КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ НОЯБРЬ 2008 г. НАСЕЛЕНИЕ МИРА: 7,33 МИЛЛИАРДА

28

Человечество не может позволить себе ждать спонтанного и удачного возникновения перемен. Скорее, человек сам должен вовремя стать инициатором необходимых перемен, но терпимой величины, чтобы предотвратить массированные — и разрушительные — изменения. Стратегия таких перемен может быть разработана только в духе истинного глобального сотрудничества, оформлена в свободное партнерство различными региональными общинами мира и направляться разумным общим планом долгосрочного организованного роста. Все наши компьютерные моделирования совершенно ясно показали, что это единственный разумный и возможный подход к предотвращению крупных, повторных и несвоевременных глобальных катастроф, и что время, какое можно попусту терять до создания глобальной мировой системы, истекает.

Единственной альтернативой является раскол и конфликт, ненависть и разрушение.

Месарович и Пестель, «Человечество на повторном пункте». Второй доклад Римского Клуба, «Ридерс Дайджест Пресс», 1974 г.

Пока авиалайнер описывал круг над серо-коричневым куполом нью-йоркского смога, Дэвид думал об иронии своей судьбы в последние три месяца.

У него ушла всего пара дней на преодоление расстояния в четверть миллиона миль от Луны до Земли. Но на преодоление пяти с небольшим тысяч миль от Аргентины до Нью-Йорка ему потребовалось больше трех месяцев. И его все еще отделял от первоначальной цели целый океан.

Он невесело усмехнулся про себя. На Космической Станции «Альфа» я был ближе к Мессине чем сейчас.

Путешествие через пустоты космоса было легким. А вот продвинуться на земле, где Дэвид сделался преследуемым беглецом — оказалось очень трудно.

Технически он также сделался пленником. Он оставался с Бхаджат пока та связывалась с кажущейся неистощимой цепью повстанцев ПРОНа. Большинство из них были такими же молодыми, как Дэвид и она сама, но попадалось и удивительно большое число повстанцев постарше. У многих общим было только одно: бедность. У большинства из них ни гроша. Многие голодные, со впалыми глазницами, и озлобленные.

Они врали и воровали, выменивали здесь лошадей, там лодку, подделывали документы для Дэвида и Бхаджат, давали им приют в своих мрачных домах и еще более темных укрытиях — в пещерах, подвалах, церковных чердаках, конюшнях. Все проявляли готовность помочь прославленной Шахерезаде и ее пленнику с «Острова-1».

Некоторые из подпольщиков жили достаточно благополучно, чтобы постоянно снабжать суммами Бхаджат, каких хватало для выживания.

— Почему они революционеры? — спрашивал ее Дэвид. — Против чего они бунтуют?

— Они вроде меня, — неизменно отвечала Бхаджат, — борются против несправедливости.

Дэвид терялся в догадках.

Ему почти никогда не доводилось оставаться с ней наедине. Но когда это случалось, то вопреки избранному ей для себя имени, Шахерезада становилась слушательницей, а не рассказчицей. Ей удавалось Дэвида побудить к рассказу о себе, о своей жизни, своих исследованиях, об «Острове-1». Она часами сидела рядом с ним — в поезде, на вьючных муллах, в покрашенной в черное для ночной ловли лодке рыбака — и, поощряюще улыбаясь, слушала его рассказ. Дэвид знал, что они выуживают из него сведения об «Острове-1». Но его это не волновало. Он знал что в этом есть и нечто большее. Она не равнодушна ко мне, как к человеку, думал он. Я знаю это.

А она начинала интересовать его.

Между ними сложились странные отношения: друзья и все же противники; беглецы, несущиеся к цели, неясной ни ему, ни ей, и дружно надеющиеся найти безопасность в конце пути; и он и она боялись, что безопасность для одного будет означать смертельную опасность для другого. Они неделю за неделей жили вместе, ни разу не упуская друг друга из виду, заботясь друг об друге, помогая друг другу, доверяя друг другу самую жизнь — и все же не были любовниками. Даже не целовались.

Они редко спали там, де не было поблизости других, обычно в той же комнате. А когда такое случалось — на горной тропе в Эквадоре, в заброшенной бензоколонке на шоссе — призраке в Мексике — то бывали слишком измотаны, чтобы посмотреть, может ли их дружба включать в себя и физическую любовь.

Но она включала в себя нечто иное, нечто незаметно возникшее между ними. Дэвид знал, что может положиться на Бхаджат. А она знала, что может положиться на него. Они были напарниками. Возможно, это поважнее, чем быть любовниками, думал Дэвид. И уж безусловно необычней.

Они направлялись в Нью-Йорк, следуя телефонным инструкциям лидера ПРОН, которого она называла Тигром. Дэвид не спорил. В Нью-Йорке неподалеку от места, где стояло раньше Здание Организации Объединенных Наций, находилась штаб-квартира Всемирного Правительства.

От индейской деревни в перуанских Андах они путешествовали пешком, пока не подвез дружелюбный водитель грузовика. Как только Бхаджат очутилась в городке со средствами связи, она живо нашла друзей и помощников ПРОН. Они перекрасили Дэвиду белокурые волосы и кудрявившуюся на щеках белокурую бороду. И подтемнили ему кожу. Теперь они с Бхаджат выглядели, словно молодая латиноамериканская пара, по крайней мере на первый взгляд.

Ехали они по Латинской Америке на лошадях, на вьючных мулах, на краденной парусной шлюпке, на рыбацких смэках, на поездах и автобусах, а один раз даже на краденном лимузине. Они проехали через Эквадор, поморю до Панамы, через обветшавший в бесполезный канал, через курящиеся джунгли в Мексику и, наконец, — с поддельными документами — мимо тяжеловооруженных инспекторов иммиграционного бюро и таможни на Рио-Гранде.

И все это время Дэвид смотрел на людей Земли, своих собратьев, смотрел и учился.

Он усвоил, что голод не только мучителен, но и способен повлиять на твой образ мысли. Он может научить тебя ненавидеть.

В Панаме он узнал, что чиновников Всемирного Правительства можно подкупить; а в Гватемале узнал, что с агентами транснациональных корпораций это не получается.

В Новом Орлеане Дэвид узнал, что ему нельзя доверять даже заматерелым революционерам.

Лидером тамошней ячейки ПРОН был человек постарше большинства ему подобных, широкоплечий, бывший портовый грузчик, лет тридцати с лишним, бухтевший что-то о своей подготовке к битве — восстанию, в котором примет участие не только Новый Орлеан, но и многие другие города страны.

Звали его Брэнди, и на лице у него красовались переломы и шрамы от сотен портовых драк. Он крепко пил, непрерывно курил и слишком много болтал. Но когда он смотрел на Бхаджат, быстро заметил Дэвид, то переставал болтать, и лицо у него делалось задумчивым, словно он что-то замышлял.

После того, как Брэнди и двое его ближайших помощников просидели целую ночь, глуша виски, планируя и куря, они решили продать Дэвида «Гаррисон Корпорейшн». Бренди спокойно объявил об этом Дэвиду, когда они сидели в прокуренном и провонявшем пивом верхнем помещении церкви на уличном углу неподалеку от старого квартала Нового Орлеана.

Двое помощников Бренди находились там вместе с Бхаджат, Дэвидом и своим вожаком. И усмехнулись, прочтя на лице Дэвида потрясение и удивление.

— А тебя мы оставим при себе, — сообщил Брэнди Шахерезаде. — Мы с тобой хорошо позабавимся.

С неожиданной для самого себя силой Дэвид поднял ближайшего к нему помощника и швырнул его сквозь ведущую на лестницу хрупкую дверь. Та разлетелась в щепки, и подручный Брэнди с треском загремел по ступеням. Второй ринулся на Дэвида с ножом, но так и не приблизился к нему. Дэвид раздробил ему грудину пинком по всем правилам каратэ.

Круто развернувшись на месте, чтобы расправиться с Брэнди, он увидел, что главарь стоит на коленях, согнувшись пополам и держась за мошонку, изрыгая от боли все недавно съеденное. Бхаджат стояла над ним, стиснув крошечные кулачки и оскалив зубы.

Бхаджат хотела тут же бежать, но Дэвид, поднабравшись хитрости за последнее время, поднял с грязного пола нож и убедил Брэнди позвонить в банк и открыть приличный счет на имя мистера и миссис Эйбл. Когда острие ножа коснулось его века, Брэнди согласился.

Вот тогда они побежали — до действующего круглые сутки компьютеризованного банковского терминала, где и перевели себе весь кредит в банковский чек, годный к превращению в наличные.

А затем пошли в самый лучший отель Нового Орлеана, зарегистрировались как сеньор и сеньора Писарро, и, пока Бхаджат говорила только по-испански, настоящий, живой коридорный в форме отнес их вещи в номер.

Когда они прошли к лифту, портье покачал головой. Еще одна парочка немытых латишек, пробурчал он про себя. И откуда у них такие деньги? Я-то не могу позволить себе останавливаться здесь!

В номере стояло две постели. Дэвид предоставил Бхаджат роскошествовать под душем, пока сам расхаживал по толстому ковру, гадая, что же с ней делать. Она вышла скромно обернув свое маленькое тело полотенцем. Дэвид помылся под душем очень быстро, но к тому времени, когда он вернулся в спальню, тоже завернувшись в полотенце, она уже лежала в дальней постели, повернувшись к нему спиной.

Он присел на край ее постели.

— Пожалуйста, Дэвид… — не оборачиваясь сказала Бхаджат. — Я знаю чего ты хочешь. Я не могу… просто не могу.

Он долгое время сидел на краю постели, затем встал, нагнулся, поцеловал ее голое плечо и отошел к другой постели.

Вопреки своим ожиданиям, уснул он почти сразу же.

На следующее утро мистер и миссис Писарро приобрели пару авиабилетов до Нью-Йорка, после того как Бхаджат имела долгий телефонный разговор с Неаполем.

— Тигр направляется в Нью-Йорк, — сказала она Дэвиду. — Мы встретимся с ним там.

Дэвид кивнул. Тигр давал ей указания. Они встретятся в Нью-Йорке, и она передаст Дэвида лидеру ПРОН.

Полагаю, с пленниками любовью не занимаются с горечью подумал Дэвид.

Эвелин сидела, загорая на балконе в номере отеля. Барбадос был прекрасным островом, густо заросшим пышной тропической зеленью, лезшей на обветренные горы и наполнявшие воздух острым ароматом. Небо пламенело оранжевым цветом, а море так и сверкало под полуденным солнцем. Вдали мягко накатывались на белый песок пляжа буруны.

Но окружавший отель город гноился, словно открытая рана под жаркими лучами солнца. Дети со впалыми щеками апатично играли на улицах и открытой автостоянке напротив отеля, где туристы когда-то припарковывали свои и взятые напрокат машины. Весь остров погружался в бездонную пропасть нищеты. Никакой работы, если не считать жалко малого числа надуманных проектов Всемирного Правительства. Зато много голода. И уйма младенцев. Словно крысы в Гамельне, подумала Эвелин. Повсюду младенцы.

Младенцы с тощими лицами и вздутыми животами. Ни один из них не выглядел здоровым.

Мотнув головой, Эвелин попыталась выкинуть из нее беды Барбадоса. Ты получила доступ изнутри к самой большой сенсации века, коротко напомнила она себе. Не время теперь распускать нюни и сентиментальничать, старушка.

Хамуд поддерживал связь с Шахерезадой через посредников. А Дэвид был с этой проновкой. Они заставили всех лихо погоняться за собой. И добрались аж до Нового Орлеана, но с тех пор Хамуд не получал от нее никаких известий. Теперь он вышел в город, попытаться восстановить связь.

А тем временем Эвелин узнавала как действует Подпольная Революционная Организация Народа. С тех пор как Хамуд подцепил ее несколько месяцев назад в неаполитанском баре, он ни разу не оставлял ее без своего присмотра больше чем на несколько часов. Но это означало что и он тоже находился под пристальным наблюдением Эвелин.

Она быстро выяснила, чего ему хотелось на самом деле: славы. Известности. Рекламы. Ему хотелось видеть о себе такие же заголовки в газетах, как о Шахерезаде. Теперь он заимел собственную специалистку по средствам массовой информации, собственную публицистку. И собственный гарем в одну одалиску. Эвелин поняла, что его мужское эго можно было удовлетворить по-настоящему только в постели.

По крайней мере, он изобретателен, морщась, подумала она. Еще несколько недель, и я смогу заняться новым ремеслом — обучением девиц по вызову.

Хамуд мнил себя повелевающим, но Эвелин давно усвоила: если хочешь взаправду командовать мужчиной, предоставь ему считать себя совершенно послушной. Поэтому она скрипела зубами и доставляла ему желанные анальные удовольствия, и помимо их все прочее. Она научилась многому в плане того, как использовать мебель, особенно стулья, достаточно прочные для удержания их дергающихся, извивающихся тел. Настаивала она только на одном — на чистоте. Они всегда мылись под душем перед актом — Эвелин не могла думать об их сношениях как о занятиях любовью. Хамуду, кажется, очень нравилось, когда она намыливала его тело и притворно охала, глядя на пенис.

А в постели он говорил. Всегда не очень-то много. Он был человек немногословный. Но мало помалу Эвелин узнала вполне достаточно, чтобы у нее начала складываться общая картина ПРОН. За пару недель она узнала вполне достаточно, чтобы расшифровать все, что он говорил по видеофону, как бы осторожно он не разговаривал.

Она не удивилась, узнав, что ПРОН финансировалась в основном транснациональными корпорациями. Это имело смысл. И подпольщики, и крупные корпорации хотели свалить Всемирное Правительство.

Копнув поглубже она стала узнавать, какие именно корпорации этим занимались. Названия хранились в глубокой тайне, но постоянно всплывала «Корпорация Остров-1», и она не единожды слышала такие фамилии, как аль-Хашими и Гаррисон. Т. Хантер Гаррисон, подсказала ей репортерская память, владелец «Гаррисон Энтерпрайзис», И Вильбур Сент Мать-Его Джордж!

Вытянувшись на шезлонге и предоставляя лучам солнца Барбадоса впитываться в ее усталое тело, Эвелин все еще внутренне кипела при мысли о Сент-Джордже. Неудивительно, что он уволил ее из «Международных Новостей». Ее, как она сообразила теперь, отправили на «Остров-1» шпионить за Коббом. А вместо этого она вернулась со статьей, публикации которой Совет никогда бы не допустил.

Дверь в номер отеля открылась и со щелчком закрылась опять. Эвелин выпрямилась на шезлонге и увидела стоявшего посредине номера Хамуда, с обычной нахмуренностью на темном мрачном лице.

Она поднялась и вышла с балкона в номер.

— У тебя новый купальник, — заметил он.

— Он не для купания, слишком непрочен, мигом свалится.

Его это, казалось, ничуть не тронуло.

— Где ты его достала?

— В одной лавке. Он дешевле грязи.

— Когда?

— Несколько дней назад. — Эвелин заставила себя улыбнуться, повела плечами и сбросила лифчик. — Без верха он тебе больше нравится?

— Это улучшение, — натянуто улыбнулся Хамуд.

Она стянула с бедер трусики и выбралась из них.

— Ты предпочитаешь вообще без ничего, не так ли?

— У нас нет времени, — отказался он. — Через час мы уезжаем.

— О? Что случилось? Куда мы едем?

Он покачал головой.

— Слишком много вопросов.

Подойдя к нему настолько близко, что ее соски задели его открытую рубашку, она прошептала:

— Некоторое-то время у нас есть, так ведь?

Он положил ей на бедра свои тяжелые руки.

— Для душа времени нет.

— Но мы можем заняться этим и под душем, — сказала она, проводя кончиком пальца по его колючему подбородку. — Там очень мило. Тебе понравится.

Крякнув, Хамуд обхватил ее одной рукой за талию и направился в ванную.

Нагнувшись открыть краны в ванной Эвелин спросила:

— Моя одежда сгодится там, куда мы едем? У меня нет ничего, кроме летних тряпок и тому подобного.

— В Нью-Йорке тебе понадобится пальто. Достанем его там.

Она нахмурилась про себя. Значит летим в Нью-Йорк. Вот там-то мы и встретимся с ними. Она получила ответ. Но теперь ей все равно придется пройти через этот обещанный ему чертов душ.

Сидя с комфортом в авиалайнере, одетый в похищенный в Мехико костюм и с подделанными в Галвестоне удостоверениями, с аккуратно подстриженной бородой, подтемненными волосами и кожей, Дэвид откинулся на спинку кресла и ждал приземления самолета. Он теперь стал тощим как волк, месяцы голода и опасности выжгли легкую гладкость «Острова-1». И настороже он держался тоже как волк. Он научился чутко спать.

На какой-то миг он подумал об Эвелин. Она хотела, чтобы я увидел настоящий мир, вспомнил он, глядя на свои потемневшие руки. Они загрубели, покрылись мозолями. Интересно, видела ли она половину того, что видел я.

Бхаджат дремала в кресле рядом с ним. Она выглядела такой хрупкой, такой ранимой. Длинные черные волосы рассыпались по плечам. Полные губы чуть приоткрыты.

Но мы враги, напомнил себе Дэвид. Как только мы попадем в Нью-Йорк, она сдаст меня своим друзьям по ПРОНу. А я рвану в представительство Всемирного Правительства.

Месяцы их близости, общей для них опасностей, совместной жизни и совместной же встрече со смертью — все это закончилось. Вот потому-то она и не хотела заниматься со мной любовью прошлой ночью, сказал он себе.

И, понял он, именно потому-то этого и хотелось ему.

Самолет наконец совершил посадку после долгой задержки, пока он кружил над парящим над Нью-Йорком куполом смога. Дэвид влился в выходящую из авиалайнера бормочущую толпу, а Бхаджат шла прямо позади него. Она предупредила его что в здании аэропорта будут расставлены другие проновцы, стерегущие его, чтобы он наверняка не попытался бежать.

Когда они вышли из перехода к турникетам в здании аэропорта, Дэвид нарочно взял Бхаджат за руку. Она не противилась.

За исключением семидесяти с лишним пассажиров с их же рейса Дэвид не увидел в замусоренном, грязном аэропорту никаких других куда-либо идущих путешественников. За потрескавшимися замызганными окнами виднелось несколько самолетов, но они казались необслуживаемыми, безжизненными.

— Я помню старые времена, — громко пожаловался пассажир чуть впереди Дэвида. — Да, тогда ведь здесь творилось такое! Словно в сумасшедшем доме перед днем Благодарения. Точь-в-точь сумасшедший дом!

— Теперь тут лучше, — утешающе заметила его миниатюрная жена. — Нам не приходится пробиваться сквозь толпу.

Багажа у них не было, и поэтому они не спеша вышли из здания аэропорта — по-прежнему взявшись за руки и прошли по пустому подъездному пути к огромному простору автостоянки. Автомобили занимали всего лишь половину площади стоянки и многие из них были явными развалюхами: ржавые, без колес с выбитыми стеклами, с открытыми капотами и багажниками.

