ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ. ТАНЕЦ МАККОЯ

Как-то Путник, подъезжавший к городу, заметил в небе Грифа. Усмотрев в этом недобрый знак, всадник решил миновать город и поспешил в прерии. Там на перепутье дорог он вновь нашел Грифа, устроившегося на небольшой скале. «Я увидел тебя над городом и скорее направился сюда…» — проговорил испуганный Путник. Гриф усмехнулся: «Я только пролетал над городом, а спешил я сюда, чтобы встретить тебя здесь…»

Легенда, рассказываемая на Диком Западе лет сто тому назад

LXXVI

Почти всю обратную дорогу Богданов проспал. Пробудился он, лишь когда миловидная стюардесса с приклеенной к усталому лицу дежурной улыбочкой, коснувшись его плеча, попросила пристегнуть ремень.

Осели клубы пыли, поднятой Хьюго Счастливчиком и королем мрази Тафюром, сошедшимися в смертельной схватке девять столетий назад в далекой жаркой стране. Щелкнув замком ремня безопасности, Валентин, наконец, осознал, что путешествие завершено, а также, со смешанным чувством радости и сожаления, понял, что роман, написанный Джеффри Монтевилом, закончился, а значит, диковинные процессы, пробуждавшиеся неведомым образом в закоулках сознания, не будут больше «тешить» Валентина кровавыми сценами из истории далеких предков Александра Климова.

«Значит, все кончилось? — спросил себя майор и ответил: — Нет, продолжение следует».

В голове звучало беспокойное: «Скорее, скорее, надо спешить…» Надо ли говорить, что благодушия подобные напоминания Валентину не добавляли. Общение с назойливыми таксистами едва не кончилось дракой с одним из них.

Доехав самым демократичным транспортом до Павелецкого вокзала, майор позвонил Чурганину, назначив ему встречу возле Киевского вокзала через час, три четверти которого колесил по подземке, чтобы убедиться в полном отсутствии слежки.

Простившись с Максимом Викуловичем, Богданов отправился домой. Уже поднимаясь по лестнице, он подумал, что наступило какое-то странное затишье. Не зная, какой подлости ждать от пяти с лишним миллиардов населения родной планеты, он предположил:

«Интересно, что за крокодила подложил мне Ромка на сей раз?»

Подумав о Проценте, Валентин помягчел сердцем — родная душа. Пусть себе прикалывается, раз не может без этого.

«И что ж Козлов нам нынче готовит?» — мысленно пропел Валентин и повернул ключ в замке.

LXXVII

Аркадий Арнольдович утопал в делах: шутка ли сказать, столько дней потерял зря в Питере. Поехать туда его соблазнили перспективой исключительно выгодного контракта представители фирмы «Хардлайн».

Сделка не состоялась, и он ругал себя за излишнее легковерие! Приходилось наверстывать упущенное. А тут еще заболел шофер-каратист — попил холодной водочки, слег с температурой сорок, — приходилось самому крутить баранку «вольво». Уже смеркалось, когда Ромада зарулил в свой офис. Не успел он, не снимая плаща, усесться в начальственное кресло, как во дворе раздался пронзительный крик сирены противоугонного устройства машины.

— А, ч-ч-черт! — Ромада подскочил к окну. — Что там еще?!

Возле автомобиля никого не наблюдалось, где-то в глубине двора, за деревьями мелькнули неясные тени: наверное, мальчишки попытались отвинтить от иномарки какую-то деталь. Аркадий Арнольдович решил спуститься.

«Вольво» стала жертвой хулиганов, ее «обидели», камнем разбив стекло водительской дверцы.

«Сволочи! — оглядываясь по сторонам в тщетной надежде на появление представителя закона, мысленно выругался издатель. — Гады! И это в центре столицы! Да разве мыслимо такое где-нибудь в Амстердаме или Вене? А в Осло?.. Да при чем тут Осло?!. При том, что похоже на осла», — объяснил услужливый «внутренний голос», столь «деликатным» образом напоминая обладателю мозга, в котором поселился, что похитившая у него уйму времени фирма «Хардлайн» зарегистрирована в столице Норвегии.

«Солидная фирма? А кто сказал, что она солидная?! — не раз потом спрашивал себя Ромада и неизменно сетовал: — Эх, легковерный мы народ, русские, всей душой стремимся к любому проходимцу, лишь бы заграничному. И когда же это кончится?!»

Тут что-то кольнуло Аркадия Арнольдовича, он вздрогнул и с завидной проворностью обернулся. Буквально рядом, метрах в двух-трех, он увидел огромную немецкую овчарку и, цепенея от ужаса, отметил, что на псе нет даже ошейника, не говоря уж о наморднике. Собака злобно зарычала.

«Зубы, как у волка… — мелькнуло в голове у издателя. — Прыгнуть в машину?.. Не успею! — Подобное соображение звучало вполне резонно, так как скаливший пасть пес был весьма готов к нападению. — Берегитесь собак, господин Ромада, — вспомнил А. А. последние слова менеджера «Хардлайна». — Что он имел в виду?»

— Тихо, тихо, песик, хар-р-ро-о-оший, хар-ро-ший, умная соб-бачка, — паточным голосом заблеял Аркадий Арнольдович. — Ум-мный пес, хар-роший! Ну, ну, что ты сердишься?

К великому удивлению издателя, зверюга оказалась вполне внушаемым существом. Увещеваний Ромады оказалось достаточно, чтобы пес совершенно успокоился и, забыв об агрессивных намерениях, как ни в чем не бывало развернулся и потрусил в другой конец двора.

— Фу ты, сволочь, — с облегчением выдохнул Аркадий Арнольдович, вытирая ладонью покрывшийся холодным потом лоб. — Слава тебе, Господи.

Дождавшись, когда пес скроется из виду, издатель вернулся в офис.


Через десять минут, когда солнце покинуло двор с «покалеченной» «вольво», Ромада спустился вниз и, осторожно оглядываясь по сторонам, проследовал к машине.

Собака ушла.

Издатель сел за руль. Включив двигатель, он уже собирался трогаться, но тут увидел шагавшего прямо к нему молодого человека со свернутой в трубочку толстой газетой в руке. Незнакомец широко и подкупающе приветливо улыбался. Ромаде отчего-то подумалось, что парень знает виновников учиненного над «вольво» безобразия и может оказаться полезным.

— Добрый день, — проговорил незнакомец, подходя к машине. Голос у него оказался под стать улыбке, весьма приятный, Аркадий Арнольдович почувствовал расположение к молодому человеку и ответил:

— Вечер добрый. Мэ-э-э… а вы местный?

— В каком смысле? — спросил парень, услужливо сгибаясь, так чтобы удобнее было разговаривать с сидевшим за рулем человеком.

— Вы здесь живете? — Ромаду, против ожидания, даже не разозлила непонятливость незнакомца.

— Нет, — продолжая улыбаться, ответил молодой человек.

«Какая, в самом деле, идиотская гримаса!» — подумал Ромада.

— Жизнь вообще штука ненужная, — невпопад заявил незнакомец. — Смерть куда лучше, она выше по званию, позволю себе заметить…

«Псих! Надо немедленно двигать отсюда! — решил Аркадий Арнольдович. — А не сменить ли мне место?! Все эти псы и… Надо переехать!»

— Не торопитесь, голубчик, — попросил незнакомец очень вежливо. — Вы забыли взять с собой, — он хохотнул, — вот это.

Все произошло очень быстро и в то же время ужасно медленно. Парень возле дверцы так и не тронувшейся с места «вольво» не торопясь развернул газету и отбросил ее в сторону. Как бы взвешивая, он подкинул на ладони темный грушеобразный предмет; переложил его в другую руку, затем освободил гранату от чеки и бросил ее под ноги издателю.

— Передавай привет в аду, старина, — насмешливо сказал он, прежде чем ретироваться.

Ромада не сразу сообразил, что делать. Он хотел попробовать отыскать гранату, но, мгновенно передумав, рванул ручку дверцы. Она оказалась запертой. Вместо того чтобы просто отпереть ее, Аркадий Арнольдович принялся шарить по полу, наткнувшись там на еще один инородный предмет — двухлитровую канистру с прозрачной жидкостью. Издателю почти удалось схватить гранату, но…

Илья бросился на землю. «Вольво» превратилась в яркий, жаркий костер. (И «Настёнина» канистра с бензином пошла в дело.)

Илья поднялся и торжествующим взглядом окинул милую сердцу картину.

Весь двор, все окна распахнулись, и из каждого из них зазвучал «Вальс миллионера».

LXXVIII

Уже давно стемнело, когда Олеандров наконец пробудился от тяжелого, наполненного видениями сна. Первое, что сделал Анатолий Эдуардович, более или менее придя в себя, вызвал командира охранников, дежуривших сегодня в здании, и устроил ему самый настоящий разнос.

— Как ты мог допустить, чтобы он ушел?! — орал политик на Алексея Медынника, тридцатилетнего инструктора по самбо, в прошлом сотрудника милиции. — Ты должен охранять меня, а ты что делал?! За что вы все только зарплату получаете? Вы только и умеете, бабки в карман класть, а работу свою выполнять, тут вас нет!

Алексей, невысокий и невзрачный молодой человек, стоял потупясь и не отвечал, зная уже по опыту, что возражать в такой ситуации шефу все равно что размахивать перед носом у быка красной тряпкой. Чего бы проще сказать: «Указаний задерживать Важнова не поступало». Но он знал — господину политику надо проораться.

Отпустив, наконец, охранника, Олеандров подумал, что следует завести собственное сыскное агентство, набрать специалистов, а не мастеров в области переламывания костей или устраивания массовых драк. В последнем особенно отличался самый старший из помощников, Терентьев, до сих пор рассказывавший новичкам, как он геройски защищал шефа во время налета бандитов. Бандиты? Смех и грех, один человек, все тот же чертов Климов, который, грубо говоря, «навешал» всей охране, а самому Терентьеву всадил три пули: две в бедро, одну в плечо. Жаль, что не в язык!

«Климов, Климов, опять Климов».

Олеандров решил, что еще поработает, сон в неурочное время отнял много времени, а предстояло подготовиться к выступлению на телевидении, написать еще одну статью, дел хватало. Однако… Важное.

«Неужели это он меня усыпил? — подумал Анатолий Эдуардович с недоверием и страхом. — Если он осмелился на такое…»

Довести рассуждения до конца Олеандров не успел: раздалась мелодичная трель сигнала устройства внутренней связи, и Медынник доложил:

— К вам Важное, шеф. Пускать?

«Еще бы не пускать! — чуть не воскликнул Анатолий Эдуардович, гордясь маленькой победой. — Опомнился-таки, правильно, знает, чью сторону держать. У Шаркунова только и есть, что деньги, а у меня связи и… и… перс-пек-тива! Рано или поздно я добьюсь своего! Что ж, молодец, что понял это! Так-то лучше!»

— Пусть войдет, — распорядился Олеандров.

— Обыскать его? — спросил Медынник, в голосе которого чувствовалось некоторое сомнение.

— Обыскать? — с удивлением переспросил политик. — Зачем?

— Да он в этом, в маскараде, — недовольно пояснил Алексей. — Так чего делать-то?

— Не пори чушь! — рассердился Анатолий Эдуардович. — Немедленно пусть поднимается… И вот что, пусть меня никто не беспокоит, нам предстоит серьезный разговор. Понял, только если что-нибудь срочное, а так, чтоб не мешали, ясно?

— Ясно, — пробурчал Медынник и дал отбой.

Он с облегчением подумал, что смена его закончилась, и можно наконец отправиться домой или еще куда-нибудь. Безразлично куда. Лишь бы подальше от начальства.

LXXIX

Дома Валентина не ожидала ни засада, ни крокодил в аквариуме или без оного, а оружие более разрушительного характера — старая знакомая Лена… или Зинаида. На сей раз она была одета в джинсы-резинки, плотно обтягивавшие точно вышедшую из-под резца талантливого скульптора фигуру, и короткий свитерок. Девушка наличествовала в единственном экземпляре.

— Как ты сюда попала? — спросил он после страстных объятий и поцелуев (гостья бросилась Богданову на шею с криком: «Валя! Валечка приехал! Я так ждала тебя!»). Причины столь буйной реакции объяснялись просто: к стойкому, будоражившему обоняние аромату дорогих духов примешивался и запах алкоголя. — Откуда ты узнала, что я сегодня приеду?

— Мне Рома, Роман Георгиевич, сказал, — захлопала глазами девушка. — А ты мне не рад? Я так ждала тебя… Я тебе поесть приготовила, идем… — Ее личико озарилось детской улыбкой. — Идем.

— Я устал с дороги, — запротестовал Богданов.

— Вот и хорошо, поешь, и… у меня коньяк есть!

Богданова слегка передернуло:

«Опять пить! Черт его знает, что такое… Это Лена или Зина? Да, вопрос, конечно, интересный…»

Сопротивляться натиску гостьи, схватившей его за рукав пиджака и потянувшей на кухню, оказалось занятием бесполезным. Через минуту Валентин уже глотал коньяк и давился холодным и безнадежно пересоленным омлетом с сыром (сама кулинарка его не ела, предпочитая закусывать апельсинами, запах которых обычно вызывал у Богданова тошноту). Поразительно быстро (видно, с усталости) хмелея, майор не забывал того, что он все-таки хоть и бывший, но… чекист!

— Подожди, тебе правда Ромка сказал о моем приезде? — с подозрением уставился на девушку

Богданов. Столь простой прием возымел, как ни странно, действие.

— Ну, не совсем, — созналась девушка. — Просто я слышала, как он Мишане говорил, что, мол, поезжай, встреть Валентина в Домодедове.

— Почему же не встретили?

— Дела какие-то.

— А откуда же ты ключ взяла? — не отставал майор.

— Стянула, я же знаю, куда он его кладет. — Хорошенькое личико ее потемнело. — А потом приехал шеф Ромин, то есть Романа Георгиевича, противный такой…

— Это Борис Николаевич?

— Он самый, — с отвращением проговорила гостья, пряча глаза. — Налей еще.

Богданов повиновался, он наполнил чашки примерно на треть, так чтобы коньяка хватило еще на два раза.

— Разливай все! — потребовала дама. — У меня еще есть, — заявила она и, когда Валентин исполнил приказание, схватила чашку и, чокнувшись с Богдановым, выпила до дна: — За все хорошее!

«Лихо же нынешние девки пьют», — подумал майор, который, как и большинство сверстников, с детства привык считать проблему пьянства на девяносто, если не на все девяносто пять процентов мужской. Чтобы не ударить, как говорится, лицом в грязь, он тоже проглотил все содержимое своей посудины.

— Так что же Борис Николаевич? — осторожно возвратился к прерванному разговору Валентин. — Приехал, и дальше что?

— Да ну его! Ленка дура с ним поехала, а я не захотела, пошли они все к черту!

«Так! — обрадовался Богданов. — Значит, это — Зина, уже хорошо!»

— А я ни с кем больше не буду! — гордо вскинув голову, твердо заявила она. — Я в тебя навсегда влюбилась! Правда! Валя, ты мне не веришь?

— Мэ-э…

— Не веришь?! — Майору показалось, что девушка сейчас заплачет: этого только не хватало!

— Ве-е-е-рю…

— Я так никогда не влюблялась, — сообщила Зина и без тени иронии добавила: — Всего я двенадцать… нет, пятнадцать… нет, четырнадцать раз влюблялась, но не так.

— Э-э-э…

— Правда! А ты женат?

— Э-э-э… Мэ-э-э…

— Я так и знала! — Девушка всхлипнула и уронила лицо в ладони.

— Я пойду ополоснусь с дороги, — бросил Богданов и поспешил в ванную.

Это было то, о чем он мечтал: окунуться в горячую воду, расслабиться. Как мало, в сущности, нужно человеку для счастья! Но еще меньшего достаточно ему для того, чтобы испортить себе удовольствие.

«У меня же пушка в сумке! — молнией промелькнула в затуманенном сознании отрезвляющая мысль. — А вдруг она сдуру?.. Молодая же… О черт!»

Услышав в прихожей какой-то шум, Валентин напрягся и даже приподнялся в ванной: выходить из воды не хотелось, но… Дверь неожиданно распахнулась, и на пороге появилась абсолютно голая (если не считать туфель, часиков и украшений) Зинаида, державшая в руке опустошенную на треть бутылку коньяку и две чашки.

— Это ведь не главное, правда? — спросила она, мотнув головой.

Валентин кивнул. (А что тут скажешь?)

— Главное — мы любим друг друга! — заявила девушка. — Ты ведь меня любишь?

Богданов вновь кивнул и промычал нечто неопределенное.

— Правда любишь?!

Тон, котором был задан вопрос, не оставлял ни малейшей возможности для отрицательного ответа.

— Да.

— Вау!!! — Богданов едва успел среагировать, в белую эмаль днища ванной, на месте, где секунду назад находилась его нога, врезался острый каблучок туфельки Зинаиды, которая с завидной для ее состояния ловкостью опустила в воду и вторую ножку. Дальше девушке не повезло, и она, поскользнувшись, с визгом рухнула в ванну. Приводнилась Зинаида вполне удачно, однако часть воды выплеснулась на пол.

«Соседи! — встрепенулся Валентин. — А! К чертям соседей, — мысленно махнул он рукой в следующую секунду. Руки Зинаиды, крепко сжимавшие бутылку и чашки, обвили его шею, губы коснулись губ. — Ко всем чертям!»

LXXX

Поход в «Макдональдс» удался, и насытившейся компании, состоявшей из двух взрослых и одного ребенка, захотелось продлить удовольствие: они решили все так же пешком прогуляться в Центр, тем более что Саше явно бы не помешало приобрести что-нибудь из одежды. Посчитав слишком людную Тверскую чрезмерно шумной и суетной для себя, они спустились в кишевший всевозможным людом переход, чтобы, вынырнув на поверхность только у «Московских новостей», продолжить путь по более спокойной Пушкинской улице.

Тем же самым путем, сгибаясь под тяжестью свертков и коробок, они возвращались обратно спустя почти два часа. Уже стемнело. Мощный людской поток струился в обоих направлениях вдоль кафельных берегов с прижавшимися к ним утесами: торговцами, уличными музыкантами, нищими стариками и старушками, инвалидами и вполне трудоспособными попрошайками.

Ирина так устала, что ничего вокруг не замечала и на какое-то время вообще перестала воспринимать окружающее. Очнулась она, когда Саша остановился и потянул ее в сторону.

— Что случилось?

Впрочем, в следующую секунду Ира поняла, в чем дело: рядом с радостно улыбавшейся мордашкой сына обнаружилось нечто очень рыжее и пушистое, оказавшееся при ближайшем рассмотрении крошечным котенком.

— Купите, дама, котеночка, — проговорила чисто, но бедно одетая пожилая женщина. — Последний остался, недорого вам отдам, мне кормить их нечем. А хоть и так возьмите, смотрите, как сынишке вашему нравится.

— Мам, ну давай возьмем его, — с надеждой воскликнул Славик. — Я… Я все что скажешь делать стану. Хочешь, успеваемость повышу?

Климов засмеялся.

— Ты же собаку хотел, — начала немного обескураженная Ирина, стараясь выиграть время и прийти в себя. — Мы с тобой обсуждали…

— Не-a, мам, я уже не хочу собаку, — запротестовал мальчик.

— То есть как это не хочешь?

Объяснение оказалось впечатляющим:

— Я бы хотел волка, но его мне никто не купит, я же понимаю, а собаку… Нет, когда есть волки, кому нужна собака? Лучше уж кот.

Ирина колебалась:

— Ну не знаю…

— Купите, дама, — вновь предложила старушка. В обращении «дама», применяемом к Ирине, прослеживалось нечто комичное, она менее всего сейчас походила на даму с дореволюционных портретов. — Последний котеночек… Я уж совсем тут замерзла.

— Давай возьмем, — проговорил Александр.

Ирина осталась в меньшинстве.

— Такой цвет, он на счастье, — заверила хозяйка рыжего зверя.

— Да, мама, да! — подхватил Славик. — Я назову его… Локи!

— Да… — опешила Ирина.

— Аргумент, которым нельзя пренебречь, — усмехнулся Климов.

Хозяйка котенка улыбнулась, почувствовав, что сопротивление сломлено. Судьба маленького зверька решилась. Поворчав для вида, Ирина сдалась, и вся троица (точнее, теперь уже четверка) продолжила путь.

LXXXI

Даже и Анатолий Эдуардович не сразу понял, что перед ним вовсе не Важнов, имевший обыкновение переодеваться и гримироваться так, что, как говорится, и родная мать не узнает. Появление Игоря Владимировича в «маскарадном» костюме казалось вполне естественным, но, как выяснялось теперь, прав оказался подозрительный Медынник.

Последнего в здании уже не было, загородный особняк взяла под охрану другая бригада, так что приход лже-Важнова оказался на редкость своевременным, разумеется для тех целей, которые он преследовал.

— Что такое?! Вы кто?! — взвизгнул Олеандров. — Вы с ума спятили!

Визитер вынул из-за пазухи наган или нечто на него похожее (в оружии Анатолий Эдуардович — человек сугубо мирный — разбирался слабо) и направил на хозяина.

— Да неужели?! А по-моему, я в добром здравии… А вот с вами, с вами может случиться что-нибудь очень нехорошее, если вы не оставите попыток связаться с вашими гориллами. — Олеандров отдернул руку, уже почти дотянувшуюся до кнопки экстренного вызова охраны, понимая, что пуля все равно опередит любого из самых шустрых парней. Гость остался доволен действиями хозяина и отметил: — Мозг у вас наличествует, теперь выясним, как много его у вас и какого он качества.

Олеандров слегка передернулся, но взял себя в руки и спросил:

— Вы ведь зачем-то пришли, так?

Незнакомец кивнул.

— Вам что-то нужно? Ну так говорите.

— Первый тест вы выдержали, — похвалил визитер. — Мне нужно не многое, только имена и адреса… Вы понимаете, о ком я говорю?..

Анатолию Эдуардовичу требование, выдвинутое человеком с наганом, не понравилось. Политик инстинктивно протянул руку к листку с адресами и фамилиями.

— Ну-ка, что там у нас? Так, очень хорошо, — гость удовлетворенно кивнул, взглянув на список. — А теперь координаты господина Логинова. Быстренько, быстренько, лапушка моя, пошевеливайся. Только не говори мне, что файлбук в сейфе у секретарши, а ключ только один и она уносит его с собой.

— Нет… — мрачно проговорил Олеандров, — он у меня в столе.

— Надеюсь, не слишком глубоко?

— Нет.

— Пошукаем?

— Я не помню, где точно, понадобится какое-то время, чтобы найти.

Гость благосклонно кивнул, а хозяин занялся поисками требуемого, имея между тем довольно рискованные планы. В нижнем ящике стола лежал подаренный благодарными военными председателю Русской национальной партии пистолет, кажется, системы Макарова. Следил за ним Терентьев, который и объяснил шефу, что взводить затвор необязательно, так как патрон уже находится в стволе. «А если он выстрелит?!» — испуганно спросил политик, услышав эти слова. «На предохранителе-то? Да ни в жись», — улыбнулся Терентьев и показал, как подготовить оружие к стрельбе. Все выглядело очень просто.

«Если я убью его, то… самозащита; мне ничего не грозит, оружие-то зарегистрировано… — размышлял Олеандров, нащупывая пистолет в глубине ящика и примериваясь, как бы поудобнее взяться за рукоятку, чтобы не потерять ни секунды. — Хорошо бы он оказался демократом или коммунистом: эх, жаль, что статья про оборотней еще не вышла!»

Пальцы ощутили рифленую поверхность ручки.

«Хрен тебе, а не изумруд!»

Выхватить пистолет председателю Русской национальной партии не удалось. Прямо над ухом у него раздался металлический хруст взводимого курка. Олеандров услышал насмешливый голос:

— Что это у нас тут? Уж не пушка ли?

Визитер выудил из ящика ПМ и, прочитав надпись на рукоятке: «Надежде Руси от ее защитников», засунул оружие за пояс джинсов.

— Координаты господина Логинова.

Анатолий Эдуардович трясущимися от страха руками вытащил файлбук и, протягивая его гостю, поднял голову и во все глаза уставился на страшного визитера.

— Вы… Ты…

Незнакомец промолчал, расплываясь в улыбке: теперь он был без бороды и рыжего парика, так что любой человек, хоть в какой-то степени интересующийся криминальными новостями, узнал бы в нем Илью Сергеевича Иванова.

Нет нужды вспоминать, что Анатолию Эдуардовичу данный субъект был прекрасно знаком, так как именно его «обработкой» занимался Важнов, он же Логинов, он же магистр черно-белых магий, он же экстрасенс-врачеватель, он же… Бог… Бог ли? Дьявол знает, кто еще…

«Важнов прислал его, чтобы убить меня? — молнией вспыхнуло в сознании политика. — Ему нужны адреса, чтобы замести следы! Но он не может не понимать, что существуют копии… Нет, тут что-то другое! — Мозг работал с быстротой «Пентиума». — А что, если… Маэстро просчитался, и зверь сорвался с цепи, вышел из клетки, с тем чтобы пожрать своего хозяина? Олеандров ухватился за соломинку надеж — ды: — Пусть идет, не надо мешать ему, пусть убьет Важнова, а потом… Останется только ликвидировать его самого…»

— Я просто понервничал, — улыбнувшись, проговорил Анатолий Эдуардович. — Я не собирался стрелять, просто… просто понервничал… Бери адреса, поезжай к Логинову. Я понимаю, у тебя с ним счеты, но я-то тут ни при чем, я тебе ничего плохого не сделал, наоборот, я поручил своим ребятам найти тебя. Если бы не я, ты бы сидел в Бутырках… Я твой друг, а Важнов, так Логинов называет себя здесь, он… я не одобряю его методов, нельзя насиловать чужую волю. Человек, каждый человек уникален, его разум, стремления… Ты ведь не собираешься убивать меня?..

Илья снова улыбнулся, вернее, сильнее растянул губы, потому что улыбка не сходила с его лица с того самого момента, как Олеандров увидел его без маскировки.

— Нет, — произнес он, — конечно, нет, — и пояснил: — Ухлопать издателя, эстрадного жучилу, алкашей в подворотне или, хм, бабу-дуру с ее ублюдком — это одно, но птица вашего полета… не по зубам обычному человеку. Случись что с вами, всколыхнется общественность и менты волей-неволей примутся рогом землю рыть, а мне это ни к чему… У вас музыка есть? — неожиданно спросил он и в подтверждение своего миролюбия убрал револьвер. — Классическая?

— Да… — проговорил Олеандров несколько озадаченно, поскольку любой даже и не очень наблюдательный человек мог бы заметить стоявшие в углу кабинета телевизор с огромным экраном и музыкальный центр с колонками метровой высоты. — Классика… Конечно, есть какая-то.

— А вальс?

— Нет… Вальс я не люблю.

— Напрасно, — пожурил Иванов и, достав из кармана куртки диск, протянул политику: — Специально сегодня приобрел. Поставьте, пожалуйста… С третьей вещи, если не затруднит.

Сколь ни странной показалась Анатолию Эдуардовичу просьба неприятного визитера, он исполнил ее, надеясь как можно быстрее избавиться от вооруженного человека, намерения которого в некоторой их части совпадали теперь с планами самого Олеандрова.

Зазвучал оркестр.

— Позвоните охранникам, пусть отвезут меня в город, — попросил Илья.

— Конечно, конечно. — Все складывалось как нельзя лучше. — Анатолий Эдуардович немедленно отдал соответствующие распоряжения, но визитера, казалось, еще что-то беспокоило.

— Существует некоторая загвоздка… Мне ведь хочется уйти отсюда целым и невредимым…

— Ради Бога! — вполне искренне воскликнул Олеандров.

Гость замялся.

— Мне будет спокойнее, если вы… — он достал из кармана наручники. — Сядьте в кресло, пожалуйста… — Анатолий Эдуардович запротестовал было, но потом передумал и подчинился. Заведя ему руки за спинку кресла, Илья защелкнул браслеты. — Несколько неудобно, но так у меня будут определенные гарантии безопасности. И еще вот это… — Не успел председатель Русской национальной партии открыть рот, как губы его залепила противная клейкая лента. — Вот теперь все, — с удовлетворением произнес Иванов и, повернув кресло, полюбовался делом рук своих.

Надо ли говорить, что Олеандров чувствовал себя весьма неудобно, однако дальнейшие слова и действия гостя и вовсе не обрадовали Анатолия Эдуардовича.

— Сегодня знаменательный день, потомки будут и через сто, и через тысячу лет вспоминать его, — торжественно произнес Илья и, глядя в глаза политику, продолжал: — Потому что в этот день… покинул мир величайший из деятелей двадцатого века, любимец современников дорогой товарищ Анатолий Эдуардович. Они будут гадать: что же толкнуло его на такой шаг и сам ли он осмелился на это или… гнусный преступник, некто Логинов или Важнов, оборвал нить его жизни. — Илья вытащил из-за пояса ПМ и, подойдя к музыкальному центру, добавил громкость.

Вальс кружил по комнате.

Ужас привел председателя Русской национальной партии в оцепенение, страх сковал волю. Он не попытался даже дернуться, предпринять хоть какую-нибудь попытку спастись. Дуло пистолета уперлось в висок.

«Так вот, оказывается, как все просто, — удивился Олеандров. — Раз, и все…»


Илье осталось выполнить чисто технические задачи. Он уменьшил громкость, при помощи приготовленной заранее проволочки (ключей у него не было) освободил запястья трупа от наручников, протер платком пистолет и вложил его рукоять в пальцы политика. ПМ упал на покрытый ковром пол. Освободив рот Олеандрова от кляпа, Иванов надел парик, приклеил бороду и посмотрелся в зеркало.

Вполне удовлетворенный тем, что увидел, он поспешил к выходу.


Однако кое-что Илья не предусмотрел: в машине, на которой его везли, оказался телефон. Подобное обстоятельство настораживало: а вдруг кто-нибудь из охранников заподозрит неладное?

Думать об этом ему не хотелось, разум и душу занимало совсем иное. Илье нравилось ощущать свою связь с автором «Валгаллы», очевидно, между ними существовало некое кровное родство. Он, Иванов, так же, как все в роду Монтвиллей, оказался наделен уникальными способностями: если надо, он сможет стать не просто каким-то там сверхчеловеком, он сумеет превратиться в демона-великана, в огромного волка, в змея.

«Интересно, испугался бы я собственного тела, покройся оно змеиной кожей?..»

Он сообразил, что слышит сигнал телефона, только когда водитель уже ответил. Прежде чем пассажир успел что-либо сообразить, машина резко затормозила и шофер, бросив трубку, выхватил из кобуры на поясе пистолет.

Щелкнул взводимый курок.

— Руки на панель! — приказал водитель.

Илье не оставалось ничего другого, как только подчиниться, — под дулом пистолета торг не уместен.

— Ты… Ты… совершаешь ошибку, парень… — проскрежетал зубами Иванов. — Ты еще пожалеешь.

— Заткнись! — Водитель выключил двигатель и снял с пояса наручники. — Руки! Живо!

Кровь прилила к голове Ильи.

«Как он мог так со мной поступить?! — зазвучал в мозгу одинокий вопрос. — Как мог великий Локи предать меня? Я так верил в него!»

— Давай руки, пидор! — рявкнул водитель. Иванов медленно повиновался. Парень, которого Илья в тот момент ненавидел больше всех на свете, набросил браслет на запястье его правой руки. — Вторую!

«Думаешь, взял? Ну нет!»

Как бы там ни было, Илья понимал, что проиграл, но, несмотря ни на что, отказывался в это верить.

— Шевелись, сука! — разозлился парень и выразительно повел пистолетом.

В ту же секунду салон «жигуленка» пронзил насквозь яркий луч, зеленый свет залил все вокруг. Илья зажмурился. Мучитель-шофер исчез, а на его месте оказался знакомый бородач, старый, добрый Локи, в руках которого не было ни пистолета, ни мерзких наручников. Бог положил унизанные золотыми кольцами пальцы на рулевое колесо:

— Ну, куда поедем?

Иванов открыл глаза… Ненавистный шофер остался там, где был. Свет вокруг оказался вовсе не зеленым, обычным — в салон «жигуленка» били мощные прожекторы с крыши большого автомобиля, а отовсюду, спереди и с боков, наставив стволы пистолетов и автоматов на водителя и пассажира, смотрели люди в масках и пятнистой форме. Один из них, распахнув «командирскую» дверцу «жигулей», крикнул:

— Бросить оружие, руки поднять, выходи по одному!

Оба, и Илья и его мучитель, выполнили приказ.

— Я охранник… — начал было водитель, но подошедший мужчина лет сорока в штатском, очевидно начальник, грубо оборвал его:

— Заткнись!

— Но этот человек убийца… — не сдавался шофер.

— Правда? — В голосе начальника звучало чрезмерное, пожалуй, удивление. — По-моему, пистолет был у тебя. Может, это ты убийца, а?

— Я?! — опешил водитель.

Ответа он не получил, и вообще то, что произошло дальше, поразило Илью куда больше, чем видение, предшествовавшее появлению спецназовцев.

— Где его оружие? — спросил начальник, а когда один из людей в масках (их, как заметил Илья, оказалось всего четверо) подал пистолет шефу, он проверил его и проговорил: — Ого! Да ты собирался стрелять?

— Да… — выдавил из себя водитель, почувствовавший, что происходит нечто странное. По его мнению, допрашивать должны были пассажира, но того даже не обыскивали. — То есть нет…

Начальник кивнул.

— Но ведь ты мог бы выстрелить, — проговорил он. — Случайно? Допустим, дрогнула бы рука, палец посильнее придавил курок, и… — Он сделал знак одному из подчиненных, стоявших за спиной водителя. Человек в маске несильно подтолкнул парня вперед. Прогрохотал выстрел. — Вот видите, — как ни в чем не бывало подвел итог случившемуся начальник, когда тело шофера рухнуло на асфальт. — Что я и говорил, несчастный случай, выстрел прямо в сердце. — Произнося последние слова, он повернул голову к Илье, точно адресовался именно к нему. Затем, обращаясь уже к сотрудникам, как ни в чем не бывало проговорил: — Выбросите труп и оружие в кювет и по машинам.

Приказание было исполнено мгновенно, и все пятеро, включая начальника, направились к громадному джипу «шевроле».

— А я… А мне… А меня ку… куда? — пролепетал Иванов, облизывая пересохшие губы.

— Ты тоже хочешь, чтобы тебя пристрелили? — бросил через плечо начальник.

— Нет…

— Тогда извини.

— А что же мне делать?

Мужчина в штатском остановился и, повернувшись вполоборота к Илье, слегка пожал плечами и спросил:

— Машину водишь?

— Немножко…

— Ну так садись и езжай, только не гони.

Больше он не сказал ни слова. Захлопали дверцы джипа, и через несколько секунд «шевроле» покатил по направлению к Москве.

LXXXII

Трезвенник Лёня запил, как и полагается истинно русскому человеку в минуты тяжких испытаний вроде: жена разлюбила и ушла, друг не понял и т. п., мало ли поводов для страданий у необъятной души, широта которой прямо пропорциональна глубине мук, испытываемых ее обладателем?

В процессе загула одна дама убедила страдальца, что, судя по всему, «жена» обманывает его. Утешительница, как мы знаем, попала в точку, и, лежа в постели с несчастным — не перевелись, да и не переведутся никогда любительницы утирать скупые мужские слезы, — подала дельный совет, как наказать неверную.

Мысль о мести, как зерно, дала всходы не сразу. Случилось так, что Лёня пробудился в гордом одиночестве в собственной комнате в маминой квартире. Сообразив, что на дворе ночь, а денег в кармане ни гроша, Бакланов приуныл, но, наткнувшись в холодильнике на запечатанную водочную поллитровку, воспрянул духом и, отпив примерно половину содержимого бутылки, так развеселился, что решил — наступило время покарать коварную изменщицу.

Что для этого следовало предпринять Лёня, во всяком случае, как ему самому казалось, помнил превосходно. Забравшись на антресоли, где покойная бабушка хранила свечи, и вволю наглотавшись пыли, Лёня обнаружил то, что. искал, материала хватило бы на целый взвод обидчиков, простор для творчества был обеспечен. На радостях Лёня оступился и со всего маху грохнулся с табуретки на пол. Охая и матерясь, мстительный чернокнижник-самоучка принялся собирать свечи, рассыпавшиеся по всей прихожей.

Поднятый им шум разбудил Галину Игоревну (так звали родительницу Лёни), которая, убедившись, что ничего страшного не случилось, ушла к себе, не забыв с пафосом воскликнуть: «Я едва сомкнула глаза, приняла три таблетки элениума!»

Лёня, потирая ушибленные места, отправился на кухню, где «накатил» сто граммов, и принялся за дело. Однако скоро выяснил, что задачу он перед собой поставил не самую простую: материал, из которого были сделаны свечи, оказался куда менее податливым, чем воск, служивший ведьмам и колдунам в аналогичных случаях. План мести оказался под угрозой срыва, допустить этого Бакланов не мог, он бросился на поиски решения и скоро отыскал его.

Когда-то в подростковом возрасте Лёня занимался чеканкой и даже посещал кружок; результатом подобного увлечения стали десятки работ, в которых мать и ее подруги усматривали несомненную и незаурядную одаренность ребенка.

Увлечение это Лёня вскоре забросил, большую часть произведений искусства раздарил, некоторые, невзирая на протесты матери, выбросил. В его комнате остались всего две работы, точнее, одна, но выполненная из двух кусков металла: на первом четырнадцатилетний Лёня изобразил свою первую любовь, одноклассницу Иру (трагическое имя! Просто фатальное!) Корнееву такой, какой видел ее на пляже в крохотном купальничке, верхняя часть которого едва прикрывала небольшую грудь. На второй работе была увековечена та же самая Ира, только сзади.

Ирины — первая и последняя — были чем-то похожи, и сам автор работы, не раз отмечавший это, даже подскочил от радости, вспомнив о чеканках. Не прошло и трех минут, как перед Лёней оказались две превосходные отливочные формы, в которые он и залил расплавленные свечи. Создав скульптуру, Лёня пожалел, что не сможет достать волос и ногтей неверной «жены», но горевал не долго; вытащив из холодильника кусок сырого мяса, Бакланов начертал на полу кровавый пантакль, вроде того, который рисовал Славик. Затем зажег и установил на вершинах всех пяти лучей по одной свече, в центр же звезды положил фигурку Ирины и, приговаривая страшные заклинания, начал пронзать псевдовосковое «тело» швейными иголками.

Вследствие произведенных им действий изменщица должна была испытывать неимоверные страдания. Однако, как вскоре подумалось Бакланову, что толку в том, что нельзя увидеть немедленно? Тут ему вспомнилась одна книга, которую они с Кириллом Амбросимовым издавали в благословенные послепутчевые времена, где подробно описывался способ вызывания духа, который, оказавшись в нашем трехмерном пространстве, обязан был (так, во всяком случае, уверяли авторы книги) выполнять распоряжения призвавшего его человека, последний же делался хозяином духа.

Очевидно, он все-таки что-то перепутал, так как, несмотря на все старания, персонального демона вызвать не смог. Расстроившись, Лёня отправился на кухню, где в два приема прикончил остатки «огненной воды», а затем, исследовав холодильник, обнаружил еще примерно полбутылки какой-то спиртосодержащей жидкости и, проклиная судьбу-злодейку, кряхтя и морщась, расправился и с этой находкой.

Дальнейшее Лёня осознавал с трудом. Очевидно, демонов направляли в наш мир с некоторой задержкой, так как прошло уже какое-то время, когда из кромешной тьмы, окружившей Лёню, вырвались снопы искр и пламени, заклубился сизый дымок и запахло серой. И посреди всего этого кошмара Бакланову явился тот, встречи с кем он, собственно, и добивался — демон. Вид его леденил душу, он оказался точно таким, каким, согласно росписям на церковных потолках и кадрам из фильмов ужасов, и должен быть черт: красные уголья глаз, покрытое серой шкурой тело, огромные рога, хвост и копыта.

— Я здесь, хозяин, — сказал демон с поклоном. — Приказывай, я твой раб!

Раб? Это Лёне понравилось, он отдал черту приказ немедленно явить ему, господину, коленопреклоненную изменщицу Ирку и… и…

— Сначала Ирку, а потом посмотрим! — приказал Лёня. Черт исчез, а вместо него все из того же дыма вышел невысокий коренастый старик с не то прищуренным, не то просто подбитым глазом.

— Так и сгореть недолго, — проговорил он строго. — Скажи спасибо, что я вовремя появился, а то бы поджарился или задохнулся, да и мать угробил бы.

— Кто вы?

— Пошли, — проигнорировав вопрос, приказал старик.

— Никуда я с вами не пойду! — взъерепенился Лёня, но, получив лихую затрещину, сразу стал покладистее и, как был в тапочках, джинсах и рубашке, покорно проследовал вместе со стариком, запихавшим его в машину и бросившим сидевшему за баранкой человеку: «Давай-ка, ямщик, потихонечку трогай!»

Через пятнадцать минут все тот же старикан препроводил Бакланова в мрачную, напоминавшую «отель» а-ля бомжатник, расположенную в подвале без окон квартиру, где оставил его в комнате с двумя кроватями, на одной из которых уже спал, завернувшись в одеяло, какой-то человек. Самым отвратительным показалось Лёне наличие в помещении огромного количества печатной продукции «Форы».

