КОСТИ

1. Кремация всегда бесплатно

Шестьдесят восемь пронумерованных кушеток-каталок, заполненных человеческими телами, выстроились вдоль серых глянцевых стен в прямоугольном хранилище. По периметру расставлены датчики движения. На металлической двери электронное табло зелёным показывало температуру воздуха 1 °С, содержание кислорода 2 %. Надпись сменилась на красное «Разгерметизация».

В помещение вошли двое: светловолосый мускулистый мужчина лет сорока с плоским компьютером в руке и смуглый кучерявый парень лет двадцати. Дверь за ними закрылась, и зашумел вентиляционный гул. Электронное табло засияло синим: «восстанавливаются заданные значения».

– 56-ой, закончился оплаченный период, – на ходу произнёс светловолосый, на белом халате которого вышито «Уильям Морок». У молодого парня на голубом халате нашивок не имелось.

– Этот? – Розе выдвинул в проход кушетку с пожилым мужчиной. – Его же только позавчера привезли.

Билл оторвал взгляд полусинтетических глаз от экрана и направил на труп.

– Ну, хоть пожил своё, – констатировал он.

– За два дня никто не пробуждается, на что только рассчитывали родственники… – бурчал Розе, снимая с трупа бирки. – А если они забыли? Может, стоит позвонить им?

– Им уже звонили.

– И? – с надеждой внимал парень каждому слову шефа.

– Не отвечают, – безучастно отчитался Билл, снова уткнувшись в экран. – И восьмой номер. Обоих в крематорий. И не смотри так, будешь принимать всех близко к сердцу – недолго тут проработаешь.

Мужчины покинули отделение хранения, прихватив две кушетки. Темнокожий парнишка, в первый рабочий день, молча выполнял свои обязанности по подготовке процедуры сожжения, а начальник надзирательно контролировал его до самого крематория. Тестирование при приёме новый санитар откровенно завалил, и Уильям был против такого сотрудника в морге, но благодаря хорошим знакомствам его родителей, парня всё же протащили. Сегодня всего два тела, так что можно сказать, что ему повезло. Он почти было справился, но стоило за телом деда закрыться люку, Розе оцепенел, и Биллу пришлось включать режим кремации за санитара. Молодой добрый парень, случайная жертва счастливого случая, никогда ещё никого не убивал.

– Почему они просто не забрали его… – бормотал он себе под нос, чуть не плача, на фоне размеренного механического звука развернувшейся трагедии. – Он же всё чувствует… непременно должен чувствовать… Помню, как я лежал неделю, всё видел и слышал, а шевельнуться и пальцем не мог. Почему… почему не забрали?..

Билл сам открыл люк второй камеры. Патологоанатом с восьмидесятилетним стажем, он уже понял, что парнишка, несмотря на связи, не задержится.

– Потому что тогда бы он стал для них посмертной обузой, – решил Билл дать парню последнее напутствие. – А кремация у нас всегда бесплатно. Я заметил ещё во время твоего тестирования, как привлёк твоё внимание его привоз, и сегодня весь день ты вокруг него ходишь. Но файл его ты, конечно, не читал, а у старика, между прочим, перелом бедра, и где ему прикажешь работать?

Розе смущенно опустил голову. Если б только умел он краснеть, как раньше, то в секунду залился бы краской весь. Знал ведь, как трудно сейчас работу найти простому человеку из бедных. А мёртвое тело хоть кушать не просит, но ухода дорогого требует.

– Молчишь… – попрекал Билл, – то-то же. Это тебя по чужой страховке как новенького склеили, и повезло старость не познать, поэтому и суждения о ней романтически наивны. Восторженный молодой человек, растроганный неправедными делами людскими! В родне, небось, дольше сорока пяти и не жил никто, все, кому средств да ума хватает, сейчас так делают, отсюда и благоговение твоё перед дедом. Больше чем девку молодую, что под восьмым номером идёт, тебе его жалко. А тем временем, старые кости – есть старые кости: хрупкие, не гнущиеся, ломкие по каждой ерунде, и формалином-то такое не исправить. Тебе за век не заработать, сколько стоит повернуть время вспять.

Билл опустил недоверчивый взгляд на свою сильную мускулистую руку, сжал ладонью ручку кушетки сильнее, чтобы толкнуть в печь, но в то же мгновение мёртвая девушка схватила его за предплечье. Глаза её были закрыты, дыхание отсутствовало, рот чуть шевелился.

– Да нам пора уже вводить новую услугу: «пугание крематорием»! – воскликнул Билл и начал тыкать что-то в компьютере. – Миссис Линда Майлс Кросс, вы 402-ая особа, пробудившаяся в нашем морге непосредственно перед кремацией. Поздравляем!

Переодевшись в сарафан, в котором её доставили, Линда сидела напротив Билла, оформлявшего выписные бумаги. Она уже освоила основные движения, но сидела неподвижно, отсутствующим взглядом просверливая дырку в стене. Даже закрутившийся чёрный локон, прилипший ко лбу и свисавший посередине глаза, совершенно не беспокоил её.

– Миссис Кросс, – обратился к ней патологоанатом, – при вас не было ни элчека, ни коммуникатора, только гражданская книжка. Нам позвонить вашему мужу?

– Н-нет, – еле выговорила она, не отрывая взгляда от стены.

– Может позвонить кому-то ещё?

Линда отрицательно помотала головой.

– Набирайте воздух в ваши лёгкие, как если бы вы дышали – так вы сможете говорить. Ваши органы, отвечающие за речевые функции, полностью сохранились. Но в кратчайшие сроки надо сделать бальзамирование. В двух домах отсюда хороший центр изменения с демократическими ценами, сразу как выйдите – налево. Настоятельно советую как можно скорее сыскать средства на операцию.

– Кажется, вам нужен санитар, – почти отчётливо выговорила Линда, взглянув, наконец, на собеседника.