Сплющенный красный овал солнца глядел на это с бессильной злобой, опустившись к самым «крышам» по другую сторону автострады. Он светил ярко, но не грел. Влажный ветер океана прорывался через тонкий костюм Дэвида.

Из промежутка между припаркованными машинами вышел морщинистый седой мужчина и окликнул Бхаджат. Они обменялись несколькими фразами на арабском. Он провел их в самый дальний угол громадной автостоянки, где большинство машин, казалось, находились в рабочем состоянии. Бхаджат последовала за ним, отпустив руку Дэвида.

Вокруг этой части стоянки, увидел Дэвид, стояли вооруженные охранники, а около помятой песочно-коричневой машины с четырьмя дверцами торчала пара темнолицых юнцов. Старик усадил Бхаджат на заднее сиденье машины и открыл дверцу для Дэвида. Он остался на стоянке и весело помахал им вслед, когда двое молодых людей забрались на передние сиденья и машина тронулась.

— Водитель знает, куда мы едем? — спросил Дэвид.

— Конечно, — ответила Бхаджат.

— А ты?

— Нет, призналась она.

Конечной точкой их поездки оказалось заброшенное старое здание неподалеку от большого парка на Манхэттене. Дэвиду думалось, что он разобрал контуры букв на фасаде здания; они как он думал, складывались в слово ПЛАЗМА. Машина миновала фасад, свернула за угол и припарковалась у тротуара.

Не говоря ни слова, двое юнцов препроводили Дэвида и Бхаджат в отель через боковой вход. Все окна закрывали щиты из досок, а первоначальные двери заменили плитами помятого металла. На одной из дверей висело юридическое уведомление о продаже с молотка, края его обтрепались и свернулись.

В вестибюле отеля суетились целеустремленно сновавшие туда-сюда люди. Стоял гул голосов. Все казались вооруженными либо пистолетами на боку, либо винтовками на плече. Мужчины и женщины. Некоторые с пистолетами и винтовками.

В вестибюле пахло плесенью. Ковры и занавески выглядели серыми от многолетней пыли. Немногие предметы мебели закрывали вымазанные в саже простыни.

— Что здесь происходит? — спросил Дэвид. — Это похоже на армейский штаб.

— Мы сами сюда только что прибыли, — сказал один из юнцов.

— Заткнись, — оборвал его другой, ведший машину. — Не отвечай на вопросы… а ты, — он ткнул большим пальцем в грудь Дэвида, — не спрашивай.

Они прошли мимо ряда лифтов. Большинство дверей стояли настежь и показывали темные пустые шахты. Они поднялись по лестнице, двое юнцов впереди, Дэвид за ними, а Бхаджат замыкающей. Широкая, крытая ковром лестница кончилась после двух пролетов. Дальше они двигались по лязгающей металлической пожарной лестнице в голом гулком колодце из серого цемента. Заходящее солнце давало как раз достаточно света, чтобы позволить им найти дорогу в обход скопившегося на лестнице мусора и сломанного барахла. Дэвид увидел шмыгающих в укрытие жучков и гадал, что же еще жило в древних стенах отеля.

Миновав еще шесть пролетов, они двинулись по коридору. Там тоже пахло плесенью и мочой. Юнцы остановились перед парой соседних дверей и вручили Бхаджат два ключа.

— Наши люди располагаются на этом этаже, а американцы заполнили нижние этажи собственными бойцами. Если он вздумает что выкинуть, только крикни.

Бхаджат ответила им: «Понятно», и они ушли.

Должно случиться что-то крупное, — сказал Дэвид, как только они закрыли за собой пожарную дверь.

— Ты заметил, — спросила Бхаджат, — что все мужчины и женщины в вестибюле были черные?

— Не все, — возразил Дэвид.

— Среди них встретилось несколько латинцев, — согласилась она, — но ни одного белого.

Дэвид с миг подумал.

— Ты права. Среди них ни одного белого человека. Как, по-твоему, что они затеяли?

— Что бы они ни затеяли, — сказала Бхаджат, отпирая одну из дверей, — произойдет это скоро.

Две комнаты соединялись между собой общей дверью. Они осмотрели обе при последних сумеречных лучах заходящего солнца.

— Какую ты предпочитаешь комнату? — спросила Бхаджат. — Красную или синюю?

Драные украшения в обеих комнатах отличались друг от друга только цветом. В каждой комнате стояла большая кровать, комод без ящиков и шкаф без дверцы. Дэвид стянул единственное покрывало на постели в синей комнате; под ним не оказалось ничего, кроме голого матраса. Он прошел в красную комнату и увидел, что в ней над комодом висит треснувшее зеркало. В синей комнате место, где некогда висело зеркало, показывал квадратный участок более чистой стены. Он остановился в соединявшем комнаты дверном проеме. Бхаджат находилась в красной.

— Полагаю, — сказал он, — тебе следует занять комнату с зеркалом.

— Ты как всегда любезен, — улыбнулась она.

Она зашла в ванную красной комнаты.

— Ах, — воскликнула она, — они положили тут мыло и мочалку. Полотенце… и даже бритвенные принадлежности, для тебя.

Она вышла держа набор для бритья.

— Но никакой косметики. Мужчины никогда об этом не думают.

— Ты пользуешься косметикой? — притворно удивился Дэвид.

— Ты видел меня без косметики, — усмехнулась ему Бхаджат.

— И ты была без нее такой же прекрасной, как и с ней.

— А ты выглядишь очень красивым с бородой. Наверное, тебе следует ее оставить.

Он почесал подбородок.

— Мы добры друг к другу, верно ведь?

— Да. — Она почти застенчиво посмотрела ему в глаза. — Ты ведь в первый раз сказал, что считаешь меня прекрасной.

— В самом деле? За все это время…

— Да, — подтвердила она, — за все это время.

— Ну, ты красива, Бхаджат, очень красива.

— Спасибо.

Он не знал что сказать дальше. А затем услышал, как спрашивает ее:

— Что случится завтра?

Бхаджат чуть пожала плечами.

— Либо Тигр встретится с нами здесь, либо мы отправимся туда, где он находится.

— И что вы собираетесь со мной делать?

— Не знаю. Это еще не решили.

— А что будешь делать ты?

Просто покачивание головой.

— Все что должна.

— Что бы это ни было?

— Что бы это ни было.

Показав на дверь, ведущую в коридор:

— Ты намерена запереть меня?

— А нужно?

— Разницы особой нет, — Дэвид медленно прошел к постели в синей комнате. — Я могу вышибить ее одним пинком, когда только захочу. — Он сел на кровать. Та провисла под ним, и от нее поднялся затхлый запах.

Бхаджат дошла до дверного проема между комнатами и устало прислонилась к косяку.

— Не говори глупостей. Ты не сможешь убежать.

— Штаб-квартира Всемирного Правительства не слишком далеко от сюда, — сказал Дэвид. — Это не Мессина, но сойдет.

— Понимаю.

— Ты все время знала, что я хочу попасть в Мессину, — сказал он. — Я не хранил от тебя никаких тайн.

— Да… но я думала, что… после всего этого времени со мной… навидавшись всего этого голода и несправедливостей, увиденных нами вместе…

— Что я присоединюсь к твоей революции?

Она кивнула.

— Взрывать мосты и стрелять по людям? Грабить банки и угонять космические челноки? Какой с этого толк? Это не положит пищи на стол бедняков.

— Разумеется. Как же иначе? — отрезала она. — Вот после того, как мы свергнем угнетателей… после того, как уничтожим Всемирное Правительство, вот тогда…

— Когда? Вы всего-навсего разрушите одну форму правительства. Вы не измените форму жизни народа. Вам не открыть никаких новых золотых копей. И манна небесная не посыплется по вашей воле.

— Ты ничего не понимаешь! — глаза ее горели.

— Я знаю больше чем тебе кажется! — закричал в ответ Дэвид. — Вся эта ерунда с автоматами и убийствами, свержением правительств. Это ерунда! Хуже, чем ерунда — это играет на руку тем самым людям, которых ты хочешь свергнуть.

Она наступала на него, упершись кулаками в бока.

— Что ты об этом знаешь? Ты прожил всю свою жизнь в укрытом от бурь раю, словно какое-то редкое животное, которое холят, ласкают и кормят, потому что оно слишком глупое, чтобы выжить в реальном мире за прутьями его клетки.

Он схватил ее повалил на постель рядом с собой. Она попыталась стукнуть его коленом, но он принял удар на бедро и навалился на нее всем телом. Руки ее он прижал к затхлому покрывалу.

Она глядела на него в упор. Глаза ее не показывали ни малейшего страха и ни малейшего гнева.

Он поцеловал ее, накрыв ее губы своим ртом, отпустил ее руки, взял обеими ладонями ее замечательное, хрупкое, невыразимо прекрасное лицо, и держал ее так, словно она была самым драгоценным, самым тонким и самым чудесным сокровищем в мире.

Ее руки скользнули ему по плечам и вцепилась в его длинные спутанные волосы. Он чувствовал ее дыхание — сильные бурные вздохи внезапной страсти.

Их одежда исчезла словно по волшебству. Он упивался худощавой, пластичной гибкостью ее обнаженного тела, ее золотистой смуглой кожей — гладкой, теплой и податливой. Он вошел в нее без усилий, два теплых сверкающих тела соединились, отчаянно стучали сердца, метались руки, и его внезапно охватил спазм, когда ее спина выгнулась дугой, и они вместе пульсировали долгий, мучительный экстатический миг пламени.

Они лежали бок о бок, внезапно притихшие, неподвижные.

Затем Бхаджат хихикнула.

— Чего смешного?

— Я гадала, хотел ли ты, чтобы я заперла тебя в твоей комнате.

Он засмеялся и повернулся к ней.

— Я же сказал тебе, что могу вышибить дверь одним ударом ноги.

— А ты можешь вышибить эту дверь дважды? — спросила она.

— Могу попробовать.

На этот раз дело шло нежнее, но пыл остался тем же самым, а страсть стала еще сильнее. Дэвид чувствовал на своем теле ее руки, ее ногти прочерчивали легкие тонкие линии, вызывавшие у него дрожь возбуждения. Он пососал ей соски, потом почувствовал, как они набухли и одновременно почувствовал, как и сам набух.

— Рано пока, — прошептала она. — Подожди… еще чуть…

— Скорее он прочерчивал собственные линии на ее животе и дальше между бедер. — Скорее.

Она издала долгий резкий вдох, и он схватил ее за бедра и втащил на себя. Она содрогнулась и забилась в конвульсиях, когда он закрыл глаза и увидел повсюду горящие звезды.

Они уснули. Когда Дэвид проснулся, за окном стояла глухая ночь. Он тихо встал с постели, чуть не споткнувшись о сваленную комом на полу собственную одежду. Найдя в темноте ванную, он затем бесшумно прокрался к единственному в комнате окну. Город походил на затемненное кладбище, безмолвное и неподвижное. Ни одного уличного фонаря в поле зрения, но где-то вдали горел свет.

На темные часы все плотно закрывается, понял Дэвид. Улицы по ночам пустые.

Он вернулся к постели, где лежала Бхаджат.

С рассветом. Я уйду на рассвете.

— Мой султан вернулся ко мне? — сонно прошептала она.

— Я тебя никогда не покину, — сказал ей Дэвид.

Но скоро уйдешь, не так ли?

— Да.

— Тогда давай хорошенько воспользуемся теми немногими часами, какие у нас остались.

Медленно взошла Луна и бросила мягкий грустный свет в заплесневелую старую комнату. На сей раз говорила в освещенной лунной тени Бхаджат, рассказывая Дэвиду о себе, о своем детстве, о смерти матери, о строгой отцовской любви.

— Он был словно ястреб… орел, — говорила она лежа рядом с Дэвидом, — гордый и неистовый, готовый растерзать в клочья всякого, кто мне угрожает.

— И держал тебя в орлином гнезде, заключил Дэвид.

— Пока не отправил в Европу, — уточнила она. — Он думал, там я буду в безопасности, — ведь меня всегда сторожили дуэнья и его собственные агенты. Но я одурачила их всех и стала Шахерезадой.

— Он так и не узнал?

— Судя по его действиям, так и не узнал. Но теперь знает.

— А Хамуд, этот Тигр, с которым ты переговаривалась — ты там, в Европе, и встретилась с ним?

— Когда я впервые встретилась с ним, Хамуд не разу не выезжал за пределы Багдада, — тихо засмеялась она. — Он мнит себя бесстрашным вождем, но руководил им мой мозг.

— Но как же ты стала революционеркой? Как все это началось?

Он почувствовал, как она чуть напряглась.

— Это было игрой, дерзкой игрой. В Европе встречалось много интересных людей… и в Париже, и во Флоренции, и в Милане. А потом я отправилась в Рим и влюбилась в прекрасного итальянца. Революционера, очень мудрого и решительного, и старше меня. Ему было по меньшей мере лет тридцать. Отец его был революционером, а дед — коммунистом, и сражался с фашистами в Сопротивлении.

— И поэтому ты тоже стала революционеркой.

— Не подражая ему, — сказала Бхаджат. — Я не повторяю других просто потому, что они мужчины, а я всего лишь женщина. Отец хотел бы, чтобы я вела себя именно так, но я — не украшение для какого-нибудь мужчины.

— Конечно нет.

— Джованни учил меня — он показал мне, какая я была избалованная, в каком убожестве живут бедняки. Он открыл мне глаза.

— Поэтому ты присоединилась к нему в его борьбе.

— Да. Но для меня это все-таки была игра. Я была Шахерезадой. Думается, я хотела, чтобы отец узнал про меня.

— Но теперь это больше не игра.

— Да, больше не игра. — И она рассказала ему о Дэннисе, о том, как архитектора убили по приказу ее отца… из-за нее.

— Поэтому теперь я уничтожу все, что смогу, из созданного им, — голос ее сделался холодным и твердым, как сталь. — Все.

— Включая себя?

— Это не имеет значения. Мне все равно.

— Но мне не все равно, — возразил Дэвид. Затем он вдруг понял. — Прошлой ночью… в Новом Орлеане… ты ведь думала о нем, о том архитекторе, так?

— Да, — едва слышно ответила она.

— Ты по-прежнему любишь его?

— Да.

— Но он умер, — сказал Дэвид. — Нельзя провести всю свою жизнь среди мертвых. Твое место с живыми; ты чересчур чудесная, чтобы выбрасывать свою жизнь.

Она повернулась к нему и мягко коснулась ладонью его щеки.

— Ты очень добрый Дэвид. Тебе не место здесь, в этой крови и грязи. Тебе следует вернуться на твой «Остров-1».

— Без тебя ни за что.

Долгий миг она ничего не отвечала.

— Вернемся вместе, — настаивал он.

— Ты не понимаешь.

— Значит ты любишь Хамуда? — спросил он.

— Упаси Аллах!

— Как, по-твоему, — спросил Дэвид, и в горле у него пересохло, когда в нем образовывались слова: — Ты можешь полюбить меня?

— Я… — она поколебалась, а потом замолкла.

— Я люблю тебя, Бхаджат. Люблю всем сердцем.

Она молчала так долго, что Дэвид стал гадать, а стоило ли ему говорить ей это. Я ведь люблю ее, дивился он. И был дураком, раз не понял этого раньше.

И тут он сообразил, что она плачет, тихо рыдая в темноте.

— Извини, — быстро сказал он. — Я не хотел…

— Нет, — ответила она. — Я не знаю, почему я плачу. Мне не следует быть такой слабой.

Она обвила руками его шею и прильнула к нему. Они снова занялись любовью и уснули в объятиях друг друга. Небо за окном побледнело до серебристо-серого цвета. Рассвет стал настоящим днем, и солнце карабкалось к зениту, пока они мирно спали.

Разбудила их оружейная стрельба.

29

Меморандум

Послано: Р. Паскуалем, Полевой отдел в Филадельфии.

Кому: Дж. Коллинзу, директору полевых операций.

Предмет: Действия ПРОН в городах.

Дата: 26 ноября 2008 г.

Мои рекомендации объявить полную тревожную готовность во всех полевых отделах и уведомить о неминуемом чрезвычайном положении. Национальную гвардию оставлены полевым отделом Филадельфии вашими помощниками без внимания. У меня есть веские доказательства того, что ПРОН запланировала всеобщее восстание в городах по всей стране, намеченное в самом скором времени. Почтительнейше прошу обсудить этот вопрос с вами лично после уик-энда. Благодарения. Уверен, это чрезвычайно срочно.

Лучшей пушки Франт никогда в жизни не видел. Гладкий черный, грозно поблескивающий металл, ложе, вписавшееся в его ладонь, словно сделанное специально для него. Короткое дуло кончалось тупым гасителем отдачи. В изогнутом, словно банан, магазине содержалось целых сто патронов.

Этой малюткой хоть деревья руби.

Франт сидел в кузове пикапа, дожидаясь, когда пробьет полдень на часах крупной страховой компании в нескольких массивах дальше к центру города. Он нервно усмехнулся Линялому и Джо-Джо, сидевшим вместе с ним среди листьев салата и прочих остатков на дне кузова. С этого пикапа каждый день продавали овощи и фрукты. Кроме этого дня.

Они припарковались перед старым грязным каменным фасадом Арсенала. Там уйма добавочных пушек, вспомнил Фант слова Лео. И к тому же грузовики и бронемашины.

— Да когда же пробьют эти долбаные часы? — проворчал Джо-Джо.

Наручных часов ни один из них не носил. По мнению Франта, им следовало спереть несколько штук ради большей согласованности нападения, но Лео им запретил. «Не лямзить, не рисковать. Попадешься на магазинной краже или на грабеже и упустишь все развлечение».

Линялый нервно поерзал и провел языком по губам.

— Может они пронюхали. И не собираются звонить.

— Прозвонят, — бросил Франт, пытаясь показать, как ему противно слушать их нытье. — За них можешь не волноваться. Они прозвонят, и мы начнем палить. Только не дергайтесь, когда начнут палить и те парни из здания.

Они в молчании сгорбились в кузове пикапа. Улицы вокруг пустовали. Тихо, только холодный ветер нес по растрескавшемуся тротуару бумагу и мусор.

— Теперь уж недолго, — пообещал Франт.

— А откуда мы знаем, что другие парни там, где им положено? — не отставал Джо-Джо.

— Мы же здесь, так ведь? Вот и они тоже там.

— Как же…

Первый звон полуденного гонга прогремел, словно глас божий. Трое юнцов на мгновение замерли. Франт почувствовал, как у него пересохло во рту.

С трудом сглотнув, он похрипел:

— Пошли!

Он выскочил из кузова первым, спрыгнув на мостовую с такой силой, что так и врезался в асфальт обутыми в теннисные туфли подошвами. Не оглядываясь, Франт помчался к парадной лестнице Арсенала. Он слышал, как звенят позади него гранатами и патронташами Линялый и Джо-Джо.

К фасадным воротам. Вот их задача, их первая цель.

Ворота представляли собой высокую железную решетку. За ними в непроглядной тени находился вход в здание Арсенала. Внешне Арсенал выглядел пустым и неохраняемым. Но Франт-то знал точнее. Может, они там спят, но они там есть. Множество национальных гвардейцев на долгосрочном дежурстве для поддержки полицейского департамента Нью-Йорка.

