КОСТИ

2. Восстание

Линде очень шёл новый «бронзовый загар» – подарок работодателя, не из щедрости, конечно, а ради презентабельного вида своих сотрудников. Да и в целом на новую работу было грех жаловаться: обязанности не сложные, местоположение удобное – несколько линий подземки рядом, а благодаря выданному авансу, Рут удалось устроить в детский садик. Окна с приёмной выходили прямо на центральную площадь и парламентский двор. Только смотреть в них сейчас с удовольствием не получалось. Со вчерашнего дня площадь заполонила всё прибывающая толпа митингующих. Их решимость за ночь не ослабла и только прибавила сторонников. Многие из них рискуют остаться без работы, стоя напротив Дворца Совета, о чём они только думают и чего добиваются, недоумевала Линда.

На телеэкране, висевшем напротив диванчика для ожидающих клиентов, крутили утреннее шоу «Интервью с экспертом». Животрепещущую тему кельгенского закона сегодня разбирали с доктором юридических наук – профессором АГН Рубеном Правитагитсюном.

– Рубен, – обращался диктор к гостю, – насколько мне известно, вы запросили из осстовского суда документы перед этим выпуском. Успели ли вы получить ответ и оправдал ли он надежды ваши и наших телезрителей?

– Всё зависит от того какие надежды были у ваших телезрителей, Говард, – отвечал профессор. – Документы я получил. И как я и предполагал, по делу не проходит ни одного доказательства, что совершённое убийство хоть как-то связано с принятым законом. Безусловно, это кошмарное преступление – хладнокровное убийство отцом собственного сына, но не менее кошмарным представляется мне паразитировать на нём, провоцируя граждан, чем по каким-то только им известным причинным, занялись многие СМИ.

– Это всё от желания быть в тренде, Рубен, я их понимаю. К счастью, ни одна серьезная газета не перепечатала эту «новость», взорвавшую мирсеть, как непросветную истину на своих полосах. Это оставляет мне надежду на честность и здравомыслие моих коллег. Так, что вы нашли в материалах дела, Рубен? Мне, и я думаю, всем телезрителям не терпится узнать, каковы же истинные причины кровавого сыноубийства в Осстое.

– Видите ли, Говард, дело ещё не закрыто, и я не могу в подробностях разглашать полученную информацию и тем более выносить вердикт. Скажу лишь то, в чём каждый страждущий при желании может убедиться из открытых источников информации. Отношения между отцом и сыном оставляли желать лучшего. Жили они вдвоем в однокомнатной квартире, оба были любители спиртного и имели приводы в полицию. Такие убийства на бытовой почве совершались, совершаются и будут совершаться, и уникальность этого случая в том, что неочевидность мотива позволила спекулировать дозированной информацией и разжечь провокацию вокруг кельгенского закона.

– Хорошо, с трагедией в Осстое разобрались. В конце концов, она только катализатор, а люди всё прибывают на улицы с лозунгами об отмене кельгенского закона. Я знаю, что ваша академия, предварительно одобрила его, но не находите ли вы его противоречащим декларации прав народов и бесчеловечным по отношению к первичным, ведь когда вы и я умирали, никто не мог лишить нас права пробудиться?

– Отнюдь. Все так всполошились из-за этой утки из Осстои, но закон, в сущности, не принёс ничего нового. И до этого у семьи была возможность кремировать родственников, неспособных себя содержать. При оформлении тела в морг, договор заключается минимум на две недели, но вы не обязаны вносить всю сумму сразу, а можете платить ежедневно за фактически проведённое умершим время. И если платежи прекращаются до пробуждения, и ни у заказчика, ни у клиента нет средств на счетах, с которых можно снять оплату, заказчику направляется уведомление о необходимости забрать тело клиента. Если в течение суток тело никто не забирает, то оно подлежит кремации досрочно. Насколько мне известно, бедные семьи пользовались этой лазейкой законодательства, потому что знали, чем грозит жизнь с умершим родственником, который не в состоянии позаботиться о себе. Сейчас же у малоимущих семей появилась возможность, даже при наличии средств на счетах, сразу сдавать умершего родственника в крематорий, при этом право такое получили не все, а только первичные члена семьи усопшего и при условии отказа других родственников от покрытия расходов на изменение. Эта мера не ущемляет права, а облегчает жизнь и без того не богатых первичных, не вынуждая их больше платить из своего кармана за других и терпеть их паразитирующее существование. Многие считают, что кельгенский закон принят в целях сокращения населения, но в реальности он призван побудить граждан подходить ответственно к своему изменению. Никто по-прежнему не может лишить жизни человека, оставившего завещательное обеспечение на своё изменение. Посмотрите сколько смрада породила людская безответственность – улицы Нимиссау переполнены попрошайками с разложившимися телами, в некоторых районах невозможно пройти без противогаза! С преступностью в таких местах не справляется полиция – у большинства подозреваемых нет опознавательных отличий. А на юге?! Вы знаете, что на юге страны распространилось движение «Детей Солнца», которые отрицают все блага цивилизации? Они не хотят работать, не хотят выглядеть как люди, им ничего не нужно от этого мира, и они считают, что они ничего ему не должны. Целыми днями лежать голыми костями на песке в гармонии с природой – их выбор. Некоторые пляжи в Син-Эсмери стали исключительно «солнечными» и нормальные люди туда не суются. И ведь они занимают всё большие и большие территории, ничего не создают, ни к чему не стремятся, выгнать их с улиц не представляется возможным – они даже не попрошайничают. Наша страна всегда была идеалом рыночной экономики и цивилизации, но сейчас мне за неё страшно. И дело не в набившем оскомину перенаселении, наша проблема в качестве нынешнего населения.

