Конан – гладиатор

Глава четырнадцатая ПОПЫТКА ВЫЖИТЬ

В это время вне стен Империум-Цирка людские толпы, не сумевшие прорваться вовнутрь, устроили себе на прилегающих улицах пусть скромный, но праздник. Луксурцы собирались компаниями, болтая между собой, слушая новости изнутри Цирка и строя разные догадки насчет исхода сражения. Жуя фрукты и пирожки, купленные у уличных торговцев, неудачники следили за малейшими перепадами в шуме трибун, доносившемся изнутри высоченного овала стен. В каждом до предела обострился инстинкт собственника, поставившего свои кровные на кон. Люди внимательно слушали голоса глашатаев, возвещавших с кромки стен и из переполненных тоннелей:

— Вот Коммодорус восходит на борт своего флагмана...

— Вот наш флот отошел от причала...

— А вот пиратский корабль атакует галеру Тирана...

Вскоре после этого последнего объявления послышалось жутковатое эхо аплодисментов, вскоре перешедшее в громовой рев, несколько приглушенный каменной скорлупой здания. Рев этот почему-то не утихал, и, наконец, зевакам показалось, будто под ногами начали содрогаться самые камни мостовой.

— Флагман таранил пиратский корабль!— голоса глашатаев было едва слыхать за шумом аплодисментов.— Победа! Прекрасная, замечательная победа!..

И таково была возбуждение топтавшихся снаружи людей, что они тоже разразились приветственными криками, восторженно ликуя по поводу событий, которых даже видеть-то, не могли. Все жадно смотрели на Цирк, нетерпеливо ожидая новых потрясающих сообщений...

Но тут, ко всеобщему изумлению, само гигантское здание содрогнулось и заходило ходуном на фоне небес, как если бы камень и известка внезапно превратились в трепещущую смертную плоть. Потом все услышали жуткий гром лопающегося и падающего камня, порождавший глухие отзвуки из земной глубины. А в многотысячных вздохах арены остервенение восторга сменилось животным ужасом гибнущих.

И, наконец, толпившиеся на улицах люди увидели, как Империум-Цирк... начал разваливаться. Высокие арки фасада расшатывались и падали вниз, на забитый толпой внутренний двор. Из входных тоннелей полетели густые клубы пыли, не позволявшие разглядеть каменный дождь, валившийся на головы тесно сгрудившимся людям. Продолжавшиеся сотрясения раскололи одну из внешних стен амфитеатра, и она обрушилась наружу, подняв тучу известковой пыли. Пораженные ужасом зеваки приросли к мостовой, не в силах пошевелиться. Но тут их глазам предстало нечто еще более страшное. Ибо внутри развалин, в которые быстро превращался Империум-Цирк, наметилось некое шевеление, как если бы там пробуждался чудовищный зверь. Из трещин, дымившихся пылью, протянулись темные щупальца... а потом, ширясь и клокоча брызгами, наружу рванулся поток воды. Он сметал и камни, и людей. Грандиозный обвал, случившийся внутри, взметнул воду искусственного озера и к тому же проломил стену. Вода устремилась наружу, с яростной силой прокладывая себе путь...

Толпа осознала нависшую над нею чудовищную опасность. Люди с криками бросались бежать, спотыкаясь и оскальзываясь на мокрых камнях мостовой, а за ними гнался гневный поток. Ворвавшись в огороженный внутренний двор, вода подхватила плавучий мусор и людские тела, швырнула их в стороны и вперед, на кованые ворота, затем повалила ворота и поволокла свой груз дальше. Удержать бушующий поток не могло ничто. Водяная стена ринулась на улицы, нагоняя бегущих и подминая их под себя, расшвыривая, топя...

Те, кто умудрился пережить удар первой волны, как-то повиснув на оконных решетках и деревьях либо по милости Богов угодив в наиболее мелкие струи, — эти люди насмотрелись ужасов на всю дальнейшую жизнь. Ибо взбаламученная серая вода волокла с собой не только громыхающие камни и мертвые тела, но и кое-что похуже.

Мумии павших гладиаторов, вывалившиеся из развороченных ниш в стене Цирка, в большинстве своем отменно высохли и не тонули в воде.

Мертвым пришлось лучше живых — потоп не мог причинить им вреда. Рядом с мумиями плыли раздавленные, изуродованные тела, казавшиеся совершенно бескостными. А также неузнаваемые, полусгнившие останки мелких воришек и иных преступников, тайно похороненных в стенах Империум-Цирка...

Вырвавшись из пролома арены, поток распространился по улицам на склоне Храмового холма. Утопив тысячи людей, он смыл другие тысячи прямо к порогу их бедных полузатопленных домишек возле подножия. Вода врывалась в погреба и огороженные садики богатых вилл и порою оставляла там страшных гостей: хищных рыбин и свирепых рептилий. Нарядные улицы превратились в сточные каналы, усеянные мусором и трупами...

При этом многие понимали, что смертоносный «источник» на вершине холма продолжал бить вовсю. Городские акведуки, воду из которых подвели туда ради великого празднества, знай себе, подавали воду, словно бы пытаясь вновь наполнить арену, опустошенную катаклизмом...

