Король Аттолии

Глава третья

Наутро Костис проснулся раньше обычного. Его разбудил мальчишка-посыльный, постучавший в дверной косяк.

– Приказ капитана, – сообщил он. – Когда затрубят зорю, все, кто не на карауле, должны в полном обмундировании выстроиться на парадном плацу.

Костис услышал, как еще один мальчишка повторяет этот же приказ у других дверей в коридоре.

– Я должен тренировать короля, – буркнул он спросонья.

– Капитан сказал, не сегодня, он попросил короля начать тренировки завтра.

– Ну ладно, спасибо, – отозвался Костис, и мальчишка пошел к следующей двери. Костис откинул одеяло и встал. Накануне Арис помог ему привести комнату в порядок, и теперь все лежало на своих местах. Осколки разбитой винной чаши были сметены в кучку. На столе до сих пор стояли королевская винная амфора и оставшаяся чаша. Надо будет отнести их на дворцовую кухню или передать с мальчиком.

Костис оделся. Натянул нижнюю рубаху, кожаную тунику, кожаный килт под кольчужную юбку, свисавшую с пояса. Прикрепил защитные накладки на голени и плечи, соединил под мышками нагрудник и наспинник. Накануне Арис принес ему обратно все доспехи. Друг согласился с Костисом в том, что король наверняка отомстит ему утром в учебном поединке, но, видимо, месть откладывается.

Костис достал меч из ножен, проверил остроту, потом повесил на пояс. Цепочка на вороте плаща пристегивалась к наплечникам, плащ аккуратно висел за спиной, не сковывая руки. Ружья не было, потому что он не в карауле. Меч у каждого солдата был свой, но ружья принадлежали королеве и хранились под замком. Их держали только те, кто сегодня охранял королеву, – забирали перед тем, как заступить в караул, а после сдавали обратно.

Одевшись, Костис спустился по лестнице и вышел во двор между казармами. Там были и другие гвардейцы, но с Костисом никто не заговорил, лишь отводили глаза и отступали с дороги. Он подошел к фонтану, плеснул водой в лицо, отпил из ковша, стараясь не поворачиваться к своим товарищам. Глядел в дальний конец узкого двора, словно там было что-то интересное. Потом вернулся в казармы проверить свой взвод – все ли готовы выйти на плац к назначенному часу. Диурнес, например, по утрам бывал очень медлителен.

Однако этим утром его люди были уже на ногах, ждали его и в раздумье присматривались. Он лишь приветственно кивнул и повел их на парадный плац. Взвод, которым командовал Костис, входил в Восьмую центурию. Когда со стен протрубили утреннюю зорю, он уже стоял в строю, рядом со своим взводом, среди более чем тысячи гвардейцев, выстроившихся ровными шеренгами по всему плацу и ждавших капитана.

Телеус не заставил себя долго ждать. По его сигналу центурионы один за другим поставили своих бойцов во фрунт. Вскоре все были готовы, и над широким парадным плацем слышались только далекое пение птиц да приглушенный шум большого города, просыпавшегося по ту сторону дворцовой стены. А на плацу никто не шелохнулся, не издал ни звука. Наконец Телеус громко выкрикнул:

– Костис Орментьедес!

Костис ощутил, как вздрогнули все, кто стоял вокруг. Никто не осмелился взглянуть на него, лишь Диурнес чуть-чуть повернул голову, чтобы хоть уголком глаза увидеть своего взводного. Костис не знал, что делать, и облегченно вздохнул, увидев, что в конце строя появился центурион. Тот отрывисто кивнул, и Костис вышел из строя и прошагал к середине плаца.

Они с центурионом умело повернулись на каблуках, дружно промаршировали к помосту и остановились, глядя снизу вверх на капитана.

Всего несколькими короткими словами капитан низложил Костиса из взводных командиров.

– Повелением короля ты можешь быть освобожден от присяги служить ему. Ты имеешь право забрать свои вещи и покинуть дворец нынче же утром. Желаешь ли ты уйти?

Костис не ожидал такого вопроса. Он полагал, что Телеус хочет совсем вышибить его из гвардии назло королю. И вдруг ему предлагают выбор – уйти или остаться. Язык прилип к гортани, и он кое-как выдавил:

– Нет, я останусь. – Телеус не сводил с него внимательного взгляда, и Костис решил, что, наверно, говорит слишком тихо. – Я останусь! – крикнул он.

Телеус поднял голову и объявил на весь парадный плац:

– Повелением короля любой из вас может быть сегодня освобожден от присяги служить ему. Каждый, кто пожелает, волен отказаться от воинского звания, собрать вещи и покинуть дворец. За это не последует никакого наказания.

На парадном плацу ни один человек не шелохнулся.

– Вам будет дано время на обдумывание своего решения.

Телеус кивнул Костису, и тот вернулся в строй, однако к своему взводу не пошел. Вслед за центурионом он направился к концу шеренги, туда, где стояли новобранцы, еще никуда не прикомандированные. Гвардия осталась стоять по стойке смирно. Прошло несколько минут, потом еще несколько. Кое-где прошелестел еле слышный шепот – это некоторые смельчаки отважились поделиться своим мнением с товарищами. Гвардейцы зашаркали сапогами, переминаясь на месте. Центурион крикнул держать строй, и шорох стих.

