр, но лучше. А попутно собирала, даже не знаю как правильно сказать… Пожалуй: собирала приемы самообороны для женщин. Все подряд. Как спортивные и красивые, так и совершенно дикие, «народные», типа пакетика молотого перца в кармане.

К концу института у меня был готов полноценный курс, но работу по нравящемуся мне профилю я не нашла. Знакомые тренеры в мужских спортзалах смотрели на мою идею скептически. Плюнула, оформила самозанятость, арендовала в подходящем зале часы и разместила объявление о приеме. Первых трех учениц я запомнила навсегда. Вряд ли я смогла им дать все, что хотела и могла. Зато они убедили меня: нужно понимать, как с ними работать. Нужно идти учиться на психолога. Так что второе высшее я получала уже в процессе. Практика в моей работе дополнилась теорией.

Я брала всех, даже тех, кто не способен был пройти сто метров без одышки. И честно старалась им дать понять, что не в приемах дело, а во внутреннем стержне. Иногда получалось, иногда не слишком. Несколько раз ученицы возвращались с благодарностью, но я понимала, что есть и те, кто так и не сможет воспользоваться знаниями. Денег работа приносила не слишком много, я не хотела пускать все на поток и тупо рубить бабло: мне на жизнь и так хватало, потому часть учениц брала бесплатно. Я держалась на том, что понимала: я делаю нечто нужное и важное.

Только годам к тридцати пяти я стала ощущать некоторое одиночество. Денег был даже некоторый избыток, они тупо копились на счетах. Дело, которое я вела, мне нравилось. Я могла позволить себе многое: путешествия, хорошую машину и одежду, качественную медицину и еду, но мне не с кем было разделить все это.

Добил меня случайно подслушанный разговор моих учениц:

– …хороший она человек, Елена наша.

– Да разве я спорю? Хороший, конечно. Только одинокая и несчастливая. Оттого и ведет себя, как треска мороженая. Сама знаешь, ни мужа у нее, ни детей.

– Ну, чем такой муж, как мой бывший, лучше вообще никакого! У меня шрамы до сих пор не сошли. И ведь пока на дочку не замахнулся – все мне казалось, что одумается, что не справлюсь без него!

– Тань, да не в мужике дело! Маринка вон у нас, ну, страшненькая которая. Она в приюте волонтёрит собачьем. Сама говорила: детей у них с мужем быть не может. Так она рассказывает про псов своих – аж светится. И муж у нее такой же. И счастливы ведь! Видела, он вчера ее встречал с занятий? А тут… Странная. Денег ей, вроде бы, хватает. И машина вон какая, да и одета хорошо.

-- Зря ты так, Светик. Сама посмотри: Елена ко всем одинаково ровно относится. Даже к Нинке, которую бесплатно взяла. Она с нами всеми не из-за денег такая спокойная и вежливая. Она от природы такая.

-- Может, и от природы, Таня. Только она… холодная вся… Для себя самой, для души у неё и нет ничего. Понимаешь? Я как-то у девочек спрашивала: даже кота у нее нет. Ну, вот вспомни, как мы ели в кафе вместе. Ей ни еда, ни шмотки, удовольствия не доставляют. Она как-то вот мимо жизни идет. Просто живет, и все. Радости в ней нет, Танюша. Не любит она никого, понимаешь? Ей бы хоть кота завести или ребеночка родить… Глядишь, и ожила бы. Жалко мне ее.

-- Может, ты и права… Она вон даже внешне на Хакамаду похожа. Как ёжик, все иголки наружу. Никого близко не подпускает.

-- Вот! Я об этом и говорю!

Этот чужой разговор подтолкнул меня. Два года по врачам и клиникам. Надежда потухла не сразу, я все верила, что найдется чародей, который поможет. Не нашелся.

В сорок лет я жила, скорее, по инерции. Мысли о приемном ребенке отходили все дальше. Несколько раз я ездила в областные детские дома. И сообразила, что сама не из тех, кто может полюбить чужого малыша. А своей участи – понимания, что ты не нужен родителям, я даже осиротевшему ребенку не желала. Могла бы родить, был бы мой, родной и кровный. А нет, значит, нет. Но завещание на приличный подмосковный детдом написала. Пусть будет.

Сорок лет как рубеж. Отличная фигура, и больше тридцати еще никто не дает. Хороший счет в банке и сотни женщин, получивших от меня капельку уверенности в себя и храбрости. В общем-то, все хорошо…

Подсела на книги о попаданках, поражаясь изобретательности авторской фантазии. Все-то они там были умелицы-рукодельницы-красавицы. За ними ухаживали принцы-герцоги, а они кружевами и пирожками выводили герцогства из нищеты и сводили с ума иноземных королей на отборах. Смешно, конечно, но книги были легкими, незатейливыми и частенько погружали меня в мысли на тему: «А я бы захотела так?». Чаще всего решала, что нет. Нафиг надо такое счастье? Без зубных врачей и хирургов, без теплого туалета и горячей воды, без клубники зимой и моего надежного «Форда».

Момент аварии я помню очень смутно. Я возвращалась из подмосковного санатория. Со здоровьем все отлично. Но массажист там лучший на всю область, наверное. Так что я раз в год обязательно отдыхала там и брала полный курс. Плохо было то, что в этом году зима нагрянула слишком рано. Вечером шел дождь и обледеневшая дорога пугала. Я не рисковала ехать больше шестидесяти и думала, что срочно нужно менять резину…

Крутила руль, и мысленно вспоминала разговор с Петром Викторовичем, массажистом. Он умел расположить к себе людей, и мы частенько болтали во время процедуры. Иногда такие разговоры были довольно личными и откровенными. С ним я особо не стеснялась – он профи, и дальше процедурной эти тайны не пойдут.

-- Меня удивляет, Елена Андреевна, что вы так и остались одна. Я вас уже сколько лет знаю? Лет восемь-девять? Мне казалось, что уж такой-то как вы мужчину найти – раз плюнуть.

-- Мужчину – это точно, что раз плюнуть. Только не нашлось такого, чтобы плевать не хотелось – отшутилась я.

-- Железный у вас характер, Елена Андреевна! – то ли восхищение в его голосе, то ли осуждение, я так и не поняла.

Тяжелая фура, груженая металлоконструкциями, вылетела из-за поворота на встречку… На ту встречку, на которой сейчас я была одна… Боковой удар я пережила, даже испугаться сильно не успела -- вспухли подушки безопасности, меня вдавило в сидение… А потом металлический бок машины прошили прутья арматуры… Ну и меня заодно...

Наверное, шок спас меня от слишком уж сильной боли, но то, что вместе с кровью уходит жизнь я понимала…

Глава 2

Первое, что ко мне вернулось – обоняние. Странная смесь запахов: немного горелого дерева и сухой пыли, человеческого пота и сладких дешевых духов…

Где-то далеко слышались голоса, слов я не понимала, а глаза открыть не могла: «Спасатели прибыли? Странно, что металл не режут… И голоса странные… Нужно еще поспать…».

Сознание отплывало медленно и возвращалось через какое-то время. Голоса становились то дальше, то ближе, но смысла бесед я не понимала.

-- Как себя чувствует ее величество?

-- Пока без изменений, ваша светлость. Мы все молим Господа о её здоровье.

-- Я понял, Буллерт. Если что-то изменится…

-- Конечно-конечно, ваша светлость! Я сразу же, обязательно…

Кто это говорит и о чем?! Я не понимала. Не понимала также, почему все тело словно парализованное. Это гипс? Меня загипсовали? Почему не открываются глаза? Или на глазах тоже повязка? Почему я ее не чувствую? Почему часто накатывает сонливость, а сон похож на обморок?

Первый момент реальности был слишком неожиданным – кто-то надавил металлом мне на губы, и в рот полилась жидкость. Странная теплая жидкость со вкусом крепкого вина. Именно она попала мне не в то горло, заставив тело инстинктивно ожить, дернуться и принять более безопасную позу: я резко села в кровати и попыталась откашляться.

Слабость и неуклюжие жесты стали понятны, когда я, наконец, протерла слезящиеся глаза: мой вспученный живот указывал на…

Черт его знает, на что именно он указывал, но я попыталась понять, где я нахожусь. Огромная комната, блистающая зеркально натертым паркетом. Не стандартная елочка, а художественно выполненная мозаика из разных сортов дерева, с узорами и виньетками, сложная работа и очень дорогая, сразу видно.

Легкий сумрак – приближается вечер. Метрах в пяти от меня, за большим столом с двумя огромными подсвечниками сидели несколько женщин. А рядом со мной стоят, склонившись к постели, одетый в старинную одежду полноватый мужчина с большой ложкой в одной руке и женщина в костюме горничной, держащая в обеих руках фарфоровую миску.

Откашлявшись окончательно, открыла рот, желая спросить, где, собственно, я нахожусь… Сделала глубокий вдох и закрыла рот… Слишком все непонятно, лучше не лезть с вопросами. Сидела, вытирала слезы со щек рукавом с пышными кружевными рюшами, закрывающими кисть руки. Рассматривала людей: вскочивших со стульев у стола женщин в длинных платьях, спешащую ко мне пожилую даму с чем-то непонятным в руках. На противоположной от меня стене – два роскошных мраморных камина, где пылают огни, бросая на паркет яркие отблески.

-- Ваше величество! Тише, тише! Вы должны лежать! – мужчина бросил ложку в миску, которую держала женщина в костюме и чепце горничной, и за плечи начал укладывать меня в постель. – Помогите мне, мадам Вербент! Королева не в себе, нужно уложить ее! – Это он говорил той самой даме, которая поспешно навалилась на меня с другой стороны. Для этого ей пришлось заползти на кровать, я чувствую, как под ее телом прогибается перина.

Я перестала трепыхаться, хотя и не понимала, что происходит. Это все было неожиданно и страшно, пришлось притвориться, что я в обмороке: обмякла телом, затихла, пережидая ситуацию. Я почти не играла, мозг отказывался воспринимать увиденное как реальность.

-- Ну вот… Ничего, Господь милостив! Через некоторое время она опять придет в себя, – это сказал мужчина.

-- Надо сообщить его величеству, что королева пришла в себя, – это женщина, похоже, та самая, которая мадам Вербент. Только она стоит с левой стороны от меня.

-- Да-да, вы правы, мадам Вербент. Скоро у меня ежедневный доклад его величеству и королеве-матери. Я обязательно упомяну, что её королевское величество пришла в себя.

Бред продолжался… Или не бред? Я тихо и мерно дышала, стараясь не выдать себя. Зашуршала одежда и послышались шаги: женщина в длинном платье отошла. А к моим губам вновь сунули ложку с вином. Я невольно дернулась, вино потекло по щеке и ниже, по шее, а мне пришлось открыть глаза и сказать:

-- Не нужно вина. Меня тошнит от него.

Чужой голос и чужой язык, хотя говорю я сама… Голос тихий и какой-то трусливый, лебезящий, просящий, а язык… Сложно сказать. Английским разговорным я владела прилично: он необходим был в путешествиях. Как звучит, например, французская, немецкая или испанская речь, знала. Этот язык не похож по звучанию ни на один из них. Резковатый, даже чуть гортанный.

-- Ваше величество! Это не просто вино! Я настаиваю, чтобы вы приняли лекарство! – толстяк не собирался уступать и недовольно хмурился.

Я прекрасно помнила, кто я такая. Я думала на русском языке. Я помнила всю свою жизнь до момента, когда в мое тело попали прутья арматуры. Вывод, хоть и достаточно безумный, напрашивался сам собой: я попаданка в чужое тело. Я в чужом мире. Я совершенно не понимаю, что здесь происходит и как. Потому нельзя выдать себя. Хорошо уже то, что я здесь болею и, это все знают: с больной спрос меньше.

Я просто неловко поелозила в кровати и повернулась спиной к мужчине. Подняла руку на уровень глаз и принялась рассматривать кисть. Очень тонкая, белокожая, слабая. Тонкие прожилки голубых вен, сгрызенные почти до мяса ногти. Противно…

Я опускаю руку: смотреть на нее неприятно. Кровать просто гигантская, не меньше трех метров в ширину. Вдоль изголовья ряд из пухлых подушек. Одеяла такого же огромного размера, а белье, кажется, шелковое. Не белое, а темно-розовое, почти красное.

-- Ваше величество, к сожалению, я буду вынужден доложить королю о вашем непослушании, – толстяк, похоже, был очень недоволен и отступать не собирался.

Больше всего меня в собственном теле смущал этот огромный неуклюжий живот. У меня неоперабельная опухоль? Или же меня держат в кровати перед хирургическим вмешательством? Хотя, если смотреть на их одежду, вряд ли медицина здесь так уж развита. Да и крепленое вино для больных – не лучшая идея.

Шуршание шелка за спиной и голос мадам Вербент:

-- Ваше величество, умоляю! Примите лекарство, иначе ваш муж разгневается!

Я все еще молчу. Мне страшно поворачиваться. Страх глупый и иррациональный – умом я это понимаю, но упорно рассматриваю вышивку на наволочке и молчу. Мне нужно понять хоть что-то, а мозг выдает идеи одну безумнее другой. То я размышляю, что это может быть реакцией моего организма на наркоз, то вдруг мне кажется, что все это просто странный и нелепый сон. Только голос этой самой мадам Вербент продолжает привязывать меня к новой реальности:

-- Ваше величество! Пожалуйста, выпейте лекарство! Клянусь, это для вашего же блага! Ваше величество, неужели вы хотите, чтобы королева-мать нанесла вам визит и высказала свое порицание?! – голос мадам понизила почти до шепота, но притронуться ко мне так никто и не осмелился.

Шаги за спиной дали понять, что и мужчина с вином, и женщина с миской ушли.

Некоторое время я лежала в тишине, прерываемой очень тихим шепотом женщин за столом, шуршанием одежды и поскрипыванием стула. Кажется, кто-то из них негромко читал молитву. Ну, или бормотал под нос нечто стихотворное.

Я пыталась объяснить себе этот мир и не впасть в истерику. Пока получалось плохо. Даже очень. Под одеялом я медленно оглаживала тело и понимала: оно беременно! Живот – не опухоль, там ребенок. Настоящий живой ребенок…

Это подтверждали и налитые груди, и тянущая усталость в пояснице. Тело беременно. И теперь это -- мое собственное тело…

Я не понимала, как к этому нужно относиться. Годы, когда я точно знала, что ребенка у меня не будет, научили смирению. Принятию ситуации. А теперь?! Что я должна думать теперь? Да я даже не могла определить, что я чувствую! Какая-то адская смесь из кучи различных страхов, опасений, любопытства, раздражения и слабой надежды. А вдруг?!

Долго размышлять мне не дали. Голос от дверей комнаты громогласно произнес:

-- Его королевское величество Ангердо Пятый с вечерним визитом к королеве! Склонитесь перед своим королем, дамы и господа!

Я на секунду замерла, а потом неуклюже развернулась в постели. Опасность нужно встречать лицом к лицу. Прятаться под одеяло я не стану. Пожалуй, это был некий момент принятия ситуации.

Ко мне торопливо подскочила та самая мадам Вербент и подсунула под спину подушку, помогая принять полусидячее положение, поправила у меня на голове чепец и подтянула одеяло. Сама же она склонилась в реверансе перед входящими, и теперь я видела только ее плечи, шею и затылок с уложенными в аккуратный узел темными волосами.

Чтобы рассмотреть пришедших, голову пришлось повернуть. Распахнутые двухстворчатые двери, странная фигура с высоченным посохом, как у деда Мороза, в правой руке. Я порылась в памяти: одежда такая называется камзол. Напоминает незастегивающееся приталенное яркое пальто длиной до середины икр. Под ним белая рубашка, очень широкий цветной пояс, узкие брюки, скрепленные под коленями пряжками, дальше -- чулки с вышивкой и туфли с тяжелыми квадратными носами и огромными сверкающими пряжками.

Лет мужчине больше сорока, он высок ростом и грузен, пояс поддерживает солидное такое пузцо. Мне кажется, что у него подкрашены губы, а седые волосы собраны назад. Скорее всего, там или хвостик, или косичка. Он стоит слева от распахнутых дверей и чего-то ждет. За дверью ярко освещенный коридор. Слышны шаги и какое-то странное постукивание.

В распахнутые двери входит компания людей, человек двадцать, не меньше. Впереди высоченный мужик, и я судорожно пытаюсь вспомнить, где я видела его раньше. На нем, как и на остальных мужчинах, камзол, брюки-чулки-туфли. Только все это добро заметно роскошнее. Камзол лазоревый со сложной золотой вышивкой. На рубашке трехъярусное кружевное жабо, сколотое массивной переливающейся брошью, пояс алый, а пряжки на туфлях усеяны стразами. Густые каштановые волосы тщательно завиты в локоны и художественно разложены по широким плечам. Под носом тонко выбритые усики-стрелочки и по центру подбородка небольшой клочок бороды. Пожалуй, он даже красив какой-то манекенной красотой и прилизанностью.

Король опирается рукой на трость с круглым набалдашником. На массивной кисти руки несколько больших перстней, да и сама трость отделана весьма богато. Его губы совершенно точно чем-то накрашены.

О! Сообразила! Нигде я его раньше не видела, просто он очень похож на Аквамена.

-- Как вы себя чувствуете, моя королева?

-- Благодарю вас за внимание, ваше величество, – я отвечаю почти машинально, очевидно эту фразу прежняя Элен произносила много-много раз. И тут же соображаю: нужно сказать про вино. – Ваше величество, у меня есть просьба!

Король недовольно морщиться и на минуту застывает в раздумьях, свита за его спиной смотрит с равнодушием. Их много. Мужчины большей частью в возрасте тридцати пяти-сорока лет. Только один, костистый и большеносый, несколько моложе. Отличаются они цветом камзолов и количеством седины. А вот женщины все юны, нежны и прекрасны. Этакий цветник, где нет ни одной старше двадцати. Большей частью хрупкие голубоглазые блондинки.

Зато единственная брюнетка одета ярче всех. Если на остальных нежно-розовые и светло-голубые туалеты, то на брюнетке малиновое атласное платье с золотом. Слава богу, у них нет кринолинов, да и одежда не волочится шлейфами по полу, а достает только до лодыжек. Зато верхние юбки чуть короче нижних, и можно понять, что этих нижних там накручено штук по пять.

Король кивает головой, как будто пришел к решению, и сообщает:

-- Слушаю вас, Элен.

-- Сегодня мне давали лекарство. Оно приготовлено на вине. Мне плохо от вина, ваше величество. Прикажите, пусть лекарь делает его на простой воде.

-- Ах, да! – король достает из-за широкого обшлага камзола тонкий батистовый платочек с кружевной каймой и несколько картинно утирает уголки губ. – Я вспомнил! Лекарь сегодня жаловался!

Слово «жаловался» говорит мне сразу и о многом. Я королева. Но я та королева, на которую можно жаловаться. Мой так называемый муж это позволяет. Он убирает платок за обшлаг и, наконец, сообщает свое решение:

-- Я велю лекарю готовить так, как вы просите.

После этого он чуть склоняет голову и уходит. Свита, шурша одеждой, следует за ним, двойные двери закрываются и мадам Вербент, с облегчением вздохнув, говорит:

-- Все… На сегодня – все, ваше величество. Если хотите, я могу помочь вам приготовиться ко сну, – она вопросительно смотрит не меня.

-- Нет, я еще немного посижу, – я просто хочу рассмотреть своих придворных дам и комнату и немного отдохнуть, прийти в себя.

Мы обе еще не знали, что, к сожалению, мадам просто ошиблась: это было еще не все на сегодня.

У меня затекла шея за время разговора, и я машинально растираю мышцы. Непонятно, почему муж подошел к изголовью кровати, заставляя меня сидеть в неудобной позе и выворачивать голову. Мадам, заметив мои действия, торопливо просовывает руки мне за спину и начинает разминать.

-- Так вам лучше, Элен? – шепотом спрашивает она.

-- Да, благодарю вас, – я начинаю подозревать, что у этой мадам какое-то особое положение при мне. Возможно, главная фрейлина или просто близкая подруга. И решаюсь на просьбу: -- Мадам Вербент, мне нужно зеркало.

Мадам торопливо отходит и возвращается с зеркалом. Тяжелая золоченая рама, да и само стекло не меньше альбомного листа. В руки она его мне не дает, а держит за ручку так, чтобы я могла смотреть.

Лучше бы я и не смотрела! Внешность, доставшаяся мне, просто ужасна. Совершенно безвольное лицо, мягкое до идиотизма, со слабым вялым ртом. Уголки губ опущены вниз – это естественное положение мышц. Я именно так и выгляжу! Бровей почти нет, редкие белесые ресницы. Светло-серые, какие-то выцветшие радужки глаз. Этого мало! Я сдвигаю чепец и обнаруживаю, что часть головы надо лбом у меня выбрита, а остатки волос невнятно-светлые и редкие.

У меня наворачиваются слезы на глаза. Я с трудом сдерживаюсь, чтобы истерически не разрыдаться, мадам шепчет слова утешения, но тут вновь раздается голос мажордома:

-- Её королевское величество Ателанита! Приветствуйте королеву-мать!

Ко мне пожаловала свекровь.

Глава 3

Штат дам, сопровождающих королеву-мать, резко делится на две части. Три фрейлины в возрасте около пятидесяти лет. Они чуть старше королевы и одеты в скучные дорогие платья: плотный шелк и тяжелый бархат, цвета или черные, или темно-коричневые. Платья почти без вышивки и кружев, даже драгоценные камни в украшениях темные: черные и мрачно-фиолетовые. В сумерках мерещится, что ни одна цветная искра никогда не касалась их одежд.

Еще четыре совсем молоденьких девушки, почти девочки. Они одеты точно так же неприятно, вместо вееров в руках у всех четки из черных или белых крупных бусин. Все они, и молодые, и старухи смотрят в пол и в спину своей королеве. Как и свита моего мужа, меня они не видят. У всех гладко зализаны волосы и поджаты губы. Кажется, что они все чем-то недовольны.

Следующие четыре фрейлины сделаны из совсем другого материала: они молоды и ярко-красивы. Каждая по-своему. Брюнетка, блондинка, две шатенки. Одежда их, пусть и темная, цветет дорогими вышивками и разноцветными камнями. Да и цвета их платьев на фоне черной стаи кажутся почти вызывающе яркими: очень густого бордового тона бархат брюнетки вспыхивает рядом с насыщенным синим роскошной блондинки. Им всем больше двадцати, но не больше двадцати семи. И вот они разглядывают меня, пусть и с полнейшим равнодушием, как нечто незначительное.

Это сложно описать словами, но я прямо чувствую, насколько выше меня по положению эти женщины. Чувство собственного превосходства и презрения ко мне окружает их аурой властности. Они выглядят так, как, наверное, в молодости выглядела моя свекровь.

Ей около пятидесяти, но крашеные в иссиня-черный цвет волосы добавляют лет. Резкие и все еще четкие черты лица: прямой ровный нос, пронзительный взгляд карих глаз чуть смягчают припухшие от возраста веки. Узкие губы слегка поджаты, что только подчеркивает тяжелый подбородок с несколько обвисшими брылями. Брови, мне кажется, тоже подведены: они очень неестественно смотрятся на бледной коже, а глубокие носогубные складки придают лицу некоторую брезгливость выражения.

Голос у королевы-матери низкий и густой. Говорит она не слишком громко, но тишина вокруг такая, что, кажется, все забыли, как дышать:

-- Доктор доложил, что вы отказались пить лекарство, – она не здоровается и не кланяется, она не спрашивает, как я себя чувствую, она говорит то, что считает нужным: -- Утроба, носящая королевское семя, обязана выполнять все, что ей велено, – королева даже не повышает голос, просто смотрит мне в глаза, и я внутренне сжимаюсь от какого-то животного страха. Есть в ее взгляде нечто парализующее волю. Так, почти инстинктивно, некоторые люди бояться змей или пауков.

Я глубоко вздыхаю, пытаясь сбросить пелену страха и отделить животный ужас Элен от своих собственных ощущений. А этих ощущений много: тут и злость на собственную слабость и беспомощность, и раздражение от ее манеры общаться и приказывать, и понимание – это мой враг. Делаю еще один глубокий вздох и отвечаю:

-- Я не стану пить лекарство, изготовленное на вине. Меня тошнит от него.

Кажется, я слегка ошеломила свою свекровь. На какой-то миг в ее глазах мелькнуло… нет, даже не удивление, а раздражение. Она продолжает давить меня взглядом и через секунду произносит:

-- Вы будете пить все, что я прикажу.

-- Нет.

-- Доктор объявит всем о вашем безумии, и лекарство будут давать принудительно, – она все еще не понимает, с кем столкнулась.

-- Рвота вызывает напряжение живота. Напряжение может вызвать преждевременные схватки и роды. Вы ведь не хотите убить плод короля в моем чреве?

Я говорю спокойно, так же, как и она не повышаю голос. Мой страх съежился и скрылся где-то в глубине. Нет, он не ушел совсем, он еще будет вылезать и пеленать разум, влиять на скорость принятия решения, но я училась бороться с таким половину своей сознательной жизни. И я продолжаю смотреть ей в глаза, не отводя взор ни на секунду, не давая ей возможности отступить с честью, вызывая на скандал. Сейчас, когда здесь присутствуют её и моя свиты, когда все происходит публично, я имею небольшое преимущество.

-- Ко мне следует обращаться «Ваше королевское высочество»! – она совершенно искренне возмущена и, похоже, не слишком понимает, что следует ответить. Я ведь не бросила прямое обвинение, но…

Это временное преимущество, я понимаю. Потому отвечаю:

-- А ко мне следует обращаться «Ваше королевское величество». И кланяться, входя в комнату. Это я ношу королевский плод! -- пусть я и не знаю местных обычаев, но это настолько очевидно, что обвинение в непочтительности я высказала почти машинально.

Лицо королева не потеряла:

-- Я передам сыну, что вы обезумели, ваше королевское величество, – спокойно и ровно говорит она и, повернувшись спиной, выходит из комнаты.

А в моей спальне стоит какая-то совсем уж мертвая тишина. Пульс частит у меня в висках, и я чувствую себя удивительно живой. Прерывается тишина через секунд скрипом, шуршанием и ударом: одна из женщин, что приветствовали королеву-мать, стоя у стола, падает в обморок. Поднимается суматоха, и только мадам Вербент, все еще стоя у моего изголовья, наклоняется и шепотом произносит:

-- Вы сошли с ума, Элен! – и я не могу понять, чего больше в ее голосе – восторга или страха.

Фрейлину выносят из моей спальни, а мне через некоторое время приносят ужин. К королевскому ложу ставят небольшой стол и придвигают кресло.

-- Мадам Вербент, я хочу в туалет.

Мадам гулко хлопает в ладоши, а затем громко и торжественно сообщает:

-- Королеве нужно облегчиться!

Я обалдеваю от такой подставы и чувствую себя очень растерянно. Неужели этот процесс происходит публично?!

Откуда-то появляются две горничные, ловко раздвинувшие большую ширму. Еще две приносят кресло-трон с дыркой по центру. Роскошное кресло, все в позолоте и атласе. Мадам Вербент и еще одна фрейлина помогают мне встать с кровати, почтительно поддерживая за руки, и усаживают на «трон». Как ни странно, их помощь не лишняя: меня шатает от слабости и сильно кружиться голова. А мадам и вторая фрейлина, усадив меня, не уходят, а почтительно остаются смотреть.

Мало того, что в комнате полно фрейлин у большого стола, а за трехстворчатой огромной ширмой топчутся четыре горничных! Так еще и эти… они просто стоят и смотрят! Я чуть прикрыла глаза и сделала дыхательную гимнастику для успокоения. Черт бы всех побрал, но мне придется принять это! Если с людьми я могу выстраивать отношения по-другому, то позволить себе отклонения от местных правил – нет! Пока нет. Очевидно, что та, прежняя Элен, проделывала подобное много-много раз и каждый день всю свою жизнь. Я не могу сейчас устроить скандал и резко поменять привычки. Никто не поймет, и решат, что я реально сошла с ума.

Господи, боже ты мой! Я агностик, но сейчас, сидя на горшке под бдительными взглядами придворных дам, просто молилась всем высшим силам: «Помогите мне сходить в туалет и не лопнуть от неловкости и стыда!»

Хуже всего, что вторая фрейлина полезла меня вытирать! Но я вынесла и это! Зато помыть руки после туалета никто не предложил. Только мадам Вербент заботливо сказала:

-- Ваше королевское величество, у вас, похоже, жар! Лицо совсем красное, сильно прилила кровь! Может быть, стоит позвать лекаря?!

-- Нет. Это скоро пройдет, мадам Вербент. Я чувствую себя нормально и хочу есть.

Ширму и «трон» унесли, а горничные вскоре вернулись, неся подносы с едой. Огромный кусок слабо прожаренного мяса. Большой каравай хлеба с плетеным узором на румяной корочке. Несколько сортов сыра, выложенных крупными ломтями на большое блюдо. На другом, симметрично поставленном на стол, холодная мясная нарезка, добавили какие-то сложные по форме колбаски, целую курицу, истекающую жиром. Узкогорлый кувшин с темной жидкостью. В большой кубок с каменьями мне налили вино.

Одна из горничных так и продолжила стоять, держа поднос на весу: пирожные, ну или что-то похожее, ваза с яблоками и грушами и еще один графин с вином. Для разнообразия с розовым. Одна из девушек нарезала мясо и аккуратно выложила мне на тарелку сочащиеся кровью тонкие ломтики. Вторая нарезала хлеб. Третья так и застыла у меня за спиной: в ее обязанности входило пододвигать мне кресло.

Я смотрела на все это, чувствовала слабость и усталость, но в моем животе мягко ворочался ребенок. Мой ребенок, которого я могу родить сама. Я положила руку на живот, успокаивая малыша, и упрямо повторяла про себя: «Я все изменю!».

Даже на ночь меня не оставили одну. В комнате на кушетках устроились ночевать две фрейлины и у дверей на полу две горничных. В вечерних разговорах я выяснила имена служанок и узнала, что фрейлину постарше зовут миледи Лекорн. Несколько напыщенная дама в возрасте около сорока. Могу ошибаться, но мне кажется, что часть моей свиты отбирала королева мать: слишком уж независимо-нагло держала себя эта самая Лекорн.

Вторая фрейлина, чье имя я еще не знала, молодая молчаливая девушка, не вмешивалась ни в какие разговоры. Кстати, про себя я отметила странность. Мадам Вербент, которая удалилась с остальными дамами, единственная здесь, к кому обращаются именно так – мадам. Все остальные – леди и миледи. Так к ним обращались горничные.

Получается, что мадам Вербент – иностранка? А я? Очень может быть, что и королева Элен не местная. Значит, у меня вполне может быть какая-то семья?!

Вечерний визит доктора опять кончился конфликтом: не знаю, что уж там за травы в вине, но пить я отказалась. И сообщила доктору, что тошнота у беременных может плохо закончится. Он, недовольно покивав, вынужден был со мной согласиться.

-- Так что вы можете уточнить у его величества, но сегодня, во время визита, он обещал мне, что лекарство вы будете делать на воде. Никакого алкоголя – мне от него дурно.

-- Но ее высочество королева-мать…

-- В первую очередь вы служите королю!

Вот тут мадам Легорн и попыталась вмешаться, за что я просто приказала ей молчать:

-- …до завтрашнего утра, мадам! Ваш голос раздражает меня, и я запрещаю вам говорить.

Прямой приказ – отличная штука. Может, она и осталась недовольна, но поклонилась и отошла. Даже ночью в покоях горели свечи, что мне мешало довольно сильно. Спать я не могла, а просто лежала и обдумывала, что и как дальше делать. Как мне выжить в этом непонятном мире? Ведь я не знаю самых элементарных вещей. Даже такой важной информацией, как: «Кому можно доверять здесь?», я не владею. Пока у меня ответов не было.

А еще меня сильно беспокоила слабость тела. Я не представляла даже, сколько сейчас месяцев беременности уже есть, но понимала, что если мне не позволят вставать, я вполне себе могу и умереть родами. Не разродиться просто от физической слабости. Впрочем, тут все было не так и страшно. Некоторые упражнения я вполне смогу незаметно выполнять лежа, даже под одеялом.

Утро началось с возвращения всех фрейлин, довольно церемонного приветствия и поклонов. Умывали меня публично, для туалета вновь ставили ширму. И все это было столь же неприятно, как и завтрак, когда мне заглядывали в рот. Особое раздражение я испытала, когда воду мне подать отказались. С реверансами и извинениями, но отказались. Мне пришлось сделать глоток вина, запивая завтрак: слишком сухо было во рту. К моменту утреннего визита я уже «созрела».

В этот раз визит был совместный – королева-мать пришла ставить меня на место. При молчаливом одобрении сына она выговаривала мне довольно резко, местами по-хамски. Отчитывала, как гулящую девку. Опять звучали слова о том, что я – всего лишь утроба для королевского семени, и веду себя непозволительно. Я в ответ делала вид, что не вижу ее. Я смотрела только на опускающего глаза короля и пыталась достучаться до мужика.

Обе свиты оживленно переглядывались – в этот раз королевский визит выглядел гораздо интереснее. Некоторые поглядывали на меня с презрительным удивлением. В их понимании, я не имела права на такие речи.

А я медленно и монотонно долбила, что в случае, если меня продолжат поить вином, есть риск потерять ребенка. Потом потребовала позвать лекаря.

Очевидно, для короля ребенок все же был важен. Он, трусливо отводя глаза от гневающейся матери, послал прислугу за доктором. Мужу и свекрови подали кресла, они сели, свита продолжила стоять. У меня затекала шея и я незаметно старалась ворочать головой. Эти ублюдские правила приема вынуждали меня смотреть на мамашу с сынком. Муж все больше внушал мне отвращение. В таком возрасте и статусе быть мамсиком – уму непостижимо!

Лекарь прибыл не один. Очевидно, он давно служил при дворе, потому и представлял, чем может для него закончиться домашний конфликт в правящей семье. С ним в комнату ввалились еще четыре человека. Та самая горничная, несущая поднос с каким-то кубком, и двое мужчин, весьма солидного возраста – коллеги-врачи. А вот четвертой скользнула невысокая мясистая женщина, которую я видела впервые.

Несколько отечное лицо, платье из дорогой ткани, но почти полное отсутствие украшений и белоснежный чепец, атласный и отделанный кружевом, но фасоном точно как у горничных.

-- Мэтр Борен, огласите ваше мнение, – королева смотрела на сгорбившегося лекаря, как гадюка на мышонка. Мэтр еще уменьшился в размерах и, часто кланяясь, заблеял:

-- Ваше королевское величество! – низкий поклон в сторону Аквамена. – Ваше королевское высочество! – низкий поклон в сторону королевы-матери. – Я и мои коллеги настаиваем на новом, тщательном обследовании Её королевского величества! Позвольте представить вашему вниманию эту скромную даму, – он небрежно указал на женщину в чепце. – Это мадам Менуаш, лучшая акушерка королевства! Это она, если вы изволите вспомнить, помогала Её королевскому величеству при первых родах. Мы, – он обвел рукой всю прибывшую с ним компанию, – нижайше просим дать нам время для принятия решения.

-- Сколько времени вам требуется? – королева была недовольна.

Пока шли эти торги, я с интересом всматривалась в действия свиты. Старухи и девочки, сопровождавшие королеву-мать, тихо и безмолвно перебирали четки. А вот красотки косились в сторону мужчин, пришедших с королем. Оттуда к ним летели любезные улыбки, какие-то тайные знаки, вроде воздушных поцелуев, и прочие намеки на близкие отношения. В общем-то, нечто такое я и предполагала: свекровь стремилась знать все и обо всем. Можно быть уверенной, что своим сыном она управлять умела виртуозно.

Договорились, что к вечернему визиту «высокая комиссия» примет решение о вине, и королевская чета ушла, а меня начали расспрашивать доктора. В общем-то, вопросы были почти стандартные, светила тихо переговаривались между собой, мадам Менуаш не вмешивалась, изредка поглядывая на меня с сочувствием, как мне казалось, а я все больше елозила в постели, ощущая потребность сходить в туалет.

Наконец я не выдержала и позвала мадам Вербент. Опять громогласное:

-- Королева желает облегчиться!

Следом: горничные, ширма и «трон». Слава всем богам, хоть доктора не стали подглядывать. Зато их дальнейшие действия чуть не свели меня с ума. Я и так чувствовала себя отвратительно. Меня трясло от мысли, что теперь мне придется жить в этом мире. А когда горничная по требованию высокого седого старика передала им мой горшок, вынув его из туалетного кресла, я с ужасом увидела, как каждый из них макнул туда палец и обсосал его. Они собирались обсуждать вкус моей мочи!

Рвотный спазм я подавить не сумела, затем, чуть отдышавшись, оттолкнула кубок вина, что пихала мне в руки мадам Верьент и, глядя на засуетившихся лекарей, заявила:

-- За завтраком я пила вино. Вот вам результат! Вы точно хотите, чтобы от натуги я начала рожать преждевременно?

Глава 4

Вердикт докторов явно не порадовал королеву-мать. Впрочем, она оказалась весьма достойным противником: с крепкими нервами и стойкой. Уже ее дневной визит на следующий день дал мне понять, что я выиграла только маленькую битву, а основные бои еще впереди. Она продолжала называть меня утробой, носящей королевское семя. Это слегка раздражало, но не настолько, чтобы я рискнула на открытый конфликт. Я прекрасно понимала, что мне нужно узнать об этом мире как можно больше.

Утром, до визита королевы, но сразу после завтрака и благодарственной молитвы, во время которой я просто складывала руки и шевелила губами, чтобы не привлекать внимание, я попросила мадам Вербент поговорить со мной.

-- Мне немного грустно одной, и я скучаю по прежним временам.

-- Вы сердитесь на меня, ваше величество?

-- Почему вы так решили, мадам Вербент?!

-- Вы больше не называете меня Софи…

Слава всем богам, что она сама назвала имя. Я выглядела бы очень настораживающее и неубедительно, объясняя, что я его забыла.

Беседа проходила в обычном для попаданок ключе. Я использовала все знания из всех романов-фэнтези, которые читала в своем мире: пожаловалась на слабость и плохое самочувствие, на то, что у меня, кажется, проблемы с памятью, и, жалобно глядя ей в глаза, попросила помощи. В целом, беседа оказалась весьма продуктивной. Пусть мадам Вербент и перескакивала с одного на другое, зато я утвердилась в правильности многих своих выводов.

В этой стране я – чужестранка, принцесса из соседнего королевства, отданная замуж по политическим мотивам. Если говорить точнее, то как некий символ перемирия двух государств. Софи не слишком хорошо поняла, какие именно у меня проблемы с памятью, и мне приходилось аккуратно задавать множество наводящих вопросов.

Её ответы подтвердили мою правоту: сама мадам приехала со мной из Сан-Меризо. Она с удовольствием и тоской вспоминала южную цветущую страну, периодически вставляя: “Помните, Элен, как мы последний раз отмечали цветение садов? Ах, какой на вас был прелестный туалет!”. Такими и подобными воспоминаниями мадам Вербент пересыпала весь разговор. Я поняла, что здесь, в этой стране, она осталась не совсем добровольно. Мадам тосковала по родине и, возможно, хотела бы вернуться туда. Потому я спросила прямо:

– Мадам Вербент, вы хотите домой?

Она взяла мои руки и, мягко поглаживая их, глядя мне в глаза, ответила:

– Элен, вы – дитя моего сердца! Я никогда не брошу вас одну!

Я не рискнула уточнить, почему именно она так ко мне привязана, но судя по ее рассказам, там, на родине настоящей Элен, она была с ней с самого детства. Зато я много узнала о семье принцессы. Королем Сан-Меризо был отец Элен, Геральдо Великолепный. Если судить по отдельным фразам мадам, козлом папенька был первостатейным. Недавно он схоронил третью жену и, по слухам, планировал новый брак. На данный момент у Элен, а точнее уже у меня, было восемь законнорожденных братьев и сестер.

Решив, что сейчас прежняя моя семья не слишком важна, я постаралась вывести мадам Вербент на насущные проблемы:

– Софи, почему королева-мать так не любит меня?

Мадам так явно смутилась, так долго отнекивалась и отговаривалась незнанием и непониманием, что я только усилила нажим. В конце концов, она тихим шепотом объяснила мне причину.

Королева-мать лично ездила с посольством, которое договаривалось о прекращении войны между странами, и присмотрела там себе невестку. Ее выбор пал на мою старшую сестру, принцессу Регину. Судя по обмолвкам мадам, старшая сестра Элен отличалась высоким ростом, плотным телосложением и, как и все дети моего отца, покладистым характером.

В общем-то, королеву можно было понять. Она искала сыну жену, способную рожать, и мой папаша практически пообещал ей это. Однако через месяц, нарушая все устные договоренности, он отдал Регину замуж с неприличной поспешностью. Породниться с королевской кровью пожелала семья Горного Князя. Уточнять, кто такой Горный Князь, я не стала – успею узнать потом. И даже причины, побудившие моего папеньку нарушить договор, мне были непонятны. Однако, когда будущий муж Элен, оставив мать управлять страной, заявился в пограничное княжество Серкано, где и должно было состояться знакомство с невестой, вместо обещанной Регины он увидел трех девчонок мал мала меньше. Правда, помимо мирного договора, за каждой из невест было обещано два арфийских жеребца такой стати, что восхищенный король спорить не стал и просто ткнул пальцем в Элен – старшую из трех сестер по возрасту. Похоже, папаша был достаточно умен и знал о женихе многое.

Во всяком случае, свадьба состоялась там же, и домой вместо здоровой, способной к родам жены король привез тощее недоразумение – Элен. Рожая первого ребенка, Элен чуть не умерла, чем вызвала еще больший гнев свекрови. Сын же, чувствуя вину перед матерью за то, что хитрец Геральдо Великолепный обманул его, за жену не вступался, справедливо полагая, что его дело – зачать ребенка, а вынашивание и все остальное его не касается.

Так я узнала, что у меня есть трехлетняя дочь.

Признаться, эта новость привела меня в шоковое состояние. Я вяло махнула рукой, отпуская мадам Вербент и высказав желание полежать. Подушку из-под спины убрали, одеяло подоткнули и я погрузилась в собственные мысли: “Господи Боже мой… Получается, у меня уже есть приемный ребенок! Не представляю, как с этим со всем справляться. Мне же придется контактировать с девочкой, и рано или поздно она поймет, что я ее не люблю! Это просто ужас какой-то!”

Может быть, от общей физической слабости, а может быть, оттого, что сбывался мой самый большой кошмар, я тихо заплакала.

***

Дни тянулись за днями, как бусины на одной нитке. Регламент дня был четко расписан и никогда не нарушался.

Пробуждение, публичный туалет, умывание моей королевской особы ароматизированной водой, утренняя молитва, которую читал вслух кто-то из фрейлин, завтрак, визит доктора, первый визит короля, тупое лежание в постели, молитва, обед, послеобеденный визит королевы-матери, во время которого она клевала мне печень и мозги, перекус фруктами, тупое лежание в постели, второй визит короля, молитва ужин, сон.

Некоторую бессистемность вносил доктор мэтр Борен, который приходил исключительно по велению левой пятки. Может быть, таким образом он давал понять, сколь сложно его лекарское искусство. Несколько раз он приносил мне травяные микстуры, и я, сколь ни мало разбиралась в этом, каждый раз дотошно расспрашивала, что входит в состав. Некие слабые представления о средневековой медицине у меня были, я боялась, что мне предложат ртуть или подобную гадость. Так прошло пять дней.

На шестой день, сразу после визита короля, дверь вновь распахнулась и мажордом провозгласил:

– Ее королевское высочество принцесса Элиссон!

Я вздрогнула и села на кровати. Судя по всему, я сейчас увижу свою так называемую дочь. В распахнутую дверь вошла целая процессия. Первой с трудом двигалась крошечная девочка, одетая по придворной моде. Я смотрела, как бедняжка с трудом передвигается в золотой негнущейся парче. Неудивительно, что девочка споткнулась и неловко упала на колено. Идущая рядом с ней пожилая дама, обладательница выдающейся груди, наклонилась к ребенку. Я думала, что она подхватит принцессу на руки, но нет.

Женщина помогла малышке встать, быстро одернула загнувшийся, как кусок фольги, подол платья, и принцесса продолжила свой бесконечный путь. Подойдя к моей кровати, девочка неловко изобразила книксен и опять чуть не упала, но бдительная дама схватила ее за руку и дернула, выравнивая.

Больше всего меня удивила свита. Ни одного ребенка, только шесть фрейлин в возрасте от тридцати до сорока и замыкающая шествие высокая костлявая старуха в черном, чем-то похожая на королеву-мать. Женщина, которая стояла рядом с малышкой, поклонилась вслед за ней и глубоким грудным голосом произнесла:

— Ваше королевское величество, ваша дочь, принцесса Элиссон, пришла выразить вам свою любовь и почтительность.

Я растерялась, совершенно не представляя, что именно требуется ответить. Очевидно чувствуя мое смущение, мадам Вербент, которая стояла у изголовья кровати, наклонилась ко мне и тихо прошептала ритуальную фразу: “Я выражаю своей дочери благодарность за любовь и внимание.”

Совершенно машинально я повторила слово в слово и выслушала после этого небольшой доклад от няньки:

– Ваше королевское величество, ваша дочь, принцесса Элиссон, хорошо кушала и спала все эти дни. С ее здоровьем все в порядке. Ее ежедневно навещает доктор и следит за питанием принцессы. Позвольте нам откланяться.

В полном обалдении я машинально кивнула головой. Отход процессии совершился несколько быстрее и не так пафосно, как их пришествие. После поклона нянька подхватила принцессу на руки и прошла между расступившимися фрейлинами. Женщины пристроились ей вслед и через полминуты дверь захлопнулась. Глядя на мое ошеломленное лицо, мадам Вербент, похоже, не поняла причины смятения и торопливо начала объяснять.

– Элен, не надо так расстраиваться! Когда вы подарите государю наследника, вам разрешат, как и раньше, брать ее высочество на колени. И у вас будет время для беседы с ней. Королева-мать считает, что отвлекаясь на дочь, вы не приложите достаточно усилий для вынашивания сына, – со вздохом закончила она.

Я смотрела на расстроенное лицо мадам и видела в нем жалость и сострадание. Она искренне любила эту заморенную семейной жизнью королеву и переживала за нее. Я погладила её по руке, чем вызвала смущенную улыбку, и снова улеглась в постель. Мне нужно было обдумать все то, что я узнала.

“Получается, что свекровь запрещает мне видеться с дочерью. Девочка мне, конечно, чужая… Но ведь, скорее всего, ребенка, которого я ношу, тоже отберут.”.

Всплеск адреналина, который я получила при этой мысли, меня удивил. Конечно, мое тело считает ребенка своим, но ведь я же не сошла с ума… Я же понимаю, что волей безумного случая оказалась в чужом теле. И тем не менее все мои мысли постоянно возвращались к тому, кто сейчас слабо толкался у меня в животе.

Глава 5

Дни тянулись и тянулись, вымораживая меня бессмысленным лежанием. Сколько могла, я давала мышцам нагрузку, прячась под одеялом, слегка приподнимая ноги, крепко сжимая кисти рук, стараясь двигаться незаметно. При этом я прекрасно понимала, что такие статичные упражнения дают очень небольшой эффект, но это было все, что я могла себе позволить.

Самым противным было то, что доктор запретил мне мыться. Сперва я думала, что он «отыгрывается» за вино, поднимая свой авторитет, но через некоторое время поняла:

мытье тела в этой стране считается крайне вредным. Воспользовавшись моментом, доктор прочитал мне лекцию о том, что теплая вода раскрывает поры тела, куда потом с легкостью проникают болезни.

Мне запрещали мыться, вставать с кровати, ходить, и уж тем более смотреть в окно. Это тоже признали вредным. Единственное, что мне удалось отвоевать, это фруктовый отвар, который подавали теперь к столу вместо вина.

Была и еще одна хорошая новость. Мадам Вербент, которая приехала сюда вместе со мной, вовсе не считала мытье ужасным. Как-то раз она с тоской вспоминала королевскую мыльню во дворце моего отца. Она так восторгалась горячей водой, льющейся из крана и мраморной отделкой стен, что это меня немного успокоило – не все считают чистоту тела кошмаром.

При том, что купаться мне запрещали, ночную сорочку меняли ежедневно и раз в три дня – полностью постельное белье. Это меня и спасало от запаха собственного пота. Софи тишком проносила за ширму, где меня переодевали, мокрое полотенце и торопливо обтирала мне тело, предварительно выгнав горничных. С каждым днем я все сильнее ощущала, насколько всем во дворце, кроме мадам Вербент, наплевать на меня.

Даже мои собственные фрейлины были ко мне вполне равнодушны. Они выполняли приказ, если я обращалась на прямую, но сами совершенно не проявляли интереса, предпочитая днями сидеть за столом и тихонько сплетничать. Иногда состояние становилось просто истерическим: мне хотелось рыдать и ломать все вокруг. Сдерживать себя стоило больших трудов. Думаю, шалили гормоны. Все же я достаточно много знаю о человеческом теле.

А дни все ползли тоскливой вереницей, похожие один на другой, как бильярдные шары – тяжелые и гулкие. Единственной отрадой были рассказы мадам Вербент. Она так явно тосковала по прошлой жизни: достаточно легкой, веселой и несколько безалаберной, что без конца предавалась воспоминаниям. А я получала хоть какое-то представление о бывшей семье Элен. Сведения эти я сложила в копилку памяти, иногда перебирая и уточняя у мадам кое-какие детали. Я прекрасно понимала, что все это однажды может мне сильно понадобиться.

Самым странным во всей этой истории, пожалуй, было мое отношение к ребенку. Точнее, к двум детям. К маленькой принцессе Элиссон и тому малышу, что все сильнее ворочался в животе.

Раз в семь дней дочку Элен по-прежнему приводили ко мне на несколько минут. У меня было достаточно времени рассмотреть малышку и пожалеть ее от всей души. Хорошо уже то, что красотой она пошла в отца, только цвет волос ей достался от матери. Несмотря на трехлетний возраст, это были достаточно густые и красивые пепельно-русые волосы, тяжелые и гладкие. Их нещадно стягивали в весьма сложную прическу. Девочка иногда напоминала мне карлицу, настолько взрослым и печальным был ее взгляд.

Она была хороша собой и почти всегда грустна, что и неудивительно – ей не давали бегать, играть, одевали в тяжелую и неудобную одежду, без конца муштровали, и я не видела хоть капельки любви от ее фрейлин к бедному ребенку. На кой черт ей эта парча, тяжеленный толстый бархат и массивные золотые серьги, которые оттягивают крошечные ушки, если с утра до вечера над ней измываются взрослые со своими правилами?

С малышом же, которого я вынашивала, все было еще сложнее. Я удивительно быстро привыкла считать его своим, откликалась душой и сердцем на каждое его движение, радовалась активности и с ужасом понимала, что его также заберут у меня. Если слабовольного мужа еще можно было как-то прогнуть, то королева-мать явно мне пока не по силам. Эта мысль тревожила меня все сильнее и сильнее. До самого момента родов.

Со дня, когда лекарь торжественно объявил, что малышу уже восемь месяцев и беременность протекает нормально, в моих покоях в углу поставили небольшую койку, и мадам Менуаш находилась при моей особе неотлучно.

Я благодарна была этой даме уже за то, что по ее настоянию несколько лишних раз в течение суток вставала с кровати. Горничные тащили ширму, она просила меня поднять сорочку и осматривала мой живот. Не знаю, действительно ли она была такой уж великолепной акушеркой и что-то там понимала или же, как и лекарь, просто пыталась набить себе цену, но я была за любую физическую активность.

Несколько раз мне даже удавалось побеседовать с ней, задавая вопросы. Неловкость состояла в том, что в отличие от Софи, она не могла присесть в моем присутствии. Поэтому разговоры были не слишко долгими: я чувствовала неудобство оттого, что мадам вынуждена стоять. Она легко и охотно шла на контакт, отвечала на все мои вопросы. Пару раз она вспоминала в разговоре “мои” предыдущие роды и факты, которые она при этом рассказывала, вызывали у меня нервную дрожь. Мне не верилось, что этот процесс будет происходить так по-идиотски.

Когда дошло до самих родов, я поняла, что акушерка не только не преувеличила творящуюся глупость, но просто не додумалась рассказать мне остальные подробности. Если мадам упоминала о присутствии на родах мужа-короля и моей свекрови, королевы-матери, то ей, похоже, просто не пришло в голову упомянуть, что кроме королевской пары на родах присутствуют еще и все мало-мальски значимые государственные чиновники.

Когда начались первые схватки и отошли воды, в мою опочивальню по одному и группками начали входить мужчины и женщины, которых я никогда прежде не видела. Большинство, конечно, составляли мужчины.

Процентов семьдесят из них были или в солидном возрасте, или как минимум лет двадцати восьми-тридцати. Почти все одеты в стиле “дорохо-бохато”. От разноцветных шелков, бархата и атласа просто рябило в глазах. Чтобы всем все было хорошо видно, зажгли десятки свечей и возле кровати, и по периметру комнаты, и на огромной люстре под потолком. А оба камина напихали дровами так, что пламя просто ревело.

При всем при том этим людям было глубоко наплевать на меня. Они разговаривали о своем, о том, что им было важно, иногда слышались негромкие смешки. Метрах в трех от моей кровати поставили два кресла, куда уселись король и моя свекровь. Их личная свита стояла полукругом за креслами и со скукой в глазах наблюдала, как бегают служанки, как мадам Менуаш пытается успокоить меня.

Чуть в стороне от изголовья группкой стояли лекари. Главным, похоже, был мэтр Борен, потому что говорил в основном он, а два других внимательно слушали, согласно кивая головой. При этом ни один из них даже не смотрел в мою сторону. Я вообще не понимала, на кой черт они здесь нужны!

Людей в комнате становилось все больше: каждые несколько минут дверь приоткрывалась и проскальзывал очередной опоздавший. Как правило, он немедленно присоединялся к одной или другой группе придворных или же просто начинал судорожно метаться между компаниями, разыскивая свою. От этого мне казалось, что я наблюдаю броуновское движение молекул – постоянное перемещение людей, беспорядочное и хаотичное.

Волей случая, взгляд мой зацепился за мужчину лет пятидесяти. Сложно сказать, почему. Возможно, потому что он единственный из всех не болтал, не сплетничал, не искал развлечений. Он держал в руках богато расшитую бархатную папку, в которой лежали какие-то бумаги. Мужчина вдумчиво читал, не отвлекаясь на царящую суету.

В какой-то момент ему понадобилось перевернуть страницу и он, на мгновение оторвавшись, поднял глаза и равнодушно глянул на меня. Но ровно в тот момент, как он глянул на меня, схватки стихли и я ощутила мгновение блаженства и покоя. А столкнувшись с ним взглядами, увидела не циничное любопытство, а нечто вполне человеческое: жалость.

Впрочем, пока я судорожно дышала, он вновь вернулся к своим бумагам, а перед ним протиснулся высокий вальяжный толстяк, ведущий за руку зрелую матрону. Она глянула на меня с брезгливостью, даже не потрудившись скрыть это, и встала спиной к кровати, продолжая что-то рассказывать толстяку.

В покоях, и без того протопленных сильнее, чем надо, становилось совсем уж душно.

Схватки на некоторое время ослабли, потому в перерывах между ними я отдыхала и шепотом беседовала с мадам Менуаш. Эта спокойная женщина удивительным образом умудрялась подбодрить меня, а также кое-что рассказать о прошлых родах:

– Не стоит беспокоиться, ваше королевское величество. Вспомните, как в прошлый раз молодой герцог Палино так хотел проследить за вашими родами, что ухитрился сбить служанку, которая выносила таз с грязной водой. Я даже помню, ваше королевское величество, как вы изволили улыбнуться! Ведь он в тот день пришел в новом костюме!

Из таких мелких деталей у меня складывалось общее представление о королевском дворе. Похоже, прежнюю Элен здесь все поголовно в грош не ставили, и это казалось мне очень странным. Ведь не может же быть, чтобы двор был однороден, чтобы внутри не было никаких партий, течений и группировок. Скорее всего, мои знания просто слишком малы.

Когда срок моего “тюремного” заключения кончится, и я смогу покидать надоевшую мне до тошноты комнату, я постараюсь узнать, как и кого можно перетянуть на свою сторону. Благо, что я воспитывалась в совершенно другом мире и прекрасно понимала, что королевский двор – это уже сложившаяся система из многих компонентов. Значит, я должна выбрать один из компонентов и любыми путями “присвоить” его себе. Этому двору явно не хватает партии королевы. Моей партии.

Между тем, схватки учащались и становились все сильнее и сильнее. В какой-то момент мадам Менуаш начала достаточно громко командовать служанками. Я плохо воспринимала ее речь через призму боли.

– Одеяло убрать! Совсем убрать! Простынь…чистую простынь! Куда лезешь, бестолочь?! Оботри лицо королеве!

То ли от боли, то ли от дикой духоты, временами мне казалось, что я теряю сознание. Воздух в комнате становился все тяжелее. Влажные испарения не давали нормально дышать. Огонь камина и свечей, королевская семья и придворные уничтожили весь кислород и я начала задыхаться. Придворные обливались потом, мелькали платки и веера. Для королевы и ее сына принесли опахала.

Глава 6

Самым омерзительным было то, что с меня окончательно содрали одеяло, довольно грубо и торопливо, и на мои широко расставленные ноги и обнаженное тело сейчас со скучливым равнодушием поглядывали все, кто был в комнате. Ничего более унизительного в моей жизни не было. Чем-то эта сцена напоминала мне тот самый случай, когда меня ограбили гопники. Только этот процесс был гораздо более масштабный, призванный полностью уничтожить меня как личность.

Все это время мадам Менуаш поддерживала и подбадривала меня, а рядом со мной на кровати, подобрав юбки, сидела мадам Вербент, держала меня за руку, периодически тихо сжимая пальцы, как бы напоминая, что она всегда рядом. В моменте просветления, когда боль ненадолго утихала, я чувствовала, как в моем сердце растет благодарность Софи. Несколько раз, почти на грани потери сознания, я просила:

– Только не бросай меня! Мне так больно, Софи, только не бросай меня! Пожалуйста, не уходи… – на что Софи, все также держа меня за руку, торопливо шептала: “Нет-нет, моя королева! Я ни за что не брошу вас! Прошу вас, Элен, тужьтесь сильнее. Вам нужно делать все в точности так, как говорит мадам Менуаш. Помните, Элен, что она лучшая акушерка королевства! Я здесь, я с вами…Тужьтесь, моя королева!”

Схватки все усиливались, хотя казалось, дальше уже и некуда. Свечи стали гаснуть от духоты и я даже не сразу поняла, что вместе со свечами гаснет мое сознание…

В себя я пришла от резкой, даже какой-то острой струи холодного свежего воздуха. Кто-то пихал мне в лицо нечто дымящееся и воняющее. Я слабо отмахнулась, не слишком понимая, что происходит вокруг. Сознание становилось яснее, схватки на мгновение затихли и я различала громкие возмущенные голоса где-то за изголовьем кровати. Даже муж и свекровь отвернулись от меня и смотрели туда, в сторону окон.

К этому моменту мое состояние беспомощности достигло такой степени, что я уже не стеснялась бесстыдного обнажения тела и разведенных в стороны ног – схватки шли мощными толчками. Я еще только стонала, сдерживая рвущийся крик.

