Красавица дочь добытчика чешуи

3

Кэтрин выделили две комнатушки в средней части настенных сот, по соседству с обителью Молдри, в избытке украшенные шелками, мехами и расшитыми подушечками; на обтянутых тканями стенах висели зеркало в отделанной самоцветами раме и две написанные маслом картины. Молдри пояснил, что все предметы роскоши добыты из клада Гриауля, основная часть которого находится снаружи, в пещере к западу от долины; а где она, известно только филиям. В одной из комнатушек помещалась большая ванна для купания, но поскольку воды было в обрез — ее собирали там, где она просачивалась снаружи сквозь трещины в чешуе, — то мыться Кэтрин позволили всего лишь раз в неделю. Впрочем, как бы то ни было, жилищные условия в горле Гриауля мало отличались от хэнгтаунских, и, если бы не филии, Кэтрин, возможно, чувствовала бы себя здесь почти как дома. Однако девушка никак не могла справиться со своим отвращением к ним и лишь скрепя сердце согласилась взять в услужение женщину по имени Лейта. Она бессильна была разобраться в том, почему филии поступают именно так, а не иначе, почему они то и дело останавливаются и прислушиваются, словно к некоему зову, или всматриваются в нечто, хотя перед ними пустота. Они сновали вверх-вниз по веревкам, смеялись, болтали и устраивали совокупления прямо на полу пещеры. Говорили они на диковинном наречии, которое она едва понимала, и часами висели напротив ее жилища, препирались, обсуждали свои наряды и поведение, цеплялись к сущим мелочам и судили соплеменников по чрезвычайно сложному моральному кодексу, который Кэтрин, как ни старалась, не в состоянии была постичь. Они следовали за ней по пятам, куда бы она ни направлялась, но никогда не подсаживались в ее корзину, предпочитая спускаться или подниматься рядом, жадно глазели на нее и тут же отворачивались, если она смотрела на них. Обноски и драгоценности, детская застенчивость и ревность — филии одновременно раздражали и пугали Кэтрин. Ей не нравилось то, как они глядят на нее; она боялась, что их благоговение может в любой момент смениться неприкрытой ненавистью.

Поэтому первые недели своего пребывания в теле дракона она провела в отведенном ей помещении за размышлениями о том, как бы отсюда сбежать; ее одиночество нарушали только Лейта и Молдри. Последний приходил по два раза на дню, усаживался на подушки и принимался вещать о величии Гриауля. Кэтрин с трудом выносила его речи. Патетическая дрожь его голоса внушала ей отвращение, ибо напоминала о бродячих монахах, что время от времени проходили через Хэнгтаун, оставляя после себя незаконнорожденных детей и пустые кошельки. Рассуждения Молдри нагоняли на нее скуку, а то и вселяли страх, когда он пускался в разговоры об испытании, которое якобы предстояло девушке у сердца дракона. Она не сомневалась, что за всеми событиями ее жизни стоит Гриауль. Чем дольше она оставалась в колонии, тем ярче становились ее сны и тем сильнее Кэтрин убеждалась, что ее присутствие зачем-то нужно дракону. Однако филии с их убогой жизнью придали ее старым фантазиями о связи между нею и Гриаулем новый оттенок, так что постепенно она начала презирать себя с тем же неистовством, как и всех вокруг.

— В тебе заключено наше спасение, — сказал ей как-то Молдри. Он сидел в ее жилище, а она шила себе брюки, поскольку отказывалась носить лохмотья, в которые облекались филии. — Лишь тебе доступна тайна драконьего сердца, только ты способна открыть нам, чего же он хочет на самом деле. В этом твое предназначение.

Сидя среди разбросанных по полу шелков и мехов, Кэтрин выглянула в щелку между шторами и заметила, что золотистое свечение меркнет.

— Вы держите меня в плену, — ответила она. — С какой стати мне помогать вам?

— Ты хочешь покинуть нас? — спросил Молдри; — А как же Уиллены?