Покидая Лёню, незнакомец не терпящим возражений тоном посоветовал не задавать дурацких вопросов и, прибавив к этому задушевное: «Тебе же, дураку, лучше будет», удалился.

Лёня слышал, как в замке массивной железной двери зачавкал ключ, потом все стихло.


Утро подарило Бакланову не мало неожиданностей. Помимо зверского похмелья (тут, правда, рассчитывать на что-то другое не приходилось), его ждала встреча с… Кириллом Амбросимовым, а уж как удивился Лёня, когда нашел на обшарпанной кухне третьего товарища по несчастью, подругу Ирины Наталью.

— Я тут уже вторую ночь отночевала, — мрачно сообщила она.

— А я… — Кирилл вздохнул и махнул рукой, — и вааще!

— Нас похитили? — глуповато улыбаясь, поинтересовался еще не вполне протрезвевший Лёня.

— Какие мы догадливые, — съязвила Наталья.

— A-а… — протянул Бакланов, ничуть не обидевшись. — Я было подумал, что меня в вытрезвитель забрали.

— Жрать будете? — вместо ответа спросила Наталья. Мужчины молча кивнули. — Кюшат подано, — раздраженно кривляясь, бросила она и вывалила на три тарелки подгоревшую яичницу. — Посуду мыть будете по очереди.

— Ясно, — проговорил Лёня, еще не вполне свыкнувшийся с реальностью, и повторил: — Ясно.

LXXXIII

Остановив «подаренную» ему начальником спецназовцев «восьмерку» возле нужного дома, Илья сразу же почувствовал, что что-то не так: шел четвертый час утра, а народу вокруг собралось точно на ярмарке. Как раз возле подъезда, куда собирался попасть Иванов, стояли две пожарные, одна милицейская и одна машина «скорой помощи».

Беседовать с искомым субъектом в такой обстановке решительно не представлялось возможным. Иванова это разозлило.

Илья включил приемник и попытался поймать какую-нибудь приличную станцию в диапазоне FM, но ничего подходящего не оказалось, только на одном канале ему удалось «захватить» конец песни Queen «Death on two legs»[14], и все. Внезапно в голову Илье пришла довольно забавная мысль:

«А если сделать это прямо сейчас?»

Прикинув, какой переполох творится в подъезде, Иванов решил рискнуть, резонно полагая, что в таком маскараде его никто не узнает, главное, чтобы в подъезд впустили. Последнее, как ни удивительно, Илье удалось, вероятно, все же потому, что опергруппа и пожарные уже сворачивались.

Собственно говоря, никакого пожара и не было, просто чуткое обоняние соседки, проживавшей этажом выше Галины Игоревны Баклановой, уловило запах дыма, она и подсуетилась, позвонив «01», «02» и «03».

Ликвидировали очаг возгорания еще до появления специалистов. Возникал вопрос: кто? Галина Игоревна исключалась, она не слышала даже и надсадных трелей звонка и проснулась, уже когда бравые пожарные вынесли дверь. Женщина пришла в себя только после вмешательства врача «скорой помощи» (хоть эти не зря приехали). Судя по наличию магических предметов определенного характера и кровавому пантаклю на полу, роль тушителей пожара взяли на себя… силы потусторонние. Соседям стоило большого труда убедить Галину Игоревну в том, что в наше время нечистая сила никого запросто никуда не забирает и что Лёне было гораздо проще попасть в милицию, тем более он (ну ведь все же знают) пережил такую травму… вернется. Может, просто за бутылкой пошел?

Обо всем этом Илья узнал, поболтавшись среди соседей по подъезду. Не видя смысла ждать, он вернулся за руль машины. Ему предстояло новое задание.

LXXXIV

Вечеринка закончилась поздно, едва ли не в три пополуночи. Водители усаживали начальников в роскошные «мерседесы», «вольво», «ягуары» и БМВ, чтобы развести самых стойких по домам.

Уехал даже Роман Козлов, оставив последнего гостя, шефа, наедине с дамой в помещении, специально предназначенном для приятного времяпровождения в обществе особ противоположного пола.

В маленькой и уютной спальне — широкая кровать, изящный белый музыкальный центр на такой же белой, тумбочке (в обстановке в основном присутствовал именно этот цвет), простенький моноблок. На экране молодые, яркие, очень белокожие и пышногрудые дамы старательно и методично доводили до оргазма стройного, мускулистого мужчину, если судить по некоторым деталям костюма (изузоренным ковбойским сапогам и сомбреро, которые, помимо приблизительно полупуда золотых цепочек, сохранил на себе развратный субъект), латиноамериканца.

Страсти на видеокассете накалялись, дело катилось к финалу. Дамы не скрывали своего восторга, их кавалер тоже демонстрировал явное уважение к труду партнерш.

Настроение расположившейся на широкой кровати пары было совсем иным. Старания девушки доставить удовольствие президенту «Исполина» оказались безрезультатными, как и аналогичные попытки всех прочих фей.

Шаркунов злился. Почему он, богатый человек, ученый, не может найти средств и способа получать обычные и естественные удовольствия, доступные любому деревенскому дурню? Почему природа повела себя так жестоко с ним? За что Бог так наказал его?

Дамским вопросом занимался Роман Козлов, с точки зрения шефа, никуда не годный тип, но специалист по женской части. Если бы не это, Шаркунов, вероятно, выгнал бы восьмого зама ко всем чертям.

Дней десять-пятнадцать назад Козлов направил к Борису Николаевичу свой, как выразился тогда Рома, спецконтингент, двух недавно принятых на работу юных дамочек. «Секретарши из них… — тяжело и многозначительно вздохнул заместитель, но, просияв, добавил: — Зато языком владеют, и не только английским».

Шаркунову и вправду показалось, что может получиться. Но… теперь он не сомневался, в чем причина неудачи: в процессе непременно должны участвовать обе девушки.

— Почему не пришла твоя сестра? — спросил он притихшую Лену, которая почувствовала приближавшуюся бурю и теперь дорого бы отдала, чтобы оказаться отсюда подальше. Вопрос прозвучал во второй раз.

— Она пришла, — проговорила Лена, делая невинные глазки, приоткрывая ротик и поворачивая миловидную мордашку чуть в профиль: подобные трюки не раз выручали ее с другими мужчинами.

Столь дурацкий ответ только еще больше разозлил Шаркунова.

— Я, черт меня возьми, знаю, что она пришла… то есть она была в театре, но потом ушла. Почему она ушла?! — с нарастающим раздражением проговорил он и, так как девушка молчала, продолжал: — За что, за что, спрашивается, вам платят такую зарплату? А? Я тебя спрашиваю, отвечай!.. Думаешь, за красивые глазки?!. Не мычи мне тут, корова!.. За такие деньги люди по шестнадцать часов в сутки пашут, и без выходных, без выходных, сучка, поняла?!

— Да, — пролепетала Лена.

Стоны и пыхтение, раздававшиеся из динамиков телевизора, сменились восторженными криками подруг парня в сомбреро и сапогах. Звуки эти казались особенно громкими.

Подобного Борис Николаевич вынести уже не мог. Это лишило его последних остатков самообладания.

— Что ты поняла, блядь дешевая?! Что?! — закричал он. — Вот как работают люди, посмотри! Ты думаешь, ради чего тебя и твою прошмантовку сестричку взяли в фирму. За красивые глазки, что ли?! Да из вас работники, как… как… Ни хрена толком не умеете! Вот как надо, вот! Где твоя сестра, где?!

— Не знаю…

— Не знаешь?! Не знаешь?! — «Польский орел» вскочил на кровати, расправляя крылышки, отчего сделался только гаже, чем всегда.

Лена отвела глаза в сторону.

— На меня смотри, сука! На меня!

— Я вам не рабыня! — неожиданно вскричала девушка, резко повернув к разгневанному президенту «Исполина» лицо, ставшее еще более красивым от гнева. — Я на вас в суд подам! Вы не имеете права!

— Ш-ш-шта-а-а!!! Ш-ш-шта-а!!! Ах ты, с-с-сука-а-а!!! Получай! Получай! — Шаркунов ударил Лену ногой по лицу. Девушка с визгом отлетела в сторону, закрывая руками голову, на которую неудачливый партнер обрушил град ударов. Увидев, что лицо жертвы в недосягаемости, Шаркунов перенес усилия на тело, стараясь попадать в грудь и живот. При этом он выкрикивал ругательства одно другого отвратительнее и, что самое главное, никак не желал успокаиваться. Не могло не поражать, откуда в тщедушном тельце хищной «птички» нашлись такие силы. Тем не менее Борис Николаевич остановился, только когда в комнату без всякого предупреждения влетел охранник.

— Шеф!..

— Вон! Вон! Ты что, охренел?! Вон! Как ты посмел?! Ты уволен! Убирайся! — завопил Шаркунов.

— Шеф, — дрожащим голосом проронил попятившийся назад охранник. — Пожар!

— Что ты не…

— Пожар, босс! Горит с нескольких сторон!

— Так тушите!

— Вода не идет!

— Идиоты! Придурки! Кем я себя окружил, Боже ты мой! Что за дурдом?! Мы в бане или где?!

Комичность ситуации (если тут вообще уместно использовать подобное выражение) заключалась в том, что все вышеописанные события происходили в бане, то есть в том самом здании, где располагался спортивно-оздоровительный комплекс.

— Скорее, шеф, а то не успеем выскочить!

— Вызывайте пожарных, — крикнул Шаркунов, хватая халат.

Охранник бросился на помощь Лене, которая от страха никак не могла попасть ногой в штанину джинсов.

— Оставь ее! — завопил Борис Николаевич. — Бери мои вещи, живо!

— Как же, шеф… — охранник недоуменно уставился на хозяина. — Она же сгорит тут!

— Пес с ней! — бросил Борис Николаевич, устремляясь к выходу.

На улице, куда президент «Исполина» выбежал в одном халате, бестолково суетились охранники и водитель. Шаркунову вовсе не улыбалось дожидаться приезда пожарных и, упаси Господи, проныр журналистов.

— Оставайтесь здесь, ждите бригаду, — приказал Борис Николаевич, направляясь к «мерседесу». -Козлову позвоните, пусть немедленно приедет.

Водитель, выбежав из машины, услужливо распахнул дверцу, а когда хозяин сел, осторожно, почти без хлопка, прикрыл ее и, заняв свое место, спросил:

— Домой?

— Ты что, дурак? В таком-то виде? — Президент «Исполина» показал на свои голые ноги. — Вези на Басманную.

— В новую, значит? — переспросил Сергей, имея в виду недавно приобретенную хозяином квартиру.

— Ты что, угорел, что ли? — рассердился Шаркунов. — У нас там ничего другого нет.

Водитель завел двигатель и тронул машину.

— Я для точности спросил…

Борис Николаевич любил шофера и злился на него больше, как говорится, по-отечески.

— Я там посплю немного, — сказал он. — А ты съездишь в контору, привезешь мне другой костюм и все остальное. С утра у меня встреча в мэрии, надо выглядеть. Сколько времени?

— Полпятого.

— Елки… Ладно хоть мне к одиннадцати. — Он помолчал немного, а потом, обернувшись назад, некоторое время смотрел на дорогу, струившуюся за багажником машины. — Следи, нет ли «хвоста». -приказал он. Мне кажется, к нам какая-то «восьмерка» или «девятка»… не разберу, прилипла. — Неспроста же загорелось, поджег кто-нибудь.

Президент «Исполина» вызвал по телефону охрану, велев прислать двоих парней на Басманную. Больше он не проронил ни слова до того момента, когда машина остановилась во дворе нужного дома. Сергей потратил на дорогу несколько больше времени, чем требовалось по ночному времени, он попетлял немного, так как поведение ехавших сзади «жигулей» и в самом деле настораживало. Однако они отстали. Впрочем, была ли это слежка или же у погорельцев прорезалась склонность смотреть на вещи в чрезмерно мрачном свете, установить не удалось.

— Ты из машины не выходил? — спросил Шаркунов водителя, когда тот выключил зажигание.

— Нет, — проговорил он. — Все время сидел.

Ответ был вполне искренним, Сергей никогда не оставлял автомобиль без присмотра на улице: кому же хочется взлететь на воздух вместе с хозяином? Тот за свои «лимоны» с «лиардами» пострадает, а водила-то чем виноват? Правда, когда закричали «Пожар!», Сергей бросился тушить вместе со всеми, но скоро вернулся обратно в машину.

— Ладно, иди проверь подъезд, — усталым голосом проговорил Шаркунов, мечтавший теперь только о том, чтобы преспокойненько вытянуться на чистой холодной простыне и хоть немного отдохнуть перед трудным днем.

— Может, дождемся ребят? — предложил осторожный водитель.

— Иди, — нетерпеливо махнул рукой Борис Николаевич. — Нет, нет, ключи оставь, если что…

Сейчас в окне третьего этажа вспыхнет свет — это будет означать, что все в порядке. Потом Сергей вернется, закроет машину и проводит шефа в квартиpy. Внезапно Борис Николаевич услышал какую-то возню за спинкой сиденья, он резко обернулся, и… прямо в лицо президенту концерна «Исполин» уставилось дуло револьвера. Раздался щелчок, барабан повернулся.

«Боже мой, — мелькнуло в голове у Шаркунова. — Как в кино».

— Привет, — произнес косматый бородач из глубины салона. — Какой этаж?

— Что?..

— Ты угорел, приятель? — усмехнулся незнакомец. — Куда он пошел?

— Третий этаж… Что вам угод…

— Заткнись! — резко оборвал Шаркунова владелец револьвера. — Отвороти-ка мордашку, голуба моя. Вот так… Сиди, как сидишь.

Теперь дуло револьвера упиралось Борису Николаевичу в затылок.

«Надо как-то потянуть время, — подумал Шаркунов. — Ребята вот-вот подъедут».

Сидевший на заднем сиденье человек пододвинулся к окну.

— Включи-ка радио, — приказал он. Борис Николаевич повиновался. — Нет, не это, другую станцию. Нет. Нет. Дерьмо. Это то же самое, другое. Так… Нет, эго тоже не годится. Давай дальше. Дальше… Стоп. Верни назад! Стой! Годится.

Когда-то в молодости Борис Николаевич, тогда еще двадцатилетний студент с весьма простой для произношения, но сложной для продвижения по служебной лестнице фамилией Кац, начал увлекаться джазом, оттого сразу же узнал вещь, которая привлекла внимание грабителя (?), а кто же он еще? Киллер бы ждать не стал. На волне 101.7 FM звучала композиция «Take Five». Впервые молодой Кац слышал ее в исполнении квинтета Дэйва Брубека, сейчас «Пять четвертей», так все называли этот номер, играли совсем по-другому, тему вела гитара, а не альт-саксофон Дэсмонда.

— Вы любите джаз? — осторожно произнес Шаркунов.

— Терпеть не могу! — отмел попытку установления контакта человек на заднем сиденье.

В окне третьего этажа вспыхнул свет, на несколько секунд появилась темная фигура Сергея. Шофер, убедившись, что все в порядке, направился к выходу. Он не слышал, как в салоне «мерседеса» прогремел выстрел и драгоценные мозги президента концерна «Исполин», теснившиеся в маленьком деформированном черепе «польского орла», с восторгом покинув узилище, вырвались наружу, красной кашей стекая по внутренней стороне лобового стекла на приборную панель.

Убийца не спеша убрал оружие, вытащил ключи из замка зажигания и, засунув их в необъятный карман куртки, вышел из роскошного автомобиля и не торопясь зашагал по снегу к арке, ведущей из двора на улицу.

LXXXV

Купанием с коньяком дело не кончалось. Дама потребовала продолжения банкета, и кавалер отправился за добавкой к метро, где приобрел две бутылки шампанского и несколько банок пива разных сортов, но, подумав, добавил к покупкам бутылку «Аиста».

Когда Валентин уснул или, вернее, отрубился, его немедленно навестил господин Шарп.

— Помните, — начал он на совершенно правильном русском языке без тени какого-либо иностранного акцента, — помните, Валентин, я говорил, что мы увидимся скоро после вашего возвращения? Вот я и зашел на огонек.

Майор не выдержал и спросил гостя, когда он успел выучить русский.

— Так ить что, — отвечал иностранец, прикидываясь малообразованным дедком из глубинки. — Так ить техника-то нонче какая, вот и обучили враз в канпутерном центри. Несмотря на обилие «авосей» да «надысей», которыми изобиловала речь гостя, Богданов уловил в говоре Шарпа некоторую искусственность: словно бы ему и правда имплантировали в мозг какую-то программу, причем явно бракованную.

— Оглянись вокруг себя, — посоветовал американец в конце довольно длинного, но страшно дурацкого разговора, ничего путного Богданову не давшего.

Посоветовал и пропал.

Валентин открыл глаза: оказалось, Зина спит, уронив голову на его грудь как раз в области сердца. Майор пошевелился, «одеяло» подвинулось. Девушка даже пробормотала что-то спросонок, но не проснулась. Майор нашарил на столе открытую банку пива и сделал несколько судорожных глотков. Сказать, стало ему легче или нет, Валентин бы не смог, он посмотрел на часы — половина седьмого.

— О-о-о… — прокряхтел Богданов и закрыл глаза.

LXXXVI

В ожидании утра Илья устроился на чердаке дома, в нескольких кварталах от двора, в котором остался «мерседес» с трупом «хозяина жизни». Он поворочался с боку на бок и почти задремал, как вдруг почувствовал совсем рядом движение, кто-то крался к нему. Иванов резко приподнялся: прямо из темноты на него смотрели изумруды кошачьих глаз. Зверь внимательно уставился на человека, возможно, негодуя по поводу того, что тот занял чужое место, а может быть, еще почему-то. Напряжение ушло, уступив место мудрому спокойствию.

Илья улыбнулся, и сон придавил его мягкой и вкрадчивой лапой огромной кошки, но какими бы уютными ни выглядели эти животные, у них всегда наготове коготки.

LXXXVII

Светало, но Ирине не спалось. И было от чего.

Вечером, вернувшись с прогулки, они отужинали чем Бог послал (тем, что успели «захватить» по дороге). Настроение образовалось лучше некуда. Только одна «тучка» несколько портила картину лазурной голубизны небосвода: ехать в Кашин надо было с пересадкой в Твери, что, имея на руках поклажу да еще котенка, не так-то просто.

Обычно совершать подобные вояжи Ирине помогал сводный брат Коля, «приватизировавший» «москвич» отца (последний практически не ездил на машине), а иногда бывший муж Олег.

Обращаться к последнему Ирине не хотелось, он не отказывал, но ей обычно приходилось в благодарность за помощь соглашаться провести с ним вечерок в ресторане со всеми вытекающими из этого последствиями. Раньше ее подобная форма расчета нисколько не стесняла. Теперь ситуация изменилась. Вариант с братом казался предпочтительнее.

Отношения с Колей сложились неплохие, он иногда даже приезжал к ней тайком от матери, привозил что-нибудь Славику, а когда последний отправлялся спать, Коля с Ириной коротали вечерок за бутылкой вина или водки, перемалывая косточки мамаше.

Маргарита Осиповна, ненавидевшая свое отчество и везде представлявшаяся Олеговной, представляла собой прекрасную мишень для насмешек. Девочка из глубинки, получившая образование и удачно (правда, со второй попытки) вышедшая замуж в Москве, она так и осталась провинциалкой до мозга костей. Всю жизнь потратив на то, чтобы стать «настоящей москвичкой», она придавала слишком много значения вещам, которых прочие люди просто не замечают. Первый брак не удался; как говорили зубоскалили из числа приятельниц: не по себе кус оторвала. Виктор-победитель (первый парень в институте) от «любимой до гроба» скоро сбежал, хотя дотащить его до загса (пришлось забеременеть) двадцатидвухлетней Рите все же удалось.

Беременность закончилась рождением девочки, оказавшейся ненужной собственной матери, которая спустя пять лет вышла замуж «по-настоящему». Правда, новый супруг нет-нет да и грешил на стороне, но Маргарита Оси… Олеговна была счастлива, а зло, так уж повелось, срывала на дочери.

Ирина, а потом и «эта шлюха со своим выродком» (так бабушка, спасибо хоть за глаза, называла внука) обвинялись во всем, в частности, и в том, что Платон Арсеньевич не может нормально отдохнуть, придя домой.

Обе, и мать и дочь, отлично знали, что Платону Арсеньевичу падчерица была, образно выражаясь, до лампочки, а малыш ее, «принимаемый» в малых дозах, даже забавлял. К тому же времени на общение не только с ним, но и с собственным сыном у него оставалось немного: второй супруг Маргариты Осиповны большую часть жизни проводил в командировках.

Как только появилась возможность жить отдельно, Ирина покинула родительский дом. Квартиру ей за чисто символическую плату сдала подруга, гри года назад уехавшая с мужем за границу, однако ничто не длится вечно: хозяева скоро собирались возвратиться на Родину.

Вчера вечером Ирина позвонила Маргарите Осиповне и после обмена любезностями попросила к телефону брата. Реакция матери оказалась неожиданной, даже для готовой ко всему с ее стороны Ирины.

— Кому из твоих шлюх он понадобился? — спросила Маргарита Осиповна с нескрываемой злостью в голосе. — Поблядушке Наталье? Скажи ей, пусть не вешается на моего сына, так и передай! — Ира молчала, а монолог между тем продолжался: — Он, к твоему сведению, женился! Так что скажи своим, чтобы не зарились! Так-то!

Подобный пассаж просто лишил Иру дара речи. Наталья действительно произвела впечатление на брата, хотя сама осталась глуха к Колиным ухаживаниям.

«Как он все развернул, — с горечью подумала Ирина, братнины «штандарты» пали в ее глазах. — Эх ты, баба!»

— Что молчишь, красотка?

— Я хотела попросить его, — начала было Ирина, но, опомнившись, — просить такого о чем-нибудь?! — замолчала.

Однако мать закончила за нее фразу:

— Отвезти твоего ублюдочка к Зинаиде Николаевне?

Так Маргарита Осиповна неизменно величала собственную мать.

— Что?! — Ирина встрепенулась, как воробышек. — Что?!

— Никого он никуда не повезет. Коля уехал в круиз по Средиземноморью, — с гордостью заявила Маргарита Осиповна и добавила со всей язвительностью, на которую только оказалась способна: — С молодой женой!

Ублюдочек? Формально верно: Ира умудрилась развестись с Олегом, а потом… забеременеть от него. Все верно, Славик — незаконнорожденный.

Ирина рухнула в кресло и заплакала навзрыд. Трое мужчин: Саша, Славик и Локи потратили полчаса, чтобы успокоить одну женщину, доходя в своих стараниях до самой откровенной клоунады. Климов сбегал за бутылкой водки, и неприятности отступили. Все вошло в норму.

Сейчас Саша тоже не спал.

— Ну иди сюда, — Климов притянул к себе подругу. — Ну, будет, будет…

— У… у… у нас даже квартиры нет, — всхлипывая, проговорила Ирина. — Летом Альбина вернется, что делать тогда…

— Что-нибудь придумаем, — успокоил ее Саша. — До лета, ты говоришь, не выгонят, а там… Разобьем шалаш… на крыше, а? Прорвемся!

— Ты все шутишь! — с пафосом воскликнула Ирина, но плакать перестала.

— А ты все серьезно? — усмехнулся Климов, сжимая подругу в объятиях, и, не давая ей ответить, закрыл ее рот поцелуем.

— Я даже не знаю, нужна ли тебе, — немного отстраняясь, прошептала Ира.

— А ты угадай, — также шепотом произнес Саша, вновь привлекая ее к себе.


Славик сопел и тихонько всхлипывал во сне, под боком его, свернувшись крохотным клубочком, мирно дремал рыжий — цвет на счастье — котенок.

Мальчик разговаривал с прадедом, впервые они могли общаться здесь, в комнате Славика. Дед появился не из стеллажа с книгами, а просто вошел в залитую знакомым зеленым светом спальню и присел на краешек кровати, погладил котенка, зверек даже и ухом не повел, и мальчик понял: деда видит только он.

— Тебя так долго не было, — надув щеки, начал Славик. Обижался он, конечно, притворно, потому что очень обрадовался гостю. — Я думал, что ты не придешь больше. — Долго притворяться мальчик не мог: — Как хорошо, что ты пришел, я так рад…

Дед улыбнулся, и единственный глаз его засветился радостью.

— Так ты ждал меня? А я-то, дурак старый, подумал, не нужен стал тебе, вот и не приходил больше. Ты ведь не звал.

Славик смутился. Можно было бы, конечно, не ходить вчера гулять с мамой и дядей Сашей, а остаться дома и послать сигнал деду, но… мама так хотела, чтобы они пошли все вместе, он не мог отказать ей, это было бы неправильно, так настоящие мужчины не поступают, дед бы и сам такого не одобрил. Мальчик поднял глаза на старика, тот с одобрением кивнул. С ним было легко, он знал то, о чем Славик думал, прежде чем тот успевал это высказать.

— А что ты думаешь о нем? — спросил мальчик. Старик как-то странно качнул головой, но с ответом не спешил. — Он — Тот?

— Скоро узнаешь, потерпи немножко.

— Скоро — это завтра? — не выдержал мальчик.

— То, что ты называешь словом «завтра», — это уже сегодня, — проговорил старик, и единственный глаз его заискрился лукавством. — Это взрослые придумали делить все так: вот тут черное, а тут белое, тут плохие, а тут хорошие. Дурацкое деление, правда?

Славик нахмурился.

— А ты разве не взрослый, дед? — спросил он.

— Я старый, — уточнил Осип Яковлевич и пояснил: — А человек два раза глупым бывает — когда старый да когда малый, потому что, что ты, что я — одно и то же.

— Так я что, глупый?

— Нет, просто маленький. Спи, дружок, скоро увидимся…

— Стой, стой! — воскликнул Славик и протянул руку к старику, опасаясь, что он исчезнет. Рыжий малыш, котенок Локи, завозился и поднял сонную мордочку. — Не уходи.

— Не ухожу, не ухожу. Смотри, животное разбудил.

— Я не хочу быть глупым и маленьким.

— Кому-то же надо.

Тут мальчик задал старику весьма неожиданный вопрос:

— А ты правда немцем не боялся быть?

— Помнишь?

Деду польстили слова внука. Дело в том, Осип Яковлевич, человек очень немногословный, единственно кому и рассказывал что-нибудь о своей жизни, так это правнуку. Однажды старик поведал Славику о том, как маленьким он со сверстниками, такими же деревенскими мальчишками, играл в войну.

Шел шестнадцатый год, быть германцем не хотел никто, а когда жребий выпал на Оську, так прозывали деда товарищи, тот сколотил отряд из таких же неудачников, вытянувших короткую соломину. Последних оказалось вдвое меньше, чем «православных», так как некоторые «германцы», не пожелав смириться с доставшимся жребием, просто убежали, однако оставшиеся сражались с такой яростью, что скоро загнали противников за можай.

— Нет, — ответил дед, — не боялся. Если выпал тебе жребий, так уж того не миновать, а и не то важно, что тебе судьба отвела, а то, как ты тем распорядиться сумеешь… Мал ты еще, — с сожалением добавил дед Осип, — не поймешь, поди.

— Дед, стой, дед!..

Старик исчез, и Славик понял, что продолжает находиться внутри своего сна. Он скоро успокоился, осознав, что все равно дед приходил… по-правдашному.

LXXXVIII

День выдался по-настоящему летний: солнечный и жаркий, и если бы не ветер, дувший с океана, даже самому выносливому человеку едва ли оказалось по силам выносить духоту. Из-за ослепительно яркого света маленькая деревянная, как и весь поселок, в центре которого она располагалась, церковка казалась белой — здание недавно срубили, и стены не успели еще потемнеть от дождя и ветра.

В городке Санта-Крус, что означает Святой Крест (подобных названий пруд пруди в Калифорнии), почти половину населения составляли испанцы или метисы-полукровки, потомки конквистадоров и мексиканок, народ вороватый и в общем-то покорный, хотя при случае склонный к бунту; последнее ввиду слабости к бредням проповедников всех мастей.

Несмотря на то что день был воскресный, жизнь в городе замерла, никто не прогуливался по улицам, кланяясь соседям и знакомым, встречаемым на пути, ни один человек не осмеливался высунуть нос из своего жилища. Те, кто сделал это, были уже мертвы — ребята Джеффри Бладэкса шутить не любили: любой, кто оказывал сопротивление или просто проявлял непочтение к Кровавому Топору, подлежал немедленному умерщвлению.

Вожак оставался глух к плачам сирот и стенаниям вдов. Если смерть и спускалась на землю в облике, напоминавшем человеческий, то была она не одетой в белое старухой с косой, а среднего роста широкоплечим бородатым мужчиной в замше и пропыленной шляпе, восседавшим на гордом жеребце по кличке Вельзевул, хотя всадник куда вернее заслуживал такого прозвища, чем конь.

Внешне и вид и снаряжение Джеффри Маккоя (так прозывался Бладэкс большую часть своей жизни) ничем не отличались от того, что носили и возили с собой десятки и сотни тысяч искателей удачи — сильных, смелых и решительных парней, готовых всегда схватиться за рукоять кольта или «смит-и-вессона». Здесь-то как раз и начинались, да и кончались, различия, точнее, различие, всего одно, зато весьма существенное. На поясе Бладэкса отсутствовала столь привычная кобура, а к простому седлу пастуха-ковбоя прикреплялись длинные кожаные ножны, в которые вставлялось крепкое, точно железное, древко страшного оружия, название коего стало частью прозвища хозяина[15]. Двустороннюю секиру Маккой, сын кузнеца, сработал сам, но… все по порядку.


Отец его, уроженец Новой Англии, получивший наследство от бездетной родственницы, оставил ремесло и в годы войны между Севером и Югом преуспел, торгуя оружием, которое продавал с равным усердием как своим, так и южанам.

В тысяча восемьсот шестьдесят пятом году он попал под суд, но сумел избежать наказания.

Джеффри не пошел по стопам отца, деньги мало привлекали его. Поучившись немного в Колумбийском университете, он отправился искать по свету счастья и в тысяча восемьсот семидесятом году нашел его. Женившись, Маккой-младший остался в благодатной Калифорнии. Через восемь лет скончался отец, оставивший сыну недурной капитал и… огромный изумруд.

В детстве Джеффри Маккой никогда не только не видел реликвии, но даже и не слышал о ней. Он не сомневался, что отец отобрал камень у кого-нибудь или купил по дешевке. Однако, если верить посмертной записке отца, он, а стало быть, и Джеффри являлись потомками старинного рода норманнских баронов Монтвиллей. Сам отец, как говорилось в послании, потратил, к немалому удивлению сына, несколько лет на то, чтобы отыскать хоть кого-нибудь из потомков древнего рода, но не имел в том успеха.

Джеффри повезло больше, он чисто случайно обнаружил нищего старика-южанина, чьи предки еще в начале девятнадцатого века обосновались вдали от родовых имений, на берегах Миссисипи. Маккой не мудрствовал, выложив за титул некоторую сумму, он стал Жоффруа де Монтвиллем. Новое имя показалось слишком помпезным; так на земле появился Джеффри Монтевил, которого, впрочем, все по-прежнему именовали Маккоем.

Новоиспеченный барон получил от дальнего родственника кроме титула еще и какие-то древние писанные на латыни пергаменты. Маккой-Монте-вил нанял переводчика, единственно из любопытства, посмотреть, как он говорил, чем жили предки. Однако, получив рукопись и перевод, даже и не ознакомившись с ним, забросил в ящик стола (некогда было, приходилось проворачивать крупную сделку со скотом). Но случилось так, что древний манускрипт однажды сам напомнил о себе.

Воскресным днем Джеффри копался в столе; он никуда не спешил (жена уехала к мессе, сам же он приязни к религии не испытывал), просто от скуки сортировал бумаги. Наткнувшись на перевод, он увлекся чтением, да так, что не вышел ни к обеду, ни к ужину, ссылаясь на неотложные дела, велел подать еду (к которой едва притронулся) в кабинет.

В ту ночь не чуявшая беды жена Джеффри Мэрион не дождалась мужа в постели. А утром началось…

Вполне нормальный, с точки зрения окружающих, человек, неплохой хозяин, типичный moneymaker стал… блажить. Ему что ни ночь являлись какие-то демоны. Джеффри стал поговаривать, что Бог — обманщик и вообще всем на земле управляет сатана, и что последнее весьма отрадно.

У симпатичного парня Джеффа, каким помнила его Мэрион в первые годы их совместной жизни, начал, мягко говоря, портиться характер. Монтевил сделался замкнутым, запирался в кабинете и, ломая перья, писал и писал что-то, точно боясь опоздать. Он сковал себе тяжелый обоюдоострый топор, украсив его надписями на непонятных окружающим языках, и на заре, лишь всходило солнце, отправлялся в сад метать секиру в цель, причем делал это раз от разу все искуснее. Все бы ничего, если бы в качестве мишени Джефф избрал какое-нибудь дерево, щит, да все что угодно, только не… распятье.

Священник Мартинсон из церкви Святого Георгия, что в Кастильо Ансьяно, поговаривал, что во всеми уважаемого мистера Маккоя вселился… дьявол. Так это или нет, но в один прекрасный или, наоборот, черный день сын кузнеца и потомок баронов-норманнов вышел из добровольного заточения, сжимая под мышкой объемистую кожаную папку. Он запряг двуколку и уехал в Сан-Франциско, а через месяц вернулся довольный и, казалось, стал опять прежним, даже о секире забыл.

Мэрион не спрашивала мужа о причинах происходящего, ждала, что он сам скажет. Женщина боялась спугнуть вернувшееся счастье, она надеялась… Однако все в руке Божьей, и радость продлилась недолго.

Книжка Монтевила, которую напечатала компания «Зеленый свет» в Сан-Франциско, света белого увидеть не успела. О грядущем ее появлении на удивление много писали, даже цитировали отдельные удачные фрагменты, и потому читающие граждане с интересом ждали ее выхода в свет: иные — чтобы превознести автора, другие — и их находилось не меньше — с тем чтобы стереть его с лица земли за хулу, возводимую на святую церковь Христову, и прочая, прочая, прочая.

Издатель Дули Фергюсон был человеком, знавшим, что такое риск, он плевать хотел и на Господа Бога, и на сатану, он верил лишь в деньги и знал, на что шел, отдавая в набор рукопись Маккоя. Он ожидал бешенства попов, он рассчитывал на него, он хотел скандала, бума, нездорового ажиотажа, а получил… Банда неизвестных разгромила типографию, спалила весь тираж новой книжки и рассыпала набор. Приходилось начинать сначала…

Узнав об этом, Джеффри Монтевил просто озверел, он отправился в Сан-Франциско, говорил с полицейскими, расследовавшими дело. Никто не мог найти никаких следов ни исполнителей, ни организаторов преступления. Монтевил вернулся домой несолоно хлебавши, но для Мэрион с этого дня наступил настоящий ад на земле.

Джеффри категорически запретил жене ездить к мессе. Начал войну с родственниками, знакомыми. Скоро исчезли друзья, подняли голову недоброжелатели. Сказать, что Монтевил день ото дня становился мрачнее, было мало, он просто зверел на глазах. Секире теперь уделялось по нескольку часов в день, распятья уничтожались десятками, он мог метать не обагрившийся еще ничьей кровью топор без промаха даже с закрытыми глазами.

Когда Дули Фергюсон прислал Джеффри письмо, что с повторным изданием книжки придется повременить (он практически разорен, а давать взаймы уважаемые граждане не хотят по причине сомнительности продукции, выпускаемой его компанией), раздражение Маккоя достигло критической точки.

«Займи у бандитов!» — ответил он издателю.

Мэрион попыталась успокоить мужа, но это не помогало. У Джеффри сложилась твердое убеждение, что во всем виноваты «проклятые попы с их Иисусом». Он не сомневался, что поджог типографии инспирирован церковниками. Потомок Монтвиллей решил бороться с христианством своими средствами. Дело кончилось так, как и должно было кончиться — его заперли в сумасшедший дом. Так началась вторая, куда более жуткая для современников часть книги со странным названием «На пути в Валгаллу». Ее Джеффри Монтевил написал кровью.

Противники бунтаря плохо изучили характер Маккоя, видимо потому, что невнимательно читали его книгу. Они не знали, как поступают Монтвил-ли, когда их прижимают к стене. Они очень многого не знали о Джеффри Монтевиле и легкомысленно не сомневались в надежности больниц для буйно помешанных. Их враг покинул дом скорби в компании двух дюжин психов, часть из которых он перебил, а из остальных создал костяк ордена писмейкеров — умиротворителей.

Девизом организации Маккой объявил… помощь слабым: последним полагалось поскорее обретать упокоение в лучшем мире. Надо ли говорить, что достойный потомок норманнов особенно почитал служителей Христа, распиная их на кресте?

Понадобилось вмешательство правительства Соединенных Штатов, чтобы навести, наконец, порядок на далеком Западе. Банда Маккоя, честно заслужившего кличку Бладэкс, была частью истреблена, частью рассеяна, а сам великий предводитель, голову которого к тому времени оценили в пять тысяч долларов, попал в руки представителей правосудия. Ввиду опасности преступника ему суждено было предстать перед федеральным судом, однако по дороге Маккой… исчез.

Дули Фергюсон тем временем сел в долговую тюрьму, так и не сумев подняться после учиненного в типографии разгрома. Компания «Зеленый свет» перестала существовать, имущество ее пошло с молотка.

Прошел год, настырный Фергюсон уже ждал освобождения, чтобы… начать все с начала, а тем временем Кровавый Топор появился снова, ореол романтики исчез, ордена писмейкеров больше не существовало, но две-три дюжины отчаянных парней, как и прежде, терроризировали округу. На сей раз мудрые правители, не пожелав вторично испытать позор, подняли награду сразу вдвое, объявив за поимку Маккоя (живого или мертвого) неслыханную сумму, целое состояние — десять тысяч долларов. Десятки охотников старались достичь успеха группами и в одиночку, их черепа отправлялись по почте губернатору Калифорнии, а то и президенту Соединенных Штатов с надписями вроде: «Я опять сберег государственные денежки. Жоффруа де Монтвилль» или: «Господь любил его. И я тоже. Ваш Джефф».

Бандит наслаждался жизнью, сея повсюду смерть.

Скончали дни свои многие противники Маккоя: вместе с чадами и домочадцами встретили они мученическую смерть под радостное улюлюканье подручных Бладэкса. Одни, бросив дела, уехали в Мексику, другие, продав что можно, в спешке бежали на север, на восток, на все четыре стороны света, только бы подальше от теплой и благодатной Калифорнии, где ждала их неминуемая гибель. Однако под лезвие «косы смерти» Бладэкса попадали не только его враги, но и великое множество невинных людей.

Казалось бы, возмущение столь антиобщественными действиями банды должно было стать повсеместным, каждый христианин, каждый добропорядочный гражданин должен был оказывать содействие властям в поимке Маккоя. Однако в реальности дела обстояли по-другому: крестьяне зачастую видели в Джеффри и его подручных «бич Господень», которым последний карал не крепких в вере или просто жуликов и мироедов, а потому случалось, не только не вредили, но и помогали Маккою, тем более что тех, кто проявлял благоразумие и лояльность, он убивал не всегда.

Иногда он, подобно Робину Гуду, ограбив богача, щедро одаривал нищих и бедных, попадавшихся на пути, в другой раз мог велеть прирезать радушно встретившего его хозяина. «Так хочет Бог», — говорил он жертве и неизменно улыбался. «Так хотел Бог», — крестясь, шептались потом соседи замученного Маккоем фермера или пастуха.

Сопротивлялись ему редко.


То же самое происходило сегодня и в Санта-Крусе. Парочка-троечка смельчаков (конечно же, англичане по крови) попытались стать героями, но винчестеры, кольты и «смит-и-вессоны» парней Бладэкса сделали их покойниками, менее героический народ попрятался, и пропыленные всадники на усталых лошадях въехали на площадь.

— Как дела, старина Ритчи? — спросил Маккой священника, которого двое парней вытолкали пинками из церкви и поставили на колени перед вожаком. — Ты, я гляжу, нисколько не похудел за последнее время. — Толстяк Ритчи Топхэм шевелил губами, но не произносил ни звука, а Кровавый Топор продолжал: — Ведь Господь твой, Бог, Иисус Христос не был таким жирным. Посмотреть, так он — кожа да кости, в чем его душа держится? Но ты у нас другое дело, так, приятель?

— Как ему удалось так разжиреть, Джефф? — спросил один из подручников.

— Сплошные посты и молитвы, насколько я помню, — подхватил другой. — Тетка вечно заставляла меня молиться Господу, а жрать ни хрена не давала. У меня все время был пост, про этого парня так не скажешь. Верно, братва?

Всадники загоготали и принялись отпускать шуточки в адрес Топхэма, предвкушая хороший спектакль.

«Человек приходит в этот мир в муках, стало быть, так же он и должен покидать его, — любил говаривать Джеффри. — А для христианина, насколько я понимаю, мученическая смерть все равно что полведра серебряных долларов».

«Почему полведра, Джефф?» — как-то спросил любимец Маккоя Элайджа Придурковатый, семнадцатилетний олигофрен, мать и отчима которого Бладэкс убил. «Потому что целого ведра им слишком жирно будет», — смеясь, ответил Маккой, которого вопрос дурня поставил в тупик. Подручники захохотали, а один спросил: «А правда, Джефф, что ты написал книжку, из-за которой тебя заперли в дурильник?» — «Истинная правда», — сознался Маккой. «Так ты псих?» — спросил парень (эго была уже вторая команда, в которой тех, кто помнил приют, настоящих писмейкеров почти не осталось). Бладэкс улыбнулся во всю ширину бородатой физиономии. «Ты угадал», — проговорил он, улыбаясь, и выхватил из ножен секиру. Парень выдернул из кобуры револьвер.