Тело пронзила очередная схватка, я истошно закричала и в это время мадам Менуаш навалилась на меня изо всей силы…

Похоже, я снова потеряла сознание на несколько минут и пришла в себя уже когда вокруг королевских кресел толпилась вся эта придворная свора и наперебой восклицала:

– Мои поздравления, ваше королевское величество! Ваше королевское величество, сын – это божье благословение дома Солиго! – несколько скрипучий женский голос обратился из толпы к королеве-матери: – Ваше королевское высочество, поздравляю! Родословная дома Солиго пополнилась новой ветвью!

Практически все в зале стояли ко мне спиной. Тело сотрясали последние спазмы: отходил послед. Но даже в таком состоянии я понимала: королевский инкубатор сработал на славу, больше я никому не нужна. Со мной остались только Софи, мадам Менуаш и три горничные, которые спокойно обтирали меня влажными горячими тряпками, принесли свежее белье и сорочку и, вежливо перекатывая меня по бескрайней постели, торопливо меняли простыни.

Король с маман уже вышли из комнаты и вся толпа, застревая в дверях, валила следом. Мою опочивальню покинули даже фрейлины и лекари.

Ребенка мне так и не показали.

Истерзанная родами, ощущая, как болезненно сокращаются мышцы, как ноет туго перевязанная грудь от прилива молозива, я пыталась уснуть, но предательские слезы все лились и лились. Верная Софи и мадам Менуаш наперебой старались меня отвлечь, но получалось не слишком хорошо. Хотя все их слова я слышала и понимала.

Королевский замок пировал: сквозь разбитое стекло я слышала пьяные вопли под моими окнами. Оттуда изрядно тянуло сквозняком, и мадам Менуаш, взяв одну из подушек, пошла затыкать дыру.

Где-то в ночи грозно рявкала пушка. Салют в честь наследника, как сказала Софи, обязателен:

– Вы же помните, Элен, что в честь маленькой Элиссон пушка стреляла всего шестнадцать раз. Для мальчика же, сына и наследника, священное число повторят трижды!

– Это большая честь – родить королю сына, – мягко добавила мадам Менуаш. – А сейчас, ваше величество, вам нужно поспать.

– Вряд ли я усну, мадам Менуаш, лучше скажите, насколько хорошо прошли роды, все ли в порядке с моим ребенком?

– Старшая фрейлина опочивальни наследника, мадам Суллер, сказала, что ребенок на редкость крепкий. Не плачьте, ваше королевское величество, через три-четыре недели будет назначен День Великой Благодарности, и вам обязательно покажут вашего сына.

На этих словах акушерки в моей душе что-то надломилось, я уткнулась лицом в подушку и завыла, закусывая зубами влажную шероховатую ткань. Даже в этот момент, пусть не полностью, пусть только частично, я старалась контролировать себя. Я не хотела, чтобы этот вой слышал кто-то еще. Похоже, истерика отняла у меня остатки сил, и я не то провалилась в беспамятство, не то все же уснула.

Очнулась я, когда за окнами стоял день, и увидела, что Софи спит, сидя на низкой скамеечке у моего изголовья и положив голову на кровать. А мадам Менуаш в это время пытается раздуть один из каминов. Второй, до сих пор не чищенный, похоже, давно потух.

В комнате было довольно прохладно и неуютно, я не сразу поняла, почему. Потом дошло. Последние несколько месяцев меня всегда окружали люди: фрейлины, горничные, лакеи, приходящие топить камин и приносящие дрова и подносы с едой. Да, здесь, в комнате, они передавали подносы горничным, но в дверях мелькали достаточно часто. Я уже привыкла к почти постоянным звукам и шепотком фрейлин, к тихим шагам прислуги и прочим звукам дворца. А сейчас казалось, что королевский дом вымер.

Почувствовав, что я шелохнулась на кровати, Софи судорожно вскочила и, потирая чуть отекшее, помятое и измученное бессонницей лицо, торопливо заговорила:

– Как вы себя чувствуете, моя королева?

На секунду я даже задумалась – как? Пожалуй, совсем неплохо для того, кто только вчера родил ребенка. Болезненно сокращались мышцы живота, ныло в промежности, грудь напоминала о себе, но в целом, наверное, это нормально? Главное, что у меня была ясная голова, я четко понимала, кто я, где нахожусь, и думала только об одном: “Я хочу увидеть своего сына.”.

Сделала несколько глубоких вдохов-выдохов и попыталась сесть на кровати. Торопливо подошла мадам Менуаш, кланяясь и приговаривая:

– Ваше королевское величество, вам нельзя вставать! Это может очень плохо сказаться на самочувствии.

Решив не спорить, я просто неловко повернулась и сгребла под спину пару подушек.

— А где все? Ну, горничные, фрейлины… Почему никого нет?

Мадам Менуаш и Софи переглянулись и, отводя глаза в сторону, моя подруга заговорила:

– Моя королева… Элен… Вам не надо расстраиваться! Я помню, как вы плакали тогда…– похоже, Софи намекала на мои первые роды. – Вы же знаете, что в честь рождения ребенка принято открывать королевские погреба…

Несколько мгновений я пыталась сообразить о чем, собственно, говорит, Софи. Наконец, до меня дошло: все вокруг пьяны! Чтобы убедиться, что догадка верна, я переспросила:

— Неужели опять все перепились?

Мадам Менуаш в нашу беседу не вмешивалась, а Софи только вздохнула в ответ. Я еще раз прислушалась к собственным ощущениям. Тело ныло, но голова не кружилась. Болезненные ощущения, скорее всего, нормальны. Еще мгновение подумав, я решительно отбросила одеяло и скомандовала:

– Дайте мне одежду!

И акушерка, и Софи кинулись меня отговаривать. Софи, заламывая руки, даже расплакалась. Я пригрозила, что пойду в том, в чем есть – в ночной сорочке, и они сломались. Вздыхая, охая и вяло пытаясь меня отговорить, они все же помогли одеться. Изначально у меня немного кружилась голова, но чем больше я двигалась, поднимая руки, помогая напяливать на себя многослойную одежду, тем больше понимала: я правильно сделала, что не послушалась их.

Сильно смущала конструкция из тонких кожаных ремней, одетая на голое тело. На ней, на этой конструкции крепилась довольно большая, вытянутая, набитая сухой травой подушечка, которая заменяла местным дворянкам нормальные прокладки. Но все это были мелочи по сравнению с тем, что сейчас я смогу увидеть сына. Моего собственного сына!

Понимая, что я еще слаба, шла неторопливо. Да и прокладка сдерживала мое нетерпение: она была чертовски неудобна. В то же время я первый раз за все эти месяцы покинула надоевшую мне комнату и потому залы и коридоры оглядывала с интересом.

Они были роскошны, но абсолютно пустынны. Только в одной из ниш широкого коридора, выложенного по полу мраморной мозаикой, я увидела двух мужчин, спящих прямо на полу в луже собственной блевотины. Рядом аккуратно стояли пустые бутылки и валялась еще одна, из которой выплеснулось не меньше полулитра вина. Сейчас оно высыхало на полу черно-багровой лужицей с рваными краями.

Нам не попадались ни придворные, ни прислуга, а идти пришлось далеко. Мне казалось, что мы прошагали не меньше полукилометра. Ноги, не привыкшие к таким нагрузкам, предательски дрожали, а по лицу струился холодный пот. Софи, видя как мне тяжело, сказала:

– Прошу прощения, моя королева… – и твердой рукой обхватила меня за талию, поддерживая неловкое тело и помогая идти.

Миновав гулкий тронный зал, мы остановились возле огромных резных двустворчатых дверей. Именно оттуда слышалось слабое мяуканье. По просьбе Софи мадам Менуаш толкнула створку и мы вошли.

Комната была просто гигантская, даже больше моей. Четыре огромных окна в пол, блистающий паркет, золоченые трехъярусные люстры, похожие на театральные. Огромное количество комодиков, шкафов и шкафчиков, зеркала над каминами, несколько ковров и много-много других деталей, которые я не успела рассмотреть.

Зато в глаза мне бросился стол, заставленный грязными тарелками, блюдами, бокалами и пустыми бутылками. Мордой в стол дрыхла какая-то массивная тетка и мощно храпела. На полу и в креслах спало около десятка человек, в том числе и четверо лакеев, а недалеко от камина, накрытая огромным бархатным балдахином, сейчас собранным золотыми шнурами, стояла великолепная резная колыбелька, блистающая позолотой и каменьями, из которой доносился тонкий заунывный плач ребенка.

Нетерпеливо отодвинув Софи, я почти бегом пересекла комнату и схватила сына на руки. Его крошечное личико было багрового цвета: малыш кричал давно и безнадежно. Думаю, он не просто был голоден, но еще и замерз. Я коснулась губами крошечного носика и поразилась тому, какой он холодный.

Глава 7

Еще раз осмотрела комнату. Никто даже не шелохнулся. Камины потухли еще ночью, а эти пьяные уроды, похоже, бухали до утра.

– Ваше королевское величество, – торопливо проговорила мадам Менуаш, – надо бы переодеть его королевское высочество.

Она повертела головой, оглядываясь, и решительно двинулась к одному из резных шкафчиков. Мадам распахнула дверцы и мы увидели аккуратные стопки тканей и свивальников. Акушерка, между тем, приговаривала:

– Так, надо бы что-то потеплее батиста… ага… вот тут есть пуховое одеяло и…

– Берите все с собой, мадам Менуаш, я забираю сына в свою спальню, – голос мой слегка подрагивал от злости. Я была готова разорвать каждого, кто мне помешает.

Странным образом, через боль и кровь, судьба связала меня с этим малышом. Он – смысл моей жизни сейчас. Если свекрови нужна будет война, она ее получит. Я мрачновато усмехнулась собственной решимости, но про себя подумала: “Если понадобится, я физически устраню эту гадину.”.

Несколько раз я глубоко вдохнула, выдохнула, пытаясь прийти в себя и не сорваться на крики и визг, и с удивлением подумала о том, что мысли об убийстве меня даже не пугают. В этом мире другие моральные ценности. И ради счастья моего сына я пойду на все.

Назад мы возвращались по таким же пустым коридорам. Мадам Менуаш шла рядом со мной, неся на руках моего сына. Софи подставила мне плечо, на которое я тяжело опиралась, и крепко обхватила за талию, помогая переставлять ноги. Во второй руке Софи тащила битком набитый тяжелый узел с бельем для малыша. Шли мы медленно, так как я совсем ослабла за дорогу, и это сыграло со мной дурную шутку.

Примерно на середине дороги, когда я поняла, что сил идти нет совсем, мы присели на длинной кушетке, расположенной в глубокой нише. Мадам Менуаш положила мне малыша на руки. Сын все также жалобно пищал, а моя грудь разрывалась от прилива молозива.

Проблема была в том, что шнуровка платья находилась на спине. Я решительно повернулась к Софи и потребовала: “Развяжи!”. Очевидно, ее способность сопротивляться была подавлена полностью. Мадам Вербент только вздохнула и шустро принялась расшнуровывать платье. Батистовую сорочку я просто порвала на груди, благо ткань была тонкая и не слишком прочная. Оставался еще тугой бинт. перетягивающий грудь и я, скрипя зубами от усилий, просто сдвинула его вниз.

Организм отзывался на крик ребенка: на соске повисла полупрозрачная мутная капля.

— Сейчас, мой хороший, сейчас, – я подхватила ребенка на руки и, поводив соском по открытому в крике ротику, добилась того, что сын вцепился в грудь.

Раньше иногда в книгах мне попадались умилительные рассказы о том, какое блаженство кормить собственного ребенка. Эти эпизоды всегда были пронизаны теплом и нежностью, но, черт возьми, никто не удосужился написать, что такое кормление вызывает резкие спазмы матки. Что она начинает сокращаться, и процесс этот весьма болезнен!

Возможно, это и полезно для роженицы, но больно. Я даже слегка поскуливала от мучительных ощущений. Мадам Менуаш и Софи с некоторым испугом смотрели на процесс кормления, но возражать не осмеливались. Я же в этот момент испытывала некоторые страдания, но и одновременно сладостное ощущение чего-то невообразимо родного и драгоценного рядом. Я была слишком занята процессом, чтобы обращать внимание на время или изменения в окружающем мире.

Мадам Менуаш первая почувствовала приближение грозы. Шепотом, но весьма торопливо, она заговорила:

– Ваше величество! Королева идет… Королева-мать идет сюда!

Она и испуганная Софи застыли по краям кушетки. И даже я уже слышала надвигающееся на нас по коридору шуршание тканей. Надо сказать, в этот раз свита королевы-матери отличалась скромностью.

Сегодня свекровь сопровождали только три пожилые фрейлины, одна из которых выглядела так, как будто испытывает муки похмелья. Не было ни ярких красоток, ни молоденьких девушек с четками в руках. Тем не менее, королева-мать продолжала оставаться королевой.

Заметив в нише нашу компанию, она остановилась и резко развернулась лицом ко мне. Уголки ее рта брезгливо поползли вниз. Осмотрев меня с ног до головы, как уличную девку, она спокойно, но весьма недовольным тоном заявила:

– Я буду вынуждена рассказать сыну о вашем недостойном поведении.

Взгляд королевы-матери я встретила таким же прямым взглядом: спасибо мадам Менуаш за предупреждение. Не меняясь в лице и не показывая испуга, я слегка склонила голову, приветствуя свекровь, и ответила:

– Я тоже рада видеть вас, ваше высочество.

Мадам свекровь злилась, это было достаточно хорошо заметно: ее лицо побагровело и ноздри крупного носа раздулись. Мне даже показалось, что она испытывает растерянность, не понимая, что делать в этой ситуации. Пауза была долгой, но в конце-концов королева собралась:

– Как посмели вы нарушить предписание лекарей? Для моего внука была специально отобрана лучшая кормилица дворянских кровей! Неужели вы думаете, что в состоянии прокормить сына?! Вы ведете себя как простая деревенская девка, позоря королевский дом! Вы обнажаетесь даже не в уединении собственной спальни, а на глазах у фрейлин и любого, проходящего здесь. Я отпишу вашему отцу о ваших мерзких манерах.

Малыш все это время сосавший грудь, согрелся в руках, и хотя пеленки были влажными, очевидно, сильного дискомфорта он не испытывал. Глазки его закрывались сами собой и он явно собирался спать. Совершенно спокойно, не испытывая даже раздражения, а только тихую ненависть, я заговорила:

– Я думаю, что мне стоит написать не только моему отцу-королю, но и во все королевские дома, где пожелают узнать, что наследника престола бросили без охраны, без должного ухода, в выстуженной комнате, где даже не горел камин! Я думаю, ваше королевское высочество, что вам следует обращаться к своей королеве вежливее. Именно я носила наследника девять месяцев и сейчас спасла его от голодной смерти. Это вы, распоряжаясь прислугой, фрейлинами и всем во дворце, допустили столь преступное отношение к дофину. Я вынуждена буду пожаловаться королю.

Ничего подобного свекровь услышать не ожидала. Но точно также ничего подобного не ожидали услышать ни ее фрейлины, ни мои сопровождающие. Воздух был просто наэлектризован ненавистью и гневом свекрови, и казалось, от малейшей искры все взорвется. И я добавила эту искру!

Придерживая малыша левой рукой, правой я натянула бинты на место, что далось мне несколько легче, подняла ворот платья к ключицам и, повернувшись спиной к Софи, приказала:

– Мадам Вербент, зашнуруйте, пожалуйста.

Четко отследив момент, когда королева-мать созрела до того, чтобы начать мне возражать, и открыла рот, я перебила ее:

– Я обвиняю вас, ваше высочество, в том, что даже охрана моего сына не была организована надлежащим образом. Вместо меня в опочивальню дофина мог войти любой. Он могу войти и украсть или убить наследника. Я потребую от короля публичного разбирательства.

Странным образом королева-мать сдулась. Да, она все еще была багрова лицом и рот от злости был сжат в тонкую скобку, но она не осмелилась спорить со мной. Я передала сына мадам Менуаш и, не давая Софи тащить меня, шагнула вперед, заставляя королеву-мать посторонится и отойти на два метра, чтобы освободить мне проход.

Небрежно кивнула ей, шествуя мимо и чувствуя, как по ногам стекает тонкая струйка крови. Впереди нас ждала еще длинная анфилада залов, идти предстояло долго, но я не могла позволить этой женщине видеть мою слабость. Не сейчас!

Кроме того, я прекрасно понимала, что мой выпад ровным счетом ничего не решает. Королева явно имела огромное влияние на сына, она, безусловно, отвоюет все проигранные позиции. Так что мне нужно было хорошенько подумать, как вести себя дальше.

Полностью я дорогу до опочивальни пройти сама не смогла. Благо, что свекровь нас уже не видела, и Софи снова тащила меня на себе, как раненого партизана. По дороге нам несколько раз попадались люди: то взлохмаченный лакей, явно еще толком не проспавшийся, то двое помятых гвардейцев, которые с унылыми лицами, но достаточно синхронно поклонились нам, то стайка горничных, мелькнувшая где-то вдали.

В моей комнате все было без изменений, но стало немного теплее. Я со стоном рухнула на кровать, подумав о том, что тело нужно восстанавливать. За месяцы лежания мои мышцы почти атрофировались, и сейчас я себя чувствовала как марафонец в конце пути.

Покои мои не были предназначены для ребенка, поэтому прямо на краю кровати мадам Менуаш торопливо разворачивала моего сына, а Софи, развязав узел, понесла к камину греть пеленки. Впрочем, малыш совсем не обращал внимания на эту суету. Его крошечные кулачки были плотно сжаты, а личико выглядело спокойным и умиротворенным. Лежа на боку, я любовалась им: он казался мне маленьким совершенством. Сквозь красноватую кожу просвечивали тонкие голубые венки, на месте пупка красовалась толстая тканевая подушечка.

– Мадам Менуаш, что это такое? – я ткнула пальцем в непонятное приспособление.

– Ваше величество, когда пупок завязывают, чтобы сухой кусочек быстрее отвалился, младенцу кладут вот такую подушечку, набитую корпией и пропитанную лекарственными травами.

– Какими именно травами? – полюбопытствовала я.

Мадам Менуаш взглянула на меня с удивлением, но почтительно ответила:

– Этой смесью, ваше величество, я пользуюсь уже очень давно, она никогда не подводит. Рецепт я получила еще от своей бабушки, она была знаменитая травница.

Надо сказать, такой ответ успокоил меня очень мало, поэтому я сочла нужным уточнить:

– Мадам, я хочу знать, какие именно травы входят в настойку и как ее готовят.

Пеленая малыша, мадам Менуаш торопливо отвечала:

– Сперва, ваше королевское величество, я отрезаю старый лист алоэ, самый большой и самый мясистый. затем я кладу его в погреб на две недели. Потом разрезаю верхнюю плотную шкуру и серебряной ложечкой выскребаю мякоть. В эту мякоть я добавляю такое же по объему количество горного меда. Хочу вам сказать, что такой декокт вообще полезен для любых ран, не только для младенцев годится, но и для взрослых.

Состав пропитки меня более чем устроил. Медом и алоэ пользовались и в моем мире, так что ничего страшного в микстуре не было. Я подумала о том, что нужно выбрать время и поговорить с мадам о ее способах лечения, о ее микстурах и мазях. Она была разумной и опрятной женщиной и казалась мне гораздо приятнее, чем дворцовые лекари. Раз уж я буду собирать свою команду, свою партию при королевском дворце, то и свой лекарь мне не помешает.

Глава 8

Подумав о своей команде, я решила уточнить у Софи одну очень важную деталь: кто именно подбирает прислугу для комнаты дофина. Кто выбирал кормилицу, кто решал, в какой комнате малыш будет жить, и прочее.

Надо сказать, что ответ меня вовсе не удивил: всех придворных и служанок для моего сына, как я и думала, выбирала свекровь, а вот покои малышу достались по наследству. Именно в этой комнате, которую пафосно называли Королевская Детская, выросли все последние поколения мужчин правящего дома. Младенцем там обитал прадед моего мужа, затем дед, затем отец и последним – сам король, мой нынешний муж. Правда, в ожидании наследника его величество приказал произвести в комнате ремонт и обновить мебель. Но поскольку первой родилась девочка, покои простояли закрытыми несколько лет.

Часа полтора я наслаждалась обществом сына. Он спал тихо и очень спокойно, а я с каким-то странным душевным волнением отслеживала каждое микроскопическое движение мускулов на крошечном личике. Вот слегка дрогнули ресницы… Вот смешно поджалась нижняя пухленькая губка… Рот капризно скривился, как будто он собирался заплакать, но потом все успокоилось, и сон его продолжился. Все эти наблюдения казались мне необыкновенно важными, я буквально не хотела отрывать от него взгляд. Впрочем, удовольствие мое продлилось недолго. Двери опочивальни распахнулись, возник уже привычный мажордом, может быть, слегка более помятый, и сипло провозгласил:

– Его королевское величество…

Я со вздохом оторвалась от ребенка, успев подумать: ”Началось…” Ко мне пожаловали муж и свекровь.

На удивление, король выглядел несколько свежее, чем его свита. Свекровь же сейчас сопровождали все ее придворные дамы, даже те четыре красотки. Глядя на них, кстати, никто бы даже не предположил, что ночью они пили и гуляли. Напротив, девицы выглядели свежими, как майские розы, и успевали лукаво и насмешливо поглядывать на помятых мужчин, сопровождающих короля.

Я внутренне собралась и приготовилась к бою. Небрежно кивнув мне, муж с порога заявил:

– Элен, что значит ваш возмутительный демарш? Что делает мой сын в вашей опочивальне? Как смеете вы…

Думаю, это было потрясение местных моральных устоев и дикое нарушение этикета, но я перебила короля:

– Ваше величество, кто должен отвечать за то, что ваш новорожденный сын остался без няньки, без кормилицы и даже без охраны? В комнате, где даже не растоплены камины. Как вы, ваше величество, объяснили бы всему свету гибель новорожденного дофина?!

По моей комнате разлилась мертвящая тишина. Казалось, что придворные забыли даже, как дышать. Не слышно было ни шороха тканей, ни покашливания, ни скрипа паркета. Зато внимание каждого из них теперь было направлено на меня.

Король не сразу нашелся, что ответить, но лицо его весьма сильно побагровело, и я видела, что он с трудом сдерживает гнев. Ровным, преисполненным сочувствия голосом, вмешалась моя свекровь:

– Вы видите сами, сын мой, что бедная Элен не перенесла тяжести родов. Только безумица посмеет так разговаривать с королем, – голос ее звучал почти ласково, даже прорывались нотки сожаления, но я достаточно быстро сообразила, к чему она ведет. Позволить объявить себя безумицей я не могла, поэтому уже без гневных интонаций в голосе обратилась к королю, начисто игнорируя слова свекрови:

– Ваше королевское величество! Если я, королева, но сильно ослабленная родами женщина, в сопровождении всего двух человек смогла пройти половину дворца беспрепятственно и также беспрепятственно вынести сына вашего из опочивальни, то подумайте сами, что могло произойти, если бы человек шел к дофину с дурными намерениями. Вы понимаете, что его могли убить, похитить? Он мог умереть от голода и холода. Поэтому я настаиваю, чтобы было проведено самое тщательное расследование, и наказаны все, кто пренебрег безопасностью и даже жизнью нашего сына.

Вряд ли так уж сильно впечатлила короля моя речь, но тут свекровь сделала ошибку. Она повернулась к сыну и недовольно сказала:

– Эта чужачка смеет критиковать сложившиеся в веках обычаи нашего дома! Рождение королевских детей всегда отмечали открытием винных подвалов. Сын мой, ты сам видишь, как репутации дома Солиго наносят урон слова твоей жены!

Похоже, для короля сын все же кое-что значил, а вот любимая матушка, которая норовила отслеживать каждый его поступок и часто требовала решений, которые ему не нравились, слегка утомила. Ничем другим я не могу объяснить этот взрыв королевского гнева. Резко повернувшись к королеве-матери, мой муж каким-то шипящим голосом сказал:

– Ваше высочество! Не вы ли потребовали у меня права подбирать прислугу в детскую? Не вы ли говорили, что Элен слишком молода, чтобы правильно позаботиться о ребенке?

Тишина в зале стала совсем уж пугающей. И только королева, не привыкшая сдаваться, попыталась поставить сына на место:

– В чем же я была не права, сын мой? Родившей женщине неприлично таскаться на следующий день по дворцу, кормить, да еще и собственной грудью, в месте, где этот позор мог увидеть любой!

– А по-вашему, королева должна была смотреть, как ее сын умирает с голоду? – вмешалась в разговор я. И следующей фразой постаралась добить свекровь: – Я не удивлюсь, если дофин уже болен из-за того, что всю ночь провел в нетопленной комнате.

Похоже, что хоть король и огрызался на мать, но принять какое-то решение самостоятельно все же боялся. Совершенно не по-королевски он каким-то визгливым тоном приказал:

– Замолчите вы! Обе замолчите!

После этого выкрика он несколько минут тяжело дышал, пытаясь прийти в себя. Сердце у меня в груди прыгало так, что мне казалось, это видно даже со стороны. Я ждала королевского решения, понимая, что будет так, как сказал этот слабовольный мужик, и даже представить себе не могла, что он решит.

Король щелкнул пальцами, и двое из его свиты метнулись к столу, чтобы подать его величеству кресло. Он сел не глядя, совершенно точно уверенный, что там, где он садится, будет необходимая мебель. Видеть это мне было немного странно, пусть я и понимала, что каждое пожелание этого мужчины мгновенно выполнялось с самого детства. Сама бы я так сесть не смогла: обязательно обернулась бы и убедилась в наличии кресла.

Король сидел, приходя в себя, а меня радовало то, что матери он сесть не предложил. Впрочем, она перенесла этот каприз с завидным спокойствием. Возможно, таким образом он подчеркивал свой более высокий социальный статус и делал это не первый раз. Король положил трость поперек коленей и потребовал:

– Дайте мне сына.

Возникла некоторая заминка, природу которой я поняла не сразу. Только спустя минуту переглядываний мадам Менуаш и Софи, до меня дошло: сама я встать не могу, значит передать королю ребенка должна была нянька. А нянька здесь не присутствовала. Ждать, пока король разозлится в очередной раз я не стала:

– Мадам Вербент, прошу вас, возьмите дофина, – я аккуратно протянула ей теплый сверток. Смущенная Софи положила малыша на колени королю, поклонилась и встала чуть в стороне, а мой, так называемый, муж застыл, разглядывая сына. Он успокоился и даже черты его лица слегка смягчились. Наконец, вдоволь налюбовавшись, он посмотрел на Софи, передал ей ребенка и вынес решение:

– Я лично проверю детскую моего сына, Элен. Вам не о чем больше беспокоиться.

Свекровь недовольно поджала губу, понимая, что я избежала наказания. А король, между тем, очевидно, желая выказать мне свое расположение, с улыбкой сказал:

– Я вижу, что вы любите нашего сына, Элен. Я позволяю вам видеть его не один, а два раза в неделю. Вы заслужили это своей преданностью наследнику.

От шока я даже не сразу поняла, о чем он говорит. У меня в голове просто не укладывался этот идиотизм. Сложно сказать, сколько убитых нервных клеток мне стоило молчание. Впрочем, свекровь моя тоже была не слишком довольна решением, однако и она не возразила. И вот тут я поняла, почему: у нее еще будет время переубедить сына. А я же, поскольку уже родила и теперь длительное время не смогу принимать его в постели, потеряла доступ к королевским ушам.

Чем больше я смотрела на свою свекровь, тем больше я ее ненавидела. Даже думать о том, в каких условиях будет расти мой сын, какой яд в его уши будет лить эта изворотливая гадина, я представить боялась.

Король с матерью и их сопровождение удалились, а сын остался со мной. Думаю, всем, кто был приставлен к дофину, сегодня достанется от свекрови по полной. Только мне этого было мало. Я собиралась сама участвовать в воспитании ребенка. Если понадобится, для этого я переверну все местные правила и обычаи. Плевать мне на их этикет!

Через некоторое время в дверь робко просочилась первая из моих фрейлин. Чуть позднее пришла королевская нянька в сопровождении фрейлин и двух гвардейцев охраны. Кланяясь, но не поднимая на меня взгляд, она подхватила сына и унесла с собой.

Я отдала малыша без скандала и споров, хотя сердце сжалось от тоски и потери. Но я твердо знала: мое время придет. Я не отдам ребенка на воспитание этой стае саранчи. Не позволю, чтобы из него растили малодушного и избалованного барчука, слабовольного и удобного, как марионетка. Если для этого нужно будет воевать, они получат войну.

Глава 9

Когда королевская семейка свалила из спальни, унося с собой моего сына, когда робко и неуверенно, по одной в комнату начали возвращаться помятые фрейлины, благоухая запахами перегара и духов и стыдливо пряча от меня глаза с красными белками, я просто от раздражения и желания хоть как-то обратить на себя внимание этих женщин выговорила той самой миледи Лекорн, которая всегда с особым подобострастием: теперь я это уже отчетливо понимала сама, кланялась моей свекрови:

– Мадам Лекорн, вы по возрасту – самая пожилая среди моих фрейлин, соответственно, именно от вас я ждала максимального благоразумия. Но вы бросили меня именно в тот момент, когда мне больше всего требовалась помощь. Вы даже не побеспокоились о том, что в моей спальне разбито окно, и я могу замерзнуть!

Женщина кланялась и бубнила извинения. Софи, слегка потянув меня за руку и переключив мое внимание на себя, тихонько прошептала:

– Ваше королевское величество, местные не любят, когда вы пользуетесь титулами нашей родины. Чтобы не раздражать миледи Лекорн, не стоит обращаться к ней “мадам”.

– Софи, я очень благодарна тебе за поддержку и внимание, но своих фрейлин я буду называть так, как сочту нужным! А тебя, милая Софи, я буду звать так, как ты сама захочешь.

Софи только порозовела и покорно склонила голову, соглашаясь с моим правом на гнев. Через некоторое время я задумалась: а откуда, собственно, взялось разбитое окно? И поскольку сейчас мне не нужно было ссылаться на потерю памяти и прочие глупости, я спросила прямо:

– Софи, я помню, что теряла сознание, когда было очень душно… Очевидно, я пропустила момент, когда разбили окно. Ты не можешь мне сказать, кто это сделал?

– О, ваше величество, это герцог Роган де Сюзор нечаянно уронил подсвечник.

Случайно уронил подсвечник? Странно… Как можно случайно уронить устойчивую железяку, да еще так, чтобы разбилось стекло? И за каким чертом этому самому герцогу понадобилось брать подсвечник в руки, ведь в комнате было достаточно светло. История разбитого окна показалась мне непонятной, и потому имя герцога де Сюзора я накрепко отложила в памяти. В конце концов, именно эта струя свежего воздуха дала мне возможность прийти в себя. Именно благодаря этому роды и завершились благополучно. Не знаю, знак ли это свыше, просто совпадение или же что-то другое, но очень постараюсь выяснить.

Сейчас, когда я родила, интерес двора, короля и свекрови пропал ко мне окончательно. Не было больше ежедневных контрольных визитов мужа утром и вечером. Его величество навещал меня один раз в неделю. Больная жена, которой пока что врачи не рекомендовали рожать нового ребенка, короля не интересовала.

Более того, через месяц, когда мне официально разрешили вставать с кровати, выяснилось, что теперь я сама должна наносить визиты мужу. Впрочем, все это было пустой формальностью, и при встречах мы оба старались сократить время свидания.

Отвары мадам Менуаш помогали мне значительно больше, чем микстуры лекаря. Именно эти отвары поспособствовали тому, что у меня пропало молоко. Моего сына по-прежнему кормила посторонняя женщина, и видеть его мне дозволяли только дважды в неделю. Первое время визиты дофина в мою опочивальню строго контролировала королева. Каждый раз, когда приносили сына, эта дрянь была тут как тут.

У меня не было даже призрачной возможности как-то поладить с кормилицей: поговорить с ней, выяснить, чем она питается, возможно, подарить какую-то безделушку и добиться ее расположения.

Со слов Софи я уже знала, что графиня-кормилица – вдова и практически разорена, но именно ее необычная особенность, почти постоянное наличие молока, держало даму на плаву. Правда, надо сказать, что выглядела она значительно старше своих лет: лицо покрывала сетка мелких морщинок. Она частенько имела утомленный вид и даже ее полнота казалось не приятной пухлостью, а некой отечностью и обрюзглостью. Графине Матильде Аронской было только двадцать семь лет, но навскидку можно было свободно дать на десять лет больше. Возможно, графиня и была неплохим человеком, но в присутствии королевы-матери держалась почтительно и отчужденно.

Молоко у меня перегорело. Слава богу, обошлось без последствий. Мадам Менуаш как-то позабыли удалить из моих покоев, а при очередном визите мужа я выпросила себе право оставить акушерку при своей королевской особе.

Я думала о своем сыне. Я думала о нем постоянно: днем и ночью, с упорством таксы, пытающейся достать из норы крота. Собирала любые крохи информации, которые могут мне помочь хоть чуть-чуть. Очень часто оказывалось так, что какой-то незначительный разговор о самых простых вещах давал мне эту информацию.

Хорошим примером может служить разбитое окно в моей спальне. Я прекрасно помнила момент родов, когда задыхалась от недостатка кислорода и теряла сознание, но я также помню, что очнулась от ледяной струи воздуха, который и привел меня в чувства. Я начала собирать информацию об этом герцоге и обо всех, кто был близок королевской семье.

Разумеется, вставать с постели я стала значительно раньше, чем лекари одобрили мне “выход в люди”. Мне необходимо было, чтобы тело хоть немного окрепло, чтобы не тряслись ноги, когда я пройду сто метров. Большую часть времени я проводила у окон, разглядывая этот новый и жутковатый мир. Прохаживалась, опираясь на руку Софи и разглядывая пейзаж за стеклом.

Спальня королевы, а теперь, значит, моя находилась на втором этаже дворца. Окна выходили в весенний сад. Я не великий ботаник, но то, что видела там, было довольно близко к обычному земному саду. Клумбы, аллеи, полускрытые цветущими сейчас деревьями, несколько фонтанов, песчаные и мощеные дорожки и раскиданные бестолково, но симметрично статуи, беседки и скамеечки.

Раз в день, обычно примерно через час после завтрака, король имел привычку совершать там променад. Он шел в сопровождении свиты со своей прекрасной спутницей, роскошной брюнеткой. Фаворитка короля величественно плыла с ним рядом, каждый день в новом туалете. Однажды, похоже, голубки поссорились: на прогулке его королевское величество сопровождала одна из блондинок, брюнетка же тащилась в самом конце свиты, картинно поднося к глазам платок и не обращая внимания на суетящегося рядом пожилого мужчину. Похоже, девица прекрасно знала короля и все его капризы, потому зорко следила за высоченной фигурой моего мужа. Каждый раз, когда тот, вроде бы случайно, оглядывался назад, она отворачивала лицо и делала вид, что любуется цветущими деревьями.

Впрочем, ссора продолжалась совсем недолго. На третий день нежные влюбленные помирились, и она вновь заняла почетное место рядом с королем. Больше всего меня в этой девице восхищало ее имя – графиня Лисапета Эренская.

Конечно, местные имена отличались от привычных мне земных. Но каждый раз, когда фрейлины упоминали эту даму, я с трудом сдерживала улыбку. С моей точки зрения, имя Лисапета было восхитительно нелепым.

Софи, вынужденная ходить и сидеть рядом со мной возле окон и подбадриваемая моими улыбками и вопросами, бесперебойно поставляла мне информацию:

– Смотрите, Элен… Граф Оренский утешает свою супругу! Конечно, без ее помощи он никогда не попал бы ко двору!

Так я выяснила, что пожилой мужчина, пытающийся облегчить горе красавицы Лисапеты, ее муж. А заодно выяснила, что должность третьего королевского секретаря он получил благодаря жене.

Костистый и большеносый мужчина, который выгодно отличался от всех придворных в свите короля своей молодостью, тот самый, которого я зрительно выделила в первый день, оказался двоюродным братом короля и наследником престола, стоящим на местной иерархической лестнице сразу же за моим сыном.

Через окно я рассматривала его внимательнее и дольше, чем остальных. Даже скудные знания истории моего мира говорили о том, что для меня и сына этот человек чрезвычайно опасен! Великий герцог Саймер де Богерт и де Солиго, казалось, чувствовал мой взгляд и несколько раз я замечала, что он внимательно разглядывает окна моей опочивальни. Думаю, я почти всегда успевала спрятаться за кружевными шторами, но не уверена в этом полностью.

По словам Софи, герцог пользовался безоговорочным доверием моего мужа и служил главным поставщиком королевских развлечений и новых женщин ко дворцу. Именно он привез чету графов Оренских из небольшого графства, расположенного вблизи северных границ.

– Вы же понимаете, моя королева, что там жизнь гораздо беднее. Я слышала, что в тех землях даже не растут яблоки! Конечно, графиня всеми силами будет продвигать мужа при дворе, лишь бы не вернуться в свои ледяные края, – стыдливо потупившись, Софи добавила: – Тем более вы знаете, как щедр на подарки наш король.

Когда мы беседовали с мадам Вербент у окна, я заметила какую-то нездоровую суетливость миледи Лекорн. Это она подходила к нам, протягивая мне шаль:

– Ваше королевское величество, от окна так дует! Умоляю, накиньте это себе на плечи!

То она вдруг тихо подходила к нам со спины и предлагала отведать свежее пирожное или же послушать, какую восхитительную новую балладу читает сейчас миледи Вернстон, одна из моих молоденьких фрейлин. То придумывала еще какую-то ерунду.

И я, и Софи прекрасно понимали, что старшая фрейлина просто пытается подслушать нас, поэтому бдительно следили за ее перемещениями.

За время сидения у окна я успела увидеть и узнать большую часть государственных сановников: пухловатого и одышливого графа Эстеро Шаранского, министра финансов; невысокого, худощавого и юркого лорда-хранителя королевской печати графа Фелиста Матеранского; даже весьма бравого генерала Персо, командующего столичными войсками и отвечающего за безопасность королевской семьи.

Нельзя сказать, что сведения от мадам Вербент поступали какие-то очень уж важные и секретные. Но уже то, что я научилась различать в лицо большую часть государственных сановников и отличать их от толпы придворных хлыщей, которых приглашали исключительно ради блеска дворцового общества, делало меня должницей моей фрейлины. Она была единственным человеком, которому я доверяла полностью. И именно она, однажды кивнув в окно, сказала:

– Смотрите, моя королева! Герцог Роган де Сюзор. Надо признаться, он редкий гость в королевской свите.

Глава 10

Герцог Роган, тот самый, единственный из всех, кто смотрел на меня с сочувствием в ночь родов о чем-то спорил с королем. Звуки через окно не доносились, но я видела, как муж тряс головой и даже остановился, раздраженно сбросив руку Лисапеты со своего локтя. Пожилой герцог был самого обыкновенного роста. Его величество был выше на полголовы, но на фоне злящегося и жестикулирующего короля Роган де Сюзор выглядел спокойным и величественным. Не знаю, чего добивался герцог, но свое он получил.

Раздраженный король щелкнул пальцами, и из самого конца процессии к нему бегом кинулся один из лакеев, таскавших за всей честной компанией всевозможные зонтики, пледы и опахала. Лакей привычно нагнулся, герцог Роган положил ему на спину свою папку, которую до этого крепко держал под мышкой, и подал моему мужу перо, держа на весу какой-то крошечный флакончик. Похоже, король был в ярости. Он подписал то, что требовал герцог, но потом выхватил у него из руки чернильницу – тот самый флакончик, и со злости хряпнул ее о каменные плиты дорожки.

Я наблюдала эту немую сцену и понимала, что мой муж позволяет себе такие выходки регулярно. Видно было, как стоящие за спиной придворные слегка пятились от своего повелителя, заранее предвкушая этот самый бросок. В результате чернила брызнули только на самого короля, лакея и алое платье Лисапетки. Герцог некоторое время стоял молча, пережидая вспышку раздражения яростно жестикулирующего повелителя. Потом коротко, с достоинством поклонился, поправил папку под мышкой и ушел. А его величество был вынужден прервать прогулку и вернулся во дворец не в лучшем расположении духа.

Между тем и прислуга, и фрейлины готовились к назначенному Дню Великой Благодарности. Я аккуратно расспрашивала мадам Вербент и поняла так, что в этот день посмотреть на венценосного младенца допускаются представители местных гильдий, купцы и военные – те, кто не обладал благородством рода. Их допускают в тронный зал, показывают им новорожденного дофина и гости, в порыве энтузиазма, одаривают ребенка и родителей всевозможными дорогими вещами.

– Из-за тревоги его величества о здоровье сына, в этот раз День Благодарности отложили почти на два месяца. Говорят, король даже осмелился спорить со своей матерью! Тянуть дальше становится просто неприлично, – неожиданно вмешалась в разговор мадам Менуаш и тут же испуганно добавила: – Простите мою оплошность, ваше величество! Я вмешалась так некстати…

– Нет-нет, мадам Менуаш, напротив: я благодарна вам за эти сведения, – немного подумав я добавила: – И буду благодарна впредь, если вы сочтете нужным поделится со мной.

Сама идея этого дня мне сильно не нравилась. Тащить новорожденного младенца в огромную толпу, позволять к нему подходить чужим, не всегда здоровым людям – не лучшая мысль. Впрочем, меня, как всегда, никто не спрашивал. Просто однажды вечером в моих покоях появился очередной лакей, который с поклоном сообщил:

– Ваше королевское величество, король, его королевское величество Ангердо Пятый приказал явиться вам в тронный зал завтра, после второй утренней молитвы для приема в честь Дня Великой Благодарности.

Мои фрейлины возбужденно зашептались, а больше всех оживилась мадам Лекорн. Она несколько раз громко хлопнула в ладоши, подзывая к себе горничных, и принялась командовать:

– Проверьте парадное платье королевы! Рузан, проследите, чтобы с утра завтрак подали пораньше, – обратилась она к одной из них. – Не забудьте проверить мантию!

На самом деле мои апартаменты были устроены довольно любопытным образом. К сожалению, я бывала еще не во всех комнатах и сейчас просто увидела хороший предлог посмотреть на гардеробную. Поэтому я встала с кресла, где до этого куталась в плед, и сообщила мадам Лекорн:

– Я хочу лично убедиться, что моя одежда в порядке.

Некоторое время старшая фрейлина растерянно возражала:

– Но ваше величество… Зачем же вам так утруждать себя! Вы же знаете, я строго слежу за прислугой!

Я заставила ее замолчать одним-единственным жестом руки: к этому времени миледи Лекорн уже успела несколько раз убедиться, что возражать мне не следует. Я пользовалась своей крошечной властью по полной: просто запрещала ей разговаривать до следующего дня. Дама бесилась и, возможно, ябедничала королеве-матери, но изменить что-либо пока была бессильна. Потому, заметив мой жест, мгновенно заткнулась. Я посмотрела на слегка растерянную горничную и приказала:

– Ведите меня в гардеробную.

Все рабочие помещения находились по левой и правой стороне моей комнаты. Горничная с поклоном мне открыла неприметную дверь между двумя каминами, и мы с мадам Вербент попали в узкий полутемный коридор. Если встать в моих апартаментах лицом к окнам, то выход в этот коридор был по левую руку. Женщина засветила стоящую на узкой полочке свечу и подняла повыше. Кроме двери, в которую мы вошли, в коридоре было еще три.

– Что находится там?

Приседая и боясь смотреть мне в глаза, горничная отвечала:

– В первой комнате хранятся ваши личные вещи и ткани, в средней – украшения, а последняя дверь ведет в гардеробную.

– Ну что ж, мы идем в гардеробную.

Комната оказалась довольно большой и вытянутой, с одним-единственным длинным окном, расположенным выше человеческого роста. Сквозь пыльное стекло падали солнечные лучи, освещая несколько деревянных манекенов с надетыми на них платьями. Еще три или четыре десятка различных одеяний были развешены по крючкам на стенах, а оставшееся, очевидно, хранилось в нескольких огромных сундуках, стоящих вдоль стен. Парадное платье я определила сразу: на этот манекен, кроме платья сверху была накинута еще и королевская мантия. Нижняя часть ее, довольно длинная, чтобы не валяться на полу, была прикреплена к стене какими-то металлическими штучками.

Если учесть, что внешне королева светлокожая блондинка, то хуже цвет парадного туалета было не подобрать. Ткань платья щедро заткана золотом. Впереди шла роскошная парчовая вставка, серединки вытканных цветов на которой были украшены камнями. Мантия тоже была хороша: огненно-алый атлас и белоснежная меховая окантовка. Но вот само платье было густого зеленого цвета с отливом в болотный. Ничего более неподходящего к цветотипу королевы придумать было невозможно. Наверняка покойная Элен выглядела в нем как бледная моль.

Горничная услужливо развернула ко мне манекен, приседая и кланяясь:

– Вот, ваше королевское величество… Оно в совершеннейшем порядке! Миледи Лекорн всегда проверяет ваши туалеты лично.

Я повернулась к замершей за моим плечом мадам Вербент и спросила:

– Софи, откуда у меня это платье? – при этом я страдальчески поморщилась и коснулась пальцами виска, как бы намекая на проблемы с памятью.

Кажется, Софи удивилась моей забывчивости, но все же послушно ответила:

– Это свадебный подарок вашей свекрови, моя королева.

В общем-то, глядя на этот сложный и не очень приятный оттенок зеленого, можно было и догадаться. Показывая меня людям в этой лягушачьей шкурке, королева мать всем предъявляла уродливую и болезненную невестку. Про себя, на какой-то момент я даже восхитилась свекровью: “Экая стерва! Ни одну мелочь не пускает на самотек! Каждым жестом и движением она пытается меня угробить.”

Остальные шесть манекенов были наряжены в достаточно богатые одеяния, но все же не такие роскошные, как это платье. Немного подумав, я выбрала приятное темно-синее бархатное платье и обратилась к горничной:

– Как тебя зовут?

– Тусси, – кланяясь, ответила женщина.

– Скажи, Тусси, кто ухаживает за моей одеждой?:

– Миледи Лекорн, ваше королевское величество, – с удивлением ответила она.

– Нет, Тусси, ты меня не поняла. Я не думаю, что мадам Лекорн лично зашивает или чистит мою одежду. Я хочу знать, кто из горничных занимается этим.

– Я, ваше королевское величество. А если нужен серьезный ремонт, то я лично отношу вашу одежду в мастерскую и отдаю старшему портному мэтру Хольтеру.

Еще раз посмотрев на туалеты, я приняла решение:

– Тусси, я хочу посмотреть свои драгоценности.

– О, ваше королевское величество, но у меня нет ключей! Ключи есть только у мадам Лекорн, – казалось, горничная даже слегка испугалась моего желания.

– Пригласите сюда мадам, и пусть она возьмет ключ. Я давно не проверяла украшения. Думаю, сейчас для этого отличное время, – распорядилась я.

Поднялась небольшая суматоха. Как выяснилось, даже миледи Лекорн не имела права входить в хранилище одна. Потребовалось вызвать хранителя ключей. Им оказался молчаливый мужчина лет сорока, которого даже по дворцу сопровождали двое солдат. Местный ключник, барон Жибер равнодушно поклонился мне. На поясе он носил две тяжеленные связки самых причудливых железных и бронзовых ключей. Второй ключ от комнаты находился у миледи Лекорн. Они по очереди щелкнули замками, и барон Жибер сдвинулся в сторону, давая мне дорогу. А вот миледи попыталась пройти следом.

– Нет, мадам, останьтесь здесь. Со мной пойдет только Софи.

– Но ваше королевское величество, как можно…

– Вы противитесь моему прямому приказу?!

Нервничающая мадам только глубоко вздохнула и поклонилась, показывая, что смирилась с моим решением. Мы прошли в комнату, и я громко приказала Софи:

– Мадам Вербент, закройте дверь.

Эта комната была меньше по размеру, уже и короче. И узкое окно под потолком забрано толстенной грубой решеткой. Впрочем, света было достаточно, чтобы рассмотреть слегка покрытую пылью мебель: стол, стоящий в том месте, куда падал свет из окна, удобное полукресло, настольное зеркало в тяжелой раме и три массивных комода на высоких толстых ножках.

Я подошла к первому из них и наугад выдернула один из ящиков: два тяжелых браслета, массивное ожерелье, серьги и четыре кольца на подложке из синего шелка. Камни – золотисто-желтые, прозрачные и мелкие. Весь комплект буквально усыпан этими солнечными искорками. Следующий ящик – золотые шпильки, на каждой из которых крепится жемчужинка. Разложены в три отделения по цветам – розовый жемчуг, белый и черный.

Я открывала бесчисленные ящики с ювелиркой, испытывая странное недоумение: на кой черт одному человеку столько?! Тем не менее, в одном из ящиков я таки нашла примерно то, что хотела.

Софи, все это время молча стоявшая у дверей, уточнила:

– Элен, вы хотите надеть эти ожерелья завтра?

– Нет, Софи, скажи, к парадному платью какой комплект украшений положено надевать?

– С рубинами, моя королева.

Я напрягла память и почти безошибочно выдернула верхний ящик из среднего комода:

– Это?

– Да.

“Это” представляло собой самый большой ювелирный набор, который себе только можно представить. В него входили и шпильки для волос, и шесть колец, и несколько брошей. А кроме того: два ожерелья, массивные, похожие на люстры серьги и тяжелый венец, поражающий богатством. Все украшения с крупными алыми камнями.

Усевшись в кресло, я примерила это на себе. Тяжеловато, не очень подходит к внешности Элен, но в целом не так уж и критично. Можно и надеть.

Из комнаты я выходила под бдительными взглядами мадам Лекорн и барона Жибера, неся в руке только длинные нити многорядных ожерелий. Они мне понравилось тем, что в первом каждая из нежно-розовых жемчужин была заключена в тонкую золотую оправу. А во втором - камни алые, окруженные молочно-белыми. Сокровищницу королевы закрыли, и хранитель ушел. А я потребовала:

– Тусси, немедленно отправь в мастерскую мое синее платье. Пусть разберут вот эти ожерелья… А впрочем, нет… Пригласи Мэтра Хольтера сюда. Я хочу лично дать ему поручение.

– Но ваше королевское величество!.. – опять влезла в разговор миледи Лекорн, – Вы не можете…

Я резко развернулась к даме, посмотрела ей в глаза и ответила:

– Вы удивитесь, мадам Лекорн, когда узнаете, как много я могу.

Глава 11

Внешность мэтра Хольтера была весьма причудлива. Если ростом он был под метр девяносто, то весил, дай бог, килограмм пятьдесят пять-шестьдесят, не больше. Очень худой, с длинными неловкими руками и ногами, подвижными худыми пальцами и маленькой головой, где вокруг глянцево-блестящей лысины ручейками к плечам сбегали тонкие желтоватые остатки волос. Большой костлявый нос, глубоко посаженные темные внимательные глазки и глубокий басовитый голос.

Разговаривать при всех с ним я не стала. Отвела его в гардеробную и показала платье, которое хотела украсить. И задала ему вопрос, который казался мне важным:

– Скажите, уважаемый мэтр, вы случайно не знаете, какой туалет выберет на завтра мой муж? – казалось, мой вопрос озадачил мэтра, он чуть поколебался, но все же ответил:

– Ваше королевское величество, я не могу знать этого точно, но предполагаю, что его величество облачится в новый камзол, который он заказывал у меня.

– Что за ткань пошла на этот камзол?

– Прекрасный фландрский атлас! Мне привезли две штуки! – мэтр слегка поклонился мне.

– А цвет? Какой цвет у этого атласа?

– Темно-синий с золотом, ваше королевское величество.

Ответ портного поставил точку в моих колебаниях. Я поняла, что это случайное совпадение пойдет мне на пользу.

Мэтр некоторое время перебирал ожерелья, что-то прикидывал и вынес свой вердикт:

– Ваше королевское величество, я посажу за работу двух самых опытных швей, и к утру платье будет готово. Но если вы хотите, чтобы туалет ваш выглядел самым роскошным образом, то позвольте мне внести одно дополнение?

– Говорите, мэтр Хольтер, я внимательно вас слушаю.

– Третьего дня, ваше величество, в мастерскую доставили прекрасную золоченую кожу из арахонского мархарата. Вы же знаете, какие они искусники! Я посоветовал бы вам сделать на поясе вставку из этой кожи. Это обойдется вам в восемь золотых. – Он вопросительно глянул на меня.

Я судорожно соображала, не слишком понимая, есть ли вообще у королевы деньги, почему он просит плату за свою работу, если он дворцовый портной? Пауза тянулась и становилась неловкой и тогда я приказала:

– Мэтр Хольтер, ступайте в комнату и дождитесь моего решения.

Как только мэтр вышел, я принялась за Софи. Возможно, я была тороплива, но в конце разговора она даже выразила озабоченность тем, что мои “провалы в памяти” слишком велики. Я только отмахнулась от ее тревоги и сказала, что беспокоиться не о чем. Между тем, разговор принес мне довольно интересную пищу для размышлений.

На королевскую семью работали несколько мастеров. Их рабочие помещения находились в полуподвале дворца. Здесь была сапожная мастерская, швейная, чулочная и перчаточная. Возможно, были и еще какие-то, но я не стала уточнять. Мастера эти добились своего места, будучи редкими умельцами каждый в своем деле. Корона всего лишь предоставляла им помещение.

Мастера сами нанимали людей, закупали материалы для работы и даже платили налоги. А вот заказчики у них были непростые. Приоритет, разумеется, отдавался членам королевской фамилии, однако и прочие сановники и придворные не брезговали получить изделие из их рук. Но даже сам король оплачивал и материалы, и услуги.

Со слов мадам Вербент, раньше Элен не так часто пользовалась услугами мастерских и деньги у королевы были. Ее кошельком распоряжалась миледи Лекорн. Она же получала у казначея каждый месяц весьма достойную сумму, выделенную королеве по брачному договору. Также она же следила, как и куда тратятся деньги: оплачивала счета из мастерских, выдавала королеве мелочь для раздачи милостыни и оплачивала все покупки, которые королева захотела сделать на стороне.

По мнению Софи, цену мастер запросил немалую, но и не настолько большую, чтобы от покупки стоило категорически отказаться:

– Вы же понимаете, моя королева, что арахонцы славятся выделкой кожи, а уж золоченую никто не делает лучше них. Кроме того, мэтру придется доплачивать своим служащим за срочность, но я так рада, Элен, что вы проявили хоть какой-то интерес к нарядам! Как будто возвращаются старые добрые времена!

Я вернулась в свои апартаменты и потребовала у миледи Лекорн, чтобы она оплатила работу мастера и материалы. Мэтр ушел в сопровождении горничной, несущей за ним мое платье, а я, чтобы занять себя хоть чем-то, потребовала у старшей фрейлины все бумаги и счета за последний год. Мне кажется, это требование не привело ее в восторг, но и возражать она не осмелилась: в конце концов, это были мои собственные деньги. Для меня же эта самая тетрадь послужила способом ознакомиться с местными ценами.

Мадам принесла очень толстый, плотно сшитый том, где несколько бестолково велись записи. Месяцы разделялись даже не названиями, а только фразой: “Получено на содержание – 300 зл.” Дальше в столбик записывались расходы, как то:

раздача милостыни – 6 зл.;

туфли домашние две пары из красной кожи – по 7 зл., 7х2=14 зл.;

духи и две банки помады из лавки мэтра Суле, общ. цена – 9 зл…

Напротив некоторых строчек было написано: “оплачено”. На некоторых строчках таких записей не было. Самое отвратительное было то, что итоги месяца не подбивались. Я пролистала несколько страниц в начале книги и обнаружила даже там неоплаченные строчки. Было совершенно невозможно понять, сколько конкретно сейчас денег у меня есть, а сколько я должна.

Итак, месячное содержание королевы от казны было триста золотых. Но чтобы понять, сколько у меня долгов, пришлось позвать к себе миледи Лекорн. Помня, как ей не нравится обращение “мадам”, я старалась называть ее только так:

– Мадам Лекорн, я хотела бы знать, какова общая сумма моих долгов и сколько денег сейчас находится в моем кошельке.

– О, ваше королевское величество, но я не могу так сразу назвать сумму долгов, – мадам смотрела на меня такими честными и кристально чистыми глазами, что я почувствовала тревогу. Не исключено, что у меня вполне серьезные долги.

Впрочем, сама убиваться над этим я не собиралась.

– Мадам Лекорн, я хочу, чтобы вы сейчас сели за эту книгу и выписали на отдельный лист все неоплаченные долги от момента моего прибытия сюда. Также я хочу точно знать, сколько наличных сейчас находится в моем кошельке.

– Но ваше королевское величество, это займет, возможно, не один день! Вы никогда не требовали ранее таких отчетов. Вы же знаете, как я предана вам!

– Преданные слуги, мадам Лекорн, тщательнее исполняют свою работу. Если вам понадобится неделя подсчитать все долги, значит, эту неделю вы будете заниматься только расходной книгой.

Фрейлины, сидящие за большим столом, притихли. Некоторые из них так и замерли с иголкой в руке, бросив свое вышивание и прислушиваясь к моему спору с миледи. Я понимала, что рано или поздно мне придется познакомиться с ними ближе, но на сегодня, пожалуй, с меня хватит. Я боюсь наделать слишком заметных ошибок, потому действовать стану неторопливо.

Я уступила место за столиком миледи Лекорн, которая уселась, взяла перо в руки и застыла, страдальчески подняв брови домиком. А мы с Софи отправились к облюбованному мной окну, подальше от фрейлин, с тем, чтобы можно было тихонько поговорить. Секунду поколебавшись, я позвала к нам еще и мадам Менуаш. Разумеется, присутствие в покоях акушерки моим фрейлинам не нравилось, и хотя это была моя воля, они всячески избегали хоть как-то контактировать с ней. Иногда это было весьма заметно, и я прекрасно понимала, что мадам испытывает неловкость, а возможно, даже и обиду. Так что на зависть этим дамам я позволила мадам Менуаш взять вязание и сидеть рядом с собой.

Сама я никогда не была рукодельницей, но понимала, что рано или поздно нечто такое придется освоить. Даже для того, чтобы не выделяться среди местных. Конечно, вышивка или вязание не были обязательной работой фрейлин. Большей частью они просто держали в руках спицы или пяльца и болтали или сплетничали от души. Не думаю, что каждая из них была очень уж искусной мастерицей, но раз так принято, начну учиться. Главное для меня сейчас – выяснить у Софи, чем я “любила” заниматься раньше. Однако разговор пошел совсем о другом. Тему задала мадам Вербент:

– Элен, скажите, я правильно понимаю, что завтра вы собираетесь надеть для церемонии синее платье?

– Да, мэтр Хольтер – искусный мастер. Он разберет эти два ожерелья, что я ему отдала, добавит ту самую золоченую кожу на пояс, и к утру это платье будет выглядеть весьма роскошно.

Мадам Вербент некоторое время молчала, поджав нижнюю губу, и даже покосилась на мадам Менуаш. Я заметила ее взгляд и сказала:

– Софи, мадам Менуаш останется с нами, чтобы следить за моим здоровьем, я больше доверяю ей, чем мэтру Борену. И я уверена, что это доверие мадам оправдает. И никакие наши разговоры не станут известны посторонним. Вы можете говорить спокойно, Софи.

При этих словах мадам Менуаш слегка порозовела, ей явно была приятна похвала из моих уст. Софи вздохнула над моей очередной причудой и заговорила о том, что ее волновало:

– Ваше величество, вы же понимаете, что королева-мать будет этим недовольна.

– Элен, а был ли хоть один раз, когда королева-мать была мной довольна? – от такой постановки вопроса Софи растерялась, а я продолжила: – Королева постоянно наговаривает на меня своему сыну, она не стесняется делать мне выговоры при придворных и сознательно унижает меня. Так чем конкретно может мне грозить ее неудовольствие в данном случае?

