Корона и венец

Часть первая

30 мая 1890 года. Брест-Литовск.

Георгий в мрачном молчании изучал доставленные этим утром фельдъегерем бумаги. привез их курьерский поезд из столицы – куда доставил с Урала – из Екатеринбурга – только-только началось прямое железнодорожное сообщение – и вот что привезли.

Судьба словно изощряясь в каверзах преподнесла трагический подарок к скорой свадьбе.

Губернские газеты с кричащими разворотами, отчеты и рапорта на орленой бумаге, картонки со снимками…

Все прошедшие почти два года каверзы и несчастья исходили от людей. Сейчас свое слово сказала стихия. Точнее – огонь.

В этот роковой для Невьянска день, 23 мая ничего не предвещало ужасного несчастья жителям, занимавшимся своими делами.

И вот ровно в полдень, как только куранты на Невьянской башне сыграли свою мелодию: недалеко от торговой площади, загорелась усадьба мещанина Савелия Чуфелина. Как потом выяснили, вспыхнула от недогляда и неосторожности олифа, которую варили в бане. Пламя моментально охватило все подворье и соседние дома. Ударил набат, но пока сбежался народ, пока привезли старенькие пожарные насосы, пылали уже полдюжины домов… Через какую-то четверть часа огонь охватил все окрестные улицы. В патриархальном заводском поселении тушили пожар обычно всем миром: били в набат, и на помощь погорельцам сбегались соседи не только из окрестных домов, но, бывало, и из соседних улиц, кто с багром, а кто с ведром. Может и удалось бы потушить, но ветер… проклятый ветер! В дело вступила городская пожарная команда, затем заводская… Тщетно – ветер усиливался, разнося пламя все дальше и дальше, а машины был ветхим и много раз уже чиненные. Бывало что из прохудившихся шлангов, больше выливалось воды наземь чем в огонь.

Видя тщетность усилий большинство жителей бросили тушить огонь – их теперь волновало лишь свое имущество. Началась паника. Вспыхивали все новые дома, из-за усиливающегося жара огонь охватывал их сразу, целиком, люди бросались в горящие дома, в надежде спасти хоть что-нибудь – и сами сгорали. Не успевшие убежать от огня, прятались в подвалы и погреба – чтобы сгореть или задохнуться.

Всего через два часа почти все левобережье Невьянского пруда было охвачено пламенем.

Настоящий огненный ураган метался над городком, поглощая все на своем пути. Жар, шум, треск, яростные вихри огня и черный, клубами, дым… Огненная стихия набирала силу, распространяясь и пожирая все, что было на её пути… Вся центральная часть городка обратилась в гигантский костер, простиравшийся в длину более чем на версту и в ширину на сотню сажен. Сгорела каменная староверческая церковь, горели торговые ряды, склады, лавки… Среди этого моря огня, в облаках черного дыма неколебимо высилась лишь Невьянская башня да белая громада собора….

Люди спасались бегством, но в раскаленной атмосфере вспыхивали одежда, волосы, вещи, которые люди пытались унести с собой. Через плотину и пруд люди бросились к Нагорной части завода. Вода почти кипела, у тех, кто находился в воде, вспыхивали волосы, плоты тлели. Сильный порыв ветра перебросил огонь через обширный пруд, – и заполыхала и Нагорная сторона Невьянска… Народ в ужасе стал разбегаться кто куда – за город, в поля… Брандмейстер Епифан Попов кажется единственный сохранил отвагу и твердость духа – все усилия городской пожарной команды бросил на спасение от огня плотины. Ибо если бы огонь ее уничтожил, то к пожару прибавилось бы еще наводнение, вал которого смел бы все ниже его по течению Нейвы на много десятков верст… Но в других местах огонь был полновластным хозяином.

Возвышающаяся над Невьянским заводом гора Большая Лебяжка что на правом берегу Нейвы какое-то время оставалась нетронутой огнем. Но вскоре там заполыхали расположенные там склады древесного угля – несколько десятков тысяч коробов.

(Как уже выяснил Георгий – железо на древесном угле в России еще выплавляют. И дело не в отсталости и дешевизне леса. Сталь эта – марки «старый соболь» – высоко ценится за свою прочность.)

Короба пытались забросать землей, но хорошо просушенный уголь предназначался для доменных печей и столь жалкие меры ничего не дали – жар был настолько велик, что выжег до корней траву и кустарник вокруг.

