Кощей

2

На подъезде к Гарванову часы показывали глубокую ночь, но восточный край неба уже разгорался занимающимся рассветом. Ещё час-два, и тёмные верхушки деревьев зальёт расплавленным золотом. Казимир остановил «форестер», где начинались приземистые, старые дома. Заглушил двигатель и вышел из машины. Воздух здесь такой чистый – не надышаться. Особенно после московской духоты и смога. К тянущейся от земли сырости примешивался запах разогретого двигателя. Поневоле вспоминалось прошлое лето, он вот так же мог поехать куда угодно и когда угодно – полный мыслей, планов и надежд. Вроде бы совсем недавно было, а по ощущениям – вся жизнь с тех пор прошла. Далёкой она теперь была, недостижимой, но сейчас осознание уходящего времени, пожалуй, впервые не отзывалось удушливой горечью.

Казимир решил пройтись по тихой деревне. Наверное, здесь вставали на заре, но пока все окна оставались чёрными. На первый взгляд, в темноте дома выглядели одинаковыми, но приглядевшись, можно было уловить разницу. Дома ближе ко въезду, казалось, просто спали вместе с хозяевами. А те, что стояли дальше, были давно покинуты: окна заколочены, заборы накренились, за ними возвышалась крапива в человеческий рост и пробивались молодые деревца. Казимир запрокинул голову и посмотрел на небо – в Москве столько звёзд не увидишь. Там другое сверкает. Снова незаметно потянуло в прошлое – вспомнил, как на спор искал самые красивые рассветы в Московской области, и как они с Алисой встречали их на берегу Пироговского водохранилища. Вспомнил, и в груди что-то сжалось.

Он вернулся к машине. Отодвинул водительское кресло и откинулся на спинку, устраиваясь поудобнее. Взгляд скользнул в окно, где тёмное полотно неба перечеркнул яркий всполох. В августе таких будет ещё больше, самый пик метеорных потоков. Может, он даже куда-нибудь выберется на денёк – посмотреть. На все то же водохранилище, как в прошлом году. Только теперь в одиночестве. Казимир прикрыл глаза и не заметил, как заснул, – под тягучее перешёптывание деревьев, непрерывный стрёкот кузнечиков и редкое потрескивание остывающего двигателя.

Во сне он шёл по лесу, а за ним кралась тьма. Это была не просто темнота ночного леса, полная шорохов и жизни – за ним ползло непроглядное ничто. Казимир оглядывался назад и видел, как чернота пожирала все на своём пути. Деревья рассыпались в труху и исчезали во тьме. Крик филина оборвался на тревожной ноте – словно звук резко выкрутили на минимум. Когда впереди замаячил неровный, трепещущий свет, он сначала ускорил шаг, потом побежал, пока не оказался на поляне с огромным кострищем посередине. Рядом со столбом пламени виднелся силуэт. Казимир подумал, что это человек, но огонь словно услышал его мысли – загудел, заревел, бросился снопом искр и осветил тёмную фигуру. По хребту пробежал неприятный холодок.

На него пустыми глазами смотрел Кощей. Не было сомнений, кто перед ним: иссохший, обезображенный мертвец в одежде, напоминающей одеяние то ли колдуна, то ли монаха. Существо надвигалось все ближе, заставляя отступать назад. В сознании проявилась отчётливая мысль: достаточно лишь на мгновение отвести от него взгляд, и произойдёт что-то ужасное, непоправимое. За спиной Кощея гулко взметнулось пламя, устремившись вихрем к небесам. Казимир всего лишь на мгновение глянул на пляшущий огонь, но этого хватило, чтобы мертвец оказался близко-близко, почти вплотную. Холод, пронизывающий до костей, ударил в лицо вместе с запахом тлена. В непроглядно-черных глазах он с содроганием увидел свою смерть. Кощей выбросил вперёд руки и с силой толкнул его в грудь – в подступившую позади черноту.

Казимир не удержался на ногах. Мучительно и невозможно медленно падал в темноту словно в бездонную пропасть. Видел, как тьма размыла и Кощея, и огонь – все растворялось в окружившем мраке, пока тот окончательно его не ослепил.

Он всё падал и падал в пустоту. Знал, что теперь тоже мёртв, но едва теплящаяся крохотная искра жизни не позволяла закрыть глаза и стать частью этой темноты. Что-то внутри противилось и отторгало холодный, смертный покой. Казимир попытался вдохнуть, но воздух, как вода, затекал в лёгкие тягучей ледяной массой и душил. Стало до омерзения страшно. Задёргался и понял, что уже не падал, а лежал на холодной земле. Почувствовал, как лба коснулась чья-то ладонь. Он не видел, кому принадлежала рука, но это касание не приносило страха: перед ним был не Кощей-мертвец, а кто-то живой.