– А вы внимательная и исполнительная – это хорошо. А образование какое?

– Никакого, – снова отвела она глаза в полюбившуюся точку.

– Опыт?

– Последние три года я с ребёнком была. До этого кассиром в магазине работала.

– К сожалению, большинство торговых точек в последнее время попереходили на кассы самообслуживания. Да вы и сами это знаете, что я вам рассказываю. Но я поговорю с несколькими знакомыми, у которых возможно будет для вас работа. – Билл вырвал листок из блокнота и заполнил цифрами. – Это мой номер. Наберите завтра вечером, думаю, уже будет информация. Хорошо?

Линда кивнула и взяла листок.

– Ну, вот и всё, – закончил Билл с оформлением. – Я поставил отметку об изменении в вашей книжке, но вам надо заменить её на новый документ в течение месяца.

Линда раскрыла отданную ей книжку на первой странице. Статус гражданина – «первичный» стало перечёркнуто, в отведённой справа графе записано «изменённый от 46.2001», штамп: морг 626, Нимиссау, АНК.

Оказавшись на столичной улице, Линда повернула налево и побрела к расхваленному патологоанатомом центру изменения, неуверенно передвигая ноги. Проспект переполняли идущие и едущие прохожие, как и всегда в час пик. Плотный поток замыливал обзор, что она не заметила, как её правая нога споткнулась обо что-то и, пытаясь удержать равновесие, Линда перешагнула через препятствие.

– Эй, это электродорожка! – чуть не сбил её мальчишка на роликах, увешанный большим рюкзаком «экспресс почты». Линда отшатнулась влево, вернувшись за невысокий бордюр, разграничивающий зоны. Она была как не в себе, словно приезжая впервые в большом городе.

– Свежая пресса! – кричал продавец возле газетного стенда на углу. Когда Линду привозили, его тут не было. – Совет одобрил кельгенский закон! Разбирайте «Парламентские новости».

– Всё-таки одобрили? – остановился возле него массивный мужчина лет сорока в очках.

– Как видите! Можете прочитать весь текст окончательной редакции в «Парламентских новостях», – ответил предприимчивый газетчик, протянув ему бесплатную макулатуру.

– Давайте.

Мужчина в очках принял из рук газету, и проходившей вплотную Линде бросился в глаза огромный заголовок на лицевой странице: «У ПЕРВИЧНЫХ ОТНЯЛИ ПРАВО НА ЖИЗНЬ».

– Это всё из-за плотности населения, – спокойно произнёс «покупатель». – Давно бы стёрли с земли эту раковую опухоль, именуемую До́рианом, а они только своих граждан ущемляют.

– И не говорите! – вторил «продавец». – А в До́риане тем временем закрепили за каждым гражданином право на десять соток земли в собственность!

– Да вы что, правда?! А у нас такими темпами скоро автотрассы обратно на землю положат, чтобы побольше аварий было! Вот тебе и содружество. Ну, ничего, никто, вот увидите, никто этой нормой не воспользуется! Они нас за животных считают? Мы им ещё покажем, какие мы животные!

– Да, нас так просто не взять! Покажем! И не так… (дальнейшего разговора Линда уже не слышала).

Два дома кончились – впереди был перекрёсток. Справа через шесть полос дороги для индивидуального электротранспорта раскинулся сад фонтанов. Это был зелёный многоярусный парк, возвышавшийся до линии автострады и имевший с ней пешеходное сообщение от остановки. Цель Линды навряд ли была там, но одна любопытная сцена приковала её взгляд, заставив задуматься о новой форме существования, к которой она теперь принадлежала. Слащаво красивый юноша, по всем признакам из первичных, позировал у цветов изменённой художнице. Девушка в болотном комбинезоне с кистью у мольберта отнюдь не вызывала отвращение своим неестественным для здорового человека видом. Её бледная, натянутая на одни кости, без намёка на жировую или мышечную прослойку, кожа изысканно сочеталась с большими глазами мягкой треугольной формы. Рыжие сухие волосы забраны в небрежный пучок, заколотый деревянной палочкой. Она увлечённо срисовывала парня, то и дело дирижируя его взглядом, словно учила живого быть ещё живее.

Линду что-то тронуло за ногу – она в испуге обернулась. На тротуаре сидели трое мужчин в лохмотьях, с обезображенными разложением лицами. Один из них – без ног от основания, протягивал ей пустую руку. За их спинами высилось многоэтажное здание, отделанное чёрным мрамором. Заслышав сигнал полицейского экипажа, двое схватили безногого и понесли в переулок. Сирена пронеслась над головой и постепенно затихла в неизменном направлении. Линда вошла в стеклянные двери здания под неброской вывеской «Центр изменения».

У входа её встретил стенд с рекламными брошюрами тренировочного зала: «телекинетические практики: каждый вторник, первый этаж, кабинет групповых занятий №2», «погружение в летаргический сон: индивидуально и в группе», «искусственная кома», «контролируемая остановка сердца» и т.д. Непосредственно клиника располагалась на третьем этаже. Линда вызвала лифт.

Войдя в приёмную клиники, Линда подошла к ресепшену. За стойкой стояла девушка в бело-бирюзовом халате с табличкой «Администратор Катерина Маленка».

– Добрый… – «час» не смогла договорить Линда, снова забыв набрать воздуха с непривычки. – По какой цене бальзамирование?

– Ваше тело уже подвергалось каким-либо изменениям? – мило спросила стройная молодая блондинка.

– Нет.

– Сколько времени прошло с момента смерти?

– Девять дней. Но я только что из холодильника. 626-ой морг.

– Это очень хорошо, скорее всего, разрушающие процессы ещё не начались. Я бы порекомендовала вам пластинацию, она имеет очень долговременный эффект вне зависимости от атмосферы, к тому же вы сохраните свои мягкие ткани в том виде, как сейчас.

– Сколько стоит простое бальзамирование?

