Красная дорама (СИ)

13. Катя Кан

«Владимир Юрьевич! Господин Григорьев!..»

Это не был сон — но и не была явь. Во сне почти никогда не догадываешься, что спишь, а наяву все сомнения в реальности происходящего легко устраняются обычным щипком — ну, так, по крайней мере, считается, самому всерьез задаваться вопросом «А не сплю ли я часом?» мне как-то не доводилось. До сегодняшней ночи.

Звучавший в голове голос — высокий, почти детский — мне определенно не снился. Однако я именно что спал — и (редкий случай!) понимал это. А голос — он не пытался меня разбудить. Он просто звал — и не из яви, и не из ночной грезы.

Ну, я и ответил — не просыпаясь. Словно телефонный звонок принял:

«Да? Слушаю вас!»

«Владимир Юрьевич! — несказанно обрадовались на том конце „провода“. — Наконец-то я до вас докричалась! Это Катя Кан, ученица Элеоноры Эдуардовны Цой!»

Не помню, чтобы помощница мудан мне представлялась, но я тут же понял, с кем «говорю». На удивление, не особо этим воодушевился, хотя наяву бы, наверное, до потолка сейчас прыгал от счастья: наконец-то, свершилось! Но то наяву…

«У вас там как, все в порядке?» — участливо осведомилась между тем моя собеседница.

Звучало как изощренное издевательство, если честно.

«Вообще ничего не в порядке, — сдержавшись, лишь сухо буркнул я. — Но я бы предпочел все обсудить лично с госпожой Цой!»

«К сожалению, это невозможно… — девушка запнулась. — Элеонора Эдуардовна… Ее больше нет…» — выдохнула затем.

«Как это нет?» — выдал на это я — вышло, пожалуй, довольно глупо.

«Она… Она умерла», — пояснила мне в общем-то очевидное далекая Катя.

«Как это случилось?» — задал я новый вопрос — суть ответа на который в целом уже тоже себе представлял.

«В разгар ритуала в дверь квартиры принялись ломиться. Ну, те люди, что гнались за вами. Элеонора Эдуардовна начала форсировать кут … В смысле, церемонию — так она у нас называется… Поднявшимся энергетическим вихрем меня попросту выдавило из комнаты. Ваши недруги уже были в квартире, в коридоре, но меня они не тронули, просто велели уйти на кухню и тихо там сидеть. Сами же попытались проникнуть к Элеоноре Эдуардовне — но, похоже, сумели не сразу. Говорю же: там, за дверью комнаты, такие силы бушевали… А потом я почувствовала, что ритуал оборвался — очень резко. Выглянула: чужие уже уходили. Я побежала к Элеоноре Эдуардовне — и нашла там два бездыханных тела. Ваше — и ее…»

«То есть они ее допросили и убили…» — пробормотал я.

«Нет, — неожиданно возразила мне девушка. — Они ее не убивали — да у них бы и не вышло. Я думаю, Элеоноре Эдуардовне пришел ее срок. Если бы ее смерть была насильственной — точнее, если бы возникла угроза насильственной смерти — мудан просто перенесла бы свой дух в другое тело — как сделала это с вами, все равно же вас сопровождала за порог миров… Она так уже поступала раньше — не думаете же вы, что это была ее первая и единственная за все время телесная оболочка?»

Вообще-то, именно так я и считал до сих пор — просто не помышляя о каких-то иных вариантах…

«А почему вы уверены, что и теперь этого не произошло? — спросил я. — Ну, что она тупо не переселилась куда-то еще?»

«Потому что ее дар перешел ко мне, — как-то несмело, будто пугаясь собственных слов, сообщила Катя. — А это значит, что мудан теперь — я, а Элеоноры Эдуардовны больше нет в нашем мире. Горевать тут не о чем: она прожила ровно столько, сколько ей было предназначено…»

«Понятно…» — протянул я.

«…Но последнее свое дело Элеонора Эдуардовна все же не доделала, — продолжила между тем моя юная собеседница. — Я о вашем случае, Владимир Юрьевич. Однако из-за спешки в концовке ритуала и резкого его завершения тот сработал не совсем так, как было задумано. Планировалось, что вы очнетесь где-нибудь в районе Сеула…»

«Ну да, а я угодил прямиком в солнечный Пхеньян! — не слишком вежливо перебил я девушку — но меня уже просто распирало. — В Северную, чтоб ей было пусто, Корею! Да еще и не получил память прежнего владельца тела — меня тут теперь за шпиона принимают!»