Люди стояли. Солнце поднималось все выше, и наконец его лучи коснулись западного края парадного плаца. Те, кто стоял в предутренней прохладе, позавидовали товарищам, гревшимся на солнышке, но вскоре солнце поднялось еще выше, прохлада развеялась, а дворцовая гвардия все так же стояла навытяжку. Пришло время смены караула, центурионы выкликнули новую стражу, но все прочие остались стоять. Те, кто сменился с дежурства, прибывали по двое, по трое и тихо занимали опустевшие места. Телеус, оставшийся стоять перед своими людьми, еще раз предложил отпустить любого, кто решит покинуть королевскую службу, но никто не сдвинулся с места. Миновал полдень, близился вечер. Менялись караулы, давая передышку тем, чья очередь наступала. Кое-кто не выдерживал жары и обезвоживания. Они опрокидывались, как подрубленные деревья. По приказу центуриона их уносили с плаца, но, придя в себя, они снова вставали на прежние места.

Стояло лето, дни тянулись долго. Наконец солнце стало клониться к горизонту, и от западной стены по плацу растеклась тень. Пот остыл. Вечерний ветерок неприятно холодил спины, солдаты дрожали, но не шевелились. Горны протрубили конец птичьей стражи, начался час летучей мыши. У каждого солдата дворцовой гвардии было много часов на то, чтобы обдумать свою присягу. И наконец Телеус крикнул:

– Да здравствует король!

– Да здравствует король! – отозвалась гвардия и была отпущена.

В молчании они тяжело брели обратно к казармам. Когда вошли во двор, некоторые застонали, стали махать руками, разминая затекшие мускулы. Костис шагнул к двери, чтобы поскорее уйти к себе в комнату и отсидеться там, пока не утихнет буря, поднятая Телеусом с этой муштровкой. Он понимал, что рано или поздно придется иметь дело с гвардейцами, но хотелось отложить это на потом.

За дверью стояли и болтали человека четыре или пять, так что пройти не удалось. Костис хотел проскользнуть мимо, но услышал: «Мы знаем, кого за это благодарить» – и вздрогнул.

Из толпы к нему протянулась рука. Схватила, остановив.

– Ох, не знаю, Сепрус, вряд ли можно взваливать всю вину на беднягу Костиса.

Рука и голос принадлежали Седжанусу. Прежде чем стать королевским лакеем, он служил в гвардии лейтенантом. Он был младшим сыном барона Эрондитеса и, без сомнения, получил место в свите только благодаря отцовским связям, а не потому, что Эрондитес питал хоть малейшую приязнь к королеве.

Только богам ведомо, зачем Седжанус вдруг явился в казармы. Хотя наверняка уже всем известно о позоре Костиса и наказании, которое устроил Телеус. Гвардия целый день стояла на виду у всего дворца. Нечего и думать, что хоть кто-нибудь мог не знать всю эту историю от начала до конца. Поэтому ничто не могло помешать Седжанусу прийти в казармы, если только он вдруг срочно не понадобится королю.

– Нет, нельзя винить последнюю соломинку, которая сломала спину верблюду. – Он взъерошил волосы Костису, будто мальчишке. – Если король в конце концов вышел из себя, то причиной этому был скорее песок в постели. Песок на простынях – вещь очень неприятная, особенно если у тебя в постели больше никого и ничего нет.

Слушатели расхохотались. Седжанус подтолкнул Костиса к лестнице, и тот охотно удалился. А гвардейцы остались слушать комментарии своего бывшего лейтенанта насчет короля, песка и постельных привычек.

– Бывали и другие неприятные вещи, правда ведь? – спросил у Седжануса один из гвардейцев.

– Мне о них ничего не известно, – отозвался Седжанус со своей извечной холодной улыбкой.

– Зато Релиусу известно, – заявил гвардеец. – К утру Релиус все будет знать.

Смех стал еще громче. У секретаря архивов была собственная армия шпионов, добывавшая ему любые сведения, какие он пожелает.

Свернув на лестницу, Костис скрылся с глаз компании и, протянув руку назад, дернул за рукав Аристогитона, стоявшего неподалеку от солдат, столпившихся вокруг Седжануса, – закаленных, но еще не ветеранов. Арис вывернулся, но Костис схватил его за локоть и потянул настойчивее, намекая, что при необходимости уведет силой. Арис сдался и побрел вверх по лестнице.

Даже при этом Костису пришлось чуть ли не волоком тащить друга сквозь темноту на самую верхушку узкой лестницы. Остановился он чуть ниже площадки. Там висела лампа, бросавшая тусклый свет на обращенное вверх лицо Ариса. Костис, стоявший на ступеньку выше, склонился к другу.

– Скажи мне, – с жаром прошептал он, – ты правда ничего не знал о том, как Седжанус издевается над королем?

– Откуда мне знать?

– Не ври, Арис. Я видел твое лицо.

– Я…

– Что ты сделал?

Арис потер затылок:

– Кажется, это я принес записку о том, что король хочет осмотреть своих гончих в охотничьем дворе.

– Что значит «кажется»?

– Она была написана на свернутом листке бумаги. Откуда мне было знать, о чем там сказано?

– Но ты заподозрил, что тут дело нечисто? С какой стати тебя послали с запиской к королю? Кто дал ее тебе?

