Конец гармонии

Глава 1

По радио играл вальс «Осенний сон». Сквозь приоткрытое окно в кабинет проникал аромат цветущих яблонь, напоминая о мимолетности весны. Травмирующие душу мысли уносили разум подальше от умиротворяющей красоты природы.

«Никогда бы не подумал, что могу так глубоко уйти в себя…»

Взгляд упал на старую фотографию, что стояла на письменном столе. На печальной чёрно-белой картинке были запечатлены солдаты, что застыли в торжественном параде. Они с гордо расправленными плечами и с радостными лицами предвкушали победу.

В тот день мы вновь поклялись защищать нацию ценой собственных жизней. Воспоминания заставили задуматься о фразе, которая давно не давала покоя: «Ничто не остается безнаказанным».

В памяти всплыли картины войны – бесконечные поля сражений, что мы усеяли телами погибших солдат; разрушенные города и места, где некогда цвела жизнь. Пробирали до костей изнурённые взгляды слабаков в лагерях.

Каждый раз я убеждался, что помню картины военных кампаний, где теряли человеческий облик мирные жители, чьи дома были уничтожены в жерле войны. Я, генерал армии, хайвенгруппенфюрер, если изволите, понимал, что ни один мирный человек не заслуживал такой участи… Но каждый раз исполнял приказ.

Сердце сжалось от мысли, что десятки тысяч человек пали жертвами идеологии, ложных идеалов, лживых обещаний. Но я был обязан рождением отчизне, поэтому вытерпел и эту боль. Бедные, нищие умом солдаты верили, что их преступления останутся безнаказанными, но правила игры оказались иными. Я знал, что жизнь не прощает слабости… Но знал ещё, что быть – значит не прощать бездушие.

В моменте почувствовал, как тяжелый груз вины навалился на плечи. Я был тем, кто вел людей вперед. Лжецом, что направлял орды серой тьмы против Гигантов Северного протектората. Я не задумывался о последствиях, когда осаждал и грабил города Олении. Казалось, что моя воля – вершила справедливость. Теперь же я смотрел на фотографию и видел молодых солдат, что были полны надежд и решимости.

«Бедные дети Гегемонии заплатили слишком многим. Интересно… А сколько же придется заплатить мне?»

Я встал из-за стола, подошел к окну и вдохнул свежий весенний воздух. Вдалеке раздался звон колоколов. Он напоминал мне о том, что жизнь продолжается, несмотря ни на что. Впереди высилась Великая башня – четырёхсотметровое здание из бетона и стекла. Она закрывала бывший шпиль улья, где родился я и такие же, как я. Только благодаря воле монарха, королевы Кристализ, что объединила нацию сначала во имя выживания, а после – во имя мести, мы были рождены на свет.

Мы – Меняющиеся, человеческая раса, чьи гены хранят в себе магию перевоплощения, способность принимать облики других живых существ. Но столь великая сила была дарована лишь избранным, я же ничем таким не обладал.

Источником нашей мощи оказалась агапэ – энергия любви, которая стала жизненной необходимостью, не только чтобы использовать магию, но также чтобы возвращать тело и разум в юность. Из-за агапэ высшие чиновники и офицеры получили возможность сохранить психическую и физическую молодость, чем все с удовольствием пользовались.

«Ресурсов и земли на всех не хватало. Наша судьба была очевидна…»

Вдруг радио зашуршало, и станция переменилась на очередную пропагандистскую:

