Красавчик. Часть 3

Глава 2

Юрий Григорьевич сварил кофе в медной турке на газовой плите. Разлил его по чайным чашкам. Поставил чашки на стол — одну придвинул ко мне. Уселся напротив меня на табурет, снова потёр глаза и зевнул. Я склонился над чашкой, принюхался. Мне вдруг почудилось, что я снова вернулся на работу в ночной клуб. Потому что там я за смену выпивал по пять-шесть чашек пахнувшего примерно так же напитка. Прадед бросил себе в кофе две ложки сахара. Я от сахара отказался. Пригубил чашку — сделал из неё маленький глоток. Взглянул на Юрия Григорьевича и одобрительно кивнул.

— Неплохой кофе, — сказал я. — Лучше, чем растворимый. Гораздо вкуснее.

Мой прадед усмехнулся.

— Ну, тут уж на вкус и цвет… — произнёс он. — Кхм. Лично мне твой кофе из будущего понравился. Надеюсь, что ты, Сергей, скоро передашь мне из своей заграницы хоть пару таких же банок.

— Обязательно передам, дед. Если там такой кофе уже производят.

Юрий Григорьевич улыбнулся и пожал плечами.

— Не такой, так другой, — сказала он. — Растворимый кофе за границей сейчас точно производят. Лишь бы в том кофе не было злаков и цикория. Потому что кофе с добавками я куплю и здесь.

— Договорились, дед.

Юрий Григорьевич шумно отхлебнул из чашки и снова взглянул на моё плечо — там красовались оставленные губами Валентины Кудрявцевой следы красной помады. Прадед указал на них чашкой и поинтересовался, где это я «с бабами тёрся». Я рассказал Юрию Григорьевичу о встрече с Валей; о том, что она рассталась с Давтяном. Сообщил, что Аркадий по желанию невесты и её подруги ездил на разборки к Нареку — Юрий Григорьевич покачал головой. Я описал прадеду своё путешествие до общежития завода «Слава». Тот выслушал мой рассказ, не перебивал — лишь усмехался.

— … Вот такие дела, дед.

Юрий Григорьевич кашлянул и поинтересовался:

— Снова будешь спасать этого своего Петра… как там его фамилия… от Валентины?

— Порошина? — сказал я.

Пожал плечами и произнёс:

— С чего бы это, дед? Сергей Петрович попросил, чтобы его отец не загулял с Кудрявцевой в пансионате. Я эту его просьбу выполнил. Так что мы с ним в расчёте. В будущем подброшу ему миллион баксов. Но это уже другая история. А на данном отрезке времени я свои обещания выполнил. Сопли Петру Порошину вытирать не буду. Это без вариантов.

Юрий Григорьевич хмыкнул.

— А если Порошин снова увлечётся Кудрявцевой? — спросил он.

— Да и пожалуйста, — ответил я. — Горбатого только могила исправит. Я над Петром шефствовал в пансионате. По возвращении Порошиных в Москву этот мой договор с Сергеем Петровичем считаю выполненным. Так что моя совесть чиста, дед. Сам я жениться на Кудрявцевой не собирался и не собираюсь. Лишать её жизни или здоровья тоже не намерен.

Я поднял на уровень груди руки, показал прадеду свои ладони.

Заявил:

— Так что дальше Петя поплывёт по жизни без моей помощи. Он не маленький: справится… наверное. Про обещанный миллион я помню. Но кроме него я Порошиным больше ничего не должен. У меня и без проблем Порошиных сейчас дел по горло. Разве не так? Два месяца до твоих похорон осталось. А я всё ещё с этим дурацким платком не разобрался.

Я покачал головой.

— Кстати, о платках… — сказал Юрий Григорьевич. — Кхм.

Он смочил горло очередным глотком кофе и сообщил:

— Виделся я сегодня с Саней. Поговорил с ним о наших дальнейших планах. Я пересказал ему наш с тобой вчерашний разговор. О том, что для тебя в нашей стране жизни не будет. В общем… Саня с твоими утверждениями согласился. Он сказал, что твои документы — филькина грамота. Не советовал их светить даже перед участковым.

Юрий Григорьевич развёл руками.

— Получается, Сергей, что ты совершенно прав, — сказал он. — Твоя нынешняя легенда о жизни во Владивостоке серьёзной проверки не выдержит. А вот шпион из тебя получится вполне правдоподобный. Саня так и сказал. Так что уговаривать тебя не буду. Собрался за границу — поезжай. Саня считает, что так даже будет лучше: для тебя и для нас.

Я кивнул и поднял со стола чашку.