– Костис…

– Кто? И почему ты отнес ее, дурень?

– А что мне было делать? Отказаться?

– Тебе такая мысль хоть в голову пришла?

– Ну да, тебе, Костис, она, конечно, пришла бы, потому что ты не из охлоса. Хочешь знать, кто передал мне записку? Младший сын человека, которому мой отец платит дань. Что мне было делать? Что сделал бы ты? – Арис воздел руки. – Я знаю, что сделал бы ты. Отказался бы, и черт с ними, с последствиями, потому что у тебя чувство чести огромно, как река. Прости, Костис, я не настолько хорош.

– Я, наверно, тоже, – огрызнулся Костис. – Иначе я бы не стал давать священную присягу защищать человека, а потом бить его в челюсть.

Арис фыркнул.

Костис умолк и постарался взять себя в руки. Он никогда не испытывал столь безрассудного гнева. Чувство это было неприятным, хотя, он знал, многим солдатам оно нравится.

– Что ты собираешься делать? – спросил Костис, и Арис лишь пожал плечами. – Релиус наверняка выяснит, кто доставил записку. А может, уже выяснил. Опереди его, расскажи капитану сам.

– И что тогда случится с моей семьей? – спросил Арис.

– А что случится с тобой, если ты не расскажешь?

Арис задумался:

– Да, наверно, стоит сходить.

Теперь уже Костис пожал плечами. Ему не хотелось походить на лицемера.

– Думаю, так будет правильно.

– Ну-ну, – протянул Арис. – По крайней мере, моя честь останется незапятнанной.

– А это очень важно, – раздался голос Эвгенидеса.

Арис и Костис подскочили. Король, как привидение, стоял на площадке над ними. Его волосы сливались с темнотой, свет фонаря озарял белую рубашку, и золотая вышивка на камзоле словно светилась изнутри. Через мгновение, придя в себя от испуга, Арис вытянулся по стойке смирно. Костис узнал голос, едва услышав. Он поглядел не на короля, а ему за спину, высматривая лакеев – по его мнению, они наверняка должны быть где-то там. Поэтому он вытянулся во фрунт секундой позже.

Вряд ли Седжанус ошивался бы внизу и обсуждал постельные тайны короля, если бы знал, что его господин стоит на верхней площадке лестницы. Но еще труднее представить, что король очутился здесь без своей свиты и Седжанус об этом даже не догадывается.

Эвгенидес подался вперед и шепнул на ухо Аристогитону:

– Утром поговори с Телеусом.

Он сказал это достаточно громко, так, что Костис тоже услышал. Потом отступил в коридор, ведущий к лестнице. Шагов слышно не было. Костис заглянул за угол – король уже скрылся.

Наутро Костис проснулся еще до утренней зари и оделся. Его преследовал смутный страх, на удивление знакомый. Примерно с таким же чувством он шел к учителю, зная, что весь прошлый день пробегал по лесам и не выучил уроки. Синяки, которые он наверняка сегодня получит, пройдут, как проходили следы от учительской розги, а к синякам ему уж точно не привыкать. Он попытался приободриться мыслью, что в худшем случае его могли бы не поколотить, а повесить. Но, стоя перед лицом сурового учителя, дрожал он отнюдь не потому, что боялся побоев. Вот и сейчас он брел к учебному плацу безо всякой радости.

Прибыл он рано. Никто с ним не перемолвился ни словом. Гвардейцы бойкотировали тех, кто попадал в немилость. Капитан подошел и встал рядом с ним, но лишь кивнул в знак приветствия. Пришел король, его сопровождали свита и личная охрана. Он оставил их всех у входа на учебный плац и пошел через открытую площадь один. Подошел к Костису и Телеусу, кивнул обоим. Король принес тренировочный меч, взял его под правую мышку и помахал рукой, приглашая к бою. Костис поморщился. Капитан сурово наказал бы любого из своих гвардейцев, кто посмел бы так небрежно обращаться с оружием.

– Ну что, начнем первое упражнение?

Костис послушно принял стойку для отработки простейшего вызова и отбива в первой позиции. Он понимал, что король совсем не воин, но удивился, что Эвгенидес не освоил даже простейших основ фехтования. Может быть, он потерял все свое мастерство вместе с правой рукой, однако Костису казалось, что король мог бы привыкнуть драться левой. У него была масса времени освоить это – немало воды утекло с тех пор, как королева поймала его на дерзкой вылазке во дворец и отрубила правую руку. В те времена он еще был эддисским вором и лишь намного позже похитил и аттолийский престол, и саму королеву.

Телеус отступил в сторону и сделал вид, что не следит за боем. Его примеру последовали остальные гвардейцы. У Костиса по спине пробежали мурашки.

– Защита низковата, – спокойно произнес Эвгенидес, и Костис оторвал взгляд от стоявших вокруг стражников и посмотрел на короля. Эвгенидес приподнял бровь. Костису пришлось опустить голову, чтобы скрыть неприязнь. Он не считал себя прекрасным фехтовальщиком и уступал в опыте стоявшим вокруг ветеранам, однако продвинулся гораздо дальше простейших упражнений в первой позиции.

Эвгенидес прочитал его мысли и лукаво улыбнулся. Костис стиснул зубы, половчее перехватил рукоять и устремил взгляд на вышитую грудь королевского камзола.