Жители нагорной части, находившиеся на пожаре, увидев, что заполыхали их собственные дома, бросились через плотину к себе. В этот момент сильный порыв ветра обрушил на плотину тяжелый деревянный заплот, придавив до смерти множество народу…

Только вызванные по еще не сгоревшему телеграфу из Екатеринбурга и Нижнего Тагила пожарные машины – среди которых был и отличный шведский самоходный паровой насос – спасли город от окончательной гибели в огне. Стих огонь только ближе к вечеру.

К тому времени в целости остались лишь северная часть города: менее тысячи домов.

В итоге более чем две трети Невьянска, сейчас являют собой гигантское пепелище, груды головней, закопченные остовы высоких печных труб, смятые листы обгорелого железа и пепел – один лишь пепел кругом… В пруду плавали обгорелые пожитки невьянцев, бревна, перевернутые лодки и трупы утонувших и обожженных обывателей.

Тут же были фото изображавшее зрелище чудовищного опустошения: груды обгоревших бревен – все, что осталось от жилых домов, закопченные церкви и купеческие особняки, с искореженными листами железа на крыше. Еще прилагалась трагическая панорама обгорелого города снятая с Невьянской башни.

Ко всему этому прилагался сухой отчет пермского генерал-губернатор Василия Викторовича Лукошкова.

В нем были только цифры и факты – но они лучше чем любая патетика говорили что последствия бедствия поистине ужасны.

Почти две с лишним тысяч домов сгорели дотла, без малого семь с половиной тысяч человек остались без крова.

Сгорела лучшая часть Невьянска, почти со всеми каменными домами и всей его богатой торговлей, сгорело будущее торговли и благосостояние невьянцев, а очень возможно, что и будущее самого завода.

Огонь не пощадил ничего и никого. В пламени сгинули запасы угля, продовольственные и мануфактурные товары. гостиный двор, деревянные лавки, каменные и деревянные церкви и часовни, больница, два начальных училища, здание волостного правления, заводская контора и архив, больница, родильный приют, школы, аптеки, здание суда… Сильно обгорела церковь Рождества Богородицы, а старообрядческая молельня сгорела дотла. Семь раз загорался каменный Спасо-Преображенский храм, но совместными усилиями прихожан под началом благочинного – отца Иоанна его отстояли.

Тысячи людей остались без крова и пищи. Число погибших с точностью не установлено, но почти каждая семья лишилась кого-то из своих родных… Сотни людей получили ожоги и увечья – и один Бог знает сколько из них выживут.

В донесении генерал-губернатор не обошел и поведение своих подчиненных. Начальник Невьянского стана (губерния делась не на уезды, а на станы по какому то административному капризу) Казубин, предоставя все как говориться на волю Божью, сбежал сам и увел всех своих подчиненных – спасать свое имущество и усадьбу.

(Тут Георгий не выдержал и сквозь зубы выдал одно короткое русское слово из тех каким в гимназии не учат.)

…Сразу после пожара был создан комитет помощи погорельцам под началом тамошнего земского врача Александра Архиповича Дементьева. В его состав вошли невьянские купцы, торговцы и заводские служащие.

Уже на другой день после пожара в Екатеринбург была отправлена телеграмма с просьбой о помощи: «Хлеб необходим, скупите сколько можно и шлите скорее, сегодня другой день голодаем, хлеба нужно четыреста пудов в день».

Эта телеграмма тоже приложена к отчетам. Губернатор решил обратиться непосредственно к монарху – должно быть увиденное им лично (Лукошков не преминул явиться на место происшествия) так на старика подействовало.

А все бумаги целиком лежали грудой как бы придавив карты района маневров с синими и красным прямоугольникам и донесения…

Да «означенный противник» побеждался… Как там будет в дни неизбежной войны?

Но это пока подождет – те несколько часов что он будет улаживать невьянское происшествие…

Года три назад во «Всемирном следопыте» тогда еще великий князь прочел заметку о том как в Североамериканских Штатах используют телеграф – необыкновенно распространившийся в этой стране. Телеграфисты в нерабочее время общались по всей линии, на языке азбуки Морзе. Болтали; обсуждали новости, рассказывали анекдоты, читали стихи (sic!) играли в шахматы…

Для многих телеграфистов, особенно в захолустье такое общение становилось даже важнее чем разговоры с живыми людьми. «По проводам» завязывалась дружба, а случалось и романы – благо женщин среди американских телеграфистов было немало. Иногда даже браки заключались по проводам. Жених мог быть в одном городе, а невеста – в другом… Телеграфисты остальных станций этой же линии были заранее приглашены на свадьбу и внимательно слушали обряд бракосочетания, состоящий из точек и тире. Жених и невеста лично брались за ключ, чтобы сказать «да». Мда – до такого на святой Руси дай Бог не дойдет – но вот управлять министрами по телеграфу ему прходится. Он запросил сановников насчет соображений касательно происшедшего.

