Глава 22

— Ай! Ты куда прёшься! — меня аж подбросило от неожиданности.

Соскочить с полки не дала тяжелая рука Будяка, которой он меня придавил обратно:

— Лежи спокойно.

Но спокойно лежать я не могла:

— Будяк! Придурок! Быстро выйди отсюда! Ты что творишь?!

— Тихо, я сказал, — сообщил мне Будяк. А затем достал из кадушки веник и чуть помахал им, проверяя, насколько тот распарился.

— Да угомонись ты! — Будяк легонько хлопнул меня по заднице и глубокомысленно заметил слегка осуждающим голосом. — А веснушек-то на попе и нету. И вот зачем было так врать, а, Лидия Степановна?

Он плеснул ещё воды на камни, душисто запахло берёзой, и обличительно продолжил:

— Вот на что только нынешние дамочки не идут, всё лишь бы мужика соблазнить. Мда-с. Облапошить и соблазнить. А я же тебе так верил…

С этими словами он помахал веником туда-сюда, нагоняя пару надо мной и хлопнул им меня по спине.

— Ой! — вскинулась я. — Горячо же!

— Потерпишь, — сказал Будяк и продолжил истязать меня веником, — ах, какие мы нежные!

— Вот так, — приговаривал он, отхаживая меня веником. — И так! И так! Вот не захотела за меня замуж, Лидия Степановна, так вот тебе! И вот!

— Пётр Иванович! Хватит уже!

— Что, стыдно тебе?! — хлестнул он меня веником по попе.

— Бессовестный ты! — охнула я и взмолилась. — Ну хватит! Не могу больше!

— Зато я честный. Недаром меня все называют Пётр Правдивый, — ответил Будяк и вдруг окатил меня из лоханки ледяной водой.

— Ай! — взвизгнула я и подхватилась из лавки.

— А сиськи у тебя ничего так, — одобрительно скользнул по мне взглядом Будяк и поставил лоханку на пол.

— Отвернись! — потребовала я.

— Не хочу, — не согласился Будяк и принялся раздеваться, — ты как напарилась уже или дальше продолжим? Вместе?

Я прошипела нецензурное ругательство и бросилась одеваться в предбанник.

— Зря ты мной пренебрегаешь, душа моя, — крикнул мне в спину Будяк, — допустила бы до своего роскошного тела, глядишь и понравилось бы.

Я не ответила, торопливо, натянув на себя одежду, полумокрая, выскочила вон под заливистый хохот этого гада.

Лицо моё пылало. Сердце колотилось, как сумасшедшее. Мне хотелось его убить.

Через часа полтора мы сидели в умытом после дождя саду, в беседке, пили липовый чай с мёдом и старались не смотреть друг другу в глаза.


Следующий день начался просто прелестно.

После такого дождя вся зелень резко попёрла вверх, и у нас в саду стало словно в дебрях Борнео. Ярко светило солнышко, было даже жарковато. Жирная после такого ливня земля тихо шипела от испарений. В мокроватой листве звенели птички, над головой с треском носились туда-сюда стрекозы. Пахло свежестью и маргаритками, которые все одновременно вдруг раскрыли свои махрово-белые венчики. От чего наш двор стал похож на большую, залитую белоснежной пеной, клумбу. Светка необычайно радовалась этому обстоятельству, весело гоняла по двору, срывала их охапками и пыталась плести венок. Получалось у неё, мягко говоря, так себе, так как стебли у них были короткими. Поэтому Светка постоянно всё переделывала и очень сердилась, что венок всё время разваливается.

Я нажарила гору оладушек, себе сварила овсянку, и кликнула Светку завтракать.

— Доброе утро! — от калитки раздался голос Будяка.

— Здравствуйте! — рядом с ним стоял улыбающийся Рогов и щурился сквозь очки с толстыми стёклами.

Одеты они были в рыбацкие сапоги и непромокаемые куртки. В руках у Рогова были удочки. Будяк держал ведро, в котором что-то плескалось.

— А мы тут мимо проходили, — воодушевлённо сообщил Рогов, — а у вас так блинчиками пахнет. На всю улицу.

— Позавтракаете с нами? — спросила я, улыбнувшись.

— Спасибо, не откажусь, — в ответ улыбнулся Рогов и присел на лавку, где уже давно устроился Будяк и по-хозяйски накладывал себе мою кашу.

— Не хочу блинчиков, — сообщил он мне в ответ на мой удивлённый взгляд.

— А мы с четырёх утра на рыбалку ходили, — жуя оладушку, сообщил Рогов, — Пётр Иванович всё пытается мне доказать, что поймать этого сома легко. А я говорил, что ничего не выйдет? Говорил? То-то же!

— Это потому, что мы с этого берега попробовали, а надо теперь пробовать с донки, — проворчал Будяк и стянул у меня с тарелки оладушку.

