КНИГА ТРЕТЬЯ ИЮЛЬ 2008 г. НАСЕЛЕНИЕ МИРА: 2,27 МИЛЛИАРДА

19

Для немедленной передачи:

МЕССИНА: Всемирное Правительство сообщило сегодня, что Директор Эммануэль Де Паоло перенес «несколько дней назад» сердечный приступ. Он не выходит из своих покоев, где рядом с его койкой дежурит бригада опытных врачей. Точной даты сердечного приступа не указывается.

Один из ведущих кардиологов Европы, доктор Лоренцо Матрильоне, сообщил на поспешно собранной этим утром пресс-конференции, что никаких оснований для серьезной тревоги нет. «Состояние Директора Де Паоло очень хорошее. Он отдыхает со всеми удобствами. Его приступ носил скорее характер сердечной недостаточности, чем инфаркта».

Среди бригады мировых светил медицины, вылетевших за последнюю неделю в Мексику, и был Майкл Ровин из Массачусетского Института Технологической Школы Бионики и Медицинского Протезирования.

— На мой взгляд, Директору, похоже не потребуется искусственное сердце или даже временный насос, — сказал доктор Ровин.

Но другие мировые медицинские светила выразили озабоченность состоянием здоровья главы Всемирного Правительства. Главной причиной их страхов служит его почтенный возраст…

Пресс-релиз «Международных Новостей». 1 июля 2008 г.

Дэвида потребовали почти месяц для того, чтобы убраться из Селены.

Месяц вынужденной праздности. Месяц ожидания. И вопросов. И переговоров. Юридически, он является лицом без подданства. Технически он является движимым имуществом Корпорации «Остров-1» и сбежал до истечения срока действия трудового договора. Но он подал заявку на всемирное гражданство, отрицая, что был юридически компетентен, когда подписал контракт пятью годами ранее, и попросил у правительства Селены убежища, пока Всемирное Правительство не предоставит ему гражданство.

Он проводил дни, бродя по заполненным народом коридорам и общественным местам Селены. Через несколько часов он увидел в тесной перенаселенной подземной общине все, что хотел увидеть. В нескольких кубических километрах пространства теснилось почти пятьдесят человек, и большую часть пространства занимали тошнотворные на вид подземные фермы и огромные механизмы. Одно место, на взгляд Дэвида, выглядело очень даже похожим на другое: бесцветное, мрачное, тесное. Но граждане Селены похвалялись своими садами и широкими открытыми просторами на поверхности.

Этого Дэвид навидался достаточно.

Наконец Дэвиду представился случай побеседовать с седовласым русским по фамилии Леонов. Тот был одним из основателей Селены, героем Лунной революции, одним из повстанцев, превративших лунные колонии американцев и русских в объединенное независимое государство.

Кожа на лице у Леонова казалось обвисшей, словно тело под ней растаяло от старости. Но седые волосы все еще по-мальчишески спадали ему на лоб, а ледяные голубые глаза выглядели яркими и отнюдь не сонными. Он несколько лет стоял во главе правительства Селены, но теперь играл роль почтенного пожилого государственного мужа. Несмотря на свой возраст Дэвиду он показал полным жизни. Голос его гремел гулким басом. Морщины на лице образовались столь же от смеха, сколь от старости. Его подвижные выразительные руки замирали только когда он закурил длинную тонкую белую сигарету.

Он чуть не сутки слушал рассказ Дэвида, почти не говоря ни слова, только непрерывно куря и кивая.

Наконец он закрыл глаза и пробормотал про себя:

— Похоже, нам представилась золотая возможность отфутболить, как говорят мои друзья-американцы. Нам следует разрешить тебе уехать на Мессину и предоставить беспокоиться о тебе Всемирному Правительству.

Дэвид почувствовал себя так, словно с его плеч сняли тяжелый груз.

— Это прекрасно! Чудесно…

— Но, — предупреждающе поднял палец Леонов, — решать это не мне. Нам надо поговорить с главным администратором.

Дэвид провел еще один пустой день, бродя по подземным площадям и коридорам Селены, прежде чем ему позвонил Леонов и попросил его явиться на следующее утро в кабинет главного администратора.

Кабинет едва ли выглядел впечатляющим: всего лишь небольшая комната с парой кушеток и компьютерным терминалом. Полом служила живая трава, а установленные в голом камне потолка трубки флюоресцентного света придавали ей чуть красноватый оттенок.

Главный администратор был невысоким, худощавым, чернокожим, бывшим американцем по имени Франклин. Д. Кольт. Он крепко пожал Дэвиду руку, одновременно изучая его лицо проницательными каре-золотистыми глазами. Это все равно, что находиться под наблюдением льва, чувствовал Дэвид.

Они уселись — Леонов полностью расслабившись, а Дэвид настолько напряженно, что сидел на первых двух сантиметрах кушетки рядом со стариком. Кольт лениво развалился на кушетке напротив них.

После того, как Дэвид кратко обрисовал свою проблему, Леонов добавил от себя:

— Нам следует разрешить ему отправиться в Мессину, как он желает. Это не наша проблема. И не нам решать, кем он является — всемирным гражданином или законным имуществом «Острова-1».

Голос у Кольта был резким, жестким:

— Корпорациям не понравиться, если мы не вернем их собственность.

Леонов пожал плечами:

— Ты забываешь, друг мой, что я родился в социалистическом обществе. Корпорации, может, и правят большей частью Земли и всем «Островом-1». Даже матушка Русь пошла с ним на компромисс. Но я — нет. С глупостью впавшего в детство, я даже надеюсь, что в один прекрасный день наступит настоящий коммунизм.

Кольт усмехнулся.

— Ты думаешь, что нам не следует позволять корпорации «Остров-1» давить на нас?

— Кто мы, независимое государство, член Всемирного Правительства, или лакеи капиталистов?

Главный администратор взглянул на Дэвида.

— Никогда особенно не уважал эти трудовые контракты корпораций — чересчур близки к рабовладению.

— Очень важно, чтобы я попал в Мессину, — сказал Дэвид. — У меня есть для Директора Всемирного Правительства чрезвычайно ценные сведения о корпорациях и их намерениях.

— Устал жить в раю? — спросил Кольт.

— Я устал жить в раю для дураков, — ответил Дэвид.

— Ну, — сардонически усмехнулся Кольт, — тогда, спору нет, тебе следует отправиться на Землю. Мессина — хорошее место для начала. Но тебе следует отправиться чуть подальше.

— Куда? Подальше?

— В сицилийские горы, где все еще процветает кровная месть и применяют деревянные плуги для очистки полей от камней. Отправляйся в Южную Сахару, где страна совершенно обезлюдела от голода. Или в Индию, где мертвецов каждое утро увозят на телеге, но мусор оставляют на тротуаре. Или в какой-нибудь из крупных городов Америки, моей родины, где бедные загнаны в разлагающиеся районы центра города, в то время как все, у кого есть хоть какие-то деньги, живут в пригородах. Это прекрасный мир. Он тебе очень понравится.

— Но… — уставился на него Дэвид, — если там так ужасно, то почему вы не попробуете что-то предпринять?

Леонов вздохнул, а Кольт горько рассмеялся.

— Мы кое-что предприняли. Мы помешали им устроить атомную войну и помогли создать Всемирное Правительство. Лучше бы мы дали им взорвать себя к чертовой матери и покончить с этим.

Плывя под кобальтово-синим небом, усеянным счастливыми подушечками кучевых облаков, Бхаджат почувствовала, как ее тело расслабляется под теплыми лучами средиземноморского солнца и вялым ритмом подъемов и спусков шхуны, рассекающей мертвую зыбь.

Но душа ее не могла расслабиться. Каждый раз, когда она закрыла глаза, ей виделся взрывающийся вертолет, разбросанные по небу горящие обломки, убивающие ее любовь, заканчивающие ее жизнь, прежде чем та действительно получила возможность начаться.

За месяц после смерти Дэнниса она не спала не разу, кроме тех случаев, когда оглушала себя снотворным. И даже тогда ее лихорадочные сновидения состояли из смерти, горения и взрывов.

Но погибающим человеком в этих снах был ее отец.

Хамуд ее спрятал, и она много дней скрывалась от армии отцовских сыщиков. Давно привыкнув к подпольным приключениям в качестве Шахерезады, сильно разрекламированной мятежницы. Бхаджат обнаружила, что дело обстоит совсем иначе, когда она не может вернуться в безопасное убежище. Прекрасный отцовский дом и его слуги стали для нее опаснее душной жаркой комнаты без окон под крышей лачуги какого-нибудь жалкого работяги. Она даже не могла воспользоваться кредитными номерами для расчета в отеле или в ресторане.

Несмотря на внутреннюю боль, она улыбнулась про себя. Все дело выглядит не так романтично, когда приходиться скрываться постоянно. Но, прислонясь к гладкому полированному дереву маяты, она знала, что вынесет любое испытание, встретит любую опасность, заплатит любую цену, чтобы отомстить за убийство ее человека.

Глядя на волнующее беспокойное море, она дивилась тому, каким прямым и абсолютным выглядел горизонт. Раздел между морем и небом не скрывали ни тучи, ни туман.

Ты либо по одну сторону, либо по другую, сказала себе Бхаджат. Я слишком долго играла в революционерку. Хамуд прав. Я не могу уничтожить привилегированный класс, пока сама остаюсь одной из привилегированной.

Разыскиваемая на каждой улице, на каждом причале, в каждой лавке, Бхаджат не могла долго задерживаться в Басре. Судно тут добыть невозможно, сообщил ей Хамуд. Они вместе улизнули из города в кузове грузовика, везшего фетр, за рулем которого сидел один из молодых проновцев. Чуть не задыхаясь под грудой вызывающего зуд, плохо пропускающего воздух и набитого пылью фетра, Бхаджат почувствовала на своем теле руки Хамуда, и его губы коснулись ее кожи. Она не боролась, не сопротивлялась. Даже когда он подробно описывал ее хриплым шепотом, каких именно действий он хотел от нее, она просто слушала и подчинялась. Он же пользовался только ее телом. Если оно поставляло ему удовольствие, это небольшая цена в уплату за его помощь.

Но ей приходилось сосредоточиться на окружающей со всех сторон безобразной горячей липкости, чтобы отгородиться от воспоминаний о Денисе.

Они добрались до портового города Триполи, в старом Ливане, и капитан шхуны за взятку принял на борт пассажирку. Хамуд решил что им следует переплыть Средиземное море раздельно, для пущей безопасности.

Экипаж парусного фрахтера состоял из трех человек и компьютера, который и заведовал большей частью перемещения парусов. Почти не нуждаясь ни в каком горючем, плывя без шума и загрязнения среды парусные фрахтеры променяли время на экономию.

Купцы, дав заказы с большим упреждением, могли вдвое снизить транспортные расходы, устроив себе доставку товаров под парусами.

Двое помощников капитана оставили Бхаджат в покое. Они, казалось, больше интересовались друг другом, чем какой-то женщиной. А капитан крепко сложенный турок с хитрыми глазами и вделанным в один из зубов драгоценным камнем, в первую же ночь после отплытия из Триполи пригласил Бхаджат разделить с ним каюту. Она отклонила предложение. Позже, той же ночью, он пришел в ее каюту и спокойно отпер дверь, улыбаясь ей, лежащей на койке.

Над койкой вспыхнул свет, и на него уставилось дуло автоматического пистолета, который эта маленькая гурия держала столь же недвижимо, как скала. Пистолет и сам по себе заставил капитана поколебаться. Но когда он увидел, что на нем надет глушитель, то повернулся и без единого слова покинул каюту.

Она знает толк в пистолетах было его первой мыслью. Кто-то, вероятно, предлагает за нее вознаграждение. Как только мы доберемся до Неаполя, я должен выяснить, кто именно.

Больше к Бхаджат не приставали. И теперь она стояла на шканцах, устало прислонясь к мачте и глядела на пустоту моря и неба.

Кругом одна пустыня, думала она. Весь мир — пустыня, такая же выжженная, как моя душа.

Она не могла заплакать. Вместо этого, она думала о том, как поможет Хамуду уничтожить «Остров-1».

20

МОЛНИЯ! МОЛНИЯ! МОЛНИЯ!

ПРЕТОРИЯ: Южноамериканские повстанцы, поддержанные скрытой военной помощью со стороны латиноамериканского революционного движения под предводительством Освободителя, объявили о полной победе своего молниеносного восстания против Южноафриканского Союза.

Находящееся у власти правительство Южной Африки призвало к прекращению огня и согласилось с условиями повстанцев о передаче власти расово смешанной хунте, составленной из лидеров подпольного движения.

Ходят слухи, что и сам Освободитель находиться в Южной Африке, хотя другие слухи утверждают, что он по-прежнему в Аргентине, павшей перед его революционными войсками всего два месяца назад.

Всемирное Правительство кажется ошеломленным быстрым захватом повстанцами самого южного государства Африки. Мнения военных в Мессине разделились: некоторые генералы требуют контратаки для восстановления свергнутого правительства, в то время как другие опасаются, что акция ввергнет в войну весь африканский континент и уничтожит власть Временного Правительства.

Повстанцы уже объявили о своем намерении выйти из Всемирного Правительства, и такой шаг…

Дэвид покинул наконец перенаселенные, тесные подземные лабиринты Селены и вылетел на Космическую станцию «Альфа» в регулярном лунном лайнере, шикарно обставленном судне, возившем дважды в месяц туристов в лунное государство. Дэвиду предоставили отдельную каюту первого класса. Багаж его состоял из единственной смены одежды — синего комбинезона с красным галуном, по распространенной в Селене моде — и бумажника, набитого удостоверяющего его личность записями и личными рекомендациями от Леонова к Эммануэлю Де Паоло.

Двухдневное путешествие от Селены до Космической Станции «Альфа», вращавшейся на орбите всего в нескольких сотнях километров над Землей, было для пассажиров корабля вечеринкой продолжительностью в сорок восемь часов. Большинство пассажиров было туристами, заплатившими экстравагантные цены за экстравагантные развлечения. И на корабле непрерывно шли танцы, игры и гурманские обеды. И почти все прочее, чего хотели пассажиры, тоже имелось в наличии. Любимым местом развлечений служил не вращающийся сектор лайнера с нуль-гравитацией. А главной темой разговоров на корабле служил секс при той же нуль-гравитации.

Дэвид брел по этим странным времяпрепровождениям, не задерживаясь ни на одном. Танцевал он изящно, но без правил. Ел он изумительно много и старательно брал на заметку новые для него блюда: бифштекс, рис, арбуз, оленину, утку. Из всех этих блюд больше всего ему понравилась утка. В залитой тускло-красным светом каюте «Дивный Новый Мир» сектора с нуль-гравитацией, Дэвид нашел партнерш готовых охотно разделить с ним теплое надушенное, насыщенное испарениями интимное уединение обитого мягким любовного гнездышка с нуль-гравитацией. Большинство девушек его возраста никогда раньше не бывали в нуль-гравитации. И им не терпелось узнать о ней побольше.

Но каждый раз когда Дэвид возвращался к себе в каюту, каким бы он не был усталым, он включал обзорный экран, показывающий ему приближающийся бело-голубой шар Земли.

Она настоящая говорил он себе. Я действительно лечу туда.

Он немного погадал о том, что же произошло с Эвелин. Пребывая в Селене, он несколько раз пытался дозвониться до нее в «Международные Новости», но ему ответили, что она больше там не работает, и номера по которому можно до нее добраться, ему не дадут. Этого номера не сумел найти даже поисковый компьютер всего лондонского телефонного справочника. Несколько недель назад этот номер был. Но с тех пор его отсоединили.

Многие из пассажиров остались на Космической Станции «Альфа» продолжать отдых. Эта станция была самым старым сооружением в космосе с постоянным населением. Каждый школьник рос в окружении мозолящих в глаза со страниц учебников и с видеоэкранов фотографий этого строения, похожего на колесо велосипеда.

Но Дэвид просто рвался покинуть «Альфу». Задержался он ровно настолько, чтобы коротко взглянуть в одно из длинных изогнутых окон переходного терминала станции. Перед его глазами раскинулись огромные просторы Земли, загораживающей все остальное, настолько близкой, что казалось, будто ее можно коснуться рукой. Дэвид видел отдельные белые облака, проплывающие на фоне ослепительно голубых океанов. Внезапно приняли очертания коричнево-зеленые пятна, и он узнал массивный выступ Африканский полуостров и даже абрис итальянского сапога.

Нетерпеливый, как ребенок, он схватил свой чемоданчик и протолкался сквозь толпу мельтешащих, болтающих туристов, следуя указаниям световых знаков и стрелок, приведших его к причалу, где ждал челнок, летящий на Землю.

Потребовалось всего несколько минут на прохождение мимо таможенников и автоматического оборудования, проверившего код его билета и поискавшего оружия при нем и в чемоданчике. Затем улыбающаяся стюардесса проводила его к люку челнока. Он нырнул внутрь и дал равно улыбающемуся стюарду препроводить себя к своему месту.

В пассажирском отсеке никаких окон не имелось, но в спинке каждого кресла имелся встроенный видеоэкран. Дэвид пристегнулся, изучил, что могут предложить развлекательные каналы, и выбрал синхронный обзор через телекамеры самого челнока.

Рядом с Дэвидом медленно опустился в кресло тяжеловесный, страдающий одышкой житель востока. Что-то бормоча по-японски, он застегнул на своем округлом животе ремни безопасности и быстро закрыл глаза. Сложив на брюхе пухлые ладони, он принялся клевать носом. Дэвид насчитал у него пять подбородков, а затем снова повернулся к видеоэкрану.

Отлет челнока произошел так плавно, что если бы стюард не объявил бы о нем, Дэвид его и не заметил бы. Он переключил изображение на передаваемое задними телекамерами и увидел постепенно уменьшающиеся стальные балки космического причала. Через несколько минут стала видна вся космическая станция «Альфа», ряд колес, медленно вращавшихся на фоне звездного неба.

Дэвид снова переключился на изображение Земли. Она теперь менялась, по мере того, как челнок выходил на свою длинную изогнутую дугой орбиту вокруг сверкающей бело-голубой планеты.