... Волна, поднятая в озере обрушившимся балконом, взметнула ничтожные корабли, словно мелкий сор, гонимый ветром. Большая часть тяжелых галер из флота Тирана тотчас же перевернулась, легкие пиратские суда черпнули воды.

Флагман разъединило с пронзенным галиотом и швырнуло на правый борт. Несколько мгновений он мчался на оскаленном гребне волны, потом с ужасающим треском врезался в дальнюю кромку арены. Корабль упал, словно изломанная игрушка, и остался висеть бесформенным месивом раздавленного дерева и перепутавшегося такелажа.

Участь, постигшую гребцов, трудно описать словами. Напор водяного вала сперва вывернул весла левого борта, и они ударили людей, словно дубины, занесенные руками титанов. А когда корабль свалился на камни, весла правого борта вошли внутрь, давя и калеча гребцов. Кого-то пронзило насквозь, кому-то расщепившимися рукоятями сломало хребет. Большинство воинов бушующий поток унес за борт. Других оглушило ударом, и многие, потеряв сознание, свалились в затопленный трюм, чтобы там захлебнуться.

Конана, вымокшего и помятого, все-таки предохранили от смерти развалины боевых башен.

Похоже, было, что на баке корабля он один только и уцелел. Когда он, наконец, высвободился и сумел оглядеться, то увидел: вокруг царил такой неописуемый хаос, что о каких-то осмысленных спасательных работах и речи быть не могло. Теперь каждый был поистине сам за себя.

Глядя на всеобщую погибель, Конан мимолетно и не к месту подумал: интересно, что стал бы делать жрец Манетос?..

Он потащился в сторону кормы, к грот-мачте. На каждом шагу приходилось переступать через неподвижные тела. Схватившись за спутанный такелаж и перебирая руками, Конан полез вверх, на кромку барьера.

Оказывается, там, наверху, еще не прекратился кошмар. Оба балкона, примыкавшие к уже обрушенному, тоже начали подаваться из-за сотрясения и беспорядочной беготни перепуганных людей. Прямо на глазах у тупо смотревшего Конана северный балкон мучительно медленно пошел вниз...

Как бы нарочно издеваясь, каменное сооружение лениво клонилось на мечущихся, лезущих, падающих зрителей. Большая часть развалившегося балкона, к счастью или к несчастью, грохнулась прямо вниз, и рокочущая лавина остановилась у ограждающего бортика арены.

Только отдельные камни плюхнулись в воду, окрасив ее кровью и разводами грязи.

Таким образом, этот обвал не породил повторной волны. Однако стало ясно, что стена рукотворного моря прохудилась. Уровень взбаламученной, колышущейся воды еще не успел заметно упасть, но муть, плавучий мусор, барахтавшиеся тела и вцепившиеся в них подводные хищники — все это начало смещаться в одну сторону. Даже целые корабли с видневшимися на них живыми прикованными гребцами мало-помалу устремлялись к ворчащему пролому в стене арены, чтобы пропасть в бушующем водовороте.

А совсем рядом с Конаном, буквально на расстоянии вытянутой руки, бушевал другой водоворот — человеческий. Зрители дрались, отталкивали, сбивали с ног и затаптывали друг друга в отчаянной попытке вырваться из-под проседавших верхних конструкций и найти путь к спасению. Привыкшие наслаждаться зрелищем чужой борьбы со смертью, они совершенно неожиданно сами оказались участниками такого же представления, только еще похуже тех, что разворачивались, бывало, на песчаной арене. В толпе размахивали окровавленными ножами, выдавливали глаза, расшибали о камень черепа в схватке за несуществующее пространство. Балкон над Вратами Героев содрогался, но еще стоял; охваченная паникой толпа десятками сметала через кромку важных чиновников и простых горожан, и они с воплями падали в бурлящую воду. Совсем недавно зрелище этой воды, населенной акулами и крокодилами, внушало им радостное предвкушение чужих мук. Теперь они сами в ней оказались — и, барахтаясь, вопили от невыносимого ужаса...

Пожалуй, самая худшая давка царила в еще не обрушенных входных тоннелях. Люди буквально лезли по головам, любыми способами прокладывая себе путь: еще ни разу таким количествам людей не удавалось столь быстро покинуть пределы Цирка. Дно тоннелей вскоре плотным слоем устлали затоптанные мертвецы...

Между тем Конан, выбравшись, наконец, на край арены, устроился наверху каменного ограждения, чтобы не оказаться сброшенным обратно. Он полагал за счастье, что никто среди обезумевшей толпы не вздумал спасаться по мачте вниз на разбитое судно. С другой стороны, и Конану было далеко не уйти: в чудовищную давку не стоило даже соваться. Так он и стоял, прижимаясь спиной к искореженной мачте и соображая, что делать.

Оглядев с бьющимся сердцем зрительские ряды у себя над головой, Конан наконец увидел то, что искал: хрупкую женскую фигурку, сопровождаемую большой бесформенной кляксой чернильного мрака. Женщина и тигрица вместе прорывались сквозь полоумную мечущуюся толпу.

Великолепный атлетизм Сатильды и, конечно, присутствие грозной ночной кошки сослужили девушке отличную службу. Конан видел, что атласные мышцы и ощеренная пасть Квамбы были именно тем, наверное, единственным зрелищем, которое останавливало и вынуждало расступиться толпу.