— Вряд ли они до сих пор дожидаются меня. Но даже если и так, то вопрос лишь в том, какую смерть я предпочту — медленную или быструю.

— Ты права, — кивнул Молдри, погладив набалдашник своей трости. Уиллены тебе больше не страшны.

Кэтрин пристально посмотрела на него.

— Они умерли в тот миг, когда ты спустилась в горло Гриауля, — добавил старик. — Он наслал на них свои создания, ибо ты наконец пришла к нему.

Кэтрин припомнила крики, которые слышала, когда спускалась.

— Какие создания?

— Не важно, — отозвался Молдри. — Думай о другом: ты должна постичь утонченность его власти, его абсолютное превосходство, должна осознать, что ему подвластны не только твои мысли, но и все естество.

— Зачем? — спросила она. — И почему я должна? — Молдри замялся, словно подыскивая слова, и она рассмеялась. — Что, Молдри, твой бог отвернулся от тебя? Или он не может подсказать тебе, что ответить?

— Тебе, а не мне дано понять, зачем ты здесь, — проговорил Молдри. — Ты должна изучить Гриауля, узнать загадки его плоти, может статься, даже слиться с ним воедино.

— Если вы не отпустите меня, я умру! — Кэтрин в раздражении отпихнула от себя подушку. — Эта пещера прикончит меня! Так что изучать твоего дракона будет некому.

— Уверяю тебя, ты не умрешь. — Молдри одарил девушку елейной улыбкой. Это мне ведомо.

Заскрипел подъемник. Мгновение спустя шторы разошлись, и в комнатку, неся перед собой поднос с едой, вошла Лейта, молодая женщина в платье из небесно-голубой тафты с глубоким вырезом на груди. Поставив поднос на пол, она спросила:

— Еще, мэм? Или зайтить пожее? — Она неотрывно глядела на Кэтрин; ее близко посаженные карие глаза то и дело мигали, пальцы мяли складки платья.

— Как хочешь, — ответила Кэтрин.

Лейта продолжала смотреть на нее, и понадобилось вмешательство Молдри, чтобы она повернулась и вышла. Кэтрин бросила угрюмый взгляд на поднос. К ее удивлению, там в дополнение к обычной порции овощей и фруктов, которые филии собирали в пасти дракона, лежали несколько кусков слегка поджаренного мяса, чей красноватый оттенок незамедлительно напомнил девушке плоть Гриауля.

— Что это? — поинтересовалась она, дотронувшись до одного куска.

— Охотникам сегодня повезло, — объяснил Молдри. — Филии часто отправляют охотничьи партии в желудок дракона. Опасно, конечно, но там обитают звери, которые могут причинить вред Гриаулю. Мы избавляем его от них, а их мясо идет в пищу. — Он подался вперед, всматриваясь в ее лицо. Завтра как раз выходит очередная партия. Если желаешь, я устрою так, что они возьмут тебя с собой. И кстати, будут беречь как зеницу ока.

Первым побуждением Кэтрин было отказаться, но потом она подумала, что ей, быть может, представится случай сбежать; она догадалась, что с ее стороны мудрее всего будет соглашаться на все предложения Молдри и выказывать интерес к миру дракона. Чем больше она узнает о географии Гриауля, тем вероятнее найти путь к спасению.

— Ты упомянул об опасности. Что ты имеешь в виду?

— Для тебя? Никакой. Гриауль всегда защитит тебя. А вот что касается охотников… Нескольких они наверняка не досчитаются.

— Они выходят завтра?

— Или послезавтра.

— А кого они будут ловить?

— Змей.

Энтузиазма у Кэтрин немного убавилось, но выбора не было.

— Отлично. Я пойду с ними.

— Чудесно, чудесно! — Молдри удалось подняться на ноги лишь с третьей попытки. Отдуваясь, он навалился на трость. — Я загляну к тебе рано утром.

