Вершители. Часть 2. Копьё Маары

Глава 3 Кигиляхи

Утром, еще не было и четырех часов, Аякчаану разбудила мама, нежно коснулась плеча, тревожно всматриваясь в лихорадочный румянец на щеках дочери.

– Ты не заболела?

Аякчаана только мотнула головой. У нее уже все было готово. Ловко натянув теплые шерстяные носки поверх хлопчатобумажных, заправив в них термобелье, она быстро запрыгнула в лыжный костюм, застегнула зимние ботинки, нахлобучила шапку и, уже выбегая из комнаты, подхватила пару мягких перчаток.

На миг она замерла перед открытой дверью. Ей хотелось запомнить этот момент. Ведь сегодня она придет к Каменным людям и, конечно, уже не вернется сюда прежней. Старики говорят, Кигиляхи меняют людей раз и навсегда. Поэтому и почитаются заветные места.

От ожидания перемен тревожно сосало под ложечкой, заставляло кровь быстрее мчаться по венам. Гордость, что дед выбрал ее, что доверился, что берет с собой, как большую, как наследницу своего дара, захлестывала с головой и оглушала. В теплом полумраке сонного дома малиновые блики разгорающегося дня бросали длинные любопытные тени на пол. Аякчаана перешагивала через них, торопливо спускаясь вниз.

Она ожидала, что дедушка уже готов и ждет ее внизу. Однако коридор оказался пуст.

Она постучала в его комнату. Тишина. Никто не ответил.

Из кухни выглянула мама и поманила ее пальцем. Аякчаана направилась к ней:

– А где дедушка?

Нос уловил пряный аромат запеченного козьего сыра и молока.

– Он еще в полночь ушел к реке и пока не вернулся. Сказал только перед уходом, чтобы я тебя разбудила и собрала.

– Да я уже собралась вроде, – пожала плечами Аякчаана.

– Шапку с курткой сними, поешь нормально. – Мама поставила перед ней дымящуюся тарелку с молочной кашей и придвинула легкий рюкзак. – Я вам чая налила в термос и немного еды собрала. Сыр – вот здесь. Дедушку покормишь, не забывай, что ты хозяйка…

Мама была встревожена их предстоящим путешествием, и Аякчаана попыталась ее успокоить. Она привстала с табурета, привлекла ее к себе и крепко обняла за талию, уткнувшись в теплый халат носом.

– Не бойся, мам, мы быстро: туда и обратно. Завтра утром уже дома будем, наверное. – Кстати, она только сейчас поняла, что не спросила у дедушки, как долго будет продолжаться их вылазка в заветное место. – Ты даже соскучиться не успеешь.

Мама тихо засмеялась:

– Я уже соскучилась… – и чмокнула дочь в макушку.

В окно постучали: дедушка.

– Пора! – Аякчаана еще раз порывисто прижалась к матери, чмокнула ее в щеку и, схватив рюкзак, заторопилась к выходу.

Медленно выдохнув, чтобы выровнять дыхание, Аякчаана открыла дверь и вышла на крыльцо. Вечерний туман за ночь осел на траву хрусткими ледяными иголками, припорошил глинистую землю. Полынь и бурьян, что росли у забора, склонили головы, словно в поклоне надвигающимся холодам. Их горбатые спины, переплетенные стебли, укутанные тонким покрывалом инея, походили теперь на кружево.

Кружево, из которого зима, как истинная царица этих мест, совсем скоро сошьет огромное белоснежное покрывало.

Дедушка стоял у калитки в унтах, оленьем тулупе и большой меховой шапке. Словно он не в однодневную поездку на вертолете собрался, а на зимовку в тайгу…

– Дедушка, – засомневалась Аякчаана, – а тебе удобно так будет?

Дедушка кивнул и, поманив ее рукой, повел к реке.

Из слабо освещенного окна маленькой кухни им вслед смотрела мама. Но Аякчаана уже не думала о доме. Все ее мысли поглотило предстоящее путешествие.

Девчонки в классе обзавидуются!

Никто из них не летал на вертолете.

Никто из них не видел океана!

Никто из них не видел Каменных людей!