«Не совсем так. Я о памяти. Часть ее вам все же досталась — например, вы теперь свободно говорите по-корейски, причем, именно на северном диалекте. Основной массив личного опыта — да, где-то потерялся…»

«Где-то потерялся!» — передразнил ее я.

«Но это все еще полбеды, — кажется, не обратила внимания на мое едкое замечание Катя. — Амнезия и смещение точки вашего вселения на двести километров — это лишь следствия, а причина их — сдвиг во времени, примерно на тринадцать часов. Да еще и не вперед, а назад! Мироздание буквально треснуло, пытаясь как-то скомпенсировать сбой ритуала — и вот! А дальше уже одно потянуло за собой другое… Спроси кто меня об этом еще позавчера, и я сказала бы, что такого вообще не может быть! По определению! Но мы видим, что так случилось. И в мире духов это тоже видят. И они здорово рассержены!»

«На меня?» — только этого мне сейчас не хватало — гнева злых духов! Хотя семь бед — один ответ…

«Нет, конечно — при чем тут вы? На Элеонору Эдуардовну».

«А ей-то там уже не все равно?» — хмыкнул я.

«Как раз теперь ей, там — не все равно. В прежней своей силе она походя строила этих демонов в три ряда — а вот теперь ее душа беззащитна — и они жаждут отыграться за старое. И имеют для этого шикарный повод!»

«Что ж, остается ей только посочувствовать», — заметил я.

«Не только! — в голосе девушке звякнул металл. — Элеоноре Эдуардовне можно помочь — и я намерена попытаться! Все исправить!»

О, вот это уже теплее!

«Исправить? Вы можете вытащить меня отсюда? — быстро спросил я. — Переселить в другое тело — в нужном месте и… времени? С полной памятью?»

«Пока нет, к сожалению, — явственно вздохнула где-то далеко Катя. — Мало унаследовать дар — нужны навыки. Пусть формально я и мудан — но, по сути, еще только учусь ею быть. И стою в самом начале длинного — очень длинного — пути… На что-то подобное окажусь способна разве что лет через тридцать — если все эти годы буду старательно упражняться…»

Ну да, «я не волшебник, я только учусь»…

«Как-то долговато», — кисло усмехнулся я.

«Но кое-что я все же могу, — словно оправдываясь, заявила между тем Катя. — Вот, сумела связаться с вами…»

«А толку с того?» — не удержался я.

«Будет толк. То есть может быть… Все, что нужно сейчас Элеоноре Эдуардовне — это ваше понимание и прощение! Если вы не будете держать на нее зла, если примете ситуацию — демоны мира духов ничего не смогут ей сделать! Исчезнет предлог!»

«А, делов-то! Передайте демонам, что на госпожу Цой я не в обиде!» — в общем-то, вполне искренне заявил я.

Ну а действительно, за что мне злиться на старуху? Если верить рассказу ее ученицы, а он похож на правду, Элеонора Эдуардовна, по ходу, сделала для меня все, что смогла. И даже, вон, сама надорвалась в процессе!

«Слов мало, — неожиданно не удовлетворилась таким ответом моя собеседница. — Я же говорю: вы должны внутренне принять случившееся. Смириться со своей новой реальностью…»

«Да как с этим можно смириться⁈ — разом взорвался я — не иначе, гормоны молодого тела взыграли, ну да и ладно! — Вы хоть понимаете, куда я угодил⁈ Что это такое, на фиг — Северная Корея⁈»

«Понимаю, конечно. Но и вы поймите: почти все то, что пишут о КНДР за рубежом — неправда! Либо южнокорейская пропаганда, либо сказки перебежчиков, безоглядно верить которым — так себе идея! Рассказывают про повсеместный голод — но вы же и сами уже, наверное, успели оглядеться по сторонам: заметили хоть одного отощавшего? Нет, во времена Трудного похода — как у них называют 90-е годы прошлого века, когда резко прекратилась экономическая помощь распавшегося СССР — тогда да, многие люди недоедали. Хотя число голодных смертей и завышено в разы — но они были, что тут скрывать. Но с тех пор аж четверть столетия прошло! Все значительно изменилось к лучшему!.. — она словно бы перевела дух — и продолжила: — Или взять эти жуткие истории про травлю диссидентов собаками и расстреле опальных политиков из зенитных пулеметов! Один абсурдный фейк за другим разоблачаются — но появляются все новые и новые…»

«Про травлю собаками ничего не могу сказать, — буркнул я. — Как и про зенитные пулеметы. Но абсурд, говорите? Так его тут и без пулеметов с волкодавами хоть жоп… хоть горстями хлебай! Одни ночные полицейские рейды по квартирам чего стоят! С проверкой холодильников и смартфонов! И это „два пива в одни руки“! А выключения электричества на весь день? Ладно, то от нищеты, бедность у нас, типа, не порок — а как насчет Эры Чучхе?»