Администратор окинула клиентку кротким взглядом профессионально оценивающих глаз.

– Я так понимаю, срочное? – безобидно уточнила она.

– Да.

– Сто пятьдесят руинов. В стоимость входит сосудистое бальзамирование, обработка поверхности кожи, слизистых, всех внутренних органов, и роговицы глаз.

– И на сколько хватит?

– Гарантийный срок – один месяц, но при отсутствии неблагоприятных факторов, выполнении поддерживающих процедур и соблюдения послеоперационных рекомендаций, реальный срок может быть значительно больше.

– Можно позвонить? – указала Линда на стационарный аппарат связи на стойке.

– Да, конечно, – Катерина развернула к ней дисплей.

– Это междугородний звонок.

– Ну, не международный же, – улыбнулась девушка.

Линда набрала номер, который помнила наизусть. Смутившись прямого великодушного взгляда блондинки, она повернулась в полный оборот. Но и тут огромный плакат, висевший на стене, словно пытался добить её: «Добровольная эвтаназия для лиц до 35 лет, не имеющих детей, обеспечивает сохранность тела по государственной страховке на 100 следующих лет. Добровольная эвтаназия – это выбор умных».

– Мам, привет, это Линда, – заговорила она, услышав знакомое монотонное «Майлс» в трубке.

– Ооо! Привет, дорогая, как ты? Как маленькая Рут? – смягчился голос миссис Майлс, заслышав дочь.

– Прекрасно. Мам, мне срочно нужно сто пятьдесят руинов. Переведёшь в клинику прямо сейчас, у меня нет с собой ничего. Они скажут реквизиты, да? – она вопросительно повернулась к администратору – та утвердительно кивнула.

– Милая, что случилось? Ты же сказала, что в порядке…

– Мам, некогда рассказывать. Я звоню с чужого коммуникатора, ты вышлешь денег?

– Но на что тебе деньги?

– На консервирование. Я изменилась, только давай без паники.

– Какая паника, ну изменилась и изменилась! Все когда-то меняются. Но дорогая, у нас с твоим отцом вскоре у самих запланирована процедура. Деньги нужны на неё, сама понимаешь.

– Понимаю. Я вышла на работу и всё отдам тебе к дате вашей процедуры, просто сообщи мне, когда нужно.

– Да? Ну, хорошо. Только отцу не говори, что я одолжила. Нам нужно к шестьдесят второму край. Запиши, а то забудешь.

– Хорошо. Мам, я сейчас дам трубку администратору, она продиктует тебе, куда отправить деньги.

Маленка взяла трубку и любезно продиктовала реквизиты.

– Можете пока присесть на диванчик, я сообщу вам, как только оплата пройдёт.

Линда послушалась её совета. На журнальном столике были разложены каталоги с разными видами консервации. Цены здесь, конечно, не приводились – только достоинства. Ещё была одна книжка Рэя Маккьюри «После смерти жизнь только начинается: удивительные судьбы великих людей, раскрывших свои таланты после изменения».

– Извините, – обратилась Линда к доброжелательной блондинке, – а у вас в центре есть работа?

– А какое у вас образование?

– Профобразования нет.

– Тогда только на моё место, но я пока никуда уходить не собираюсь. Оплата ваша прошла, сейчас оформлю карточку и провожу вас в процедурный. Давайте книжку гражданина и справку с морга.

Линда протянула ей документы. Девушка расторопно защелкала по клавиатуре.

– Простите, у вас указана причина смерти – отравление, но не указано чем, – снова обратилась она к клиентке через минуту.

– А это важно?

– К сожалению, да.

– Животным. Некачественным мясом животного. Надо писать какого?

– Я напишу альтрициала, – заговорщически прищурила глаза блондинка. – В этих домашних фермах сейчас столько их разводят, не прививают, не следят, вечно отравления с ними. Кстати, забыла спросить, вам цвет кожи подвести под натуральный?

– Это ещё дополнительных денег стоит?

– Совсем не много.

– Ну и что мне ещё раз маме звонить?

Администратор виновато улыбнулась и пригласила клиентку последовать за ней в операционную.

Линда вышла из центра, когда уже стемнело. Под ногами красными диодами светился разделительный бордюр, над головой горели огни автострады, грыжей заруливающей на второй этаж здания, где расположилась, по-видимому, автостоянка.

Из колонок парка доносилась флейта, фонтаны переливались разными цветам в такт музыке, вокруг сновали люди с фотоаппаратами и коммуникаторами, на волнистых скамейках лежали другие. Изменённая художница со своим натурщиком, что работали здесь днём, конечно, уже закончили и ушли.

Тротуар ощутимо поредел, и Линда быстрым осмелевшим шагом дошла до входа в ближайшую станцию подземной железной дороги. Она с размаху распахнула дверь по привычке, но замерла на пороге. Линда кое-что вспомнила. Страх неизвестности начал давить на неё, и она сделала два шага назад. Изменённые не пользуются подземкой. По возможности, они обходят стороной все объекты, находящиеся под землёй. То ли там им плохо, то ли поверье какое, но так заведено. Вот только ей надо попасть домой, а в столь поздний час это реально сделать только по подземке. Вот ведь досада, у неё и проездного-то нет. Заметив у входа ещё одного нищего, на которого не обратила внимания при первой попытке войти, она решила, что рядом с ним на проезд просить прохожих даже неудобно, и вбежала обратно в вестибюль. На ходу перепрыгнув турникет (привет, бесшабашная юность!), она стремительно помчалась по эскалатору. Охранник даже с места вставать не стал.

Когда она, наконец, перестала бежать по эскалатору, уяснив, что никто за ней не гонится, давление подземелья будто обрушилось на неё. Это было странное ощущение, похожее на усиленную гравитацию. Но не такое уж страшное, как ей представлялось. Сойдя с эскалатора, Линда заскочила в последний вагон прямо перед отправлением.

