Кольцо с изумрудом

Мария Анна де Бове ЖЕНЩИНА С БАРХАТНЫМ УХОМ

Так называли молодую женщину, носившую черную шляпу с бархатным бантом в виде наушника, скрывавшего левое ухо. Никто не видал ее с непокрытой головой.

Старый уединенный замок, в котором она жила, расположен был в дикой местности Корнвалисса, среди редкого населения рыбаков и рабочих на аспидной ломке. Изредка туда заглядывали охотники за бекасами. Замок стоял заколоченным с тех пор, как он был разорен расточительными потомками рода, которому он принадлежал в течение пяти веков перед их переселением в Новую Зеландию.

В одно прекрасное утро стало известно, что замок нанят мисс Граам, имя которой говорило как будто о ее шотландском происхождении. Прошел год, — и никто ничего не знал об обитательнице замка. Прислуга, не особенно многочисленная и взятая из другой местности, не видала почти совсем своей госпожи и получала все распоряжения от старой горничной, весьма несловоохотливой и не склонной отвечать на предлагаемые вопросы. Только она одна имела доступ к своей госпоже. Почтальон приносил газеты, журналы, книги, а письма — почти никогда.

В церковь обитательница замка не ходила. Приходский священник являлся иногда, и его выпроваживали, но незнакомка щедро уплачивала налоги на дела благотворения, которыми был обложен замок.

О таинственной иноземной обитательнице замка было известно только, что она много читает и занимается садоводством. Единственный посторонний человек, который к ней имел доступ, был старый садовник, но он принадлежал к числу тех суровых членов секты методистов, которые считают большим грехом всякую излишнюю болтовню и посвящают все свои досуги чтению Библии.

Женщина с бархатным ухом прогуливалась обыкновенно в пределах своего парка или на недоступных утесах, примыкающих к нему. Всегда в белом, как зимой, так и летом, она не расставалась со своей неизменной шляпой с наушником. За ней следовала свора собак, лай которых отпугивал всех, попадавших в этот мрачный уголок, от встречи с ней. Со своей стороны, и женщина с бархатным ухом избегала всякого населенного места.

Образ жизни странной женщины внушал мысль о каком-либо приключившемся с ней несчастье, о драме или преступлении, вообще, подавал повод для самых романтических фантазий и вымыслов.

Тайна женщины с бархатным ухом была однажды предметом беседы у жившего неподалеку лорда Трегарона, у которого собрались охотники.

— Вы говорите: молода? красива? — спросил один из гостей за завтраком. — И никто до сих пор не сумел разглядеть ее близко, чтобы в этом воочию удостовериться?!

— Только весьма немногие имели это счастье, — и то случайно. Мне удалось, например, всего один раз взглянуть на нее. Глаза ее черные… я так думаю, так как они сверкали, как горящие угли и глядели так беспокойно, что я невольно опустил свои глаза. У нее чисто царственная внешность.

— Во всем этом я должен лично убедиться, — и не далее, как завтра.

— Вы преувеличиваете свои силы. Незнакомка по целым дням не покидает своего парка…

— В таком случае, я попытаюсь туда проникнуть.

— Давайте пари держать на десять гиней, что это вам не удастся…

— Согласен! Вы можете уже написать чек на мое имя.

Этот сильный и отважный молодой человек с белым лицом и синими глазами, как будто создан был для смелых приключений. Притом его теперешняя затея была не столь отважна, как экспедиция к полюсу, в которой он однажды участвовал.

И он немедленно принялся за изучение интересовавшего его места. Замок был окружен с трех сторон утесами и обильной растительностью. Одна сторона была обращена к морю, с другой находился узкий овраг, на дне которого был проложен электрический кабель, снабжавший соседнюю аспидную ломку энергией из водопада. Весь парк был окружен забором.

Охотник обладал присущим истым любителям охоты терпением, умением делать разведку, острым зрением, чутким слухом и неустрашимостью. Прогуливаясь утром около парка, он заметил белый силуэт из-за навеса, сделанного из ветвей. Перескочить широкий ров по ружью, послужившему как бы жердью, было делом одной минуты. Не пришлось также ломать изгородь, через которую он перескочил незаметно. Перед ним еще явственнее вырисовалась женская фигура в белом. Он начал подавать сильные свистки и кричать;

— Топ, сюда. Тубо, Топ… сюда!

Белая фигура остановилась.