«Календарь Чучхе власти как раз подумывают отменить… Даже уже начали аккуратно зондировать почву…»

«Да если бы только календарь! А эти нелепые лозунги? „Корея — колыбель человечества!“ Ха! А дружные инициативы снизу по работе без выходных⁈ Не знаю даже, что хуже: если местные и впрямь во все это искренне верят — или если вынуждены притворяться! Итог-то один: вон, родители Чона, тело которого я занял, сгорели в пожаре, спасая из огня портреты вождей! Голимые портреты, твою наперекосяк!.. А уехать — не дают! Разрешение им подавай — с синей, блин, полосой!.. Не знаете, кстати, случайно, как такое сподручнее заполучить?»

«Знаю, конечно, — на хоть сколько-то конструктивный ответ я здесь особо не рассчитывал, но неожиданно его получил. — Разрешения на поездку делятся на два вида. Обычные — и так называемые „с подтвержденным номером“„. 'С синей полосой“ — это один из вариантов разрешений второго вида, для поездок в приграничные районы. Бывают еще „с красной полосой“ — в Пхеньян — но вы и так уже там… Для получения разрешения нужно подать заявление в полицию — напрямую или через инминбан — приложив к нему согласие на ваш отъезд с места работы. Обязательно должна быть приведена уважительная причина для поездки — например, похороны или свадьба… Сам „подтвержденный номер“ выдается центральным аппаратом Министерства общественной безопасности…»

«Катя, если вы думаете, что сейчас как-то поспособствовали моему смирению — то увы!» — прорычал я.

«Постойте, не все так плохо! — встрепенулась она. — После Трудного похода в экономике страны произошли существенные перемены! Был допущен, пусть и с ограничениями, частный капитал! У одних людей появились большие — по местным меркам — деньги, а другие совсем не прочь таковые тоже заиметь — от первых… Те же разрешения на поездку сейчас сплошь и рядом получаются за взятку! „С синей полосой“ обойдется где-то в сорок тысяч вон — всего-то около 5000 рублей!»

«Видимо, эти послабления для тех, кто покупает в „Тэсон“ кило риса за шесть тысяч, — ехидно обронил я. — А я здесь питаюсь лапшой по пятьдесят. Не тысяч — просто вон!»

«Ну, тут-то я что могу сделать? — кажется, сдалась моя собеседница. — Но зато у вас хороший сонбун!» — все же привела новый веский аргумент она.

«Так, стоп: с этого момента — подробнее! — оживился уже я, услышав про пресловутый „секретный ингредиент.“ Хоть пойму, что это за зверь. — Что такое сонбун?»

«Это ваш статус в северокорейском обществе, — с новым пылом принялась объяснять девушка. — Нечто наподобие социального рейтинга. На самом деле там три элемента: чхульсин сонбун, сахве сонбуни́кечхын. Первый — ваше социальное происхождение, по сути — сахве сонбун вашего отца. У него он был очень хороший — „рабочий“. Это третий сверху уровень из двадцати пяти существующих — выше него только „революционер“ и „профессиональный революционер“. Ваш собственный сахве сонбун — „военный“, его получают отслужившие в армии. Он тоже очень хороший — четвертый по рангу, идет сразу за „рабочим“. У кечхын же градаций еще больше, чем собственно у сонбун — более полусотни. Но все они распределяются по пяти крупным классам: это особый, основной, базовый, колеблющийся и враждебный. Кечхын переходит по наследству от отца к сыну и подлежит изменению только в исключительном случае, один раз в жизни. При этом в особый класс можно попасть только по рождению, а покинуть враждебный невозможно. Ваш кечхын — „родственник патриота“ — относится ко второму, основному классу. Относительно привилегированному! Среди прочего, это дает вам право проживать в Пхеньяне и — потенциально — занимать руководящие должности в государственных организациях…»

«Так у них тут еще и кастовая система?» — крякнул я.

«Ну, если уж навешивать ярлыки — то скорее сословная. И вы в ней — ближе к вершине общественной пирамиды. Своего рода дворянин. Рыцарь. Над вами — только совсем уж родовитая знать — потомки ближайших соратников Ким Ир Сена и героев войны».