Она хотела задать дедушке сотню вопросов, но смотрела в его спину и не решалась. Крутой спуск к реке, галька убегает из-под ног, ветер пробирается под куртку, щиплет щеки. Хрупкие льдинки пристали к берегу, затихли ледяной слюдой у кромки. Под ними – желтые камни и пропитанная сыростью хвоя. От воды поднимается тонкий пар, путается в лопастях красного вертолета.

Забравшись в его жарко натопленный салон, пахнущий соляркой и кофе (пилот с наслаждением потягивал густую ароматную жидкость из узкого термоса), Аякчаана заволновалась. Конструкция летательного аппарата ей показалась слишком хлипкой и ненадежной. Словно прочитав ее мысли, пилот – а им оказался молодой зеленоглазый парень с веснушками на курносом лице – широко улыбнулся и отчетливо, чтобы перекричать рев двигателей, проорал:

– Не бойся, красавица, машина – зверь! Домчит тебя с твоим дедушкой в один миг! – Потом подумал и добавил, растопырив пальцы: – В два мига! Максимум – в три! – и он задорно захохотал.

Рядом, кряхтя, уселся дедушка, с шумом задвинув за собой дверь вертолета, сразу отрезав от их воздушного дома промозглую речную сырость, и машина стала медленно набирать высоту.

В синеве наступающего утра земля, качаясь и подпрыгивая, стала стремительно удаляться. Аякчаана, прильнув щекой к толстому стеклу иллюминатора и затаив дыхание, смотрела, как тает в дымке родной поселок, как едва заметные звездочки уличных фонарей окончательно заволокло туманом, спрятав их от посторонних глаз.

Ее саму с оглушительным ревом увлекало в неведомую даль, сквозь туман, облака и тающие звезды.

– А долго нам лететь? – спросила она у задремавшего было деда.

Тот показал ей три пальца и снова закрыл глаза.

Она пересела ближе к пилоту, крикнула ему:

– А сколько конкретно нам лететь?

Парень кивнул, потом до Аякчааны донеслось:

– Сейчас, – перекрывая рев лопастей и двигателя, кричал белобрысый летчик, – минут сорок, и будем в Тикси…[3] быстренько заберем там почту… груз кое-какой… и, – он махнул рукой вперед в неопределенном направлении, – через море Лаптевых двинем на Большой Ляховский![4]

Аякчаана взглянула на деда. Тот, плотно закутавшись в тулуп и надвинув лохматую шапку на глаза, крепко спал.

Девочка же не могла сомкнуть глаз. Она посмотрела вниз.

Перед ней без конца и без края простиралась дремучая тайга: высокие сосны и редкие ели поблекли, ожидая первых морозов, звериные тропы покрылись легким сентябрьским инеем, а невысокие сопки, словно спины задремавших великанов, покачивались в неверном утреннем свете. Природа будто забыла о своем многообразии и многоцветии в этот час, отдав предпочтение благородным серо-голубым тонам: небо, иней – все сливалось. И рядом со всем этим спокойным великолепием царицей цариц плыла бескрайняя Лена. Она огибала сопки, тонкими ручьями заглядывала в отдаленные уголки тайги, словно говоря пришлому человеку «Мое! Это все мое!» Да и не спорил никто. Здесь они с тайгой хозяйки. Ими – рекой да тайгой – кормятся, греются и спасаются.

Аякчаана пыталась запомнить каждый изгиб величественной реки, каждый ее рукав, вглядываясь в темноту под ногами. И увидела… синий лед. Прозрачный как слеза. Гладкий как зеркало. А где-то под многометровой его толщей важно проплывают чьи-то тени, блестящая чешуйчатая спина… Лед надламывается, и Аякчаана проваливается под него, в эту оглушительную тишину…

Тишину?..

Стоп!

Действительно, тишина! Путаясь в ней, будто в шелковом покрывале, она засучила ногами, взмахнула руками. И сквозь тонкую пелену услышала свое имя, почувствовала чье-то легкое прикосновение:

– Аякчаана, приехали!

Как приехали? Она распахнула глаза, смахивая с ресниц остатки дремоты. Как она могла заснуть! Неужели все пропустила?! А посадка в Тикси?

Молодой парень-пилот вытягивал из вертолета чью-то сумку грязно-вишневого цвета и улыбался, поглядывая на ее растерянное лицо:

– Ну, как долетела, красавица?

