Кройстдорф появился у Кореневой хмурый, как ноябрь. Следовало сообщить решение императора: могу помиловать; если настаивает – сканируйте, но за последствия никто не отвечает. Даже Генеральный прокурор, подписывая по настоятельной просьбе царя разрешение, качал головой: «Ну вы же понимаете, Карл Вильгельмович…» Словом, шеф безопасности шел сказать Елене, что та будет едва ли не подопытным кроликом и лучше бы…
За неделю они худо-бедно познакомились. Теперь Кройстдорф понимал, что подкупало Варьку. Профессорша была милой… пока никто не пытался ограничить ее свободу.
– За всеми не уследить, – возмущалась она, – и все давно не дети!
– Эти все поминутно совершают идиотские поступки, – пылил посетитель, – и даже не задумываются о последствиях. Вы – ярчайший пример, простите за прямоту. Куда вас понесло в Лондон? Вот теперь сидите здесь и ждете сканера, как гильотины.
Она едва сдержала закипевшие слезы. А собеседник прикусил язык. Дураку ясно, зачем молодая дама стремится увидеть жениха! Дорогие нам люди иногда выкидывают… После визита к Юлии он сам второй день не мог оправиться. И, вероятно, еще долго…
– Карл Вильгельмович, – Елена не была уверена в уместности своего вопроса, – что-то случилось?
– Пустое. Мелочи. По службе.
Арестантка как-то сразу не поверила.
– Нет, что-то личное, плохое, я же вижу.
Ну да, обычно он улыбался, шутил. После первого настороженного разговора расслабился, его посещения уже не носили характера служебных. Починил заветное «окно», отказался установить безнадежный лунный пейзаж с кратерами. Депрессивно. Пусть будет берег Средиземного моря.
– Я в блок для прогулок боюсь заходить, – помялась Елена.
Едва заглянув, Кройстдорф понял почему. В идеале заключенный не нуждался в хождении кругами по двору тюрьмы. Голограммы обеспечивали ему променад на фоне любого ландшафта. У Елены навечно застыло озеро Лох-Несс. Свинцовая гладь. Низкое небо. На холме руины. Гость сам чуть в штаны не наделал, оказавшись по пояс в воображаемой воде.
– Мне все время кажется, что по дну, под лодкой, скользит тень, – пояснила профессорша.
Пришлось звать монтера.
– А где бы вы хотели плавать?
– Песчаные пляжи за Керчью.
– Ничего подобного нет в базе, – заворчал электрик, которому вовсе не хотелось возиться с оборудованием. – Картинки не загружены.
– Загрузите.
– Никто такую даль даже не снимал. – Наглость из парня так и перла. Пятый час, домой пора! – Одно грязевое озеро, и то из космоса.
Кройстдорф терпеть не мог, когда ему хамили. Он же вежливо разговаривает. Хотя мог бы приказывать. «Драли вас мало! Ничего, я лично не постесняюсь вытянуть вожжами поперек хребта». Словесными, конечно, но тоже больно.
– Вы сделаете так, как я велел. И, если надо, останетесь монтировать до утра, – тоном, не допускающим возражений, отрезал шеф безопасности. – Профсоюза для служащих военных учреждений нет.
Электрик притих и выдал Елене шлем.
– Постарайтесь вспомнить все в подробностях, – посоветовал ей Карл Вильгельмович.
Молодая дама натянула пластиковое яйцо на голову и для верности закрыла глаза. Минут за пять она навспоминала достаточно, чтобы создать целую панораму. Мастер беззвучно чертыхался, загружая ее полновесные картинки. Говорил, что места не хватает.
– Где пешком гулять будете? – осведомился Кройстдорф. – Осмелюсь предложить старую Ригу. – Он не сказал: «Мой родной город». Вышло бы сентиментально. Просто отработанная программа. Можно заходить в дома и лавочки. Сидеть в кафе напротив Домского собора, пить латте, измазаться пеной.