Громкоговорители проиграли свою стандартную запись, объясняющую правила безопасности полета. Пассажиров предостерегали не покидать мест без помощи стюарда или стюардессы: «Гаррисон Аэроспейс Лайнс» не несет никакой ответственности за пострадавших в нуль-гравитации пассажиров. Если те игнорируют правила безопасности.

Затем из громкоговорителей раздался голос капитана, и на всех видеоэкранах появилось его лицо с квадратной челюстью и седыми висками.

— Приблизительно через полчаса мы выйдем на низкую околоземную орбиту и приступим к маневрам входа в атмосферу непосредственно к западу от Панамского перешейка. Перед тем как мы закроем порты камер, у вас должны появиться на экранах хорошие изображения Центральной Америке. Во Всемирную Столицу мы должны прибыть по расписанию. Погода в Мессине великолепная…

Дэвид перестал слушать и обвел взглядом других пассажиров. Большинство из них казались бизнесменами, вероятно возвращались с «Острова-1». Космическая Станция «Альфа» служила пересадочным пунктом для большей части сообщений с Землей. Он узнал несколько туристов со своего рейса, включая одну из партнерш в нуль — же. Встречалось еще несколько пассажиров, не относящихся ни к лунным туристам, ни к бизнесменам: людей одного с ним возраста.

Капитан закончил свою речь, и на экранах снова появилось изображение Земли. Дэвид внимательно наблюдал за ним.

Он так и не заметил, что несколько пассажиров помоложе поднялись со своих мест и проплыли по центральному проходу челнока. Их было шестеро: трое направились в камбузе в хвосте челнока, а затем несколько минут спустя еще трое направились вперед к рубке.

Бхаджат дивилась примитивному представлению Хамуда о планировании. Ей пришлось самой подыскать пятерых товарищей, уже приобретших опыт пребывания в нуль-гравитации потому что Хамуд даже не подумал об этой проблеме. Подобно ей самой, все остальные тоже происходили не из бедных голодных народных масс. Они были детьми богатых родителей, сражавшихся в рядах ПРОНа, потому что считали его дело правым.

Сам Хамуд отправиться с ними не мог. Он никогда не бывал в космосе, а захват челнока был слишком важной операцией, чтобы доверить ее человеку, на которого могла внезапно напасть тошнота при первом ощущении невесомости.

И именно Бхаджат наткнулась на самое лучшее место посадки для угнанного челнока: в Аргентине. ПРОН приземлиться на заднем дворе в Освободителя и попросит политического убежища. Тот едва ли сможет отказать собратьям-революционерам.

Бхаджат пришлось действовать тихо, тщательно и тонко. Хамуд — кодовое имя Тигр — стоял во главе и ни за что не признался бы, что мозгами за него шевелила Шахерезада.

Беспокоило ее главным образом то, что полиция может взять ее в космопорте Ангеллара, в непосредственном близости от Рима. Отец разослал по всему миру ее фотографию и личный код. Ее разыскивали и корпорации и Всемирное Правительство. Но итальянские полицейские, высокие и безупречно красивые в своих длинных голубых плащах и с модными усами, не обращали на нее ни малейшего внимания, когда она прошла с железнодорожного вокзала в космопорт и купила билет да «Альфы». Карабинеры, казалось, куда больше стремились фланировать и ловить на себе восхищенные взгляды, чем высматривать маленьких беглых арабок, шмыгавших по вокзалам. Бхаджат отдавала должное Хамуду, тот правильно выбрал в качестве их новой операционной базы Италию.

Теперь она отстегнула ремни сиденья и легко поднялась с кресла. Она приобрела кресло рядом с проходом, чтобы иметь неограниченную свободу действий. Держа в одной руке сумочку, она поплыла по проходу к камбузу и туалетам в хвостовом конце пассажирского салона.

По проходу к ней быстро направился стюард, отталкиваясь от ручек, приделанных сбоку ко всем сиденьям. Ноги его ни разу не коснулись выстеленного пластиком пола.

— Вам не следовала бы пытаться передвигаться без помощи, мисс, — сказал он, широко улыбаясь. Он был рыжим. Как Дэннис. Но акцент у него был другой. Австралией? Не имеет значения. Ты живой, а он мертвый, подумала Бхаджат, и к горлу у нее подступила едкая горечь.

— Мне надо пройти в туалет, — сказала она.

Он взял ее за руку и удостоверился что ее туфли приобрели твердый контакт с полом. Бхаджат пала ему отвести себя в хвост челнока, зная, что Марко уже в туалете, собирает свое вооружение. А третий из ее оперативной группы, Рено, стоял в камбузе болтая с двумя стюардессами, поджидавшими, когда микроволновые духовки разогреют обед для пассажиров.

Как только Бхаджат очутилась в туалете, и дверь со щелчком закрылась, она достала из сумочки пульверизаторы. Выкачать из баллончиков одеколон и заменить его усыпляющим газом не составляло труда. И никакой таможенник, и никакое оборудование не могли заметить разницы.

Газ этот не смертелен, заверил ее Хамуд, хотя она знала, что человек со слабым сердцем или определенными аллергиями может от него умереть. Она посмотрела на себя в зеркало, висящее над крошечной металлической раковиной и пожала плечами. Мы не в ответе за их здоровье.

Она взглянула на часы. Осталось сорок пять секунд. Лицо в зеркале выглядело напряженным. У темных глаз образовались круги от бессонницы.

Они начнут расплачиваться за твою смерть, любимый, произнесла она. И снова посмотрела на часы: они начнут… сейчас!

Бхаджат открыла дверь туалета как раз смуглое, обрамленное мелкими кудрями лицо выражало напряженность, в обеих руках он сжимал побелевшими пальцами пульверизаторы. Рено, похвалявшийся тем, что в жилах у него течет ледяная вода, рассказывал стюарду анекдот, в то время как две стюардессы слушали и смеялись. Все по плану.

Бхаджат взглянула вдоль прохода. Все другие пассажиры разговаривали, читали или дремали, за исключением спортивного вида блондина, который с момента отлета не открывал глаз от видеоэкрана.

Он может наделать хлопот, подумала Бхаджат, если решит быть героем.

Все прочие выглядели глупыми баранами.

Двое мужчин из другой оперативной группы менялись расстегивать ремни кресел. Их место действия — в рубке.

Стюард стоял к ним спиной, но одна из стюардесс все еще хихикавшая над неприличным анекдотом Рено, заметила покидающих места пассажиров и показала стюарду.

Тот повернулся и устало вздохнул.

— Они так никогда и не усвоят, верно?

Бхаджат шагнула вперед и встала перед ним, загораживая путь в проход.

— Не двигайтесь, — приказала она, негромким, но четким голосом.

— Я должен… — Судя по его лицу, до него начало доходить. — Вы за кого себя прини…

Бхаджат распылила ему в лицо облако усыпляющего газа. Колени у него подогнулись, а глаза закатились. Рено схватил его и затолкал обратно в камбуз, где его не видели пассажиры.

Две стюардессы побелели от шока. Но молчали.

— Делайте, что вам говорят, — прошипела им Бхаджат, — и все будут невредимы. Прежде всего не шумите, сохраняйте спокойствие. Если поднимете бучу, то мы все погибнем.

Они уставились, широко раскрыв глаза, сначала на нее, потом на Рено, который беззаботно улыбнулся и по-гэльски беспечно пожал плечами, и наконец на Марко, сверлившего их сердитым взглядом.

— Вызовите по интеркому капитана, — скомандовала Бхаджат. — Скажите ему что стюарду стало плохо, и вам нужна здесь помощь.

Та, что повыше ростом, стояла к интеркому ближе всех. Она заколебалась было на миг, но когда Марко сделал шаг вперед и рыкнул на нее, сняла трубку и очень быстро заговорила в нее.

Бхаджат увидела, что трое ее сообщников стоят теперь у двери в рубку, пытаясь выглядеть, как будто они просто между делом наслаждаются невесомостью. Оружием им тоже служили пульверизаторы, засунутые в карманы пиджаков.

Дверь в рубку уехала в переборку, и капитан шагнул за порог. Один из угонщиков сразу же схватил его, в то время как двое других нырнули в рубку.

Дэвид услышал сердитый голос и понял взгляд как раз вовремя, чтобы увидеть как капитан вступил в недолгую драку с мужчиной намного моложе его. Затем молодой человек брызнул чем-то из баллончика в лицо капитану, и астронавт невесомо осел на пол.

— Что происходит? — спросил Дэвид. Сидящий рядом с ним японский бизнесмен продолжал дремать.

— Пожалуйста оставайтесь на своих местах, — раздался из интеркома мужской голос. — Пока вы остаетесь в креслах, вам ни грозит никакая опасность.

Извернувшись в кресле, Дэвид оглянулся на камбуз. Там стояли трое пассажиров напряженно глядевших в дверь в рубку. Ни стюарда, ни стюардесс в поле зрения не было.

Он тоже повернулся посмотреть на рубку и увидел как оттуда вышел, усмехаясь, долговязый костлявый юнец. В руке он держал пульверизатор.

— Что случилось? — спросил женский голос.

— Что-нибудь с…

Вопросы заглушил интерком.

— Говорит второй пилот Дональдсон. Наш корабль захвачен членами Подпольной Революционной Организацией Народа. Они говорят, что если мы будем делать, что нам скажут, то никто не пострадает. Но если мы откажемся сотрудничать, они убьют всех нас.

В салоне раздались крики и вопли. Все пассажиры разом говорили, кричали, жестикулировали — все, кроме Дэвида и похрапывающего рядом с ним толстого бизнесмена.

— Тихо!

Это крикнул женский голос, но он не нуждался в интеркоме. Она шла по проходу, размахивая пульверизаторами словно ручными гранатами.

Может, это и есть гранаты, подумал он.

— Ведите себя тихо и оставайтесь там, где находитесь, — говорила женщина с пульверизаторами. — В Мессине этот корабль не приземлиться, но вас всех доставят на Землю в целости и сохранности — если вы будете делать то, что вам скажут!

Дэвид увидел, что эта прекрасная молодая, маленькая темнокожая девушка со свирепым — и все же — хрупким личиком кошечки.

Но сумасшедшая. Космический челнок угнать нельзя. Погубишь всех у него на борту. Капитан уже свалился, либо замертво, либо без сознания. Еще несколько минут, и мы начнем входить в атмосферу…

Дэвид начал расстегивать ремни. Он не был уверен в том, что именно он собирается делать, когда встанет, но знал, что попросту не может сидеть здесь, сложа руки.

Девушка резко повернулась к нему.

— Оставайтесь на своем месте!

— Эй, погодите, вы не можете просто полететь на этом челноке…

— Сидеть! — глаза ее расширились и сверкали. Она подняла один из баллончиков, словно угрожая ему.

— Но я же пытаюсь объяснить…

Баллончик зашипел ему в лицо. Дэвид увидел туманное облачко, почувствовал, как оно защипало ему лицо, и рухнул обратно в кресло, потеряв сознание.

21

Аманда Парсон: Но Луна же такая скукотень! Я хочу сказать, что там остается после того, как оставишь свои следы в пыли моря или как там оно у них называется, взберешься на одну-другую из этих старых гор и проедешься посмотреть памятник «Аполлону»? Подземная кроличья нора, где народу чересчур много, а обслуживающего персонала чересчур мало. Наших подписчиков Селена не интересует.

Даже космическая Станция «Альфа» становиться устаревшей темой. Там все бывали. В ней нет ничего нового. В конце концов, даже при нулевой гравитации человеческое тело способно лишь на ограниченное число перестановок.

Для путевых очерков нам нужно что-то иное и волнующее. На Земле никуда нельзя поехать без того, чтобы подвергнуться приставаниями нищих или наткнуться на эпидемию или каких-нибудь террористов. Почему бы не дать материал об «Острове-1»? Я имею в виду, ты же пошел на все эти расходы с засылкой туда репортера, и возможно, ее и за дело уволили при возвращении, но почему нам нельзя…

Вильбур Сент-Джордж: Аманда, не выйдет. Она уволена и останется уволенной. И забудь о всяких статьях об «Острове-1». Это окончательно!

Распечатка телефонного разговора между Лондоном и Сиднеем, обычное наблюдение, осуществляемое общими телефонными мониторами, 2 августа 2008 г.

В квартире Эвелин царил кавардак. Вот так и бывает в однокомнатной квартире, объяснила она себе. Некуда спрятать хаос, пока прибираешь.

Она натянула на себя бесформенный халат и, не обуваясь, шарила по шкафчикам над раковиной в поисках жестянки с чаем. Диван-кровать стояла несобранной и основательно помятой. Во рту у нее все еще оставался привкус зубной пасты.

— Не мог же он весь кончиться, — пробормотала она про себя.

Но шкафчик был забит совсем не так плотно, чтобы жестянку с чаем мог скрыть какой-нибудь предмет. За недели, прошедшие с тех пор, как Сент-Джордж уволил ее из «Международных Новостей», никакие другие средства массовой информации не желали брать ее на службу. Она не могла даже продавать сообщения, как независимый репортер. И буфет, и банковский счет Эвелин стремительно истощались.

В десятый раз за это утро она подумала, не следует ли ей попробовать снова позвонить Дэвиду, так как ей теперь восстановили телефон. Конечно, поскольку теперь она сама оплачивала счета за телефон, а не перекладывала их на «Международные новости», ей пришлось считать тут каждый грош.

— Разговор по видеофону стоит недорого, — намекнула она отражению в зеркале над туалетным столиком.

Ты влюбилась в него, глупая девчонка.

— Нет, — ответила она вслух самой себе. — Дело совсем не в этом.

Ты ведешь себя, словно помешавшаяся телка.

Я не люблю его. Ему совершенно наплевать на меня. Я ненавижу его!

Тогда почему же ты не попыталась сбыть рассказ о нем какому-нибудь бульварному телешоу? Там бы его слопали в один миг.

— Не будь чересчур уверена, что я этого не сделаю, старушка. Деньгам я бы нашла применение, даже если меня при этом ни разу не упомянут.

Но он же такой милый. Как ты можешь так с ним поступить?

— А почему бы и нет?

Он такой красивый, такой добрый, такой мягкий.

Он ни разу мне не позвонил! И не отвечает на мои звонки!

Да как он может? Ведь тот страшный старик, Д-р Кобб, держит его там, словно заключенного. Он позвонил бы тебе, если бы мог.

Диалог прервал свисток вскипевшего чайника.

Эвелин хмуро посмотрела в его сторону.

Можешь заливаться сколько угодно, хоть пока весь не выкипишь. Чая нет. Мне нечего бросить в кипяток.

Когда она направилась через комнату выключить плитку, зазвонил видеофон. Эвелин сняла чайник с нагревателя, который автоматически отключился, как только с него убрали груз. Затем поставила чайник рядом с нагревателем и, бросившись ничком на измятую постель, протянула руку к видеофону.

Она нажала кнопку ТОЛЬКО ГОЛОС и лежала пластом, пока на маленьком экране видеофона появилось изображение сэра Чарльза Норкросса. Он был достаточно красив, чтобы стать звездой любой развлекательной программы или премьер-министром. И станет когда-нибудь, подумала Эвелин. Аристократическое, почти надменное лицо. Аккуратные, начинающие седеть усики, но остальные волосы — густые и чисто золотистые.

— Эвелин, дорогая, ты тут? Экран бел. Тебе ведь не отключили опять видеофон, не так ли?

— Я не в приличном виде, милый, — уверила его она.

— Я могу приехать всего через пять минут.

— И рискнуть своей карьерой ради безработной собирательницы скандальных слухов? Едва ли.

Сэр Чарльз улыбнулся.

— С тобой овчинка почти стоила выделки. Я мечтаю о твоем теле с тех пор, как ты взяла у меня интервью.

— Да, именно так ты мне тогда и сказал. Ну… если я в скором времени не получу работу, то моему телу предстоит расстаться с душой.

— «Международные» занесли тебя в черный список, так?

— Очень основательно, — кивнула она.

— Буду рад тебе помочь, — сказал сэр Чарльз. — Мы могли бы… э… поработать над моей биографией. Я расскажу тебе всю длинную, скучную историю моей жизни.

— И мы будем писать ее на потолке твоей спальни? Едва ли.

— Твоя стеснительность слишком велика, притворно нахмурился сэр Чарльз. — В политике ты бы никогда далеко не пошла.

— А ты однако пойдешь.

— Разумеется, пойду.

— Хорошо. Наверно, к тому времени, когда ты станешь премьер-министром, ты сможешь организовать расследование, чтобы выяснить, почему многообещающая молодая журналистка Эвелин Холл умерла с голоду в своей пэддингтонской квартире.

— Неужели все обстоит настолько плохо?

— Становиться довольно мрачным.

Сэр Чарльз провел указательным пальцем по усам.

— Я… э… у меня есть для тебя довольно чувствительные новости. Если я правильно помню, ты спрашивала у меня о юридическом статусе того молодого человека, у которого брала интервью, находясь на «Острове-1». Дэвида Адамса, не так ли?

Эвелин перешла в сидячее положение.

— Да, Дэвида Адамса.

С миг поколебавшись, словно оглядываясь через плечо, чтобы посмотреть, не следит ли кто за ним, сэр Чарльз продолжал:

— В данное время все это пока сверхсекретно, но явно произошел угон. Направляющийся в Мессину с Космической Станции «Альфа» челнок был захвачен и угнан Подпольной Революционной Организацией Народа.

— Такую новость невозможно замолчать.

— О, этого я и не ожидаю, — признал сэр Чарльз. — Нынче каждое правительство знает, что такого лучше не делать. ПРОН сейчас в любую минуту может прокаркать об этом на весь свет. Но я думал, что тебе будет интересно узнать, что в списке пассажиров есть некий Дэвид Адамс. Он летел из Селены, а в качестве места жительства указал «Остров-1».

Эвелин почувствовала, как кровь запульсировала у нее в ушах.

— Он здесь!

— Он угнан, — уточнил сэр Чарльз. — Мы не уверены, где он находиться. Первоначально челнок направлялся в Мессину.

— Я должна лететь туда!

Он покачал головой.

— Нельзя. Служба Безопасности Всемирного Правительства оцепила весь район Всемирной Столицы. Самое близкое место, куда ты можешь вылететь, это Неаполь.

— Тогда в Неаполь!