«…ведь в течении сотен веков Меняющиеся жили разрозненными племенами, блуждали по миру в поисках пропитания. Но наша бренная судьба изменилась в 982 году, когда Великая королева Кристализ объединила ульи под началом сильных и направила Гегемонию по пути модернизации и технологического развития. Когда мы догнали остальной мир в прогрессе государство разработало новые, маневренные и мобильные методы ведения войны. Благодаря Великой королеве нация сумела нанести сокрушительный удар и установить тысячелетнюю и миролюбивую власть над половиной континента. Теперь благодаря Кристализ мы наконец-то можем свободно питаться любовью тех, кто осмелился противостоять истинной добродетели! Почему же нация этого добилась – спросят дорогие радиослушатели… А я с удовольствием отвечу! Ибо мы – те, у кого в крови течёт истинная магия, магия перевоплощения и любви! Ибо мы – высшая раса континента и обязаны восторжествовать над ним! Мы должны подчинить Сталлионград и отомстить за ту боль, что причинила нам Вестрия! Мы – Меняющиеся, и наше время пришло! Пора занять подобающее место в мире, где каждый платит жизнью за выживание! Слава Королеве Кристализ! Слава Гегемонии! Слава нашей высшей расе!» – кричал радиоведущий, пока я не переключил обратно на любимый вальс.

Но государство было авторитарным не всегда. Раньше альтернативы превосходству – гармония Вестрии и социализм Сталлионграда – не давали нашей великой стране впасть в тьму автократии. Далёкой весной 1007 года Оления и Северное королевство гигантов ещё не были безвольными марионетками. Смелые и волевые приподняли головы и решились выступить против тиранического режима. Королеве это, мягко говоря, не понравилось. Кристализ назвала сопротивление террористами-гармонистами и обрушила на радикалов ужасающие масштабом общенациональные рейды.

В ту злополучную ночь, что окутала страну непроницаемым покрывалом, улицы, в другие дни оживленные, притихли. Простые люди затаили дыхание в предчувствии грядущих событий. Все ждали развязки. Редкие всполохи света из окон разрывали завесу мрака, как одинокие маяки посреди океана.

Там и тут раздались приглушенные шаги – тайная полиция кралась по переулкам. Их движения, стремительные, словно удары кинжала, выдавали бывших отбросов и охотников за головами. Они знали: сегодня изгоев, ждет схватка с теми, кто осмелился бросить вызов Великой королеве.

Заговорщики устраивали собрания в подвальных убежищах, в полумраке, при трепетных огоньках свечей, где воздух пропах напряжением и ужасом. Защитники добра и истинной любви понимали, что идут на смертельный риск, но вера в гармонию и справедливость пересиливала страх.

Дверь одного из убежищ выбили с оглушительным треском. Тайная полиция ворвалась внутрь, как хищники, что почуяли кровь. Заговорщики замерли, будто олени, что попали под свет фар. Завязалась схватка. Полиция стреляла в тех, кто сопротивлялся и резала горло тем, кто сдавался. Кровь брызгала на стены. Крики боли и отчаяния сливались в протяжный вопль.

Так было в Ликтиде, в Сорифе, во Всеполисе, во Враксе… Каждый, кто осмелился бросить вызов королеве, был казнен на месте. Когда же битва утихла, тайная полиция торжествовала победу. Бывшие отбросы собирали трупы несчастных, словно трофеи, и увозили прочь из убежищ.

Гегемония вновь погрузилась в молчание.

Когда в штабе сопротивления Всеполиса, в самом сердце столицы, убили сотни человек, я был неподалёку. Совсем неслучайно оказавшись рядом мне пришлось своими глазами увидеть, как тайная полиция, будто стая голодных волков, безжалостно разрывает тела, издевается и явно наслаждается резнёй. Я, ветеран армии и хайвенгруппенфюрер королевы, привык к ужасам войны, но то, что творилось там, выходило за рамки человеческого понимания.

Последняя заговорщица сдалась и умоляла отпустить её, когда несколько офицеров лишь смеялись и жадно осматривали пока ещё живое тело. Я было собрался уходить, но вдруг почувствовал, как главарь подходит ко мне. Вдруг тело рефлекторно застыло. Офицер шёл с явной готовностью откусить мне голову, но неожиданно увидел пальто, что было только у высокопоставленных военных. Полицейский сначала пришел в замешательство, но подхалимство и трусость пересилили кровожадность. Спустя мгновение он резко выпрямился, вскинул руку и заговорил:

– Здравия желаю, гер хайвенгруппенфюрер! Прошу покиньте место проведения операции! Выполняем приказ королевы Кристализ!

