Костер и Саламандра. Книга первая

* * *

У нас уютное утро было: после того как мы навестили семью Раша, у меня сильно отлегло от сердца. Будто удалось как-то поправить…

Очень относительно поправить.

Потому что мёртвым-то не поможешь.

А я поймала себя на мысли, что уже прикидываю потери, как на войне. И что это кошмарно цинично: погибла любимая подружка Мельды, это ужасно, но если бы погибла Мельда — было бы хуже. Раш бы, наверное, некоторое время не мог работать — а сейчас важно, чтобы он работал. Поэтому — повезло нам, да.

Так рассуждать мне было внове и противно, но оно само выплывало — и меня грызла совесть.

А Виллемина меня отвлекала неожиданными вопросами.

— Дорогая Карла, — сказала она, улыбаясь, — вот Жейнар сказал, что не бывает некромантов с очаровательными лицами… но наш драгоценный друг Валор очень хорош собой. Во всяком случае, в облике вампира у него были очень красивое лицо, осанка словно у гвардейского капитана, стройная фигура… Мессир Валор — уникум, некромант, обошедшийся без клейма Тьмы?

— Ничего он не уникум, — сказала я. — Сейчас он и вовсе — одно сплошное клеймо.

— Но раньше? — настаивала Вильма.

— Государыня, да вы же любопытны, фи! — не удержалась я и прыснула.

— О Карла, дорогая! — простонала Вильма. — Теперь любопытство меня убьёт, а спросить у самого мессира Валора я не посмею.

— А мне почём же знать? — я сделала самую постную мину. — Если клеймо не на лице…

— Но ты же знаешь?

— Да ладно, знаю, — сказала я. — Я же видела его призрак в истлевших лохмотьях, я всё про него знаю. У него справа под рёбрами росли три пальца. Не спрашивай, как это возможно. Выглядело это просто чудовищно — так что, я думаю, ты сделаешь очень разумно, если не станешь его расспрашивать.

— Боже мой, — вздохнула Вильма. — Я — любопытная, мне нет прощения, я никогда не заговорю об этом с Валором. И никто не заговорит. У него теперь искусственное тело, но без изъяна. Пусть все думают, что мессир Валор — исключение из правил.

— Пусть, — сказала я. — Иногда клеймо — уж чересчур… ну, ты понимаешь.

Мы вышли из кареты у парадного входа во Дворец — и немолодая дама в великолепной шляпе и длинной, по моде Перелесья, шубе, которая вроде бы спокойно прогуливалась по площади, вдруг кинулась к нам бегом по свежевыпавшему снегу.

С прытью совершенно не по возрасту.

Её задержали караульные гвардейцы — а она закричала:

— Государыня, я вас умоляю! Позвольте с вами побеседовать! Я на колени кинусь!

Виллемина остановилась. Дама рвалась из рук гвардейцев. Тяпка зарычала.

— Что с ней, Тяп? — спросила я. — Давай, нюхай.

Тяпка подбежала к даме, которая так дёрнулась, что чуть не сбила гвардейца с ног. Нюхала — и тихо рычала. Я подошла поближе: от дамы еле-еле заметно тянуло злом. При ней не было артефактов, но она была окружена… для Тяпки, наверное, это было запахом, а для меня — скорее ощущением, этаким невидимым флёром зла, от которого Дар превращается в столб огня.

— Придержите эту тётку, — сказала я. — Она побывала рядом с чем-то адским и, по-моему, неоднократно.

— Это неправда! — воскликнула тётка со слезами в голосе. — Прекраснейшая государыня, выслушайте меня, ради Бога! Моя семья в страшной беде, нас оклеветали…

Тяпка гавкнула.

— Извольте назвать себя, леди, — сказала Виллемина.

Без злости, без нажима, просто сказала. А мне на миг стало не по себе: откуда-то в её спокойном голосе взялся такой смертельный лёд… Честно говоря, я не ожидала.

Тётка, кажется, тоже его почувствовала — даже переменилась в лице.

— Октия… из дома Кочующей Дюны, — сказала она, заикнувшись на вдохе.

— Вот как, — Виллемина чуть кивнула. — То есть вы — мать Райса из дома Кочующей Дюны, коммерции советника, который работал в банке «Тритон»? Я поняла верно?

— Да, прекраснейшая государыня, — тётка взяла себя в руки, стала говорить спокойнее, но быстрее, будто боялась, что Виллемина не дослушает до конца. — Моего несчастного сына оклеветали враги, он арестован, дома был обыск, арестовали мою невестку, брата, арестовали нескольких знакомых, обвиняют в чудовищных вещах, в государственной измене! Но этого не может быть, государыня, никак не может!

— Леди Октия, — сказала Виллемина, — я удивлена тем, что вы пришли сюда. Вы — мать человека, который организовал массовое убийство, и это меньшее из того, что он планировал сделать. Я хорошо осведомлена о ходе следствия и о выводах предварительного закрытого слушанья дела. Ваши сын и брат будут повешены как убийцы и предатели. О невестке я пока ничего не могу сказать: её вина доказана частично. Быть может, рассмотрев все обстоятельства дела, судьи сочтут возможным заменить ей казнь пожизненной каторгой. Это всё, леди.

— Это же ложь, государыня! — зарыдала тётка. — Какое убийство… мой сын никогда! Никогда!

— Не трудитесь, леди, — сказала Виллемина. — Мне были представлены исчерпывающие доказательства. И позвольте дать вам совет: пожертвуйте имущество, не подлежащее конфискации, целителям Святого Ордена и попробуйте убедить настоятельницу монастыря Святой Эльмы У Берега принять вас на покаяние. Таким образом вы, я надеюсь, сможете спасти свою душу.