– Что ж, это очень занятное мнение, но если безответственные граждане так опасны для общества, может, стоило сделать их «вне закона» вместо ухищрений с кремацией, которая всё равно зависит от воли первичных родственников? – спросил диктор, уставший от столь долгого монолога эксперта.

– А вот тогда мы нарушим великую декларацию прав народов! Ведь до смерти гражданин – первичный, а после пробуждения – изменённый, и только в период между этими понятиями мы может юридически чисто затронуть закрёплённые ей права граждан…

Из внутренних помещений вышла медсестра и обратилась к Линде:

– Что, никого не было?

– Никого. Наверное, митинг на площади отпугивает, – предположила Линда.

– Да, верно он. В 14-00 по записи процедурка должна быть, может, хоть он придёт. Кельгенский закон, что ли, обсуждают? – спросила медсестра, указывая на телеэкран.

– Ага. Я вот к своему сожалению узнала, что не могу кремировать мужа, – без намёка на улыбку пошутила Линда.

– Можешь! Ты же законный представитель дочки! Кто знает, вдруг он уже затрясся от страха и пришёл на эту площадь? Их стало больше… – заметила медсестра, подойдя к окну.

Площадь была вся усеяна редкой россыпью. Плакаты «ДОЛОЙ КЕЛЬГЕНСКИЙ ЗАКОН», уставшие держать люди, повесили уже на импровизированные стенды. Те, что остались со вчерашнего дня, устроили что-то вроде лежаков и обедали из консервных банок. Вид у них был жалкий, как у бездомных. По периметру площади стояло несколько нарядов полиции. Митинг проходил тихо, мирно.

По записи никто не пришёл и к обеду почти весь коллектив Центра бездельничал в приёмной, листая каналы в телеэкране и посматривая в окно. Люди теперь плотно заполонили площадь, хором скандировали лозунги, требовали провести экстренное собрание Совета и немедленно отменить закон. Полицейские старались держать их в границах, не подпуская к парламентскому дворцу. На требование разойтись и угрозы применения оружия никто не реагировал. Напротив, народ всё прибывал, словно площадь стала резиновой, у некоторых вновь прибывших в руках были кувалды и биты. Полицейские пытались реквизировать предметы, но столкнулись с единым сопротивлением толпы. Людей были тысячи.

Под удар кувалд попала статуя председателя первого Совета АНК. Зачинщики погрома находились в самом центре площади, окружённые плотным муравейником. Попытка полицейских прорваться не увенчалась успехом, и они, не вмешиваясь, оцепляли периметр, докладывая по рации.

– Не будет у нас сегодня работы, лучше по домам разойтись от греха подальше, – заметила медсестра.

– Уйдёте домой – тогда у вас точно работы больше не будет, – возразила ей заведующая отделением.

Через полчаса подъехали военные машины. Боевая техника произвела должное впечатление, заставив людей прекратить агрессию. Но площадь никто не покинул, а через час, видимо уверовав в свою неприкосновенность, люди штурмом пошли на Дворец. Правоохранительные структуры натиск удержали и отбросили протестующих дальше. В ход пошёл слезоточивый газ. Плотным оцеплением толпу стали выдавливать с площади в переулки. Действие переносилось всё ближе к наблюдающим сотрудникам «ВегаЛайв».

Было видно, как несколько военных одновременно достали коммуникаторы. С минуту ничего не происходило. Затем раздалась стрельба. Звуки разрывных снарядов и тяжёлой дроби. Такие патроны использовались против изменённых. Вскоре стало очевидным, что стреляли не в толпу.