В поезде, несмотря на ночь, народу хватало. Все сиденья были заняты, группа молодых ребят в шесть человек толпилась у дверей, на последних сиденьях спал мужчина. Она протиснулась через ребят и встала в более свободное место посередине вагона. Все присутствующие, кроме спящего, откровенно глазели на неё. У дверей начали громко перешёптываться. Сидел только один мужчина лет сорока пяти, в очках, читавший книгу и не обращавший, казалось, на неё никакого внимания. Зато она обратила на него. Он слился с их массой, они признавали его своим, его розоватый цвет кожи, очки и дыхание сбило их с толку. Но дышал он неровно, делая большие перерывы, как будто забываясь в процессе чтения. Заметив, что она разглядывает его, он тоже поднял сквозь очки на неё свой словно вопрошающий взгляд: «Ну а что ты хотела? Это их территория, не хочешь стать объектом внимания – учись быть как они».

Две женщины напротив пожирали её взором полным злобы и ненависти, другие пассажиры демонстрировали презрение или отвращение, некоторые просто любопытство, казалось, сейчас и бездомный проснётся, чтобы «высказать» своё мнение о нахождении изменённой под землёй. Да что она им всем сделала-то? Она закрыла глаза, но картинка, только потеряв в резкости, осталась на месте. Ей некуда было спрятаться от них.

– А что, может, похороним её здесь? Вдруг она неприкаянная! – слышала Линда голоса из толпы молодёжи.

– Неее, наоборот, если она здесь, значит точно прикаянная! Ах-ха-ха!

«Только доехать, только доехать» – повторяла Линда, пытаясь собственным голосом заглушить их шутки. Они не тронут её, не посмеют. Не на глазах у всех же. Здесь же полно людей… таких же, как они: первичных, бедных, вынужденных перебиваться подачками с барского стола, обременённых, голодающих, ненавидящих изменённых. Таких же, какой она была ещё вчера. Или это было целых девять дней назад?

В ночное время суток можно было долго стоять у подъезда в надежде, что кто-нибудь выйдет. Но Линде повезло: она простояла каких-то десять минут, прежде чем соседка со второго этажа вышла выгуливать свою невоспитанную собаку.

Артур Кросс в состоянии полного опьянения спал на кровати в одежде. Он относился к числу молодых людей, которые под воздействием алкоголя сохраняли рассудок, но напрочь теряли координацию. Рут плакала в своей самодельной деревянной кроватке, стоящей всего в двух метрах, но папа не просыпался. Дверь не была заперта, поэтому Линда смогла войти без ключа. Первым делом она взяла Рут на руки, успокоила и полезла в холодильник… где её ожидало только очередное разочарование.

– Как давно ты ела, девочка? – спрашивала она дочку, обшаривая верхнюю полку настенного шкафа в поисках заначинной банки детского питания. Рут ничего не отвечала, не прекращая реветь. Холодные руки и незнакомый химический запах матери пугали её, но получив порцию овощного пюре она успокоилась.

Уложив Рут спать, Линда нависла над Артуром. Вот бы перерезать ему глотку кухонным ножом, пока он так самозабвенно спит, высказать всё наболевшее его протрезвевшему духу, а потом сдать в крематорий. Кажется, новый закон ей это позволит. Хотя при убийстве… маловероятно. Может, «самоубийство»? При самоубийстве, наверное, кремируют только по завещанию. Надо было тоже взять «Парламентские новости».

Будто почуяв зависшую над ним угрозу, Артур проснулся. Или на него так подействовала наступившая тишина.

– Линда… ты…

– Пробудилась, – облегчила она задачу его пьяному мозгу. – Вопреки твоим стараниям.

– Что ты, глупая? Я не… я оплатил содержание в морге. Но деньги кончились, мне не давали лишнюю смену в такси, а ты всё никак не пробуждалась.

– На спиритс «сон» деньги не кончились? – прочитала Линда этикетку с бутылки дешёвого поила, стоящей на прикроватной тумбе.

– Я э… оплакивал тебя.

– Ты убил меня.

– Нет! – закричал он, оторвав руку поддерживающую его присевшую позу, но чуть не свалившись на кровать, вернул руку обратно. – Тебя убила псина! Чёртова шавка. Если бы ты не была такой слабой…

– Лучше бы она убила тебя.

– Но не убила. Если… – он наигранно засмеялся. – И на что бы ты жила? Ты – безработная, с Рут на руках. Да ты и дня бы не протянула без меня! Скажи «спасибо», что я оплачивал твоё содержание в морге, сколько мог, и тебе, заметь, этих дней хватило.

– Мне даже страшно подумать, что бы ты сделал с Рут, если бы этих дней мне не хватило. – Линда собрала с тумбочки пустые бутылку, стакан и тарелку, и понесла на кухню.

– С Рут?! – кричал Артур из комнаты, не в силах идти за ней. – А что с Рут? Причём тут вообще наша дочь?!

– Ты вообще кормил её сегодня? – вернулась Линда. – Когда я вошла, она была вся красная от крика. У тебя в холодильники даже нет её питания! Да тебе плевать на неё, на меня. Мы – обуза для тебя. Да если бы я не забеременела тогда, ты бы пошёл на добровольную эвтаназию перед тридцатипятилетием.

– Чушь! – словно окончательно протрезвел Артур. – Никогда, слышишь, никогда бы я на неё не пошёл! Хотел бы измениться по страховке – вступил бы армию. Но я люблю жизнь! И я любил тебя. Тебя и дочку… до сих пор люблю. Но ты умерла. Мне было плохо, больно, я страдал без тебя, не мог смириться … и много думал. Вот ты пришла, такая бледная и с этим запахом, как в моих кошмарах за эти девять дней. И я представлял, как лягу с тобой… как… ну в общем… ты такая холодная и ничего не чувствуешь… Мёртвая ты. В общем, прости, – он сделал паузу и поднял до этого опущенную голову, решительно глядя ей прямо в глаза, – я больше не могу быть твоим мужем.