По лицу тётки прошла тень — и на нём отразилась такая яростная ненависть, что меня шатнуло. Я чуть не высказала ей всё, что думала, — но Виллемина тронула меня за локоть и чуть качнула головой. И приказала гвардейцам:

— Мессиры, извольте проводить даму под стражу. Необходимо также сообщить о ней мессиру Броуку.

И всё. Повернулась и пошла во Дворец — и я за ней. Я чувствовала себя слегка оглушённой.

— Ничего себе, ну и дрянь! — сказала я, когда мы уже были в своих стенах. — Это ведь мамаша того типчика, который убедил погибшего банкира взять с собой к Рашу убийц, да?

— Да, — сказала Вильма кратко. Мне показалось, что разговор с тёткой её ужасно утомил, хоть на улице это и не было заметно.

— Вот что с людьми произошло? — сказала я грустно. — Я просто понять не могу. Ведь нормальная вроде семья, родовитая, небедные люди. Шикарные должности. И вот это…

— То же, что и всегда, дорогая, — так же грустно, отогревшимся, обычным, правильным голосом сказала моя королева. — Произошли деньги и власть: они есть — их хочется больше. Им немало пообещали. Этот Райс рассчитывал на придворную должность, возможно — стать канцлером при новом дворе. Между прочим, собственное руководство группа Райса тоже потихоньку травила: кого-то должны были свести в могилу, кого-то собирались превратить в безропотное орудие… Вот и вся роковая тайна.

— Броук уже разобрался с банком «Тритон»? — спросила я. — Что-то слишком много всего сходится на этом банке.

— С тех пор как с нами милейший мессир Ольгер, всё пошло легче и лучше, — Вильма чуть улыбнулась и здорово меня успокоила. — Люди Броука обыскали и само здание банка, и квартиры сотрудников — нашли много интересного. Мессир Ольгер, как рассказал мне Броук, целый день провёл в банке, ополаскивая какими-то эликсирами чашки, из которых пили сотрудники, заварники для кавойе и для травников, а потом ещё и пакетики с травами для заварки и с сухим порошком кавойе перебрал. Так что мы теперь знаем, кто манипулировал, кем манипулировал — и зачем. Между прочим, несчастный мессир Лэнгл — упокой Господь его душу и прости ему грехи — тоже много помог.

— Я всё думаю о том пакете, что наследил у банка, а потом его убрали, — сказала я. — Помнишь?

Виллемина махнула рукой:

— Как только не воздействовали! Я не уточняла, что именно было в той приваде. Знаю только, что таких было немало и внутри — и они содержали порчу не на смерть, а на повиновение. А прекраснейший мессир Вард из дома Тритона клянётся и божится, что его тоже опоили! — и рассмеялась. — Мы его перепугали. Но не сместили.

— Думаешь, не расскажет гадам, на которых работает? — хмыкнула я.

— Думаю, ему слишком дороги жена, дочери, замок в Доброй Гавани и финансовые связи здесь, — сказала Виллемина, и в её голосе снова послышался мёртвый лёд. — Имущество он сможет восстановить, если ему придётся бежать. А семью — нет.

— Ты собираешься его шантажировать? — поразилась я.

— Почему — собираюсь? — улыбнулась Вильма совершенно безмятежно. — Я шантажирую. И прикажу убить, если шантаж не сработает. Карла, дорогая, светик мой, ну вот кто из нас некромант?

На лестнице нас встретила Друзелла:

— Мессир Валор давно ожидает государыню в её малой гостиной.

Вильма вспорхнула по лестнице, как птичка, будто даже тяжёлый искусственный живот ей не мешал; есть такие дамы, которые так порхают и с настоящим. Я подумала, что никогда мне не бывать настолько изящной. Но это и не важно: в нашей команде у каждого — свои таланты.

Валор поднялся нам навстречу. На нашем любимом столике у него лежала целая стопка книг.

— Счастлив видеть вас, прекраснейшая государыня, — сказал Валор, обозначив поцелуй на поданной Вильмой руке. — И вас, деточка: мы так редко беседуем, что я начал тосковать по вашему обществу. Но дела — прежде всего. Я хотел рассказать вам несколько ужасных сказок Перелесья.

— Сядем, друзья, — нежно сказала Виллемина. — Сказки — это интересно. В них говорится о мерзких тварях с горящими глазами?

— Да, государыня, — поклонился Валор. — С глазами, горящими, как плошки, с руками до самой земли и серой, будто туман, кожей.

— Сказки? — хмыкнула я. — Просто сказки?

— Увы, — снова чуть поклонился Валор. — Мне нечем вас порадовать, деточка: в трактатах наших коллег об этих тварях нет ни слова. Но в легендах Перелесья, в эпосе «Трижды убитый» и в историях, которые собирали по перелесским деревням мессиры фольклористы Гунард и Берк, эти твари упоминаются, и даже часто.

— Но можно ли доверять сказкам? — задумчиво проговорила Виллемина. — Тем более — рассказанным простецами.

— Видите ли, дорогая государыня, — сказал Валор, — именно то меня и прельщает в этих книгах, что все эти истории написаны или рассказаны простецами. И это обозначает природу тварей — не иномирную, нашу, местную.

— Вы думаете, впрямь элементали? — спросила я. — Не звери же.