Почему то самым первым отбил депешу Победоносцев.

«Ваше Императорское величество!! Я распорядился отслужить молебен и панихиду о погибших! Также послана передвижная церковь вагон с Екатеринбургской дороги. Также Синод озаботиться выделением нужной суммы на восстановление сгоревших церквей.»

Император уже набросал ответ.

«Этого недостаточно!

Синоду следует также выделить средства на восстановление домов и усадеб причта и особо – приходских школ.

Также было бы весьма неплохо если бы нашлись и средства и на нужды лишившихся крова мирян.»

Он уже хотел бросить листок на поднос как вдруг ему в голову пришла еще одна мысль.

«Полагаю также было бы очень хорошо если бы великие храмы Санкт-Петербурга выдели бы часть имеющихся у них денег на вспомоществование Невьянску. Может быть даже объять особый добровольный сбор с прихожан – наиболее щедрым жертвователям с Нашей стороны будет выдано благодарственное письмо»

Телеграмма оказалась в руках лейб-казака – чтобы через считанные минуты уйти в столицу.

А Георгий углубился в принесенные конвойцем телеграммы.

Министр имуществ…

«В.И.В! Из первоочередных мер как полагаю следует бесплатно выделить погорельцам нужное количество строевого леса из дачи Камышловского уезда Пермской губернии», – сообщал Островский.

Однако – похвалил Георгий. Делово и без промедления. А не юноша ведь – старый бюрократ.

«К исполнению» – коротко чиркнул он на бланке.

Так – а что министр внутренних дел?

«Государь – я готов немедленно отдать распоряжение выделить из особого фонда Министерства внутренних дел властям Пермской губернии на пособие пострадавшим от пожаров средства для распределения сих денег между наиболее нуждающимися обывателями. Полагаю что мы могли бы немедленно ассигновать семь тысяч рублей.»

Георгий поморщился.

«Видимо произошла ошибка и цифра была семьдесят тысяч – кроме того надлежит восстановить из средств министерства казенные учреждения города» – такова была резолюция. И через пару секунд дописал. «Полагаю правильным было бы достойно наградить брандмейстера Попова.»

На этом он закончил – явился государственный секретарь. К этому моменту в голову императору пришла одна мысль.

– Господин Половцев, а кто собственно владеет Невьянским заводом?.

– Ваше Величество – я сразу не готов ответить сколь-нибудь подробно, но помню по одному из сенатских дел касающихся уральского горнозаводского промысла что владеет им товарищество петербургских промышленников из числа владельцев Верхне-Исетского горнозаводского имения – граф Стенбок – Фомор, графиня Гудович и еще ряд людей.

– Подготовьте пожалуйста к сегодняшнему вечеру подробную справку… И… свяжитесь с господином Витте.

Напоследок он написал еще одну телеграмму – Пермскому генерал-губернатору.

«Г-н Лукошков! Прошу самым тщательным образом разобраться в деле с возмутительным поступком бывшего начальника Невьянского стана Карзубина. Если он виновен – прошу… Зачеркнул и написал «требую» чтобы сей субьект был наказан по всей строгости закона».

Следующим предполагался доклад Кауфмана – тот просил принять его по срочному делу.

Начальник охраны был как всегда серьезен и озабочен. Но на этот раз более чем обычно – похоже дело было неприятное.

– Государь, – начал он. Мне весьма огорчительно говорить об этом – ибо дело касается заслуженного человека и военачальника. Но мой долг повелевает сообщить ставшие мне известными по случаю сведения.

– Объяснитесь, Александр Александрович… У Георгия даже промелькнуло некое раздражение – тут бедствие невьянское – с ним бы разобраться…

Бывший конноартиллерист уложился в пять минут.

Кауфман как знал Георгий изучал старые дела разнообразных нигилистов – всё старался найти способ улучшить монаршью охрану. И наткнулся на донесение жандармского управления покойному графу Толстому аж от марта одна тысяча восемьсот восемьдесят четвертого года.