– Это я больше не могу быть твоей женой, – заключила Линда на его тираду.

* * *

Билл Морок жил один в апартаментах площадью семьдесят метров на десятом этаже. После работы он любил развалиться перед телеэкраном на трёхметровой кровати, на которой никогда не спал, и просматривать всё подряд, предлагаемое старым и современным кинематографом в сетекинотеатрах по подписке. Окна его классически обставленной квартирки выходили на нефтеперерабатывающий завод и потому всегда были закрыты и занавешены. В свежем воздухе Билл не нуждался, к отсутствию дневного света привык за десятилетия работы, а вскоре обнаружил, крайне низкое образование пыли, как ещё один неоспоримый плюс такого положения вещей. В гости он никого не приглашал, да и вообще вёл достаточно затворнический образ жизни, хотя и имел немало знакомых на профессиональной почве.

Привычно устроившись на кровати и включив шестидесятидюймовый экран, он уже приготовился включить первый фильм из списка рекомендованных, как его второй коммуникатор с отсутствующей сеть-картой оповестил о голосовом вызове в зимке.1 (Прим.: Зимкор, сокр. от «Защищённый Мирсетевый Коммуникатор» – программа-приложение, завоевавшая всемирную популярность. В пользовательской среде прозвана «зимка».) Код вызываемого абонента хорошо был ему знаком, да собственно и эта зимка заводилась им только в общих целях.

– Привет, Докер, а Рауна дома? Я не могу до неё дозвониться, – сообщил нежный женский голос.

– Рауна, вчера купила себе живой кишечник и, с тех пор не выходила из туалета, но можешь поговорить со мной, – монотонно отозвался Билл. Любой ответ кроме «вы ошиблись номером, тут таких нет» означал, что ему сейчас удобно говорить, но Билл любил придумывать байки о «своей» несуществующей жене.

– В чём дело, Докер? Кельгенский закон в действии, у тебя сети от свежака рваться должны, а от тебя в последний месяц поставок, как от рыбака с удочкой.

– Да у меня санитары в последнее время меняются, один другого краше, и начальство зверем воет, каждый шаг контролирует. Не могу я пока больше. Не в милости я у них сейчас – вот уж не знаю, подозревают чего или по другим причинам.

– Если под тебя копают, надо было сразу мне сообщить и вообще поставки прекратить.

– Да не уверен я пока, что копают. Дай время разобраться, я всё контролирую.

– Хорошо, но канал твой закрываю до тех пор, пока не прояснишь ситуацию.

– Как скажешь.

– До связи, буду ждать звонка.

– Постой. Слушай, у тебя место администратора не освободилось нигде, случайно?

– Как раз открываю новый филиал в центре города, вакансия ещё не закрыта, но желающих очередь, сразу скажу.

– Рассмотри девочку от меня – пробудилась недавно прямо перед кремацией. За девять дней всего, без подготовки. Давно такого не было. Мне всё больше кажется, что с каждым поколением они всё слабее и глупее становятся. Но эта схватывает на лету, и не болтливая вроде. Ребёнок у неё что-то около трёх лет, до этого кассиром работала. Муж помирать оставил, а больше у неё, кажись, и нет никого. Жалко девку, умная, пропадёт коли не поможем.

– Присылай ко мне, рассмотрю, но ничего не обещаю.

– Само собой. Спасибо, теперь до связи.

Завершив сессию, миниатюрная светловолосая женщина приоткрыла окно пассажирского сиденья и зажгла сигарету зажигалкой с гравировкой «Бросай, ты – будущая мать моих детей. А.У.»2 (Прим.: Надпись выполнена на дорианском – самом изучаемом иностранном языке на территории современного АНК). Пока еле заметные веснушки играли на сочившемся через щель свете, её томные глаза задумчиво вглядывались на пролетавшее шоссе с небоскрёбами.

– Госпожа Вега, извините за нескромность, но зачем вы курите? – обратился к ней голос с водительского сиденья.

– Потому что могу, – медленно отозвалась она на раздражитель.

– А они, правда, действуют на вас?

– Не помню, чтобы я нанимала водителя с функцией неинтересного собеседника.

Оставшуюся дорогу ехали молча. Водитель усвоил урок, что о ней как минимум говорили одну правду – стерва. Хотя до этой поездки он уже почти убедил себя в обратном. За девять месяцев безупречной работы, он не позволил себе лишнего слова, напуганный коллегами о строгости этой персоны. Но она, напротив, показалась ему справедливой, рассудительной и даже милой. Так что он, посчитавши, что они уже достаточно близки, осмелился задать интересовавший его всё время, пока она бесконечно дымила в машине, вопрос. Второй приготовленный вопрос, о гравировке на зажигалке, он решил так и оставить при себе.

Представительский седан съехал с шоссе на пустую гостевую парковку и остановился у высокого забора. Дюймовочка с грузным дипломатом в руках вышла из машины и проследовала к воротам, где гостью встретили охранники. Через пять минут унизительного досмотра её проводили в дом. В трёхэтажном особняке, отделанном в высокотехнологичном стиле, насчитывалось как минимум четыре внушительных размеров зала: виртуальная игровая, кинотеатр, гостиная и библиотека. Спальни также присутствовали. Вегу попросили ожидать в библиотеке, с порога поразившей её размахом и широким кругозором хозяина. Журчание фонтана в виде медленного водопада на стене располагало к приятному чтению, и девушка без застенчивости взяла с полки «Историю Дориана: с нулевых до второй войны с АНК» и присела в мягком нубуковом кресле.