— Сложно сказать с чужих слов, деточка, — сказал Валор. — Но, полагаю, не звери. Твари эти описываются как мерзкие и злобные, те, кто их встречал, порой погибали от ужаса, а те, до кого тварь дотрагивалась — погибали наверняка, от мучительного, нестерпимого и несмываемого отвращения. С тварями никто не разговаривал — и они, быть может, не знают человеческой речи. Но в их поведении чувствуется род разумности. Перелесские крестьяне уверили мессира Гунарда, что такая тварь может пролезть в неожиданно узкую щель, в дымоход, в слуховое окошко — и что её тело тянется и гнётся упруго, словно хлыст.

— Изловить бы штучку, — сказала я мечтательно. — Посадить в клетку, понаблюдать. Поглядеть, куда оно годится.

— Мне представляется, деточка, что клетки будет маловато, — сказал Валор. — Я всё же думаю, дорогая моя, что твари имеют стихийную сущность… э… как драконы, что ли… Возможно, от них защищают знаки против Приходящих в Ночи… но как знать… может, есть специальная защита. Я предположил бы, что кто-то в Перелесье может быть отлично осведомлён о свойствах этих тварей — и умеет ими управлять на диво легко и точно.

— Полагаю, что этими созданиями и теми, кто с ними ладит, должна заняться контрразведка, — сказала Виллемина. — Сегодня же предложу новую задачу мессиру Ирдингу. Мне не нравятся эти существа.

Валор согласно склонил голову и хотел что-то сказать, но тут в нашу гостиную быстро вошла Друзелла.

— Прошу меня простить, государыня, — сказала она виновато. — К вам мессиры Броук и Сейл. Срочно, по секретному делу.

— Мессир Валор посвящён во все секретные дела, — сказала Виллемина. — Спасибо вам, дорогая Друзелла. Зовите, — и улыбнулась нам, когда камеристка вышла. — Боже мой, какая таинственность!

— Она приказала всем живым покинуть анфиладу, — сказал Валор с улыбкой в голосе. — Ни души рядом не чувствую.

— Посторонняя мышь не подслушает, — хихикнула я.

— Хорошо, — кивнула Виллемина.

Вошли и поклонились Броук и Сейл. Броук был тщательно выбрит и причёсан, одет в отличный сюртук — и всё вместе выглядело так, будто он пытался скрыть сильную усталость молодцеватым видом. У Сейла под глазами были синячища, как у привидения, складка между бровями и вообще — даже более озабоченный и хмурый вид, чем в доме Раша, когда медики пытались спасать раненых.

— Пожалуйста, садитесь, дорогие мессиры! — радостно сказала Виллемина. — Выпьем кавойе, хорошо? Это отчасти помогает от дурных новостей. Маршал Лиэр рассказывал, что в гвардии завелась мода доливать в кавойе капельку рома — и это называется «поймать крабика». Не хотите ли попробовать?

— Если мода из гвардии, то будь уверена: они доливают не капельку, — возразила я и всех насмешила. Даже напряжение слегка сошло.

Броук и Сейл взяли чашки.

— Так вот, — со вздохом сказал Сейл. — Мне тяжело это говорить, государыня, но… похоже, вам придётся родить в ближайшее время. Более того: в ближайшие дни.

— То есть я не доношу почти месяц? — нахмурилась Виллемина. — А что со мной случилось?

— Исключительно подходящий младенец, — сказал Сейл. — Такой шанс может больше не представиться, дорогая государыня. Во-первых, врождённое клеймо Тьмы — в принципе достаточно редкая вещь. Во-вторых, младенцы с клеймом чрезвычайно редко бывают по-настоящему крепки и здоровы. В-третьих, они уж почти никогда не бывают миловидны. Мои люди вместе с юным мэтром Норвудом уже не первый месяц обыскивают все приюты при монастырях, дома призрения подкидышей и благотворительные госпитали для рожениц — и нашли до вчерашнего дня лишь двоих младенцев. У одного из них — тёмно-красное родимое пятно, похожее на коросту, закрывающее половину лица, шею и часть груди. У второго — раздвоенный кончик носа. Мы, разумеется, забрали этих младенцев, чтобы воспитать за казённый счёт. Вы согласны, что ни эти дети, ни похожие на них не годятся для нашей цели, государыня?

— Раздвоенный кончик носа — это сильно, — сказала я. — Народ восхитится.

— Пятно — не слабее, — хмуро сказал Броук. — Всё равно что надпись на лбу.

— А то дитя, которое вы нашли вчера? — спросила Вильма.

— Прелестный младенец, — сказал Сейл. — И здоровенький. Светлые волосы, глаза словно у молочного котёнка…

— Звучит очаровательно, — сказала Виллемина. — Но в чём подвох?

— У него шесть сосков, — сказал Броук не просто хмуро, а мрачно.

— Хорошее клеймо, — сказал Валор. — Надёжное. Знак силы.

— Да, — кивнула Виллемина. — О нём будут знать только кормилица, няня и все мы. Вначале его закроют пелёнки, потом — платьице, потом — костюмчик… Дитя спокойно вырастет — и не будет никаких… эксцессов. Замечательный младенец, мессиры, вы провели колоссальную работу, нашли именно то, что необходимо… но меня тревожат преждевременные роды.

— Лучше сейчас, чем после полнолуния, — сказал Броук. — Иначе будут болтать, что вы выкинули после дьявольского обряда. Что это кара Божья. А так — увидели дом Раша после взрыва, задумались, испугались…

— Мне не нравится, — сказала Виллемина.

— Нам будет очень непросто представить в храме подданным новорождённого младенца, которому сравнялся месяц, — сказал Сейл. — Женщины хорошо представляют, как выглядят младенцы.

— Ну, знаете, на недоношенного он тоже не будет особенно похож, — сказала я.