Тренировки Маккоя в саду не пропали даром: двадцатифунтовая секира, спев песню в горячем воздухе, снесла с плеч дурную голову вопрошавшего, но палец еще успел нажать на курок. Свинец вспахал землю, никому не причинив вреда.

После этого случая у всех присных Маккоя начисто отпало желание связывать его имя со словом «псих». Теперь же они предвкушали веселые минуты общения вожака с очередным священнослужителем.

— Тебе надо немного похудеть, — решил Бладэкс. — Ребята, помогите святому отцу, или вы не чтите заповедей Господних?

— Дай сюда! — рявкнул помощник Маккоя, срывая с груди священника серебряный крест. — Тебе он больше не понадобится. Старина Джефф приколотит тебя к деревянному, все как полагается… Ты доволен? Что-то не похоже.

— Тут не хватает евреев, которые бы кричали: «Распни его, распни», — сказал Зебб Карлсон, один из немногих уцелевших писмейкеров, — старая гвардия, в него Джефф секирой за здорово живешь не запустит.

— Хорошая мысль, Зебб, — согласился Маккой. — Вот ты и займись ими, притащи сюда мексиканцев, а мы со святым отцом пока займемся проблемами устранения избыточного веса.

Карлсон насупился.

— Ну что еще? — спросил Бладэкс.

— Пусть кто-нибудь другой сгоняет сюда этот сброд, Джефф, — пробурчал Зебб. — Ты собираешься поразвлечься с ублюдком, — он качнул головой в направлении священника, — а я, значит, должен где-то шастать… Так я ничего не увижу, Джефф. Нехорошо так поступать с друзьями, старина…

— Ладно… Эй, Джордж! — крикнул Маккой кому-то из молодых. — Пригони сюда пару дюжин мексиканских баранов, да давай пошустрее.

Спектакль, который не хотел ни в какую пропустить Зебб, начался. Святому отцу связали запястья веревкой, противоположный конец которой намотал на руку Скотт Ричардс (также старый приятель вожака). Он слегка пришпорил коня: один круг вокруг церкви… второй… Ритчи Топхэм обливался потом, высунув язык, как собака, тяжело дышал и едва переставлял ноги, но все-таки бежал.

Еще круг и еще… Священник упал, но поднялся, что далось ему с трудом. Ричардс даже остановил коня, так как заканчивать представление было еще рано.

Тем временем на площади стали появляться крестьяне, которым посланец Маккоя с помощью затрещин и подзатыльников сумел внушить мысль о необходимости присутствия на казни.

— Господь еще может спасти тебя, старина Ритчи, — подбодрил выбивавшегося из сил священника Бладэкс. — Он, наверное, только об этом и думает. Так ведь, приятель?

Топхэм, как ни мучительно было ему бежать уже седьмой или восьмой круг, все же нашел в себе силы, в очередной раз поравнявшись с мучителем, выкрикнуть:

— Ты сгоришь в аду, в геенне огненной, черти вспорют тебе брюхо, вытянут кишки и зажарят их на твоих глазах, ибо презрел ты путь Всевышнего.

— Всевышний — это я, — коротко, но веско объявил Маккой. — Так как я решаю — кому жить, а кому умирать… А насчет кишок ты здорово придумал! Ну-ка, ребята!

Теперь попа волокли на веревке, кончавшейся якорем-кошкой, воткнутым ему в живот. Ритчи Топхэм умирал медленно, он описал еще несколько кругов вокруг церкви, прежде чем горожане, согнанные бандитами на площадь, стали нестройно выкрикивать: «Распни его, распни!» Другие же притащили наскоро сколоченный крест, и истекающий кровью священник повторил путь Иисуса, взгроможденный на суковатую перекладину и устроенный бандитами так, чтобы иметь возможность лицезреть церковь, которую они аккуратно подожгли с нескольких сторон.

— Хороший был праздник, Джефф, — не в силах сдержать эмоций, признался Маккою Зебб. — Спасибо тебе, старина.

— Не за что, — бросил Бладэкс, спешиваясь возле опустевшего питейного заведения.

— Ребятам понравилось, — сообщил старый приятель. — Ты умеешь сделать красиво. За это и любим тебя.

LXXXIX

Илья проснулся. Он проспал не более двух часов, но этого оказалось достаточно — встал как новенький. Сон, увиденный им, привел его в восхищение, вернул силы, восстановил утраченную энергию. Теперь не мешало бы привести себя в порядок, почистить одежду, избавиться от бороды — клей раздражал кожу. Спектакль близился к финалу, маскарад становился не только ненужным, но и лишним.

Ничто не долило его, воля Ильи была свободна. Некто, покушавшийся на его свободу, так же нуждался в отдыхе; было утро, и он… спал, и связь отсутствовала. Не впервые Иванову приходила в голову эта мысль, теперь он не сомневался, что Логинов, или Павалокин, или Важнов был лишь фигурой в разыгрываемой вовсе не им партии.

«Заклятье, — подумал он, — заклятье, надо освободиться от него. А что, если испробовать самый простой способ? — Где-то Иванов прочитал, что сектанты-сатанисты используют в своих службах христианские молитвы, читая их наоборот. — Может, и тут подействует?»

Прикинув, где находятся ближайшие бани, Илья спустился в метро и через пятнадцать минут оказался на Красной Пресне. Поднимаясь по эскалатору, он вдруг подумал, что за ним следят. Это только подзадорило его. Илья приободрился. Надо было добыть листочек бумаги и карандаш или ручку.


Сидя в предбаннике после парной и прохладного душа, Илья отдыхал душой.

«Где тут ближайшая церковь? — спросил он вдруг себя и, мысленно усмехнувшись посетившей его идее, закрыл глаза. — Достать бы динамит да рвануть храм Божий во время какого-нибудь праздника, то-то была бы потеха».

ХС

В приделе церкви Святого Георгия, что в селении Кастильо Ансьяно, находились два человека: пастырь и гость. Даже и не носи хозяин сутаны, любой узнал бы в нем служителя Божьего по строгому, одухотворенному лицу, высокому, испещренному глубокими морщинами лбу, ясному взору. Стоило лишь взглянуть на подтянутую, чуть сутулую фигуру священника, как становилось понятно — ревностно блюдет он воздержание, презрев плотские радости ради достижения высот духа.

Гость был также скорее худ, чем толст, одевался, как и большинство жителей здешних мест, которым порой приходилось провести в седле не одни сутки подряд: он носил потертую замшевую куртку, подшитые кожей штаны из парусины, остроносые сапоги со скошенными каблуками и шпорами, пояс с кобурой, из которой торчала рукоять кольта сорок пятого калибра. Шляпу гость, придя в храм Божий, небрежно перекрестившись, снял, утирая рукой пот с темного, загорелого и обветренного, обрамленного черными как смоль волосами лица полукровки (орлиный «испанский» нос и на удивление светлые глаза северянина).

Если священнику перевалило за пятьдесят, то собеседник его выглядел вдвое моложе и вполне мог бы сойти за ковбоя или фермера, не поблескивай на его груди звезда с надпись о «sheriff».

Шериф Альварадес не относился к людям набожным, хотя и отец его, застреленный бандитами фермер Хулио Альварадес, и мать, ирландка Джоанна Нили, были ревностными католиками. Представитель закона решил навестить служителя Господа Бога вовсе не для того, чтобы исповедаться в грехах и стать под благословение. В свете последних кровавых событий шериф, несмотря на занятость, не мог не приехать к отцу Мартинсону, ибо последний являлся главным вдохновителем войны против Джеффри Маккоя. Именно его и стоило благодарить обществу за избавление от яростного хулителя веры и… появление на земле Калифорнии Кровавого Топора.

— Поверьте, святой отец, — проговорил шериф устало, — у меня и без вас довольно дел. Все, что я хочу, — это не допустить трагедии, которая столько раз уже повторялась в других местах. Вам известно, что недавно сотворили звери Маккоя в Санта-Крусе?

Мартинсон, разумеется, знал о смерти коллеги, однако внутренне не только не скорбел о ней, но и переживал некое торжество — отодвинувший на задний план догматы веры, предававшийся пороку, священник Ритчи Топхэм вполне заслужил то, что с ним случилось. Одно смущало: получалось, что орудием суда Господь избрал отступника и хулителя своего. Но пути Божьи неисповедимы, на все воля Господня.

Питер Мартинсон кивнул, отвечая таким образом на вопрос шерифа. Тот продолжал:

— Это всего в двадцати милях отсюда. Я полагаю, что…

Священник не дал гостю закончить.

— Наступает моя очередь, — проговорил он. — Вы это хотели сказать, шериф?

— Да. Хотя я подумал было, что он оставил свою… манеру убивать для удовольствия, так как слышал, что в последнее время ограбили несколько поездов. Все уверяют, что это дело рук Маккоя и его негодяев.

— Не думаю, что положение мое настолько серьезно, — возразил Мартинсон.

— IDiablo! — воскликнул Альварадес. — IDiablo!

Священник привстал и с осуждением воззрился

на гостя.

— Вы в храме Божьем, сын мой, не забывайтесь! — сказал он, крестясь.

Альварадес небрежно осенил себя знамением креста. Мартинсон, хотя и видел это, промолчал.

— Вы заблуждаетесь, святой отец, — возразил шериф. — И совершенно напрасно упорствуете. Объясните мне, почему вы не хотите, чтобы я устроил здесь засаду? У меня достаточно помощников, кроме того, полевые работы закончились, фермеры с радостью примут участие в поимке Бладэкса.

— Англосаксы — возможно, — произнес священник, — а вот что касается мексиканцев, я не стал бы говорить так уверенно. Они прежде всего считают Маккоя не бандитом, а… а… — он замялся, вспомнив о том, что минуту назад сам думал едва ли не то же самое. Но приходилось заканчивать: — Чем-то вроде орудия гнева Господня.

Шериф внимательно посмотрел на священника.

— А вы так не думаете?

— Кем бы ни считали его, Джеффри Маккой отступник истинной веры, заблудшая овца, прежде всего он нуждается в наставлениях…

Подобное заявление заставило Альварадеса забыть о приличиях.

— Кем бы ни был Джеффри Маккой, — с запальчивостью воскликнул шериф, — он — преступник и нуждается в том, чтобы его вздернули на самом высоком суку!

— Он презрел законы Божьи, а они выше человеческих! — строго отозвался Мартинсон.

— iCaramba! — снова забылся Альварадес. — ICar… Прошу прощения, святой отец, но… я не понимаю вас…

— Чего уж понятнее, шериф, я не могу позволить устраивать в церкви засаду. Я не допущу, чтобы вы стреляли в Божьем храме.

— Мы не будем делать этого, — пообещал Джон. — Для дела нам потребуются несколько человек, которые бы ударили в тыл Маккою, когда его банда начнет перестреливаться с теми из наших, что засядут в домах, окружающих площадь, вот и все. Во всех предыдущих случаях те, кто пытался захватить Бладэкса, делали ставку только на численное превосходство, но всякий раз несли потери, а Маккой ускользал. С нами может случиться то же самое, однако если пять, а лучше десять хорошо вооруженных парней быстро выйдут из церкви и откроют огонь…

Он поднял взгляд на священника и остановился, в бессильной злости понимая, что слова бесполезны.

— Я не позволю вооруженным людям входить в церковь, — твердо проговорил Мартинсон.

Проглотив готовое уже сорваться с языка ругательство, шериф постарался возразить как можно спокойнее.

— Но меня-то вы впустили сюда, святой отец, — сказал он с улыбкой и красноречиво похлопал рукоять кольта.

— Вы же не собираетесь его применять.

Твердолобость священника просто бесила Джона.

— Да поймите же вы, чер… Да возьмите же, наконец, в толк! Если не сделать так, как я хочу, опять ничего не выйдет, нам не удастся поймать его!

— Никому не удастся взять его, какой бы ни была награда… — проговорил Мартинсон негромко, но тихие слова его вызвали в собеседнике весьма бурную реакцию.

— Что вы имеете в виду?! — закричал он. — Я и мои парни хотим выполнить свой долг! Мы мечтаем видеть Маккоя болтающимся на виселице, вот единственная награда, которую мы ищем! И мы получим ее, мы возьмем Бладэкса! Возьмем, черт… — Альварадес подпрыгнул и ударил кулаком по столу’ — Это я вам говорю!

Мартинсон не стал одергивать шерифа.

— Скажите лучше, что вы думаете о том… — устало проговорил священник, — о том, каким образом удалось ему вырваться из клетки и ускользнуть от рук конвоя?

Альварадес презрительно усмехнулся:

— Эти парни из Новой Англии ни черта не понимают и не умеют, они просто прошляпили его, вот и все. Маккой развязался, раздвинул прутья решетки и был таков.

— Оставим им их умение и неумение, — произнес Мартинсон. — Вместе с тем им удалось взять Бладэкса, что не получалось еще ни у кого.

— Но они упустили его! — в запальчивости воскликнул шериф, не желая сдаваться.

— То-то и оно, — кивнул священник. — Как он сумел убежать от них в прерии, где на несколько десятков миль вокруг не найти убежища? К тому же пешком — ведь все лошади оказались на месте, так?

— Так, — нехотя отозвался Альварадес. Он понимал, к чему клонит священник. Джон и раньше слышал разговоры про дьявольские способности Бладэкса, якобы даруемые ему духом Зеленого камня, который, как говорят, Маккой где-то прячет. Чушь, конечно, болтовня неграмотных фермеров, но все же… — Что вы хотите сказать?

Мартинсон пожал плечами и как-то странно посмотрел на собеседника. Не дождавшись ответа в течение довольно длительного времени, Альварадес без особой надежды спросил:

— Может быть, вы все-таки внемлете голосу разума, отец Мартинсон?

— Я, сын мой, внимаю другому голосу, — проговорил священник с достоинством.

Шериф вскочил и, едва сдерживаясь, чтобы не закричать, заскрежетал зубами.

— Прекрасно, замечательно, святой отец, просто здорово! Тогда, может, скажете, почему вас, своего главного врага, Джеффри Маккой до сих пор не… — он на секунду запнулся, так как хотел сказать «не убил», но, спохватившись, выбрал более обтекаемую формулировку: — Не — навестил? Может быть, у вас с ним существует некий секретный договор?

Эта речь имела лишь одну цель: задеть строптивого священника; поколебать его уверенность (шериф уже понял это) ему ничем не удастся, старый хрыч будет стоять на своем.

— Напрасно вы пытаетесь оскорбить меня, шериф, — спокойно ответил Мартинсон. — Вы гневаетесь, а значит, совершаете тяжкий грех, покайтесь, сын мой.

— Мне не в чем каяться, — ответил Альварадес, уже успокоившись. — А вот вам, отец, вероятно, скоро придется раскаяться в ненужном упрямстве. Дай Бог, чтобы я и мои парни оказались поблизости, когда нелегкая принесет Бладэкса в Кастильо Ансьяно.

Не говоря больше ни слова, Альварадес развернулся и, на ходу нахлобучив на голову шляпу, вышел вон из церкви. На улице, где ждали шерифа спутники, уже стемнело.

— Ну как, Джон? — спросил один из них.

Шериф только досадливо махнул рукой, ответа не потребовалось, помощникам и без того все стало ясно.


В темноте (света от крошечного серпика луны было явно недостаточно) равнина казалась спокойной и безлюдной. Где-то вдалеке нет-нет да раздавался крик ночного зверя да еще какие-то таинственные даже и для уроженца здешних мест ночные звуки.

Альварадес спешил, надеясь достичь дома до наступления полуночи.


Щупленький, юркий, как мышка, Луис по кличке Пекенья Зорра (Маленькая Лиса) дождался, пока стихнет стук копыт на дороге, и, поднявшись, крадучись по привычке, быстро побежал туда, где в полутора милях от дороги, за невысоким холмом ждали его товарищи. Большинство из них, завернувшись в одеяла, спали прямо на еще не остывшей земле, остальные бодрствовали в темноте. Разжигать костры Маккой запретил, чтобы не привлечь внимания проезжающих; с окраины Кастильо Ансьяно, несмотря на большое расстояние, отделявшее холм от города, зоркий глаз мог заметить огни.

— Это был шериф Альварадес! — едва переводя дыхание, доложил вожаку Пекенья Зорра. — С ним пятеро парней. Удача, Джефф, удача!

— Мы можем догнать его! — воскликнул один из молодых, недавно присоединившийся к банде Кровавого Топора. — Надо будить ребят!

— Не спеши, — остановил его Зебб Карлсон, всегда четко чувствовавший настроение главаря.

— У них будет миль шесть-семь форы, — проговорил кто-то. — Лошади у нас еще не отдохнули, а заводных на всех не хватит.

Завязался спор. Некоторые из спящих, разбуженные гвалтом, также включились в обсуждение новых планов. Пока товарищи его спорили, Маккой молчал, но вот шум поутих, и все обернулись в сторону предводителя.

— Альварадес свое получит, — веско проговорил он. — Не люблю менять коней на переправе, тем более когда менять их не на что, кроме ослов.

Бандиты загоготали, понимая, в чей огород полетел камешек. Бладэкс лишь выражал довольно распространенное мнение: частенько приходилось слышать от крестьян, что представитель закона человек, конечно, храбрый, но… не слишком умный. «Наверное, это потому, что он еще молодой», — добавляли они иногда.

Тем временем Маккой продолжал.

— Они о чем-нибудь говорили? — спросил он Маленькую Лису.

Тот часто-часто замотал головой.

— Нет, Джефф, — он не мог удержаться, чтобы не проговориться: — Но у Альварадеса была такая рожа, точно вместо виски ему налили лошадиной мочи. — Бандиты вновь затряслись от смеха, даже сам Бладэкс и тот улыбнулся одними только губами, а разведчик продолжал: — Думаю, кто-то очень расстроил его. Он ни черта вокруг не видел, его мерин чуть было не наступил мне на голову копытом…

— Когда-нибудь ты дождешься, что наш бравый законник схватит тебя за задницу, — оборвал Лису Маккой. — Надо соблюдать осторожность. Какого черта рисковать зря?

— Зато я видел даже волоски у него в носу! — похвастался Зорра, которого не отличала ни особенная сила, ни меткость, как наездник он также не прославился, зато разведчиком был превосходным.

— Даже если бы ты смог рассмотреть волоски у него в заднице, — ответил Маккой, вызвав очередной взрыв смеха у своих «бойцов», — даже и тогда, говорю тебе, незачем зря нарываться. Ладно, — сказал он, возвращаясь к теме спора, — атакуем на рассвете, а сейчас всем, кроме дозорных, — спать.

С этими словами он покинул товарищей и, завернувшись в одеяло, прилег в стороне от них, у подножия пригорка.


Проводив настырного гостя и шепотом произнеся скороговорку молитвы, Питер Мартинсон попросил Бога простить шерифа, после чего нашел нужным обратить помыслы и к делам земным.

Вырвавшись на свободу, Маккой первым делом сжег собственное поместье, располагавшееся в десяти милях от Кастильо Ансьяно, убил нескольких родственников жены, разграбил их имущество. Главного врага безжалостный бандит как будто пощадил — он не сделал ни одной попытки поквитаться с настоятелем церкви Святого Георгия. При этом Бладэкс убивал направо и налево, все шире и длиннее становился стелившийся за ним кровавый след. Более тысячи замученных, застреленных, зарубленных — таков был груз, павший на душу Джеффри Маккоя. Однако убийца, похоже, не чувствовал его, наоборот, казалось даже, что каждый новый покойник прибавляет Кровавому Топору сил, делает его неуязвимее.

Глуп тот, кто пытается победить дьявольскую силу свинцом. Что может сделать шериф? Ему кажется, что если он устроит засаду в церкви, то десяток или дюжина парней с ружьями и карабинами, внезапно ударив в спину бандитам, принесет ему победу. Возможно, ему удастся убить на несколько головорезов Бладэкса больше, чем другим. Сам Маккой останется недосягаем для кольта Альварадеса — ведь именно себе и отводит этот глупец роль карателя, — ему ли, маловерному человеку, тягаться со слугой сатаны? Только вера, истинная вера в Господа, Спасителя рода человеческого, Пастыря людского стада, может одолеть приспешника Князя Тьмы, только она и, впрочем… Священник достал из ящика грубо сколоченного комода тяжелый сверток и, положив на стол, развернул его.

Серый промасленный холст скрывал четырехзарядный кольт сорок первого калибра, так называемый «кловерлиф». Священник извлек из напоминавшего по виду листок клевера (отсюда и название) барабана единственный патрон, коснулся пальцем пули, изготовленной по просьбе Мартинсона оружейником, жившим в дальнем селении. Куска серебра, из которого она была выполнена, вполне хватило бы и еще на три таких же пули, но Питер знал, что для дела, которое он затеял, довольно одной.

Если Господу будет угодно укрепить руку недостойного слуги своего и направить пулю прямо в сердце оборотню Маккою, то зло, олицетворяемое им, окажется побежденным, если же нет… Мартинсону не хотелось думать о том, что произойдет, если он промахнется. Священник понимал, что даже при благоприятном исходе дела он переживет Бладэкса лишь на секунду-другую: свора псов Маккоя в мгновение ока разорвет смельчака на части.

Пятидесятишестилетний Питер Мартинсон не боялся смерти, прежде чем стать священником, он успел повидать не мало всякого, как хорошего, так и плохого; воевал, но не только в бою случалось ему убивать. Рука смиренного служителя Божьего не помягчела, он имел возможность убедиться в этом, а ежедневно практикуясь, священник достиг должного уровня стрельбы; главное, чтобы бандиты не заметили револьвера, который он намеревался спрятать за спиной, прикрыв накидкой.

Мартинсон давно ждал этого дня и не сомневался, что ждал его и Маккой, «выкашивая» округу, уничтожая церковнослужителей, точно ожидая, что у врага сдадут нервы и он трусливо кинется прочь, чем только подсластит Бладэксу победу. Нет, не мог Маккой, хорошо знавший святого отца, надеяться на такое. Тогда что же? Зачем столько бессмысленных смертей? Не много золота и хрустящих ассигнаций правительства Соединенных Штатов находят бандиты в бедных селениях и столь же бедных (часто заново отстроенных после пожаров) храмах. Так не лучше ли грабить поезда?

Долго не мог Питер Мартинсон найти ответа на свой вопрос, пока не понял однажды, что разгадка проста: Кровавый Топор исполняет… танец смерти, постепенно сужая круг.

Выйдя на улицу, священник вдыхал ночные запахи и прислушивался к далеким таинственным звукам. Он мысленно представил себе территорию штата: получалось, что, если забыть о поездах, про которые упоминал шериф, все убийства совершались на ареале, условным центром которого можно было считать Кастильо Ансьяно. До Санта-Круса двадцать, точнее, восемнадцать миль в направлении океана. Недавно он казнил помощника шерифа в Уайтлоу, это севернее, а еще, раньше… Получалось, что догадка верна, так как ребята Бладэкса «выкосили» территории на северо-восток и собственно восток, а пришли с юго-востока. Таким образом, не оставалось сомнений — враг двигался по кругу, причем против солнца, то есть в направлении, противном Господу. Нечего было ожидать иного от слуги дьявола.

Священник прикинул, будет ли Кровавый Топор описывать еще один круг вокруг Кастильо Ансьяно, и пришел к выводу, что нет, так как не найдет в радиусе десяти-тридцати миль достаточного количества подходящих жертв. Альварадеса Маккой уже как бы пропустил, вероятно приберегая напоследок. Значит, все верно, наступает черед Питера Мартинсона. Сегодня, завтра или послезавтра с первыми лучами солнца Маккой нападет на селение.

— Что ж, дьявольское отродье, — проговорил священник негромко, обращаясь к ночи. — Я готов, я жду.

XCI

Игорь Владимирович Важнов, он же Логинов, он же Павалокин, господин, известный также и как помощник магистра ордена Теней Игнифериус, пробудился поздно. Для ночлега он избрал одну из специально снятых квартир, о наличии которых сотрудники спецслужб, конечно, догадывались, однако выследить нанимателя жилья не могли.

Трюк был прост, то, что проделывал со шпиками Важнов, в народе называлось отводить глаза. Вчера он «пошутил» с особым размахом — «взорвал» на глазах у следивших за ним типов «мерседес» вместе… с собой, а потом, усмехаясь, любовался их заполошными метаниями: забыв о необходимости скрываться, двое парней в «жигулях» кинулись… да-да, спасать объект слежки.

Господа из конторы до последнего времени даже не знали, что следили не за тем, ибо Важнов сбивал их с толку, подставляя вместо себя магистра, Сангвинолентиуса, яркого, даже пышного, — рыжие волосы, бородища, маска, свита — этакий мистер Икс-Игрек-Зет. Основное условие для настоящего мастера обмана — уметь одновременно говорить одно, делать другое, а в мыслях держать третье, и данному правилу, усвоив его раз и навсегда, никогда нельзя изменять.

Важнов помрачнел. Веселость как ветром сдуло. Что-то вклинилось в четко налаженную систему, точно камень угодил в шестерню механизма. Может быть, ошибкой стало превращение жалкого человека, не человека — тряпки, именуемой Ильей Ивановым, в раба? Возможно, отношения «раб» — «господин» изжили себя и следовало отыскать иные, более гибкие, сообразные, если можно так выразиться, моменту формы… Рабовладельческий строй всегда казался Игорю Владимировичу результатом наиболее правильного и логически обоснованного способа взаимодействия людей между собой. За всю свою историю человечество, развивавшееся как бы по спирали, не придумало ничего дешевле, чем рабский труд.

Возможно, в этом и заключался просчет, следовало сразу, что называется, в духе времени завуалировать рабство под проявление свободной воли? Кто же мог ожидать, что она обнаружится у столь жалкого существа? Надо было не позволять ему шалостей, а как следует осадить сразу же после убийства Сланцева, а уж тем паче Ромады. В тот момент Важнов не видел ничего особенно страшного в том, что те, кто прикоснулся к тайне Глаза Одина, умрут, напротив, тут присутствовал даже некоторый шарм, напряженность повышалась. Он-то знал, что ни милиции, ни ФСБ, ни кому бы то ни было не остановить машины смерти. Она сделает свое дело, а потом труп Иванова выбросят на свалку, закроют пухлые папки дел, все забудут об Игнифериусе, который станет наслаждаться жизнью далеко от страны глупцов, получив то, что принадлежит ему по праву. Все складывалось удачно, как вдруг… Невероятно, но факт: появился некто, способный перехватить игру. Но это под силу только… посвященному.

Таких людей не существовало, кроме самого Важнова, приспособившего для собственных нужд документы одного душевнобольного, которого он лечил, будучи еще… народным целителем во времена неразберихи первых послепутчевых лет. Потом начались трудности, возник вопрос: а может ли иностранец?.. Нет так нет. Заработав денег, он оставил практику. Паспорт сумасшедшего пришелся очень кстати, настоящий Важнов выглядел несколько размытой портретной копией доктора, которого посещал, надеясь на исцеление. Что ж, теперь он продолжает питать аналогичные надежды в… психиатрической клинике Белграда, куда, вероятнее всего, и препроводили пассажира с документами гражданина Сербии, вышедшего из поезда в столице данной страны в состоянии тяжелого помутнения рассудка. Это была чистая работа…

Держать Иванова в повиновении, водить его стоило все большего и большего напряжения. Важнову приходилось повышать продолжительность отдыха, при этом он не мог надолго оставлять подопечного без присмотра, для чего усыплял раба. Теперь же вновь наступала пора действовать.

Игорь Владимирович позавтракал, надел парик и спустился вниз, туда, где во дворе стояла его любимая машина — «хонда» цвета бордо. Важное уже взялся за ручку дверцы, но открыть ее не успел, откуда-то, будто из-под капота автомобиля, вынырнул вихрастый парень, на котором куда уместнее смотрелась бы не кожаная китайская курточка и потертые джинсы, а яркий клоунский костюм.

— Гражданин Кралькович, Кай Владиславович? — выпалил он скороговоркой. Все оказалось столь неожиданным, что Важнов невольно качнул головой, издав какой-то звук вроде «а-а-а» или «у-у-у». При этом он успел все же сообразить, что «клоун», знающий его настоящее имя, ни при каком раскладе не может оказаться другом.

— Что тако..? — хмуря брови, проговорил Важнов, но не успел отзвучать вопрос, как чьи-то очень сильные руки скрутили Игоря Владимировича.

— Вы арестованы, — сообщил «клоун».

Щелкнули за спиной браслеты.

— По какому праву?!

— Вы обвиняетесь в убийстве председателя Русской национальной партии господина Олеандрова Анатолия Эдуардовича.

— Что?! Что?! Кто вы такие? Я буду жаловаться!

— Ваше право, — кивнул вихрастый и, вынув из кармана удостоверение, раскрыл его перед носом Игоря Владимировича.

— Федеральная служба безо… — прочитал он.

Важнова втолкнули в подкативший тут же автомобиль. Взревел мотор, и машина выехала прочь со двора.

XCII

— Да, — утомленно обронила Маргарита Осиповна в трубку, услышав глухой незнакомый мужской голос. — Это я, кто вы и что вам нужно?

— Не так важно, кто я, как то, что я вам собираюсь сообщить, — проговорил мужчина. — Я…

— Если это опять насчет моей дочери, — перебила его Маргарита Осиповна, — то я уже устала отвечать на дурацкие вопросы относительно того, где она живет. Я не знаю этого, не знаю! И ничего удивительного тут нет, я не езжу к ней, я плохо себя чувствую, она сама приезжает ко мне, когда нужно. Могу дать вам ее телефон…

Женщина, наконец, сделала паузу, ожидая, что незнакомец скажет что-нибудь вроде: «Одну минуточку, я только возьму ручку», но он произнес нечто совершенно неожиданное:

— Я звоню вам совсем по другому делу. Вы находитесь в большой опасности, будет лучше, если вы на день или на два уедете из города, желательно куда-нибудь подальше. У вас есть родственники или знакомые вне Москвы?

Некоторые люди реагируют на предупреждения об опасности своеобразно: им отчего-то кажется, что доброжелатели преследуют корыстную цель. Именно так повела себя и Маргарита Осиповна, тем более что неизвестный сразу же назвал ее не Олеговной, а именно Осиповной. Смысл обращения женщина истолковала неожиданно.

— Кто вы такой? — вновь поинтересовалась Маргарита Осиповна.

— Это не имеет значения, — сказал незнакомец. — Я частное лицо, но вместе с тем представляю интересы одной… м-м-м, довольно крупной организации…

— Можете не продолжать, — ядовитым тоном прервала женщина звонившего. — Вас подучила моя дочь, так ведь? — Маргарита Осиповна не дала себе труда подумать о том, что, судя по голосу, собеседник ее человек не молодой, а значит, вряд ли может быть «подучен» Ириной. Но упоминание о друзьях и особенно родственниках за пределами Москвы бросало тень на безупречное столичное происхождение, которое выдумала себе Маргарита Осиповна, с годами и сама поверив в него. — Если так, то можете передать ей, чтобы забыла мой номер телефона и адрес и вообще катилась ко всем чертям, куда она там собиралась…

Мужчине истеричная отповедь, видимо, успела изрядно надоесть. И он, перебив собеседницу, сухо произнес:

— Если вы немедленно не уйдете из дома, то вашей дочери, вместо того чтобы ехать в Кашин к вашей матери, придется заниматься похоронами своей. — Не дав опешившей Маргарите Осиповне прийти в себя, он закончил: — Повторяю, лучше будет, если вы последуете моему совету, причем немедленно…

— Так вы знаете про Кашин! — торжествующе возопила женщина, точно все остальное ни в коем случае не касалось ее. — Значит, я права и вы…

Незнакомец повесил трубку. Маргарита Осиповна посмотрела на часы — было начало одиннадцатого утра.

XCIII

Было начало одиннадцатого утра, когда Илья, чистый и довольный жизнью, вновь вышел на улицу.

У него оставались ключи от «мерседеса» Шаркунова; можно было бы просто выкинуть их, но Илья поступил иначе. Он нашел почтовое отделение, где отправил бандероль, немного замешкавшись с написанием адреса, так как не знал, какая организация занимается расследованием убийства столь важной особы — МУР или ФСБ. Решив, что скорее всего последняя, он начертал на бланке ее координаты. Еще один бланк он сложил и незаметно засунул в рукав курки. Юная приемщица во все глаза уставилась на отправителя и даже переспросила, верно ли названа организация, которой предназначается пакет. Илья подтвердил.

— А когда доставят бандероль? — поинтересовался он.

— Дня через три, — проговорила девушка.

— Но тут же всего километров десять, даже, наверное, пять, — изумился Иванов. Работница почты виновато улыбнулась. Илье захотелось убить ее, но он передумал, решив, что у него и так полно дел. Ответив девушке ободряющей улыбкой, он спросил: — А может быть, все-таки можно побыстрее?

Оказалось, что в наш век скоростей все возможно. При почте имелся курьер, готовый за плату отправиться в любой конец Москвы, одним словом — капитализм в действии.

«То-то всполошатся господа контрразведчики! — подумал он с удовольствием. — А может, зря я им? Может, в МУР надо было?»

В конце концов он махнул рукой: не спрашивать же эту глупышку, кто ведет такие дела? Девушка, конечно, сумеет описать комитетчикам его внешность (парик и бороду он снял). Иванов не сомневался, что они идентифицируют его, и сознательно шел на это. Ставки в игре повышались, тут даже крутые «американские» горки — так, ерунда.

Расплатившись, Илья покинул почту, никто из ее посетителей за ним не пошел.

«Значит, меня ведут коллективом, — подумал он и усмехнулся. — Шеф, видно, еще спит? Думаю, ребятки, вам придется разбудить его».

Илья достиг станции метро «Краснопресненская», где, скрывшись в одной из кабинок бесплатного туалета, быстро написал печатными буквами на листочке бумаги заклинание, стараясь сделать так, чтобы буквы были видны на просвет. Бумага попалась как раз такая, как нужно, очень тонкая. Читать так (слева направо) оказалось довольно про-191- сто. Иванов несколько раз повторил заклинание, но… ничего не произошло.

Несколько огорченный таким оборотом дела, Илья двинулся дальше.

XCIV

Романтическая история, участником которой сделался майор, попытка не ударить лицом в грязь, распитие неимоверного количества спиртного — все это изрядно подорвало здоровье Валентина, а привидевшийся под утро Маккой и вовсе доконал его.

«Черт знает что! Я-то уж думал, все кончилось, а они!.. — негодовал Валентин в адрес автора «Валгаллы», героя работ выпускника Торонтского университета, бакалавра Флакка. — Лезут и лезут в голову!»

А голова эта, в которую, как в трамвай в час пик, перлись, грубо выражаясь, все кому не лень, болела: по сосудам ее, сжавшимся от страха за здоровье хозяина, циркулировала смесь из коньяка, шампанского и пива с небольшим добавлением крови. Как низко пал вчерашний сотрудник компетентных органов, примерный семьянин и позавчерашний коммунист Валентин Богданов. Хотя пал майор всего лишь на кровать, но подниматься с нее ему было не легко, подруга же «дней веселых» встала огурчиком.

«Вот что значит молодость», — мысленно вздохнул Богданов, забираясь под холодный душ.

Девушка была само очарование. Она приготовила завтрак: все тот же омлет с сыром, опять же безнадежно пересоленный, последнее оказалось даже кстати — омлет послужил неплохой закуской к оставшемуся пиву.

Богданову немного полегчало, и он, исполненный новых сил, оседлал телефон.

Тут майору сразу же не повезло. Лукьянова на месте не оказалось, его коллега, узнавший майора, сообщил, что приятелю «подвернулась работенка» и что вернется он не скоро. Номер секретаря Процента и вовсе не отвечал.

«Ну, Зина здесь, а Лена-то, скажите на милость, куда подевалась? — с некоторым раздражением подумал Валентин. — Или ей отгул дали за примерное поведение в кровати Ромкиного шефа?»

Позвонил Богданов и по другим телефонам. «Романа Георгиевича нет, — неизменно слышал он. — А вы по какому вопросу? — Услышав ответ, сообщали, как правило: — Он очень занят, сегодня вряд ли будет. Нет, наверное, и завтра тоже. — По одному номеру искренне посоветовали: — Звоните не раньше следующей недели, все равно сейчас не застанете».

«Да что за чертовщина у них там творится? — спрашивал себя Валентин. — Умер, что ли, кто?»

Зина дала Богданову телефон приемной Шаркунова, но и там, что вообще удивляло, никто не ответил. Майор несколько раз набрал номер, но, решив, что ветреная подруга что-нибудь перепутала, оставил бесплодные попытки и перенес «направление главного удара» на головушку безвременно почившей «Форы». И здесь везение не сопутствовало ему. Оба телефона были заняты. Тогда Валентин позвонил в офис господина Ромады.

Там его, что называется, огорошили.

— Как погиб?!. Взрыв?.. Мина?.. Граната?.. О Боже… Ни хрена себе! — воскликнул Богданов, вешая трубку и оглянулся. Зина ушла в ванную, поделиться новостью оказалось не с кем.

Едва Валентин набрал домашний номер Кирилла Амбросимова, жена последнего Люба взволнованно прокричала в трубку:

— Евгений Иванович?!

— Мэ-э-э…

— Вы не Рябчунов?! — В голосе женщины звучало столько надежды, что Богданов даже ощутил неловкость, сознаваясь в том, что он не неведомый ему Рябчунов. — А кто?

Решив, что Евгений Иванович лицо официальное, Валентин твердо произнес:

— Майор Богданов. Меня интересует ваш муж!

— Вы нашли его? — последовал встречный вопрос.

— М-м-м… Пока ищем.

— А они, — женщина отчего-то понизила голос до шепота и сообщила: — Опять звонили.

Задать естественный для него вопрос: что еще за они такие? — майор не мог — новоявленному коллеге Рябчунова полагалось это знать.

— И что они говорили?

— То же самое, — упавшим голосом призналась Люба.

— М-м-м… И ничего больше не прибавили?

— Нет, то есть да, сказали, что он на днях вернется домой и чтобы я не волновалась. Но они и в прошлый раз это обещали… А его все нет.

«Вот те на! — подумал Валентин, но тут же спохватился: — У этого Амбросимова, кажется, маленький ребенок? Что, если мужику надоело слушать ор собственного чада и он попросил приятеля позвонить и наплести какую-нибудь чушь, а сам отдыхает в обществе прекрасных дам-с? Допустим, товарищ оказался не силен на выдумку, напугал женщину, она со страху и помчалась в милицию. Ментам такими «делами» заниматься не в лом, вот она и сидит, как царевна в терему, ждет звонка от Ивана-царевича или хотя бы из милиции».

— Так-так, — пробормотал Богданов. — А звонил тої же человек?

— Нет, другой, у него акцент еще… — сказала Люба.

«Еще не легче! Его что, чеченцы украли?»

— Кавказский, — уверенно спросил майор, хотя на черта нужен чеченцам нищий издатель?!

— Нет. Он как будто иностранец…

— Ино-странец?! — Произнося слово, Валентин даже разделил его на две половинки — поистине чудеса!

— Да он вообще-то хорошо говорил по-русски, но все равно… похоже, что француз или что-то в этом роде.

Сбитый с толку майор задал следующий вопрос:

— А ничего странного вы не заметили? Ну, там… какие-то еще звонки, может быть, кто-нибудь… ну, может быть, вам показалось, что за вами наблюдают?

— Да, звонят много, потом приходили какие-то люди… — с готовностью отозвалась Люба и, сделав паузу, неуверенно добавила: — А слежки… Нет, вроде бы нет. Да я ведь и не выхожу почти никуда.

— А как его коллега, то есть зам, я хочу сказать, вы ему не звонили? Может быть, ему что-нибудь известно?

Вопрос, похоже, расстроил женщину.

— Конечно, звонила, — сказала она. — У них что-то с телефоном, я в какую-то фирму попадаю с автоответчиком… Как называется? Почему же не помню? Помню — «Хардлайн», — твердо проговорила Люба… — Да, точно, точно, «Хардлайн» — что-то вроде жесткой линии, я знаю — РГФ кончала. СП, наверное… — предположила она и добавила озабоченно: — Странно это, у них ребенок, Ира на гастроли укатила, Лёню со Славиком оставила. Может, что-то случилось, раз телефон поменяли?

— Гастроли? — вырвалось у майора. — Она что, актриса?

— Ира-то? Нет, она, ну, что-то вроде реквизитора у Алены Калининой.

— Калининой?! А как ее фамилия?!

— Калинина… А как же еще? Алена… Так что с Кириллом, вы его ищите?! — воскликнула она с некоторой долей истеричности. — Прошло столько времени!

Богданову требовалось выяснить теперь только одно, однако Люба могла запросто разрыдаться, и тогда…

— Разговор был очень коротким, — рискнул на удачу майор. — Мы не успели засечь координатов звонившего. В следующий раз постарайтесь затянуть беседу хотя бы до шестидесяти секунд. — Валентин нарочно не сказал «до минуты», а именно до «шестидесяти секунд», чтобы собеседница ощутила важность момента, поняла: большие дяди с крупными звездами на погонах только и делают, что думают о ней и о ее Кирилле. Женщина немного успокоилась, трюк сработал, слава Богу. — И не беспокойтесь, раз они сказали, что все в порядке, значит, так оно и есть, в противном случае они не стали бы звонить. Как ваш сынок себя чувствует?

