Коварная бездна

Глава 2

В полдень двери школы распахиваются, и старшеклассники беспорядочной толпой выбегают на улицу, радостными воплями приветствуя окончание учебы. Крики разносятся по всей территории школы. Чайки, рассевшиеся на каменном заборе вокруг лужайки, улетают в испуге.

Половина учеников и не подумала явиться в последний день, но те, кто все же пришел, по традиции вырывают листки из тетрадей и бросают на ветер – в знак освобождения.

Солнце лениво висит в небе, едва просвечивая сквозь утренний туман. Оно кажется слабым и безжизненным, неспособным обогреть ни землю, ни людей. Мы с Роуз идем по Каньон-стрит. Джинсы заправлены в резиновые сапоги, чтобы не намокли, но куртки расстегнуты. Есть надежда, что небо прояснится и за день воздух прогреется перед сегодняшней ночной вечеринкой. Впрочем, я до сих пор не в восторге от всей этой затеи.

На пересечении с Оушен-авеню мы сворачиваем направо и останавливаемся на ближайшем перекрестке у магазина, который держит мама Роуз и где моя подруга подрабатывает каждый день после школы. Сам дом с белыми кирпичными стенами и розовыми карнизами похож на маленький квадратный тортик, над стеклянной дверью вывеска с бледно-розовыми буквами на кремовом фоне: «Добрые печенюшки Альбы». Буквы приходится регулярно очищать от зеленоватого налета – вечная борьба с соленым морским воздухом.

– Сегодня моя смена всего два часа, – говорит Роуз, перебрасывая сумку на другое плечо. – Встретимся в девять на пирсе?

– Идет.

– Будь у тебя мобильник, как у всех нормальных людей, я бы отправила тебе сообщение перед выходом.

– У нас на острове все равно нет сети, – в тысячный раз напоминаю я.

– Что для меня катастрофически неудобно, – недовольно вздыхает Роуз.

Можно подумать, отсутствие связи только ей причиняет неудобства!

– Ничего, как-нибудь переживешь. – Я закатываю глаза, а подруга смеется в ответ. Ее нос и щеки усеяны веснушками, как золотым песком.

Дверь магазина резко открывается, и на порог выходит Розалия Альба, прищурив глаза, словно не видела солнца с прошлого лета.

– Здравствуй, Пенни. Как мама?

– По-прежнему, – сознаюсь я.

Они с мамой когда-то дружили. Встречались по субботам, чтобы вместе выпить чаю. Иногда мама Роуз приезжала на остров, и они пекли печенье или ежевичный пирог – колючие кусты ежевики разрослись по всему острову, и отец все грозил их выкорчевать.

Миссис Альба – одна из немногих, кому все еще есть дело до мамы. Прошло три года со дня исчезновения отца, и в городе о нем совсем позабыли – словно его никогда и не было. Хотя пустые взгляды терпеть гораздо легче, чем всеобщее любопытство. Чего мы только не наслушались в первые дни: Джон Талбот всегда был здесь чужим; он бросил жену и дочь; терпеть не мог Спарроу; сбежал из города с другой женщиной; сошел с ума на острове и вздумал перейти море вброд.

Отец был из приезжих, и в городе его так до конца и не приняли. Казалось, даже испытали облегчение, когда он исчез. Непонятно, чем он это заслужил. Но мама-то выросла в Спарроу и здесь же окончила школу. А потом поступила в колледж в Портленде и познакомилась с отцом. Они любили друг друга, и я знаю, что он бы никогда нас не бросил. Он был счастлив.

Однако три года назад что-то случилось. Отец был с нами, а на следующий день просто исчез.

– Передай маме от меня. – Миссис Альба протягивает маленькую розовую коробочку, перевязанную ленточкой в белый горошек.

– С каким вкусом? – Я разглаживаю ленточку пальцами.

– Лимон и лаванда. По новому рецепту.

Миссис Альба печет не просто печенье. Ее «добрые печенюшки» предназначены для того, чтобы стирать из памяти все самое плохое. Я сама не особо верю, что это работает, но местные и туристы поглощают ее выпечку как сильнодействующее лекарство от непрошенных мыслей. Миссис Поттс, которая живет в маленьком домике на Алебастр-стрит, утверждает, что после особенного шоколадного печенья с добавлением инжира и базилика она больше не вспоминает тот день, когда собака ее соседа Уэйна Бейли до крови прокусила ей ногу, да так, что остался зигзагообразный шрам. А почтальон мистер Ривера почти забыл, как его жена ушла к какому-то водопроводчику из Чеснат-Бэй. Подозреваю, что секрет все же в немереном количестве сахара и необычных вкусовых добавках – так что некоторое время вы только и думаете о сочетании терпкого вкуса лаванды и лимонной кислинки. В этот момент просто не до дурных мыслей.

После исчезновения отца миссис Альба передавала через меня печенья всех мыслимых и немыслимых вкусов – малина и лайм, фундук и эспрессо, морские водоросли и кокос, – в надежде, что они помогут маме забыть о случившемся. Увы, ее горе оказалось сильнее.

– Спасибо, – говорю я, и миссис Альба широко улыбается.

Ее добрые глаза всегда излучают тепло. Мама Роуз – испанка, а отец – чистокровный ирландец родом из Дублина. Сама она, к собственной досаде, умудрилась унаследовать внешность отца.

– Увидимся в девять, – киваю я подруге, и мать с дочерью исчезают за дверью. Сегодня они должны напечь как можно больше добрых печенюшек, ведь уже завтра в городе будет полно туристов.

Вечер накануне сезона всегда для меня особо тягостный. Словно темная вязкая туча давит на плечи.

Я знаю, что происходит: смерть ползет по городу, скребется в каждую дверь. Я чувствую ее. Она разлита в воздухе, в каждой капле дождя, в морской пене. Сестры возвращаются.