— Так ты тоже идешь? С твоим-то здоровьем…

— Я, конечно, немолод, — хихикнул Молдри, — но рядом с тобой, девушка, я не чувствую возраста. — Он галантно поклонился и заковылял вон из комнаты.

Вскоре после его ухода возвратилась Лейта. Она задернула на двери вторую штору, отчего внутри воцарился полумрак. Стоя у входа, она уставилась на Кэтрин.

— Хошь иметь Лейту? — справилась она.

Этот вопрос не был для Кэтрин неожиданностью. Лейта неоднократно, прикосновениями и откровенными жестами, предлагала ей заняться любовью. Полумрак скрадывал уродство филийки, и она выглядела сейчас девочкой в бальном платьице. На какой-то миг, захваченная одиночеством и отчаянием, глядя на Лейту и невольно прислушиваясь к доносящемуся снаружи шуму, Кэтрин ощутила странное возбуждение. Но мгновение миновало, она разозлилась на себя за проявленную слабость, рассердилась на Лейту и подумала мельком, что постепенно утрачивает, похоже, человеческий облик.

— Убирайся! — холодно приказала она, а когда Лейта замешкалась, прикрикнула на нее, и та стремглав вылетела из комнаты. Кэтрин улеглась на живот и оперлась локтями о подушку. К горлу подступили слезы и встали там комом, не давая освобождения… Девушка упала лицом в подушку, чувствуя, что недостойна даже того, чтобы выплакаться.

За одной из лачуг в нижней части пещеры скрывался вход в широкий, обрамленный хрящами коридор. Именно по этому коридору и направился на следующее утро на охоту отряд, состоявший, помимо Кэтрин и Молдри, из тридцати мужчин-филиев. Они были вооружены мечами и освещали себе дорогу факелами, ибо тут кровеносные сосуды Гриауля залегали слишком глубоко, чтобы давать достаточно света. Отряд шел в молчании, которое нарушалось разве что кашлем да топотом ног. Тишина столь разительно не соответствовала характеру филиев, что Кэтрин начала волноваться. Чад факелов, едкий, все усиливающийся запах, озаренные пламенем бледные лица охотников — все наводило на мысль, что она очутилась в преисподней, среди грешников, обреченных на вечные муки.

Уклон сделался круче, и какое-то время спустя они достигли места, откуда Кэтрин могла видеть впереди завесу непроглядного мрака, в которой, словно золотая паутина на фоне ночного неба, искрились и переплетались диковинные золотистые нити. Молдри велел девушке обождать. Охотники с факелами разошлись, и только теперь Кэтрин поняла, что они очутились в большой пещере, однако об истинных размерах ее не догадывалась, пока среди мрака не вспыхнул вдруг громадный костер, сложенный из стволов молодых деревьев и целых кустов. Костер был огромен, но пещера, малую часть которой он худо-бедно освещал, потрясала воображение. В длину в ней было никак не меньше двухсот ярдов, а стенки образовывала свисавшая тонкими складками белесая кожа, сквозь которую проступала сетка капилляров и вен; эта кожа облегала поверх еще более тонкой пленки кривые ребра. Пол пещеры плавно понижался и кончался озером, заполненным черной жидкостью; костер разожгли на самом берегу озера, его дым тянулся к поврежденному участку драконьей кожи, где виднелось лиловатое пятно футов пятидесяти в диаметре с прорехой посредине. На глазах Кэтрин пятно заколыхалось. Охотники выстроились у костра и подняли мечи. Из прорехи с торжественной медлительностью выползло нечто длинное и белое. Гигантская безглазая змея повела из стороны в сторону головой, разинула пасть, которую трудно было разглядеть среди множества извивавшихся вокруг нее щупалец, и испустила пронзительное шипение. От стен отразилось эхо, Кэтрин зажала руками уши. Змея неторопливо выбиралась из своего логова; девушка восхитилась мужеством охотников, которые, судя по всему, ничуть не боялись ужасной твари. Дым костра обволок змею, и ее шипение сделалось невыносимым. Она металась то туда, то сюда, крутила головой и в конце концов рухнула в огонь, подняв целый сноп искр. Дернувшись всем телом, она выкатилась из костра, придавила нескольких охотников, но остальные кинулись на нее, рубя мечами; их клинки оставляли на мертвенно-бледной шкуре кровавые следы. Кэтрин внезапно заметила, что ее руки сжаты в кулаки, а из горла рвется воинственный клич. Кровь змеи растеклась по полу пещеры, на шкуре пузырились многочисленные ожоги, с головы лохмотьями свисала отсеченная плоть. Однако шипение ее не смолкало, громадное тело выгибалось дугой и раз за разом обрушивалось на охотников. Уже треть отряда лежала неподвижно, среди тел дотлевали угли. Уцелевшие по-прежнему сражались со змеей, которая мало-помалу становилась все более вялой. Наконец змея из последних сил взметнулась под потолок, на мгновение застыла в молчании, потом издала звук, похожий на свист вскипевшего чайника — пещера словно завибрировала, — упала на пол и, дернувшись, замерла. Пасть ее оставалась полуоткрытой, щупальца все еще судорожно подрагивали.