— Кажется я начинаю ненавидеть этого Адамса, — сказал сэр Чарльз. А затем: — Ты можешь позволить себе такой расход?

Желудок ее казался пустым, дрожащим.

— Как-нибудь. У меня есть еще кредитный счет, не слишком сильно истощившийся.

Сэр Чарльз слегка поднял брови.

— Я распоряжусь, чтобы мои сотрудники достали тебе билет на рейс и забронировали номер в неаполитанском отеле.

— Я не могу…

— Разумеется, можешь. И согласишься. Жалко, что у меня здесь так много работы. А, ладно, как я понимаю, в это время года там зверская жара.

— Вы с ума сошли? Неужели у нас нет ни малейшей мудрости? Ни малейшей предусмотрительности?

Освободитель сердито расхаживали взад-вперед по паркетному полу бывшей изукрашенной бальной залы. Стены помещения с высоким потолком украшали портреты затянутых в мундиры генералов, стариков в древних костюмах с накрахмаленными воротниками, и бледных томных дам. Три люстры из хрусталя отражали солнечный свет, струившихся из просторных окон на противоположном конце помещения.

За окнами не было видно нечего, кроме бесконечной травянистой равнины, протянувшейся до самого горизонта, нарушаемого неясными, смахивающими на мираж, переливающимися образами горных пиков.

Бхаджат чувствовала себя нечистой и глупой. С тех пор как она перешла с Космической Станции «Альфа» на борт челнока, она тридцать шесть часов не мылась и не переодевалась. Ее товарищи по угону располагались в другом крыле этого «дома для гостей», расположенного в глубине аргентинских пампасов. Местная полиция в аэропорту Буэнос-Айреса приняла от них в подарок космический челнок отнюдь не любезно. Ничего иного она и не ожидала. Но Освободитель — то будет доволен, думала она. Даже Хамуд согласился, что латиноамериканский революционер с радостью примет у себя и ее, и заложников.

Но вместо этого он рассердился: Рассвирепел… Он расхаживал по длинному роскошному залу с побагровевшим лицом, и его худощавая фигура так и излучала недовольство.

Он того же возраста, что и мой отец, думала она. Это почему-то расстраивало ее.

По крайней мере одет он был не лучше, чем она: в мятый комбинезон цвета хаки, выглядевший даже хуже, чем ее шелковая блузка, юбка и туфли. Она сидела в одном из кресел с высокой спинкой из настоящего дерева, расставленных вдоль обшитой панелями стены, и смотрела, как старик расхаживал, твердо клацая сапогами по паркету.

Наконец он остановился. Он стоял близко, что Бхаджат увидела, какие у него усталые, покрасневшие глаза. Он покачал головой.

— Почему ПРОН заранее не связалась со мной? Как вы посмели бросить без предупреждения и даже без спроса этот груз заложников прямо мне на колени?..

Голос его оборвался. Он вздохнул.

— Мне следовало бы держать себя в руках, — проговорил он помягче. — Я только что вернулся из Южной Африки. Вы, возможно, слышали, что там победила революция.

— Да, — подтвердила довольная Бхаджат. — Это была чудесная новость.

— Достигнутая ценой гибели почти ста солдат Всемирного Правительства. Это… менее чем чудесно.

— Но они не защищали режим.

— Они выполняли приказ, — ответил Освободитель. — Три дня назад они были неизвестным безликим контингентом войск Всемирного Правительства. А теперь они мученики, и весь мир громко требует мести за них.

Бхаджат ничего не сказала.

Старик устало упал в кресло рядом с ней.

— Понимаете, мы не можем позволить себе так сильно враждовать с Всемирным Правительством. Если оно мобилизует против нас свою армию…

— Но их армия маленькая, — указала Бхаджат, — мы можем поднять в десять раз больше.

— Их армия состоит из профессиональных солдат. У них есть мобильность и огневая мощь. А у нас есть численность и энтузиазм — пушечное мясо.

— Мы будем сражаться пока не победим.

— А вероятней, будем сражаться, пока нас всех не перебьют. Зачем вы угнали космический челнок? Какую это может принести пользу?

— Показать слабость Всемирного Правительства, — ответила Бхаджат, не доверяя ему своих настоящих мотивов. — Заставить его заплатить выкуп за заложников — за этих жирных бизнесменов и туристов.

— И вы привезли их сюда, так как думали, что я защищу вас?

— Да.

— Но я не могу защитить даже себя, если в Аргентину вторгнется армия Всемирного Правительства.

— Но вы же революционер!

— Да, — выправился он. — Но не террорист. Не угонщик.

— Цели у нас одинаковые, — заявила Бхаджат, — даже если тактика разная.

— Да? — задумчиво проговорил Освободитель. — Хотел бы я это знать.

— Ваш пример вдохновляет нас всех. В ПРОН все равняются на вас.

Он долго молча смотрел на нее.

— Вы серьезно?

— Конечно.

— ПРОН последует за мной?

— Для всего мира вы стали символом сопротивления Всемирному Правительству. Если вы захотите вести нас, мы последуем за вами.

В глазах старика появилось отсутствующее выражение.

— В то время, когда впервые было сформировано Всемирное Правительство, — произнес он так тихо, что Бхаджат гадала, предназначалось ли сказанное для ее ушей, — мы были офицерами чилийской армии. Как мы поддерживали тогда Де Паоло! Новое Всемирное Правительство покончит с нашими врагами, вернет землю народу, выгонит иностранные корпорации. Но оно так никогда этого и не сделало. Все стало не лучше, а хуже.

— Мы можем с ним бороться, — сказала Бхаджат.

— С кем бороться? С туристами? С купцами? Грабя банки? Угоняя космические челноки? Что это за борьба?

— Мы делаем, что можем, — ответила Бхаджат, чувствуя себя почти так, словно говорила с отцом.

Освободитель покачал головой.

— Нет, моя милая. Бой идет с правительствами, с руководителями, принимающими решения, думающими только о себе, а не о народе.

— С богатыми, — сказала Бхаджат.

— Не с богатыми, — отрезал он. С теми, кто служит богатым и сами себе не заботясь о бедных.

— Что же мы можем сделать? — спросила она.

— Вы серьезно говорите, что ПРОН последует за мной?

— Да, — горячо заверила его Бхаджат. — Вы можете слить все наши отдельные движения борцов в одно великое всемирное движение. Мы сможем бороться против угнетателей по всему миру, объединенно, согласованно.

— Тогда отлично, — сказал освободитель. — Первое, что мы должны сделать, это вернуть пассажиров из челнока и сам аппарат. Мы не воюем с туристами и рабочими.

— Но…

— Вы своего добились. Показали, что Всемирное Правительство не может защитить своих граждан от ПРОН. Вы приобрели всемирную известность. А теперь самое время проявить щедрость.

Бхаджат все-таки колебалась.

Освободитель, чуть улыбаясь, нагнулся к ней.

— Мир любит романтического героя-разбойника Робина Гуда или Панчо Вилью — пока не страдают невинные люди. Не обращайте мировое общественное мнение против вас, чересчур долго задерживая этих пленников.

Она посмотрела в его сильные серые глаза и решила, что у нее нет выбора. Его решение было уже принято, и у него была сила для проведения этого решения в жизнь.

— Я понимаю, — сказала Бхаджат. — Вы не могли бы… организовать их освобождение?

Он кивнул.

— Я посмотрю, что можно будет сделать.

— Всемирное Правительство потребует от вас нашей выдачи, — указала она.

— Чего я, конечно, не сделаю. Это и есть цена, которую оно должно заплатить. Оно может забрать себе заложников и челнок, но не ПРОНовских… революционеров.

Он хотел сказать «террористов», поняла Бхаджат. Этому старику она доверяла — до определенной степени.

Когда Дэвид пришел в себя, он все еще находился в челноке, пристегнутый к своему креслу. В голове у него гремело от боли. Куда-то пропал толстый японец с соседнего кресла. Все пассажиры куда-то пропали. В челноке никого не было, кроме солдата в однообразной оливковой форме, ссутулившегося у переднего люка, около двери рубки.

Мы приземлились, подумал сквозь пульсирующую боль в голове Дэвид. Но…

Затем его словно стукнуло Я на Земле! Все остальное вылетело у него из головы.

Он попытался было встать, но ремни врезались ему в плечи. Он нетерпеливо расстегнул их и встал на ноги. В голове у него стоял рев, а ноги казались ватными. Он на миг прислонился к креслу из переднего ряда. Охранник посмотрел на него и зацепил большим пальцем рукоять пистолета в кобуре на бедре.

Дэвид смутно подумал, что он, должно быть, получил немалую дозу газа, раз у него так сильно болит голова. После нескольких глубоких вдохах-выдохах он подумал о мастерах дзена и йоги, умевших заставить боль исчезнуть усилием воли. Он сосредоточился на растворении боли, но от этого голова у него разболелась еще больше. Без помощи компьютера у него такое не получается, сообразил он.

Выйдя в пустой проход, он направился к открытому люку. Воздух имел странный запах, а снаружи доносились незнакомые гудящие звуки.

Или это гудит у меня в голове.

— Альто! — рявкнул охранник. — Сесьенте![3]

Дэвид по-испански не понимал. И щелкнул коммуникатором, чтобы получить перевод у ближайшего компьютера. Но никакого ответа не пришло. Он попробовал опять.

Ничего.

Здесь нет никакого компьютера! Дэвида потрясла мысль, что где-то могут жить люди, не имеющие где-нибудь в радиусе действия имплантированного коммуникатора по крайней мере одного терминала, связанного с компьютером, используемым в режиме разделения времени.

Мысль эта потрясла его до глубины души. Всю свою жизнь он имел возможность использовать сложную сеть взаимосвязанных компьютеров «Острова-1» в качестве дополнительной памяти, громадной энциклопедии информации, становившейся доступной для него, прямо в голову, со скоростью света. Даже на Луне он мог присосаться к компьютерам и крошечным простодушным электронным «мозгам» навигационных спутников. Но здесь, на Земле, он оказался как в пустыне.

Словно внезапно ослеп или лишился доступа ко всем библиотекам мира. Словно перенес какую-то ампутацию, лоботомию.

— Сесьенте! — повторил охранник, делая жест левой рукой, одновременно сжимая правой рукой пистолет в кобуре.

Дэвид не произнося ни слова, плюхнулся в ближайшее кресло. Охранник крикнул кому-то находившемуся снаружи, а потом опять обратил внимание в Дэвиду. Только теперь Дэвид сообразил, что тут, должно быть, ночь; горели светильные панели корабля, а на видимом ему через открытый люк небольшой участок прилегающей местности было темно.

Он попытался откинуться на спинку кресла и заснуть, но голова болела так, словно по ней барабанили.

Я добрался наконец до Земли, проворчал он про себя, а мне не дают ничего увидеть.

Он понял что задремал, только вздрогнув от прикосновения руки к своему плечу. Над ним стояла девушка, та самая, которая его вырубила.

— Вы вернулись в мир живых, — сказала она на международном английском. На губах у нее играла легкая улыбка.

Дэвид кивнул, но головная боль заставила его скривиться.

— Вам больно? — спросила она его.

— Да, черт возьми, — отозвался он. — Благодаря вам.

Она выглядела озабоченной.

— Вам не следовало пытаться оказать сопротивление. Я же предупреждала вас оставаться на месте.

— Меня никогда раньше не похищали.

— Идемте. — Она протянула руку. — Мы найдем вам что-нибудь от головной боли.

Он взял ее за руку и поднялся с кресла. Она провела его мимо охранников, и они спустились по металлической лестнице, выдвинутой из люка на землю.

Спустившись с лестницы, Дэвид остановился и огляделся кругом. Небо было нежного иссиня-черного цвета. Оно светилось. Звезды мягко мерцали, а не казались четкими немигающими точечками света, как на «Острове-1». Их тут было поменьше, но они обрисовали созвездия, известные ему по книгам: Охотник, Корабль, Южный крест. Он даже увидел расплывчатую туманность Магеллановых Облаков.

Вокруг него повсюду расстилались открытые поля. Было слишком темно, чтобы разглядеть, обрабатывались они или нет. Но фоне нежно светящегося ночного неба вырисовывались темная громада дома, в некоторых окнах горел яркий свет.

Но сильнее всего на Дэвида подействовали звуки и запахи. Пахло теплой землей, травой и живыми существами. Лица его коснулся прохладный и странно меняющийся ветер, он стих на мгновение, а потом вернулся с новой силой.

— Она все еще не обуздана, — произнес он вслух. — Она совершенно неуправляема! Она никогда не будет обуздана, во всяком случае, полностью!

Бхаджат потянула его за руку.

— Идемте в асьенду. Там есть аспирин.

— Нет. — Дэвид отошел от челнока на несколько шагов, чувствуя почву под ногами. — Нет, я хочу это увидеть. Я хочу посмотреть как взойдет солнце.

— Этого не будет еще много часов, — рассмеялась она.

— Мне все равно.

При свете звезд он едва мог разобрать выражение ее лица. Но в голосе ее звучала строгость и подозрительность.

— Пытаться убежать было бы глупо. Здесь на сто километров, а то и больше, нет никаких других зданий.

— А где Луна? — спросил, повернувшись вокруг своей оси, Дэвид.

— Она взойдет примерно через час.

— О. А вон та яркая, — показал он, — это, должно быть, «Остров-1».

Она изучила его взглядом. Либо он в шоке от газа, либо пытается усыпить мою бдительность и подозрительность и сбежать.

— Вы не сможете оставаться здесь на всю ночь, — сказала она. — Другие все в…

— Почему бы и нет? — просто спросил он.

— Другие все в асьенде.

— Вот как? Они все уже бывали на Земле. А я нет. Она прекрасна!

— Вы родились в Селене? — спросила она.

Дэвид покачал головой. Головная боль уже проходила.

— На «Острове-1». Всю жизнь провел на «Острове-1». Вплоть до последних нескольких недель.

— Вам действительно нужно пройти в дом, — настаивала она.

— Не хочу. Я всю жизнь провел в одном гигантском доме.

Бхаджат не имела при себе оружия.

Он намного здоровей меня, и в хорошей форме. Она с миг прикидывала соотношение сил, а потом пожала плечами. Я всегда могу крикнуть охрану. Да и некуда ему тут бежать. Не очень-то он сможет спрятаться на этой пустынной равнине.

— Отлично, — согласилась она. — Зайдемте со мной в дом на несколько секунд, а потом мы можем прогуляться сюда и посмотреть, как восходит Луна.

Это произошло, конечно же, намного медленней, чем на «Острове-1». Дэвид с бахджат сидели на сладко пахнущей траве и наблюдали, как почти незаметно для глаза восходит Луна. Он слишком заблудился в новизне Земли, чтобы разговаривать. Но Бхаджат обнаружила, что она говорит без остановки, словно ей требовалось оправдаться, защититься перед ним, объяснить все случившееся.

— … это может показаться тяжелым, опасным и даже жестоким. Но мы не можем позволить Всемирному Правительству указывать нам. Мы должны обрести свободу!

— Но ведь Всемирное Правительство не диктатура, — ответил он, по-прежнему не открывая глаз от медленно восходящей Луны. «Она действительно похожа с виду на лицо! Черт меня дери!»

— Оно берет с нас налоги и ничего не дает взамен, — сказала Бхаджат. Оно превращает все в одинаково серое. Почему арабы должны одеваться как европейцы, которые одеваются как американцы, которые одеваются как китайцы?

— Так вы потому и угнали челнок — потому что вам не нравиться носимая вами одежда.

— А вы язвительны.

— Да, — признался Дэвид, оторвав внимательный взгляд от небес. — Но вы не очень реалистичны. Налоги Всемирного Правительства ниже расходов на вооружение, которые несли Ирак и другие страны до того, как появилось на свет Всемирное Правительство.

— Если налоги у нас ниже, то почему сейчас больше бедных, чем когда-либо раньше? Почему люди умирают от голода прямо на улицах?

— Потому что людей стало больше, — ответил Дэвид. — Какая сейчас численность населения в мире? Свыше семи миллиардов? Пока вы поддерживаете такой высокий темп рождаемости, вы двигаетесь к катастрофе.

— Я говорю об умирающих, — сказала Бхаджат. — О матерях, младенцах, стариках — умирающих с голоду по всему миру!

— Но в этом нет вины Всемирного Правительства.

— Конечно есть! Кто же еще виноват?

— Люди заводящие всех этих младенцев. Люди поддерживающие такой высокий уровень рождаемости.

— Они невежественны и напуганы, — сказала Бхаджат.

— Так дайте им образование, — возразил Дэвид. — И накормите их. Перестаньте зря терять время на угон космических челноков и держание людей заложниками.

— Мы не можем накормить. Богатые страны не делятся своим богатством. Ими вертят корпорации, так же, как вертят они Всемирным Правительством.

— Я видел все относящиеся к этой теме данные, — покачал головой Дэвид. — Я знаю расчеты. В мире недостаточно продовольствия для накормления людей. Его попросту нет. Даже если посадить всех на минимальную диету, его будет недостаточно — во всяком случае, семи с лишним миллиардам на этом не разгуляться. Голод неизбежен.

— Нет это не может быть правдой. Мы не допустим, чтобы это стало правдой!

Луна полностью поднялась над горизонтом. Она была почти полной, и в ее мягком свете Дэвид разглядел лицо Бхаджат. Оно было прекрасным, истинно прекрасным, несмотря на то, что выражало страх и гнев.

— Одного желания для этого мало, — как можно мягче сказал Дэвид. — Грядущей катастрофы никак не избежать. Уже слишком поздно остановить ее приход.

— Это бесчеловечно, — воскликнула она. — Вы бесчеловечны?

Бхаджат вскочила на ноги и, сердито печатая шаг, ушла обратно к асьенде.

Дэвид посмотрел ей вслед, затем отвернулся и посмотрел на Луну. Она улыбалась ему кривой улыбкой.

Бхаджат проснулась вместе с солнцем, сонно потянулась и обвела взглядом спальню. Несколько секунд она не могла вспомнить, где она, и почему находиться в этом незнакомом месте. Комната была небольшой, но уютной. Занавески на окнах оставили достаточно открытыми, чтобы в спальне струился утренний свет.