«…Майором Тихоцким велись в Петербурге беседы на политические темы с генералом Драгомировым, занимающим пост начальника Николаевской академии Генерального штаба. Разговоры эти, которые касались между прочим вопроса о задачах военной революционной организации, Драгомиров заключил, по словам Тихоцкого, следующею дословною фразою: «Что же, господа, если будете иметь успех – я ваш».

– Кто этот майор? – вымолвил Георгий несколько раз перечитав бумагу. Распорядитесь немедленно выяснить и доставить в Петербург! (Он сейчас подполковник, а то и полковник.).

– Это я сделал в первую очередь Ваше Величество. Только сегодня утром пришел ответ из Генерального Штаба. Майор Тихоцкий, Ардальон Вениаминович, скоропостижно скончался в августе того же года в Пензе – на пути к новому месту службы в Тифлисскую губернию.

Георгий молча кивнул отчего-то вспомнив что у «вольных каменщиков» по слухам был обычай – «заснувшего» – сиречь без разрешения отошедшего от дел либо уличенного в неповиновении брата травили ядом не оставлявшим следов.

– И что вы думаете об этом – господин полковник? – сухо и негромко спросил царь

– Ваше Величество – я хотя и был тогда лишь выпущен в гвардию подпоручиком – и многого знать не мог. Но из разговоров старших товарищей по службе мне известно, что еще со времен русско-турецкой войны его превосходительство Драгомиров был одним из наиболее близких к генералу Скобелеву людей из числа высших офицеров русской армии. Мне встречалось мнение что… господин Скобелев уважал и любил Драгомирова, насколько мог уважать и любить кого-либо. Эти чувства видимо были взаимными. И мог истолковать обстоятельства кончины Михаил Николаевича…превратно… – Хотите сказать что он считает виновными в смерти своего начальника… высшую власть?

– Нет, Ваше Величество… – Кауфман как понял Георгий колебался какой то миг. Не только. Я не могу утверждать с точностью, но я полагаю что возможно Драгомиров был посвящен в некоторые планы генерала… Простите Государь – больше мне нечего добавить. Пока нечего. Я не привык огульно обвинять кого бы то и было – тем более столь заслуженных людей.

– Хорошо. Вызовите Драгомирова в Петербург срочной телеграммой. Сейчас же! – добавил он. Нет, – постойте – не сейчас. Сперва нужно подготовить приказ о переподчинении генерал-губернаторства Клейгельсу. Хотя нет – и этого мало – свяжитесь с Плеве: пусть мне доставят все бумаги касающиеся Скобелева и Драгомирова – с фельдъегерем и не позднее завтрашнего дня. Все бумаги! – веско добавил он.

Хочется коснуться темы рабочего дня Его Величества … После завтрака начиналась ежедневная работа. Первым к Государю заходил Половцев, который приносил поступавшие на его имя письма и бумаги. Затем следовал доклад вызванных им особо людей, и, наконец, в кабинет по очереди допускались посетители согласно записи в журнале.

По отпуске последних, монарх нередко сидел в кабинете в одиночестве размышляя о делах.

Что в это время созревало в его уме, оставалось лишь гадать – но затем он вызывал сановников и отдавал приказания.

Как бы то ни было – император Георгий никогда не принимал скороспелых решений и не делал опрометчивых шагов.

Иван Басалаго «Адмиралтейство и дворец». Москва. 1949 год.

Санкт-Петербург.

«Кто же спроворил дело?» – напряженно думал Витте. Бунге? Не в немецком однако духе интрига – там все более прямолинейно да бумагами… Если это мина против него – то подведена кем то искусным в действиях из за угла… Хотя – наш старец трех императорам послужил – мог и выучится…

Наверное все же не стоило с ним ссорится из за устава и тарифов.

А может быть не стоит искать подоплеки? Царь его испытывает – справится ли министр с делом срочным – не с задуманным, а с проблемой внезапно возникшей? Или просто свалил дело на первого попавшегося – или того кто на виду.

Ладно – праздные мысли в сторону: сейчас ему предстоит общаться с волками и гиенами – точнее с хозяевами Невьянского завода. Те уже ожидал в Малом зале совещаний Министерства – приглашения доставили казенные курьеры.

Войдя Витте неразборчиво поздоровался, и сел во главе стола. Пробежал взглядом по лицам собравшихся.