– Понял-понял. Я хотел убедиться в безупречности исполнения, так сказать с первых рядов, но…

– Спасибо за заботу, хайвенгруппенфюрер! Разрешите идти?

– Разрешаю…

В тот миг я решил, что пора действовать и сделал выбор, который изменил ход истории. Тогда разум ещё не оставил веры в судьбу и в её уроки, а тяжелое бремя убийцы обязывало спасти хотя бы эту девочку.

– Впрочем, постойте, офицер. Не могли бы вы отдать мне вон ту девушку, что осталась последняя из заговорщиков?

– Что? Тоже понравилась?

– Нет, что вы. Я хотел бы допросить заговорщицу у себя. Дело крайней важности, надеюсь вы понимаете.

Офицер встрепенулся.

– А, о… Т-так точно, гер хайвенгруппенфюрер! Если дело действительно важное, то конечно, забирайте эту террористку, – сказал он с садистской улыбкой. – Эй, шлюха ничтожная! Ты даже не представляешь, что тебя ждет…

Дегенерат пугал девочку ужасами, которые я мог бы с ней вытворить. Гармонистка дрожала, как котёнок.

Хрупкая фигурка выделялась среди поверженных тел, каштановые локоны рассыпались по плечам, как водопад расплавленной меди. В карих глазах читался истинный ужас. Тонкие пальцы сжимали медальон на груди – реликвию, за которую девочка цеплялась в нескончаемом кошмаре.

В миг сердце сжалось от боли. Я не мог себе позволить, чтобы невинную душу поглотило пламя безумия.

– …лучше бы сразу поняла, какой же тебе настал пиздец, гребаная террористка! Гер хайвенгруппенфюрер! Принимайте!

Защитница гармонии вздрогнула, когда рука коснулась плеча, но вдруг она наконец-то увидела во взгляде военного человека не жестокость, а сострадание. Засохшие губы прошептали:

– Не бойтесь, я вывезу вас отсюда, – и мы постепенно начали уходить.

Каждый шаг в сторону выхода был испытанием. Я ощущал, что спину сверлят взглядами эти адские гончие. Офицеры явно обдумывали, что же вообще происходит.

Тайная полиция всегда была выше любых законов. Офицер имел право застрелить террористку на месте, а меня привлечь к уголовной ответственности за вмешательство. Странное липкое ощущение вцепилось в душу, но я шел вперед, не дрогнув.

Наконец, мы дошли до автомобиля. Девушка, дрожа от холода, обернулась и бросила последний взгляд на место кошмара и резни. Глаза расширились, когда гармонистка увидела языки пламени, что пожирали бывший штаб сопротивления. Сама судьба стремилась стереть ужасные события прошедшего вечера и выжечь гноящуюся рану раздора.

Я почувствовал, как хрупкая рука сжала ладонь в немом благодарном жесте. Пришлось медленно ответить тем же. Мы быстро покинули место ужаса и гнили. В тот же момент я понял, что иду по ночным улицам столицы с новой целью в сердце.

Было неприятно думать о том, что придётся взять ответственность за девушку-террористку. Жизнь взрослой девочки была в моих руках, что смущало. Но вдруг я почувствовал себя настоящим рыцарем, защитником слабых и беззащитных… И мне понравилось столь прекрасное чувство.

«Мы несём ответственность за тех, кого приручили…»

Глава 2

Лунный свет просачивался сквозь шторы, отбрасывал причудливые тени на стены спальни. Иного варианта, кроме как привести защитницу гармонии в особняк, попросту не было. В интимном полумраке девушка присела на край кровати. Мягкое сияние луны осветило фигуру, что манила необъяснимой притягательностью и чистотой.

Прекрасное лицо, что полнилось недавно ужасом, приобрело умиротворенные черты, чему я был несказанно рад. Следы недавних слез высохли на щеках, а глаза цвета лесного озера смотрели на уставшее лицо с выражением искренней благодарности.