Она вылезла из слишком высокой постели и посмотрела на себя в большое зеркало, висящее по эту сторону двери. Всю жизнь она хотела обладать чувственным телом кинозвезды. А была вместо этого тонкой, маленькой, узкобедрой и малогрудой. Неудачное тело для деторождения, говорили жившие у них в доме женщины постарше, когда думали, что она их не слышит.

В одном углу комнаты стоял закуток с металлическим душем, прибавленный явно спустя немало лет после первоначальной постройки асьенды. От закутка шли голые трубы и исчезали в неровных отверстиях в стене.

Направившись в душ, Бхаджат прошла мимо окна и взглянула на равнину. Он все еще там! Она шагнула к окну, оставаясь за полуоткрытыми занавесками. Этот идиот, должно быть, так и проспал там всю ночь. Он лежал на спине, заложив руки за голову. Вопреки себе, Бхаджат улыбнулась. Проспал он свой первый восход солнца. А затем подумала: вероятно он никогда не слышал о росе, так же как и о морозе. Вероятно, он подхватил простуду. Или пневмонию. Как это глупо, всю ночь оставаться там!

К тому времени, когда Бхаджат закончила принимать душ и оделась в ту же блузку и юбку, она решила выйти из дома и посмотреть, все ли в порядке.

Но когда она спустилась по широкой голой деревянной лестнице, ведущей на первый этаж асьенды, один из охранников, офицер улыбнулся ей и передал:

— Освободитель желает срочно переговорить с вами.

Бхаджат отбросила все иные мысли и последовала за офицером в большой зал, где она впервые встретилась с Освободителем. Зал был пуст. Вдоль обшитых панелями стен выстроились портреты, канделябры и кресла с высокими спинками. Но ее никто не ждал.

— А где…

Офицер снова улыбнулся и нажал кнопку на панели в стене неподалеку от дверей.

Часть деревянной обшивки уехала в потолок, открыв белый видеоэкран. Бхаджат следила, как офицер придвинул кресло лицом к экрану, слегка поклонился ей, а затем покинул большой зал. И тихо закрыл за собой дверь.

Внезапно экран начал светиться. Потом Освободитель обрел твердые трехмерные очертания. Впечатление складывалось такое, словно в стене большого зала вырубили нишу, и он сидел в ней, за старым, видавшим виды столом из серого металла. Стена у него за спиной выгорела до бледно-зеленого цвета. Бхаджат видела даже трещины в ней.

Может, он и имеет аппаратуру голографической связи, подумала она, но живет он безусловно отнюдь не в роскоши.

Сейчас он выглядел не таким старым. Должно быть, он в такую рань не спит и действует. Судя по свету в его комнате, где бы он ни был, там еще даже не светает.

— Надеюсь, я не прервал ваш сон, — вежливо обратился он.

— Нет. Я встала вместе с солнцем, — ответила Бхаджат.

Освободитель позволил себе улыбнуться.

— Вот такой роскоши я не могу себе позволить, особенно когда должен совещаться с правительствами и беседовать с репортерами со всего света.

Бхаджат ничего не сказала.

— Я договорился об освобождении заложников, — сказал он. — Мои люди позаботятся об их перевозке в Буэнос-Айрес, где их примет Всемирное Правительство.

— Понимаю.

— Средства массовой информации заполнены сообщениями о Шахерезаде и ее дерзкой символической борьбе против Всемирного Правительства. — Он слегка подчеркнул слово «символической».

— Значит, мы достигли своей главной цели. — Бхаджат вдруг почувствовала, что устала от всего этого дела. Все это было глупостью, суетой сует, безнадежной борьбой с неизбежным поражением. Семь миллиардов человек! Кто им мог помочь? Да и как им мог помочь кто бы то ни был?

Освободитель между тем говорил:

— Если вашей первоочередной целью было известить о своей борьбе весь мир, то вы добились всего, о чем только мечтали, и даже большего. Вы даже помогли мне достичь моей собственной цели.

Она уловила выжидающее выражение у него на лице.

— И какой именно?

— Я вел переговоры об… урегулировании, взаимопонимании с Всемирным Правительством. В обмен на освобождение ваших заложников оно согласилось… э… «закрыть глаза» на сражение в Южной Африке, где перебили их солдат.

— Очень мило, — отозвалась Бхаджат, позволяя иронии появиться у себя на лице. — Мы получаем всемирную известность, а вы спасены от вторжения Всемирной Армии.

— Освободитель поджал тонкие губы.

— Разве вы не довольны?

— Как вы говорите, — ответила она. — Мы приобрели большую известность.

Он поколебался, а затем спросил:

— Вы по-прежнему готовы превратить ваши разрозненные усилия в объединенную всемирную борьбу? Вы по-прежнему готовы выполнять мои приказания?

— Да.

— Даже при высокой личной цене для вас самой?

Сердце ей стиснул холодный страх.

— Что вы имеете ввиду? — спросила Бхаджат.

— Выработанное мной взаимопонимание со Всемирным Правительством… Сделка с возвращением заложников в обмен на закрытие глаз на инцидент в Йоганнесбурге…

— Да? Что?

— Я вел переговоры об этом с членами Совета Всемирного Правительства по имени шейх Джамиль аль-Хашими. Он добавил к соглашению еще два условия.

Бхаджат ждала в ледяном молчании оглашения условия, зная, каким будет одно из них.

— Первое условие, — объяснил Освободитель, — состоит в том, что пассажир Дэвид Адамс, законтрактованный работник с «Острова-1», должен быть… возвращен туда, откуда прибыл.

Кивнув, Бхаджат почувствовала, как в ней вспыхнула крошечная искорка надежды, хотя она и знала, что это глупо.

— А второе условие? — спросила она.

Шейх аль-Хашими сказал, что среди пассажиров на борту челнока летела и его дочь, путешествующая инкогнито. Он ожидает, что ему возвратят ее. С его точки зрения, Шахерезада умерла. Но он хочет вернуть себе дочь. В противном случае Всемирная Армия нападет на Аргентину.

Искорка погасла во тьме.

— Значит, я цена, которую надо уплатить.

Освободитель пожал плечами.

— Я не могу позволить себе вести организованную войну против Всемирного Правительства. Партизанская война это одно дело… а открытые сражения… не сейчас.

— Понимаю.

Он печально продолжил.

— Пожалуйста не пытайтесь покинуть асьенду. Мои солдаты получили строгий приказ держать вас под строгой охраной, пока мы не сможем передать вас отцу.

22

5 АВГУСТА 2008 г.

ОБЩИЙ ПРИКАЗ 08-441

Отдан Директором Де Паоло.

Следующим лицам:

Адмиралу Джонсону, ВГК ВМС.

Генералу Булачеву, ВГК Армии

Маршалу Пэну, ВГК ВВС.

Касательно удара по Аргентине.

Хотя переговоры с Аргентинским правительством, похоже, обещают прийти к удовлетворительному завершению, возможно все равно будет необходимо устроить демонстрацию силы, прежде чем это правительство отдаст заложников, взятых Подпольной Революционной Организацией Народов при захвате космического челнока.

Поэтому я требую немедленно рассчитать, какой понадобится срок, чтобы:

а) мобилизовать, б) развернуть и с) ввести в действие следующие силы против ключевых аргентинских военных, промышленных, торговых или густонаселенных центров.

1. Только Военно-Воздушные Силы, для неядерных ударов по некоторым или всем вышеназванным центрам;

2. Комбинированные Военно-Воздушные Морские Силы, с целью блокировать аргентинские порты и перерезать железные и шоссейные дороги.

3. Объединенные Военно-Воздушные Сухопутные Морские Силы, которые будут захватывать и удерживать избранные районы аргентинской территории.

Продиктовано, но не подписано директором Э. Де Паоло.

Дэвид сидел, прислонившись к крепкому дереву, давая полуденному солнцу пропитывать теплом его тело. Над плоской, почти без всяких неровностей равниной дул постоянный ветерок. Равнина эта также была почти совершенно безлесной; единственные деревья на ней росли рядом с асьендой. На горизонте собирались серые тучи, там, где плавали в туманной дымке горы, а их бело-голубые снежные шапки, казалось, парили в воздухе, никак не связанные с остальным миром.

Но он мало обращал внимание на пейзаж. Он наблюдал за асьендой и входившими и выходившими из нее людьми. Большинство из них были солдатами в однообразно оливковой форме.

Я хотел попасть к Всемирному Правительству в Мессину, а кончил в каком-то укрытии революционеров в Аргентине, сказал себе Дэвид. Навигационная ошибка в десять тысяч километров.

Он намеренно оставался в стороне от других пассажиров, сбившихся в кучу и блеющих, словно овцы. Они ели, когда им велят, и пытались не выглядеть испуганными. Они сплетничали и изобретали слухи. Дэвид знал, что если он найдет шанс сбежать, то должен быть свободен от остальных, для того, чтобы ухватиться за эту возможность, иначе они помешают ему.

И он знал как сбежать. Это было просто. Перед асьендой стояли припаркованные авто или, еще лучше, электропеды. За ними присматривал только один солдат, привалившийся к дверному косяку, а ему, кажется, больше нравилось курить сигарету за сигаретой и болтать с заложницами, чем бдительно сторожить.

Но куда ехать-то? Вот в чем препятствие. Он понятия не имел, где они находятся, по отношению к любой разумной цели бегства. Связь с компьютером все еще молчала, и это пугало его до глубины души и даже больше. Я один, думал он, один в мире, забитом более чем семью миллиардами человек. Ни один из них не скажет ему то, что ему требовалось знать, ни один из них не может связаться с мозгом его и напрямую передать туда данные о географии, политических связях, дорожных картах, метеоусловиях, доступность продовольствия — все миллионы деталей, нужных ему, прежде чем он смог бы даже попробовать сбежать.

О бегстве вслепую не могло быть и речи. Это было бы безрассудством и могло закончиться только смертью или поимкой.

И тут он увидел Бхаджат, медленно идущей от асьенды к пустой, раскинувшейся во всех направлениях травянистой равнине. За ней следовала пара солдат с висящими на плечах карабинами.

К ней приставили телохранителей — подумал Дэвид. Зачем? Кто ей здесь может угрожать? Пассажиры? Или она теперь под арестом?

Он ранее видел сегодня, как разгуливали по прилегающей территории к асьенде другие угонщики. За ними не плелось никаких солдат. Значит, они не под арестом. Может быть, это своего рода почетный караул. Она же их предводительница.

И выглядела она отнюдь не счастливой. На этом невероятно прекрасном лице была прямо таки вытравлена печаль.

С ней что-то случилось. Она знает…

Дэвид выпрямился.

Она знает очень многое! — понял он. Она знает все, что мне нужно знать для бегства отсюда. В этой хорошенькой головке заключен компьютер, обладающий всеми нужными мне сведениями.

Дэвид вдруг почувствовал себя желтогривым львом, лежавшим в высокой пожухшей траве, с терпеливой хитростью следя за добычей.

Бхаджат брела медленно, бесцельно, глядя прямо перед собой и ничего не видя. Дэвид следил и ждал. Солнце склонялось к западу, за ним наползали свинцовые серые тучи. Ветер все усиливался. Дэвид не обращал внимания на прохладу и нарастающую влажность воздуха. Не обращал он внимания и на голод, от которого у него сосало под ложечкой. Он всю ночь оставался на равнине, а потом пропустил завтрак и ленч, занятый изучением дома, охраны, системы патрулирования солдатами этого участка местности, машин и электропедов.

Наконец Бхаджат повернула обратно к дому, зайдя так далеко, что стала вместе со своими охранниками крошечными пятнышками, почти теряющимися в этом широком, плоском ландшафте. Вдалеке заворчал гром, и уголком глаза он увидел сверкнувшую молнию. Но Дэвид сосредоточил внимание на девушке и ее охранниках.

Он мрачно улыбнулся про себя. Что может быть поэтичней, чем похитить похитителя?

Три медленно шагало обратно к асьенде, направляясь к главному входу, с припаркованными к ним машинами и электропедами. Охранник в дверях по-прежнему непрерывно дымил, болтая с кем-то, стоявшим дальше в доме, и мало глядя на стоянку.

Дэвид поднялся медленно, не желая привлекать к себе внимания, и бесшумно понесся сзади к двум охранникам, неспешно идущим следом за Бхаджат. Карабины по-прежнему висели у них на плечах, а на бедре одного из них висела кобура с автоматическим пистолетом.

Из туч на западе ударили новые молнии, и по равнине прокатился глухой раскат грома. Охранники посмотрели на небо и залопотали друг с другом по-испански.

Затем один из них переключился ради Бхаджат на международный английский:

— Скоро пойдет дождь.

— И сильный, — согласился его напарник тоже по-английски. — По крайней мере, мы будем в доме, вместо того, чтобы мокнуть.

— Я бы не против промокнуть вместе с ней. Я даже защитил бы ее от стихии, закрыв своим телом.

— И получил бы молнией в зад!

Они рассмеялись.

Дэвид покрыл последние двадцать метров между собой и охранниками, словно ринувшись на свою добычу лев. Сперва он ударил того, что с пистолетом, рубанув его ребром ладони по шее. Тот упал вперед.

Другой охранник развернулся, сталкивая на ходу с плеча карабин, широко разинув рот, показывая все свои зубы, и округлив глаза от шока. Ему не могло быть больше восемнадцати-девятнадцати увидел Дэвид, нанося ему удар ногой в живот.

Солдат сложился пополам, судорожно выпустив воздух из легких. Дэвид обеими руками рванул карабин и злобно ударил его по макушке дулом. Тот растянулся на траве и лежал не двигаясь.

Какой-то миг Дэвид не мог поверить, что все прошло так легко. Самое лучшее оружие всегда внезапность, вспомнил он слова своего инструктора по боевому искусству. Всегда действуй неожиданно. Тот жилистый окинавец был бы доволен выступлением своего ученика.

Когда Бхаджат обернулась посмотреть, что за шум, а драки нет, Дэвид нагнулся подобрать другой карабин. Перекинув его через плечо, он рванул из кобуры пистолет. Охранник в дверях по-прежнему стоял спиной к ним. Дэвид разглядел, что он болтает с одной из стюардесс. Бхаджат наблюдала за ним не говоря ни слова.

Сунув пистолет за ремень, он махнул ей карабином.

— В ближайшую машину, — прошипел он. Она заколебалась. — В машину! — яростно прошипел он. — Забирайтесь в нее и заводите мотор.

Она подошла к ближайшему автомобилю и распахнула дверцу у сидения водителя.

— У вас есть ключ? — прошептала она в ответ.

Дэвид быстро взглянул на охранника в дверях, а затем снова на Бхаджат.

— Какой ключ? Машина не заперта.

— Ключ от зажигания. Чтобы завести мотор, нужен ключ.

На «Острове-1» не было никаких автомобилей, а электропеды заводились щелчком рубильника. Не зная, можно ей верить или нет, Дэвид в нерешительности стоял рядом с автомобилем, ощущая все нарастающую панику.

— Электропеды тоже? — охранник вынимал изо рта окурок гаснущей сигареты, держа его большим и указательным пальцем. Дэвид знал что сейчас он обернется и швырнет ее одним щелчком на мощеную поверхность автостоянки, точно так же, как отправлял туда и все прочие.

— Конечно, — ответила Бхаджат.

Правду ли она говорит? Что я могу сделать если нет?

Но Бхаджат уже шла мимо него.

— Я могу завести электропед, закоротив зажигание, — сказала она. — Это несложно.

Небо прочертил зигзаг молнии, и Дэвид поморщился, ожидая раската грома. Бхаджат подбежала к ближайшему электропеду и склонилась над мотором. Охранник обернулся посмотреть на небо. Гром взорвался над головой как раз в ту минуту, когда охранник застыл от удивления с окурком сигареты, горящим красным угольком в сумраке входа в асьенду.

Бросив взгляд через плечо, Дэвид увидел, что двое других солдат по-прежнему пребывают в полубессознательном состоянии. Но стоявший в дверях вскидывал карабин и спускался к ним по каменной лестнице. Стюардесса все еще стояла, застыв в дверях, глядя во все глаза.

Из огнестрельного оружия Дэвид стрелял только в тире — это входило в тестирование, которому его постоянно подвергали биомедики. Он прицелился повыше, нащупал большим пальцем, что предохранитель снят, и нажал на курок. Карабин рявкнул и дернулся в его руках. С перемычки над дверями полетели фонтанчики пыли и каменные осколки.

Как всякий хорошо обученный солдат, караульный бросился укрыться за лестницей, распластавшись на животе.

— Завелся! — прокричала Бхаджат. — Ходу!

Она сидела верхом на электропеде, Дэвид выпустил еще одну очередь, на этот раз по земле намного впереди караульного, а затем вскочил верхом на багажник. Второй карабин стукнул его по хребту.

Караульный упорно старался слиться с цементным покрытием, где он лежал. Карабин был у него в руках, но он укрылся лицом в покрытие, чтобы представить собой как можно меньшую мишень.

Бхаджат заставила электропед тронуться, и они рванули под завывающий визг электромотора.

— Машины и другие электропеды! — прокричала она через плечо. — Стреляй по ним!

— Что? — Молния, и сразу же раскат грома. Мир вспыхнул и затрясся. Посыпались, разбиваясь, огромные капли дождя.

— Стреляй по машинам и электропедам, — чтобы они не могли погнаться за нами, — проорала Бхаджат, перекрывая рев грома.

Внезапно сделалось темно. Дождь хлестал повсюду, промочив их до нитки, не давая возможности видеть больше чем на несколько метров перед собой. Дэвид слегка откинулся назад, с карабином на бедре, и жахнул по машинам на автостоянке. Рев оглушил его. Карабин дернулся и затрясся, словно хотел высвободиться из его рук.

Бхаджат развернула электропед проехаться вдоль ряда машин, и Дэвид свалился, упав спиной в грязную лужу.

Он с рычанием вскочил на ноги и выстрелил по припаркованным автомобилям. Взорвался один бак с водородным горючим, выкинув гриб жаркого оранжевого пламени. Потом другой. Они не видели караульного, как не мог разглядеть и Бхаджат с электропедом. Он стоял там, паля из карабина, глядя как опрокидывается электропеды, видя, как летят и бьются раздираемые пулями куски машин, чувствуя жар пламени на лице и холод дождевой воды, стекающей ему по спине.