Пока киммериец смотрел, две подруги-циркачки, акробатка и кошка, благополучно выбрались из-под смертоносной тени просевшего балкона и направились... не вниз, в поисках выхода, а вверх, к последним рядам.

«Мудрое решение, — рассудил варвар».

— Конан, друг мой! — долетел снизу знакомый голос. — Не затруднит ли тебя подать мне руку?..

— Коммодорус! — удивился киммериец. — А я думал, тебя смыло за борт!

Посмотрев вниз, он увидел, что коринфиец лез следом за ним по той же путанице снастей, которую сам Конан столь недавно преодолел.

Тиран, конечно, вымок до нитки, его короткая легкая туника была порвана, но сам он, по-видимому, не пострадал. И вот теперь он просил Конана подвинуться на стене, давая ему место, и помочь выбраться.

— Когда корабль понесло, меня действительно выбросило наружу, — сказал Коммодорус. — Но, верно, морские Боги мне очень благоволят, ибо следующая волна закинула меня обратно!

Конан понимающе кивнул. А про себя усомнился: стало бы это злополучное озеро выбрасывать Коммодоруса назад в людской мир, если какой-нибудь из морских Богов вправду ему благоволил?..

И тут, посмотрев вниз мимо Тирана, он заметил какое-то движение среди поверженных тел в средней части корабля. Вот высунулась знакомая бритая голова и посмотрела на двоих наверху, потом начало высвобождаться массивное мускулистое тело. Ксотар Душитель потерял свой парик, но из игры явно не вышел.

— Вылезай, Коммодорус, этот корабль вот-вот развалится окончательно, — сказал Конан.

Теперь, когда массы воды устремились в пролом и еще больше размыли его, уровень воды внутри арены стал быстро понижаться, а с ним проседал и полузатопленный бывший флагман.

Перегнувшись вниз, Конан дотянулся до своего нанимателя и вытащил его наверх, потом подхватил его, не давая свалиться в человеческую круговерть, которая воистину была еще хуже бушующих вод.

— Сюда, — сказал он. — Следуй за мной.

Взобравшись на сломанную рею, киммериец перескочил на какие-то сиденья с высокими каменными спинками, образовавшие нечто вроде острова в море толпы. При этом он пролетел над головами людей и, развернувшись, успел подхватить последовавшего за ним Коммодоруса. Крепкому и сильному коринфийцу легко удался прыжок. Почти сразу же мачта разбитого корабля к большому облегчению Конана — застонала, растрескалась и скрылась из виду.

— Ну, Тиран, — сказал киммериец, — давай, повелевай подданными. Сделай хоть что-нибудь, чтобы прекратить эту панику!

— А что я могу? — ответил тот с искренним недоумением, переводя взгляд с Конана на мелькавшие в толпе лица, а с них — на разваливающиеся конструкции амфитеатра. — Что ты предлагаешь? Чтобы я эти подпорки выправил? Удержал балкон на плечах? Да он, того и гляди, нам прямо на головы завалится...

— Ты все хвастался, до чего тебя любит и уважает народ! — зарычал в ответ Конан. — Вот и пришел твой черед всех успокоить и воззвать к той самой верности... Валяй, парень! — добавил он нетерпеливо. — Что, неужели не осталось никого, кого ты мог бы заставить повиноваться? Каких-нибудь стражников? Офицеров?..

Тирану явно стало очень не по себе. Он посмотрел вниз, в толпу, чей бесцельный бешеный бег начал понемногу сменяться тихим отчаянием,

Потом, нагнувшись со своего насеста, Коммодорус нерешительно взял за плечо какого-то зажиточного горожанина. Тот, стоя с отвисшей челюстью, коротко глянул вверх, потом безмолвно начал пропихиваться дальше.

— Бесполезно! — сказал Коммодорус и равнодушно покачал головой, вновь оборачиваясь к Конану. — Ты, похоже, единственный, кто еще готов меня слушать. Ну и что ты собираешься предложить?..

Конан с отвращением фыркнул. Верхние ряды над ними были теперь покинуты зрителями. Если забраться туда, минуя смертоносные ловушки тоннелей и не менее смертоносную опасность ненадежно нависающего балкона, — глядишь, можно будет и выбраться.

— Сюда! — сказал он Коммодорусу и запрыгал с ряда на ряд.

— А куда мы, собственно, направляемся? — осведомился Тиран, безо всякого воодушевления следуя за киммерийцем. — Сет бы слопал стигийских халтурщиков, выстроивших Цирк! Он же, того и гляди, вовсе рассыплется...

— Если уж что и ослабило кладку, так это бесчисленные тела, которые запрятали в ней по твоему приказу! — огрызнулся Конан.— Но в любом случае, если мы спасемся отсюда, так только по крышам.

На самом деле он понятия не имел, насколько это было вообще возможно. Ему хотелось одного: добраться до Сатильды, которая, как он понимал, находилась где-то там, наверху, у самого края амфитеатра.

— Ясно, — сказал Коммодорус, — Рисковать, так рисковать... Однако, во имя Митры!— пожаловался он некоторое время спустя.— Ничего себе пробежка...