– Но ваше величество, ваш муж, возможно, будет недоволен! – Софи искренне тревожилась за меня.

– Моему мужу настолько наплевать на меня, что я считаю вполне возможным пренебречь его гневом.

Возможно, у мадам Вербент и были еще какие-то возражения, но она очень тонко чувствовала мое настроение и потому просто вздохнула и перевела разговор на другое.

Глава 12

Утро Дня Великой Благодарности началось почти обычно: публичный туалет, умывание, свежее белье,прическа. Правда, в этот раз укладку не делали, просто расчесали и подготовили волосы к дальнейшей обработке. А вместо стандартного домашнего платья, которые я носила каждый день, на меня накинули теплый пеньюар, ну если попроще – бархатный халат, который было легко как надеть, так и снять.

Мэтр Хольтер лично доставил в мои апартаменты платье, дождался от меня благодарности и оплаты и ушел совершенно довольный собой. Я не позволила убрать платье в гардеробную, заявив мадам Лекорн, что еще не налюбовалась им: распустив ожерелья, портной закрепил все эти драгоценности именно так, как я ему и сказала: на передней половине одежды. Сейчас бархатный туалет смотрелся более чем роскошно: кровавые рубины в золоте и в окружении молочно-белых камней только подчеркивали глубокую синеву бархата. Шика и богатства добавляла золотая вставка на поясе.

Завтракала я так же, как и всегда, а вот сразу после еды поднялась серьезная суматоха.

Во-первых, вновь был вызван местный ключник, и я достала из собственной сокровищницы тот самый рубиновый набор. Венец оказался очень тяжелым, и чтобы эта штука держалась на голове, ее попросту привязали моими же волосами: выдергивали из прически длинную прядь и несколько раз обматывали ею нижнее кольцо венца, затем прядь заправлялась и закреплялась шпилькой. Теперь, если я вдруг надумаю упасть, эта штука, скорее всего, оторвет мне голову, ну или в лучшем случае, снимет скальп.

А дальше начался тот самый конфликт, который я выиграла только благодаря отсутствию у миледи Лекорн времени. Миледи потребовала принести мое парадное платье, на что я, небрежным жестом руки остановив горничных, заявила:

– Не стоит беспокоиться, мадам Лекорн. Сегодня я надену другой туалет.

Сперва мадам просто уговаривала. Потом начала заламывать руки и давить на жалость:

– Ваше величество! Королева-мать сочтет это неуважительным! Ее высочество воспримет это как личное оскорбление! Она решит, что во всем виновата я! Что я не досмотрела и не указала вам, ваше королевское величество…

– А вы и не можете указывать мне, мадам Лекорн. Королева-мать, безусловно, влиятельная особа при дворе моего мужа. Но нравится вам или нет, королева этой страны – я!

– Но, ваше королевское величество! Вы же понимаете, что это грозит вам гневом вашей свекрови?!

– Главное, мадам Лекорн, чтобы вам не грозил мой гнев. Я думаю, в первую очередь, вы должны беспокоиться об этом.

Больше всего мне не понравилась реакция фрейлин. Поскольку, в отличие от миледи Лекорн, к скандалу я была готова, то успевала краем глаза наблюдать и за ними. Выражения их лиц читались достаточно просто, и кроме изумления, некой гадливости и испуга я заметила еще и сильное недовольство, недовольство именно моим решением.

В общем-то, я и раньше понимала, что все мои фрейлины, кроме Софи, приставлены свекровью, и задачей номер один для меня становилась замена этого гадюшника на что-то более приемлемое. Наверняка не только миледи Лекорн шпионит за мной. Иначе зачем бы сейчас леди Богер, торопливо приседая передо мной, просила разрешения покинуть мою царственную особу:

– Ваше королевское величество! Я только попрошу у мэтра Борена декокт от головной боли, – дама постно смотрела в пол, стараясь показать, как ей плохо.

– Леди Богер, я думаю, если вы просто сядете за стол, а не будете суетиться вокруг меня, ваша голова пройдет сама собой. Я не отпускаю вас.

Поскольку я, как настоящий тиран, категорически отказалась выпустить из комнаты хоть одну из этих женщин, то им пришлось смириться с моим решением. Медленно и неохотно, под вздохи и предсказания моего ужасного будущего, синее бархатное платье надели на меня. Шнуровку я не доверила ни одной из горничных: все эти фокусы с туго перетянутой талией мне не нужны нафиг. Потерять сознание от недостатка кислорода – совершенно недопустимо.

Поверх платья мне закрепили мантию, и я сполна оценила бремя королевской власти: и сжимающий мою голову венец, килограмма на три-четыре весом, и десятки килограммов ткани и меха, давящие мне плечи.

К тому времени, как я выиграла этот маленький бой, настал час выхода. Я шла впереди, а сзади и по бокам четыре фрейлины тащили на весу неподъемную мантию. Я серьезно начала опасаться, что не смогу нормально сесть, имея на плечах такую нагрузку.

Софи шла рядом со мной, как я и попросила. Хотя сперва миледи Лекорн пробовала возражать. Но делала это так слабо и вяло, что я решила просто не обращать внимания на ее слова и даже не удостоила даму ответом. Софи рядом мне нужна была просто для того, чтобы показывать дорогу.

Вся наша процессия на мгновение остановилась около огромных двустворчатых дверей, которые почти мгновенно распахнулись, и чей-то громкий голос прокричал:

– Ее королевское величество Элен из дома Солиго! Подданные, приветствуйте свою королеву!

Когда мы проходили первый раз тронный зал в поисках моего сына, он выглядел холодным и пустым. Сейчас от самых дверей до некоего подиума из трех ступенек в конце тянулась широченная ковровая дорожка густо-зеленого цвета. С двух сторон от этой дорожки, боясь наступить на алые полоски по ее краям, толпились разодетые придворные. Было их значительно больше, чем в моей спальне во время родов.

Софи тихо и незаметно скользнула назад, а я почувствовала настоящий страх: я понятия не имела, как я должна приветствовать придворных, как должна сесть в одно из двух кресел, стоящих на ступеньку ниже трона, да и просто не представляла, какое из двух моё.

Впрочем, выбора у меня все равно не было…

С совершенно каменным лицом я двинулась по проходу между людьми и поняла, что мне нет нужды кого-либо приветствовать: все склонили головы, никто не пытался поймать мой взгляд. Когда дошло до выбора кресла, все оказалось еще проще: фрейлины привычно начали заносить мою мантию так, что у меня даже сомнения не осталось. Моим оказалось кресло по правую руку от трона.

Только сейчас я заметила одну небольшую деталь, которая сперва ускользнула от моего внимания. Третье кресло для королевы-матери стояло на ступеньку ниже моего. Разместившись с максимальным удобством, я дождалась, пока фрейлины займут свое место в толпе, слегка потеснив первый ряд придворных, и застыла с видом сфинкса, одновременно пытаясь разглядеть людей и понять, кто есть кто.

Следующей под вопль мажордома вошла королева-мать. Она прошагала почти две трети ковровой дорожки, когда обнаружила, что на мне не то платье. Я очень четко отследила этот момент. Она на секунду притормозила, но тут же взяла себя в руки и продолжила шествовать, изредка милостиво кивая головой направо или налево. Движение это я запомнила, а скандала прямо сейчас не боялась. У меня еще будет время к нему подготовиться.

Следующим в зал прибыл дофин. Под торжественные возгласы четверо лакеев внеслим люльку, и на нижней ступеньке трона, прямо на ковровую обивку уселась старшая леди опочивальни дофина мадам Суллер. С моего места мне было видно только крошечное личико, выглядывающее из кучи кружев, да и то вверх ногами. Сердце забилось, мне хотелось схватить малыша и прижать к себе, подержать его на руках хоть немного, почувствовать его запах и тепло.

Наконец выкрикнули:

– Его королевское величество Ангердо Пятый из дома Солиго! Подданные, склонитесь перед своим королем!

Сегодня на короле был темно-синий атласный камзол с золотом и королевскими рубинами. На его плечах такая же точно мантия, как и на мне, только еще длиннее. Ее несли восемь человек. Впрочем, сочувствовать мужу я не стала: для такого крупного мужика нагрузка вполне приемлемая. Зато заметила любопытные взгляды придворных, вдруг понявших, что мы одеты похоже.

Засуетились фрейлины королевы-матери и мои, и я, заметив, как кланяется сыну королева – не слишком глубоко, в точности скопировала ее движение. Его величество притормозил у ступеней и, с удивлением взглянув на меня, сказал:

– Вы сегодня хорошо выглядите, Элен.

Смотреть на лицо королевы-матери я не рискнула. Думаю, за эти слова она вполне готова была бы меня убить. Естественно, сегодня я выглядела гораздо лучше: просто потому, что, как и любой сероглазой блондинке, мне шел синий цвет, что мое лицо не казалось бледным и болезненным из-за болотного оттенка парадного платья.

Сама церемония длилась довольно долго, в конце я уже так сильно хотела в туалет, что готова была скинуть корону и мантию и побежать бегом на глазах у толпы. Но я вытерпела все. Под вопли мажордома партиями входили представители гильдий. Придворные брезгливо пятились к стенам, освобождая для простолюдинов место вдоль дорожки.И постепенно эту лакшери-толпу заменяли довольно забавно одетые люди.

Гильдия портных носила на плечах некую нелепую пародию на королевскую мантию – красные пелеринки, достающие до середины предплечья. Гильдия ткачей – удлиненные жилеты, обшитые по низу разноцветными кисточками. Гильдия кузнецов – яркие цветные рубахи с рукавами до локтя, а на запястьях у них были приспособлены кожаные напульсники с медными клепками.

Гильдия цветочниц и гильдия мясников, гильдия моряков и гильдия переплетчиков, гильдия каменщиков и гильдия пекарей… Они все шли и шли, и от воплей мажордома начинала болеть голова.

От каждой гильдии присутствовало по пять человек, очевидно, самых достойных. Молодых лиц не наблюдалось, все это были люди в годах, солидные и серьезные. И каждая гильдия имела какое-нибудь безумное отличие в одежде. Здесь были и преувеличенно пышные жабо пекарей, и высоченные сапоги кожевенников, и даже похожие на треуголки головные уборы шляпников. Кстати, они единственные, кто стоял при короле с покрытой головой. Наконец этот парад закончился, и мадам Суллер на глазах у всей толпы начала разворачивать одеяло и пеленки на моем сыне.

В зале горели два больших камина, но гуляли ощутимые сквозняки. Я только радовалась, что мантия согревает меня. Сейчас, глядя как на эти сквозняки вытаскивают из тепла моего сына в тонюсенькой батистовой рубашке, я с трудом сдерживала гнев.

Мадам Суллер понесла ребенка вдоль правого ряда, и все эти люди принялись рассматривать и одобрительно кивать головой. А я поджимала пальцы на ногах и впивалась ногтями в собственные ладони, только чтобы не закричать от гнева. Я понимала, что они запросто простудят ребенка, и проклинала себя за собственное бессилие. Когда мадам уже возвращалась по левой стороне, произошло то, что и должно было произойти: от холода малыш описался, что вызвало бурный восторг присутствующих.

Я с ненавистью смотрела на даму, видя, что она совершенно не торопится вернуть моего сына в тепло. Наконец этот бессмысленный цирк закончился и кричащего малыша прямо в мокрой сорочке уложили в колыбельку. Мадам прикрыла его одеялом и лакеи, слава тебе, Господи, унесли ребенка. После этого король встал и провозгласил:

– Добрые мои подданные! Сын мой наречен именем Алехандро и показан вам во всей его красе и силе.

Тут я с трудом сдержала усмешку, а король уселся на трон, и дальше гильдии начали подносить подарки. Кучка народу подходила к трону, вставала на колени, старший говорил что-нибудь бессмысленно-пафосное и громко провозглашал:

– Серебряный ковчежец, хранящий в себе фалангу большого пальца с правой руки святого Антонуса, от гильдии каменщиков его высочеству дофину!

– Серебряная сабля с золотой рукояткой от гильдии оружейников его высочеству дофину! – и так далее и тому подобное…

Весь этот балаган занял большую половину дня. Когда мой муж, наконец, покинул зал, с облегчением вздохнули все. И даже моя свекровь, не найдя прямо сейчас сил для скандала, торопливо рысила следом за мной: мы все хотели в туалет.

Глава 13

Королева-мать навестила меня сразу после очень позднего обеда. Она явно до сих пор не понимала, что ненавистная ей невестка слегка изменилась. Да и, признаться, есть большая разница между тем, лежишь ли ты беспомощная в кровати под надзором лекарей и фрейлин или же более-менее твердо стоишь на ногах.

Свекровь я встретила, как и полагается, встав и поклонившись ей. Насколько я поняла местный этикет, кланяться должна была она мне первая. Все же она не правящая королева. Но тут я лишила ее возможности пожаловаться собственному сыну на тему моей грубости и непочтительности: я была максимально вежлива по местным меркам. Зато сразу после поклона я села, не предлагая кресло ей. Нравится это свекрови или нет, но разговаривать со мной она будет стоя.

Когда до нее дошел проделанный мной фокус, лицо свекрови начало наливаться темнотой. Тем не менее, в руки она себя взяла быстро. Думаю, сказывались годы интриг.

– Элен, почему вы не надели на такое важное событие парадный туалет? – очевидно, самообладание мадам было просто железным. Голос звучал мертвенно и ровно.

– Ваше королевское высочество, позвольте, я задам встречный вопрос?

Мадам была сбита с толку, но справилась быстро:

– Слушаю вас, Элен. И поверьте, мне действительно интересно, что вы скажете в свое оправдание.

– Что именно делает туалет королевы парадным, ваше высочество?

Последовала легкая, едва заметная пауза: королева соображала, что ответить и, почувствовав слабость своей позиции, ловко перевела тему:

– Вы не предложите мне стул, Элен?

– Охотно, ваше высочество, – я была довольна тем, что она вынуждена была спрашивать.

Каждый раз, когда она придет ко мне, она будет или стоять, или просить меня. Я кивнула замершим у моего плеча фрейлинам. И поскольку в комнате не было лакеев, миледи Лекорн лично подала королеве легкий стул. Свекровь удобно уселась напротив меня, неторопливо расправила складки платья и после этого заговорила:

– Элен, я обеспокоена вашим здоровьем. Мне кажется, вам стоит обратиться к лекарю и, вполне возможно, съездить помолиться по святым местам.

– Место любой матери рядом с сыном. Вы предлагаете мне взять с собой дофина? Или оставить маленького принца без матери? У меня складывается странное впечатление, ваше высочество, что вы недолюбливаете дофина, – лучшая защита – это нападение, поэтому я продолжила: – Ваш непростительный промах при наборе прислуги в опочивальню дофина, ваше желание отлучить ребенка от благотворного влияния матери – все это наводит меня на странные мысли.

Возможно, противники, с которыми раньше сражалась королева, были мощными фигурами в масштабах дворца. Вполне возможно, что мадам свекровь привыкла рулить и политикой, и мужчинами, и самим королем. Но, похоже, до сих пор никто из женщин не осмеливался ей перечить. Мысль о том, что ей возражает ничтожная слабовольная невестка, явно выбивала даму из колеи. Поняв, что сейчас она не сможет заставить меня отправиться поправлять здоровье, мадам отложила этот момент в собственных мыслях, собираясь позднее поговорить с сыном.

Не то, чтобы я была пророчицей, но эти мысли и желания очень отчетливо читались на ее лице. С одной стороны, мадам от рождения привыкла носить маску невозмутимости, с другой – я не была достойным противником в ее глазах, и сейчас именно это подводило ее. Она вернулась к прежней теме:

– Вы считаете мой свадебный подарок недостойным называться парадным платьем? – в ее голосе прорезался хорошо разыгрываемый гнев.

“Ну что ж, ваше высочество. В такие игры я тоже умею играть!”

– Вы считаете возможным обращаться ко мне, как к горничной? – я добавила немного нежности в свой голос и с улыбкой склонила голову к плечу, вопросительно глядя ей в глаза. – Вы не считаете нужным, ваше королевское высочество, обращаться ко мне с титулом?

В целом королева нарушила правила этикета лишь слегка. В конце-концов, это был частный визит, а не официальный. Однако я понимала, что чем чаще я буду напоминать свекрови о том, что королева в этой стране я, тем больше злости и раздражения вызову. Если раньше я для нее была неким досадным предметом, с которым не стоит считаться, то сейчас я прямо объявляла себя ее врагом .

Да, мне было страшно. Я недостаточно наивна, чтобы скидывать со счетов ее огромный опыт. Но если я заставлю королеву-мать не просто мелко пакостить и унижать меня в глазах придворных, а полноценно интриговать против, это привлечет ко мне внимание всего двора и со временем сделает меня заметной фигурой. Я не могу позволить себе метаться между придворными и, заглядывая в глаза, спрашивать: “А вы не желаете присоединиться к коалиции против королевы-матери?”. Сейчас за мной нет силы, но меня защищает мой титул и рождение сына. Однако я четко понимала, что с сегодняшнего дня мне придется опасаться как минимум отравления.

– Я считаю, ваше королевское высочество, что заслуживаю не одно парадное платье. Это я подарила государству, правящему дому Солиго и собственному мужу наследника престола. Это я рисковала здоровьем, рожая дофина. Вы хотите обвинить меня в расточительности?

Вот тут моя позиция была откровенно слабовата. Я до сих пор не знала, каковы мои финансовые дела. У миледи Лекорн было слишком мало времени, и я еще не получила отчета. Но даже если там беспорядок и я в долгах, как в шелках, то и королева-мать об этом тоже пока не знает.

Решив не продолжать бессмысленное с ее точки зрения противостояние, королева покинула меня. Взгляд, который она метнула в свору моих фрейлин, говорил, что мадам в бешенстве.

Я провела вечер среди моих притихших придворных дам. Сегодня почти не было шепотков, хихиканья и сплетен – каждая из них предвкушала выволочку от королевы-матери и переживала за собственную задницу. Меня такое настроение только порадовало: пусть боятся, крысы!

Для того, чтобы не ослаблять впечатление конфликта и смены власти, я объявила миледи Лекорн, что с этого дня я буду сама выбирать себе туалеты на день. Лекорн только покорно кивнула головой. Единственный человек, кто искренне радовался за меня, была моя Софи. Мадам же Менуаш, похоже, была сильно напугана. И только помогая мне отойти ко сну, она тихонько шепнула:

– Вы восхитительны, ваше королевское величество! А вы не хотите взять в свиту дегустера?

На мгновение я зависла, пытаясь сообразить, что это за неведомый дегустер, а потом прямо спросила у мадам:

– Кто это?

– О, ваше величество. Это человек, который будет пробовать вашу пищу, – шепотом ответила она и опустила глаза вниз. Очевидно, мадам было страшно затрагивать такую деликатную тему. Но я отметила, что наши мысли идут в одном направлении, и раз уж акушерка заговорила об этом, значит, ядами в королевском дворце не пренебрегают. Настроение мое от этого не улучшилось, но и не ухудшилось: я достаточно отчетливо представляла, куда лезу.

Следующий день за праздником Великой Благодарности совпадал с днем, когда я наносила мужу визит. Поэтому к выбору одежды я подошла особенно тщательно. Совершенно ни к чему неподъемная парадная корона и прочие роскошества, но и прическу с тяжелыми валиками по бокам лица я делать больше не стану. У Элен, а точнее уже у меня, весьма специфическое лицо, резко сужающееся к подбородку, но широкое в верхней части. Валики по бокам делают меня уродливой.

По случаю прекрасной погоды я выбрала домашний туалет из тонкого розового батиста на белой подкладке. Ткань платья освежала мое лицо, а простая элегантная улитка, аккуратно свернутая на затылке, делала меня почти миловидной. Кстати, туалетная комната располагалась на противоположной стороне апартаментов от хранилища одежды и драгоценностей.

Это была действительно большая и светлая комната с двумя окнами, огромным зеркалом на стене и вторым, не меньшим по размеру, но расположенным не вертикально, а горизонтально. Это второе зеркало и висело над резным туалетным столиком. Добра, которое стояло на этом столике, хватило бы на целый косметический кабинет. Мазаться этим всем я бы не рискнула, не зная состава, но вполне оценила сами упаковки.

На стеклянных баночках и пузырьках были потрясающе красивые металлические оплетки. По цветному стеклу, по выпуклым бокам флаконов, вились золотые виноградные ветви, цветочные плети, гирлянды с бантами или же сцепленные кончиками крыльев танцующие цапли. Золото и серебро, крошечные вставки драгоценных камней. С моей точки зрения, все это стоило сумасшедших денег. Сегодня у меня было время рассмотреть это богатство поподробнее.

Набор из нескольких расчесок хранился на бархатной подкладке в большом ларце сандалового дерева. Ну, может, это и не сандал, но от ларца исходил очень отчетливый теплый сладковатый запах с фруктовыми нотками. Расчески из слоновой кости были щедро отделаны серебром.

Софи, которая прекрасно разбиралась во всем этом, начала мне рассказывать, что и для чего применяется, но я перебила ее:

– Давай поговорим потом, милая Софи. Будь добра, позови мне мадам Менуаш.

Горничная, которая в это время укладывала мне волосы, с любопытством прислушивалась к разговору.

– Мадам Менуаш, что вы посоветуете мне для лица? После родов остались красноватые пятна, хотелось бы от них избавится.

Казалось, мадам слегка растерялась от моего вопроса, но потом собралась с духом и ответила:

– Ваше королевское величество, я никогда не работала в парфюмерной лавке. Все средства, которые я знаю, это ведь для простых горожанок! Но если вы прикажете…

– Я приказываю… — с улыбкой подбодрила я смущенную мадам.

– Сметану или кефир нужно смешать для густоты с ложечкой муки, и лучше не пшеничной, а ржаной. Лицо, ваше королевское величество, мажут этой массой и смывают через некоторое время. Богатые горожанки пользуются заморским фруктом – лимоном. Сок лимона с медом смешивают и мажутся. Клубничные еще маски делают… Молочком полезно умываться, особенно скисшим.

До этого момента положение мадам Менуаш в моей свите было несколько странным: родившей королеве вроде бы ни к чему акушерка, но сейчас я с огромным удовольствием сказала:

– Назначаю вас, мадам Менуаш, своим косметологом.

Мадам Менуаш склонилась в низком поклоне, а я спросила:

– Мадам, а не знаете ли вы какого-нибудь средства, чтобы сделать ресницы темнее?

– С востока привозят черную краску, ваше королевское величество. Она называется сурьмин. Если пожелаете, у меня есть знакомый купец, который возит оттуда товары, и я могу заказать для вас.

– Пожелаю, мадам Менуаш, и буду вам весьма признательна.

Из полутора десятков флаконов с духами я выбрала только один запах, тот, который показался мне достаточно приятным. Все эти духи изготавливались на заказ, и у них не было названия. Но почти все они обладали очень тяжелыми, насыщенными, знойными ароматами: сладкие фрукты, сандал и ваниль, роза и мускус. Такие запахи, как мне кажется, были бы уместны для какой-нибудь смуглой восточной Шахерезады, но совсем не подходили к моей внешности. Тот флакон, который я выбрала, пах свежескошенной травой с яркими нотками мятой земляники.

Выжав из своего внешнего вида все, что мне было доступно на данный момент, я в сопровождении фрейлин отправилась с визитом к мужу. Похоже, вчера королева-мать посетила сына: король недовольно хмурился, глядя на меня. Зато его придворных мой внешний вид, кажется, снова сильно удивил. Я заметила любопытство и недоумение во взглядах, а некоторые дамы, не скрываясь, рассматривали меня.

Глава 14

Когда с ритуальными приветствиями было покончено, его величество, все также хмуро оглядывая меня, спросил:

– Скажите, Элен, вы специально решили оскорбить своим поведением мою мать?

– Что именно показалось вам оскорбительным в моем поведении, ваше величество?

– День Великой Благодарности – это повод надеть ваш лучший туалет. Почему вы вышли к подданным не в том платье, что было на вас в день коронации? Это платье было свадебным подарком моей матери, и она обижена и оскорблена вашим вызывающим поведением. Признаться, Элен, я тоже недоволен вами.

– Ваше королевское величество! Прошу вас, напомните мне, сколько лет прошло с момента моей коронации?

Казалось, от такого простого вопроса его величество слегка растерялся. За спинкой королевского стула стоял его родственник, герцог Саймер де Богерт. Он наклонился к уху короля и что-то шепнул.

– Четыре с половиной года, Элен.

– Вы считаете, ваше величество, что за четыре с половиной года, надевая коронационное платье множество раз по различным поводам, родив вам двоих детей, один из которых сын и наследник, я не заслужила новый туалет? Когда-то после свадьбы с вашим отцом, ее высочество Ателанита тоже проходила обряд коронации. Почему же она на торжества не надевает то же самое платье?

Я заметила на губах герцога Богерта тонкую, почти змеиную улыбку. Думаю, ему приятно было мое противостояние королеве-матери. Он снова склонился к уху кузена и что-то шепнул. В этот раз король слушал его внимательнее. А я, воспользовавшись молчанием, дождалась, пока герцог замолчит, и жалобно добавила:

– Кроме того, муж мой, новое платье идет мне гораздо больше. Вы сами это отметили.

Этот великовозрастный мамсик, похоже, находился в некотором сомнении. Ему не хотелось воевать с матерью, но точно также ему не хотелось воевать и со мной. Пусть он и не понимал, что его жену заменила другая личность, но изменения в характере не мог не почувствовать. Именно это, еще не осознанное королем противостояние и вызывало его колебание: он не знал, на какую сторону склониться. Я решила бросить еще один довод:

– Ваше королевское величество! Не кажется ли вам, что когда супруги: король и королева предстают перед подданными на больших приемах, то будет правильным показываться в одежде одного цвета? Это будет только подчеркивать, что королева принадлежит вам, ваше величество, как и все остальное в ваших землях. Согласитесь, если вы первый введете такое правило этикета, то ваши потомки будут восхищаться изяществом решения.

– Я нахожу ваши доводы разумными, Элен. Признаться, я и сам давно обдумывал подобное нововведение. Мне оно кажется очень элегантным. Пожалуй, я так и сделаю!

– У вас удивительно тонкий вкус, ваше величество. Я буду благодарна, если ваш камердинер станет накануне сообщать мне, какой цвет одежды мне следует выбрать. Ведь даже в священных книгах пишут, что жена должна следовать за мужем, – я поклонилась и получила дозволение уйти от довольного короля.

Разумеется, никаких священных книг я еще толком не знала. Но раз это общество настолько патриархально, то ничего другого в священных книгах и не могли писать. Практически все религии Земли учат поклоняться сильнейшему, и совсем не важно, кто в обществе считается сильнейшим. Уверена, что в каких-нибудь африканских племенах, где царит жесткий матриархат и, вполне возможно, даже нет письменности, устные предания учат мужчину идти за женщиной. Поклонение сильнейшему – основа любой религии.

Возвращаясь в свои апартаменты, я обратила внимание на одну интересную деталь: комната перед покоями короля называлась приемная, дверь в его личные покои, куда я заходила, охраняли гвардейцы. Там, в этой самой приемной, толпились придворные, которые не были допущены на малый утренний прием. В этой комнате они просто дожидались, пока его королевское величество соизволит выйти.

Перед моими покоями была точно такая же комната, чуть скромнее обставленная и чуть меньше размером. И даже двое гвардейцев, охраняющих вход ко мне, были точно в такой же форме, как и у покоев короля. Но при этом моя приемная была абсолютно пустая. Никто не спешил пожелать доброго утра королеве и попросить её о милости.

Вернувшись к себе, я решила: хватит затворничать! На улице прекрасная весенняя погода, на улице встречаются придворные и служащие. Возможно, это шанс приблизить к себе хоть кого-то. Поэтому я громко объявила:

– Мадам Лекорн, я собираюсь на прогулку.

Миледи очередной раз всполошилась:

– Но ваше королевское величество, скоро на прогулку отправится сам король!

– Встречаться в парке с королем запрещено этикетом?

– Нет, не запрещено… Но так не принято, ваше королевское величество! Мы можем столкнуться с королем на одной аллее!

– Значит, мы отойдем в сторону, уступим королю дорогу и низким поклоном окажем ему все возможные почести.

– Но вы так никогда не делали, ваше величество. Это будет смотреться вызывающе! – миледи Лекорн явно не собиралась отступать.

– Мадам Лекорн, я всего лишь сообщила вам, что я отправляюсь на прогулку. Я же не приглашала вас с собой, не правда ли?

Миледи покраснела и не нашла, что сказать, зато я нашла:

– Я отправляюсь гулять в обществе Софи. А вы, мадам, садитесь и продолжайте готовить мне отчет. Я хочу точно знать свое финансовое положение.

Миледи Лекорн молча поклонилась и обиженно отправилась к столу, где лежала расходная книга. Я с сожалением подумала о том, что у меня нет даже преданной лично мне горничной, которая могла бы проследить: побежит ли миледи на доклад к королеве-матери.

Тщательно прячущая довольную улыбку Софи накинула мне на плечи тонкую кружевную накидку, что-то вроде удлиненой пелерины. Притихшие фрейлины, вооружившись парасольками, выстроились за мной следом, мадам Менуаш замыкала процессию.

В парке и в самом деле было удивительно хорошо! Я находилась в этом мире почти полгода, и только сегодня первый раз за все время смогла выйти на улицу. Софи шла рядом и держала над моей головой зонт из белого атласа с кружевной оторочкой. Весенний воздух даже слегка пьянил, мне хотелось бегать и прыгать, а вместо этого приходилось чинно вышагивать по мощеной дорожке.

Даже такая медленная и неторопливая прогулка радовала меня. Я чувствовала, как постепенно крепнут мышцы, как тело наливается силой. Возраст королевы был, как мне казалось, чуть больше двадцати лет. И то, во что лежание во время беременности превратило молодую женщину, было довольно отвратительно. Я очень быстро устала от ходьбы, ноги начали предательски дрожать от слабости, но я пообещала себе, что вечером совершу еще одну короткую прогулку.

Поскольку, наблюдая за королевскими прогулками из окна, я достаточно быстро запомнила привычные его величеству маршруты, то в этот раз встречи, которая так ужасала миледи Лекорн, не произошло. Я хотела дать своему телу немного больше времени, чтобы окрепнуть. Но в то же время точно знала: мы будем попадаться на пути моего мужа и его сопровождающих, я буду с ними разговаривать, я буду искать там сообщников, я буду создавать свою партию.

***

Возможно, все эти “ужасные” проступки имели бы совсем другие последствия, но, на мое счастье, королева-мать отбыла в паломничество по святым местам в сопровождении личного духовника. Это путешествие она, как выяснилось, проделывала каждый год, продолжая традицию, созданную предками.

У меня, кстати, тоже где-то был свой личный духовный наставник. Первой встречи с ним я весьма серьезно боялась. По моим представлениям, он знал королеву с той стороны, с какой не знал никто. Даже Софи не могла оказать помощь в такой ситуации. Спрашивать ее о местной церкви я не рисковала. Однако постепенно волнения мои чуть успокоились: священник все не появлялся. Как ни странно, но, похоже, церковь не имела здесь слишком сильного влияния на светскую жизнь. Или же пока я не видела этого самого влияния.

Я помню, что на моих родах присутствовал святой отец и где-то там в углу молился. Но пока я лежала и еще с месяц после, никто не пытался приходить и беседовать со мной. Это казалось мне еще одним знаком, подчеркивающим ничтожность королевы в глазах окружающих. Но со временем я поняла, что это не так.

Постепенно утренние прогулки вошли у фрейлин в привычку и больше не вызывали такого возмущения и ажиотажа. Миледи Лекорн, по-прежнему киснущая в это время над записями в книге расходов, приглашения на прогулку не получала, но и возмущаться моим поведением перестала. Кажется, на шестой или седьмой день, бродя по парковым дорожкам, мы встретили забавную пару.

Невысокий сухонький мужчина в серой хламиде. На его груди я заметила непонятную мне эмблему, это был не привычный крест, а скорее буква “Х”. Золотая буква “Х”, вписанная в черный круг с колючками, напоминающий терновый венец. Второй мужчина, идущий рядом, имел не менее колоритную внешность. Также невысок ростом, но пухл и изрядно пузат, одет дорого и весьма кричаще. Он имел расплывшиеся черты лица: вялый двойной подбородок, масляно-пухлые губы, отекшие щеки и расплюснуто-картофельный нос. Но самым необычным в его внешности были очки в круглой золотой оправе. Из-за толстых линз глазки выглядели как две черных изюминки в непропеченной булке.

Забавная парочка отошла на краешек широкой мощеной дорожки, давая путь мне и моим фрейлинам. Когда мы поравнялись, то пожилой, тот, что с эмблемой на груди, поднял руку, осенил меня крестным знамением, исполнив его одним-единственным, указательным пальцем и напевно произнес:

– Да убережет тебя Искупитель, дитя мое!

За это время в новом мире я уже привыкла быть настороже почти постоянно, поэтому краем глаза уловив движение Софи и фрейлин, замерших рядом со мной, я повторила их движение: молитвенно сложила руки на груди и слегка поклонилась.

Священник, а я думаю, что это был именно он, достаточно небрежно заметил:

– Дитя мое, ты давно не посещала храм Искупителя. Как я вижу, после родов здоровье уже вернулось к тебе. Жду тебя завтра с утра.

Я покорно кивнула головой, про себя подумав, что допустила серьезную ошибку в планировании. Я, как и любой агностик, совершенно не принимала во внимание остальных священнослужителей, боясь только встречи с духовным отцом. А ведь они в этом мире присутствовали. И наверняка местная религия чем-то да отличается от привычного мне православия. А если вспомнить историю, то в любой стране моего мира церковь была весьма мощным партнером или противником. С ней стоит считаться.

Тут, главное, понять, как действует местная система. В какой-то момент на меня накатило сожаление о том, что я не могу просто взять учебник и разобраться в основных линиях развития этого мира. Впрочем, как накатило, так и откатило: надо работать с тем, что есть в наличии.

Именно этому я учила своих девочек: не можешь убежать – пни по яйцам. Пни так, чтобы напавший не мог разогнуться и у тебя появилось время. Не можешь пнуть или боишься, что не попадешь – кинь перцем в глаза. В любой критической ситуации самое ценное – это время. А я сейчас находилась именно в критической ситуации.

У меня не было доступа к сыну, я не могла воспитывать его и даже просто дарить любовь. Противостояние со свекровью неизбежно, а муж вполне мог встать на сторону матери. Вдвоем они вполне смогут "размазать" меня. На данный момент я, практически, безоружна. Нет верных людей, нет силы за моей спиной, и нет законов, которые защитят меня.

Из оружия пока -- только лесть. Нужно использовать ее по максимуму. Наверняка королева-мать привыкла давить на сына и требовать от него. А венценосный мальчик давно уже вкусил прелестей власти и маменьки опасается исключительно по старой памяти и в силу слабоволия. Так что: грамотная лесть и партизанская война против королевы. Пока это единственное, что поможет мне удержаться на плаву. Да, еще, пожалуй, стоит поинтересоваться как поживает посольство из Сан-Меризо, родной страны Элен и мадам Вербент. Должны же они оказывать хоть какую-то помощь!

_________________________________________

Уважаемые читатели, следующая глава книги будет уже платной. Я долго колебалась, стоит ли разбивать книгу на 2 тома, и решила -- не стоит. Она будет полностью выложена здесь.

Цена на подписку будет не маленькая, но прошу учесть, что и размер книги предполагается довольно большой.

Цена продержится месяц, а потом поднимется. Как и обычно, скидок на подписки и новинки не будет.

Объем книги, предположительно, около 500 стр. /это около 1 000 000 знаков/.

Выкладка новых глав -- примерно через день.

Глава 15

Храм Искупителя, куда отвели меня утром фрейлины, находился в одном из крыльев дворца. Мрачноватое помещение с огромным витражным окном в одной из стен. Изображение Искупителя-- только одно -- на большой фреске напротив входа, и десятки тонких свечей горят в специальных бра и подсвечниках. Резкий, одеколоновый запах каких-то благовоний и воска. Сбоку от фрески -- солидный пюпитр для книг. Красивые резные скамеечки. На передних навалены подушки. Думаю, это места королевской семьи. Кардинал вышел к нам откуда-то из бокового коридорчика.

Весь вечер перед этим я посвятила тому, чтобы узнать как можно больше о местной религии. Спрашивать надо было крайне аккуратно, потому сведения были весьма скудными. Было только одно обстоятельство, которое порадовало меня: как и у всякой приличной королевы, у Элен действительно был свой духовный наставник, прикрепленный лично к ней. Он умер незадолго до того, как беременная королева заболела.

Надо сказать, что для меня его смерть была большим везением. Все-таки наверняка духовный наставник знал о королеве вещи, которых не знали другие. Тот маленький пожилой священник, которого мы вчера встретили в парке, носил гордое имя кардинала Ришона.

Мы немного побеседовали и вместе посожалели о том, что Искупитель призвал к себе моего духовника, отца Верано. Кардинал любезно пообещал в ближайшее время подобрать ему достойную замену:

– А пока, дочь моя, я могу принять твою исповедь сам.

Чувствовала я себя очень неловко, но и выбора у меня не было. Впрочем, процесс исповеди, похоже, был давно отработан до мельчайших деталей, и потому я просто отвечала на вопросы кардинала: “Что огорчает тебя, дочь моя? На какие горести ты можешь мне пожаловаться? Что радует тебя? Давно ли ты раздавала милостыню? Как часто приближенные к тебе читают молитву?”.

Судя по тому, насколько формальной была эта исповедь, даже церковь не интересовалась королевой. Зато меня церковь интересовала довольно сильно. Потому, когда мы закончили с формальностями, я обратилась к кардиналу к личной просьбой:

– Ваше высокопреосвященство, рожая нашему королю дофина, я запомнила момент, когда чуть не умерла. Потом я пришла в себя: роды, слава Искупителю, закончились благополучно. Но я дала себе слово, что если я выживу, то буду больше времени посвящать богоугодным делам.

– Похвально, дочь моя, похвально, – кажется, кардинала удивил мой монолог.

– Я решила, что как только здоровье мое полностью восстановится, я буду чаще раздавать милостыню, чаще ходить в храм, а главное, мне хотелось бы почитать что-нибудь душеспасительное об истории нашей матери церкви. Не просто молитвы, святой отец, и не жития святых, которые жили сотни лет назад, а что-нибудь о достойных мужах, которые жили тридцать-сорок лет назад и вели церковь к всемирной славе.

Похоже, моя просьба вызвала неудовольствие кардинала, он даже поморщился, отвечая мне:

– Дочь моя, ты всего лишь женщина. Пристало ли тебе листать научные труды?

– Ваше преосвященство, хочу вам напомнить, что я не просто женщина, а королева этой страны и мать наследника. Если я не буду стараться узнать больше, то не смогу стоять рядом с троном своего сына, если вдруг настанет такая тяжелая минута. Я не смогу дать ему разумный совет и не смогу защитить его душу от грехов.

Кардинал смешно почмокал губами, размышляя, и довольно сухо ответил:

– Я прикажу библиотекарю подобрать для тебя, дочь моя, что-нибудь подходящее.

Сейчас, когда королева-мать отсутствовала во дворце, я ввела в свое расписание дня вторую вечернюю прогулку. Именно на вечерней прогулке я и встретила герцога Рогана де Сюзора. В отличие от многих придворных, он вел себя достаточно вежливо и почтительно. Никаких скучающих взглядов, скользящих по мне, как по старому буфету, никаких презрительных гримас в мою сторону. Вежливый поклон и формальное, но тоже вежливое приветствие:

– Рад, что ваше здоровье пошло на поправку, ваше королевское величество, – с этими словами герцог отошел к краю тропинки, пропуская меня и фрейлин. А Софи, медленно идущая рядом, неожиданно сказала:

– Пожалуй, герцог – самый приятный человек при дворе.

– Да? Почему ты так думаешь?

Софи неопределенно пожала плечами. Тут я вспомнила маленькую деталь и решила уточнить:

– Софи, а ты не можешь мне сказать, как так случилось, что герцог разбил стекло во время моих родов?

– Вот-вот, моя королева, мне тоже стало интересно, как это так получилось, что стекло было разбито. Я расспрашивала горничных, – тут Софи с недоумением глянула на меня и закончила фразу: – Вита утверждает, что герцог специально стукнул подсвечником по стеклу.

– Специально?

– Да, моя королева, – подтвердила Софи, – она так и говорит: специально.

Эти слова заставили меня задуматься. Получается, что единственный человек из придворной камарильи, который реально позаботился обо мне и дал возможность не задохнуться – этот самый странноватый герцог. Кроме того, я помню его взгляд – взгляд человека, в котором сквозила обыкновенная жалость.

“Пожалуй, с этим герцогом стоит познакомиться поближе.”.

Но прошло еще довольно много времени, прежде чем более близкое знакомство с герцогом состоялось. Зато ко мне несколько неожиданно проявил интерес тот самый двоюродный брат короля. Мы встретились с ним также, как и с герцогом де Роганом, на вечерней прогулке. Но у меня было странное ощущение, что королевский брат подстроил эту встречу и дождался меня специально. А самым необычным было то, что он попросил разрешения составить мне компанию! Думала я недолго:

– Я буду рада, если вы развеете мою скуку, герцог Саймер де Богерт!

Герцог встал рядом со мной, и мы медленно и чинно двинулись вдоль аллеи. Сопровождавшие его светлость придворные примкнули к моим фрейлинам, чем вызвали среди скучающих дам некоторое оживление. Некоторые кавалеры предложили фрейлинам опереться на их руки, какое-то время у нас за спиной шуршали шелка и толпа придворных и фрейлин разбивалась на пары. Мои фрейлины сочли нужным отстать на несколько метров.

В общем-то, этот трюк все придворные выполняли виртуозно. Я сама не раз наблюдала в окно, как свита короля то идет за его спиной, окружая его величество полумесяцем и поддерживая беседу, то вдруг, когда мой муж выбирал одного собеседника, ловко притормаживает и отстает на несколько метров, давая повелителю возможность поговорить с нужным человеком.

Первый раз кто-то из придворных обратил на меня внимание, поэтому я была настороже. Тем более что этот человек был не просто кто-то, а претендент на престол, которого мой сын отодвинул самим фактом своего рождения. Ничего хорошего от него ждать я не могла, но и отказываться от шанса завести какие-то личные контакты не собиралась. А герцог же в продолжение этой прогулки был необычайно любезен. Великодушно похвалил мое новое парадное платье, сообщил, что роды к лицу любой женщине, а королеве тем более.

– Признаться, ваше королевское величество, после появления на свет нашего обожаемого дофина вы просто расцвели, как весенняя роза!

Никакого особого содержания, если смотреть со стороны, наша беседа не имела, но я отчетливо чувствовала интерес герцога к себе и поэтому совершенно не удивилась, когда он попросил позволения навестить меня на следующий день после завтрака:

– Мне хочется, ваше королевское величество, преподнести вам новое лакомство, которое недавно научился делать мой повар. Это такие необыкновенные маленькие пирожные, совсем крошечные, в которые он добавляет разные заморские фрукты и орехи. Он называет эти пирожные “конфекты”. Я думаю, они доставят вам удовольствие, – герцог явно давал понять, что хочет завести со мной более “дружеские” отношения.

В данный момент больше всего меня беспокоило то, что мой сын воспитывается чужими, достаточно равнодушными людьми. На моем пути к ребенку стояла королева-мать. Если судить по тому, что я видела раньше, герцога она недолюбливала. Возможно, ее чувства были совершенно справедливы, но, как говорится: “Враг моего врага – мой друг!”. Ну, по крайней мере, на какое-то время.

Появление герцога в моей приемной стало неким переломным моментом. Он не вломился в мои апартаменты под вопль мажордома. Нет, он терпеливо ждал, пока лакей спросит у меня, готова ли я принять гостя. Поскольку герцог, как близкий родственник короля, никогда не ходил по дворцу один, а всегда только в сопровождении компании придворных, то они и остались дожидаться в приемной, тихонько о чем-то переговариваясь.

Герцог же с поклонами вручил лично мне большую резную шкатулку, выстеленную белым атласом, где хранились около двадцати конфект, покрытых шоколадной глазурью. Все было весьма формально: я поблагодарила герцога за подарок, мы поговорили о погоде, он сообщил, что готовится большая королевская охота и спросил, захочу ли я принять участие. Я обещала подумать и Саймер де Богерт откланялся.

Он ничего не просил у меня, да и я ничего не могла ему дать. Но пример герцога оказался заразительным: на следующий день в моей приемной оказались первые просители. Некая придворная дама, вдова Эхтор, весьма скромно одетая, просила для себя место в моей свите. Я обещала подумать.

С тех пор в приемной нет-нет, да и появлялись просители. В основном люди, отчаявшиеся получить возможность подать жалобу королю. Не всем я могла и хотела помочь, но начала понимать, что мне необходим секретарь.

Разумеется, герцог не стоял в очередях, и я приглашала его тут же, как только он присылал лакея. Но теперь его визиты ко мне стали почти ежедневными.

Думаю, королеве-матери доложили об этом сразу после приезда.

Глава 16

Перебирая все небольшие возможности, которые есть у меня сейчас, я неожиданно вспомнила о родине Элен – королевстве Сан-Меризо. Уточнила у Софи, существует ли при дворе мужа посольство, и, получив утвердительный ответ, продиктовала ей записку. Записку запечатала, и её отдали лакею.

Все лакеи мне казались на одно лицо: лично я с ними не общалась, хотя два-три человека всегда дежурили за дверью апартаментов. Я ничего о них не знала, да и не могла узнать. Поэтому подумала, что мне очень желательно завести собственного курьера. Человека, которому я смогу доверять письма и записки, не ожидая, что их кто-нибудь будет просматривать. Хотя это мое письмо было совершенно невинным, всего лишь требование к послу, лорду Ферзону, нанести мне визит, но на будущее явно стоит обеспокоится.

Визит свекрови мне не пришлось ждать слишком долго. Сутки понадобились её высочеству Ателаните, чтобы отдохнуть, выслушать все доносы и заявиться ко мне высказывать свое недовольство. Я даже не стала препятствовать миледи Лекорн отлучиться на два часа по собственной надобности: здраво рассудила, что если не мадам “настучит”, то найдется кто-то другой.

Увиденное в моей приемной только больше разозлило королеву. Народу там по-прежнему было немного, но раньше приемная была абсолютно пуста. Теперь же там, за удобной конторкой, сидела та самая мадам Эхтор, что просила у меня место в свите. Я взяла ее секретарем. Кроме того, в приемной находилась еще пара каких-то просителей и один из придворных, с которым любезный Саймер де Богерт прислал мне очередное лакомство. Разумеется, королева-мать прошла в мои апартаменты, не дожидаясь, пока я освобожусь. Но то, что меня ждут, она видела и взяла на заметку.

Наше приветствие шло по разработанной мной ранее схеме: я поклонилась и села, дожидаясь, пока королева попросит у меня дозволения присесть. Вежливо спросила, как прошла поездка, не обращая внимания на недовольную гримасу.

– Я привезла вам из святых мест подарок, Элен, – свекровь хлопнула в ладоши, и одна из старух с поклоном передала мне маленький ларчик – простенькую коробку из дерева. Я с любопытством подняла крышку и даже не сразу поняла, что это такое. Больше всего содержимое шкатулки напоминало землю. Совершенно обыкновенную землю с парой небольших камушков.

– Это земля с места казни святого Варсонофия! – торжественно объявила королева-мать.

Я молча смотрела на эту женщину и понимала: издевается. Не знаю, сколько десятков лет назад казнили этого самого Варсонофия, но если каждый паломник брал бы себе по горсти земли, то яму до ядра планеты они бы уже прорыли. Тем не менее я любезно поблагодарила королеву-мать и с улыбкой уставилась на нее: сесть ей я так и не предложила. Пусть сама попросит.

– Вы же знаете, Элен, что святой Варсонофий считается покровителем беременных женщин?

– Конечно, ваше высочество, – не дрогнув, подтвердила я. – Правда, моя беременность закончилась весьма благополучна и уже давно. Но я надеюсь родить моему мужу еще не одного ребенка. Так что я весьма признательна вам за столь драгоценный дар.

– Если вы собираетесь быть хорошей женой моему сыну, Элен, то зачем вам эта нелепая пародия на секретаря в приемной? Кого вы, собственно, собираетесь принимать? – поджатые губы свекрови даже сложились в неприятную улыбку, показывающую всю глупость моего решения.

– Мадам Эхтор всего-навсего будет записывать тех, кто желает меня видеть, – говоря это, я потупила глаза, давая возможность свекрови очередной раз унизить меня.

– Что-то я не заметила очереди из просителей! Может быть, вам не стоит заниматься такими глупостями?

– Ну почему же глупостями, ваше высочество? Например, когда пришло письмо от лорда Ферзона с просьбой уделить ему время, то мадам Эхтор согласовала со мной день, когда мне удобно будет принять посла. Надеюсь, что посол передаст мне письма от семьи. Я так давно не получала новостей от папы! Или вы считаете, ваше высочество, что я сама должна была писать ответ на эту просьбу?

– Вы могли продиктовать его любой своей фрейлине, – недовольно поморщилась королева-мать. Ей явно не понравилось мое желание увидеть посла.

– Своим фрейлинам я плачу не за это.

За два дня до приезда свекрови миледи Лекорн наконец-то подбила итоги. Когда она мне отчитывалась, я выяснила довольно много любопытных подробностей: триста золотых в месяц – это очень большая сумма. Кроме того, если оплатить все долги, то у меня за все это время обнаружиться некий запас – около пятисот монет. Не слишком много, нужно признать.

Казалось бы, пока я валялась в кровати, на что можно было расходовать деньги? Но выяснилась милая подробность: я сама должна содержать свой двор, в том числе и миледи Лекорн. Она как старшая фрейлина получала двенадцать золотых в месяц. Обычные фрейлины получали по восемь. Кроме того, мне еще приходилось платить и за визиты доктора. Хорошо было уже то, что отопление моих комнат, охрану и питание для всех, а также горничных и лакеев оплачивал королевский казначей.

В целом, насколько я поняла, мадам Лекорн была достаточно честна. Но у нее не было стимула экономить, потому деньги она разбазаривала налево и направо. По семьдесят-восемьдесят монет каждый месяц уходило на раздачу нищим. Мне это казалось редкостным идиотизмом. На такую сумму можно было месяц содержать бесплатную столовую для тех же нищих, а не тупо раскидывать монеты в толпу, вызывая скандалы, ссоры и драки.

Как-то во время одной из бесед мадам Менуаш пожаловалась мне, что ее чуть не покалечили, когда под ноги ей лакей кинул горсть медяшек:

– Это было ужасно, ваше королевское величество! Люди кинулись и сшибли меня с ног. И если бы не какой-то могучий купец, который буквально выдернул меня из толпы, меня бы затоптали. Тогда мне порвали платье, и это было очень обидно.

– Думаю, мадам Менуаш, я смогу компенсировать вам эту потерю. А главное, вам больше не придется стоять в такой толпе, чтобы увидеть двор.

У меня было время обдумать, что и как нужно изменить. Прежде всего, я решила, что необходимо систематизировать записи. Хотя бы просто разнести их в две тетради: “Приход” и “Расход”, делить их помесячно и обязательно каждый месяц подбивать итоги. Кроме того, конечно, это очень дальняя перспектива… Но мне необходимо сделать так, чтобы народ меня любил. Так что больше никаких киданий мелочи в толпу. Зато я постараюсь организовать что-то вроде бесплатной больнички для бедных и по возможности столовую для нищих.

Разумеется, я прекрасно понимала, что моих собственных средств на это не хватит. Тут варианты были различные. Можно организовать лотерею и собрать крупную сумму сразу, а можно потихонечку обложить “данью” придворных. Как только они поймут, что я хоть что-то представляю собой при дворе, желающие поучаствовать найдутся мгновенно.

Планы у меня, конечно, были наполеоновские, но пора вернуться в реальность и послушать, что там говорит раздраженная свекровь.

– Я слышала, Элен, что к вам зачастил герцог де Богерт?

– Герцог де Богерт – близкий моему мужу человек, и я не вижу ничего дурного в том, что он иногда балует жену своего владыки сладостями. Тем более что далеко не всегда он это делает сам. Чаще передает с кем-нибудь из придворных.

– Герцог, – с тщательно скрываемым раздражением сказала королева-мать, – шалопай и бездельник! Он отвлекает моего сына от государственных дел. А вы, Элен, как разумная жена, должны были показать де Богерту, что его присутствие в вашем окружении неуместно.

– Ваше высочество! Вы хотите сказать, что я должна начать критиковать нашего короля и указывать ему, с кем стоит поддерживать дружеские отношения, а с кем нет?

На эту шпильку отвечать королева не стала, просто резко сменила тему:

– Почему вы не берете с собой на прогулку миледи Лекорн? Ваши фрейлины слишком молоды и без надзора могут допустить оплошность.

– Мадам Лекорн плохо справляется со своими обязанностями. Когда мне понадобилось узнать состояние моих финансов, эта дама больше десяти дней подводила итоги. Я не могу доверить такой легкомысленной и неаккуратной женщине надзор за фрейлинами. Поэтому у меня к вам будет просьба, ваше величество.

Мне кажется, за все время существования Элен при королевском дворе она ни разу не осмелилась обратиться с просьбой к свекрови. Зато сейчас Ателанита с трудом сдержала самодовольную улыбку: она явно собиралась отказать. Я же продолжила:

– Поскольку мадам Лекорн в силу почтенного возраста уже тяжело оказывать необходимые мне услуги, я решила сменить старшую придворную даму, – за моей спиной послышался слабый полувздох-полувсхлип. Это мадам Лекорн обозначила свое присутствие. Лицо Ателаниты напряглось: я практически в глаза обозвала ее старухой, ведь возрастом свекровь и Лекорн почти не отличаются. – Поэтому я хотела бы, ваше высочество, чтобы вы с присущей вам проницательностью подобрали бы на это место несколько кандидатур.

Я почти видела, как в голове свекрови крутятся мысли. С одной стороны, я собиралась уволить ее креатуру, с другой стороны, хоть и вела себя дерзко, но вроде как признала ее главенство, раз попросила помощи. Сейчас Ателанита прикидывала, что ей будет выгоднее: оскорбиться, что я отвергла Лекорн, или не скандалить и заменить явно не справляющуюся даму, которую я, тварь такая, ухитрилась дискредитировать в глазах окружающих, на другую. Выбор был нелегкий: в это время она, похоже, даже забыла, что так и продолжает стоять передо мной.

Очевидно, свекровь решила, что скандалить сейчас невыгодно, потому что величественно кивнула головой и ответила:

– Я попробую найти достойную замену миледи Лекорн. Но шла я к вам, Элен, вовсе не за этим. Мадам Суллер жаловалась на вас. Она говорила, что вы завели очень странную привычку: ежедневно навещать сына по утрам. Мадам Суллер говорит, что вы берете дофина на руки, разговариваете с ним и целуете! Я считаю недопустимым такое вмешательство! Этот младенец – будущий правитель государства! Такими непотребными нежностями вы испортите его! У короля не должно быть личных привязанностей. Это не идет на пользу стране и не укрепляет трон!

– Ваше высочество! Поправьте меня, пожалуйста, если я ошибаюсь. Но не сказали ли вы сейчас, что ваш сын – плохой правитель, потому что привязан к вам, к своей матери?!

Глава 17

С возвращением Ателаниты во дворец жизнь моя стала более бурной. Буквально на следующий день король недовольным тоном запретил мне навещать дофина, высказав, что я балую ребенка. Спорить я не стала, смолчала. Понимала, что главная борьба еще впереди.

Почти каждый визит к мужу был конфликтным. Королева-мать без устали вливала яд ему в уши. Иногда мне удавалось вывернуться и свести конфликт к нулю. Пару раз это произошло с помощью шепчущего королю на ухо герцога де Богерта. Мне даже изредка удавалось перенаправить недовольство мужа на мать. Но я прекрасно понимала: долго так продолжаться не может. Рано или поздно змеюка добьется своего. Меня или сошлют в отдаленный монастырь, или просто отравят. Я не верила ей ни на грош.

Чем больше я погружалась в эту реальность, чем больше узнавала о мире, тем больше понимала, на какой тонкой волосинке висит моя судьба. В понимании местных реалий мне помогал герцог де Роган. Мои утренние прогулки теперь почти всегда проходили в его присутствии. Первые дни мы просто вежливо раскланивались, но потом я набралась храбрости и заговорила с ним:

– Герцог…

– Слушаю вас, ваше королевское величество, – герцог был серьезен и внимателен.

– Я так и не поблагодарила вас, ваша светлость, за разбитое окно. Признаться, я думаю, что этот глоток свежего воздуха спас жизнь не только дофину, но и мне.

Как ни странно, герцог смутился:

– Пустяки, ваше величество. Я должен принести вам свои извинения, за то, что нарушил все правила приличия. К сожалению, я был уверен, что не смогу заставить прислугу распахнуть окно. Иногда этикет и обычаи идут вразрез со здравым смыслом, – аккуратно добавил он, поглядывая на меня, явно желая оценить мою реакцию.

– Герцог, я благодарна вам за помощь и искренне считаю, что вы спасли мне жизнь, – повторила я. – Надеюсь, когда-нибудь у меня будет случай отблагодарить вас.

После этого мы некоторое время брели молча, и, похоже, оба почувствовали некоторое смущение. Наконец я осмелела и аккуратно завела речь о проблемах с кардиналом:

– …а самое обидное, ваша светлость, что кардинал так и не прислал мне ни одной книги! Я очень жалею, что отец мой не уделял достаточно внимания образованию моему и моих сестер. Сейчас я смотрю на королеву-мать и думаю о том, что ее знание истории Луарона и церкви гораздо глубже моих. Увы, мне даже не дают исправить собственное несовершенство.

“Крючок” я закинула, оставалось ждать реакции герцога. Если он сейчас начнет выговаривать мне, что дело королевы – рожать наследников, то значит, я не там ищу. Однако герцог не разочаровал меня:

– Удивительно, ваше королевское величество, слышать столь мудрые мысли от столь юной женщины, – казалось, герцог и в самом деле был удивлен. Но в то же время в его удивлении проскальзывала изрядная доля удовольствия. – Я буду счастлив, моя королева, если вы позволите услужить вам этой мелочью. В моем доме прекрасная библиотека, начало которой положили еще предки. Я почту за честь помочь вам узнать все, что вы только пожелаете!

– Буду признательна вам, герцог де Роган. Если бы еще нашелся человек, способный помочь мне разобраться во всем этом… – я нарочно не закончила фразу, давая возможность герцогу предложить мне учителя.

К сожалению, титул королевы накладывал на меня ограничения. Просить – дело не слишком королевское. Но я знала точно: я умею быть благодарной. Рано или поздно я окажу герцогу любую помощь, которая ему понадобится. Разумеется, если это не пойдет во вред моему сыну. Невысказанная просьба об учителе изрядно удивила герцога. Он даже уточнил:

– Вы хотите сказать, ваше королевское величество, что желаете найти хорошего учителя?

Я подняла голову, прямо посмотрела ему в глаза и ответила:

– Да.

Пожалуй, именно эту минуту можно считать началом нашего союза. Если герцогу де Рогану я доверяла инстинктивно, выбрав его как единственного человека, проявившего жалость, то Саймера де Богерта я также инстинктивно опасалась.