На воротах висел замок. Франт притормозил в нескольких метрах от них и выпустил очередь из автомата. Под каменным сводом арки грохот получился оглушающим. Полетели во все стороны рикошетировавшие пули и обрезки металла. Франт почувствовал, как что-то ужалило его в щеку. Но цепь распалась и с лязгом упала. Они толкнули ворота, и те заскрипели на ржавых петлях.

— Живо!

Линялый первый проскочил за ворота и швырнул гранату к внутренней двери сплошной стальной стены, вделанной в каменный фасад. От сотрясения всех троих сшибло с ног, но когда Франт поднял голову, то увидел, что дверь приоткрылась, провиснув внутрь. Обернувшись, он увидел, как к ним бежит через авеню еще дюжина тощих черных ребят… И все с автоматами в руках.

— Говорил же я тебе, что они тут! — проорал Франт Джо-Джо.

Они рванули через открытую взрывом дверь и оказались в небольшой передней. С одной стороны передней шла деревянная перегородка. По другую сторону перегородки стоял на четвереньках толстый парень в армейском хаки. Должно быть, оглушило взрывом, подумал Франт.

Линялый завернул за перегородку и дал по гвардейцу очередь в упор. Пули подняли его с пола и отбросили на каменную стену, превратив гвардейца в кровавое месиво.

Тут ввалились и остальные ребята и побежали вверх по лестнице к казармам, где спали гвардейцы. Франт услышал донесшиеся оттуда выстрелы и приглушенное уханье гранаты.

Вспоминая вдолбленный в него план нижнего этажа Арсенала, Франт направился по главному коридору направо и открыл пинком дверь в гараж резерва автомашин. Когда то там была приемная, а несколько лет назад соседские ребята играли там в баскетбол. А еще раньше там помещался бесплатный теннисный корт для школьников. А теперь тут стояло четыре ряда бронемашин и грузовиков.

— Прикрой боковую дверь, — скомандовал Франт.

Джо-Джо дунул к большим дверям гаража. За ними на улице ждала еще одна группа ребят. Эти пришли без пушек, на всех просто не хватало, но они смогут вывести машины, как только попадут сюда.

Пулеметная очередь сшибла с ног Джо-Джо. Тело его проволокло по ставшему вдруг скользким от крови цементному полу.

— Мать твою! — провизжал Линялый высунувшемуся из одного броневика гвардейцу.

Линялый выстрелил по нему, но пули безвредно отскакивали от защищавшей стрелка брони; высекая при попадании искры. Пулеметчик развернул спаренный двуствольный пулемет в сторону Линялого и тот нырнул за грузовик, когда тяжелые пули принялись рвать бетонный пол и бухать по самому грузовику.

Франт пригнулся и полупробежал-полупрополз между двух рядов машин, пробираясь к борту броневика. Подобравшись достаточно близко, он рванул с перекинутого через худое плечо пояса гранату и метнул ее точь-в-точь как навесной баскетбольный мяч с центра площадки.

Смертельное черное яйцо описало дугу и угодило в открытый люк, откуда стрелял пулеметчик. Франт даже увидел пораженное выражение его белого лица, когда граната лязгнула у его ног. Затем раздался мощный грохот и взвился столб дыма.

Линялый пытался вставить в автомат новый магазин и что-то лопотал, возясь с ним, по лицу его струились слезы.

— К двери! — заорал Франт, бросаясь обратно тем же путем, каким они пришли. — Открой же долбаную дверь!

— Джо-Джо… Ему каюк.

— Неважно! Он готов парень! К двери!

Линялый неверными шагами направился к двери, а Франт тем временем выбрался в коридор, ведший обратно к главному входу. Если гвардейцы вынудили других ребят отступить вниз по лестнице, то его задача удерживать гараж, пока водители не угонят все грузовики и бронемашины.

В этих броневиках не должно было быть никаких беложопых, бушевал про себя Франт. Этот сукин сын наверное был какой-то чокнутый, работал, когда ему полагалось быть наверху.

Из своей штаб-квартиры в подвале «Плазы» Лео следил за ходом битвы по двойному ряду из семидесяти двух видеофонов. Над каждым видеоэкраном склонился оператор, передавая приказы или быстро записывая поступающие донесения об обстановке. Лео расхаживал взад и вперед по проходу между видеофонами, хватал микрофон, когда считал нужным поговорить с помощниками.

Все шло намного лучше, чем он надеялся. Город был полностью захвачен врасплох, спящим. В их руки перешли все Арсеналы Национальной гвардии, кроме двух. Большинство полицейских участков захвачены или уничтожены. Резиденцию мэра взяли, а потом сожгли дотла, когда узнали, что мэра с супругой там нет. Где они никто не знал.

Комплекс зданий в центре города оказался более крепким орешком. Полицейская штаб квартира была настоящей крепостью, и легавые отбивались. У кого-то хватило ума попросить по радио о подмоге. Но внимательно следя по видеоэкранам, Лео увидел, что мосты и туннели, связывающие Манхэттен с остальным городом, либо заблокированы, либо удерживаются его войсками.

Ладно, подумал он. Мы сможем удерживать Манхэттен пару деньков. Пока не иссякнут продукты. А потом разобьемся на мелкие группы, и пусть себе регулярная армия врывается сюда. Когда она ворвется расплачиваться придется круто. Всякому с черной мордой достанется по первое число. Но к тому времени ей тут мало чего останется, это уж наверняка.

Он шел по проходу, поворачивая голову из стороны в сторону, чтобы видеть все экраны. На каждом из них разыгрывались сцены напоминающие ад.

Библиотеку на Сорок второй улице охватило ревущее пламя, из разбитой крыши вырывались языки огня высотой в пять-десять футов и валили клубы густого черного дыма. Кто-то снес выстрелом головы одного из каменных львов перед входом с Пятой авеню. Статуя лежала там, обезглавленная, почерневшая, окруженная морем каменных осколков. По улицам с воплями метались толпы ошеломленных, охваченных паникой людей, скребясь в двери в поисках безопасного места. Таких мест не существовало. Партизаны перестреливались с полицейскими и национальными гвардейцами повсюду — на тротуарах, на улицах, на жалких коричневых холмиках Центрального парка. Черные юнцы вышибали окна, поджигали автобусы, ломали мебель и выбрасывали ее из квартир.

Филиал Всемирного Правительства на бывшей площади ООН уже выпотрошили и подпалили. Кто-то накидал туда коктейлей Молотова (бутылок с зажигательной смесью).

В одном-двух местах черные стреляли в других черных. Объединенные Лео в единую ударную силу уличные банды уже распадались, старые счеты вспыхнули с новой силой, когда ожидаемое сопротивление беложопых рухнуло намного раньше, чем они предполагали. Сегодня ночью их будет не удержать, подумал Лео. Сегодня нежелательно быть белой девахой. А Дэвид и Бхаджат из своего окна отеля следили за коротким внезапным боем, вспыхнувшим на Пятом авеню. По авеню несся визжащий одинокий полицейский броневик, а за ним гнались еще четыре машины. Броневик вильнул, потеряв управление, налетел на тротуар и врезался в угловой магазин. Из обломков вылезли, шатаясь, двое полицейских, а другие машины тем временем въехали на тротуар и окружили их. Из машин высыпало чуть ли не с дюжину юнцов. Один из них бросил что-то в разбитый полицейский броневик, и его охватило пламя. Обоих полицейских сшибло взрывом на асфальт, одежда на них внезапно загорелась. Остальные окружили их и смотрели, как они горят.

Бхаджат закрыла руками уши. Дэвид прижал ее к своей груди. Но она все равно слышала крики. А Дэвид не мог оторвать глаз от этой сцены.

Я не зареву и не побегу, говорила себе Карен Бредфорд, сжимая карабин и пригнувшись за стальным поребриком.

Неотличимая в своем оливково-желтом обмундировании и пластиковом шлеме от других национальных гвардейцев, Карен чувствовала, как туго натянуты все нервы ее тела.

Нет ничего хуже ожидания, говорила она себе. На тренировке предупреждали об этом. Ожидание хуже всего остального.

В десяти метрах впереди нее сидел пригнувшись, Джой Ди Нардо, следя из под шлема за мостом.

Он обернулся и усмехнулся ей через плечо.

— Как дела, Блондиночка?

— Отлично. Ты следи себе, за чем тебе положено, — отрезала Карен.

В отряде насчитывалось четыре женщины. Солдаты по выходным. Национальная гвардия. Им даже не полагалось работать по праздникам. Но в полдень рано их вызвали, и к двум они уже были в мундирах, в грузовиках, и сержант вкратце объяснил им, как рвануло говно.

— Мы удерживаем Куинс и деремся за Бруклин, — сообщил им сержант. — Манхэттен, похоже ихний.

Дежурившая часть произвела контратаку и отбила у черных мятежников мост Пятьдесят Девятой улицы. Часть Карен поставили удерживать мост, так как отбившие его гвардейцы понесли в том бою слишком кровавые потери, чтобы устоять без подмоги.

— Никого не пропускать по мосту ни в каком направлении, — приказал сержант, — если по нему не двинется армия или национальная гвардия.

Поэтому они скорчились тут и напряженно ждали. Карен жалела, что при ней нет чего-нибудь помощней карабина с одной обоймой на тридцать патронов. Макс и Джерри сидели у крупнокалиберного пулемета. Гранаты сержант оставил в запертых ящиках в грузовике. «Я скажу вам, когда они нам понадобятся, — побурчал он. — И чтобы никто из вас, разгильдяев, не вздумал взрывать мост Куинсборо, если я не дам команду».

Ничего не происходило. Ранее они услышали несколько выстрелов, видели кое-где дым. Но теперь, когда Карен устало осела и опустила свой худощавый зад на холодное цементное покрытие, она не видела и не слышала ничего необычного.

За исключением того, что город сделался абсолютно неподвижным. Никаких машин на мосту. Не грохотало никаких пересекавших мост поездов подземки. Никакого уличного движения, нет даже пешеходов.

Город словно опустел. Ряд за рядом массивных бездомных зданий со слепо пялящимися окнами. Словно растянувшийся на много миль большой сказочный замок.

Карен смотрела неподвижным взглядом на воды Ист-Ривер, загипнотизированная почти до дремоты их бесконечным, постоянным течением, когда Ди Нардо крикнул:

— Едут по верхнему уровню!

— Тише ты, — цыкнул на него сержант.

— Но я слышу как они едут там! Кто-то ведет там машину! Я слышу ее!

— На верхнем уровне стоит пара отделений, — сказал сержант. — Ты, засранец, беспокоился только об этом уровне. Делай свое дело и держи язык за зубами.

Ди Нардо недовольно покачал головой.

По скату выкатила на главный проезд моста бронемашина.

— Вот что это такое, — сказала Карен. — Вот ее то ты и слышал. — Она с облегчением усмехнулась Ди Нардо.

Это был большой, с массивными шинами, неуклюжий бронетранспортер, с установленным наверху спаренным пулеметом на турели. Кабину водителя со всех сторон защищала броня, смотрел он только сквозь щели электрооптического перископа. На окрашенном в песочно-коричневый темный цвет капоте выделялась белая пятиконечная звезда.

Бронетранспортер остановился перед припаркованным грузовиком отделения. Карен расслышала как скрипнули его тормоза, приглушенно взвыла в тишине турбина останавливающегося двигателя.

Сержант поднялся на ноги и подошел к броневику.

— Какого черта вы едете туда? Мы были здесь…

Очередь спаренного пулемета оборвала его на середине фразы. В лицо Карен полетела кровь и мясо. Она услышала чей-то пронзительный крик — свой — и все стволы отделения принялись палить.

Карен видела как спаренный пулемет медленно ведет стволами мимо нее, в то время как пули свистят и отскакивают от брони. Она на мгновение уставилась в два пустых глаза. Затем они миновали ее и открыли огонь по грузовику. Тот взорвался, охваченный пламенем.

Из бронетранспортера выскакивали люди. Не солдаты, не гвардейцы, а юнцы. Стреляя из автоматических винтовок и автоматов.

Джой Ди Нардо выдернулся из-за перил, с кровавой вмятиной там, где полагалось быть лицу. От куда-то вылетела граната, и Карен услышала как позади нее стреляет быстрыми, отрывистыми очередями крупнокалиберный пулемет. От броневика отскакивали искры, но несколько черных юнцов полетели на мост, словно бескостные куклы.

Из-за дыма и слез она ничего не видела. В ушах у нее звенело. Магазин ее карабина опустел, и она сообразила, что уже несколько секунд давит на спусковой крючок, но ничего не происходит. Пригнувшись пониже и оставляя между собой и звякающими, жужжащими пулями и перилами, она поползла назад к Максу и Джерри.

Они оказались убитыми. От их пулемета остались искореженные осколки. Карен вдруг сообразила, что шум боя стих. Она оглянулась через плечо, и на нее смотрела кучка удивленных юнцов с дымящимися автоматами в руках.

Один из них щелкнул затвором винтовки.

— Погоди-ка, — остановил его один из стоявших рядом товарищей, тощий, прыщавый паренек. Он был посветлее остальных, возможно, пуэрториканец.

Он подошел к Карен и снял дулом автомата шлем с ее головы. Тот залязгал по окровавленной мостовой, и ее желтые волосы сверкнули на солнце.

— Я же говорил, что это цыпочка, — ухмыльнулся он.

Карен потянулась за ножом в сапоге, но они схватили ее, болезненно прижали руки к спине и одним быстрым, яростным ужасающим рывком содрали с нее рубашку. Кричать она начала только тогда, когда ей раздвинули ноги и сорвали с бедер брюки.

Кирилл Мальков стремительно шел по ковровой дорожке перехода, связывавшего сороковой уровень европейского крыла высотной штаб-квартиры Всемирного Правительства с сороковым уровнем африканского крыла. Снаружи за сильно затемненным сводчатым стеклом над переходом, медное сицилийское солнце выжгло город и холмы до белого, как кость, цвета. Но в здании с регулируемым климатом температура всегда была бодряще прохладной, а влажность — действительно низкой.

Мальков пер как танк мимо пораженных секретарш и шныряющих в стороны референтов, не обращая внимания ни на температуру, ни на влажность. Но когда он ворвался во внутренний кабинет Кови Бовето, то внезапно ощутил угнетающую жару и неудобство.

— Как вы можете работать в такой болотной атмосфере? — спросил он, захлопывая за собой тяжелую деревянную дверь.

Бовето оторвал взгляд от видеоэкрана на столе, где пораженная секретарша пыталась сообщить ему о приближении Малькова.

— А как вы можете наслаждаться температурами ниже точки замерзания? — ответил Бовето. — И снегом?

— Мы ими не наслаждаемся; мы их выносим. — Мальков хлопнулся всем своим долговязым телом в кресло перед широким, безупречно чистым столом Бовето.

Бовето откинулся на оббитую шкурой зебры спинку вращающегося кресла. Его широкое крупнокостное лицо не показывало ни раздражения, ни удивления.

— Ты расстроен. Восстаниями в Америке?

— Конечно! Чем же еще?

— Это проблема Уильяма, а не наша… пока, — уточнил Бовето. — По-моему, американское правительство попросило помощи у канадской армии.

— А как насчет мексиканцев?

Бовето покачал головой.

— Янки боятся, что их коричневые соседи на юге примут сторону мятежников против белых. Никаких мексиканцев. Фактически, приличную часть американской армии перебросили подкрепить охрану границы с Мексикой.

— В то время, как их города сжигают дотла! Боже!

— Считай это уникальным экспериментом в области развития городов заново, — пожал плечами Бовето.

— Как ты можешь так спокойно к этому относиться! Что, если это начало всемирного движения ПРОН? Что если такие мятежи вспыхнут в Европе? Или в Африке?

— Ты ведь наверняка не опасаешься, что советские граждане открыто взбунтуются против своего правительства? — спросил, чуть улыбаясь, Бовето.

Лохматые рыжие брови Малькова сошлись на переносице.

— Это отнюдь не совершенно невозможно. Но вот Восточная Европа… Германия… что если вспыхнет там? Бога ради, это же может начаться здесь — прямо здесь, в Мессине! Ты же понимаешь, все эти бунты направляются ПРОН против Всемирного Правительства. Против нас!

— Знаю.

— А де Паоло сидит себе на койке, скорее мертвый чем живой.

— Кто-нибудь сообщил ему об этом кризисе?

— Сомневаюсь, — мрачно пробурчал Мальков. — Они все боятся убить его.

— Но если мы должны предпринять какие-то действия… Если кризис распространится за пределы Северной Америки…

— Мы будем парализованы. Все межрегиональные акции должен одобрить Директор.

— Мы можем назначить И.О. Директора, — заметил с бесстрастным лицом игрока в покер Бовето.

— Даже это должно быть одобрено Директором! — воздел руки Мальков. — Мы стреножены!

Долгий миг Бовето ничего не говорил. Мальков, нервничая, шарил по карманам, пока не нашел серебряный портсигар и зажигалку.

— Я и не знал, что ты подвержен этому пороку.

— Только в уединении, — ответил Мальков, закуривая длинную светло-коричневую сигарету. Он выпустил облако дыма. — И при крайнем стрессе.

Бовето сочувственно кивнул.

— Нам придется сообщить ему, каким бы тяжким ударом это для него не было.

— Его сотрудники никогда и близко к нему не подпустят.

— Придется заставить его сотрудников расступиться. Мировое правительство не может оставаться, как ты выражаешься, стреноженным из-за одного большого старика.

— Это, знаешь, и впрямь убьет его, — предупредил Мальков.

Бовето пожал плечами.

Мальков бешено пыхтел сигаретой.

— Предоставь управиться с этим мне, — сказал наконец Бовето.

30

Всемирное Правительство обещает чудесное будущее, где все люди будут братьями. Но голодные всех стран не могут дожидаться завтрашнего дня. Они умирают с голоду сегодня. Угнетенные массы Соединенных Штатов уже поднялись на борьбу, стремясь захватить принадлежащее им по праву.

Четыре пятых населения всего мира состоит из голодных, больных, необразованных, лишенных надежды людей. Они доведены до отчаяния. Им не нужно Всемирное Правительство. Им нужна еда, земля, работа. Они готовы сражаться за эти элементарные потребности.

Нам не нужно Всемирное Правительство, огромный бюрократический барьер, защищающий богатых от бедных. Нам требуются более мелкие правительства, самостоятельные страны, способные откликнуться на вопли своих народов.

Бедняки Соединенных Штатов взялись за оружие. Бедняки других стран тоже восстанут. Если для разрыва со Всемирным Правительством понадобится кровопролитие, да будет так. Беднякам нечего терять.

Освободитель, речь по телевидению, переданная через спутник на весь мир, 27 ноября 2008 г.

Глубоко под землей, более чем на сто метров ниже ветшающей подвальной аркады старого Пентагона, усиленно пульсировал электронной энергией настоящий нервный центр американской военной машины.

Со времен Образования Всемирного Правительства и последовавшего за этим разоружения никакая национальная армия ни обладала ни ядерным, ни биологическим, ни смертельно химическим оружием. Функции армии свелись к пограничному патрулированию и поддержанию внутреннего мира. Всемирное Правительство объявило войну вне закона и конфисковало средства ведения войны с применением мегасмерти.