Они карабкались с одного уровня на другой, и Тиран все больше отставал, так что Конан волей-неволей перестал лезть так круто вверх, как вначале. Каждая «ступенька» буквально высасывала силы из бедренных мышц, заставляя дрожать и подгибаться колени. Чтобы дать ногам хоть какую-то передышку, Конан вел своего подопечного галсами — то вправо, то влево. Ему не хотелось даже близко подходить к запруженному тоннелю, из устья которого доносились вой, проклятия и крики.

Чем дальше они с Тираном забирались в зловещую сень готового рухнуть балкона, тем более очевидно становилось плачевное состояние всего Цирка. Им то и дело приходилось переступать через обломки камня, свалившиеся сверху, уворачиваться от потоков мусора, катившихся вниз по рядам. Потом начали ощущаться сотрясения под ногами, происходившие от каких-то невидимых подвижек глубоко внизу.

— Вода проникла в основание Цирка,— пропыхтел Коммодорус, когда Конан остановился, давая ему передышку. — Арена должна была выдержать, там все сработано на совесть... Но от обвалов, должно быть, появились трещины в кладке. Теперь, пока мы тут рассуждаем, вода размягчает землю и подмывает фундаменты...

Конан что-то буркнул в ответ и снова устремился вперед. Он всей кожей чувствовал тяжесть нависшей над ними покосившейся громады, и неприятное ощущение усиливалось с каждым мгновением. Но вот, наконец, они достигли края зловещей тени и выскочили наружу, на ослепительное солнце, преодолев две трети пути до верхней кромки трибун. Здесь беглецов было гораздо меньше, ибо почти весь народ устремился вниз, видя там наиболее легкий путь к спасению. Конан разглядел Сатильду и Квамбу, двигавшихся вдоль края стены. Вот девушка обернулась, заметила его и легкими прыжками устремилась навстречу. Конан замахал руками, призывая ее оставаться на месте.

— Итак, мой смелый телохранитель, наш путь к спасению нечаянным образом воссоединил любящие сердца, — заметил Тиран. И добавил с хитрой усмешкой: — Не обижайся, пожалуйста. Как ты ни хорош, мой киммериец, этот зверь — защитник еще лучше тебя.

Почти лишившись сил, они выбрались на северное закругление овала трибун. Внизу распростерлись бесформенные остатки рухнувшего балкона. Повсюду валялись мертвые тела, корчились раненые и искалеченные, безмозгло болтались разрозненные кучки людей. Кто-то лез вверх, чтобы оставаться подальше от ужаса, происходившего в нижних рядах. Груды упавшего камня еще крошились и оползали, из-под них во все стороны разбегались кровавые ручейки. Внизу виднелись мертвецы, затоптанные в продолжавшейся давке и драке за несбыточное спасение.

А еще ниже виднелось жуткое зрелище опустошенной арены, заваленной утопленниками, обломками разбитых кораблей и морскими чудищами, бьющимися на суше. Вся вода утекла куда-то вниз сквозь незримые трещины. Этот кошмар, невыразимый никакими словами, ясно отражался на лицах людей, смотревших сверху на водоворот смерти, в который волею судеб превратился Империум-Цирк.

И вот, наконец, двое мужчин, гладиатор и Тиран, добрались до самого верхнего яруса, где их поджидала взволнованная женщина и невозмутимая тигрица при ней. Сатильда тотчас бросилась Конану на шею, но киммерийцу, усталому и не успевшему отдышаться, было не до нее. Он смотрел через плечо девушки на улицы вне стен Империум-Цирка, — улицы, захлестнутые безумием.

Некогда нарядные бульвары близ Цирка были полны воды, в которой плавал мусор и мертвые тела вперемешку с живыми. Улицы превратились в бурные грязные реки, течение которых постоянно менялось по мере того, как рушилось очередное подмытое здание. Дворики и сады богачей были залиты и изгажены, а кое-где уже пробирались полуголые счастливчики, вырвавшиеся из смертоносных объятий потока. Они нащупывали путь к спасению, стараясь обходить затаившихся крокодилов и хищных рыб, скатившихся в глубокие лужи. Собственно, Конан примерно этого и ожидал.

Гораздо хуже была картина, представшая ему в отдалении. Оттуда раздавались крики дерущихся, треск дерева и звон стекла. Кое-где уже поднимались столбы дыма и пламени. Киммериец без труда понял причину. Общественный порядок в городе отошел в область воспоминаний. Толпы, разбежавшиеся из Цирка, сделались невменяемыми и принялись крушить все на своем пути.

Повсюду происходили грабежи и погромы. Знать и чиновники Луксура, большая часть которых погибла или попала в ловушку внутри обреченного Цирка, уже не были властны над беднотой, жителями городского дна, не сумевшими раздобыть билетов на погибельное представление.

Глядя вниз, Конан хорошо видел мародеров, деловито сновавших по террасам одной из роскошных вилл на склоне холма. Они мешками таскали награбленное. Киммерийцу даже показалось, будто он узнал одного из воров: этот здоровенный, заросший волосами малый явно был из числа пленников, выгнанных сегодня на арену.