Каждый раз, когда нам приходилось общаться с де Богертом, а в последнее время это происходило все чаще, я ощущала рядом с собой змею. Огромную такую анаконду, способную кинуться без предупреждения. Никаких признаков агрессии типа раздутого капюшона не будет -- у анаконды нет капюшона. Случись нужда, будет молниеносный бросок и ядовитый укус. Я была крайне аккуратна в беседах с ним. Иногда включала “дурочку”, но делала это очень осторожно. Герцог был самоуверен, но вовсе не глуп. Я его боялась.

Преимущественно в разговорах с ним я жаловалась, показательно “страдала” от обид, нанесенных королевой-матерью, “мучилась” от невозможности навещать дофина, плакалась на то, что Лисапета вытеснила меня из сердца мужа и так далее.

Время бежало. Королева-мать все также высказывала мне свое пренебрежение, стараясь унизить меня при любом случае. Однако вскоре, благодаря покровительству герцога де Богерта, король установил между мной и матерью некое хрупкое равновесие. Очень надеюсь, что, считая меня молодой дурочкой и вечной страдалицей, герцог все чаще работал в мою пользу. Более того, думаю, именно он уговорил моего мужа сделать мне подарок.

В один прекрасный день, когда я навещала супруга, король с самодовольной улыбкой лично подал мне в руки футляр, сопроводив это такими пафосными словами:

– Моя королева! Этот дар подчеркивает мою признательность вам за рождение сына.

Красная лаковая коробочка, узкая, но длинненькая, лежала на моей ладони, пока я, приседая и кланяясь, благодарила мужа. Однако, похоже, слов благодарности ему было мало. Он жаждал восхищения и потому, перебив меня, приказал:

– Откройте, Элен.

Подарок был поистине королевский. На белоснежном атласном ложе лежали прекрасно ограненные камни. Камни без оправы, что только подчеркивало их красоту. Огненный рубин в форме сердца, роскошный сапфировый маркиз и просто огромный изумруд классической огранки. Я искренне была восхищена красотой драгоценностей. Очевидно, король почувствовал эту искренность в моих словах, и это польстило ему. Во всяком случае, именно после того, как я вынула огромное рубиновое сердце, полюбовалась им на свет и, поцеловав камень, уложила назад в атлас, его величество самодовольно произнес:

– С этого дня, Элен, я разрешаю вам посещать моего сына по утрам. Все, как вы хотели, моя королева.

Уверена, что этой милостью я обязана герцогу де Богерту: он в это время стоял за стулом короля рядом с Лисапетой и с гордостью улыбался мне, давая понять, чьими словами сейчас говорит король. Гораздо забавнее выглядела Лисапета. На ее окаменевшем лице были написаны такое искреннее раздражение пополам с завистью, что я с трудом сдержала улыбку. Между тем его величество продолжал:

– Я знаю, Элен, что завтра вас собирается навестить лорд Ферзон. Надеюсь, вы сочтете нужным сообщить вашему отцу об этом скромном подарке.

“Восхищаясь” собственным мужем, я с трудом сдержала улыбку и почтительно ответила:

– Ваше королевское величество! От вас невозможно что-либо скрыть! Меня удивляет, что вы столь занятой государь, находите время, чтобы вникать в такие мелочи, как визит посла. Меня просто поражает это ваше искусство!

– Я не делю дела на большие и малые, – пафосно ответил мне муж.

***

Пожалуй, больше всего в этом мире меня раздражала какая-то фантастическая неторопливость в делах. Здесь ничто не делалось сразу. Даже какие-то важные и серьезные заботы всегда откладывались на несколько дней. Письмо послу было отправлено четырнадцать дней назад, и только через две недели была назначена встреча. В этом поступке посла не было ни тени неуважения. Просто именно так и принято было.

Единственный, кто жил в более приемлемом для меня ритме, был герцог Роган де Сюзор: пожилого мэтра Борнео он прислал ко мне на следующий же день после беседы в парке.

Мэтр был сед, но еще крепок телом и весьма словоохотлив. С собой у него было два сундука. Один довольно скромных размеров, с личным имуществом мэтра. А второй с шестью ручками, который с трудом волокли здоровенные лакеи, с книгами. Признаться, я не ожидала такой быстрой реакции и совершенно не представляла, где поселить добродушного мэтра. Софи советовала вызвать к себе сенешаля замка, но мадам Менуаш отговорила:

– Ваше королевское величество! Простите мне мое вмешательство…

– Говорите, мадам Менуаш.

– Сенешаль только почувствует обиду, если вы заставите его заниматься таким мелким делом. Я думаю, гораздо разумнее будет обратиться к кастеляну. Барон Годрен гораздо охотнее выполнит ваше поручение.

Барон Годрен был удивлен моим требованием, но спорить не стал. Некоторое время он задумчиво почесывал седую бородку, а потом спросил:

– Ваше королевское величество! Я не слишком понимаю, насколько необходим вам почтенный мэтр. Будете ли вы видеться с ним ежедневно или же встречаться изредка? Нужна ли ему большая комната или малая спальня?

Немного подумав, я ответила:

– Барон Годрен, мэтру требуется небольшая теплая спальня, а мне требуется большая теплая и, главное, светлая комната поблизости от апартаментов. Именно там мэтр будет хранить свои книги, и туда я буду обращаться, когда мне что-то понадобится. Думаю, это будет часто.

Барон просто поклонился и ответил:

– Я постараюсь учесть все ваши пожелания, ваше королевское величество.

– Надеюсь, что все так и будет. Я попрошу мадам Менуаш присмотреть за размещением мэтра Борнео.

Про себя я отметила, что кастелян – первый из придворных, кто разговаривал со мной совершенно нормально, не корча рожи и не подчеркивая, сколь я ничтожна.

На следующий день после обеда я ожидала посла, лорда Ферзона. Пора было готовиться к приему.

Глава 18

Даже расцветка одежды лорда-посла отличалась от принятой здесь. Если при королевском дворе Луарона использовали яркие насыщенные цвета, то одежда послов была не менее яркой, но гораздо более пестрой. Ткань изобиловала различными узорами: цветочными и виноградными гирляндами, бабочками и птицами, узорами из листьев и колосьев. Для того, чтобы не казалась она излишне разноцветной, отделка у всех была одинаковая – черный атласный кант. Это придавало яркому многоцветью костюмов немного графичности. Интересный стиль.

Сам посол, лорд Ферзон имел около сорока пяти лет от роду, высокий рост и солидное брюшко. Он был, как мне показалось, из тех громогласных толстяков, которые выглядят недалекими и простодушными, но вовсе не являются такими на самом деле. Его сопровождали двое служащих посольства с женами и миловидный маленький паж лет семи, хорошенький, как куколка, с серьезным видом волокущий большую корзину с цветами.

Некоторое время лорд раскланивался, его свита приседала. И все дружно восхваляли мою красоту, называли истинной дочерью Сан-Меризо и интересовались здоровьем дофина. От громких голосов и несколько цыганского поведения казалось, что гостей в три раза больше, чем есть на самом деле. Решив, что так нормально поговорить не удастся, я предложила лорду составить мне компанию на прогулке.

В парке сопровождающие лорда и мои фрейлины слегка отстали, теперь у нас была возможность спокойно побеседовать. К моему удивлению, никаких писем от семьи мне посол не передал, и потому первый вопрос я задала именно об этом. Поймала на себе удивленный взгляд лорда и выслушала несколько невнятное:

– … много дел… Безусловно, в сердце короля Геральдо бесконечно цветет любовь к вам, ваше королевское величество. Но государственные дела не оставляют ему достаточно времени для семьи!

Притворяться и играть с лордом я не считала нужным. Потому ответ мой прозвучал несколько шокирующе для него:

– Лорд Ферзон, я родила королю сына. К сожалению, это не слишком упрочило мою позицию. У меня по-прежнему множество конфликтов с королевой-матерью, и мне нужна помощь.

Напускное веселье и шумливость слетели с лорда, как последние осенние листья под порывом ветра. На его лице проступило скучливая, даже несколько раздраженная гримаса. Очевидно и раньше Элен жаловалась ему на свою свекровь. И вряд ли он мог хоть как-то повлиять на ее нытье. Он откашлялся и заговорил гораздо более спокойно:

– Ваше королевское величество! Нашей стране был необходим этот брак. Мы бесконечно ценим ту жертву, которую вы приносите…

– Господин посол, избавьте меня от ваших славословий. Став старше, я гораздо более четко представила и размеры моей жертвы, принесенной во благо Сан-Меризо, и ту награду, которую должна была получить, но не получила, – перебила я его без зазрения совести, не желая слушать словоблудие.

Лицо лорда стало совсем уж растерянным, он даже на мгновение остановился и осторожно переспросил:

– О какой награде вы сейчас говорите, ваше королевское величество?

– О достойном месте на троне королевства. Мой муж позволяет своей матери травить меня. В дни государственных праздников я, коронованная королева этой страны, не сижу на троне рядом с ним, а располагаюсь, как консорт, на ступеньку ниже! Я не думаю, лорд Ферзон, что такое мое положение при дворе способствует укреплению торговых и прочих связей между нашими странами.

Несколько мгновений лорд молчал, но взгляд его стал очень-очень внимательным. Потом он осторожно протянул:

– Вы изменились, ваше величество. Прежде я не слышал от вас таких речей и требований.

– Я повзрослела, лорд Ферзон. И было бы хорошо, если бы к моим требованиям присоединился ваш голос. Напомните, что написано в моем брачном контракте?

Он немного по-птичьи склонил голову к одному плечу, разглядывая меня с интересом. Потом спохватился, как непочтительно это выглядит, и осторожно сказал:

– Я не могу напрямую потребовать от вашего мужа исполнения этого пункта! Его величество, увы, упрям и самолюбив. Он может затаить обиду. А королева-мать до сих пор считает ваш брак недоразумением. Но… У вас есть какие-то планы, ваше королевское величество?

– Есть. И мне нужна помощь.

При этих словах посол поскучнел и отвел глаза. Я внутренне усмехнулась и выслушала ответ:

– Не далее как три месяца назад я передал вам в дар от моего короля, вашего отца, весьма достойную сумму. К сожалению, ваше королевское величество, как вы знаете, война изрядно опустошила казну Сан-Меризо… Боюсь, что не смогу оказать вам помощь в том размере, который вам надобен.

Он не был глуп: дураков послами не назначают. Но, судя по его словам, все прежние отношения с Элен сводились к нытью с ее стороны, к бесконечным жалобам и, похоже, страданиям на недостаток содержания. Сейчас мне нужно было заставить его сменить отношение. Резко сменить. Я остановилась и, глядя ему в глаза, произнесла:

– Лорд Ферзон, мне кажется, вы меня не понимаете. Я хочу законное место рядом с королем вовсе не для того, чтобы больше тратить на свои наряды. Это место нужно мне для того, чтобы я получила хоть какое-то влияние внутри своего королевства.

Кажется, слова про “свое королевство” потрясли лорда. Он несколько неуверенно, очевидно, боясь ошибиться, уточнил:

– Ваше величество! Вы собираетесь вмешиваться в политику и торговлю?

– Как минимум, лорд Ферзон, я хочу получить право вмешиваться, – лорд несколько судорожно вздохнул, а я продолжила: – Мне и моему сыну жить в этой стране всю оставшуюся жизнь. Более того, когда-нибудь мой сын станет королем этой страны. Я хочу оставить ему крепкое королевство, не обремененное войнами и долгами. Насколько я слышала, сейчас идут переговоры об отправке совместной экспедиции по морю к некоему далекому континенту. И моя свекровь считает эту экспедицию расточительством. Поэтому вы не можете договориться о том, чтобы мой муж обеспечил своими судами безопасный проход через какой-то там пролив…

На лицо посла было приятно посмотреть. Конечно, как и каждый придворный или политик, он умел следить за выражением своих эмоций, но говорящая об экспедиции Элен потрясла его воображение. Лорд явно не находил нужных слов, а я, между тем, продолжала:

– Почтенный лорд Ферзон, я не могу сегодня прийти к своему мужу и сказать, что эта экспедиция необходима нам точно также, как и Сан-Меризо. Меня просто никто не станет слушать. А вот чтобы добиться внимания к своим словам, я должна существенно изменить и образ жизни, и свое поведение.

Лорд все еще пребывал в некой прострации, не понимая, как ему реагировать, и очень осторожно спросил:

– А какую именно помощь вы хотели бы получить, ваше королевское величество? Признаться, посольство очень стеснено в средствах и…

– Лорд, я не покушаюсь на ваши средства, – я подпустила в голос толику раздражения. – В данный момент во дворце своего мужа я значу меньше, чем любая прачка. Мне предстоит долгий путь с этого места к вершине. И начать придется с малого. Скажите, сколько человек в вашем посольстве?

– Я сам с женой и детьми, так как приехал сюда на длительное время. Затем два моих помощника с семьями…

– Лорд Ферзон, – я слегка рассердилась, – я вовсе не требую от вас перечислять каждого поименно. Обратите внимание на то, что моя приемная практически пуста. В вашем же посольстве достаточно количество родовитых и скучающих женщин, которых даже не выпускают никуда без охраны. Не кажется ли вам разумным отправить их сидеть в моей приемной? Я не говорю, что у них обязательно должны быть какие-то дела ко мне. Но вот создать некую видимость этих дел, мне кажется, стоит.

Лорд все еще был несколько ошеломлен моим выступлением и с некоторым интересом спросил:

– А что это даст, ваше королевское величество?

– По сути, ничего, просто создаст видимость некой важности моей персоны. Пусть у придворных моего мужа появится хотя бы первый проблеск осознания, что королева в их стране не пустое место.

– Ага… – лорд задумчиво покивал головой и повторил: – Ага-а-а… Что ж, не вижу в этом каких-либо сложностей, ваше величество. Правда, я не вижу в этом и серьезных плюсов, – он внимательно глянул на меня.

– Плюсы появятся очень нескоро, почтенный лорд Ферзон. Но с чего-то начинать мне нужно. Кроме того, было бы хорошо, если бы в какой-то из семей нашелся сын-подросток, желающий поступить на службу к королеве пажом. Он должен быть неглуп, хорошо воспитан и по возможности миловиден. Я буду передавать с ним свои записки и распоряжения для прислуги дворца. Пусть привыкают, что у королевы есть свои дела.

Лорд несколько встряхнулся, в его взгляде появилось откровенное любопытство, но спросить напрямую он так и не рискнул. Зато, поняв, что я не буду клянчить деньги и он отделается малой кровью, лорд пообещал мне всю возможную помощь.

***

Занятия с мэтром Борнео начались со следующего же дня. Сперва почтенный мэтр пытался грузить меня всевозможными датами и историей дома Солиго чуть ли не от первобытных времен.

– Но, ваше королевское величество! Вам всенепременно нужно понять, почему Антеррос Солиго Первый получил прозвище Кровавый! – мэтр смешно всплеснул ручками, искренне переживая за мое нежелание вникать в столь важные подробности.

– Дорогой мэтр, я всенепременно изучу историю дома Солиго со столь давних времен. Но пока гораздо больше меня интересуют ближайшие предки моего мужа. Например, я хотела бы, чтобы вы подробно рассказали мне, какие важные политические и торговые решения принимали дед и отец моего мужа. Чтобы вы оценили, к каким последствиям привели эти решения. Чтобы вы подсказали мне, в какой точке находится политика Луарона сейчас. Какие проблемы есть у государства, а значит, и у моего мужа.

Не знаю, насколько здраво мэтр Борнео сможет оценить современную политику. Главное, чтобы он рассказал мне о проблемах. А уж оценку я постараюсь дать сама. Зато его рассказы о предках моего мужа были просто восхитительны.

Например, я с удовольствием узнала, что, схлестнувшись из-за торговых привилегий с матерью церковью, его королевское величество Аделарт третий, покойный отец моего мужа, объявил себя самого главой церкви Луарона. Это привело к серьезным стычкам и чуть не вызвало гражданскую войну. Однако король не пожалел войск, и волнения в народе стихли, пусть и не сразу.

Тем более что вставшие на сторону короля местные кардиналы и епископы получали преференции от государства за поддержку и с удовольствием отправляли в тюрьмы своих бунтующих собратьев - священников. Так освобождались церковные земли, переходящие под руку короны, и церковные должности, на которые король назначал своих ставленников.

В данный момент церковный раскол затих. Папа Григорос Четвертый смирился с потерей власти над страной. Но еще двадцать лет назад была весьма кровавая война, и Сан-Меризо тогда изрядно попортил отношения с Луароном. Война между двумя странами то вспыхивала, то затихала на протяжении всех этих лет. И сейчас, когда меня спихнули из Сан-Меризо в замужество, обе стороны, уставшие и обессиленные, надеялись сохранить шаткий мир. Собственно, мой брак и был залогом мира.

С этой точки зрения поведение королевы-матери становилось объяснимо, но выглядело еще более неправильно. Не желая подпускать неугодную невестку к своему ненаглядному сыну, она всеми силами старалась разрушить брак, как будто не понимала, что легко может дать формальный повод для новой серьезной стычки.

Если я не хотела жить во время войны сама, то мне нужно было очень активно начинать шевелить лапками. Конечно, я не допущена до серьезных государственных тайн, но требуется хотя бы выяснить, кто из придворных доволен этим перемирием, а кто нет. Кто из них болеет о государстве, а кто исключительно о собственном кармане.

Во все времена были государственники и хапуги. Мне предстояло взаимодействовать и с теми, и с другими.

Глава 19

До того, как я приняла решение влезть поглубже в одну авантюру, я несколько дней аккуратно выспрашивала мэтра Борнео и дважды беседовала с герцогом де Сюзором. Чем больше я слушала рассказы об этом неизвестном материке, тем больше я понимала, какой осел мой муж. Герцог к этому времени уже достаточно высоко оценил как мое любопытство, так и желание учиться. Поэтому наши утренние прогулки становились все интереснее и интереснее. Я узнала такую важную вещь, как основные статьи дохода королевской казны.

– Я рад, ваше королевское величество, что вы стараетесь во все вникнуть, – герцог одобрительно кивнул головой и продолжил: – Шерсть и корабельный лес из северных районов. Оттуда же вывозят сукно и тонкие шерстяные ткани. Там же есть два серебряных рудника, но добыча в них в последние годы идет все хуже и хуже. Из южных районов поставляется длинноволоконный лен и полотно из него. Качественнее нигде не выращивают! В Сан-Меризо слишком жаркий для него климат, а у нас идеальные условия. Немного торгуем пшеницей. Очень хорошо раскупают красную древесину наронго.

– Наронго?

– Да-да, наронго. Дерево растет в горных районах, его структура очень узловатая, а сама древесина имеет темный цвет. Большая часть королевского трона изготовлена из этого дерева.

– Надо же, я никогда не обращала на это внимания.

– А зря. Это большая проблема, потому что торгуем мы этим деревом уже больше сотни лет, а растет оно крайне медленно. По моим прикидкам, его хватит еще лет на десять-пятнадцать.

– Вот как! То есть, когда мой сын вырастет…

– Да, – кивнул головой герцог, – когда дофин вырастет, этой статьи дохода уже не будет. Естественно, мы стараемся выкупать шелковые ткани на востоке и продаем их сами с хорошей наценкой. Но и тут не все так гладко, – поморщился он. – Пираты обнаглели. Из пяти кораблей до нас доходят, дай бог, если три. Конечно, это предмет роскоши, и оборот его не так велик. Тем более, что последнее время в ту сторону смотрят многие купцы. Есть, конечно, и еще различные источники дохода, но я перечислил вам самые крупные.

– А что мы закупаем?

– Нам приходится закупать железо. Ваш отец, ваше королевское величество, обложил вывоз железа таким налогом, что… – герцог раздосадовано махнул рукой. – Мы закупаем рожь и овес для северных районов. Из страны Шо-син-тай к нам везут порох и медь, меха и кожу. Оттуда же поставляют бумагу и самые хорошие чернила. С восточных границ, кроме шелка поставляют еще и пряности. Это один из самых выгодных товаров для перепродажи.

Парковые деревья уже почти отцвели. День ото дня зной становился сильнее. Мы неторопливо прогуливались под кружевной зеленью аллеи, и я, собравшись с духом, принялась выспрашивать о той самой экспедиции.

– Там огромный материк, ваше королевское величество! Путь займет более сорока дней.

– Вы считаете, что плыть туда слишком опасно? Лорд Ферзон говорил мне, что его королевское величество отказывается принимать участие и давать суда для охраны.

Лицо герцога выглядело так, как будто он съел лимон. Он тяжело вздохнул и нехотя заговорил:

– По поводу этого материка существует множество сплетен. Несколько раз туда доплывали наши купцы. Та часть, где они высаживались, полностью безлюдна. Там огромное изобилие непуганого зверья и прекрасные земли, с реками и озерами. Но пока там не нашли ничего достаточно ценного, чтобы окупить стоимость перевоза.

– Не нашли, потому что не искали. Чтобы найти на таких землях что-то ценное, нужно отправлять не только моряков и капитанов, а еще и рудознатцев, людей, разбирающихся в камнях, людей, понимающих в породах деревьев, людей, которые определят, какой там климат и что оттуда нужно вести.

Герцог даже остановился и с любопытством глянул на меня:

– Вы говорите про ученых, ваше королевское величество?!

– Я говорю про ученых и мастеров. Не все рудознатцы пишут научные труды и сидят по кабинетам. Вряд ли их можно назвать учеными, хотя не исключаю, что знаний самых опытных из них хватит не на один научный труд.

Кроме того, я аккуратно поинтересовалась у герцога состоянием казны:

– Министр финансов постоянно жалуется на недостачу средств, – несколько раздраженно ответил герцог. – Мало того, что все забыли, сколько средств было потрачено на войну, так еще и его величество не желает экономить на собственных развлечениях. Не подумайте, ваше королевское величество, что я упрекаю вас. Но вы себе просто не представляете, сколько стоил подарок вам!

– Вы правы, герцог де Сюзор, я понятия не имею, сколько стоят эти камни. А главное, я понятия не имею, сколько стоят подарки, которые мой муж раздает щедрой рукой своим прихлебателям. Думаю, семейная пара Оренских вытянула из кошелька короля значительно больше.

Герцог торопливо закивал головой и подтвердил:

– Да-да, ваше королевское величество, вы совершенно правы! Прошу прощения, что упомянул ваши камни: это было грубо и неправильно.

– Я не сержусь, герцог. В ваших словах довольно много правды. Скажите, а что мешает моему мужу согласиться на эту экспедицию?

Герцог де Сюзор молчал так долго, что мы успели дойти до конца аллеи и развернуться назад. Я уже думала, что он мне так и не ответит. Но герцог все же заговорил:

– То, что при королевском дворе есть жадные хищники и лизоблюды, это обычное явление, ваше величество. Хуже, когда король не понимает, кто его друг, а кто враг.

Я насторожилась. Мне показалось, что герцог говорит о двоюродном брате короля. Спрашивать и уточнять ничего не стала, давая ему время “дозреть” до нужного решения. Еще через пару минут тишины герцог продолжил:

– Герцог де Богерт считает эту поездку бессмысленной и расточительной. Возможно, вы знаете, что в конце войны его величество дал герцогу титул маршала. К счастью, через полгода война закончилась мирными переговорами и вашим браком, – герцог отвесил поклон в мою сторону, и после небольшой паузы заговорил снова: – Герцог де Богерт командует и флотом страны. Он очень много сил, времени и средств тратил на то, чтобы добиться популярности именно на флоте. Сейчас, в мирное время, поговаривают о том… – герцог бросил на меня странный взгляд, поколебался, но все же рискнул закончить свою речь: – В народе поговаривают о том, что флот предан герцогу более, чем королю. Не удивительно, что герцог не желает отпускать от себя верные ему войска. Пока еще королевство держится за счет продажи реквизированных у монастырей земель. Но их осталось ничтожно мало.

– Значит, вы считаете, что вскоре будет кризис? Я, дорогой герцог, конечно, слишком мало знаю. Дай бог, чтобы я ошибалась по неопытности… Но такие кризисы могут кончиться гражданской войной?

– Вы не по годам умны, ваше королевское величество. Надеюсь, Господь помилует Луарон, – мрачновато закончил он.

***

Еще несколько дней я раздумывала, следует ли мне лезть во все это. Возможно, я бы так и не рискнула, если бы не поведение нянек принцессы Элиссон. Во время очередной встречи с так называемой дочерью, я заметила, что у малышки очень нездоровый вид. Наплевав на все правила этикета, я подошла к ней и потрогала лоб. Горячий, влажный…

Графиня Магрон, старшая фрейлина опочивальни принцессы, та самая старуха, похожая на королеву-мать, бдительно окинула меня взглядом и сообщила:

– Вечером придет лекарь и осмотрит принцессу, ваше королевское величество.

– Почему лекарь не пришел с утра?

– Он был с утра, ваше величество. Но ничего плохого не заметил.

Я уставилась в лицо старухи и хладнокровно поинтересовалась:

– Мадам, у вас есть дети?

– Я подарила государству троих сыновей, – гордо заявила мне графиня Магрон. При этом она выше, чем обычно, подняла голову, явно гордясь своим достижением.

– Графиня, когда ваши дети болели, вы тоже водили их с визитами вежливости? Почему вы решили, что здоровьем принцессы можно пренебрегать?

Тетка собрала губы в куриную гузку, но промолчать и не ответить королеве она не могла себе позволить.

– После завтрака принцессу навещала королева Ателанита. Я спросила у ее высочества, следует ли уложить принцессу в постель и отложить визит к вам. Но королева сказала, что маленькое недомогание не должно являться причиной нарушения правил.

На секунду мне пришлось прикрыть глаза и постараться, чтобы сжатый кулак спрятался в складках платья. Я мысленно досчитала до двадцати, вернулась в свое кресло и приказала:

– Вы немедленно отведете принцессу в ее покои и уложите в кровать. Если у ее высочества, – слово “высочества” я выделила голосом, — возникнут вопросы, вы скажете, что это приказ моего величества. – Титул “величество” поставил точку в нашем споре.

Графиня поклонилась и повела бедного ребенка в ее комнату. Понимая, что кроме меня никто этого не сделает, и совершенно не испытывая доверия к местным лекарям, я попросила мадам Менуаш:

– Мадам, я хочу, чтобы вы пошли со свитой принцессы и осмотрели девочку. Надеюсь, ничего серьезнее легкой простуды у нее не будет. Если графиня посмеет возражать вам, можете сослаться на меня.

***

К обеду я уже знала, что у принцессы покраснение горла и кашель. По моей просьбе мадам Менуаш сварила декокт на травах, и я отправила ее лечить девочку. Весь этот день, даже на занятиях с метром Борнео, я постоянно с ужасом думала о том, что точно также королева-мать будет издеваться потом над моим сыном.

Я приняла несколько весьма серьезных решений. Когда мадам Менуаш вернулась, увела ее на излюбленное место к окну. Даже Софи я отправила к дамам, не позволяя ей слушать нашу беседу. Мои вопросы изрядно удивили мадам Менуаш, но как простая нетитулованная дворянка, жизнь которой раньше проходила в городе, она знала неизмеримо больше о реальности, чем любая из придворных дам. Поэтому ее ответы в целом были достаточно информативны.

***

Думаю, утренний разговор герцог де Сюзор запомнит навсегда. Я не стала ходить вокруг да около, а спросила прямо:

– Герцог, если я подскажу вам способ наполнить королевскую казну, не обирая крестьян… – я замолчала, давая ему возможность обдумать предложение, – … поможете ли вы мне убедить короля отправить военные корабли для сопровождения флота Сан-Меризо?

Сказать, что герцог был ошарашен, мало. Все то же самое мне пришлось слово в слово повторить еще раз…

– Ваше королевское величество! Я все же боюсь, что я вас не так понял, – осторожно начал говорить он.

– Думаю, вы поняли меня правильно: я предлагаю вам сделку, герцог. Я помогу вам предотвратить будущую гражданскую войну в обмен на отправленные корабли. Я даже не буду настаивать на авторстве этой идеи. Во всяком случае, в глазах короля, – уточнила я. – Но если по дворцу пойдут слухи, что я приложила к этой идее усилия, я буду вам только благодарна. Официально же вы можете получить все причитающиеся награды и преференции. Я не против.

– А если, ваше королевское величество… – герцог так явно колебался, что я не могла отказать себе в удовольствии слегка поддразнить его:

– А если моя идея покажется вам недостаточно здравой, ваша светлость, я выполню любую вашу просьбу! – я мило улыбнулась ему и протянула руку для поцелуя.

Смотреть, как розовеет этот солидный мужик, заподозрив в моих словах “приглашение и допуск” к королевскому телу, было сплошным удовольствием! Но оставлять герцога в заблуждениях я не стала, ни к чему такие глупости между союзниками, а напоследок еще и обратилась с просьбой . Помочь он мне вызвался весьма охотно:

-- ...обязательно, ваше величество. Он вполне надежен. Вы легко узнаете его -- он лишен фаланги пальца на левом мизинце.

Глава 20

Этим же вечером среди лакеев, несущих службу при моей персоне, произошли некоторые изменения. Одного отправили работать при буфете, а на его место встал точно такой же слуга. Только у него, как и говорил мне герцог Роган де Сюзор, на левой руке не хватало одной фаланги мизинца.

***

На следующий же день после беседы с послом Сан-Меризо в моей приемной легкомысленными стайками стали появляться дамы из посольства. Каждое утро они приходили небольшими группами и менялись в течение дня. Часто они брали с собой подросших детей, тех, кто был старше тринадцати-четырнадцати лет. Приемная комната слегка ожила. Ей, конечно, было далеко до королевской, но все же...

Кроме того, у меня появился собственный паж. Признаться, понятие красоты у лорда Ферзона было весьма своеобразное. Мой паж был не просто пухлявым малышом, он был весьма крепким и толстощеким увальнем, правда, с миловидной мордашкой. Мне он передал от посла записку, где говорилось, что сей отпрыск барона Родриго де Мендоса готов служить мне верой и правдой. Кроме записки, паж принес мне довольно забавный подарок. Мальчик неуклюже поклонился и баском, стараясь произвести впечатление взрослого, произнес:

– Ваше королевское величество! Мой отец, девятый барон де Мендоса, посылает вам этот дар.

Корзинка, закрытая шерстяным платком, была поставлена на пол у моих ног. Когда Софи сдернула ткань, внутри обнаружились два очаровательных крошечных щенка. Я с удовольствием полюбовалась на них. Но совершенно не представляла, что с ними делать и как воспитывать. А малыши между тем проснулись, и один из них начал жалобно поскуливать. Взволнованный Энрике продолжал:

– Их зовут Дениза и Гаспар, – видно было, что он переживает за эту пушистую мелочь.

Поскольку мне не так уж и нужен был паж, и затребовала я его только для солидности, то я с облегчением передала корзину мальчику и сказала:

– Отныне ты отвечаешь за их благонравное поведение. Будешь следить за тем, чтобы их вовремя кормили. Устроишь им подходящее ложе, где они будут спать, и станешь выводить их в парк гулять.

Судя по расплывшейся на его лице улыбке, будущая служба показалась ему раем. Вряд ли дома ему позволяли целый день возиться со щенками. Для себя я сделала заметку, что придется нанять ему учителя. Совершенно невозможно, чтобы подросток бездельничал целыми днями.

Под предлогом показать моей дочери подарок я навестила малышку во внеурочное время. Восторг, с которым девочка гладила пригревшуюся и задремавшую у меня на руках Денизу, говорил о том, что живность она до сих пор не видела. Когда я уходила, я пообещала дочери Элен:

– Я приду к вам завтра, моя маленькая принцесса. И снова приведу с собой этих забавных собак.

То, что свекрови доложат о моем намерении, я даже не сомневалась, но решила, что стоит выпросить у короля более частые посещения дочери. Ненормально, когда ребенок растет в такой обстановке.

***

Следующие три дня были посвящены охоте. Охоте на любовницу короля. Самым сложным в моем плане было отловить Лисапету отдельно от моего мужа. На “отлов” дамы были направлены все силы, которыми в данный момент я располагала: мадам Менуаш, Софи, две дамы из посольства, которые показались мне менее болтливыми, чем остальные, и Тусси, та самая горничная, которая ухаживала за моими платьями. Именно она и принесла мне нужные известия. Шепотом, чтобы не слышали остальные обитательницы апартаментов, она сказала:

– Ваше королевское величество! Графиня Оренская сейчас рыдает в голубой комнате. Она поссорилась с его королевским величеством.

К сожалению, все произошло так быстро, что я не придумала предлога оставить свою свиту в комнате. Зато я запретила ей входить в голубой салон. Когда я заглянула туда, я поняла, что мой план провалился: “бедную страдалицу” окружало десятка полтора дам и кавалеров. Разговаривать на глазах у всех было решительно невозможно. Я развернулась и вышла, даже не дав придворным поклониться мне.

Зато по пути, на подходе к тронному залу, я встретила человека и поняла: вот он-то мне и нужен. Муж графини Оренской, бодрячок средних лет, неторопливо шествовал куда-то по своим делам. В отличие от многих придворных, он не счел нужным по-хамски вести себя с королевой, поклонился достаточно вежливо и отошел в сторону, давая мне дорогу. Глядя прямо ему в глаза, я произнесла:

– Сегодня такая хорошая погода, Софи! Я обязательно пойду гулять ближе к вечеру. Именно этим мне и нравится парк – свежим воздухом и возможностью спокойно поговорить.

На лице графа появилось сомнение. Он не был уверен, что это говорится для него, а я не могла вслух пригласить его с собой: за моей спиной топтались фрейлины. Поэтому я просто кивнула головой, аккуратно поднесла палец к губам, показывая, что нужно молчать, и прошла своей дорогой. Оставалось только надеяться, что он все понял правильно.

Вечером мы с фрейлинами прогуливались в парке и “случайно” встретили графа Оренского. Я уронила браслет с руки. Граф успел подхватить его раньше лакея и с поклоном передал мне. Я поблагодарила и предложила ему составить мне компанию. Софи, отстав от нас на несколько шагов, сдерживала толпу фрейлин, не давая им подойти ближе. Она была моей близкой подругой, поэтому никто из них не смел обогнать ее. Таким образом, мы с графом получили некоторое время на беседу.

– Граф, я хочу, чтобы вы поклялись мне сохранить нашу беседу в тайне. Поверьте, я могу быть очень щедрой с услужливыми людьми.

Тут возможны были всего два варианта: он продастся мне или наябедничает королю. Я исходила из того, что люди, подобные графу, за деньги продадут кого угодно. Продал же он свою жену. Так чем для него король лучше? Поклялся, кстати, граф без малейшего колебания и выразил всяческую готовность услужить мне. Конечно, сам по себе он мало что мог. Но вот если королю на мозги начнет капать его любовница!..

Переговоры с графом я свела буквально до нескольких фраз:

– В тот день, когда мой муж подпишет документы с послом Сан-Меризо о том, что выделяет флот на сопровождение кораблей к новому материку, вы получите от меня двести пятьдесят золотых, – сумма была очень велика, но я решила добить его и добавила: – А также сапфировое колье для вашей жены.

Я прекрасно помнила, что и граф, и его жена были ставленниками брата короля. Поэтому вторая моя фраза звучала так:

– Если об этом разговоре кто-то узнает, я лично позабочусь, чтобы вы окончили свою жизнь на плахе. Герцог де Богерт, безусловно, влиятельный человек, но я пока еще королева.

***

С герцогом де Сюзором я встретилась на следующее утро. О том, что я купила ему помощника в переговорах, я сообщила сколь возможно кратко. А вот о том, что именно должен сделать герцог, чтобы предотвратить будущий кризис в государстве, я рассказывала максимально подробно:

– Последнее время, ваша светлость, я довольно много беседовала с мадам Менуаш.

– Мадам Менуаш? Простите, я не могу вспомнить эту даму.

– Разумеется, герцог, не можете. Мадам Менуаш – бедная нетитулованная дворянка, но она лучшая акушерка в королевстве.

– Ах да, теперь я вспомнил, – герцог с любопытством посмотрел на меня и уточнил: – Вы узнали от этой дамы что-то интересное?

– Мы с вами, ваша светлость, живем во дворце и совершенно не представляем, как живут там, – я махнула рукой в сторону виднеющегося вдалеке забора, огораживающего парк. – А вот мадам большую часть жизни прожила как простая горожанка. Вы знаете, что такие напитки, как пиво, доступны почти любому крестьянину? А вот люди благородного сословия предпочитают пить меньше, но качественнее. Для таких господ только возле столицы стоят две винокурни. Думаю, ваша светлость, по стране их значительно больше. Я считаю, что государство должно установить монополию на крепкие спиртные напитки. На все, – подчеркнула я голосом, – крепкие спиртные напитки, даже на привозное вино. Это даст нам возможность поставить цены, очень приятные для казны. Да, я понимаю, герцог, ваши сомнения. Это работа не на один день. Возможно, придется заводить новый хозяйственный департамент, который и будет этими вопросами заниматься: проверять качество напитков, следить за ценами и все остальное. Но вы представьте, какова будет выгода!

Молчал герцог долго. В какой-то момент я даже подумала, что он сочтет этот план слишком сумасшедшим. Однако, когда он заговорил, в голосе его отчетливо слышалось удовольствие.

– Не знаю, ваше королевское величество, где вы взяли эту блестящую идею… Но поверьте, моя королева, с этого дня у вас нет человека преданнее и надежнее!

Я улыбнулась ему и ответила:

– Я рада, что вы не боитесь работы и ответственности, ваша светлость.

Герцог еще какое-то время помолчал, а потом медленно заговорил:

– Я прожил довольно долгую и хорошую жизнь, моя королева. Я давно уже немолод. В нашей стране выше меня по положению всего несколько человек. У меня есть все, о чем только может мечтать любой дворянин: и древность рода, и обширные земли, и все богатства земные... У меня нет только одного: сына. Когда я умру, все это, – он небрежно махнул головой и повторил: – … все это достанется моему двоюродному племяннику. Он не блещет ни умом, ни порядочностью и, безусловно, сможет разорить все, что наживали предки и я. Первый мой брак, ваше величество, кончился разводом через семь лет. Церковь позволила нам с женой попробовать счастья в новых союзах из-за бездетности. Вторая моя жена умерла от простуды спустя шесть лет, также не родив ребенка. Тогда я окончательно понял, что детей у меня не будет, – герцог помолчал, не глядя мне в глаза, и тихо закончил: – Сейчас государство – это мой ребенок. И я готов на все, ваше королевское величество, чтобы дитя мое было крепким и здоровым.

Глава 21

Опасно недооценивать противника. Извинением мне может служить только то, что я никогда раньше не участвовала в интригах. И то, что королева-мать на некоторое время оставила меня в покое, восприняла как маленькую победу. Я решила, что Ателанита сочла меня достаточно серьезным противником, и сейчас у нас перемирие.

Более того, когда королева-мать прислала мне на собеседование двух пожилых теток, рекомендуя их на место миледи Лекорн, а я, придравшись к мелочам, отказала обеим, никаких словесных выговоров от свекрови не было.

Миледи Лекорн дорабатывала последние дни и была официально извещена, что как только я найду фрейлину на ее место, она отправится в отставку. И надо же такому случиться, что именно упомянутая миледи явилась главной свидетельницей в грандиозном семейном скандале.

Его величество заявился ко мне в неурочный час в сопровождении только королевы-матери. Всю свиту он оставил в приемной, не дал мажордому возможности объявить свой вход и вместо стандартного приветствия рявкнул на моих фрейлин:

– Все вон отсюда! Немедленно вон!

Перепуганные женщины торопливо двинулись в сторону дверей, и тут вмешалась Ателанита:

– Миледи Лекорн, я прошу вас задержаться.

Упомянутая миледи скромно встала за спиной свекрови. Как только дверь за фрейлинами закрылась, мой муж каким-то визгливо-шипящим тоном спросил:

– Кто является вашим любовником, мадам?

Этот “наезд” был настолько неожиданным, что я даже не сразу восприняла его всерьез. Слишком уж нелепыми показались мне обвинения. Ну, в самом деле, какой может быть любовник, если я двадцать четыре часа семь дней в неделю нахожусь под присмотром? Даже в туалет я хожу не одна. Именно это я и попыталась донести до взбешенного короля.

Однако его величество, вовсе не расположенный слушать меня, швырнул мне в лицо плотный и слегка помятый лист бумаги, гневно допрашивая:

– Кто писал вам, мадам?! Кто этот человек?!

Я наклонилась и подняла бумагу, пробежав глазами ровные строчки. Некто, подписавшийся одной только литерой “F”, писал, что оплакивает каждый день, который вынужден провести вдали от меня. Жаловался на то, что два года разлуки легли на его плечи непосильным бременем. Мечтал о том дне, когда он вернется и ему вновь будет дозволено поцеловать мою руку. Самым ужасающим было то, что он обращался ко мне на ты и называл Элен.

Дочитав, я слегка пожала плечами и бросила лист на стол.

– Ваше королевское величество, с чего вы взяли, что это письмо адресовано мне? Мало ли Элен в вашем королевстве? – тут я, еще не осознавая всей серьезности положения, невольно вспомнила: “Мало ли в Бразилии донов Педров?” Усмешку мне удалось сдержать с большим трудом – в тот момент я все еще не почувствовала нависшей надо мной угрозы.

Дальше последовала совершенно безобразная сцена: король ударил меня по лицу. Не знаю, каким чудом я сдержала себя и не оставила мужа калекой: выбить ему коленную чашечку я могла в любую минуту. Король орал на меня…

Король орал, я стояла, потупившись и молчала...

Больше всего я злилась на собственную глупость. На то, что расслабилась и позволила себе забыть, как ко мне относится свекровь. То, что вся эта сцена – ее рук дело, не вызывало во мне ни малейшего сомнения. Глядя на то, как король беснуется и старается не орать во весь голос, чтобы его не услышали топчущиеся в приемной придворные, Ателанита улыбалась. Нет-нет, это не был откровенный смех или радостная улыбка, это была тонкая змеиная усмешка, которая едва тронула кончики ее обвисших губ. Но ее взгляд сказал мне уже очень многое.

Король обвинял меня в том, что я состояла в переписке с каким-то мужчиной, не желая слушать мои оправдания. Затем вмешалась Ателанита, и выступившая из-за ее спины Лекорн подтвердила, что вчера я собственноручно написала несколько записок: “... я не имела возможности проследить! Понимаете, ваше королевское величество, ваша жена отстранила меня от управления ее свитой, и записки разносил мальчик-паж, которого королева выбрала сама. Я не имела возможности влиять…”

Расположившись в моем кресле, прооравшийся король вызвал пажа. Долго и подробно выспрашивал у него, куда именно он нес мои записки. Пригрозил поркой и довел мальчишку до слез. Но кроме трех “адресов” ничего не добился. Рыдающий паж повторял как заведенный:

– Первая записка кастеляну барону Жиберу, вторая – его светлости герцогу де Сюзору, а третью я отнес лорду Ферзону. Все, как королева и велела. А больше я, богом клянусь, ничего не знаю, ваше королевское величество!

Стоя перед королем я повторила свой вопрос:

– Ваше величество, откуда вообще взялось это письмо, с чего вы решили, что оно адресовано мне?

– Письмо передал мне верный человек. Письмо он получил случайно, но при обстоятельствах, которые изобличают вас, мадам. Оно совершенно точно предназначалось вам!

– Ваше королевское величество, я готова на священной книге поклясться, что не знакома с автором письма и не состояла ни в какой порочащей меня переписке. Вы можете потребовать у кастеляна, герцога де Сюзора и лорда Ферзона записки, которые я вчера отправила, и лично прочитать их. Ни одно слово там не может опорочить вас.

Возможно, переждав гнев супруга и повторив ему все это несколько раз, мне удалось бы локализовать конфликт, но тут дровишек в костер с постным лицом подкинула Ателанита:

– Сын мой, ваша жена последнее время ведет себя более чем странно. Она прогоняет от себя верой и правдой служившую ей миледи Лекорн. Она позволяет себе неуважительно относиться ко мне, вашей матери. Она поменяла даже свои домашние туалеты и теперь похожа не на жену короля, а бог весть на что. В ней напрочь отсутствует королевское величие, – все это произносилось с видом величайшей озабоченности, царившей на скорбном лике королевы-матери.

– Что вы предлагаете, мадам? – раздраженно спросил король. – Все, что вы говорите, я вижу и сам. Но даже если отправить мальчишку на конюшню, я думаю, мы не узнаем ничего нового. Я не могу начать публичный процесс о неверности королевы с одним этим письмом.

Его величество встал с кресла, подошел к матери и, заглядывая ей в глаза, спросил:

– Что же делать?

Королева-мать взяла сына за руку, ласково погладила, успокаивая его, и озабоченно сказала:

– Нет-нет, дитя мое, публичный скандал – это не выход! Я думаю, ссылка благотворно повлияет на поведение твоей жены. Когда она окажется вдали от тебя, у нее будет время подумать о том, что быть женой короля не равно быть истинной королевой!

“Ах ты сссу-у-ука!..” – я стояла с окаменевшим лицом, понимая, что эта тварь удалила меня не просто из дворца, она полностью свела к нулю все мои контакты с сыном. Она-то жаждет власти, а я просто стою у нее на пути. Точнее: стояла…

Одним дурацким подкинутым письмом она полностью обезоружила меня и лишила возможности хоть как-то влиять на собственную жизнь. Я задыхалась от ненависти, но и понимала, что сделать прямо сейчас ничего не могу. Поэтому просто опустила глаза в пол, слушая ее раздражающий голос и понимая: что-то во мне надломилось. Больше никаких игр по правилам не будет. Королева-мать хотела войну, она ее получит. А на войне, как известно, нет никаких правил.

***

Весь этот вечер и часть следующего дня прислуга сбивалась с ног. Они укладывали мои вещи. Двору было объявлено, что королева заболела и по решению лекарей переезжает в Малый Шаниз.

Пока горничные и лакеи судорожно паковали личные вещи, одежду, посуду, гобелены и балдахины, пока мои фрейлины разрывались между упаковкой собственных вещей и необходимостью присутствовать при моей персоне, миледи Лекорн, волею короля восстановленная на своем месте, громогласно распоряжалась этим бедламом.

Когда воля короля была объявлена, я даже ничего не стала говорить этой гадине. Зачем, собственно?! Я твердо знала одно: она будет первым человеком, которого я уберу с собственного пути. Поэтому, оставив ее заниматься хозяйственными хлопотами, я увела Софи и мадам Менуаш к моему излюбленному окну и там попыталась узнать хоть что-то о том месте, куда мы едем.

В общем, если верить рассказам мадам Менуаш, которой доводилось бывать в этом маленьком замке, ничего слишком уж страшного не произошло. Добраться туда от дворца можно было часа за четыре-пять. Рядом с замком расположена деревня, которая и снабжает господ продуктами.

Когда-то давно этот замок был выстроен для охотничьих забав деда моего мужа. Потом же часть лесов вырубили, зверья стало меньше. И замок, слегка подзаброшенный, практически не использовался.

Некоторое время он принадлежал любовнице Аделарда Третьего. Отец моего мужа отправлял свою даму сердца туда каждый раз, как оная дама оказывалась беременна. Так я узнала, что у моего мужа есть три незаконные старшие сестры. Они давным-давно выданы замуж, да и прав на престол у них нет никаких. Но под влиянием собственной матери король ненавидит этих женщин, и ни одна из них не допущена ко двору.

С помощью мадам Менуаш, пронесшей в мою туалетную комнату перо и чернила, мне удалось наскоро нацарапать жалобную записку, адресованную герцогу де Богерту. Там я рыдала и жаловалась на королеву-мать, клялась в своей невиновности и плакалась, что меня отлучили от мужа.

Вторую записку, гораздо более четкую и деловую, я написала герцогу де Сюзору. Тут мне уже не нужно было притворяться и строить из себя дурочку, поэтому текст был сухой, сжатый и деловой.

Мальчишку-пажа я решила взять с собой. Разумеется, сперва я отправила лакея в посольство, чтобы узнать, не против ли его родители. Я не хотела, чтобы он передавал в посольство подробности скандала. Пусть мальчик и не видел, как король ударил меня, но то, что его величество был в гневе и задавал вопросы, Энрике непременно разболтал бы.

К моему удивлению, уже к вечеру из посольства был доставлен сундук с его одеждой и устное благословение родителей. Для местных это была какая-то фантастическая скорость решения проблемы.

***

После этого скандала и унижения что-то во мне основательно поменялось. Ночь я спала совершенно спокойно и рано утром, после плотного завтрака, выходя к поданным каретам, чувствовала не горечь проигрыша, а скорее некий адреналиновый всплеск. Нечто подобное в своем мире я испытывала в институте перед сдачей зачетов или перед соревнованиями. Встретившись глазами с любезно улыбающейся миледи Лекорн, я также любезно улыбнулась ей, отчего миледи вздрогнула и потупилась.

– Благодарю вас, мадам Лекорн, за своевременное вмешательство… – тут я допустила глубокую паузу, дождалась, пока Лекорн вопросительно взглянет мне в лицо, и только потом продолжила, – … и за деятельную помощь в организации моего переезда.

Меня порадовало, как двусмысленно прозвучала фраза. Ничего, дорогие мои жительницы дворца, учусь я быстро. Очень быстро!

Глава 22

Малый Шаниз строился когда-то с претензией на роскошь. Все-таки это здание было не оборонительным сооружением, типа замка, а местом отдыха. С моей точки зрения, это пошло дому в плюс: большие окна были даже на первом этаже. Пожалуй, это был единственный плюс моего нового дома.

Комнаты в здании были расположены по старинной моде – анфиладой. Грубо говоря, все здание представляло собой довольно длинный и широкий коридор, разделенный десятком перегородок с арочными проходами. Никаких дверей не было и в помине. Более того, поскольку зданием не пользовались последние лет пятнадцать, то и выглядело оно внутри весьма печально. Затянутые паутиной окна и углы, позеленевшие медь и бронза настенных светильников, рассохшийся паркет, у которого под слоем пыли невозможно было определить даже цвет дерева.

Самым сохранившимся местом у этой усадьбы была казарма. Поскольку король считал необходимым полностью отрезать меня от контактов с внешним миром, то в сопровождение мне было выделено более пятидесяти человек охраны. Сейчас весь этот обоз цыганским табором расположился на небольшой площади перед Малым Шанизом. Десятки телег, набитые скарбом и людьми. Лакеи, горничные и повара, целая повозка пересыпанной соломой посуды, всевозможные медные котелки и противни, огромная телега с разобранной на части королевской кроватью. И гвардейцы охраны, которые так и не получили еще команду спешиться.

Само поместье было обнесено редкой красоты металлической оградой. По рвущимся в небо черным пикам вились гирлянды из медных листьев клена, перебиваемые овальными медальонами со сценками охоты. Ворота являли собой потрясающую искусной работой картину: медные фигурки охотников и дичи были выполнены в технике барельефа и поражали детализированностью. Но вся эта красота, как я поняла, обрывалась сразу за задней частью дома. Остальная часть забора представляла собой подгнившие, дурно сколоченные доски.

Расходиться с площади я запретила всем. И сейчас с Софи и мадам Менуаш обходила строения, пытаясь понять, где удобнее расположиться. Заглянула в длиннющее помещение кордегардии и поняла, что охрана здесь не поместится. Пожала плечами: это не моя забота. Пусть суетятся офицеры и капралы.

Оглядела от ворот дом. Два этажа с прекрасными стрельчатыми окнами, полуподвал, полукруглые окна которого расположены сантиметрах в тридцати от земли, широкое крыльцо с мраморными чашами на постаментах, откуда свисают неряшливые охапки сорной травы. С правой стороны от здания, слегка углубленное в сад, имелось еще одно непонятное строение. Круглой формы трехэтажная башня с крошечными незастекленными окнами и островерхой конической крышей. Смотрелась она даже симпатично, но предназначение ее было мне совершенно непонятно. В целом, несмотря на некоторую помпезность строения, все вокруг напоминало скорей сельскую усадьбу, чем королевский дворец.

– Софи, будь добра, позови сюда миледи Лекорн.

Я стояла в одной из пыльных, грязных “комнат” в самом торце здания. Для проживания себе я определила первый этаж, а торец привлек меня тем, что его максимально быстро можно было превратить в отдельные комнаты. Я не собиралась спать в одном помещении со всей своей свитой. Кроме того, окна в этой части дома выходили аж на три стороны: на подъездную аллею, в левую часть запущенного сада и на ту самую башенку.

К сожалению, когда король отдавал приказы о моем переезде, миледи Лекорн была полностью восстановлена в правах старшей фрейлины. А самое обидное, что именно у нее были все средства на ремонт здания.

Сквозь окна слышен был шум, который создавала разгружающая телеги прислуга: в подвальное помещение стаскивали коробки с посудой, ругался повар, требующий немедленно отмыть стол, суетились горничные и лакеи. Вниз я еще не спускалась, но если рассуждать логически, там должны были располагаться кухня и комнаты прислуги. Миледи Лекорн, почтительно кланяясь, уговаривала меня перебраться на второй этаж:

– Ваше королевское величество, там вам будет гораздо спокойнее. Туда меньше доносится шум, производимый прислугой.

– Мадам Лекорн, состояние моего здоровья после родов все еще не слишком хорошо. Мне будет тяжело подниматься на второй этаж. Кроме того, я голодна. Поторопите прислугу, пусть подадут хоть что-нибудь, – я говорила нарочито капризным тоном, не давая мадам возможности возразить.

По большому счету мне было не принципиально, первый или второй этаж. Важнее было то, что мадам зачем-то хотела поселить меня на втором. Пусть я и не понимаю сейчас, в чем разница, но она мой враг. Значит: никаких уступок по мелочам.

Располагаться с едой в такой грязи было решительно невозможно, тем более что в эту часть здания уже пришли горничные с ведрами и тряпками. Обед мне накрыли под одним из раскидистых кленов недалеко от ворот. Я наблюдала, как снявшие парадную форму гвардейцы таскают ведра с водой в кордегардию. Как кто-то из них весьма уверенно стучит молотком, заколачивая разбитое окно.

Обед нельзя было назвать слишком изысканным: холодное мясо, отварные яйца, сладкие пирожки, прихваченные из дворца. Немного подумав, я потребовала еще раскладных стульев:

– Мадам Вербент и мадам Менуаш, я предлагаю вам разделить со мной трапезу.

Недовольная миледи Лекорн попыталась было отговорить меня:

– Ваше королевское величество! Это просто немыслимо – есть за одним столом…

– Мадам Лекорн, разве я спрашивала ваше мнение?

– Я буду вынуждена написать об этом его королевскому величеству вашему мужу! – мадам поджимала свои узкие губы и, багровея, смотрела на меня, пытаясь призвать к порядку. Тусси, горничная, накрывавшая стол, уже метнулась куда-то к телегам и буквально через минуту принесла два легких раскладных стульчика.

Для меня мадам была уже отыгранной фигурой. Все ее трепыхания на данном этапе – не более чем дуновение ветерка. Я посмотрела на стайку своих притихших фрейлин, ни одна из которых не внушала мне доверия, и холодно приказала:

– Дамы, вы можете идти и пообедать. В данный момент мы с вами не во дворце, а в походе, потому я не считаю нужным дотошно соблюдать правила этикета. Разумеется, как только будут восстановлены мои комнаты, все пойдет так, как и положено, а пока все свободны. Со мной останутся мадам Вербент и мадам Менуаш.

То, что у фрейлин довольно собачья работа, я поняла уже давно. Очень часто им приходилось большую часть дня проводить на ногах, как каким-нибудь продавщицам в продуктовом магазине. У них не было обеденного перерыва, и никто не предлагал им еду в течение дня. Конечно, периодически они отпрашивались у миледи Лекорн и уходили поесть и передохнуть в свои покои. Но здесь-то у них не было никаких покоев! Здесь-то не было даже нормально оборудованной кухни, и каждая из них прекрасно понимала, что у нее полно шансов лечь спать на голодный желудок. Поэтому дамы, приседая и кланяясь, бормотали благодарность и исчезали одна за другой. Возможно, миледи Лекорн и хотела мне сказать что-либо, но противиться прямому приказу она не могла, а устраивать показательные выступления было уже не перед кем: у раскладного столика рядом со мной остались только Софи и мадам Менуаш.

Сегодня обед мне подавала Тусси. Вообще-то, обычно этим занималась не она. Но, похоже, сегодня все идет вверх тормашками. Подумав о том, что горничная встала на несколько часов раньше меня, тряслась всю дорогу не среди подушек в карете, а на неудобной телеге. И вряд ли кто-то озаботится ее кормежкой раньше, чем поздним вечером, я пошла на неслыханное нарушение местных устоев. Лично отрезав толстый ломоть мяса, большую золотистую краюху от каравая и прихватив пару кусков уже нарезанного сыра, я подала эту кучку еды в руки растерявшейся горничной и мягко сказала:

-- Тусси, зайди за ствол дерева, чтобы тебя не было видно от дома, сядь и спокойно поешь. Если ты мне понадобишься, я позову.

Надо сказать, что на это с растерянностью и непониманием смотрели и мадам Менуаш, и Софи. Но я сделала вид, что все идет как надо:

– Садитесь, дамы, и давайте уже наконец-то поедим.

Возможно, во дворце такой номер мне не прошел бы даром. Но пока царит эта неразбериха, я постараюсь использовать ее по максимуму и ввести в Шанизе новые правила этикета. Мне надоело изображать из себя идола и каждый раз, поднося кусок ко рту, чувствовать пристальное внимание свиты.

Первое, что я выяснила – имя мадам Менуаш.

– Жанна, ваше королевское величество.

И для Жанны, и для Софи то, что их усадили за один стол с королевой, явилось нехилым таким потрясением устоев. Они обе смущались и чувствовали себя крайне неловко:

– Софи, представь себе, что не было никакой свадьбы, и я по-прежнему принцесса Элен, – я улыбнулась мягко и успокаивающе и продолжила: – Ведь оттого, что я вышла замуж, во мне не изменилось ничего, я все та же Элен. Вспомни, как раньше дома… – говорила я наугад, но понимала, что, живя рядом, Элен и Софи не могли строго придерживаться правил этикета всю свою жизнь. Наверняка, оставаясь вдвоем, многое они нарушали. Кроме того, судя по рассказам и воспоминаниям фрейлины, в Сан-Меризо этикет не был таким жестким.

Первой, как ни странно, начала приходить в себя мадам Менуаш. Жанна, робко поглядывая на меня, взяла с тарелки пирог и начала его есть. Софи же, похоже, вспомнившая какие-то шалости, с улыбкой принялась нарезать мясо, приговаривая:

– Да уж, ваше королевское величество… Если вспомнить, какую взбучку мы получили, когда воровали недозрелые персики… – она на мгновение замерла, хихикнула и добавила: – Хотя, признаться, и без выговора от его королевского величества Господь изрядно покарал нас!

Сообразив, о чем она говорит, я полувопросительно-полуутвердительно спросила:

– Это ты про то, как болел живот?

Жанна, с любопытством поглядывая на нас, осмелела настолько, что тоже рискнула отрезать себе хлеба и мяса. Я про себя выдохнула. Пусть они привыкнут, что я не только королева, но и живой человек. Пусть они поймут, что от меня не стоит ждать пакостей или унижения. Мне действительно были необходимы их дружба и доверие.

Первый шок прошел, и дальше мне оставалось только поддерживать беседу:

– Скажи, Жанна, ты умеешь сама собирать травы?

– Конечно, ваше королевское величество. Моя бабка была знатной травницей. Она держала настоящий аптекарский огород, и ее микстурами пользовались все самые знатные горожане.

– А дикие травы?