Номера в трех местных гостиницах забронированы на три недели вперед – до закрытия сезона, которое приурочено ко дню летнего солнцестояния. Комнаты с видом на море стоят в два раза дороже. Гостям нравится открыть окно или выйти на балкон и услышать манящий зов сестер Свон, поющих в морской глубине.

Первые туристы уже гуляют по городу, волокут чемоданы по мостовым, фотографируют бухту. Узнают, где у нас лучший кофе или горячий суп, – в первый день приезжие обычно мерзнут, и от этого холода невозможно избавиться, он пробирает до костей.

Как и большинство местных жителей, я ненавижу это время. Но мне досаждает не наплыв туристов, а устроенный изо всего этого спектакль. Вот настоящее проклятие для города!

Добравшись до причала, я запрыгиваю в лодку и бросаю сумку на заднюю скамейку. По всему правому борту на белой краске видны царапины и вмятины, похожие на азбуку Морзе. Отец перекрашивал лодку каждую весну, но в последние три года этим некому было заниматься. Иногда я сравниваю себя с этим корытом: такая же битая и поцарапанная. Отец исчез где-то в море, а я осталась ржаветь.

Я устраиваю коробочку с печеньем рядом с сумкой, пробираюсь к носу лодки и начинаю отвязывать линь. И в это время слышу глухой звук шагов: ко мне подходит парень с каким-то скомканным листком бумаги в руке. Его лицо в тени от капюшона толстовки, за плечами тяжелый рюкзак.

– Я ищу Пенни Талбот, – говорит он. Его голос как ледяная вода. – Мне сказали, она может быть на причале.

Я встаю во весь рост и пытаюсь посмотреть ему в глаза.

– А что вам от нее нужно? – Не хочется сразу сознаваться, что я и есть Пенни Талбот.

– Я нашел вот это в закусочной… в «Горячем супчике», – говорит он с запинкой, будто не уверен, что правильно запомнил название.

«Горячий супчик» – небольшое кафе, расположенное на пирсе. И по версии местной газеты «Хороший улов» – листка, над которым работает всего два человека, причем один из них мой одноклассник Тор Грэнтсон, сын владельца, – уже десятый год подряд это «Лучшая закусочная» Спарроу. В течение учебного года «Супчик» – любимое место местной молодежи, но летом мы вынуждены делить места у барной стойки и столики на открытой террасе с полчищами туристов.

– Я ищу работу, – добавляет незнакомец и показывает мне смятый листок.

Так вот в чем дело! Почти год назад я приколола к доске объявлений в «Горячем супчике» записку: «Требуется помощник по обслуживанию маяка на острове Люмьер». С некоторых пор мама ничего не могла делать, а мне одной оказалось не по силам управляться со всем. Но на предложение никто не откликнулся. Я уже и забыла про него, потому что в итоге разобралась во всем сама. А бумажка с объявлением скрылась под ворохом рекламок и визиток. Но он каким-то образом откопал ее.

– Мне больше не нужен помощник, – резко отвечаю я, бросая линь в лодку.

Ну вот, нечаянно выдала себя. Я не хочу, чтобы на острове работал чужак, о котором я ничего не знаю, которому не могу доверять. Надеялась, что отзовется какой-нибудь уставший рыбак или кто-нибудь из школы.

– Уже нашли кого-то?

– Нет. Просто сейчас мне вообще никто не требуется.

Парень проводит рукой по лбу, откидывая капюшон. И я вижу его глаза – темно-зеленые, как лес после дождя. Он примерно моего возраста или на пару лет старше. На бездомного не похож – иначе был бы чумазый и неряшливый. Но поведение выдает в нем приезжего: насторожен, все время озирается по сторонам. Вот он стискивает зубы, прикусывает губу, и оглядывается через плечо на город, мерцающий на послеполуденном солнце, будто посыпанный блестками.

– Вы приехали на фестиваль сестер Свон? – спрашиваю я.

– Фестиваль кого? – Незнакомец снова поворачивается ко мне, и в каждом его движении чувствуется твердость: в подергивании ресниц, в шевелении губ.

– Тогда зачем вы здесь?

Очевидно, он ничего не знает о сестрах Свон.

– Просто это конечная автобуса.

Это правда. Автобус петляет вдоль побережья, останавливаясь в прибрежных деревушках, пока шоссе не упирается в Спарроу. Дальше дороги нет. Горные хребты не позволяют двигаться вперед вдоль воды, можно лишь свернуть вглубь материка.

– Неподходящее время выбрали, – сообщаю я, снимая с кнехта последний канат и продолжая держаться за него, чтобы лодку не относило от причала.

– Почему? – Он засовывает руки в карманы джинсов.

– Завтра первое июня.

Выражение его лица не меняется. Да он понятия не имеет, куда попал!

– Простите, ничем не могу помочь, – говорю я, вместо того чтобы объяснить ему, что самый разумный поступок сейчас – убраться из города первым же автобусом. – Можете поискать работу на консервном заводе или наняться к рыбакам. Хотя они обычно не берут чужаков.

Парень снова прикусывает губу и смотрит вдаль мимо меня, в направлении острова.

– А где здесь можно остановиться?

– У нас есть гостиницы, но в июне они всегда забиты до отказа. Завтра начинается туристический сезон.

– А, первое июня? – эхом откликается он, словно прояснив таинственную дату, которая явно что-то значит для меня, но ничего не значит для него.

– Да. – Я дергаю за трос и завожу мотор. – Удачи вам.

По пути к острову несколько раз оглядываюсь. Он так и стоит на пирсе, смотрит на воду, как будто не зная, что делать дальше. И лишь обернувшись в последний раз, вижу, что он наконец ушел.