Но эта конфискация все же оставила в неприкосновенности уйму оружия, способного порадовать сердце любого бойца, от Чингиз-Хана до Джорджа С. Паттона[4]: винтовки, пулеметы, пушки, танки, пистолеты, штыки, реактивные бомбардировщики, напалм, скоростные патрульные катера, вертолеты, реактивные гранатометы, тяжелые бронебойные лазеры, ультразвуковые «зуды», стробоскопические прожекторы, способные вызывать эпилептические припадки… длинный-предлинный список оружия.

Но самым полезным, самым необходимым инструментом военных действий являлись средства связи. Мгновенная электронная связь сообщала собравшимся генералам и полковникам, а также попадающимся среди них ошарашенным, сбитым с толку адмиралам, что и где происходит.

Все смежные сорок восемь штатов раскинулись на электронной карте, мигая огоньками и шифрованными оперативными сводками. Карта была такой большой, что самый высокий человек в подземном Командном Центре — самый молодой полковник из Миссисипи, блиставший в баскетбольной команде Вест-Пойнта — доставал только до светящегося желтым района, представлявшего Лос-Анджелес.

Много участников на карте пылало красным светом, обозначавшим опасность. Все города северо-востока, от Бостона до Цинцинатти горели красным. Чикаго пребывал в полной темноте; никто не знал что там происходит. Связь прервалась несколько часов назад. Даже «абсолютно» надежная связь через спутник пропала из эфира.

— Говорил же я им, — то и дело бурчал шныряющий по громадному командному Центру мужчинам и женщинам однозначный генерал. — Мои разведсводки предупреждали, что это надвигается. Но они не обращали на меня никакого внимания. — Никто не обращал внимания на него и теперь.

Гавайи, Аляска, Самоа и Пуэрто-Рико изображались на картах поменьше на другой стене. Первые три казались незатронутыми смутой. Мятеж на них не распространился. Но Пуэрто-Рико уже покинули в начале сегодняшнего дня, его гарнизон вылетел в Нью-Джерси, а острову предоставили самому заботиться о себе, пока не восстановят порядок на материке.

Хуже всего положение обстояло в крупных городах северо-востока, хотя из Лос-Анджелеса приходили крайне путаные и противоречивые сообщения, а Сент-Луис, Денвер, Атланта и Хьюстон горели ярким пламенем. Феникс погребен под обвалом воющих толп, стерших за час-другой с лица земли центры пенсионеров. Даллас — Форт-Уорт удерживали свои позиции, и техасские рейнджеры — при поддержке тяжеловооруженных местных граждан — отбивали улицу за улицей.

В Майами царила странная тишина, так же как и на большей части юга.

— Проклятые черномазые и так контролируют там города, — сказал один из адмиралов, вынужденный лишь наблюдать за ходом сухопутных сражений.

— Да, и они примут беглецов, убравшихся из атакованных городов, — сказал полковник разведки. — Черные позаботятся о своих. Через пару дней у нас заработает подземная железная дорога[5] наоборот.

Некоторые города казались совершенно не затронутыми волнениями. Миннеаполис докладывал о почти полном спокойствии, если не считать несколько стычек в районе аэропорта. Неожиданно ранний осенний буран спас весь верхний ярус Средне-Западных штатов. Сан-Франциско тоже остался равнодушен к всеобщему волнению, за исключением мирной демонстрации — спонтанной, как утверждали ее организаторы — в поддержку сражающихся по всей стране национальных меньшинств.

Но Бостон, Нью-Йорк, Филадельфия, Детройт, Кливленд, Питсбург, Индианополис — все умирающие, разлагающиеся, старые промышленные города — сделались ареной тяжелых боев. В осаде оказался сам Вашингтон, хотя солдаты и морские пехотинцы с окружавших столицу баз теперь переходили в контратаку и очищали улицы. Слишком поздно, чтобы спасти Белый Дом от второго сожжения в его истории[6]; слишком поздно, чтобы предотвратить убийство большинства оставшихся на время каникул в городе конгрессменов и сенаторов. Но военная обстановка в Вашингтоне определенно улучшилась.

— Ключ — Нью-Йорк, — сказал глава объединенного комитета начальников штабов, четырехзвездный генерал, носивший каждый день на мундире все свои орденские ленточки. Никаких изменений с этим не произошло и сейчас. Хотя прочие шныряли по командному Центру в форменных рубашках с закатанными рукавами, глава ходил в мундире, застегнутом как положено на все пуговицы и с отутюженными складками на рукавах.

— Помните учебники, джентльмены? — мрачно улыбнулся глава генералам и полковникам с пепельными лицами. — Помните, как маршал Жуков предоставил немцам перемалываться в кровавые ошметки на улицах Сталинграда, пока он наращивал силы для массированного контрнаступления за пределами города? Как он окружил армию фон Паулюса и уничтожил ее? Ну, именно это мы и сделаем с Нью-Йорком.

— Но, сэр… это же займет пару дней не так ли? К тому времени мятежники успеют перебить множество невинных горожан.

— Это война, любезный! — прогремел глава. — Мы здесь собрались не заложников выкупать.

— Однако, возможно, мы сумеем кое-что сделать, — предложил генерал ВВС. — Окутать город газом, побарабанить по ним нервными «зудами». Тактическое воздушное командование может ударить по ним, показать жителям города, что мы их не бросили, вызвать у мятежников достаточно бед для предотвращения всеобщей кровавой бани ночью.

— Посмотрите, что вы можете устроить в этом плане, — пожал плечами глава. На губах у него заиграла странная легкая улыбка. — Возможно это неплохая мысль, — держать мятежников ночью в тревоге. А тем временем мы будем стягивать вокруг Нью-Йорка петлю из солдат и танков. — Генерал ВВС уже сидел на телефоне, отдавая настойчивым шепотом приказ.

— Хочу посадить этих мятежников на ладонь своей руки, — говорил глава объединенного комитета начальников штабов. — Я хочу затянуть их в такие плотные тиски, чтобы ни один не сбежал. Ни один! — Он вытянул руку перед собой и медленно сжал пальцы в побелевший кулак.

— А другие города, сэр?

— О них должны позаботиться местные силы. Канадцы уже посылают войска через границу. Предоставьте им возиться с Чикаго; там их хватит боев. Если местные не смогут сами справиться со своими проблемами, пусть просят помощи у Всемирного Правительства. Но нам, джентльмены, предстоит отвоевать Нью-Йорк без всякой посторонней помощи. Одним лишь нам.

Он поднял взгляд на карту и улыбнулся.

— Сказано, тебе, сгоняй проверить Голландский Туннель. — Лицо Лер на крошечном экране видеофона казалось напряженным, сердитым, усталым.

Франт сидел за столом с видеофоном на балконном уровне Большого Центрального Вокзала. Широкие просторы главного зала, где обычно торговал круглые сутки блошиный рынок, были забиты испуганными, потрясенными, бездомными людьми. Черные, белые, коричневые; мужчины, женщины, дети — главный зал переполняло от стены до стены море сгрудившихся людей.

— Эй, старик, — пожаловался Франт. — Я же только-только прискакал сюда из центра. А теперь обратно? Я устал, приятель. Весь день бегал как проклятый.

— А я, по-твоему, отдыхаю? — отрезал Лео. — Мы все устали, попрыгунчик. Но нам еще надо многое сделать.

— Дерьмо.

— Да, знаю. — Строгое выражение лица Лео чуть смягчилось. — Ты хочешь немного поразвлечься. Тут не одна п…зда только и ждет победоносного героя. Ну, сгоняй для меня проверить туннель. Убедись, что они могут удержать его, если беложопые вздумают вернуться ночью этой дорогой. А потом можешь трахать все, что шевелится, мне до лампы.

— Вот это разговор! — улыбнулся Франт.

С наступлением темноты донеслись крики. Дэвид и Бхаджат услышали их; крики боли и ужаса, казалось, разносившиеся по улицам бетонных каньонов неподалеку от их номера. Они напрягали зрение, пытаясь разглядеть, что происходит, но тени у них за окном скрывали все, кроме пробегавшей иной раз фигуры.

— Боевая Добыча, — пробормотал про себя Дэвид.

Бхаджат ничего не сказала.

— Слушай, — обратился он к ней, — если ты думаешь, что тебе здесь безопаснее будет со своими товарищами, то можешь оставаться. Но я должен идти. И хочу, ты пошла со мной.

Она покачала головой.

— Я никуда не пойду, если ты не знаешь, куда идти и как туда попасть.

— Ты рискуешь ждать здесь?

— Да.

Он подошел к двери и уже действительно взялся за потускневшую грязную ручку. А затем обернулся.

— Черта с два ты здесь останешься. Ты идешь со мной, нравиться тебе это или нет.

У Бхаджат расширились глаза.

— Ты говоришь так, словно я твоя пленница.

— Нет. Но ты идешь со мной. Я не собираюсь оставлять тебя здесь одну.

Он шагнул к ней.

Бхаджат вытащила из лежавшего на пыльной тумбочке у кровати наплечной сумочки маленький плоский пистолет.

— Ты не выстрелишь в меня из этого пистолета, — сказал Дэвид, приближаясь в пределы досягаемости ее руки. — И я не могу позволить тебе оставаться здесь, с этими сумасшедшими. Это слишком опасно.

— Я не пойду с тобой.

Он быстро протянул руку, выхватил у нее пистолет и заткнул за пояс. Затем схватил ее за плечи, крепко поцеловал и поднял с пола.

— Я тебя носил раньше, могу понести и опять.

— Поставь меня обратно! — потребовала, сопротивляясь, Бхаджат.

Вместо этого он по-пожарницки перекинул ее себе на плечо.

— Слушай меня, женщина. Я намного здоровее и сильнее тебя… и упрямей, к тому же.

— Ты никуда не доберешься, неся меня, словно связку соломы! — невольно рассмеялась Бхаджат. — Не будь настолько глупым.

— Ты идешь со мной, — заявил Дэвид, направляясь к двери. — Либо на своих двоих, либо как связка соломы. Выбирай сама.

— Поставь меня на пол.

— Ты идешь со мной?

— Да.

Он стянул ее с плеча и поставил на пол.

— Без обмана?

Бхаджат с миг молча глядела на него. Затем тишину ночи разорвал еще один крик, определенно женский. Она содрогнулась.

— Если нас поймают…

— Все лучше, чем сидеть здесь, дожидаясь их.

— Ты ошибаешься.

— Я не смогу оставаться здесь и ничего не делать, — бросил Дэвид.

Она чуть заметно покачала головой.

— Ну, тогда пошли.

Они прокрались в затемненный коридор и ощупью спустились по лестнице к свету в фойе отеля. Там они увидели с лестницы десятки людей: юношей и девушек с автоматами на плечах, растянувшихся на полу усталыми кучками, тихо и серьезно разговаривающих друг с другом. В противоположном конце фойе лежали аккуратными рядами тела. В туманном воздухе стоял запах табака, пота, марихуаны, и страха.

Но Дэвид увидел и еще кое-что.

— Смотри, прошептал он Бхаджат, когда они притаились на четной лестнице.

— Вон там в мезонине. Разве это не телефонный стол?

Она молча кивнула.

— Интересно, работает ли он еще.

— Ты хочешь вызвать такси? — прошептала она.

Дэвид, не говоря ни слова, поднялся на ноги и направился, чтобы подняться на половину марша к мезонину. Бхаджат шла рядом.

Все в порядке сказал он себе. На нас никто не обращает внимания. И она, и я достаточно коричневые, чтобы пройти осмотр. Да кроме того она же знаменитая Шахерезада — одна из них, одна из их героев.

И все равно у него дрожали колени.

Видеофон работал, и Дэвид быстро связался с автоматическим справочником компьютеризированных служб. Пока Бхаджат стояла у перил мезонина, следя за лестницей и фойе, Дэвид просматривал городские карты в поисках какого-то открытого маршрута для бегства: улицы, переходы подземки, канализацию, служебные тоннели.

Вот оно! — понял он, когда на компактном экране видеофона появилась карта различных служебных туннелей. Он попросил компьютер дать крупный план района Пятой Авеню и Южного Центрального Парка. Компьютер — привыкший за долгие годы принимать команды на устном английском или испанском языке от неграмотного в основном населения — сделал такую любезность с электронной скоростью и точностью.

Через несколько минут Дэвид получил все нужные сведения. Он щелкнул выключателем видеофона и подошел к Бхаджат.

— Отлично. Я знаю, как выбраться отсюда и куда идти.

Она вопросительно выгнула бровь.

— На реке Гудзон, к западу отсюда, есть причал маломерных судов. Мы можем добраться до них под землей, через туннель телефонных кабелей.

— Суда, вероятно, уничтожены, — усомнилась Бхаджат.

— Может быть, но даже если и так, мы найдем там место, где можно укрыться на пару дней. И готов спорить, что мы найдем там не одно суденышко в плавучем состоянии.

Это заняло не один час.

Туннели первоначально проектировались с расчетом на прохождение людей. Их сделали достаточно большими, чтобы телефонный монтер мог стоять в них, работая с длинными извивающимися кабелями, передающими телефонные сообщения города. Но за минувшие десятилетия в туннелях прокладывали все большее и большее количество линий связи, оставляя все меньше и меньше места для людей.

Протискиваясь через узкие теснины туннеля, Дэвид держал в одной руке фонарик. Кабели, тершиеся о его спину и висевшие в каком-то сантиметре у него перед глазами, покрылись густым слоем жирной пыли, накопленной за долгие годы без присмотра.

Он прополз через особенно узкое место и повернул луч фонарика посветить Бхаджат. Она пролезла мимо узла провисших кабелей с большой легкостью, но лицо ее все же испачкалось, а одежда почернела от грязи.

— Ты уверен что это верное направление? — спросила она, останавливаясь передохнуть.

Дэвид кивнул.

— Судя по тому, что показывали карты компьютера, мы теперь уже должны быть совсем недалеко от реки.

Компьютер показывал на своей карте аккуратные синие линии, а не этот черный, грязный вонючий туннель, где они находились. Он также утверждал, что через каждые пятьдесят метров на стенах туннеля нарисованы указательные стрелки с цветной кодировкой. Но толстые слои затвердевшей грязи, полностью скрыли эти стрелки.

— Сюда, — указал Дэвид, оставаясь в главном туннеле, игнорируя уходившее вправо ответвление.

Бхаджат последовала за ним.

Фонарик у него в руке отбрасывал слабую лужу света на несколько метров вперед них. В его отраженном свете он видел сразу позади себя исполосованное грязью лицо Бхаджат.

— Не самый легкий путь, каким мы когда-либо двигались, а? — спросил Дэвид.

Она не улыбнулась.

— Все лучше чем быть на улицах.

— Да.

Внезапно она стиснула ему руку.

— Я что-то слышу… позади нас.

Дэвид остановился. Он согнулся чуть ли не вдвое из-за того, что кабели в этой части туннеля тянулись над головой, делая потолок угрожающе низко.

Скребущий звук из пройденной части туннеля.

— Кто-то следует за нами? — прошептал он.

— Погаси фонарик.

Дэвид выключил его. Их накрыла удушающая темнота. Он чувствовал сырость, влажный кислый холод, просачивающийся сквозь стенки туннеля. Должно быть, мы недалеко от реки…

Скребущий чиркающий звук приблизился к ним. Дэвид не мог определить, откуда он доносится, спереди или сзади от них — или с обеих сторон.

Бхаджат завизжала. Дэвид щелкнул выключателем фонарика, и в туннеле кишмя кишел поток серо-коричневого меха, ринувшегося с визгом в обе стороны от внезапного света.

— Крысы! — охнула, цепляясь за Дэвида Бхаджат.

Он видел красные горящие глаза, прожигающие их с места сразу за бледным кругом отбрасываемого фонариком света.

— Они и впереди нас тоже, — указала дрожащим голосом Бхаджат.

— Но они боятся света.

— Надолго ли?

Пошли, — решил он. — Нет смысла стоять, застывши перед ними.

Он увлек ее вперед. Светя перед ними фонариком, он увидел, как почти сплошная масса вонючего меха разбилась на сотни, а может, тысячи визжащих крыс. Он повернул луч назад, мимо полного ужаса лица Бхаджат, и еще одна орда крыс кинулась назад в темноту.

Они спешили вперед, крошечный островок света в темном море, усеянном зловещими красными глазами, подступавшими с каждым шагом все ближе и ближе.

Фонарик слабеет подумал Дэвид. Нет, сказал он себе, это мое воображение. И все же вытащил из-за пояса пистолет.

— Сколько еще нам надо пройти? — спросила Бхаджат.

Дэвид подумал целых полсекунды.

— Мы вылезем по следующей лестнице. Она должна быть достаточно недалеко от реки…

Свет определенно слабел. Дэвид видел глаза, горящие во тьме, сжимавшейся вокруг них все плотней и плотней, слышал писк и царапанье крыс. Они подбирались все ближе и ближе, становясь все смелее и смелее.

Он увидел лесенку, поднимавшуюся в темноте наверх, грязную и скользкую, но казавшуюся им обоим просто чудесной. Проведя по ней слабым лучом света, Дэвид увидел что на улицу придется вылезать довольно долго.

Что-то чиркнуло его по голени, и он отпрыгнул назад, врезавшись в Бхаджат и чуть не уронив фонарик.

— Извини, — пробормотал он.

Бхаджат взялась за перекладину лесенки.

— Вот возьми с собой фонарик, — предложил Дэвид. — Свети им впереди, чтобы у тебя не возникло никаких неприятных сюрпризов, пока ты взбираешься.

— Но ты же…

— Бери, — велел он, вкладывая фонарик ей в руку. — Я полезу сразу за тобой.

Губы Бхаджат сжались в испуганную бескровную линию. Она взяла фонарик и принялась подниматься по лесенке. Дэвид держал в одной руке пистолет. Затем он ухватился за скользкую металлическую перекладину и принялся подниматься следом за Бхаджат.

Он посмотрел вниз, на галактику горящих красных глаз. Сунув пистолет в карман, он полез, хватаясь обеими руками, и оставался непосредственно позади Бхаджат. Когда они добрались до крышки люка наверху, ему пришлось поизвиваться, пролезая мимо нее. Она держала фонарик, пока он толкал, напрягался и наконец приподнял тяжелую железную крышку и сдвинул ее на уличную мостовую. Еще несколько усилий, и он отодвинул ее достаточно далеко, чтобы им обоим удалось протиснуться наверх.

Овевавший его лицо ночной воздух показался ему райским. Дэвид глубоко вздохнул, набрав его полные легкие, и только тогда заметил, что воздух-то этот насквозь влажный от сточных вод. Между парой полуразвалившихся, закопченных от пожара, лишенных крыш складов он разглядел текущую при ущербной Луне реку Гудзон. Выглядевшую маслянистой, протухшей и какой-то угрожающей.

Не хотелось бы мне поплавать в ней, понял он.