Делая вид, что он чего-то ищет в лесу, охотник все более и более приближался к незнакомке. Он взглянул на нее, когда она обратилась к нему с раздражением в голосе. Он убедился тогда, что лорд был прав: блеск ее темных глаз вызывал невольно смущение.

— Здесь частное владение, — сказала она.

— Простите, сударыня. Я вторгся сюда, ища свою собаку. Заяц пробежал мимо нас, и она кинулась за ним по направлению к вашим владениям. Чтобы предупредить браконьерство, я и вынужден был догонять собаку. Топ, сюда! Куда она делась?!

Боясь гнева незнакомки и краснея за свою ложь, охотник не успел еще разглядеть как следует в лицо ту, которую он так страстно хотел видеть. Глухое восклицание заставило его забыть о своей хитрости и обратиться в сторону женщины. Он снял шляпу, и луч солнца осветил его лицо. Черные глаза незнакомки, полные ужаса, стали зорко вглядываться в него. Она отступила по направлению к дереву, к которому прислонилась. Изменившимся, сдавленным голосом женщина с бархатным ухом воскликнула вдруг:

— Господи! Возможно ли такое поразительное сходство?

— А вы разве знали моего брата? Мы были близнецами и нас часто смешивали.

— Вы Монтаг Осборн?

— Он самый…

У него блеснула мысль, взволновавшая и его, в свою очередь.

— А вы по…

— Да, я Варвара Дуглас.

— Варвара!..

В этом бледном лице, омраченном грустью, еще сохранились следы той красоты, о которой так много говорил ему его брат. И как блестели эти дивные глаза, когда обладательница их была проникнута вся жизнерадостным чувством и имела счастье быть любимой!

— О, Варвара, я сделал все до сих пор, что мог, чтобы встретиться с вами! Весть о вашей помолвке застала меня в северных морях. По возвращении после зимовки у полюса, где я был отрезан от мира, меня ждало известие о трагедии. Я добрался до Англии, где нашел могилу брата, зарытую несколько месяцев назад. Я не имел никаких сведений об обстоятельствах смерти моего бедного, славного и пылкого Берти, убитого во цвете лет! Но вы все должны знать, — подсказало мне чувство отчаяния. К сожалению, я не знал, где вы, и мой ужас и печаль еще более возрастали от того, что лично я не знал вас, вас, которая должна была сделаться моей сестрой.

Он порывисто схватил обе руки женщины и с глубоким чувством начал целовать их. Он чувствовал, что они и под перчатками были холодны.

— О, Варвара! Сам Бог меня направил сюда!

Но его расхолаживала суровость этого живого трупа.

В замке было общее недоумение, когда увидели мисс Граам вернувшейся в обществе молодого человека. На веранде над морем был сервирован чай. И Варвара Дуглас начала свой рассказ:

— Это верно, — сказала она дрожащим голосом, — вы вправе знать то, чего никто до сих пор не знал.

Вы знаете, что мы уже начали было устраиваться, как неожиданно отдано было распоряжение об отправке в Индию полка, в котором служил Берти, вместо другого полка, где свирепствовал дифтерит. Как сирота, ни от кого не зависевшая, я могла свободно последовать за Берти и обвенчаться с ним на чужбине. Это было тем удобнее, что начальник места стоянки полка был старый друг моей семьи.

На новом месте с его яркой, живописной природой, овеянные взаимной любовью, мы почувствовали себя в атмосфере «Тысячи и одной ночи». Кваабад расположен на Ганге, недалеко от Бенареса. Во время одной из охотничьих поездок мы сделали стоянку у очень древнего храма, высеченного в пещере. Вы не можете себе представить, как брамины защищают доступ к их святыням. Чтобы проникнуть в храм, пришлось прибегнут к защите стражи и местного английского начальника. А вы помните вашего брата: англичанин до мозга костей, он был горд, относился пренебрежительно ко всему тому, что не было дорого ему лично. И по этому поводу мы не раз вступали с ним в маленькие пререкания. Нельзя было не заметить, как обидно для суеверных и кровожадных последователей религии, основанной на идолопоклонстве, всякое презрительное к ней отношение. Находясь перед гнусными изображениями божества Кришны, Берти позволил себе оскорбительный жест и не менее обидные выражения. Присутствовавший при этом полковник Клери остановил его не без раздражения в голосе:

— Будьте в другой раз осторожнее, Осборн! Уважение ко всем верующим туземцам — основа нашего владычества.