«Что ж, — подумалось Конану, — морским и речным пиратам, унесенным водой с арены, не составило особого труда разбить кандалы. И заняться привычным ремеслом. Что касалось гладиаторов, сумевших пережить катаклизм, — из них, наверное, тоже получились весьма охочие воры... Да, у немногих стражников, если таковые еще оставались на своих местах за стенами Цирка, навряд ли был шанс хоть как-то укротить орды грабителей, заполонившие улицы!»

— Пропало... Все пропало... — бесцветный голос, раздавшийся у Конана за плечом, принадлежал Коммодорусу. — Я, помнится, как-то говорил тебе, киммериец, что Империум-Цирк есть сердце моего правления. И вот в это сердце нанесен смертельный удар...— Тиран обвел жестом рухнувшую часть амфитеатра, сквозь которую наружу изливался поток.

Кое-кто из отчаявшихся зрителей добровольно бросался в него, надеясь, что вода поможет выбраться с обреченной арены...

Конан осторожно отстранил от себя Сатильду и сказал Тирану:

— Ты еще можешь все поправить, если прямо сейчас возьмешь управление на себя. Тем более, что многие твои завистники, я полагаю, погибли.

— Если так, то, может, им, наоборот, повезло, — мрачно проговорил Коммодорус. — Даже если мне удастся спастись... как, по-твоему, я смогу пережить столь чудовищное унижение? Все... это? — И он вновь обвел рукой останки некогда величественного сооружения.

— Это правда, — сказал Конан. — Только, по-моему, в любом случае надо первым делом убираться отсюда!

Он прошел вперед по внешней стене Цирка и остановился напротив самой высокой из крыш ближних вилл. Вилла, по замечательному совпадению, принадлежала самому Коммодорусу.

Улица, разделявшая два здания, была не слишком широка, к тому же верхние этажи и виллы, и Цирка несколько нависали над нижними. Тем не менее, чтобы достичь мозаичного пола террасы с висячим садом — той самой, где они когда-то наслаждались угощением, — нужно было пролететь вперед и вниз довольно значительное расстояние. Судя по всему, кое-кто уже попробовал перемахнуть туда. И не смог. Об этом молчаливо свидетельствовали тела, распростертые вниз лицами на камнях мостовой. Или их попросту оставил здесь отхлынувший потоп?.. Растоптали бегущие толпы?..

Ответа не было. А если кому-то и удалось совершить невероятный прыжок, то спасшиеся, не мешкая попусту, уже скрылись: в глубине здания. Конан с большим сомнением оглядел пропасть, отделявшую их от увитой лозами беседки...

Тут же стало ясно, что времени на раздумья им отпущено не было. Каменная кладка вновь сотряслась под ногами, слева послышались испуганные крики и почти сразу — грохот обвала, жутко отдавшийся в чаше амфитеатра. Пролом, сквозь который утекала вода, сделался шире.

Рухнула еще часть подмытой арены и унесла с собой жизни сотен людей. Опасность подбиралась все ближе...

— Если будем пробовать перепрыгнуть, лучше с этим не мешкать, — сказал киммериец и встал там, где красовался длинный горизонтальный флагшток, увенчанный ярким знаменем. Знамя лениво полоскалось над улицей. — Что скажешь, Сатильда?

Акробатка подошла к нему, ведя за ошейник озирающуюся тигрицу.

— Если бы мы трое могли, как следует разбежаться, то...

Тут позади них вновь зазвучал страшный хор голосов обреченных людей, увидевших близкую смерть, и Цирк в очередной раз сотрясла чудовищная судорога. Восточный участок балкона, из-под которого они только что выбрались, наконец, подался и просел. Тех, кто находился внизу, — мертвых или вконец спятивших от ужаса — мгновенно стер в порошок тяжелый обвал, который еще и проломил нижние перекрытия, превратив целую секцию Цирка в бесформенную груду обломков.

Конан и трое его спутников — мужчина, девушка и зверь, оказались на гребне утлого и быстро сужавшегося островка.

— Квамба, лежать! Ляг, маленькая, успокойся!..

Ночная кошка, чьи звериные чувства были гораздо острей человеческих, ощущала подкрадывающуюся погибель. Она беспокойно натягивала поводок, вставая тяжелыми передними лапами на верхний бортик стены и заглядывая вниз. Сатильда, вцепившись в ошейник, как могла, успокаивала и уговаривала подругу. Ей это удавалось с трудом.

— Не цепляйся, — предупредил Конан гимнастку. — Вдруг она прыгнет? Свалишься с ней — обеим верный конец...

Поняла ли тигрица его слова, так и осталось неизвестным. Сатильда же, если и поняла, прислушаться к совету не пожелала. Скорее наоборот. Ибо, едва он договорил, громадная кошка невесомым движением взлетела на самый верх ограждения. И с нею вместе — Сатильда. Крепко ухватившись за украшенный самоцветами ошейник, она перекинула ногу и оказалась на атласной, играющей литыми мышцами спине. Ночная кошка бесстрашно выбежала на узкий флагшток... Сила тигрицы и ловкость тренированной акробатки позволили совершить невозможное. Раскачавшись на конце прогнувшегося флагштока, огромный зверь взвился в воздух вместе с гибкой женщиной, прильнувшей к чернильно-черной спине...