Они вместе пробрались среди наваленного среди складов мусора. Ни в одном окне обоих зданий не осталось ни малейшего осколка стекла. Все стекло валялось на земле, вместе с мусором, барахлом, обломками механизмов и костей. Дэвид увидел как шмыгает из тени в тень что-то размером с терьера.

За рекой Джерси Палисадс пребывал в темноте. Выйдя к самой воде, Дэвид посмотрел направо-налево в поисках каких-то признаков жизни в районе причалов. Ничего. Никаких огней. Ни звука, если не считать настойчивого плеска воды о гниющий пирс. Ничего не двигалось. Ночь стояла ясная, за исключением дыма, несомого с пожаров ближе к центру города.

— Это и есть те маломерные суда? — прошептала, показывая Бхаджат.

Дэвид увидел в нескольких сотнях метров ниже по реке полдюжины причаленных к пирсу гниющих старых корпусов.

Большинство из них лежали на вязком дне, и из воды торчали только их рубки, да мачты.

Но вон то в конце пирса…

— Пошли, — он взял Бхаджат за руку, и они побежали по крошащейся мостовой к водной кромке и по прогибающимся скрипучим доскам причала.

Судно в конце пирса оказалось старым прогулочным катером. Оно с величайшим достоинством плавало на покачивавших его речных волнах. Дэвиду думалось, что тяжелая на вид масса под брезентом на корме судна это, должно быть, мотор. Он шагнул с пирса на палубу катера, а затем обернулся и взял за руку Бхаджат, когда та легко спрыгнула на борт. Судно качнулось на причальном конце.

— Ты умеешь управлять таким судном? — спросила Бхаджат.

— Нет, — внезапно сообразил Дэвид. — Я не подумал…

— Да ничего, — улыбнулась она. — Я умею.

Она провела его в рубку и принялась разглядывать в темноте кнопки на приборной доске у крошечного штурвала.

Внезапно бухнул открывшийся люк каюты в низу, и перед ними обрисовался силуэт самого крупного человека из всех, когда-либо виденных Дэвидом. Огромный черный человек-гора с кулаками размером с футбольные мячи.

— Какого черта вы делаете на моем катере? — прорычал Лео.

31

Мы находились в центре обучения, когда в Хьюстоне вспыхнули бои. Из первоначальных шестидесяти в нашем классе осталось всего одиннадцать.

Центру обучения — старому джонсоновскому комплексу, построенного еще во времена НАСА — партизаны не угрожали. Но при идущих в Хьюстоне и Галвестоне боях, начальство решило как можно быстрее доставить нас на Космическую Станцию «Альфа».

Нам в этом вопросе не предоставили никакого выбора. Совершенно внезапно стала действовать воинская дисциплина. Всех одиннадцать наших отправили строем в поджидавший их на аэродроме челнок и набили внутрь. Мы видели дым, затянувший горизонт со стороны Хьюстона.

Нас заперли, и мы улетели, так вот просто. По крайней мере я сидел рядом с Рут. Все гадали, что же происходит, и продолжаются ли дома бои.

Дневник Уильяма Пальмквиста.

Спальню Эммануила Де Паоло превратили в кардиологический бокс интенсивной заботы. Спальня всегда отличалась аскетизмом монашеской кельи. Де Паоло не любил помпы и самовозвеличивания. А теперь на письменном столе стоял набитый электроникой серый металлический ящик с экраном осциллографа в центре, верно отражавшим слабеющее сердцебиение Директора Всемирного Правительства. Другие электронные пульты загораживали единственное окно комнаты. Саму постель окружали механизмы жизнеобеспечения, мониторы, бутылки и трубки, подсоединенные к телу старика с посеревшим лицом.

Эфиоп стоял в дверях, боясь идти дальше. Единственными звуками в спальне служили гудение электроники и пыхтение электромоторчика вспомогательного кровеносного насоса, имплантированного хирургами в нижнюю аорту Директора.

Де Паоло не реагировал ни на какое их лечение.

— Он старый человек, — тихо говорили они друг другу за пределами возможной слышимости пациента. — Чего мы можем еще ожидать? — Это было объявление о похоронах.

Бовето потребовал ему дать поговорить с Директором. Массивный африканец крушил одну за другой линии обороны, поспешно воздвигнутой сотрудниками Де Паоло вокруг своего шефа. Бовето добрался до самых личных апартаментов Директора. И там его остановил эфиоп — последняя линия обороны. Эфиопа не могли поколебать никакие доводы или угрозы Бовето: ни чрезвычайность положения, ни необходимость немедленно принять решение, ни важность Бовето в Совете, ни будущее карьеры эфиопа. Ничто. Эфиоп оставался непоколебим.

Но уведомить директора требовалось. Уж это-то было ясно. Поэтому эфиоп неохотно согласился передать новости сам.

В правой руке он держал официальный приказ. Под ним требовалась подпись Де Паоло. Эфиоп понимал, этот приказ будет для старика смертным приговором.

Когда помощник медленно приблизился к постели, веки Де Паоло дрогнули, и он открыл глаза.

— Я спал, — произнес Директор. — Видел во сне… родителей. — Голос его представлял собой слабеющий шепот. — Я не думал о них много лет… десятков лет…

Эфиоп неуверенно стоял у постели.

— Какое сейчас время дня? — спросил Де Паоло.

— Раннее утро, сэр, — прошептал в ответ эфиоп. — Только-только рассвело.

Глаза Де Паоло на мгновение вскинулись с прежней силой.

— Ты ведь всю ночь не ложился, верно? Что происходит? Что случилось?

Осциллограф по другую сторону комнаты показал, что биение его сердца участилось, пики сделались острыми там, где им следовало быть плавно закругленными.

Мятеж, — прошептал помощник. — Подпольная Революционная Организация Народа.

— Где?

— В Америке… в большинстве крупных городов.

— Открытые бои?

Кивок.

— Да. Бои на улицах. Американское правительство не может в одиночку овладеть положением. Были даже сообщения о мятеже в рядах американской армии.

— Санта Мария!

— Мы должны приготовиться действовать… Совет набросал приказ, дающий Всемирной Армии право вмешаться. Под ним требуется ваша подпись.

— Американцы просили нас о помощи?

Следившее за состоянием больного оборудование издало высокотонный электронный свист. И пульс, и дыхание, и сердце Де Паоло зачастили, переходя на опасно высокие уровни. Вспомогательный насос в аорте работал на максимуме.

— Пока нет, — ответил помощник. — Они попросили помощь у канадцев, но у Всемирного Правительства пока ничего не запрашивали.

Де Паоло начал хватать воздух открытым ртом. Дверь в спальню распахнулась, и появилась рассерженная женщина — врач.

— Совет хочет получить директорские полномочия для вмешательства, — сказал помощник.

Врач торопливо сделал несколько шагов к пациенту, но Де Паоло поднял хилую руку, останавливая ее.

— Минуточку, синьора, минуточку.

— Любая минута может стать последней, — отрезала она.

Не обращая на нее внимания, Де Паоло спросил помощника:

— Кто из членов совета хочет получить мои полномочия?

— Бовето. Мальков и Лю его поддерживают.

— А Уильямс, американец?

— Он против.

— Конечно. Никому не хочется увидеть на своей земле иностранные войска, какие бы там не возникли у них трудности.

Вот сейчас наступает трудная часть подумал помощник.

— Сэр, боюсь, что я вынужден согласиться с Бовето и остальными. Совет должен иметь полномочия действовать, даже если вы лишились такой возможности.

Лицо Де Паоло исказилось В спазме боли.

— Или… умер, — охнул он.

Врач бросилась к нему. Эфиоп не мог положиться на свой голос. На глаза у него навернулись слезы.

— Ты прав, сынок, как обычно, — сказал Де Паоло, когда врач прижал к его руке шприц пистолет. — Подай мне документ.

Тот был скреплен дощечкой для письма. Эфиоп взял с дощечки ручку и вложил ее в свободную руку Де Паоло. Старик расписался дрожащими слабыми каракулями, а затем откинулся головой на пеноподушку.

— Конечно, — прошептал он. И закрыл глаза. Все мониторы принялись выть скорбную похоронную песнь.

Врач оттолкнул эфиопа от постели и крикнул во встроенный в стене передатчик:

— Реанимационную бригаду! Быстро!

Зная, что все это бессмысленно, помощник вышел из спальни с отяготившим его руку подписанным документом на дощечке. В примыкающей к спальне маленькой библиотеке мимо него промчалась реанимационная бригада, катя с головоломной скоростью свою бесполезную машинерию.

Помощник вошел в гостиную, где раннее утреннее солнце освещало своими лучами Бовето и нескольких человек из внутреннего штата Директора.

— Вот, — произнес он, вручая Бовето подписанные полномочия.

Одна из женщин, на лице у нее отражались испытываемая Эфиопом мука, спросила:

— Он… он…

— Он умер, — безжалостно подтвердил эфиоп. И, повернувшись к пытавшемуся принять сочувственный вид Бовето, добавил:

— Совету придется избрать нового Директора… и одобрить для него новый штат сотрудников.

И, не говоря больше ни слова, он прошел через гостиную и вышел на балкон. Позади он слышал рыдания, и не только женские. Пятьюдесятью этажами ниже город начинал пробуждаться, начиная новый день. У него самого снова застлало глаза. Последний раз глубоко вздохнув чистый, сладкий, как вино, сицилийский воздух, помощник перекинул длинную ногу через балконные перила и дал себе упасть в вечность.

— Вот они опять полезли.

Франт чуть не рассмеялся. Голландский туннель начинал вонять, словно мусорная куча. Повсюду валялись кучи тел. По большей части беложопых. Всю долгую ночь эти фраера из Джерси пытались пробиться сквозь туннель и вернуться на Манхэттен. И все, чего они добились, это своего истребления.

Франт и его кучка черных удерживали манхэттенский конец туннеля, у входа. Они построили баррикаду из перевернутых автомобилей и грузовиков и разместили свои пулеметы и автоматические винтовки за баррикадой.

Беложопые лезли на них мелкими группами. По большей части — штатские. Немного национальных гвардейцев в зеленых мундирах и шлемах. Лезли они в автомобилях, а несколько раз пытались протаранить баррикаду грузовиками. И добились только одного — сделали баррикаду еще больше, тяжелее, непреодолимей.

Стоя между двух перевернутых автомобилей, Франт оглянулся через плечо на безмолвную, залитую лунным светом ночь на улицах Манхэттена. Он отправил группу ребят помоложе сыскать боеприпасов, чтобы у них все имелось на случай, если джерсийские беложопые попробуют сунуться опять. Ребята отсутствовали уже больше часа.

С тех пор все было тихо. До этой минуты.

— Вот они, опять полезли.

Франт расслышал громыхание, лязганье медленно приближающихся по туннелю грузовиков.

Он не заметил слабого свиста летящих очень высоко реактивных бомбардировщиков. В лунном свете их отработанные газы оставляли на безоблачном небе прекрасные тонкие линии.

— Ебаный в рот! Ты погляди-ка!

Беложопые надвигались на них в огромным оранжевых снегоуборщиках, бульдозерах, экскаваторах, шедших один за другим. Франт увидел двух передних, таких больших, что они едва могли проползти бок о бок по туннелю. А за ними ползли другие. Словно армейские танки. А их массивные, толстые стальные отвалы выпирали перед ними, словно прощупывающий кулак боксера. Первый залп из пулеметов и автоматов безвредно забарабанил по щитам.

Они, казалось, нацеливались прямо на Франта. Он с трудом сглотнул и заорал:

— Беречь патроны! Дуй на пешеходный путь и бей их с боку!

В туннеле зазвенело от стрельбы. Ноздри ему жег едкий запах кордита. Франт увидел, что на кабинах бульдозеров лежат солдаты и стреляют в свою очередь по ним. Пара ребят рванула на пешеходный путь, где скучающие портовые легаши бывало следили за проносящимися по туннелю машинами. Они замочили одного из солдат и бросили по ближайшему бульдозеру пару бутылок с зажигательной смесью.

Горящий керосин разлился по кабине бульдозера. Франт расслышал вопли водителя. Но даже охваченный пламенем, бульдозер продолжал двигаться.

Он врезался в баррикаду как раз тогда, когда шедший рядом с ним снегоуборщик вмазал по другому концу наваленных грузовиков и автомобилей. Вся баррикада начинала медленно ползти назад.

— Назад! — заорал Франт. — Бей по водителям! Бей по водителям!

Ребят давили, поймав в капкан между ревущей, скрипящей, медленно движущейся ордой машин. Франт пальнул из автоматической винтовки и стал пятиться назад, стреляя с бедра. Это казалось, не производило ни малейшего эффекта. Вся чудовищная стена автомобилей и грузовиков по-прежнему ползла на него.

Высоко в небе бомбардировщики сделали над городом один круг, а затем стали сбрасывать свои мертвенно-черные канистры. Металлические яйца падали до назначенной высоты, а затем взрывались пиротехническими вспышками и рассеивали миллионы крошечных золотистых прядей, сыпавшихся на весь Манхэттен. Опустошив свои бомболюки, бомбардировщики развернулись, сохраняя идеальное построение, и направились на базу.

Золотистые пряди рассыпались с ясного неба. Они застилали улицы и крыши, тенты и пустые автостоянки, разбитые машины, взорванные здания, лежащие по мостовой трупы. Почти целую минуту они лежали спокойно, сверкавшим при лунном свете золотистым порошком.

А затем каждая прядь начала выдавать запрограммированные реакции. Большинство из них просто с шипением выделяли вредные газы, вступавшие в реакцию с тканями человеческой носоглотки, вызывая резкую тошноту и головокружение. Другие пряди представляли собой микроминиатюрные электронные передатчики, испускавшие низкочастотные волны, интерферировавшие с электрическими импульсами человеческой нервной системы. Всякий находившийся в пределах пятидесяти метров от такой нервной «зуды», чаще всего падал в эпилептическом припадке. При испытании подопытные откусывали себе языки и ломали в конвульсиях кости. А некоторые задохнулись, другие получили неизлечимые повреждения мозга.

Франт и его шайка отступили перед неотвратимым нажимом бульдозеров и снегоуборщиков. Всю самодельную баррикаду подняли, толкнули и выперли с визгом, скрежетом и стоном из пасти туннеля. Молодые негры рассеялись, когда бульдозеры и снегоуборщики стали выкатывать из туннеля. Но убежали они недалеко.

Рассыпавшись веером, они припали на колено и хлопнулись, распростершись на мостовой, и принялись прострачивать левиафанов подкалиберным автоматным огнем, с легкостью расшибавшим окна и убивавшим водителей. Ехавшие на кабинах или позади них солдаты стали легкой мишенью для перекрестного огня. Строй бульдозеров заколебался. Один за другим они вываливали на площадь и либо врезались в здания, либо останавливались со свистом и стоном.

Однако шедшая за бульдозерами пехота тоже стреляла. Из дробовиков, древних автоматов Томпсона, винтовок, пистолетов — всего, что смогли заполучить в свои руки.

И в разгар этой перестрелки пошел снег.

Снег? — удивился Франт, когда с ясного неба медленно опустились золотые пряди.

Миг спустя на площади забурлили тучи серовато-желтого газа, поднимавшегося с земли, с машин, с кабин бульдозеров. Люди вдруг стали метаться и дергаться, словно бешеные собаки, позабыв про оружие, кашляя, задыхаясь, ломая руки и ноги, корчась в спазмах.

Франту хотелось блевануть. Все сделалось туманным, нечетким. Он упал на колени. Надо побороть это! — завопил он себе. Надо! Он нащупал свою автоматическую винтовку и крепко стиснул ее в руках. Что бы там не заставляло большинство остальных дергаться, словно тряпичные куклы, его не задевало. Он чувствовал только тошноту, позывы к рвоте, головокружение. Он огляделся кругом, на лбу у него выступил холодный пот.

Остальные почти все свалились. Бой закончился. Просто-напросто чуть ли не все вели себя, словно больные или сумасшедшие. Осталась лишь пара…

Эй, черномазый!

Франт споткнулся, оборачиваясь. Но упав он увидел уставившиеся на него два дула двустволки. Он даже увидел вспышки в глубине ствола, когда нажали на курки.

Это было последним, что увидел в жизни Франт.

— Какого черта вы делаете на моем катере? — прорычал Лео.

— Ладно. Обойдемся без блефа. Но что ты собираешься делать с двумя ребятами, которые стоят сзади, нацелив в тебя свои пушки?

Дэвид быстро оглянулся через плечо, и, все верно, двое жилистых черных юнцов целились ему в голову из автоматов.

Вздохнув, Дэвид неохотно отдал пистолет Бхаджат.

— Полагаю я снова твой пленник.

— Полагаю, да. — Она повернулась к Лео. — Почему ты здесь, а не у себя в штабе? Уходишь?

— Заранее наметил весь маршрут бегства, — сказал Лео. — В глубинке штата есть отличная небольшая лаборатория. Аккурат выше по реке. Там никто не будет искать партизан ПРОНа.

— Когда ты отправляешься?

Лео пожал массивными руками.

— Когда беложопые пойдут в контратаку. Мы не можем устоять против армии; я это знаю. Когда они сделают свой ход, я сделаю свой.

— Ты собираешься оставить своих людей драться и умирать здесь, пока сам спасаешься бегством? — спросил Дэвид.

— Чертовски верно. Новых солдат мы всегда сумеем достать, Это несложно. Но вождей надо беречь. Их нельзя заменить.

— Но… — Дэвид развел руки, охватывая затемненный город. — Какой же был смысл во всем этом? В убийствах, терроре, разрушениях… какой в них смысл?

— Показать беложопым, что мы можем добраться до них, — ответил Лео. — Показать им, что мы можем разорвать на части всю страну, если они не дадут нам того, чего мы хотим.

— Это — революция, — добавила Бхаджат, — истинная революция. Какой был смысл в Банкер Хилле или в Лексингтоне и Конкорде, в Американской Революции?

— Первой Американской революции, — поправил Лео. — Вы только что видели первые выстрелы Второй Американской революции.

Дэвид опустился на одну из покрытых пластиком скамей катера.

— Все это так бесплодно. Вы убиваете белых для того, чтобы они прислали свою армию убивать черных.

— Да, и когда они это сделают, всем небелым США придется выбирать, на чьей они стороне. И они будут на нашей стороне, все до одного. Иного выбора нет.

— Сама американская армия состоит по большей части из небелых, так ведь? — спросила Бхаджат.

— Да. Какие, по-твоему, они будут испытывать чувства, когда им прикажут стереть с лица Земли целые городские кварталы?

Дэвид почувствовал, что у него голова пошла кругом.

— Это же только кровь. Кровь, кровь и еще раз кровь. Должен же быть лучший способ.

— Дерево свободы надо время от времени поливать свежей кровью тиранов и патриотов, — напомнила ему Бхаджат. — Так писал Томас Джефферсон.

— Он также писал, — добавил Лео, — что все люди созданы равными — а не только беложопые.

Но Дэвид продолжал возражать.

— Нельзя построить лучший мир, уничтожая тот, что есть. Чем вы его замените?

— Об этом мы будем беспокоиться, когда придет время, — хмыкнул Лео.

— Время уже пришло, — настаивал Дэвид.

— Эй, глядите! — позвал один из ребят с кормы катера. — Самолеты!