– Вы спасли мне жизнь, генерал, – прошептала она, и слова повисли в воздухе драгоценными каплями росы. – Я так вам благодарна… не передать словами…

Я медленно кивнул. Да, пришлось спасти сторонницу гармонии от смерти. Но ведь так бы поступил любой адекватный человек, что ценит жизнь.

– Я сделал то, что должен был сделать. Скажу честно, думаю, что ваше спасение повлечет за собой серьезнейшие последствия. Уверен, что УОП этого так не оставит.

Девушка опустила глаза. Пальцы нервно перебирали складки испачканного кровью платья.

– Они мертвы, генерал… Я последняя из тех, кто выступал против этого кошмара, – тихий голос дрогнул.

Я подошел, взял нежные руки, легонечко сжал и сел рядом. Хотелось подбодрить гармонистку, защитить от тяжёлой судьбы.

– Такие страдания не пропадут напрасно. Их смерть – это жертва во имя гармонии… И, если твои товарищи умирали с мыслью о победе добра и истинной любви, их идеалы будут жить и обязательно победят тот мрак, что несет с собой Кристализ. Не все Меняющиеся – злые по рождению.

Я нежно обнял мягкое женское тело, а после не успел и понять, что произошло. Вкус нежных женских губ настиг меня.

– Ой, простите генерал, я…

Я не смог сдержаться и завалил милую гармонистку на кровать. Она была столь доброй, столь прекрасной душой и телом, что я медленно терял в ней себя. Она отстранилась, но пересилила страх и принялась аккуратно снимать платье. Это было чрезвычайно неожиданно. Я спросил:

– Вы правда этого хотите? Я вижу, что вам некомфортно…

– Пожалуйста, генерал… Мне нужно, чтобы вы помогли выбраться такой глупой дурочке. Пообещайте, что поможете уехать из страны, молю вас, я сделаю, что угодно… – сказала она с грустной улыбкой и медленно начала ласкать мускулистое тело.

Я замер на мгновение, но после медленно кивнул, не задумываясь о последствиях.

– Обещаю…

В темноте спальни мы слились в любовном экстазе. Две души объединились в порыве страсти, наслаждались телесной теплотой. Я с почтительной нежностью коснулся женской кожи, будто трогал самый драгоценный цветок из выжженного войной сада. Она изгибалась под прикосновениями, как гибкий стебель, что тянулся к солнцу.

Мы отдались друг другу полностью. Девушка шептала о жизни, о добре, которое желала подарить простым людям, а я с восхищением слушал и нежно любил. В ту ночь мы обрели друг друга не только как союзники в борьбе, но и как путники, что шли вместе по дороге жизни. Но только на одну ночь – у судьбы всегда свои планы.

После акта истинной любви я быстро накинул на себя что было и невзначай спросил о Торрене, лидере сопротивления Гармонистов:

– Спасибо за столь прекрасную ночь, – я ещё раз поцеловал прелестные губы. – Хочу вас спросить… Вы случаем не знаете, как найти Торрена? У меня есть несколько вопросов, а также жгучее желание помочь освободительному движению. Я на самом деле шёл не проверять эффективность работы тайной полиции, как вы уже, наверное, поняли. Я хотел присоединиться к…

– Единственное, что говорил Торрен по поводу плана Б, так это то, что нужно бежать в Вестрию. Только там гармонистам будут рады.

– Понял. А как я смогу с вами связаться?

– Есть один знакомый, что живет во Враксе, но я не уверена, что он жив. Его зовут Голден Маффин. Если найдёте его, то выйдете и на Торрена.

«Жаль, что пришлось тебе наврать…»

После этих слов случилось непоправимое. Я знал, что расплата придёт, но не думал, что так скоро. Тайная полиция пришла по её душу, когда эхо наших вздохов еще не успело растаять в ночном воздухе. Раздался оглушительный грохот – дверь внизу выбили чудовищным ударом. Топот сапог разносился по лестнице, отдавался ударами в венах. Я подобрал пистолет и спрятал за спиной.

Удар. Ещё удар. С каждым стуком ноги по запертой двери я думал, что делать. На уме была только одна фраза. Пришлось медленно направить пистолет на гармонистку.