Охотники в изнеможении столпились вокруг, многие стояли, опираясь на мечи. Пораженная внезапной тишиной, Кэтрин шагнула вперед. Молдри следовал за ней по пятам. Она было заколебалась, но мысль о том, что кому-то, возможно, нужна помощь, заставила ее отбросить страх. Однако пострадавшие, все до единого, были мертвы и лежали на полу пещеры бесформенными окровавленными комками. Кэтрин прошлась вдоль тела змеи — она была втрое толще человека; поблескивающая кожа, вся в морщинках, отливала голубым и казалась от того еще более отвратительной.

— О чем ты думаешь? — справился Молдри.

Кэтрин покачала головой. Она попросту не могла ни о чем размышлять сейчас, настолько поразило ее открывшееся величие дракона. Раньше она полагала, что знает Гриауля, и только теперь поняла, что знание было, мягко говоря, поверхностным, а потому необходимо приспособиться к новой перспективе. Позади послышался шум. Охотники принялись отсекать от тела змеи куски мяса. Молдри обнял девушку за плечи, и, когда он прикоснулся к ней, она вдруг осознала, что дрожит.

— Пойдем, — сказал он. — Я отведу тебя домой.

— В мою клетушку? — спросила она с горечью.

— Быть может, ты никогда не думала о ней как о доме, — произнес Молдри, — но лучшего места тебе не найти. — Старик подозвал жестом одного из охотников; тот приблизился, зажигая попутно потухший факел.

— Ты будто видишь меня насквозь, — проговорила Кэтрин со смешком.

— Я знаю не тебя, — отозвался Молдри, — хотя кое-что мне, разумеется, известно. Понимаешь, за годы, проведенные здесь, я хорошо узнал его, — он постучал тростью по полу пещеры, — того, кто читает в тебе, словно в книге.

На протяжении двух следующих месяцев Кэтрин трижды пыталась бежать, но в итоге была вынуждена отказаться от этой затеи: когда за тобой следят сотни глаз, любая попытка заведомо обречена на провал. После того как ее поймали в третий раз, она совсем пала духом и почти шесть месяцев не выходила из своего жилища. Здоровье ее расстроилось, и она дни напролет валялась в постели, вспоминая свою жизнь в Хэнгтауне, которая теперь представлялась ей исполненной радости и веселья. Праздность, в которой пребывала Кэтрин, привела к тому, что девушка осталась в одиночестве. Молдри, правда, часто навещал ее и старался как мог подбодрить, но из-за его склонности к мистическому обожествлению Гриауля старик оказался бессилен утешить Кэтрин. И вот, не имея ни друзей, ни возлюбленных, ни даже врагов, она все глубже погружалась в пучину жалости к себе и начала поигрывать с мыслью о самоубийстве. Жить, не видя солнца, не посещая в пору карнавала Теочинте, — вынести такое было чрезвычайно трудно. Однако в последний миг ей не хватило то ли храбрости, то ли глупости; она решила, что каким бы нелепым и омерзительным ни казалось ей теперешнее существование, оно все же лучше вечного мрака, а потому всецело предалась единственному занятию, которое не возбранялось филиями, — исследованию Гриауля.