Лео протолкался мимо Дэвида и Бхаджат, выбираясь из-под парусинового верха. Бхаджат вышла следом за ним. Дэвид обернулся и, опершись локтем на планшир, выглянул за борт. Залитое лунным светом небо прочерчивали серебристые перистые следы инверсии самолетов. Дэвид насчитал пять групп по дюжине в каждой: шестьдесят самолетов.

— Заводи мотор! — резко скомандовал Лео.

— Они ничего не делают, — возразил один из ребят. — Они слишком высоко.

— Они прилетели сюда не для нашего здравия, — буркнул Лео. — И что бы там они не собирались делать, они сделают это с городом. Трогай это корыто сейчас же.

Через несколько минут с неба закрошило мелкой серебристой пылью, но катер мчался так быстро — подняв нос, словно глиссер, что пыль слетала с них с такой же быстротой, с какой и падала. Спустя несколько мгновений золотистый снегопад закончился. Лео разрешил пареньку у штурвала сбросить скорость.

Проносясь мимо затемневшего города, они видели, что улицы заволокло серо-зеленым газом. Лео молча разглядывал эту сценку в бинокль. После несколько долгих безмолвных секунд он передал его Бхаджат. Та поднесла его к глазам и ахнула.

Дэвид услышал, как она что-то бормочет по-арабски.

— Что это? — спросил он.

Она отдала ему бинокль. Сперва Дэвид мало чего увидел, но научившись твердо держать бинокль на пыхтящем катере, он начал различать в завивающихся щупальцах газа человеческие фигуры. Те, шатались, падали, дергались в спазмах. Куда бы он ни смотрел, на улицы, на зеленый парк вдоль берега реки, везде видел хаос. Люди сгрудившиеся на крышах домов, спасаясь от мародерствующих партизан, разрывались на части стремясь убраться от газа и еще чего-то, превращавшего их в спастических, тараторящих эпилептиков. Он увидел, как кто-то бросился с крыши и упал на улицу с двадцатого этажа, дергаясь и визжа всю дорогу.

Дэвид отдал бинокль обратно Лео.

Чернокожий чуть поднял подбородок, показывая на небо.

— И ведь эти парни пытаются помочь городским беложопым, — в его глухом громыхающем голосе слышалась печаль. — Они не прочь убивать своих, лишь бы добраться до нас. Так что не думай, будто мы такие жутко плохие.

32

Самый странный, самый печальный, самый радостный день в моей жизни.

Как только нас собрали в зале на Космической станции «Альфа», инструкторы уведомили нас, что мы только что завершили подготовку к работе на «Острове-1» и отправимся прямиком в колонию, как только за нами пришлют корабль. Больше никаких занятий, никакого тестирования. Мы пробились!

Нам попробовали дозвониться до дому по видеофону. Я узнал, что с папой и мамой все в порядке. В Миннесоте нет никаких боев — на сей раз погода оказалась добра к нам. Рут много часов не могла дозвониться до Калифорнии; потом Корпорация наконец пропустила звонок по особой высокоприоритетной связи. С ее родителями все в порядке, но дом их сгорел дотла, и они живут в армейских казармах.

Трое из нашего класса попросили разрешения отправиться домой. Они не хотели ехать на «Остров-1», пока их семьям угрожает опасность. Поэтому нас осталось восемь — из шестидесяти приступившим к занятиям несколько месяцев назад.

Я переговорил об этом с Рут, насчет отъезда на «Остров-1». Совершенно неожиданно для себя я вдруг сказал ей, что нам следует пожениться, чтобы не было никаких затруднений с совместной жизнью на «Острове-1». И она согласилась! Поэтому мы нашли часовню на первом уровне (полноземная гравитация) и провели там свадебную церемонию. Двое наших одноклассников послужили нам свидетелями, а мама и папа смотрели по видеофону. С родителями Рут мы соединиться не смогли, но мои пообещали послать им видеокассету.

Мы начали медовый месяц прошлой ночью на шестом уровне (почти нулевая гравитация — ух ты!). Сегодня мы отправляемся на «Остров-1» начинать совместную жизнь. Как муж и жена.

Дневник Уильяма Пальмквиста.

Хамуд нетерпеливо мерил шагами выбеленный причал. Он носил одежду, врученную ему местными активистами ПРОН, штаны до колен и свободную рубашку с яркими полосами и намалеванной на ней цифрами. Подражание спортивной форме, текущая мода среди американской молодежи. Он чувствовал себя в ней нелепо, но рассматривал этот костюм как необходимый камуфляж.

На вершине глядящего на реку холма стояла научно-исследовательская лаборатория. Никто не подозревал, что теперь там находилась штаб-квартира ПРОН. «Гаррисон Энтерпрайзис» официально закрыла эту лабораторию, а сотрудникам предоставила отпуск на неопределенное время, с сохранением оплаты. Те все разъехались по домам, нервно закрывшись в пригородах на все замки, готовые защищать семью и собственность в Найаке, Гэрритауне и Пиксхилле. Сидя перед светящимися экранами телевизоров с дробовиками на коленях, они с ужасом смотрели, как горят и погибают города. И благодарили бога и «Гаррисон Энтерпрайзис» за то, что живут далеко от центра города. Но достаточно ли далеко? — гадал каждый из них.

День был серый, облачный, а ветер на реке — влажный и холодный, Хамуд дрожал, напрягая все свои чувства, пытаясь вызвать поджидаемый катер, так же как факир выманивает кобру из камышовой корзины.

Он знал, Бхаджат едет на этом катере. Полученное им ночью радиосообщение передали шифром, но сообщало оно совершенно определенно. Шахерезада ухала к нему, вместе с Нью-Йоркским лидером Лео. И она везла ему подарок, сокровище, пленника — человека с «Острова-1».

Неоценимо дорогой алмаз, этот пленник из космической колонии. Он знал об «Острове-1» все: его технологию, систему безопасности, слабые места. Золотое дно информации. И научно-исследовательская лаборатория идеально подходила для выжимания из него этой информации. А потом? Хамуд пожал про себя плечами. Никчемные пленники долго не живут.

Эвелин тоже глядела на реку, ожидая прибытия катера.

Она находилась в одной из секций лаборатории, стоя у окна и глядя на серое небо и еще более серую реку. Даже хвойные деревья по другую сторону Гудзона казались серыми и безжизненными под этими низкими, гонимыми ветром облаками.

Почему я так себя чувствую? — спрашивала себя Эвелин. Ее вспотевшие руки невольно сжимались в кулаки. Внутри у нее все трепетало. В глубине души у нее засело чувство, что вот-вот случится что-то плохое, очень плохое.

Она следила, как Хамуд мерил шагами причал, словно нетерпеливый мальчишка. С тех пор, как она вчера вечером прибыла в лабораторию, он больше не обращал на нее внимания. Обычно хмурый, а часто и угрюмый, он с тех пор, как пришло то радиосообщение о приезде Шахерезады, так и светился предвкушением.

Он безумно влюблен в нее, поняла Эвелин.

Хорошо. Она радовалась, что он хотел Шахерезаду, а не ее. И Дэвид тоже ехал на этом катере. Висевшее над ней дурное предчувствие опасности, смерти, должно быть, связано с Дэвидом. Она почему-то желала ему быть где-то в другом месте, неважно где, лишь бы на безопасном расстоянии от Хамуда.

Кабинет, где она стояла, был небольшим, немногим больше, чем стол, несколько полок для кассет, и школьная доска. Эвелин кое-как проспала несколько часов на покрытом ковром полу в спальном мешке, предоставленном местными проновцами. Броско голубого цвета. Еще более броского на фоне лимонно-зеленых стен и бледно-серого ковра. На полу скопилась пыль, и Эвелин с кашлем просыпалась каждый раз, когда ей удавалось задремать.

На столе стояли цветные фотографии в тонких металлических рамках, изображавшие женщину и двух малышей. Половину доски покрывали недостижимые уравнения; другую половину дочиста вытерли грязной тряпкой.

Кафетерий лаборатории был, конечно, закрыт, но местные привезли мешки, набитые промокшими бутербродами и прогорклым холодным кофе. Желудок Эвелин не мог ничего этого принять. Она вернулась к окну и посмотрела на смотрящего на реку Хамуда.

— Ну так как тебе нравиться жить в тропическом раю? — спросил Гаррисон Арлен.

Они находились на крыше низкого, изящно спроектированного дома, расположенного среди пышных тропических зарослей Цилиндра Б. Чирикали и верещали под лучами солнца птицы. Неподалеку журчал узкий, быстрый ручей.

— Тут безусловно непохоже на Техас, — отозвалась Арлен. — Думается, я никогда не привыкну видеть землю изгибающейся у меня над головой.

— Привыкнешь, привыкнешь, — пообещал Гаррисон. — Ты будешь жить здесь как принцесса. Как чертова жрица джунглей.

Она улыбнулась ему.

— Я мог бы просто сидеть здесь и смотреть весь день напролет, — сказал Гаррисон. — Дело всей жизни… наконец-то я здесь. Я проведу остаток своих дней прямо здесь милая. Наконец-то дома я в безопасности.

— Полчаса назад звонил доктор Кобб, — сообщила ему Арлен, — сказал что ему нужно поговорить с тобой о…

— Пусть Кобб остудит свою задницу, — отрезал Гаррисон. — Он весь кипит и волнуется из-за беспорядков там, в штатах. Похоже, бунты солидарности вспыхнули и в других местах. По Токио ударило весьма сильно.

— Раньше или позже тебе придется с ним поговорить, — настаивала Арлен.

Гаррисон развернул кресло-каталку лицом к ней.

— Ну-ка, оставьте этот тон учительницы со мной, леди! — Но он усмехался. — Брось, давай спустимся, посмотрим, как там Хьюстон.

Арлен последовала за ним к дверям лифта, и они спустились этажом ниже, где располагался кабинет Гаррисона с широкими окнами без стекол. Птицы могли влетать и вылетать. На покрытом травой полу стояли шезлонги и стулья, разбросанные настолько беспорядочно, насколько мог рассчитать дизайнер по интерьерам, а декор выглядел скорее таитянским, чем техасским.

Но угол закрывала ширма из дымчатого стекла, а за ней скрывалась сложная электронная машинерия голографического видеоприемника.

Арлен уселась в плетенное из веревок кресло рядом с Гаррисоном. Ее цветная юбка с разрезом до бедер спала, показывая длинные загорелые ноги.

Но Гаррисон смотрел на дымящиеся развалины Хьюстона на трехмерном видеоэкране. Город походил на бойню: выпотрошенные или взорванные здания, улицы, забитые щебнем и телами. Даже Башня Гаррисона подверглась атаке, и ее нижние этажи обуглились и почернели, а окна исчезли. На пустующей в остальном автостоянке под Башней тяжеловесно застыл армейский танк, его длинная пушка слегка опустилась к земле, словно он стыдился сделанного им.

— Не так плохо, как мне думалось, — пробормотал Гаррисон.

Он постучал по клавишам по подлокотнику. Новый Орлеан. Питсбург. Лос-Анджелес. Сент-Луис. Атланта. Выпотрошенные, стертые заподлицо, покрытые кровью. Словно сошлись сразу землетрясения, торнадо, ураганы. Но разрушительная сила природы не могла сравниться с намеренной рассчитанной смертностью человека. В Чикаго и Нью-Йорке все еще бушевали бои. Гаррисон смотрел, как телевидение подавало сражение на улице за улицей, в доме за домом.

— Уйма мертвых черномазых, — заметил он.

— Уйма мертвых белых, — добавила ровным, твердым, сдержанным голосом Арлен.

— Да, сейчас. Но я имею в виду позже. После окончания боев. На следующей неделе. В следующий месяц. Стадионы заполнят подонками ПРОНа — черными, чиканос, пуэрториканцами, индейцами. Предстоит избавиться от целого груза таких.

Арлен уставилась на босса.

— Ты ведь все это вычислил, так? Ты спланировал все это много месяцев назад.

— Много лет назад, — поправил, глядя на экран, Гаррисон. Канадские реактивные самолеты пикировали, бомбя квартал построенных муниципалитетом высотных жилых домов на южной стороне Чикаго.

— Но почему? — спросила Арлен. — Как ты мог это сделать…

Он бросил на нее быстрый взгляд.

— Жалеешь их?

— В некотором роде.

— Нельзя приготовить омлет, не разбив яиц.

— Не понимаю, — сказала она. — Как все это тебе поможет? Какое все это имеет отношение к защите «Гаррисон Энтерпрайзис» или Корпорации «Остров-1»?

Гаррисон откинулся на спинку кресла и криво усмехнулся ей. И разразился мелким кудахчущим смехом.

— Ты ведь действительно не сложила мысленно это в определенную картину, не так ли?

— Расскажи мне о ней.

— Только посмотрите на нее, — рассмеялся Гаррисон. — Такая любопытная. Такая жаждущая узнать какова моя стратегия. Думаешь встать у руля, когда я исчезну, милая?

Глаза Арлен вспыхнули.

— О чем ты говоришь?

— Не рассчитывай на мои похороны, потому что я намерен пережить почти всех вас.

— Ты говоришь глупости, — она изображала сплошь невинное удивление и задетые чувства.

— Безусловно.

— Я просто хочу знать, как все это нам поможет. — Она соскользнула с кресла и опустилась на колени рядом с ним, подняв на Гаррисона свои голубые как лед глаза. — Я просто пытаюсь понять как работает твой ум, вот и все.

— Это точно, — усмехнулся он. А затем объяснил. — Этот фокус, бывало, применяли комми во время холодной войны. Поднимали какую только могли бучу, везде и всюду. Им бы это так или иначе обязательно бы помогло, потому что они выступали против статус кво. Где бы ни возникали неприятности, война, беспорядки, голод, забастовки, партизанские движения, проклятые комми оказывались тут как тут, помогая угнетенным. Ни в какие из них они не верили. Их не интересовали угнетенные… они просто хотели скинуть угнетателей, чтобы самим встать у руля.

Арлен кивнула.

— Именно так ты и действуешь сейчас.

— Всемирное Правительство хочет контролировать рынки, цены, налоги… Эти проклятые бюрократы задушат все. И все во имя помощи бедным странам… прокормления голодающих миллиардов. Ну, чем больше их кормишь, тем больше они производят новых голодающих миллиардов, и тем меньше они способны сами себя прокормить. Вот поэтому-то Всемирное Правительство и должно исчезнуть.

— И оно плохо для прибылей, — добавила Арлен.

— И это тоже, — улыбнулся в ответ Гаррисон.

Она показала на видеоэкран. Тяжелые оливково-зеленые армейские танки медленно ползли через мост Джорджа Вашингтона. Камера не показывала никаких партизан.

— Но все эти бои в городах, как это поможет избавиться от Всемирного Правительства?

— Это все равно должно было произойти, — сказал Гаррисон. — Раньше или позже города должны были взорваться. И прости чудо, что они не рванули много лет назад. Мы лишь помогли им выпустить годами копившийся пар.

— А Всемирное Правительство…

— Что бы ни произошло, оно выглядит плохо. Если бы оно действовало быстро и послало свои войска помочь армии США, американский народ обозлился бы из-за иностранных солдат на своем заднем дворе. Большинство солдат всемирной армии точно такие же черные и коричневые, как партизаны ПРОН… а то и еще чернее. Африканские войска чернее любого американского негра. Они могли не захотеть стрелять по своим цветным кузенам. А даже если бы стали стрелять, не обошлось бы без множества грабежей и изнасилований. Так всегда бывает, когда вводишь иностранные войска.

— И это настроило бы американский народ против Всемирного Правительства.

— Само собой. Особенно когда его настраивают наши средства массовой информации.

— Но Всемирное Правительство ничего не предприняло. Оно ничего не сделало…

— И того лучше, — отозвался Гаррисон. — Теперь мы можем обвинить его — за то, что сидит сложа руки, пока американские города пропадают в дыму.

— А как насчет смерти Де Паоло?

— Запоздала на тридцать лет, — фыркнул Гаррисон. — Все умирают. Кроме меня. Я намерен жить вечно. Никогда не забывай этого.

Ее глаза изучали его лицо.

— Ты действительно в это веришь, не так ли?

— А зачем мы, по-твоему, на «Острове-1», — рассмеялся он, — со всеми этими фантастическими биолабораториями? Если эти ученые могут повозиться с генами и создать физически совершенного паренька, то смогут и помочь старику снова стать молодым.

— Смогут ли?

— Смогут, — из голоса Гаррисона исчезли все следы юмора.

33

Доктор Кобб лично поздравил нас с прибытием на «Остров-1» и немного побеседовал с каждым из нас по отдельности. Конечно, в случае с Рут и мной он говорил с нами обоими вместе. Он устроил приоритетный звонок в Калифорнию и помог нам отыскать родителей Рут. С ними все в порядке, они временно живут у родственников неподалеку от Санта-Круса. В Лос-Анджелесе творится что-то несусветное.

Большинство из нас сильно напугано из-за мятежа дома и выглядело мрачными, но доктор Кобб попытался приободрить нас, указав, что наш дом теперь «Остров-1», и нас ждет впереди очень светлое будущее.

Он посоветовал мне с Рут — в нашем разговоре наедине — заняться чтением литературы по астероидам. Сказал, что там, за Марсом, нас ждет золотое дно. И не только золото, но и минералы, и металлы, которые в грядущем будут куда ценней и важней. Я ответил ему, что я фермер, а не горняк, но он рассмеялся и спросил меня, неужели я думаю, что горнякам, находящимся вчетверо дальше от Солнца, чем сейчас, не понадобится еда.

Дневник Уильяма Пальмквиста.

Эвелин вырвалась вместе с остальной толпой через двойные металлические двери и направилась по вымощенной плитами дорожке к причалу. Начинал накрапывать мелкий дождик, и серые облака сгущались, но никто, кажется, не возражал. Она уже слышала шаги шедших впереди группы, затопавшие по спускавшейся по крутому берегу к причалу деревянной лестнице.

Наверху лестницы Эвелин остановилась. Катер уже пришвартовался в конце причала, и его пассажиры медленно шли к лаборатории.

Хамуд шагал рядом с маленькой, тоненькой, темноволосой женщиной. Шахерезада. Догадалась Эвелин. Хамуд не прикасался к ней, но явно притязал на обладание ею. Его обращение к ней резко отличалось от всего виденного ранее Эвелин: он больше не был угрюмым, мрачным властным мужчиной-мусульманином. Он кивал, разговаривал с ней, сверкая зубами в мальчишеской улыбке, слегка ссутулившись из уважения к ее невысокому росту.

Но где же Дэвид? Позади Хамуда и Шахерезадой шел огромный, чернокожий, такой здоровый, что причал, казалось, прогибается под его весом.

А рядом с ним… Эвелин уставилась во все глаза. Он не мог быть Дэвидом. Но это был он! Худой, бородатый, с куда более коричневым лицом, чем она сочла бы возможным. И волосы тоже перекрашенные в шатеновые.