— А это будет особая милость Божья, — сказал Валор.

— Вы что, издеваетесь? — фыркнула я, но меня никто не поддержал.

— Раш устроит какое-нибудь чудо, — сказал Броук. — Чтобы никто не усомнился.

— Нет, дорогие друзья, — вдруг твёрдо сказала Виллемина. — Чудес уже хватит. Кажется, я поняла, что нужно делать. Я намерена тянуть с родами, сколько это возможно. Но если вдруг случится что-то нестерпимо ужасное — я рожу. От ужаса. Я рожу — и мы сообщим, что не можем подвергать слабенького младенца риску подцепить простуду или родимчик в храме. Мы его благословим в дворцовой часовне, дадим имя — Гелхард, несомненно, и сообщим всем, что представим дитя народу, когда оно немного подрастёт и окрепнет.

— И будем тянуть время дальше! — подхватила я. — И дотянем до лета, например, чтобы дитя точно не простудилось. А тогда уже никто не определит с такой уж ювелирной точностью, когда этот младенец родился.

— О! — радостно воскликнул Броук. — Хороший уход, помощь лучших медиков, молитвы Элии и его святейшества — вот ребёнок и окреп. Бывает же такое, верно?

— Конечно, бывает, — подтвердил Валор невероятно авторитетным тоном. — А где сейчас младенец?

— У меня, — сказал Сейл. — С ним отличная проверенная кормилица и моя жена.

— Я хочу посмотреть, — сказала Виллемина.

— Нечего ребёнка таскать туда-сюда по улице, а тем более — тебе к мессиру Сейлу ездить, — сказала я. — Болтать будут. Попрошу адмирала, пусть кто-нибудь из вампиров принесёт дитя сюда сквозь зеркало и так же доставит обратно. Для конспирации.

— Адмирала?! — поразился Сейл.

— Князя вампиров, — сказала я. — Он был адмиралом при жизни — лет пятьсот назад или около того.

— Вампиров просить… — Сейл, похоже, сильно усомнился.

Возразить хотели разом Броук, Валор и Виллемина, но я опередила:

— Да бросьте вы, мессир! Дитя — некромант! Заодно и поглядим, что и как у него с Даром.

На том мы и остановились.

Сейл ушёл заниматься ребёнком и прочими медицинскими делами. Броук остался.

Виллемина сама долила кавойе в его чашку.

— Предчувствие подсказывает мне, — сказала она, улыбаясь, — что вам ещё есть чем меня удивить, драгоценный мессир Броук. Удивляйте! Сегодня я морально готова почти ко всему.

— Мне телеграфируют из приграничных областей, государыня, — сказал Броук. — Во-первых, в последнее время к нам из Девятиозерья въезжает очень много самой разной публики. Не у каждого и виза есть, я уж не говорю о разрешении на пересечение границ. Многие из них — с семьями, желают принять подданство. На моей памяти такого не было никогда. Бегут от ада, не иначе.

Виллемина задумалась.

— Быть может, — сказала она медленно, — нам стоит выдавать одиноким беглецам временный вид на жительство? Например, на год? С тем чтобы через год они обратились в жандармерию?.. Но те, кто приехал с детьми, мне кажется, могут получить подданство сразу, как вы полагаете, мессир Броук?

— Многим из них жить нечем, — сказал Броук. — Те, кто мог это себе позволить, как-то устраиваются, снимают жильё, а вот голытьба… Сейчас холодно, своих бедолаг обогреть бы. Мы связались с местными властями, но наши провинции — не такое уж золотое дно. Тем более — Жемчужный Мол. Люди ютятся в каких-то сараях, шалашах… У кого-то лошади, которых кормить нечем, дохнут. Я понимаю, что это не наше дело, но Господь взирает. Не хватало ещё, чтобы у них там случился повальный тиф и мор — перед самой войной.

— Мне нужен мессир Раш, — сказала Виллемина. — Я поняла вас, прекраснейший мессир Броук, мы с этим справимся. Сегодня же вечером мы направим туда помощь.

— Есть ещё один момент, — сказал Броук. — Некроманты на границе.

— Ничего себе! — закричала я. — Из Перелесья?

— Из Девятиозерья, леди Карла, — сказал Броук. — Мне телеграфировали, что за последнюю неделю с таможни в жандармерию перенаправлены пятеро, называющие, мол, себя некромантами. Там наши кадры не слишком разбираются в этом деле, только получили распоряжение оказывать содействие. Что с ними делать, государыня?

— А что они сами хотят? — спросила Виллемина.

— Обратились к таможенникам, а потом — к жандармам, — сказал Броук. — Принять подданство, а в идеале — поступить на службу.

— Отлично! — воскликнула Виллемина. — Они тоже читают наши газеты. Пусть их сопроводят в столицу. В общем, прекрасное соотношение: две хорошие новости на одну плохую.

— Но плохая — уж совсем плохая, прекрасная государыня, — сказал Броук. — Начнётся война с адом — аукнутся нам эти девятиозерцы, которые успеют на нашей земле замёрзнуть или с голоду помереть…

— Святее Иерарха мы всё равно быть не сможем, — улыбнулась Виллемина. — Но что сможем — непременно сделаем, дорогой Броук. Отдыхайте, пожалуйста, а перед этим пошлите за Рашем.

Броук раскланялся и вышел.

— Любопытно, — сказал Валор, — Я, конечно, не бывал при дворе при жизни, но мне представляется, что тогда мало кто из свиты государя Эрвина настолько глубоко к сердцу принял бы беды простого люда, да ещё и пришлого. Мессир Броук меня удивил. Любопытно: что так смягчило нравы — течение времени или Божья Волна?