— Пётр Иванович! — возмутилась на такое вероломство я, — вот же целая миска, а вы у меня воруете! Нехорошо!

— У вас, Лидия Степановна, уже вареньем намазано, — терпеливо, словно малолетней дурочке, объяснил мне свою позицию Будяк и нагло сцапал ещё одну мою оладушку.

— Шпуль катушки у нас маленький, — тем временем долил себе чаю Рогов, — нужно в следующий раз минимум двести метров лески брать. Я так думаю.

— Нет, надо было карабин с застёжкой не так крепить и петлю для поводка на метр от грузила вязать, тогда он бы плетёнку не перетёр бы, — опроверг его Будяк и, пока я мазала оладушку вареньем для Светки, ловко отпил чай из моей чашки.

— Пётр Иванович! — возмутилась я, — у тебя же в чашке есть чай!

— Твой слаще, — обласкал меня взглядом Будяк и развернулся к Рогову, мол, разговор окончен. — ты, Сергей Сергеевич, сегодня, когда в городе будешь, возьми ещё лески, на ноль-восемь только.

Я вспыхнула и не успела придумать достойный ответ, как от калитки донесся голос Пашки:

— Тётя Лида! Мама сказала, что вас к телефону. С работы звонят.

Подавив мучительный вздох, я пошла с Пашкой к ним домой. На нашей улице телефон был только у них, так как его дедушка был в соседнем совхозе агрономом. Соседи разрешали нам пользоваться, поэтому я, на всякий пожарный, оставила их номер в отделе кадров депо «Монорельс», а то мало ли что.

Звонила Локтюшкина.

— Лидочка Степановна! — закричала она в трубку, — я очень извиняюсь, не могу акты найти, на шестой участок. Людмила тоже не знает где.

Костеря в душе и Лактюшкину и глупую Людмилу, я объяснила, в каком шкафу на какой полке они находятся.

Когда я вернулась обратно, соседей уже не было.

Возле беседки стояло ведро, в котором истерически плескались мелкие караси. Над ведром сидела Светка и бросала венчики маргариток, отрывая их от неудавшегося венка, в ведро.

— Мама, посмотри, а почему рыбки не едят это? — удивлённо спросила она.

— Капризные, потому что, — ответила я. — А где Пётр Иванович и дядя Серёжа?

— Ушли, — ответила Светка задумчиво, — а если я им оладушку дам, они будут есть?

— Вареньем только намазать не забудь, — хохотнул от калитки Будяк. — Только смотри, чтобы мама не увидела, а то ругаться опять будет. Она у нас до варенья жадная…

— Пётр Иванович, вы же ушли, — сказала я обличительно, оборачиваясь на голос.

— Ушли, — согласился Будяк, — но я куртку забыл. А в кармане ключи. Не смогу в дом попасть. Агриппина Ивановна как раз корову погнала, так что пришлось вернуться за ключами.

— Рыбу свою вы тоже забыли, — кивнула я на ведро.

— А нет, — не согласился Будяк, — это я тебе оставил. Почисть и пожарь. Я приду на обед. Да и Римме Марковне заодно отвезём рыбки в больницу. Она большая любительница рыбки у нас.

Он сдёрнул куртку с оградки беседки и ушел, весело насвистывая.

А мне, блин, пришлось чистить почти полведра рыбы! А потом два часа жарить.


Будяк завился на обед, подъел горку карасей, но был молчалив и не шутил. Лишь искоса поглядывал на меня, когда думал, что я не вижу.

После обеда он увёл Светку и остальную детвору на тренировку по футболу. А я оказалась предоставлена сама себе.

Я побродила по тихому двору, сделала четыре обязательных бёрпи и завалилась на диване с книжкой. Но долго нежиться мне не дали. Вернулся Будяк и велел собираться в больницу к Римме Марковне. Я собрала ей термосок (жаренных карасей и пюрешку), налила бутыль компота, и мы поехали.

Римма Марковна поправлялась. Оживала на глазах. Уже не было той ужасной восковой желтизны, в глазах появился блеск. А когда она узнала (Будяк как бы, между прочим, сообщил), что Зинаида Ксенофонтовна закатала уже десять банок кабачков, взгляд её запылал и она порывалась ехать домой прямо сейчас.

Врач не отпустил, к счастью.

Но обещал выпустить её через два дня.

А у меня в запасе оставался всего один день отгулов. Нужно срочно решить, с кем оставить на послезавтра Светку.


Следующий день тоже поначалу был спокойным. Пока не прибежал опять Пашка. Я устремилась к ним, костеря Лактюшкину на чём свет стоит. Но это оказалось не с работы. Звонил Иван Тимофеевич, сосед, и по совместительству главред городской газеты, у которого я когда-то подрабатывала, как ведущая женской колонки.