Карабин осекся и смолк. Бхаджат обнаружилась в паре метров от него, свет единственного фонаря от него на руле электропеда почти терялся в ветреной ливневой темноте.

— Ходу! — позвала она. — Быстро!

Дэвид отбросил пустой карабин и перекинул ногу через седло электропеда.

— Уматываем отсюда! — предложил он, когда они рванули, уносясь в темную ливневую грозу.

23

МОЛНИЯ! МОЛНИЯ! МОЛНИЯ!

Буэнос-Айрес: Сегодня в полдень аргентинское правительство объявило, что все пассажиры с захваченного космического челнока будут возвращены на родину.

Предводительница угонщиков, известная только по ее романтической подпольной кличке «Шахерезада», сбежала из правительственного центра безопасности, где держали и ее и других угонщиков.

Ранее источники при штаб-квартире Всемирного Правительства в Мессине сообщили, что Шахерезада погибла во время угона.

В то же время реакция мировых лидеров на решение Аргентины предоставить другим угонщикам политическое убежище была решительно враждебной…

Выпуск «Международных Новостей». 6 августа 2008 года.

Т. Хантер Гаррисон вытянул свои узловые руки и погрузился в парящую воду до подбородка. На лысине у него выступил пот и заструился к глазам. Сидевшая вместе с ним в огромной ванне одна из японок заметила это и осторожно провела одним пальцем по бровям. Она улыбнулась ему, и он ухмыльнулся в ответ. Другая девушка стояла в ванной и тянулась через голову Гаррисона к полкам с мазями и одеколонами.

В помещение вошла Арлен и заставила пар закрутиться, когда подтащила деревянную скамью на краю бассейна.

— Это погубит мне платье, — заметила она, разглаживая юбку, едва прикрывавшую ее загорелые бедра.

— Так сними его и прыгай сюда, — посоветовал Гаррисон. — Места здесь хватит.

— Желала бы иметь на это время, — ответила Арлен.

— Как тебе нравятся мои новые ныряльщицы за жемчугом? Их прислал Хасимото в знак благодарности за спасение от угонщиков.

Арлен поглядела на девушек.

— Красивые.

— Они могут удерживать дыхание целых пять минут, — похвалился Гаррисон. — Самую лучшую работу они выполняют под водой.

— Держу пари.

— Ты когда-нибудь пробовала вращать жезлом под водой?

— Они проделывают именно это? — осведомилась Арлен, откидывая на плечи густые рыжие волосы.

— Среди прочего, — нехорошо осклабился Гаррисон.

— Слушай, я поговорила со Штейнмецем в Рио…

— Где тот парень?

— Никаких признаков его местонахождения.

— Черт подери, не мог же он просто исчезнуть с лица Земли! — Гаррисон сердито шлепнул по вроде, и две японочки отшатнулись от него. Выпрямившись в сидячее положение, он хмуро посмотрел на Арлен. — Послушай… этот парень не мог очень далеко уйти на каком-то чертовом мотороллере.

— Страна там большая.

— Дерьмо!

— И с ним эта ПРОНка, именующая себя Шахерезадой, — продолжила Арлен. — Кажется, бытуют некоторые сомнения, кто кого сцарапал в заложники, она его или он ее. Всю стрельбу производил, похоже, он.

— Мне в высшей степени наплевать, кто что кому сделал. И чаем. Мне нужен этот парень! Он моя собственность, черт побери, и я хочу вернуть его. Кобб из-за него непрерывно раскаляет эфир. Говорит, что он ему позарез нужен на «Острове-1».

Арлен покачала головой, и размякшие от пара снова кудри спали ей на глаза.

— Если она помогает ему… или если он у нее в заложниках — ну, она знает все подпольные явки, всех партизан-террористов от тех краев до…

Гаррисон с минуту подумал.

— В таком случае, я хочу, чтобы разыскали и ее.

— Это нелегко.

— Сообщи Штейнмецу, что он уволен. Кто бы там не был замом у него в Рио, сделай его главным. А Штейнмеца наладь сюда. Я намерен сделать из него показательный пример. И брось всех наших людей в Южной Америке на поиски этой парочки. Я хочу видеть их обоих.

— Это все равно, что искать двух муравьев в джунглях, — сказала Арлен.

— Хочешь получить то же, что ждет Штейнмеца?

— Нет!

— Тогда делай, что говорят.

Она поднялась на ноги. Ему пришлось вытянуть шею, чтобы увидеть ее длинные предлинные ножки, рельефы ее здорового тела и раскрасневшееся лицо.

— Куда это ты собралась? — спросил он.

— Позвонить туда, куда ты мне только что велел.

— Вон там есть телефон. — Он показал сквозь густой пар. — Звони отсюда. — И продолжал, снова ухмыльнувшись: — И скинь эти тряпки, пока звонишь. Я хочу, чтобы ты, когда закончишь, забралась в ванну и посмотрела, как долго эти девочки могут задерживать под водой дыхание.

Арлен посмотрела на него, уголки ее рта чуть сжимались в самом минимальном намеке на недовольство.

— Не пререкайся, — опередил ее Гаррисон. — Дай этим девочкам хорошенько поработать над тобой, и я покажу тебе, что еще прислал Хасимото. Тебя он тоже не забыл.

— Да?

Гаррисон кивнул. Две «ныряльщицы за жемчугом» улыбнулись и кивнули, стоя по бедра в надушенной парящей воде. Их проинструктировали делать все, что им скажут и не говорить ни на каком языке, если им не разрешат разговаривать.

Губы Арлен слегка изогнулись кверху.

— Ты грязный старикан, ты знаешь это?

— Зачем скрывать? — весело признал Гаррисон. — Но в моем возрасте я получаю от наблюдения чуть ли не единственное удовольствие. А ты все равно эксгибиционистка. Тебе это по душе.

Арлен ничего не сказала.

— Ну, скажи правду, — в скрипучем голосе Гаррисона самую малость зазвенел металл. — Тебе ведь по душе пускать пыль в глаза, показывая, на что ты способна, не так ли?

Она не ответила.

— Не так ли?

— Разумеется милый, — сказала наконец Арлен, расстегивая блузку. — Я наслаждаюсь каждой минутой этого.

Кови Бовето и Цзю Чжан Лю не могли в большей степени отличаться друг от друга, и все же принадлежать к одному биологическому виду.

Бовето был человеком рослым, массивным, с широким лбом, нависшим над крошечными, зыркающими, подозрительными глазами. Лицо его обычно выражало хмурое настроение. А первый инстинкт всегда побуждал его атаковать любую проблему в лоб.

Лю же в более раннюю эпоху стал бы философом, мудрецом, мандарином. Он был миниатюрным, тихим, почти аскетичным на вид. Свои настроения страсти и удовольствия он старательно скрывал за маской ничего не выражающего лица.

Они сидели в номере Лю в штаб-квартире Всемирного Правительства в Мессине. В номере присутствовала лишь самая слабая аура Китая: висевшая на одной стене картина, писанная на шелке, драгоценная ваза в углу. В остальном же он, как и все прочие номера в здании штаб-квартире, блистал современным западным хромом, пластиком и стеклом меблировки.

— Но он же отходит от сердечного приступа, — говорил Бовето. Он тяжело сидел в плетеном пластиковом кресле с кружкой темного пива на столике перед ним.

Лю сидел, не сгибая спины, на табурете с плюшевым верхом по другую сторону стола, у его локтя стоял стакан абрикосового вина размером с наперсток.

— Ему больше восьмидесяти лет, — тихо напомнил китаец. — Он не может долго протянуть дальше.

Бовето пожал плечами.

Тогда Законодательное собрание изберет нового директора.

Лю склонил голову едва ли на сантиметр.

— Ты подумывал о том, кто может быть кандидатом?

Глаза африканца сузились.

— Немного.

— Возможно будет полезным, — мягко предложил Лю. — Если мы обсудим возможные кандидатуры и сойдемся на одном лице. Если мы сможем достигнуть такого соглашения, то наверняка сможем убедить основную массу африканских и азиатских делегатов проголосовать за это лицо, и оно наверняка станет следующим директором.

Бовето сделал долгий задумчивый глоток пива.

— Кого ты рассматриваешь, как самых вероятных кандидатов? — спросил он.

Лю разрешил себе чуть улыбнуться.

— Я думаю, ни Уильямс, ни Мальков не имеют ни единого шанса. Законодатели побоятся вновь открыть раны «холодной войны», если изберут американца или русского.

— Может быть, — допустил Бовето. — А как насчет аль-Хашими?

— По-моему, его не интересует пост Директора, хотя, возможно, я не прав. Если он выставит свою кандидатуру, то, я думаю, это будет всего лишь тактикой — ходом с целью добиться у других уступок в обмен на поддержку из кандидата.

— Андерсен?

Он способный администратор. Европейский блок проголосует за него, и американские голоса он, вероятно, тоже получит, при условии, что Уильям не станет добиваться этого поста. В Законодательном собрании его многие уважают и любят.

— Но ты не хочешь видеть его на этой должности, — сказал Бовето. Это не было вопросом.

— У меня на уме другой кандидат.

— Кто?

— Ты, конечно.

Глаза Бовето сверкнули. Как легко отражается душа у него на лице, подумал Лю.

— Ты примешь на себя такую ответственность? — спросил китаец.

— А азиатский блок проголосует за меня? — спросил контрвопросом Бовето.

— Я сделаю для этого все, что в моих силах.

Бовето снова потянулся за пивом.

— Ну, я, конечно, должен подумать об этом. До настоящей минуты у меня и в мыслях не было занять этот пост. — Но лицо его кричало: Да, да, да!

Поставив почти опустевшую кружку на стол, Бовето сказал:

— Это все в будущем. А что нам делать с проблемами, с которыми мы столкнулись сегодня? Этот Освободитель…

— Аль-Хашими провел переговоры об освобождении заложников с челнока, — сказал Лю. — Этой проблемой занимается он.

— Но Освободитель стоял за свержение правительства Южной Африки. И предводительница этих угонщиков-ПРОНовцев скрылась. Должно быть он позволил ей бежать. И предоставил остальным политическое убежище.

— Это не важно, — ответил Лю. Эти мелкие мятежи мало что значат. Мы должны сосредоточить свои усилия на гарантировании того, чтобы Директорство перешло из нетвердых стареющих рук Де Паоло в руки сильного, способного лидера. Вот тогда мы сможем разделаться с мятежниками и революционерами.

Бовето нахмурился, а затем улыбнулся.

— Полагаю, ты прав, — согласился он.

Они мчались во мраке сквозь холодную грозу, подскакивая на ухабах узкой дороги, насквозь промокшие. В ушах у них гремели гулкие раскаты грома, ландшафт стробоскопически освещало раздвоенными как змеиный язык вспышками молний, при которых все на мгновения заливалось резким голубовато-белым свечением, а потом опять исчезало в черноте.

Дэвид чувствовал как дрожит Бхаджат за рулем электропеда. Через несколько километров он велел ей свернуть на обочину. Ливень хлестал так сильно, что они едва-едва видели что-либо за гранью фар электропеда.

— Нам надо найти какое-то укрытие, — прокричал он, перекрывая раскат грома.

Волосы прилипли к ее лицу. С носа и подбородка стекала вода. Одежда приклеилась к телу, показывая все выпуклости, обрисовывая ее пупок, соски, ребра.

— Здесь поблизости нет никакого укрытия, — проорала она в ответ. — И мы не должны останавливаться. Они нас догонят.

— Только не при такой грозе, — крикнул Дэвид.

— Нам нельзя останавливаться, — настаивала она.

— Тогда, по крайней мере, дай я сяду за руль.

Он взялся за руль, а она прижалась к нему, дрожа всем телом, стуча зубами, когда он нагнулся вперед, вглядываясь в сплошную пелену дождя.

Зрелище это и ужасало и веселило душу. Дэвид читал о грозах, видел видеозаписи ураганов и торнадо. Но эта гроза была настоящей. Он чувствовал, как жалят его холодом хлещущие по нему капли дождя, вынуждая его сощурить глаза и узкие щелки. Гром гремел, подавляя, ужасая и сотрясая землю. Молния, раскалывая тьму, опаляла каждый нерв в его теле.

Неудивительно что наши предки поклонялись им, подумал Дэвид. Гром и молния. Они низводят тебя до полного ничтожества. Я муравей, бактерия, молекула, шмыгающая по ландшафту. Их мощь-то и вселяла ужас, ведущий к поклонению. Мощь и красота. Боги, зримые боги. Настолько величественные и могущественные нас!

Затем более прагматичная часть его мозга подумала, а не притянет ли к ним молнию на этой широкой и плоской, без единого деревца, пампе.

Нам следовало бы остановиться и лечь у обочины, подумал он, и оставить этот металлический электропед на приличном расстоянии от нас.

Но вместо этого он гнал дальше, с дрожащей позади него Бхаджат.

Дождь наконец кончился и тучи понеслись дальше, открывая прозрачное, усыпанное звездами ночное небо. Дэвид знал, что батареи электропеда не протянут всю ночь без перезарядки, и поэтому стал искать в темноте городок, деревню, одинокий дом. Ничего. Только тьма от горизонта до горизонта.

Уже почти светало, когда они увидели на небольшом взгорье вдали от дороги какой-то сарай. В сероватом свете раннего утра Дэвид свернул с мощеной дороги, и они запрыгали по траве к покосившейся деревянной двери сарая.

Батарея сочла нужным отказать именно в ту секунду, и Дэвиду пришлось поднажать на педали — стиснув зубы и напрягая ноги — остаток пути до сарая.

— Заведи электропед в сарай, — произнесла страшно слабым голосом посеревшая от усталости Бхаджат. — Не дай им увидеть его… с воздуха.

Это был старый маршрутный сарай вакеро, где верховые пастухи скотовладельца могли укрыться на ночь во времена предшествовавшие появлению вертолетов и электропедов. Он явно и теперь еще использовался при случае пастухами, так как деревянное однокомнатное строение все еще стояло, хоть и некрашеное, защищенное от непогоды. В нем стояло четыре койки, а на полках над раковиной нашлись даже кое-какие консервы. Сарай построили над колодцем, у раковины стоял старомодный ручной насос.

Бхаджат била неудержимая дрожь, и она закашляла, как только улеглась на койку.

— Ты простудилась, — сказал Дэвид, положив ладонь ей на лоб. Тот так и горел. — А может и хуже.

— А ты? — спросила она в перерыве между кашлями.

— Со мной все в порядке, — ответил он.

— Нам нельзя здесь долго задерживаться.

— Ты не сможешь долго путешествовать больная.

— Нет… смогу.

Дэвид подошел к полкам с консервами. Большинство из них разогревались сами. Он сорвал крышки с двух банок супа и одной с тушенкой. Те сразу зашипели от жара. Присев на край койки, он помог Бхаджат выпить суп прямо из банки. Никаких тарелок, ножей, ложек чашек в сарае не было.

Равно как и лекарств.

— Дорога, — проговорила Бхаджат. — Мы можем проехаться на попутной. Там должны ездить грузовики.

— С рациями и полным нашим описанием, переданным полицией, армией или еще кем-нибудь, — возразил Дэвид. Он помог ей съесть часть тушенки, и она стала кашлять поменьше. И прикончил тушенку сам, несмотря на ее слабые предупреждения, что он может подхватить ее вирусы, питаясь из той же банки. Затем он выпил свой суп, наполнил две банки чистой холодной водой из насоса и оставил обе рядом с Бхаджат.

— Сосни немного, — посоветовал он. — Я намерен сделать именно это.

— Мне холодно.

Дэвид внимательно изучил сарай. В нем не хранилось никаких одеял, не было даже простыней. Светившее сквозь окно солнце грело, но его лучи не доставали до встроенной в стену и недвижимой койки. Поэтому он раздел Бхаджат и положил ее все еще влажную одежду на квадрат солнечного света на досках пола. А затем разделся сам и вернулся к ней.

Как воробушек, подумал он, глядя на ее обнаженное тело, хрупкая и прекрасная.

Он вытянулся рядом с ней и обнял ее. Все еще слегка дрожа, она прильнула к его телу. Он крепко сжал ее, а потом принялся растирать ее голую спину и ягодицы. Она несколько раз кашлянула, а затем заснула. Он тоже заснул, и последней его сознательной мыслью было понимание, что усталость сильнее страсти.

Разбудил Дэвида шум мотора. Глаза его мигом открылись, и он сразу же проснулся и напрягся. Деревянные планки потолка. Свернувшаяся в его объятиях Бхаджат. И гул приближающегося к их хижине двигателя внутреннего сгорания. Не электропед. И не вертолет. Возможно, грузовик.

Он осторожно высвободил спящую девушку из своих объятий. Дышала она тяжело, с трудом, почти хрипло. Солнечный свет убрался с того участка пола, где он положил их одежду. Но она теперь высохла. Дэвид быстро накрыл обнаженное тело Бхаджат юбкой и блузкой, а затем сгреб с пола собственные штаны и рубашку и натянул их.

Сквозь окно хижины он увидел устремившуюся прямо к горизонту дорогу. По шоссе пыхтел большой трактор с прицепом, начертанная на его белых боках надпись провозглашала, что он возит в своих рефрижераторных внутренностях ДОН КИХОТ СЕРВИЗА.

Никак нельзя выйти на дорогу и проголосовать ему, сказал себе Дэвид. Вероятно, даже пробовать и то ошибка. Но ей нужен врач, или на худой конец аптекарь.

Он оглянулся на койку. Бхаджат садилась на нее, прикрывая одной рукой груди, вцепившись в противоположное плечо, словно позируя на картине.

Но Дэвид увидел у нее под глазами темные круги. Она закашлялась, и кашель, кажется, причинял ей боль.

— Мы не должны здесь задерживаться, — сказала она.

— Знаю.

— Проедут и другие грузовики.

— Но они не свяжутся с полицией, не так ли?

Она попыталась улыбнуться.

— Сейчас я тебе объясню, как хорошо обученный партизан голосует попутному грузовику.

Дэвид напряженно ждал, пригнувшись у края шоссе. Ему с дюжину раз подумалось, будто он слышал мотор грузовика. И каждый раз этот звук оказывался лишь плодом его нетерпеливого воображения. Один раз над ними пролетел вертолет, и Дэвид спрятался вместе с электропедом по высокой желтоватой травой у обочины. Пилот явно ничего не заметил и улетел дальше, даже не сделав круг над районом.