Аякчаана покраснела до кончиков волос и взглянула на деда:

– Мы что, уже на месте?

– Ну да, я ж тебе о том и говорю, – дедушка тоже улыбался, – прилетели мы, давай выбираться, нам еще пешком идти…

– И как я не заметила ни посадки, ни взлета? – Девочка с трудом выбиралась из-за необъятных тюков, все еще сомневаясь – не разыгрывают ли ее.

– Да я ж говорил, – широко улыбнулся пилот, – мы в Тикси только на минутку залетели, даже винты не останавливали, почту загрузили для станции – и вперед! Ты, красавица, посапывала как младенец.

Дедушка тем временем уже заметно сердился: дорога и в самом деле предстояла неблизкая, а внучкины расспросы задерживали их.

– Аякчаана! – насупил он брови. – Ты скоро?

Внучка заторопилась, быстро выскочила из вертолета, на ходу махнув пилоту рукой, поправила на плечах рюкзак и в несколько прыжков догнала деда.

– Не сердись! Мне все не верится, что мы уже здесь, – виновато улыбнулась она и, чтобы окончательно задобрить деда, спросила: – Ты мне расскажешь об этих местах?

Дедушка задумался. Казалось, он проговаривал про себя то, что собирался сказать внучке. И точно – заговорил он будто по писаному, тщательно выбирая слова, что, конечно, не ускользнуло от внимания Аякчааны.

– Это заповедные для нас места, – так начал Учур, – раньше сюда вообще только шаманы ходили, и то раз в год, на исходе зимы, чтобы призвать лето… Но потом в эти места пришла цивилизация, здесь открыли полярную станцию, и появились люди, далекие от наших традиций и обычаев. Они ходили, исследовали горы, делали снимки, карты и чертежи, пытаясь измерить то, что вычислению не подлежит…

– Что, например?

– Например, силу этих мест. – Дед Учур усмехнулся. – Вот можно измерить силу улыбки ребенка, увидевшего свою мать? А силу материнской любви можно свести к количеству паскалей или чего там еще? Килограммов? А, как думаешь, внучка?

– Нет, конечно…

– Ну, вот и силу этих мест измерить нельзя. Сколько ни пытайся.

Аякчаана прислушалась: океан ворчливо вторил деду, шептал, ударяясь волнами о камни. Здесь уже вовсю хозяйничала зима. Она явственно чувствовалась в притихших и побелевших от заморозков камнях, прибитом мхе, по которому, будто ледяной великан, уже ступил старик-мороз. Деревянные перила на спуске к вертолетной площадке покрылись прозрачной коркой, а океан, на сколько хватало взгляда, набух и потемнел.

– А что за сила здесь укрывается? – Аякчаана догнала дедушку, пошла рядом с ним.

Дедушка помолчал. Постепенно его шаги стали неторопливы и размеренны. Он шел, заметно наслаждаясь прогулкой, получая удовольствие от каждого шага, а движения его становились все увереннее и сильнее, словно он ежеминутно становился моложе.

– Отцы говорили, – начал он, – что в этих местах сокрыта большая тайна. Тайна не только нашей земли, но и многих народов. Что спрятана она где-то там, в недрах острова. И хранят ее Кигиляхи, Каменные люди. И открыта тайна может быть только единицам.

– Кому, например? Шаманам?

– Не обязательно, – покачал головой Учур. – Это могут быть совершенно разные люди. Кигиляхи сами решают, кто это будет и когда.

Сердце у нее вдруг заколотилось, часто-часто забилось в груди. Он сказал, тайна может открыться любому. Любому. Значит, и ей!

– А что именно это за тайна? О чем она? – Девочка придвинулась к деду, чтобы ненароком не прослушать главного.

Тот покачал головой:

– Мне это неизвестно… Хотя я не раз просил об этом предков, но… видно, не в их это власти.

Тем временем тропинка уводила их все дальше от вертолета. Редкая чахлая растительность вскоре вовсе исчезла. Тропа завершилась непродолжительным и некрутым подъемом, и вот перед Аякчааной показалась выстроившаяся на голой каменистой равнине гряда – цепь гранитных скал, начало которых утопало в океане.

– Кигиляхи, – прошептала Аякчаана, задыхаясь от волнения, от предвкушения чего-то необычайного.