– Это конец, – сказал я с болью в сердце.

Она спокойно улыбалась, ведь с самого начала знала, что гармонии не выжить в столь падшей стране.

Вновь раздался удар, и дверь слетела с петель. Отряд УОП в черной униформе влетел вперёд.

– Полиция Гегемонии! Всем оставаться на месте! – рявкнул офицер и уставил дуло автомата в лицо террористки.

Девушка вскрикнула, когда другой полицейский прошёл глубже в комнату, грубо взял её за волосы и ударил головой о стол.

Под козырьками фуражек скрывались гримасы фанатизма. Как маски театра ужасов, они скрывали истинный страх тех, кто находился за ними. Гармонистка съежилась, прикрылась потрёпанным платьем и попыталась спрятать глаза от этого кошмара… Но даже тогда она почему-то незаметно улыбалась.

– Спасибо, хайвенгруппенфюрер, за то, что донесли до нас столь ценную информацию. Мы не расслышали ваши слова, но то, что говорила террористка, мы записали и уже отправляем в центральный отдел, – он похлопал грязной рукой по плечу. – Никогда бы не подумал, что добиться таких результатов можно одними словами! Мое уважение. Надеюсь то, что мы прослушиваем всех командующих, вам было заранее известно, ведь ветеран-егерь королевы, я уверен, знал об этом и не стал бы…

Пустой трёп раздражал меня сильнее и сильнее. Другой полицейский продолжал бить гармонистку, пока я смотрел на них через дуло пистолета. Я думал, что не выдержу такую ужасную пытку, но тут третий подошёл ближе и заговорил с глумливой улыбкой:

– А пускай ветеран-егерь докажет преданность Великой королеве, – он смотрел на меня с презрением. – Если всё это не просто спектакль, и он верен стране, то хайвенгруппенфюрер сможет самолично прикончить новую подружку.

Меня охватил гнев ужасающей силы. В моменте захотелось пристрелить каждого, кто нагло ворвался в спальню и начал о чём-то рассуждать, будучи ничтожным отребьем.

«Мусор, что дослужился лишь до хайвст-лейтенанта, смеет судить генерала армии…»

Внутри разорвался бурлящий вулкан, лава ненависти стекала по венам. Я понял, что через минуту сгорю в адском пожарище злобы, если не изобью столь отвратительного ублюдка.

Пришлось подойти поближе. Я посмотрел офицеру прямо в глаза, навел оружие на девушку и, помедлив лишь мгновение от мгновения, нажал на спуск. Хрупкое тело с шумом рухнуло на пол.

Вокруг было тихо, лишь тяжелые хрипы нарушали звенящую тишину. Я ощущал, как с каждой секундой боль утраты становилась все ужаснее. Офицер заставил убить беззащитную. Я почувствовал, что разум вот-вот не выдержит и поглотит сознание в пучину ненависти. Нужна была отдушина, груша для битья. Я знал, кто станет следующим. Тело приготовилось преподать урок ебаной твари, что возомнила себя непонятно кем.

– Значит, вы сомневаетесь в моей верности Кристализ? – я шагнул ближе. – Вот это реально попахивает изменой, офицер.

Тот попятился к стене и на ходу попытался выхватить из кобуры пистолет. Я отбил оружие в сторону – тяжелый ствол со звоном покатился по полу. Офицер остался безоружным и замер у стены, точно припорошенный солью слизняк. Я навис над ним и кипел от гнева.

– Ты – жалкое ничтожество… Ну как? Понравилось вершить суд над хайвенгруппенфюрером, над генералом армии Великой королевы Кристализ? – я схватил офицера за отвороты мундира. Мужественные руки встряхнули идиота, как тряпичную куклу.

Я поздно понял, что сорвался и больше себя не контролирую. Тяжёлый кулак обрушился на челюсть. Офицер захрипел. Ошметки крови и осколки зубов брызнули в стороны, но удары продолжались – жестокие, яростные, пока коллеги-дегенераты наблюдали и лишь садистки ухмылялись. Наконец обмякшее тело сползло на пол. Офицер сжался в комок и захрипел. Я вытер темно-алые капли с разгоряченного лица и расправил плечи.