Тут Богданов допустил промашку — у Любы оказалась дочка, — однако он немедленно исправил оплошность, извинился и, поддакивая, минуты три-четыре выслушивал рассказ мамаши про самочувствие чада. Решив, наконец, что уже пора (он и так ерзал на стуле, как на иголках), майор скрутил беседу и, едва ли уже не попрощавшись, спросил:

— А как все-таки фамилия Иры, Лёниной жены?

— Они не женаты… Но это неважно, по-моему… точно не помню, вроде Калачева… Живут? Они снимают… Я не знаю, я у них не бывала, кажется, где-то недалеко от издательства, даже совсем близ…

— Твою мать! — воскликнул Богданов, едва успев нажать на рычаг.

XCV

— Да нет же, ребята, так не пойдет, — Ирина решительно воспротивилась намерениям «мужиков» взять с собой секиру и рог. Последний еще ладно, а вот топор весом килограммов в десять — это было уже перебором. — Я не согласна все это тащить, я отказываюсь!

Весомость аргумента оказалась недостаточной, и его легко отвергли.

— Кто тебе сказал, что ты должна это тащить? — возразил Климов. — Моя игрушка, я и… — Он посмотрел на Славика, в лице которого появилось вдруг странное напряжение, и поправился: — Наша игрушка, мы и понесем.

Лицо мальчика расплылось в счастливой улыбке. Утро, наступившее в начале одиннадцатого часа дня, порадовало «молодых» не только солнечными зайчиками на паркете и стенах. Увидев секиру и рог, Славик издал воинственный клич и в прыжке бросился на шею Климову, сопровождая свои несколько, скажем так, странноватые действия не менее неожиданными возгласами: «Ты — Тот! Ты — Тот! Дедушка не соврал!»

Ушло какое-то время на разъяснения, в результате которых и Климов, и Ирина уразумели, что мальчику в последнее время часто снился прадед, который якобы намекал ему на появление в жизни Славика некоего нового человека, так называемого Того.

Одним словом, заморочки продолжались, и они не радовали мать мальчика. Когда Славик отправился к себе собирать вещи, Саша спросил помрачневшую подругу:

— Ну что нос повесила?

— Может, показать его психиатру?

Климов захохотал так, что на смех вбежал Славик со своим питомцем, оба с удивлением уставились на взрослых. Увидев, что ничего нового не произошло, мальчик ушел, а Ирина с осуждением спросила друга:

— Чего тут смешного? Чего, хотела бы я знать?

— Если идти сдаваться, то начинать надо не с него, — пояснил Климов причину веселья. — Начинать надо… м-м-м… по старшинству, чтобы никому обидно не было. А значит, — он ткнул в пальцем грудь, — с меня. И это пра-авильно.

Не найдя что сказать в ответ, Ирина пожала плечами: тогда она даже еще и не подозревала, что «мужики» вздумают взять с собой любимый топорик Белого Избавителя. Теперь она пустила в ход последний аргумент:

— Мы едем всего-то на неделю! Ему через неделю в школу.

Увидев, что Тот медлит с ответом, Славик заволновался, он хотел было броситься в сражение за права рога и секиры в одиночестве, но Климов опередил его.

— Через неделю? — спросил он рассеянно. Ирина с жаром кивнула и открыла рот, чтобы довершить «разгром противника», когда тот заявил с подкупаю-ще наивной улыбкой: — А скажи-ка мне тогда, милая, зачем тебе весь этот мешок? — Саша указал на торчавшую из сумки огромную косметичку. — Такое ощущение, что ты запаслась гримом с тем, чтобы не возвращаться домой, по крайней мере, до осени.

— Это все нужное! А это!.. Это!., - она с презрением указала на громадный «топор». — Черт с вами! Хотите таскать, таскайте! — Ирина, гордо подняв голову, удалилась из комнаты, не забыв бросить походя: — Пошевеливайтесь, а то ночью приедем.

Когда она ушла, Климов и Славик подмигнули друг другу, мол, уже два-ноль. Однако улыбка сошла с лица мальчика, и он, приняв торжественный вид, произнес:

— Она же женщина и не понимает, что такое Рагнарёк, правда?

«Рагнарёк, Рагнарёк, Рагнарёк, — застучало в голове Александра. — Раг-на-рёк — последняя битва. Этот топор и выкован для того, чтобы в час смертельной схватки герой, сражаясь на стороне богов Асгора, победил Локи и злых великанов. Победил и… сам погиб. Однако, уходя, он должен отдать свое оружие тому, кто станет последним викингом, последним волком. Он выйдет в мир, но там ему не достанется места, потому что он никогда не будет жить по законам домашних собак…»

Климов, очнувшись от странного наваждения, посмотрел на мальчика, в глазах которого читалось и восхищение и тревога. Саша, почувствовав дурноту, сел, почти что рухнул на диван.

Делая упор на местоимении, Славик прошептал одними губами:

— Ты победишь.

Слова эти докатились до сознания Климова штормовой волной.

«Ты победишь!»

Зеленый свет залил сознание.


— Эй, дружок, ты как? — Климов увидел озабоченное лицо Ирины и рядом с ним насупленного Славика, котенок на руках последнего тоже непременно желал соучаствовать в процессе, смысла которого не понимал. — Может, не поедем? — спросила подруга, суя в нос Александру ватку с нашатырем. Саша резко отвернул голову. Голос Ирины прозвучал уже спокойнее: — Ты как?

— Я в порядке… Просто… просто наехало что-то, наверное, из-за ранений. Ерунда, не стоит обращать внимания.

О том, чтобы отложить поездку, Климов и слышать не хотел.

— Пирогов желаю бабушкиных, — заявил он.

Кроме того, Александру не хотелось оставаться в

Москве, вчерашняя прогулка в Центр утомила его. Что-то переменилось в нем: раньше столичная суета нравилась ему. В Кашине Климов никогда не бывал, ему представлялся тихий патриархальный городок, где люди не бегут, а ходят, где нищие попрошайничают только возле церкви, то есть там, где искон веку им и положено христарадничать.

«Да там и нищих-то, наверное, раз-два да обчелся, — подумал Саша. — Потому что люди пожилые, вместо того чтобы клянчить на улице мятые, засаленные сотенные и тысячные бумажки, гнут спину на огородах…»

— Черт тебя возьми! — Саша даже подпрыгнул на диване, дурноты как не бывало. — Мы еще думаем, что нам делать, когда кончатся бабки! Ромка Козлов! Вот кто мне нужен!

И правда, Саша даже удивился, как мог он забыть о Проценте.

Уже три года назад, когда Саша навещал его, Роман был преуспевающим бизнесменом средней руки, так что, если не разорили конкуренты или, — 199- чего доброго, не ухлопали деловые партнеры или должники, имелись все основания предполагать, что господин Козлов добился еще больших успехов на ниве предпринимательства. Что Ромку могут убить, не верилось, таких парней не убивают, они сами кого хочешь на тот свет отправят.

Видя, как изменилось настроение друга, Ирина попросила объяснений и, получив их, с сомнением поинтересовалась:

— А он правда такой… м-м-м… такой крутой?

Климов кивнул и сказал, точно «Эврика!» воскликнул:

— А хочешь, я ему прямо сейчас позвоню? У него несложный телефон, я попробую вспомнить…

Саша перебрал несколько комбинаций цифр и, наконец, с уверенностью остановился на одной из них. Телефон не отвечал, Саша повторил набор — безрезультатно.

— Ничего, адресное бюро в Москве, надеюсь, не отменили, — не желал сдаваться Климов. — ФИО знаю, год рождения тоже, найдем Дбцента-Прбцен-та! Так что не горюй, голодать не будешь.

Сборы закончились, и, доложившись тете Нюре, навьюченная скарбом троица отправилась на улицу ловить такси.

Пока взрослые занимались этим не слишком-то приятным делом, Славик, которому непременно надо было вывалить на друга все новости, прощался с Женькой Мекеровым. Задетый Микер-Спикер спросил:

— Это у тебя новый папа?

Славик, не знавший, кем ему считать Климова, задумался, а приятель, неспроста задававший вопрос, заявил:

— И он тоже сбежит от твоих зеленых лучей, вот так!

Расправиться с Микером Славик не успел.

Взрослым удалось отловить такси — желтый «москвич» с шашечками.

Благодаря появлению подобных машин, Москва еще на шаг приблизилась к Нью-Йорку, а говорят,

мол, от Запада только плохое берем! Врут все, с полной ответственностью заявляю — нет! А «Макдональдсы»? А реклама памперсов? А желтые кебы? Чем не американские такси «йэллоу»?! Так-то!

XCVI

«Каков наглец, а? Каков наглец! — Маргарита Осиповна посмотрела на часы. — Скорее, скорее, сейчас придет он! Уехать! — усмехнулась она. — Как же!»

Даже и смертельная угроза (конечно же, надуманная — все происки потаскушки Ирки!) не могла заставить выйти сейчас из дому Маргариту Оси… Олеговну Романовскую. (Звучит, а?! Это вам не банальная Ковалева или — еще хуже — Калачева.)

Дело в том, что еще не старая (всего пятьдесят пять) женщина, сохранившая былую красоту (так считали многие), ожидала прихода гостя, муж и сын в отъезде, как не воспользоваться этим?

До прихода кавалера оставалось не менее получаса, а Маргарита Олеговна была уже готова встретить его. Она стала подумывать, чем бы таким занять себя, чтобы настроиться на лирический лад и полностью отойти от последствий телефонного разговора с неизвестным.

«Ну она у меня получит! — Лицо Маргариты Олеговны исказила злобная гримаса. — Доберусь до тебя, дочурка! Таких, как ты, в колыбели душить надо!»

То ли мадам Романовская вспомнила, что она ревностная христианка (чтобы не отстать от подруг, Маргарита Олеговна посещала церковь), то ли подумала о том, что прилив ярости (как в старину говорили, разлитие желчи) может стать причиной изменения цвета лица, так или иначе она попыталась взять себя в руки, что ей и удалось сделать.

В дверь позвонили.

«Это он!» Сердце женщины тревожно забилось. С томным «Ах, сейчас, сейчас!» Маргарита Олеговна, стараясь не бежать, поспешила к двери. Все-таки предупреждение незнакомца, чьи бы интересы он ни представлял, сыграло определенную роль, и женщина, прежде чем открывать, посмотрела в глазок. На лестничной площадке стоял кто-то… Кто-то? Да кто же еще мог скрываться за огромным букетом роз? Только он, тот, кого так ждала скучающая душа… Такой букет ранней весной! Сколько же он стоит? Да, народные артисты умеют ухаживать! Какой размах! Романовская, признаться, не очень-то рассчитывала на это.

Она распахнула дверь. Человек с букетом отодвинул цветы в сторону, и… Маргарита Олеговна с удивлением обнаружила перед собой молодого мужчину, парня, примерно ровесника сына. Расплывавшееся в улыбке лицо незнакомца лучилось доброжелательностью.

— Здравствуйте, — проговорил он торжественно.

«И голос приятный… Однако кто он? Посыльный? Конечно, а кто же еще! Лицо плебейское и улыбка лакея. Теперь и у нас, как на цивилизованном Западе, слава Богу, нет больше набившего оскомину всеобщего равенства! Разве моего Коленьку можно сравнить вот с этим?» — подумала Маргарита Олеговна, надевая маску госпожи-покровительницы.

— Вы… вы от Андрея Андреевича?

Парень кивнул:

— Да.

— Он задержится? — догадалась женщина. — Что-то срочное? Какие-то неполадки на съемке картины?

— Картины? — не вполне уверенно проговорил посыльный и повторил, но уже без вопросительной интонации: — Картины.

Приняв этот ответ за утвердительный — откуда какому-то мальчику на побегушках быть в курсе дел народного артиста СССР? — Маргарита Олеговна вспомнила, что (она не раз наблюдала это в кино) прислуге положено давать на чай.

— Войдите, — разрешила она.

Прикрывая за собой дверь, рассыльный весьма бесцеремонно защелкнул замок на «собачку» и, бросив цветы под вешалку, как-то уж очень недобро улыбнулся, скорее оскалился.

— Ну, сука! — проговорил он, протягивая к горлу Маргариты Олеговны руку, вернее, как с ужасом заметила женщина, страшный протез с длинными ногтями, этакую клешню робота-терминатора из фильма. — Расскажи мне, где прячется твоя дочка?

XCVII

Бесчисленное множество светофоров и огромное количество «чайников» плюс беспредельщики на фирменных тачках — вот что более всего раздражает водителя-профессионала из провинции в Москве. Богданов имел полное право считаться таковым, столичное движение просто бесило его.

Спеша к дому Калачевой, майор задавался вполне закономерным вопросом:

«Если она привезла Климова к себе домой, то как ей удалось спровадить прежнего сожителя? Тут Валентину вспомнилась статья про зеленого змия, в которой как раз упоминалось 88-е отделение милиции. Рядом с издательством! Вот вам и ответ! Как же я, дурак, не спросил фамилию мальчишки?! Совсем он мне голову заморочил».


Прежде чем уйти, Богданов решил еще раз воспользоваться телефоном.

Лукьянова опять не оказалось на месте. Не застал Богданов даже и старичка Чурганина. К последнему у Валентина не было никаких дел, просто отчего-то захотелось перекинуться с ним словечком. Самым удивительным казалось то, что не отвечал телефон даже в БМВ Процента. Набрав номер на вахте театра, которым заведовал Козлов, Валентин вместо голоса женщины-дежурной услышал хрипловатое ворчание и покашливание заядлого курильщика.

— Нет их никого, — проговорил тот мрачно, ответив на майорское «здравствуйте». — Разбежались кто куда, бабы — те в магазин или к парикмахеру, а другие о похоронах, знать, вместе с Козловым хлопотать или еще куда. Наше дело маленькое, сказали: сиди, Савелич, я и сижу, хотя и не обязан я им. А Роман Георгия с утра и не был, теперь его не скоро найдешь, тут у них… Как какие похороны?! — Словоохотливый Савелич искренне удивился такому неведению. — Так ведь скончался шеф ихий, Шаркунов. Вы разве не слышали? Уж и по телеви… Да ночью, на заказ, говорят, его…


«Шлепнули, прям в «мерседесе» его, так-то! — звучало в мозгу у Валентина, застрявшего на очередном светофоре. — Охрана прошляпила, а я так думаю — подкупили их…»

На соседнем сиденье устроилась Зинаида. Юная подруга Богданова, от которой тот, естественно, попытался отделаться, и слышать не хотела о расставании с любимым. Напрасно наседал на нее майор: «У меня дела, работа!»

— Я не буду мешать, — хлопая длинными ресницами, отвечала девушка. — Ой, Валь, а это тебя на задании? — спросила она, указывая на белый шрам — память об армейской службе.

Ефрейтор Богданов был уже «дедом», а попался, как салага: молодая красивая (хоть и стриженая) зечка приманила, суля ласки и райское блаженство, он и поддался… Еле оклемался потом в госпитале — так порезала стеклом, сучка.

— На задании, на задании, — ответил майор хмуро. — Тебе кто сказал?!

— Так Роман Георгиевич, он хвастался, что друг у него, то есть ты, опер-комитетчик экстра-класса, особо опасного преступника выслеживает. Мы, правда, понять не могли, при чем тут преступники и газетьі, но честно тебе все подбирали, материал.

«Как от нее отвязаться, как?!» — спрашивал себя майор, выруливая наконец из пробки, создавшейся из-за брошенного кем-то у обочины КамАЗа.

Ключ к решению стоявшей перед Богдановым проблемы подала сама же пассажирка.

— Ой, Валя! — воскликнула она, озираясь по сторонам. — Тут мой дом близко. Может, заскочим, я переоденусь, а то все в одном и том же.

— Я опаздываю, — нахмурился майор, но, не дав Зинаиде открыть рот, поспешил согласиться: — Хорошо, показывай дорогу.

— Ой, мы проехали! — воскликнула девушка, когда майор, изрядно попетляв по каким-то переулкам-закоулкам, остановился возле последнего подъезда указанного пассажиркой дома.

— Куда? — стараясь, чтобы его рычание звучало как можно вежливее, спросил Валентин.

— Да вот подъезд, тут два шага, сама дойду, задумалась… — Она томно стрельнула в Богданова глазами. — О том, как мне с тобой хорошо… Я скоро. Оставлю сумочку? — Майор нахмурился. — Хорошо, хорошо, возьму с собой. — Добавив: «Я мигом», Зинаида выпорхнула из машины.

Чтобы не вызвать лишних подозрений (и так уж лажанулся с сумочкой, правда, девушка как будто не поняла его намерений), майор заглушил двигатель. За багажником его «семерки» кто-то вскрикнул. Богданов оглянулся, девушка исчезла. Войти в подъезд так быстро она не могла, вокруг никого не было. Валентин распахнул дверцу.

— Зина? Ты где? — крикнул он. — Что там?

— Здесь, Валечка, — раздалось из-за багажника, — я поскользнулась, тут мокро.

Богданов поднялся было, но в этот момент увидел Зину.

— Все в порядке, — улыбнулась она. — А я боялась, что ногу подвернула. Не уезжай, ладно, — попросила она.

— Нет, нет, — заверил он и, дождавшись, когда подруга скроется за дверью подъезда, вернулся в салон. Дав Зине минуту, майор повернул ключ.

Застрекотал стартер.

— Да что ж ты, зараза?! — заревел Валентин, ударяя по рулевому колесу сжатыми кулаками. — Нарочно, да?! Нарочно?!

«Семерка» нахально издевалась над водителем и никак не желала заводиться. Валентин вышел и поднял капот.

«Свечи, что ли? — мелькнуло в голове у Богданова. — Или карбюратор засорился?.. Засорился? Стоп-стоп-стоп! Ну-ка назад отмотаем! Что это моя обольстительница так просто меня оставила? И упала она уж очень удачно… Ну-ка!.. Ах ты бля! — воскликнул майор, поспешивший на место падения подруги. Из выхлопной трубы «жигулей» торчал ненавидимый им представитель семейства цитрусовых — карликовый апельсин, закуска Зинаиды. — Ах ты, сучка!»

Вырвав плод из выхлопной трубы, Валентин сел за руль и завел двигатель. Первым желанием было уехать, но он передумал — пусть думает, что все в порядке. Вставив апельсин на место, Валентин взял ключ и, сделав вид, что копается в моторе, принялся ждать «шпионку».

«Неужели Ромка? — подумал он с досадой. — Друг, старый армейский друг приставил ко мне шпика? — Нет, об этом даже и думать не хотелось. — А сам-то ты как? — спросил он себя. — Разве Сашка Климов тебе не был таким же корефаном, как и Ромка. А что ты сделал с ним? Подставил. И друг его Лешка Ушаков погиб из-за тебя… Ну нет, я не для себя старался! Для дела! Мехметова в сети загонял. Оборотня ловил… На живца?

Живец! — больно резануло по совести. — А ведь сам Сашка мне тогда сказал, что крокодила на живца ловлю!»

От крокодилов мысли естественным образом перешли к Шарпу. Погруженный в нахлынувшие переживания, Богданов не заметил возвращения подруги.

— Что случилось, Валя? — спросила она.

Майор повернул голову и, всмотревшись в лицо

девушки, подумал, что выглядит она так, словно что-то случилось. В глазах появилось незнакомое выражение, не то строгое, не то очень серьезное, казалось, будто Зинаида приняла важное решение, что она хочет что-то сказать Валентину, но никак не может отважиться.

— Не заводится, — проговорил Валентин.

Зина кивнула и протянула руку. На раскрытой ладони лежал искалеченный апельсин.

XCVIII

Куда направиться дальше? Вопрос для Ильи был прост. Мысль ничего не смыслившего в сыскном деле человека текла, как казалось ему, естественным путем.

«Раз ребенок у этой сучки учится, то школа, скорее всего, не за тридевять земель, а рядом с домом!»

Убитая — мать Ирины — сказала, что живет дочь вблизи Белорусского вокзала, а когда он попытал (у старухи со страху отшибло память) ее немного, вспомнила точнее — рядом с Тишинской площадью, недалеко от Дома кино. Сомнений в том, что Романовская не врет, у него не возникало, мучил он ее скорее для порядка, для развлечения: уж больно приятно было ощущать страх, наполнявший комнату.

Илья потратил на очередную жертву полчаса, задавая ей самые нелепые вопросы, давая понять, что от того, устоят или нет его ответы, будет зависеть продолжительность ее жизни — своеобразная лотерея. Теперь, когда Илья перестал подчиняться Логинову, ему доставляло особое удовольствие мучить беззащитную жертву.

Она так старалась не попасть впросак, что Иванов долго не мог прекратить спектакль и уйти, он с удовольствием курил «Марльборо», найденное на столике в гостиной, где и происходила казнь, нарочно оставлял отпечатки пальцев, гасил в пепельнице длинные окурки, представляя себе, как дотошные криминалисты будут запихивать их в пакетики, отвозить на анализ.

Пусть попробуют взять его! Одолеть Великана в день Рагнарёк!


Прежде чем бросить снятую с руки стальную перчатку на изувеченное тело, Илья с некоторым сожалением посмотрел на "нее. Динамик телевизора (Иванов включил его погромче, чтобы исключить эксцессы, связанные с попытками жертвы позвать на помощь) изрыгал бравурные, жизнеутверждающие звуки, играл симфонический оркестр.

На сей раз это был не вальс. Илья почти ничего не понимал в подобной музыке, но тема казалась знакомой.

«Полет валькирий» Рихарда Вагнера», — объявила ведущая, когда оркестр смолк.

— Спасибо, — поблагодарил Иванов и, выйдя на улицу, направился к станции метро. Машину, оставленную возле оздоровительного комплекса, он решил забрать потом — чтобы ехать за ней сейчас, пришлось бы дать большой крюк.

«Берегитесь все! — едва сдерживаясь, чтобы не закричать, внутренне ликовал Илья, шагая по Брестской улице. — Час расплаты близок, наступает день Рагнарёк!»

Теперь он больше не был слепым орудием в руках недостойных. Логинов, или как бы там ни звали его в действительности, оказался лишь чем-то вроде ракетоносителя, который выполнил задачу и был отброшен как ненужный балласт.

Танец Маккоя завершался, оставалось лишь несколько последних па.

XCIX

— Хочешь, бей меня! — с вызовом проговорила Зина, когда они с Валентином сели в машину и он завел двигатель. — Только выслушай и…

— У меня мало времени, — сердито ответил Богданов.

— И все-таки выслушай меня, ты должен! — Ни в голосе, ни в лице девушки не осталось ни тени кокетства.

— Ну.

— Мне действительно поручили следить за тобой…

— Ромка?!

Зинаида порылась в сумочке и вытащила оттуда черный предмет — рацию «уоки-токи» — и передала его Богданову.

— Да, — кивнула девушка. — Но он… Он не сам, я не знаю, кто-то, по-моему, руководит им…

— Что значит — руководит? — строго спросил майор, вертя в руках рацию. — Шаркунов убит…

Зинаида тем временем продолжала:

— Я не знаю. По-моему, Шаркунов тут ни при чем. Роман Георгиевич сорит деньгами, он крупно задолжал кому-то. Я только предполагаю — слышала как-то обрывки разговора, — возможно, это связано с Андреем Александровичем… Это Крымов, он у Шаркунова заведует службой сыска…

— Он тебе приказывает?!

— Нет, Роман Георгиевич сам, он дал мне рацию, показал, как пользоваться, а я домой заехала — переодеться, да и забыла ее… Ничего я не должна была делать, просто сообщать, как идут твои поиски… Но я… я… еще ничего им не сказала…

Богданов мрачно кивнул:

— И все материалы, которые ты с сестрой для меня подбирала…

Он недоговорил:

«Профессионал?! Ха-ха! Лох! Фраер!»

— Выходи, — коротко бросил майор.

Что ни говори, а Зинаида была девушкой… неожиданной, — зачем она сама отдала Валентину злосчастный апельсин? Видела, что майор обнаружил его? Спросить ее он не успел. Вместо того чтобы уйти, Зина обхватила шею Валентина и громко заплакала.

— Прос-ти меня, Ва-а-алечка, прос-ти… — сквозь слезы бормотала она. — Я ведь ни-и-ичего плохого те-е-ебе не сде-е-ела-ала. Я правда в тебя влюби-би-билась… Не бросай ме-е-еня… Не бро-о-о-сай! Пожа-а-алуйс-та-а-а…

— Иди домой, Зина, — проговорил Богданов как можно тверже.

— Не пойд-ду, — девушка еще крепче вцепилась в Валентина. — Не пойду! Не бро-о-осай ме-еня! Там Ленка, Ле-ле-ленка… вся и-и-изби-и-итая, во-о-о-лосы обго-о-орели…

Тут Богданова словно бы по голове ударили:

«Так ведь ее же сестра поехала с Шаркуновым!»

Валентин принялся успокаивать девушку. Сделав несколько затяжек ленинградского «Пегаса», Зинаида закашлялась и, бросив сигарету на пол, подняла на Валентина заплаканные глаза. Истерика закончилась.

— Рассказывай, — произнес майор, включая двигатель и сдавая назад, чтобы развернуться. — По порядку.

— Хорошо, — кивнула девушка.

С

Игорь Владимирович Важнов — он же Кай Кралькович — сразу же сообразил, что никакие «отводы глаз» и прочие «напускания туману» не помогут: рядом с допрашивавшим его крупным, тяжеловатым сорока — сорокапятилетним подполковником находился невзрачный, лысоватенький типчик в очках, этакий замухрышка. Однако от слабого и ничтожного на вид человечка исходила — кто-кто, а Кай Владиславович чувствовал это — огромная сила. Воля его уступала воле самого Кральковича, но о том, чтобы «прокидывать» в его присутствии обычные номера Кай не мог и думать.

Ребята в штатском знали, с кем имели дело, и подготовились основательно, вплоть до того, что тип в очках присутствовал с ними на задержании Кральковича. Последнему оставалось одно — жидковатое, надо признать, средство — напирать на свое иностранное подданство. Но и туг не повезло.

— Бросьте, Кралькович, — усталым голосом проговорил подполковник Найденов. — Давайте не будем терять времени зря. Как насчет того, чтобы рассказать нам кое о чем?

Сузив ставшие от этого еще более раскосыми глаза, вскинув подбородок, Кай надменно произнес:

— Не понимаю, о чем я могу вам рассказать?

— Можете, Кралькович, и вы сделаете это, если не хотите отправиться в Сибирь валить кедры. Уж что-что, а мест в лагерях строгого режима у нас для убийц, по крайней мере, хватает.

— О чем вы гово… — Кральковичу тон подполковника не понравился, но Найденов, не дав ему закончить вопрос, продолжал:

— Убийство Олеандрова…

— У-бийство?!

— Только не притворяйтесь, что вы ничего не знаете об этом, — предостерегающе поднял ладонь Григорий Александрович. — У нас существует запись переговоров сменного начальника охраны господина Алексея Медынника и самого господина политика. Вот, не угодно ли послушать?

Подполковник вытащил из недр стола простенький портативный кассетник и включил его. Запись оказалась не длинной, но к тому моменту, когда эфэсбэшник нажал на кнопку «стоп», лицо Кральковича изрядно вытянулось.

Кто разбудил спящего? Кто дал Иванову возможность проявить свободную волю? Свободную волю?! Да нет у него никакой воли! Нет и никогда не было! Как у куклы, пешки, управляемого робота! Значит, его ведет кто-то другой, но кто?! Кто смог совершить такое? На земле существовало только два посвященных, обладавших достаточной силой для того, чтобы, находясь в контакте, превратить в послушного раба едва ли не любого человека.

Количество людей, не поддающихся внешнему воздействию, очень невелико. Беда состояла в том, что настоящий «наследник» принадлежал к меньшинству, точнее, был просто непробиваем. Если бы не это, Кай Кралькович мог бы рассчитывать заполучить куда более мощное оружие, чем Иванов. Он, Кай, единственный оставшийся в живых посвященный — старший из правнуков Белого оборотня, Избавителя Маккоя и дочери шамана, сестры старухи Ринэны Туар.

Тем не менее молчание затягивалось, и оно могло быть истолковано не в пользу задержанного.

— Вам будет довольно трудно доказать, что убийство совершено мной, — спокойно проговорил он. — У меня есть средства, я сумею нанять адвоката, который…

— Ну полноте, — перебил его подполковник, — предъявлять обвинение будет прокуратура, а не мы. Они смогут доказать вашу причастность, заметьте, я не говорю, что вы — убийца, но ваша — подчеркиваю — причастность к… хм… повышению уровня смертности населения в различных регионах этой страны. Срок вы получите, да что срок, сидеть в наших СИЗО — одно удовольствие. Не пробовали? Тогда поверьте мне на слово: никакая магия не спасет вас от туберкулеза, потом во сне вы уязвимы, как и все прочие люди, а в обычае преступного элемента сводить счеты с сокамерниками именно когда те спят.

Подполковник поднял лицо на Кральковича, крючковатый нос которого, казалось, еще больше обычного выделялся на белом, точно посыпанном мукой, лице. Тонкие губы Кая скривились в ухмылке.

— И вы надеетесь таким образом запугать меня, господин подполковник? — спросил он с нотками превосходства в голосе.

— Надежды, — задушевно улыбнувшись, ответил Найденов, — юношей питают. — И добавил уже вполне серьезно: — Мы ведь можем не передавать вас прокуратуре, выдадим господина Кральковича или… известного ФБР мистера Кингби Соединенным Штатам, где его, как вам хорошо известно, приговорили к смертной казни за куда менее тяжкие преступления, чем те, которые он совершил у нас… Хотя… почему бы вам не погибнуть, например, при попытке к бегству? Вы ведь Игорь Владимирович Важное, душевнобольной человек. Представьте себе, милиционер, юный сержантик задерживает некоего гражданина по фамилии Важнов… Последний, оказывается… вооружен. Сопротивляется: наводит пистолет на работника милиции, тот, исключительно в целях самозащиты, стреляет и… Надо ли продолжать?

Григорий Александрович посмотрел на собеседника с некоторым сочувствием, как бы говоря: «От-прыгался ты, братец, не твой нынче расклад!»

— Чего вы хотите? — мрачно выдавил Кралькович.

— Могу ли я считать это началом конструктивной беседы?..

Задержанный кивнул.

— Хорошо, — обрадовался подполковник. — Тогда постараемся помочь друг другу.

— Чего вы от меня ожидаете?

— Нас интересует многое, — сообщил Найденов. — Но, — он сделал паузу, заостряя внимание на том, что собирался сказать, — но прежде всего мне хотелось бы услышать, что вам известно о судьбе вашего младшего брата, Милоша?

Казалось, Кралькович впервые с начала допроса выглядел по-настоящему удивленным и взволнованным.

— Милош погиб в авиакатастрофе, — проговорил он. — «Боинг» компании «Эрфранс» упал в горах. — В живых не осталось никого… Имя Милоша было в списке пассажиров…

— Его труп опознали вы? — строго спросил подполковник, заранее знавший ответ.

— Нет. Бывшая жена. Но пока самолет обнаружили и добрались к нему, трупы пассажиров успели изрядно разложиться… Чем вызван ваш вопрос? — В словах Кральковича присутствовала уже явная озабоченность.

Найденов слегка помедлил и, внимательно посмотрев на допрашиваемого, с уверенностью проговорил:

— Думаю, что мы договоримся. Есть веские основания полагать, что Милош жив.

— Что?! — Кай подпрыгнул так, словно бы через его тело пропустили как минимум триста восемьдесят вольт.

— Более того, в настоящее время он находится в Москве, — закончил Григорий Александрович и, посмотрев на старшего Кральковича повнимательней, предложил: — Может, желаете водички?

CI

Валентин не мог не пожалеть о том, что скверно знал Москву. Одно дело — изучать карту, созданную, как принято выражаться, для народа под чутким руководством господ из его же собственного всесильного ведомства так, что сам черт по ней ничего не найдет, другое — пытаться оторваться от слежки в реальных условиях.

«Эх, кабы дома, я бы им устроил! — сокрушался он. — Показал бы, как пасти Вальку Богданова!»

«Watch your ass… Watch your ass, when in fight»[16], -to и дело лезли в голову майору слова Уилфреда Шарпа.

Что имел в виду Шарп, Валентин давно понял. Но то, что американец уже тогда знал про слежку и предупреждал о ней, вызывало законное недоумение.

«Морская пехота, говорите? Во время корейской войны? Как бы не так!»

— Слушай, — спросил он свою притихшую — рада, что не выгнали, — пассажирку напрямик. — А что Шарп? Не он ли всем заправляет?

Девушка чуть-чуть подумала и, не желая больше сердить Богданова, поспешила с ответом.

— Нет. Он… Нет, как он может им руководить? Рома… Роман Георгиевич по-английски… — она красноречиво покачала из стороны в сторону головой. — Нет… А мистер Шарп, тот по-русски даже «здрасте» выучил с трудом.

— То-то и подозрительно, — не сдавался майор. — Он в России уже три месяца, а до сих пор не мог запомнить хотя бы несколько десятков самых необходимых слов, что не помешало бы ему при таком переводчике.

— Ничего странного тут нет, бывают неспособные к языкам люди, у них лингвистический тупизм.

— Угу… Ты машину водить умеешь?

Несмотря на неожиданность вопроса, Зинаида не удивилась.

— Немножко, — сказала она и с некоторым смущением добавила: — У меня на первом курсе парень был, дипломник, у него предки богатые, дачка, тачка и все такое. Он меня учил, говорил, что получается… Ничего, что я при тебе про других парней говорю? Это ведь раньше было, пока я тебя не встретила, а теперь… Теперь никого не будет, правда!

«О Господи! Кто о чем…» — мысленно застонал Валентин, а вслух проговорил как можно тверже:

— Ты должна мне помочь. За нами «хвост». Да не вертись ты, все равно ничего не увидишь. Смотри, видишь вон там впереди дом?

И верно, слева по курсу располагалось находившееся на реконструкции здание, судя по всему, еще довоенной постройки, — подрядчики, исполняя замысел архитектора, сохраняли фасад, все прочее они возводили заново.

Девушка кивнула:

— Вижу.

— Сейчас я сделаю финт ушами, не в буквальном смысле… Я выйду из машины, а ты… ты постарайся вырулить и приезжай к… к Дому кино как можно скорее. Найдешь дорогу?

— Найду, — Зинаида опять кивнула и нахмурила бровки, как ребенок, который заподозрил взрослых в том, что они готовятся обмануть его. — А если… если мы разминемся?

— Тогда… Тогда увидимся вечером у меня… Держись!

По встречной полосе машины катились чуть быстрее, чем по той, по которой ехала «семерка» Козлова, и интервал между ними, хотя и маленький, все-таки существовал. Майор решился: была не была! Он резко повернул руль влево и нажал на педаль газа. Только бы успеть! Только бы проскочить. Создавая угрозу аварии, ведомые Богдановым «жигули» промелькнули буквально в нескольких сантиметрах перед носом тупорылого КамАЗа, благополучно миновали встречную полосу движения и выскочили левыми колесами на тротуар как раз между двумя деревьями.

— Я не выеду отсюда! — в ужасе воскликнула Зинаида.

— Тебя отсюда «выедут»! За счастье почтут.

Покинув салон «семерки», Богданов со спринтерской скоростью помчался в направлении пере-страемого дома.

Двое из троих молодых людей, сидевших в неприметной, с подгнившим кузовом «девятке», слишком поздно поняли, кто так бешено мчится через тротуар; покинув водителя, они, не дав ему никаких указаний, рискуя угодить под встречный автомобиль, устремились вдогонку за «объектом».

Вихрастый молодой человек, этакий Шура Балаганов, «клоун» из цирка на Цветном бульваре, и его спутник, маленький, верткий, сидевший за рулем Анвар Алиханов, отставшие от «девятки» на три корпуса, повели себя иначе.

— Что предпримем? — спросил Анвар.

Напарник, которого родители и вправду нарекли Сашей, а друзья звали Шуриком, носил фамилию Миронов и звание офицера ФСБ, к сыновьям лейтенанта Шмидта себя никогда не причислял и в трамваях не «щипал». Он взял рацию, вызвал по ней некоего четвертого и попросил его устроить шмон серой «девятке» с номерным знаком…

— Ты, Анвар, на тачке давай, — сказал он. — И телку паси, на всякий случай, а я своим ходом, на метро поеду.

— Эх, сейчас бы «жучка» поставить, — мечтательно проговорил Алиханов, и в глазах его сверкнули лукавые искорки. — Интересно, о чем они там болтают.

Миронов покачал головой и возразил:

— Там и так уже два маяка, наш да этих деятелей, а он, может статься, совсем бросил машину, заметив «хвост».

— Нас? — воскликнул Анвар так, словно его оскорбили в лучших чувствах.

— Их. Тоже еще слоны в посудной лавке, — бросил Саша. — Не забывай, он все-таки наш… К тому же у нас с тобой никакого «жучка» и нет. — Открывая дверцу собой, он добавил: — Ладно, держим связь, пока.


Майор, имея пару десятков метров форы плюс жгучее желание избавиться от слежки, обставил преследователей. Молодость проиграла, при этом весьма глупо засветившись.

«Это не наши и… и не менты, — с уверенностью подумал Богданов. — Ромка, сучонок! Ему-то чего надо? Камушек надеется к ручонкам прилепить? Не по нему каравай! Подавится!.. Однако кто же грохнул господина Шаркунова? Конкуренты-наркодельцы? А кто сказал, что господин президент — наркоделец?.. Что еще можно предположить? Да что угодно, допустим, «Исполин» перехватил у кого-нибудь выгодный заказ?.. Жидковато… А если очень выгодный, ну о-о-очень выгодный?.. Возможно. А может?.. Черт, а если просто банковские или там биржевые игры? — Со всей откровенностью и безжалостностью к самому себе Валентин подумал, что в последнем он разбирается еще меньше, чем свинья в апельсинах. Апельсины? Черт бы побрал их! Теперь они сделались майору еще гаже, чем прежде. — Надо выяснить у Лукьянова, хотя… что он знает об «Исполине»? Ну кто-то же занимается ими?!. Мне Вовика придется на полставки взять, что же он, бесплатно должен на меня трудиться?.. А кто сказал, что он трудится на меня?!»

Мысль неприятно поразила его; майор постарался отбросить ее, она, не желая сдаваться, все равно напоминала о себе. В конце-то концов с Лукьяновым они вовсе даже не были такими уж давними приятелями, как с Процентом, а ведь говорят, что старый друг лучше новых двух. Лучше? Ну уж дудки!

Около метро продавали газеты, в глаза бросился жирный заголовок: «Ночь смертей». Валентин купил газету и, на ходу развернув ее, буквально остолбенел.

Богданова толкали озлобленные пешеходы, до сознания его сквозь какую-то пелену доносилось милое сердцу простого совет… русского человека: «Урод!», «Козел!», «Встал тут!», «Заснул, что ли?!»

Уносимый бурным людским потоком на другую сторону улицы, Валентин повторял:

«Ну и дела… Новый Оборотень…»

Со смертью Олеандрова неизвестный злодей-убийца, казалось, отнял у Богданова что-то дорогое. Нет, все-таки маловато общался Валентин с профессором Стародумцевым, не привык он к мысли о безнадежности мщения, не желал подставлять другую щеку, хотел сам, сам наступить на горло господину засранцу нового типа. Некий «аз» воздал за Милентия Григорьевича, за генерала Орехова, за него, майора Богданова.

«Нас мало, но мы еще есть!» — вспомнил Валентин слова, которыми завершалась книга Монтевила, будущего бандита Бладэкса.

— Нас мало! Нас! — Майор ткнул себя пальцем в грудь. — Мало, но мы еще есть!

— Что с вами? — услышал он негромкий участливый голос. — Что-то случилось?

Богданов повернул голову и увидел человечка лет пятидесяти — пятидесяти пяти в светлом плаще, кругленьких очочках и старомодной фетровой шляпе.

— Вам плохо? — спросил старичок.

— Нет, — улыбнулся Валентин. — Мне хорошо.

СII

«Мы не сделали скандала, нам вождя недоставало, настоящих буйных мало, вот и нету вожаков», — совершенно справедливо подметил народный поэт. Но и замечание относительно того, что удавшийся мятеж — революция, а не удавшийся — бунт, также верно.

Один из… бунтовщиков потирал единственной здоровой рукой быстро заплывавший глаз, а второй, лежа на кушетке с запрокинутой головой, прикладывал мокрый носовой платок к переносице, стараясь остановить носовое кровотечение. Из всех троих, видимо, не пострадала только Наталья — дама. Перед ней виновник столь плачевного состояния ее… сокамерников, пожилой, но очень бодрый, невысокий и вместе с тем впечатляюще широкоплечий мужчина с благородным лицом, даже извинился. Уверив ее, что ни в коем случае не толкнул бы даму, если бы не… столь сложные обстоятельства.

Наталья не сердилась на обидчика, хотя, падая, ощутимо ударилась об пол. Извинялся старик как-то по-особенному, во-первых, очень искренне, во-вторых… трудно сказать, возможно, его акцент (судя по всему, французский) придавал учтивым словам дополнительный шарм. В конце концов, Наталья и Кирилл сами виноваты, что послушались не проспавшегося с бодуна Лёньку Бакланова, который, узнав, что по утрам приходит человек (что-то вроде охранника-кормильца) и приносит еду и даже газеты, подговорил товарищей по заключению напасть на него.

«Что мы, втроем со стариком не сладим?! — убеждал он Наталью и Кирилла. — Набросимся разом и вырвемся отсюда!»