Подобно грандиозным тибетским изваяниям Будды, помещенным в башнях, которые лишь на самую малость превосходят размерами их самих, недвижное сердце Гриауля — золотистая громада высотой с собор — находилось в полости, чьи стенки отстояли от него всего-навсего на шесть футов. Проникнуть в полость можно было по вене, которая разорвалась и ссохлась еще в незапамятные времена; она выводила в крохотный закуток позади сердца. Ползти по ней было для Кэтрин сущим наказанием, но постепенно девушка притерпелась. Горячий воздух полости был насыщен едким запахом, который напоминал зловоние, что возникает, когда молния попадает в скопление серы; сердце окружала атмосфера тревоги, словно где-то поблизости затаилась неведомая угроза. Кровь в сердце не только пульсировала, причем менялась как насыщенность цвета, так и частота пульсации, но и циркулировала благодаря колебаниям температуры и давления внутри огромного органа. Приливая к стенкам, она как бы наносила на них узоры из света и тени, замысловатые и причудливые, будто арабески. Мало-помалу Кэтрин начала угадывать, какой узор придет на смену предыдущему, стала замечать их некую загадочную последовательность. Словами этого было не выразить, но игра света и тени вызывала у девушки диковинные ощущения. А если она разглядывала узоры дольше обычного, ее обволакивали грезы, необычайно яркие и отчетливые. Один из снов повторялся снова и снова.

События в нем начинались с восходом солнца. Светило поднималось на юге, заливало своими лучами побережье, на котором громоздились черные скалы. На скалах дремали драконы. Разбуженные солнцем, они с ворчанием задирали головы, издавая звук, похожий на тот, который исходит от наполненных ветром парусов, раскидывали крылья и взмывали в фиолетовое небо, где тускло мерцали нездешние созвездия. Драконы кружили в поднебесье и ревели от восторга — все, кроме одного, который, едва взлетев, замер в воздухе, а потом камнем рухнул в воду и исчез среди волн. Зрелище было впечатляющим: трепет крыльев, разинутая пасть с громадными клыками, когти царапают пустоту в тщетном поиске опоры. Однако какое отношение имел этот сон к Гриаулю? Во всяком случае, ему-то опасность падения явно не грозила. Но многочисленные повторы убедили Кэтрин в том, что сон должен что-то означать. Быть может, Гриауль боится той опасности, которая повергла летевшего дракона? Или то был сердечный приступ? Кэтрин тщательно обследовала сердце, вскарабкалась с помощью своих крючьев на самый его верх, — этакий светловолосый паучок на огромном сверкающем валуне. Но никаких внешних признаков болезни ей отыскать не удалось, а сон перестал повторяться и сменился другим, куда более простым, в котором Кэтрин наблюдала за дыханием спящего дракона. Новое сновидение представлялось ей бессмысленным, а потому она уделяла ему все меньше внимания. Молдри, который ожидал от нее чудесных озарений, был разочарован.

— Наверное, я ошибался, — проговорил он. — Или впал в детство. Да, вероятно, я впал в детство.

Несколько месяцев назад Кэтрин, истерзанная отчаянием, уверила бы старика, что так оно и есть, но исследования драконьего сердца успокоили ее, внушили ей смирение и даже некоторое сочувствие к ее тюремщикам — ведь в конце концов их нельзя было винить в том, что они стали тем, кем стали.

— Я только начала учиться, — ответила она Молдри. — Сдается мне, пройдет много времени, прежде чем я пойму, чего он добивается. И потом, разве спешка в его характере?