— Раз не везде, — сказала я, — значит, Божья Волна. Люди — они такие: пока не прилетит, никто и не почешется.

— К тому же, — сказала Вильма, — нравы в Перелесье отнюдь не смягчились, чтобы не сказать сильнее. Святая Земля уже многие годы движется к тому, чтобы снова стать Лугоземьем: она преизрядно растеряла святость. Думаю, хоть над нами и один Святой Орден, боги разные…

— Государыня говорит что-то еретическое, — хихикнула я.

— Нет-нет, — возразил Валор. — В этом есть что-то глубоко правильное, деточка, хоть и никем не произносимое вслух. Мне представляется, что мы — народ Отца Вод. И Божья Волна была именно его карой — его попыткой то ли предупредить своих детей, то ли их исправить… Я просто не могу вспомнить никакое другое государство Севера, где гнев Бога последовал за конкретным и общим грехом, а мы все хорошо помним, что Вседержитель зрит, не вмешиваясь. Вмешался не он? О, государь наш Риэль был глубоко прав, когда утвердил церковный раскол. Мы признали Отца Вод над собой.

— Только он не слишком милосерден, — сказала я. — Даже с вами, Валор, и с теми душами… с бедными морячками. И Божья Волна — ну, тоже тот ещё был ужас, если не врут легенды.

— Судя по всему, не врут, — сказал Валор. — В годы моей жизни память была ещё сравнительно свежа. А к нынешним дням она, как мне кажется, превратилась в своеобразное понимание истины в Прибережье.

— Когда-то жителей побережья предельно жестоко научили думать о ближнем, — задумчиво сказала Виллемина. — Звучит красиво. И всё же мне представляется, что дело не в этом — по крайней мере, не только в этом. Мой предок, которым в Перелесье до сих пор детей пугают, когда-то дошёл своим умом… В общем… нет, думаю, что легенда безусловно прекрасна, но нас всех изменила близость ада, а не Божий гнев. Хотя мысль о том, что жители Прибережья — народ Отца Вод, мне неожиданно нравится.

Раш пришёл, когда наша богословская беседа была в самом разгаре. Предположу, что Элия поседел бы раньше времени, если услышал бы, что мы болтали. Совершенно еретически звучало. И я не радовалась мысли, что над нами — Отец Вод. Мне думалось, что Вседержитель как-то добрее относится к людям… хотя — что мы знали о Божьем суде? У моря, во всяком случае, суровая, но прозрачная, понятная бедным смертным справедливость.

— Я очень рада, что вы смогли прибыть быстро, драгоценный мессир Раш, — сказала Виллемина. — Мне совершенно необходимы вы и ваш удивительный блокнот. Мессир Броук посвятил вас в курс дела?

— О несчастных в приграничных городках на Жемчужном Молу? О да! — Раш кивнул и немедленно вытащил блокнот. И неожиданно улыбнулся. — Мы с блокнотом — к вашим услугам, прекрасная государыня.

— Превосходно, — сказала Виллемина. — Итак. Необходимо дать телеграмму его святейшеству. Эти люди бегут от ада под защиту нашей короны и нашей ветви Святого Ордена. Быть может, церковь Путеводной Звезды и Благих Вод сможет помочь. Напомните мне, пожалуйста, дорогой мессир Раш: чем они располагают на Жемчужном Молу?

Раш на минуту задумался, припоминая.

— Монастырь Святого Бермы У Маяка, — сказал он наконец. — Хорошая богатая обитель. И женский монастырь Блаженной Атты На Перепутье, а при нём — библиотека и госпиталь во имя Блаженной Атты.

— Очень хорошо, — сказала Виллемина удовлетворённо. — Значит, у них есть странноприимные дома и госпиталь с сёстрами-целительницами. Укажите, дорогой герцог, что я прошу во имя Господа и ради пущей Его славы, в надежде на победу над силами тьмы. И что корона Прибережья придёт Ордену на помощь в час, когда такая помощь понадобится. Сообщите также, что помощь нужна срочно, потому что слабые и больные люди могут не пережить ближайшей холодной ночи.

— Разумно и резонно, государыня, — сказал Раш, делая пометки.

— Далее, — продолжала Виллемина. — Мы напишем нашему доброму другу мессиру Варду из дома Тритона. Отметьте, пожалуйста: государыня настоятельно просит милостыни на нужды наших бедных. Государыне хватит выручки от продажи ценных бумаг Юго-Восточной транспортной компании. Милостыню мы готовы получить наличными деньгами, простыми продуктами — хлебом, сыром, рыбой — или другими насущно необходимыми вещами. Отметьте: государыня охотно выслушает любое предложение. А если добрейший мессир Вард решит, что во имя спасения его души можно пожертвовать ещё немного — благодарность государыни будет безгранична… и, возможно, она пересмотрит некоторые свои особые решения.

Раш на миг зажмурился и улыбнулся — и в этот момент стал ужасно похож на кота, который съел крупную рыбину, и теперь ему очень хорошо:

— Осмелюсь предложить, государыня, что в виде особо доброго и благородного дела упомянутый мессир может пустить часть беглецов в свою виллу неподалёку от Тёплой Гавани. Всё равно она пустует зимой.

— Ах, превосходно! — воскликнула Виллемина. — Да-да, и это тоже. Как вы думаете, дорогой мессир, хватит ли нам на первое время?

— Если Броук дал точные сведения, то мы с самым необходимым дотянем до тепла, — сказал Раш.