– Тварь, сука ничтожная, – прошипел я сквозь зубы. – Усомниться в преданности Её Величеству! Ещё раз ты что-то мне выскажешь – я тебя нахуй закопаю!

Нога со свистом рассекла воздух и обрушилась на офицера. Раздался хруст, и тот сразу обмяк, больше не подавая признаков жизни.

Я удовлетворенно кивнул и выпрямился. Сомнения в лояльности были жестоко наказаны, пусть и оказались небезосновательными.

«Теперь никому и в голову не придет подвергать мою верность сомнению… Полежит немного в отключке и поймёт, что так с генералом говорить нельзя».

Уставший взгляд метался между бездыханным телом девушки, окровавленным трупом хайвест-лейтенанта и ликующими ухмылками офицеров.

«Мы несём ответственность за тех, кого приручили… Какая ирония…»

– Простите, хайвенгруппенфюрер, н-но мы лучше пойдём. Мы все приносим глубочайшие извинения и…

Лава в душе остывала, отбрасывала тлеющие угли былой веры в справедливость. Каждое следующее бессмысленное слово офицера было ударом кнута, что вышибал из легких остатки воздуха, пока я прожигал взглядом окровавленную пародию на человека.

Глубоко внутри затухала первобытная ярость. Благородное, возвышенное – сгорело дотла, поглотило адское пламя истинного гнева.

Я хотел убить всех присутствующих, но понимал, что это того не стоило. Сама судьба стояла на моей стороне. Не каждому было дано избежать смерти дважды за ночь. В голове заиграла знакомая музыка.

Я посмотрел на костяшки рук. Окровавленные кулаки оказались стёрты, но боль не прожигала разум, а наоборот приносила облегчение.

Полиция постепенно ушла и забрала с собой тела.

«Горничная придёт только завтра…» – пришлось укладываться спать с запахом крови у носа.

Я лег в постель и тихо, совсем незаметно пролил слезу безысходности. С самого рождения я шёл до конца. Таков был долг настоящего мужчины. Но что-то внутри не давало успокоиться. Я почувствовал себя преданным, брошенным и не мог больше терпеть. Но спустя несколько минут шум листвы убаюкал истерзанную душу.

«Ты забыла свой медальон, глупышка…» – и я всё же уснул, не замечая, как сильно болят окровавленные руки.

Глава 3

Смерть беззащитных и невинных всегда вызывала внутри тотальное негодование и отвращение. Я – воин до глубины души, никогда не мог смириться с несправедливостью, что забирала жизни у слабых и незащищённых. Каждый раз, когда приходилось сталкиваться с подобным, сердце сжималось от гнева и боли. Я чувствовал, что медленно сгниваю заживо, когда невинная или беззащитная душа покидала наш мир.

Да… Я был убийцей. Массовым убийцей, но смерть на поле боя, в честном противостоянии, где каждый был защищен бронёй и оружием и принимал правила конфликта, казалась священной. В акте войны я видел проявление высшей воли, что решала, кто достоин жить, а кто должен уступить место другим.

Я проснулся от дразнящих солнечных лучей, что пробивались сквозь шторы спальни, и открыл глаза. Утренний свет играл на закопченных обоях, отбрасывал причудливые тени, что были похожи на призраков минувшей ночи. Тело казалось чужим и каждое движение отдавалось болью.

В дверь негромко постучали. Я вздрогнул. На порог вошла горничная Грета.

Испуганный взгляд устремился к большим бурым пятнам. Неожиданно обычно румяное лицо Греты стало бледным. Она ахнула, не желала верить глазам. Невинная молодая девушка сжимала в руках скомканную тряпку, как оберег от злых сил и неожиданно заговорила со мной вместо того, чтобы убежать.