— Я возбужден, и это у меня невольно сорвалось с языка…

— Брамины страдают, когда мы профанируем их храмы, даже когда мы не позволяем себе там непристойности. Во всяком случае, небезопасно проявлять какое-либо презрение к их богам.

Но раз дело шло какой-либо опасности, Берти чувствовал себя в совершенной безопасности. Бросив снова презрительный взгляд на верующих в грязных одеждах из бумажного тряпья и с венками и ожерельями из желтых цветов, он воскликнул:

— Этот подлый народ не понимает ни слова по-английски.

Полковник, положив Берти палец на губы, заставил его замолчать. Позади нас находился огромного роста мужчина, точно изваянный в белой кисейной одежде и турецкого покроя штанах и с большим тюрбаном на голове. Я ужаснулась, когда взглянула в его свирепые, сверкавшие огнем глаза. Его черная, как смоль, борода окаймляла его лицо с бронзовым оттенком.

Но когда его глаза встретились с нашими, он постарался придать своему лицу более мягкое выражение и вежливо, почти заискивающе, отвесил нам поклоны по восточному обычаю. Полковник нам представил его, как старшего сына раджи, на территории которого мы находимся. Несколько учтивых слов его должны были мне показать, что он сносно говорить на нашем языке.

— А что, если он слышал ваши слова? — сказала я вашему брату.

— Что ж из этого! Пусть убирается к черту, этот противный…

Но, заметив озабоченное лицо полковника, он прибавил:

— Я, право, расстроен. Не пойти ли мне заверить этого князька, что я не имел намерения его обидеть?..

Таков был наш Берти с его необузданностью, неустрашимостью и излишней откровенностью!

Через несколько часов нам доложили, что капитану и мне прислали подарки: красивые медные тазы, нагруженные апельсинами, миндалем, фисташками, кабульским виноградом, убранные розами, жасминами и другими цветами. Слуга в тюрбане шафранового цвета и в розовой одежде объявил, что он послан принцем Рамда-Лалом и передал нам свежий поклон, который, за отсутствием полковника, перевел нам мусульманский дворецкий.

Подошедши к Берти, слуга обнял его своими руками и сильно сжал его, почти коснувшись его рта своим ртом. Нет ничего отвратительнее для англичанина этого способа приветствия. Освободившись из объятий слуги с отвращением, Берти заметил:

— Я надеюсь, по крайней мере, что этот наглый хам не позволит себе по отношению к вам таких вольностей…

Индус успел уже тем временем обнять мои колени, после чего он попытался поцеловать меня в плечо, и я почувствовала, как мне обожгло ухо какое-то сильное дуновение. Он хотел то же проделать и над правым ухом, но Берти заставил его отскочить.

— Довольно, старый дурак! Убирайся со своими приветствиями! — вскричал он, отталкивая индуса.

В это время явился полковник Клери. Несколькими словами он выпроводил слугу, лицо которого имело свирепый и лукавый вид.

Через два дня состоялся бал. Меня одолевало какое-то недомогание. Берти чувствовал себя еще хуже. У него была лихорадка. Во время ужина зашла речь о факирах. Один из английских чиновников, живший 25 лет в Индии, рассказывал нам о местных нравах, прибавив, что некоторые брамины обладают секретом привить, по желанию, людям одним соприкосновением болезни, аналогичные по своим последствиям ядам Борджиа.

Берти весь побледнел. Это продолжалось одну минуту. Но на его скептические замечания, сделанные, как мне казалось, не совсем уверенным тоном, чиновник ответил, качая головой:

— Не смейтесь, капитан Осборн. Подождите, пока не обживетесь, здесь, как я…

И среди этих ярких огней, цветов и веселого разговора меня охватил невыразимый страх и какое-то зловещее предчувствие.

Полковник сделал знак полковому оркестру, который заиграл вальс, и веселый лейтенант увлек меня в зал, где происходили танцы.

Я поздно легла спать и плохо спала. В левом ухе я чувствовала какую-то боль. Целый день у меня было ощущение ожога, словно меня укусило ядовитое насекомое. Доктор мне ничего не мог сказать на этот счет. А непонятная болезнь не прекращалась!

