Коншарский стрелок

7

Мы оставили Тенсера и Малыша у тел Кангорда и сфигги, и вернулись к Малому дворцу. Там уже кишели люди, горело множество фонарей. На площади было полно гвардейцев и прочих оружных, которые успели собраться на сигнал. Мондаро зашел во дворец через какую-то боковую дверь, неся на вытянутой руке голову сфигги, надетую на меч; с головы капало кровью. Минут через пятнадцать он вышел к нам вместе с графом Гайано. Тот некоторое время постоял молча, оглядел нашу группу и спросил:

— Кто из вас Стрелок?

— Я, высокий господин. — Я сделал шаг вперед.

— Король и я — мы благодарим тебя и твоих людей. Приходи завтра в третьем часу второй стражи сюда, на площадь. Король хочет тебя видеть. Людей своих приведи тоже. А пока возьми вот это — это на всех.

Он высунул руку из-под полы длинного плаща и отдал мне кошель, судя по объему и весу, щедро набитый золотом.

Я, как положено, встал на колено и поблагодарил короля и графа за щедрость.

Граф сказал:

— Я слышал, вы потеряли одного. Не забудьте его родню.

Я пообещал, и граф, не тратя лишнего слова, повернулся и быстрым шагом скрылся во дворце.

Мондаро сказал:

— Меня не учитывай. Это на вас.

Я кивнул и пригласил его завтра вечером выпить с нами в "Дубе и топоре". Потом мы обсудили, что делать с телом Кангорда (у которого, кстати, родни вовсе не было). Мондаро сказал, что беспокоиться не о чем: Кангорда похоронят за счет короля и с почестями. Оказалось, король уже распорядился, и стоявшие возле нас шестеро гвардейцев были отряжены перенести тело в храм. Это была честь, и немалая.

Мы пошли обратно на улицу Подателей чаши, туда, где убили сфиггу. На этот раз шли прямой дорогой, быстро и довольно большой толпою: кроме нас и шести гвардейцев, шла целая процессия из слуг с мешками и носилками, женщин с ведрами и просто любопытных. К нашей группе прибились аж три магистрата, когда-то успевших одеться в церемониальное и с цепями на шеях — а может, они так ходили с вечера и не ложились, как и мы. Впрочем, городского головы с ними не было.

Кангорда положили на носилки, застлав их предварительно бархатом, и шестеро гвардейцев, чередуясь с нами, отнесли его в большой храм Предков благословляющих, стоящий в центре Хлебной слободы. Там уже собрался причт, кем-то оповещенный, и вместо того, чтобы тихо помолиться о душе упокоенного товарища, как мы собирались, нам пришлось отстоять целую службу, причем храм оказался полон. Нас пропихнули на почетное место, и я полслужбы краснел и не знал, куда себя девать, такие слова про нас говорили священник и магистраты. В их изображении мы выдержали битву, сравнимую по масштабам с Карсанским побоищем, Кангорд сравнился с Аусаном Салузским, а я вообще превратился в героя-полубога.

После службы нас буквально отконвоировали в "Дуб и топор", сопровождая шумной толпою не меньше, чем в пару сотен человек, причем к толпе все время кто-то присоединялся. Кому-то из магистратов пришла было мысль устроить тут же официальный прием в Городском доме, но, слава Предкам, ему объяснили, что все устали, а прием лучше перенести на завтра.

Дессено Короткий отвел нам комнаты и велел занести туда еду и по кувшину пива ("все за счет заведения, парни, заслужили"). Мы еще посидели внизу, выпили немного за Кангорда Левшу, за Мондаро и за нас (под окнами таверны народ кричал что-то приветственное, пока дессенов вышибала не вышел и добром не попросил дать людям покой), покорешились с шестью гвардейцами, а потом я почувствовал, что, хоть сижу за столом и даже о чем-то разговариваю, но глаза мои закрыты, и, кажется, я вижу сны.

Я с трудом оторвал себя от лавки, поднялся наверх в свою комнату, наскоро содрал с себя оружие, доспех и сапоги, упал на постель и заснул, не раздеваясь.