– Ну, не так хорошо, как бабушка, но все же разбираю. Только я предпочитаю покупать готовые. В столице есть две женщины, которые разбираются хорошо и сушат правильно. Самой мне бывает не с руки по лесу бродить, так я всегда у них покупаю.

– О, как интересно! Жанна, расскажи мне о них поподробнее.

Глава 23

Контакты с опальной королевой были запрещены. Всем. Охрана, которая провожала меня до Малого Шаниза, была не столько охраной, сколько стражей. Вход и выход дозволялись некоторым лакеям. И раз в неделю на задний двор пускали крестьян. У них повар покупал роскошные жирные сливки, масло, яйца, молодых цыплят, молоко, творог и даже сыр. Мне контактировать с ними строжайше запрещалось.

Если бы не метр Борнео, привезший с собой два сундука книг, я бы сошла с ума от скуки и бездействия. Единственное, что мне дозволялось: прогулка в огороженной зоне. Запущенный сад потихоньку начали приводить в порядок. Но до ухоженного ему было еще очень далеко.

А вот сразу за садом, если перейти по небольшому каменному мостику широкий ручеек, старый дощатый забор охватывал еще приличный кусок леса. Самого обычного леса, с кленами, рябинами и осинами. Поскольку на прогулку меня всегда сопровождали минимум трое военных, я запретила мадам Лекорн следовать за мной. Эта сующая во все свой нос крыса вызывала у меня раздражение. Зато всегда на прогулку вместе со мной ходил Энрике, ведя на поводке два меховых задорных комочка.

Иногда, чтобы двигаться больше, я приказывала спустить Денизу и Гаспара с поводков, и мы начинали ловить ошалевших от свободы песелей. Это было довольно весело. Поскольку в замке шел ремонт, то большую часть дня я старалась проводить именно на прогулках. Меня радовало мое окрепшее тело, но я понимала, что очень хотела бы увеличить нагрузку и проводить нормальные тренировки. Для этого у меня были кое-какие задумки, но пока, увы, неосуществимые.

Гастон, тот самый лакей без фаланги на мизинце, имел право выхода за ворота. Именно через него я получила первую записку от герцога де Богерта. Передав мне свернутый в тугой рулончик клочок бумаги, лакей очень серьезно сказал:

– Я, ваше величество, за записку три золотых затребовал.

– Ого! Вы можете оставить их себе.

Похоже, герцог де Богерт очень не хотел терять своего влияния на своего брата. Возможно, он рассматривал меня даже не столько как союзника, сколько как некую цель, на которую отвлекалась Ателанита. Оставшись один на один с ней, он почувствовал, как возросло давление на него и на короля.

Скорее всего, именно поэтому в записке он клялся мне в вечной дружбе и верности и торжественно обещал похлопотать перед королем о смягчении моего наказания. Разумеется, все это было пересыпано куртуазными фразами о том, как он сожалеет о моей ссылке и прочими розовыми соплями, но в целом содержание меня более чем устроило. Тем более, что герцог не поленился приложить маленькое извещение о том, что лично навещал моего сына и дочь. Дети здоровы, за ними надлежащий уход.

По сыну я тосковала. Мне хотелось быть рядом с ним ежесекундно. Наблюдать, как он растет и развивается, самой обучать чему-то, смотреть, как он получает от жизни первые впечатления и первые уроки: брать в руки погремушку, улыбаться, слыша мой голос, радоваться новым впечатлениям. Всего этого я была лишена и единственное средство от меланхолии было работа.

Просыпалась я очень рано, с первыми лучами солнца. Туалет, умывание, выбор дневной одежды. Ранний завтрак и первая прогулка, занятия с метром Борнео, которые забирали два-три часа, обед, который до сих пор, так же как и все приемы пищи, проходил на улице. Вторая длительная прогулка. Незадолго до ужина я проверяла, что успели сделать за сегодня, и назначала новый фронт работ.

Мадам Лекорн, которая попробовала было сунуть свой нос в мои распоряжения, была публично отчитана мной. Это был первый скандал, и мадам пригрозила, что откажется оплачивать работы. Капитан моей охраны, который вроде бы должен был регулировать все споры и конфликты, в данном случае занял нейтральную позицию:

– Ваше королевское величество! Король лично мне приказал не допускать никаких ваших контактов с внешним миром. Миледи Лекорн, прошу простить меня, – вежливый кивок в ее сторону и глубокий поклон мне, – Ваше королевское величество, но таков приказ, и я не могу его нарушить. Все, что происходит внутри двора и замка – вне моей компетенции. Все остальное в вашей воле, ваше величество, но общаться с рабочими я не могу вам позволить. Разве что вы можете отдать приказ мэтру Корету.

– Что ж, капитан Ханси, я вас услышала. Вы можете быть свободны.

Мадам Лекорн уже не прятала довольную улыбку и в предчувствии победы ласково начала приговаривать:

– Ваше королевское величество! Такие изменения в планировке дворца не входят в планы. Ваши требования за гранью разумного! Ее королевское высочество строго-настрого наказала мне научить вас соблюдать все возможные формальности. Такое количество комнат и дверей, которое вы требуете, по моему скромному мнению, излишество.

– Мадам Лекорн, приказываю вам уйти с моих глаз и не показываться до завтра.

Когда вспыхнувшая мадам, кланяясь и пятясь задом, удалилась, я обратилась к единственному человеку снаружи, которого допустили сюда во двор. Некий мэтр Корет, рекомендованный королю лично герцогом де Богертом, занимался в столице тем, что устраивал ремонтные работы в домах знати. Так что сюда, в Малый Шаниз, мэтр прибыл с запиской из королевской канцелярии и разрешением осмотреть дом.

Выглядел он излишне пестро, в одежде явственно читалось желание подражать родовитым клиентам. Короткие толстые пальцы были обильно украшены кольцами, завитые редкие волосы для пущей сохранности прически смазаны каким-то воском или жиром, отчего выглядел он не слишком опрятно. Было мэтру около сорока лет, и он, похоже, привык ко всевозможным капризам дворянства. Поэтому, когда я повела его вглубь здания и объяснила, что именно хочу и где нужны перегородки, он только согласно кивал головой и что-то записывал на листе, прикрепленном к резной дощечке.

– Сразу, ваше королевское величество, я вам точную цену не назову, но общая сумма будет около шестидесяти золотых. Ежели, конечно, вы, ваше величество, не передумаете. Вот тут вот, – он начал показывать руками на пока еще несуществующие стены, – можно было бы штукатурку под камень сделать. А ежели, допустим, в краску добавить толченой слюды, то весьма богато будет смотреться. А вот эти вот стены, что между окнами, лучше бы затянуть тканью, у меня как раз есть купец знакомый, который поставит очень недорого…

– Мэтр Корет! Я не хочу никакой позолоты, мрамора и прочего. Пожалуйста, выполните то, что я сказала. Если вы уложитесь в десять дней, я доплачу лично вам три золотых.

На этом все споры прекратились, а у меня появилась надежда, что скоро появятся нормальные комнаты с нормальными дверями.

Вечером я шла в помещение, где суетились горничные, отмывая нанесенные за день грязь и побелку. И спала в этом плохо проветренном помещении, в запахе сырости и штукатурки. Меня утешало только одно: ремонт близился к концу.

Гастон вышел за охраняемый периметр второй раз и вновь принес мне записки. Одну от герцога де Богерта, вторую от его светлости, герцога де Сюзор.

Брат короля вновь выражал сожаления и печалился о моей участи. Де Сюзор писал, что начал работу над планом монопольной торговли крепким спиртным.

***

Первый гриб в траве обнаружила Дениза. Спущенная с поводка, она рванула в густую траву и принялась валяться на чем-то непонятном.

Когда Энрике подхватил ее на руки, в траве обнаружились обломки грибной семейки. План у меня сложился мгновенно. Потребовав у Энрике Денизу, я прошла вперед метров десять, серьезно выговаривая пытающемуся меня лизнуть щенку:

– Ты ведешь себя недостойно, малышка. Приличные собаки на всякой дряни не валяются и от хозяев не сбегают. Ты должна ходить рядом со мной, как и положено воспитанной девочке!

Через пару минут после этого я поставила вырывающегося щенка на землю и с удовольствием пронаблюдала, как шустрый щенок рванул в кусты.

– Ах, Дениза опять убежала! Все немедленно идите и ищите ее! Она маленькая и может потеряться. Я буду ждать вас здесь!

Сегодня на прогулке со мной, кроме Софи и Жанны, была только леди Никертт, молоденькая и резвая девушка, самая стеснительная из моих фрейлин. Это была удача: она никогда в жизни мне не прекословила. И первая, приподняв подол платья, сошла с тропинки, ласково приговаривая:

– Дениза! Иди сюда, непослушная девочка.

Софи и Жанна, понимая, что ни на какой зов щенок не откликнется, просто молча выискивали проход между кустами.

– Энрике, давай мне поводок с Гаспаром и иди помоги дамам. Я буду ждать вас вон у того дерева.

Оставались только двое солдат, но, как я и ожидала, у дерева, где валялась Дениза, Гаспар тоже кинулся в траву. Я наклонилась, подхватила его на руки, заодно зацепив с травы несколько кусков этой дряни. Больше всего эти тонконогие сероватые грибы были похожи на обыкновенные поганки. Я вовсе не хотела, чтобы бестолковый песель успел слопать кусок. Я ласково выговаривала рвущемуся на свободу щену, стоя спиной к солдатам, а второй рукой укладывала добычу в прорезь платья – своеобразный огромный карман, в котором местные дамы носили разную мелочь. Через несколько минут свита моя вернулась, и я, сославшись на усталость, завершила прогулку.

Набрать этой дряни было мало. Важно было высушить ее. Я сломала голову, думая о том, как это сделать незаметно для всех, если даже будущие стены еще не были достроены. Наконец сообразила и заявила мадам Лекорн, что хочу осмотреть второй этаж.

– Ваше королевское величество, у нас не хватит денег на ремонт второго этажа.

– Мадам Лекорн, я не собираюсь его ремонтировать, но подумайте о том, что в комнатах фрейлин не хватает мебели. Возможно, там найдутся целые кровати.

– Для этого вам не нужно ходить самой, ваше королевское величество. Достаточно послать прислугу.

– Позвольте мне решать самой, мадам Лекорн.

С этими словами я повернулась к ней спиной, дождалась, когда слева и справа встали Жанна и Софи, и, повернув голову, скомандовала:

– Всем остальным оставаться на своих местах.

Особого удовольствия поход на второй этаж мне не принес. Те же самые анфилады комнат в пыли и паутине, огромная люстра, закрытая полуистлевшим полотном, несколько каких-то хромоногих и грязных комодов и пара широких кроватей в разных концах здания. Пока мы бродили, оглядывая помещение и любуясь старыми, полуобвалившимися фресками со сценами охоты, я пристроила на подоконнике несколько кусочков этих самых грибов. Днем здесь должно быть солнечно.

Глава 24

Ремонт двигался. Пусть не так быстро, как мне хотелось бы, но все же отдельное помещение, пусть пока и без дверей, у меня уже было. Планировала я свою жилую часть по подобию апартаментов в королевском дворце, но были и некоторые изменения. Например, здесь я просто совместила туалетную комнату с гардеробной. И в Малом Шанизе мне не нужно было помещение для хранения драгоценностей. Они все остались во дворце. Ну, почти все. Маленькая шкатулка с простенькими, почти девичьими украшениями все же последовала за мной.

В спальне я не стала выставлять кровать почти на середину комнаты, а сдвинула ее в самый дальний угол. Зато у окон появились два довольно удобных места: обеденная зона и зона отдыха. В обеденной зоне стоял большой стол, где могло разместиться сразу несколько человек. В зоне отдыха четыре уютных полукресла окружали невысокий столик, на который можно было поставить корзинку с вышивкой или вязанием, водрузить вазу с фруктами или использовать еще как-то.

Приемная в этом маленьком дворце получилась тоже небольшая, с одним-единственным окном и вытянутая по ширине здания. Завела я приемную с единственной целью: если мне нужно будет поговорить так, чтобы точно не подслушали, достаточно будет поставить охрану перед дверью приемной.

Зеркало, перед которым меня расчесывали, доставили из дворца, как и некоторые другие предметы меблировки. За всем этим присматривала Миледи Лекорн. А вот моими косметическими штучками заведовала теперь мадам Менуаш, и потому количество баночек на столе значительно сократилось. Все остальные бутыльки, опустошенные и тщательно вымытые, лежали в отдельной коробке. Именно там я и позаимствовала склянку с широким горлом, куда через несколько дней попали полностью высохшие кусочки грибов. Я тщательно растерла их в пыльцу между пальцами и дважды вымыла руки, просто на всякий случай. Я слабо себе представляла, насколько ядовиты эти поганки, и, с любопытством поглядывая на темный порошок, убрала склянку в карман. Пригодится.

***

Примерно раз в неделю я продолжала получать через Гастона письма с воли. Оба герцога оказались на редкость аккуратными корреспондентами, и оба мне писали о том, что в двух детских все в порядке.

К концу месяца ремонт в моих покоях был завершен. Оплатить все это мне пришлось самой. Мадам Лекорн стойко сносила все мои приказы типа: “...замолчите до утра” и “я не желаю вас сегодня видеть”, но с удовольствием отказалась оплачивать “нелепые прихоти”, как она выразилась.

Когда наконец-то на отремонтированный паркет постелили ковер, а над кроватью навесили балдахин, я объявила праздник. На него были приглашены все придворные дамы и даже миледи Лекорн. А пиршество я предложила провести на природе.

Вперед отправили лакеев. К нашему приходу посреди очаровательной изумрудной полянки был раскинут удобный ковер с грудами мягких подушек, чтобы нам было удобно сидеть, и стояли два низких столика, заставленных продуктами. По моему приказу все продукты были цельными: я запретила нарезать и холодное мясо, и хлеб, и сыр, мотивируя это тем, что нам будет интереснее сделать это самим.

На больших блюдах лежали крупные караваи хлеба, массивные куски запеченного мяса, в глубоких плошках – отварные яйца в скорлупе – чистить тоже придется самим. Жареные цыплята радовали глаз целыми тушками. Даже похожие на гигантские таблетки головки плотного маслянистого сыра были без единого разреза. Несколько плошек с первыми огурчиками и пучками зеленого лука, в отдельных малюсеньких пиалках – соль и такая дорогая приправа, как молотый черный перец. Более того, я разрешила подать к столу несколько кувшинов вина.

Сперва мы выпили за новоселье. Я рассказала фрейлинам, чьи комнаты тоже были почти готовы, и что в детстве слышала смешную байку:

– Когда комнату доделывают полностью, в первую же ночь нужно положить под подушку зеркальце и прошептать: “На новом месте приснись жених невесте”. Вот кого вы во сне увидите, за того выйдете замуж.

Байка вызвала смущенные взгляды и неловкие улыбки. Я приказала разлить вино и с улыбкой пронаблюдала, как девушки и женщины, сперва слегка жеманясь, а потом все смелее, пьют. Закусить не дала, отвлекая болтовней.

На голодный желудок пара бокалов вина производили совершенно волшебное действие: мои дамы раскраснелись и хихикали. Когда пришло время делать бутерброды, помогать мне вызвалась мадам Лекорн. Я была только рада. Разумеется, не обошлось без брюзжания о том, что королеве пристало, а что нет. Однако я стойко держала оборону и сообщила своей старшей фрейлине, что праздник тем и отличается от обычных будних дней, что дозволяет некоторые нарушения формальностей. Не серьезные нарушения, разумеется, но: “... и кроме того, мадам, получить еду из рук своей королевы – незабываемое воспоминание. Вам я тоже приготовлю еду сама, в знак примирения, миледи Лекорн! Думаю, это будет забавно!”.

Первый раз я назвала её не "мадам", а как и принято -- "миледи". С некоторым удивлением она оглядела меня, но возражать не решилась, опасаясь, что я вышлю ее с прогулки. Я изображала из себя шеф-повара, отрезая каждой из фрейлин хлеб и мясо, позволив миледи нарезать сыр. В каждый бутерброд я сыпала крошечную щепотку перца и приговаривала: "Чтобы жизнь не казалась пресной!". Для каждой женщины из свиты я нашла любезный комплимент. Пикник прошел просто изумительно! Щенки добавляли суматохи и радости.

Время мы провели просто прекрасно. А поскольку я тоже позволила себе бокал вина, то в этот день не стала заниматься с мэтром Борнео, а предпочла отдохнуть в пустой комнате. Это было восхитительно. Внутренний засов, пусть и не отличался искусством работы или позолотой, но давал мне совершенно сказочную уверенность в том, что я наконец-то одна.

К вечеру миледи Лекорн выглядела весьма дурно. Мне кажется, у нее разболелась голова. И кроме того, она жаловалась на озноб, хотя в комнатах было очень тепло. Жалости я к ней совершенно не испытывала, но попросила мадам Менуаш заказать для фрейлины горячее вино с сухофруктами.

После порции глинтвейна мадам слегка полегчало, и я дала ей разрешение удалиться.

Ночью у дамы начались рвота и “недомогание желудка”, как вежливо и завуалированно доложили мне, но, разумеется, будить королеву из-за такой мелочи никто не стал. К утру капитан Ханси счел необходимым послать донесение во дворец. У меня же день прошел как обычно, пожалуй, даже немного лучше именно благодаря отсутствию старшей фрейлины.

На следующий день к полудню прибыл дворцовый лекарь. Не тот, который “лечил” меня, мэтр Борен, а второй, имя которого я так и не запомнила и который имел только совещательный голос.Как выяснилось, его звали мэтр Агностио.

Он констатировал у миледи Лекорн разлитие черной желчи, вследствие усталости и хрупкого телосложения, и рекомендовал поить больную крепкими бульонами, горячим вином и какой-то травяной бурдой, которую состряпал самолично. Главное, что донес до всех остальных почтенный мэтр, больная не заразна. Капитан Ханси с облегчением выдохнул: он подозревал какую-то жуткую заразную болячку.

Выслушав доклад доктора, я благосклонно кивнула, поблагодарила его за услуги и не стала вмешиваться. Даже если эта тварь выживет, вряд ли она сможет продолжать свою службу. Угрызений совести я не испытывала. Ну, почти не испытывала…

Вечером, лежа в постели, я анализировала все, что произошло со мной в этом мире. И сам безумный факт попаданства, и то, что я выносила и родила ребенка. Моего сына, моего мальчика, которого я даже не могу сейчас повидать. И четко осознавала: если понадобится, я убью любого,вставшего у меня на пути голыми руками. Никто не будет издеваться над моим малышом и внушать ему идиотские убеждения. Никто не сможет вырастить из него такого же безмозглого и мягкотелого мамсика, которым был его отец. Никто и никогда!

Мне было дико вот так распоряжаться чужой жизнью. Все мое воспитание и моральные устои давили со страшной силой. Слово: “убийца” пульсировало у меня в висках. Я гнала от себя эти мысли, не позволяя собственному разуму взять надо мной верх. Этот мир строится на других законах и других принципах морали. Слабых здесь просто уничтожают. Я не дам себя уничтожить!

Наконец пришли слезы, а после них, уже от усталости -- беспокойный сон…

***

Лето было уже в середине, когда я получила от герцога де Богерта очередную записку, сделавшую мой день солнечным. Герцог обещал, что на днях придет письмо от короля, которое изменит условия моего содержания.

И точно, через два дня капитан Ханси передал мне доставленный гонцом конверт, где на сургуче четко отпечатался государственный герб Луарона: в венке из дубовых листьев помещен щит с изображением стоящего на задних лапах льва. Надо львом – оттиск королевской зубчатой короны.

Муж сообщал мне, что гнев его слегка утих, и дозволял дважды в месяц приезжать на встречу с дофином. Больше всего меня поразило то, что собственную дочь, принцессу Элиссон, он даже не упомянул в этом письме. В общем-то, я знала, что на малышку всем наплевать, но не до такой же степени?!

Визит в столицу был запланирован на начало следующей недели. А записка от герцога де Сюзора поясняла мне это удивительное чудо. Герцог сообщал, что между королевой-матерью и герцогом де Богертом произошла весьма неприятная стычка. Королева-мать попыталась поссорить сына со своим двоюродным братом, но де Богерт отвлек его величество от ссоры тем, что на свои средства устроил соревнования среди скаковых лошадей. При этом подарил королю роскошного черного жеребца невиданной стати. Союзник писал, что его величество радовался как ребенок и называл де Богерта “лучшим кузеном в мире”. Призом на соревнованиях был золотой браслет, и этот браслет его королевское величество преподнес графине Лисапете Оранской.

Из всего этого я сделала выводы, что, выдавив меня из дворца, королева-мать вплотную занялась герцогом де Богертом. И именно герцог решил, что гораздо удобнее, если я буду оттягивать на себя часть сил и внимания Ателаниты. Муж же мой, похоже, не мог разобраться в собственном курятнике, и его, как младенца, можно было отвлечь новой погремушкой.

Понимая, какая сила стоит за супругом, я все же не могла не презирать этого красавца за редкостное скудоумие. Ну не хочешь ты заниматься государственными делами, это можно понять! Найди толковых помощников, передай дела им и можешь продолжать трахать все, что шевелится. В конце концов, ты отвечаешь не только за себя, болван ты этакий, а за целое государство!

Пожалуй, больше всего на свете я хотела похитить собственного сына и поселиться с ним в каком-нибудь дальнем поместье, воспитывая его, наблюдая, как он взрослеет и учится понимать этот мир. В то же время я признавала существующие реалии и догадывалась, что такого счастья судьба мне не даст.

Глава 25

Первая поездка в королевский дворец состоялась. Я слабо себе представляла, как этот процесс будет проходить, но мне было все равно: я не видела своего малыша уже больше двух месяцев.

Почему-то мне казалось, что карета подъедет к какому-нибудь боковому входу, и я тихонько, как мышка, прошмыгну в детскую. Однако все вышло совсем не так. Меня подвезли к центральному входу, где на широких ступенях мраморной лестницы мою карету с улыбкой встречал муж и ласково улыбающийся из-за его плеча герцог де Богерт. Королевская свита расположилась по бокам крыльца и, кажется, пребывала в недоумении, не слишком понимая, что происходит.

Муж был настолько любезен, что когда лакеи открыли мне карету, я сошла со ступенек и двинулась к лестнице, он сделал навстречу мне несколько шагов. Этот знак королевской милости вызвал перешептывания у придворной своры. А муж, между тем, поцеловав мне руку, с улыбкой сказал:

– Элен, вы прелестно выглядите! Ваш новый туалет просто изумителен!

Слова мужа меня не удивили. Как только был завершен ремонт, я занялась своим гардеробом. Перебрала всю одежду и ткани, отправила “в ссылку” все зеленые, коричневые и болотные наряды, которые почему-то изобиловали в гардеробе королевы. Для летних платьев я предпочитала не шелк и атлас, а ситец, сатин и батист теплых и мягких оттенков: персик и беж, все оттенки синего и голубого, мелкие цветочные рисунки, нежные кружева, вышивку жемчугом и серебром.

Для этих целей из дворца с помощью герцога де Богерта были выписаны четыре умелицы из мастерской мэтра Хольтера. Думаю, мэтр не слишком радовался, но возражать всесильному герцогу не посмел.

В целом мои дни в поместье Шаниз были заполнены с утра до вечера. Притом, что миледи Лекорн все еще болела, я смогла медленно и постепенно приучить своих фрейлин к тому, что дворцовый распорядок дня мне неудобен. И здесь, вдали от двора, я буду жить так, как хочется мне. Без Лекорн никто не осмеливался возражать.

Утром у меня появилось время на весьма интенсивную зарядку. Входить ко мне в опочивальню не мог никто: засовы на дверях очень помогали держать дистанцию с фрейлинами. Я просыпалась не с первыми лучами солнца, но достаточно рано. В пустой середине спальни проводила интенсивную разминку, ухитрившись даже сделать для себя ручные и ножные браслеты с утяжелителями. Не то чтобы я собиралась вести рукопашные бои, но доставшееся мне слабенькое тело не устраивало меня. Утяжелители давали мне возможность повышать нагрузку.

Конечно, времени прошло слишком мало, и я все еще не была в идеальной форме. Но по сравнению с той слабостью, которую испытывала во дворце, с трудом проходя сто-двести метров, сейчас я весьма окрепла. Кроме того, ежедневные прогулки и маски для лица, с которыми постоянно возилась мадам Менуаш, отлично выровняли цвет кожи. Глядя перед завтраком в зеркало, я видела молодую приятную женщину: свежую и здоровую, одетую изящно и элегантно.

Небольшая доза сурьмина, нанесенная на брови и веки, придавала моему лицу завершенный вид. То, что изменилась привычная бывшей королеве мимика, пошло моей внешности на пользу. Больше никогда углы рта не опускались вниз, как на печальном смайлике.

Мне не слишком нравилась излишняя серость волос, и я придала им платиновый оттенок с помощью весьма интересного приспособления. Эту штуку мне также подсказала мадам Менуаш.

У широкополой шляпы полностью удаляли все, кроме полей. Волосы распускались и укладывались поверх этих полей ровными прядями. А потом вся эта конструкция, которую я держала на голове, выставлялась под лучи солнца. Широкие поля защищали лицо от излишнего загара, а волосы, выгорающие на солнце, приобретали холодный оттенок. Кроме того, периодически мадам Менуаш смазывала тонкие пряди соком лимона. Конечный цвет получился просто изумительный!

Помня о том, что волосы у меня далеко не такие жесткие и сильные, как в той жизни, я не забывала делать всевозможные маски не только для лица, но и для волос. Регулярно промывать их травяными отварами. Нельзя сказать, что ко времени визита я обзавелась роскошной шевелюрой, но слабые пряди, безусловно, окрепли, да и прически теперь шли мне гораздо больше.

Для визита во дворец я выбрала платье прохладного голубого тона, расшитое мелким жемчугом и отделанное тонкими полосками кружев. Я знала, что выгляжу стильно, а главное, сильно отличаюсь от женщин из королевской свиты.

Король был настолько любезен, что лично проводил меня часть пути до детской. Свита в некотором недоумении шуршала и шепталась, шагая вслед за ним. Его величество с каким-то неприятным интересом взглянув на меня, проговорил:

– Элен, деревенское затворничество явно пошло вам на пользу. Вы выглядите вполне здоровой, – он поднес мою руку к своим губам и поцеловал пальцы, глядя прямо в глаза.

Внутренне я содрогнулась, понимая, на что он намекает. Но даже осознавая, что рано или поздно мне придется лечь с ним в постель, я хотела оттянуть этот момент как можно дальше.

– Ваше королевское величество, к сожалению, здоровье мое после родов все еще не так хорошо, как следовало бы. Моя акушерка говорит, что стоит воздержаться от деторождения еще хотя бы пару лет, иначе это может привести к моей смерти.

Король явно был недоволен и резко отпустил мою руку, зато тут же счел необходимым вмешаться герцог де Богерт:

– Ваше королевское величество, хочу вам сказать, что ваш сын радует своего отца и весь двор крепким здоровьем. Думаю, когда-нибудь этот царственный малыш станет великим правителем.

К счастью, мы дошли до покоев короля, и он, кивнув мне на прощание, удалился в свое крыло. Через десять минут я уже обнимала своего сына, поражаясь тому, как он изменился и повзрослел. Весь отведенный мне час я играла с ним, испытывая безудержное счастье от его улыбок и агуканья. Очевидно, чтобы жизнь мне не казалась медом, к концу моего визита в комнату наследника заявилась Ателанита со своей сворой.

Привычный обмен любезностями завершился привычным же замечанием королевы-матери:

– Вы не находите, Элен, что ваше платье излишне тусклое и не идет вам? Моего сына окружают самые блистательные женщины королевства. Не подобает его жене выглядеть на их фоне серой мышью.

– Ваше королевское высочество, а мне кажется, что не подобает вдовствующей королеве иметь в своей свите столь вульгарно разодетых женщин, – я с ласковой улыбкой кивнула на разряженных красоток.

Давным-давно, еще до ссылки, герцог де Сюзор объяснил мне, почему свита вдовствующей королевы делится на такие странные группы. Я знала, что эти яркие красотки приближены свекровью не просто так. Все они были нищими вдовами-дворянками. После смерти их мужей королева выплатила все их семейные долги и взяла “бедняжек” в свою свиту. За это благодарные красавицы спали с мужчинами по ее указке, иногда не брезгуя даже гвардейскими офицерами, и собирали информацию по всему дворцу. Именно с их помощью королева-мать всегда знала, что именно творится в замке, какие группы и коалиции в ссоре, а какие нашли общий язык. Потому слова мои прозвучали неожиданно, но были абсолютно точны. Славу при дворе эти девицы имели почти непристойную.

Смотреть, как багровеет лицо Ателаниты, было сплошным удовольствием. Страха перед ней я больше не испытывала, просто понимала, что пока еще этот противник мне не по зубам. Но жизнь и спорт очень хорошо обучили меня терпению, умению ждать и выбрать нужный момент.

Королева-мать справилась с собственным гневом и ровным голосом осведомилась о здоровье миледи Лекорн.

– К сожалению, мадам Лекорн все еще чувствует себя слишком слабой. Мне очень тяжело обходиться без ее мудрых наставлений, но я полна сострадания и жалости. Я не могу заставить мадам служить мне сейчас, но готова ждать ее полного выздоровления.

В этой фразе лжи было примерно около ста процентов. Тем приятнее было мне произносить ее. Я дважды навещала мадам Лекорн в ее комнатке и с удовольствием отметила, что полное выздоровление ей не грозит в ближайшие годы. Сейчас мадам, потерявшая почти половину своего веса, выглядела древней старухой. Ее беспокоили боли в желудке, она могла питаться только жидкими кашами и размоченными в бульоне сухарями. И я была уверена, что больше она не сможет служить при дворе.

Когда при взгляде на миледи Лекорн меня весьма болезненно начинала грызть совесть, я напоминала сама себе, что она – только первая ступенька на моем пути. Первая ступенька лестницы, которая приведет меня к сыну. И таких ступеней будет еще много. Заткнись, совесть.

На визит к дочери у меня было выделено совсем немного времени. Я смотрела, как эта маленькая незнакомая девочка, ловко управляясь десертной вилочкой, с удовольствием ест привезенную мной в хорошенькой корзинке июньскую землянику. Что-то странное творилось в это время в моей душе – мне было ее безумно жалко.

Малышка сидела за высоким неудобным столом, на взрослом стуле, куда подложили две подушки. Вокруг нее, строго наблюдая за каждым движением, с постными лицами стояла ее свита. Я совершенно не представляла, как помочь принцессе Элиссон, но пообещала, что постараюсь улучшить ее жизнь настолько, насколько смогу. Пусть не сейчас, сейчас я слишком слаба. Но однажды в этом дворце все изменится…

Глава 26

Лето катилось к концу. Первое мое лето в этой новой жизни. За эти месяцы многое произошло. И самой тяжелой и отвратительной новостью стало то, что королева-мать настаивала на возобновлении наших сексуальных отношений с мужем. Каждый раз, когда я ездила во дворец навестить сына и маленькую принцессу, она неизменно приходила к середине моего визита и начинала нудеть и упрекать меня:

– Один ребенок – это не ребенок! Вы обязаны обеспечить трон Луарона достаточным количеством наследников! Что будет, если дофин умрет?! Мне донесли, что ваш лунный цикл уже полностью восстановился. Ваш отказ делить постель с мужем – нарушение заповедей Господних! – она набожно перекрестилась, глядя мне в глаза.

Эти разговоры доводили меня до трясучки. Принцессу Элиссон она за ребенка явно не считала!

Я прекрасно понимала, что как бы далеко я от нее ни находилась, ей постоянно и регулярно докладывают о каждом моем движении. Увы, я не могла себе позволить заменить фрейлин в своей свите. Многие из них за эти летние месяцы поменяли свое поведение. Их услужливость и понимание, что со мной нужно считаться, стали значительно больше. Но, безусловно, кто-то из них регулярно “стучал” королеве. Возможно, все они. Я старалась не обижать их, но помнила, что они враги.

Ложиться в постель с мужем и еще раз рисковать здоровьем я вовсе не собиралась. К сожалению, король все больше склонялся к тому, что мнение акушерки не так уж важно. Дважды меня подвергали допросам на местном “консилиуме”. Лекари: мэтр Борен, мэтр Агностио и третий, самый словоохотливый из них - мэтр Мунир, весьма строго опрашивали меня, задавая бесчисленное количество дурацких вопросов.

На последнем таком сборище появилось еще два местных врача, которые присутствовали больше для солидности. Меня расспрашивали о том, что я ем и пью, как я себя чувствую по утрам, есть ли у меня головокружения, по каким дням проходит мой лунный цикл и насколько он стабилен. И еще о тысяче других, совершенно не имеющих отношения к здоровью вещей. Например, спрашивали, испытываю ли я желание гладить кошек, нет ли у меня особого пристрастия к рыбной пище и всякую прочую хрень.

Их вердикт, к моему счастью, был весьма осторожен. Мне рекомендовали дать больше времени для отдыха перед следующей беременностью.

Я прекрасно понимала, что мое возвращение в постель к мужу – только вопрос времени. Это сильно пугало. Конечно, я чувствовала себя достаточно здоровой, но тело было в неидеальной еще форме. Да и после родов прошло всего полгода. Даже если мне удастся доносить ребенка, не факт, что я выживу.

А свекровь между тем становилась все более бесцеремонной. Упреки в мою сторону приобретали все более изощренную форму. Последний наш разговор закончился серьезным скандалом.

– Королева, которая не рожает своему мужу сыновей, ничтожество! – она стояла передо мной как олицетворение бессмысленной ненависти и даже не прятала победную улыбку. Его величество, нахмурившись, слушал слова матери, не вмешиваясь и не обрывая ее. Придворные затихли за его спиной, любуясь моей беспомощностью.

– Ваше королевское высочество, а позвольте мне полюбопытствовать, почему же вы не родили своему мужу этих самых сыновей и наследников? Что мешало вам, ваше высочество, рожать, рожать и рожать? Сейчас я так жалею, что у моего мужа нет нескольких братьев, которые могли бы помогать ему в государственных делах.

– Да как ты смеешь…! – Ателанита была в бешенстве и даже дернулась, сделав шаг мне навстречу. – Как ты смеешь?! Я родила своему мужу пятерых детей! Пятерых! Сам Господь захотел прибрать моих ангелов себе! А ты… – она на какой-то момент споткнулась, удержав на языке некое оскорбление, и уже чуть спокойнее продолжила: – Ты не желаешь выполнять свой долг!

– Ваше высочество! Я родила своему мужу уже двоих детей. Хвала Господу, – я демонстративно перекрестилась, – они оба до сих пор живы. Может быть, ваше высочество, если бы вы лучше следили за своими детьми, они остались бы живы? Или вы отнеслись к их здоровью так же пренебрежительно, как к здоровью дофина?!

– Ангердо! Ты позволишь…

Разъяренный король вскочил со стула. Золотой кубок, поблескивая каменьями, по широкой дуге влетел в стену, оставляя на настенной фреске красные винные пятна, напоминающие собой кровь. Казалось, что белые и голубые цветы на изображении заплакали…

Он треснул по столу открытой ладонью, и гулкое эхо поднялось к потолку зала.

– Замолчите! Вы обе замолчите!

Выглядело это весьма мужественно, но несколько пафосно. Король же, в раздражении пройдясь вдоль накрытого стола, вынес свой вердикт:

– Элен, как я вижу, загородная жизнь не слишком образумила вас. Я даю вам еще шесть месяцев на поправку здоровья, а к Рождеству жду вашего переезда во дворец, – с этими словами его королевское величество, не прощаясь, покинул зал. Свита потянулась следом, оглядываясь на меня и королеву-мать. Смотрели по-разному. Кто с брезгливой жалостью на меня, кто с восхищением на королеву.

Пауза была долгой. Уже стихло шуршание одежд и шаги свиты, а Ателанита все еще наслаждалась своим триумфом. Свекровь смотрела на меня внимательно, с трудом сдерживая улыбку на своих змеиных устах. И заговорила уже совершенно спокойным тоном:

– Вы обязаны рожать своему мужу детей, Элен. И никто, даже сам Господь, не избавит вас от этой обязанности.

Сдерживала я себя с большим трудом. Пальцы с такой силой впились в ладони, что я почувствовала, как лопнула кожа под ногтями. Приложив некоторые усилия, я разжала кулаки. Спокойно оглядела королеву-мать и ее торжествующую свиту и холодно сказала:

– До скорой встречи, ваше королевское высочество.

Домой, в Малый Шаниз я возвращалась в полном раздрае. То, что эта тварь добилась своего, не принесет мне и детям ничего хорошего. Я отравила бы гадину, даже не задумываясь, но, увы, руки у меня были коротки. Пока что я ее достать не могла.

Единственным утешением для меня служили частые записки от герцога де Сюзора. Он весьма подробно расписывал мне, как продвигается дело с теперь уже законной приватизацией государством местных спиртзаводов. Оказалось, что по всей стране их не так и много, всего шесть. Спирт в этом мире научились получать не так давно.

Только один из заводиков, самый старый, выпускал нечто похожее на коньяк. Он располагался где-то на юге страны. За него придется выплатить самую большую сумму. Остальные производства существуют всего-навсего от десяти до тринадцати лет и принадлежат, что оказалось очень удачно, не дворянским семьям, а купеческим. Деньги за заводы казна выплатит, а вот скандалов будет на порядок меньше, чем с первым: не тот уровень соперников.

Я очень внимательно следила за этой алкогольной войной. Даже завела небольшую тетрадь, куда записывала все подряд, что мне удавалось вспомнить об алкоголе в моем мире. Слишком уж хорошо я в спиртном не разбиралась, но помнила главное отличие виски от джина. Даже самый простецкий виски выдерживают не менее трех лет. Джину же выдержка не нужна вовсе. Значит, джин для простонародья. А вот ввести моду на виски стоит. Надо будет подумать еще над рецептами тоника. Можно будет попробовать запустить также фруктовые, ягодные и травяные ликеры.

Конечно, сразу же серьезных денег эта затея не принесет. Дай бог, если первые пару лет хотя бы минус от производства будет не слишком большим. Зато потом, когда крепкие напитки распространятся по стране и будет налажена торговля с другими государствами, монополия превратится в источник золота. Я точно знала, что мой сын не получит разоренную страну, выжатую досуха безумными налогами.

***

Примерно через две недели, как раз накануне моего следующего визита во дворец, во дворе поднялся страшный переполох. Ко мне, опальной королеве, явился с визитом вежливости двоюродный брат короля. Самое удивительно, что у него было разрешение от мужа на этот визит. Мои переполошившиеся фрейлины не зря так волновались. Герцог привез с собой, кроме сопровождающей его свиты, еще и пожилую даму.

Впрочем, мне он ее не представлял, но, думаю, привозил не просто так. Не зря перешептывались фрейлины. Эта мадам, скорее всего, будет предложена мне вместо Лекорн. Впрочем, пока это только примерка. Думаю, настоящее знакомство с ней состоится уже во дворце. И думаю, что будет оно искусно срежиссировано. Дама или окажет мне услугу, или даст хороший совет.

Разумеется, я получила целый поднос со сладостями в подарок. Герцог нашел пристойные комплименты для каждой женщины в моей свите, и второй поднос лакомств был презентован им.

Герцог, улыбаясь и рассыпая вокруг любезности, даже снизошел до того, чтобы погладить собак. Если Дениза терпеливо снесла ласку и только потом спряталась за ноги пажа, то Гаспар, недовольно ворча и порыкивая, ухитрился слегка цапнуть герцога за палец. Возможно, это слегка подпортило настроение его светлости, но он даже не подал виду. Напротив, смеясь, разогнулся и сказал:

– Ваше королевское величество. Я вижу, что ваша охрана очень надежна!

– Благодарю вас, ваша светлость. Благодарю и за подарки, и за снисхождение к этому глупому щенку. Признаться, милый герцог, здесь, в этом деревенском заточении, вы первый гость. Я несказанно рада вашему визиту!

Еще некоторое время мы обменивались любезностями, герцог даже снисходительно выпил кубок вина, похвалив напиток. И он, и я прекрасно понимали, что этот визит не просто дань вежливости или преданности. Что-то его светлости от меня было нужно, но вот что?

По-своему, герцог де Богерт был очень любопытным экземпляром. Маска добродушного весельчака, которую он носил, была только маской, но носил он ее с изяществом и вкусом. В глазах моих фрейлин он выглядел красавцем, мужчиной любезным и обходительным, внимательным к капризам дам, и казался совершенно восхитительным кавалером. Герцог, правда, был женат, но когда и кого это останавливало?

Сопровождавшая его свита большей частью состояла из нескольких человек – менее родовитых подобий самого герцога, и сейчас фрейлины стреляли глазками не только в де Богерта, но и в его окружение.

Глава 27

Думаю, со стороны моя прогулка с герцогом де Богертом чем-то напоминала королевскую прогулку. Сзади нас, вежливо отстав, тянулись обе свиты. В пустом промежутке важно шествовал Энрике, ведя на поводках Денизу и Гаспара.

Подросшие щенки баловались, часто путали поводки и дергали мальчишку в разные стороны, отчего возникала суматоха и мерный ход процессии сбивался. Впрочем, все это было только на пользу -- мы с герцогом продолжали неторопливое движение, а собаки и паж мешали греть уши свитским, не давая подслушать, о чем же ведется разговор.

– Ваше королевское величество, как вы понимаете, я приехал по поручению вашего супруга. Король очень огорчен вашей с ним размолвкой. Его величество печалится и с грустью вспоминает те времена, когда характер ваш был более покладистым.

– Герцог, у вас есть какое-то конкретное предложение или же вы хотите просто мне рассказать, как грустен мой муж?

Насколько я поняла из причитаний герцога, королева-мать так сильно давила и на сына, и на герцога де Богерта, что мамсик с братом заволновались: она мешала им спокойно жить. Мешала, разумеется, каждому по-своему. Де Богерту она мешала отвлекать короля от государственных дел всевозможными скачками, пикниками, рыбалками и охотами. Королю же она мешала принимать те решения, которые ему хотелось. А также очень сильно мешала прогуливать государственные советы.

Самым забавным во всей этой истории было то, что изначально король выступал против принятия закона о монополии, так как принятие такого закона требовало от казны некоторых трат. А его королевское величество, мой муж и мамкин сын, предпочитал тратить казну на собственные развлечения. Но именно Ателанита почувствовала в этой монополии будущий золотой источник и заставила сына согласиться. Об этом не раз мне писал герцог де Сюзор.

Де Богерт же ни разу не упомянул об этом событии. В его глазах я оставалась просто утробой на троне, фигурой, которую, поманив красивой лестью, можно двигать по своему усмотрению. Пока он уговаривал меня вернуться во дворец раньше времени, расписывая, как счастлив будет его венценосный брат, и всячески обещая, что до назначенного срока король не придет в мою постель, меня посетила очень странная мысль: “А ведь Ателанита далеко не так глупа в плане практических решений, как мне казалось сперва. Интриги интригами, а вот с какой стороны булка намазана маслом, она сообразила сразу. Если бы не ее личная неприязнь ко мне, мы вполне могли бы найти общий язык. Жаль, что своим поведением она делает этот союз совершенно невозможным. Все же она умнее сына, и с ней было бы проще договариваться.”

Я не говорила ни да, ни нет. А король, очевидно, не хотел отдавать прямой приказ о моем возвращении. Возможно, из какого-то мужского каприза, просто не желая идти на поводу у матери.

Насколько я поняла из рассказов де Богерта, именно королева, способствовавшая моей высылке, сейчас особенно сильно настаивала на возвращении. Этими, на первый взгляд -- суетливыми и бессмысленными действиями, она всего лишь тешила свое эго и лишний раз унижала ненавистную невестку. По сути, практической пользы во всех моих изгнаниях и возвращениях не было. Зато было сладкое чувство, что она, Ателанита, может распоряжаться моей судьбой.

Сейчас де Богерт добивался от меня официального обращения к мужу с просьбой о возвращении во дворец. За время пребывания в этом мире я уже изрядно научилась вилять в разговорах, и потому кузен уехал, так и не получив от меня четкого ответа. В какой-то момент, на всякий случай, не желая выглядеть в его глазах женщиной с характером, я даже ухитрилась пустить слезу:

– Ах, герцог, вы даже не представляете, какую рану нанес мне муж своими подозрениями. Мое сердце совершенно разбито! Кроме того, ваша светлость, вы же видели, как королева-мать позволяет себе оскорбительные выражения. Она забывает о том, что я уже родила королю двоих детей! Она забывает о том, что я не ее личная горничная, на которой можно сорвать дурное настроение! Видит Господь, – я набожно перекрестилась, – я изо всех сил старалась угодить ее королевскому высочеству. Но, увы, вместо сердца в груди королевы-матери – кусок льда! – я снова утерла набежавшую слезу и, беспомощно захлопав глазами, посмотрела на герцога.

Если его и раздражало мое нытье, то держался он превосходно: кланялся, восхищенно говорил, как прекрасно я стала выглядеть, тонко сожалел о том, что сердце мужчины не может принадлежать одной женщине, что так уж устроил Господь этот мир. Но в любом случае, я самая прекрасная из всех женщин в окружении короля.

Я старалась изо всех сил, но к концу беседы было ощущение, что меня полили медом, а потом сверху посыпали перьями. До уровня герцога я пока еще не дотягивала. Хотя надо сказать, что главное я отстояла: никакого конкретного решения так и не высказала. Его светлость уезжал крайне раздосадованный, но при этом прекрасно держал себя в руках и ласково улыбнулся мне, целуя на прощание ручку:

– Ваше королевское величество. И ваш муж, и все его смиренные подданные будут с нетерпением ждать, когда вы озарите королевский дворец своим присутствием.

Герцог уехал. Я выдохнула и, закрывшись в своей комнате, села подумать. Нужно было отсеять всю словесную шелуху и понять, стоит ли просить у мужа разрешение вернуться.

За то время, что я жила отдельно от двора, в моем сознании произошли некоторые интересные метаморфозы. Я как личность была и осталась собой. А вот королева Элен стала для меня чем-то вроде маскарадного костюма. Это ее обижала и оскорбляла свекровь, это ее ударил муж, это ее придворные считали пустым местом. Не знаю, насколько это хорошо с точки зрения психического здоровья, но мне самой этот способ помогал отделить важное от сиюминутного.

Итак, из минусов моего возвращения: злоба и придирки королевы-матери, возможные попытки мужа уложить меня в постель, минимум личного времени и, пожалуй, все. Из плюсов: я буду регулярно видеть сына, моего маленького Александра и смогу хотя бы немного проследить за принцессой; я буду ближе к центру событий и смогу видеться с герцогом де Сюзором: мне не хватало рядом такого умного и понимающего собеседника; я смогу быстрее реагировать на любые изменения. Иногда скорость очень важна.

Плюсов и минусов было почти поровну, разница оказалась не так уж и велика. Но ведь тут все зависит оттого, как я явлюсь ко дворцу: жалкой просительницей или королевой, которая разрушила интригу свекрови. Кстати, под это дело, раз уж королю так хочется, чтобы я вернулась и отвлекла мамашу от него, можно будет вытребовать некие преференции.

Потому на следующее утро Гастон повез герцогу де Богерту мое “тайное” послание. Там я писала, что согласна написать жалостливое письмо мужу при условии, что король позволит мне видеть сына каждый день утром. Ответа я ждала со вполне понятным волнением, и поступил он уже через четыре дня: король был на все согласен.

Мне немного жалко было бросать Малый Шаниз. Здесь действительно было спокойно и не слишком многолюдно. Здесь никто не смел меня оскорблять. Даже мадам Лекорн, которая практически не выходила из своей комнаты. Думаю, когда я вернусь во дворец, мадам не стоит брать с собой. Пусть едет в свое поместье и посвятит жизнь восстановлению здоровья и местным лекарям. Надеюсь, она на все оставшиеся годы отучилась интриговать.

Думаю, что при моем появлении во дворце, свекровь активно начнет мне навязывать новую статс-даму. Поэтому во дворце я должна появиться, уже имея такую в свите. Это было очень тяжело, но я вполне осознанно отложила визит к сыну, дабы не встречаться со всей этой придворной и королевской сволочью. А Гастон был отправлен с новой запиской герцогу де Сюзору.

Ответ он принес вечером того же дня. Герцог де Сюзор предлагал взять в свиту некую вдовствующую графиню. Он как очень разумный человек, писал: “… оцените сами. Могу сказать лишь одно: графиня Эбигейл Холланд не глупа и верна мне лично. Я имел возможность убедиться в ее верности и надеюсь, что вы прекрасно поладите с ней. Остаюсь преданный вам…”

Письмо мужу я села писать вечером, оставив в комнате только Софи и мадам Менуаш. Каждую фразу проговаривала вслух, и мы устраняли малейшую неточность. Я писала о том, как сердце мое разрывается от горя из-за ссоры с любимым мужем, просила прощения за дерзость и непонимание, возникшее между нами. Писала о том, что умоляю простить меня ради сына, лишенного в данный момент материнского присмотра. Упомянула, что собираюсь наверстать упущенное время и видеться с нашим драгоценным Алехандро каждое утро. Скромно добавила, что хотя и понимаю, что такое мое решение немного нарушает традиции воспитания дофинов, но надеюсь, что мой драгоценный муж в своем всем известном милосердии простит мне эту слабость…

В этом письме было еще достаточно славословий, меда, патоки и сахара, но когда мы закончили, у всех троих на лицах появилась заговорщицкая улыбка. И я, и Софи, и мадам Менуаш чувствовали себя как совсем юные девушки, которые придумали какую-то шкоду и потирают ручки в предвкушении. Это был редкий момент, когда сквозь официальные отношения пробиваются личные. Это был приятный момент, и я решила его продлить:

– Софи, я пока не хочу спать. Как вы и Жанна отнесетесь к тому, чтобы побаловать себя на ночь горячим взваром?

Фрейлины мои переглянулись и разулыбались пуще прежнего. Помимо всего прочего, это еще очень ярко выделяло их двоих на фоне остальной свиты. Такие жесты от королевы дорогого стоят. Я это понимала и собиралась и дальше поднимать их в рейтинге.

Пожалуй, меньше всего в этом мире я хотела власти. Мне нужен был мой сын, крыша над головой, кусок хлеба и защита. И я могла это все получить только при одном условии – если в местных властных структурах я стану номером один. К этой мысли я шла долго. Она мне не нравилась, и первое время я всячески отталкивала ее. Малый Шаниз тем и хорош, что дал мне время на осознание простой истины: или я стану настоящей королевой, или так и останусь никем.

Проводив после чаепития женщин и привычно запершись в спальне, я с отвращением подумала, что в королевском дворце буду лишена уже привычных мне удобств. Возможно, когда-нибудь, со временем, я смогу это изменить. Но четкое понимание того, что произойдут эти изменения не скоро, вызвало слезы у меня на глазах…

Глава 28

На свое официальное письмо мужу я получила такой же официальный ответ. Король писал, что готов забыть супружескую ссору. Что же касается моего желания чаще видеть сына, то он находит его вполне понятным и обещает не препятствовать.

У меня заколотилось сердце от этих вычурных строчек. Это было именно то, ради чего я готова вернуться. Я смогу ежедневно видеть сына и всеми силами постараюсь понемногу удлинять наши свидания. Конечно, оставалась вероятность того, что Ателанита будет таскаться в детскую дофина именно в это же время. Но я утешала себя тем, что проблемы буду решать по мере их поступления.

Герцог де Богерт говорил мне, что приличным для примирения считается количество писем от трех до пяти, написанные каждой стороной. Это давало возможность официальным лицам выставить ряд условий. Потому во втором письме, полном розовых соплей, я жаловалась на различие обычаев в наших странах и просила моего мудрого мужа помочь мне: назначить статс-дамой умудренную опытом и достойную женщину. Жаловалась на то, что господь наслал на мадам Лекорн болезнь, и теперь некому руководить моим двором и подсказывать мне верные решения. Уверяла короля, что сердце мое сохнет в разлуке с ним.

В постскриптуме было написано, что кандидатура графини Эбигейл Холланд кажется мне очень удачным выбором. Записка с повторением постскриптума отправилась к герцогу де Сюзору. Он должен отстоять свою кандидатуру на Совете.

Как объяснил мне во время нашей прогулки де Богерт, эти письма зачитываются вслух на государственном Совете – личная жизнь короля регламентировалась так же, как и принятие законов. Именно для кузена короля чтение этого письма и будет неприятным сюрпризом, так как его креатура, та самая тетка, которую он привозил, пролетает мимо.

Если бы он знал, что я выберу статс-даму сама, он бы, безусловно, поторопился навязать мне свою кандидатку. А так для меня все сложилась просто прекрасно: даже в нашей переписке он не сможет предъявить мне никаких претензий. Ведь я – всего лишь глупая иностранка, которая не догадывалась о его планах.

Пусть я и понимала прекрасно, что герцог де Богерт враг и королю, и мне, а главное – Александру, но рвать с ним отношения пока я не хотела. Таких врагов нужно держать поблизости.

Через неделю было получено письмо, где его королевское величество одобрял мой выбор старшей фрейлины. Думаю, герцогу де Сюзору пришлось немало потрудиться для этого одобрения, но данную партию мы с ним выиграли.

***

С первыми заморозками я вернулась во дворец, предварительно тщательно законсервировав Малый Шаниз. На данный момент он был устроен достаточно удобно для того, чтобы в нем можно было жить. Старое поместье вполне могло понадобиться мне еще, а возвращаться в разруху будет неприятно. По договоренности с королевским советом в доме остались четверо слуг: две семейные пары и шесть человек королевской гвардии во главе с капралом. Никто не ждал нападения, но сохранить от воров оставленное имущество они вполне смогут. Прислуга же просто будет следить за чистотой и протапливать не только свои комнаты, но и гардеробную, где я оставила часть одежды. Платить за их содержание будет королевский совет, точнее, казна. С моей точки зрения, это было вполне справедливо: этакий штраф на королевскую глупость.

Ателанита, несмотря на легкое нездоровье, явно радовалась тому, что я вернулась. Ради личной неприязни эта сумасшедшая баба готова была мир перевернуть. По моей просьбе герцог де Сюзор раздобыл мне копии счетов. Мое вселение в замок, приведение сада в порядок, охрана, да и сам переезд туда-сюда обошлись короне в весьма кругленькую сумму. Я уж молчу о том, что в Малом Шанизе гвардейцы дополнительно получали “командировочные”, а ремонт казарм производился за счет короны.

И да, случилось именно то, чего я опасалась. Каждый мой утренний визит к сыну нарушался приходом королевы-матери. Ей доставляло особое, какое-то сладострастное удовольствие отрывать меня от ребенка и мелочно изводить различными глупыми придирками.

По ее мнению, я не так одевалась, не так причесывалась, не так разговаривала. Я слишком много времени уделяла дофину, и непременно выращу из него недоразумение, а не достойного сына своего отца.

Только одна деталь существенно портила радость королеве-матери: на все ее претензии я улыбалась, отмалчивалась и кивала головой. Не то, чтобы я собиралась прислушиваться к ее “советам”, но в данный момент у меня был небольшой план, и именно его я претворяла в жизнь. Мне кажется, Ателаниту несколько напрягало мое молчание, и она всеми силами пыталась вывести меня на конфликт. А я все улыбалась и терпела.

Расписание его королевского величества, моего драгоценного мужа я знала уже отлично. Потому в один из дней, вместо положенного визита в детскую, я, нарушая сложившийся распорядок, двинулась в его личные покои. В данный момент мой муж ждал, когда плотный завтрак уляжется в его королевском желудке, чтобы потом сходить на прогулку. Это время он проводил за бокалом легкого вина в окружении своей свиты и обществе графини Лисапеты.

Компания мирно расположилась возле одного из горящих каминов. Король сидел в удобном кресле, мужчины свиты топтались по периметру огромного ковра, а некоторая часть особо любезных королевским глазам дам сидела на небольших пуфиках. Разумеется, сидеть в присутствии короля не дозволялась никому из мужчин, но дама могла сидеть даже в его присутствии до тех пор, пока руки ее заняты работой. Так что все королевские девицы, даже Лисапета, держали в руках или небольшие пяльцы с вышивкой, или золоченые спицы и делали вид, что работают.

Похоже, утро у короля выдалось скучноватое, потому что его величество даже обрадовался, когда появилась я со своей свитой:

– О! Элен, я рад вас видеть, – муж встал с кресла, улыбнувшись мне.

– Я тоже счастлива вас видеть, ваше королевское величество. Я хочу смиренно попросить вас уделить мне несколько минут вашего драгоценного времени. Наедине, – я была сама любезность, хотя понимала, что предстоящий разговор будет сложным. Я собиралась первый раз серьезно выступить против королевы-матери.

Просьба моя мужу понравилась не слишком, но он не стал спорить. Согласно кивнул головой и двинулся куда-то в угол зала, приказав свите оставаться на месте. Я шла вслед за ним, как и положено покорной и любящей жене. Если я рассчитывала, что он приведет меня в рабочий кабинет, то сильно ошиблась. Мы даже не вышли из комнаты, а всего лишь подошли к одной из стен и король откинул роскошную бархатную драпировку, открывая вход в нишу.

Небольшая комнатка, примерно три на четыре, остроконечная готическая дверь-окно, весьма широкая бархатная кушетка, два элегантных позолоченных креслица с такой же обивкой и маленький столик, на котором стояла ваза, наполненная разноцветными гроздьями позднего винограда.

Похоже, мой любвеобильный муж привел меня в комнатку для интимных свиданий, где он периодически наскоро заваливал своих любовниц. Я не питала к этому великовозрастному болвану никаких романтических чувств, но даже меня передернуло от мысли: “Господи, как можно быть таким козлом?”.

Король привычно удобно расположился в кресле и даже вежливо кивнул мне на второе, приглашая присесть. Подхватил из вазы гроздь с темно-лиловыми, чуть припудренными белой пыльцой ягодами и внимательно принялся ее ощипывать, медленно работая челюстями.

“Не мужик, а какое-то жвачное животное…” – я вздохнула и протянула королю те самые копии счетов, которые сделал для меня герцог де Сюзор. Король несколько картинно поднял бровь и чуть брезгливо взял у меня из рук два мелко исписанных листа.

– Что это, Элен? – он даже не попробовал прочитать, что там написано.

– Вы можете не читать эти бумаги, ваше величество, но умоляю вас посмотреть на сумму, прописанную внизу второго листа.

Он небрежно бросил виноград на столик и зашуршал бумагами.

– Так что это за сумма, Элен?

– Столько денег из казны ушло на то, чтобы я уехала в Малый Шаниз, прожила там несколько месяцев и вернулась во дворец, – он по-прежнему недоуменно таращился на меня, и я пояснила: – Это ваши деньги, мой король, три четверти которых были потрачены совершенно ненадлежащим образом. Если вы перевернете бумагу, то с обратной стороны увидите еще одну цифру – столько обходится королевской казне мое содержание во дворце в течение тех же пяти месяцев, – и поскольку он все еще продолжал тупить, я закончила свою мысль: – Казна выкинула в воздух сумму, которую можно было потратить на два больших бала, или четыре королевских охоты, или другие ваши развлечения.

Тут до него, кажется, стала доходить суть. Он нахмурился и наконец-то обратил внимание на записи и цифры. Несколько раз сравнил сумму, указанную в конце счета, и сумму, написанную на обратной его стороне, и нахмурился еще сильнее. Решив, что именно сейчас и настал подходящий момент, я добавила:

– Именно столько развлечений вы потеряли, ваше величество, когда последовали несколько необдуманному совету королевы-матери. Я, признаться, до сих пор не понимаю, как вы, человек, управляющий огромным государством, могли поверить одному-единственному подметному письму. Ведь не было ни единого доказательства, что я хоть чем-то опорочила вашу честь. Ни единого!