За считанные минуты хаос охватил площадь. Военные стреляли друг в друга, к ним присоединилась полиция. Как факелы загорались люди с офицерскими погонами, становясь мишенью для подавляющего большинства. Митинговавшая толпа с криками «Революция!» принялась громить всё подряд.

Опомнившись от увиденного, коллектив «ВегаЛайв» устремился к выходу. Но в дверях они встретили группу революционеров, вооруженных ножами и арматурами.

– Стойте, – крикнул кто-то из группы, – «врачи» из центра изменения! Позор профессии! Они хоть знают, чем должны заниматься настоящие врачи?

– И куда же вы? – сказал другой мерзким голосом. – А мы как раз к вам! Ваше время на этой земле вышло.

Заведующая отделением достала спрятанный под халатом маленький пистолет и пустила одну пулю в воздух.

– С дороги! – сказала она, направив ствол на мерзкого типа. – Не то сейчас ваше время выйдет.

Мужчины недовольно начали пятиться, как вдруг танковый снаряд влетел в центр изменения. Часть стены рухнула, подняв столб пыли. Послышались женские крики и два выстрела.

Линда вбежала обратно в коридор и добралась до холодильного отделения, предварительно включив нулевое значение кислорода. Но через пять минут свет в холодильнике погас, температура стала повышаться и, скорее всего, кислород тоже. Линда забилась в угол, задвинувшись кушетками, с которых спустила в пол простыни. Дверь отворилась, и кто-то вошел. По выверенным шагам можно было узнать походку военного. Линца услышала, как опрокинулась пластиковая канистра, и жидкость полилась на пол. Формалин, – догадалась она, – они здесь всё подожгут!

– Пожалуйста, – Линда вышла с поднятыми руками, солдат моментально наставил на неё дробовик. – Я не против умереть, но у меня маленькая дочь. Ей ещё трёх нет, и никто кроме меня о ней не позаботится. Вы же сами знаете, нашей системе не нужны дети.

– Системе конец, – ответил молодой рядовой, стараясь прикрыть нос воротом кителя, не опуская оружия. Жидкость продолжала литься на пол.

– Пусть так. Но вы возьмёте на себя заботу о моём ребёнке? Пообещайте мне это, если собираетесь меня убить.

Молодой человек кивнул на выход. Линда быстро зашагала к двери.

– Эй, мать! – окрикнул он её. Линда обернулась. – Военным не попадайся.

Линда кивнула и вышла. Она прошла по опустевшему коридору, переступая через расчленённые тела своих коллег. Под ноги то и дело попадались раздробленные частицы костей. Наконец, она пробралась к выходу из помещения и вышла в дверной проём с выбитой дверью.

Оказавшись на улице, она побежала в сторону подземки. Снаружи ещё шумели выстрелы, доносившиеся как со стороны площади, так и откуда-то издалека. Прямой проход к станции был заблокирован кордоном. Она свернула в переулок и сразу из-за угла встретила массивную фигуру в форме. Два выстрела в грудную клетку. Что-то горячее растеклось по всему телу. Зрение потеряло фокусировку, странное ощущение, похожее на ожоговую боль, в костях. Она сделала пару шагов к своему убийце и упала на колени.

– Формальдегидная… тварь, – сказал он, доставая мачете.

* * *

Старпом ступил в отсек центрального поста. Капитан не обернулся, загородив своей мощной спиной вид на панель управления. Он был одет по уставу, хоть это не было очень удобным в условиях подлодки. Справа к армейскому ремню крепилась пистолетная кобура, довольно внушительного размера, а с левой стороны прицеплялись длинные ножны. Каждый офицер флота награждался контарой – прочным и острым мечом, с прямой полутораручной рукоятью и заточенным с двух сторон лезвием из особого сплава. Матросам ношение подобного холодного оружия не полагалось.

Левую руку он держал на кнопке удаления. Старпом подошёл вплотную. Капитан выжал кнопку.

– Все личные коммуникаторы по вашему приказанию собраны, – отчитался старпом, выставив вперёд себя полную коробку.

– Оставь тут и давай команду на всплытие.

– Дифферент пять, средний ход?

– Сам, Тебунон, всё сам.

– Есть, сэр.

Пока старпом руководил всплытием и выполнял по сути капитанскую работу, Сэм не спускал глаз с коробки коммуникаторов. Он ждал. Сам ещё не зная чего и от кого, но по системе глубоководной связи с центром управления пришло предупреждение. Оружейная опечатана, код на замке поменян лично. У старпома на руках только наградное, огнестрельный пистолет греет лишь капитанскую кобуру. Враг теперь внутри, а не снаружи, и им может оказаться кто угодно.