Графиня Софья Гендрикова, княгиня Безобразова и граф Стенбок-Фермор; тайный советник Константин Васильевич Рукавишников. С ними – полковник по адмиралтейству Николай Ричардович Трувеллер, командир 18-го Флотского экипажа, и графиня графиня Гудович – внучка фельдмаршала.

Все в сборе.

– Господа – все вы знаете о невьянском несчастье – не тратя время на приветствия и условности начал он (это в конце концов не светский прием – они вызваны сюда по делу). И Государь наш поручил мне как можно скорее исправить содеявшуюся беду. И кому как не вам – людям которые должны быть кровно заинтересованы в благополучии Невьянска и округи помочь обывателям. Первой от чего-то заговорила мадам Гендрикова…

– Мы готовы сделать все что в наших силах! – проникновенно начала она. Но… Есть так сказать объективные обстоятельства. Железоделательные заводы работают почти в убыток; торговля металлом в застое, фабричное хозяйство устаревшее – а на обновление в свою очередь же нет средств… Графиня щебетала – Витте кивал вроде как соглашаясь. Он само собой знал что из-за хищнического истребления лесов в своей даче завод начал сокращать свое производство чуть ли не с начала этого века. Не помогло даже строительство железной дороги – именно через Невьянск прошел первый большой рельсовый путь на Урале – Екатеринбург – Кушва.

Однако все эти стенания и плачь на реках Вавилонских могли обмануть какого – то столоначальника с живым делом не сталкивавшегося. А вот Витте по опыту знал – если предприятие – хоть большой завод хоть мелочная лавка – невыгодно – то оно ликвидируется. А если оно существует – то сколько бы купчина не жаловался на подступающее разорение – сколь бы не плакался что вот-вот с домочадцами на паперть пойдет – значит всего лишь прибедняется думая разжалобить и срубить с простака лишнюю копеечку. А дело было изрядное – одних железных рудников пять – Высоковский, Мироновский, Староборский, Шуралинский. А еще и медные рудники – Горленский и Фельковский. А было еще кое что – а именно – золото. Золотые прииски – и не один и не два. Абросимовский Быньговские 1-й и 2-й Илимский, Коневской, Нейво-Ключевский, Николаевский, Сухологовский… Да и сам город стоит фактически на золоте. Он чуть улыбнулся уголками губ. Или почтенные дамы и господа думают, будто Витте не слышал что Невьянск называли «золотым дном Урала»? Даже и в самом-то городе украдкой в погребах роются ища жилы и самородки…

Думая так он изучал собравшихся мысленно делая пометки…

Софья Петровна Гендрикова сейчас с очаровательной улыбкой говорящая что-то жеманное. Урожденная Гагарина. В родстве со Стенбок-Ферморами и Гудовичами. Ничего из себя не являет – если не считать титула и денег.

Волков Александр Сергеевич – нестарый, но уже обрюзгший – явно обжора. Гофмейстер…

Птица не такого высокого полета если по совести. Да только вот матушка его Елена Николаевна Манзей – сестра Константина Николаевича Манзея – генерал-адъютанта и генерала от кавалерии. Брат – егермейстер двора и действительный статский (женат кстати на кузине). А батюшка – Сергей Иванович – член Военного совета и генерал от инфантерии – хоть и в отставке… А в довершении – директор Горного Института в Санкт-Петербурге… Для того и держат таких в правлениях обществ и банков – ради связей.

А вот граф Владимир Александрович Стенбок-Фермор – тот ясно познатнее будет. Доля у него в Невьянских делах не так и велика – да если посчитать все акции уральских заводов выйдет, что у него чуть ли не половина Урала в кармане. А еще – родня графу Воронцову-Дашкову, министру двора, и генерал-адъютанту Мейндорфу. А еще – тетки – фрейлины – одна замужем за графом Капнистом другая за князем Егалычевым… И жена – фрейлина двора и урождённая графиня Апраксина… И тетка тут же – урожденная Стейнбок-Фермор – Надежда Васильевна Безобразова – жена бывшего заведующего хозяйственной частью Императорской охоты. Из тех самых Безобразовых – не шутка! Другая тетка – княгиня Наталья Барятинская – дочь двоюродного деда Владимира Александровича – Александра Ивановича Стенбор-Фермора – и тоже член правления. Но она отсутствует – в Крыму в имениях… Оно к лучшему – и без того тут слишком много этого семейства!