Король не сдвинулся с места. Костис так и стоял с вытянутым мечом, а король даже не вытащил свой меч из-под мышки. У Костиса заныли рука и плечо. Деревянный учебный меч был утяжелен и ощущался как настоящий, и долго удерживать его в вытянутой руке было нелегко, к тому же давали о себе знать мышцы, одеревеневшие после вчерашних долгих часов в неподвижности.

Наконец король встал в позицию. Он легко отбил меч Костиса в сторону и завершил выпад, остановив острие на волосок от груди Костиса.

– Еще раз? – предложил он.

Костис вернулся в позицию. И урок продолжился. У короля не хватало мастерства ввязаться в учебный бой и задать Костису трепку, которую, по мнению остальных гвардейцев, тот вполне заслужил, однако он придумал другую уловку: начинал одно упражнение за другим и в самый разгар оставлял Костиса в неподвижности. А тот стоял, напрягая все мускулы, чтобы не шелохнуться, и старался не выдавать, каких усилий ему это стоит. Лишь смотрел сосредоточенно на острие меча перед собой и мысленно приказывал ему не дрогнуть, потому что малейшее колебание покажет, насколько ему тяжело.

После первой насмешливой улыбки король, казалось, с головой ушел в тренировку. Эта сосредоточенность была хуже любых насмешек. Если бы он засмеялся, Костис мог бы разозлиться, и эта злость придала бы ему сил, но Эвгенидес орудовал мечом со сверхъестественным спокойствием. Делал выпад, возвращался в защитную стойку, отражал удар, и мечи соприкасались с тихим стуком, потом снова выпад, опять стойка. Стук, выпад, стойка, стук, выпад, стойка.

Костису хотелось откинуть голову и завыть. Ну почему боги послали Аттолии такого короля?

Наконец люди вокруг стали один за другим прекращать тренировки и расходиться. При каждом повторе Костис надеялся, что этот раз станет последним, но король, казалось, ничего не замечал и только спрашивал:

– Еще?

Остальные солдаты разошлись. На открытой площадке между дворцовыми стенами и казармами остались лишь Костис, король, Телеус да королевские лакеи, маячившие у входа. Один человек отделился от свиты и подошел. Был он выше короля, почти как Костис, плотно сложен и роскошно одет.

– Ваше величество, – молвил он холодным, высокомерным тоном.

Эвгенидес опустил меч, отошел от Костиса и окинул взглядом опустевший плац. Прикинул высоту солнца.

– Время летит быстро, – тихо произнес он. – Спасибо, Костис. – И кивнул, отпуская.

Костис шагнул прочь и чуть не споткнулся. Король заметил его неуверенность и приподнял бровь. Костис не сомневался, что под напускной заботливостью скрывается злобный восторг. Он поклонился и ушел. У него за спиной король заговорил с Телеусом, но Костис не стал прислушиваться.

С учебного плаца он направился в столовую и в дверях на миг застыл в нерешительности. Никто его не поприветствовал. Даже глаз не поднял. Он окинул взглядом зал – Аристогитона не было. Костис надеялся, что тот всего лишь на дежурстве, однако подозревал, что Арис просто решил избежать щекотливой ситуации, когда ему придется либо открыто выступить за Костиса, либо открыто игнорировать его. Костис направился к кухне, и очередь, собравшаяся там, мигом рассеялась. Он взял миску каши, тарелку йогурта и горсть сушеных фруктов. Сел за длинный стол у края зала.

Посмотрел на еду и понял: кусок не лезет в горло.

Однако встать и уйти не позволяла гордость.

Рядом с ним на стол опустилась миска. Дерево громко стукнуло по дереву, объявив во всеуслышание, что кто-то отважился сесть возле него.

– Арис, не будь дураком.

– Поздно перевоспитываться. – Арис перешагнул через скамейку и уселся рядом с Костисом. Обвел взглядом столовую – не смеет ли кто-нибудь возразить. Но нет: через мгновение еще один из офицеров, старше по званию, чем они оба, встал из-за своего стола и подошел к ним.

– Знаешь, – сказал он, усаживаясь, – нельзя сказать, что мы тут все до единого не порадовались, глядя, как ты опрокинул его в пыль.

Один за другим подходили остальные офицеры, они стали подшучивать над его тренировкой с королем, и смятение Костиса сменилось другим чувством, менее болезненным, но столь же острым. Костис поставил локти на стол, опустил подбородок на руки, стараясь не смотреть ни на кого из собравшихся. Он чувствовал, как подкашиваются колени, и в глубине души понимал: это не от усталости, а от облегчения. Пусть он лишился взвода, однако остался полноправным бойцом гвардии, а не превратился в опозоренного изгоя.

Офицеры один за другим доедали завтрак и отходили. Наконец остался только Арис.

– Поешь-ка, – напомнил он Костису.

– Ладно, – пообещал тот. После всех треволнений ему было не до завтрака. – Как ты думаешь, почему они пришли ко мне? – спросил он. Внезапное возвращение из бездны радовало, но все же было непонятным.

– Ты им нравишься, – ответил Арис. – Они тебя уважают.

– За что? – удивился Костис. Он искренне не понимал, что в нем такого хорошего.

Арис подпер голову руками, давая понять, что изумлен такой наивностью.