Стоило выйти на перископную глубину, как коробка запиликала разнобойными тонами и вибрациями. Ничего удивительного в этом не было, личные коммы подводников всегда при всплытиях в зоне вышек, получают кучу сообщений одновременно, но никогда это не было так резонансно, как когда они собраны в одной коробке.

Капитан велел собрать всех на верхней палубе. Он без зазрения совести уже просмотрел входящие на двух коммах, что не имели никакой защиты. На одном из них не было ничего криминального.

– Соколаки, это кажется ваш аппарат?

– Всё верно, – отозвался сухой пожилой инженер, с редкими седыми волосами.

– Можете забрать. Этот чей? – поднял он второй незаблокированный коммуникатор.

– Мой, – отозвался один из матросов. Молодой помощник механика, горячий и не самый благонадёжный тип. Но ожидай он сигнала к диверсии – комм бы запаролил.

Капитан отложил в сторону его коммуникатор и достал из коробки следующий.

– Этот?

– Мой, – шагнул вперёд акустик. Небесталанный матрос второго ранга, он считал себя умнее других, что имел глупость нередко демонстрировать.

– Разблокируй, – приказал капитан.

– Прошу прощения, но это вмешательство в частную жизнь экипажа.

– Ждёшь важного сообщения, Майлс?

– Нет, сэр, – ответил акустик после секундного замешательства. – Но мы имеем право на частную жизнь, вы не можете просто…

– Мне нет дела до твоей частной жизни, Эхо, разблокируй комм, это приказ.

Матрос не посмел ослушаться. Сэм открыл только одно сообщение, от того же отправителя, что и на незаблокированном коммуникаторе помощника механика. Отправитель называл себя «центром управления», и в списке контактов ни у того ни у другого не состоял. Текст был идентичным.

Майлса и Стимперка связывало только одно. Это же разделяло их с Соколаки. Просмотрев ещё пару коммов, капитан в этом окончательно убедился.

– Который аппарат ваш, Тебунон? – обратился он к старпому.

– Вот, – достал старпом свой коммуникатор из нагрудного кармана и протянул капитану.

– То есть вы себя членом экипажа не считаете?

– Я… просто не думал, что это и нас касается, – запинаясь, оправдывался Тебунон.

Капитан развернул ему коммуникатор заблокированным экраном.

– Ах, да, – нервно набил тот цифры. – А можно всё-таки узнать, в чём дело?

– Да, – ответил капитан и убедившись, что на коммуникаторе старпома чисто, вернул ему аппарат.

– На континенте восстание первичных, – обратился капитан ко всему экипажу. – В деле замешаны военные, и как не прискорбно это осознавать, судя по всему, людям хватило дешёвой провокации, чтобы предать свой долг. Можете разбирать свои коммуникаторы.

Подводники стали по очереди подходить к коробке, а капитан достал из кармана свой коммуникатор и отошёл к борту.

– Я правильно понимаю, что АНК сейчас в состоянии гражданской войны? Это сообщение вы получили от центра управления? – преследовал его старпом.

– Майлс, – окрикнул капитан, – перешли старпому сообщение.

Акустик, без лишних вопросов о каком именно сообщении речь, послушался, и через пару секунд Тебунон читал на своём комме следующий текст:

«Сколько можно это терпеть? Мы столетия находимся в рабстве у трупов! За то, чтобы мы просто жили, нам приходится платить непомерную цену. Но сегодня они перешли черту. Вы – те, у кого сейчас в руках оружие Альянса, только вы можете положить этому конец. Оглянитесь на свой взвод. Сколько вас, а сколько их? Они не хотят марать руки, они все в офицерских погонах, это нашего брата специально набирают на пушечное мясо. Они обещают пенсию, кров и хлеб, но дают только смерть. Прозрейте. Постоянные мелкие войны, смысл которых уже перестали трудиться оправдывать. Нас набирают в армию, чтобы убить, потому что нас, по их мнению, слишком много, хотя очевидно, что лишком много на планете стало их. Но пока они не перебили нас всех, и по их глупости у нас в руках оружие. Так направьте свои стволы на истинных врагов, на тех, кому давно пора было сгнить в земле. Они думают, что изменили природу, но они всего лишь её ошибки, которые пришла пора исправить. Давайте вернём себе нашу Землю. Да начнётся Великое Восстание!»

Моряки в это время разговаривали или пытались дозвониться до своих родных. Старпом снова подошёл к капитану. Тот, молча, прижимал экран к уху.