— Лидия Степановна! — Прокричал Иван Тимофеевич в трубку. — К вам в квартиру ломятся неизвестные. Начали срезать замок. Утверждают, что квартиру вы им продали. Это так?

Моё сердце аж ёкнуло от плохого предчувствия.

— Нет! Не знаю, кто это! — прокричала в ответ я сквозь щелканье и отдалённый металлический скрежет.

— Милицию вызывать?

— Пока не спешите. Попробуйте задержать их, сколько получится, я сейчас же выезжаю!

Бросив трубку, я со всех ног помчалась к Будяку, право снимал он жильё всего через три двора от нас.

Когда я, запыхавшаяся и взмыленная, добежала до его двора, Будяк в одних лишь семейных трусах брился у сарая под рукомойником, изредка поглядывая на результат в небольшое зеркало, явно позаимствованное у хозяйки, Агриппины Ивановны. Он фальшиво насвистывал какую-то бравурную мелодию и ловко орудовал опасной бритвой, счищая нею куски мыльной пены вместе со щетиной.

Отвлекать его под руку было чревато, но выхода у меня не было.

— Кхм, кхм, — покашляла тихо я.

— Ты готова стать матерью, Лида? — даже не оглянувшись, спросил Будяк. — Потерпи еще две минуты. Сейчас вот закончу и воплощу все твои мечты.

— Пётр Иванович! Прекращай! — в сердцах воскликнула я.

— Пренебрежение твоё разрывает мне сердце, — грустно заявил Будяк, локо счистил остатки, вытер щёки куском белой холстины и развернулся ко мне. — Я готов, душа моя. Что случилось на сей раз?

— Сосед звонил, — смущенно сказала я, стараясь не смотреть на его обнажённый торс. — Ко мне в квартиру ломятся какие-то люди. Говорят, что я продала им квартиру.

— Так что же ты рассусоливаешь, Лида? — упрекнул он меня, — надо же ехать. Беги давай, собирайся, я через минут десять тебя заберу.

И я помчалась домой. Светка играла у Пашки во дворе, я написала ей записку, чтобы она, если меня долго не будет, шла к Роговым. Торопливо оделась и выскочила во двор. У забора слышался уже шум работающего двигателя — это подъехал Будяк.


Когда мы добрались до улицы Ворошилова, у нашего подъезда собралась возмущенная толпа соседей.

— Ну наглые какие, вы только посмотрите! — уперев руки в необъятные бока, недовольным голосом ругалась соседка Наталья. Она, после арий «демонической» Олечки и регулярного затопления нею квартиры, относилась ко мне как к избавлению от всех бед. И была за меня «горой».

— Среди бела дня! — вторила ей соседка Варвара.

Остальные старушки-веселушки, судя по возгласам, были с ними вполне солидарны.

Я поздоровалась и, отбиваясь от любопытства соседей, рванула наверх, к себе. Будяк шел следом, как танк.

Квартира моя была уже вскрыта и оттуда доносились сердитые голоса на повышенных тонах.

Я вошла в коридор. На кухне находились взмыленные, злые тётя Зина и дядя Толя, те «родственники», которые год назад приезжали ко мне «погостить» и пристроить пожить своего великовозрастного сынулю-оболтуса на время его учёбы в ПТУ. Напротив них стоял Иван Тимофеевич и занудным голосом доказывал, что так делать нельзя.

— Добрый день, — поздоровалась я и спросила, — а что это здесь происходит?

— К вам, Лидия Степановна, вломились эти люди, срезали замки, взломали дверь и, более того, они утверждают, что это теперь их квартира, — сообщил сосед озабоченным голосом, — вы сказали милицию не вызывать. Я пока не вызывал.

— Спасибо, Иван Тимофеевич, — ответила я и перевела взгляд на «родственничков».

— Вы их знаете? — спросил он.

— Это дальние родственники из деревни, — ответила я.

— Тогда разбирайтесь. Если нужна помощь, я дома, — сказал сосед и ушел к себе, пожав руку Будяку, который застыл в дверях кухни.

— Так! — сказала я грозно, — как это понимать? Вам у меня так понравилось, что вы теперь вот так запросто в гости ходите? Или что?

— Мы купили эту квартиру! — выпалила тётя Зина истерически, — скажи ей, Толя! Что ты стоишь как пенёк?!

Дядя Толя промычал что-то нечленораздельное, бросив осторожный взгляд на спортивную фигуру Будяка.

— Как это вы купили мою квартиру? — удивилась я. — Впервые слышу об этом. Я ничего никому не продавала.

— Так мы Лариске деньги отдали! — продолжала разоряться тётя Зина. — Так что квартира теперь наша! Она сказала, что ты уже выехала. Нам ещё пришлось на слесаря потратиться. Из-за тебя, между прочим!

Я аж обалдела от такой наглости.

— А какое она имеет отношение к моей квартире?