— Пожалуй, ты права, — признал старик.

— Конечно, я права, — сказала Кэтрин. — Рано или поздно ответ будет найден. Но Гриауль не из тех, кто раскрывает свои тайны всем и каждому. Дай мне время.

Она хотела всего лишь поднять настроение Молдри, но внезапно собственные слова прозвучали для нее чем-то вроде откровения.

На первых порах она изучала дракона без особого энтузиазма, но Гриауль с его многочисленными и экзотическими паразитами и симбиотами оказался столь интересным объектом для исследований, что Кэтрин и не заметила, как промелькнули шесть с лишним лет. За работой она и думать забыла о том, что когда-то жизнь чудилась ей пустой и бесполезной. В сопровождении Молдри и любопытствующих филиев она излазила внутренности дракона и нанесла их на карту. От проникновения в череп ее удержало нарастающее с каждым шагом чувство тревоги. Выбрав среди филиев наиболее толковых, она отправила их в Теочинте с наказом приобрести мензурки, колбы, книги и бумагу для записей. Так у Кэтрин появилась возможность создать примитивную химическую лабораторию. Она установила, что, если бы дракон ожил, пещеру, в которой располагалась колония, заполнили бы кислоты и газы; под воздействием сокращений сердечной мышцы они затем перетекли бы в соседнюю полость и смешались там с прочими жидкостями, а в итоге возникла бы горючая смесь, которую Гриауль мог бы по желанию воспламенить и выдохнуть или вывести из организма иным путем. Девушка взяла образцы всех этих жидкостей и получила из них сильный наркотик, который назвала по имени своей недоброжелательницы брианином. Из мха, что рос на наружной поверхности легких дракона, удалось извлечь вещество, которое оказалось отличным тонизирующим средством. Она составила каталог Гриаулевой флоры и фауны; стены жилища Кэтрин со временем покрылись разнообразными таблицами и рисунками. Животные в большинстве своем были ей знакомы — пауки, летучие мыши, ласточки и тому подобное. Однако некоторые из них вряд ли принадлежали нашему миру, и самым примечательным тут был метагекс (так назвала его Кэтрин) — существо с шестью одинаковыми телами, обитавшее в брюхе Гриауля и питавшееся его желудочным соком. Каждое тело метагекса напоминало размером и цветом истертую монету, было немногим плотнее медузы, имело множество ресничек и пребывало в состоянии постоянного возбуждения. Сперва девушка подумала, что перед ней шесть представителей одного вида, но изменила свое мнение, когда, исследовав со скальпелем первого, убедилась, что остальные пятеро тоже мертвы. Тогда она провела ряд экспериментов и в итоге выяснила, что между телами метагекса существует определенная связь, своего рода поле, которое позволяет, так сказать, сущности животного перемещаться из одного тела в другое, а наличие целых шести тел является уникальной формой мимикрии. Но даже метагекс казался заурядным в сравнении с призрачным виноградом, растением, которое Кэтрин обнаружила только в одном месте — в пещере у основания черепа.

Филии не отваживались забредать туда, ибо испытывали то же чувство страха, что и Кэтрин. Считалось, что, если кто-либо подберется чересчур близко к мозгу дракона, Гриауль нашлет на неразумного какую-нибудь тварь из числа своих паразитов-хищников. Однако Кэтрин превозмогла страх. Расставшись с Молдри и отрядом филиев, она двинулась по проходу, который выводил к пещерке. В руке у нее был факел. Проход заканчивался отверстием не шире окружности ее бедер. Кэтрин кое-как протиснулась в него. Света в пещерке было вполне достаточно, он исходил от многочисленных кровеносных сосудов, бегущих по потолку. Девушка погасила факел. Оглядевшись по сторонам, она удивилась: вся пещерка футов двадцати в длину и восьми в высоту заросла, кроме потолка, диким виноградом, лозы которого были усеяны темно-зелеными глянцевитыми листьями; на их поверхности проступали бесчисленные капилляры. Подъем по проходу утомил Кэтрин, причем, подумалось ей, утомил гораздо сильнее, чем можно было ожидать, и она села, привалившись к стене пещерки, чтобы перевести дыхание, а потом глаза ее сами собой закрылись, и она задремала. Разбудили ее отдаленные крики Молдри. Сонная, недовольная его нетерпением, она отозвалась:

— Ну что тебе? Могу я отдохнуть хотя бы пару минут?