– Сэр, могу я узнать текст сообщения, что вы получили через маяк?

– Сообщение адресовано капитану, – не оборачиваясь, бросил Сэм.

– Должен вам напомнить, что по чрезвычайному протоколу номер восемнадцать, в случае объявления гражданской войны с первичными, я вынужден отстранить вас от командования, по причинам личной заинтересованности, и принять его на себя.

– Забыли добавить «не без удовольствия».

– Что?

– Я сообщу вам первым, когда будет объявлена война.

– Да, конечно, я не сомневаюсь, что вы это сделаете… Но в такое тяжёлое время вам нужна моя помощь, и располагай я полной информацией, я бы мог содействовать… Нам нужно держаться вместе, вы же понимаете?

Старпом помявшись немного подле капитана, но так и не встретив какого-либо отношения к своим словам как и к своему присутствию, был вынужден оставить того в покое. Но словно ему на смену подошёл старик Соколаки. Капитан нервно убрал от уха коммуникатор.

– Алекстар не отвечает? – аккуратно спросил инженер.

– Нет, – сухо ответил Сэм, и снова набрал номер.

– На посту значит. Всё будет хорошо, – старик коснулся своей худощавой кистью мускулистого предплечья капитана. – Я знаю Бенджамина Райта много лет. Он – мудрый командир, и не позволит случиться бунту на корабле.

– Я знаю. И всё же они не в подлодке.

– Это да, – старик обернулся на палубу. Все моряки звонили родным или были заняты делом. Ни о каком восстании тут и не помышляли. О диверсии они узнали уже от капитана, да и оружия на руках у них не было. – На подлодках всегда спокойней. Но и то не панацея.

* * *

– Господин Председатель, – окрикнул Иосифа с конца длинного коридора бегущий мужчина в генеральском мундире. – Погодите.

– Да, генерал Табаско, – остановился Иосиф.

– Когда собирается Совет по вопросу применения директивы 112?

– Через шесть часов, – сказал председатель, сверившись с часами.

– Почему только через шесть? Наши люди гибнут каждую минуту.

– Их тоже, генерал. Но решение, которое мы собираемся принять или не принять – крайняя мера, к которой стоит подойти основательно.

– А не связано ли случайно отложение заседания с нахождением господина Антарио в отпуске?

– Зюдо уже вылетел на Совет из Ноа-Бо. Почему вы об этом спрашиваете?

– Я сейчас всё объясню. Уделите мне время. Это вопрос национальной безопасности.

– Хорошо, пройдёмте в мой кабинет.

Пройдя в просторный рабочий кабинет председателя, они расположились напротив друг друга на кожаных коричневых креслах. Табаско выложил на покрытый стеклом стол заготовленную папку, но открывать пока не спешил.

– Почему Зюдо Антарио не принимает участие в Совете посредством голограммы? – спросил генерал.

– Это директива 112, а Зюдо – единственный первичный в Совете. Было бы правильным, чтобы он участвовал лично.

– Полагаю, это его слова?

– И его тоже. Но я с ним абсолютно солидарен.

– А жена и дочь Зюдо тоже отдыхали с ним на Ноа-Бо?

– Кажется, да. Давайте уже ближе к делу, генерал?

– Хорошо. Я считаю, что Совет нужно созывать немедленно, без господина Антарио, и рассмотреть вопрос о немедленном ядерном ударе по северо-восточным округам Альянса.

– Что?! Вы с ума сошли Роберт? Ещё не хватало сбрасывать атомные бомбы на своих же людей. И что привело вас к таким безумным идеям, тем более, что как раз в северо-восточных регионах всё уже спокойно?

– Вы своими глазами видели, что восстание там подавлено или верите электронным донесениям? Безусловно, внешне там отлично реализована иллюзия контроля. Но только предположите что то, что происходит здесь, лишь отвлекающий манёвр от чего-то, происходящего там.

– Что вы нарыли, Роберт. Давайте уже открывайте свою папку.

– Вы же знаете, что Зюдо потомственный военный.

– Конечно.

– Более того, его жена тоже из семьи военных, её родной дядя, по сути, второе лицо в Виринийском округе. И именно там сейчас реально находится его дочь.

– Продолжайте.

– Моё расследование началось с кражи образца вируса из лаборатории. Доступом такого уровня обладает только Советник. Но мне не удалось установить, кто открыл доступ в лабораторию. И тогда я начал подозревать самое очевидное – первичный Советник, которого непосредственно может коснуться вирус, выкрал его для создания вакцины. Я стал копать на Антарио. Тут началось восстание, и картина представилась мне иначе.