Берти был три дня в отлучке по делам. Когда он вернулся, я невольно вскрикнула. Он похудел и был в угнетенном настроении. Он жаловался, что у него в горле сухо и жжет и что у него болит язык. Ему давали какое-то средство. На болезнь усиливалась. Ужас был в том, что она была весьма загадочная. Берти убил на охоте тигра, проделал войну, всегда и всюду проявлял отвагу, но болезнь была для него более страшна, чем дикие звери и митральезы. К моему ужасу, я замечала, что мое ухо чернеет, сохнет и становится роговидным; те же явления наблюдались и у Берти, язык которого точно так же чернел и высыхал. Его речь затруднялась, а мой слух в одном ухе также притуплялся… Врачи были в большом затруднении. Уныние царило в Кваабаде. Клери были страшно огорчены.

Однажды утром я подслушала разговор у веранды между полковником и старым чиновником.

— Неужели это и есть та самая болезнь, о которой вы рассказывали однажды?

— Без сомнения, эта самая…

Я поняла, о какой болезни идет речь, и кровь застыла у меня в жилах.

Мы уехали в Калькутту, чтобы посоветоваться со сведущим врачом. По его туманным ответам нетрудно было понять, что он бессилен помочь. Берти почти совсем лишился речи. Что значила моя полуглухота и уродство моего уха против постигшего Берти ужаса! Лишиться языка и онеметь! Бедный Берти!

Чтобы освободить себя от хлопот по лечению неизлечимой болезни, врачи послали нас в Англию. Пришлось согласиться — в чаянии, что переезд и воздух на родине повлияют несколько на настроение больного.

Пароход готовился уже отчаливать. С берега друзья напутствовали вас, махая в воздухе платками. Я спустилась в свою каюту. Мне бросилась в глаза записка, прибитая к стене. На куске пергамента красовались написанные красными чернилами слова:

«Так погибает язык, который изрыгает богохульство, и уши, которые это слышали». Внизу было написано по-индусски: «Delhi dur est». Это означало, что «Дели далеко». Иначе говоря, бесполезно будет пытаться отомстить в этой стране, где все так таинственно.

Я поспешила к Берти и нашла его под впечатлением такой же зловещей записки, как подброшенная мне. Между тем, никто не видел, чтобы кто-либо заходил в наши каюты…

Когда мы прибыли в порт, у Берти отнялся совсем язык. Этот некогда красивый, цветущий человек возбуждал теперь одним своим видом у всех чувство ужаса и страха. Что касается меня, то вы сами видите.

Она сняла бархатное ухо. Вместо красивой ушной раковины, словно из перламутра, служившей украшением для ее головы, была черная дыра, окруженная высохшими мускулами. Без всякой хирургической операция ухо леди Варвары отпало, как язык у капитана Осборна.

— Если я могу закрывать это свое уродство одним куском бархата и спасена была от еще большого уродства, то обязана этим всецело тому, что Берти оттолкнул от меня вовремя виновника нашего несчастья.

Прошло несколько дней после нашего прибытия в Англию, и револьверный выстрел положил конец страданиям Берти…

Я с ума сходила от отчаяния. Лишь потом я обратилась к обычному средству, чтобы заглушить свою душевную тоску и боль: я отправилась путешествовать. Случай привел меня сюда, где я искала уединения, как больное животное. Вначале меня не покидала мысль о мести… не тому, кто был слепым орудием в этом деле, а его вдохновителю. Но, разумеется, задуманная мной месть была одна лишь химера. Где, скажите, я найду теперь Рамда-Лала? Как я доберусь до него? Дели далеко!

— Как вы сказали? Рамда-Лал, сын раджи? — почти вскрикнул Монтаг Осборн, потрясенный рассказом леди Варвары.

— Да, он сын раджи Рапипози!

— Нет-нет, Варвара, Дели вовсе не далеко отсюда!

— Что вы этим хотите сказать?

— А вот что. Лорд Трегарон, о котором вы, без сомнения, слышали, один из видных членов кабинета короля. По случаю предстоящей коронации, на него возложен прием индусских принцев. Вчера он нам показал список приглашенных и среди них я заметил имя Рамда-Лала.

— И он будет в Лондоне?

— Да, он явится заместителем своего отца, который не показывается нигде, так как болен проказой.

— Это хорошо!

Черные глаза леди Варвары вспыхнули зловещим огоньком.

— Варвара, мы отомстим за смерть нашего Берти!

— И почему это, лорд Трегарон, вы не назвали мне имени вашей соседки? Вы сэкономили бы десять гиней. Мисс Граам одна из моих родственниц, которую я потерял из виду. Уголок этот ей поправился, так как она любит уединение. Вот вам и вся ее тайна!

— Но почему у нее бархатный наушник?