Коренева не отвергла, хотя предпочла бы сосновый бор. Надо о многом подумать. Но шеф безопасности как раз хотел ее отвлечь: нельзя сейчас зацикливаться на своем. Уйдет в лес, увидит кривую осину…
– Вы сами сегодня похожи на человека, который просто не нашел сук. Но еще поищет.
«Сук я как раз нашел, – зло огрызнулся Карл Вильгельмович. – Вернее, суку».
Ее пальцы легли на его согнутую в кулак руку. Ах, зря снял перчатки! Они бы защитили от неуместной человеческой близости.
– Карл Вильгельмович…
– Алекс.
– ??? – Она подняла брови, всем лицом выражая непонимание.
– Мое имя Константин Александр Вильгельм Карл Христофор, – пояснил он.
– Тогда почему русское… такое немецкое?
Кройстдорф рассмеялся.
– Первые два ушли старшим братьям. Мне выбирать было не из чего. Сам зову себя Алекс.
– Хорошо, – она кивнула, продолжая хихикать, – так почему сегодня вы не просто в воду опущены, а как будто в ртуть. Государь был немилостив?
Ах, как ему хотелось поговорить с ней о Государе! Облегчить душу. Нельзя. Неуместно.
Карл Вильгельмович покачал головой.
– С его Величеством как раз все отлично. Он стоически перенес историю с телепортом. И даже, как видите, не сердится на вас.
– Тогда что-то другое, – вслух рассуждала Елена. – Варя опять напакостила? Ее надо прощать. Возраст…
– Варька молодец. Ей нравится работать с Ландау. Он умный, она таких еще не встречала.
– Тогда остаетесь только вы сами, – кивнула своим мыслям Коренева.
«Вот ведь неотвязная». Почему он должен?
– Вы утешали меня насчет моего жениха. Чуть не слезы мне вытирали. – Она действительно беспокоилась. – Судя по вашему выражению лица, вы ни с кем не делились. Носите в себе. Терпите. Это кончится срывом.
Срывом – взрывом! Дорого бы он дал за то, чтобы кончилось. Хоть как. Но ползти к Юлии с «Япетом» в зубах не станет.
– Елена Николаевна, вас когда-нибудь унижали? – Вопрос был похож на те, что она задала ему при первой встрече. – Обманывали так, чтобы весь свет знал, кроме вас самой? Использовали служебное положение?
Елена молчала.
– Вряд ли вам знакомы эти чувства, и вряд ли вы можете помочь.
– Я могу послушать, – отозвалась она. – Вы ведь еще ничего не сказали, только начали ныть.
Ныть! Да он вовсе не ноет – молчит, хотя мог бы вокруг стены разносить! И тут Кройстдорфа прорвало.
Он последними словами, не стесняясь присутствия дамы, полил Юлию. Сообщил, что это уже не в первый раз. Что та пользуется его связями и именем, даже не говоря ему. А он рад закрывать глаза. Потому что один. И такую красавицу поди поищи. Хотя стерва, конечно, первостатейная! Сколько можно его унижать? Он не мальчик для битья, а государственный человек…
– Вы начальник, – прервала Елена. – В обычной жизни все время командуете, решаете за других. Устаете от этого. Значит, нужна сфера для себя, где вами кто-то будет помыкать.
Кройстдорф скривился.
– Вы что же, полагаете, будто я в свободное от службы время вишу в цепях и наморднике?
– А пробовали? – не смутилась Елена.
– Не понравилось, – отрезал он. – Мои запросы скромнее: банка пива вечером и убить с полсотни монстров на экране. Расслабляет.
Коренева пожала плечами.
– Видимо, это не все.
– Но я же не монах, – возмутился он. – Не давал обета безбрачия. Вы взрослый человек, должны понимать.
Собеседница кивнула: все она понимает, но думать же надо, с кем связываешься! Сколько раз он сам себе это говорил. Думать головой, а не, простите…
– У женщин есть хороший способ понять, что нужно на самом деле, – проговорила Елена. – Но я не знаю, работает ли он для мужчин. Меня бабушка учила: вообрази, хочешь ли ты от этого человека детей?