– Но разве за такой короткий срок, что прошёл с момента кражи до восстания, можно создать вакцину?

– Полагаю, что нет. Но моё расследование привело меня к другому. До Виринийского и Швайкцарного округов ещё не доведена система автоматического распыления вируса. Я запросил записи с камер наблюдения, не сильно надеясь, что он попадётся, но на одной из камер в Виринии засветилась его дочь.

Он достал из папки распечатанную фотографию и протянул Иосифу.

– А тем временем эти два округа, граничащие с Дорианом, представляют собой передовые военные базы и располагают ракетными комплексами. И тогда я запустил тест систем раннего ракетного оповещения и обнаружил… что вся наша система ПРО неисправна. Заражена каким-то компьютерным вирусом.

– Вы хотите сказать, что в данную минуту…

– Да. Именно. Мы абсолютно беззащитны. И ПРО, размещённые в северо-восточных округах, тоже не действуют. По крайней мере, пока они в общей системе. И именно используя общую систему изнутри можно было заселить туда вирус. Тут мне стал ясен весь план. Зюдо Антарио якобы летит прямым рейсом Нао-Бо – Нимиссау, но в самолётах нет сканеров штрих-кодов, а значит, он может использовать двойника, чтобы оттянуть заседание Совета на определённое время. Как вы знаете, новые коды к ракетам отправляются на каждую базу раз в сутки. Ровно через пять часов новые коды можно будет перехватить на месте в момент передачи. Учитывая увиденные возможности вируса по заражению ПРО, у меня не остаётся сомнений, что вирус, перехватывающий коды, уже разработан и ждёт своего часа.

– Но ведь все военные базы полностью подконтрольны центру через маяк сопряжения.

– Пока он работает – да. И он до сих пор работает, чтобы никто не подозревал о происходящем. Зюдо тянет время до заседания Совета, но сам он давно в Виринии или Швайкцарне. И если мы не ударим превентивной мерой, пока включён маяк сопряжения, мы потеряем власть над страной.

– Ушам своим не верю. Вы предлагаете скинуть атомную бомбу на ничего не подозревающее население Альянса? Я никогда на это не пойду. Ещё убийством своих граждан не занимался Совет!

– Боюсь, что там нет ваших граждан. Власть там давно захватили предатели и опасные преступники. И мне страшно предположить, что готовит нам Зюдо, через пять часов. Я понимаю, как ужасно это звучит, но вы не один должны это решать. Я представлю на Совет все собранные мной доказательства. Но мы должны собраться сейчас, пока повстанцы тянут время и ни о чём не подозревают. Маяк может отключиться в любую минуту. Через шесть часов, вот увидите, Зюдо появится только голограммой и будет диктовать нам свои условия. Мы останемся беззащитны. А перед лицом граждан, в случае обнародования директивы 112, он будет героем, а не террористом.

– Насколько вы уверены в своих обвинениях?

– Иначе меня бы тут не было. И я собрал достаточно доказательств, чтобы поделится своей уверенностью с Советом.

– Генерал… Роберт, вы осознаёте хоть малую часть последствий того, что предлагаете в качестве решения?

– Признаюсь, что нет, сэр. Я не политик. Но как военный, я осознаю последствие бездействия. Мы не на пороге войны, мы на пороге гибели.

Иосиф всматривался в собеседника пытаясь найти любую соломинку, намёк на фальшь, какую-либо возможность оставить всё как есть. Но тщетно. Более того, во взгляде Роберта было ясно как день, что откажи он ему, тот найдёт способ собрать Совет сам, да ещё и поднимет вопрос о недоверии.

– С тяжёлым сердцем, – наконец сказал Председатель, – но я соберу Совет. В конце концов, это мой долг.

* * *

«Черная акула», отозванная с Дорианских границ с началом восстания, уже несколько дней как бессмысленно болталась у берегов Альянса. На экипаж это подействовало расхолаживающее, и подлодка всё чаще находилась над водой или на перископной глубине. А в свете последних событий новости из мирсети стали занимать моряков куда больше, чем потенциальная угроза со стороны Дориана. Так и сейчас в кают-компании сформировалась группа лиц вокруг одного большого экрана. На вошедшего капитана отреагировали паузой.

– Ну что, ваш отчаянный сеткор уже поехал в Виринию? – простодушно спросил капитан.

– Нет, – ответил матрос из рулевых. – И не поедет.

– Что так?

– Его убили.

– Это не доказано, – поправил его боцман, – но он исчез.

– Ясно. Либо убили, либо купили.

– Вы как всегда точны в выражениях, капитан! – вклинился Майлс.