Витте печально вздохнул про себя… Столпы общества, сплетенные браками и ветвями родословного древа – та самая «камарилья» во всей так сказать красе. Ежели вместе навалятся на него – тяжко будет! Не ошибиться бы… Но это ладно – с Дашковым он положим договориться хотя к Барятинским подходов у его нет…

Другой человек – темный и непонятный беспокоил отчего-то больше… Оттого ли что в этом собрании аристократов высокой пробы ему как бы и не место? Господин Рукавишников… На вид – типичный купец первой гильдии – солидный господин крепкого телосложения, с аккуратной бородой и цепким прищуром глаз…

Его отец – Василий Никитич, издавна занимался золотым промыслом в тех краях – а промысел сей на Урале (да и везде наверное) шел рука об руки с тайными делишками и воровскими затеями. И именно раскольники в сих темных материях играли первую скрипку. Еще с крепостных времен – когда иной внешне невидный заводской мужик был с какого-то боку важнее управляющего – и иногда не уразумевший сего управляющий гибнул под нежданным обвалом, осматривая шахту – а то и исчезал как и не было.

Сам Константин Васильевич был человеком как будто совсем иного склада чем старые кержаки. Закончил казанскую гимназию, а затем физико-математический факультет Московского университета и юридический факультет Петербургского университета. Не совсем обычно даже для «серого» купечества.

Богач и благотворитель – и щедрый – недавно пожертвовал дом, участок и шесть десятков с лишним тысяч рублей на устройство лечебницы.

Единственный в этом собрании светских дам господ горнозаводчик и делец… Технический директор? Только ли? А может статься – мозг всего предприятия и его главный приводной ремень?

Он долго служил в Сенате, имеет высокий чин тайного советника. По случаю пожалования ордена Св. Владимира получил дворянство – уже десять лет как.

Старообрядец – богач сделавший чиновную карьеру … Тут бы умилиться – мол всякая душа Бога хвалит и даже старовер верноподданнствует.

Да только вот это может обмануть журналиста из «Нового времени» или Льва Толстого кой даже убоину не вкушает ибо коров и свиней жалеет. А Витте видел в жизни кое-что помимо раутов и канцелярий. Знает и о крещенных евреях, что секретным образом вели дела кагалов – не один южнорусский помещик оказался разорен такими. И о тайных раскольниках, делавших то же самое – тоже знает…

– Сергей Юльевич, голубчик! – воскликнула между тем графиня Гудович – молодая пухленькая особа в ожерелье отборного черного жемчуга – отвлекая его от мыслей о Рукавишникове… Я до глубины души сочувствую несчастненьким. Но поймите и наше положение…

«Какой я тебе голубчик – курва мать!» – Витте еле сдержал брань. Но сдержал – графиня то – положим сама по себе лишь глупая курица – но он знает как и какие делаются дела в салонах таких графинь и баронесс. И знает куда и сколько тянется ниточек от них… Тут даже солидный шмель или шершень в министерских позументах запутается в этой как будто тонкой паутинке – и угодит на обед к восьминогим строителям сети. Поэтому не будем поднимать скандал – сейчас нужно выполнить царское поручение – а там даст Бог настает время – по одиночке передавим всех пауков (мимолетный взгляд на Рукавишникова) с паучихами!

За графиней встал Трувелер – и как то не по-армейски и уж точно не по-флотски замямлил что правление завода и Исетского горного округа рассматривает вопрос: ссудить погорельцев – мастеровых в счет будущего заработка и даже продать им в долг еду одежду и прочие припасы… Витте не сдержал едкой ухмылки.

Знаем – а как же – с! И помощь эта будет такова и по таким расценкам что бедолаги останутся должны чуть не по гроб жизни как говорят в Одессе. – Сударь – не особо вежливо оборвал он полковника. Тут не о деталях речь идет… Думаю что все присутствующие понимают – наш долг как верноподданных употребить все силы дабы Их Императорское Величество в свой будущий визит – оный как мне изволили сообщить состоится осенью – увидел что город отстроен хотя бы в основном – и остались довольны положением. Ибо недовольство Государя как все наверное не забыли – может иметь самые печальные последствия. Господа – я напомню – позволю себе напомнить вам что Невьянские заводы стоят на казенных землях соответствующих горных дач – и если окажется что частновладельческие интересы мешают использовать эти земли согласно правил, а деятельность происходит с нарушением государственных установлений…

Впрочем это особый разговор – он насладился оторопью на лицах высокого собрания. Пока же я бы хотел чтобы вы прониклись серьезностью обстоятельств дела… Жду что комиссии господина Дементьева и – секундная пауза… властям, что в самое ближайшее время займутся организацией помощи жертвам вы окажете самое доброжелательное содействие.