Наступила глубокая пауза…

– Я понимаю, муж мой, что вы были в гневе, и ваша мать просто воспользовалась вашим состоянием… – голос мой был тих и почти робок.

Король недовольно комкал в руке счета, хмурясь все больше, а я все также тихо и спокойно продолжала:

– Мне жаль, муж мой, но ваша мать постоянно нарушает вашу королевскую волю. Я знаю, что до моего возвращения во дворец королева-мать навещала дофина не чаще двух раз в неделю. Сейчас же она приходит туда ежедневно и именно во время моих визитов. Конечно, она не может прямо противиться вашему приказу, ведь вы, мой король, позволили мне видеться с сыном. Но она всячески мешает нашему с дофином общению, прилюдно оскорбляя меня и высказываясь уничижительно о моей внешности, нарядах и прическе. Так королева Ателанита в первую очередь унижает вас, своего сына, показывая всем – и свите, и прислуге, что у вас уродливая и плохо одетая жена. Конечно, люди молчат… Никто не осмеливается спорить с королевой-матерью… Но ведь похоже, что она всеми силами провоцирует скандал и постарается в скором времени выслать меня еще куда-либо. А это снова ударит по вашей казне, ваше величество.

– Она не посмеет этого сделать! – король говорил, не понижая голоса, и я, протянув руку, осторожно приложила указательный палец к его губам.

– Т-с-с-с, прошу вас, умерьте свой гнев, мой король. Никто из вашей свиты не осмелился вам сказать, что королева-мать бездумно тратит казну. И не осмелится! На такое решилась только я, хотя и опасаюсь вашего гнева. Но чем меньше ваши придворные прихлебатели будут знать, о чем мы с вами здесь говорили, тем лучше для вас же, ваше королевское величество. Я хотела бы стать вашим другом и советчиком. Но решать вам…

Глава 29

Я прожила в этом мире не так и долго, но за это время успела достаточно узнать характер собственного мужа. Он не слишком умен, он не умеет просчитывать последствия своих поступков и решений, он может поменять свое мнение под влиянием кого-либо. И он не слишком любит ждать. Король нетерпелив, и решения его зачастую скоропалительны.

Именно так, совершенно не подумав о последствиях, он выслал меня в Малый Шаниз. Разумеется, вернул он меня вовсе не потому, что соскучился. Но королева – лицо публичное. Была нота протеста от посольства Сан-Меризо, было возмущенное письмо от короля Геральдо Великолепного, родного отца Элен. Были аккуратные намеки от герцогов де Сюзора и де Богерта, были резкие требования королевы-матери.

Сейчас, сидя в небольшой альковной нише, я смотрела, как мой муж морщит лоб, пытаясь понять, какое решение нужно принять. Подсказывала я очень аккуратно. Мне нужно было, чтобы король думал, что это его собственные мысли. Я протянула ему еще один листок и сказала:

– Обратите внимание на цифру, ваше величество.

– Обратил… – брюзгливо ответил король. – Что это значит?

– Это сумма, потраченная королевой Ателанитой на поездку по святым местам. А на обратной стороне – сумма, которую она тратит, проживая во дворце. Как видите, мой дорогой муж, эти цифры совпадают практически полностью.

– Ты думаешь, Элен?.. — король морщил свой гладкий лоб

– Вы, мой король, просто читаете мои мысли! Мне кажется, это будет наиболее правильным решением. Признаться, я просто поражена тем, как быстро вы все поняли. И даже немного завидую вашему уму!

– Что ж, я не намерен терпеть такие безумные траты, – голос короля вновь набирал силу, и мне показалось, что он слегка накручивает себя перед разговором с матерью.

Я возвращалась в свои покои, довольная проведенной беседой. Самым интересным мне показалось то, что, хотя придворные безудержно льстят королю с утра до вечера, на мои славословия он среагировал весьма чутко. Думаю, дело в том, что Ателанита слишком часто критиковала его и продавливала свои решения. Да, сына она, наверное, любила… Но, похоже, власть она любила гораздо больше.

Может быть, Ангердо и не мог сформулировать это достаточно четко, но отношение матери он чувствовал. Да, он побаивался ее и привык считаться с ее мнением. Но, думаю, королева слишком редко хвалила сына, и сейчас те льстивые речи, которые он выслушал от меня, показались ему особенно драгоценны. Я поставила в памяти галочку: лесть – это прекрасное оружие, и им нужно пользоваться.

До разговора с мужем я долго думала, стоит ли оставить в тайне мое участие в этой ссылке королевы-матери. Скорее всего, я бы смогла уговорить мужа не озвучивать причину своего гнева. Но после некоторых размышлений и советов с герцогом де Сюзором, отказалась от этой мысли. Пусть все знают, что ссылка королевы-матери произошла по воле невестки. Мне пора набирать очки на политической арене.

Думаю, придворные будут потрясены новостью, и я смогу воочию увидеть результаты. Моя приемная является прекрасным местом, где на эти результаты можно будет посмотреть. Свита и чиновники, конечно, могут принять эту опалу Ателаниты как случайное совпадение. Но самые умные, безусловно, догадаются, откуда дует ветер. Вот из моей собственной приемной я и начну набирать информаторов: те, кто сообразят, что во дворце происходит перестановка действующих фигур, обязательно отметятся с утренним визитом к королеве.

***

Через пять дней от момента нашего разговора, после серии громких скандалов, ее высочество королева Ателанита отбыла в поездку по святым местам. Это значило: я больше не могу терять время. Поэтому, хотя король частенько пропускал сейчас утренние прогулки из-за непогоды, я, напротив, выполняла этот ритуал особенно тщательно. Мне не помешал даже снег с ветром.

В королевском парке я разрешала Энрике спускать с поводка Денизу и Гаспара. Подросшие песели ярко-рыжими мячиками прыгали по снегу, оглашая окрестности веселым лаем. С их пушистыми шубками небольшая метель не была помехой. Фрейлины же, вынужденные следовать за мной, жалобно морщились и прятали лица при особо сильных порывах ветра. Жаловаться, однако, никто не осмеливался.

Оберегая своих близких, я на такие прогулки брала Софи и Жанну строго по очереди. Мне кажется, все остальные дамы люто завидовали этой привилегии. Самой же мне, привычной к любой московской погоде, небольшой снегопад с ветром не казался чем-то ужасным. Мы с герцогом де Сюзором медленно брели по слегка занесенной снегом дорожке и беседовали:

– … и еще, ваша светлость… Пока королева отсутствует, я считаю, что нам нужно найти противовес герцогу де Богерту.

– Как вы сказали, ваше королевское величество? Противовес? – герцог лукаво усмехнулся и отвесил мне комплимент: – Поразительно точное выражение. Я нахожу, ваше величество, что вы не по годам умны.

Я на мгновение остановилась, повернувшись к нему лицом, и сказала:

– Ваша светлость, мне нравится ваша любовь к Луарону. Я весьма ценю это. Но раз уж я выбрала вас в свои союзники, прошу, не нужно бессмысленных похвал. Давайте все комплименты тратить на врагов.

Герцог улыбался, и в уголках глаз у него собирались лукавые морщинки. Он склонил голову, соглашаясь с моими словами, и ответил:

– Ваша воля для меня закон, моя королева!

– Так вот… – я снова двинулась по тропинке между заносов. – Нам нужен противовес де Богерту. Нам нужен свой человек, который станет близким королю, но не предаст наши интересы. Этот человек, герцог, должен обладать следующими качествами: он должен быть одного возраста с королем, ну, плюс-минус пять лет. Он должен быть военным и иметь достаточно высокий чин, чтобы приближение его к трону было оправдано. Ещё он должен уметь развлечь короля.

Герцог задумчиво молчал, не требуя объяснений. А я продолжала:

— К сожалению, я совершенно не знаю ни одного человека из верхушки армии. Очень желательно бы, чтобы человек этот мог развлечь и занять короля. Понимаете, герцог? Он должен быть одновременно шутником и балагуром, и в то же время очень умным и тонким человеком. Это основа основ нашего с вами положения при дворе.

Я с сожалением посмотрела на герцога. И добавила:

– Увы, ваша светлость. Я даже не представляю, где найти такой бриллиант. Но если вы его не найдете, то нам придется вводить в окружение короля целую команду. А чем больше людей, тем больше риск провала. Это очевидно.

Дальше мы шли молча. Герцог обдумывал все, что я ему сказала. Как и я, он прекрасно понимал, что найти кандидатуру с требуемыми параметрами почти невозможно. Это я еще умолчала о том, что нам нужны абсолютная верность и преданность этого человека. Герцог де Сюзор умен, ему такие детали можно не объяснять.

***

С момента отъезда свекрови жизнь моя стала гораздо спокойнее. Я тихо и бесконфликтно проделала тот же номер, что и в Малом Шанизе: на двери опочивальни был установлен засов, и вечерами я оставалась одна.

Графиня Эбигейл Холланд заняла место моей статс-дамы скромно, без особой помпы. Просто в один из дней мажордом объявил о ее приходе. Вошла темноволосая сорокалетняя женщина самого обычного телосложения, миловидной, но не примечательной внешности. Единственное, что отличало ее от моих фрейлин – интересно расположенные седые пряди. Волосы дама укладывала на прямой пробор, и точно от этого пробора с шагом два сантиметра шли тонкие нити седины. Казалось, графиня посетила какого-то модного московского парикмахера. У дамы был спокойный голос и несуетливые манеры.

Притихшие мои фрейлины поглядывали на нее с опаской. А графиня, заявившая, что готова приступить к службе, первым делом спросила мои расходные книги и уточнила у остальных: как миледи Лекорн устанавливала ночные дежурства. Выслушав ответ, графиня несколько недовольно поджала губы и сообщила, что с этого дня дежурных у спальни королевы она будет назначать сама.

Мы немного побеседовали с миледи Эбигейл, потом она отправила записку с пажом дворцовому кастеляну, и через час в моей приемной поднялась суета. В углу ставили удобную кушетку.

По местным дурацким правилам в спальне королевы всю ночь должны были находится горничная и фрейлина, на случай, если моему королевскому высочеству понадобится помощь. Разумеется, меня это сильно напрягало. Если в Малом Шанизе никто не смел оспаривать мои решения, то здесь, с возвращением королевы-матери, стоило ожидать грандиозного скандала. И сейчас миледи Эбигейл легко и непринужденно решила эту проблему. В приемной установили широкую тахту и эту нишу занавесили роскошными бархатными шторами. А для пущей маскировки прямо перед ней, перед этой отгороженной нишей, поставили конторку секретаря.

Дежурные фрейлины смогут ночью лечь и спокойно спать или хотя бы просто отдыхать, находясь в максимальной близости от моего королевского тела. В то же время я буду наслаждаться одиночеством и спокойным сном в своих апартаментах. Пусть это слегка нарушает местный этикет, но все же не настолько, чтобы вызвать конфликт с королем.

Для горничной, которая также вынуждена всю ночь бдеть, рядом с фрейлиной поставили удобное низкое кресло. Это, конечно, не нормальная постель, но всяко лучше, чем сидеть ночь на табуретке без спинки.

Миледи Эбигейл негромко сказала мне:

– Признаться, ваше королевское величество, я в своих покоях тоже не позволяю спать прислуге. За дверью моей спальни есть выкатная кровать, на которой и спит горничная. Иногда правила этикета бывают слишком замшелыми. -- Свою критику она смягчила спокойной улыбкой.

***

Наконец-то в моей жизни хоть что-то начало выстраиваться так, как нужно. Теперь я могу спать спокойно, делать зарядку, скрывшись от любопытных и недобрых глаз окружения, и даже посидеть вечером в одиночестве и спокойно почитать.

Я была очень благодарна герцогу де Сюзору за его рекомендацию. Уверена, что мы с графиней Эбигейл Холланд сработаемся.

Глава 30

На вечерние посиделки я брала в свою комнату Софи и Жанну. Во-первых, для поддержания их статуса “приближенных к королевской особе”, во-вторых, они обе были мне симпатичны. Именно с рассказа Жанны и началось мое пристальное внимание к ткачеству.

В тот вечер мы просто болтали, а я аккуратно выспрашивала у мадам Менуаш, как она стала акушеркой. Все же это была довольно необычная ситуация, когда дворянка оказывала кому-то услуги, пусть и такие важные.

Жанна родилась в Вальтенбурге, довольно отдаленном приморском районе, и в возрасте трех недель отправилась в свое первое плавание. Звучит, конечно, несколько странно. Но отец Жанны, третий сын разоренной дворянской семьи, женатый по большой любви на такой же нищей, как и он сам, дворянке, обладал ясным умом, трудолюбием и не чурался никакой работы.

К моменту женитьбы, к двадцати трем годам, Йохан де Бензель дослужился до капитана корабля. Старая шхуна "Посейдон" приняла его на борт. На ней он успел сделать три рейса. Купец, нанявший его в свое время, в двадцать лет, еще штурманом, дела свои вел аккуратно и удачливо. И уже в двадцать пять капитан Бензель получил совершенно новое, только сошедшее со стапелей, судно “Святой Георг”, куда наконец-то мог взять с собой свою жену. Судно обладало приличным водоизмещением и предназначалось не только для перевозки грузов, но и имело каюты для пассажиров.

Первые детские воспоминания Жанны связаны именно с морем и стариком-лекарем:

– Мэтр Кристофер плавал с моим отцом, когда тот был еще штурманом. А потом папа так и утаскивал его каждый раз в очередной рейс. Маму я почти не помню, она даже похоронена не в Луароне, а в Вильгорне. Мэтру Кристоферу отец доверял полностью, и потому большую часть времени я проводила в его каюте. А там было очень много интересного. Да и сам мэтр, – Жанна перекрестилась и вздохнула, – был замечательным учителем. Первые роды я увидела в десять лет. Это было очень долгое плавание, даже не помню, куда конкретно. Рожала жена какого-то богатого дворянина. Роды были преждевременные, и малыш не выжил, – она снова перекрестилась.

Софи смотрела на мадам Менуаш с восторгом и испугом одновременно. Явно жизнь королевской фрейлины проходила совершенно иначе. И сейчас моя приятельница знакомилась с другим миром. А Жанна между тем рассказывала, как вышла замуж за помощника собственного отца, как была счастлива около двух лет и как ее, уже беременную, и отец, и муж дружно отказались брать с собой в опасный рейс.

– Плыть предстояло осенью. И они рассчитывали, что успеют до сезона штормов. Мы уже даже собственный домик купили недалеко от порта. Там меня и оставили со служанкой. Ребенка я не доносила… А через год стало понятно, что ждать их дальше нет смысла. Поступили сведения, что на Ренорских островах нашли остов “Святого Георга”. Море – оно такое…

Деньги, оставленные на жизнь отцом и мужем, подходили к концу. Жанна помогла в родах одной соседке. Потом к ней обратилась другая семья. Так бы и жила она в небольшом домике у моря с ворчливой служанкой, если бы не та самая война.

– Ужас, что творилось! Я и уцелела-то чудом: только потому, что у нас погреб отдельно от дома был. Мы с Матой девять дней там отсиживались, она не перенесла… Все же в погребе холодно и сыро. Я и сама еле выжила. Потом ввели войска сухопутные, город отбили, но очень уж мне тяжело там оставаться было…

Мадам Менуаш продала свой домик и отправилась в столицу, где денег ей хватило бы не более чем на год жизни.

– Война или не война, а женщины все равно рожают. Сперва дочка хозяйки дома родила, потом в соседнем доме близнецов я принимала. Потом, кажется, роды у жены судьи были…

Я слушала несколько монотонный рассказ и понимала, как сильно мне повезло с выбором акушерки. Опыт Жанны внушал уважение. Через ее руки прошли десятки, если не сотни младенцев и рожающих женщин. Больше всего в ее рассказе мне нравилось то, что, начиная с детских лет, с рассказов мэтра Кристофера, она все время училась. Училась у таких же акушерок, слушая их рассказы или соглашаясь на совместное ведение родов в семьях побогаче. Училась у травниц, посещая аптеки и не брезгуя разговором с какой-нибудь деревенской старухой.

– …вот от простуды декокт я у той самой бабки и узнала. Конечно, взамен пришлось отдать ей мазь от ревматизма. Но такие обмены всегда выгодны.

До девятнадцати лет, после которых она окончательно осела на суше, Жанна успела повидать множество стран. Особенно памятна ей была какая-то горная страна под названием Шо-син-тай.

– Ах, ваше величество, какие удивительные шелка там ткут! Язык у них очень смешной и непонятный, а переводчики почти все не выговаривают букву “р”: в их языке такой нет. Видела я, из чего этот самый шелк делают, – Жанна брезгливо передернула плечами. – Там такие… как бы сказать-то… клубочки шелковых ниток, а внутри живой червяк! Говорят, если такой шарик не трогать, то оттуда вылупится бабочка. Только синтайцы бабочек не ждут. А эти самые шарики из ниток кидают в крутой кипяток, а потом разматывают и получают тончайшую и очень прочную нитку. Нитки склеивают, когда по три, когда и по пять, а потом уже ткут те самые шелка.

Именно этот рассказ и навел меня на довольно интересную мысль. Монополия государства на спиртное – это деньги в карман казны, а мне нужны были свои собственные неподотчетные средства. Возможно, стоит попробовать смешать шелк и шерсть?

***

Разговор с герцогом де Сюзором, как и обычно, был весьма продуктивным.

– Я понимаю, о каких нитках вы говорите, ваше величество. Из Шо-син-тая действительно привозят такие для рукодельниц, уже окрашенные. И они изначально стоят довольно дорого. То, ваше королевское величество, что вы предлагаете, конечно, может сработать… Но я думаю, сперва нужно хотя бы попробовать. Посмотреть, как это будет выглядеть, а уж потом садиться и считать, насколько это выгодно.

– Как обычно, дорогой герцог, подбор людей за вами. Нам понадобится пара хороших мастериц, как минимум.

– Хорошая мастерица, ваше королевское величество… Хорошая мастерица переедет от своего дома и собственного дела только под стражей. Владельцы таких мастерских получают очень неплохой доход, особенно если содержат наемных работников. Они крепко держатся за свои секреты, а такие мануфактуры почти всегда дело семейное.

– Значит, герцог, вы должны искать не владельца мануфактуры, а именно толкового наемного работника. Если мы найдем одного-двух, кто захочет поменять место службы и получать более достойную оплату, то со временем наберем из разных мануфактур достаточное количество таких спецов. А пока… – я протянула герцогу небольшой мешочек с золотыми монетами и на его удивленный взгляд пояснила: – Это деньги на поездку и поиск мастеров. К сожалению, ваша светлость, у меня нет достаточного количества преданных и умных людей, кому бы я могла поручить такое. Так что, как обычно, вся надежда только на вас. Если дело выгорит, у меня будет свой личный независимый источник дохода. И у меня будут свои деньги, чтобы тратить их на необходимые вещи.

Герцог согласно кивнул и не стал отказывать мне в помощи. Дальше мы заговорили о двух кандидатах из армейских высших чинов, которых герцог выбрал.

– Они оба из очень старинных, но обедневших родов, оба дослужились до чина генерала. Один из них командует пехотой, второй – кавалерист. Оба приняты в лучших домах столицы. Оба имеют долги. Но есть небольшая разница. После раздела военной добычи долги Конрада де Бондо существенно не изменились. Часть он погасил, но почти немедленно набрал новых. Долги же Вильгельма де Кунца погашены более чем наполовину. Есть некоторая разница и в происхождении долгов, – герцог, как всегда, очень детально влез в проблему, и меня радовала его кропотливость. – Долги Конрада – это только его личные долги: траты на дорогих коней, карты и прочие побрякушки. Он азартный игрок. Долги же генерала де Кунца – семейные. К сожалению, его отец не умел жить по средствам, и эти самые обязательства именно наследственные.

Уже одного этого мне хватило бы, чтобы сделать выбор. Связываться с азартным игроком – глупость чистейшей воды. Но окончательный выбор я все же решила сделать после личного знакомства. Очень важно было провести это самое знакомство так, чтобы привлечь минимум внимания посторонних.

– Я очень благодарна вам за помощь, ваша светлость. Осталось только придумать, как мне незаметно познакомиться с ними поближе.

Герцог задумчиво почесал седую бровь и предложил:

– Ваше королевское величество! Я думаю, вам следует спросить совета у леди Эбигейл. Уверен, что она сможет организовать все значительно лучше, чем даже я.

***

Не могу сказать, что я верила леди Эбигейл совсем уж безоговорочно. Конечно, эту кандидатуру мне предложил союзник, но все же стоит проверить, какова она в деле.

Я не называла своей статс-даме конкретных имен и фамилий, просто сказала, что хотела бы познакомиться поближе с армейской верхушкой, но сделать это так, чтобы не вызывать излишнего интереса придворных или короля. Немного подумав, леди Эбигейл предложила мне устроить молебен памяти павших, а после этого скромный обед.

– Ваше королевское величество, это будет скучная церемония, и вряд ли генералы расслабятся настолько, чтобы вести себя как дома. Но посмотреть на них поближе вы сможете. Например, в честь этого события можно отчеканить памятный медальон. Конечно, – торопливо добавила леди Эбигейл, – это потребует определенных расходов. Но, к сожалению, ничего более придумать я не могу.

Немного поразмыслив, я пришла к выводу, что траты эти будут вполне оправданы. Оставалось испросить разрешения у короля и рассказать ему, как скучно будет все проходить, чтобы он не рвался на это самое сборище. Ну или хотя бы ограничился официальной частью.

***

Утром я посетила дворцовую церковь и получила полное одобрение кардинала. По его предложению на памятном жетоне должен быть отпечатан Ангел Милосердия, а по кругу необходимо расположить надпись: “Милосердие Господне краев не ведает”.

Его королевское величество недовольно поморщился. Но поскольку данный фортель я собиралась оплатить сама, а у него появлялась возможность выглядеть красиво перед армией, то молебен он посетить согласился.

Оставалось все организовать так, как мне нужно.

Глава 31

По распоряжению короля монетный двор взялся за чеканку памятных знаков. Возможно, эта затея так и закончилась бы кратким знакомством с офицерами за скучным обедом, если бы не графиня Холланд. Однажды вечером она несколько неуверенно проговорила:

– Ваше королевское величество, у меня есть некоторые сомнения…

– Присаживайтесь, графиня, поговорим.

– Понимаете, ваше величество, я все время думала о том, как пройдет этот небольшой обед для военных чинов, и пришла к выводу, что вы не получите желаемое.

– Почему?

– Никто из офицеров и генералов не позволит себе ни одного лишнего глотка за королевским столом. Для военных -- это очень важный прием, и всё будет совершенно официально. Чтобы они расслабились и показали свое истинное лицо, нужно что-то совсем другое…

На несколько минут я задумалась и поняла, что графиня абсолютно права. Если пригласить десять-пятнадцать человек из любой армии мира к правителю государства, то даже конченый алкоголик не позволит себе ничего лишнего: не тот уровень компании, где человек может слегка расслабиться. Мы еще некоторое время беседовали со статс-фрейлиной, перебирая различные варианты. Утром я вновь отправилась к королю.

Второй визит и вторая просьба поговорить с глазу на глаз прошли гораздо легче. Пожалуй, сейчас муж даже испытывал любопытство к той новости, что я для него принесла. Потому весьма охотно уединился со мной.

– Ваше величество! Я немного подумала и пришла к выводу, что если мы вручим памятные знаки только генералам, то для многих смелых офицеров это будет несколько обидно. Но в то же время, помня, что еще даже не все нижние чины полностью получили оплату за ранения, мы не можем себе позволить роскошный бал…

Король несколько раздраженно кивнул, соглашаясь со мной. А я продолжила:

– Но мне бы очень хотелось бал, ваше королевское величество! Более того, я даже отложила необходимую сумму и готова оплатить этот бал. А чтобы среди нижних чинов не было слишком резкого возмущения, я придумала одну хитрость.

– Даже любопытно, Элен, что вы могли придумать, – муж слегка расслабился и улыбался, с интересом поглядывая на меня.

– Я придумала благотворительный бал, ваше величество! Я уверена, что среди ваших дам есть множество замечательных рукодельниц, которые охотно пожертвуют изделия своих умелых ручек для продажи. Прямо в бальном зале мы установим несколько павильонов с этими прекрасными вещами, организуем несколько аукционов, будем продавать эти милые безделушки неоправданно дорого. А все деньги, собранные на этом балу, будут потрачены в пользу военных инвалидов. Согласитесь, мой король, что это создаст вам славу милосердного государя.

Некоторое время король не слишком понимал, чего я от него добиваюсь. Однако, когда он понял, что на данное увеселение не потратит ни монетки из собственных денег, его соображалка заработала несколько быстрее:

– … только то, что дамы сделали своими руками?

Я рассмеялась и с некоторой долей лукавства ответила:

— Ваше величество, никто не сможет проверить, кем именно сплетены кружева или вышита подушечка, которую мы будем продавать на балу. Тут главное сообщить вашей свите, что в торговые павильоны встанут только самые красивые дамы! И мы будем продавать эти места!

– Ха! Ха-ха-ха! А это прекрасная идея, Элен! – король искренне развеселился, представляя себе, какой переполох эта новость наведет среди дворцовых прелестниц.

Воспользовавшись моментом, я посоветовала ему:

– Вы можете объявить что-то вроде конкурса среди ваших дам: пусть они борются за право занять свое место в павильоне. А если найдется щедрый кавалер, готовый оплатить это место, то, разумеется, его деньги следует принять. Можно даже от нескольких кавалеров в пользу одной дамы: денег будет больше.

Очевидно, представив, какую суету он наведет во дворце, этот коронованный “Аквамен” захлопал в ладоши, как мальчишка. Обсудив еще несколько важных, с моей точки зрения, деталей, попрощалась с мужем и отправилась заниматься делами: только что я наскребла серьезных забот себе на голову.

Теперь моя королевская приемная была полна с утра до вечера. Слухи о том, что король позволил королеве организовать небывалое пиршество, разнеслись по дворцу и столице как пожар.

Королевский бал был заявлен на середину зимы, и подготовка к нему изо дня в день тянула из меня силы и финансы. Я нашла работу для каждой из своих фрейлин, и эта суматоха захватила весь дворец: начиная от самого венценосца, заканчивая последним поваренком на кухне. Кардинал обещал провести молебен лично.

Две фрейлины принимали подношения от светских дам. Поучаствовать в благотворительной акции и получить плюсик в карму в глазах церкви желали очень многие. В специально выделенной комнате складировали то, что позднее собирались продать на благотворительном балу. Свитские красавицы, совершенно не краснея, приносили мотки кружев и искусно сотканные гобелены, утверждая, что это их собственноручная работа.

Поскольку далеко не все придворные обладали хорошим состоянием, то я уговорила короля допустить на благотворительный бал, кроме высшего офицерства, еще и верхушку купеческих гильдий. Уж эти-то толстосумы не должны ударить в грязь лицом: слишком редко их приглашают на королевские балы. Обычно для них проводили отдельные мероприятия. Например, в честь заключения мира, чтобы задобрить купечество, на чьи деньги, собственно, и велась война. Казна до сих пор должна серьезную сумму и пока выплачивает только проценты по ней.

Нам пришлось придумывать дизайн торговых мест, организуя все так, чтобы изготовление этих самых ларьков было максимально дешевым. А вот выглядели они максимально ярко и привлекательно.

Нам пришлось разбирать бесконечные ссоры и свары среди придворных дам, желающих своей неземной красотой поспособствовать хорошим продажам. До сих пор во дворце ни разу не случалось благотворительных балов. Это была прерогатива среднего класса. И я додумалась до очень удачной мысли: билеты на бал тоже стали продавать.

Прямо в королевской приемной была вывешена огромная доска, покрытая черной краской. На ней был список пятнадцати женщин, претендующих на места в ларьках. Напротив каждого имени стояла сумма, внесённая мужем и поклонниками дамы, желающими выкупить это место. Королевский секретарь ежедневно подводил итоги: суммы менялись и постоянно росли.

Отказавшись от идеи парадного обеда, я решила организовать фуршетный стол. Как это ни странно звучит, но такой формат увеселений здесь был совершенно неизвестен, и мне несколько раз пришлось общаться с поварами, объясняя, какие блюда годятся, а от каких придется отказаться.

Пришлось подумать как об украшении бального зала, так и о всевозможных лотереях: это тоже деньги, и деньги немалые.

Результаты всей этой суматохи начали радовать меня еще до начала бала. Суммы, которые вносили за места в ларьке, росли ежедневно, и напротив имени графини Лисапеты Оранской стояла уже четырехзначное число. Думаю, перебивать ставку графини никто не рисковал, но идущая за ней след в след герцогиня де Монте одна могла бы окупить весь бал полностью.

Хотя я сильно устала, список дел и забот казался бесконечным, но я с удивлением понимала, что мы соберем более чем приличную сумму. На эти деньги, если их грамотно разместить, можно будет лечить и кормить инвалидов длительное время. А калек после войны в государстве было с избытком. Не желая растратить такие богатства, я обратилась за советом к герцогу де Сюзору.

Именно по его рекомендации я решила организовать на окраине столицы несколько мастерских с общежитиями. Забрать с улиц тех нищих калек, кто изъявит желание хоть как-то работать. И самой лично следить, чтобы людей в этих приютах не обижали и содержали в человеческих условиях. В детстве мне приходилось читать у Диккенса ужасные вещи о так называемых работных домах в Англии*. Я совсем не хотела повторения истории.

Радовало то, что бал мы проведем примерно за полторы-две недели до возвращения королевы Ателаниты. Вряд ли моей свекрови придется по душе эта идея. И не потому, что сама по себе идея плохая, а исключительно потому, что она исходит от меня.

***

За всеми этими хлопотами я даже как-то упустила момент создания первого отреза ткани из будущей королевской мануфактуры.

Лакей с большим свертком, идущий вслед за герцогом де Сюзором, терпеливо ждал знака. Получив его, ловко развернул отрез прямо на столе передо мной. Ткань была хороша. Нежный короткий пух не скрывал полностью глянцевое поблескивание шелковых нитей. С весьма серьезным видом герцог пояснил:

– Это атласное переплетение, ваше королевское величество. Вынужден признать, что ничего похожего я до сих пор не видел. Я показывал этот отрез нескольким купцам, торгующим тканями. Они готовы покупать ее прямо сейчас.

– Благодарю вас за помощь, мой дорогой союзник, но пока ничего продавать мы не будем. Сколько мастериц вы собрали?

– Троих. Двух мужчин и одну женщину, ваше величество.

– Мне нужны все данные: сколько часов они работали, в какую цену обошлись нитки, сколько нужно платить за такую работу. А также обязательно стоимость ткацкого станка. Я должна посчитать, в какую цену обойдется поточное изготовление такой ткани. И только если цена будет хороша… – я вздохнула, представляя себе объем работы, – …Только тогда мы займемся этим вопросом серьезно.

Герцог согласно кивнул и спросил:

– Если вы найдете цену удовлетворительной, где вы хотите организовать это?

– Я думала об этом, ваша светлость. Мне кажется, чем дальше от королевского дворца это будет, тем лучше для меня же. У меня есть одна мысль по поводу места, но точный ответ я смогу дать только после бала. Все зависит от того, насколько будет доволен мой муж.

– Ваши идеи столь неожиданны, моя королева, что я даже не берусь предположить будущее место производства, – с улыбкой сказал герцог и добавил: – Я попрошу своего управляющего составить для вас удобную записку со всеми цифрами. Завтра же этот документ будет у вас на столе.

***

Подготовка к балу вытянула из меня столько сил, что в сам день торжества я отказалась даже от прогулки, желая просто посидеть в тишине. Тихо вошла леди Эбигайль и предложила:

– Ваше величество, может быть, вы желаете чашку травяного взвара?

– Прекрасная мысль, леди!

__________________________________

* Работный дом – В Британии работный дом был учреждением, где тем, кто не мог обеспечить себя материально, предлагали жилье и работу. Изначально задуманные как благотворительные учреждения, эти дома быстро приобрели дурную славу. Появились принудительные работные дома, которые совмещались с тюрьмами, а добровольные — с богадельнями и приютами. О царящих там жестокости, грязи и голоде писали довольно много.

Глава 32

Мы с Софи и Жанной шли по еще не проснувшемуся дворцу, и я замечала полусонную прислугу, которая неторопливо убирала последствия празднества.

В бальном зале стучали молотки плотников. У них-то не было никаких праздников. И потому, в отличие от обитателей дворца, разбирая те самые торговые ларьки, выглядели они весьма бодро и даже слегка переругивались с ответственными за сохранность обивочных тканей лакеями.

Всё это добро я собиралась сохранить и использовать потом повторно. Думаю, благотворительные балы – хорошая идея, и я вытяну еще немало денег из карманов свитских балбесов.

Я остановилась и пару минут наблюдала за тем, как, осознавая присутствие королевы, люди затихали и склонялись в поклонах. Потом подозвала к себе лакея, которого сочла старшим в команде, и очень серьезно пояснила:

– Лично отвечаете за каждый кусок полотна. Благотворительные базары будут устраиваться еще не один раз, и эта обтяжка должна быть сохранена полностью. Вам понятно?

Тот торопливо закивал головой, боясь промолвить хоть слово. А мы двинулись дальше. Меня ждало утро с Александром, и пропускать его я точно не собиралась.

Александру минуло восемь месяцев. Больше всего меня бесило то, что без меня малышу не позволяли ползать. Он был крепким ребенком: пухлощеким и умилительным. Запах его плотного тельца приводил меня в восторг, а попытки разговаривать вызывали слезы умиления на глазах. Я требовала от нянек и фрейлин, чтобы с ним беседовали, но я не могла потребовать дать ему хоть капельку свободы. На ночь его до сих пор плотно пеленали, да и днем зверски ограничивали свободу.

Что толку в бессмысленных серебряных погремушках, если малышу необходимы свежий воздух и свобода передвижения, которых его постоянно лишают в угоду правилам. Я голову себе сломала, пытаясь понять, как можно лишить Ателаниту ее влияния на происходящее в детской. Вскоре она вернется, и все маленькие послабления, которые я получила благодаря ее отсутствию, снова превратятся в запреты.

Даже когда я поиграла с сыном и возвращалась назад, придворных еще не было видно. Это и неудивительно: одно вино к балу обошлось мне в маленькое состояние. На данный момент я осталась без капли налички и серьезно подумывала о продаже некоторых безделушек. На мои планы деньги были просто необходимы. Впрочем, я не слишком жалела о таких растратах. Вчера в общей суматохе бала я успела оценить обоих кандидатов и даже немножко поговорить с Конрадом де Бондо.

Сам бал прошел прекрасно, а сумма, которую удалось собрать, оказалась достаточно велика. Теперь очень важно проследить, чтобы все эти деньги не растворились в дворцовых коридорах, а были израсходованы именно на то, на что их и собирали. Жаль, что раньше весны вряд ли получится начать строительство Дома Инвалидов.

Кроме того, мне нужно будет несколько человек мастеров, которые обучат этих самых инвалидов какому-нибудь не слишком тяжелому ремеслу. Этих людей еще предстояло найти и проинструктировать, и я понимала, что мне катастрофически не хватает помощников.

Мне сильно не хватает связи с городом, с мелкими торговцами и купцами, живущими в нем, с фермерами, а точнее, с крестьянами, пашущими землю в этой стране. Я до сих пор чудовищно мало знала о жизни за стенами дворца.

Что Конрад – неподходящая кандидатура для моих планов, я убедилась вчера лично. Кавалерист был высок ростом и хорош собой, пользовался неизменным успехом у дам. Но активно принимал участие во всех самых шумных торгах.

Были устроены небольшие аукционы по продаже нескольких особо ценных гобеленов, пожертвованных на благотворительность. Всего их было четыре. Генерал принимал участие во всех торгах и один аукцион даже выиграл. Сумма, которую он обещал заплатить, была весьма серьезна. А я прекрасно помнила, что мужчина в долгах, как в шелках. Ну, зато он вызвал повышенный интерес у светских красоток. Безусловно, этого транжиру стоило держать подальше от себя. Возможно, оказывать ему некоторые мелкие знаки внимания, пусть развлекает дамочек из королевского окружения. Но в свои дела привлекать его точно не стоит.

Поведение второго кандидата мне понравилось значительно больше. Из-за толпы и суматохи в зале наблюдать за ним было несколько сложно. Но вся прелесть в том, что генерал Вильгельм не полез ни на один аукцион. Скромно купил две каких-то тряпочки в разных ларьках и, вежливо пройдя в танце несколько кругов с тремя разными дамами, практически потерялся на остаток вечера. Один раз я его заметила играющим в карты, но даже это не оттолкнуло меня: его соратниками по столу были пожилые матроны, и ставка за кон оплачивалась мелкими серебряными монетами.

Выводы, которые я сделала для себя, были однозначны: он не ищет дешевой популярности при дворе, весьма разумно распоряжается своими средствами, не бабник и не болтун. На фоне блистательного Конрада де Бондо он терялся полностью, но это шло Вильгельму только в плюс.

Может быть, стоит использовать их в паре? Или все же это слишком рискованно? Я слегка колебалась. Пожалуй, стоит еще раз обсудить этот момент с герцогом де Сюзором.

У меня были небольшие опасения, а сумеет ли генерал в достаточной мере зацепить короля, чтобы получить место поблизости от трона. Но, вспоминая, как добродушно улыбались сидящие с ним за карточным столом старые гарпии, я надеялась, что мой избранник достаточно умен. Софи кое-что успела рассказать мне об этих дамах, похоронивших кто двух, а кто и трех мужей, удачно выдавших замуж старших дочерей и теперь выгуливающих при дворе младшеньких. Думаю, каждая из них значительно умнее и расчетливее моего мужа. И раз генерал нашел к ним подход, то и с королем вполне справится. Пожалуй, все же обойдемся без Конрада де Бондо.

Сама я весь бал просидела в роскошном золоченом кресле, наблюдая за наряженной толпой и торгами. А вот муженек оторвался по полной. Поскольку Лисапета, разумеется, выкупила свое место с помощью поклонников и, сильно подозреваю, самого короля, ларек она не могла бросить без присмотра. Потому муж мой приглашал на танец то одну, то другую даму, выпил изрядное количество вина. И если бы не зорко следящий за ним де Богерт, вполне мог бы и уснуть в кресле.

Больше всего меня удивило, что после вручения тех самых памятных знаков армейским генералам, его величество больше не обращал внимания на военных. Он даже не пытался быть с ними любезным, а просто развлекался, как школьник на каникулах! А ведь это его армия, это сила страны и поддержка трона.

“Надеюсь, больше мне не придется устраивать столь дорогостоящее развлечение за свой счет: мне это явно не по карману. Пожалуй, нужно подкинуть идею благотворительного вечера де Богерту. Не сейчас, разумеется, а месяцев через шесть-семь. Пусть тряхнет мошной. Не жалко ни его самого, ни его денег.”.

Я с дамами возвращалась из детской и как раз проходила покои принцессы, когда услышала оттуда плач. Детский плач…

Малышку я собиралась навестить завтра и забрать ее с собой поиграть с Александром. Но сейчас мои планы изменились.

Сегодня меня никто не ждал с визитом, и ее придворные дамы слегка растерялись, а я с некоторым недоумением наблюдала картину: посреди спальни стояла довольно большая медная ванна с чеканным узором, две горничные, закатав рукава, пытались мыть принцессу, а малышка Элиссон безудержно рыдала, размазывая мыльную пену по лицу и вырываясь из красных распаренных рук взрослых.

– Что здесь происходит?

– Ваше королевское величество! – фрейлина с недовольной гримасой на лице пожаловалась. – Ее высочество принцесса Элиссон не желает мыться!

– Быстро промойте принцессе глаза!

Я на секунду прикрыла веки, набрала в грудь воздуха и мысленно сосчитала до двадцати. Мне хотелось прибить этих теток. Лицо малышки обмыли, но у нее были совершенно красные глазки: туда явно попало мыло. Она уже, похоже, устала рыдать и теперь просто бурно всхлипывала…

– Если я еще раз увижу что-то подобное, я заставлю каждую из вас… – я обвела притихших фрейлин и горничных совершенно бешеным взглядом. – Каждую! Положить себе по нескольку крошек мыла в каждый глаз. Вам доверили вымыть принцессу, но вы настолько криворуки, что не смогли сделать это аккуратно.

Побледневшие горничные приседали и кланялись, а фрейлины, которые до моего прихода играли в карты, чувствовали себя несколько растерянно и, похоже, не понимали причин моего гнева. Я еще раз мысленно сосчитала до двадцати. Просто для того, чтобы не обложить этих бездельниц нецензурными словами, и спросила:

– Кто-нибудь может мне объяснить: зачем так издеваться над принцессой? Почему нельзя аккуратно промыть ей волосы, не доводя до истерики?

Графиня Магрон, старшая фрейлина принцессы, недоумевая, пояснила мне:

– Ваше королевское величество! Правила в детской установлены не нами. Это требование королевы-матери и этикета: мыть принцессу каждый месяц. Лекари считают, что эта гигиеническая процедура необходима для здоровья ребенка.

Я смотрела на эту поджимающую губы воблу и размышляла о том, что именно сказать мужу, чтобы удалить мерзавку от принцессы.

– Графиня, я не против мытья принцессы и тоже нахожу, что эта процедура полезна. Но зачем это делать так, чтобы Элиссон было больно? Это ваш личный недосмотр. Вам платят не за то, чтобы вы развлекались здесь картами, а за то, чтобы вы следили за принцессой.

Малышку между тем еще раз окатили чистой водой, выдернули из ванны и закутали в огромную простыню. Она все еще продолжала всхлипывать. Я подошла к скамеечке, на которую ее поставили, и подхватила девочку на руки. Сердце просто сжималось от жалости к перепуганному ребенку, и я, аккуратно вытирая ей личико, тихонько заговорила:

– Не плачь, детка. Хочешь, сейчас мы с тобой вытремся, оденемся, и я расскажу тебе интересную сказку?

Говорила я все это совершенно машинально, лишь бы что-то говорить. Никаких сказок я никому отродясь не рассказывала. Но девочка, очевидно, уловив что-то в моем голосе, обхватила меня за шею и зарыдала, уткнувшись в плечо.

Я потребовала сухую чистую простынь, сняла с малышки влажную тряпку, завернула в принесенную горничными ткань, села в кресло и, удобно устроив всхлипывающий комочек у себя на коленях, тихонько заговорила:

– Давным-давно, за тридевять земель отсюда, в тридевятом царстве жили-были король и королева…

Глава 33

Нельзя сказать, что теперь моя приемная была полна с утра до вечера. Но все же наиболее сообразительные придворные, похоже, уловили, откуда дует ветер. А заодно поняли, что это ветер перемен. Утром и в течение дня в ней стали появляться как придворные, так и те, кто пришел во дворец, надеясь подать королю прошение. Частенько, не добившись толку в канцелярии моего мужа, люди обращались в приемную королевы.

Увы, у меня не было ни собственных фондов, ни доступа к государственным, и потому я мало чем могла помочь. Однако те, кто все же получил от меня крошечные дотации, рассказывали о своих успехах. Количество людей в приемной не уменьшалось. Разумеется, я не занималась всем этим сама, лично. Не по чину было мелким дворянам общаться с королевой.

Однако вдова Эхтор, мой секретарь, ежедневно и подробно записывала всё, и через два-три дня страждущие получали ответ. К сожалению, чаще всего отрицательный. Вдова оказалась удивительно сообразительной женщиной, и притом, что аккуратно вела запись просителей и точно формулировала краткое резюме каждого, она не забывала прислушиваться еще и к сплетням и разговорам.

По вечерам я и приближенные ко мне фрейлины зачитывали этот список: кому мы можем выделить хотя бы минимальную помощь. Самым неприятным было то, что мы даже не могли проверить слова жалобщиков. Все ли из них говорили правду или привирали, надеясь добиться сострадания, мы не знали. А главное, что мне вновь катастрофически не хватало денег.

По договоренности с королем, часть моих расходов на бал была покрыта из собранных на благотворительность сумм, но только часть. Потому мои финансы вновь стремились к нулю, и я постоянно раздумывала над тем, где раздобыть средства.

На мое счастье, в пути по святым местам приболела королева-мать, и возвращение ее во дворец отложили почти на десять дней. Она задержалась в каком-то из монастырей, поправляя здоровье.

Однако все хорошее рано или поздно кончается. Гонец сообщил, что королева в пути и прибудет завтра. К этому времени я успела более или менее настроить мужа на то, чтобы он меньше воли давал матушке. В этих разговорах мне всяческую поддержку оказывал герцог де Богерт. Но после бала его отношение ко мне стало несколько прохладным.

Все же дураком он не был, и некоторая моя популярность среди придворных ему сильно не нравилась. Так же, как и приглашение во дворец армейской верхушки. Я задобрила его тем, что поделилась мечтой:

– Хорошо бы, милый герцог, устроить такой же бал еще и для военных моряков, – о том, что этот бал я собираюсь устроить на его средства, я благоразумно промолчала.

– Восхитительная идея, ваше королевское величество! – герцог заулыбался, и мир между нами был восстановлен.

***

Королева Ателанита вернулась во дворец, и я от души порадовалась тому, как скверно она выглядит. У нее даже не хватило сил устроить при встрече полноценную свару. Она только фыркнула в мою сторону и высказалась примерно так:

– Без моего присмотра, Элен, вы совсем распустились. Ангердо, что за странную одежду носит твоя жена?

– Матушка, мне нравятся платья моей жены, – король был скуп на слова и, кажется, совсем не радовался возвращению матери.

Я не могла просто подойти и потрогать лоб Ателаниты, но мне казалось, что у нее небольшой жар. Она выглядела похудевшей, белки имели нездоровый розоватый цвет, а сухой кашель наводил на мысль о том, что моя свекровь так и не долечилась.

На второй день после ее прибытия разразился весьма серьезный скандал: королева-мать узнала, что теперь обе детские отданы под мой патронаж, а ей разрешено навещать дофина два раза в неделю.

Меня поражало в ней то, что эта, в общем-то, очень неглупая женщина каждый раз позволяла себе выносить сор из избы. Вместо того, чтобы беседовать с сыном с глазу на глаз и тихонько наставлять его так, чтобы никто не мог вмешаться, она норовила сделать скандал публичным, словно не замечая, что сын все взрослеет и взрослеет, оковы материнской любви кажутся ему все более тесными, а придворные лизоблюды помогают отращивать зубы и учат возражать вдовствующей королеве.

Возможно, Ангердо не устоял бы перед напором Ателаниты, и она добилась бы всего, чего желала. Однако в этот раз, очевидно, из-за плохого самочувствия, она явно перегнула палку, язвительно выговорив сыну, что ему бы не государственными делами заниматься, а сперва навести порядок в своем доме. Король изрядно психанул, даже счел нужным стукнуть кулаком по столу и заявил:

– Только ваше плохое самочувствие, матушка, укрощает мой гнев. Я всегда прислушивался к вашим советам, но все же король этой страны – я.

После этой фразы он весьма величественно поднялся с кресла, с высоты своего роста осмотрел королеву-мать и торжественно сообщил:

– Вы можете быть свободны, ваше высочество.

Лицо Ателаниты побагровело, и я на секунду даже подумала, что она сейчас схватит инфаркт. Но она деревянно поклонилась сыну и вышла. Раньше он никогда не разговаривал с матерью, как с прочими подданными. В их паре она всегда была ведущей. Сейчас он унизил ее, четко показав, кто здесь главный, и сделал это намеренно.Такая вспышка раздражения, в общем-то, была вполне объяснима.

Кроме того, что король ограничил влияние королевы-матери на меня и детей, она узнала, к счастью для меня, слишком поздно, что во время ее отъезда Ангердо подписал договор с Сан-Меризо и к весне обещал выделить часть своего флота на сопровождение кораблей Геральдо Великолепного к новому материку.

Это был тот самый договор, о заключении которого так беспокоился посол лорд Ферзон. Тут герцог де Богерт слегка просчитался. До сих пор он весьма удачно рулил королем, ловко лавируя и продвигая свои собственные интересы. К каждому случаю он выбирал подходящих союзников, а противницей конкретно этой экспедиции была королева-мать. Она искренне считала, что это слишком расточительно для королевской казны. В чем-то она даже была права: денег не было.

Однако, как только Ателанита удалилась в поездку по святым местам, свою работу одновременно начали и герцог де Сюзор, и я, и муж великолепной Лисапеты. Разумеется, граф Оранский действовал не самостоятельно, а через свою очаровательную жену. И король не устоял, бесконечно слыша от прекрасной Лисапеты восторженные описания сказочных земель:

– Ваше королевское величество, я слышала, что там водятся чернокожие люди. Я просто мечтаю иметь такого потрясающего пажа!

Если учесть, что нечто похожее говорили королю герцог де Сюзор и я, неудивительно, что его величество все-таки подписал бумаги. Правда, мы с герцогом больше упирали на то, что из новых земель можно перевезти необыкновенные редкости: древесину, из которой потом для королевских покоев создадут удивительную мебель. Или фантастические меха, которых не будет больше ни у одного короля в мире. А вполне возможно, что там найдутся совершенно удивительные фрукты и плоды, птицы для украшения их чучелами дворцовых палат и прочие сказочные вещи.

Вообще, все сведения, которые я собрала об этих землях, говорили о том, что они безлюдны. Так что легенду о чернокожих дикарях для Лисапеты я запустила в народ лично. Мадам Менуаш, к которой я обратилась с этой странной просьбой, даже растерялась:

— Ваше королевское величество, я не знаю… Я никогда не пробовала…

– Жанна, вы гораздо лучше меня знаете придворных. Вы принимали роды у их жен и любовниц и бывали в некоторых домах.

– Да, это так, ваше величество.

– Тогда, Жанна, вы должны знать самых больших сплетниц при дворе, – я с улыбкой посмотрела на задумавшуюся мадам Менуаш.

– Пожалуй, да… Графиня Стефания Лиссон любит поболтать, – Жанна улыбнулась, этой улыбкой давая понять, что слово “поболтать” – слишком вежливое определение.

– Ну вот, Жанна, этой самой графине, случайно встретившись с ней в коридорах дворца, вы и расскажете о том, что знакомый купец, который привозит вам… Ну, допустим, краску для ресниц, рассказал про этих самых чернокожих людей: якобы туда плавал его знакомый моряк. А если вы вспомните еще парочку таких же любительниц поболтать, будет совсем прекрасно. Только учтите, Жанна: не стоит это делать совсем уж прямолинейно. Например, можно разговаривать о чернокожих людях не при самой графине Стефании, а при ее горничной. Расскажите об этих чернокожих людях мадам Вербент так, чтобы служанка услышала, и сплетня станет еще более достоверной.

Мадам Менуаш рассмеялась и азартно потерла руки: ей показалось очень смешным вранье про чернокожих людей. Кстати, в этом мире я про таких ни разу не слышала, хотя уже видела людей, несущих в себе частицы азиатской крови. Даже интересно, все ли четыре цвета кожи представлены в этом мире? Впрочем, все это было не так и важно.

Важно было то, что Лисапета с удовольствием вцепилась в рассказанную ей сплетню. А когда к мечтам о чернокожем паже добавились разговоры об удивительно красивом жемчуге, который меняет цвет, все ее мысли окончательно утекли в сторону этой невиданной роскоши.

После подписания документов я, как и обещала, снова “случайно” встретилась на прогулке с незаметным мужем красавицы графини Оранской и передала ему обещанные двести пятьдесят золотых и сапфировые украшения в подарок жене.

– Ваше королевское величество, я благодарен вам за эти прекрасные дары…

– Скажите, граф, как отреагировал герцог де Богерт?

– Он был в сильном гневе, ваше величество. Обычно его светлость ведет себя гораздо более сдержанно, но в этот раз, я слышал, он за какую-то мелкую оплошность побил тростью своего секретаря.

– Жаль, что столь прекрасно воспитанный молодой человек и к тому же кузен моего мужа, проявил такую несдержанность. Боюсь, это может плохо сказаться на его репутации, – я внимательно-внимательно смотрела в глаза графу Оранскому, пытаясь донести до него собственное желание.

Мне необходимо заняться удалением от трона слишком шустрого королевского кузена. Именно сейчас необходимо, пока он не ощущает меня опасной соперницей. Пусть Оранский, если не струсит, мне поможет хотя бы в мелочах. Хотя... Одно дело: слегка подзаработать за спиной всесильного герцога. Совсем другое – принять участие в порче его репутации. Мне было даже интересно, согласится ли граф Оранский на такое: разнести гадкие сплетни о герцоге.

Не зря говорят: кто владеет информацией, владеет миром. С тех пор, как в моей приемной начал бесконечно толкаться разнообразный народ: вперемешку просители и придворные, я взяла за правило часто разговаривать с собственным секретарем. Не только по вечерам, когда мы с Софи и Жанной получали докладные записки о просьбах.

Иногда, в минуты затишья, я приглашала мадам Эхтор помочь мне развеять скуку. И мадам увлеченно рассказывала мне о дворцовых новостях и самых свежих сплетнях. Сплетни – о скандалах, ссорах любовников, долгах придворных, изменах и даже драках. Именно от нее я в первый раз услышала о том, что кузен короля сильно любит подначивать мужа королевской любовницы, бесконечно пускаясь при бедном графе в рассуждения о женской верности и семейном счастье.

Как бы ни был счастлив граф Оранский свалившимся на него богатством, пусть и добытым в семью его собственной женой в королевской постели, все же он был обычным человеком. И такие намеки от де Богерта, безусловно, задевали его самолюбие. Ничем другим я не могу объяснить то, что мои слова обрадовали графа и вызвали весьма пылкое обещание помочь мне всем, чем только он, граф Оранский, сможет.

“А вот, дорогой де Богерт, не нужно просто так унижать малых мира сего!” – я внутренне торжествовала, радуясь, что правильно угадала реальное отношение графа к своему “благодетелю” де Богетру. За деньги граф, возможно, и благодарен, а вот за насмешки и публичные издевательства отомстит, как только сможет. Никто не хочет выглядеть жалким шутом в глазах окружающих.

– Что ж, дорогой граф Оранский, моя прогулка подходит к концу. Но я очень надеюсь, что это не последняя наша встреча.

– Клянусь своим здоровьем, ваше величество, не последняя! Я сделаю все возможное, чтобы услужить своей королеве!

Маленький граф отправился по заснеженной тропинке к какому-то боковому входу во дворец. А я серьезно задумалась о том, что дворцовые сплетни – это, конечно, прекрасно, но желательно бы попортить репутацию де Богерта еще и в глазах моряков. Пока я слабо представляла, как взяться за это дело. Но я обязательно что-нибудь придумаю.

Глава 34

Чтобы понять, какую именно сплетню о герцоге де Богерте стоит запустить, мне пришлось заняться весьма странным делом. Я глубоко погрузилась в изучение флотской жизни. Поскольку герцог де Сюзор не смог дать мне толкового совета, то по моей просьбе он нашел толкового учителя:

– Ваше королевское величество, позвольте вам представить мастер-коммандера фрегата “Морская звезда” Бенджамина Лоутена.

Передо мной стоял довольно пожилой, невысокого росточка мужчина, похожий на бочонок, с короткими крепкими ножками. Ноги были слегка кривоваты, пузцо весьма солидным, а красноватые крупные руки суетливо поправляли одежду. Очевидно, сами по себе, вопреки желанию хозяина этих самых рук. А вот лицо мастер-коммандера мне понравилось. Да, он нервничал, оказавшись во дворце, и не отличался внешней красотой. Но под косматыми рыже-седыми бровями прятались внимательные и зоркие глазки. Обветренное лицо, грубая рыжеватая борода, впрочем, достаточно аккуратно подстриженная и солидных размеров лысина, отполированная так, что в ней отражались огоньки свечей из люстры.

Мои фрейлины поглядывали на него с недоумением и беспокойством. Они явно не понимали, что такой странный персонаж делает в моем окружении. Я любезно кивнула мастер-коммандеру и объявила своей свите:

– Мой муж был так милостив, что позволил мне завести библиотеку с душеспасительной литературой. Бенджамин Лоутен – дворянин из старинного рода, и я беру его на службу хранителем будущей библиотеки с жалованьем один золотой в декаду, едой с моего стола и кровом.

Пауза была глубокая. Задавать вопросы никто не посмел, а леди Эбигейл прятала глаза и улыбку. Именно она подала мне идею, как оставить при себе в своей свите столь странный персонаж. Одна из горничных пошла провожать нанятого “библиотекаря” устраиваться на новом месте. А я, страшно довольная всей этой историей, тем же вечером попросила своего секретаря, вдову Эхтон, выкроить в моем расписании еще один час на занятия духовными книгами.

На самом деле мастер-коммандер необходим был мне совсем для других целей. Этот человек, даже будучи дворянином, начал свою карьеру на флоте с юнги. Всех чинов его карьерной лестницы я не запомнила. Но со временем он стал капитаном того самого небольшого судна, на котором служил. Мне нужны были все его знания о строении флота, о чинах, о том, кто из адмиралов флота чем дышит. Ведь, по сути, сейчас я даже не знала, сколько моряков всего находится на королевской службе. Существовал же еще и торговый флот.

Чтобы разобраться во всем этом, мне и понадобился настоящий моряк, готовый посвятить обучению достаточно много времени. Проще говоря, пенсионер. Посмотрим, как Бенджамин Лоутен справится с такой задачей. Раз уж я собралась серьезно устранять королевского кузена, то должна знать состояние флота даже лучше, чем он. Надеюсь, впереди у меня еще достаточно много времени. А вот весной, когда часть кораблей флота уйдет к берегам нового материка, можно будет заняться и герцогом де Богертом.

***

Некоторое время после возвращения Ателанита еще пыталась захватить первое место в сердце сына. Пыталась уже не конфликтами, а лаской. Но Ангердо Пятый, мой венценосный муж, нюхнув с помощью меня и герцога де Богерта некоторое количество “свободы”, возвращаться в “стойло” не собирался. Напротив, как и многие мелкие тираны, морально вырвавшись из-под опеки матери, он находил какое-то странное удовольствие в том, чтобы публично дерзить ей и ставить на место.

Не знаю, понимала ли королева-мать, что фарш невозможно провернуть назад, или же все еще надеялась образумить сына, но попытки она предпринимала регулярно. Впрочем, сейчас дворцовые сплетники с удовольствием обсуждали тему ее здоровья. Болтали о том, что раз в три-четыре дня королева слабеет настолько, что даже не выходит из своих покоев, что ее мучают жар и сухой кашель. И лекари теперь навещают Ателаниту не меньше трех раз в день.

Больше всего в сложившейся ситуации мне нравилось то, что меня она обходила стороной, сухо и официально кланяясь при встречах и практически не разговаривая. Похоже, на меня у нее просто нехватало сил. Гораздо хуже было то, что Ателанита пыталась искать союзника в герцоге де Богерте. Впрочем, он был с ней неизменно вежлив и почтителен, но на контакт не шел.

– …а еще, ваше королевское величество, ваша свекровь в знак особого расположения подарила герцогу перстень со своей руки! – глаза мадам Эхтон горели от удовольствия, что она первая принесла мне такую “вкусную” новость.

– И герцог принял подарок?

Прямо скажу, новость была не из приятных, да и мой вопрос был несколько нелеп. Герцог не мог отвергнуть подарок королевы: это было бы хамством чистейшей воды. А он слишком давно крутится в дворцовой системе, чтобы совершить такую ошибку.