«Про ярлыки — вот чья бы корова мычала! — взвился я. — Тут, вон, оказывается, на каждом по персональной бирке, да не по одной: „рабочий“, „родственник патриота“… И… Какие там у враждебных элементов?»

«Например, „коллаборационист“ и „осужденный за шпионаж“… Но по нынешним временам плохой сонбун — и даже кечхын — это вовсе не приговор! — поспешно переобулась в прыжке Катя. — В частном бизнесе немало как раз враждебных и колеблющихся занято! И никто их там не притесняет!»

«Да какой тут, к Чучхе, частный бизнес…» — досадливо отмахнулся я.

«А вот не скажите! Он понемногу развивается — просто не лезет в глаза. Частников уже полно в розничной торговле, в грузоперевозках, в строительстве… Почти все рестораны в Пхеньяне, кроме нескольких образцовых — на самом деле частные, хотя формально зарегистрированы как государственные…»

«…и в любой момент могут быть у владельцев отобраны — причем, строго по закону!» — закончил за нее я.

«Зачем же властям резать курицу, несущую золотые яйца?» — заспорила моя собеседница.

«Ох, Катя, какая же вы наивная!»

«Владимир Юрьевич, это не аргумент! Система-то работает!»

«До поры. Даже если то, что вы говорите — чистая правда, конструкция выходит крайне неустойчивая. Либо она пойдет в разнос — и разрушит государство, как случилось в перестройку с СССР, либо в какой-то момент будет этим государством съедена — как было в том же Союзе при отмене НЭПа!» — тут я поймал себя на мысли, что спорю о политэкономии с восемнадцатилетней девушкой, вчерашней школьницей — и умолк.

«Пока все работает, — упрямо повторила между тем моя собеседница. — И я это, собственно, к тому, что не такой уж и закостеневший в КНДР строй! Есть социальные лифты, есть возможность заработать деньги. Да, в целом страна небогатая — но она многие десятилетия живет под международными санкциями, на секундочку! А уклад на Севере, конечно, специфический — но это вовсе не один большой концлагерь!»

«Собственные глаза мне пока скорее говорят иное!»

«В Сеуле, окажись вы на дне, выгрести наверх тоже было бы непросто! — ну да, про мои секретные банковские счета она, разумеется, не в курсе. — И в презрении к простым людям южнокорейские чеболи еще дадут северной элите добрый десяток камней форы! — вот тут, кстати, не поспоришь, а про камни — это она, видимо, из игры Го привела аналогию… — Надзор за гражданами на Юге ничуть не меньший, чем на Севере — просто осуществляется тоньше!» — где-то я что-то подобное уже вроде бы недавно слышал… А, точно: от «агента Смита» Ким Цзи Ху — во сне!

«С Юга в любой момент можно уехать» — прервал я этот бурный поток агитации за советскую — то есть за чучхейскую — власть.

«Бедняку, без средств — куда? А кто с деньгами и при власти — те и с Севера не особо бегут! За исключением разве что проворовавшихся чиновников — потом всем рассказывающих, как они радели за народ, а их жестко притесняли, вместо последней модели персонального „Мерседеса“ выдав предпоследнюю! Ну да такие персонажи везде есть! У нас, в России — тоже в количестве найдутся… А покинуть КНДР — вполне возможно. И даже сделать это легально — не проблема! Не обязательно для такого быть дипломатом или членом ЦК — многие тысячи северокорейских рабочих ежегодно выезжают за границу. Раньше их даже на Ближний Восток направляли, но сейчас, из-за ужесточения американских санкций — в основном в Россию и в Китай. Подробностей, правда, не знаю, но это — обычная практика! И кстати, подавляющее большинство выехавших, неплохо заработав за границей, благополучно возвращаются домой!»

«Рад за них», — хмыкнул я.

«Ой, кажется я вас теряю! — испуганно воскликнула тут вдруг Катя. — Узы стремительно тают — едва могу контакт удержать… Что вы сказали?»

«Ничего такого уж важного», — буркнул я.

«Что? Не слышу… Ох-х… Владимир Юрьевич, если хотя бы вы меня пока слышите — еще раз прошу вас, нет, умоляю: попробуйте смириться! Принять ситуацию. Не на словах — а в душе! Иначе Элеонора Эдуардовна так и… так и…» — с каждым словом голос ученицы мудан звучал все тише, и наконец пропал вовсе.

— Катя? — зачем-то все же окликнул я ее — но ответа больше не получил.