— Превосходно, — сказала Виллемина. — Это даже лучше, чем я могла ожидать. Действуйте, дорогой герцог, а я поразмыслю, что мы будем делать дальше.

Мы немного развеселились только после полуночи.

До сумерек Виллемина принимала толпу мессиров работяг: заводчиков, финансистов, владельцев транспортных компаний… Пока она была занята, мы с Норисом пытались понять, как защитить Дворец.

— Въезжий дом! — ругался Норис. — Гвардейцы — просто украшение, вроде каменных истуканов! Заходи, кто хочет, делай, что хочешь… Вы хоть понимаете, Карла, что у этой чокнутой бабы могла оказаться бомба? Или привада на смерть?

— Слушай, Норис, — фыркнула я, — да тут у каждого может оказаться бомба! Теоретически вот тебя опоят — и что?

— Визиты закрыть, — говорил Норис и зло щурил глаза. — Разогнать по домам королевских родственников, половину фрейлин, всех этих бездельников, которые приходят в приёмные Дворца, чтобы почесать языки…

— Ага, — огрызнулась я. — Забиться под веник и не отсвечивать. Королева так перепугалась, что света белого не видит, да?

— Нет, давайте разъезжать по столице в ландо, — ответил Норис в тон. — Можно ещё мишени на лбу нарисовать.

— Нет, давай велим выкопать погреб, сверху заложим стальной арматурой, поверх — кирпичами, и в этом погребе будем жить!

— Нет, давай лучше вы будете просто прогуливаться по набережной, где у кого угодно может оказаться пистолет!

— Нет, давай вы будете пускать на набережную по пропускам и после обыска!

— Чур, я дам обыскиваю, — сдался Норис.

— По мордам схлопочешь, — буркнула я.

— Я не понимаю, что делать, — сказал Норис честно и грустно. — Я боюсь за государыню — аж до колик в сердце.

— Давай заменим гвардейцев жандармами, — сказала я. — В карауле на входе и на площади Дворца. Жандармы внимательнее, у них глаз намётанный. А не пускать визитёров и просителей — ну невозможно же! Со всех сторон невозможно.

— Вот если бы был такой эликсир, чтобы видеть людей насквозь… — мечтательно сказал Норис. — Чтобы — смотришь на даму…

— Что?

— Ну, в смысле: смотришь на даму — и видишь, нет ли у неё бомбы под кринолином, — договорил Норис, но, по-моему, не только это имел в виду. — Или — ножи, пистолеты под одеждой… Спроси Ольгера, Карла. Может, он знает.

— Не знает, — сказала я раздражённо. — Я спрашивала. Ну какой эликсир… как ты это себе представляешь?

— Вы же можете разговаривать через зеркало, — сказал Норис. — Все бы так могли!

— Пока у жандармерии деточки держат связь и с Дворцом, и с домом Раша, и с Броуком, — сказала я. — Что тебе ещё надо?

— Ха! Что мне надо! — и Норис немедленно стал демонстративно загибать пальцы. — Раз: чтобы была связь между патрульными и ведомством, например. Чтобы можно было попросить подмоги. Два: чтобы у патрульных между собой. Три: чтобы у патрульных и нашего госпиталя — мало ли что…

Тяпка его очень внимательно слушала, даже пошевеливала ушами — и вдруг меня осенило!

— Норис! — заорала я. — А я знаю, как сделать такой эликсир, чтобы видеть бомбу!

У него от неожиданности на секунду приоткрылся рот:

— Ты же только что сказала…

— Да плевать, что я сказала, — меня уже несло. — Скажи, бомба ведь пахнет?

— Чем пахнет?

— Ну чем-нибудь… не знаю… Крысиной Кровью, Гремучим Молоком, ещё какой-нибудь алхимической дрянью — пахнет же?

— Да пахнет, наверное, — почему-то он не понял с ходу. — Не то чтобы прямо сильно воняла, но — да, попахивает. Если принюхаться вплотную. Ты что, предлагаешь обнюхивать всех визитёров, что ли?

— Тоже мне, нюхач нашёлся! — я мотнула головой. — Собак, собак надо завести! И натаскать на запах бомбы! Вот и всё. И можно даже гвардию оставить на карауле, псы будут работать. Представь, как красиво: стоят гвардейцы, а рядом сидят умные собачки… не обязательно, чтобы большие и страшные, главное — чутьистые. Пегие гончие, например. Или зайцеловки.

— Карла, — выдохнул Норис, — это мысль! Так и сделаем. Конечно, у собак — нюх!

И посмотрел на Тяпку нежно, а она ткнулась в его руки носом.

— Жаль, таких, как Тяпа, больше нет, — сказал Норис. — Идеальная собака.

— И обычные послужат, — сказала я. — Распорядись, чтобы нашли породистых щенят в том возрасте, в каком их на дичь натаскивают. И начинаем обучать.

У меня прямо от души отлегло. Мимо обученной собаки бомбу во Дворец не пронесут. Норис тут же взялся всё это организовывать, а я ушла к Валору рыться в книгах.

Мы с ним, правда, ни до чего конкретного в тот день не дорылись. Будто те, кто жил в мире людей, старались в мир нелюдей не лезть: ни русалок, ни драконов, ни лесных тварей никто толком не описал. Кое-какие ценные фактики мы нашли только в странной книжке, почти тетрадке, без начала и конца. Кто был автор этой писанины, когда её сочинили, можно ли этому написанному доверять — с ходу было не разобраться. Мы только подумали, что писал междугорец, наверное, и сравнительно недавно, потому что у них каллиграфия такая: верхушки заглавных букв, как хвостики у цифры «семь». И текст оказался ничего себе — где его можно было разобрать, потому что местами автор переходил на шифр из кружочков, квадратиков, крючков и загогулин.