– Конечно, ваше величество, он принял подарок! Он рассыпался в благодарностях королеве-матери и говорил так долго, что графиня Лисапета Оранская даже зевнула. Но прямо там, при всех придворных, он снял со своего жабо огромную брошь, гораздо больше и дороже кольца и, встав на колено, почтительно умолял королеву-мать принять эту безделушку как знак его восхищения.

“Хитер, зараза! И совсем не глуп! Мне есть чему поучиться у него”, – я добродушно кивала мадам Эхтор, а про себя восхищалась хитромудрым герцогом и его изворотливостью. Надо же, как ловко он «отдарился» королеве! Теперь он ей ничем не обязан в глазах светского общества.

Точно так же непринужденно и с такой же легкостью герцог парировал все попытки королевы-матери приблизиться к нему. Двор, прекрасно понимая, зачем Ателанита это делает, с любопытством наблюдал за ситуацией и, кажется, даже заключал пари: сломается ли герцог под этими атаками или выстоит.

Больше всего меня в этой ситуации беспокоил собственный муж. Со стороны могло показаться, что он недоволен одновременно как моей свекровью, так и своим кузеном. Однако я прекрасно понимала, что это в короле говорит обыкновенная ревность. Хорошо в этой ситуации было только то, что в этот сучий многогранник не пытались втянуть меня. Для всех участников я была слишком незначительной персоной. Это меня и спасало.

Пожалуй, даже я не смогла бы угадать, чем кончатся эти нелепые игрища. Но на шестой день месяца дженуария дворец поразила новость: королева Ателанита слегла, и лекари опасаются за ее жизнь.

***

Согласно этикету, визиты болящей королеве-матери я всегда наносила сразу после завтрака, отодвинув на полчаса прогулку. Заходила в комнату, кланялась, перекидывалась с сипящей свекровью парой дежурных фраз, задавала вежливые вопросы лекарю и с облегчением покидала эти мрачные покои. Я знала, что ее ежедневно навещает кардинал, а собственный духовник свекрови принимает её исповедь ежедневно. Все это говорило о том, что чувствует Ателанита себя очень скверно.

Иногда, глядя, как она задыхается от кашля, я размышляла о том, что именно с ней случилось. Но я не медик и определить болезнь точно не могла. С одинаковым успехом это мог быть какой-нибудь серьезный недолеченный бронхит или воспаление легких. А может быть и что-то иное.

На седьмой день утром мне доложили, что у королевы-матери ночью был кризис. Точнее, мне рассказали, что всю ночь она бредила, не приходя в сознание, и только утром открыла глаза - ей стало лучше. Про кризис я додумалась сама: к сожалению, похоже, свекровь собиралась выздороветь.

Тщательно скрыв досаду на лице, я привычно отправилась к ней в покои, где столкнулась с собственным мужем, мэтром Бореном, а также мэтрами Агностио и Муниром. То, что ситуация необычная, подтверждало присутствие еще трех незнакомых мне лекарей, приглашенных во дворец.

Ателанита не выглядела выздоравливающей. Она была бледна и слаба. Кашель все еще сотрясал худое тело, а голос был сиплым, но жар явно спал. Сейчас она чувствовала слабость, о чем и сообщила сыну шипящим голосом. Я не понимала, почему после кризиса наступила слабость, а не резкое улучшение самочувствия, потому решила послушать новости от лекарей.

С моим мужем, как и обычно, разговаривал мэтр Борен, всегда ревниво оберегающий эту свою привилегию: беседовать с королем:

– Ваше королевское величество! Положение очень серьезное, – он вздохнул и перекрестился. – Мы с коллегами считаем, что следующий такой приступ может закончиться совсем печально. Ночью мы снова пустили кровь её королевскому высочеству и делаем все, что только возможно...

Ангердо был искренне расстроен. Как бы он ни обижался на мать, но она была огромной частью его жизни. И мысль, что она уйдет навсегда, его откровенно пугала -- на глаза короля навернулись слезы.

"Все понятно. Пускать кровь больному простудой... Идиоты! Конечно, они вполне способны угробить Ателаниту и без моей помощи, но лучше проконтролировать." -- Я встала на шаг за спиной мужа, слушая, как мэтр Борен перечисляет то, что они делали для больной:

– Мы пустили ей кровь дважды, ваше величество. И каждый час даем самый лучший декокт из известных и укрепляющую микстуру... Но все же жизнь вашей матери в руке Божьей, – он снова перекрестился.

– Неужели больше ничего нельзя сделать?! – в голосе короля звучала настоящая паника, а мэтр Борен как-то неуверенно пожал плечами и отвел глаза. – Борен, я не пожалею для вас золота, если вы спасете мою мать! – В волнении король схватил лекаря за отворот куртки и слегка тряхнул, требуя, чтобы тот смотрел ему в глаза.

– Ваше королевское величество! В старых летописях есть упоминание… Еще до рождения вашего отца, Папу Пия Седьмого лечили этим способом. Как вы знаете, он дожил почти до восьмидесяти лет… Но это дорогое, поистине королевское лечение.

– Что требуется для этого, Борен? Да не тяните же вы!

– Если растолочь изумруд и смешать его с женским молоком…

Пока лекарь пересказывал сложный рецепт лекарства, который, с моей точки зрения, стопроцентно угробит Ателаниту, я не вмешивалась. Однако, заметив, что король слегка растерялся от обилия компонентов, сочла необходимым заговорить:

– Ваше величество, муж мой, я вижу, как тяжело у вас на душе. Желая облегчить вашу тревогу, хочу пожертвовать тот самый изумруд, что вы мне подарили, на лечение королевы Ателаниты. Если подарок сына спасет жизнь матери, это будет прекрасно!

Мэтр Борен радостно закивал головой и добавил:

– Недавно на кухне одна из поварих родила младенца, материнское молоко мы сможем взять у нее. Остальную часть необходимых веществ собрать не так и сложно.

– Так займитесь этим быстрее! – король, как всегда, был нетерпелив.

Участь Ателаниты была решена…

Глава 35

Изумруд лекарю я передала в руки лично, в присутствии короля. Поскольку стоимость изумруда была весьма высока, а болезнь матери его величество беспокоила сильно, король изъявил желание наблюдать за изготовлением лекарства.

Воспользовавшись моментом, я попросила у мужа разрешения съездить помолиться в монастырь. Благо, что мадам Менуаш несколько раз рассказывала мне о пригородных обителях, и я знала, в какую именно стоит отпрашиваться. Обитель “Всех Скорбящих” находилась в трех-четырех часах езды от столицы. Именно туда ездили молиться об исцелении дворяне и богатые купцы, именно туда заезжала Ателанита. Визит в такой монастырь не мог вызвать каких-либо подозрений. А там, в этой самой обители, я планировала “заболеть” на несколько дней, чтобы не наблюдать лично за агонией королевы.

В том, что она умрет, я даже не сомневалась. В том, что именно я вбиваю последний гвоздь в крышку её гроба, я не сомневалась также. Был ли у меня выбор? Был…

Я могла пустить все на самотек и просто ждать ее естественной кончины. К сожалению, не было никакой гарантии, что она сдохнет сама: физически она была достаточно еще бодрой женщиной. Если бы я усматривала в ее поведении хоть малейший шанс на мирное наше с ней существование, я не стала бы добиваться ее смерти. Просто, в отличие от многих, я четко понимала, что передо мной стоит выбор: если Ателанита выживет, она по-прежнему будет рваться к власти и рано или поздно сообразит, кто стоит у нее на пути.

Сама по себе власть не была мне интересна. Я охотно отказалась бы от всех возможных интриг, от большей части положенных мне по этикету фрейлин, драгоценностей и прислуги. Мне нужен был только мой сын, возможность видеться с ним, смотреть, как он растет, влиять на его воспитание. А главное – не дать безмозглым бабам угробить здоровье моего малыша.

Всю дорогу до обители я тряслась в неудобной карете, обложенная пледами, подушками и горячими кирпичами, завернутыми в несколько слоев ткани, и довольно мрачно размышляла о том, что вторая попытка убийства как бы предрекает мне то, что подобной мерзостью придется заниматься и дальше. В какой-то момент я почувствовала себя лисицей, чью лапу схватил капкан, жестко зафиксировав и не давая сбежать. Самое ужасное в этой ситуации, что капканом был мой сын: я не могла бросить воспитание ребенка на самотек. Я буду биться за него, даже если мне предстоит стать Джеком Потрошителем.

Сидя в карете, я перебирала разнообразные варианты побега. И каждый раз понимала, что это слишком рискованно для Александра…

В обители Всех Скорбящих я пробыла шесть дней. Стояла по две службы в день, в остальное время отсиживалась в келье. На седьмой день в монастырь прискакал гонец с новостью: королева-мать покинула этот мир.

***

Сама обитель представляла собой несколько соединённых каменных строений, вплотную примыкающих к церкви. Для высокородных и богатых в одном из таких строений содержали вполне себе пристойные комнаты-кельи: с каминами, кроватями и даже чистым постельным бельем. Настоятельница монастыря, мать Софрония, грузноватая высокая женщина, характером чем-то неуловимо напоминала Ателаниту. Впрочем, передо мной она стелилась, как и положено, но вот подручных своих держала в черном теле.

Тратить на вклад в монастырь деньги я не захотела – наличность мне понадобится и самой. Зато оставила матери-настоятельнице с десяток колец из тех, которые не собиралась носить сама. Судя по всему, дар был достаточно богатым. И мать Софрония расплылась в желтозубой улыбке, приговаривая:

– Благослови Господь вашу щедрость, ваше королевское величество! Если пошлет вам Вседержитель новые испытания и душа погрузится в смуту и тревогу, мы всегда будем рады принять вас или любую из ваших дам, которую вы сочтете нужным отправить сюда.

При этой прощальной речи настоятельница так странно смотрела на меня, что я задумалась: о чем она говорит? О каких дамах, которых я вдруг захотела бы отправить в монастырь?

До того, как сесть в карету, я уточнила у мадам Менуаш:

– Жанна, я не слишком поняла, о чем говорила мать-настоятельница.

Жанна как-то смущенно улыбнулась, отвела в сторону глаза и медленно, аккуратно подбирая слова, ответила:

– Ваше величество, я боюсь ошибиться… Но тогда так много сплетничали!

– О чем вы, Жанна?! – Софи тоже с любопытством смотрела на мадам Менуаш, дожидаясь ответа.

И Жанна, вздохнув, наконец-то “раскололась”:

– В городе об этом много сплетничали… Даже я краем уха кое-что слышала. Говорят, когда умер отец нашего короля… – тут она набожно перекрестилась и заговорила чуть быстрее, желая покончить с неприятной беседой, – его любовница, маркиза Аттилия Рози уехала рожать в монастырь. По приказу королевы Ателаниты. Нет-нет, – на мой вопросительный взгляд она замотала головой, – Не в этот монастырь, а куда-то в Северные земли. Больше она ко дворцу не возвращалась, и про ребенка ее тоже ничего не известно.

На какой-то момент я даже представила себя на месте свекрови: муж умер. Есть сын, еще молодой и не доросший до престола. Есть любовница, которая ждет ребенка и, возможно, изрядно помотала королеве нервы. А еще будет ребенок-бастард… Бастард от покойного короля страны. Это возможные смуты в будущем.

Я мысленно представила себе эту ситуацию, непроизвольно передернула плечами от брезгливости и первый раз за все время нахождения в этом мире искренне обратилась в высшим силам: “Господи, не дай мне такого испытания…”

***

Дворец погрузился в глубокий траур. Черными полотнищами окутали бесчисленные зеркала, некоторые особо легкомысленные фрески и даже окна зала приемов.

К моему возвращению в королевской мастерской спешно дошивали траурное платье. Мэтр Хольтер лично проследил за изготовлением туалета и шепотом пояснил мне:

– Ваше королевское величество! Расшить смогли черным ониксом: в мастерской других каменьев не оказалось. Но ежели пожелаете, сегодня же мастерицы сядут и добавят черного жемчуга. Я получил сведения, что можно выкупить длинную нить.

– Не стоит беспокоиться, мэтр Хольтер. Я благодарна вам за вашу предусмотрительность. Пришлите счет моему секретарю.

Платье сидело на мне весьма плотно. У мэтра были только старые мерки, а я за последнее время слегка поправилась. Впрочем, благодаря шнуровке все это довольно легко регулировалось. Само платье не выглядело слишком уж строго потому, что мэтр использовал черный бархат, разбив его черными же атласными вставками. Небольшой вырез был по горло затянут траурным кружевом. Немного подумав, я вышла из-за ширмы, где на меня надевали платье, и спросила у портного:

– Мэтр Хольтер, а нет ли у вас в мастерской еще широкого куска тонкого черного кружева?

– Увы, ваше королевское величество, в связи с трауром разобрали почти все запасы. Кусок кружева у меня остался, но он, к сожалению, слишком мал, чтобы пустить его на отделку платья. Его длины никак не хватит на ширину юбки.

– Вы можете мне примерно показать руками, какой длины этот кусок?

Растерянный мэтр неуверенно развел худые длинные руки, и я одобрительно кивнула:

– Отлично! Приплюсуйте стоимость кружева к счету за платье. Еще я хотела бы получить остатки ткани от раскроя. У вас же остались кусочки бархата и шелка?

– Разумеется, я пришлю вам их сразу же, ваше королевское величество, – похоже, этими словами я очень обидела мэтра и удивила своих придворных дам.

Как только портной ушел, пообещав немедленно прислать мне все требуемое, Софи зашептала:

– Ваше величество, зачем вам потребовались эти жалкие обрезки? Они всегда остаются в мастерской и считаются законной долей портных.

Я почувствовала себя немного неловко, но решила эту проблему довольно легко, приказав горничной пойти в мастерскую и попросить мэтра Хольтера лично принести кружево и все остальное.

Недовольный мэтр очень быстро сменил гнев на милость, когда я сняла с руки небольшой перстенек и подала ему:

– Мэтр Хольтер, мне нравится ваше искусство. Я очень довольна тем, что вы позаботились о платье для меня, и это знак благодарности. А счет я оплачу, как обычно.

Мир был достигнут. И я знала, что в следующий раз, когда мне срочно понадобятся его услуги, мэтр обязательно вспомнит это колечко.

В этом мире я ни разу не видела на дамах вуалеток. Здесь вообще с головными уборами было значительно проще, чем в земной истории. Никто не плевался вслед, если волосы женщины были распущены, и не требовал немедленно прикрыть их так, чтобы ни одна прядка не выглядывала. Поэтому свой траурный наряд я дополнила довольно необычной шляпкой.

Из лоскутов бархата и шелка, собирая их небольшими складочками на куске войлока, я сделала некое подобие шляпки-таблетки. А уже к ней прикрепила потрясающей красоты черное кружево , принесенное мэтром, в виде вуальки, спускающейся до кончика носа. Зная, что языки у моих фрейлин никогда не бывают на привязи, мерила я это изделие только при своих близких подругах.

– Элен, это просто потрясающе! Как вы придумали такое, моя королева?! – Софи с улыбкой смотрела на мое отражение в зеркале.

Мадам Менуаш одобрительно кивала, подтверждая:

– Прелестно выглядит, ваше королевское величество. Строго, траурно, но очень красиво.

К моему удивлению, траурные наряды нашлись у всех фрейлин, так что уже вечером мы смогли "прогуляться" до часовни, где стоял гроб с телом Ателаниты. Горели бесчисленные свечи. Стоящая в ногах гроба монахиня непрерывно бубнила молитвы, изредка перелистывая страницы большой книги, лежащей перед ней на пюпитре.

Мы помолились. Кто-то из фрейлин вполне искренне, а кто-то -- просто соблюдая декорум. Похороны были назначены на следующий день.

Только никакие похороны не смогли отвлечь королевских придворных дам от моей вуалетки. Я шла к драпированной черным крепом карете под внимательными взглядами, сопровождаемая шепотом и пересудами, и впервые села в один экипаж со своим мужем.

С кареты был снят плюмаж, окна занавешены черным атласом. У четверки коней сбруя была убрана черными атласными бантами. Перед нами ехали похоронные дроги – очень длинный лакированный экипаж с узорами из позолоченной бронзы, вьющимися на ветерке пучками черных лент и черными же деревянными крестами на дверцах. Шесть коней, впряженных в этот экипаж, были покрыты длинными черными попонами. Согласно завещанию Ателаниты, похоронить ее должны были в фамильном склепе.

Ангердо был полностью разбит. От него изрядно попахивало перегаром, под глазами висели коричневатые мешки, а в уголках глаз резко обозначились морщины. В какой-то момент я даже испытала жалость к нему. Минут десять мы ехали молча, а потом он тихо сказал:

– Элен… – и заплакал. Заплакал, как маленький ребенок, испугавшийся чего-то ужасного.

Я обняла его за плечи, слегка прижала к себе и тихо заговорила обычную, принятую в таких ситуациях ерунду: о том, что Господь дает ему новое испытание, которое он, несомненно, с честью выдержит. О том, как тяжело будет нам без мудрых советов его матери. О том, что Ателанита сейчас блаженствует в лучшем из миров -- в раю. Я даже взяла его за руку и, тихонько поглаживая, сказала:

– Ваше королевское величество, муж мой, я всегда буду рядом с вами!

Глава 36

“Ваше королевское величество, муж мой, я всегда буду рядом с вами!” – я лгала Ангердо, не стесняясь. Мне необходима была его привязанность. Именно тогда, в карете, он принял меня как еще одну опору в своей жизни.

Через неделю после смерти королевы-матери я получила первое приглашение от мужа на Большой Королевский совет. Я стойко перенесла недовольство де Богерта и некоторых сановников и молча сидела рядом с Ангердо, всячески показывая, как его поддерживаю.

***

С момента смерти Ателаниты прошло всего несколько месяцев. Жизнь королевского дворца понемногу менялась. Исчез сдерживающий и раздражающий короля фактор, и он весьма шустро боролся с собственной тоской. Если первые полтора месяца двор соблюдал строгий траур, король носил исключительно черные костюмы и под это дело часто отказывался от посещений королевского совета, то через полтора месяца в его покоях первый раз устроили небольшой фуршет по поводу прибытия ко двору младшей сестры Лисапеты Оранской.

Девице едва исполнилось шестнадцать лет, и графиня, пользуясь случаем, выписала ее от родителей. Девочка была хороша собой, миловидна… и пока на этом все. Займется ли она поисками богатого мужа или у дебютантки другие планы, я узнаю чуть позже. Но секретарю я наказала слушать сплетни о девице со всем возможным внимание.

***

Сам этот пир во время траура меня не слишком занимал: у Александра резались одновременно верхние и нижние резцы. Что дало просто потрясающий эффект: понос, высокая температура и дикие вопли. Сын кричал, потому что ему было больно, а эти безмозглые тетки ухитрились дать ему какой-то декокт от простуды, от метра Борена. Плюсом ко всему началась рвота.

Сейчас, когда призрак Ателаниты больше не стоял за дверями детской, фрейлины дофина и маленькой принцессы стали гораздо более почтительны и вежливы. Однако все они для меня оставались раздражающим фактором. Я не видела в них любви к детям. Да что там любви, я даже элементарного сострадания не видела. Более-менее, пожалуй, жалела Александра только его кормилица. Остальные предпочитали вести себя максимально формально.

Самым печальным для меня было то, что не было даже обыкновенного термометра измерить температуру ребенку. Его просто еще не изобрели. С помощью мадам Менуаш, сварившей какую-то чудовищно кислую жижу, мне удалось притормозить повышение температуры. Помогли обтирания этой кислятиной. Но малыш без конца плакал и совал ручку в рот. Я ходила по детской, носила его на руках и нашептывала разные милые глупости, когда старшая фрейлина опочивальни, желая выслужиться пере мной, лично притащила мэтра Борена.

– Ваше королевское величество, я принес для его высочество дофина редкое лекарство из страны Шо-син-тай! Сейчас я поставлю курильницу, и малышу очень быстро станет легче, обещаю вам.

– Стоп! Что за средство вы хотите дать дофину? Покажите!

Средство представляло собой некое высушенное растение, наломанное на непонятные фрагменты. Я с подозрением ковырялась в сухих кусочках, пытаясь понять, что это. До тех пор, пока мне не попался достаточно большая часть, которую я определила как кусок маковой головки. Лекарь между тем заливался соловьем:

– Это очень дорогое и прекрасно действующее средство! В стране Шо-син-тай, говорят, есть специальные лечебницы, где люди вдыхают в себя дым этих благословенных трав и просыпаются совсем здоровыми!

Я смотрела на лекаря: "Скотина! Безмозглая скотина! "Говорят...!" Ему кто-то там сказал, и он готов ставить опыты на ребенке, даже не удосужившись проверить! Скотина и есть! "Говорят" ему, видите ли!". -- слово "говорят" в устах лекаря зацепило меня особенно сильно. И только то, что у меня на руках был капризничающий ребенок, спасло ему жизнь на некоторое время. Большим усилием воли я подавила собственное желание отправить его на казнь.

Возможно, если бы я знала, как отследить дозировку этой отравы, из нее и можно было бы приготовить обезболивающее и снотворное лекарство. Проблема была в том, что все мои знания о наркотике были весьма условны. И уж совершенно точно я не рискну дать опиум ребенку.

Вообще, меня довольно сильно удивляло, что после смерти королевы-матери мой муж не выгнал лекаря со двора. Ведь по сплетням придворных, Ателанита умирала очень тяжело: у нее была кровавая рвота. Однако, похоже, никто не связал “изумрудное лекарство” и гибель королевы.

– Лекарь, ты пробовал это лекарство на себе? А что, если ты сейчас притащил для наследника нечто ядовитое? Ведь это после твоего лечения умерла королева Ателанита. – Мадам Суллер! – обратилась я к старшей фрейлине дофина, – позовите стражу!

В покоях сына возникла странно-тревожная пауза. Замерли все, даже горничная, возившаяся с пеленками и рубашками дофина, испуганно повернулась на мои слова, прикрыв рот рукой.

– Мадам Суллер, вы слышали, что я приказала?

– Ваше королевское величество… – Борен искренне не понимал, в чем дело, но, как и все, почувствовал тревогу.

– Замолчите! Мадам Суллер, я жду стражу!

Перепуганная мадам довольно шустро метнулась к дверям, о чем-то поговорила с охраной, стоящей с той стороны, и через несколько минут вернулась с дежурным офицером и сопровождавшими их двумя солдатами.

– Как вас зовут?

– Капитан Михаль Блаунт, ваше королевское величество.

– Капитан Блаунт, приказываю вам сопроводить лекаря в его комнату и проследить, чтобы он поджег вот это лекарство и вдыхал дым, пока не сгорит вся трава.

Капитан посмотрела на меня, как на умалишенную, принужденно откашлялся и уточнил:

– Лекаря, ваше королевское величество?

– Да. Я хочу, чтобы он дышал тем самым лекарством, которым собирался пользовать моего сына. Сами вы, как и ваши солдаты, должны стоять в стороне и не вдыхать этот дым. Я подозреваю лекаря в том, что он хотел навредить дофину!

Лекарь кинулся на колени передо мной, уверяя, что никаких дурных замыслов у него не было. Я отвернулась: он не интересовал меня. Солдаты по приказу капитана действовали весьма шустро. Борену заломили руки и вывели из комнаты. В покоях стояла фантастическая тишина, а я, оглядев придворных дам сына, спокойно спросила:

– Кто-нибудь еще хочет попробовать на наследнике престола незнакомые и неизвестные лекарства?

Я по очереди переводила взгляд с одной фрейлины на другую и добивалась поклона и четкого ответа от побледневших теток:

– Нет, ваше королевское величество…

– Нет-нет, ваше королевское величество…

Мадам Менуаш варила успокоительные микстуры из валерианы, пустырника и ромашки, сдабривая отвар ложечкой меда и добавляя пару веточек мяты. Нельзя сказать, что микстура слишком уж помогала, но это было то средство, которое я могла давать Александру без опасений сделать его наркоманом.

А вот с лекарем Бореном все закончилось весьма скверно. После того, как я выслушала доклад офицера о том, что лекарь, нанюхавшись дыма от лекарств, уснул, и они не смогли его разбудить, я приказала оставить его в покое. Однако Борен был взрослым человеком и прекрасно знал, где еще можно раздобыть столь замечательное вещество.

Через две недели, когда поссорившаяся в очередной раз с королем Лисапета срочно потребовала декокт от головной боли, лекаря не смогли добудиться. Первый раз это сошло ему с рук. Он объяснил такое состояние лечением собственной персоны от зимнего кашля. Во второй раз, когда помощь понадобилась самому королю, Борена просто прогнали из дворца. Никакого особого торжества от этого я не испытывала, но удаление самоуверенного дурака от детей радовало.

Новым главным лекарем назначили мэтра Агностио. Впрочем, и Агностио, и Мунир – оба они не были совсем уж глупцами. В отличие от придворных, пропустивших новость о смене лекаря мимо ушей. Коллеги-то прекрасно знали об увлечении Борена заморской травой. И поняли, к чему приводит это самое увлечение. Мне хватило одной-единственной беседы с новым главным лекарем:

– Мэтр Агностио! Вы знаете историю мэтра Борена? Надеюсь, у вас не возникнет желания опробовать на моем сыне или моей дочери какое-нибудь новое заморское средство. Более того, я настаиваю, чтобы состав любого лекарства, которое вы собираетесь дать детям, был мне известен. Надеюсь, вы не станете оспаривать это решение.

– Ваше королевское величество, ваша воля для меня закон!

***

Разговор с мужем был долог и тягостен.

– Элен, если ты подозревала Борена в том, что он отравил мою мать… Почему ты не сообщила об этом раньше?! Мерзавца казнили бы в ту же секунду!

– Ангердо, я вовсе не уверена в том, что лекарь делал это намеренно. Скорее по глупости. Но меня очень испугала эта заморская трава, и я решила испытать лекарство на нем самом, вот и все. Я не понимаю, муж мой, почему взрослый человек, достигший таких высот в карьере, бросил все свои занятия, перестал есть и все время мечтал нюхать эту дрянь снова. Но, муж мой, я бы запретила ввозить эту страшную траву в наше государство. И еще меня беспокоят фрейлины нашего сына…

Медленно и постепенно капая на мозги мужу и рассказывая, как вредна детям атмосфера дворца, как совершенно невозможно оставлять наследника под таким бестолковым присмотром и как нельзя нарушить этикет, поселив меня в спальне дофина, я добилась того, о чем давно мечтала: король позволил мне с наступлением весны перебраться в Малый Шаниз, забрав с собой дофина и принцессу.

Это был тот самый момент, то самое решение, к которому я вела. И даже понимание того, что за это решение мадам Лекорн заплатила своим здоровьем, а королева Ателанита -- жизнью, не уменьшало моей радости. Впрочем, до переезда оставалось два месяца, а у меня было еще множество дел здесь, во дворце.

***

За это время в городском доме герцога де Сюзора появилась микромастерская на шесть станков, где началось производство той самой ткани. Еще на восемь станков деньги у меня были отложены. Я серьезно рассматривала возможность для начала перенести мастерскую в Малый Шаниз, подальше от двора, и только потом озаботиться постройкой неподалеку от Шаниза ткацкого цеха.

У меня уже были контакты купцов, готовых продавать сырье по вменяемым ценам, и была мысль попробовать для тканей не овечью шерсть, пусть и прекрасного качества, а козий пух. Но это всего лишь планы по наполнению моего собственного кошелька.

Гораздо интереснее все обстояло с монополией на спиртное. Спиртогонные заводы уже были выкуплены и работали на казну. Пока еще они даже не окупили затраты на покупку. Поскольку Рогану де Сюзору было поручено самому подобрать управляющих на эти заводы, то герцог, как всегда, крайне ответственно подошел к этому делу. Сейчас никто из управленцев не торопился наращивать производственные мощности. Люди сидели на местах и выжидали, поддерживая прежний уровень дохода.

Деньги на расходы Вильгельму де Кунцу, который вполне удачно вписался в королевское окружению, к изрядному недовольству де Богерта, я смогу выдавать со своих мастерских. На полную мощность они начнут работать уже летом, но даже сейчас в мой карман капали золотые монетки. А я собираюсь и далее активно наращивать размеры мастерской. Так что тут все хорошо.

А вот деньги с винной монополии мне необходимы были для флота. Там совсем другие расходы. Поэтому я прекрасно понимала, что нам придется запустить руку в королевскую казну. И так же прекрасно понимала, чем мы с герцогом де Сюзором рискуем.

Впрочем, выбора у нас не было. Вильгельм де Кунц был слишком новым для короля человеком. А вот герцог де Богерт – добрым старым другом и родственником. Сейчас, со смертью Ателаниты, которая одним своим присутствием сдерживала де Богерта, герцог почувствовал свободу. Он поощрял короля тянуть деньги из казны на собственные развлечения. Пока еще все обходилось малой кровью. Ангердо сдерживал траур по матери, он не мог себе позволить публично нарушить этот траур: устроить грандиозный бал, организовать Большую Королевскую охоту, отправиться в гости к своим вассалам и попировать там.

Однако время шло, срок Большого Королевского траура – всего год. А де Богерт активно учит короля тому, что казна – его личное состояние. Даже малые королевские приемы, те, что называют интимными, требовали не один десяток перемен блюд и несколько бочонков дорогущего вина. И это не говоря уже о желании Ангердо роскошных театрализованных представлений.

– Мой драгоценный венценосный брат! Зачем быть королем страны, если своих гостей ты вынужден угощать вином, которое доступно любому смертному? – герцог говорил все это с улыбкой, но “венценосный брат”, надменно задирая подбородок, соглашался с его словами.

Если бы я не понимала, что Ангердо просто продукт воспитания Ателаниты, я бы сочла его слабоумным. Смотреть, как он требует на королевском совете все больших и больших денег на личные расходы, было просто больно.

Глава 37

Весна в этом году была затяжная. Уже прошел день рождения Александра, а снегопады, казалось, только усиливались. Однако всему приходит конец.

Так и зима однажды, как будто поняв, что задержалась, откатилась назад. С крыш свисали гигантские сосульки, которые худели с каждым днем. Солнце припекало все сильнее. И я, лишенная из-за сырости прогулок, выглядывала в окно много-много раз в день. Сугробы в парке пусть неохотно, но таяли. И однажды утром я поняла: можно начинать собирать вещи.

В Малый Шаниз заранее отправили прислугу, чтобы прибрали в комнатах, смели паутину и протопили дом. В начале месяца эйприла я села в карету вместе с нянькой, держащей на руках Александра. Маленькую Элиссон устроили рядом со мной. И экипаж наконец-то тронулся.

Я чувствовала себя птицей, злобный хозяин которой забыл захлопнуть клетку. В ногах у меня рыжими клубками крутились возбужденные Дениза и Гаспар. Элиссон, первый раз лишенная равнодушного надзора фрейлин, протянув к подросшим песелям руку, робко спросила:

– Мама, можно?

– Можно, малышка, – я совершенно беспричинно рассмеялась и перехватила из рук у няньки улыбающегося Александра.

Первое, чем я занялась по прибытии в свой ненаглядный охотничий домик, обустройство детских. Весной у меня было достаточно времени, чтобы подумать о том, как именно и где расположить комнаты малышей. Как устроить их таким образом, чтобы у меня всегда был туда свободный доступ.

На первое время, вопреки всем правилам этикета, обе детские кроватки поставили в моей спальне. Здесь же обустроили уютные лежанки для песелей. А вот нянек и нескольких фрейлин, которых все же пришлось взять с собой, я приказала устроить в другом крыле здания. Чем дальше они от меня будут, тем спокойнее пройдет время здесь.

В этот раз количество стражи, сопровождавшей меня и детей, было вполовину меньше. В этот раз не было никаких ограничений на мое общение с крестьянами или с кем угодно. Разумеется, это вовсе не значит, что я осталась без надзора. Кто-то из моих фрейлин и наверняка большая часть фрейлин дофина и принцессы кому-нибудь да “стучат”. Но у меня была графиня Эбигейл Холланд, которая, дай ей Бог здоровья, сможет свести официоз в Малом Шанизе к самому минимуму.

За зиму я собрала денег, экономя на всем, на чем могла. Больше половины положенного мне от короны содержания шло в копилку. Немного золотых уже выдавала мастерская. Потому, первым делом, проследив, чтобы детей с дороги напоили молоком и уложили отдохнуть, я отправилась на второй этаж выбирать место под ткацкий цех.

Медленно брела по пыльной анфиладе неотремонтированных комнат, невольно вспоминая, как поднималась сюда в прошлый приезд, как тайком сушила грибы на окошке… Хочу я этого или нет, но память будет подкидывать эти эпизоды регулярно. Что ж, если такова плата за спокойную жизнь детей, я готова ее принести.

Мэтр Корет за этот год совершенно не изменился: все так же тщательно завиты в локоны жирные волосы, все так же короткие пальцы усыпаны перстнями. Видеть его я была рада. Этот человек зарабатывал деньги и не спорил с клиентами. Тем мне и нравился.

– Приветствую вас, мэтр Корет!

– Счастлив вас видеть, ваше королевское величество!

– Вот, посмотрите на этот лист. Видите? Вот эту часть второго этажа вы должны отремонтировать следующим образом…

Я надиктовывала мэтру Корету требования, а он так же, как и в прошлом году, записывал замечания на листе, прикрепленном к резной дощечке. Только в этот раз не пытался предлагать мне мраморную отделку, фрески и резьбу.

– Просто побелка, ваше королевское величество?

– Да, мэтр, просто побелка.

Уже к вечеру во двор Малого Шаниза въехали телеги с рабочими, везущими заодно доски, бочки с побелкой, какие-то мешки с инструментами и много всего другого: грязного, шумного и непонятного. На следующий день в охотничьем домике начался почти привычный ремонтный беспорядок.

У меня было достаточно свободного времени, чтобы первый раз объехать свои владения целиком. Кроме того, сопровождавший меня и в этом году капитан Ханси по первой же моей просьбе предоставил карту местности. Мне нравилась его исполнительность, потому я сама попросила у мужа вновь назначить его капитаном моей охраны.

– Это, ваше королевское величество, деревня, приписанная к Малому Шанизу, – капитан давал пояснения, пока мой палец бродил по карте.

– Значит, первым делом мы поедем туда.

– Как скажете, ваше величество.

Деревня оказалась не так уж и мала: больше ста дворов. Для меня это была первая встреча с реальными, живыми людьми не из дворца. Конечно, отдельных людей, вроде того же мэтра Корета, я изредка видела. Но здесь навстречу королевскому экипажу из домов высыпали даже не горожане, а те самые крестьяне, которые существовали где-то там, на просторах страны, кормили корону, но при этом даже не имели собственной гильдии или иной защиты.

Не знаю, так ли должны выглядеть жители благополучной деревни, но они не казались ни сытыми, ни слишком счастливыми. Все подряд падали на колени и упирались лбом в землю, как в какой-нибудь страшноватой сказке. Карету остановили возле деревенского колодца, от которого дома слегка отступали в стороны. Здесь образовалось что-то вроде микроплощади. Капитан распахнул мне дверцу, и я тихонько сказала ему: “Найдите старосту”.

Минут через пять, пока длилось неловкое молчание, двое солдат вывели откуда-то из-за кареты немолодого мужчину, который смотрел на меня со страхом, пытаясь сгорбиться и съежиться.

– Как тебя зовут?

Староста то ли недослышал, то ли от волнения не понял вопрос и продолжал тупо смотреть на меня. Солдат, недолго думая, треснул его по затылку так, что селянин сделал еще два шага в мою сторону, и довольно раздраженно приказал:

– Отвечай, как тебя зовут! Сама королева спрашивает!

Насмерть перепуганный крестьянин бухнулся на колени и уткнулся лбом в землю. Я посмотрела на эту картину и спокойно обратилась к своему охраннику:

– Капитан Ханси, почему ваши солдаты позволяют себе распускать руки? В чем виноват этот селянин? Разве я приказывала кого-то бить?

Лицо капитана пошло багровыми пятнами и он, извиняясь, пробормотал:

– Ваше королевское величество, я примерно накажу его, обещаю.

– Просто отправьте его нести службу в другое место и замените кем-то посообразительнее. Эта деревня относится к поместью Малый Шаниз. Она подарена мне его королевским величество. И эти люди, – я обвела коленопреклоненных крестьян небрежным жестом руки, – эти люди служат лично мне. Я прошу вас донести это до каждого из ваших солдат. Если я услышу жалобы от крестьян, следующий нарушитель так дешево не отделается. А пока отправьте своего солдата пешком в Шаниз. Я обойдусь без его охраны.

По-настоящему я совершенно не представляла, как себя вести с крестьянами. Я и про горожан-то практически никого не знала. Немного подумав, я наклонилась и легонько постучала старосте по плечу:

– Встань! Я приказываю тебе встать!

Неуклюже заворочавшись, мужчина робко поднялся и так и стоял передо мной, сжимая в руках и бесконечно комкая какую-то войлочную шляпу.

– Как тебя зовут?

– Меня? – мужчина опять кинулся на колени, как будто не понимая.

– Встань с колен и скажи, как тебя зовут, – я старалась говорить спокойным тоном.

В этот раз он поднимался медленно, как бы давая себе время сообразить. Нагнувшись, отряхнул колени и только тогда сказал:

– Шеппард… Шеппардом меня кличут, ваша светлость.

– Шеппард – это значит пастух?

Мужчина судорожно, как болванчик, закивал головой, повторяя:

– Пастух и есть, ваше сиятельство. И отец был пастух, и я пастух.

– Шеппард, ко мне нужно обращаться “ваше величество”. Бояться меня не следует. Я не причиню тебе зла и обиды. Я просто хочу, чтобы ты ответил на мои вопросы.

Мужчина судорожно закивал, соглашаясь со всем, что я говорила, и готовый называть меня хоть посланницей Божьей, лишь бы это все побыстрее кончилось. Я вздохнула и поняла, что хоть какой-то контакт получится не сразу. Потому ограничилась самыми простыми вопросами:

– Сколько в деревне людей? Чем жители зарабатывают себе на пропитание? Часто ли посещают село сборщики налогов? Какую часть селяне платят короне?

Не думаю, что он лгал намеренно. Скорее просто путался от волнения. Кроме того, я не была уверена, что он достаточно хорошо знает цифры, чтобы назвать число жителей деревни. Он сказал, что в деревушке проживает больше трех сотен народу. Но ведь это слишком растяжимое понятие – более трех сотен. И триста пятьдесят, и тысяча: все больше трехсот.

В этот раз я более ни о чем не стала спрашивать, но, садясь в карету, сообщила, что теперь буду приезжать часто. И если у жителей будут какие-то просьбы или жалобы, можно будет просто подойти ко мне и сказать. Наказывать за это никого не будут. Не уверена, что все всё поняли, но у них будет время обсудить мои слова и привыкнуть к визитам.

Уезжала я из деревни с очень тягостным чувством. Одно дело, когда тебе кланяется придворный франт со всеми изысками этикета. И совсем другое, когда человек боится тебя до судорог и поэтому бухается на колени. Впрочем, я действительно собиралась бывать в деревне регулярно. Осталось надеяться, что со временем крестьяне ко мне привыкнут.

Так началась моя жизнь в Малом Шанизе, среди побелки и цемента, ругани рабочих, которая доносилась даже до нашего крыла, частых поездок в деревню. И медленной и аккуратной смены фрейлин: как моих, так и дофина, и принцессы. Медленно процесс шел именно потому, что мой главный “поставщик” людей, герцог де Сюзор, имел кучу других дел.

Но самым важным для меня был не ткацкий цех и не некоторое доверие крестьян, ставшее заметным только к концу лета. Самым важным было то, что и Александр, и Элиссон получили возможность бывать на свежем воздухе. Что я постаралась минимизировать для них риск рахита и полностью поменяла гардероб сыну и дочери.

Конечно, я не могла позволить им появиться совсем без одежды, но легкие платья с короткими рукавами и без нижних юбок для Элиссон, а также белые рубашки и забавные песочники до колена для Александра дали им возможность загореть и изрядно окрепнуть. Я занималась с Элиссон каждый день, и речь девочки уже к концу лета заметно изменилась. Ей нравилось учить короткие нелепые стишки, которые я придумывала для нее. Александр же еще очень смешно лепетал, но слово “мама” произносил на редкость отчетливо.

Все было бы совершенно прекрасно, если бы я не вынуждена была каждые две недели садиться в карету и отправляться во дворец на Большой Королевский совет.

Глава 38

Первый Большой Королевский Совет, на котором королева посмела открыть рот, проходил еще весной. С подачи герцога де Богерта обсуждалась возможность каким-нибудь образом нарушить договоренность и не посылать обещанную Сан-Меризо морскую охрану для экспедиции.

Незадолго до этого Совета очень активизировался лорд Ферзон, нанеся мне несколько визитов. Похоже, у почтенного лорда было достаточное количество шпионов при дворе моего мужа, и он, в отличие от Ангердо и даже герцога де Богерта, догадывался, что мое положение при дворе понемногу меняется. Он не единожды расписывал мне в личных беседах, как важна эта экспедиция, какие роскошные перспективы на обогащение появятся у обеих стран и как счастлива буду я лично, когда мой отец Геральдо Великолепный решит отблагодарить меня за помощь.

Все эти разговоры вызвали у меня очень двоякие ощущения. С одной стороны, я прекрасно понимала: эта экспедиция необходима. С другой стороны, мне не нравилось, как вольготно информаторы лорда Ферзона чувствуют себя при дворе.

Конечно, Геральдо — папочка Элен. Но, отдав дочь замуж, он тем самым отрезал ее от семьи. Возможно, Сан-Меризо и не слишком понравятся мои планы, но я понимала, что со шпионажем при дворе нужно разбираться. В конце концов, не только мое бывшее королевство содержит в столице посольство. Это значит, что все придворные знают гораздо больше необходимого, а на всех членов Совета можно влиять с помощью их собственных детей и любовниц, с помощью церкви и даже с помощью старых преданных слуг.

Понимая весь масштаб бедствия, я после беседы с герцогом де Сюзором решила начать с малого: откладывать хотя бы десять процентов с доходов мастерской на организацию собственной контрразведки. Мне жизненно необходимо было знать, на кого из членов Совета и как именно можно повлиять. Как обычно, герцог де Сюзор взял на себя поиск людей.

Моя первая речь на Совете была своего рода произведением искусства. Я потратила на этот трехминутный эпизод многие часы работы. Я писала и переписывала варианты, один за другим, меняя фразы, слова и интонации, выверяя с точностью до микрона каждую паузу. Мне необходимо было достичь сразу нескольких целей.

Во-первых, не показывать свою истинную сущность: с точки зрения советников короля, я всего лишь королевская утроба, которая волей мужа получила право слегка поважничать. Пусть пока так и думают.

Во-вторых, я не должна была говорить откровенных глупостей, но и предлагать какие-то слишком яркие доводы тоже было невозможно. Однако я старалась добавить в речь ключевые слова и понятия.

И, в-третьих, я хотела заложить в свою речь вполне здравую мысль. Только заложить ее нужно было так, чтобы советникам казалось, что они додумались до этой очевидной истины сами.

Мысль эта, по сути, была совершенно не моя. Я беззастенчиво сперла ее из земной истории. В данный момент королевские тюрьмы находились в ужасном состоянии и были сильно переполнены. Особенно это касалось столичных тюрем. Даже если отправить на кораблях охраны одну десятую преступников, это уже будет облегчение для казны.

Внутри страны были места, где на каторжных работах использовались преступники. Но доставка туда людей из столицы – слишком дорогое дело, которое себя не окупало. А все ворье и мелкие разбойники стремились как раз таки в столицу. Им казалось, что здесь, среди беспечного дворянского сборища, они могут снять жирные сливочки.

Сама я, к сожалению, слабо представляла, как живут дворяне средней руки в столице. Однако, по рассказам мадам Менуаш, почти каждый дом имел собственную стражу. И это тоже расточительство: содержать такое количество неработающих мужиков. Увы, оно только усиливалось год от года именно из-за притока преступников в столицу.

Разумеется, герцог де Сюзор находился в Совете моего мужа уже очень давно. И, разумеется, за это время он приобрел не только противников, но и союзников. Не все из них были надежны, некоторые союзники были временными. Но после моей речи на Совете сразу же попросил слово министр финансов герцог Бартоломео де Андертон. И заговорил о том, как необходима разгрузка столичных тюрем. Привел несколько весьма ужасающих цифр о суммах, в которые казне обходятся питание, охрана и отопление, а также места под кладбища и палачи.

В общем, эти цифры не были тайной, их уже обсуждали несколько раз. И даже ужесточили законы за воровство. Но это привело только к тому, что на площади Пеналти, где проводились публичные казни мелкого жулья, пришлось поставить новую виселицу.

В бурных обсуждениях как-то позабылось, что вся эта заваруха началась с моих слов о том, что преступников надо использовать на благое дело обогащения государства, а не растрачивать их жизни бессмысленно.

Последние две трети времени, потраченные на этот Королевский Совет, были израсходованы не на обсуждение того, стоит ли вообще отправлять корабли или найти повод и отказаться, а на то, сколько денег сможет выделить казна для перевозки хотя бы небольшой пробной партии преступников и на некоторое их обустройство на новом месте.

Я рассуждала просто: эти люди, сидящие в тюрьмах, живут в фантастически скотских условиях. Очень большая часть их гибнет, не дождавшись свободы: от дурного питания, сырости и холода, вшей, блох, крыс и прочей гадости. Кроме того, тюрьмы являются рассадниками дизентерии и других болезней. Даже если среди пробной партии в сто пятьдесят человек погибнет изрядная доля преступников, хуже, чем сейчас, не станет.

А вот если их постараться снарядить более-менее нормально, дать им инструменты и возможность выжить. Пообещать в следующем году по весне доставить туда женщин, колония нового материка сможет достаточно быстро начать торговлю с нашей страной. Разумеется, рано или поздно это приведет к тому, что колония захочет отколоться. Но в этом я не видела ничего страшного: дети должны взрослеть и отрываться о материнского подола. Тем более что будет это еще очень нескоро.

В общем, тот Совет прошел именно так, как мы планировали. За спорами моя роль слегка подзабылась, но герцог де Богерт с той поры относился ко мне более настороженно. Все же дураком он не был, хотя и старался изо всех сил создать кризисную ситуацию для королевской власти.

Экспедиция отплыла вовремя. На четырех фрегатах с флагом Сан-Меризо отправились на неизведанные земли около сотни тщательно отобранных преступников. В первую очередь отбирали физически крепких мужчин из тех, кто попался на воровстве или грабеже в первый раз. Конечно, ошибок было не избежать, но большая часть этих людей – бывшие крестьяне, чьи дома и семьи погибли во время войны, кто не смог вернуться к мирному труду, но, по крайней мере, выражал такое желание.

Собрать по тюрьмам пятьдесят женщин было гораздо сложнее. Разумеется, в основной массе среди них были воровки и проститутки, а также те, кого церковь признала виновными в колдовстве. Этим самым “колдуньям” просто повезло – чаще всего такие обвинения заканчивались смертью. Бедной мадам Менуаш пришлось лично осмотреть каждую из них и решить, здорова ли она.

Сумма, которую пришлось выделить на инструменты, продукты и скот, была довольно велика. Зато две проверки, следующие одна за другой, выловили среди поставщиков двора и некоторых служащих министерства финансов слишком крепкие и не слишком честные союзы.

В общем-то, воровством и взятками была пронизана вся система управления государством. Но поскольку первое поселение планировалось назвать в честь короля, да и вся экспедиция находилась под неусыпным наблюдением двора, служащих министерства финансов удалось слегка почистить. Более того, двое из них отправились в качестве заключенных в эту самую экспедицию вместе с женами. Еще двоих семьи отказались сопровождать.

В целом снаряжение будущих колонистов было вполне достойным. На фрегаты были погружены не только инструменты хорошего качества: топоры, молотки, пилы и прочее добро, но также хороший запас зерна, изрядное количество овец, небольшое стадо коров и три быка, всевозможные семена и прочее, прочее, прочее.

Теперь все зависит от них самих, от того, найдут ли они общий язык или примутся воевать друг с другом. Я знала одно: даже если первые колонисты погибнут полностью, попытки заполучить новые земли я не оставлю. Колония способна не только оттянуть из страны часть преступников, но и поставить их на путь возвращения в человеческое общество.

***

Это лето оказалось очень насыщенным. К первым заморозкам ожидалось окончание строительства дома инвалидов. На освящении этого дома я собиралась присутствовать лично: народ должен знать, что королева заботится о нем. Более того, кроме появления на публике, я собиралась и дальше регулярно заниматься этим домом. Проследить, чтобы атмосфера среди инвалидов и персонала не переросла в скрытую войну, чтобы никакой наглый клещ не высасывал достаточно скромные ресурсы, идущие на питание и отопление.

Я хотела и посмотреть, кто из инвалидов сможет зарабатывать дополнительные деньги для себя лично. Не исключено, что среди них найдутся умельцы в разных областях, которым впоследствии можно будет “пристегнуть” несколько учеников из уличных мальчишек. Я считала это направление благотворительности весьма многообещающим.

Благодаря тому, что большую часть времени я проводила в Малом Шанизе и лично занималась ткацким цехом, мастерские изрядно разрослись. К середине зимы я ожидала уже весьма солидную сумму от проданных тканей. Разумеется, сперва костюмы из таких тканей получит королевская семья и близкие к ней люди. А потом мода сделает за меня все остальное: спрос обязательно будет.

Самой главной и сладкой моей отдушиной были дети. И подросший загорелый Александр, со смехом уворачивающийся от нянек, загорелый, плотно сбитый и совершенно очаровательный. И крошка Элиссон, которая начала терять детскую пухлость, превращаясь из малышки в очаровательную девочку, робкую, но милую и добрую.

Именно забота о будущем детей и подтолкнула меня к еще одному разговору с мужем.

Примерно в середине летнего сезона я взяла Александра с собой во дворец: показать отцу. Сперва встреча проходила несколько неловко – Ангердо явно не представлял, что вообще делать с ребенком. Но потом освоившийся сын попытался забрать у него украшенную каменьями трость, чем вызвал восторг короля.

– О! Мой сын будет великим воином! Иди сюда, малыш, я покажу тебе своего коня!

Ангердо подхватил сына на руки и, поднеся его к распахнутому окну, начал хвастаться новым жеребцом:

– Видишь, какой красавец?! Когда ты немного подрастешь, я подарю тебе такого же. Придворные вокруг изощрялись в похвалах дофину. Даже графиня Оранская, улыбнувшись, сообщила королю:

– Ваше величество, ваш сын точная копия своего отца! Я никогда прежде не видела ребенка красивее!

Именно после слов графини Оранской я и обратилась к мужу с уже привычной просьбой о личном разговоре. Передав сына под присмотр нянек, его величество с улыбкой сказал:

– Даже не представляю, Элен, чем вы еще сможете удивить меня. Давайте пройдем в кабинет, моя королева, и я прикажу подать нам по бокалу холодного вина. Сегодня слишком жарко.

Это было не совсем то, на что я рассчитывала. Но королям не отказывают, и я послушно проследовала за мужем, отметив про себя, что раньше все наши беседы проходили в алькове. Похоже, король тоже собирался преподнести мне сюрприз.

Глава 39

Я примерно представляла, о чем хочет говорить со мной муж. Для себя я этот вопрос уже решила и потому свою просьбу изложила первой, зная, что сейчас он мне не откажет.

По сути, и эта идея была не моя. Я просто обратилась к земной истории и временам Петра Первого. Особым знатоком я, конечно, не была, но то, что армия Петра начиналась с Преображенского полка, помнила. Все остальное было просто детали. Именно их я и постаралась расписать мужу как можно красочнее:

– … понимаете, мой король? Эти дети, набранные из самых бедных дворянских семей и не имеющие другого шанса на удачную карьеру, будут бесконечно преданы Вашему сыну. Это гораздо лучше, чем набирать потом охрану для него из случайных людей, среди которых могут оказаться предатели.

Как ни странно, идея создания такого вот детского полка-школы королю очень понравилась. Он даже изъявил желание частично оплатить строительство здания, со вздохом объявив:

– Мне, увы, не довелось расти в таком окружении. А ведь как было бы здорово… – глаза короля подернулись мечтательной дымкой, и он замолчал на полуслове. Я же подумала о том, что мальчики всегда любили играть в солдатиков. И с точки зрения мужа, он сейчас покупает для сына роскошную игрушку. Истинно королевскую игрушку – живых солдатиков.

Разумеется, это был еще предварительный разговор, и я прекрасно понимала, что нужны серьезные расчеты и по совместному финансированию школы, и по строительству, и по стоимости обучения там детей. Впрочем, не всех детей я собиралась брать совсем уж юными.

Пока для начала в первом корпусе планировалось поселить три группы учащихся по пятьдесят человек. Семилеток, которые будут проходить полный курс обучения. Десятилетние и последняя группа тринадцати-четырнадцати лет. Именно из этих детей впоследствии будет набираться командный состав армии. Но это будет еще очень и очень не скоро.

Сейчас же я изо всех сил желала мужу долгих лет жизни, потому что ни я, ни сын не собирались перехватывать у него власть. Что смогу исправить в стране, я исправлю. Но, с моей точки зрения, старая система изрядно прогнила, а на реорганизацию в первую очередь нужны были деньги.

Получался какой-то замкнутый круг. Нет денег, нет реорганизации, страна медленно движется к краху. А всякие де Богерты помогают ей сократить путь. Именно поэтому я и начинала с малого, планируя потом со временем увеличивать и количество детей в Потешном полку, и количество детей, которых будут обучать жители дома инвалидов. Пусть каждый из этих подростков чувствует благодарность к короне.

Разумеется, такими мыслями я с Ангердо не делилась. Ему достаточно знать, что у его сына будет потрясающая и дорогая игрушка. И сам он сможет иногда приезжать смотреть на эти детские войска и даже устраивать шуточные бои. Зато генерал Вильгельм де Кунц получил четкое указание начать подбор персонала для армейской школы дофина.

Во время беседы мы с мужем сидели на двух обтянутых полосатым атласом диванчиках друг против друга. Нас разделял невысокий столик, на котором с букетом ранних роз дивной красоты стояла ониксовая ваза. Поняв, что я закончила излагать свои мысли и со всем согласившись, король слегка затянул паузу, внимательно разглядывая меня. Наконец он заговорил. Я раньше догадывалась, о чем пойдет речь, но слушать это было тяжело и неприятно.

– Элен, вы выглядите прекрасно и явно совершенно здоровы, – с этими словами король встал со своего места, обогнул столик и присел рядом со мной.

Я “стыдливо” потупилась, не давая ему возможности заглянуть мне в глаза. Сердце колотилось, и мне казалось, что на моем лице он прочитает то отвращение, которое я испытывала. А Ангрердо, взяв меня за руку и интимно поглаживая большим пальцем мою ладонь, продолжал заливаться соловьем:

– Кто бы мог подумать, дорогая Элен, что материнство творит такие чудеса! Из миленькой простушки-принцессы вы, моя королева, превратились в потрясающей красоты и редкого ума женщину. Конечно, в постели ум не особенно нужен, – ухмыльнулся король. – Но, признаться, дорогая, в остальное время я нахожу беседы с вами очень увлекательными и не лишенными приятности.

Тема эта не была для меня новой, а думы передуманы сотни раз. Я понимала, что рано или поздно мне придется переспать с ним. Я долго готовилась к этому, ища лазейки, чтобы оттянуть неприятный для меня момент. Но всему приходит свой срок.

После родов, может быть, из-за того, что я старалась питаться более правильно и равномерно нагружать тело, которое с благодарностью откликнулось на мою заботу, но регулярный цикл установился у меня уже после четвертого месяца. По сути, Ангердо ничем не отличался от тех мужчин, с которыми я периодически встречалась в своем прежнем мире для здоровья. Так что с его постелью я смирюсь.

Главным моим страхом была беременность. Рожать еще раз я категорически не хотела, учитывая уровень местной медицины и возможные лекарства, которыми меня будут лечить. Я просто боялась оставить Александра сиротой.

Когда я переживала о том, что мои фрейлины даже не пытаются держать в секрете мою интимную жизнь, я не упоминала о том, что это работает и в обратную сторону. Так что о своем собственном муже в данный момент я знала все.

По местным меркам Ангердо – великолепный самец. Он глуповат, несколько капризен, но при этом щедр и чистоплотен. Достаточно того, что каждый шестой день недели король принимал ванну, потому что утро воскресенья он посвящал делам духовным. Это именно ему принадлежала фраза: “в чистом теле – чистая душа”.

Он не извращенец, что уже само по себе благо. Более того, Лисапета не первая его любовница, а языки у фрейлин длинные. Так что о привычках короля в постели знает весь дворец. Конечно, противно ложиться в койку мужа после его девок, но и выбора у меня нет. Стоит побеспокоиться, чтобы хотя бы белье было чистым, а в остальном переживу.

Собравшись с духом, я ответила:

– Я скучала без вас, муж мой, – потом, стыдливо прикрыв глаза, ласково погладила его по щеке. Он поймал мою руку, нежно поцеловал ладошку и спросил:

– Когда, Элен?

Поскольку к этому разговору я готовилась и аккуратно вела лунный календарь, то назвала максимально безопасный для зачатия день. Конечно, стопроцентной гарантии календарный метод не дает, но так у меня будут хоть какие-то шансы избежать беременности. Кроме того, мне важно было, чтобы король в этот день был чистым. Именно потому мой выбор пал на следующую субботу.

– Я приеду к вам, мой король, к тому времени, как вы закончите свое омовение. Предупредите слуг…

До нашего свидания еще оставалось девять дней, и я собиралась побеседовать с мадам Менуаш. Возможно, что-то полезное сможет подсказать и она.

***

Когда я возвращалась из королевского дворца, настроение было исключительно поганым. Именно поэтому я приказала ехать не прямо в Малый Шаниз, а сперва в деревню. За это лето крестьяне попривыкли к моим посещениям и не испытывали больше такого страха. Радости от моих визитов, правда, тоже не испытывали.

После первого визита я приказала на свои деньги купить несколько десятков коров и целую отару овец, которых и раздали в самые бедные семьи. Уговор с крестьянами был такой: они кормят живность, а половина молока идет на кухню Малого Шаниза.

Поскольку сам комплекс королевского охотничьего домика возводился довольно давно, те самые странные башенки, до которых у меня не дошли руки в первое лето, очень пригодились. Изначально эти башни были голубятнями. Там содержали птицу для развлечения придворных. Только малая часть голубей была почтовыми, остальные служили дамам и кавалерам мишенями при стрельбе из лука. Слава всем богам, что мода на такие игрища прошла.

Теперь одну из башен, самую удаленную от основного здания, перестроили в будущую сыроварню. Туда крестьяне и сдавали молоко. Кухня Малого Шаниза обходилась королевской казне в весьма существенную сумму, и я хотела, насколько возможно, сократить расходы. Чем меньше я буду получать денег от казны официально, тем дольше смогу держать детей подальше от королевского двора. А сколько я смогу вытянуть неофициально, это никого не касается.

Завидев меня, крестьяне по-прежнему падали на колени, но уже не испытывали той паники и страха, как в первый раз, и поднимались с колен сразу, как только я позволяла.

– Шеппард, как идет дело с расчисткой местности?

Все в той же заботе о сокращении расходов я приказала расчистить небольшой кусок весьма чахлого леса, отдав тощие деревья на дрова крестьянам. Я собиралась высадить там фруктовый сад. Да, первый урожай будет еще не завтра. Но если вспомнить о том, что скоро начнут набирать учеников для военной школы дофина, то через несколько лет этот сад окажется спасением.

– Пилють, вашвеличество! Как только я обсказал, что дрова разрешили по домам разобрать, так желающих хоть отбавляй и появилось.