Наконец он действительно услышал приближающийся грузовик. Оглянувшись, он увидел на крыше сарая Бхаджат; она махнула ему разок, а затем исчезла. Дэвид выкатил электропед на шоссе и оставил его там, у обочины.

— Надеюсь, это сработает, — пробормотал он, кладя ладонь на рукоять заткнутого за пояс пистолета. Тот был их единственной альтернативой, если грузовик не остановится.

Он рванул обратно к хижине и увидел бегущую к нему Бхаджат. Подхватив ее на руки, он снова устремился к дороге. Она попыталась было возражать, но ее слова превратились в кашель.

Они залегли у обочины в дюжине метров позади места, где лежал электропед.

Грузовик фыркнул и остановился. Из кабины не торопясь вылезли двое шоферов и уставились на электропед. Затем они переглянулись и пожали плечами. И обшарили взглядом окружающий ландшафт. Дэвид и Бхаджат прижались к земле.

Водитель повыше почесал в затылке и что-то сказал по-испански. Похоже, он задал вопрос, и в нем прозвучало слово «террористас».

Водитель поменьше рассмеялся и показал на грузовик. Его напарник покачал головой и сказал что-то насчет «полиси». Меньший сплюнул на землю.

— Полисия! Тьфу!

Обменявшись еще несколькими фразами, они поставили электропед на колеса и подкатили его сзади к грузовику. Шофер повыше, казалось, действовал куда менее охотно, чем его напарник, радостно отбарабанивший кодовую комбинацию цифр на задней дверце трейлера. Дэвид внимательно следил за его пальцами.

Они, крякнув, подняли электропед с асфальта и затолкали его в трейлер. А затем захлопнули двойные дверцы и отправились обратно в кабину. Дэвид рванул Бхаджат за руку, кинувшись к хвосту прицепа. Она зажала свободной рукой рот и согнулась пополам. Он выбил на кнопках замка ту же кодовую комбинацию цифр, и задняя дверца открылась с еле слышным щелчком.

Грузовик уже начал двигаться, когда он закинул в него Бхаджат. Ему пришлось догонять бегом, схватиться за открытую дверцу и перемахнуть в темную внутренность прицепа. Он медленно, осторожно закрыл дверцу. Щелкнул замок, и они погрузились в темноту.

Их глазам потребовалось несколько минут приспосабливаться к этому мраку. Прицеп был доверху забит прозрачными пластиковыми контейнерами с мебелью.

— Жалко, что она вся в контейнерах, — подосадовал Дэвид под гул двигателям и шорох шин. — Нам здесь достался уютный дом, полный диванов и кресел.

— Ничего, тут прекрасно, — прошептала крупозным голосом Бхаджат. — Мы в безопасности… пока…

И рухнула без чувств в объятия Дэвида.

24

Многие люди прореагировали на спутники солнечной энергии так же, как реагировали поколением раньше на атомную энергию — железами вместо мозгов. Беспорядки в Дели после открытия первой притенной фермы около индийской столицы были типичными для той истерии, с какой встретили во многих местах Спутники Солнечной Энергии. Кто-то пустил слух, будто микроволновое излучение передается по ночам со спутника прямо на город, с целью стерилизации женщин!

Можно было бы подумать, что эти идиоты могут быть благодарны за какой-то способ безболезненного контроля над рождаемостью, учитывая, что жертвы голода валялись по всей Индии кучами, словно осенние листья, да вдобавок по стране прокатывались эпидемии. Так нет же. Вместо этого они устроили беспорядки. Перебили сотни людей и так крепко разнесли притенную ферму, что местная энергетическая компания разорилась. Нам — то хоть бы хны; мы просто нацелили спутник на Северную Африку, где энергию принимали и продавали Европе. А Индия осталась бедной и нуждающейся.

Индийское правительство и пальцем не шевельнуло; прийти на помощь энергетической компании было бы политическим самоубийством. Даже когда попыталось вмешаться Всемирное Правительство, его сотрудников избивали, осыпали угрозами, а одного-двух похитили и убили. Зверски.

И все из-за глупого слуха…

Сайрес С. Кобб, кассеты для несанкционированной автобиографии.

Самый быстрый, самый легкий и самый разумный путь из аргентинской глубинки лежал на восток, к длинному побережью этой страны, где находились города, порты и аэродромы, откуда можно было направиться на север в Бразилию и в конечном итоге в Соединенные Штаты, или через Атлантику в Африку или Европу.

Поэтому Дэвид и Бхаджат направились на запад, еще глубже в захолустье, к массивным горам, отделявшим Аргентину от Чили.

Сперва у них не было иного выбора. Забравшись тайком в конец прицепа, они сидели среди контейнеров с мебелью и ехали туда, куда их вез грузовик. Бхаджат очень ослабела и ее лихорадило; она по большей части спала.

Наконец грузовик остановился в Санта-Росе. Дэвид закрыл ладонью рот спящей Бхаджат, чтобы заглушить любой кашель, когда двое водителей распахнули задние дверцы и вытащили электропед. Дэвид мельком увидел узкую улочку с потрескавшейся черной мостовой, где среди древних плит пробивались сорняки. Грязные ветхие двухэтажные здания из штукатурки и цемента. Мы не на конечном пункте маршрута, догадался Дэвид.

Он приоткрыл дверь и увидел, как водители закатили электропед в кантину на уличном углу. Сквозь замаранное стекло кантины он увидел, как они поздоровались с невысоким темнокожим человеком, лицо которого походило на крысиную морду. Шофер повыше остался у стойки, прислонив электропед рядом к стене, в то время как другой шофер исчез вместе с хозяином в подсобке. Несколько минут спустя он вышел, сияя от радости, и заказал всем по стаканчику — в баре сидело шестеро усталых с виду мужчин и они с улыбкой приняли бесплатную выпивку.

Дэвид вынес Бхаджат из грузовика и помог ей дойти до кантины. Она очень ослабла. Ему пришлось поддержать ее.

— Где… что мы делаем?

— У тебя хватит сил, чтобы позвонить своим друзьям по ПРОН? — спросил он. Несколько метров между грузовиком и кантиной показались целым километром. На улице никого не было; стоял ранний полдень. Где-то в переулке тявкнула собака, но в остальном все было тихо.

— Да, — слабо ответила она. — Но как?

— Ш-ш! Представь это мне.

Когда они прошли древние вращающиеся двери кантины, внутри все застыло. Никто не двигался. Разговоры оборвались на середине слова. Все глаза сфокусировались на них.

Дэвид помог Бхаджат дойти по голому дощатому полу прямо к хозяину, снова сидевшему за столом у задней стены.

— Я хотел бы поговорить с вами о похищенном электропеде, — обратился он к нему.

Хозяин, похоже, растерялся. Дэвид видел уголком глаза у стойки двух шоферов. Те, похоже, перепугались.

— Там, — кивнул Дэвид на дверь, ведшую в заднюю комнату.

Хозяин поднялся из-за стола и повел их в заднюю комнату. Она была крошечная. Ее голые оштукатуренные стены покрывали надписи и грубые рисунки. Но, как и надеялся Дэвид, на грубо обструганном скособоченном столе стоял сверкающий новенький видеофон.

Опустив Бхаджат на один из стульев Дэвид повернулся к стоявшему около двери хозяину. Дэвид засунул большой палец за пояс, рядом с рукоятью пистолета, и улыбнулся низкорослому хозяину.

— Электропед можете оставить себе. Нам нужно только воспользоваться на несколько минут вашим видеофоном, а потом, возможно, договориться о каком-то транспорте.

Он видел, как усиленно работает мозг хозяина.

— Конечно, сэр, — сказал тот на приличном английском. — Можете спокойно пользоваться видеофоном. Но вот транспорт — это может оказаться дорогим.

— Я понимаю, — кивнул Дэвид.

Бхаджат попробовала достать Хамуда на их конспиративной вилле выше Неаполя, но тот был слишком осторожен, чтобы отвечать на неожиданный звонок. Пришлось вместо этого соединиться кружным путем с телефоном ПРОН на Кубе, а потом со вторым телефоном в Мексике и, наконец, — через спутник — удалось связаться с Неаполем. Даже тогда Хамуд прямо не говорил, а на экране показывал молодую женщину.

Кашляя, раскрасневшись, Бхаджат слабым голосом договорилась о переводе кредита из используемого ими итальянского банка в местный филиал в Санта-Росе. Хозяин назвал сумму, Бхаджат предложила половину и, наконец, они сошлись на трех четвертях. Итальянка на несколько секунд исчезла с экрана, а затем вернулась и дала добро на перевод денег. И резко прервала связь.

Хозяин налил им обоим по стаканчику и послал рассыльного в местный автоматизированный филиал. Перевод произойдет за несколько минут: сделки по системе компьютер — компьютер производились с электронной скоростью, пока их не тормозили никакие люди.

— Этой леди нужен врач, — сказал хозяин, пока они ожидали возвращения посланного.

— Да, — согласился Дэвид. — Мы сможем найти его здесь?

Крысомордый пожал плечами.

— Когда-то в Санта-Росе врачи занимали целую улицу. Но наш городок умирает. Пропали все рабочие места, а вместе с ними и врачи. Один-то у нас есть, но он на станции скорой помощи в горах; там у них эпидемия. Туда вам ехать не стоит. Слишком опасно! Эпидемия.

— Где же мы тогда сможем найти ей какую-то медицинскую помощь?

— Я это устрою, — пообещал хозяин. — Без всякой дополнительной платы, — гордо добавил он.

Бхаджат улыбнулась ему.

— Мы согласились на большее, чем вы ожидали? — едва слышно спросила она.

Тот улыбнулся в ответ.

— Когда дело доходит до благополучия такой прекрасной юной леди, деньги в расчет не принимаются.

Тут в крошечную комнатушку ворвался, улыбаясь во весь рот, рассыльный. Он вытащил из одного кармана облегающих джинсов пачку международных долларов, а затем рванул такую же толстую пригоршню банкнот из другого.

— Ах, — вздохнул хозяин. — И вдобавок международные доллары. Они стоят намного больше аргентинских песо.

Это гарантировало его дружбу, и хозяин сделал несколько звонков, а потом лично отвез Бхаджат и Дэвида на старом, покрытом пылью автофургоне, гудевшим хорошо смазанным двигателем, к неудобной маленькой взлетной полосе Санта-Росы. Их ждал небольшой двухмоторный реактивный самолет, где уже сидел за штурвалом, разогревая двигатели, седовласый пилот.

Дэвид и хозяин помогли Бхаджат забраться в самолет. Затем темнолицый коротышка отвесил Дэвиду последний поклон.

— Вайя кон диос, — пожелал он, перекрывая рыкание двигателей. — Когда вы приземлитесь, вас будет ждать врач. И не волнуйтесь, мой телефон полиция не подслушивает.

Дэвид пожал протянутую руку, думая про себя: я благодарю преступника за противозаконные действия.

А затем забрался в самолет и помог Бхаджат пристегнуть ремни.

Взлетели они с ревом, самолет так сильно трясся и дрожал, что Дэвид наполовину ожидал увидеть, как с грохотом отрываются и падают куски. Но все удержалось на месте.

Они сидели бок о бок позади пилота, разговорчивого, круглолицего улыбчивого человека с сильными твердыми руками и заметным брюшком. Место второго пилота оставалось незанятым.

— Я летаю с тех пор, как достаточно вырос, чтобы видеть выше приборного щитка за лобовое стекло, — довольно говорил он, перекрывая приглушенный рев двигателей. — Летаю везде. Вы платите, я летаю. Иногда летаю и без всякой оплаты, например, когда происходит землетрясение и людям нужна помощь — продукты, медикаменты, ну, сами знаете.

Дэвид посмотрел на сидевшую рядом с ним Бхаджат. Она, казалось, заснула. На ее лице все еще горел румянец, тело ее жарила лихорадка.

— Куда мы направляемся? — спросил Дэвид пилота.

— В Перу. Там вас никто не ищет.

— В Перу, — повторил Дэвид. Он мысленно увидел инков и конкистадоров, золотые храмы высоко в неприступных горах.

— Бывали когда-нибудь там?

— Нет, — ответил Дэвид.

— Высокие горы. Некоторым людям там трудно дышать из-за разряженного воздуха. В девяностые годы я возил туда опиум.

— Контрабанда?

— Полиция называла это именно так, — чуть пожал плечами летчик. — Кто-то перевозил товары то ли из Китая, то ли еще откуда, а в горах его перерабатывали. В те годы там имелись крупные фабрики. А потом кто-то перевозил его на север, к гринго. Я тем маршрутом никогда не летал. Слишком опасно. Эти сумасшедшие гринго, когда пытаешься пересечь их границу, лупят по тебе самонаводящимися ракетами ЗВ.

— Ракетами земля-воздух?

— Си. Наркотики тогда были большим бизнесом. Уйма денег для всех. Это было до того, как явилось Всемирное Правительство и все прикрыло.

Дэвид кивнул.

— А у них в горах имелись крупные фабрики. Много работы для всех — даже для летчиков, вроде меня. Проклятое Всемирное Правительство все это разрушило. Всех лишило работы.

Он болтал часами, пока они летели на север. Местность под ними сменилась с пампы на лес, с леса на непроходимые джунгли, и, наконец, на высокие, скалистые горы. На многих пиках Дэвид видел снег. Но никаких признаков дорог, городков, человеческого обитания.

— Это тяжелый участок, — сказал таким же веселым тоном, как и раньше, пилот. — Там где мы начали, мы летели достаточно низко, чтобы пройти под радарами. Но здесь в горах, в это время года приходится лететь повыше — а то повстречаешься с ангелами. Она хорошо пристегнута?

Дэвид проверил ремни Бхаджат, а потом свои. Самолет начало болтать в сильных воздушных потоках гор. Голые, неровные каменные стены казались страшно близкими к ним.

— Не бойтесь, — крикнул пилот, когда самолет накренился. — Я летал в этих краях больше, чем вы прожили. Они — мои друзья.

Внезапная воздушная яма заставила Дэвида порадоваться, что в желудке у него пусто. Бхаджат заворочалась и застонала во сне.

Он сказал, что нас будет ждать врач, в сотый раз повторил про себя Дэвид. Он обещал.

— Ой-е-ей!

Дэвид посмотрел на полуобернувшегося на своем сиденье пилота.

— Что случилось?

Пилот показал на правую сторону самолета. Дэвид увидел три летящих с крейсерской скоростью косокрылых истребителя. Непонятно, как у них крылья не отлетали при такой скорости. И уставился на эмблемы на истребителях: голубой шар Всемирного Правительства. А на хвостовом оперении стилизованное золотое солнце с лучами. Древний символ инков. Это перуанцы.

Пилот надел наушники и бормотал что-то в нашейный микрофон на рубленом жаргоне профессиональных летчиков.

Снова повернувшись к Дэвиду, он сообщил:

— Они хотят чтобы мы приземлились на аэродроме ихнего Всемирного Правительства. Им известно, что вы двое у меня на борту.

— Тот человек в Санта-Росе, — догадался Дэвид.

— Должно быть, за вас предлагают большую награду. Пока не светят крупные деньги, ему вполне можно доверять.

— Что они сделают, если мы не выполним указаний?

Пилот больше не улыбался.

— Собьют нас. Их командир говорил, что у них есть и ракеты и лазерные пушки, так что если мы не летаем быстрее света, у нас нет шансов оторваться от них.

— Выбор невелик.

Улыбка малость вернулась на место.

— Не боись, амиго. Я знаю эти горы, а они — нет. Я высажу вас в безопасном месте. Оно будет не там, где вас ждут, но и не на их проклятом аэродроме. Они скорей поцелуют меня в задницу, чем я дам захапать мой самолет!

— Но у них же ракеты и…

Пилот беззаботно отмахнулся.

— А у меня вот это. — Он постучал себя указательным пальцем по виску. — И вот эти, — он указал вниз. — Кохонес, — объяснил он.

Пятнадцать минут они летели вместе с истребителями, настолько прямо и ровно, насколько вообще позволяли хитрые горные ветры. Чтобы оставаться поблизости от маленького турбореактивного самолета, сверхзвуковым реактивным самолетам, приходилось постоянно сбрасывать скорость. Пилот снова включил рацию и болтал по-испански с пилотами истребителей, объясняя, что он летит с максимальной скоростью.

— Я вам, знаете ли, не ракета! — рявкнул он ради Дэвида по-английски, а сам мало-помалу сбавлял скорость.

Затем вышел спор по поводу высоты. Горы все еще поднимались, становясь перед ними все выше и выше. Пилоты истребителей хотели подняться над пиками как можно выше. Пилот Дэвида покачал головой и объяснил, что его бедный уставший самолет уже и так с трудом достиг своего потолка и не может подняться выше, не потеряв скорость и не разбившись.

Вскоре они заманеврировали, огибая заснеженные пики, пролетая там и сям среди гор. Под ними расстилалось непроницаемое море облаков и тумана, но на этой высоте разряженный воздух оставался ясен.

А затем совершенно неожиданно пилот толкнул штурвал вперед, совершил тяжелый поворот налево и заложил такой крутой вираж, что Дэвид перестал что-либо видеть кроме несущихся мимо его окон скал. Ревя двигателями, самолет нырнул в облака, и мгновение спустя их окутал серый туман, вынуждая лететь только вслепую.

Дэвиду хотелось закричать, но у него перехватило дыхание.

Пилот сорвал с головы наушники и улыбнулся Дэвиду.

— Не боись. У меня есть радар. — Он постучал по крошечному оранжевому экранчику в центре приборной доски. На нем вспыхивали импульсы, отраженные от окружающих их со всех сторон гор.

Но ты же не смотришь на него! — молча завопил Дэвид.

— У них тоже есть радары, — сказал все так же через плечо пилот, — но они чересчур боятся бросать свои новенькие сверкающие самолетики сюда, вниз, заниматься любовью со скалами. Я знаю эти горы. Я могу пролететь через них с завязанными глазами и поцеловать по дороге все до одной.

Дэвид кивнул и попытался улыбнуться.

