(Нижеследующий «Пролог» вошел в первое «элитное» издание «Козырей Рока» тиражом в 500 экз. и с тех пор нигде не переиздавался. Если б не фэны… – прим. пер.)
Все шло почти слишком просто. Поворот, глиссада, двойная петля…
Потом возникла стена – неровная, накрешившаяся. Он запрокинул голову, увидел шахту и начал подъем.
Это уже не было просто. Началось головокружение – слабое, потом все сильнее, – как если бы он забирался на верхушку высокого дерева. Путь перед ним вспыхнул, потом потемнел, и мигание продолжалось самым непредсказуемым образом. Вскоре глаза заболели, все начало двоиться, плыть…
Когда подъём внезапно кончился, он не поверил своим глазам, пока не убедился на ощупь, что там действительно развилка.
Он изучил сперва один проход, потом другой. Тихая мелодия была чуть более различима в том, что слева. Туда он и нырнул. По крайней мере он определился.
Теперь путь вел и вверх, и вниз. Он поднимался и спускался. Поднимался. Спускался. Смена тьмы и вспышек продолжалось, только вспышки были еще ярче, а тьма еще непрогляднее.
Он чувствовал, как все вокруг движется, а он словно стоит на месте. Пол шатался под ногами, а стены и потолок туннеля пульсировали, сжимаясь и расширяясь. Он споткнулся, но восстановил равновесие. Снова споткнулся…
На следующем повороте звуки стали громче. Нет, понял он, это не мелодия; скорее, случайное сочетание шумов.
Он карабкался. Он спускался. Проход сузился, и в конце концов он пополз.
Внешнее движение-без-движения усилилось. Временами ему казалось, будто он кружит на одном месте, а иногда – словно падает в бездонную пропасть.
Вспышки ввинчивались в череп. Боль порождала галлюцинации. Лица и очертания. Пламя. Да были ли то галлюцинации?
Слабая пульсация на левом запястье.
Сколько времени прошло? Одежда обратилась в лохмотья, из дюжины царапин и порезов, неглубоких и безболезненных, сочилась кровь.
Он соскользнул в колодец и каким-то образом приземлился на ноги. Смех – безумный, нервный – взорвался вокруг, и затих лишь тогда, когда он понял, что это смеется он сам.
Звуки стали еще громче, словно он оказался в звоннице колоколов-демонов – волны диких, неслаженных вибраций пробирали до костей.
Думать было больно. Он знал, что не должен ни останавливаться, ни возвращаться, ни сворачивать куда-то вбок, где шум казался мягче. Все это было бы фатальным. Он отсек лишнее и оставил короткий приказ: продолжай.
Снова пульсация на запястье и слабое шевеление…
Он стиснул зубы, когда увидел, что снова предстоит карабкаться. Тело словно камень. Шагал он как под водой – медленно, а усилий больше, чем для обычного движения.
Сопротивление дымовой завесы было ужасным. Он продавливался сквозь нее целую вечность, а потом идти снова стало легко. Завес оказалось шесть, и всякий раз сопротивление возрастало.
Ниточка кровавой слюны стекала по подбородку, когда он дополз до стены. Та же комната, куда он некогда вошел, стена – противоположная. Мутный взор не мог сосредоточиться на маленьком сгустке тьмы, который возник перед ним и промолвил:
– Ты болван.
Он потратил какое-то время, чтобы разобрать слова и уяснить их смысл. Сил ответить уже не осталось.
– Ты болван, но болван везучий, – тьма клубилась вокруг говорившего как крылья, или это и были крылья? – Я не считал, что в ближайшие годы ты будешь готов для Логруса.
Он сомкнул веки, и узор только что пройденного пути всплыл перед внутренним взором – обрывок огненной паутины, плещущийся на ветру.
– …болван: не создал клинка, чтобы зачаровать его… или зеркала, чаши или жезла, чтобы скрепить собственную магию. Нет, все, что я здесь вижу – кусок веревки. Тебе следовало выждать. Подучиться, подкопить сил. Ты что-то сказал?
Он поднялся, в глазах танцевали безумные огоньки.
– Время пришло. Я был готов.
– Но шнурок! Удача висельника!..
Шнурок, сияя, захлестнулся у него на глотке.
По приказу хозяина хватка ослабла, и темный закашлялся и кивнул.
– Ну если так… может, ты и знал, что делал, – пробормотал он. – Время действительно пришло? Ты уходишь?
– Да.
На плечах его соткался темный плащ. Во фляжке забулькала вода.
– Держи.
Пока он пил, шнурок снова обвился вокруг его запястья и пропал.
– Спасибо, дядя, – отозвался он, сделав несколько глотков.
Темный покачал головой.
– Импульсивен. Весь в отца.