Но Эвелин знала эту походку, то, как покачивались по бокам его руки. Это должен быть он. Он посмотрел в ее направлении, и даже на таком расстоянии она увидела, что это и в самом деле Дэвид — но изменившийся. Лицо его осунулось, глаза утратили свой невинный блеск. Он смотрел прямо на Эвелин, не показывая ни малейшего признака узнавания.

Затем она заметила шедших за Дэвидом двух черных юнцов с автоматами в руках и вспомнила, что Дэвид — их пленник.

Дэвид увидел ее, стоявшую наверху лестницы, и узнал ее медово-белокурые волосы.

Эвелин! Что она здесь делает?

Он быстро взглянул опять на массивную фигуру Лео, как раз добравшегося в этот момент до подножия лестницы. Она тоже в плену? Как она сюда попала? — гадал Дэвид.

Затем он увидел, как Бхаджат и ее друг, соотечественник, собрат-партизан и любовник поднимаются по лестнице вместе, бок о бок. Он снова посмотрел на Эвелин. Та глядела на него, напряженно ожидая, когда он поднимется по лестнице к ней.

Будь она пленницей, разве выпустили бы ее смотреть, как мы высаживаемся? Ее кажется никто не охраняет и даже не смотрит в ее сторону. Может ли она быть одной из них?

Он добрался до верхней ступеньки, и она стояла там.

— Дэвид?

— Эвелин.

Он протянул руку, а она взяла ее, шагнула поближе к нему и обняла его одной рукой за талию. Шедшие впереди них Бхаджат и Хамуд не видели того, что они делали.

— Что с тобой случилось? Как ты? — спросила Эвелин.

— Я собирался спросить то же самое у тебя, — отозвался Дэвид. — Ты… на из стороне?

— Немного, — ответила она. — На самом деле я пытался добраться до тебя. Как ты сбежал с «Острова-1»? Чем ты занимался все эти недели?

Он рассмеялся.

— Хочешь, верь, хочешь, нет, но я искал тебя.

Она прильнула к нему поближе и счастливо улыбнулась.

— Расскажи мне об этом все-все.

Он кивнул, ответив:

— Это длинная история.

И кое-какие части я не могу тебе рассказать, понял он.

Посмотрев на здание лаборатории, Дэвид увидел, что это невысокое, приземистое двухэтажное строение. Строго деловое, без всяких украшений на гладких стенах без окон. Плоская крыша с обвисшим на короткой мачте желтым вымпелом.

Пока группа шла в здание и в большое, открытое центральное помещение, где стояли идеальными рядами длинные столики кафетерия, Эвелин болтала о Хамуде и всемирной организации ПРОН. В одном конце большого двухэтажного помещения находились стойки из нержавеющей стали, подносы, самоподогревающиеся тарелки, кофеварки и грили. Всю противоположную стену занимало окно, выходившее на поливаемый дождичком серый ландшафт с голыми деревьями и почти пустой автостоянкой.

Лео и Хамуд стояли в одном углу, А Бхаджат между ними. По сравнению с огромным чернокожим смуглый араб выглядел чахлым, а Бхаджат рядом с ними выглядела и вовсе жалко. Довольно быстро стало очевидным, что двое мужчин в чем-то не соглашались друг с другом.

Борьба за власть? — спросил себя Дэвид, усаживаясь за один из столиков. Эвелин отошла и вернулась миг спустя с черствыми бутербродами и тепловатым, синтетическим кофе. Дэвид с благодарностью набросился на еду, но не спускал глаз с Лео и араба.

— Этот араб… он тот, кто называет себя Тигром?

— Да, — сказала Эвелин. — Настоящее его имя Хамуд, и он курд, а не араб.

Лео был боссом в этом районе, но Хамуд стоит выше в той иерархии, какая там у ПРОН, подумал Дэвид. Он считает боссом себя.

— Будь с ним поосторожней, — понизив голос, тихо посоветовала ему Эвелин. — Он любит убивать.

Дэвид кивнул и подсчитал других сидевших за столиками в кафетерии или отдыхавших стоя. Похоже, здесь больше людей Хамуда, чем Лео. Нам предстоит интересный период времени.

Тут он заметил, что в разговор вступила Бхаджат. Она говорила все больше и больше, и оба мужчины замолкли.

Дэвид не мог удержаться от усмешки.

Боссом в конце-концов окажется она. Будь я проклят.

Его это почему-то не удивило.

Наконец, когда Дэвид уже жевал подмоченные бутерброды, их совещание прервалось. Бхаджат ушла с Хамудом, и Дэвид почувствовал, что внутри у него все горит. Но к нему направлялся Лео, подобный вырисовывающейся все ближе и ближе мрачной черной горе.

— Ладно, космонавт, пошли поищем, где можно надежно спрятать твою задницу.

Эвелин поднялась вместе с Дэвидом.

— Увидимся после.

Дэвид кивнул и последовал за Лео.

Не так уж плохо, решил Дэвид, приняв душ и побрившись. Некоторые люди на Земле живут весьма хорошо.

Верхний этаж лаборатории включал в себя несколько однокомнатных квартир. Для кого и зачем их построили, было для Дэвида тайной. Но квартиры отличались комфортом, полной меблировкой, в ванной хватало мыла и приборов для бритья, а в крошечном холодильнике-морозильнике — замороженные продукты. Кроме того, имелась микроволновая духовка и даже телевизор.

Раздался стук в дверь. Он пересек четырьмя большими шагами покрытую ковром комнату и схватился за дверную ручку. Та не повернулась. Заперто снаружи.

— Кто там?

— Эвелин.

— Дверь заперта.

Послышался скрежет ключа в замке, и дверь распахнулась. Дэвид увидел, что ключ у юнца похожего на араба. И карабин у него же. А Эвелин пришла с пустыми руками.

Дэвид потянулся за брошенной на постель рубашкой и надел ее.

— Я думала, ты хочешь спуститься в кафетерий пообедать, — улыбнулась ему Эвелин. — Несколько местных только что привезли целую машину пиццы и пива.

Заправляя рубашку в брюки, Дэвид спросил:

— Ты предпочла бы поесть здесь? В морозильнике есть продукты. Мы будем в какой-то мере наедине.

Часовой, не дожидаясь ответа Эвелин, захлопнул дверь. Они услышали щелканье замка.

— Полагаю, это решает вопрос, — рассмеялась Эвелин. Она носила простое светло-зеленое платье, отлично обрисовывающее ее фигуру. А на Дэвида смотрела так внимательно, словно впервые его видела.

— Ты выглядишь больше похожим на прежнего себя, — заметила она.

Он инстинктивно коснулся ладонью подбородка.

— А, ты имеешь в виду… я побрился.

— И твои кожа и волосы тоже почти вернулись к твоему прежнему виду.

— Я смыл краску. Теперь, уж, полагаю, маскироваться незачем.

— Однако ты потерял в весе. Ты выглядишь жестче.

— Да, полагаю, так и есть, — он показал на раскладное кресло у окна. — Присаживайся и любуйся закатом, пока я кидаю что-нибудь в духовку.

Подходя к креслу, Эвелин заметила:

— Это похоже на прежние времена — на «Острове-1».

— Прежние времена, — откликнулся как эхо Дэвид.

— С тех пор случилось многое, — добавила Эвелин.

— Чертовски верно, — горячо согласился он.

— Расскажи мне об этом, — снова повернулась к нему Эвелин. — Я хочу знать об этом все.

— Разумеется, — согласился он, пытаясь мысленно прикинуть, сколько он может рассказать ей на самом деле. Чтобы протянуть время он спросил:

— Но расскажи мне, как ПРОН сумел устроить свой штаб в этой научно-исследовательской лаборатории? Насколько хорошо организованны эти ребята? Что они собираются делать с нами?

Эвелин снова погрузилась в кресло.

— Что Хамуд намерен делать дальше, я не знаю. Сомневаюсь, что он знает сам. За исключением того, что эта операция должна быть чем-то более крупным, более захватывающим, чем городское наступление Лео.

— Ты хочешь сказать, более кровавым, — отозвался из крошечной ниши кухни Дэвид.

— Скорее всего, — подтвердила Эвелин. — Этот Хамуд влюблен в огромные заголовки и считает, что вся реклама досталась Лео и Шахерезаде. И хочет получить свою долю.

— Помоги нам Бог.

— Именно. Он прирожденный убийца.

— Эта научно-исследовательская лаборатория — она кажется частью базы Лео.

— Да, — ответила Эвелин. — Эта лаборатория снабжала его нужными ему препаратами.

— Наркотиками?

— Нет, — покачала головой она. — Гормонами, стероидами. Я не разбираюсь в химии, но он явно еще с колледжа пользуется ими для сохранения своих размеров и силы. Теперь они нужны ему просто для жизни. Без них он развалится.

— Так вот почему мы здесь, — понял Дэвид.

— Но есть одна ложка дегтя в бочке меда. Лабораторию-то закрыли. И все нужные Лео снадобья заботливо увезли отсюда. Лабораторию очистили от всего, нужного Лео — преднамеренно.

Дэвид сунул в микроволновую духовку два замороженных обеда и дал дверце захлопнуться.

— Его обманули, — констатировал он.

— Его убили, — кивнула Эвелин. — Без этих препаратов он умрет.

Лео шел по проходу между лабораторными стеллажами, наступая на перепуганного техника.

— Что значит — все забрали?

Техник был кубинец, почти такой же высокий, как Лео, но не достигавший даже трети его ширины. Цвет кожи его длинного, понурого, как у гончей, лица походил на сигарный лист. Он много месяцев работал агентом ПРОН в лаборатории.

— Когда в среду закрыли лабораторию, то забрали почти все медикаменты, — разъяснил он без акцента на усвоенном в университете английском. — Все стероиды, адренокортикальные, весь запас гормонов — все.

— Сукин сын, — кулак Лео сомкнулся на стоящей на лабораторном столе рядом с ним металлической трубке. Трубка согнулась, затем треснула. — Я должен получить эти снадобья! Должен!

— Я не знал. — Техник глядел на массивную руку Лео, голос его дрожал. — Мы получили приказ вывести все. И отправить на «Остров-1». Нам сказали, половина сотрудников отправится туда.

— На «Остров-1»? Они закинули мои снадобья на «Остров-1»?

— Приказ исходил от самого мистера Гаррисона.

— Из Хьюстона?

— Нет, с «Острова-1». Он теперь там.

— Ублюдок! — Лео взмахнул массивной, как ствол, рукой, рассекая покрывавшую лабораторный стол путаницу из стекла и металла. Та разлетелась вдребезги. Техник отскочил назад, шарахнувшись от полетевших осколков стекла. — Ебаный ублюдок! — проревел Лео. — Знаешь что со мной случится через пару дней, если я не получу эти стероиды? Гаррисон-то знает! Он подставил меня! Этот ебаный в рот сукин сын! Он предоставил мне драться за него, а потом решил просто дать мне умереть, отключив питание!

Бхаджат сидела в кафетерии и пыталась есть плохо пропеченную, остро приправленную пиццу. Но как и другие сидевшие там две дюжины мужчин и женщин, она смотрела на большой, во всю стену, телеэкран и Избиение Младенцев.

Телекамеры переключились с Лос-Анджелеса на Нью-Йорк, коротко останавливаясь по пути на всех осажденных городах. Партизан повсюду долбали в кровавое месиво. В большинстве городов настоящие организованные бои уже прекратились. Теперь облавы на всех небелых, каких только могли найти, устраивали местная полиция, национальная гвардия, регулярная армия и орды молчаливых членов комитетов бдительности, с застывшими от гнева и ненависти лицами.

— Подозреваемых партизан препровождают в центр интернирования, — бодро произнес невидимый телекомментатор, когда экран показал растянувшиеся на целые кварталы вереницы черных юнцов, которые шли по заваленным щебнем улицам, положив руки за голову между штыков людей в мундирах и тяжеловооруженными танками и бронемашинами. Изображение переключилось на муниципальный стадион Канзас-Сити, заполненный черными всех возрастов, матерями с цепляющимися за них детьми, усталыми стариками, уткнувшимися лицом меж коленей.

— По всей стране, — продолжал комментатор, — вновь утвердились силы закона и порядка. Пока неизвестно сколько убито в боях революционеров, хотя потери среди полиции, национальной гвардии и армейских частей очень велики. Штатских, обыкновенных граждан тоже убивали тысячами…

Бхаджат встала из-за стола, оставив неаппетитную еду в пластиковой упаковке, и направилась к комнате где заперли Дэвида.

Дэвид и Эвелин сидели вместе на мягкой широкой кушетке из пеноматериала и смотрели встроенный в покрытую пластиковыми панелями стену телевизор. Теперь на экране показывали Нью-Йоркскую битву. Части регулярной армии США пробивались на Манхэттен, минуя улицу за окровавленной улицей, здание за горящим зданием.

Группы пехотинцев вытаскивали ребят из дверей зданий, где они скрывались. Солдаты выталкивали их штыками на середину улицы. Массивный оливково-зеленый танк повернул дуло своей пушки к зданию и выстрелил в упор. Стена разлетелась и рухнула в заполнившей экран взметнувшейся туче пыли.

— Они убьют всех в городе, — голос Эвелин охрип от шока.

— Некоторых они берут в плен, — поправил Дэвид. — Не многих. Но им понадобятся некоторые для допроса, для выяснения, как могло возникнуть все это дело.

Эвелин уставилась на него, игнорируя шедшую теперь на экране перестрелку.

— Ты был там, когда это началось?

— Мы как раз прилетели в Нью-Йорк, — кивнул он. ПРОН не сильна по части организации, но у нее люди во всей Латинской Америке… и, конечно, в Штатах.

— А как ты попал на катер?

Дэвид как можно короче рассказал ей. Внимание его продолжал приковывать телевизор. Он понял, что операторы не показывают никаких сцен, где ранят или убивают солдат регулярной армии. Показывают не в прямом эфире, понял он. Правительство, должно быть, редактирует каждый сантиметр записей, позволяя публике видеть только победы.

— Боже мой, чего ты только не пережил! — воскликнула Эвелин.

Он повернулся к ней.

— Ты советовала мне повидать мир. Я его немного повидал.

Она подняла руку и слегка коснулась его челюсти кончиками пальцев.

— И он тебя изменил. Ты не тот, каким был на «Острове-1».

— Как я мог остаться прежним?

Ее зеленые как море глаза вглядывались в него.

— Ты стал тверже, но, по-моему, не злее. Ты… ты теперь как кованная сталь. Ты прошел через самое жаркое пламя и стал от этого еще сильнее.

Дэвид покачал головой.

— Я вовсе не чувствую себя сильнее.

Ее руки скользнули по его плечам и взъерошили волосы у него на затылке.

— Но это так. Я чувствую это.

Руки Дэвида словно по собственно воле обняли ее за талию. Она придвинулась к нему поближе, прикоснулась к нему всем телом, и он почувствовал слабый солоноватый запах ее ненадушенной кожи, ощутил у себя на шее ее дыхание.

— Мы оба прошли долгий путь, — прошептала Эвелин, голос ее охрип и дрожал. И нашли наконец друг друга.

— Теперь уже слишком поздно для этого, Эвелин, — сказал он.

На лице ее появился намек на боль.

— Нет, не говори этого…

Он мягко поцеловал ее, потому что не знал, что еще делать. Она прильнула к нему прижимаясь всем телом.

— Если б ты знал, что я пережила… — Эвелин почти рыдала.

Дэвид услышал, как где-то что-то скрежещет — металлический звук, едва-едва слышный из-за стрельбы и взрывом с телеэкрана. Он чуть оторвался от Эвелин и повернулся посмотреть…

В дверях стояла, глядя на них непроницаемым выражением лица, Бхаджат. Плоская маска самоконтроля превратила ее прекрасное лицо в холодные, мертвые черты бронзовой статуи.

Дэвид начал было подниматься с кушетки, но Бхаджат повернулась и вылетела вон из комнаты. Усмехающийся часовой-араб в коридоре закрыл дверь и запер ее.

34

Прокатившаяся по Соединенным Штатам и другим частям света волна насилия обожгла сердца и совесть всех мужчин и женщин. Я, Освободитель, называю себя революционером. Но насилие в городах Северной Америке выходит за пределы революции. Оно не может привести ни к чему, кроме еще большего кровопролития и хаоса. Настоящим я отказываюсь от него и призываю все истинно революционные движения во всем мире отречься от такой бессмысленной кровопускательной тактики.

Объявим мораторий на насилие! Хватит убивать! Пришло время примирения.

Чтобы помочь положить конец возросшему в масштабах всего мира насилию и терроризму, я настоящий предлагаю встретиться с новым руководителем Всемирного Правительства — в любом месте, какое оно выберет — и обсудить с ним способ добиться мира во всем мире и средства устранить все поводы для недовольства, вызвавшие везде подъем революционных движений.

Это выбор между мирными переговорами и всемирной гражданской войной, между примирением и хаосом. С этой минуты я, Освободитель, отвергаю насилие. Мы будем бороться за мирное урегулирование.

Глобальное вещание. 30 ноября 2008 г.

Когда Бхаджат, печатая шаг, шла по коридору от комнаты Дэвида, в голове у нее горячо кружилась слепая ярость.

Дура! — бесилась она на себя. Поверить, что он действительно искренне говорил и чувствовал, когда мы вместе подвергались опасностям. Он знал эту англичанку еще до прилета на Землю. Как он мог полюбить арабку, партизанку, державшую его в плену, женщину, признавшуюся, что у нее были другие возлюбленные до него.

Кафетерий был теперь пуст, а телевизор выключен. Бхаджат озадаченно нахмурилась. Почему? Куда они все подевались?

— Шахерезада… вот ты где.

Она обернулась и увидела одну из молодых черных девушек, входивших в местную структуру ПРОН. Она казалось испуганной, с трудом дышащей, но достаточно спокойной, чтобы говорить.

— У них завязался большой спор — у Лео с Тигром. Все рассеялись, не желая попасть промеж них. Тебе лучше пойти успокоить их обоих.

— Где они? — спросила Бхаджат.

Девушка показала на ряд кабинетов в шедшем из кафетерия коридоре.

Она расслышала гулкий голос Лео и настойчивые шипящие звуки Хамуда, прежде чем ей стали ясны сами слова.

Двое мужчин находились в большом кабинете. В углу у занавешенного окна стоял ультрасовременный резной стол. Большую часть помещения занимал круглый стол совещаний. Лео расхаживал вдоль занимавших всю стену стеллажей с книгами, словно его тезка лев. Хамуд стоял у зеленой школьной доски, излучая упрямый гнев, и выглядел слегка нелепо в своей псевдо-футбольной форме. Двое телохранителей Хамуда напряженно стояли у двери. Бхаджат пришлось, проходя, раздвинуть их плечами.

— Мне нужны эти стероиды, приятель! — кричал Лео. — Как еда! Как воздух! Если я не получу их, то не смогу удержать это тело на ногах. Я развалюсь. Сдохну через пару дней от сердечного приступа.

Бородатое лицо Хамуда оставалось таким же упрямым, как всегда.

— Я не могу дать тебе людей и оружие для налета на космопорт Кеннеди. Это будет безумие — особенно когда местная полиция и ополчение уже воспламенены твоей атакой.