– Господин, – женственный голос дрожал, как ветка на ветру. – Ч-что тут произошло…

Вдруг воспоминания разрушающей мощью обрушились на голову. Вспышки страшной ночи высеклись в разуме, как всполохи молний. Засохшие потеки крови – зловещие росчерки кровавым пером; прелестное тело девушки, восставшее из пепла, чтобы вновь пасть от пули. Остекленевшие мёртвые глаза, устремленные в никуда. Звук выстрела, что ещё звенел в ушах, как погребальный колокол.

Я зажмурился, но кошмарные образы приобрели ещё большую четкость, переплетались с обрывками батальных картин из Сталлионграда. Я прижал ладони к вискам и пытался изгнать страшные видения, но сколько бы я ни упирался, картины прошлой ночи выжгли в мозге разлагающееся клеймо.

«Ещё одна травма…»

– Господин Фаррен? – едва слышный голос Греты вывел разум из пучины воспоминаний. – Что случилось? При каких… обстоятельствах…

Горничная в ужасе указала на кровавое пятно и на отчасти зажившие руки. На лице читалась молчаливая мольба. Грета не хотела верить в то, что пришло на ум. Она хотела услышать что-то оправдывающее весь бардак, но я лишь удрученно покачал головой.

«Как описать горничной, что я казнил беззащитную гармонистку? Грета меня никогда не поймёт, даже если узнает всю правду…»

Я встретился взглядом с простой служанкой, что всю жизнь знала только размеренный распорядок столичного поместья. Разум понимал, что Грета никогда не смогла бы постичь глубину бездны человеческих страданий.

«Милые котята, как она, обязаны радовать людей и только. Я не заставлю служанку переживать по пустякам».

Пришлось отвернуться. Но вдруг я почувствовал, как по щекам стекают слезы – отголоски трагедии, где пистолетный выстрел сыграл главную роль. Тело рефлекторно глухо вздохнуло. Я вытер то, что осталось на щеках, встал с кровати и по-военному вытянулся. Тяжёлая боль настигла мышцы. Повернувшись к Грете, я сказал:

– Выйдите! И никогда больше не заходите в мою спальню без разрешения. Как только я уйду приступите к уборке, – глаза сами закрылись от стыда.

Грета съежилась. Она была ошарашена ледяным тоном. Я никогда не позволял себе так грубо обращаться со слугами, но тогда что-то внутри меня изменилось. Грета опустила взгляд, постаралась сделать реверанс и спешно удалилась из спальни.

Выбитая дверь всё также лежала на полу.

Я проводил девушку взглядом, а затем подошел к дубовому шкафу и принялся одеваться с методичностью человека, для которого армейская выправка стала второй натурой. Идеально отглаженный мундир, начищенные до блеска сапоги – ни одной помарки, ни единого изъяна.

«Хорошо, что я встретил полицию в повседневной одежде… Не замарал пиджак».

За окнами разразился новый день, но мне никуда было спешить. Я прошел к маленькому столику, что был уставлен драгоценными безделушками, и положил талисман. Тоска по далёкому прошлому одолела озлобленную душу. С явной грустью, что мешалась с решимостью, я потянулся за позолоченной шкатулкой и извлек оттуда пачку сигар. Я не курил, но в тот день хотелось хоть чем-то прижечь душевную рану, поэтому я чиркнул спичкой и вдохнул ароматный дым.

«Можно же позволить себе одну-единственную минутку слабости…»

Я прошёл через выбитую дверь, спустился с сигарой вниз и увидел, как высокие окна заливали столовую теплым сиянием. Ветерок шевелил тяжелые бархатные шторы и доносил из сада сладкий аромат сирени. После небольшой передышки я оставил сигару в гостевой пепельнице, отмыл руки от крови и посмотрел на часы.

«Семь тридцать утра. Пора завтракать».

Я зашёл на кухню, сел за массивный дубовый стол и придирчиво оглядел серебряные приборы. Кухарка Фреда уже прибыла в особняк и приготовилась подавать блюда. Помощницы по кухне прибыли позже. Они опоздали на две минуты, и замерли в ожидании, ловя каждый вздох.