– В этом, Костис, и заключается разница между тобой и, например, лейтенантом Энкелисом. После Тегмиса ты не считал, что достоин повышения по службе, говорил, что всего лишь выполнял свой долг. А Энкелис никогда не допустит, чтобы хоть одно его доброе дело осталось незамеченным. Он мечтает стать капитаном и потому старается быть лучше всех. А ты просто хочешь стать лучше, и поэтому все считают, что ты рано или поздно займешь пост центуриона, лейтенанта и, может быть, даже капитана. Они хотели бы, чтобы ты стал капитаном. А за Энкелисом они не пойдут. – Арис допил чашку и встал. – Мне скоро в караул. А ты поешь.

Костис не сразу последовал его совету. Он задумался. И вскоре ему на плечо легла чья-то рука.

– Помойся и переоденься, – велел Телеус. – Король желает тебя видеть.

Костис озадаченно поднял глаза.

– Живей, – поторопил Телеус.

Бросив тоскливый взгляд на завтрак – аппетит наконец проснулся, – Костис ушел. Пока Телеус рядом, даже финик стащить не удастся. Он поспешил к себе, взял вещи, спустился по лестнице и пошел через двор в бани.

Здание, в котором помещались гвардейские бани, было ненамного меньше самих казарм. Его венчал купол, не уступавший в изяществе лучшим дворцовым постройкам, но внутри все было устроено просто и практично. Греться в парилке и затем очищаться скребком не было времени. Костис сложил одежду на скамью, забежал в тепидарий, взял ведро горячей воды и вылил на голову. На каменной тарелке лежал твердый кусок мыла. Костис взял его и растерся. Пены не было. Арис говорил, что куски, которые лежат в бане, это вообще не мыло, а камни, и они не смывают грязь, а соскребают ее с тела. Он зачерпнул еще воды, ополоснулся и побрел по шиферному полу, стараясь не поскользнуться.

Появился прислужник с сухим полотенцем, вытер Костиса и помог одеться. Застегнув кирасу, прислужник отступил на шаг, и Костис беспомощно развел руками:

– У меня даже монетки для тебя нет. Прости.

Все его деньги исчезли. И до следующей получки ничего не будет.

Прислужник необидчиво махнул рукой, и Костис торопливо удалился.

Телеус отвел его во дворец. Шагая за капитаном, Костис с тревогой гадал, что за поворот готовит ему судьба. Капитан лишь сказал, что король желает его видеть и ожидает к завтраку. Испуганно озираясь, Костис шел за Телеусом по бесчисленным коридорам и залам дворца, сначала знакомым, потом таким, где он никогда не бывал. Находясь на службе в Восьмой центурии, Костис не имел доступа во внутренние покои дворца, расположенные в цитадели. У некоторых дверей стояла охрана, гвардейцы отдавали честь Телеусу, и он, кивнув, проходил. Наконец они пересекли узкий внутренний двор и вступили в сводчатый туннель, ведущий на террасу над садом королевы. Там ждали служанки ее величества, стоял накрытый к завтраку стол, и за этим столом в одиночестве сидела сама королева.

Она бросила взгляд на Телеуса, но ничего не сказала. Телеус занял место у выхода из сводчатого туннеля и стал ждать. Костис последовал его примеру.

Наконец пришел король в сопровождении лакеев и собственного взвода гвардейцев. Волосы у него были влажные и неумащенные, кожа казалась свежевыскобленной. Он заметил Костиса и, проходя мимо, с улыбкой кивнул, словно признавая, что гвардеец, прибыв раньше, одержал первую маленькую победу.

– Ты припозднился, – сказала Аттолия супругу.

– Приношу свои извинения, – отозвался король. Один из лакеев отодвинул для него кресло, и он сел за стол. Лакеи с поклоном удалились, оставив короля и королеву одних, если не считать гвардейцев.

– Этот кушак не подходит к твоему камзолу, – отметила королева.

– Как ты уже сказала, я припозднился. – Эвгенидес склонил голову и посмотрел на кушак. Камзол был желтым, кушак тоже, но оттенки не совпадали. – Нынче утром мои лакеи с триумфом преуспели в своих попытках выставить меня на посмешище.

– Ты недоволен своими лакеями, – произнесла королева. У Костиса по спине пробежали мурашки – он прекрасно знал, какая судьба ждет тех, кто не оправдал ожиданий королевы.

– Нет, нет, – поспешно возразил король. – Нет нужды варить их в кипящем масле. Не сомневаюсь, со временем их вкус улучшится.

– Может быть, не стоило требовать себе костюм в цветах, больше подходящих канарейке?

Король склонил голову набок, вгляделся в ее лицо, словно взвешивая ответ.

– Ты права, – безмятежно согласился он. – Надо почаще носить эддисскую черную тунику с черной вышивкой и блестящие черные сапоги. Буду припудривать волосы, как принято на Континенте, и тебе покажется, будто ты вышла замуж за моего отца.

Королева махнула столпившимся вокруг гвардейцам, и они отошли подальше, однако успели услышать, как королева заявляет королю, что его отец по крайней мере обладал чувством собственного достоинства.

– И никогда не опаздывал к завтраку, – добавил король, откусывая пирожное.