«Первые годы по новому летоисчислению ознаменовали конец многолетнего кровопролитного противостояния окончательной капитуляцией Дориана, установлением вассального режима под Перинеем и воцарением династии Монтесс. Итог этой войны оказался противоположен ожидаемой победе Дориана, имевшего преимущество по численности и оснащенности армии, благодаря полководцу Максимилиану Монтесс, стремительно захватывавшему участок за участком поля битвы, прокладывая путь к столице. В скором времени с окраинных земель до Розаллеи стали доходить слухи, что армия, собранная полководцем – мертвее мёртвого, боли не чувствует, не устает, не ест, никогда не спит, никого не щадит, оставляя за собой пеплы пожаров. Страхи расползлись по всему государству как тараканы, в армии начались дезертирства. Церковь и правящий царь Анатолий Правда тщетно пытались остановить панику призывами к здравомыслию и дварианской вере, основанной на догме о царстве божьем для душ всех умерших. И когда на пороге столицы появилась армия мёртвых, конница развернулась и бежала в рассыпную, их примеру последовали мечники, штурмовавшие свои же стены. Лучники, получившие приказ стрелять по дезертирам, также покинули свои позиции, и город был сдан без единого выстрела. Большинство горожан сбежало в тот же день, мёртвые вошли и остались в практически опустевших стенах, лишь царь встретил захватчика, не вставая со своего трона, с победным выражением лица. За такую дерзость Анатолий Правда был публично казнён, а Максимилиан Монтесс, получил от перинейского князя Нилла Виларонесс (с этих пор именуемого Великим князем) в качестве награды за военные успехи титул князя и наместника покорённого Дориана. Могущественную армию, ставшую причиной окончания войны, Великий князь приказал оставить подле наместника, как гарант повиновения. При этом семьи воинов, желавшие воссоединиться, могли переселиться в Дорианское княжество, для чего им должна была оказываться всякая поддержка государя, но о возврате мёртвой армии на территорию Перинея и речи быть не могло.

Сам Максимилиан Монтесс, получивший прозвище «король падали», оказался самым что ни есть живым и плодовитым, и в первый же год своего правления заставил дварианского епископа связать себя священными узами брака с дочерью казнённого им царя – Марией Правдой, которая вскоре родила ему законного наследника – Рерика Монтесс. Но первым сыном Максимилиана он не был. В тот же год родилось ещё как минимум четыре известных ребёнка от изнасилованных им знатных особ. К моменту скоропостижной смерти Марии, у него насчитывалось шестнадцать детей, но только один законнорождённый.

По дварианскому вероисповеданию мёртвых хоронили под землей до истечения семи дней после смерти, поэтому прошло достаточно времени, прежде чем появились случайные пробуждения среди дорианского населения. Такие случаи дварианская церковь нарекла принесённой из Перинея демонической заразной болезнью. «Заразившиеся» отлучались от церкви, и «судьба их вечно бродить изгоями по земле и никогда не войти им во врата Божьи». Даже по просьбам отказывались хоронить их по канонам, максимум, на что соглашались для них священники – это изгнать демонов испепеляющим божественным огнём. Остальных же «чистых» подданных княжества продолжали хоронить глубоко под землей до истечения семи дней со смерти.

Максимилиан правил захваченным государством сорок девять лет, но личность его и причины бессмертия его армии долгое время оставались загадкой. Родился он в 37 году до эры воскрешения в Перинее, но происхождения был смешанного, более чем неблагородного и достоверно неизвестного. По его собственным заявлениям, мать его – честную перинейскую подданную изнасиловал дорианский наместник в период ига. Такое сомнительное происхождение, вероятно, не позволило ему в своё время жениться на убитой во время войны Перинейской княжне Элизе Виларонесс, в полку которой он изначально служил, и с которой, по свидетельствам, состоял в тайной любовной связи.

Мёртвым и их семьям в период правления Максимилиана оказывались всевозможные почести. Среди своих командиров он распределил высшие государственные посты, приказы они в основном отдавали письменные, так как большинство из них уже не могли говорить. Им также полагалось право изъять из собственности коренного населения любые дома и земли для своих нужд.

Рерик Монтесс, рано оставшийся без матери и воспитанный авторитарным отцом, вырос кротким и добрым безвольным юношей, во всём беспрекословно послушным и не имеющим личных амбиций. С детства он был приучен уважать своих незаконнорожденных братьев и сестёр и относится к ним как к равным. Нередко даже поддавался влиянию своего старшего брата, если оно не шло в разрез с велениями их отца.

В 27 году, в возрасте двадцати пяти лет, по настоянию отца, Рерик женился на младшей дочери Великого князя, названной в честь его погибшей сестры – Элизабет. В тот момент девочке только исполнилось двенадцать лет, и она стала любимым «ребёнком» свёкра. Но сколько не баловали её и не окружали любовью и заботой, холодный замок Монтесс и мёртвый город Роззалея изнеженной перинейской принцессе были ненавистны. С годами она передала своё отношение мужу, узревшему в ней новый идол поклонения на фоне спадающего влияния всё более стареющего отца. Пренебрежение к мёртвым вошло в свою предельную стадию, когда чума, случившаяся в 50-ом году, унесла жизнь их первенца.

Максимилиан также не пережил чуму, оставив завещание, которое дварианская церковь и Великий князь сочли безумным. Собственное тело он завещал кремировать, а княжество Дорианское должно по наследству перейти к первому родившемуся после его смерти мальчику. Завещание это было воспринято с шумом и двояко: Рерик и Элизабет, ставшие регентами, поддерживаемые церковью и Великим князем, заявили, что в завещании речь идёт только о законнорожденных детях. Но второму и единственно выжившему после эпидемии законнорожденному внуку Максимилиана исполнилось тогда всего два года, а последние роды Элизабет были крайне тяжёлыми и по настоянию лекаря детей они больше иметь не должны.