— Санечка сегодня вечером уехал, — сообщил Юрий Григорьевич. — В очередную командировку. На этот раз в Ворошиловград. Пообещал, что привезёт оттуда ещё один платок. Я так понял, что Саня кое-что разузнал о Луганском маньяке. Он что-то говорил о военной части. Сказал, что нашёл уже не первое подтверждение тем статьям, которые ты привёз.

Прадед указал рукой на стену, за которой (на письменном столе в его спальне) лежала полученная мною от Сергея Петровича Порошина папка с газетными вырезками.

— Мне кажется, Сергей, что Саня уже поверил в твой рассказ о будущем. Как и в то, что в статьях из твоей папки описаны реальные истории. Думаю, что скоро у нас появится много платков с кровью. Саня разберётся со всеми преступниками. А вот кто разберётся со всем остальным? Кхм. Ведь ты же привёз информацию не только о маньяках.

Юрий Григорьевич вздохнул и сообщил:

— Вот я и заглянул сегодня… снова в ту папочку. Почитал статейки из будущего. Интересные статейки, честно тебе признаюсь. Вот только от описанных в ней историй мне стало грустно. Потому что они все, как одна, невесёлые. Как и те истории о будущем нашей страны, которые ты мне рассказывал. Вспомни хотя бы… это крушение теплохода «Александр Суворов».

Прадед вновь потёр глаза, взглянул на меня.

— Страшная история описана в той статье. Не хочу в неё верить, Сергей. Ой, не хочу! Но ведь… почти полтысячи человек при том столкновении погибнут. Как они там сказали: будет «мясорубка страшная». Мясорубка, которая перемолола… перемелет сотни наших советских людей: мужчин, женщин, детей. Хочется верить, Сергей, что всё это чей-то вымысел. А если нет?

Юрий Григорьевич заглянул в свою чашку, будто гадал на кофейной гуще.

— Тринадцать лет до этого события осталось, — сообщил он. — Вряд ли я до него доживу. Но… если доживу?

Прадед поднял на меня взгляд.

— Как я в глаза людям посмотрю? — спросил Юрий Григорьевич. — Кхм. Если такое случится.

Он шумно выдохнул — по столешнице покатились подсохшие хлебные крошки.

— А этот пожар на Чернобыльской станции, о котором ты, Сергей, говорил? В тех вырезках о нём мало что сказано. Но кое-какая информация всё же есть. Кхм. Через двенадцать лет погибнут те восемь человек на станции «Авиамоторная». Которая пока ещё даже не построена. Двадцать пять тысяч человек погибнут во время землетрясения в Армении.

Юрий Григорьевич качнул головой.

— Это не считая той войны в Афганистане, — сказал он. — И развала нашей страны. В это я даже верить не хочу. Но понимаю, что будущее приготовило нам не только приятные сюрпризы. Саня вон… уже двоих маньяков за решётку упрятал. По наводкам из тех газетных вырезок. Скоро к ним отправит и третьего. А что делать с другими статьями… из будущего?

Прадед усмехнулся и сообщил:

— Вот об этом, Сергей, я сегодня задумался. Перед твоим возвращением.

Я пожал плечами и ответил:

— Что-нибудь придумаем, дед. Вместе. Потому что ты до всего этого доживёшь. Приложу к этому все усилия, как и обещал. Переупрямлю ваш дурацкий платок. Мне и родители, и тренер всегда говорили, что я упрямый. Вот только я не упрямый, а упорный. Сколько, говоришь, ты искал ту «жизненную энергию»? Семнадцать лет?

Юрий Григорьевич улыбнулся.

— Семнадцать лет прошло от того момента, — сказал он, — когда я впервые воспользовался «поиском» до первого успешного «лечения». Первый раз я воспользовался нашей семейной способностью, когда был ещё ребёнком. А первое «лечение» совершил, будучи уже дипломированным врачом. Вот только ты не думай, что всё это время я использовал способности…

Юрий Григорьевич указал на меня пальцем.

— … Так же, как ты сейчас. «Поиск» мне в детстве не нравился: ты сам знаешь, почему. А во времена учёбы в институте мне и без использования «поиска» головной боли хватало. Поэтому я не вспоминал о своей способности месяцами. В лучшем случае, демонстрировал её раз в неделю. Эксперименты над ним случались нечасто. Хотя я тоже упорный.

Прадед усмехнулся.

— Упорство, — сказал он, — это наша семейная черта. Поэтому я всё же проводил эксперименты со своей способностью. Когда для этого было время. Не так часто, как это делал сейчас ты, разумеется. Кхм. Да и экспериментировал я… часто совершенно бестолково. Помимо платков с кровью я перепробовал множество других вариантом получить чужую энергию.

Юрий Григорьевич покачал головой.