Завтрак закончился. Король обошел вокруг стола, склонился и поцеловал в щеку жену, словно заявляя свои права на нее. Королева вынесла это, не дрогнув ни единым мускулом. Костис оторопел. Он попытался представить, как королеву целует родная мама, и не сумел: перед глазами упорно вставала взрослая Аттолия, сжавшаяся до размеров маленького ребенка. Отвлекшись на эти картины, он слишком поздно заметил, что взгляды всех, кто был на террасе, устремились на него. Король жестом подозвал его и ждал, выгнув бровь.

Костис шагнул вперед. Король внимательно оглядел его с головы до ног. Склонившись, всмотрелся в пряжки, державшие кирасу, и Костис стал мысленно отсчитывать, сколько дней прошло с тех пор, как он их почистил. Во взгляде короля отразилось неудовлетворение, и Костис решил, что какая-нибудь из пряжек, наверное, расстегнулась или где-то на кирасе обнаружилось плохо отполированное пятнышко.

– Как я понимаю, ты сейчас никуда не приписан?

– Так точно, ваше величество.

Король обратился к капитану:

– Он так и будет болтаться без дела вне вашего строгого графика?

– Я непременно найду ему занятие, ваше величество.

– Я уже придумал ему занятие, – сказал король. – Будет служить мне.

– Подразделения, служащие королю, полностью укомплектованы, ваше величество, но, если вы желаете, мы можем расширить одно из них.

– Нет, он не будет служить в чьем-то взводе.

– Вы хотите уволить его из гвардии? – озадаченно спросил Телеус.

– Я подумал… он станет лейтенантом.

Телеус застыл как громом пораженный.

– Да. – Король кивнул, подтверждая только что принятое решение. – Я хочу повысить его до лейтенанта по особым поручениям и взять к себе на службу. Пусть будет рядом каждый день, пока я его не отпущу. Утром и днем. Если он понадобится вечером, я поставлю его в известность. Начинать может прямо сейчас.

– Костис не прошел необходимую для лейтенанта подготовку, – вежливо возразил Телеус. – Он не знает протоколов службы в помещениях цитадели.

– Научится по ходу дела. – Король забрал у Костиса ружье – лейтенантам они не положены. Передал Телеусу и жестом отпустил капитана.

Телеус не сдвинулся с места. Тогда король махнул сильнее, прогоняя его, словно голубя, залетевшего не туда. Капитан поклонился, бросил на Костиса свирепый предостерегающий взгляд и удалился.

– Полагаю, он велел тебе не запятнать свою честь, – сказал король и обернулся к лакеям: – Итак, куда мы пойдем сегодня утром?

Следующий день выдался таким же до ужаса невероятным, как и вчерашний. Озадаченный Костис брел вслед за королем, его лакеями и телохранителями по извилистым дворцовым коридорам, сплетенным воедино по меньшей мере семью известными архитекторами на протяжении бесчисленных лет. Потом вместе с королем выслушал лекцию по производству оливкового масла и налогообложению. Под конец король спросил Костиса, что, по его мнению, лучше: накладывать налог исходя из числа деревьев или оценивать выработку масла от года к году.

– Не знаю, ваше величество, – ответил Костис.

– Гм, – протянул король. – Мне казалось, ты вырос на ферме.

За лекцией по оливковому маслу последовал урок медийского языка. Король бродил по комнате, явно скучая и пытаясь этого не показывать, а Костис старался держаться начеку. Король каким-то сверхъестественным образом чувствовал, когда внимание Костиса начинает ускользать.

– Костис! Как будет по-медийски «смерть»? Никак не могу вспомнить.

Костис покопался в памяти, в том дальнем уголке, где сохранились несколько услышанных слов. Правда, их значений он так и не запомнил.

– Шуут, – ответил он наконец. Король, явно раздосадованный, задавал ему вопрос за вопросом, пока не дошел до предела, за которым Костис потерял способность отвечать, и потом еще немного порасспрашивал. Проспрягать глагол «бить», как будет «предатель», как будет «идиот».

– Простите, ваше величество. Эту часть урока я не услышал, – признался Костис. Ни о чем из этого учителя не упоминали.

– Надо не спать на ходу, а внимательно смотреть за всем, что происходит вокруг. Как-никак от этого зависит моя жизнь.

Костису подумалось: может, он уже умер и, сам того не заметив, пересек реку, ведущую в ад?

В конце концов один из лакеев шагнул вперед и сказал, что королю пришло время вернуться в свои покои и поесть. Наставники поблагодарили короля, всем своим видом выказывая искренность.

В коридоре король немного отстал от лакеев и зашагал рядом с Костисом.

– Итак, Костис, – начал он, – ты усвоил все, что тебе необходимо по медийскому языку?

– Нет, ваше величество, – ответил Костис, решив, что так будет безопаснее всего.

Король зевнул, прикрыв рот рукой, и признался:

– Я тоже.

Они дошли до угла. Лакеи, опередившие их, вежливо сбавили шаг и позволили королю догнать свою свиту. Седжанус прошептал какое-то указание.

Король огляделся.

– Мне казалось, нам надо туда, – показал он.

– Нет, ваше величество, – терпеливым хором отозвались лакеи.