Мёртвое войско, считавшееся разносчиком болезни, регенты не жаловали, всех ставленников Максимилиана отстранили от своих постов, знатным дорианским семьям были возвращены отобранные земли и дома. Свою власть Рерик и Элизабет решили посеять на хороших отношениях со знатью и церковью, возвращении столице прежнего облика и кровных правах Рерика на Дорианский престол. Из переписки Элизабет с отцом можно также узнать, что дварианская церковь предлагала помазать Рерика на престол, если тот примет фамилию по матери, на что Нилл также давал своё согласие. Но видимо ещё опасаясь гнева армии мёртвых, от вопиющего нарушения завещания «короля падали» решили отказаться. В свет же всем мёртвым дорога стала заказана, и, претерпевая временные трудности и затаившись на подмостках столицы, они ожидали рождения своего нового истинного короля. Во избежание двоякого смысла завещания, по сговору с новой дворцовой стражей и наёмниками, в течение первых четырех месяцев правления регентов были тайно убиты все незаконнорождённые дети и внуки Максимилиана, а также женщины, имевшие с ним связь когда-либо. Трудно правильно вычислить точную цифру жертв этой кровавой расправы, но по разным источникам приводятся цифры от 75 до 260 человек.

В целом регентство Рерика (а фактически Элизабет) положительно сказалось на Дориане и его столице. Экономика пошла в рост, военному делу с позволения сюзерена стали снова обучать мальчиков, а отношения двух враждующих когда-то государств стали делами семейными.

В 70-м году подросший Роберт Монтесс сочетался браком на кроткой деве перинейского дворянского рода, но, когда по истечении шести лет у них так и не было детей, брак был расторгнут. Второй и последней женой его стала дорианка Юлиана Лаврентия, буквально околдовавшая княжича красотой своих души и тела, о которых слагали легенды. От этого брака родился Роберт младший – истинный наследник по завещанию и князь Дорианский. Рождению малыша радовались все: регенты вздохнули с облегчением, что власть их теперь окончательно закреплена; отстранённая армия, претерпевавшая тогда не лучшие времена и обращение, наконец, дождавшись рождения своего нового истинного короля, предвкушала возвращение старых порядков и почестей.

Но вопреки восторженным ожиданиям, во время отлучки Роберта старшего и Элизабет в Периней, в замке Монтесс случился страшный пожар, унесший жизнь мальчика и матери. Во многих источниках говорится, что поджог устроила сама Юлиана, преисполненная патриотическими чувствами и желанием отомстить и прекратить династию короля падали и сюзеренитет Перинейского Великого князя. Тут же ей приписывается сумасшествие, ведь в здравом уме ни одна мать не убьёт своего сына из каких бы то ни было патриотических побуждений. Но автор сего трактата, как и многие историки-современники, склонен не согласиться с этой гипотезой, так как не нашлось ни одного документа, свидетельствовавшего о том, чтобы Юлиана обладала каким-либо расстройством психики. Более того, отношения её со своим мужем Робертом славились как хорошие и полюбовные.

Рерик и Элизабет ещё полагали, что им удастся удержать власть в ожидании следующего наследника. Но после гибели маленького истинного короля в пожаре, мёртвая армия покинула свою обитель, рассыпавшись по всей стране, Рерик был предсмертно стар, а новый епископ отказался помазать его или Роберта на царство. Оплота, гарантировавшего власть Перинейского Великого князя, не стало, и вскоре дварианская церковь тайно призвала к власти потомка прежней царской династии по мужской линии. Помазавшись, Иоанн Правда, обладавший недюжинной поддержкой уставшего пресмыкаться перед мёртвыми захватчиками населения, направил Великому князю письмо о более неповиновении воли Перинея и независимости государства Дориан. Он собрал армию, готовую противостоять перинейской угрозе как внутри, так и снаружи. Эта армия больше не боялась мёртвых. Они слишком долго наблюдали их рядом. Они знали, как их можно окончательно убить и питали к ним врождённые ненависть и гнев. Под авторитетным командованием Иоанна она могла бы противостоят всему Перинейскому княжеству, если бы осмелился «Великий князь» вторгнуться. Бывшие регенты, оставшись совсем без поддержки, присягнули на верность новому царю, опасаясь его мощи и влияния. Великого князя же к этому времени слишком заботили собственные проблемы, к тому же Периней никогда не стремился поработить Дориан, скорее их целью изначально было освободиться от ига последнего, так что на письмо нового царя не последовало никаких реакций.

Следующим своим шагом на троне Иоанн подписал указ о священной инквизиции. Во имя освобождения от заразной демонической болезни, принесённой из Перинея, все восставшие мёртвые подлежали преследованию и сожжению. Разграничений между коренными Доринами или переселенцами с Перинея не проводилось. Собранная новая армия обрела цель – искоренение зла внутри государства.»

Сердце читательницы предательски забилось быстрее, то ли от слов на бумаге, то ли от открывшейся двери.

– Вы можете забрать её себе. Я помню её почти наизусть, – раздался гортанный голос за спиной девушки, и вздрогнув, она обернулась. Перед ней стоял высокий статный мужчина лет сорока пяти на вид, с короткой бородой и хищными глазами.

– Нет, спасибо, я тоже знаю её наизусть, хоть и не читала ни разу, – ответила девушка, убирая книгу на журнальный столик и протягивая руку для пожатия. – Антония Вега, президент и научный руководитель сети клиник «ВегаЛайв».

– Рекаро Ли Коми, оплот демократии, – улыбнулся мужчина, пожимая протянутую руку. – Рад наконец-то познакомиться с вами лично. Вы ещё прекраснее, чем вас описывали. Приношу извинение за обыск, но протокол безопасности советника обязывает.

– Я понимаю, не стоит беспокоиться. Приступим к делу. – Она достала из дипломата толстый договор и протянула Рекаро. – У вас остались какие-то вопросы по договору?

– По договору – нет, мои юристы дали по нему однозначное заключение, что я сошёл с ума. Так что вам придётся ещё раз лично прорекламировать мне услуги, оказываемые вашей клиникой. Я хотел бы точнее понять, что я получу в результате, если всё пройдёт успешно.