В кают-компанию вошёл старпом.

– О-о, здесь почти все, как я вижу. А тем временем у нас есть работа, – с порога заявил он.

– Разве? – без должной субординации спросил Майлс. Все знали, что работы у них не было. По стандартному расписанию через неделю они должны были вернуться в порт на обслуживание, а экипаж на два дня получил бы увольнительные. Но их отозвали с места патрулирования раньше, а делать подлодке у своих же берегов совершенно нечего. Одиночными тренировочными манёврами надолго такой пробел не закрыть, и экипаж ожидал увольнительных.

– Нам поступил приказ, – сообщил капитан.

Все затихли внимательно слушая. Приказ. Это не увольнительные и не отпуск. О таком капитан бы сказал сразу.

– Велено прибыть к Касатам. Не спешите мечтать об увольнительных, в сам порт мы, скорее всего, не войдём. Кроме нас туда вызывают ещё порядка ста судов. А остальные к другим портам. Так или иначе, весь флот вызвали к берегам.

– Интересно зачем? – спросил боцман. – Подписать петицию верности фиолетовому флагу?

– Якобы им нужна помощь в подавлении восстания.

– А мы-то что там будем делать?

– Пускать торпеды по кораблям, которые откажутся подчиняться.

Сэм внимательно всматривался в их лица. Как он и ожидал, восторг такой приказ не вызвал. Только штурман Мириди, засидевшийся без работы воспарял духом.

– Значит, берём курс на Касаты? – поднялся Мириди.

– Конечно, – сказал капитан. – Это же наш приказ.

Но никто кроме штурмана не вставал с места.

Старпом отвёл капитана чуть в сторону и шепнул под ухо:

– Сэр, вам не кажется, что мне и господину Мириди пора выдать оружие?

– Зачем? – ответил капитан в нормальный голос. – Вы боитесь не справиться с кучкой безоружных первичных?

Двадцать пар глаз устремились в старпома так, что он съежился и даже стал ещё ниже ростом, а был он и так невысок. Набравшись духа, он выпрямился перед капитаном и с лицом, изображающим притворную отвагу, произнёс:

– Согласно чрезвычайного протокола номер восемнадцать, я отстраняю вас от командования кораблём! В период гражданской войны с первичными вы не можете занимать капитанскую должность по семейному состоянию. Прошу незамедлительно сдать мне ключи центрального поста и пройти в свою каюту.

– Каюту капитана… Всёго-то?

– Коды. Доступа, – злился старпом.

– Как скажете, – Сэм стал медленно отстёгивать с пояса ключи. – И всё-таки странный вы человек, Тебунон. Оружие ещё у меня, а вы ведёте себя так, словно оно у вас.

– Я человек чести и долга. Как и вы, полагаю. Ныне ваш долг сложить с себя полномочия, а мой – принять обязанности капи…

Договорить ему помешала контара, застрявшая в гортани. Одно лёгкое нажатие и голова Тебунона упала с шеи и откатилась к переборке, радом с которой стояло его тело.

– Не стать тебе капитаном «Чёрной акулы», Тебунон. Уже никогда.

Экипаж замер в аффекте от происходящего. Только Мириди как ошпаренный метнулся к противоположной переборке.

– Задержите его! – приказал капитан и команда, не раздумывая, кинулась за штурманом. Один боцман остался с капитаном.

– Что будем с ним делать? – спросил он, указывая на тело старпома.

– В море частями.

– А с остальными?

– Если честно, Леон, не знаю. Мириди подобной участи не заслужил, а Сокол и подавно. Но если мы обернёмся против Альянса, им это может не понравиться. Надо их схватить, пока они не навредили своему положению.

– Понял. Возьму пару надёжных и спущусь к Соколу. Кстати, Эхо сможет вывести из строя маяк сопряжения, ну… если понадобится.

– Я знаю. Спасибо.

* * *

Вега открыла дверь в продуктовый магазин. Кроме неё в магазине был ещё один человек. Она слышала, как он поднялся с места своей ночлежки, только она вошла. На холодильниках красным горели акции. Через разбитое окно виднелось опустевшая летняя веранда ресторана напротив, и люди, лежащие у дороги. Телами уже никого не удивить. Через час, максимум два тут проедет катафалк и уберётся. Сколько же ценного биоматериала перевели.

Антония плотнее затянула респиратор, взяла ягодный морс из холодильника, пачку сигарет с полки, и пошла к кассам. Нарочно не оборачиваясь на крадущиеся шаги за спиной, она достала у кассового автомата из кармашка брюк элчек и пробила покупки. За спиной послышался взвод курка.