Не зря две подруги вместе играли, выступали, репетировали и даже спали в обнимку. Настал решительный миг, и все это увенчалось грацией и согласием великолепного полета к спасению. Огромные бархатные лапы беззвучно соприкоснулись с мозаичным полом террасы. Сатильда отпустила руки, мягко перекатилась по мозаичным плиткам — и вскочила на ноги невредимая.

— Эй!.. — окликнул ее Конан. — Возьми вот это, мало ли, вдруг мы не выберемся!

Сунув руку к поясу, он отцепил завязки бережно хранимого кошелька и перекинул ей на ту сторону. Сатильда попыталась поймать, но кошелек оказался для нее слишком тяжел: упав на пестрые плитки, он зазвенел золотом.

— Конан! Не вздумай прыгать!.. — прокричала гимнастка, нагибаясь за кошельком. — Попробуй как-нибудь по-другому, здесь слишком далеко! Мы с Квамбой пойдем искать наших из труппы... Если кто-нибудь еще жив... Ты тоже нас потом разыщи...

— Хорошо,— сказал Конан и поднял руку: — Прощай.

— Ах, до чего трогательно, — заметил стоявший рядом с ним Коммодорус. — А то она не могла бы на моей вилле набрать куда больше золота, чем ей под силу унести...

— Не удивлюсь, если ее уже дочиста разграбили воры, а то и занимаются этим прямо сейчас, — сказал Конан, глядя вслед удаляющейся женщине. — Как бы то ни было, готов спорить, что с такой спутницей ей ничто не грозит! — И вновь повернулся к Коммодорусу: — Ладно, давай выбираться. Не попробовать ли через завалы? Если вода вытечет, можно будет перейти вброд на...

Он не договорил. Оглянувшись обозреть разрушенный цирк, он замер как вкопанный. Он заметил человеческую фигуру, что приближалась к ним снизу, перебираясь с ряда на ряд легкими, гибкими движениями атлета.

Коммодорус тоже узнал этого человека.

— Ксотар, храмовый гладиатор, — произнес он не без некоторого удивления. — Значит, и ты пережил эту величайшую из всех игр на арене! А теперь, вероятно, идешь к нам сюда за положенным тебе лавровым венком?..

Пытаясь шутить, он поднес руку к собственным мокрым и грязным кудрям, но красовавшийся на них венок давным-давно смыло.

— Коммодорус, берегись, — тихо сказал Конан, заслоняя Тирана.

— Погоди... Ага, так вот, значит, в чем дело! — Коммодорус посмотрел на Конана, потом на могучего борца (тот переводил дух, находясь ярусом ниже, встав в удобную стойку) и улыбнулся, поняв все до конца. — Ты — храмовый боец,— сказал он. — Значит, ты человек Некродиаса. А Конан, которого Некродиас пытался перекупить и перекупил бы, если бы не его понятия о чести... Конан, значит, считает, что Некродиас, упустив его, возложил почетную миссию на тебя... — И он от души расхохотался: — Ну, Ксотар, что скажешь? Это правда?

Судя по самоуверенной ухмылке Душителя, смысл вопроса он уловил. Конан ни разу еще не слышал, чтобы этот восточный уроженец произнес хоть слово по-стигийски или на любом другом языке. И было не похоже, чтобы ему захотелось вдруг начать говорить.

— Коммодорус, спустись вниз по обломкам и скажи нам, есть ли где-нибудь выход, — сказал киммериец.

И ткнул рукой назад, где в десятке шагов зиял рваный провал и временами раздавалось сдержанное громыхание.

— Я останусь здесь с Ксотаром и прослежу, чтобы он до тебя не добрался...

Не сводя глаз с борца, он обратился к нему, стараясь говорить спокойно и просто:

— Лучше не делай этого, Ксотар. Неохота мне никого убивать, тебя в том числе...

— Не придется, — сказал Коммодорус, обходя своего телохранителя и становясь лицом к лицу с Душителем. — Что, парень, циркового поединка захотел? Давай! Я вполне готов намять тебе холку!

— Погоди, Коммодорус! — Конан взял Тирана за плечо, пытаясь его удержать. — Я еще не видал никого быстрей и опасней этого человека! Я с ним, может, и справлюсь, но я предпочел бы не пробовать...

— А я? — самонадеянно спросил Коммодорус, оглядываясь на телохранителя. — Я что, не солдат, не борец, не опытный гладиатор, в конце концов? Ты полагаешь, со мной так легко справиться любому фанатику, обученному в храме? Ты вообразил, что, если у него толстая шея, я так уж и не сумею ее переломить? А ну прочь, пока я сам не надумал тебя проучить!..

Гневное движение мускулистого торса сбросило руку Конана с его плеча.

— Коммодорус, ты — правитель! Ты был им, и еще можешь снова им стать! — не сдавался киммериец. — Твое дело — править, а драться предоставь мне! Я — воин! Ты сам мне заплатил, чтобы я тебя защищал...