— Пару минут? — донеслось издалека. — Да ты пробыла там три дня! Что случилось? С тобой все в порядке?

— Не говори глупостей! — Она было приподнялась, но тут же снова опустилась на пол. В углу пещерки, не далее чем в десяти футах, лежала, свернувшись калачиком, обнаженная женщина с длинными светлыми волосами. Плети винограда ниспадали на ее тело и не давали увидеть лицо.

— Кэтрин! — крикнул Молдри. — Ответь мне!

— Я… Подожди, я сейчас.

Женщина шевельнулась и застонала.

— Кэтрин!

— Я сказала, подожди!

Женщина потянулась. На правом ее бедре розовел шрам в форме крюка. Точно такой же шрам имелся и у Кэтрин: она заработала его еще в детстве. А с тыльной стороны правого колена кожа женщины была бурой и сморщенной опять же, как у Кэтрин: год назад она облила себя кислотой. Девушка пришла в смятение, но тут женщина села, и Кэтрин поняла, что смотрит на своего двойника, схожего с ней не только обликом, но и выражением лица, и смятение ее переросло в страх. Она готова была поклясться, что ощущает даже, как сокращаются лицевые мускулы незнакомки, и уже сознавала, что делит с ней и ее чувства — радость и надежду.

— Сестра, — произнесла женщина. Она оглядела свое тело, и Кэтрин на мгновение почудилось, будто ее зрение раздвоилось: девушка видела, как женщина наклонила голову, и одновременно как бы созерцала обнаженные грудь и живот своей собеседницы ее собственными глазами. Но вот зрение восстановилось, и она посмотрела на лицо женщины… на свое лицо. Хотя она ежедневно изучала себя по утрам в зеркале, Кэтрин до сих пор не замечала тех перемен, какие произошли с ней за время жизни внутри дракона. Очертания губ приобрели резкость, в уголках глаз появились морщинки, щеки слегка запали, а скулы стали оттого казаться выше. Сияние и свежесть юной красоты померкли сильнее, чем она ожидала, и это ее опечалило. Однако главная перемена, которая и поразила ее больше всего, произошла с выражением лица: теперь оно передавало характер, тогда как раньше, до того, как Кэтрин попала в дракона, на лице девушки можно было прочесть только высокомерие. Она никак не ожидала, что ей столь язвительно напомнят, какой все же она была дурой, и потому смутилась. Женщина словно услышала ее мысли, протянула руку и сказала:

— Не кори себя, сестра. Мы все жертвы своего прошлого.

— Кто ты? — спросила Кэтрин, инстинктивно стараясь отодвинуться подальше. Она чувствовала, что женщина чем-то для нее опасна.

— Ты. — Женщина вновь попыталась дотронуться до нее, и Кэтрин вновь отпрянула. Женщина улыбалась, но Кэтрин ощущала ее разочарование. Она заметила, что незнакомка как будто вобрала в себя виноградные лозы и, похоже, не в силах оторваться от них.

— С какой стати? — Кэтрин снедало любопытство, однако ощущение того, что прикосновение женщины таит в себе угрозу, постепенно становилось убеждением.

— Так оно и есть! — воскликнула женщина. — Я — это ты, но не только.

— Что значит «не только»?

— Виноград извлекает из тела некую эманацию, из которой творит новое тело, лишенное недостатков прежнего. А поскольку тело хранит в себе и прошлое и будущее, то я знаю, что с тобою случится… пока знаю.