– Оставь это на полке, девочка, – нервно прохрипел мужчина.

Антония не глядя в его сторону, положила элчек на линию касс. Взяв в руки бутылку и пачку, повернулась к выходу из магазина.

– Не так быстро, – сказал мужчина. – Пароль.

– Свободный неименной доступ, – ответила Вега, не обернувшись.

– Погодь, – мужчина взял с полки шоколадку и поднёс к кассовому аппарату. Затем провёл элчеком и беззубо улыбнулся. – Сколько на нём?

– Вам хватит.

– Отвечай!

– Я не знаю.

– Что ещё есть? Кредитка, наличные?

– Больше ничего, – Антония поставила морс и вывернула карманы брюк наизнанку. В них оказалась только зажигалка.

– Вот будешь курить, так и не вырастишь. Хотя в такое время… а-ха-ха…и так не вырастешь! Ладно, иди. Погодь, стой. Обернись-ка.

– Зачем?

– Посмотреть на тебя хочу.

– Тогда и я вас увижу.

– Да плевать мне! Оборачивайся, я сказал.

Вега медленно повернулась к нему лицом.

– О-о-о, а я и думаю, что-то ты странно говоришь. Снимай это.

– Он вам не поможет. Уже.

– Тебе что ли знать, что мне поможет, а что нет. Снимай! – он снова махнул пистолетом.

– Если я отдам вам респиратор, вы всё равно умрёте.

– Я-то? Да я здоров как сто быков, мне и масочка твоя не сдалась. А помрут все, но лучше ж при денюшках, а твою приблуду дуракам хорошо толкнуть можно.

– Что, совсем никаких симптомов?

– Ты мне зубы не заговаривай, у меня их один фиг нет. Снимай, давай свою штуковину!

Вега расстегнула застёжку респиратора и глубоко вдохнула полный поток воздуха. Лёгкие до головокружения наполнились кислородом. Свобода. Она и в последних вздохах так хороша.

Девочка протянула грабителю тоненькую ручку, держащую респиратор. Грабитель одобрительно кивнул и сжал в своих крупных сине-красных пальцах маску. Слегка потянул на себя. Но девочка не отпускала её. Сильнее дёрнул маску на себя, но девочка вцепилась намертво. Тут мужчина почувствовал, как его запястье вывернуло в другую сторону, и подозрительно хрустнула кость.

Вскричав от боли, грабитель одёрнул травмированную руку. Прицелив пистолет в правой руке на грудь девочки, он не мешкая выжал спуск.

На светло-голубой блузке Антонии нарисовалось красное пятно. Эта блуза ей очень нравилась, но ещё больше ей нравилось это тело, лёгкое которого сейчас заполнялось кровью. Она расслабила пальцы, держащие респиратор, и тот упал на пол. Невезучий грабитель к своему несчастью истолковал такое поведение неверно. Ему бы стрелять без остановки, мог бы выиграть себе хоть какой-то шанс убежать. Но он встал как истукан, испуганно уставившись на застреленного им подростка. Впрочем, долго ему так стоять не пришлось.

Первым ударом она переломала кости предплечья его правой руки, вторым выбила её из плечевого сустава. Пистолет безвольно громко рухнул, Вега отбросила его ногой. Следом выбила коленные чашечки, нанесла пару аккуратных рубящих ударов по рёбрам, сломала ключицу. Смотря на обезумевшие глаза своего обидчика уже сверху вниз, она попыталась вздохнуть. Во рту появился привкус крови. Мужчина был ещё жив, но по-видимому испытывал болевой шок и вот-вот мог отключиться. Не дожидаясь этого момента, Вега наклонилась и свернула ему шею. Это было лишним, но она не смогла удержаться.

В магазин влетел ожидавший снаружи водитель.

– Госпожа Вега, вы в поряд… – он застыл с отрытым ртом, обнаружив работодательницу возле касс. Всю в крови. Но совершенно не похоже, чтобы ей нужна была помощь. Вега открыла бутылку морса и опрокинула содержимое в горло.

– Всё, – сказала она, – умерла. Чёрт!

Она сжала полную пачку сигарет и бросила за кассу.

– Я услышал выстрел и сразу… вы точно не пострадали? – водитель подозрительно посмотрел на искалеченный труп. – В смысле, вы же такая хрупкая…

– Брось, я его даже не коснулась, – сморщилась Антония, – Тебе совсем мало лет?

– Девятьсот первого я, – ответил детина, – тысяча девятисот первого.

– Ясно. Грузи этого, – кивнула Вега на тело, – с нами поедет.