Мы думали, алхимический. Позвали Ольгера через зеркало, показали ему — он сказал: нет. У алхимиков всего Севера общая система обозначений. Ничего похожего на эти крючочки. Загадка. Зато там были алхимические формулы, надписанные как «от ожогов», «прикрыть от огня», «защита зеркала», «слюна дракона» — как раз по Ольгеровой части. А по нашей — пара звёздочек, описанных как знаки, запирающие драконий огонь.

Там вообще довольно много всего было о драконах, урывками, будто кто-то делал заметки между прочим. И вот прямо автор подчёркивал двойной чертой: для некромантов — опасно, опасно, опасно, но сам он, похоже, имел с драконами дело. Если так, то от его записок брезжила какая-то польза.

Когда синева за окнами сгустилась до чернильной темноты и снег пошёл, за мной забежала Друзелла.

— Леди Карлу ждёт государыня.

— Идите, деточка, — сказал Валор. — Я ещё почитаю. Мне кажется, в этих знаках есть нечто и дельное, и ценное.

— Пойдёмте вместе, — сказала я. — Дочитаете потом. Вильма освободилась, близится полночь — значит, мы вместе посмотрим на младенчика.

Мы поднялись в нашу с Вильмой заветную гостиную. Моя королева сидела в своём любимом кресле, откинувшись назад и опустив плечи, — я поняла, что устала она смертельно.

— Дорогая Карла, мессир Валор, у меня отличные новости, — сказала Виллемина, улыбнувшись так, что я поняла: улыбается тоже почти через силу. — Мы отправили на Жемчужный Мол продовольствие, тёплые вещи и фураж для лошадей беглецов по железной дороге. Эшелон придёт к утру. Его святейшество телеграфировал мне, что женщин, детей и больных разместили частью в странноприимных домах при монастырях, частью на постоялых дворах — и за это заплатил Святой Орден. На таможне теперь дежурят святые наставники. Если кому-то из беглецов требуется помощь или утешение — им сразу говорят, куда ехать дальше и к кому обратиться.

— Вправду отличные новости, — сказала я. — Да шикарные просто!

— Это ещё что! — Виллемина махнула рукой. — Мы с мессиром Рашем отправили туда вербовщиков с больших заводов. Если среди беглецов есть рабочие — их тут же и наймут, нам сейчас нужны рабочие руки. Тогда им уже не понадобится милостыня: будет у них и пища, и кров. Я надеюсь, что все потихоньку приживутся.

— И после такого дня ты ещё хочешь посмотреть на младенца? — спросила я. — Тебе поспать бы, дорогая.

— Хочу, — Виллемина сделала комичную капризную гримаску. — Я имею право посмотреть на своего сына? Даже если он ещё и не родился — всё равно! Моя королевская воля, вот.

— Ладно, — я вытащила нож, который теперь таскала в скрытых ножнах на рукаве. — Сейчас пригласим адмирала.

Я даже сказать ничего не успела — Олгрен вышел из зеркала. Видимо, при жизни он так чуял ром, как сейчас — мою кровь.

— Тёмная государыня, тёмная леди — моё почтение, — выдал он якобы любезно. — Привет, Валор, рад и тебе.

Виллемина просияла, Валор ответил поклоном, а я протянула адмиралу руку с порезом:

— Рада видеть.

— Ого! — Олгрен поднял бровь. — Здесь от меня чего-то хотят. Когда бедной рыбке предлагают угощение, внутри него обычно крючок.

— Ну хочу, но это пустяк, — сказала я. — Ты мог бы пронести сквозь зеркало живого младенца?

Олгрен взглянул на меня — и расхохотался:

— Шутить изволите, тёмная леди! По зыбким дорогам — живое дитя? Вы ж получите окоченелый трупик! Льдов такого пути живой не вынесет.

— Дар замёрзнуть не даст, — сказала я.

Олгрен тут же оборвал смех и взял мою руку. Не поцеловал, а слизнул кровь — ужасно вульгарно, чтоб не сказать больше, но от волны вампирской Силы я вспыхнула изнутри, и это, надо признать, было нестерпимо блаженно.

— Младенец-некромант? Интересненько, — промурлыкал Олгрен, как опасный кот.

— Будущий тёмный государь, — сказала Виллемина.

— А, вон что… — снова мурлыкнул Олгрен. — Хм, это меняет дело. Младенец-некромант, будущий тёмный государь, прекраснейшая государыня мне доверяет… Ну, клянусь Сумерками, я доставлю. Я тронут и польщён. Ваш слуга, тёмная государыня.

И преклонил колено. Кто бы мог подумать.

— Я бесконечно признательна вам, дорогой адмирал, — улыбнулась Виллемина.

И, кажется, добила его. У мужчин, хоть живых, хоть мёртвых, плоховато получалось спорить с Виллеминой — она их голыми руками могла брать. Мы с Олгреном в последнее время сравнительно неплохо ладили, но со мной он даже не пытался быть галантным — разве что шутки ради.

И руку Вильме он поцеловал, делясь Силой. У неё щёки загорелись, а я поняла, что Дар помаленьку отзывается. Может, и обозначится всерьёз, если Олгрен с его Силой древнего вампирюги будет продолжать в том же духе.

— Ну что ж, тёмная леди, — обратился он ко мне с этакой ухмылочкой. — Рассказывайте, откуда доставить младенца.