— Правильно, заплатил. А теперь, варвар, я заплачу тебе за то, чтобы ты постоял в сторонке и не путался под ногами. Оставь меня и дай мне справиться самому! Это приказ! — Он уперся ладонью Конану в грудь и грубо отпихнул его прочь. — Неужели ты не можешь понять, что победа над храмовым чемпионом — мой единственный шанс спасти свое имя? Неужели не ясно, что все случившееся... — тут он в который раз обвел трагическим жестом кошмарные развалины Цирка, — ... есть не что иное, как плоды заговора, организованного храмом Сета, дабы подорвать мое правление! Но все-таки я разрушил их планы, одержав победу над их ставленником! — И он подмигнул Конану. — Когда я опять взойду на трон, я заново отстрою арену. Я сделаю ее еще больше и краше, чем она когда-то была!..

Отвернувшись от киммерийца, он сошел на ступеньку вниз и встал против Ксотара. Судя по улыбке храмового бойца, тот вполне понимал, что происходило. Он ждал, чтобы Тиран начал бой первым.

Тот, как успел уже убедиться Конан, предводителем был никудышним. Но то, чего ему недоставало как вождю, с лихвой покрывалось личной отвагой. Сорвав с себя подсохшую, заскорузлую тогу, Коммодорус остался в одной промокшей набедренной повязке. И без промедления встал в борцовскую стойку, перенеся вес на переднюю часть обутых в сандалии стоп. А потом метнулся вперед и, обхватив сбоку рукой намасленную шею Ксотара, вознамерился бросить Душителя через бедро...

Ксотар был меньше ростом, но гораздо шире в плечах. И он, казалось, никуда особо не торопился. Он застыл в низкой стойке, точно укоренившись на поверхности камня. Броска у Тирана не получилось: Ксотар если и сдвинулся, то едва ли на полшага. И тут же сделал какое-то неуловимое, невидимое движение, от которого его соперник вновь оказался впереди него и вынужден был оторвать от земли одну ногу. Этот маневр ему немало облегчила и инстинктивная боязнь Коммодоруса свалиться вниз на ступеньку; пока Тиран силился вновь обрести равновесие, Ксотар приник к нему вплотную и... перевернул его вверх ногами.

Потеряв опору и оказавшись вниз головой, Коммодорус начал медленно валиться. Ксотар без видимого усилия опускался на колени, поддерживая свою жертву. Толстые, поблескивающие от масла, руки храмового борца обвились, как два питона, вокруг торса Тирана. Тот отчаянно лупил его кулаками по массивным ляжкам, но без особого результата. Объятие Душителя становилось все туже. Запрокинутое лицо Тирана смертельно побледнело, глаза дико вращались...

— Коммодорус! — окликнул Конан.

Вынужденный следить за неравной схваткой со стороны, он ждал если не внятного сигнала, то хоть какого-то намека на то, что хозяин передумал и все-таки просит его вмешаться. Но Тиран так и не махнул ему рукой, не бросил призывного взгляда, продолжая вместо этого тщетно хватать и царапать ноги Душителя. С таким же успехом можно было стучать кулаками по железным колоннам.

Гранитные камни у них под ногами содрогались и все заметнее проседали, но Ксотар ни на что не обращал внимания. Коммодорус широко открыл рот, пытаясь то ли говорить, то ли кричать. Но в легких не было воздуха, и не раздалось ни единого звука. Потом недолгие мучения завершились, и Коммодорус, Тиран Луксура, обрел отдых. Его лицо и тело обмякли, в остекленевших глазах отразился глубокий покой.

Выждав еще мгновение, Ксотар ослабил хватку и выпустил безжизненное тело. Перевернув труп на спину, он выпрямил ему ноги и уложил руки, скрестив их на груди. Так поступали с теми, кого приносили в жертву Сету.

— Ну что ж! — сказал ему Конан. — Твоя работа завершена. Моя — тоже. Я пойду своим путем, ты — своим. Я уже сказал, что никого не хочу убивать.

Ксотар по обыкновению промолчал, но самодовольная ухмылка выразила полное согласие. Конан повернулся и пошел к иззубренному краю обвала.

«Если случится новый оползень, — думалось ему, почему бы не оседлать глыбу побольше и не съехать вниз вместе с ней?..»

Гул и рокот, доносившиеся из-под ног, помешали ему расслышать быстрые, по-кошачьи бесшумные шаги за спиной. Он осознал неладное, только когда его шею обхватила сзади тяжелая, скользкая от масла рука.

— Ах, ты пес!..— вырвалось у киммерийца. — Немой, а лжешь, точно шлюха с провалившимся носом!.. — Разорвав захват, он наградил борца чувствительным ударом в плечо. — Сказано же, лучше не лезь! Не хочу я иметь никакого дела ни с тобой, ни с твоими хозяевами, ни с их противниками, чтоб им всем утонуть и сгореть!..

Душитель почти не обратил внимания на удар. Его рука метнулась вперед с быстротой прыгающей кобры. Вцепившись в волосы киммерийцу, он попытался заставить более высокого противника согнуться.

— Храмовая жаба, у тебя что, уши заложило? — свирепея, прорычал Конан.

Он нацелился Ксотару в лицо кулаком, но удар не достиг цели: тот отдернул голову, и кулак лишь скользнул по литым мускулам шеи. Однако Конан, не растерявшись, возвратным движением вогнал локоть в чувствительное место его руки, так что онемевшие пальцы Ксотара разжались и выпустили его гриву.