Вход в покои короля, как и королевы, всегда охранялся. Король кивнул гвардейцам и вошел. Костис остался в коридоре, не зная, что делать – то ли войти, то ли подождать снаружи. Чья-то рука подтолкнула его в спину. За дверью находилась кордегардия – комната для стражи. Она была элегантно обшита деревом и освещалась глубокими окнами в дальнем конце. Из нее открывался ход в личные покои короля. Сейчас там ждали несколько солдат и один из лейтенантов Телеуса. Внезапно Костис с ужасом осознал, что он и сам один из лейтенантов в прямом подчинении у капитана.

Должно быть, гвардейцы, стоявшие навытяжку, мгновение назад сидели на скамьях, тянувшихся вдоль стен. Король приветственно помахал, и гвардейцы, слегка расслабившись, приняли более спокойные, но при этом почтительные позы. Один из них распахнул дверь справа от короля, и тот вошел в сопровождении лакеев. Из дворцовых сплетен и со слов Седжануса Костис знал, что там располагалась королевская спальня. Других передних комнат не было.

Это жилище совсем не походило на покои королевы с бесчисленными анфиладами передних, приемных, опять передних, отделявших кордегардию от внутренних покоев, куда не было ходу никому из посторонних. Королева не стала выезжать из покоев, традиционно принадлежавших королю, а Эвгенидес наотрез отказался селиться там, где полагалось жить королеве. Если бы он согласился на это, его покои соединялись бы внутренними переходами с королевскими покоями, и ночные перемещения из спальни в спальню стали бы темой для слухов, а не для всеобщего обозрения. А сейчас королю, чтобы посетить королеву, приходилось совершать долгий путь через кордегардию, полную гвардейцев и лакеев, по коридорам и мимо столь же многочисленных гвардейцев и служанок королевы. Все прекрасно знали, что такого не случалось. Король редко посещал покои королевы и всегда приходил днем. А королева в его покоях вообще ни разу не бывала.

– Костис, можешь идти! – крикнул король из внутренних покоев. – Но не опаздывай к послеполуденному приему.

Костис остался стоять. Он беспомощно посмотрел на лейтенанта, тот ответил оценивающим взглядом. Но смотрел он не на Костиса, а ему за спину, на ветеранов. Те беззвучно ответили, и у Костиса по шее поползли мурашки. Ответ, видимо, был положительным; лейтенант улыбнулся и отпустил Костиса с дежурства.

– Я могу уйти?

– Да. Не забудь вернуться вовремя, чтобы сопроводить его на послеполуденный прием. Я попрошу кого-нибудь из тех, кто будет дежурить днем, чтобы показали тебе, где встать в парадном зале.

И, лишь выйдя из королевских покоев в коридор, Костис сообразил, что понятия не имеет, как выбраться из дворца. Он покосился через плечо на гвардейцев, стоявших у дверей. Те ответили дерзкими взглядами, и у Костиса хватило ума не спрашивать у них дорогу. Глубоко вздохнув, он решил идти тем же путем, каким попал сюда. Добраться бы до основной части дворца, а там уже ему все знакомо.

Оказывается, он неплохо запомнил бóльшую часть пути. Дорога петляла и поворачивала так часто, что в конце концов он, заинтересовавшись, решил побродить немного по коридорам, посмотреть, что тут и как. По счастливой случайности наткнулся на широкий коридор, ведущий прямо к центру дворца. Облегченно вздохнув, Костис направился в казармы искать Телеуса.

На поиски гвардейского капитана он потратил почти все драгоценное свободное время, но так и не нашел. Наконец, сдавшись, перехватил в столовой немного хлеба и пошел обратно в королевские покои, но у входа в цитадель его остановили. Когда он выходил, никто не задал ни одного вопроса, но для входа потребовали подтвердить свою личность. Он объяснил, в чем дело. На него взглянули с подозрением, однако послали гонца к лейтенанту на капитанской службе. Телеус, должно быть, оставил инструкции на такой случай, ибо гонец вернулся с разрешением впустить Костиса. Гвардейцы показали ему дорогу.

До королевских покоев Костис добрался с опозданием. Получать разъяснения о том, где надо стоять, было некогда. Едва Костис переступил через порог кордегардии, как король торопливо вышел, и пришлось следовать за ним.

Послеполуденный прием проходил в парадном зале в центральной части дворца. Костис уже бывал в тронном зале Аттолии, но не настолько часто, чтобы привыкнуть, поэтому величие убранства до сих пор производило на него сильное впечатление. А Эвгенидес, казалось, не замечал ни мозаики, ни огромных колонн, уходивших на высоту нескольких этажей.

Титулованный король Аттолии плюхнулся на трон рядом с королевой и улыбнулся ей.

– Я не виноват, что опоздал, – заявил он с ребяческим восторгом. – Костиса отпустили на обед, а он не вернулся вовремя. Я ждал и ждал.

Аттолия не снизошла до ответа. Костис, повинуясь тихим указаниям дворецкого и дружескому взмаху одного из гвардейцев, нашел-таки себе место, встал у стены и стал смотреть, как вершатся государственные дела. Всем распоряжалась королева. К королю никто не обращался, и он не сказал ни слова. Интерес Костиса быстро иссяк, стало скучно, однако он изо всех сил сохранял на лице внимательное выражение. А короля, казалось, это не беспокоило. Во время сильно затянувшегося отчета одного из баронов об уплаченных налогах король даже откинул голову и закрыл глаза. Всем показалось, что он уснул.