Результатом атаки, предпринятой на «француза», стали телесные повреждения: вожаку достался синяк и вывих руки, а его сподвижнику бодрый старичок разбил нос, их сообщницу кормилец, как уже сказано выше, толкнул, правда, справедливости ради отметим, не сам, а посредством Амбросимова, который, отброшенный стариком, и сбил с ног Наталью, честно пытавшуюся помочь мужчинам.

Мятеж провалился.

— Никаких я ваших извинений не приму! — заявила Наталья. — По какому праву нас держат взаперти?

«Француз» приложил руку к груди и со всей искренностью произнес:

— Я только выполняю задание начальства, мадемуазель.

— Какого еще начальства?!

— Фирмы «Хардлайн».

— Что такое?! — проговорил Амбросимов, приподнимаясь на кушетке и немедленно переставая «истекать кровью». — Вы разгромили издательство, а теперь держите нас здесь!

— Руководство намерено покрыть вам убытки в тройном размере, господа, также каждый из вас получит на выбор оплаченный тур практически в любую точку планеты либо денежную компенсацию его стоимости, — заверил «француз». Все слова он произносил правильно. Если бы не акцент и что-то особенное в манере речи, его вообще можно было принять за русского человека. — Куда бы вы пожелали отправиться?

— На Луну! — заявила Наталья.

— Ну да, держи карман шире, — пробурчал Бакланов. — Дождешься от вас. Пригнали каких-то жлобов… Теперь небось прирежете нас…

— Напрасно вы так думаете, — возразил пожилой охранник, ничуть не обидевшись, и, предвосхищая традиционный вопрос: до каких пор это будет продолжаться? — сообщил: — Не хочу опережать события, но есть мнение, что сегодня вам удастся покинуть это… м-м-м… не слишком приятное место. А чтобы у вас не осталось обид лично на меня, — он сделал паузу и, удалившись на несколько секунд, вернулся с бутылкой. — Мартель, — сообщил «француз».

«Какой это, к черту, иностранец? — подумала Наталья. — «Есть мнение» — это вам что?!»

— Сейчас принесу рюмки, — пообещал охранник, но прежде чем выйти на кухню, виновато посмотрел на единственную в компании даму. — К сожалению, мадемуазель, шампанское, которое я принес специально для вас, разбилось.

— Я, — зверски улыбнулась Наталья, — с удовольствием выпью и коньяку.

— Как пожелаете, мадемуазель, — «француз» приложил руку к груди и поклонился.

«Нет, что бы вы там ни говорили, — подумала Наталья, — это не наш. Наши так не кланяются. Во мужик, черт возьми! Просто голова идет кругом!»

CIII

Шагая по знакомой улице, майор не мог не заглянуть во дворик «Форы»: здесь встретил он алкаша Мишу и его африканского приятеля Огюста, отсюда начинался след и здесь же, как хотелось надеяться Валентину, заканчивался… Пора возвращаться домой к жене и детям.

«Вот найду Сашку и… — думал майор, отчего-то уверенный, что скоро встретит Климова. — Вот найду и…» — «И что? — спросил кто-то очень ехидный, уютно обустроившийся в голове Валентина. — Может, на колени падешь и прощения попросишь? А может, спляшешь, а, Валек? Танец Маккоя!..» — «Танец Маккоя? — переспросил угнездившегося в мозгу пересмешника Валентин. «Танец Маккоя… Именно танец Маккоя. Смерть идет по кругу, и он с каждым разом сужается».

Повторив эти слова едва ли не вслух, Богданов остановился и, уставившись на облупленную штукатурку ограды, прочитал: «Голосуйте за…» Фамилия стерлась. Богданову вдруг стало интересно, за кого призывают голосовать. Оказалось, что потрепанный плакатик устарел; составители текста, помещенного на нем, хотели, чтобы в шестую Госдуму попало побольше интеллигентов, а потому призывали избирателей голосовать за гражданина со стершейся фамилией, являвшегося представителем самой гуманной профессии. Ниже следовало довольно двусмысленное утверждение: «Думе нужны врачи!»

«Точно, — согласился майор. — Вернее и не скажешь, а пуще — санитары».

Размышления заняли у майора полминуты, он отвернулся от плаката и двинулся дальше, но, сделав несколько десятков шагов, вынужден был вновь остановиться. В глубине памятного двора стоял казенный «уазик», к которому два угрюмых милиционера вели, держа под руки… чернокожего Огюста.

Тот шел упираясь.

— Я Миша нэ убиват! — обращался он к зрителям — старушкам и детям то на ломаном русском, то на родном языке. — Je suis… J’ai été…[17] Друг… Друг… Ami… Il a été mon frere! Je n’ai pas été assassine Micha![18]

«Уазик» уехал, Богданов подошел к одной из зрительниц, дородной тетке.

— Так что? — ответила она на вопрос Валентина. — А вы Мишу-то знали?.. Всем известно, пил он много, последнее время с негром. У нас тут Нинка живет… — Переминаясь с ноги на ногу, майор выслушал «славословия» в адрес Нинки и дождался все-таки, когда женщина поведала ему: — Он Мишу-то по голове бутылкой и саданул. По пьяному-то делу чего не бывает?

Становилось понятно, что «бывает по пьяному делу» тетка знает не понаслышке.

— Угу. А давно?

— Да с неделю уж считай. — В результате дальнейшего допроса майор выяснил, что Огюст убил собутыльника — хорош mon frère и ami сердечный — в день «торжественного» закрытия «Форы» или на следующий. — …А сегодня и вернулся, наверно, совесть заела, — вещала словоохотливая гражданка. — Тут я, — добавила она с гордостью, — и позвонила. Они и взяли его. Я по телевизёру глядела, как показывали, будто они возвращаются туда, где убивали…

— Ну да, ну да, — кивнул Валентин и пошел дальше.

Наконец-то ему повезло: во дворе дома, где жила Ирина, он увидел двух мальчиков, одного из которых немедленно узнал. Однако не успел Валентин сделать шаг в направлении ребят, как услышал нетерпеливое: «Славик!», «Слава!» и совсем уже нервное: «Славка! Иди же скорей!»

Кричала невысокая женщина, стоявшая рядом с такси. Мальчик перебежал улицу перед самым носом длинного и нудного, как жизнь батарейки «Энерджайзер», рефрижератора.

— Климов! — закричал майор, бросаясь к желтому «москвичу». — Санька! Сашка!

Проклятый рефрижератор тащился ужасно медленно, следом за ним проехала еще одна машина, так что, когда Валентин выбежал на дорогу, автомобиль, увозивший Климова в неизвестном направлении, уже сворачивал за угол.

Не помня себя, Богданов, подобно героям крутых американских боевиков, готовых, преследуя преступника, удирающего в шикарном авто, без одышки пробежать десяток-другой миль, помчался за «москвичом». Уже за поворотом майор понял, что долго не протянет.

«Только бы добежать до Тверской! — стучало в висках у Богданова. — Там поймаю тачку! Только бы не потерять их!»

Славик, ужасно довольный тем, что его везут на машине (жалко, что не до самого Кашина, ну хоть до вокзала, все равно здорово!), крутил головой во все стороны. Оглянувшись уже перед Тверской, которую его мама почему-то называла улицей Горького, он задержал внимание на том, что происходило позади.

— Ma, ма! — не то с удивлением, не то с восторгом воскликнул он, толкая смевшую рядом Иру. — Смотри, дядька бежит! — Ирина, которая собиралась было прочитать сыну нотацию за не слишком приличное поведение в общественном месте, нехотя повернулась и… — А я его знаю! — еще-громче закричал мальчик. — Он приходил к нам, когда тебя не было. Он, наверное, шпион? Все выспрашивал, вынюхивал, такой хитрый… Дядя Саша!

— Ну что, малыш?

— Смотри!.. Эх! Все… — сокрушенно вздохнул Славик.

Как раз в тот момент, когда Александр откликнулся на призыв мальчика, водитель такси выехал на Тверскую и сразу же перестроился во второй ряд.

— Сука!!! — завопил Богданов, выбежав на «брод». Желтый «москвич» почти скрылся из виду. — Да что за невезуха?!

Он начал голосовать, но едва поднял руку, как тут же опустил ее: пистолет чуть не вывалился из-за пояса на асфальт, пришлось поправить его. Не успел Валентин вновь броситься на поиски такси, как сзади заскрипели тормоза. Он резко обернулся.

— Ой, Валечка! Ты так бежал… — Дверца «семерки» распахнулась. — А я у Дома кино стояла… Мне какие-то ребята выехать помогли…

Едва они свернули на Тверскую, как майору пришлось осознать всю глубину своего заблуждения; пускать подругу за руль было просто преступлением. Спасибо водителям окружающих машин, мастерства которых хватало, чтобы увертываться от… пассажей «семерки». Одному Богу известно, каким образом удалось Зинаиде никого не угробить и самой остаться целой и невредимой. Видимо, у институтского дружка оставалось немного времени на обучение своей пассии вождению.

«На первом же светофоре пересяду!» — клялся себе Богданов, когда очередной участник движения, не чуя мчавшейся к нему смерти о четырех колесах, слишком поздно спохватывался. На следующем светофоре? Это здорово, только до него еще надо доехать, не потеряв при этом из виду желтый «москвич».

— В левый ряд! В левый!

«Москвич» свернул на Садовое кольцо.

— Поворотних! Поворотних кто включать будет?! — орал майор, понимая, что делает это напрасно, — Зинаида только больше пугалась и суетилась.

Машина без всякого предупреждения повернула влево.

— Твою мать! Щас же остановят!

По всему видно, мадам Фортуне, в лице постового, понравилась красивая водительша. Пронесло. Пересесть за руль «семерки» Валентину удалось только на Сухаревской площади, когда поток, двигавшийся по Садовому кольцу, вынужден был приостановиться, давая дорогу автомобильному ручью со Сретенки. «Москвич» же успел проскочить на зеленый.

Ждать пришлось целую вечность, но вот, наконец, разрешающий сигнал светофора вспыхнул вновь, Богданов рванул вперед так, что покрышки «жигулей» запели жалобную песню. Однако, как ни гнал он, такси исчезло бесследно.

«Куда они поехали? — задавался майор вопросом. — У мальчика была сумка. Может, на вокзал?»

Желтое такси, скрывавшееся из виду за ехавшим позади панелевозом, перестроилось в крайний левый ряд и свернуло к Курскому вокзалу. Майор повторил маневр в лучших традициях своей подружки.

— Ай! — воскликнула она.

— Все в порядке, малышка, не беспокойся, все как надо.

Все в порядке?

Из остановившегося впереди такси вышла… дама с собачкой — такой противный пудель. Богданов, вообще собак любивший, в тот момент ненавидел данную породу до глубины души.

— Что?! Где?! — завопил майор, тараща глаза, переводя бешеный взгляд с дамы на «москвич», с «москвича» на подругу. — Что такое?!

— Что-то не так, Валечка?

— А-а-а?..

Никто больше из такси не появился. Поравнявшись с машиной, майор убедился, что она пуста. Все рухнуло, но Валентин повел себя на удивление спокойно.

— Значит, три вокзала, — сказал он. — Но вот какой из них? Черт их дери! Это же дотемна проходишь и ни черта никого не найдешь. Так проколоться. Таких «москвичей», наверное, штуки три пока на всю Москву!

Майор посмотрел на Зинаиду, та молчала.

«Сыграем в игру», — решил Валентин и спросил:

— Ты бы куда поехать хотела?

— Прямо сейчас?

— Вообще. Но только у нас, в России.

— В Палангу! — выпалила Зинаида, недолго думая. — Там так- клево, мы с папой и мамой были в восемьдесят восьмом году!..

— Е…лки-палки! Я же сказал, в России!

— Ну, тогда… — Зина вздохнула. — Тогда в Петербург, мы там тоже были еще раньше в восемьдесят седьмом, с классом ездили. Ленка пирожных тухлых объелась…

— Отлично! — оборвал ее Валентин. — Едем на вокзал!

— Вау!!! — Зина захлопала в ладоши. — Прямо сейчас? Классно!

— На вокзал, а не в Ленинград, — уточнил Валентин и, увидев, как радость прямо на глазах сползла с личика девушки, спросил: — А сколько тебе лет тогда было?

— Тринадцать, — ответила она. — Нас с Ленкой в шесть в школу отдали.

— А сейчас тебе сколько? — не желая утруждать себя подсчетами, поинтересовался Валентин.

— Двадцать два… Будет через два месяца…

Дальнейший путь до Комсомольской площади они проделали молча и, что самое отрадное, без приключений. Хоть пять минут прожили спокойно.

Внаглую закатившись между зданиями Ярославского и Ленинградского вокзалов, Богданов заглушил двигатель и строго сказал подруге:

— Сиди тут и жди.

— Мы в Питер не поедем? — с грустью проговорила она в ответ. — Там так клево.

— Потом… — Майор вытащил из бумажника пятидесятитысячную купюру и, протянув ее Зинаиде, сказал: — Тут стоять нельзя, если мент подойдет — скажи, что хозяин ушел, пусть берет штраф и катится отсюда.

— А ты скоро?

Вопрос показался Богданову идиотским, однако он сдержался и ответил спокойно:

— Не от меня зависит.


Прошло полчаса или больше. Валентин, поначалу резво обежавший здание Ленинградского вокзала и прилегающую территорию, отправился на обследование его соседа. Ярославский вокзал, образно говоря, обнулял шансы Богданова на этой стороне площади. Его не покидало ощущение, что, шлюпкой болтаясь в людском море, заглядывая под крыши перронов Ярославского вокзала, тянул он пустышку.

«Так где же? Идти на Казанский? — спросил себя майор. Именно оттуда начиналась дорога в родной город. — Иди, Валя, иди. Бери билет и дуй прямо сейчас нах Остен… Ну уж нет!»

Переходить площадь Богданов не стал.

В надежде, что друг еще не уехал, майор вышел к электричкам. Около перронов стояло несколько поездов, один из которых — битком набитый — отправлялся через пять минут в Тверь.

Богданов двинулся по перрону, заглядывая в окна вагонов. Последние пассажиры бегом спешили занять места, двое из них чуть не сбили майора с ног. Благодаря им он столкнулся лоб в лоб с каким-то долговязым мечтателем, «считателем ворон».

Тот блаженно улыбнулся и пробормотал «извините», но продолжал по инерции напирать на Богданова, видимо считая, что уступить должен последний. Майор, которого придурковатый тип порядком разозлил, не сдавался, и долговязый начал «обтекать» препятствие. И в этот момент Валентин почувствовал, что что-то не так. Привычная тяжесть на животе исчезла. Не мешкая ни секунды, Богданов схватил типа за руки. Тому не хватило буквально доли секунды, чтобы убрать в карман украденный ТТ. Валентин резко рванул вниз запястья «мечтателя», пистолет упал на асфальт перрона. Богданов оттолкнул щипача, но поднять оружие не успел: неведомо откуда взявшийся вертлявый типик буквально, как корова языком, слямзил ТТ.

Сообщник «мечтателя» явно не ожидал от Богданова большой прыти, однако майор, обрушиваясь в прыжке на вора всей массой, с маху придавил последнего к зеленому металлу вагона поезда, стоявшего на противоположной стороне перрона. Сообщник щипача охнул — Богданов весил без малого центнер, — а противник, вероятно, чуть больше половины, хотя тело его, как успел заметить майор, было тренированным, что наводило на размышления. Развивая успех, Богданов взял шею вора на излом. Тот, как профессионал, мгновенно понял, что раунд проигран.

— В каком? — спросил майор.

— В левом внутреннем. В куртке, — пробулькал вор — не слишком-то разговоришься, когда у тебя голова набок, свернута.

— Спасибо. Я спрашиваю про звание!.. Эй ты, длинный, не подходи, шею ему сверну. — «Мечтатель» отошел. — Так в каком ты звании? Я шутить не буду, ну?!

— Лейтенант.

— А тот?.. А, внештатник, значит… Так, внештатник, вали отсюда, бегом! Ну! — по-медвежьи рыкнул майор. — А вам что, дополнительное приглашение нужно?! — заорал Валентин на начавшую собираться компанию зевак. — Вон, суки! А ты, голуба, ручку за пазушку, медленно вынимаем пистолет и бросаем его на землю… Одно резкое движение… Ты меня понимаешь!

Когда любопытные увидели выпавший на асфальт ТТ, большую часть их как ветром сдуло, однако «чета» пьяненьких ханыжек осталась. Мужичок, блаженно улыбаясь и слегка покачиваясь, проговорил:

— Че орать-то?

— А своя пушка где? — спросил майор пойманного лейтенанта.

— Я на задании, — пробурчал он так, словно бы хотел сказать: «Чего выделываешься, знаешь же, что при мне даже удостоверения нет».

— Вовка Лукьянов послал? Можешь не отвечать. — Богданов толкнул «вора». — Вали!

Освобожденный эфэсбэшник, не оглядываясь, быстро направился в направлении головных вагонов электричек.

Валентин поднял ТТ и убрал в обширный внутренний карман куртки.

— Дай стрельнуть, — попросил было мужичок, но майор так зыркнул на парочку любопытных ханыжек, что те мгновенно испарились. Продолжать поиски расхотелось, тем более что тверская электричка вот-вот должна была отправиться — она и так уже задерживалась минуты на три, видимо, для того, чтобы пассажиры ближайших вагонов могли сполна насладиться бесплатным зрелищем.

Казалось, неведомая волна заставила Богданова вздрогнуть. Он резко повернулся. Окно в середине головного вагона открылось, и в него просунулась чья-то голова.

— Богданов?!

— Санька?! — Валентин рванулся к поезду, состав вздохнул, и… двери вагона с шумом захлопнулись. Электричка вздрогнула и медленно двинулась вперед. Богданов вполне успел бы добежать до вагона, уносившего неведомо куда Александра Климова, но тяжелая рука легла майору на плечо.

— Гражданин?

Валентин резко обернулся, встретившись глазами с молодым милиционером, успевшим сделать маленький шажок назад. В руках парня ничего не было, зато слева от него стоял напарник с АКСУ, жерло-форсунка которого смотрело прямо в живот майору.

— Что такое? — спросил Валентин.

— Документы, пожалуйста, — попросил младший лейтенант, судя по возрасту, вчерашний выпускник школы милиции.

— Мне некогда… — Богданов даже не успел спросить Климова, куда он едет, — мимо грохотали последние вагоны электрички.

— Попрошу документы.

— Вот тебе документы, — майор достал из кармана удостоверение и, махнув им перед носом милиционера, хотел было убрать «корочки» в карман. — Посмотрел?

— Одну минуточку, — проговорил страж порядка. — Можно мне взглянуть.

— Ну взгляни, — Богданов протянул милиционеру удостоверение.

Тот какое-то время внимательно разглядывал его, а потом, не возвращая владельцу, спросил:

— Можно мне посмотреть на ваше оружие, товарищ майор?

Надо ли говорить, что подобный вопрос Богданову не понравился.

— Ты, братец, того? — Валентин покрутил пальцем у виска, уже понимая, что ретивый юнец не отстанет, — его специально вызвали, возможно, кто-то из зрителей, а может, и бывшие коллеги, если решили сворачивать слежку и… присекать деятельность. Чью? А его, Богданова. Ну уж шиш вам, друзья!

На счастье Валентина, младший лейтенант решил не вызывать подмогу и геройствовать самостоятельно, совершая тем самым непростительную ошибку. Рукоять укороченного Калашникова сержант-автоматчик держал в левой руке, что существенно упрощало майору задачу.

— Пройдемте, гражда…

Договорить милиционер не успел: Богданов схватил автомат и показавшимся со стороны очень легким, но на деле резким и энергичным движением дернул его на себя. Не ожидавший подобного оборота событий, сержант по инерции шагнул вперед, а майор услужливо подставил ему ножку, благодаря чему вполне крепкий и, несомненно, знакомый с приемами самообороны парень растянулся на асфальте. Младший лейтенант схватился за кобуру, но достать ПМ не успел. Кулак Валентина свалил милиционера с ног. Подхватив выпавшее удостоверение, Богданов бросился бежать.

«Стрелять не будут, — мелькнуло в голове у майора. — Народу много».

Майор выбежал на площадку перед часами. Слева находилась лестница, впереди проход, запруженный торгующими гражданами, чрезвычайно затруднявшими продвижение народа, валом валившего с прибывшей электрички. Увидев пробивавшихся сквозь толпу в его направлении двух парней в камуфляже, Богданов резко свернул на менее людную, а главное, свободную от работников милиции лестницу и помчался вниз, прыгая через ступеньки. Валентин выбрал наиболее короткий и наименее людный путь к автомобилю. Оставалось достигнуть невысокого фигурного забора и бежать вдоль него, все время по прямой.

— Черт тебя дери!., — прохрипел майор.

Едва он спустился, как навстречу ему устремился одинокий страж порядка с дубинкой в руках.

Намереваясь не иначе как зарубить ею смутьяна, точно шашкой, милиционер широко размахнулся и… оказался на земле. Разогнавшийся, как экспресс «Аврора», Богданов сбил работника милиции с ног хоккейным приемом раньше, чем тот успел провести свой сокрушительный удар.

Больше Валентину не мешал никто, он сбавил скорость и перешел с бега на очень быстрый шаг; до машины оставалось каких-нибудь двадцать-тридцать метров, когда майор услышал за спиной грозный окрик. Он обернулся и ничего приятного не увидел: двое ражих молодцов спешили сократить расстояние, отделявшее их от Валентина. Богданов вновь побежал. Преследователи поступили точно так же.

Нет, все-таки и женщины иной раз бывают полезны! Когда майор прыгнул за руль, то понял, что не зря оставил ключи подруге, двигатель уже работал. Богданов врубил заднюю передачу.

И другая женщина, капризуля Фортуна, благорасположение которой сегодня было для майора важнее всего на свете, не отвернулась от него. Ему удалось выехать на площадь, никого не сбив и не столкнувшись ни с одной машиной. Почти удалось… Милиционеры отстали, все оборачивалось удачно, как вдруг… Заскрежетало железо, Валентина откинуло на спинку сиденья, казалось, на него надели огромное — в полный рост — ведро и от всей души стукнули по нему ломом. Зина завизжала с перепугу.

Понять, что произошло, труда не составляло: «семерка» протаранила чей-то джип. Не надо быть пророком, чтобы более или менее точно предположить, что засим последовало. Точнее, последовало бы, если бы за рулем «жигулей» сидел нормальный человек, а не озверевший Валентин Богданов. Он не стал выходить, понимая, что разбираться придется не с водителем джипа, а с преследователями.

— Банзай! — закричал Валентин.

Включив первую и буквально сразу вторую, а через три секунды и третью скорость — не выдала «ладушка», — он на всех парах помчался подальше от площади.

CIV

Школу, где учился Славик, Илья нашел не сразу. Канцеляриям полагалось работать, однако девушек (в одном месте Иванову попалась довольно противная старуха) часто не оказывалось на месте. Поиски немного затянулись, но в итоге все же увенчались успехом, и Илья Сергеевич Иванов, именно так он и представлялся в каждой школе, получил нужный адрес.

Все оказалось очень просто: то, чего не могли добиться профессионалы, легко удалось дилетанту. Слава дилетантам, они просто не знают, что чего-либо нельзя сделать, им никто ничего не говорил об этом.

Илью немного раздражал тот факт, что его, столь популярного человека — портреты страшного убийцы демонстрировались по каналам теленовостей, сплошь и рядом печатались в газетах, — никто не узнает. Но вот наконец… Илья почувствовал на себе взгляд — какой-то прохожий уставился на него.

— Ну чего тебе, мужик?

Человек, в голове которого словно бы щелкал допотопный арифмометр, молча буравил Иванова глазами. Незнакомец принял какое-то решение. Он улыбнулся одними губами, глаза же оставались холодными и даже злобными, в них вспыхивали, грозя прорваться наружу — чего мужчина упорно старался не допустить, — огоньки азарта. И в то же время в глубине души его, как раскаленная магма внутри горы, булькал страх.

— Ты, это… ты… не поможешь мне, парень?

— А чего надо-то? — поинтересовался Илья.

— Да… это… затащить кое-что надо одной бабе, стольник дает, а одному не справиться, хотя делов на пятнадцать минут.

— Далеко?

— Рядом, за углом.

Илья с интересом наблюдал за незнакомцем, намерения которого угадал. От мужика попахивало бормотухой. За углом находилось 88-е отделение милиции, туда-то он и собирался сдать убийцу, полагая, надо думать, что столь активное содействие в поимке матерого преступника стоит… ну хотя бы поллитры.

«Мы же, браток, не в Штатах, куды ж ты, голубь, кошка съест! Так тебе добавить захотелось, а не на что? Все равно спасибо за… признание».

Едва оба поравнялись с крыльцом отделения, где, поглаживая АКСУ, стоял милицейский старшина, как мужичок, схватив Илью за руку, завопил:

— Это преступник! Тот, которого в телевизере показывали! Убийца, скорей сюда, скорей! Он сбежит!

Старшина встрепенулся и перестал гладить автомат.

— Скорей! Милиция! — продолжал голосить мужик. — Ну что стоишь-то?! — одновременно со страхом, недоумением и раздражением завопил самозваный помощник правоохранительных органов, обращаясь к их работнику, не спешившему хватать убийцу и преступника.

Надо признать, что основания для проявления равнодушия у старшины имелись: во-первых, он знал, что убийцы и прочие лица, совершающие тяжкие преступления просто гак под окнами отделений милиции не разгуливают, а вот психов разных, напротив, шляется всюду великое множество. (Внешний вид издававшего истошные крики гражданина как раз и подтверждал предположение милиционера.) Второе — и, наверное, главное — ни один преступник не станет в подобной ситуации просто так стоять и улыбаться. Если он не полный кретин, то постарается смыться. Спутник крикуна никуда не бежал и бежать, по-видимому, не собирался, а лишь глупо улыбался и… слегка покачивался.

«Залили глаза, сволочи, — с неприязнью подумал милиционер. — Совсем обнаглели, гады! Взять бы их да в обезьянник[19] запереть!»

Исполнить таковое намерение старшина не успел, несмотря на то что мужичонка разразился нецензурной бранью уже непосредственно в адрес самого милиционера, его коллег, начальства и даже руководства МВД. Из дверей отделения торопливо вышли несколько работников милиции в касках, бронежилетах и с автоматами в руках. Все они поспешили к «уазику».

— А тебе, Муслимов, особое приглашение нужно? — с казенным раздражением в тоне крикнул один из милиционеров, обращаясь к старшине.

— Да тут, Николай Петрович, вон… — начал было он, но начальник оборвал его:

— Быстро, на Средне-Тишинском какой-то шизик заперся в квартире, жену и детей угрожает убить, садись давай!

«Уазик» уехал. Мужичонка, поняв, что ему не поверили, и осознав, что остался один на один с опасным преступником, с убийцей, кинулся было бежать, но теперь уже Илья схватил его за руку.

Некоторое время ушло на то, чтобы успокоить мужчину, убедив его в том, что он обознался, еще какое-то на то, чтобы отправиться выпивать вдвоем, плюнув на тетку с ее стольником. Поступить подобным образом предложил Илья, сказав, что у него с собой есть, и похлопал себя по животу, где за поясом джинсов якобы находилась бутылка.

Иванов немножко позабавился — у мужичка сделалась такая чудная физиономия, когда в руках у предполагаемого собутыльника вместо бутылки оказался револьвер. Но долго возиться с несостоявшимся помощником органов правопорядка Илья не мог. Истратив на него последний патрон, он отправился в третью и последнюю школу, в которой и получил искомый адрес.

CV

Жаждавшие крови владелец и пассажир побитого джипа едва не нагнали «семерку» возле Банного переулка. Пришлось отделаться от машины и прикинуться добропорядочными пешеходами. Спустя пять минут Богданов и его спутница уже спускались в глубокое чрево станции метро «проспект Мира».

Сделавшись «безлошадным», майор не стал человечнее, инстинкт зверя, пробужденный в нем обстоятельствами, рвался наружу. По счастью, Валентин оказался достаточно умен для того, чтобы осознавать это и не кидаться из крайности в крайность — сначала бить, а потом каяться в содеянном.

«Со мной происходит нечто подобное, что и с Сашкой в прошлом году, — подумал Богданов. — Я, как и он, — зверь, только пока еще в облике человека, зверь, которого загоняют псари. Для кого?.. Для того, для кого идет по следу кровавая ищейка — аз воздающий. — Ему вспомнился труп старика с перегрызенным запястьем правой руки, все еще сжимавшей пистолет, с вырванным зубами хищника горлом.

Оборотень убил всех, но стал жертвой… настоящих оборотней, которых — майор не раз думал об этом — оставил напоследок, как бы для эффектного завершения пьесы — яркого финала. Генерал Орехов, в молодости знавший Оборотня, говорил как-то Валентину, что тот не считал себя исполнителем заданий, он претендовал на большее — звание творца смерти…

История повторялась: неуловимый убийца, исполнявший танец Маккоя, усеивал свой путь трупами, находя удовольствие как в самих убийствах, так и в безнаказанности.

На марш-бросок от станции метро до улицы Красина ушло меньше десяти минут. Зинаида едва поспевала за Валентином и не задавала уже никаких вопросов. Не встретив во дворе ни единой души, майор поднялся на площадку и принялся яростно звонить в квартиру. Как он и ожидал, одна из соседних дверей отворилась и высунувшийся из нее старичок после обмена вопросами посоветовал:

— Они вроде уехали, с вещами выходили, а вы вот что, вы к Нюре сходите.

Последнюю удалось застать дома, женщина оказалась довольно словоохотливой, но, видимо, в связи с убийством, произошедшим по соседству, не в достаточной степени откровенной. Город, в который направилась Калачева с сыном и с «ее новым», тетя Нюра назвала, а на вопрос, не знает ли она адреса бабушки Ирины, спросила:

— А вам на что?

Богданов достал «корочку». Документ произвел на женщину такое впечатление, будто беседа происходила, скажем, в восемьдесят третьем, а не в девяносто шестом году. Тетя Нюра перепугалась так, словно хранила в квартире, по меньшей мере, полтонны марихуаны и ведро героина.

— Щас, щас, — запричитала она, — щас, това… гражданин май… начальник. Адреса не знаю, ей-

Богу, ну к чему мне? А телефончик Ира оставила, щас принесу, а адреса, ну, правда, ну к чему мне? А телефончик… — она вернулась буквально через пол-минуты, — вот телефончик, а адрес мне ни к чему, сами вы посудите!.. А что такого Ирочка-то… А, ну ясно, — затрясла она головой, поймав хмурый взгляд Валентина. — Ясно, нельзя говорить, понятно, понятно.

— Можете не беспокоиться, — заверил тетю Нюру Богданов. — Ничего страшного, просто формальности.

— Да они и не доехали еще, поди…

— Это нам известно, — веско произнес майор. Сделав шаг к лестнице, он помедлил: — И вот что, если будут приходить и спрашивать…

— Позвонить вам?

— Не надо, — обронил майор голосом из самых страшных шпионских фильмов своего детства, звучало это так, точно каждый из звуков, произнесенных им, весил по полпуда.

— А-а-а… — понимающе закивала тетя Нюра.

— Если спросят, скажите — ничего не знаю, уехали, а куда — не сказали, когда вернутся, вы тоже не знаете, все.

— Есть! — ответила женщина.

— Никому ни слова, — напомнил Богданов. — Про меня, естественно, тоже.

— Нема как рыба…

Майор удалился не прощаясь, только Зина бросила на прощание короткое «досв-дань».


Валентин, подумав о том, что напуганная его удостоверением тетя Нюра точно так же расколется, если решительного вида мужчины сунут ей в нос подобную «корочку», решил поспешить.

Выйдя на Тверскую, он стал голосовать. Везти его в Кашин и даже до Твери за сто долларов не соглашался никто, а один парень на «девятке» предложил:

— Ты на Ленинградский езжай, там до Твери автобус ходит, быстро и всего стольник «деревянных».

Появляться на Ленинградском вокзале Валентину по известным причинам не хотелось.

«Следующего, наверное, придется просто выкинуть из машины, — мрачно заключил Богданов. — А если мне кто-нибудь еще что-нибудь посоветует, то и убить!»

Но тут, видимо почувствовав его настроение, вмешалась подруга:

— Давай я поймаю? Хочешь? Кстати, милиционер там, на вокзале, ко мне подходил. Я ему сказала, как ты велел, протянула полтинник, а он сказал, что сам даст мне два, если я ему свой телефончик оставлю. Я ему рабочий записала.

— И дал?.. Чего-чего? Два полтинника?

— Нет, но и штраф не взял, — Зинаида протянула майору купюру.

— Оставь себе.

Понимая, что в таком случае придется тащить девушку с собой, по крайней мере, до Твери, майор, не видя иного выхода вообще попасть туда, вынужден был согласиться.

— Ты к киоску отойди и купи мне «фанты» и шоколадку, самую вкусную, — не терпящим возражения тоном заявила Зина, уверенная в успехе.

И точно, не успел Валентин расплатиться, как услышал звук остановившейся машины. Он обернулся, Зинаида уже садилась в салон иномарки. Богданов спикировал на «пойманный» подругой «полонез», как ястреб на лису, и через секунду, широко улыбаясь, произнес, обращаясь к ошалевшему от счастья водителю:

— Здрассь…

— Ваше задание выполнено, товарищ майор, — раздалось с заднего сиденья.

Машина тронулась.

— На сколько договорились, младший лейтенант? — не оборачиваясь бросил через плечо Валентин.

— На сто.

Богданов извлек из бумажника последний «зеленый» стольник и протянул водителю, чтобы не передумал. Поборов желание взять купюру, владелец «ауди» проговорил:

— Рублями.

Майор протянул ему две пятидесятитысячных банкноты. Косо зыркнув на них, водитель махнул рукой:

— Оставь!

До Твери доехали быстро и в полном молчании.

CVI

После отъезда друга прошло уже два часа, и Женька (Микер-Спикер-Хазбулатов) решил, что самое верное дело — пойти погулять.

«С бабушкой лучше, — подумал мальчик. — Она денег дает, а здесь… Все реклама по телику, как включишь: «Съешь «спикере»!», «Слопай «марс»!», «Бесплатно целый… ломтик!» Попробуй тут «съешь», «скушай» или «слопай» «сникерс», «марс» или «сладкую парочку — твикс! твикс! твикс!», когда у тебя денег в кармане только на бесплатный ломтик. Вот Славка колдует себе над зеленой стекляшкой, и ничего ему не надо!»

Книжка у него интересная, тут ничего не скажешь, но не все в ней понятно. Вот, например, не сказано, почему Эйрик превратился в ястреба, Бьёрн в медведя, Тафюр в волка, а Хьюго Хромой в орла? И что означает фраза в конце — «Нас мало, но мы еще есть!». Что еще за «мы»? Получалось, что Славка нахально причисляет себя к избранным, причем даже и не думает включать в их число Женьку. Вот это уже совсем никуда не годилось! От подобной мысли любой почувствует, что его предали.

«Славка — предатель, — твердо решил Женя, приговор был окончательный и обжалованию, по крайней мере до возвращения друга, не подлежал. — И еще! Никакой его дед или там прадед не бог Один! Мало ли одноглазых на свете?!»

Занятый такими мыслями, Женька, сидевший во дворе на лавочке и разглядывавший мысок нечищеного сапога, не заметил, как рядом с ним сел какой-то дядька.

— Привет, — сказал он и улыбнулся.

Лицо у незнакомца было приятным, где-то Женя видел его, наверное, в кино.

«Может быть, он артист?» — предположил мальчик и ответил:

— Здрасте.

Завязался разговор, незнакомец и правда оказался артистом, он снимался за границей, где сыграл роль в фильме, который назывался «Король-убийца» или «Убийственный король».

— Я не видел, — вздохнул мальчик.

Оказалось, что фильм еще не вышел на экраны, но отрывки из него уже показывали в рекламе по телевизору и киногерой, представившийся Ильей, только что вернулся из Голливуда.

— А где же твоя тачка? — Мальчик с недоверием покосился на просто одетого Илью. — В Голливуде все на шикарных тачках ездят, на «фордах», «поршнях» и «плинтусах», то есть на «плимусах».

Илья весело расхохотался.

— На «порше» и «плимутах», — проговорил он смеясь и, видя, что собеседник надулся, вынул из кармана и протянул ему «марс».

— Мне?

— Ну а кому же еще?

Поблагодарив, Женя, не сдержавшись, принялся за угощение, а артист спросил:

— А что, твои друзья так же говорят?

— М-п-што? — отозвался мальчик с набитым ртом.

— Ну, я хочу сказать, они тоже говорят «поршни» и «плинтусы»?

Женя думал довольно долго, но когда от «марса» остался один только бесплатный ломтик, наконец, изрек:

— Да нет, Славка говорит «плимусы», фу ты, «плимутсы». Мы даже поссорились из-за этого.

— А какой это Славка?

— Калачик, Колобок.

— Калачев, что ли?

— Ну… А ты… вы его знаете?

— Нет. Но ты же сказал — Калачик, вот я и подумал…

— А-а… — мальчик успокоился и даже, похоже, обрадовался тому, что артист не знает его приятеля.

— И часто вы ссоритесь?

— Нет, раза два в неделю, — сообщил Женя и добавил: — У него волшебный зеленый камень, он духов вызывает. Но это все ерунда, никаких духов нет, а камень — простая стекляшка.

— Да что ты говоришь? А он дома?

— Кто?

— Твой приятель.

Илья прекрасно знал, что Слава Калачев с матерью отбыли в неизвестном направлении, об этом сообщила Иванову очень подозрительная тетка, живущая ниже этажом. «В Кашин?» — спросил он. «Нет-нет, не в Кашин, что вы, нет!» Она врала, можно было бы разговорить ее, но Илья решил поступить иначе.

Он знал, как найти дом в Кашине, но нужно было убедиться, что Калачева уехала именно к бабушке, а не просто сменила адрес. Выходя из подъезда, он увидел мальчишку. В кармане еще оставался батончик «марса», ими Илья подкреплял физические силы. Он понял — Локи с присущим ему изяществом дает союзнику пас.

— Не-a… Он уехал.

— В Кашин?

— Да… А вы откуда знаете?

— А я фокусник… Показать фокус? — Илья достал из-за пояса револьвер. — Ну как?

— Кольт-«фрон-ти-ер», — по слогам прочитал Женя. — Класс!

— «Фронтир», — поправил Иванов.

Дав мальчику две-три минуты на забаву с револьвером и пообещав заскочить к нему в гости через денек-другой (когда достану патронов), Илья убрал оружие и, мысленно представив себе маршрут к оздоровительному центру, отправился к метро «Маяковская».

CVII

«Как это мне удалось так нажраться? — недоумевал Роман Георгиевич Козлов. — Прям чудеса! — В огромной четырехкомнатной квартире в престижном Крылатском восьмой зам «Исполина» пребывал в полном одиночестве — жену Жанну и дочек Козлов отправил на время каникул на дачу. — И выпили-то вроде немного…»

Все верно, причины задаваться подобными вопросами у председателя общества «Зеленая лампа» безусловно наличествовали и выпил не больше бутылки. Компанию составляли надоеда Шарп и Крымов, присутствовала также Лена, последнюю, правда, вскоре увез Шаркунов, Зинку… Зинаиду Козлов еще раньше сам отправил к Богданову.

Роман поморщился, не совсем ловко чувствовал он себя — следить за другом нехорошо это, ох как нехорошо. С другой стороны, куда денешься — в долгах как в шелках, кредитор приказал, вот и все. Процент поморщился и подумал о Шаркунове:

«Если бы ты, морда жидовская, не был таким скупердяем! Всего две сотни просил-то! Абала-босс![20]»

Президент «Исполина» не только не дал заместителю взаймы двусти тысяч долларов, но запретил также и остальным замам под страхом отстранения от должности ссужать Козлова деньгами.

Роман чуть не выл от обиды:

«Чужим столько отваливаем, а своим!»

Никто не дал ему денег (боялись, что ищейка Крымов пронюхает), пришлось искать кредитора на стороне. Мысль о Крымове также вызывала неприятные ощущения:

«Чего этот шпик от меня хотел? Никогда приятелями не были… А тут давай, Рома, вмажем…»

Вчера Процент искренне хотел послать водителя встретить Валентина, но так наклюкался, что пришлось Мишане вести шефа домой. Козлов посмотрел на часы и присвистнул:

«Это сколько же я проспал?»

Он не поверил циферблату и принялся загибать пальцы. Восемнадцать часов! Ого-го! Еще чуднее было то, что спал Козлов в одежде, чего страшно не любил, и обычно, если случалось заснуть не раздеваясь, быстро просыпался.

«Надо браться за дела!»

Радиотелефон «Панасоник» валялся на кровати, что называется, под ухом. Получалось, что Роман спал так крепко, что не слышал даже и звонков (чтобы за такое время никто не позвонил, и представить было невозможно). Приходилось смотреть на вещи трезво — кто-то приказал начальнику «маленького гестапо» подсыпать в водку Роману снотворное. Но зачем?!

«Неужели Шаркунов? — со страхом подумал Козлов. — Пронюхал про мои дела с кредитором?»

Процент раскрыл аппарат, тот молчал. Это удивило Романа и насторожило еще больше, чем собственная столь необычная сонливость. Причина молчания телефона объяснялась просто — его выдернули из розетки. Козлов вставил штекер на место и, к громадному облегчению, услышал вожделенный гудок.

— Фу ты… — вздохнул Роман, однако не успел он обрадоваться, как открылась входная дверь.