Он обвел взглядом этих господ еле удерживаясь от ухмылки. Похоже таки проняло. Сейчас министр им ясно дал понять – думать о нем как о персоне – они могут что угодно. Но он не только министр – а еще и царский милостник и прямой исполнитель монаршей воли, а они – они при всей своей знатности – лишь одни из многих. Знатнее их тоже есть…

И еще – что сейчас они в одной лодке и если затеют топить Витте – тот заберет и их с собой на дно. Уж на это его сил достает – будьте покойны!

Отпустив сконфуженных членов правления Витте почти сразу принял своего товарища министра – Кривошеина. Свежеиспеченный товарищ министра уже обратил на себя внимание начальника. И не деловыми успехами стоит отметить, а гешефтами. В свете говорили что дескать им самим заключалась сделка на шпалы Рыбинско-Бологовской дороги, которые были даны господину Струкову, его зятю – за дорогую цену. У Кривошеина была цель – утилизировать свои лесные дачи, которые он отдал жуликоватым подрядчикам в аренду, чтобы они оттуда поставлял дрова на железные дороги… Совесть у лиц, у власти стоящих, по нынешнему времени очень эластична, и они легко входят с ней в соглашение. Впрочем – кто без греха-с…

– Мне поступило высочайшее распоряжение – организовать оказание помощи жертвам Невьянского пожара, – без дальних слов сообщил он.

– Да разумеется Сергей Юльевич – я осведомлен – ужасное известие… – с подобающей скорбью ответствовал Аполлон Константинович.

– Так вот – непосредственное исполнение этого дела я решил возложить на вас. Как на знатока лесных дел – чуть не добавил он. Там немало работы по нашему ведомству – перевозка грузов для строительства, поставки хлеба – ведь дорога до Екатеринбурга то еще толком в строй не ведена, а тамошняя недалеко ушла от горнозаводской узкоколейки. Да вообще догляд государственного человека необходим в этом деле…

Сейчас, господи Кривошеин я не могу отвлечься от подготовки к торжествам во Владимире. Но я намерен сразу после их окончания посетить Невьянск и окрестности – как только такая возможность появится. Тем паче это необходимо из за вопросов связанных с будущим сибирским путем. Я надеюсь что не буду разочарован.

Думаю дела касающиеся лесных концессий могут подождать, – как бы между прочим бросил он. И напоминаю – это поручение Государя и от того как я и вы его выполните зависит и отношение к нам нашего обожаемого монарха.

Когда Кривошеин с поклоном вышел Сергей Юльевич позволил себе усмехнуться. «Вот вы у меня где!» – сжал он внушительный кулак. Не на того напали! А завтра у Бунге собиралось совещание – кроме его там будут Плеве, Победоносцев и министр государственных имуществ Островский – все о том же – обсудить помощь невьянским погорельцам. И он уже кое что подготовил…

Извлечение из Указа Е.И.В. от 30 мая 1890 года

«Объявляем об открытии с 10 июня сего года по всей империи Российской сбора пожертвований в пользу пострадавших от пожара в г. Невьянске 23 мая сроком на один год. Поручаем Министерству Финансов организовать прием средств от частых лиц обществ распоряжением властей Российской империи и их направление в распоряжение особого комитета.

…Оплатить вырубку и транспортировку леса по железной дороге из собранных средств комитета…

…Министерству Путей Сообщения выделить 2000 вагонов управления Уральской железной дороги по льготной оплате: 2 копейки за вагон-версту для перевозки леса в Невьянск…

Ресторан «Палкинъ» был не самым лучшим в Петербурге, но что безусловно из числа лучших. Тут отдыхала довольно богатая публика, яства и вина были роскошны, а оркестр – отменно сыгран. Чтоб чад с кухни не беспокоил гостей ее разместили на верхних этажах, а блюда подавали в зал особым лифтом – прямо как в Гатчине.

Тут обычно гуляла публика двух разрядов «серые» (приобретшие европейский лоск) купцы и артистическая богемная публика, журналисты и адвокаты с прочей «свободной профессией» – денежные само собой. С недавних пор к ним присоединились чиновники либеральных взглядов.

Вдали от глаз общества они могли спокойно посибаритствовать.