— Пока?

— Между нами установилась связь, — женщина вдруг заволновалась, — ты ее наверняка чувствуешь.

— Да.

— Чтобы выжить, чтобы укрепить связь, я должна дотронуться до тебя. И тогда знание о будущем исчезнет. Я стану тобой, но другой. Не тревожься, я не буду тебе мешать. Я заживу своей жизнью. — Она вновь подалась вперед, и Кэтрин увидела, что к ее спине словно приросли виноградные плети, и снова испытала прежнее чувство: уверенность в том, что прикосновение женщины таит угрозу.

— Если тебе известно мое будущее, — произнесла Кэтрин, — скажи мне, покину ли я когда-нибудь Гриауля?

В этот миг ее опять окликнул Молдри. Она отозвалась на крик, сообщив, что занята делом и скоро спустится, а потом повторила вопрос.

— Да-да, — проговорила женщина, — ты покинешь дракона. — Она попыталась схватить Кэтрин за руку. — Не бойся, я не причиню тебе зла.

Кожа женщины ссыхалась прямо на глазах. Страх Кэтрин ослабел.

— Пожалуйста! — молила незнакомка, заламывая руки. — Твое прикосновение спасет меня. Иначе я умру!

Кэтрин отказывалась верить ей.

— Ты должна понять! — крикнула женщина. — Я твоя сестра! У нас одна кровь, одни воспоминания! — Ее кожа покрылась густой сетью морщин, лицо чудовищно исказилось. — Ну пожалуйста! Помнишь: тогда, под крылом, со Стелом… Ты была девственницей… Ветер срывал со спины Гриауля цветки чертополоха, и они осыпались вниз серебристым дождем… А помнишь тот праздник в Теочинте? Тебе исполнилось шестнадцать лет. Ты надела маску из оранжевых цветов и золотой проволоки, и трое мужчин просили твоей руки. Ради Бога, Кэтрин! Послушай меня! Мэр… Ты не забыла его? Молодой мэр? Ты отдалась ему, но не по любви. Ты боялась любви, ты не доверяла своим ощущениям, не доверяла самой себе.

Связь между ними становилась все более зыбкой. Кэтрин с трудом удерживалась от того, чтобы не броситься к женщине, чьи слова разбередили ее память. Та вся обмякла, черты расплылись, словно были из воска и начали таять. А потом она улыбнулась, и ее губы будто растворились в воздухе, а следом, один за другим, стали исчезать зубы.

— Я понимаю, — проговорила женщина хрипло и издала короткий смешок. Теперь я понимаю.

— Что? — спросила Кэтрин. Но женщина вместо ответа повалилась на бок. Скорость гниения нарастала. За какие-то минуты от нее осталась лишь лужица белого желеобразного вещества, которая сохранила очертания фигуры. Кэтрин испытала одновременно ужас и облегчение. Неожиданно ее стала мучить совесть. Она никак не могла решить, правильно ли поступила и не погубила ли своей трусостью существо, которое заслуживало смерти не более, чем она сама. Пока женщина была жива — если здесь годится это слово, — Кэтрин опасалась ее, но сейчас невольно восхитилась совершенством своего двойника и тем растением, которое сумело его воспроизвести. Она подумала, что женщину отличало не только внешнее сходство с ней. Ведь она, как выяснилось, обладала воспоминаниями Кэтрин! Или память — всего-навсего функция плоти? Кэтрин заставила себя взять образцы вещества из лужицы и срезала плеть винограда с намерением разгадать его загадку. Впрочем, она сомневалась, что с ее примитивными инструментами удастся чего-то достичь. Таким образом она убеждала себя, а в глубине души сознавала, что на самом деле не хочет узнать тайну растения, ибо страшится того, что может ей открыться. С течением времени она хотя и продолжала иногда думать об изучении призрачного винограда и даже советовалась с Молдри, но все дальше и дальше отодвигала от себя эту идею.