— Мишаня, — позвал Роман, полагая, что пришел шофер, у которого имелся запасной ключ, на случай, если шеф в результате распития спиртных напитков придет (что случалось не редко) в плачевное состояние. — Ты?

В комнату вошли два, как принято выражаться, решительного вида амбала.

— Вы кто? Что?.. Что тако…

— Собирайся, — проговорили хором «сиротки», но прозвучавшее предложение, как тут же убедился Процент, носило чисто риторический характер.

Романа Георгиевича бесцеремонно подхватили под белыя рученьки и, не обращая внимания на вопли: «Мы так не догова…», «Что происхо…», «Куда вы меня та…», поволокли вон из квартиры, не удосужившись даже запереть дверь. Единственный ответ, которым удостоили Козлова амбалы, звучал просто и доходчиво: «Заткнись, сука!»

CVIII

— Давай, давай, — поторопил подполковник Найденов, смертельно уставший за день. — Рассказывай, прошу тебя, покороче, я от этого мага-кудесника и так уже ошизел.

— Григорий Саныч, — начал старший по званию Лукьянов. — Тут накладка вышла… Валька Богданов — опытный опер, с ним не просто, но такого я от него не ожидал, не в его это духе, он человек расчетливый, предусмотрительный и о-очень не простой.

Найденов кивнул.

— Это точно, — согласился он. — Причем даже о-очень, о-очень не простой. — Скольких он ментов отметелил?

— Троих. Да еще у джипа Борьки Рогова крыло помял, тот теперь, наверное, выясняет, чья машина. Как пить дать на Козлова «наезжать» станет.

— А им не до него… ох не до него сейчас. Что же касается Богданова — молодец, вот такие парни нам и нужны, а то… — подполковник махнул рукой и, так и не закончив фразу, перешел на другое: — Не чисто сработали. Плохо.

— Володь… — Миронов вопросительно посмотрел на капитана.

— Да-да, говори, — кивнул тот.

Однако подполковник опередил Александра:

— Я что-то не вижу главного виновника торжества. Где Алиханов?

— Он продолжает вести «объект», — ответил Миронов.

— Да ну? — Подполковник посмотрел на старшего лейтенанта с удивлением. — Вы же упустили его, или я чего-то не понял?

— Богданов ушел, это верно, машину он бросил, — пояснил Лукьянов. — Но… мы предполагаем… вернее, мы почти уверены, что он отправился в Кашин через Тверь. — Найденов перевел взгляд на говорившего, но выражение глаз его не изменилось, а капитан продолжал: — Туда же отправился немного раньше и предполагаемый владелец изумруда…

— Он взял его с собой? — перебил подполковник.

— В квартире камень не обнаружен… Если бы у нас было больше людей… — начальник ничего не сказал, но смысл сделанного им жеста сомнений не вызывал: «Не волнуйся понапрасну, Вовик, никаких других людей у тебя не будет, только если что-то экстраординарное». — Очевидно, камень у них с собой…

— Так за кем же следит Алиханов, если Богданова вы уже потеряли? — Найденов показал, что явно не принадлежал к числу людей, которых так просто сбить с толку.

— Все верно, — кивнул капитан, — Валентин ушел, но теперь мы знаем, кто за ним следит.

Подполковник не стал скрывать своей радости.

— Наконец-то, — сказал он. — И кто же?

— Капитан Крымов, — твердо сказал Лукьянов. — Они вели Богданова сегодня, но потеряли…

— Он внушает все больше уважения… Ладно, ладно, значит, они не знают, где он?

— Да, но перед тем как мы пришли сюда, Анвар связался со мной, — сообщил Миронов. — Он сказал, что Крымов, несколько парней из его «маленького гестапо», а также восьмой заместитель президента «Исполина», Козлов, погрузились на машины и двинулись в направлении Ленинградского шоссе, а это может означать, что…

— Что и они туда же, — закончил за него Найденов и добавил: — Извини, что перебил.

Когда Григорий Александрович извинялся, это — его ребята знали превосходно — означало: будет дело. Слово вновь взял Лукьянов:

— Все это происходит на фоне того, что тело господина президента перевезли из морга в конференц-зал главного офиса, а они укатили в диаметрально противоположном направлении. Они, вместо того чтобы рыдать над бренными останками шефа, собрались в дальний путь на ночь глядя! Кроме того, на бирже, как мне только что сообщили, происходит настоящий обвал акций «Исполина» и филиалов, ни Крымова, ни Козлова, похоже, нисколько не заботит. Есть предположение, что главным скупщиком акций (через подставных лиц) является «Каролина», парни, работавшие в ней, имели стычку с Богдановым. Сначала он подрался с одними, а потом, если помните, расстрелял «ауди». В свете последних действий этой фирмы становится возможным предположить, что следили они за ним не в связи с мотивами личной мести…

— Так-так-так… — Найденов покачал головой и продемонстрировал, что и у него имеется «кролик в рукаве»: — Как вы думаете, кто сдал нам господина Кральковича?

В шесть часов утра домой подполковнику позвонил неизвестный и сообщил, что персона, совершившая убийство председателя Русской национальной партии, находится там-то и там-то. Одним словом, запросто взял и заложил неуловимого господина Игнифериуса.

— Кто ж его мог сдать, кроме братца родного, Милоша, — пожал плечами Лукьянов.

Мнение, высказанное им, было, что называется, общим. Ясно же, еще римляне говорили: cui profuit? То есть — кому выгодно?

— А вот и нет, — как-то по-мальчишески подмигнув коллегам, заявил подполковник. — Кое-кто другой. Этакий мистер Икс… в тылу врага. — Продолжая испытывать терпение подчиненных, Найденов загадочно улыбался. — Он нам факс прислал, любо-дорого прочесть, но это уже не нашего ума дело — на самом высоком уровне разбираться будут с исполнителями наполеоновских идей господина Шаркунова. Про «эликсир счастья» слышали?.. А про «Joy plus»?.. Нет? Ну так услышите, а сейчас… Внимание…

Подполковник вытащил из верхнего ящика стола папку, которую протянул Лукьянову. Он взял ее и, едва перевернув обложку, уставился на лицо, как бы подмигивавшее ему с фотографии. Миронов, также успевший сунуть нос в документы, вслед за капитаном поднял удивленный взгляд на начальника.

— Ни себе хрена! — воскликнули они хором.

— Вот и я говорю, — согласился Найденов. Он, совсем уже как фокусник, выложил все из того же стола пакетик со связкой ключей. — А это вот сегодня курьер принес от другого адресата… Не стану томить душу, ключики от «мерседеса» господина Шаркунова, отправитель — Илья Сергеевич Иванов.

CIX

Единственная в компании женщина, ободренная галантным обхождением дяди Степы, как она назвала его (французу это понравилось, он широко и искренне улыбнулся), чувствовала себя отлично. Выпив превосходного коньяка, она не стала скрывать симпатий к тюремщику. «Мне за семьдесят, мадемуазель, — сообщил он с грустью. — Увы». Наталья совершенно искренне призналась: «А я думала, что вы еще не на пенсии…»

Старик поблагодарил ее. Галантный француз — которого, как выяснили пленники неведомого «Хардлайна» в процессе совместного распития мартеля (подобные мероприятия, как известно, сближают), звали Этьен д’Ибу, — не соврал.

Дело шло к вечеру, когда железная дверь в узилище отворилась и на пороге появился мужчина, приблизительно ровесник Натальи.

— А вы кто? — спросила женщина, отчего-то огорчившаяся, что не увидела Этьена.

Мужчина не ответил, положив на стол сумку, очень похожую на планшет, которыми пользовались летчики в Отечественную войну, он достал оттуда два маленьких свертка и пластиковую папочку, которую и протянул Наталье.

— Тут паспорт, билет на теплоход, некоторая сумма в долларах США, — прогундосил он, как пономарь. — Берите…

— Южная Америка? — проговорила Наталья и, вытаращив глаза, уставилась на документы, которые вынула из полиэтилена.

— Ну вы же хотели куда подальше? — пояснил мужчина. — Теплоход английский, «Silver Moon» называется.

Даже скромных познаний Наташи в английском хватило, чтобы понять — ее отправляют на… Луну. Вот уж ничего не скажешь, как изволили пожелать, так и…

— А где Этьен, в смысле Степан?

Гость протянул конверты Лёне и Кириллу:

— Тут баксы, а батька что… Он на разборку поехал с друганами, а мне вас поручил, Арсена взял, хоть тот и налажал, а меня…

— Какой батька? — спросили хором и Наталья, и Кирилл с Лёней. Мужчины уставились на пачки долларов, которые извлекли из конвертов. — Кто налажал?

— Ну, мой батька. Он что, не говорил? Ну да, он скрытный… вернее, молчаливый, слова не вытянешь, такой… — промямлил «Дед Мороз». — Ну все, в общем, я пошел, остальные вопросы потом. Они вас найдут… Если живы останутся.

— Ты кто?! — отметая неведомого Арсена, который чего-то там налажал (что именно — узналось не скоро), закричала Наталья, увидев, что мужчина двинулся к выходу.

— Вальдемар, ну, Вовик, по-нашему-то…

— А батя, тьфу, отец твой кто?

— Как — кто? — Вовик даже остановился. — Степан Иваныч, ну, Этьен… Ой, вы Наталья? — Вопрос, мягко говоря, выглядел несколько излишним, — предполагать, что данное имя принадлежит кому-нибудь другому из пленников, не приходилось. Женщина кивнула, а Вальдемар сообщил: — Батька велел сказать, что вам привет, он будет рад, нет, польщен… — слово смутило Вовика, — да, польщен, если вы разрешите ему проводить вас до трапа теплохода.

— Я… Я с удовольствием… — пробормотала Наталья. Она была бы не она, если бы не заявила в свойственной ей манере: — Да, пусть он хоть и до Южной Америки меня провожает… Ой… Ваша мама, наверное…

— У нас мамы нет, — проговорил Вовик просто без какого-либо сожаления. — Она умерла, когда меня рожала… Меня батька потому и не любит… Ладно, я тут наболтал опять лишку… Все, пошел.

Прежде чем кто-либо успел спросить его о чем-то, Вовик исчез.

Дверь он не запер.

СХ

Давно остался за спиной пост у выезда на МКАД. Илья чувствовал себя великолепно, правда, немного смущало то, что номер на «его» машине сменили (он заметил это только потому, что предыдущий знак состоял из четырех цифр, а нынешний из трех), кроме того, в бардачке лежали водительские права на имя Ивана Ильина с фотографией Иванова, техпаспорт и доверенность.

Подобная заботливость ничуть не радовала Илью, получалось, что его все еще ведут. Хотя…

«Они могли проделать это ночью, — подумал Илья. — Пока спал я и… Логинов. Интересно, менты уже, наверное, ищут его, охрана-то ведь его впускала к Олеандрову. — От подобных размышлений Иванов немедленно повеселел. — Да, господину шуту гороховому сейчас очень даже не до меня!»

Такого прилива жизненных сил Илья раньше не чувствовал. Ему было просто хорошо и не до сумасшествия, как в те моменты, когда он помогал людишкам отправляться на тот свет, когда, силясь разорвать динамики, наполняя восторгом и сознание, и душу, всюду царила музыка: «Куин», Штраус, Бенсон или, как в случае с мадам Романовской, Вагнер. Нет, теперь ему просто было хорошо, здорово!

Илья включил приемник. Несмотря на обилие станций на эфэмовеком диапазоне, репертуар поражал однообразием: попса, эстрада, в том числе и отечественная, трудно вообразить себе что-нибудь более убогое, чем подобная жеваная-пережеваная жвачка, «чуин-чуин гам» для сердца и мозгов.

Он настроился на волну «Престиж радио»: тут хотя бы тебя не донимали рекламой никому не нужного дерьма, да и первая же песенка, которой почтила слушателя станция на 101.7 FM, словно бы отвечала собственным мыслям человека в серой «восьмерке» с правами на имя Ивана Ильина.

«Му mama gave me penny to buy some candy, — пела веселым голосом беспечная пожилая (так почему-то думалось) негритянка. — I didn’t buy no candy, but I bought a chewin’ gum»[21]. Из всего нехитрого, как стакан воды, текста Илья понял только то, что, сколько бы и для каких бы целей ни давали героине песенки пенни, никелей и куортеров[22], она неизменно приобретала жвачку.

Самым забавным здесь был даже не текст, а мотив, чрезвычайно сильно напоминавший известную мелодию, сопровождаемую обычно словами: «Была я белошвейкой и шила гладью, потом пошла в театр и стала… актрисой…»

Со старенького джазка «Престиж» «перепрыгнул» на «Пинк Флойд». Что означали эти слова — «final cut»[23]?

Илья задумался: английский в школе давался ему легко, видимо, свою роль играла наследственность — прадед как-никак знал в совершенстве двенадцать языков, да и дед тоже слыл эрудитом; однако самого Илью Иванова (все тот же дед после смерти отца «потерял» вторую часть сложной фамилии Иванов-Никольский) учительница иностранного (как, впрочем, и все другие) называла лентяем и бездельником, и только сверхдоброжелательно настроенный к правнуку профессора человек мог бы оспорить подобное мнение. И все же автор и исполнитель композиции Роджер Уотерс пел так проникновенно, что Илья, как ему казалось, понимал каждое слово и сочетание — «final cut» означало для него последний удар топора, удар, сносящий с плеч голову противника.

Еще в Москве Илья заметил на «хвосте» огромный джип «шевроле» с дополнительными фарами на крыше; такую с другой машиной не спутаешь, да и много ли подобных автомобилей в Москве?

План, составленный Ильей, надлежало осуществить на подъезде к городу Клину, до которого оставалось не более пяти-шести километров: скоро за ним кончалась Московская и начиналась Тверская область.

Он остановился. Минут десять ушло на то, чтобы произвести необходимые манипуляции с «жигулями», завуалировав их под мелкий ремонт, затем выбрать жертву — водителя старенького «москвича». Сердобольный дурень остановился, не подумав о возможных последствиях. Они же оказались для него весьма неожиданными и довольно печальными.

— Сломалось-то что? — спросил водитель «москвича», выходя из машины.

— Да вот видишь, — простецки и даже немного глуповато улыбаясь, проговорил Иванов, — не заводится. — Он подвел мужичка к поднятому капоту, как раз когда сзади вид предполагаемым шпикам перекрыл тягач «сканио», тянувший огромный трейлер. — Черт его знает, стала, и все.

— Ты чего? — Мужик, который деловито протянул руки к какой-то детали, удивленно повернулся, почувствовав, как что-то уперлось ему в бок. Увидев револьвер, мужик, казалось, удивился, но не испугался. — Ты че, парень, спятил?

— Не надо ничего трогать в моторе, здесь все в порядке. Давай-ка сюда ключики от твоей тачки, — улыбаясь одними губами, попросил Илья, — да побыстрее. — Я спешу.

Дуло револьвера перестало упираться в бок мужику и на мгновение окрасилось яркой вспышкой. Грохнул выстрел. Пуля взметнула грязную снегоподобную жижу на обочине шоссе. Водитель «москвича» подпрыгнул как ужаленный.

— Ключи! — бросив взгляд в сторону приближавшегося «сканио», рявкнул Илья. — Следующий выстрел в яйца! — Мы просто поменяемся машинами. Я тебе даю почти новую «восьмерку», а ты мне свой металлолом, потом размахнемся в обратку, я тебя найду.

Мужик трясущимися пальцами вытащил из кармана связку ключей. Он попробовал было отцепить те из них, которые не имели отношения к машине.

— От дома только возьму…

— Не надо! — оборвал его Илья — тягач был уже почти рядом. — В Клину станешь возле горкома, понял?! И жди!

«Черт побери! — подумал Иванов. — Ловко я! В каждом городе есть, вернее, был горком КПСС, и все знают, где находится здание».

— По-о-онял… — проблеял владелец «москвича». -Ты мент?

— Я Иванов, — твердо и не без гордости ответил Илья, напуская на себя торжественно-надменный вид. — Я убил кучу народу, зверски убил, некоторых пытал перед смертью… — Схватив ринувшегося было к водительской дверце мужичка за плечо, Илья объяснил: — Придется с другой стороны, «командирская» снаружи не открывается. Ключ в замке. Быстро, быстро давай! И смотри мне! Я буду сзади… Пошел!

«Восьмерка» стартовала, как раз в тот момент, когда Иванов повернул ключ в замке зажигания, мимо, сотрясая асфальт, протащилась длинная туша огромного фургона.

Развязка наступила через пять минут. Все произошло так, как предполагал Илья или даже лучше: на въезде в город у поста ГАИ владелец старенького «москвича» решился на отчаянный поступок: заметив милиционера с автоматом, он подкатил прямо к нему, открыл левую дверцу и попытался выйти из машины, но путь ему преградила толстая проволока, натянутая вдоль всего дверного проема.

Он не успел понять, для чего владельцу понадобилось уродовать машину (Иванов безжалостно проделал дырки в металле корпуса, чтобы закрепить проволоку), и решить, что же лучше — перелезть через преграду или выбраться тем же путем, которым он и попал в салон «жигулей». Хозяин старенького «москвича» заметил на асфальте какой-то странный предмет, выпавший из «восьмерки», когда открылась дверца.

Ужас пронзил сознание бедняги, теперь он понял, что за странная жесткая и явно неуместная штуковина выпирала из-под сиденья. Выбраться времени не осталось, — граната, которую Илья заботливо устроил в специально подготовленное углубление под чехлом сиденья, освободилась от чеки, вырванной привязанной к дверце веревкой.

Через пятнадцать минут, миновав гаишников, заливавших из огнетушителей «восьмерку» и суетившихся возле раненого товарища — сержанта-автоматчика, — Илья, довольный жизнью, бросил ненужный «москвич» в унылом грязном дворике и на автобусе отправился на железнодорожный вокзал. Спустя полчаса он с удовольствием разглядывал из окна электрички проплывавший за окнами ландшафт.

СХІ

Уже давно минула полночь, когда священник церкви Святого Георгия почувствовал, как усталость длинного дня тяжелым грузом придавила его плечи. Острые локти, опиравшиеся на отполированную временем поверхность некрашеного стола, стали разъезжаться, густая дрема теплым, пропахшим старыми запахами одеялом укрыла Питера Мартинсона.

Видения ада одолевали священника. Сатана старался запугать его. Бородатые люди на ладьях-жуках со множеством весел-лапок, глаза воинов сверкали алчным огнем, драконьи головы на носах драккаров были подобны кобрам, изогнувшим шеи перед броском, готовым вместе с хозяевами кинуться в битву. На ладье-флагмане — высокий молодой воин с широченными плечами, с лицом, скрытым украшенным серебряным ястребом шлемом. Видны были лишь пылавшие зеленым огнем глаза сына Одина, казалось, будто викинг смотрел прямо в душу слуге Слабого Бога.

— Как ты можешь быть слугою слуги и рабом раба? — с удивлением молвил просоленный потом и морем храбрец. Питер Мартинсон знал — это Эйрик, Эйрик Бесстрашный. — Не лучше ли тогда стать диким зверем, пить кровь того, кого удастся поймать, а потом, если не доведется пасть в драке с себе подобными, с приходом немощной старости, без страха и сожаления дожидаться смерти под высокой сосной или древним дубом?

Дьявол задался целью смутить слугу Божьего. Ведь именно так, как советовал язычник Эйрик, он, католический священник, и намеревался поступить.

— Отыди, сатана, не искушай! — закричал Мартинсон, и демоны отступили, шипя и возводя хулу на Господа, который не попустил им вцепиться когтями в сердце овцы своей.

Губы Питера шептали безмолвную благодарственную молитву, не к чему кричать — не Богу нужна благодарность, а людям, Он слышит и видит все, даже то, что так и остается невысказанным живущее только в мыслях и в сердце одного раба Его.

Но сон возвращался, и теперь уже воины с красными крестами на пропыленных плащах мчались, взрывая землю копытами могучих дестриеров. Взлетели вверх под небеса перевернутые кресты мечей, вспыхнула на солнце тусклая сталь, чтобы, обрушившись на неповинных монахов, окраситься кровью слуг Христовых.

Падали головы.

Они катились по жухлой траве, точно стремясь убежать подальше от места страшной потехи баронов. Одна из голов показалась чем-то знакомой Мартинсону, жаль только слишком часто она переворачивалась, никак не удавалось рассмотреть лицо, но вот Питер увидел — да это Джон Альварадес, шериф округа! Невероятно. Питер решил как следует всмотреться, но тонкая кожа и рыхлая плоть покинули долговечную кость; перед Мартинсоном предстал голый, обветренный ветрами и омытый дождями столетий череп. Священник положил его на ладонь и протянул руку.

— Дьявол! — воскликнул Мартинсон. — Дьявол!

Череп в руках Питера щелкнул золотыми зубами, сверкнули глаза-изумруды.

— Добро пожаловать в ад, святой отец, — любезно пригласил приятный голос.

Уронив череп, Мартинсон силился осенить себя крестным знамением, но рука онемела. Смех и изумрудный туман наполнили комнату. В убогое жилище священника вошел высокий, статный молодец в длинной зеленой рубахе, роскошные рыжие волосы густыми локонами ниспадали на плечи, а борода под стать им, огненная, торчала пышными клоками. Он улыбнулся и захохотал, точно увидел не Мартинсона, а неведомую зверюшку.

— Ты такой дурак, святой отец, — проговорил великан. — Мой кузен собирался пригласить тебя к себе, ведь ты решил умереть с оружием в руке, но так как по утверждениям христианских попов Асгора, а значит, и нас, его богов, не существует, то нет и Валгаллы; тогда выходит, что мне больше нечего предложить тебе, один лишь ад. Для тебя мир двухмерный, в нем существует только рай и ад да еще эта штука… пургаториум[24]. Причем довольно странно, так как у англикан, например, его нет, только рай и ад! Удивительно, как они могут не замечать такого… хм… вместительного помещения. Вот какая штука, получается, что дело опять не в Боге, а в людях, пуще того — в попах!

Рыжекудрый покачал головой, а потом умолк, что дало Мартинсону возможность чуть-чуть прийти в себя. Первое, что сделал Питер, — принялся размахивать руками, пытаясь сотворить знамение, но оно никак не получалось, все время выходило нечетное количество прикосновений — либо три, либо пять, то треугольник, то звезда, словно кто-то водил руку священника.

— Господи, Господи Иисусе Христе, за что ты караешь меня?! — стенал Мартинсон под кислые ухмылки рыжего демона.

— И не надоест дурью мучиться, — грустно произнес он, наконец. — Клянусь остротой клыков моего Фенрира, ты недостоин Валгаллы. Прощай, надеюсь больше никогда не встретиться с тобой.

Видение исчезло, но дьявол не отступил, просто принял другое обличье. Теперь перед не желавшим сдаваться священником, бормотавшим слова молитвы, предстал сам Князь Тьмы, сбросивший земные покровы — страшный уродливый рогач, с телом огромного жука, ослиным хвостом и козлиными копытами.

— Я все равно возьму твою душу! — изрекло существо замогильным голосом, казалось, что говорило и не оно, а сам изумрудный туман, клубившийся вокруг. — Я возьму ее, возьму ее, возьму ее…

— Зачем, зачем ты мучаешь меня?! — не в силах больше сопротивляться видению, взмолился священник. — Чего ты хочешь от меня?

Дьявол захохотал, уставясь на Мартинсона единственным глазом, словно буром, сверлившим насквозь святого отца:

— Ты знаешь, ты знаешь, ты знаешь!

Стены, пол и потолок комнаты ходили ходуном. Вся церковь затряслась в дикой пляске. Стена, отгораживавшая храм от пристроя, рухнула, подняв клубы пыли и известки, проникнувшей в легкие Мартинсона, и сотни маленьких чертиков, выпрыгнув из подполья, схватили и поволокли, как муравьи гусеницу, зашедшегося кашлем священника к алтарю. Они бросили его и исчезли так же внезапно, как и появились.

Питер поднял голову и попробовал встать, но, лишь взглянув на фигуру, возвышавшуюся перед ним, остался коленопреклоненным. Человек в долгих белых одеждах, лица которого не было видно, простер узкую руку Над Мартинсоном, и благодать снизошла на измученного служителя Божьего, наполняя свежестью истерзанную в неравной схватке душу.

— Спасибо тебе, Господи, — проговорил священник, опуская глаза, пряча лицо, — слезы текли по его щекам. — Спасибо тебе за то, что спас слабого в вере, недостойного слугу, нерадивого раба твоего!

Иисус — от кого еще могла исходить столь великая сила? — повел себя странно. Он не стал утешать Мартинсона, а спросил:

— Так ты раб мой?

— Да, Господи, все мы рабы твои, — проговорил Питер и, вновь взглянув на Иисуса, похолодел: на Мартинсона, усмехаясь, смотрел не кто иной, как Маккой.

В руках Бладэкса сверкнула секира.

— Ты, глупец, думал, что черти могут привести тебя к Господу? Ха-ха! Как бы не так, подыхай, жалкий сын портовой шлюхи, ты не заслужил ничего! Прими смерть раба! Сдохни на коленях!

Мартинсон закрыл лицо руками, чтобы не видеть, как тяжелое лезвие секиры устремилось к нему. Смех Джеффри Маккоя, вздымавшего к куполу и вновь обрушивавшего на священника, а вместе с ним и на всех овец Господних страшное оружие, покрытое свежей, капавшей на церковный пол кровью, сотрясал своды здания Божьего храма, громовыми раскатами разносился над долиной, сто крат усиливаясь, наполнял собою весь белый свет. До восхода солнца оставалось совсем немного.

CXII

— Что с тобой, Валечка? — Нежные ладошки Зинаиды коснулась рук Богданова. — Приснилось что-то страшное?

— Так… Просто привиделось…

Отделаться от подруги в Твери не удалось, да Валентин и не слишком-то старался достичь этого. Девушка больше не раздражала его, даже скорее успокаивала.

— Похоже, мы приехали, — сообщила Зинаида. — Все выходят…

— Угу… — Граждане, уставшие от трехчасового сидения, стремились поскорее покинуть салон автобуса. — Пойдем.

— Подожди, пусть все выйдут.

— Угу… — вновь проговорил Богданов.

CXIII

Здесь, в трехстах километрах от Москвы, зима, казалось, и не собиралась сдаваться, трудновато верилось, что на дворе конец первого месяца весны. Странное время. Совсем, казалось, недавно в фев-рале-Водолее все выглядело почти так же, а пройдет месяц, и жаркий Овен растопит снег, обогреет землю своим дыханием, раскроет почки деревьев, и зацветет всюду яркая зелень. Но все это впереди, в будущем, до которого надо еще дожить.

Надо. Еще. Дожить.


О неприятностях думать не хотелось.

Всю дорогу Славик, если не спал, донимал мать и Сашу вопросами, а когда те делали вид, что спят, начинал «дрессировать» котенка, заставляя ходить на задних лапках.

Зверек мяукал, больше, конечно, с испугу. Ира немедленно «просыпалась», чем спасала животное от «очеловечивания», так называл эту процедуру мальчик. Когда он высказал это, Климов, усмехнувшись, проговорил: «Тогда уж обожествления. Локи-то — бог все-таки». — «Пусть сначала очеловечится, а уж потом обожествляется», — не согласился Славик. После второй попытки сделать из котенка послушного двуногого Ирина реквизировала Локи, и Славик принялся играть с рогом Маккоя. Для чего последний использовал его, было не вполне понятно.

«Может, Бладэкс хранил в роге порох? Вряд ли, в ту пору уже вовсю пользовались патронами с латунными гильзами… — не раз гадал Климов. Сейчас его вдруг осенило: — Викинги, вот кто! Они пили из таких вот… хм… такой посуды»

Еще в Москве, после обнаружения рога, Славик засунул в него руку и заявил:

— Там что-то лежит.

Убедиться в правоте мальчика взрослые не смогли, даже тонкая рука Ирины и та не пролезала в узкое отверстие, не говоря уж о ладони Климова, ему, грубо говоря, не стоило и соваться. Славику удавалось запихнуть руку достаточно далеко, чтобы дотянуться до предмета, спрятанного в недрах рога. Однако ни вытащить, ни даже определить, что это, он не мог.

— Наверное, та штуковина, которую Локи подарил Сигвальду, — пошутил тогда Климов. — Глаз Одина. Послушайтесь старика Климова, ребята, не открывайте ящик Пандоры.

Славик предпринял несколько тайных и безрезультатных попыток добыть спрятанное в роге. Мальчику хотелось сделать это хотя бы для того, чтобы убедиться — настоящий Глаз Одина у него.

Кусок зеленого стекла был, разумеется продемонстрирован Климову сразу после обнаружения секиры и незамедлительного признания в Александре Того.


Итак, в Кашине весной почти и не пахло…

Город был известен уже во времена нашествия Бату-хана. К началу процесса превращения Залесской Руси в Великую Россию и сопутствовавшей тому отчаянной, почти двухвековой борьбы за верховную власть в ней между сильной и гордой Тверью и хитрой и раболепной Москвой князья кашинские, как правило, близкие родственники «братьев старших» великих князей тверских, не раз активно помогали войскам московлян. Поступали они так не вследствие пламенной любви к дому Калиты, а исключительно в целях достижения собственных выгод и еще больше из желания насолить наследниками Михайлы Святого[25].

Скоро, однако, не стало ни великого княжества Тверского, ни княжества Кашинского, утвердилось царство Московское, потом империя, потом республика…

Тут, уже на памяти наших дедов, Кашину еще раз удалось подгадить Твери: именно на территории его района, в селе Верхняя Троица, осчастливил мир появлением на свет будущий всесоюзный староста и шут красного монарха, царя Иосифа, Михаил Иванович Калинин.

История повторяется и ничему не учит нас. Подобно тому, как рабы татарского царя вырвали сердце из груди Михаила Святого, а Иван Калита отнял у ограбленных и разоренных тверичей их гордость — звонкоголосый колокол в четырнадцатом, Иван Грозный с опричниками перебил лучших людей города в шестнадцатом, так же и в двадцатом веке Тверь (будто все мстила соперница Москва) лишили имени, а на месте гробницы Михаила Святого поставили памятник уроженцу Верхней Троицы…


От подруги дней своих суровых Климов узнал, что главной достопримечательностью современного Кашина является ликероводочный завод, выпускавший множество сортов водки, в том числе знаменитый «Вереск», а больше, как заявила Ирина, ни черта интересного нет, и добавила: «Но летом здорово!»

Климову город понравился сразу; стоило втянуть носом воздух, и становилось ясно — это вам не Москва, здесь есть чем дышать.

— А это что? — спросил он, показав на небольшую церковку, мимо которой провез их «рафик».

— Музей, — просто ответила Ирина. — Кажется, он не работает.

— Как жалко! — воскликнул Славик. — Там так здорово было. Кольчуги, мечи, шлемы! Красота!


Зинаида Николаевна приняла правнука, внучку и ее кавалера поистине с распростертыми объятиями. Невысокая бойкая старушка улыбалась открыто и тепло, присутствовал в ней какой-то уют и особенная надежность, что отличает многих людей начала века.

По временам Климову казалось, что тогда, в приснопамятные дореволюционные времена, не только вещи делались в расчете на долгую и полную труда жизнь, но и люди, не в пример нашему пластиково-картонному поколению, мчащемуся, завязывая на ходу шнурки кроссовок, из столетия двадцатого — века скоростей — в двадцать первый, ожидать от которого чего-нибудь, кроме сверхскоростей, уже просто нелогично.

Пироги, домашняя квашеная капуста, огурцы… Вся эта напрочь забытая Климовым простая русская пища, чистенькие кружевные занавесочки да салфеточки, подушки горой на старинной кровати с железными набалдашниками, на стенах фотографии в рамочках, круглый стол посреди гостиной, где и принимала хозяйка приехавших издалека (триста километров, шутка ли?!) гостей, умиляли. Что бы сказала старушка, узнай, что один из них едва ли не бегом домчался до Чукотки в обличье… волка.

Славик, сидевший словно на иголках, не обратил внимания на разумное напоминание прабабушки о том, что час уж поздний, и, едва попив чаю, убежал. Испросив у Климова разрешения взять с собой рог и секиру, он выскочил из дому, громыхая по ступенькам крыльца любимым топориком Маккоя, поднять который Славику было не легко.

— Зачем топор-то взяли? — пожурила Зинаида Николаевна. — У нас, чай, и свой имеется, даже два, и колун дедов есть. Чудите все, молодежь.

— Да это из-за Славки, — встретив сочувствие, пожаловалась Ирина, когда Саша вышел на двор покурить. — Вцепился в секиру и нипочем оставлять не захотел. Это, бабушка, Сашино, он разрешил, я не стала спорить. Пусть они подружатся, правда?

Зинаида Николаевна кивнула и сказала, имея в виду правнука:

— Димке Ковыреву хвастать побежал. Тот уж заждался, исспрашивался: «Когда Слава приедет? Да почему на Новый год не был?» — Она сделала паузу и продолжала: — А что подружить их хочешь, правильно, парню отец нужен, только вот… Серьезно ли у вас? А то нехорошо — то с одним, то с другим, надо уж определяться, ты не девчонка — мать, и не двадцать тебе. Лёнька-то как тебя отпустил?

Пришлось вкратце рассказать. Бабушка вздохнула:

— Как же так, мальчишку одного бросил?.. А тетя Нюра — добрая душа, жаль, не знаю ее, но по всему видать — хороший человек, раз заботу о ребенке проявила…

Потом речь перешла на собственно персону Климова, который курил уже вторую сигарету и никак не хотел возвращаться в дом — пусть женщины поболтают. На улице было так хорошо, что и уходить не хотелось. Еще когда подъезжали к дому, начался снегопад, вечер выдался тихий, безветренный, такой мирный, и снежинки — большие и влажные — не падали, а опускались, словно бы стояла не весна, а поздняя осень.

Александр наслаждался красотой природы, немного захмелев от «Вереска». Водка, которой потчевала Зинаида Николаевна, стоила доброго слова — куда там спесивому «Кристаллу».

Одним словом, Саша был всем доволен.


Славику хотелось столько рассказать товарищу, и он решил сделать это сразу, обрушивая на Диму целый шквал информации. Ковыреву в честь приезда друга позволили погулять подольше, но запретили уходить дальше калитки. Там как раз располагалась лавочка, на которую мальчишки и уселись.

— А может, тут кусок золота? — фантазировал Дима. — Или… или… алмаз?! — Мальчики не понимали разницы между алмазами и бриллиантами, просто слышали, что это очень дорогие камни, вот и все. — Или микросхема будущего? Как в Шварценеггере? Смотрел «Страшный суд»?

— «Судный день», — поправил Славик. — Смотрел, конечно, давно уже.

— Я тоже, — сказал Дима.

Они на секунду-другую умолкли.

— Не-а… — засомневался Славик. — Микросхема — навряд ли, это штука старая, тогда микросхем не было, тогда вообще компьютеров не было.

Последние слова Славика поразили обоих приятелей. Они с некоторым недоверием уставились друг на друга, всерьез задумавшись о том, как же люди обходились без такой ничем не заменимой вещи, как компьютерные игры. Однако мысль о содержимом рога все же беспокоила больше.

— А может… — не выдержал Дима, — может, давай кончик спилим? — Любопытство душило мальчишек, как бы подзаряжавшихся один от другого. — Ножовкой?

— По металлу?

Ковырев кивнул:

— У меня есть. Принести?

Змей-искуситель по имени Димка бросил на чашу весов сомнений приятеля еще одну гирьку.

— Мы немножко спилим, всунем проволоку и вытолкаем это, как? — спросил он. — А потом мы его приклеим, у деда суперклей есть, все клеит!

— Заметят. Шов останется.

В основном верная идея имела и еще один существенный изъян — если бы в роге оказалась пресловутая микросхема будущего, она бы наверняка пострадала от такого немилосердного обращения. Вместе с тем нельзя было не отдать должного размаху технической мысли будущего Кулибина, но… полет ее продолжался:

— А мы… а мы… на газете пилить будем и все опилки, которые получатся, с клеем смешаем и шов замажем!

Перед столь грандиозным проектом Славик не устоял:

— Тащи ножовку!

Приняв решение, он уже не отступал. Правда, процесс добывания неведомых сокровищ, скрытых в роге, с самого начала пошел, как… перестройка у Горбачева. Одним словом, хотели как лучше, а получилось по Черномырдину.

Пилилось криво, ножовка никак не желала слушаться — то ли снег мешал, то ли виноваты оказались занемевшие на холоде пальцы — все-таки не лето, — а может, свою роль сыграл азарт, подгонявший мальчишек. В общем, шов вышел кривой. О том, чтобы замазать его клеем с опилками, и речи не могло идти, к тому же опилки эти опрокинулись под лавку вместе с газетой, на которой лежали. Но это уже не волновало юных исследователей. Они смело шли до конца.

— Вот ты черт! — в сердцах воскликнул Дима, когда кончик рога, словно живой, спрыгнул в снег и пропал.

— Да оставь ты его! — махнул рукой Славик, решивший уже, что «все равно помирать». — Давай сюда! — Он взял в руки проволоку и принялся проталкивать застрявший в роге предмет, который упорно на поддавался. — Ты держи, а я обеими руками буду.

Однако и эта мера ничего не дала. Наоборот, мальчикам никак не удавалось согласовать движения, оба больше мешали, чем помогали друг другу.

— Ничего не выйдет! — решил, наконец, Ковы-рев. — Так у нас ничего не получится! Давай я один попробую!

— Чушь! У меня не получилось, и у тебя не выйдет! Тащи чего-нибудь потверже, твоя дурацкая проволока гнется.

— Может, отвертку… Да она не пролезет.

— Давай отвертку! Только потоньше и подлиннее.

— Есть такая, во! — Дима раздвинул ладони, расстояние между ними составило не меньше полуметра, можно было вполне предположить, что из мальчика может в будущем получиться не только чудо-механик, но и неплохой рыбак-рассказчик.

Пока Дима бегал в сени за отверткой, Славик попробовал достать содержимое рога, стуча раструбом о лавку. Хотя это и не принесло желаемого результата, но подало мальчику идею. Когда появился приятель с отверткой, Славик поставил рог на лавку и, бросив Диме: «Держи, чтоб не упал! Крепко держи!», запихал ее немного изогнутое жало в отверстие и что было сил надавил на рукоятку.

— Е-е-есть!!! Есть!!! — закричал он.

— Пошло?!

Результаты усилий в комментариях не нуждались. На грубосколоченной лавке лежал необыкновенной красоты камень, сияя неровными зелеными гранями в слабом свете уличного фонаря.

Впрочем, казалось, что не он помогает сказочному изумруду сиять, а, наоборот, чудесный камень сам освещает улицу, делая все вокруг (и фонарь, и огромные снежинки) зеленым.

Славик взял камень и положил его на ладонь, изумруд казался теплым и живым. Мальчики стояли, открыв рты, замерев подобно статуям, не в силах ни пошевелиться, ни издать звука. Чувство, охватившее их, давно уже было названо поэтами восторгом, неизмеримым и неописуемым, а потому ни в измерениях, ни в описании не нуждалось.


Стоявший на крыльце Климов ощутил вдруг какой-то толчок, словно большая и тупая, как сигара, игла кольнула его в сердце. Саша пошатнулся и, не будучи дольше в силах держаться на сделавшихся ватными ногах, сел прямо на заснеженную нижнюю ступеньку. Голова закружилась, липкий комок подкатил к горлу, холодный пот крупными бусинами высыпал на лбу. Все вокруг заливал дрожащий, казавшийся живым зеленый свет. Горизонт осветился, и Александр увидел зеленое солнце, восходившее прямо перед ним.

Земля загудела под копытами коней, загрохотали выстрелы, ржание лошадей слилось с жалобными стонами и торжествующими выкриками людей.

Теряя сознание, Климов рухнул на крыльцо и ударился затылком об округлую, стертую за долгую жизнь ногами верхнюю ступеньку.

CXIV

Страшный кошмар кончился. Мартинсон тяжело поднялся с полу, на который рухнул, не усидев на лавке у стола. Там он заснул, чтобы во сне подвергнуться дьявольским пыткам.

— Нет, антихрист! Нет! Тебе не одолеть меня! — воскликнул священник, вытягивая вперед мелко подрагивавшие руки. — Я знаю, чего ты хочешь, сатана, принявший обличье человеческое, но тебе не победить, сколь бы велико ни было коварство твое и неуемна злоба твоя!

Шел четвертый час утра, скоро восход. Мартинсон понял: сегодня. Он облачился в чистое и встал на молитву.


Маккой остался верен правилу: Санта-Крус громили в полдень, на Кастильо Ансьяно он напал с первыми лучами солнца.

Как иной раз странно бывает. Санта-Крус был довольно крупным городком, а церковь имел деревянную, в Кастильо Ансьяно получилось наоборот — несколько хибарок, развалины старого замка, обитаемые лишь грифами и койотами (маленькая, сложенная из дикого камня крепостица, которая и дала имя селению, ведь «castillo anciano» и означает в переводе с испанского «старый замок»), да старая католическая церковь из побеленного известкой кирпича.

Мартинсон был тут один. Во время служб и особенно по большим церковным праздникам, когда в Кастильо Ансьяно съезжалась масса народу со всей округи, священнику помогали двое местных подростков посмышленее. Питер сам отобрал их из числа детей, которых учил грамоте. Фермеров (в основном испаноязычный народ да ирландцев) это не радовало, и Мартинсон вел с ними настоящую войну, грозя карами небесными, но крестьяне все равно очень неохотно отпускали детей к нему в школу: кому же хочется отрывать от работы лишние руки?..