Кто заказывал паюсную икру футами, да водки, да блинов, кто расстегаев да поросенка с гречневой кашей кто – пулярку и «Вдову Клико», непременно в серебряном ведерке.

Первых привлекала отменная русская кухня – известное дело: коренными русскими блюдами не накормит никто лучше Палкина. Что до вторых – то тем видимо доставляло тайное удовольствие отдающее крамолой название – напоминающее об обидном прозвище грозного государя Николая Павловича (и даже самый строгий полицмейстер не придерется – ибо владеет заведением уже сотню с лишним лет династия купцов Палкиных)

И при нынешнем владельце – Павле Константиновиче Палкине все было как при предках: половые, в кумачовых рубахах, «очищенная» в графинчиках на столах, знаменитые кислые щи, выловленная при гостях из чана отменная стерлядь. Вечерам выступал голосистый цыганский хор, а днем – русский оркестр балалаечников под который певец исполнял то «Лучинушку» то «Дубинушку».

…Они сидели за столом с кроликом, фаршированным лисичками, боком копченого осетра и рябчиком.

Кауфман впервые за много лет облачился в партикулярное – но тут уж ничего не поделаешь – служба такая.

Евгений Иванович одет был в поддевку немецкого покроя, с бабочкой и манишкой.

С желчной ухмылкой полковник отметил что государева служба пошла бывшему смутьяну на пользу. Он отъелся, сменил гардероб, и устроился литературным сотрудником в журнал «Русский спорт».

– Я хотел встретиться с вами чтобы обсудить вашу работу… – начал царский телохранитель когда они отдали должное грибам и осетрине. Как вы знаете впереди у России большие торжества. Так что нужен глаз да глаз… – он сделал паузу. Глаз да глаз!

– Александр Александрович – я… – перебил его Козлов, – что касается моих обязанностей – то я мог бы в качестве корреспондента явится во Владимир и так сказать свежим взглядом ознакомится с мерами безопасности… (В своем новом качестве Козлов уже дал несколько довольно дельных советов – например что кареты Императорского выезда невредно иногда пускать по улицам пустыми, но с конным сопровождением – чтоб сбить с току возможных бомбистов)

– Нет – покачал головой Кауфман – уж простите, но ваш листок не столь значим – и корреспондент из него будет смотреться на коронации как белая ворона. Или даже – как белый слон, – вспомнил он старую сиамскую легенду. Вы мне пока нужны в Петербурге.

Вот что – прямо завтра вы сходите в лавку к старьевщику и найдете приличное – пусть и неновое – приказчичье платье. В нем вы отправитесь вот в эти трактиры – он пододвинул исчирканный карандашом листок.

В них собираются и приводят так сказать досуги дворцовые служители. Само собой не камергеры, – осклабившись уточнил он.

Потолкайтесь там, послушайте, что народ говорит. Угостите людей – не на большие деньги – пивом там, рислингом – нет рислингом не надо – лучше «беленькой». К разным винам они привыкли – а вот водки во дворце не вдруг сыщешь.

Ну и там вообще – так сказать определитесь на местности, по-военному говоря.

Если пристанут к вам с вопросами – мол кто и откуда и что ищешь, мил человек, скажите что вы бывший управляющий… ну допустим графа Зарембы-Пулавского… – Нет – решительно покачал Кауфман головой – это как-то уж очень опереточно звучит – а наш дворцовый слуга может и не учен да в титулах разбирается. Пусть будет – графов Белинских. Ну да, Евгений Иванович – перехватил он удивленный взгляд собеседника – есть такой графский дом, – но к вашему Белинскому он отношения не имеет ровно никакого, слава Богу! Так вот – вы отставной графский управляющий, а теперь задумали создать контору для набора прислуги для приличных домов. Говорите, спрашивайте.

И слушайте. Внимательно слушайте. Кто жизнью недоволен, кто царя не дай Бог поругивает, кто пропился и за грош удавится. Если кто то захочет к вам на службу – спросите – чем мол опротивела царская – и в книжечку запишите. Потом мне представите – с именами да должностями (Козлов было хотел возразить судя по выражении лица, но передумал).

Если будут расспрашивать про жалование – спросите кто какое хочет – но точной цифры не называйте…

Ну и еще – чуть подумав добавил Кауфман – приглядитесь – может увидите людей вроде себя. Тех кто будет интересоваться – этих тоже примечайте. Особо примечайте.

А это – Кауфман пододвинул ему «Петра» – сторублевку – На расходы.