После скачков, содроганий и закладывания ушей, длившегося, казалось, часы, они опустились ниже слоя облаков, и Дэвид увидел скользящие под ними широкие альпийские луга. Косые солнечные лучи просачивались сквозь густые серые облака над ними. Луга выглядели голыми и коричневыми, безлесными и усеянными валунами. Теперь у пилота не осталось времени на разговоры. Он провел самолет низко над ровной кляксой пожухшей травы, сделал один круг над ней, а затем выбросил шасси с тормозными парашютами и устремился совершить посадку, подскакивая по земле и поднимая пыль.

Даже не выключая двигателей, он протянул руку назад и открыл люк рядом с Дэвидом.

— Порядок, теперь вы в безопасности.

— В безопасности? Где мы?

— Примерно, в пятидесяти километрах от Сьюдад-Нуэво — именно там вас ждут друзья.

— Но как мы туда попадем?

— Не знаю! А может, ваших друзей уже замела полиция. Здесь вы несколько дней будете в большей безопасности.

— Что вы имеете в виду? Здесь же ничего нет!

— Вон за той горой индейская деревня. Вы сможете какое-то время побыть там.

— Но…

— Нет времени! Я должен вернуться к аэродрому, где смогу достать какое-нибудь горючее, прежде чем меня догонит эта сраная полиция. Вылезай! Быстро!

Не имея почти никакой возможности подумать, Дэвид расстегнул ремни у Бхаджат и вынул ее из самолета. Пилот форсировал двигатели, устроив ими миниатюрный ураган из пыли и мелких камешков пока Дэвид стоял там с Бхаджат на руках.

Самолет с ревом понесся, подпрыгивая по пологому лугу, и поднялся в затянутое облаками небо. Через несколько минут он исчез в серых облаках, и даже звук его двигателей и тот пропал.

Дэвид остался один в пустынном диком краю с больной, потерявшей сознание девушкой.

25

Свершилось!

Я зашел в общежитие к Руфи поработать над заданием по электронике, которым мы занимались на пару, а обе ее подруги по комнате вышли в полдень погулять, и, ну, вместо занятия проектом мы очутились в постели. Она — чудо. У нее это тоже в первый раз.

Я сказал что хочу жениться на ней и люблю ее, а она только хихикнула и сказала, что нам еще долгое время не следует даже думать о браке. Семья у нее еврейская, но ее родные не строгих правил и все такое, так что они не станут возражать против ее брака со мной. Но если у нас будут когда-нибудь дети, сказала она, то они будут евреями. Я этого в общем-то не понимаю; кажется, это никак не связано с тем, в духе какой церкви их воспитают. Они будут иудеями, даже если мы вырастим их лютеранами. Именно так объяснила Руфь.

Так или иначе, я намерен теперь упорнее чем когда-либо работать над этими проклятыми классными заданиями. Руфь такая способная, что, наверняка, пройдет тесты и отправится на «Остров-1», и я не собираюсь дать ей улететь туда без меня.

Дневник Уильяма Пальмквиста.

Давай смотреть фактам в лицо, старушка, ты, должно быть, мазохистка.

Эвелин сидела в баре «Везувио», где декорации состояли из голографической панорамы прошлых извержений вулкана Везувий. Повернись в одну строну — увидишь, как докрасна раскаленная лава крушит под своим неудержимым потоком деревню повернись в другую — и тебе откроется зрелище швыряемых из огненного конуса камней величиной со школу.

Эвелин игнорировала все эти виды, потягивая свой бокал в затемненном, шумном баре. Большинство посетителей были итальянцами, неаполитанцами, предпочитавшими разговорам — пение, а пению — споры. Бармены спорили с клиентами, а клиенты спорили друг с другом — и все в полную силу легких, сопровождая слова более красноречивыми жестами, чем мог когда-либо проделывать дирижер симфонического оркестра. Тут можно потерять глаз, просто обсуждая погоду; подумала Эвелин.

Но она снова сидела у стойки в конусе молчания. Всякий шум и деятельность вокруг нее свелись на нет. Она затерялась в собственных мыслях.

Они приземлились в Аргентине. Если я вылечу туда, то будут ли они еще там, когда я прибуду? Позволят ли мне аргентинцы увидеться с Дэвидом? Или взять интервью у угонщиков из ПРОН? И как я туда попаду? Одолжив денег у Чарльза? Он будет ждать оплаты.

Он ничего не имела против бисексуальности сэра Чарльза. Что он проделывает с другими, ее не касалось. Но этот человек был мазохистом и отключал Эвелин своими горячими требованиями наказать его. Двое мазохистов не могут развлекаться друг с другом, думала она. Даже хотя ее мазохизм строго ограничивался избранной профессией. Ты, должно быть, мазохистка, раз держишься за журналистку. Другого объяснения нет.

— Можно мне предложить вам бокал?

Пораженная Эвелин подняла взгляд и увидела стоявшего рядом с ее табуретом молодого смуглого человека с толстой шеей. С вида он не совсем походил на итальянца, хотя и носил такие же широкие брюки и безрукавную рубашку, как и все остальные в баре.

— Я как раз собиралась уходить, — сказала она.

Он положил ладонь ей на запястье, мягко, слегка, но этого хватило, чтобы не дать ей подняться.

— Вы английская журналистка, желающая взять интервью у угонщиков, не так ли?

Акцент у него не итальянский.

— Что заставляет вас предполагать…

— Мы следили за вами последние несколько дней. Пожалуйста. Мы не желаем вам никакого зла. Выпейте со мной бокал. Наверное, мы сможем вам помочь.

Он сделал знак бармену, который громко спорил с двумя официантами о конечной судьбе угонщиков.

— Еще бокал того же для дамы, в мне кофе со льдом.

Неодобрительно сверкнув глазами в его сторону, бармен протянул руку за парой бокалов.

— Вы араб, — догадалась Эвелин.

— Курд. Можете называть меня Хамуд. Я уже знаю, как вас зовут. Эвелин Холл.

— Да.

Хамуд кивнул.

— Я отвезу вас к ним.

— В Аргентину?

— В Аргентине ее больше нет. Она и один из пассажиров сбежали от этого лжереволюционера Освободителя.

— С каким пассажиром? — спросила Эвелин, чувствуя, как у нее часто забилось сердце. — Где они?

— Они направляются на север. Человек, с которым она сбежала, явно не хочет возвращаться домой. По-моему, он с «Острова-1».

Протянув руку к бокалу, Эвелин спросила:

— И вы намерены где-то встретиться с ними?

— В конечном счете. Вы готовы отправиться с нами на встречу с ней?

— Да.

— Вам придется точно выполнять все что я вам скажу, и жить вместе с нами. Ни слова никому постороннему, пока я не разрешу.

— Ладно, — нетерпеливо кивнула она.

— Вам будет грозить опасность. И если вы попытаетесь нас обмануть, ПРОН вас уничтожит.

— Я знаю, — сказала она. — Я понимаю.

Сбылась мечта мазохистки.

Когда вертолет пробился сквозь плотный, порывистый ветер, садясь на вершину Башни Гаррисона, Джамиль аль-Хашими напрягся, словно пантера перед прыжком. Насколько хватало глаз, в любом направлении под покровом смога раскинулся город Хьюстон. Богатства, приносимые некогда скотом, а потом нефтью, текли теперь в Хьюстон их космоса, где Спутники Солнечной Энергии превращали солнечный свет в невероятное сокровище.

Но почему Гаррисон не поделился своим богатством с городом? — недоумевал и дальше жечь уголь? Это же канцерогенное топливо!

Вертолет сел на площадку, его двигатели сбавили тон и заглохли. Помощник шейха, одетый в дишдаши и гутру, открыл люк с пассажирской стороны.

— Оставайся здесь, — велел ему аль-Хашими. — Не выходи из вертолета. Я ненадолго.

Аль-Хашими вышел из кондиционированной прохлады вертолета в удушливую жару техасского полдня. Он носил деловой костюм по европейской моде, сотканный из материала, дававшего куда больше вентиляции, чем традиционная арабская галабея. Ветер на этой крыше дул влажный, как на болоте. Аль-Хашими недовольно нахмурился.

Щурясь от яркого солнечного света, он увидел, что высокая, длинноногая, очень американская на вид, женщина стоит, поджидая его у края круглой вертолетной площадки. В нескольких шагах позади нее стояло двое мужчин с каменными лицами.

— Шейх аль-Хашими, — поздоровалась женщина на американском английском с легким техасским акцентом, — добро пожаловать в Хьюстон.

Она протянула руку. Он коротко коснулся ее. Ох уж эти американцы, фыркнул он про себя, сплошная неофициальность и никаких манер. Эта женщина была ростом повыше его очень привлекательна, но на тот же лад, что и эстрадная танцовщица: густые длинные рыжие волосы, крепкие белые зубы, пышная грудь и не менее пышные бедра.

— Я — Арлен Ли, — представилась она, повысив в конце этого заявления голос на полтона. — Мистер Гаррисон попросил меня встретить вас и проводить к нему в кабинет.

— Со стороны мистера Гаррисона очень любезно предоставить мне такого прекрасного гида.

— О, благодарю вас! Вы очень милый.

— Милый! — вскипел аль-Хашими.

Он позволил ей провести себя к лифту и они спустились на два этажа. Двери открылись, показав единственную комнату, занимавшую весь этаж.

Она была частично кабинетом, частично гостиной техасского ранчо, частично садом. Ближе всего к лифту, где стоял шейх, находились впечатляющие столы в стиле модерн из настоящего дерева. Слева от него тянулся ряд серовато-голубых пультов связи, казавшихся достаточно сложными для того, чтобы достичь любого уголка солнечной системы. Арлен провела шейха мимо столов на участок со стенами из сосновых панелей, коврами из звериных шкур и покрытых шкурами же кресел. На длинном столе из красного дерева стояла уйма блюд с едой, бутылок с прохладительными напитками с сверкающий медный гум-гум, окруженный инкрустированными серебром чашками.

— Не хотите ли чего-нибудь поесть или выпить? — спросила Арлен: показывая на ждущий гостей пир.

Аль-Хашими подавил первый порыв отказаться.

— Наверное немного кофе, — он чуть двинул головой в сторону медного чана. — Это ведь кофе по-арабски, не так ли?

— О, разумеется, — не задумываясь ответила Арлен.

Она налила ему чашку, он пригубил крепкий горячий напиток.

— Где же м-р Гаррисон??

— Уверена, он сию минуту будет здесь. Ему известно о посадке вашего вертолета.

— В моей стране, промолвил не улыбаясь аль-Хашими, — часто в обычаи заставлять гостей подождать и таким образом внушить ему, что он менее важная особа, чем хозяин дома.

— О, дело совсем не в этом! — она выглядела искренне шокированной этой мыслью.

— Конечно, в том! — отрезал Гаррисон.

Аль-Хашими обернулся и увидел старика, ехавшего по дорожке между экзотических кустарников на садовых участках огромной комнаты. Гаррисон в своем кресле подкатил к шейху и криво усмехнулся ему.

— М-р Гаррисон, — поздоровался аль-Хашими.

— Шейх аль-Хашими, — отозвался Гаррисон.

— С вашей стороны очень любезно так быстро принять меня, — сказал аль-Хашими, испытывая при этом что угодно, только благодарность.

— Вы вызвали у меня любопытство, — прохрипел Гаррисон. — Что стряслось такого чертовски важного, о чем нельзя переговорить по видеофону?

Аль-Хашими взглянул на Арлен.

— Я хотел бы поговорить об этом лично с вами наедине.

— У меня нет секретов от этой леди. Она моя правая рука.

— Но у меня есть. — Аль-Хашими постарался удержать себя в руках.

Этот старик просто играет со мной. Он знает, что мне нужна его помощь.

— Я выйду, — сказала Арлен. — Позовете меня, когда я вам понадоблюсь.

— Нет, — отрезал Гаррисон, и аль-Хашими на мгновение напрягся, готовый уйти отсюда, печатая шаг, и вернуться к поджидавшему его вертолету.

Но Гаррисон продолжил:

— У меня есть идея получше. Идемте со мной шейх. А ты, Арлен, оставайся здесь и снова принимайся за работу по этой подготовке к путешествию.

Гаррисон развернул кресло-каталку и поехал обратно в зеленые насаждения. Внутренне кипевшему аль-Хашими не осталось ничего иного, кроме как следовать за ним.

На самом то деле ему не нужно это кресло, думал шейх. Он старик, но не калека. Это всего лишь повод не вставать, унизить меня, показать, кто в этом доме хозяин, а кто — проситель.

— Хочу показать вам нечто такое, что видели всего шесть других человек в мире, — сказал Гаррисон. — И двое из них умерли! — Он рассмеялся и закашлялся.

— Я хотел поговорить с вами о розыске этой сбежавшей угонщицы, — сказал аль-Хашими, следуя за креслом-каталкой через ряды экзотических папоротников и цветочных растений.

— Этой пресловутой Шахерезады? Той что сбежала из-под носа Освободителя с одним моих людей?

— Да. Она называет себя Шахерезадой.

Они добрались до стены, покрытой мхом. Гаррисон щелкнул костяными пальцами, и дверь ушла в стену, открыв кабину еще одного лифта. Он закатил в лифт и развернулся лицом к двери. Аль-Хашими встал рядом с ним, и дверь бесшумно закрылась.

— Она ваша дочь, не правда ли. — Это не было вопросом.

Лифт стремительно опускался. Аль-Хашими ощутил внутри себя пустоту и слабость.

— Да, — сказал он. — Вы это знаете.

— И вы хотите вернуть ее.

— Живой и невредимой.

— С какой стати мне желать увидеть ее невредимой? — спросил Гаррисон.

Лифт со свистом летел вниз. Какая-то часть мозга аль-Хашими спрашивала: сколько нам еще опускаться? Мы же наверняка уже должны добраться до подвального уровня этой башни!

Гаррисону же он ответил принужденно:

— Шахерезада — революционерка, партизанка. Она стремится уничтожить установленный порядок — не только Всемирное Правительство, но и наши корпорации.

— Но она ваша дочь и вы хотите защитить ее, а?

— Конечно.

Лифт наконец притормозил и остановился, обрушив им на плечи сгибающую колени тяжесть.

— Вот потому-то я и остаюсь в кресле, сынок, — тихо рассмеялся Гаррисон. — Моим старым ногам не выдержать езды на этом малыше; вот потому-то я и опоздал принять вас. Спустился за час до вашего ожидаемого прибытия и просто-напросто потерял всякое представление о времени.

Дверь лифта ушла в стену, открыв короткий пустой коридор из серого цемента. Голый пол освещала единственная флюоресцирующая трубка над головой. В конце коридора сверкала стальная дверь, похожая с виду на дверь в подвале банка.

— Ну, не беспокойтесь, — сказал Гаррисон. — Я уже бросил своих людей искать сбежавшего вместе с ней парня — этот молодой человек моя собственность, Кобб позволил ему смыться с «Острова-1», и я хочу вернуть его в целости и сохранности. Вашу дочь мы тоже вернем, одновременно.

— И тоже в целости и сохранности.

Они приблизились к стальной двери. Гаррисон остановил кресло и слегка развернулся поднял взгляд на аль-Хашими.

— Разве вы еще не раскусили, что эти фанатичные юнцы — наши лучшие союзники? Они не способны причинить нам вред. Разумеется, они уничтожают какую-нибудь собственность и убивают каких-то людей, но как это на самом деле может повредить нам? Они похищают наших людей? Ну и что? Мы платим им выкуп и получаем людей обратно. Неплохой способ перекачивать деньги этим мелким хулиганам, не давая пронюхать этому проклятому Всемирному Правительству.

— Я все это понимаю. Я и сам хорошо использовал местные группы ПРОН против Всемирного Правительства. Но если они обретут слишком большую силу…

— Не обретут, — пообещал ровным тоном Гаррисон. — Не способны. Все, что они делают, — антисознательно. О, они вполне сгодятся для свержения Всемирного Правительства. Но они никогда не сумеют командовать парадом. Они уже сделали попытку работать заодно с Освободителем, но у них ничего не выйдет. Тот ожидает, что они будут выполнять приказы, будут терпеливы, залягут на грунт… А они никогда не пойдут.

— Вы уверены?

— Да. Но хватит о политике, — сказал Гаррисон. Я пригласил вас сюда посмотреть нечто особенное.

Он нагнулся вперед и приложил ладонь к идентификатору в центре двери. Этот прямоугольник на миг полыхнул красным, а затем засветился ярко-голубым. Гаррисон откинулся на спинку кресла, и тяжелая дверь распахнулась внутрь.

— Заходите, — пригласил он через плечо, вкатываясь в открытую дверь. Помещение за ней освещалось тускло.

Аль-Хашими вошел за ним. Помещение это было довольно небольшое, прохладное и сухое. Мягкий ковер приглушал его шаги.

— Стойте там, докуда дошли, — донесся с небольшого расстояния впереди голос Гаррисона, и его, казалось, поглотила темнота, словно помещение было с акустической изоляцией для предотвращения любой возможности эха.

Откуда-то с высоты темноту пронзил единственный луч света. Он осветил какую-то картину, увидел аль-Хашими. Подошел поближе…

— Это же «Мадонна с младенцем» Леонардо Да Винчи!

Гаррисон в темноте позади него тихо рассмеялся.

Вспыхнул другой луч позади него, и, повернувшись, аль-Хашими увидел статуэтку пожилой женщины, — безусловно работы Родена. Третий луч-Шагал. Четвертый — крошечная пара золотых колесниц на бархатной подушечке. Аль-Хашими подошел изучить их. Их не закрывал никакой стеклянный колпак, он мог взять их в руки.

— Это из древнего Вавилона, — глухо прошептал он.

— Совершенно верно. Недалеко от Багдада, если лететь реактивным самолетом.

Аль-Хашими выпрямился. Он разглядел резко очерченное верхним светом лицо Гаррисона.

— Но они же были похищены лет десять назад из Багдадского Музея, — проговорил он.

— Да. Разумеется. — Гаррисон мелко рассмеялся, и вспыхнули новые лучи. — Брейгель, Пикассо, Донателло, древнекитайские картины на шелке, электронная скульптура в стиле ультра-модерн, масло, бронза, гравюры, обтесанные и разрисованные неизвестными первобытными руками камни.