Теперь при первых выстрелах головорезов Бладэкса все разбежались, те же, кому пришло в голову охранять свое добро с оружием в руках, пали, сраженные пулями парней Кровавого Топора. Разбойников это не задержало — смельчаков оказалось немного. Покончив с ними, бандиты поспешили к церкви, из дверей которой уже вышел готовый к последней схватке священник.

Мартинсон не забыл того, что пришлось испытать ему ночью, и прежде чем уничтожить физическую оболочку зла, он вступил с ним в схватку духовную. Но никакие доводы совести не могли смутить Бладэкса и его шайку. Чем больше распалял себя Мартинсон, тем сильнее забавлял он сидевших в седлах грубых мужчин, привыкших полагаться на крепость собственных рук и быстроту коня.

Возможно, неуспех проповеди, становившийся с каждой минутой все более очевидным, обусловливало и поведение Маккоя, который слушал священника, лишь иногда вставляя едкие и колкие замечания; уши головорезов в седлах куда охотнее воспринимали привычные прибаутки вождя, чем набившие с детства оскомину литании.

Питер понял ошибку, но исправлять- ее было поздно: слово взял Маккой, а выстрелить в него, не дав сказать слова, священнику не позволяла честь.

Хотя бандиты и не всегда понимали слова предводителя, но какая-то волшебная сила, таившаяся в нем, действовала на них завораживающе, им казался доступен смысл его речей. Впрочем, Маккой обращался и не к ним, а к святому отцу. «Врага надо громить в его же норе», — любил говаривать Бладэкс, демагога следовало побеждать на поле демагогии.

— Нет Бога, и дьявола также нет, есть божки, иконки, идолища и… черт с рогами, копытами и хвостом. Там, где вам видится рай и ад, — пустота, так как они находятся здесь, на земле, пожалуй, я даже знаю место, — Бладэкс постучал себя по лбу, — они здесь. Религию выдумали люди, чтобы хоть как-то оттенить собственное ничтожество. Большинство счастливо этим. Но есть такие, кто дает себе труд задумываться, им недостаточно овсянки, которую дают на завтрак. Помнишь, как ты молился перед едой, когда был маленьким. Тогда ты и не думал, что станешь священником. Итак, чтобы получить еду — надо помолиться. Мне это напоминает собаку, танцующую за кусок сахара, ее бог — хозяин, только у диких зверей и птиц нет бога. Я вот, — Маккой усмехнулся, — верю в секиру, а ты надеешься на остроту глаза и быстроту руки, так ведь, старик?

Мартинсон вздрогнул, казалось, Маккой знал о намерениях врага. Если так, что же он are убьет священника? Верит в победу?! Чудовищно и непостижимо! Зло не может победить! Господь не попустит!

Как бы в подтверждение страшных догадок, Бладэкс продолжал:

— Черное, то есть зло, старик, — всегда черное. А белое иной раз так вымажется, что в темную, пасмурную ночь без света-то и не разглядишь…

Всадники захохотали.

— Черная ночь в умах ваших! А свет — слово Божье! — возопил священник. — Опомнитесь! Устрашитесь того, что творите! Отступитесь дьявола, бегите Маккоя!..

— Может, пристрелим его, Джефф? — предложил Пекенья Зорра. — Ребятам он надоел.

— Не суйся, мальчуган! — прикрикнул на Маленькую Лису Карлсон.

Зорра обиженно умолк.

— Мрак в умах ваших!., — надрывался Мартинсон.

— Даже фантазию человека, старик, и ту вы, попы, стараетесь подмять под себя, даже ее… Но она — сон, его нельзя схватить и бросить — в психушку. Сон всегда лучше реальности, особенно тот, которым ты имеешь возможность хотя бы отчасти управлять. Я давно понял, что каждый живет в своем мире, каждый молится своему богу, который сидит у него в башке. Ты лезешь к моим парням с дурацкими проповедями и даже не понимаешь, что половина из них — психи. Заглядывать к ним в мозги я не решусь раньше, чем чья-нибудь меткая пуля не вынесет их вон. С некоторыми попроще, вот, например, Берни Кроуфорд или лучше Хэллоран-джуниор — папашу его прихлопнул один отчаянный смельчак из Гринривера, — у него в мозгу одни бабы да выпивка, ну и конечно, серебряные доллары, хотя иногда он соглашается и на ассигнации. — Бандиты загоготали, а Маккой, немного поморщившись и отогнав огромную жирную муху, уже пробудившуюся и противно жужжавшую над ухом, со вздохом обронил: — Как попы, в самом деле!

Эта негромкая реплика имела куда больший успех, чем все призывы из пятнадцатиминутной речи Мартинсона. Некоторые из всадников едва не свалились с коней. Муха же вновь вернулась к Маккою, и услужливый Элайджа, с глупой улыбкой на угреватом лице юного придурка, принял на себя заботы о назойливом насекомом.

Маккой же, дождавшись, когда смех утихнет, продолжил:

— У него, у Хэллорана, яйца сделаны не из того металла, чтобы в одиночку надрать кому-нибудь задницу, поэтому он и прибился к нам. Когда шериф Альварадес будет вздергивать его на высоком суку, Хэлл попросит у Господа отправить его в ад, так как в раю нет ни одного салуна и ни одной публичной девки, разве что Мария-Магдалина, да и та, кажется, исправилась. Впрочем, вам, отец Мартинсон, это известно куда лучше, чем мне. Вы в шлюхах разбираетесь, знаете их с пеленок. Ведь правда, достаточно вспомнить вашу матушку, ее, как я слышал, почтило вниманием все мужское население Бостона, откуда и вы, если не ошибаюсь, родом?

Этого Мартинсон вынести уже не мог.

Служитель Божий карал зло в гневе, совершая еще больший грех. Рука Питера была тверда. На то, чтобы выхватить револьвер, спрятанный за спиной, у него ушло не более секунды, курок он взвел заранее, оставалось только спустить его.

Раздался выстрел, неожиданный и потому очень громкий. Пуля, выпущенная из «кловерлифа», отправилась за добычей, но нашла не ту, которую выбрал для нее святой отец, — Бог не пожелал истребить зло рукой грешника.

Как раз в тот момент, когда Бладэкс заканчивал оскорбительную для Мартинсона тираду, а последний выхватывал кольт, семнадцатилетний сирота Элайджа Придурковатый решил нанести последний удар дерзкой мухе, донимавшей любимого вожака. Парень так увлекся, что Вельзевулу Маккоя, теснимому лошадью олигофрена, пришлось сделать шажок вправо. Совсем небольшой шаг, которого оказалось достаточно, чтобы серебряная пуля Мартинсона, нацеленная в сердце Кровавого Топора, пробила грудь юноши. Вельзевул отпрянул в сторону, и тело Элайджи, заваливаясь на спину и в бок, сползло с седла, мешком рухнув на утоптанную ногами прихожан почву перед церковью Святого Георгия.

— Не стрелять! — закричал Маккой, увидев, что парни выхватили оружие, нацеливая его на священника. — У него больше нет патронов! Ведь так, святой отец?

Мартинсон молчал, пораженный словами врага, точно громом с небес, а Бладэкс проговорил уже с утвердительной интонацией:

— Вот твой Бог и решил за тебя, старик.

Ни к кому не обращаясь, Маккой бросил:

— Пусть поп не надеется на легкую смерть!


Кровавый Топор сдержал слово: умирал Питер Мартинсон медленно и мучительно. Уже исполнился полдень, когда ценой неимоверных усилий удалось устроить служителя Божьего на верхотуре. Священник, привязанный за ноги к перекладине церковного креста, повис вниз головой на испепеляющем июльском солнце.

Не обошлось и без жертв: двое из парней, которым вожак поручил заботу об отце Мартинсоне, сорвались: один сломал шею сразу, а другой еще долго стонал и, изрыгая ругательства, проклинал Маккоя и остальных. Бладэксу надоело слушать умирающего.

— Угомони его, Зебб, — попросил он Карлсона, который, выхватив револьвер, вышиб мозги бедолаге.

Тут случилось нечто непредвиденное. Зебб уже убрал оружие, но парень по имени Джек Хэллоран, тот самый, которого Маккой считал слабаком, возмутился тем, что сделали с его приятелем.

— Барт был моим другом! — воскликнул он с негодованием.

— А я и не знал, — усмехнулся Маккой. — Раз так, то тебе и хоронить его, Джек.

— Вы совсем охренели! — не унимался Хэллоран, еще больше взбешенный тоном вожака.

— Кто это — вы?

— Да старики! Ты, Джефф, всегда посылаешь в самые опасные места нас, молодых, а стариков бережешь!

С точки зрения двадцатилетнего Хэллорана, даже сорокадвухлетний предводитель казался старым, не говоря уже о Карлсоне, которому было за пятьдесят.

Ситуация грозила развернуться в бунт.

Зебб — барабан его «смитт-и-вессона» почти совсем опустел — озабоченно посмотрел на предводителя. Тот сохранял обычное каменное спокойствие.

— Заткни пасть, ублюдок, — проговорил он негромко, но так, чтобы слышали все те, кто остался внизу.

— Ты не смеешь оскорблять нас, Барт погиб по твоей милости, и Элайджа тоже! — подскакав к Джеку и становясь рядом с ним, крикнул Берни Кроуфорд.

Тут вспомнили и о втором упавшем с купола парне.

— И Арчи, — крикнул кто-то, показывая на нелепо раскинувшийся труп у церковной стены. — Надо было бы просто пришить старого козла, а не разводить с ним беседы!

Как иногда бывает в таких случаях, вся разбойная братия, точно по мановению волшебной палочки, разошлась, поделившись на две неравные группы: число молодых превышало количество тех, кого Джек Хэллоран назвал стариками, чуть ли не втрое. У Карлсона сдали нервы, он просто не мог в такой ситуации стоять и ждать беды с незаряженным револьвером.

Жест его молодые восприняли неправильно: защелкали взводимые курки.

— Тихо, ребята, — твердо сказал Маккой, руки которого оставались пустыми. — Старый поп будет веселиться по дороге в свой рай, если мы перестреляем друг друга. По-моему, все дело во мне и… Хэллоране. Он тяжело переживает смерть отца… — В голосе Бладэкса послышались нотки сочувствия, которые в следующие же секунды сменились ядовитой усмешкой: — И ждет не дождется встречи с ним… в аду. А я не возражаю против того, чтобы отправить его туда. Так что уберите оружие… Все… Кроме старины Джека, а ты, щенок, готовься.

Повинуясь приказу вожака, бандиты убрали револьверы и винтовки. Хэллоран вздрогнул, тревожно озираясь вокруг. Даже Берни Кроуфорд отвел от зачинщика мятежа глаза. — То, что предложил Джеку Маккой, не мог оспорить никто — один на один — честное дело.

Рука Бладэкса, не сводившего глаз с противника, скользнула к секире. Джек поднял револьвер и выстрелил; пуля оторвала Маккою мочку уха; кровь брызнула на пропыленную замшу куртки; второй кусочек свинца сбил с Джеффа шляпу, третий просвистел мимо, четвертый выстрел чуть не стоил жизни Ричардсу, восседавшему на гнедом мерине ближе всех к вожаку.

Пятого выстрела не последовало: боек кольта Джека Хэллорана защелкал впустую, барабан револьвера опустел. Смельчак повернул коня, пригибаясь к гриве, но поздно — тяжелая секира Бладэкса, описав дугу, вонзилась Хэллорану прямо между лопаток.


Три дня пировали головорезы Джеффри Маккоя, справляя кровавую тризну по погибшим. И только тогда, когда вороны устали драться за труп отца Мартинсона на кресте церкви Святого Георгия, бандиты покинули Кастильо Ансьяно, не забыв поджечь все здания в селении, включая и храм, не тронутыми остались только развалины старого замка, давшего имя поселку.

CXV

Сколько продолжалось состояние зачарованности, мальчики не знали: наверное, час, может быть, два или всего пять минут. Мало-помалу зеленое сияние вокруг стало более прозрачным, снежинки, валом валившие из черноты безлунного и беззвездного, затянутого тяжелыми многослойными тучами неба, засыпавшие все вокруг сотнями тысяч легких как пух изумрудиков, вновь обрели реальный цвет. И тогда…

И тогда ребята увидели волка. Огромный серый зверь стоял совсем рядом, не сводя с маленьких человечков налитых кровью глаз. Хищник не двигался.

Первым пришел в себя Дима, который в отличие от приятеля не привык общаться с потусторонними мирами с помощью зеленых стекляшек и магических дьявольских звезд. Славик же, для которого стали обычными самые невероятные вещи, не вполне понимал, существует волк в реальности или просто мнится ему, став частью очередного «кино». Так многое уже сделалось обычным для маленького москвича, в родном городе которого живого волка можно увидеть только в зоопарке. Конечно, и в Кашине подобные явления случались не часто, но бывало, что лесные звери забредали в город.

— Бежим, Славка! Бежим! — закричал Дима, хватая приятеля за рукав куртки. — Это волк! Говорили, пошаливал тут один, вот до чего обнаглел, сюда забрел… Скорее! Щас весна, голодный он…

Калитка находилась рядом, всего в двух-трех метрах возле лавочки, совсем неподалеку валялась забытая в пылу изысканий секира. Поднять ее Славик не мог, а уж о том, чтобы сражаться с волком, и речи быть не могло, но сдаваться он не хотел, а хищник точно ждал решения человека и не двигался с места. Мальчик тоже словно прирос ногами к заснеженному тротуару. Вслед за ним смелость, казалось, возвратилась и к Диме. Он выпустил рукав куртки Славика и не спешил убегать.

Бывало такое, рассказывают люди, что матерые хищники — как о четырех, так, к слову заметить, и о двух ногах — отступали перед мужеством слабых и безоружных людей. Наверное, нечто подобное могло произойти и на тихой улочке патриархального городка российской глубинки. Казалось, зверь почувствовал решимость маленьких человечков и, оценив их мужество, вознамерился поискать другую, более подходящую жертву.

Но… что-то произошло.

Волк понюхал воздух и сверкнул глазами. Шерсть на нем встала дыбом, он оскалил пасть и зарычал. Всю смелость Димы точно ветром сдуло, он опрометью бросился к калитке, из-за которой крикнул товарищу: «Беги!» — и был таков.

Славик повернул голову и понял (других объяснений ему в голову не приходило), что стало причиной изменения поведения зверя, — проваливаясь по самое брюшко в свеженаметенный снег, к хозяину спешил крошечный рыжий котенок, простивший Славику все нелепые попытки «очеловечивания».

— Локи! — воскликнул мальчик. Запихнув изумруд во внутренний карман куртки, он схватил котенка и спрятал его за пазуху. — Не бойся.

Волк зарычал.

Славик гордо поднял голову; желая встретить опасность лицом к лицу, но только открыл рот от изумления. На том месте, где только что стоял готовый к прыжку серый хищник, находился вполне миролюбивого вида мужчина.

— Здравствуй, — проговорил он и, улыбнувшись, спросил: — Ты не рад нашей встрече?

CXVI

Разбойничья фортуна отвернулась от Маккоя. После казни Мартинсона и убийства Хэллорана буквально на следующий же день, как банда Бладэкса покинула объятый пламенем Кастильо Ансьяно, начались неприятности. Берни Кроуфорд и еще до дюжины человек из молодняка тайно бежали. Маккой не велел преследовать их.

Гораздо хуже было то, что пропал также и Пе-кенья Зорра, вероятно, смутьяны увели разведчика с собой или, что наводило на более мрачные размышления, он ушел с ними по собственной воле. Все не радовало Маккоя, он стал угрюм. Теперь даже Зебб Карлсон не всегда знал, что решит вожак. Уныние охватило отчаянных головорезов. «Уходи, Зебб, — сказал однажды ночью Карлсону Джеффри. — Скоро нам крышка». Старый товарищ в лихих делах покачал головой: «Там, где ты, там и я». Маккой как-то странно посмотрел на Карлсона и проговорил: «Я — один, старина, и не собираюсь ни подыхать, ни сдаваться им, — он даже засмеялся как безумный и продолжал: — Древние боги Асгора придут мне на помощь, но ручаться за то, что они собираются предоставить возможность спасти свою задницу еще кому-нибудь, я бы не стал, так что давай-ка деру, дружище, пока не поздно». — «Ты не справишься один с этой собачьей сворой, Джефф, — возразил Карлсон и с горечью добавил: — А потом, куда я пойду, я только и жил-то, что с тобой рядом, старина». Маккой пожал плечами. «Как знаешь, Зебб, я давал тебе шанс, одному из всех, даже Ричардсу не сказал ничего, но если ты так решил… Приготовься к тому, что жить осталось недолго». Ответ товарища удивил даже и ко всему привыкшего вожака. «Я знаю, знал это примерно с десяти лет, с тех пор как умерли родители, — усмехнулся он. — А протянул еще сороковник, только вот зачем?.. Так или иначе, не думаю, что стоит укорачивать остаток собственной жизни мыслями о ее конце, если он и без того близок».

Приятели не ошиблись.


Заканчивалась вторая неделя погони. Бладэкс терял людей и силы, Альварадес не отставал. Они давно покинули пределы округа и вышли за пределы юрисдикции шерифа, даже и граница Калифорнии осталась позади, но Альварадес знал: другого шанса прославиться не будет. Смерть строптивца Мартинсона лишь подкрепляла веру шерифа в собственную правоту: если бы старик послушался, все повернулось бы по-иному.

Узнав, что в банде начался разлад, он не мог заснуть всю ночь, а уж когда к шерифу явился Пекенья Зорра и предложил помощь в поимке Маккоя в обмен на обещание свободы и неприкосновенности, Джон и вовсе чуть не запел от радости. Воодушевленный, он принялся собирать добровольцев.

Преследование затянулось, и многие отстали, но все равно с шерифом шло более трех дюжин сытых и хорошо вооруженных молодцов, у каждого из них имелось по заводному коню, тогда как бандиты, которых осталось уже меньше десятка, уходили на измотанных лошадях, голодали и испытывали нужду в боеприпасах. Селения попадались редко, и Альварадес, искусно лавируя, предупреждал попытки Маккоя поживиться хоть в одном из них, добыв себе коней, пропитание и патроны.

Наконец, все подошло к концу. Преследуемые были деморализованы, обезглавленные трупы двоих и тело еще одного бандита с прострелянной головой, которые попались людям шерифа на дороге, говорили о том, что Маккой уже едва может держать в повиновении жалкие остатки банды. И вот Бладэкса загнали на гору и окружили со всех сторон.

— С ним Скотт Ричардс и Зебб, может, еще кто-то из стариков, шериф, — сказал Пекенья Зорра. — Молодых уже не осталось. Думаю, что тот парень, которому вчера вынесли мозги из кольта, последний из тех, в ком Маккой мог сомневаться.

— Что ты хочешь сказать? — нахмурился Альварадес.

— Только то, что говорю, — отозвался Луис. — Они не сдадутся, не трать время попусту, начинай штурм. А мне… Мне позволь уйти, как договорились.

«Хитрый парень этот Зорра, — подумал Джон. — Никогда не знаешь, что у него на уме. Не зря его так прозвали — настоящая лиса».

Альварадес гадал, что же заставило Луиса предать вожака? Следопыт мог бы просто уйти, куда захотел, но он пришел к нему, к шерифу. Решил отомстить за обиду? Такое объяснение вполне удовлетворяло Джона, пока кто-то не спросил его однажды: «А что ты будешь делать с изумрудом Бладэкса?» Вопрос застиг законника врасплох. Теперь, глядя в острую, хитренькую мордочку Лисы, он вспомнил об этом. Разведчик мог проследить место, в котором вожак хранил камень. Мерзавец задумал собственную игру, и шериф не собирался позволить ему разыграть ее.

— Останешься, пока не возьмем Маккоя, — сказал Альварадес.

— Мы так не договаривались, — тихо возразил Пекенья Зорра. — Ты сказал, что я смогу уйти, если сумею загнать Бладэкса в ловушку. Отсюда ему не выбраться, разве что в пещеры, но там он сдохнет с голоду или его укусит змея, так что Джеффри Маккой у тебя в руках, живой или мертвый.

Выражение Луиса: «если сумею загнать Бладэкса в ловушку» шерифу не понравилось — кто, как не он сам, сделал это? При чем тут какой-то вертлявый сукин сын?

— Хватит болтать, Луис, — грубо оборвал разведчика Альварадес и, позвав помощника, крикнул: — Эй, Фостер, пригляди за парнем.

Фостер Рэй кивнул и недовольно пробурчал под нос:

— Легко тебе говорить «пригляди», а ты попробуй уследить за этим ужом!

— Ладно, Фостер, не вешай нос, — ободрил шериф помрачневшего помощника и поскакал раздавать распоряжения.


Как и предрекал Пекенья Зорра, «старики», оставшиеся с Бладэксом, не сдались, перспектива справедливого суда не прельстила их, шерифа послали куда подальше в самых непочтительных выражениях, что вкупе с приближавшимся заходом солнца заставило Альварадеса пошевеливаться.

Последняя схватка длилась недолго. Бандитам, стрелявшим из укрытий, удалось убить пятерых и ранить восемь человек, но скоро все было кончено. И тут разведчик оказался прав: Карлсон и Ричардс оказались последними, кто остался с предводителем до конца. Трупы двоих писмейкеров, сжимавших в пальцах револьверы с опустевшими барабанами, — вот и все, что удалось найти Альварадесу. Главный виновник кровавого торжества исчез, словно и не существовал никогда. Только гриф, такой огромный, что все его товарищи предпочитали держаться в стороне, кружил над вершиной горы или, вернее, высокого каменистого холма в ожидании поживы.

От присутствия стервятника людям становилось не по себе — грифы всегда знают, где ждет их ужин. Мало верилось, что Маккой сумел проскочить через заслон. Нашли коня Бладэкса с секирой в пристегнутых к седлу ножнах. Винчестер с опустошенным магазином валялся неподалеку. Если Маккою и удалось уйти в пещеры, то приходилось признать: он повредился в рассудке, так как не взял с собой ни воды, ни сухарей — единственного оставшегося провианта.

Тем не менее шериф решил, что часть его отряда, включая и раненых, отправится домой, чтобы похоронить троих убитых (двоим одиноким молодым парням выкопали могилы здесь же у подножия холма), всем прочим надлежало с восходом солнца пуститься на поиски Маккоя в скалистых пещерах. Надо ли говорить, что такая перспектива мало кого радовала. Тем более что сам шериф не собирался ночевать под открытым небом, он надумал заскочить на ранчо Джима Маклоклина, которое не дал разорить Маккою. Хозяин понимал это и был рад встретить дорогого гостя, готового проскакать двадцать миль, чтобы… посмотреть на его племянницу.

— Поостерегся бы ехать, Джон, — проговорил помощник Джаспер Краули, сын сестры матери шерифа. — Солнце садится.

— Когда это парни, в жилах которых течет кровь ирландца Роджера Нили, боялись ночных прогулок, а, кузен Джаспер? — с задором отозвался Альварадес.

Он старался демонстрировать окружающим, что они одержали победу. Банды Бладэкса больше не существует. Надо немного потерпеть — не сегодня-завтра они найдут или умирающего вожака, или его труп в скалистых пещерах. Между тем на душе у шерифа было совсем не радостно, не такой представлялась ему встреча с Маккоем, мерещился Джону честный поединок, бой с Бладэксом один на один. «Посмотрю я, как ты управишься со мной своим мясницким топором», — частенько в мыслях обращался к нему шериф и, похлопывая по рукояти револьвера, представлял, как, выхватив «сиксшутер», влепит врагу пулю прямо между глаз. Теперь же приходилось делать хорошую мину при плохой игре. Да тут еще и Джаспер, чертов завистник!

Упоминание об общем предке, выходце из далекой Ирландии, не вдохновило кузена.

— Эти парни очень храбры, особенно когда они спят и видят, как бы задрать юбку хорошенькой шотландке. Джесси Маклоклин готова раздвинуть ноги при одном только виде бравого шерифа-победителя.

— Заткнись, ублюдок! Не сдохни от зависти, что Джесси выбрала меня!

— Маккой еще не пойман, — огрызнулся Джаспер, задетый за живое: он готов был все отдать за ночку с племянницей Маклоклина.

— Песенка Кровавого Топора спета, — усмехнулся шериф. — Вот его конь и его секира, возможно, Джеффри Маккой еще дышит, но дни… черт, часы его сочтены. Он — покойник. Завтра пустим по его следу этого засранца Лису. Кстати, где он? Фостер?

— Смылся, — буркнул Фостер Рэй.

— Как смылся?!

— Откуда я знаю! — еще больше рассердился Рэй.

Ну что тут скажешь? Говори не говори, Луис удрал, и о том, чтобы ловить еще и его, не могло идти речи ввиду полной бессмысленности подобного предприятия.

Раздосадованный шериф, не найдя поддержки у официальных помощников, оставил за старшего Краули (ну не Рэя же, после того что он устроил с Луисом?!) и, взяв в качестве заводной лошади (хотелось похвастаться перед Джессикой трофеями) Вельзевула Маккоя, едва стемнело, отправился в путь.


Каменистая дорога извилистой лентой пролегала среди холмов и пригорков. Здешний климат отличался большей сухостью, тут гораздо в меньшей степени, чем в родной Калифорнии, чувствовалось дыхание океана; ночью было прохладно, несмотря на то что днем стояла жара.

Время шло к полуночи, до ранчо Маклоклина оставалось не более пяти-семи миль. Особых надежд на то, что завтрашние поиски увенчаются успехом, шериф не возлагал: для этого требовалось раз в десять больше народу. Он понимал, что шансов найти хотя бы тело Бладэкса у него не много. Однако у последнего также не оставалось надежды выбраться из западни, чем-то одним — жизнью или свободой — придется ему пожертвовать.

Однако победа одержана, пусть и не такая чистая, о которой мечтал Джон Альварадес, но… больше никто и никогда не услышит на земле имя Бладэкса.

Думая об этом, шериф оказался между двух поросших скудной растительностью холмов. Козы и овцы неприхотливы, они могут находить пропитание даже и в таких местах.

Воспоминание о мелком скоте пришло на ум Джону только потому, что именно эти животные были гарантией благополучия Джима Маклоклина,

а стало быть, и его племянницы. Так уж получалось, что, о чем бы ни начинал думать Джон, мысли неизменно приводили его к Джесси.

Думая о ней, он вместе с тем не переставал внимательно поглядывать по сторонам. Теперь, когда Маккою крышка, когда в седле его, Вельзевула покачивается он, Джон Альварадес, ему нечего опасаться, однако…

Конь оступился, шерифа качнуло. Громыхнул в ночной тиши выстрел, и пуля просвистела возле уха Джона. В трех-четырех ярдах, на склоне ближайшего холма, шелохнулись кусты, темнота озарилась новой вспышкой.

Шериф спрыгнул с коня и выхватил кольт. Вельзевул поскакал дальше.

Стрелявший, по счастью, не отличался меткостью. Несмотря на расстояние, с которого велся огонь, ни одна из шести путь не задела Альварадеса.

«Маккой? — пронеслось в мозгу у шерифа. — Нет, Бладэкс умел стрелять, а этот… Баба и та не промазала бы с трех ярдов. Так кто же?»

Долго думать Альварадесу не пришлось: неизвестный выбежал из-за кустов и, догнав Вельзевула, попытался вскочить в седло; норовистый конь вздыбился, и человеку пришлось потратить некоторое время, чтобы исполнить свое намерение.

Наглец, решивший похитить у Альварадеса добычу, постарался превратить себя в наихудшую мишень, буквально вжимаясь в тело могучего коня. Несмотря на то что ночь была ясной, шерифу понадобилось три выстрела, чтобы «ссадить» похитителя с Вельзевула, однако сам конь, потеряв седока, умчался куда-то вдаль, и Альварадесу предстояло теперь потратить еще Бог знает сколько времени на то, чтобы поймать животное.

— Мразь! Гнида! Хотел обмануть меня, мексиканская собака! — Шериф выругался и пнул труп Маленькой Лисы. — Какого черта тебе понадобился конь?!

Это действительно было загадкой, так как помощники шерифа не досчитались двух лошадей, которых прихватил проворный Луис, смывшись из-под присмотра Фостера Рэя. Еще раз пнув бездыханное тело, шериф разразился длинным замысловатым ругательством на испанском, адресованном исключительно Фостеру. Если бы не растяпа Рэй, Джон через час мял бы налитые груди Джессики, а теперь… Внимание его привлек предмет, который выронил мертвый Луис, им оказался рог, обнаруженный шерифом в седельной сумке Бладэкса.

«Так, значит, ему нужен был не конь! — сообразил Джон. — Ему понадобилась эта штука. Он хотел убить меня и завладеть ею, но зачем?»

Вдруг шерифа осенило, он вспомнил про изумруд, но… Невдалеке послышалось испуганное ржание. Что испугало коня? Впрочем, скоро Джон узнал причину. Мурашки пробежали у Альварадеса по спине: огромный волчище, уставившийся на него красными глазами. Злоба, исходившая от хищника, завораживала, надо было стрелять, но Джон медлил, что-то мешало ему.

«Ты рано похоронил меня, приятель, — сказат кто-то в мозгу у шерифа. — И напрасно, напрасно ты не дал мне ограбить Маклоклина. Я бы добыл себе и своим товарищам еды, запасся бы водой и патронами, взял свежих лошадей. И тебе не пришлось бы сегодня праздновать победу с толстозадой Джессикой. Впрочем, тебе и так не придется сделать этого, настал последний час, шериф Джон Альварадес. Твой последний час, я буду жить еще долго… очень-очень далеко отсюда. Там обрету я и покой, и упокоение…»

— Кто ты?.. — вырвалось у шерифа, который уж точно не принадлежал к робкому десятку и мгновенно оценил всю дикость своего вопроса — надо же, вести разговоры с волком?!

Однако последний считал иначе, полагая себя вполне подходящим собеседником для человека, застигнутого врасплох в темноте, дававшей ночному охотнику дополнительные преимущества.

«Я тот, кого ты искал. В наших краях люди, часто охотясь за славой и богатством, находят лишь смерть.

Так приготовься же к ней, у тебя есть несколько секунд, чтобы обратиться с молитвой к твоему Богу. Делай это, я великодушен к побежденным».

— Побежденным?! — встрепенулся шериф. — Кого ты называешь побежденным?!

— Тебя! — На сей раз голос прозвучал не в мозгу Альварадеса, а как бы извне и казался похожим на волчий рык.

— Ты забыл про револьвер! — торжествующим голосом закричал Джон, вскидывая оружие.

«Не спасет!» — мысль прозвучала резонансом первого выстрела.

Ещё раз!

Левая рука в мгновение ока взвела курок.

Еще!

— Проклятый Луис! Горите в аду и ты, Пекенья Зорра, и ты, Фостер Рэй, и ты Джеффри Маккой! Будьте все прокля…

Крик шерифа застрял в горле, разрываемом зубами страшного зверя.


И все же шериф Джон Альварадес сделал свое дело. Он стал героем, тела Кровавого Топора так и не нашли, но зато никто никогда не слышал больше в Калифорнии ничего про страшного разбойника Джеффри Маккоя, потомка древнего рода Монт-виллей. Его след нет-нет да и обнаруживался то в Юте, то в Орегоне, то в Айдахо и Вашингтоне, а то и в Канаде, но то были всего лишь сплетни да газетные утки. Нет, ничего не осталось от страшного разбойника, ничего, кроме сказок и небылиц.

CXVII

Чтобы получить возможность позвонить, майор решил отправиться в гостиницу, которая, как сказали местные жители, располагалась недалеко.

— А мы здесь заночуем? — спросила Зинаида.

— Вероятно, придется задержаться, — неопределенно ответил Валентин.

Подобное заявление привело девушку в восторг,

— Вау!!! Как классно!

— Чего тут классного? — хмуро поинтересовался Богданов.

— Просто мы с тобой вдвоем в совершенно чужом городе… — с восторгом продолжала Зина. — Одни, и никто не знает, что мы здесь, никому нет до нас никакого дела.

— Я бы не стал утверждать этого с такой уверенностью.

— Ты думаешь, они следят за нами? — спросила девушка и обернулась. Вокруг не было ни единой души, только окна невысоких старых домов, домиков и домишек светились теплым уютным светом. Что могло произойти в таком городке? — Мы же оторвались от них, так?

— Не уверен…

— Все равно здорово, — сказала Зинаида после некоторой паузы. — Так с наворота взять и куда-то помчаться, класс! — Следующий вопрос был продиктован чисто женской логикой: — А ты с женой так отрывался?.. Ну, когда вы были молодые?.. Ой, нет, ты и сейчас не старый, только, ну, вы ведь с ней давно вместе, уже надоели друг другу, а когда вы только познакомились, бывало у вас так?

Богданов, вместо того чтобы пресечь подобные разговоры на корню, задумался и не вполне уверенно произнес:

— Не помню, вроде нет.

Ему бы еще следовало добавить, что тогда он был серьезным молодым человеком, хотел многого добиться, как сейчас говорят, сделать карьеру, — тогда делать карьеру считалось чем-то предосудительным, зато сколько угодно можно было добиваться всего самому. Работа поощрялась больше морально, деньги получались, а не зарабатывались, зарабатывались же авторитет, доверие, доброе имя, а те, кто хотел вкалывать до седьмого пота, но и жить… по труду, назывались рвачами. Как объяснить этой девчонке, что он, майор Богданов, родился и вырос в другой стране, на другой планете, в другой галактике?

— А ты ее любишь? — спросила девушка и после достаточно глупо прозвучавшего встречного вопроса пояснила: — Что значит кого?! Жену!..

— М-м-м…

— Не любишь! — обрадовалась Зинаида. — Значит, у меня есть шанс!

— Че-го?!

— А дуры девки, которые скрывают от мужика, что хотят за него замуж, — выпалила подруга. — Дуры! Я вот прямо говорю, что хочу, чтобы ты на мне женился! Попробуй сказать, что я тебе не нравлюсь?!

— Я вдвое тебя старше, — начал он.

— Не вдвое.

— У меня дети, младшему двенадцать, старшей четырнадцать! Их-то я точно люблю.

— И я буду любить! — пообещала Зинаида. — У тебя мальчик и девочка?

— Да… Сынудвена…

— Отлично, мы с Ленкой всегда мечтали, чтобы у нас был братик…

— Ты!.. Ты!.. — Шрам на побагровевшей шее майора белел точно укутанная снегом ветка, которых вокруг было множество. — Перестань молоть чушь! Замолчи!

— Хорошо, — согласилась девушка, — тем более что мы, кажется, пришли. Вон то здание впереди, оно похоже на гостиницу.

Дежурная встретила Богданова и его спутницу весьма любезно. Размахивать удостоверением не пришлось, к приезжим здесь относились очень любезно. Телефон гостям немедленно предоставили.

Результаты звонка ошеломили: в доме Зинаиды Николаевны Ковалевой и вокруг него — в этом Валентин вскоре убедился, прибыв на место, — творил-ся переполох. Голосили женщины, размахивали двустволками мужчины, тихо матюкались оперативники, пытаясь рассмотреть хоть что-то среди затоптанных, словно стадом коров, следов и добиться хоть от кого-нибудь вразумительных объяснений.

Единственный свидетель Дима Ковырев нес чушь про волка, превратившегося в мужика, который и увел его товарища. Оставалось предположить, что хищник задал деру, увидев, что к мальчику подоспела подмога.

Богданову с трудом удалось втолковать всполошенной Ирине и ее бабушке (плакать они уже перестали), что он — майор КГБ (старое звучание успокаивало, люди, выросшие в советское время, привыкли к всемогуществу этой организации), да к тому же еще и старый армейский друг Климова. Александр и в самом деле не держал на Богданова зла, — выяснилось, что он рассказывал Ирине про Валентина.

Вместе с тем немало настораживал тот факт, что сам Климов, которого Ирина обнаружила на ступеньках крыльца в полубессознательном состоянии, куда-то подевался. Поняв, что ни у милиции, ни у мужчин (их набралось уже человек двадцать, и добровольцы поисковики все прибывали) нет ни малейшей идеи (вернее, предположений было слишком много), куда мог бы отвести мальчика неизвестный, Богданов постарался завести с Ириной доверительный разговор.

Исчезнувший, словно бы канувший в фалды мантии фокусника, волк настраивал мысли майора на вполне определенный лад. Когда же выяснилось, что пропала привезенная с Чукотки секира со странными надписями, Валентин, совместив это известие с находкой, обнаруженной в роге, и, прочитав начертанную на нем надпись, понял все.

— Припомните поточнее, когда вы заметили, что Саша пропал? — вновь спросил он и, получив не вполне вразумительный ответ, из которого выходило, что отсутствие Климова обнаружилось минут пятнадцать назад, а может, и полчаса, задал другой вопрос: — Он бывал здесь раньше?

— Нет… Нет, — ответила Ирина уверенно.

Ничего другого Валентин и не ожидал.

— Вы приехали на автобусе?

— На попутке. Что-нибудь необычное попадалось вам по дороге?

— Да ничего… — Ирина покачала головой. — Нет… Ничего.

— Вспомните, — настаивал Валентин. — Ведь Саша куда-то ушел, причем сделал это вскоре после того, как пропал ваш сын. Куда Саша мог уйти, если он никого и ничего не знает здесь? Может быть, он с кем-нибудь разговаривал по дороге? Бывает же, люди в пути от скуки заводят беседу. Может быть, он записывал чей-то адрес, обещал встретиться с кем-нибудь?

Нет. Нет и нет, все время только нет.

— Может быть, вы не слышали? Спали или отвлеклись?

— Нет.

Валентин решил зайти с другой стороны.

Подумайте, может быть, что-то привлекло его внимание? Какие-нибудь достопримечательности, у вас же есть какие-нибудь особенные здания… Может, собор или там… речка…

Женщины развели руками.

— Да что? У нас тут, чай, не Москва… — со вздохом проговорила Зинаида Николаевна, и глаза ее вдруг увлажнились. Поняв, о чем подумала женщина, Валентин взял ее за плечо.

— Все будет хорошо, — твердо произнес он, внимательно всматриваясь в лицо старушки. — Я не случайно задаю вопросы, я знаю, кто похитил Славика, только не знаю, где сейчас находится мальчик и… и Саша.

— Правда?! — встрепенулась Ирина. — Надо сказать милиционерам… Раз вы знаете его имя… Он…

— Имени я не знаю, — соврал Богданов и, дабы избежать разочарований, поспешил добавить: — Имя этого человека не имеет значения, куда важнее его намерения… И вот еще, сообщать милиции пока ничего не следует. Нам нужно место. Место. Напрягите память, вспоминайте, важной может оказаться каждая деталь. Вспоминайте все.

Перечень достопримечательностей Кашина выглядел удручающе коротким: начинался он… все той же «ликеркой».

— Нет, это не то, — майор, поджимая губы, качал головой. — Что-нибудь еще есть?.. Нет, и это не годится.

— А может быть… — осмелилась вставить слово подруга Валентина. — Ты спа… Вы спали, товарищ майор, — Богданов и тут представил Зинаиду своим сотрудником, — когда подъезжали, там такое зданьице… Может, оно?..

Все переглянулись и посмотрели на Богданова.

«Да, — понял тот. — Да!»

CXIX

Климов не чувствовал ни страха, ни боли, сердце отпустило, в голове прояснилось. Он легко и без напряжения ступал, приминая рифлеными подошвами высоких ботинок пушистое покрывало свежевыпавшего снега.

Снегопад и не думал кончаться, снежинки, искрившиеся в тускловатом свете фонарей, роясь во влажном воздухе, падали и падали, тая на щеках и волосах. Александр шел на зов неизвестного врага, того, кто взял секиру Монтевила; единственным оружием Саши была длинная тонкая отвертка, зачем-то похищенная им с места исчезновения Славика.


Вход в церковку оказался открытым; свет падал на снег перед распахнутыми дверями, на нем еще виднелись уже припорошенные следы двух людей — взрослого и ребенка. Климов вошел внутрь и сразу же увидел Славика, с восторгом уставившегося на Сашу, а рядом опиравшегося на прямой старинный, еще домонгольского периода меч незнакомца в длинной кольчуге с короткими рукавами. Славику ничего не угрожало, странный похититель даже не связал его. Парень (на вид ему было лет двадцать пять или чуть больше) приветливо улыбнулся.

— Мы уже заждались тебя, Герой, — сказал он. — Входи, выбирай оружие. — Климов медлил, не вполне отдавая себе отчет в том — день сейчас или ночь, сон или явь, не понимая, где грань между ними и есть ли она вообще. Внезапно ему пришло в голову, что означает слово «Рагнарёк», — это спасение, избавление, прекращение кошмара. Придут громадные волки и сожрут солнце и луну… И пес бы с ними со всеми. Александр улыбнулся, а неизвестный коротко, с почтением поклонился и произнес: — Повторяю свое приглашение: выбирай доспехи, оружие и, если хочешь, шлем. Я взял вот этот, — он показал Саше традиционный остроконечный русский шлем, который до того держал за спиной. — Тут есть всякие, можешь выбрать любой.

— А если я заберу пацана и отведу его домой? — предложил Климов. — Ты ведь нашел то, что искал, верно?

Эти слова разочаровали не только молодого человека в кольчуге, но и мальчика, причем неизвестно, кого больше.

— Нашел, но мне мало этого. Я хочу сразиться с тобой, Герой, я хочу знать, кто из нас первый и лучший.