— А я совсем забыл спросить ее об этом. Любопытно, как мал земной шар! В Индии она знала одного из ваших раджей. Как его, бишь? Драмдрала, Тралана, — как вы его тогда называли? Она желала бы свидеться с ним. Вы непременно должны затащить его сюда из Лондона на охоту.

Рамда-Лал принял приглашение лорда Трегарона. Последний был командировал для устройства большой охоты. Сын раджи запоздал на два дня, они разминулись. И Монтаг Осборн встречал его на вокзале.

— Так как замок по пути, то я повезу его туда! — решил Осборн.

Осборну нетрудно было узнать на маленьком вокзале, среди немногих пассажиров, одетого в яркие восточные одежды индуса.

— Мне едва ли нужно вам представляться! — сказал он Рамда-Лалу. — Я имел уже честь в Индии видеть вас.

Огонь блеснул в глазах индуса, который на минуту словно остолбенел, но скоро пришел в себя и стал обмениваться приветствиями. За принцем следовал черномазый бенгалец, усевшийся рядом с кучером.

Дорогой говорили о Кваабаде, о квартировавших там уланах, о полковнике Клери и т. п.

У входа в замок промелькнуло белое платье.

— Вы, быть может, помните, князь, мою невесту? Моя жена не могла отказать себе в удовольствии приветствовать вас здесь.

На черном лице индуса трудно было заметить, какое впечатление производят на него эти слова.

— Чай подан, — заявила леди Варвара, — в старой башне..

И все направились туда.

— А я не забыла, как видите, нашей встречи в вашем храме!

И он, по-видимому, не забыл. По его дикому лицу прошла какая-то дрожь.

— И вот мы опять встретились! — заметил Осборн.

— Да, Дели не далек… — заявила Варвара.

Снова индус задрожал. Он взглянул на свой украшенный дорогим намнем кинжал и на стоявшего у дверей черномазого атлета-бенгальца, не спускавшего с него глаз. Потом он слегка усмехнулся, обнаружив белые волчьи зубы. Чего бояться верному вассалу, находящемуся под сенью своего сюзерена, на коронацию которого он прибыл!

Когда чай был налит, рука гостя на минуту остановилась, прежде чем взять чашку, хотя ни один мускул на его лице не выдал его волнения и нерешительности. Хозяйка поняла его мысль и, налив еще две чашки, сказала:

— Выбирайте!..

— Та, которой вы коснулись ваши пальцами, будет для меня так же сладка, как мед.

Бросив пытливый взгляд на хозяйку, принц выпил залпом чашку.

— Лорд Трегарон, — заявил индус, — будет удивлен нашим запозданием.

Опустив руку и коснувшись ею потом лба и сердца, Рамда направился к выходу.

— Автомобиль ждет нас вот там… Пойдемте по этой тропинке.

Указав на узкий проход через кустарник, Осборн остановился, чтобы дать дорогу Рамда-Лалу. И едва тот ступил ногой, как свалился, не издав при этом ни единого звука, чем-то пораженный. И прежде, чем его охранитель успел добежать к месту, где свалился принц, он очутился на земле, точно так же замертво.

Монтаг вернулся назад и встретился с Варварой, которая, подняв глаза к небу, воскликнула:

— Берти!

И из ее глаз потекли слезы.

Приглашенный врач не мог объяснить истинной причины смерти принца, происшедшей, по-видимому, от соприкосновения тела с электричеством. Это был захудалый провинциальный врач. Но и знаменитые врачи не могли высказать ничего определенного о причинах таинственной смерти.

Внезапная смерть Рамда-Лала вызвала много толков. Лорду Трегарону приходилось много отписываться по этому поводу.

Но кто, — кроме разве Шерлока Холмса, — мог догадаться о работе, произведенной глубокой ночью на дне оврага, где проложен кабель! Как инженер, моряк и хороший разведчик, Монтаг Осборн знал многое и сумел оборудовать все, как нельзя лучше, и спрятать концы в воду. Он соединил кабель проволокой с кустарником и дорожкой, где должен был ступить ногой сын раджи. Прежде, чем отправиться встречать индуса, он пустил ток. Никому в голову не могло прийти, чтобы в данном случае имело место преступление и чтобы к нему были причастны люди, принадлежащие к лучшему обществу.

Через некоторое время Монтаг Осборн снова отправился в полярные страны, а дама с бархатным ухом оставила страну. И никто не знал, под каким небом нашла приют особа с печальным бледным лицом…