Кройстдорф фыркнул.
– У меня и так трое. Зачем еще? Тем более от Ливен.
«И что это будет за ребенок? Капризный, в мать. Ведь она сама его нарочно испортит – назло врагу, то есть мне».
– А хотели бы вы, чтобы эта дама стала матерью для уже имеющихся детей? – Коренева твердо держалась своего метода.
Кройстдорф решительно помотал головой. Во-первых, зачем приводить в дом мачеху? Во-вторых, при Юлии сироты останутся сиротами. Как он остался вдовцом, хотя классно проводил с ней время.
– Значит, вы только развлекаетесь, – констатировала Елена, – но большего не хотите.
«Упаси бог».
– Следовательно, ваша болезненная реакция на случившееся – только следствие личной эмоциональности. Никак не серьезного чувства. Уберите нервные всплески, что останется?
Холодная, жадная стерва, которая его мучает. Не более. А Елена права! Алекса задели, обидели, и он встал на дыбы. В их паре с Юлией нет двоих. Только его голод и бесприютность. Стучи не стучи, нет ответа. Может, и не стоит? Мало ли на свете гламурных баб?
Карл Вильгельмович повел шеей. Нет в жизни справедливости! Вот сидит перед ним душевная хорошая женщина, так жених – скотина. Между тем ей бы выспаться, поуспокоиться…
– За вами студенты ухаживают?
Елена захохотала.
– А не студенты?
– Набиваетесь?
Они уже оба посмеивались, хотя Кройстдорф через силу. Он действительно чувствовал себя получше. По крайней мере вешаться расхотелось.
Московский институт неврологии располагался на Каширском шоссе, в новом комплексе, напоминавшем колесо, врытое в землю. С его верхних этажей свисали зеленые бороды марсианского плюща. Длинные волокна поглощали ядовитые газы и вырабатывали кислород в таких катастрофических объемах, что вокруг здания кружили пожарные модули, готовые в любую минуту дать по зеленому врагу струю пены.
«Пора бы выполоть, – подумал шеф безопасности. – Прошлый директор завез, не подумавши, теперь вся Каширка в ужасе».
К зданию то и дело подлетали антигравы, высаживали людей на выносные платформы и, стараясь не потревожить опасных насаждений, отчаливали восвояси.
Новый директор института Лев Ефимович Блехер уверил шефа безопасности в том, что аппарат сканирования показал чудесные результаты… на мышах, собаках и высших приматах. Но явно занервничал, когда ему предъявили согласие Генерального прокурора.
– Я бы не дал гарантий, я не подпишусь под результатами, идет доводка. – Это был апатичный толстяк с остатками румянца на щеках. Ему требовалось поминутно промакивать лоб, и Кройстдорф готов был держать пари, что руки у него мокрые. «Тоже мне, светило!»
Полной противоположностью был его коллега из Всероссийского института сна. Там повторно тестировали камеру.
– Я зову ее «боб», – энергично сообщил он и потряс руку Карла Вильгельмовича. – Мы, конечно, ожидали от вас высокое начальство, но никак не думали, что вы лично…
– У меня личный интерес, – отрезал Кройстдорф. – К делу. Что скажете о «бобе»?
– Он готов. – Доктор Фунт, такова была фамилия сомнолога, чувствовал себя увереннее коллеги. Может быть, потому, что не ему отвечать? – Мы крутили и так, и эдак. Я предлагаю проникнуть в скрытые воспоминания пациента через быструю фазу сна. У меня своя система…
– Это шарлатанство, – без особой агрессии сообщил нейролог. – Как и вся ваша дикая наука. Можно гадать на кофейной гуще, можно на картах, а можно по соннику Мартына Задеки.
Доктор Фунт обиделся.
– Мы работаем уже полтора века. Откуда это недоверие? Нами накоплен колоссальный материал. – Он обернулся к Кройстдорфу. – Я просто говорю, что через сон будет мягче. Безопаснее, понимаете? Во сне человек открывается. Мозг дает совершенно другие импульсы.