— Но результата добился лишь с платком. На этом варианте в итоге и остановился. Перешёл к экспериментам с «лечением». Пробовал и прямое наложение рук на тело пациента и… не только это. Многое перепробовал, пока не выработал собственную методу. Вначале случилась и неудача. Которая стала предвестницей успеха. Об этом случае я расскажу тебе потом…

Прадед махнул рукой.

— … Когда перейдём к «лечению». Если перейдём к нему. Кхм. Всё же… времени у нас осталось не так много.

Юрий Григорьевич потёр ладонью свою грудь — с левой стороны.

— Чувствую, Сергей, что и это твоё предсказание исполнится, — сказал он. — Будет вам моя могилка. Сердечко пошаливает. Кхм. Но время у нас ещё есть. Поэтому будем работать. Проверю твоё упорство. Хотя ты его уже продемонстрировал: там, в лесу. Саня признался, что «зауважал» тебя после того случая. А Санино уважение, Сергей, дорогого стоит.

Прадед отсалютовал мне чашкой.

— Так что работаем дальше, Сергей. Завтра продолжим твои тренировки…

— Не завтра, а сегодня, дед, — сказал я.

Юрий Григорьевич взглянул на часы.

— Поздно уже, Сергей, — заявил он.

Я покачал головой.

— Поздно будет в октябре, дед.

— До утра ведь промаешься с головной болью.

Я ухмыльнулся и ответил:

— Мы с ней уже сдружились. Потерплю. Ты мне лучше вот что скажи, дед. Что конкретно ты ощутил в тот момент, когда почувствовал эту самую «жизненную энергию»? Про онемение на коже я слышал. Что было ещё? Ты не задумывался, почему получилось именно в тот раз, а не в предыдущие? Может… ты использовал тогда новый способ «поиска»?

Юрий Григорьевич пожал плечами.

— Конечно, я думал над этим, Сергей. Особенно в последние дни. Потому что для меня твои успехи в деле освоения наших семейных способностей тоже важны, как ты понимаешь. Но ничего «такого» не вспомнил. Я столько всего тогда перепробовал… Наверное, чаша терпения у судьбы тогда просто переполнилась. Последняя капля моих усилий заполнила чашу…

Прадед развёл руками.

— … И вот, — сказал он, — у меня тогда всё получилось.

Юрий Григорьевич улыбнулся.

— «Поиск» без головной боли, — сказал он, — это совсем иные ощущения. Кхм. Не мучения.

— Охотно верю, — ответил я.

Допил кофе и заявил:

— Давай-ка потренируемся, дед. Прямо сейчас. Пока ты не уснул.

— Ты уверен, Сергей? — спросил Юрий Григорьевич.

Он отодвинул от себя чашку.

— Уверен, — сказал я. — Так надо, дед. Сегодня у нас будет два «поиска». Я так решил. На три не замахнусь. Только сразу глотну таблетку. Надеюсь, что к утру головная боль всё же пройдёт. Потому что утренние пробежки с головной болью удовольствия мне не доставляют. Это ещё мягко сказано. Так что же мы с тобой сейчас отыщем, дед? Какие у тебя идеи на этот счет?

Оба сегодняшних обращения к моему внутреннему компасу принесли лишь головную боль.

Юрий Григорьевич ушёл спать, а я уселся в его любимое кресло и прикрыл глаза. Не шевелился; ждал, пока подействует таблетка. Снова вернулся к обдумыванию воскресной поездки к Лебедевой. Эти мысли меня уже злили, но избавиться от них пока не получилось. Поэтому я пришёл к выводу: если есть силы на глупости, то их хватит и на полезные дела.

Достал из рюкзака тетрадь, открыл её на результатах футбольных матчей за тысяча девятьсот семьдесят второй год. Глазами отыскал надпись «Кубок европейских чемпионов 1972–1973». Забежал взглядом вперёд и узнал, что этот трофей третий раз подряд завоевал амстердамский «Аякс».

— Что тут у нас? — пробормотал я. — Тринадцатое сентября семьдесят второго года. Болгарский ЦСКА и Панатинаикос. Два — один. Та же дата. Галатасарай и Бавария. Один — один…

В среду я отработал с внутренним компасом четыре раза (все эти разы «искал» лежавшую в шкафу старую кепку Юрия Григорьевича). После того случая в Лидинском лесу в четвёртый раз я воспользовался «поиском» настороженно. Дед меня даже отговаривал это этого «подвига». Но я Юрия Григорьевича не послушался; и в обморок не свалился. Хотя и получил мощный заряд головной боли. Из-за него я в четверг утром после пробежки сразу же вернулся домой — не отважился на занятия на спортплощадке. Тетрадь со спортивными результатами в ночь со среды на четверг я даже не взял в руки.