– Дальше ты пойдешь сама, – донесся до нее голос деда.

– Что? – Девочка остановилась, будто сама окаменела.

Дед только покачал головой.

– Каменные люди выбрали тебя. – Он положил ей руки на плечи. – Я же говорил тебе, что Кигиляхи сами решают, кому и когда открыть свою тайну, показать свою силу. И они выбрали тебя.

– Дедушка, – Аякчаана убрала со лба так некстати вылезшую из-под шапки прядь волос, – ты что-то путаешь. Ты помнишь, мы приехали сюда, чтобы сделать обряд для тех людей из Якутска. У них выборы на носу. Им нужна помощь. Ты все-таки шаман. Нам дали вертолет. Я должна тебя сопроводить сюда… И все…

– Мне был сон, – задумчиво произнес Учур. – В нем Кигиляхи велели сегодня привезти тебя к ним. Я их спросил, как я успею, ведь мы живем далеко. На что они ответили, что будут люди, которые помогут. И они доставят тебя сюда в срок. И люди появились. Все как было предречено. Так что это я тебя сопровождаю, а не ты меня. – Он улыбнулся, но, заметив тень сомнения в глазах внучки, снова стал серьезен. – Слушай и запоминай. Ты пойдешь по этой дороге до Первого стража. Он укажет тебе путь дальше. А я тебя буду ждать здесь…

Аякчаана внимательно посмотрела на неровные зубчатые возвышенности вдали.

– И вот что, внучка. Будь осторожна и внимательна. Кигиляхи вызвали тебя, но им и в голову не придет позаботиться о твоей безопасности… Если я буду нужен, просто подумай обо мне. Представь, как я сижу здесь, на тропе, и пью горячий чай из термоса. – Он опустился на камни, сел по-турецки. Лукаво посмотрел на внучкин рюкзак.

Та ахнула, вспомнив про еду, сбросила поклажу с плеч и застыла в нерешительности.

– Зачем я им, дедушка? Ведь я ничего не умею…

Учур посмотрел вдаль, на мрачные гранитные силуэты великанов.

– Я тоже об этом спрашивал. Почему не я? Почему ребенок?

– И что тебе ответили?

Дедушка пожал плечами:

– Копьё Маары мне не подчинится, так сказали духи… – Он помедлил, словно решая, стоит ли продолжать. Положил ладони на плечи внучки, проговорил: – Аякчаана. Ты старшая в роду. Ты станешь наследницей моего дара, о том решил уже давно. Пусть это станет твоим первым уроком. И помни: все, что рядом с тобой, – живое. Все, чего касается солнечный свет, – дышит.

– Я знаю, дедушка Учур. – Аякчаана кивала испуганно, сердце заходилось от волнения, коленки подкашивались. А темные глаза деда все приближались, завораживая и отпечатываясь в памяти.

– Человек силен сознанием того, что он не один. Когда не знаешь, как поступить, – спрашивай у камня. У реки. У ветра. И найдешь ответ.

Аякчаана подняла глаза:

– Дедушка, а вдруг я не справлюсь?

– Справишься. Я верю в тебя, как в продолжение самого себя.

– А что это такое – копьё Маары? Оружие?

Учур задумчиво пожал плечами.

– Они сказали, что проведут тебя к нему. Может, это и есть их тайна? – Он помолчал и повелительно взмахнул рукой: – Все! Иди! Солнце уже высоко, ты можешь опоздать.

Аякчаана сделала несколько неуверенных шагов вперед по направлению к тающей в мутной дымке каменной гряде и обернулась:

– Дедушка, ты меня будешь ждать здесь?

Учур кивнул, указав пальцем в землю под своими ногами:

– Не сдвинусь с этого места, пока ты не вернешься.

Аякчаана кивнула, наблюдая, как дед устраивается, как привычно тянется за трубкой, торопливо придвинула рюкзак с продуктами поближе к деду.

– Тогда оставь это себе, – крикнула она, убегая, и быстро, чтобы не слышать его возражений, умчалась вниз по склону.

Голос шамана еще доносился до нее какое-то время, но по мере приближения к каменным великанам время словно останавливалось и она все глубже погружалась в молочно-белую синеву тумана.