— Лучший он! — Славик указал на Климова. — Он победит тебя, Великан!

— Я все еще сплю? Я в отключке? Это мне что, «Вереск» так по башке ударил? Больше вообще не буду пить, — твердо заявил Климов.

— Не зарекайся.

— Дельный совет.

— Выбирай оружие, Герой! Или я ошибся и ко мне пришел Трус? В тебе ведь течет не только кровь Эйрика, но и Сигвальда. Так я ошибся — ты не тот, которого я искал?

— Тебе виднее.

— Выбирай оружие, ты начинаешь действовать мне на нервы! Деремся до смерти, таковы мои условия.

— Хорошо, хорошо, только пусть пацан топает домой, а мы с тобой…

— Не пойду!

— Правильно, — похвалил Славика человек в кольчуге. — Я принесу тебя в жертву.

— Да что ты говоришь? — скривил рот Климов. Какой-то маленький вулканчик заклокотал у него в сердце. Драться? Почему бы и нет?! — Может, для начала одолеешь меня? — бросил он с вызовом.

Великан ничуть не обиделся, казалось, наоборот, обрадовался:

— Да я только об этом и говорю уже целых пять минут. Бери оружие.

— Где моя секира?

— Твоя?! Маккоя, ты хотел сказать?

— Оружие Бладэкса дала мне Ринэна.

— Она мертва.

— Ты убил ее?

— Игнифериус. Но ты мой должник, я — тот, кто прикончил убийцу твоей волчицы. Я пришил их всех до одного, даже баб.

— Как они умерли?

— Трепеща от страха, как лань в зубах волка. До последнего вздоха надеясь, что случится чудо, которое спасет их, они цеплялись за жизнь.

— Ты можешь доказать это?

Великан нахмурился:

— Ты мне не веришь? Хорошо, видишь кобуру, там лежит старинный кольт, помнишь, того человека, которому ты продал его? — Климов качнул головой в знак согласия, на что парень в кольчуге, называвший себя Великаном, ответил кивком: — Тот человек мертв. Можешь подойти и убедиться, что пушка та самая, кольт-«фронтир», шестизарядный, сорок пятый калибр… Патронов почти не осталось… Самое главное, — закончил он с гордостью. — Менту, который убил твою подругу, я вынес мозги именно из этой игрушки.

Александр кивнул, давая понять парню, что верит ему, а потом спросил:

— Ты казнил их?

— Да!

— Что ж… долг красен платежом. Именно так написано на секире Бладэкса.

— Ее возьмет тот, кто лишится оружия, — Великан просиял и добавил: — Если успеет. — С улыбкой, более напоминавшей оскал хищника, учуявшего кровь, он продолжал: — Это не дуэль жалких дворя-нишек девятнадцатого века, которые не могли попасть друг в друга с трех метров. Деремся, как дрались бы Эйрик с Бьёрном, доведись им столкнуться в смертельном поединке, без правил и пощады, без секундантов.

— Согласен.

Долго ждать себя Александр не заставил. Он выбрал кольчугу, приблизительно такую же, как у противника, и шлем предпочел взять мисюрку с кольчужными брамицами[26].

Вообще в церковке, которая только с виду казалась маленькой, а на деле была довольно вместительной, нашлось немало средневекового оружия, как холодного, так и огнестрельного (мушкеты, пищали, фузеи). Климов даже подивился тому, что такое великолепие никто не охраняет:

«Как только какой-нибудь коллекционер раритета на наложил волосатую лапу на весь этот антиквариат? Неужели у местного муниципалитета денег нет ни на сторожа, ни на сигнализацию?»

Ответ нашелся довольно скоро: в темном углу, где по одну сторону висели длинные бердыши, а по другую — кривые татарские сабли, которыми начал вооружать дружину еще Александр Невский, валялся одетый в телогрейку мужичок с окровавленной головой. Александр опустился на колено и коснулся шеи сторожа.

— Он жив, — раздался голос Великана. — Хотел вмазать водочки, а она вмазала ему. Авось не сдохнет. Мне, право же, надоело убивать всякий бесполезный народец, я хочу перервать глотку настоящему мужику. Бери что-нибудь, и начнем.

Саша протянул руку к сабле. Трудно сказать, чем она приглянулась ему, может быть, просто оказалась ближе других.

Едва коснувшись рукояти, он испытал волнение, экстаз, точно чистый кислород, врываясь в легкие, кружил голову, наполняя все тело необычайной силой и… яростью.

— Начнем? — повторил Великан. — Ну…

Климов не дал ему договорить.

Без правил так без правил! Как дрались бы Эйрик с Бьёрном?! Как сражались Хьюго Счастливый и Тафюр?! Отлично! Тогда вот так!

Илья едва успел увернуться, «медлительный» противник, выхватив облюбованный клинок прямо из ножен на стене, нанес удар, чуть было не снеся им голову Великану. Тот успел пригнуться, но промахнувшийся соперник, двигаясь по инерции, сбил его с ног. К счастью для Ильи, Климов, и сам едва сохранивший равновесие, не сумел должным образом воспользоваться преимуществом внезапного нападения. Илья увернулся от клинка. Сабля, чиркнув по полу, высекла из камня искры. Великан, встав на колено, отразил следующий удар мечом. Поняв, что атака не увенчалась успехом, Климов отскочил и позволил противнику подняться.

— Неплохо. Неплохо для начала, Герой, — проговорил тот, тяжело дыша. — Теперь попробуем вот это! Что скажешь?

Клинки скрестились.

И снова и снова, озаряясь короткими вспышками искр, древняя сталь встречала древнюю сталь.


Утомленные долгим боем, противники уже едва держались на ногах. Смятый шлем Великана валялся у стены, мисюрка же Климова отлетела под ноги зрителю, то и дело издававшему восторженные возгласы или же, наоборот, испуганно вскрикивавшему. Мальчик двигался вместе с дерущимися, не решаясь приближаться к ним, точно некий робкий судья спортивного поединка. Такого матча Славик не видел нигде и никогда, даже «кино» Зеленых демонов из Запредельного мира не могло сравниться с тем, что он наблюдал теперь.

Мальчик не думал, что для него коренное отличие сна от яви заключалось прежде всего в том, что незнакомец, назвавшийся Великаном, не шутил, обещая принести кровавую жертву древним богам, и в качестве агнца для заклания выбрал именно его, Славу Калачева.

Взрослый человек в таком положении мог бы утешать себя примерно такой вот сентенцией:

«Зачем портить себе удовольствие мрачными мыслями? Где еще посмотришь на бой гладиаторов-добровольцев, тем более что дерутся они по-настощему? Дублей не будет, это — «final cut».

Великан ликовал — меч его прорубил кольчугу противника.

— Ну как, Герой?! — прохрипел он, но в следующую секунду принужден был искать спасения в отступлении перед натиском утратившего способность чувствовать боль Климова. Он сделал выпад, точно держал в руках не саблю, а рапиру.

Такой неожиданный прием застал соперника врасплох, Илья не успел ни отскочить, ни как следует парировать удар, острие сабли, прорвав кольца доспеха, углубилось на два-три сантиметра и вернулось из своего путешествия уже красным от крови.

Первая кровь врага, пролитая в поединке… До этого он оставался почти невредим, сам же Саша получил несколько неглубоких ран, окровавивших ему предплечья, внешне очень эффектных, но, по счастью, не принесших большого вреда.

Однако удачная атака Александра повлекла за собой несколько неожиданные последствия. Великан, точно больной, которому сделанное врачом кровопускание дарует облегчение, испытал после ранения новый прилив сил и с такой энергией набросился на Климова, что теперь уже тот спасался бегством, бросив сломавшуюся почти у самой рукояти саблю.

— Секира в углу под лавкой! — закричал Славик. — Там, где лежит твой шлем.

Илья преградил Климову дорогу.

— Не честно, Герой, — покачал он головой и, скаля зубы, прохрипел с укоризной и торжеством: — Очень не честно…

— Мы не на дуэли, — тяжело дыша, ответил Александр. — Сам говорил. Как Эйрик с Бьёрном, если бы они…

— Это твое последнее слово? — поинтересовался Великан, стараясь придать хрипу как можно больше издевательской учтивости. — Герой, который не победил Великана, — дерьмач. — Он захохотал, радуясь поражению противника, и, обхватив рукоять меча пальцами обеих рук, медленным театральным жестом отвел клинок за спину и со всего маху обрушил удар на шею Климова.

«Как Эйрик и Бьёрн! — мелькнуло в голове у Александра. — И тот и другой были прекрасными бойцами, оба — берсерками. Кто бы из них победил?»

Саша пригнулся под свистнувшим клинком.

Илья, промахнувшись, едва устоял на ногах, но, щерясь, как тигр на пса, вновь поднял меч.

Климов не стал ждать и, почти не глядя, пнул противника, целясь каблуком пониже пояса, как заправский уличный боец. Полы кольчуги выручили Илью, однако удар все равно получился ощутимым. Великан закачался и выронил меч. Климов подпрыгнул и в прыжке достал врага сокрушительным ударом в грудь.

Илья пролетел несколько метров и, раскинув руки, опрокинулся на пол, гремя кольчугой.

— Ты проиграл, Великан, — тяжело дыша, проговорил Климов, доставая из-под лавки секиру, и, точно в первый раз взвешивал ее в руке, продолжал: — У меня оружие Бладэкса, а оно не знает поражений. Беги, я оставляю тебе жизнь. Можешь забрать и камень, нам он не нужен, правда, Славик?

— Правда, — кивнул мальчик. — Я же говорил, что ты победишь. И ты победил, мне ничего не нужно, у меня есть свой Глаз Одина, пускай мама говорит, что он — простая стекляшка, для меня он — самый настоящий. Он и ты… Ты — Тот. Я же знал, что ты придешь, я верил.

С этими словами он побежал к Климову. Саша бросил секиру на пол и, поймав Славика, поднял его на вытянутых руках высоко вверх. Подержав мальчика так несколько секунд, Климов поставил его на пол и спросил:

— Камень у тебя?

Мальчик кивнул и полез за пазуху.

— Ой… — смущенно вскрикнул он и, продолжая держать в ладонях мокрый изумруд, никак не мог решить, удобно ли отдавать его Климову. — Это Локи, я велел ему стеречь камень… Он, наверное, с испугу… — Из-за борта Славиковой куртки высунулась вороватая кошачья мордочка. — Трус, — сказал мальчик, обращаясь к питомцу. — Трус. Никогда не буду поручать тебе ответственных заданий, пока не вырастешь. — Мальчик пожал плечами. — Придется отдавать камень таким, как есть.

— Ну так сделай это, — предложил Климов.

— Не спешите, ребята, — проговорил Иванов. — Я сам возьму то, что мне принадлежит.

— Ты проиграл.

— Это ты проиграл, — проговорил Иванов и эффектным движением взвел курок кольта ладонью левой руки. — Здесь три патрона, по одному на каждого из вас, считая котенка.

— Но это не честно! — воскликнул Славик.

— Не честно, дружок? Да почему? Мы ведь не на дуэли, здесь все средства хороши. Разве Эйрик или Бьёрн отдали бы победу врагу? Подумай… даже и думать нечего, ни один из них не сделал бы этого. Ни один. Так кто у нас первый?

«Что делать? Попробовать, подобно Маккою, схватить секиру? Это когда рядом с тобой стоит ребенок? У Бладэкса топорик всегда был под рукой, а мне придется наклоняться, поднимать с полу… Чушь! К тому же добряк Джефф, поди, не один год тренировался, прежде чем так насобачился…»

— Давай по старшинству, — предложил Климов. — Только, может быть, мальчишку ты пристрелишь потом, а?.. Ты же обещал принести его в жертву и все такое?

— Верно.

— Можно он отойдет от меня?

Илья улыбнулся, пряча торжествующий смешок.

— Хорошо, — согласился он.

— Приятно стрелять в безоружного? — спросил Александр, глядя в бездонное дуло револьвера шерифа Альварадеса.

— Приятно, — ничуть не смутился Илья.

— Замечательно, — Климов кивнул и постучал себя по окольчуженной груди. — А можно я стащу с себя это? Хочется умереть легко. Игра ведь кончилась, так?

— Как знать, — загадочно ответил Илья и, опуская револьвер, добавил: — Что ж, если тебе так приятнее, можешь снять доспехи.

«Сколько тут железа, немногим меньше пуда?» — подумал Саша, освобождаясь от кольчуги и, прежде чем бросить на пол, как бы взвешивая ее в руках. -

— Как Эйрик и Бьёрн! Получай!

Он что было сил швырнул кольчатое одеяние в противника и прыгнул на пол, хватая рукоять секиры.

Илья не верил, что враг сдастся без боя, но такого финта не ждал. Тяжелая кольчуга не могла причинить Великану вреда, она даже не долетела до него, однако свою роль бросок Климова все же сыграл: Илья инстинктивно вскинул револьвер и спустил курок. Пуля пробила висевший на стене круглый щит татарского конника, не причинив никакого вреда уже поднявшемуся на ноги Александру, который, выпрямляясь в полный рост, заносил секиру для броска, держа древко обеими руками.

Иванов взвел курок и снова выстрелил. Опасный противник стоял вполоборота и представлял из себя не самую лучшую мишень, к тому же Великан поспешил, не успев как следует прицелиться, и вновь промахнулся.

Следом грохнул третий выстрел.

«Последний!» — вспышкой отозвалось в голове у Климова в тот момент, когда наследие Кровавого Топора, описав в воздухе кривую, пробило окольчу-женный бок Великана и пригвоздило его к висевшему позади длинному, похожему на огромную перевернутую каплю крови червленому щиту средневекового русского воина. Рука врага повисла, но пальцы так и не выпустили кольта.

— Пойдем скорее отсюда! — Славик схватил Сашу за руку. Тот сделал неуверенный шаг и схватился за левое плечо. — Ты ранен?!

— Чушь… — Климов посмотрел на красную от крови ладонь и поморщился. — До свадьбы заживет.

— Я же говорил, что ты победишь его! Я же говорил! Пойдем скорее, а то кто-нибудь увидит и нам придется отвечать…

«Этому малому в предусмотрительности не откажешь, — мысленно усмехнулся Климов. — Если бы я, парень, был таким же умным до, как ты после…»

— Постой, надо помочь сторожу, — произнес Александр вслух, отыскивая взглядом незадачливого пьянчугу.

— Он не там… Он вон где, — Славик показал пальцем в угол, в котором висели пустые сабельные ножны, и, отправляясь туда вслед за Сашей, сказал, озираясь на мертвого Великана: — А если он выстрелит?

— Не выстрелит, он мертвый.

— А вдруг нет?

— У него было всего три патрона.

— А вдруг он наврал?

Саша не ответил, вдвоем с мальчиком они подняли старичка сторожа и прислонили к стене. Тот замычал, открыл рот, из которого на спасателей пахнуло перегаром. Старик прохрипел что-то вроде: «Я м-ля» и, приподняв голову, уронил ее на грудь. Доблестный страж музея был более пьян, чем мертв.

— Урод… — сердито бросил Климов, которому вдруг стало жаль потраченных сил. — Урод, — повторил он и неожиданно засмеялся. — Каз-зел старый! Да разве такого бутылкой убьешь? Проспится и не вспомнит, а вспомнит — только и пожалеет, что из той бутылки ему ни капли в рот не попало.

Смеясь, Саша поднялся, бросил последний взгляд на сторожа и, уже поворачиваясь, чтобы уходить, услышал за спиной щелчок.

— Смеется тот, кто смеется последним, — с трудом шевеля окровавленными губами, розой на снегу алевшими на мертвенно бледном лице, проговорил пригвожденный к щиту Илья и дрожащей рукой поднял револьвер.

Климов сделал шаг вперед и немного в сторону, закрывая мальчика.

— Стой!!! — завопил кто-то, врываясь в церковь. — Не двигаться! Бросить ору…!

Великан застонал, палец его царапнул курок.

Загремели выстрелы. Три, четыре, может быть, пять. Револьвер, а следом и секира упали на пол. Тело Ильи задергалось и, отделившись от щита, рухнуло, накрыв собой кольт. Валентин, отбросив мыском ботинка безжизненное тело убийцы, нагнулся и поднял револьвер.

Майор убрал ТТ и, взяв кольт обеими руками, осторожно опустил боек и нажал на экстрактор. Гильзы одна за другой с тихим звоном посыпались на пол, подскакивая над ним и снова падая на камни. Все они, кроме одной, были пусты. Валентин бросил кольт на труп Иванова, так и не успевшего сделать последний выстрел.

— Здорово, Богдан, — так, словно они только вчера расстались, проговорил Климов, протягивая майору руку.

— Здорово, Санька, — ответил тот, но, увидев разорванное и окровавленное плечо рубашки, с беспокойством спросил: — Ты в порядке?

— Ерунда. Надо убираться отсюда. Пошли… — Он обернулся на шум — позади Ирина «вкладывала» сыну. — Ир, хватит кричать, а? Башка болит.

— Вот и я говорю — хватит, — поддержала Зинаида, подходя к мужчинам. — Он же маленький.

— Я большой!

Взгляд Александра остановился на незнакомке.

— Это кто? — спросил он.

— Зина, — улыбнулась девушка.

— Моя… Мой… В общем, она мне помогала… — Богданов покраснел.

— Я так и понял, — Климов ободряюще улыбнулся. — Сразу видно.

— Чего тебе видно?

— Что помогала, — пояснил Александр. — Ладно, пошли. Никто ничего не забыл?

Не успел он договорить, как с улицы раздался рев сразу нескольких двигателей, захлопали дверцы машин и в разгромленную церковь вошли с десяток вооруженных мужчин.

— Куда это господа так спешат? — спросил один из них, примерно ровесник Климова и Богданова, шедший в середине. В его приятном бархатистом голосе присутствовал акцент жителя Западной Украины.

— Ой! — вскрикнула Зина.

— Мишаня?! — проговорил майор, узнавший в говорившем водителя Козлова, который находился здесь же.

— Процент?! — удивился Саша, касаясь рукава куртки Богданова. — Это же Ромка… Я что, сплю? Откуда он…

Козлов стрельнул глазами в друзей и потупился, стараясь не смотреть в их сторону. Он понуро стоял рядом со своим… шофером, мало напоминавшим того улыбчивого и услужливого трудягу парня, каким привыкли видеть Мишаню (практически никто не знал его фамилии и уж тем более отчества) все сотрудники «Зеленой лампы», и не только они. На каменном полу церкви стоял, расставив ноги, как матрос на корабле, начальник, большой босс… Да что тут?! Князь! Граф! Маркиз! Король! Бог!

Прочие же, прибывшие с ним, были лишь свитой. И одежду себе он выбрал под стать — расшитый золотыми и серебряными нитями камзол темного пурпура, короткие обтягивающие штаны, чулки, тупоносые башмаки с огромными, усыпанными алмазной россыпью пряжками и, конечно… берет, с плеч «Мишани» небрежно свисал короткий алый плащ.

— Это и правда Мишаня и Роман Георгиевич… — неуверенно протянула Зина, поворачиваясь к Валентину. Тот напрягся, словно изготовившаяся к прыжку кошка. — И Андрей Александрович с ними…

Крымова майор видел лишь однажды, но все равно узнал. Лицо шефа «маленького гестапо» казалось непроницаемым — как бы удивился, наверное, Илья, доведись ему дожить до встречи с начальником… «спецназовцев», так вовремя появившихся на дороге в джипе «шевроле».

Однако в присутствии «князя» другим полагалось молчать.

— Милош Кралькович, — коротко поклонившись, представился он.

И тон, которым «князь» произнес свое имя, и поклон, и надменное выражение лица создавали обстановку торжественного общения государя с подданными. Казалось, что присутствующим в самый бы раз бухнуться на колени. Однако случилось нечто другое.

— Фи-фью! — присвистнул Климов и, обращаясь к мальчику, сказал: — И в цирк ходить не надо.

Выездная бригада фокусников-самоучек в российской глубинке.

Некоторые из спутников Кральковича заволновались, автоматы и пистолеты у них в руках заходили ходуном, как живые.

— Спокойно, — проговорил негромко Кралько-вич. Оружие замерло в руках его спутников. — Не стоит обижаться на героев, — продолжал Милош, — и… больных. — А потом, обращаясь непосредственно к Климову, спросил: — Долго думаешь бегать от психушки, дружок? Парень, который лежит тут куском дерьма, также полагал, что ему удастся быть свободным и делать все, что он хочет, но это под силу лишь избранным… богами. Хотя приятель твой, — Кралькович простер руку с унизанными кольцами и перстнями пальцами и показал на труп Великана, — и правда разок чуть не одурачил меня. На какой-то момент я потерял его и даже забеспокоился, но потом… нашел… — Милош просиял. — Он сделал свою работу, а ты свою… Все вы исполнили для меня то, что я поручил вам, каждый в меру сил и способностей, поэтому, как принято говорить в этой стране, благодарю за службу… Не стану задерживать вас, у нас разные судьбы, Богу — Богово, цезарю — цезаре-во… а вам… вам я не завидую. Не добившись толку, компетентные органы, чтобы не возиться с бесполезным материалом, отправят вас в… дома скорби. Грустно, но., каждому, повторяю, свое. Прощайте… — Он на секунду умолк, а потом, коснувшись ладонью лба, точно вспомнив что-то, проговорил: — Чуть не забыл, отдайте-ка мне мой изумруд…

Климов наклонился к Славику и тихо прошептал что-то. Мальчик кивнул и, быстро достав из кармана, протянул Саше какой-то предмет.

— Не вздумайте дурить, — тоном взрослого, одергивающего упрямого ребенка, произнес Кралькович. — Отдайте мне камень, за это я сохраню вам жизнь…

— Он врет, Богдан! Климов! Саня! Он врет! — Роман Козлов выдвинулся вперед. — Он врет, не отдавайте ничего этому пидору! Он все равно вас прикончит!

Кралькович ничего не сказал, он лишь наклонил голову. Громыхнул выстрел. Козлов упал как подкошенный, ткнувшись лицом в холодные камни пола, и замер без движения.

— Брось пушку, майор! — закричал один из спутников Кральковича. — Брось!

Скрипя зубами от злости, Богданов бросил ТТ, в магазине которого еще оставалась половина боезапаса. Что можно сделать четырьмя патронами, когда за спиной две женщины и ребенок? До чего же обидно, а?!

— Ножкой толкни, — попросил все тот же тип. Но не успел Богданов выполнить приказ, как снаружи…

— Эй, в церкви! Прекратить стрельбу! — раздался усиленный мегафоном чей-то резкий, не привыкший к возражениям голос. — Милош Кралькович! Нам известно, что это вы. Прикажите своим людям сложить оружие, выпустите заложников и выходите с поднятыми руками. Вы окружены, сопротивление бесполезно.

— Да кто же это сказал? — негромко проговорил «фокусник», но те, кто находился за стенами, непонятно как услышали его, и через несколько секунд уже другой голос ответил:

— Говорит подполковник ФСБ Найденов. Повторяю, Кралькович, не вздумайте шутить, со мной отделение автоматчиков и… еще некто, помогавший нам задержать вашего брата. Так что советую проявить благоразумие.

— Кай очень глуп, — со смешком отозвался Милош. — Поймать его могли бы и местные пинкертоны, так что, подполковник, я бы не стал хвастаться на вашем месте, разумнее при мне не вспоминать о нем. Я играл с ним как кошка с мышкой, поверьте, меня под конец даже перестало это забавлять… К тому же вы игнорировали представителей местных правоохранительных органов, больше того, грубо нарушили их права, оскорбили в лучших чувствах. Люди родились здесь и выросли, они привыкли к тому, что земляки их слушаются, уважают, а тут приезжают какие-то… скажем прямо, козлы из столицы и творят беспредел! Они очень, очень расстроены… А за ними увязались десятка три охломонов с ружьями, палками и фонарями. Эти парни охвачены благородным порывом найти мальчика, уведенного неизвестным, они совершенно неуправляемы. Не верите? Сейчас сами убедитесь.

Прошла минута, ответа не было. За стенами церкви что-то происходило. Похоже было, что приехал еще кто-то, и между ними и ранее прибывшими завязалась нелицеприятная беседа. Обе стороны немедленно, что называется, взяли с места в карьер. Послышалась матерщина, потом… Раздался выстрел, за ним еще один. Через минуту на улице поднялась самая настоящая автоматная, пистолетная и ружейная пальба.

— Люди занялись делом, — с удовлетворением отметил Кралькович. — А нам пора заканчивать. У кого камень?

— У меня, приятель, — проговорил Климов, отходя от сбившихся в группку товарищей и оказываясь на середине, прямо под куполом церкви.

Барским жестом Кралькович протянул руку:

— Неси его сюда.

— Ни хрена подобного, дружок, — оскалился Александр. — Ни хрена. Хлеб за брюхом не ходит.

«Княжья» свита зашевелилась. Кралькович сделал успокаивающий жест.

— Подойди сюда, — проговорил он, глядя прямо на Климова. — Подойди сюда. Подойди…

В этих словах не было ничего особенного, но то, как Милош произносил их, повторяя снова и снова, заставило замереть едва ли не всех присутствовавших. Климов же как ни в чем не бывало усмехнулся и, отвечая противнику взглядом на взгляд, перебил его:

— Неужели ты думаешь, что это подействует на меня, старичок? Устраивая спектакль, ты должен был знать, с кем имеешь дело. Оставь фокусы для цирковой арены, развлекай детей, а меня уволь… Если бы ты подошел сюда, я бы поведал тебе на ушко: «Как вы все мне надоели…» Нет, — он с сожалением прищелкнул языком, — надоели — не то слово, придется сказать тебе при твоих псах, при дамах и… даже при детях: «Как вы мне все остоп…ли…» Иди сюда, котенок, возьми камушек… — Александр протянул руку и раскрыл ладонь. Изумруд засиял, переливаясь в тусклом электрическом свете. Почти все собравшиеся, затаив дыхание, уставились на сокровище, даже охрана Кральковича забыла на минутку о том, что происходит и для чего они тут собрались. Раздались восхищенные возгласы. Все зашевелились, а Климов, глядя в глаза Кральковичу, произнес, едва шевельнуТв губами: — Иди сюда, голубчик, а то ведь я шваркну его об стенку.

«Нет! — услышал Климов у себя в голове. — Нет!»

«Так иди же сюда… — ответил Александр так же неслышно для окружающих, будто бы превратившихся в статуи. — Ну, что медлишь? Боишься?»

Кралькович медленно шагнул вперед, переводя взгляд с лица соперника на его раскрытую ладонь. Когда их разделяло около двух с половиной метров, в глазах Климова вспыхнул холодный огонь.

Александр, еще несколько минут назад готовый рухнуть и заснуть прямо на жестком холодном полу церкви, улыбнулся и, подкинув на ладони камень, изо всех сил с размаху шарахнул им об стену.

Огромный изумруд, точно стекло, брызнул мириадами зеленых искристых градин.

Кралькович окаменел, его безумный взгляд проводил последний из осколков, замерший всего в нескольких сантиметрах от его туфли. Всеобщее изумление оказалось таким глубоким, что и охрана, и Богданов со своей спутницей, и Ирина дружно выдохнули, точно повинуясь знаку невидимого дирижера.

«Князь» повернул голову, чтобы посмотреть в глаза врагу, заслужившему страшную и мучительную смерть, — просто пулей в затылок он не отделается!

Но что это? Где же он?!

Милош Кралькович, привыкший играть судьбами людей, не знал, что в этот день нашелся некто, готовый дать ему последний бой.

«Ты не первый, кто ищет славы, богатства и денег, а встречает меня!»

— Ну нет! — зарычал он, но огромный коршун, оказавшийся на том месте, где только что стоял Климов, взмахнув крыльями, подпрыгнул, чтобы вцепиться когтями в лицо человека, погрузить в его глаза острый крюк клюва.

Ответом птице стало заставившее всех содрогнуться шипение, казалось, кто-то ткнул падкой в очень большую змею. «Князь» исчез, и толстый, как доброе бревно, канат взвился, точно бич в руках укротителя, к самому потолку церкви.

В померкнувшем свете присутствующие могли видеть лишь тени сражавшихся насмерть в горячке последней битвы змея и птицы.

Твари метались во мраке зловещими адскими созданиями.


Мороз вечной зимы пришел в единственное прибежище людей, лед и холодный, как лезвие пронзающего грудь клинка, огонь царили повсюду. Стоны гибнувших в схватке богов наполнили отчаянием души жителей Мидгора, которые знали: если обитатели Асгора не в силах совладать со злой силой Локи, значит, близок и их черед.

Забытый всеми труп Великана ожил, чтобы предстать перед трепетавшими от страха людьми в образе Фенрира. Огромный — в рост тысячи волков — зверь оскалился и, прыгнув, проглотил солнце, а луну лишь ударил лапой, и ночное светило угасло, точно факел в снегу.

Локи захохотал, торжествуя победу, вторя ему грохотом костей ужасного своего скелета; затряслась в безумном танце великанша Хель. Надменно озирая побежденных рубиновыми глазами и облизываясь далеко высунутым из пасти кроваво-красным раздвоенным языком, поднял голову Йормунганд[27].

Раздался оглушительный гром.

Наверное, Тор ударил Мьёльниром в самый большой бронзовый гонг, сзывая уцелевших братьев для последней отчаянной атаки на воинов Локи-.

Тело Фенрира содрогнулось в конвульсиях, и огромный желудок волка изверг проглоченное светило, в лучах которого, заливавших все вокруг ослепительно ярким светом тысячи восходов, появился грозный одноглазый старик в боевых доспехах. Одна только поступь его заставляла содрогаться врагов.

Но вот в руках великого Одина блеснул меч, и головы Фенрира и Йормунганда скатились к ногам бога-воителя. Великаны, точно прибрежный тростник, падали под ударами клинков его спутников, уцелевших богов и Героев.

— Так тебе понадобился мой глаз? — спросил Один единственного оставшегося перед ним врага — попятившегося в страхе рыжего гиганта. — Зачем он шуту? Ты был слепым, если надеялся, что сможешь одолеть меня в последней битве! Тебе вообще не нужны глаза! Получай!

Старик взмахнул мечом, пронзая им насквозь голову врага…


Взрыв потряс здание, и с той стороны, где положено находиться царским вратам, внутрь церкви ударил луч света, показавшийся особенно ярким в сгустившейся мгле.

— Ложись! — зашипел, приходя в себя, Богданов и, растопырив руки, столкнул на пол сразу всех: Зинаиду, Ирину и Славика. — Лежать! — рыкнул он и, не слушая жалобных протестов, принялся шарить по полу в поисках ТТ.

Из пыли, дыма, мельчайших частиц кирпича и штукатурки, клубившихся в ярких лучах автомобильных фар, врывавшихся в церковь с улицы, выросли три невысокие коренастые фигуры.

— Сдавайся, Крымов! — приказал один из троих мужчин властно. — Кралькович мертв! Нет нужды продолжать играть со мной в игры! Побереги парней и сам подумай — на нарах лучше, чем в гробу!

В ответ прозвучала автоматная очередь, потом еще одна.

Пришедшие, как тут же выяснилось, ждали, что в игры с ними играть все-таки станут, поэтому, раньше чем отгремели первые выстрелы, полуночные визитеры, прыснув в разные стороны, точно коты, залегли и немедленно открыли ответный, как принято выражаться, ураганный огонь.

Куда там Валентину с его четырьмя оставшимися патронами. И он, впрочем, постарался истратить то, чем располагал, по назначению, стреляя по свите «князя» Милоша из положения лежа. Враг бежал через дверь, но, судя по доносившимся с улицы звукам, далеко уйти присные Кралькозича не смогли. Стрельба стихла, освещение снова заработало, как прежде, озаряя картину разгрома тусклым, равнодушным ко всему светом.

Богданов встал. Он хотел было помочь подняться и женщинам, но не успел. Едва взглянув на спасителей, он буквально онемел от удивления.

— Вы…

— Я, — коротко поклонился невысокий широкоплечий старичок с полуприкрытым правым глазом. — К вашим услугам.

— Мист… Шар… п…

— Брось, Валя, к чему церемонии, мы русские люди. Шаронов я, Тимофей Кондратьевич.

— Он верно говорит, — кивнул подошедший Максим Викулович Чурганин, перекладывая в левую руку ППШ и в приветствии зажимая кисть Богданова в железные тиски. — А это Этьен, Степан по-нашему, — владелец старенького «запорожца» показал на третьего товарища и уточнил: — Степан Иваныч. А тот вон сын его, Арсюшка.

Рыжебородый, кудрявый, румянощекий Арсюшка (на вид «парнишке» за сорок, если не под пятьдесят) кивнул. Ввиду отсутствия у него ствола становилось понятно, что деды (вооруженные, за исключением Чурганина, современными АК) велели ему охранять тыл, что он и делал.

— Здрасьте, — произнес он негромко.

— Максим… — начал «Шарп» с укоризной, но Ирина, уже поднявшаяся с полу, оборвала его возгласом:

— Арсюша? Караимов?

Дрессировщик улыбнулся и пояснил:

— Это я по маме… У отца фамилия дворянская… Тогда строго было…

— А вы? — Ира внимательно всматривалась в «американца», не веря своим глазам. — Вы… Тот… ханыга? Ой, простите… Ведь это вы продали мне книжку, с вас все и началось!

— Не с меня, сударыня, не с меня, — возразил Тимофей Кондратьевич с притворной скромностью. — Или вы думаете, что мне тысяча лет? Уверяю вас, я не Мафусаил.

— Так вы… вы… получается, что вы следи… — Ирина наморщила лоб, и «Шарп» бросился спасать положение, повод как раз имелся.

— Сколько тебя учить, Максим? — строго произнес Тимофей Кондратьевич, обращаясь к Чургани-ну. — Сколько тебя учить, что сначала дамы. Да-мы. Старый уже, а все не запомнишь никак… — «Американец» нашел нужным внести некоторую ясность: — Это соседи мои, сябры, как Максим выражается, он — фронтовой разведчик, отличный подрывник, специалист, как вы только что имели возможность убедиться… — владелец «запорожца» сделал виноватое лицо. Шаронов продолжал: — Ветеран Отечественной, и Степан тоже — летчик бывший, в составе «Нормандии» фашистов сбивал, ну а от женских глаз сам пал сраженным… — Шаронов усмехнулся и, делая реверанс в сторону дам, добавил: — Наши женщины — не то что француженки, если любовь — то навек. Вот и стал Этьен Степаном… В общем, ты, Максим, не прав, — заявил «Шарп» под конец без всякого перехода.

Чурганин тем временем посмотрел на француза, на лице которого читалось: «Ну а я чего? Очередной разнос, дружище. Он же всегда командует, да ему и положено, как старшему по званию. Ты — старшина, я — капитан, а он, сам знаешь, полковник. К тому же и правда, сперва дамам надо представляться».

Приведению ситуации в соответствие с нормами этикета, равно как и попыткам Ирины задать «ханыге» несколько вопросов, готовых сорваться у нее с языка, помешали влетевшие в здание церкви эфэсбэшники.

— Всем бросить оружие! — грозно крикнул бежавший первым маленький юркий человечек с пронзительными глазами. — Миронов, проверить тут все! — приказал он на ходу.

— Здесь все свои, Володя, — мрачновато предупредил Богданов и, не дав вбежавшему раскрыть рот, представил: — Капитан Лукьянов.

«Шарп» кивнул.

— Мы знакомы… м-м-м… в некотором смысле заочно, — сказал он. — Ребята следили за мной, а я за ними. Для меня это занятие привычное, сорок лет я по заграницам… хм… шпионил, в Штатах, Англии… В Норвегию на старости лет занесло, теперь уж на пенсии.

Лукьянов, похоже, вовсе не обрадовался встрече, но тут в действие вмешалось новое лицо.

— Здравствуйте, Тимофей Кондратьевич, — обратился к «Шарпу» Найденов. — Как это понимать, что вы тут делаете?

— Долго рассказывать, Григорь Саныч, — улыбнулся тот. — Давай закончим тут, а?.. Да не суетитесь, Кралькович мертв…

— Как мертв?! — удивился подполковник. — Кто же его?! У нашего Леденцова аж очки свалились, он, как милиция на нас набросилась, в такое состояние впал — кошмар, а говорили, что один из лучших. — Найденов в сердцах вздохнул и махнул рукой: — Колдун… черно-белый! Экстрасенс дипломированный.

Последнее слово, судя по тону подполковника, заменяло, ввиду присутствия дам и ребенка, некое другое, куда более короткое и родное.

— Мертвее не бывает, — сообщил, подходя к начальнику, старший лейтенант Миронов. — Орудием убийства, по всей видимости, послужила отвертка с длинным жалом, ее обнаружили рядом с телом, перепачканной в крови… Изумруда при нем не найдено… Крымова наповал убило, а вот Козлов, похоже, дышит, но еле-еле.

Валентин встрепенулся, не мог он держать зла на Процента. Однако что же с…?

— А где Саша?! Климов где?! — закричали разом Ирина и Богданов.

— Мы здесь!

Все расступились, пропуская едва державшегося на ногах Александра и его спутника.

Мальчик, глядя на взрослых снизу вверх, повторил:

— Мы здесь.

— Где же камень?! — воскликнули хором Лукьянов и Найденов, а последний прибавил: — Просто уж посмотреть хочется, что за чудо такое это Дьявольское Око.

— Опоздали, — заявил Богданов. — Он его об стену грохнул.

— Да, я сама видела, — подтвердила Зина.

— И я, — прибавила Ирина.

— Хоть кого из шайки Кральковича спросите — они тоже видели, — дополнил майор. — Так что…

— Вот черт! Смотри-ка! — покачали головами Максим Викулович и Этьен.

Один лишь «Шарп», усмехнувшись, покосился на Климова и мальчика, а потом обратился к Валентину:

— Прямо так и разбился?

— Вдрызг! В мелкие дребезги! — подтвердил майор и в тон ему обе дамы. — Ну, может быть, какие-нибудь осколки и соберете…

— Да ну? — Тимофей Кондратьевич внимательно посмотрел на мальчика, тот отвел глаза, стараясь ни в коем случае не встречаться с ним взглядом, Шарп-Шаронов же уставился на Климова. На измученном лице Саши появилось некое подобие улыбки. Он покосился на Славика, а «американец» спросил, как бы ни к кому не обращаясь: — Так-таки и разбился? М-да… Сколько лет живу, а ни разу не слышал, чтобы изумруды бились… как обыкновенное бутылочное стекло. Сказали бы, на две части, ну, там, на три раскололся камень, я бы поверил, а вот чтобы вдрызг, такого быть не может!.. По крайней мере на земле,

«И правда! Точно! Верно ведь! Как же я-то не сообразил! Как мне-то в голову не пришло!» — осенило сразу всех.

Теперь уже не только «Шарп», но и остальные устремили взволнованные взоры к Славику.

Мальчик не выдержал.

— Нате, возьмите! — сказал он, обращаясь ко всем взрослым вообще, и, вынув изумруд из кармана, протянул его «американцу». — Бери, ты на деда моего похож, а то бы и не отдал, вот!

— Спасибо, — тепло произнес Шаронов, принимая красавец изумруд, и с грустью добавил: — Я, брат ты мой, полжизни ловил одних нехороших людей, сначала папашу, а потом и сынков его — под стать уродились мальчики. И вот видишь, поймал на эту штуковину, как на приманку. Благодаря тебе.

— Теперь себе возьмешь? — буркнул мальчик.

Предупреждая жестом попытки Ирины осадить сына за грубость, Шаронов сказал:

— Такие вещи себе не берут, дружок, да и не приносит он счастья людям, с ума их сводит. Так что ты не жалей. В музее под стекло положат, там ему и место.

— Да я и не жалею, — ответил Славик, — просто из-за него мой разбить пришлось, он лучше был — настоящий, а этот — этот дрянь!

Все засмеялись.

— Держи, — «Шарп» протянул Найденову камень. — Ты ведь главный здесь?

— Да, товарищ полковник, — грустно усмехнулся тот. — Наворотили мы тут все вместе, а расхлебывать мне придется…

— Ничего, Григорь Саныч, отчитаешься, а мне помирать можно, свернул я гору. Вот им спасибо… — «Шарп», обменявшись рукопожатием с Климовым, протянул руку Славику. — Ну что, одолели вы Локи и его войско в день Рагнарёк? — спросил «американец».

— Да я-то что… — Александр улыбнулся одними губами. Он понимал, что следовало возразить старику, чья поистине демоническая сила воли поддержала его в схватке с Кральковичем, но из-за смертельной усталости, охватившей теперь все тело и мозг, так ничего и не сказал Шаронову.

— Одолели, — сказал мальчик серьезно. — Саша, он всех победил.

— Вот и молодцы, — похвалил «Шарп». — Кому в столицу, можем подбросить, у нас место есть.

— Да мы здесь останемся, — ответил Климов, кладя ладонь на плечо мальчика. — Только приехали… И здорово тут.

— Я бы поехал, но как там Роман… — начал Богданов. — Да и…

— Козлову сейчас специалисты нужны, а не старые товарищи, — произнес Лукьянов.

— Да, но все равно., - начал Валентин, косясь на Зинаиду, и неожиданно для себя самого спросил: — Адва места найдется?

«Американец» посмотрел на Богданова и его подругу и улыбнулся:

— Для вас, товарищ майор, чего не сделаешь, «запорожец» не «вольво», в нем просторно. Потеснимся, верно, сябры?

Оба старика и Арсений кивнули.

Шаронов усмехнулся:

— Что стоишь? Пошли, с меня выпивка, как обещал.

Загрузка...