Зато достал её в ночь с четверга на пятницу. Потому что в четверг я тренировал «поиск» под присмотром бабушки Вари. Варвара Юрьевна явилась к нам по окончании рабочего дня, вместе со своим отцом. Официально она пришла, чтобы проведать меня. Но я так понял: она попросту заскучала дома в отсутствии уехавшего в Ворошиловград Сан Саныча. Варвара Юрьевна в четверг вызвалась стать моим «подопытным» (хотя мне показалось, что опыты ставили надо мной). С помощью бабушки я дважды нашёл у прадеда в шкафу мамины детские рисунки. В третий раз мы искали ключ от бабушкиной квартиры.

Четвёртый раз я внутренний компас в четверг не побеспокоил: этому воспротивилась Варвара Юрьевна. Она заявила, что брат-идиот ей не нужен. Сказала, что идиотом я обязательно стану, если «перестараюсь» с тренировками. Юрий Григорьевич с доводами дочери согласился. Поэтому я остался без помощника. Вместо четвёртого использования «поиска» я сидел в кресле и выжидал, пока подействует таблетка. Слушал бабушкины рассказы о её покойном муже — «раньше» она мне о нём почти не рассказывала. Узнал, что мой дед стал инвалидом во время войны. То старое ранение в итоге его и «убило».

Чуть схлынула головная боль, как Варвара Юрьевна накинулась на меня с расспросами. Причём, расспрашивала она меня не о моей маме и не о моей жизни во Владивостоке. Сегодня она интересовалась… моими отношениями с Еленой Лебедевой, о которых ей сообщили Аркадий и Рита. Она призналась, что Сан Саныч на эту тему «стойко молчал». Заявила, что я её удивил. Сказала, что рассказы Аркадия о моей «интрижке» с актрисой «расставили всё на свои места». Благодаря им она поняла, почему её отец не пожалел на лечение «актриски» «два платка», и почему Сан Саныч «отставил» её без билета в театр.

Головная боль сыграла свою роль: о своих отношениях с Алёной я поведал бабушке без утайки. Начал с той самой первой встречи на пляже и завершил рассказ визитом Сан Саныча в квартиру Лебедевой. Мне почудилось, что я вернулся в детство; когда вот так же сидел рядом с бабушкой и делился с нею своими секретами. Вот только сейчас бабушка выглядела моложе, чем раньше. Она называла меня не Серёженькой — величала меня ироничным словом «братец». Слушала меня, улыбалась. Поинтересовалась она и моими дальнейшими планами: разумеется, имела в виду мои «планы» на дальнейшие отношения с Алёной.

— Нет никаких планов, — ответил я. — Это было весело. Но всё закончилось.

— Почему? — спросила Варвара Юрьевна.

— Дельфин и русалка, — сказал я, — не пара. Как и мы с Лебедевой.

— Но ты же, братец, её любишь! — сказала бабушка.

Я усмехнулся и спросил:

— Почему ты так решила?

— Ой, только не нужно отнекиваться! — сказала Варвара Юрьевна.

Она махнула рукой и заявила:

— Вечно вы, мужчины, даже себя обманываете.

В пятницу утром я всё же отправился на спортплощадку. Хотя головная боль ещё напоминала о себе (пусть и не в полный голос). Но меня подстегнули вчерашние бабушкины слова о том, что мою «дисциплинированность» Сан Саныч ставил своему сыну в пример. Поэтому я всё же не расслабился, а в полную силу отработал на турнике и на брусьях.

Озадаченная моим упрямством головная боль почти исчезла. Я выполнил финальные упражнения под восторженными взглядами собравшихся рано утром на площадке у школы детей (уже хорошо мне знакомой компании) и замерших у школьного забора проходивших мимо девиц. Попрощался с ребятнёй, подмигнул девицам, набросил на плечо футболку.

Домой я вернулся уставшим, но довольным собой.

В пятницу под вечер меня разбудила настойчивая и надоедливая трель дверного звонка.

Я долго не обращал на неё внимания. Затем всё же открыл глаза, взглянул на часы. Прикинул: Юрий Григорьевич должен был уже вернуться с работы (примерно час назад). Я озадаченно вскинул брови, но тут же вспомнил: прадед меня вчера предупредил, что задержится на пару часов. Мелькнула мысль о том, что Юрий Григорьевич потерял ключи.

Звонок снова ожил — дожидавшийся за дверью гость (или мой прадед) напомнил о себе. Я слез с дивана, побрёл в прихожую. Даже спросонья переступил через скрипучие участки паркета. Распахнул дверь и… увидел за порогом Лебедеву. Моргнул — наваждение не исчезло. Наряженная в бледно-лиловое платье Лебедева взглянула на мои китайские трусы.

Алёна улыбнулась, подняла взгляд и посмотрела на моё лицо.

— Здравствуй, Серёжа, — произнесла она. — Прости, что разбудила. Можно я войду?