— Догадываюсь, что случилось! — продолжал Конан, отскакивая назад, встряхиваясь и готовясь сражаться уже всерьез. — Этот облезлый череп, Некродиас, вообразил — коли он однажды, предложил мне стать Тираном вместо Коммодоруса, так я всю жизнь теперь положу в драке за это место! Да оно мне даром не нужно! Я вообще отсюда уйду, как только смогу...

Борец взирал на Конана с прежней ухмылкой, выжидая, пока рассосется судорога в руке. Потом неожиданно нырнул вперед и попытался обхватить киммерийца поперек тела. Конан стремительно отлетел назад, не даваясь ему в руки, и одновременно наказал Душителя серией мощных ударов в скулу, в ухо, в висок, по губам и по шее. У Ксотара начали кровоточить рассеченные губы, но их все так же кривила ухмылка. Он продолжал наступать. Конан вмазал ему кулаком чуть повыше глаза. Ощущение было такое, словно он расшиб себе кисть о каменную статую. Бить Ксотара в брюхо оказалось все равно, что по переполненной бочке. Кулаки Конана врезались ему то в челюсть, то в подбородок, то в ребра, то в плоский бесформенный нос, но не могли даже стереть с физиономии мерзкой улыбочки трупоеда. Когда же Конан всадил колено ему в пах и опять не дождался видимого впечатления — он усомнился, был ли его противник вообще человеком. Мужчиной, по крайней мере!..

Ксотар надвигался неотвратимо... Конан покрепче уперся ногами, намереваясь раздробить ему ударом жилистое горло... и тут ощутил, как задрожал и подался под ногами гранит. Сандалия соскользнула с края и сорвалась, он больно ударился лодыжкой и коленом, так что перед глазами брызнули звезды. Он качнулся назад и тотчас ощутил, как охватывают его торс мускулистые руки.

— Ах, ты, отродье крокодила!.. — выругался Конан.

Но сразу замолк, почувствовав, как крепнет удушающая хватка, воистину достойная питона.

Ксотар сжимал не столько его грудь, сколько живот, стремясь выдавить весь воздух из легких.

Конан весил больше Коммодоруса, и храмовый борец не мог поднять и вертеть его с такой же легкостью, как Тирана. Зато он придавил его к камню всем весом своей туши и уперся в горло коленом. Некоторое время Конан пытался лягнуть или наподдать в то место, где, по его расчетам, у Ксотара должна была быть голова.

Ксотар ловко уворачивался. Конан стал задыхаться. Он почувствовал, как в легких кончается воздух, и не было почти никакой возможности заново их наполнить. Перед глазами все поплыло...

Так вот, значит, каково было то объятие, которое довелось испытать Роганту. А скольким еще до него?..

Понял Конан и то, что Душитель намеренно загнал его на самый край полуразрушенной трибуны, где он неизбежно споткнулся. Потому-то он и терпел болезненные удары, заставляя Конана пятиться и отступать...

В груди невыносимо жгло. Киммериец еще раз попытался судорожно вздохнуть, но на сей раз не смог сделать, ни единого глотка воздуха. А чудовищная хватка все сжималась, постепенно превращая день в ночь, гася над головой солнце...

И в это время твердые камни под ним сотряслись — и провалились в пустоту. Конан ударился обо что-то головой. Потом полетел по воздуху вниз. Ксотар разжал руки...

Еще мгновение — и Конан покатился кувырком, оглушенный, среди сплошных клубов густой пыли. Он всей грудью вбирал эту пыль, и ему казалось, что с таким наслаждением он никогда еще не дышал. Ксотар подевался неизвестно куда, и больше ничто не мешало киммерийцу отмахиваться от летящих осколков, хвататься за какие-то края и обдираться о камни.

На некоторое время он с головой погрузился в поток сыпавшегося мусора, отчаянным усилием вырвался на поверхность и покатился вместе с каменными обломками и песком...

... Потом лавина остановилась, только где-то еще продолжали пересыпаться мелкие крошки. Конан высвободил засыпанные руки и ноги и пополз на четвереньках, сам не очень понимая, куда. Где-то поблизости послышался вздох... Вернее, трудный, стонущий выдох. Конан повернулся в ту сторону и увидел Ксотара. Тот лежал лицом вверх, безнадежно придавленный. Ему в грудь упирался здоровенный гранитный блок, припертый другими неподъемными глыбами. Лицо Душителя было покрыто пылью и кровью, глаза и рот широко раскрыты.

Конан смотрел на него совершенно бесстрастно. Так, наверное, Манетос созерцал очередного кандидата в мумии. Изломанный камень, вне всякого сомнения, был слишком тяжел, чтобы пытаться его приподнять. И вообще, если его нечаянно стронуть, он, пожалуй, соскользнет и раздробит Ксотару голову...

Душитель смотрел на Конана с животным ужасом в глазах. Он пытался заново наполнить легкие воздухом, но это было не в человеческих силах.

С камня стек ручеек пыли, окутав белым облачком лицо храмового борца. Потом пыль улеглась, и Конан увидел перед собой неподвижную посмертную маску Ксотара Душителя. Он повернулся к ней спиной и стал пробираться по развалинам вниз...