Я не отреагировал на столь незначительное опоздание и вместо ругани разломил пышную булочку с румяной корочкой. Зазвенел колокольчик – и на стол выплыла первая перламутровая каша с янтарным бульоном.

Приближалось время для поездки в бюро на очередное совещание. В тот ранний утренний час, когда солнце только-только позолотило кроны деревьев, а передо мной лежали молочные реки и кисельные берега, мир будто становился чуточку лучше.

На выходе я приказал Фреде распорядиться насчёт починки дверей, а после сел в машину и покатил по хрустящей гравийной дорожке. Я выехал из поместья и легонько откинулся на мягкие подушки. Пришлось включить радиоприёмник, что лежал на соседнем сидении. В дороге, я задумчиво смотрел вперёд и незаметно покачивался в такт звучания скрипки.

Май благоухал по-весеннему пряно: смолистой хвоей, первой зеленью, далекими огнями горящих костров из тел террористов… На обочинах раскрывали лепестки одуванчики, утренний туман стлался над низинами.

В воротах бюро караульные свистом остановили машину для проверки документов. Я вскинул руку и показал бумаги, а после миновал арку и прошел по залам с инкрустированными полами и живописью на стенах. В бюро меня уже ждал с обветренным лицом и со странной улыбкой начальник Генштаба Триммель.

– Приветствую, хайвенгруппенфюрер, – сказал он и как обычно строго пожал руку. – У вас небольшие проблемы.

– Приветствую, Хайвсмаршал. Что случилось? Не слышал ни о каких проблемах! – соврал я и нагло улыбнулся в ответ.

– Вас требует к себе королева Ликтиды. Вы что-то натворили? Лучше сразу признайтесь. Может, тогда я смогу хоть чем-то помочь. Весь штаб знает, в каких вы отношениях с Ауранцией, и…

– Прошу простить, гер Триммель, но я не понимаю, о чем вы говорите.

Очередная ложь. О, великое искусство вранья! Столь изощренное, многогранное, карающее за своё использование ремесло. Сколько поколений мастеров вышло из-под твоих адептов… Для одних ложь становилась единственным способом выжить – как рыбы, ловко лавируя в мутном потоке, они пытались обмануть саму жизнь. Другие делали враньё оружием, смертоносным и тайным, как тихий выдох яда. А для меня ложь стала очередным инструментом очередного поля боя.

– Тогда вот, держите, – он протянул конверт. – Люди Ласина Кардо передали это ещё ранним утром. По ощущениям, там фотография.

Сердце сжалось, когда я услышал, что может быть внутри.

– Благодарю, гер Триммель. Разрешите идти?

– Разрешаю.

Я, один из трёх лучших хайвенгруппенфюреров страны, был в глазах Триммеля шестеренкой в механизме, хотя и наделенной полномочиями. Винтиком, который при необходимости можно было не без усилий, но заменить.

Триммель Цу Гардис. Хайвсмаршал армии Гегемонии.

Излишняя любознательность Триммеля Цу Гардиса действовала мне на нервы, как протяжный скрип несмазанных петель. Хоть он всегда пытался защитить, помочь, я никогда не просил его об этом, ведь по многолетнему опыту знал – каждая операция, от самой мелкой до грандиозной, на деле представляла слаженный механизм. Один лишний винтик, одна мелкая ошибка – и система даст сбой, начнёт бренчать и разваливаться на части.

«Так не должно получиться с Ауранцией… Только не с ней».

Я стиснул зубы и протяжно выдохнул.

«Учитывай каждую мелочь, каждый нюанс. Лишние допросы, утечка информации поставят под удар всё, чего я добился за время службы… и жизни. Не хватало еще, чтобы этот маленький пёсик Кристализ совал нос куда не следует».

Липкая, ненавистная «осведомленность» хайвсмаршала оказалась не нужна. Только не здесь. Хорошо, что он оказался только пешкой в большой игре Великой королевы. И хорошо, что я умел держать себя перед Триммелем под контролем.

«Ликтида… Жди меня».