— Мои люди гибли тысячами, сражаясь в твоей войне! — проревел Лео. — А теперь мне нужна кое-какая помощь…

— Самоубийственная акция — глупость! — отрезал Хамуд.

— Что здесь происходит? — спросила Бхаджат, выходя в центр помещения.

Хамуд сердито показал на Лео.

— Ему нужны определенные снадобья.

— Чтобы остаться в живых. И не наркотики. Стероиды. И другие лекарства, ферменты и прочее, для поддержания работы тела. Жил на них с тех пор, как мальчишкой стал играть в футбольный команде колледжа.

— И он хочет, чтобы мы достали их ему, устроив налет на Кеннеди.

Голос Лео сжался, снизил громкость, когда он пояснил Бхаджат:

— Понимаешь, препараты для меня делали здесь, в этой лаборатории. Вот потому-то я и застолбил это место для своего побега. Но Гаррисон обманул меня и упрятал медикаменты в Дж. Ф. К.

— Почему в космопорте? — спросила Бхаджат.

— Потому что он отправляет их на «Остров-1». Может быть, они уже там… не знаю.

— Тем больше причин, — указал Хамуд, — держаться подальше от космопорта. Это ловушка для нашей поимки.

— Я должен получить эти препараты! взвился Лео.

— Погоди, — остановила его Бхаджат и спросила:

— Гаррисон? Тот самый, который контролирует «Гаррисон Энтерпрайзис?»

Лео кивнул.

— И он же контролирует «Остров-1», — добавил Хамуд, — вместе с четырьмя другими людьми.

— Включая шейха аль-Хашими. — Она чуть не сказала моего отца, но в последний миг спохватилась.

— Включая шейха, — подтвердил Хамуд.

— Они живут на «Острове-1», — сказал Лео, — все пятеро.

— Все? — переспросила Бхаджат. — Включая аль-Хашими?

Хамуд кивнул.

Ей вдруг все стало ясно.

— Значит, мы тоже должны отправиться на «Остров-1».

— Что?

Лео воззрился на нее, разинув рот.

— Неужели вы не видите? — обратилась Бхаджат к ним обоим. — Все идеально сходится.

Хамуд медленно прошел через кабинет к ней.

— Что ты имеешь в виду?

— «Остров-1» контролирует все спутники Солнечной Энергии, — разъяснила Бхаджат. — Всякий, кто контролирует «Остров-1», контролирует всю энергию, передаваемую с этих спутников на Землю.

Глаза Хамуда расширились.

— От этой энергии зависит почти вся Европа.

— И большая часть Северной Америки, — добавила Бхаджат, — так же как и Япония.

— Уничтожив «Остров-1», мы сможем уничтожить всю энергетическую систему! — возликовал Хамуд.

— Мы не уничтожим его, — твердо заявила Бхаджат. — Мы захватим его, а вместе с ним пятеро самых богатых и могущественных людей в мире. Представляешь, какие из них выйдут заложники!

— И у них там есть мои стероиды, — сказал Лео.

— Захватив и удержав «Остров-1», — продолжала Бхаджат, — мы сможем одним ударом свергнуть Всемирное Правительство. Революция победит, и начнется новый мировой порядок.

— С нами во главе, — стиснул кулаки Хамуд.

— Именно.

— Мы сможем захватить его, — прикинул Хамуд, — если достанем транспорт. Но как мы сможем удержать его? Всемирное Правительство может сбить нас с неба. Лазерные спутники смогут уничтожить нас за несколько минут.

— Вместе с десятью тысячами заложников на борту? — улыбнулась ему Бхаджат. — Вместе с Т. Хантером Гаррисоном, шейхом аль-Хашими и всеми остальными? Вместе с Центром управления Спутниками Солнечной Энергии? И они уничтожат это? Они не могут, и поймут, что не могут.

— Мы их взгреем! — возрадовался Хамуд.

— И мы сможем заставить их освободить мой народ, — добавил Лео.

— Мы сможем управлять миром правильно — по-нашему! — сказал Хамуд и при мысли об этом действительно улыбнулся.

Бхаджат кивнула и ничего не сказала.

— Но… — Лео поднял тяжелую руку и показал на потолок. — Как мы попадем туда? Они не станут присылать нам приглашение, выгравированное на карточке.

— Нет, станут, — пообещала Бхаджат. — Предоставь это мне. — И внутренне улыбнулась. «Отец хотел, чтобы я отправилась на «Остров-1». Теперь его раскаявшаяся дочь попросит у него прощения и разрешения быть с ним».

В помещение ворвался молодой араб с диким взглядом и едва видным на челюсти синяком.

— Пленник… тот, из космической колонии… он сбежал!

35

МОЛНИЯ! МОЛНИЯ! МОЛНИЯ!

ПЕРЕДАТЬ НЕМЕДЛЕННО, ПРЕРЫВАТЬ СРАЗУ ВСЕ ПРОГРАММЫ.

30 ноября 2008 г.

МЕССИНА: С неожиданной быстротой Совет Всемирного Правительства согласился на встречу с представителями отколовшихся стран Аргентины, Чили и Южной Африки для обсуждения способов покончить с глобальными вспышками насилия и революций.

— Буду рад встретиться с представителями сецессионистов, — сказал Кови Бовето, и.о. Директора Всемирного Правительства, — и лично с самим Освободителем.

Ходящие в Мессине слухи предполагают, что место встречи может быть буквально не от мира сего — на «Острове-1», в космической колонии, в четверти миллиона миль от Земли.

— Это нейтральная территория, — сказал член Совета, отказавшийся назвать свое имя. — Там нас конечно, не прервут беспорядки и другие вдохновленные политикой акты насилия.

Через несколько мгновений после того, как Бхаджат пулей вылетела из комнаты, Дэвид резко повернулся к Эвелин.

— Скажи часовому, что ты уходишь, — бросил он.

— Что?

— Скажи ему. Сейчас же! Скажи ему, что хочешь уйти.

Выглядевшая сбитой с толку и обиженной, Эвелин поднялась с кушетки и подошла к двери.

— Выпустите меня, — попросила она. — Я ухожу.

Часовой все еще усмехался, когда распахнулась дверь. Дэвид схватил его за руку к себе, развернул кругом и нанес сильный удар в челюсть.

Эвелин уставилась, вытаращив глаза.

— Они тебе доверяют? — спросил он. — У тебя будут неприятности, если они подумают, что ты помогла мне выбраться отсюда?

— Конечно, у меня…

Дальше она не продвинулась. Он врезал в челюсть и ей тоже, и она упала навзничь на кушетку.

— Будешь умной, останешься тут, пока не очнется часовой, — пробормотал себе под нос Дэвид, высвобождая карабин из онемевших рук часового. Он выскочил в коридор, а затем закрыл за собой дверь.

Мне никак не сбежать и некуда бежать, подумал Дэвид, быстро и бесшумно ступая по коридору.

Что ему нужно, так это информация. Здесь должна быть компьютерная система, говорил он себе. Найти пустой кабинет и…

Он сунулся же в первые открытые двери, какие нашел. Еще одна квартира, незанятая. Шкаф уборщицы, с раковинами и швабрами.

Пустой кабинет с компьютерным терминалом на голом столе. Его пустой серый видеоэкран показался Дэвиду драгоценным камнем. Он закрыл дверь и заложил ее карабином. Затем усевшись за стол, застучал по клавишам, проникая в банк данных компьютера.

Это заняло вроде несколько минут, но он знал что время стремительно истекает. Компьютер зажег на экране информацию. Он не утаивал никаких секретов. Что бы ни хотел знать Дэвид компьютер ему скажет… если он задаст нужные вопросы.

Как он и подозревал, тут работала медицинская лаборатория. По большей части она производила антитоксины к заразным болезням. Как и в большинстве современных лабораторий, в производственном процессе участвовали мутировавшие микробы, с удовольствием репродуцировавшие антитоксины, вставленные в их генетическую структуру биологами. Но довольно большой сектор изобретал новые антитоксины и испытывал их на живых бактериальных и вирусных культурах.

Еще один крупный сектор занимался производством стероидов и других гормонов.

Познай врага своего, подумал Дэвид, выудив из компьютера медкарту Лео. Над этим пришлось немного попотеть, так как его занесли под настоящей фамилией и именем. Дэвиду пришлось запросить у компьютера список клиентов, сидевших на стероидной терапии, и проверить их по физическому описанию.

Эллиот Грир, сообщило досье пылающими на видеоэкране зелеными буквами.

— Боже мой, да он ходячая химлаборатория! — пробормотал Дэвид. Андренокортикалы, АСТН, соматотрофические гормоны для стимулирования роста, гормоны щитовидной железы для поддержания скорости обмена веществ, циклические АРМ… — Даже темный цвет кожи у него от препаратов, — заметил вслух Дэвид.

И без постоянного снабжения препаратами сердечно-сосудистой системы Лео закупорится за считанные дни — если сперва не случиться чего-нибудь еще с мускульными системами.

Он нажал на клавишу ВРЕМЯ. Часовой должен уже очнуться и поднять тревогу. Пора сматываться.

Дэвиду требовалась скорость и бесшумность. Он держался самых темных частей коридора, скользя по нему незамеченным. Он услышал гул голосов внизу, в районе кафетерия, и догадался, что его «побег» обнаружили.

Обойдя кафетерий по окружавшему его балкону, он направился обратно к лабораторному участку.

Только бы там не повымели все начисто, думал он. Препараты Лео забрали, но, может, есть шанс, что оставили нужное мне.

Сами лаборатории представляли собой огромную сбившуюся с толку путаницу из стеклянных и металлических трубопроводов. Дэвиду приходилось останавливаться у каждого терминала компьютера и выяснять, где именно он находится, и что полагается делать окружавшему его оборудованию.

Он услышал в отдалении крики и погасил вокруг себя свет. Видеоэкран компьютера сиял зловещим зеленым светом, но он не мог действовать без искомой информации.

Затылочной частью мозга он понимал, что поставлено на кон: не только его жизнь, жизнь Бхаджат и всех остальных, но и «Остров-1». Именно он им нужен. Возможно, они сами еще этого не знали, но Дэвид-то знал. Раньше или позже они сообразят, что ключ к их настоянным на насилии мечтам — «Остров-1». Они обязательно попытаются захватить «Остров-1» или уничтожить его. Дэвид знал, что остановить их придется ему. Никто другой этого сделать не мог.

Он находился в самом глухом углу лаборатории заразных болезней, когда зажегся весь верхний свет.

Дэвид оторвался от лабораторного стола, слез с придвинутого к нему табурета и как можно медленнее и спокойнее пошел к входу в лабораторию.

В помещение ворвалось полдюжины черных юнцов с Лео во главе.

— Вот он!

Один из юнцов вскинул автомат, но Лео оттолкнул дуло в сторону.

— Он нужен им живым.

— Спасибо, — поблагодарил Дэвид, подняв руки вверх, ладонями наружу, показывая, что он безоружен.

— Не благодари меня, приятель, — хмыкнул Лео. — Как только тебя начнут обрабатывать, ты, возможно, решишь, что лучше быть покойником.

Бхаджат сидела за столом, Хамуд нервно расхаживал перед ним. Единственное окно в маленьком кабинете представляло собой всего лишь вертикальную щель в стене. Воздух стал едким от электрического напряжения.

— Уничтожить его! — резко бросил Хамуд. — По-моему, его надо казнить здесь и сейчас. Он уже раз чуть не ускользнул от нас. Мы не можем позволить ему сбежать и открыть наше местонахождение.

Бхаджат молча сидела на стуле, пытаясь оставаться спокойной, когда на самом деле в голове у нее кружился смерч противоречивых чувств.

— Мы не должны убивать его, — возразила она. — Он слишком ценен для нас.

— Для тебя — может быть, — зло глянул на нее Хамуд.

— Для наших планов схватить «Остров-1», — как можно сдержаннее отпарировала она.

— Вы пробыли вместе не один месяц, гнул свое Хамуд. — Не говори мне, будто ты не спала с ним.

— Я скажу тебе другое. Я выяснила, что он всю жизнь проживал на «Острове-1». Он знает каждый уголок этой космической колонии — каждый лист на каждом дереве, каждый датчик на терминале каждого компьютера. Он живая схема всей колонии.

— И ты любишь его!

Она оставила это без внимания.

— «Остров-1» — огромное, сложное сооружение. У нас будет для его захвата лишь столько людей, сколько мы сможем втиснуть в единственный космический челнок. Нам надо узнать, где ударить, где ключевые центры управления, как их взять.

— Знаю. — Хамуд перестал расхаживать и повернулся лицом к ней. — Нам нужны подробные сведения о каждом квадратном сантиметре «Острова-1». Сам знаю.

— И такие сведения у нас есть. Они у него в голове. Он знает все об «Острове-1» — все!

— Но скажет ли он нам?

Бхаджат вдруг почувствовала себя так, словно находилась где-то в другом месте, глядя на себя, словно смотрела пьесу или телепостановку. Она увидела себя жестоко улыбающейся и сказавшей:

— О, я уверена, мы сможем убедить его. Если не поможет все прочее, то мы всегда можем дать ему посмотреть, как мы будем резать по кускам его английскую подружку.

Кабинет превратился в действующую маленькую камеру для допросов. Дэвид сидел на жестком стуле с негнущейся спинкой, ремень прижимал его руки к бокам и крепко держал его у спинки стула. Единственный резкий свет яркой лампы направили ему прямо в глаза.

Руки и ноги его онемели. С тех пор, как его привязали к стулу, он потерял счет времени. Стен он не видел. Окно, если в этом помещении таковое имелось, должно быть, находилось позади него. Рот и горло у него сделались сухими, как наждачная бумага; ему очень долго не позволяли даже выпить воды. И все же его мочевой пузырь переполнился и тупо побаливал.

Сейчас он на миг остался один. Синяк у него под глазом болезненно пульсировал. К нему не применяли никаких физических пыток, но они недооценили его собственный гнев и решимость. Дэвид дрался с ними, когда его привели в эту допросную. И сшиб на пол нескольких из них прежде чем Лео и другие избили его до потери сознания. Когда он очнулся, его плотно стягивал ремень.

Он услышал, как открылась дверь, но не мог ничего разглядеть за пределами пылающей лампы. К нему прошла, легко ступая единственная пара ног.

— Ты очень упрям, — голос принадлежал Бхаджат.

— Спасибо, — ответил он надтреснутым голосом.

— Вот. — Он едва различил ее темный силуэт. Должно быть она стоит рядом с настольной лампой, подумал он. Из тьмы материализовались ее руки. Они держали стакан воды.

Он наклонил голову вперед и отпил. Вода показалась на вкус чудесно сладкой и освежающей. Бхаджат накренила ему стакан, он выпил все одним глотком.

— Ты должен сказать им то, что они хотят узнать, — проговорила она мягким, озабоченным голосом.

— Зачем? Чтобы они смогли взорвать «Остров-1»?

— Нет, — возразила она, — совсем не то. Мы хотим просто… оккупировать космическую колонию. Ничьей гибели мы не хотим.

— Это твоя идея, не так ли?

— Моя… и Хамуда.

Он рассмеялся резким, сухим, лающим смехом.

— Полагаю, ты была права. Мы не можем быть политическими противниками и любовниками — во всяком случае, одновременно.

— Ты меня не любишь, — бросила Бхаджат.

— Любил.

— Пока не воссоединился со своей англичанкой.

— Эвелин? Я ее едва знаю.

— Не ври, — сказала Бхаджат. — Ты ее не защитишь.

— Она прилетела на «Остров-1» на пару недель.

— А ты прилетел на Землю за ней.

— А нашел тебя.

Долгая безмолвная пауза. Затем:

— Я видела вас вместе…

— А я видел тебя с Хамудом. Ты ведь спала с ним, не так ли?

— Раньше… кажется, словно много лет назад. Но больше нет. Ни разу после… тебя.

— Вы не должны уничтожать «Остров-1», — настойчиво сказал Дэвид. — Бога ради, Бхаджат, он слишком важен!

Голос ее отвердел.

— Именно поэтому он нам и нужен. Он важен. И мы возьмем его, а не уничтожим.

— Я не стану вам помогать, — заявил он.

— Нет, станешь. Мы отправили несколько местных добровольцев отыскать нужные снадобья. Уже примененные на тебе небольшие дозы оказались недостаточными. Теперь мы будем вынуждены давать тебе массированные дозы сыворотки. Ты скажешь нам все, что мы должны узнать, Дэвид. Я лишь надеюсь, что это не причинит тебе непоправимый вред.

— Спасибо за заботу.

— Помоги нам, Дэвид. Помоги самому себе, — прошептала она. — Когда все это закончится, мы сможем быть вместе. Обещаю тебе.

— Я люблю тебя Бхаджат, — ответил он, — но я тебе не верю.

Она стояла там, чувствуя в его затуманенных глазах сумрачный гнев. Он выглядел изможденным, избитым, лишенным сил и надежд… и все же непокоренным.

Сделав сознательное усилие, Бхаджат сцепила руки за спиной, иначе она бросилась бы ласкать его, лечить его раны, отвязывать от стула и помогать обрести свободу.

Не доверяя себе больше ни единого слова, она круто повернулась и поспешно покинула комнату. «Не оглядывайся на него!» — приказала она себе. И все же, открыв дверь, оглянулась. Голова его упала на грудь. Казалось, он дремал.

В коридоре стоял Хамуд. Через окно на противоположной стене струился яркий свет дня, заставивший Бхаджат моргнуть и нахмуриться после темноты камеры для допросов.

— Он не спит, так ведь? — спросил Хамуд, вглядываясь через плечо Бхаджат, когда та закрывала дверь. — Он не должен получить ни минуты сна.

— Не спит, — солгала она. — Он просто пытается убрать глаза от света лампы.

Хамуд выглядел довольным.

— Он вот-вот сломается. Ребята нашли целую сумку, набитую скополамином и другими штуками. Свистнули из местной больницы. Мы так его накачаем ими, что он будет отскакивать от потолка.

— Убедись, что не убьешь его прежде, чем он скажет все, что нам надо узнать, — строго сказала Бхаджат.

— Нам не пришлось бы этого делать, если бы ты разрешила нам немного попробовать постругать англичанку. Несколько бы ее воплей и он бы заговорил.

— Нет, — покачала головой она. — Именно это я только что узнала от него. Она не помогла ему сбежать. Они не любовники!

— Но он не из тех кто предоставит ей страдать.

— Он из тех, — отрезала Бхаджат, — кто не скажет нам ничего, способный подвергнуть опасности его любимый «Остров-1». Во всяком случае, добровольно. Сознательно. И кроме того… я думала, тебе понравилась эта англичанка. Я думала, она одна из твоих.

— Всегда есть и другие, — пожал плечами Хамуд.

— Если у тебя есть необходимые наркотики, — болезненно вздохнула Бхаджат, — применяй их. Но будь поосторожней с ним!

— Да, — усмехнулся Хамуд. — О могущественная Шахерезада, слушаю и повинуюсь.

— И будь уверен, что не убьешь его, — добавила она.

— Конечно, не убью, — Хамуд отвесил низкий насмешливый поклон.

Во всяком случае, пока он не заговорит, — молча добавил он.

Загрузка...