Вега отклонилась на спинку кресла, сладострастно изучая волевое лицо собеседника.

– У вас стоят синтетические импланты, – заявила она. – Скорее всего – везде.

– Верно.

– Я могла бы напомнить вам о вкусе большого куска жирного ангейского мяса средней прожарки, но не уверена, пробовали ли вы его когда-нибудь.

– Не пробовал.

– Да, к еде вы равнодушны, хотя незаслуженно. Но я хотела спросить о другом. – Она сделала паузу, слегка поджав под зубы нижнюю губу. – Как давно вы занимались сексом? Настоящим сексом, доставлявшим вам удовольствие?

Рекаро съежился от такого вопроса, вызывающе произнесённого, сексуальной женщиной с оголёнными ногами. Она достаточно точно угадала страсть его души. Он всегда был охотником за красивыми дамами и продолжал им оставаться и после изменения, бесконечно меняя подруг – исключительно первичных, получая только эстетическое и моральное наслаждение их телами и стонами.

– Вот что вы получите в результате, – снова заговорила Вега, увидев, что попала в яблочко. – Более того, бонусом, если вам захочется, вы можете поиметь меня. Только после операции – я не трахаюсь с синтетиками.

– Я тоже, – ответил опешивший Коми.

– Мне бы сейчас отметить, как мы похожи для успеха продажи, но не могу. Мы – не похожи. Вы просто синтетик, который замещает свои чувства чужими, я же – воссозданный первичный человек и бесчувственные синтетики, а тем более пластинированные трупы мне откровенно противны.

– Можно нескромный вопрос, раз мы так откровенны? Сколько вам лет? Нет, я знаю, что вам что-то около двух тысяч, но, сколько вам было, когда вы изменились?

Антония опустила глаза, изобразив свой самый нежный невинный образ.

– Тринадцать, – медленно проговорила она. – У вас отпало желание трахнуть меня?

– Скорее, появилось.

– Тогда нам осталось только определиться с источником материала, – резко перешла на деловой тон Вега. – Это может быть донорское тело, или мы можем взять образец ДНК из ваших костей и воссоздать тело из неё. На это уйдёт больше времени, и могут возникнуть пробелы в цепочке, которые придётся добивать из других источников, но зато точно не возникнет проблем с совместимостью.

– А откуда берутся доноры?

– Мы предлагаем различные программы добровольцам. Банк пока невеликий, но мы над этим работаем.

– Скажите, Антония, получается, я и детей иметь смогу?

– Тут есть сложности. Хоть мы и научились воссоздавать человеческий мозг, но он по-прежнему остается для нас загадкой. Большинство теорий сводится к тому, что он является только переходником от духа к физическому воплощению, но вот является ли это воплощение проекцией духа или дух проекция физического тела в другом измерении – остаётся вопросом. Если предположить, что духовная проекция вторична, то достаточно клонировать все биологические элементы физического тела для воспроизводства. Мне понадобилось тысяча лет, чтобы к этому прийти, но мы это делаем. Но, несмотря на физическую полноценность и выработку необходимых гормонов – дети пока в наших экспериментах не рождались. Кто знает, может, вы станете первым.

– А если будут пробелы и соответственно проблемы с совместимостью, чем это грозит?

– Проблемами в ощущениях. Неподконтрольными физическими реакциями. Если совсем откажет какой-то орган, то в течение гарантийного срока мы произведём пересадку или, при необходимости, даже заменим всё тело. Поймите, вы не первый наш опыт и у нас достаточно положительной практики, чтобы предлагать такую услугу. Но то, что мы делаем, не обычная имплантация и ещё находится в экспериментальном статусе, поэтому всегда нужно быть готовым к любому исходу. Но в самом крайнем случае вы просто получите неэффективное тело, которое с лёгкостью можете заменить на привычное вам синтетическое. По сути, вы ничем не рискуете.

– Кроме одного миллиона руинов, который плачу за этот эксперимент.

– Согласитесь, не самая высокая цена за возможность снова стать живым?

– Согласен. Особенно учитывая, что это единственный шанс трахнуть тринадцатилетнюю девочку с двухтысячелетним разумом. Кажется, у меня нет выбора, – усмехнулся советник. – Последний вопрос: а вы могли бы встроить в воссозданное тело что-то дополнительное, к примеру, иммунитет к какому-то новому вирусу?

– Мы делаем из мёртвого живого и молимся Неприкаянному, чтобы всё прошло гладко, а вы хотите ещё встроить сторонний иммунитет? Я так понимаю, речь идёт об иммунитете к вирусу против человека, который разработало правительство?

– Не понимаю, о чём вы.

– Очень жаль. Если бы у меня были образцы этого вируса, я думаю, что смогла бы привить иммунитет своим моделям. Учитывая обстоятельства, очевидно, что система содружества рухнет, и против первичных будет применено это оружие. Это лишь вопрос времени. Жаль, если вместе с ними будут отравлены тела наших почётных граждан стоимостью миллион руинов.

– То, что вы говорите ужасно. Хорошо, что у нас не ведётся разработок никакого вируса, по крайней мере, не с одобрения Совета.

Закончив обсуждение деталей, они подписали соглашение. Ли Коми выбрал длинный путь из собственного ДНК. Извлечения материала обговорили произвести через день, а после изготовления пробных органов Рекаро следовало выбрать время, чтобы лечь в клинику для обследования на совместимость. Он лично проводил Антонию до автомобиля, где она закурила очередную сигарету.

Через четыре часа Антония Вега спала на широкой постели, стоящей по центру просторных апартаментов. Одна. Её духовная проекция бродила по нейронам физического мозга перебирая сны, как ребёнок леденцы разного цвета. А на следующей неделе в центральный офис «ВегаЛайв» на её имя был доставлен контейнер с образцом какого-то вируса от неизвестного Роналдо Лорефилда.