Наконец придворный церемониал подошел к концу. Те, кого не успели выслушать, должны были явиться на следующий день. Король и королева встали и в сопровождении свиты и охраны удалились. По коридору они шли бок о бок.

– Мог бы на совете сказать хоть слово, – сухим тоном упрекнула королева.

– Мог бы, – не стал спорить король. – Мне очень хотелось сказать Артадорусу, что ему не мешало бы подстричься.

– Это было бы впечатляюще: ты не только открываешь рот, но и говоришь во сне.

– Я слушал, – огорченно возразил король, – и закрыл глаза, чтобы слушать внимательнее.

– И что же ты услышал?

– Точно не знаю, – ответил король. – Потому я и слушал так внимательно. Надо было попросить барона повторить некоторые места из его отчета о налогах на зерно.

– Можешь назначить ему отдельную встречу.

– Да, конечно, могу.

Костиса наконец отпустили, и он вернулся в казармы. Измученный, словно провел целый день в бою, он поднялся по лестнице и побрел по узкому коридору к своей крохотной, но зато укрытой от чужих глаз квартирке. Кожаная штора, служившая дверью, была отодвинута. Комната стояла пустая, исчезли все его пожитки, даже тонкий матрас на кровати валялся голый, без одеяла. Сраженный наповал, Костис опустился на трехногую табуретку, на которой не далее как вчера восседал король, и задумался, что же делать дальше.

Просидел он недолго – к нему заглянул мальчишка-посыльный:

– Капитан приказывает немедленно явиться к нему.

Костис поблагодарил его и уныло поплелся обратно. Вниз по крыльцу, потом через двор к помещениям, где располагались кабинет и квартира Телеуса. Узкая лестница карабкалась по наружной стене к небольшой площадке с дверью. Костис постучал.

Телеус сидел за столом и писал. Рядом стоял поднос с хлебом и сыром, амфорой и винным кубком. Неподалеку на табуретке сидел Релиус, секретарь архивов, с другим кубком в руке. Он кивнул Костису. Юноша с трудом подавил дрожь, пробежавшую по спине. Телеус продолжал писать. Костис ждал.

– Ты же понимаешь, он предпримет еще одну попытку, – говорил Релиус гвардейскому капитану, продолжая прерванный Костисом разговор. – Когда наберется уверенности в себе, выступит против нас обоих.

– Если мы будем для королевы ценными слугами, она защитит нас, как защищала до сих пор, – возразил Телеус, заглянул в расписание и обмакнул перо в чернила.

– А если мы не представляем никакой ценности? – спросил Релиус.

– Если не представляем, то почему она нас защищает? – отозвался Телеус.

Релиус вздохнул.

– Никто не может сомневаться в нашей ценности, – сказал он. – Однако незаменимых людей нет. Я сам ее этому научил. Много лет назад. – Он отпил вина. – Ты мог бы уйти, – предложил он Телеусу.

Капитан оторвался от работы.

– И ты мог бы, – ответил он. – Но не уходишь. Вот и я не уйду. – И снова занялся письмом.

Релиус встал и поставил кубок на поднос. Одернул костюм, расправил складки на дорогой материи. Старательно пригладил и без того идеально уложенные волосы. Потом похлопал Телеуса по плечу, улыбнулся Костису, не сказав ни слова, и ушел. А Костис все ждал.

Наконец Телеус отложил перо:

– Когда я принял тебя, ты был на год моложе положенного возраста. Я сделал для тебя исключение. И знаешь почему?

– Нет, капитан.

– Еще один год на дядиной ферме стал бы для тебя гибельным, а я не хотел, чтобы ты терял свои навыки. Они ведь были, верно? А ты их забросил.

– Прошу прощения, господин.

– Хотелось бы думать, что жажда справедливости на время затмила в тебе здравый смысл, однако трудно оправдать нападение на человека, неспособного защититься, пусть даже он кажется достойным презрения и, – он помолчал, – пусть даже твои товарищи поздравляли тебя с этим.

Костис открыл было рот, но не нашел слов. Телеус жестом остановил его.

– Твои вещи перенесены в одну из лейтенантских квартир. Мальчик покажет тебе – в какую.

– Капитан, я не понимаю.

– Чего ты не понимаешь, лейтенант?

– Как я могу быть лейтенантом?

– Потому что король повысил тебя по своей прихоти, несмотря на то что твоих заслуг явно недостаточно. Если королю удастся устранить меня, ты, возможно, станешь следующим капитаном гвардии. Шучу, Костис. Да ты и сам всего лишь шутка. Если не хочешь, чтобы королевская шутка удалась, выполняй свой долг, и выполняй хорошо. Несомненно, он попытается уничтожить и кого-нибудь еще. Постараемся усложнить ему эту задачу. Вот твое расписание. – Он подтолкнул к Костису исписанный листок. – Будешь нести обычную лейтенантскую службу и при этом танцевать перед королем. Будь я проклят, если у меня хоть один лейтенант станет увиливать от службы. Свободен.

Выйдя на лестницу, Костис остановился взглянуть на свой график. И оторопел. Королю не придется даже вешать его – через месяц он сам отправится к праотцам от изнеможения. Хотел было вернуться к Телеусу, но какой смысл? Ноги медленно несли его вниз по лестнице к мальчишке-посыльному, который ждал, чтобы проводить его в новую квартиру.