— А меня это не касается! — заверещала тётя Зина, — деньги вы взяли, квартира наша! Выметайся!

— Я ваших денег не брала, — отрезала я.

— А мне до сраки, как вы там между собой делиться будете! Мы своё выполнили! Теперь это наша квартира!

— Я не согласна… — начала я, но тут Будяк легонько сжал мою руку:

— Лида, — тихо сказал он. — Этим аферистам бессмысленно что-то объяснять. Ты же видишь.

— А ты кто такой?! — вызверилась на него тётя Зина, — мне Лариска говорила, что у Лидки очередной хахаль больно уж наглый. А мне насрать! Это моя квартира и никто меня отсюда не выгонит!

Она с размаху уселась на табуретку и с победоносным видом уставилась на Будяка.

— Я тебя сейчас вместе с табуреткой за ногу отсюда выброшу, — тихо сказал ей Будяк, да так, что она аж побледнела и победная улыбка сбежала с её лица.

— Хам!

— За взлом замка давайте пятьдесят рублей, — зло сказал Будяк, — и выметайтесь отсюда. Иначе сейчас вызову милицию и посажу вас за кражу со взломом.

— Какую ещё кражу? — взвилась тётя Зина.

— А у меня портсигар пропал, — мерзко улыбнулся Будяк. — Серебряный. Две штуки. А у Лиды цепочка и брошка. Золотые. Тоже две штуки.

Я вспомнила этот фильм и невольно фыркнула.

— Да ты насмехаешься над нами! — вскричала тётя Зина, — вот Шурка дрянь какую воспитала, простигосподи! Мы хорошо помним, что ты на свадьбе вытворяла! Все село до сих пор смеется!

— Пошла вон! — разозлилась я.

— Деньги хоть верни, — подал голос дядя Толя, правда звучал он не очень уверенно.

— Какие деньги?

— Что мы за квартиру отдали.

— Толя! Ты что?! — заорала тётя Зина, — это наша квартира и мы никуда с нее не уйдём!

Разговор пошел по кругу.

Я умоляюще посмотрела на Будяка. Он кивнул мне в ответ:

— Так, — сказал он, — отдаёте пятьдесят рублей за испорченную дверь и выметаетесь отсюда. А я взамен не буду вызывать милицию.

Тетя Зина завелась и начала орать. Она упомянула всю Лидочкину семью, саму Лидочку, её моральные устои, отсутствие воспитания, социальное положение и всё остальное, только нецензурными выражениями. Монолог её был экспрессивен.

В конце выступления, Будяк взял её в охапку и потащил к выходу под её ор:

— А-а-а-а-а!!! Люди! Людочки-и-и-и! Убивают! Мама-а-а-а! Ой, убил меня, сволочь! Помогите! Люди-и-и-и! — орала тётя Зина, вырываясь, за ней семенил дядя Толя и пытался возмущаться. Из квартир повыглядывали любопытные соседи.

Наконец, Будяк вытолкал тётю Зину за порог, за нею последовал дядя Толя, и запер дверь на внутренний замок (его не тронули).

Тут же в дверь заколотили со страшной силой. Затем раздался звонок. Звонили долго и настойчиво. Пока на площадке не послышались возмущённые голоса соседей.

Будяк вернулся на кухню, взял в руки сумку тёти Зины, нашёл там кошелёк, вытащил оттуда деньги, пересчитал, и нахмурился, покачав головой:

— Сорок два рубля только. Ну ничего, восемь рублей должны будут.

Тётя Зина долго что-то кричала под дверью, ей вторил говорок дяди Толи. Будяк подошел к двери, распахнул её, швырнул сумку тете Зине в лицо и захлопнул дверь. Вопли чуть стихли, но затем разразились с новой силой. Так продолжалось довольно долго. Через некоторое время голоса стихли. Во дворе зарычала машина и уехала.

— Уехали, — сказал Будяк. — Зря ты не захотела милицию вызвать. Детский сад прямо.

Я пожала плечами.

— Ты пойми, Лида, — сказал Будяк. — Они же сюда всё равно вернутся. И в это время меня может не быть рядом.

— Я не хочу милицию, — упрямо сказала я, — Римма Марковна здесь не приписана. И Светка. Сейчас выяснения все эти начнутся. Не хочу.

— Лида, тебе нужно срочно привести дела с приписками и квартирой в порядок, — покачал головой Будяк. — Опеку над Риммой Марковной ты почему до сих пор не оформила? Сама же видишь. Да и твои жадные родственники не успокоятся, пока не найдут лазейку, как тебя отсюда сковырнуть. И ты радуйся, что в своей глупости или наглости, они ещё у юриста не проконсультировались.

Я всхлипнула. От напряжения последних дней слёзы покатились по щекам.

— Иди сюда, — и я очутилась в крепких объятиях.

Загрузка...