– Шеппард, не забывай, что все пни нужно будет выкопать. Потому внимательно следи, чтобы работы распределялись справедливо. Понимаешь?

– Как вы пожелаете, вашвеличество, так всенепременно и сбудется!

Я еще немного побеседовала со старостой, а потом вернулась домой к ожидающим меня детям. Забот у меня теперь хватало, но они – главное в моей жизни.

И надо пользоваться случаем – раз уж Ангердо обещал позволить завести Александру потешные войска, нужно думать о том, как обустроить жилье для мальчишек. Требуется решить, что будет дешевле: камень или дерево. Кому поручить это строительство и как еще можно будет снизить расходы на питание. Теперь капитан Ханси стал моим постоянным собеседником. Мы довольно много сидели над картой местности, обсуждая, где и как лучше начать строительство.

– … нет-нет, ваше королевское величество. На карте не видно, но вот в этой местности небольшое болото. Климат здесь не очень здоровый: курсанты начнут болеть.

– Хорошо, капитан Ханси. Где, по вашему мнению, будет лучше?

Подходящее место для будущей школы нашлось примерно в полукилометре от деревни. Капитан лично ездил на разведку и даже брал с собой королевского лесничего. Вернувшись, он подробно докладывал мне:

– Почва очень каменистая, идет под уклон. Эти же камни можно будет использовать на строительство первого этажа, а второй уже из дерева ставить. Я, ваше королевское величество, не слишком разбираюсь в строительстве, – извиняющимся тоном сказал он, – но такие дома видел. Считается, что они теплые и надежные. А главное: рядом с этим местом протекает ручей с хорошей водой. И на кухню понадобится, и коней поить. Вот, в общем-то, и все, что я могу сказать.

– Благодарю вас, капитан. Вы свободны.

Оставались сущие мелочи: начать и кончить! А еще придумать, где раздобыть денег на все, что необходимо.

***

После первой ночи, проведенной с мужем, я чувствовала себя как выжатый лимон. Не так-то и просто оказалось преодолеть отвращение к мужчине, которого искренне презирала. Необходимость демонстрировать нежность и покорность, а так же элементы страсти -- выматывала не меньше тяжелой физической нагрузки. В следующий раз попрошу вина.

А потом, все же, придется привыкать. Это -- плата за допуск к детям, за некоторую защиту, за возможность, пусть и очень медленно, менять свою жизнь. Потерплю...

Глава 40

В середине лета в порт вернулись корабли, сопровождавшие экспедицию. Надо сказать, что особого интереса доклады капитанов не вызвали. Да, новый материк, да, множество новых возможностей: дерево, полезные ископаемые, новые растения и животные. Но плавание в одну сторону занимало почти сорок дней. На пути было какое-то не слишком удобное океаническое течение, а главное, на материке не было людей.

Поэтому купцы, которые захотели бы торговать с новыми землями, все не обнаруживались. Точнее, они еще не знали, что конкретно можно привезти с новых земель. Возможно, были какие-то мелкие частные инициативы, но известно о них мне так и не стало.

Впрочем, экспедиция окупилась полностью. Ко двору короля были доставлены бревна необыкновенного дерева. Цвет древесины был насыщенного темно-красного цвета. И этот груз удалось весьма удачно продать. Разумеется, не весь. Часть забрал себе король.

Кроме того, привезли несколько небольших бочонков очень приятно пахнущей смолы. Достаточно было отколоть кусочек розоватой полупрозрачной массы и слегка нагреть, как появлялся довольно сильный и резкий запах, впрочем, вполне приятный. Привезли также несколько бочонков интересного вещества, которое назвали мастикой. Это тоже смола какого-то дерева, весьма распространенного там, на новых землях. Ее предполагалось использовать для клея.

Доставили некоторое количество чучел ярких и разноцветных птиц, несколько коробов перьев всех цветов радуги. При дворе мгновенно появилась мода втыкать эти перья в качестве украшения в прически. Из помятых и поломанных делали крупные броши с драгоценным камнем посредине. Самые упоротые модники отделывали мелкими перышками даже пряжки на обуви. Кроме того, королевский зверинец пополнился несколькими диковинными животными.

Спешно строили большой вольер для стаи маленьких обезьянок. Привезли трех самцов и восемь самок. Король был в таком восторге от прирученных животных, что немедленно посадил швей за шитье костюма для пожилого самца, которого он назвал Пуффи. Для Пуффи был изготовлен драгоценный ошейник с очень длинным поводком, и на прогулке маленькая обезьянка ежедневно сопровождала короля.

Продажа всех этих диковинок не только полностью окупила затраты на путешествие, но даже вылилась в некоторый плюс королевской казне. Кроме того, моряки утверждали, что материк полон непуганого зверья и охота там проходит весьма успешно. В доказательство привезли десятка полтора выделанных шкур, поясняя, что, конечно, охотиться лучше зимой. Но даже летний вариант этих шкур весьма впечатлял.

Ангердо радовался этим игрушкам, как ребенок. Немедленно выкупил часть дерева и заказал новую мебель для своей спальни. Спокойные мои беседы с мужем убедили его в том, что посылать такие экспедиции весьма выгодно не только для казны, но и для него лично.

– Кто знает, муж мой, какие удивительные диковинки смогут привезти в следующий раз?

Отдельный разговор состоялся между герцогом де Сюзором, мной и капитаном Ансельмо. Перед отплытием он получил четкие инструкции и строго следовал им. Сейчас на столе передо мной и герцогом де Сюзором стояла небольшая шкатулка, в которой переливались мягким радужным блеском десятка полтора жемчужин разной формы. От овальных и круглых до причудливо деформированных. Во второй шкатулке, чуть меньшей по размеру, жемчуг был другой – идеально круглый, с нежным розовато-перламутровым отливом и довольно крупный. Капитан Ансельмо докладывал:

– Я еще на пути туда, ваша светлость, к каторжникам верного человека приставил. Он им еду носил и изредка, вроде как втихую, повкусней чего. Они к нему привыкли и не слишком таились. Вот по наводке Петруччо я и отобрал восемь человек. Когда людей на берег высадили и груз оставили, стали экспедиции собирать. Конечно, не так чтобы сильно далеко… – капитан глотнул травяного взвара из кубка и продолжил: – Сами понимаете, земли новые, все группы уходили на три-четыре дня. Ну и опять же работы много было. Каторжным надо было обустраиваться на месте. И нам определиться, какой груз с собой брать. Да и заготовить этот самый груз необходимо было. В этой неразберихе-то я и отплыл в сторону вдоль берега. Капитаны Сан-Меризо тоже вдоль берега ходили, присматривались. Однако земли огромные, места всем хватало. Вот как прибрежную отмель нашли мы. Там и остановились на несколько дней. Пешком через заросли от места общей высадки добираться не одну неделю придется. Отмель, ваша светлость, огромная. Там я свою команду каторжную и оставил. Припасов им отсыпал поболее, чтобы до следующего рейса дожили. Велел обустраиваться на долгие годы. Обещал следующим рейсом женщин привезти. А они, ваша светлость, будут нам жемчуг собирать. Но, сами понимаете, ежели Сан-Меризо про это пронюхает…

Капитан был щедро вознагражден и отправлен домой, а мы с моим союзником сели обсуждать новые проблемы.

– Как вы думаете, герцог, сколько капитан оставил себе? Долго ли эта новость останется тайной?

– Ваше величество, – лукаво улыбнулся де Сюзор, – он всего лишь слабый человек! Но умен и выдержан. Не будем судить его строго. Конечно, он взял себе что-то, но уверен, у капитана хватит ума продать это очень аккуратно, не привлекая внимания.

Необходимо было срочно готовить следующую экспедицию. И в этот раз постараться обойтись без кораблей Сан-Меризо. Не знаю, на что рассчитывал отец Элен Геральдо Великолепный, но думаю, то, что привезли его корабли, будет не худшего достоинства, чем наш груз. Кроме того, отмель эта наверняка не единственная. Но если на рынок хлынет потоком жемчуг, он довольно быстро потеряет цену. Потому нашу находку требовалось хорошо охранять. Пусть Сан-Меризо ищет свои россыпи самостоятельно.

Обсудив все это с де Сюзором, я выбрала из шкатулки полтора десятка самых удачных жемчужин, не забыв полюбоваться их мягким блеском, и отправилась писать сообщение отцу. Через несколько дней мешочек жемчуга и моя записка, упакованные в шкатулку, были переданы послу лорду Ферзону с моим повелением передать это отцу как можно быстрее.

– Могу я полюбопытствовать, что содержиться в письме, ваше величество? – лорд Ферзон, похоже, был сильно удивлен.

– Нет. Я специально опечатала шкатулку. Предупредите короля, чтобы вскрывал ее наедине.

– Даже так?! – лорд повертел в руках небольшую деревянную коробочку и серьезно кивнул: – Как прикажете, ваше королевское величество.

С тех пор, как были подписаны документы о совместной экспедиции, лорд посол стал относиться ко мне гораздо более почтительно.

Хотя суда, отправленные Луароном, и принадлежали королевскому флоту, каждый из капитанов был сам за себя. Это было обусловлено тем, что единым флотом они становились только в военное время, когда полностью переходили во владения короны. В остальное же время капитаны обязаны были заниматься торговлей, платя в казну только налог с оборота.

Поэтому и груз на судах был достаточно разный. Каждая команда искала свое. Надеюсь, жемчуг привезли только мне, но полной уверенности в этом у меня не было. Именно поэтому я отправила своему отцу предложение установить государственную монополию на торговлю жемчугом. Пусть вся прибыль идет только в казну. И в нашу, и в его. Королевскому Совету пока новость не сообщала: нужно дождаться ответа от отца и поставить советников перед фактом. Мужа-то я сумею убедить.

Короля я обрабатывала отдельно. И лучшим местом для этой обработки оказалась как раз королевская постель. С одной стороны, его величеству в Луароне принадлежало абсолютно все: все вещи и предметы, и даже жизни его подданных. С другой стороны, правитель являлся публичной фигурой и был опутан множеством правил и ритуалов, иногда сдерживающих его глупость, а иногда позволяющих очень многое.

Месяцами Ангердо наблюдал за тем, как хорошеет его жена. Но не мог по-простому, по-крестьянски взять и завалить ее в койку. Королевские брачные танцы сопровождались осмотром докторов и мадам Менуаш, ограничивались здоровьем королевы, выбором придворным астрологом подходящей для зачатия ночи и еще десятком различных нюансов.

В остальное же время жена была для него недоступна, в отличие от готовых на все фрейлин. И именно поэтому король становился все ласковее и ласковее ко мне: как известно, запретный плод сладок. Время я тянула почти до осени, но вот пришла и она…

Надо сказать, что как любовник мой муж был вполне терпим. Просто искали мы в этой постели разного: он плотского удовольствия и еще одного ребенка, а я – возможности повлиять на короля и заставить его принять нужные мне решения.

Возможно, для мужа мое поведение было в некотором роде шоком, но как здоровый и сильный мужчина он оценил это: после романтической игры и по окончании процесса мы некоторое время отдыхали, а потом я игриво сообщила Ангердо, что у меня есть для него сюрприз.

Велела закрыть глаза. Встала с кровати, подкинула дров в камин, лично перетащила две высокие жирандоли с горящими свечами поближе к постели и, достав припрятанное ранее жемчужное ожерелье, улеглась рядом с мужем.

– Вы можете открыть глаза, ваше королевское величество, – промурлыкала я.

Муж, который со смешками все это время допытывался, что же за сюрприз будет, некоторое время молчал, разглядывая длинную нить жемчуга на моем голом теле. Потом протянул руку, нежно провел по груди и задумчиво сказал:

– Ты сильно изменилась, Элен… И откуда у тебя это украшение? Я не помню его ни в перечне приданого, ни среди твоих безделушек. Оно выглядит истинно королевским.

– Ангердо, я хочу, чтобы это украшение и оставалось королевским! Конечно, серьги или брошь с парой жемчужин себе смогут позволить многие, но такое… – я намотала перламутровую нить на палец, подняла вверх и слегка покачала ее, позволяя мужу оценить красоту каждой бусины, – …такое должно быть доступно только королям.

Глава 41

Я не зря “вываживала” мужа почти до осени. Кто знает, как бы он повел себя, если бы эту тему обсуждали на большом совете. Возможно, жажда быстрой наживы затмила бы ему разум. А так, слушая мой тихий размеренный голос, дающий пояснения, почему выгоднее государственная монополия на жемчуг и почему нельзя сразу выкидывать на рынок слишком большое количество товара, он послушно, как ребенок, кивал головой, не отводя взгляда от лежащего у меня на груди ожерелья.

О том, что должна быть создана единая коллегия по оценке жемчуга, что можно устраивать аукционы на самые красивые экземпляры, что можно установить при продаже “королевскую долю”: например, пятнадцать процентов, которые пойдут в его личный кошелек, я разговаривала с мужем уже днем. И мягко настояла, что если он хочет, чтобы я занялась этим лично, то десять процентов от чистой прибыли должны достаться мне. А уж я найду, куда потратить деньги.

Мысль поручить королеве какое-то дело была совсем уж революционной, потому и на Большой совет нужно было идти с готовым решением, с подкреплением лордов-союзников и вооружившись точными расчетами. При этом я должна была оставаться в тени, передав все выкладки своему “управляющему”, которого еще предстояло найти. Иначе Совет не утвердит запрос. Королева не должна работать. По крайней мере, публично.

Надо сказать, что довести до мужа мысль о том, что только я смогу справиться с управлением коллегией и проследить, чтобы ни один золотой не ушел мимо, было весьма сложно. Тем более, что я не могла предложить свою кандидатуру прямо. Мне необходимо было, чтобы Ангердо сам “додумался” до этого. Потому я длительное время “стенала и страдала”, переживая о том, сколько денег своруют служащие без присмотра. В ход пошли и разговоры, что жемчуг – слишком дорогая тема, чтобы позволять кому-либо управлять. Что требуется найти абсолютно честного и преданного человека, а таких не бывает, и т.д…

Историю появления в Луароне перлов я изучала самостоятельно. До появления этого жемчуга практически всё, что носили придворные и богатое купечество, было привозным. У Луарона было всего три портовых города, причем два из них в северной части страны. Оттуда иногда привозили речной жемчуг не слишком хорошего качества. Морской же поступал из разных стран и до сих пор являлся диковинкой. Дорогой диковинкой.

У Сан-Меризо положение было более выгодное: большая часть страны была расположена на морском побережье, но жемчуг водился только в самом южном районе, недалеко от столицы, и добыча его была осложнена тем, что море в том месте было достаточно глубоким. Так что я очень сильно рассчитывала пополнить и казну, и свой собственный карман благодаря этой находке.

***

Осенью были заложены фундаменты под здание школы и общежития для будущих курсантов. И последний осенний месяц, а также начало зимы я щедро тратила на то, чтобы подобрать в школу учителей. Я вовсе не собиралась растить из мальчиков солдафонов. Физическое развитие и военные науки, конечно, важны, но не менее важно и общее образование. Поэтому я искала учителей физики, механики и математики.

Пусть здесь эти науки находились в зачаточном состоянии, но когда-то же нужно составлять учебники и пробовать пробить через королевский совет первую в стране Академию наук. Пока, конечно, это всего лишь мои личные планы, но людей на такие места нужно присматривать заранее.

Кроме фундаментов под школьные здания был заложен еще и фундамент для ткацкого цеха. За лето он прилично подрос, а поскольку я собиралась еще вложить денег и в новые станки, то понимала, что второй этаж Малого Шаниза не выдержит пополнения. Именно поэтому осенью недалеко от будущей школы спешно расчистили еще одну поляну.

Сперва там встанет ткацкий цех, а потом вокруг него будут выстраиваться дома для рабочих. Я вовсе не хотела разлучать их с семьями, поэтому планированием ткацкого поселка занялась сама.

Участок вокруг разделили на большие прямоугольники. На листе бумаги я нарисовала план, как будут проходить улицы, где будут располагаться небольшие огороды. Пока выкопали два колодца в разных концах будущего поселка. Нужно проверить, останется ли вода такой же чистой после весеннего таяния. А как потеплеет, начинать строительство.

***

Наверное, у меня не хватило бы на все сил и времени, если бы не дети. Я отдыхала с ними душой и, четко понимая, для кого стараюсь, выходила из детской, полная силы. Александр рос и уже знал больше сотни слов. Я так гордилась сыном! Малышка Элиссон радовала меня прекрасной памятью и интересом к учебе. Я изрядно поменяла состав ее фрейлин, и сейчас с ней занималась гувернантка Марта Гриффин.

Познакомилась я с ней благодаря мадам Менуаш. Когда в разговоре с Софи и Жанной я жаловалась на то, как сложно найти для малышки фрейлин, которые будут заинтересованы в ее судьбе, привязаны к девочке и достаточно добры, то получила совет от бывшей акушерки:

– Ваше величество, может быть, не стоит гнаться за титулом? Конечно, фрейлины принцессы обязательно должны быть титулованы, никто не спорит. Но мне кажется, от гувернантки требовать этого не стоит. Достаточно просто хорошего происхождения.

– Жанна, ты говоришь сейчас просто так или у тебя есть кто-то на примете?

Жанна слегка смутилась. Мы чаевничали вечером в моей комнате, отправив остальных фрейлин отдыхать. Эти почти ежевечерние встречи настолько вошли у меня в привычку, что я, кажется, не уснула бы, если бы пришлось отменить хоть одну. За это время и Софи, и Жанна стали мне по-настоящему близки. В какой-то мере они стали частью моей семьи.

Я научилась ладить с мужем, я научилась направлять его в ту сторону, куда мне было нужно. Но близким человеком мне он так и не стал. Слишком уж избалован и эгоистичен был король. Вряд ли он любил кого-то, кроме себя. В целом вся его жизнь была направлена на удовлетворение собственных потребностей и прихотей. При этом он редко считался с чем-либо.

Даже его публично выражаемая любовь к Александру, собственному сыну, была всего лишь частью имиджа. На самом деле никакой особой привязанности к ребенку он не испытывал. Нет, разумеется, при встрече он задавал дежурные вопросы о здоровье сына, но это была чистой воды формальность. Про дочь он и вовсе частенько забывал спросить. Когда я, согласно нашей с ним договоренности, дважды в месяц делила с ним ложе, он ни разу даже не спросил о сыне с глазу на глаз. Я приняла то, что Александр его не интересует, и не навязывалась с рассказами об успехах дофина. Но и любви к королю это не прибавило. Именно потому не с ним, а с Жанной и Софи я обсуждала все проблемы детей.

Отвечать на мой вопрос Жанна начала очень издалека:

– Вы знаете, ваше величество, когда я ждала собственного ребенка, на соседней улице жила семья. Это старинная дворянская фамилия. Не из самых богатых, но вполне почтенных. С Мартой я познакомилась случайно. Иногда она приходила ко мне в гости выпить чашечку чая и поболтать. Она очень хороший и добрый человек, ваше величество, но, увы, ее отец не оставил ей совсем ничего. Все наследство перешло старшему брату Марты, женатому на Марлен Скоппор. Весьма недобрая особа, надо сказать. Марта жила в семье Бартла на положении прислуги. Она с пятнадцати лет занималась воспитанием его детей. И я подумала…

К этому времени Ангердо, достаточно быстро забывший свою мать, полностью доверил мне воспитание детей и даже не считал нужным вмешиваться. Именно поэтому я снова обратилась к герцогу де Сюзору. По его рекомендации пожилая обедневшая баронесса де Блейн в сопровождении Гастона, того самого лакея, лишенного фаланги пальца, собственной компаньонки и десятка королевских гвардейцев была отправлена в небольшой приморский город.

В месяце октембере я познакомилась с Мартой Гриффин. Некоторое время присматривалась к ней, а потом официально назначила ее гувернанткой дочери. Марте было двадцать семь лет. Она понравилась мне и спокойным нравом, и рассудительностью, а также тем, что быстро поладила с Элиссон.

Малышку, которая с трудом привыкала к новым лицам, Марта подкупила тем, что рассказывала ей по вечерам старинные баллады и сказки. Нельзя сказать, что фрейлины принцессы были в восторге оттого, что в их обществе появилась бедная, нетитулованная дворянка, но поскольку выбирала я их тщательно, то ни одна из них не осмелилась обращаться с гувернанткой грубо. А через некоторое время мягкий характер Марты и вовсе убрал эту отчужденность.

Скоро мне предстояло решать проблему с гувернером для Александра. И на этот счет у меня были собственные мысли. Последнее время Вильгельм де Кунц сумел значительно укрепиться при дворе, а благодаря личным качествам стать весьма интересной фигурой в глазах короля. Сама я с ним почти не контактировала во избежание сплетен и разговоров, и все отчеты получала через герцога де Сюзора. Благодаря его почтенному возрасту никто не осмелился бы бросить на меня и герцога даже тень подозрения. Так вот, генерал де Кунц и стал тем человеком, кого я попросила присмотреть гувернера для Александра.

Сын еще слишком мал, и время терпит. Но к двум годам я собиралась ввести в его окружение мужчину, который во многом станет для него примером. По сути, этот мужчина заменит в его глазах отца. С моей точки зрения, это только к лучшему: Ангердо вовсе не тот человек, на кого стоит равняться ребенку. Теоретически можно было взять для дофина гувернантку, а практически его и так окружали одни женщины. Так что я не считала гувернантку для сына хорошим решением. Посмотрим, кого сможет предложить генерал де Кунц.

***

Впереди была долгая, но нескучная зима. Из первых партий ткани, которые были хороши, но не идеальны, давным-давно не осталось ни клочка: все было продано. Однако мастерство рабочих росло, и последняя партия, сотканная уже каким-то другим переплетением нити, выглядела просто потрясающе. Сильнее был заметен шелковистый блеск, ткань была восхитительно тонкой, мягкой и пластичной. Поэтому я заказала себе и мужу два новых парадных платья.

Перед Рождеством будет большой прием. Главы гильдий явятся поздравлять короля. Будет молебен, который проведут под открытым небом, и я буду стоять рядом с мужем. Вот к этому-то дню и готовились новые костюмы.

Думаю, после праздника у мастерской будет столько заказов, что я наконец-то перестану испытывать нужду в деньгах.

___________________________

Уважаемые читатели, в связи с переменой места жительства несколько дней глав не будет. Я с семьей перебираюсь на ПМЖ в Алтайский край. Дорога на машине займет 3-5 дней. Затем я сразу вернусь к работе.

С любовью

Полина Ром

Глава 42

Одежду шили в мастерской мэтра Хольтера в совершенной тайне. Я собиралась устроить сюрприз не только мужу, но и придворным. Когда я показала Ангердо готовый костюм, то получила в ответ длинную и несколько недоуменную паузу.

– Элен, ты уверена, что мне стоит надеть это? Мне кажется, мой старый камзол гораздо больше мне к лицу, – король с сомнением ждал ответа.

– Ангердо, если ты не против, давай просто попробуем примерить одежду одновременно?

Засуетились лакеи, снимая обновку с манекена. А я вышла в соседнюю комнату, где на похожем манекене висело мое платье. Софи и мадам Менуаш с помощью двух горничных принялись одевать меня.

Зал для показа одежды я выбрала неслучайно. Одна из его стен была украшена самым огромным зеркалом, которое я только видела. Его ширина около двух метров и высота порядка трех. Богатая резная рама уже не золотого, а скорее темного бронзового цвета говорила о том, что зеркало это довольно старое. Как рассказывал мне герцог де Сюзор, в свое время дед Ангердо выкупил его у шо-син-тайских купцов за совершенно сумасшедшие деньги. Позолоты в королевском дворце и без того было избыточно, а это зеркало отличалось от блестящего новодела благородной стариной. Сейчас, стоя перед ним рядом с мужем, я подумала о том, что внешне мы составляем очень красивую пару.

Цвет ткани, который я выбрала для нашей одежды, мог показаться неожиданным. Это был сложный серо-голубой оттенок, глубокий и благодаря вплетению шелка, слегка перламутровый. Отделкой к нему одинаково прекрасно шла как золотая, так и серебряная нить. Именно поэтому королевский камзол был отделан золотом, а мое платье – нежным серебром.

Король пристально разглядывал себя, становясь к зеркалу то одним, то другим боком. Со значительной миной протянул руку вперед, как будто приглашая кого-то на танец. Потом отошел от меня на пару шагов и сделал жест рукой, велящий мне отойти от зеркала.

– Это выглядит очень непривычно, Элен. Но ты знаешь, дорогая… Пожалуй, я смотрюсь достаточно благородно? – казалось, мой муж испытывает некую неуверенность, говоря такое.

– Мой король! Вы смотритесь и благородно, и изысканно. Конечно, яркие павлиньи оттенки способны украсить любого, но только истинный король будет одинаково прекрасен в любой одежде. Согласись, милый, что на фоне многоцветия и великолепия твоей свиты ты будешь смотреться сдержанно и элегантно, а величия тебе, муж мой, не занимать.

Поскольку вместе с костюмами я хотела надеть роскошные жемчужные комплекты, изготовленные для меня и короля, яркие цвета мне были не нужны. Они заглушат скромное обаяние жемчуга, и перлы потеряются на фоне пестрых тряпок. Есть и еще одна причина отказа от местной моды – красители.

Почти все они были импортными и весьма дорогими. Именно поэтому знать и носила яркие одежды, подчеркивая свое богатство. А мне требовалось развитие местной химической промышленности. Некоторое время в моде будет одежда пастельных нежных тонов: уж я постараюсь. К такой одежде прекрасно подойдет жемчуг. А наши местные красильщики тем временем будут стараться перещеголять друг друга, изобретая новые способы окраски, что, безусловно, хорошо скажется на отрасли в целом.

Еще некоторое время полюбовавшись собой, Агнердо с сожалением взглянул на обувь и заявил:

– Элен, тебе не кажется…

– Кажется, мой драгоценный муж, – я хлопнула в ладоши, и Софи внесла довольно большую коробку. Поставила ее на стол и, поклонившись, отошла.

Ангердо приподнял левую бровь и вопросительно глянул на меня.

– Мне тоже казалось, что черная кожа несколько тяжеловата для такого изысканного костюма. Посмотри, дорогой. Думаю, тебе понравится…

В коробке обнаружились модные сейчас бальные туфли с тяжелым квадратными носами и массивными золотыми пряжками, усыпанными мелким жемчугом. И мягкие сапоги: не слишком высокие, но весьма удобные, на голени у которых тоже были похожие пряжки, но гораздо меньше размером. Сапоги выглядели не так пафосно, как принято, однако смотрелись весьма дорого, благодаря материалу.

Там же лежали еще одни бальные туфли, но уже более анатомически правильные: без нелепого огромного прямоугольного носка они смотрелись гораздо изящнее. На них тоже была золотая пряжка с жемчугом, но легкая, почти ажурная. Зато жемчуг на ней, пусть и не крупный, был идеально ровный и явно дороже кривоватых бусин на другой обуви. В целом эта пара выглядела значительно элегантнее. Вся обувь была выполнена из серо-голубой замши восхитительного качества.

– О, Элен, ты позаботилась даже об этом?! Благодарю тебя, моя маленькая королева! – по улыбке мужа я поняла, что он доволен как ребенок.

Поклонившись, я оставила его заниматься новыми игрушками и отправилась переодеваться.

***

Украшение тронного зала перед приемом мастеров из гильдий я тоже организовала сама. Из охапок еловых ветвей, которые по моему приказу доставили во дворец, сделали большие округлые и овальные венки. Их я украсила крупными атласными бантами. Еловые ветки обрамляли зеркала, букетами расположились в огромных напольных вазах и наполняли зал запахом хвои и мороза.

В общем-то, вся эта предпраздничная суета изрядно утомляла. Прислуга замучилась объяснять остальным лакеям и горничным, зачем это нужно, и просто отвечала: “Таков приказ королевы”. А “шпионить” прибегали все личные слуги живущих во дворце придворных.

Самое забавное, что больше всех любопытствовала горничная Лисапеты. По дворцу бродили разнообразные слухи: придворные прекрасно видели, как поменялось отношение короля ко мне, и графиня просто боялась потерять свое место. Прислуга других жителей дворца все же вела себя несколько скромнее.

Для меня лично главным в предстоящем Рождестве было не украшательство зала и не одинаковые с королем костюмы. И придворных, и большой Королевский Совет ожидал некий сюрприз. Я точно знала, что сюрприз этот вызовет злость и раздражение, но для меня это была некая точка, которую, я считала, необходимо поставить.

***

Благодарность моя герцогу де Сюзору была безгранична. В общем-то, даже идея была его точно так же, как и исполнение. Разумеется, все это делалось хоть и в тайне, но с личного позволения короля. И даже вызвало между нами некоторую ссору: муж упирался.

Однако к моменту разговора с королем у меня на руках уже был доставленный из Сан-Меризо послом лордом Ферзоном мой брачный договор. И некоторые пункты этого договора давали мне весьма серьезные права. Убеждая короля, я с нежностью в голосе упомянула покойную Ателаниту.

– Представь, каково ей, слабой женщине, было остаться вдовой с малышом на руках! Сколько сил ей понадобилось! И заметь, Ангердо, только потому, что ее подпись стояла на всех документах под подписью мужа, что даже при его жизни она имела право подписываться “Королева Ателанита”, она отстояла право на регентство. Я прошу не для себя, дорогой мой! Это ради безопасности нашего сына и сохранения династии. Конечно, дорогой, я буду молить Искупителя, чтобы ты жил долгие годы! Но все мы ходим под дланью Господа…

Притом, что мой муж был избалован и эгоистичен, совсем-то тупицей он не был: считать его явно учили. Все эти нежные и ласковые разговоры, которые я вела с ним, только слегка поколебали его убежденность. Зато весомое финансовое предложение, которое я ему сделала, слегка затмило его разум. Мне пришлось пообещать этому транжире двадцать пять процентов с продажи жемчуга.

Я утешала себя тем, что контролировать этот процесс буду я сама и вполне смогу утаивать необходимое мне без зазрения совести. Пусть этот великовозрастный младенец тратит деньги на шлюх и пиры, а я хочу где-нибудь под столицей хотя бы одну серьезную ферму по выращиванию племенного скота. Именно в улучшении породы животных, в улучшении сортов зерна, масличных культур, плодовых деревьев, в облегчении трудов крестьян я и вижу заботу о государстве в целом. Мой сын не должен править нищим и голодающим народом.

Утром, в день приема, под недоуменные возгласы и вопросы дворцовой прислуги, под растерянными взглядами рано пришедших придворных, в тронный зал дворца внесли завернутое в серую ткань кресло.

Слуги герцога Рогана де Сюзора, которые и руководили процессом, аккуратно сняли холстину и поставили рядом с королевским сидением второй трон, поменьше и поскромнее. Да, у моего кресла спинка была прилично ниже. Да, на нем было меньше позолоты и украшалок. Однако это был именно трон! И установлен он был на той же площадке, что и королевский. Вровень!

Понимая, как много я уже успела достичь хотя бы в дворцовых интригах, я испытывала даже некую гордость за себя. Теперь я буду подписывать государственные договоры, ставя свой автограф сразу после короля. А это дорогого стоит. Пусть советники привыкают, что я – соправительница, а не просто племенная кобыла для вынашивания потомства.

В этот раз высидеть процедуру приема мне будет немного проще.

***

Утро рождественского дня выдалось восхитительно ясным. Даже мороз как будто усовестился огромной колышущейся на площади толпы и убрался прочь. “Градусов пять, не больше”, – машинально отметила я про себя.

Высокий, крытый алыми коврами помост, на котором стояли мы с королем, привлекал всеобщее внимание. Но в данный момент центральной фигурой на помосте был кардинал Ришон. Точнее, он должен был быть центральной фигурой, но я позаботилась о том, чтобы слегка смазать впечатление.

Именно поэтому прежнее ковровое покрытие скучного серого цвета было безнадежно испорчено. Разумеется, совершенно случайно и непонятно кем. А новое, алое, я заказала на свои деньги во славу Искупителя. Сейчас кардинал, одетый в парадную красную мантию и красную же шапочку, просто терялся на этом помосте.

Тем ярче выглядели я и мой муж: белоснежные шубы в пол из меха полярной лисы и золотые короны на непокрытых головах. Стоит еще добавить, что кардинал и так был невысок ростом, а в задней части помоста для наших королевских величеств была изготовлена удобная ступенька, на которой мы сейчас и преклонили колена. Даже коленопреклонёнными мы возвышались над кардиналом.

Не думаю, что святой отец будет в восторге от этого молебна. Конечно, когда я пожелала обновить за свои деньги покрытие помоста, он радостно благословил меня на это богоугодное дело. Возможно, я не стала бы пакостить почтенному кардиналу, если бы на последнем королевском Совете этот маленький властолюбец не потянул свои хищные лапки к жемчугу. Рассуждал о том, что перлы – это слезы ангелов и должны украшать церковную утварь. Что они послужат к вящей славе Господа, и простолюдины будут испытывать трепет, любуясь совершенством. Он даже сообразил, что короля нельзя отлучить от такой кормушки, и обещал, что часть средств будет употребляться для придания двору еще большей пышности и блеска.

Мое предложение мужу было выгоднее, но чего мне стоило убедить его не идти на поводу у церкви, знаю только я. Благодаря вмешательству кардинала мне пришлось торговаться с Ангердо и отдать лишние семь процентов в карман короля. Денег было очень жалко. Именно за это сейчас и расплачивается кардинал Ришон: нефиг переходить мне дорогу!

Глава 43

Весна и лето нового года пролетели стрелой. Много что за это время было сделано, но еще больше обнаружилось того, что требовало вмешательства и исправления.

Работал Дом Инвалидов, и при нем небольшими группами учились дети. Их забирали с улицы и обучали ремеслам. Не все соглашались на такую жизнь: часть детей снова сбегала, желая вести вольную жизнь за счет мелкого воровства. Что ж, пока я ничего не могла с этим сделать. Малолетних преступников здесь отлавливали и после приговора суда отдавали на работу в крупные фермерские хозяйства. Кто-то выживал там, кто-то нет…

В полуподвальном помещении самого дома инвалидов было оборудовано полтора десятка микромастерских: сапожных, швейных, кожевенных. Проблемы с этими мастерами возникали как грибы после дождя. Часть инвалидов – не просто выпивающие люди, а вполне себе хронические алкоголики, годами побиравшиеся на улицах, где к ним относились хуже, чем к бездомным собакам.

В целом я понимала, что это практически неизлечимо, но и бросать этих людей нищенствовать было неправильно. Потому по моей просьбе герцог де Сюзор выкупил на окраине города небольшой дом, требующий ремонта, с довольно обширным земельным куском. Дом подремонтировали, поставили глухой надежный забор и по периметру пустили бродить пожилых солдат. Никто не ждал нападения на это жилище. Единственной целью охраны было: не допустить спиртное внутрь территории. Именно туда медленно и не торопясь переводили всю пьющую братию.

Сперва мне казалось правильным оставить алкоголиков в самом Доме Инвалидов. Но после некоторых размышлений я пришла к выводу, что это плохая идея. Как раз сам приют должен быть чистым и даже несколько декоративным образцом для последующих заведений такого плана. Поэтому пьющих ссылали в закрытый санаторий, где они вели самую обычную жизнь, но были лишены права выходить оттуда.

Их достаточно сытно кормили, за ними ухаживали, желающие работать руками и подрабатывать получали такую возможность. Но доступа к спиртному жильцы были лишены. У них был большой сад для прогулок, но в город их выводили редко и только под охраной.

Возможно, это и было нарушением гражданской и личной свободы, но только я другого выхода не видела. Если не разделить алкоголиков и обычных калек, то рано или поздно весь дом превратился бы в огромный бухающий трактир на иждивении государства. А точнее – на моем собственном иждивении. Допустить такое я не могла.

Меня утешало то, что подобный Дом Инвалидов строили сейчас в герцогстве Рогана де Сюзора. Возможно, со временем домов таких станет больше, а в сознании людей что-то сдвинется. Церковь, надо сказать, от участия в благотворительности практически полностью устранилась. Раз в неделю калек навещал священник, читавший молитвы и готовый принять исповедь. И на этом все.

Мои отношения с церковью в последние месяцы вообще становились все более напряженными. Уже давно кардинал Ришон прислал мне личного духовника, пожилого и равнодушного ко всему на свете отца Витторио. Но аккурат после того, как кардинал понял, что моя позиция при дворе сильно укрепилась, духовника мне сменили. Новый преподобный отец Джон Кокер проявлял излишнее любопытство, старался сунуть нос везде и очень любил поучать меня, рассказывая, где именно Искупитель назначил место для праведной жены. По его словам выходило: где-то под плинтусом.

Пока я старалась не раздувать конфликт до серьезных размеров, но понимала, что рано или поздно этот нарыв прорвет.

***

Один из обычаев Луарона казался мне весьма удобным: дни рождения отмечали не каждый год, а раз в пять лет. Благодаря местной вере пятерка считалась мистической цифрой - числом Искупителя. Именно столько дней, согласно канонам местной Библии, продолжался его путь на Голгофу. Благодаря этому верованию такой разорительный для казны праздник, как день рождения его королевского величества, праздновали только раз в пять лет.

Этой весной мы в Малом Шанизе тихо и мирно отпраздновали сперва восемь лет принцессе Элиссон, а потом и четырехлетие Александра. Все прошло совершенно замечательно! Были торты со взбитыми сливками, украшенные тоненькими свечами. Были засахаренные фрукты и печенье с сюрпризами. Был небольшой парад потешных войск. Сперва в честь маленькой принцессы, а через месяц и в честь дофина. К дню рождения дочери и сына было устроено небольшое театральное представление. Каждому свое. В этом представлении с удовольствием принимали участие как фрейлины, так и курсанты военной школы. Казну этими тратами я не нагружала совсем: мы вполне уложились в ежемесячное содержание.

К сожалению, в этом же году Ангердо исполнялось тридцать, и избежать всенародного празднования не было ни малейшей возможности. С самого начала весны каждый третий королевский Совет сводился к очередной сваре из-за денег. Спорили о суммах, отведенных на фейерверки и угощение черни. Герцог де Богерт требовал возродить старинный обычай – “Кормление подданных”. Суть обряда в том, чтобы накормить и, в первую очередь – напоить, все население столицы и деревень на сутки пути вокруг. Агнердо первое время настаивал на возрождении традиций и ссорился со всем Советом.

Ценой миллионов безвозвратно погибших нервных клеток, с бумагами и цифрами в руках, мне удалось убедить его, насколько это безрассудно:

– … понимаешь, дорогой? Безусловно, ты один из величайших королей. Твое имя потомки будут произносить с глубоким душевным трепетом. Но если мы выкатим пиршественные столы во всех окрестных деревнях, да еще добавим три раза по пять бочонков вина, как этого требует традиция, в ближайшие два года на завтрак даже ты будешь есть овсяную кашу. Я понимаю, что твой кузен – воин, а не счетовод. Но думаю, даже он оскорбится, если вместо изысканного ужина ты поставишь перед ним овсянку. Умоляю тебя, радость моя, утихомирь своего брата.

— Элен… – муж раздражен и это сильно заметно. — Но ведь как-то мой предок, Гадр Кровавый справлялся с этими тратами? Это ведь он ввел такой обычай. Почему я, король процветающей страны, не могу себе позволить такую мелочь?

– Видишь ли, дорогой, есть такая штука, которая называется статистика, – я тяжело вздохнула, посмотрела на поскучневшее лицо мужа и продолжила: – Так вот, твой великолепный предок жил более двухсот лет назад. Конечно, легенды о его пирах восхитительны! Но стоит помнить, что все окрестные деревни занимали площадь даже меньшую, чем твоя столица.

Ты воистину великий король! На данный момент окрестности столицы на день пути – это более сорока сел и деревень, а так же около семь городов. Твой предок Гадр Кровавый накормил всего восемь деревень, где количество жителей не превышало сотню на каждую. Конечно, это был великолепный пир по тем временам. Но ты давным-давно обогнал своего славного предка по количеству земель и подданных. Увы, но от этой идеи придется отказаться.

Ради этого чертового праздника мне пришлось почти на месяц переселиться во дворец. У меня даже не каждую неделю была возможность вырваться на день в Малый Шаниз. Я скучала по детям и волновалась за Элиссон: её гувернантка мадам Гриффин жаловалась, что у принцессы в последнее время очень плохой сон. Я должна была находиться с детьми, выяснить, почему дочь спит плохо, узнать, что ее пугает. А вместо этого днями занималась организацией праздника, расчетами-подсчетами и конфликтами с министром финансов.

Увы, старый и трусливый граф Эстеро Шаранский, поставленный в свое время еще Ателанитой, скончался в прошлом году. Новый же министр финансов, пожилой Жуан де Флюр, к сожалению, являлся не моей кандидатурой. После смерти графа Шаранского между мной и герцогом де Богертом завязалась серьезная борьба за право поставить на этот пост своего выдвиженца. Почти четыре месяца длились бесчисленные споры и переговоры. В какой-то момент я поняла, что могу проиграть эту партию просто потому, что переговоры так затянулись. К сожалению, время играло на руку де Богерту. Именно поэтому трусливый слизняк Жуан де Флюр занял столь ответственный пост.

И сейчас я вынуждена была без конца одергивать его, не давая возможности излишне запускать руки в казну всем этим бесконечным виночерпиям* и хлебодарам*, которые то рекомендовали устроить в королевском парке винный фонтан, то собирались поразить воображение горожан пивными фонтанами по столице, то собирались поставить на стол для гильдейских старейшин запеченных павлинов в полном оперении. А для этого требовалось немедленно, просто немедленно выписать какого-то необыкновенного мастера из Шо-Син-Тая.

В последнее время мне казалось, что все вокруг меня поддались этой вакханалии растрат и тратят свое время только на то, чтобы придумать, куда еще отсыпать золотых из казны.

Салют из пушек в честь короля? Принято! Фейерверк от шо-син-тайских мастеров, когда в небе расцветет королевская корона? Принято! Шествие полков с государственными флагами? Принято! Даже раздача памятных медалей, отчеканенных в честь этого грандиозного события? Принято! Но кидать из королевской кареты в толпу вместо медных монет – серебряные… Мне кажется, или кто-то здесь охренел?!

Я понимала, что де Богерт рвется к власти, что он хочет подвести страну к кризису. Я не понимала одного: на кой черт этому идиоту разоренная страна? До сих пор все, что я видела и замечала за ним, так это только желание полностью опустошить королевскую казну. Он не уставал придумывать весьма дорогостоящие развлечения и без конца втравливать в них короля.

При этом герцог был достаточно умен и периодически дарил что-то весьма дорогое своему драгоценному родственнику. Дарил из своих собственных средств. Но есть же разница: роскошный подарок одному человеку или гигантское гульбище с придворными? Ангердо этой разницы в упор не видел. Или просто не хотел видеть. И кузен по-прежнему оставался его любимчиком.

Правда, в последние годы герцог де Богерт частенько испытывал сильное раздражение. Если раньше его королевское величество позволял ему весьма оскорбительные шуточки в сторону своей королевы, то уже года два герцог не осмеливался так дерзить. А я стала той фигурой, которую де Богерт ненавидел: почти всегда в спорах на Совете мы стояли по разные стороны баррикады.

В глазах собственного мужа я заняла место его матери. Пусть Ангердо и не осознавал этого, но именно так все и было. Он довольно легкомысленно отнесся к тому, что я больше не беременею. С тех пор, как Ателанита перестала выедать ему мозги, требуя больше и больше наследников, король вполне удовлетворился теми, что имеются. Но поскольку человек он был достаточно мелочный и обидчивый, то пару раз во время ссор внезапно начинал упрекать меня в том, что я больше не рожаю. Традиционно считалось, что в отсутствии детей всегда виновата женщина.

Эту скользкую тему я старалась обходить стороной и всячески сглаживать. Да, в голове короля я стою на месте Ателаниты. Но в отличие от нее, я ни разу в жизни не устроила публичного скандала, никогда не делала ему выговоры при придворных и всячески подчеркивала при свите его главенство в семье и государстве. Это делало меня в глазах короля гораздо приятнее покойной его матушки.

Разумеется, те, кто были близки ко двору, многое видели и о многом догадывались. Знали, кто стоит за спиной короля и принимает решения. Но эта тема если и обсуждалась, то исключительно за плотно закрытыми дверями. А с тех пор, как потерял благоволение короля, а вместе с ним и прибыльное место при дворе королевский конюший Жан Кольерд, тема шуток над королевой не поднималась больше никогда.

За эту тихую и аккуратную чистку среди королевских приближенных я была очень благодарна графу Оранскому. В отличие от красотки Лисапеты, которая еще года полтора назад потеряла место в королевской постели и была отправлена в собственное поместье, граф удержался в канцелярии его величества и даже слегка продвинулся по служебной лестнице. Сплетни и факты, которые он мне доставлял, порой не имели цены. Я, в свою очередь, весьма щедро оплачивала его услуги.

Самое забавное, что де Богерт был настолько самоуверен и самовлюблен, что даже не заподозрил маленького графа в двурушничестве. Герцог по-прежнему считал себя его благодетелем и иногда, под настроение, позволял себе обидные шуточки в сторону графа. А чем больше позволял себе де Богерт, тем дешевле мне обходились новые сведения.

_________________________

Виночерпий и хлебодар -- слуги, наливающие вино и подающие на стол богатым дворянам хлеб. Разумеется, виночерпий короля -- не простой селянин, а какой-нибудь барон или граф.

Глава 44

Школа власти, которую я проходила на практике, была весьма сложной. В той, моей прошлой жизни мне никогда не приходилось интриговать, подкупать кого-то и выстраивать отношения с неприятными мне людьми. Здесь же у меня зачастую просто не было выбора. Как бы ни опасалась я де Богерта, как бы ни считала его сволочью, но в дни больших праздников он шел сразу за королевской четой. Он был ближайшим родственником мужа и вторым после моего сына претендентом на трон.

Поэтому я ласково улыбалась кузену мужа, оплачивала услуги графа Оранского, собирая компромат на герцога, и без конца проверяла и перепроверяла собственную прислугу, понимая, что сам Богерт далеко не идиот: если я не вижу шпионов в своем окружении, это вовсе не значит, что их там нет.

Сложно сказать, нравится ли мне эта игра. Да, я хотела выжить. Да, я научилась жить и действовать по новым правилам. Но если некоторые придворные не мыслили себе жизни без мелких интриг и адреналина, то я бы с удовольствием обошлась без этого. Все дело в том, что бонусом к этой тяжелой и зачастую раздражающей жизни шли мои дети – Александр и Элиссон. Я точно знала, что как бы ни тяжела была мне корона, я пройду этот путь до конца.

В следующем году, по моим расчетам, поселение ткачей увеличится процентов на тридцать. Мы достаточно быстро вышли на экспортную торговлю, и я точно знаю, что часть шпионов, которых отловили в мастерских, присланы герцогом де Богертом. Слишком значительный, с его точки зрения, доход дают мои мастерские.

Каждую неделю в Малом Шанизе проводится воскресное богослужение в недавно выстроенной крошечной часовенке. Школа тоже растет, и скоро нам понадобится полноценная церковь. Каждую неделю мальчики из нищих дворянских семей видят перед собой маленького дофина и понимают, кого должны благодарить за достаточно сытое детство. Тем более что часть учеников попала в школу уже достаточно взрослыми.

Они жили в своих полуразрушенных после войны усадьбах, замках и домах, отчетливо видя, как все лучшее в семье достается старшему брату. С детства понимали, что они, младшие, не получат ничего хорошего. А сейчас, благодаря попаданию в эту школу, перед ними открывались прекрасные перспективы. Они были сыты, хорошо одеты, их учили и лечили, не забывая хвалить. Конечно, не все из них окажутся до последней капли крови преданными моему сыну: трусы и подонки есть везде. Но многие будут стоять за Александра до конца. Дай бог, чтобы нам не пришлось проверять верность этих мальчишек в настоящих боях.

С жемчужной Коллегией дела в последнее время обстояли и вовсе весьма интересно. Разумеется, такую новость, как появление рынка жемчуга, утаить было невозможно. Разумеется, про экспедицию к новому континенту знали многие. А кто не слышал раньше, знал теперь. И, разумеется, нашлись люди, которые решили, что там, у берегов чужих земель, можно прекрасно и безнаказанно поживиться. В чем-то, безусловно, они были правы.

Отмели с жемчугом периодически попадались у южной части материка. Это не мешало контрабандистам без конца сновать там и пытаться организовать незаконную добычу. Иногда по вечерам, когда никто меня не видел и не слышал, я благословляла про себя этих наглецов. Именно благодаря контрабандистам на рынок стали поступать избытки жемчуга. Они сбивали цену, и мой мудрый муж, не без маленькой подсказки с моей стороны, решил, что терять доход недопустимо!

– Ты понимаешь, Элен?! Эти подонки грабят меня лично! Меня! Своего короля! – Ангердо злился не на шутку, а я с грустью думала:”Чтоб ты так за казну переживал…”

Благодаря его мудрому решению более половины королевского флота было отправлено для охраны берегов и найденных жемчужных отмелей. Когда на большом королевском Совете Ангердо объявил о своем вердикте и потребовал у Совета денег на ремонт судов перед походом, я с ласковой улыбкой смотрела в лицо разгневанного герцога де Богерта.

Пусть даже я и понимала, что, лишив герцога половины его теперешней силы, нажила себе врага лютого, но для безопасности моих детей я сделаю все, что необходимо. Я укрепляла свои связи с армейской верхушкой через генерала Вильгельма де Кунца. Для Ангердо генерал оказался излишне уравновешенным и “правильным”, но все же он прижился в окружении короля и имел там некоторый вес благодаря своему военному прошлому.

Я настаивала на развитии торгового королевского флота и требовала выделить средства из казны, поясняя королю, что каждый корабль полностью окупит свое строительство буквально за два-три рейса к новому материку.

– А дальше, Ангердо, в казну пойдет чистая прибыль! Понимаешь? Там ведь не только жемчуг. Там древесина и медь, серебро и экзотические птицы, редкие животные и цветы. И все это можно доставить в Луарон и выгодно продать.

И я не собиралась подпускать де Богерта к торговому флоту. Надо сказать, что торговые и военные корабли отличались не так и сильно. Я не зря многие дни рассматривала чертежи кораблей, училась отличать фрегат от шхуны и запоминала количество пушек и грузов, что способно нести судно.

Бенджамин Лоутен, тот самый списанный на берег мастер-коммандер фрегата “Морская звезда”, что в должности моего библиотекаря поселился во дворце, обучал меня на совесть. Да, время на учебу с ним я, к сожалению, находила реже, чем нужно, но все же упорная долбежка принесла свои результаты: я точно знала, как будет выглядеть торговый флот королевства Луарон.

***

Отгремел и закончился королевский День рождения. Город медленно и неспешно приводили в порядок: собирали тела убитых в пьяных драках горожан, ремонтировали столы и стулья в нескольких разнесенных тавернах. Стража собрала неплохой урожай карманных воришек, и суды были завалены работой на месяц вперед. Я уж молчу о том, какая дыра образовалась в казне.

Радовало меня в этой ситуации только одно: через несколько дней, закончив подсчеты-расчеты, я смогу отбыть в Малый Шаниз к детям и не появляться при дворе достаточно длительное время.

Плохой новостью было то, что у моего венценосного мужа появилась новая фаворитка. Откуда всплыла эта дама, толком еще никто не понял. Представила ее ко двору одна из бывших фрейлин Ателаниты. Пожалуй, это была моя ошибка: после смерти свекрови меня совершенно не занимала судьба ее выкормышей. Старух, я слышала, разобрали по богатым домам, молоденьких девочек, кажется, выдали замуж, снабдив небольшим приданым. А вот маленький отряд ее куртизанок, как ни странно, остался при дворе, слегка рассредоточившись.

Одна из девиц поменяла титул вдовствующей графини на баронский и не прогадала. Муж ее был весьма богат, и за это при дворе ему прощалось многое. Вторая из блондинок неплохо существовала в роли любовницы при иностранном после. И хотя этерийский посол славился своей скупостью и прижимистостью, жаловаться на отсутствие украшений или денег девице не приходилось. Думаю, она слегка шпионила, снабжая любовника свежими сплетнями.

А вот миледи Эйнсли, та самая яркая брюнетка, что так выделялась в свите Ателаниты, на некоторое время покинула двор для устройства своих дел. Дальше я за ней не следила. Знаю только, что она вернулась ко двору около года назад и вполне роскошно существовала на непонятные средства. Именно она за месяц до Дня рождения короля представила ко двору свою кузину Этель Блайт. Девица была высока ростом, огненно-рыжая и крупноротая. И, скорее всего, приглянулась обожравшемуся красотками Ангердо именно своей необычностью. Назвать ее красивой было сложно, но и уродливой она не была. Из плюсов – редкостно роскошные огненные кудри, за которыми она тщательно ухаживала. И очень нежная белая кожа, которую Этель тщательнейшим образом берегла от солнца, введя в моду широкополые шляпы, закрывающие лицо.

В общем-то, после удаления от двора Лисапеты Ангердо некоторое время перебивался случайными связями со всеми подряд. Однако рыжая Этель, как ни странно, лихо взяла короля в оборот. Он был очарован ее дерзкими шутками, резким смехом и несколько вульгарными манерами. Радости мне это не доставило, но и каких-либо душевных терзаний по поводу новой фаворитки у меня не было. Не она первая, не она последняя.

Самым неприятным в этой истории было то, что девица, пользуясь расположением короля, кажется, решила, что ухватила Бога за бороду. Ничем другим я не могу объяснить довольно дерзкие высказывания в мою сторону. Мне регулярно передавала ее шуточки мадам Эхтор. За свое место секретаря вдова держалась крепко. А я всегда благоволила ей, помня о том, что именно она была самой первой просительницей, рискнувшей обратится к милости опальной королевы. Конечно, у мадам Эхтор давно уже были помощницы, помогающие разобраться с посетителями. Но все важное мадам, по сложившейся традиции, она докладывала мне лично:

– …в основном о внешности, ваше величество. Говорила, что удавилась бы от тоски, если бы родилась скучной блондинкой. Жалела вслух короля, восхваляя его мужские достоинства и огорчаясь, что у такого великолепного мужчины только один сын. Даже имела дерзость сказать, что находит это подозрительным!

– Что-то еще, мадам Эхтор?

– Пожалуй, пока все, ваше королевское величество.

– Спасибо, вы можете идти.

Это заставило меня немного занервничать. На дуру девка не похожа. Сама она нищая дворянка, до короля не добралась бы в жизни. Кто-то ее одел, обучил манерам, снабдил драгоценностями и объяснил, как себя вести. Сперва я сильно подозревала де Богерта, но даже он теперь частенько криво улыбался, выслушивая дерзости от Этель. Король от ее дерзостей был в восторге и называл ее “моя огненная леди”. Герцог прекрасно знал своего брата и также как и я, понимал, что увлечение красоткой рано или поздно пройдет, а пока нужно потерпеть.

Иногда в голову мне закрадывалась мысль, что я недооцениваю герцога. И все его пикировки с Этель – все это просто хорошая игра. Но зачем?! Роган де Сюзор тоже не смог докопаться до истинных мотивов новой фаворитки. Оставалось терпеть и ждать, пока Ангердо наиграется.

Встреча с гуляющей фавориткой произошла в дворцовом парке. Ее, по обыкновению, сопровождали несколько подруг, которые появились у нее необыкновенно быстро, а также четверо кавалеров, из тех, кого Ангердо держал при себе в качестве комнатных собачек. Они умели подать даме бокал вина или пирожное, отпустить комплимент и рассказать галантный анекдот. А, ну и еще все они были прекрасными собутыльниками! Больше толку от них не было.

Этель сошла с мощеной дорожки, кланяясь и уступая мне путь. Я равнодушно кивнула ей и двинулась вперед, когда услышала за спиной не слишком даже сдерживаемый голос:

– Мне так жаль нашего короля! Каждому мужчине хочется как можно больше сыновей… Но ничего, надеюсь, я вскоре подарю его величеству именно сына.

– О! Моя дорогая, я так рада за тебя! – голос Карины Эйнсли просто вонзился мне в спину.

Первым моим желанием было вернуться и отхлестать по щекам наглую девку. Но первые эмоции не всегда самые правильные, поэтому я как шла, удаляясь от них, так и продолжила идти. Ситуация, в которую я попала, была довольно мерзкой, но идти жаловаться Ангердо совершенно точно не имело смысла.

Этой проблемой я не стала делиться ни с Софи, ни с мадам Менуаш. Вечером я невольно вспоминала настоятельницу монастыря, которая предлагала мне в свое время воспользоваться ее услугами. Эту рыжую дрянь сейчас охранял только ребенок, иначе я, не дрогнув, отправила бы ее вслед за Ателанитой: слишком много сил я вложила в то, чтобы занять такое положение, как сейчас.

Слишком через многое в самой себе мне пришлось переступить, чтобы обезопасить дочь и сына и дать им нормальное детство. Меня пугало даже не появление бастарда, а то, с какой фантастической наглостью эти две профурсетки посмели мне дерзить. Я не понимала, кто стоит за их спиной и к чему это может привести. Конечно, был шанс, что действуют они сами по себе, но тогда откуда такая наглость?!

До рождения ребенка я все равно не могла ничего предпринять. И потому, стиснув зубы, отложила в сторону мысли о королевской фаворитке. Спешно закончила все дела во дворце и, перекрестившись от радости, вернулась в Малый Шаниз.

***

Осень в этом году была изумительна. Теплые бархатисто-солнечные дни радовали глаз золотом и багрянцем окрестных лесов. Летняя удушливая жара пропала, и чистый прохладный воздух доставлял редкое наслаждение.

В один из таких дней я сидела в беседке с чашечкой чая, бездумно наблюдая за играющими детьми. Младшая сестра одной из фрейлин, малышка Мирабель, была старше Элиссон всего на два года. Девочки чинно поили своих кукол чаем из крошечного сервиза и серьезными голосами, подражая взрослым, беседовали о погоде.

Александр такой степенностью не отличался. Он носился наперегонки с Денизой и Гаспаром. Бегал он вокруг большой клумбы и, в конце концов, устав, рухнул в чуть желтеющую траву, перемяв последние осенние цветы. Он лежал, слегка брыкаясь и смеясь, потому что Дениза пыталась вылизать ему ухо.

В конце тропинки показался торопливо идущий к нам капитан Ханси. Рядом с ним вышагивал королевский гвардеец. Софи, лениво разглядывая приближающихся военных, недовольно заметила:

– Ну вот, Элен. Сейчас вас опять потребуют во дворец. И наши вечерние посиделки так и не состоятся. -- Сегодня на вечер у нас планировалось маленькое театральное представление для детей.

Королевский гвардеец приблизился, опустился на одно колено и протянул мне запечатанный сургучом конверт со словами:

– Срочное сообщение от его светлости Рогана де Сюзора.

Я насторожилась и кивнула капитану Ханси. Тот взял конверт и положил его передо мной на стол, сразу же достав большой нож.

– Прикажете вскрыть, ваше королевское величество?

– Да, капитан. Вести от герцога могут быть важными.

Он вспорол толстую бумагу и вынул плотный белый лист, подав мне его прямо в руки.

В какой-то момент мне показалось, что я сошла с ума, потому я торопливо, вновь и вновь перечитывала две строчки этого письма. Герцог, похоже, был так взволнован, что даже упустил все формальные приветствия. На минуту я прикрыла глаза, пытаясь понять, что делать дальше, но единственная фраза из письма намертво впечаталась мне в мозг: “Ваше величество! Король тяжело ранен на охоте, и надежды почти нет”.