И всё прошло как по маслу. Олгрен открыл путь — и мы увидели по ту сторону зеркала миленькую комнатку в доме Сейла, где стояли две детские кроватки под пологами, а между ними — кровать кормилицы. И кормилицу в ужасе, и Сейла, тоже в ужасе, но пытающегося как-то удержать себя в руках.

— Всё в порядке, дорогие друзья, — сказала Виллемина. — Это мессир Олгрен, тот самый вампир, о котором я говорила. Доверьтесь ему, пожалуйста, ничего дурного не будет.

— Да-да, государыня, — сумел выговорить Сейл.

А кормилица, по-моему, не особенно хотела отдавать младенца. Но Олгрен протянул руки — и она не посмела возражать. Всё-таки эффектен он был просто громобойно.

А вот младенчику адмирал понравился. Просто и незатейливо. Младенчик привалился к его плечу головкой и наладился подремать — даже не подумал заорать или захныкать.

— Его будущее высочество очень мил, — ухмыльнулся Олгрен, перешагивая через раму. — Возьмите принца, леди Карла. Надеюсь, когда-нибудь я посмею напомнить ему, что проносил его по зыбким дорогам под своим плащом.

— Принца Гелхарда, — нежно сказала Виллемина.

— Принца Гелхарда, — кивнул Олгрен. — Его высочество мне понравился. Он горит Даром, как маяк в ночи. Вы хорошо выбрали.

— А скажите, Олгрен, — спросил Валор, — на вашей памяти уже случалось такое, что принц не имел ни капли крови правящей династии? Или это… э… революционный подход нашей государыни?

Виллемина протянула руки — и адмирал положил на них младенца. Младенец зевнул и посмотрел на Виллемину серьёзно и сонно — глаза у него впрямь были как у котёнка, молочно-голубые, и закрывались они сами собой. Мордашка младенца показалась мне очень миленькой, но, по-моему, такие крохотные дети милы почти поголовно. Возможно, в незапамятные времена так мил был даже Олгрен.

— Мы не даём ему заснуть, бедняжке, — ласково сказала Виллемина. — Мессир Гелхард прелестен, но будет ли он похож на кого-нибудь из своих названых предков, когда подрастёт… не берусь судить.

— На светловолосых междугорцев, возможно, — сказал Валор. — Если, конечно, с помощью Божьей не потемнеет пушок на голове этого птенца, а глаза не поменяют цвет — я о таком слышал. Это было бы нам на руку. Стоит взглянуть на галерею прибережных предков юного мессира.

— Ну да, — сказала я. — Эгмонд был ж-жгучим брюнетом, Ленора — прямо вороной. Государь Гелхард тоже был темноволосым? Я видела его совсем седым уже…

— У государя Гелхарда, который теперь будет Гелхардом Старшим, волосы напоминали цветом ореховое дерево, — сказала Виллемина. — Насколько я помню, в доме Путеводной Звезды по мужской линии не было ярких блондинов. Зато мои предки — светловолосые мужчины. Папенька казался седым с юности. У малыша такие же белёсые волосы.

— Всё это пустяки, — хмыкнул Олгрен. — Ты интересовался, Валор, бывало ли такое раньше? Ха! Ничто не ново в нашем лучшем из миров. Хотя я бы сказал, что тёмная государыня действовала более продуманно, чем её предшественницы. Обычно королевы, у которых случались неудачи с потомством, обзаводились младенцами мужского пола более… кхм… природными способами. Но было дело, когда единственный сын Ормуда Жестокого и Хадоры неосторожно подцепил горячку — месяца на два был старше, чем мессир Гелхард Младший. И Ормуд — уж видно, знал, что делает, если сделал — приказал подменить мёртвого младенчика его молочным братом. А кормилица не иначе как с горя умерла.

— Ужасно, — вздохнула Виллемина, покачивая задремавшего младенца. — Но я никогда не слышала этой истории, она меня удивляет. Я припоминаю, что Ормуд был впрямь жесток, как демон, недоверчив, как ласка, и ревнив…

— И бесплоден, как пустая ракушка, — сказал Олгрен довольно циничным тоном. — Проверял основательно, знал об этом точно. Позволил Данору Светломысскому обрюхатить королеву — простите, дамы, — и тут же его казнил за измену, ага. Так что один чужой младенец, другой чужой младенец — это для Ормуда роли не играло. Он надеялся воспитать из кого угодно своего наследника — и преуспел. В летописи это не попало, но у вампиров долгая память. Мой друг, Рельмуд Синеостровский, был при его дворе лейб-медиком и алхимиком, и Дар у него был неплохой, хоть он и не хвастался им особо…

— Кошмар, точно, — сказала я.

— Наша тёмная государыня сравнительно со многими светлыми — чистый ангел, — ухмыльнулся Олгрен.

Мессир Гелхард Младший тем временем уже крепко уснул у Виллемины на руках. Не проснулся даже, когда мы развернули одеяльце. Ну да, шесть сосков. Может, и сильное клеймо, но выглядит скорее забавно. Вильма тут же закутала малыша снова.

— Вдруг он озябнет, — и прижала его к себе. — Так не хочется отдавать… Ничего, принц Гелхард, вы уже скоро родитесь — и останетесь с маменькой.

Смотреть было удивительно.

— Ты так любишь детей? — сказала я. Улыбалась: не столько смешно, сколько трогательно.

— Королеве полагается иметь детей, — сказала Виллемина. — А я думала, что их у меня никогда не будет. Эти мысли в прошлом — и я рада. В Прибережье всё хорошо: у нас есть наследник, хороший наследник. Мы всё сделали правильно, дорогая Карла.