— Все похищены! — прохрипел Гаррисон. — Все до одной! Похищены у владельцев, прямо из-под носа. Вон там Гунсбергер… абстракционист… заполучил его работу, пока та находилась на пути в Белый Дом! — Он согнулся от такого сильного смеха, что внезапно затрясся от кашля.

Теперь на всем потолке пылали световые панели, и аль-Хашими увидел, что в одном конце этого небольшого помещения стояло полное витражное окно из какого-то европейского собора. А в другом конце находилась за золотой статуей сидящего Будды в натуральную величину невероятно сложная стена черепичной мозаики.

— Все предметы здесь краденные, — сказал Гаррисон, справившись наконец с кашлем.

Аль-Хашими огладил подстриженную бороду, не зная, что ему испытывать — гнев, ужас или отвращение.

— Послушайте, — сказал Гаррисон ставшим вдруг твердым голосом. — Когда у тебя есть все деньги, какие ты и за всю жизнь не потратишь, когда ты можешь купить все и всех, кого хочешь, что тогда остается? Только бесценные вещи — какие никто не продаст, никогда. Вот этим то я и забавляюсь. Я похищаю художественные сокровища. Это мое хобби.

— Вы призываете похитить их для вас.

— Это одно и тоже, — нетерпеливо отмахнулся он. — Важно, что я отбираю их у людей, которые никогда бы мне их не продали. Бесценные произведения искусства. Ха! Пусть себе остаются бесценными. Я мог бы предложить по сто миллионов за каждый образец, но похищать их куда забавней. Разбивает им сердца. Эти надутые индюки думают, будто смогут сохранить что-то, чего хочется мне! Не продается ни за какую цену, да? Хорошо!

Аль-Хашими медленно обвел взглядом помещение.

— Смотрите хорошенько! Вы всего седьмой из всех, кто когда либо бывал в этом помещении. И последний на Земле кто видит это. Вся коллекция отправляется вместе со мной на «Остров-1», теперь уже совсем скоро.

— Как скоро?

— Через несколько недель. Мы все улетим прежде чем все развалится. Нам надо быть в безопасности на «Острове-1», прежде чем начнется стрельба.

— А моя дочь?

— Мы найдем и повезем туда с собой, — сказал Гаррисон, добавив про себя: — «Если сможем.»

26

Если астроном М.Т.И. Том Маккорд прав, то в поясе астероидов летают сотни миллионов миллиардов тонн железоникелевых сплавов. Экономический потенциал этого склада металлов, в случае, если человечество покорит и индустриализует космос, просто потрясающий.

Доктор Кларк Р. Чепмен, «Внутренние планеты», «Скрибнерс», конец 1977 г.

Дэвид поднимался по склону указанной летчиком горы, медленно, осторожно волоча ноги по скудной, жесткой коричневой траве, неся Бхаджат на руках, словно ребенка. Она не шевелилась и не открывала глаза. Он бы подумал, что она умерла, если бы не проникавший сквозь тонкую рубашку ее лихорадочный жар.

— Это хороший жар, говорил он себе. Лихорадка означает, что тело борется с вторгнувшимися микробами. В деревне найдется врач. Мы скоро будем там.

Солнце опустилось ниже слоя облаков, но его косые лучи совсем не горели. Серо-коричневый горный ландшафт казался пустынным и мрачным. И холодным. Дэвид сообразил, что пыхтит от усилий; он не мог накачать в легкие достаточно воздуха. У него начала кружиться голова. Глядя на Бхаджат, такую маленькую и хрупкую у него на руках, он дивился, почему она кажется такой тяжелой. Ноги его сделались словно свинцовые гири. Руки и спина болели.

Но он шел дальше вверх по склону. Еще сто метров, побуждал он себя. Ты бывал и в худших переделках. А вероятнее всего, семьдесят метров. Отсчитывай их. Каждый шаг… раз… два…

Он потерял счет времени и расстояния. Весь мир, вся вселенная, сузилась до этой единственной цели; гребня этой выщербленной горы и венчавшего его хохолка в виде коричневого кустарника. Тело Дэвида двигалось как автомат. Он не обращал внимания на боль и усталость во всех мускулах и просто двигался вперед, медленно, шаг за шагом.

И когда он наконец добрался до гребня горы, то споткнулся и чуть не рухнул без сил. Деревня, о которой говорил пилот, располагалась далеко внизу, угнездившись среди горных склонов. Полдюжины каменных лачуг. Из отверстия в крыше самой большой лачуги лениво поднималась тонкая струйка дыма. На земле перед другой сидела пара крохотных детей. Где-то выл пес.

Сцена казалась выдернутой прямо из неолита: первобытная деревня, отставшая от цивилизации на столько же лет, на сколько и километров.

Испытывая такое ощущение, словно он с каждым шагом спускается в каменный век, Дэвид понес Бхаджат по склону в деревню. Когда он приблизился к ней, несколько собак подняли лай и вой. Из лачуг вышло около дюжины людей, и они выстроились в ряд, уставясь, разинув рты, на него и его ношу.

Они не дикари, подумал Дэвид. Они носили брюки, свободные рубашки и наброшенные на плечи колоритные красно-белые одеяла. Он не заметил у них никакого оружия.

Из хижины вышли новые жители и скопились вместе с остальными, пока в целом не набралось около трех дюжин. Взрослые мужчины — Дэвид насчитал их пятнадцать человек — шагнули вперед и образовали шеренгу перед женщинами и детьми. Один из малышей — трудно сказать кто, мальчик или девочка, так как у всех была одинаковая одежда и стрижка под горшок — высунулся между ног одного из мужчин. Женщина — его мать — рванула ребенка обратно на положенное ему место. Никто не произнес ни слова, не издал ни звука.

Дэвид остановился в нескольких шагах перед строем неулыбающихся мужчин. Он держал на налитых свинцом руках Бхаджат.

— Она больна, — сказал он. — Ей нужен врач.

Они не ответили. Это были мужчины коренастые, широкоплечие и бочкогрудные. С такими же широкоскулыми лицами и сильно изогнутыми носами, как у древних инков.

— Она больна, — повторил Дэвид, жалея, что он не говорит по-испански. — У вас есть врач? Лекарства?

Мужчина в середине шеренги произнес что-то на непонятном Дэвиду гортанном глухом языке.

Он в отчаянии спросил:

— Абла эспаньол?

Они остались столь же неподвижны, как окружавшие их горы. Подул холодный ветер, и Дэвид увидел, что солнце очень скоро исчезнет.

Он поднял Бхаджат одной рукой, высвободив правую руку, и коснулся ладонью своего лба, а затем ее. Мужчины озадаченно переглянулись. Дэвид повторил свой жест; а затем показал на них.

— Коснитесь ее лба, — подозвал он заговорившего. — Увидите, какая она горячая.

Мужчина медленно, колеблясь, вышел вперед. После еще несколько демонстраций Дэвида, он очень осторожно коснулся лба Бхаджат кончиками пальцев, а затем быстро отдернул руку.

— Нет, — покачал головой Дэвид. — Вот так. — Он положил ей на лоб ладонь правой руки. Его левая рука стонала под ее тяжестью.

Мужчина мрачно поглядел на Дэвида, затем снова протянул руку вперед. И положил ее на лоб Бхаджат. Глаза его расширились. Обернувшись он позвал кого-то из толпы. Через строй мужчин проталкивалась толстая старуха, лопотавшая на том же резком языке. Она остро посмотрела на Бхаджат, а затем коснулась ее лба.

— А! — воскликнула она, а затем что-то сказала тому мужчине. И без малейших признаков страха подняла руку и коснулась щеки Дэвида. Для этого ей пришлось встать на цыпочки. А потом сжала запястья Бхаджат.

Она щупает ее пульс!

Старуха настойчиво обратилась к мужчине, который был, похоже, деревенским вождем. К обсуждению присоединились и другие мужчины, в то время как женщины и дети с любопытством посматривали на Дэвида.

Дэвид не понимал их слов, но интонация казалась ясной. Большинство мужчин явно высказывалось против допуска чужаков в деревню. Женщина показала на Бхаджат и сказала что-то язвительное. Дэвид увидел что она практически беззубая. Вождь казавшийся самым старшим из присутствующих мужчин — в его густых волосах проглядывали пряди седины — говорил очень мало.

Но когда он заговорил остальные смолкли. Затем он повернулся к Дэвиду и, сделав ему знак, провел в деревню. Остальные расступились, а затем опять сомкнулись и пошли следом за Дэвидом, старухой и вождем.

Хижины были тесными, прокопченными и воняли человеческим потом. Полы — из гладкой утрамбованной земли, стены — из неотесанного камня. Если сидеть достаточно близко к жалкому маленькому очагу в центре хижины, то можно согреть лицо и руки, пока мерзнет спина. Еда состояла из перченой овощной похлебки без всякого мяса.

Употребляемые ими столовые принадлежности, горшки для варки и резные украшения из дерева, камня или глины ничем не отличались от виденных Дэвидом в научных трудах об инках.

Это горцы, понял он. Они вели такой образ жизни тысячи лет, пока там инки строили свою империю, пока испанцы завоевывали их, пока создавалась перуанская нация и сбрасывала испанское господство, пока возникало Всемирное Правительство… это люди вели тот же самый образ жизни, не затронутые ничем произошедшим в течении сотен поколений.

У них практически ничего не было, но они поделились всем, что у них было, с Дэвидом и Бхаджат. Старуха явно была деревенской целительницей. Она вместе с парой других беззубых старух забрала Бхаджат в свою лачугу и принялась кормить ее горячим отваром из сушеных трав, развешанных на вделанных в стены колышках. Два дня Бхаджат не открывала глаз, и Дэвид крутился возле хижины, где ее держали.

Он спал в хижине вождя, на тюфяке из соломы и шкур, вместе с женой и одним ребенком вождя — девочкой, высунувшейся меж отцовских ног, когда Дэвид впервые дотащился до их деревни.

На рассвете третьего дня вождь разбудил Дэвида, осторожно потряся его за плечо, и объяснил с помощью жестов, что хочет, чтобы Дэвид отправился вместе и ним и еще двумя мужчинами. Они вышли из деревни, неся каждый по три-четыре длинных тонких деревянных копья каждый, и с заткнутыми за пояс стальными ножами. Охотничья партия? — гадал Дэвид. Или оружие предназначено для меня?

У него все еще оставался пистолет с пятью патронами. Индейцы не проявляли к нему ни малейшего интереса.

Они спустились по склону до границы лесов, где подпирали макушками туманное небо огромные хвойные деревья, больше любых виденных Дэвидом на «Острове-1». В лесу было темно, холодно, мрачно и таинственно. Но мужчины точно знали, что делали, когда расставляли простые силки из бечевок и палок.

Закончив утреннюю работу, вождь немного посовещался со своими соплеменниками, а потом повел Дэвида еще глубже в лес. Испытывая беспокойство, от того что вождь шагал впереди него, а сзади двое с копьями, Дэвид плелся по темной безмолвной тропе, бессознательно касаясь каждые несколько шагов рукоятки пистолета.

Лес поредел и Дэвид увидел, что они приближаются к краю оврага. Далеко внизу журчал и плескал бежавший вниз ручей, а рядом с ним шла мощеная дорога.

Вождь показал на нее, а потом опять на Дэвида. А затем что-то сказал и сделал широкое размашистое движение рукой.

Дэвид кивнул.

— Ты говоришь, что это путь к цивилизации. Именно этим путем нам следует пойти, когда мы покинем вашу деревню.

Дэвид показал в том же направлении, что и вождь. Обветренное лицо вождя расколола широкая улыбка.

Но вместо того, чтобы отправиться обратно в деревню, он повел Дэвида вдоль оврага, дальше в том направлении, куда шла дорога.

После почти получасовой ходьбы Дэвид увидел ее — огромную вырубку в лесу далеко под ними. Бульдозеры и экскаваторы валили деревья, сдирали слой почвы, прорубая в местности открытую рану. Ручей дальше тек грязный и загаженный.

Они находились настолько выше строителей, что гигантские грузовики и тракторы казались игрушечными. Дэвид даже шума двигателей не слышал из-за дувшего среди вершин свежего ветерка.

— Дорога приносит с собой цивилизацию, — подтвердил Дэвид, — и она идет в вашу сторону.

Судя по мрачному покачиванию головами и тому как трое индейцев смотрели, стиснув челюсти, на громадное строительство, приближение цивилизации им явно не нравилось.

— Я ничего не могу поделать, — ответил им Дэвид. — Это не я. Я в этом не виноват. Я не могу их остановить.

Они не поняли его слов, но кажется догадались, что означал его тон. Беспомощность. Они все были беспомощными.

Они медленно пошли обратно тем же путем, вернулись в лес и нашли силки. В них попалось с полдюжины мохнатых зверьков. Они быстро и чисто забили дичь ножами — всю, кроме одного белоснежного кролика, которого они по какой-то причине отпустили на волю.

К тому времени когда они вернулись в деревню, уже стемнело. Женщины и дети высыпали из хижин приветствовать могучих охотников. Дэвид отправился прямиком к хижине старой знахарки, где лежала Бхаджат.

Старуха разрешила ему войти, и Дэвид увидел, что Бхаджат сидит на тюфяке, с незатуманенным взором, и лихорадка явно оборвалась и ушла.

— Ты выздоровела! — обрадовался Дэвид. — Как ты себя чувствуешь?

— Ослабевшей… но лучше, чем раньше.

Беззубая знахарка дернула Дэвида за рубашку и ткнула пальцем, показывая на дверь и явно давая понять, что он должен выйти.

— Но я же только хочу минутку поговорить с ней, — возразил Дэвид.

Это не помогло. Старая карга затопала на него и вытолкала в дверь. Бхаджат улыбнулась и пожала плечами, а затем подняла стоящую рядом с тюфяком парящую чашу и принялась понемногу пить из нее.

— Завтра увидимся, неохотно пообещал из-за дверей Дэвид через седую голову знахарки.

— Завтра, — ответила, усмехаясь ему Бхаджат.

Дэвид покинул хижину. Внутри него волновалась никогда не ведомая ему раньше смесь эмоций. Он чувствовал головокружение. Это от высоты и целого дня ходьбы, сказал он себе. Но вскоре понял, что тут нечто большее. Бхаджат вскоре встанет на ноги. Индейцы показали ему дорогу обратно к цивилизации. Он испытывал огромную благодарность и облегчение, чувствовал себя счастливее, чем когда-либо раньше. Но все же было тут и еще нечто, что-то, бурлившее в нем и не поддающееся определению.

Оно преследовало его весь ужин, состоявший из толстых кусков мяса и печеной картошки. Попробовав мясо, Дэвид улыбнулся про себя: крольчатина, один из главных предметов торговли «Острова-1». Но вместо того чтобы отправиться на свой тюфяк, как только от костра в очаге остались лишь одни угли, он вышел из хижины послушать вздохи ночных ветров гор.

Ночь стояла ясная, холодная. Дэвид прошел через спящую деревню, кутаясь в одолженное колючее шерстяное одеяло. Он разглядывал звезды, пытаясь разобраться, почему он так себя чувствовал, что такое с ним происходит. Высоко над ним безмятежно плыл в небесах немигающий маяк «Острова-1».

Постепенно, пока звезды скользили по чаше ночи, Дэвид начал понимать какие именно он испытывал чувства. Он в долгу перед этими людьми за жизнь Бхаджат и за свою. Они могли бы отказать ему, дать ему от ворот поворот. Он умер бы в этих горах раньше, чем смог бы отыскать помощь. А Бхаджат умерла бы еще раньше, чем он.

Что я могу сделать для них в уплату этого долга? — спросил себя Дэвид, глядя на звезду образ «Острова-1». И пожалел на миг, что не может поговорить об этом с доктором Коббом; тот бы догадался, что сделать.

Нет, сказал он себе. Я должен разобраться с этой задачей сам. Никакие компьютеры мне помочь не смогут. Только сам.

Он провел ночь, размышляя над этим, ходя по неширокому периметру вокруг деревни. Дважды он замечал выходившего посмотреть на него вождя, ни разу не покинувшего при этом порога хижины, ни разу не прервавшего его хождений и размышлений, пока Дэвид вновь и вновь обходил кругом деревню.

Они имели все, что им надо, все, чего им хотелось. Они жили в мире и гармонии с этой суровой средой. Но скоро все это будет стерто с лица земли, вырублено из гор экскаваторами наступающей цивилизации. Новый городок для расселения множащихся миллиардов в городах и на фермах. Аэропорт, промышленный комплекс. Что бы там ни строили, в нескольких километрах ниже по дороге, через несколько лет построят и другой, поближе, наверно, прямо здесь.

Дэвид ничего не мог поделать, чтобы помешать этому. Но может быть… Он опять посмотрел на небо. Оно серело — приближался рассвет. «Остров-1» закатился за неровный, как зубья пилы, горизонт.

Прежде, чем покинуть деревню, понял Дэвид, он должен что-то дать им, что-то свое — что-то способное послужить символом, клятвой, показать его благодарность и оставить им обещание. Но что? Ему было нечего дать, у него была только одежда; сапоги да пистолет. Все это ему понадобится, когда он вернется в мир городов, мятежей и насилия. И жители деревни не проявляли никакого интереса ко всем этим предметам.

Затем его осенило. Дар, совершенно не имевший никакой настоящей ценности, но глубоко символичный. Когда взошло солнце и начало красить в розовое снежные пики, Дэвид знал, что он должен сделать.

Он проспал все утро, а потом пошел повидать Бхаджат.

Старая знахарка пустила его в хижину, но сидела в дверях, не спуская глаз с обоих.

Бхаджат похудела кости ее лица стали резче. Но глаза ее не туманились.

Он провел полдень вместе с ней. Старуха разрешила Бхаджат встать и погулять с Дэвидом по деревне. Четыре молодых девушки следовали за ними на почтительном расстоянии.

— Думаю, к завтрашнему дню я смогу отправиться в путь. Ноги мои, кажется, окрепли. Я чувствую только легкое головокружение.

— Это от высоты, — объяснил Дэвид. — Мы по меньшей мере в двух тысячах метрах над уровнем моря.

— А где мы? — спросила она. — Что произошло? Я помню грузовик, потом самолет…

Дэвид принялся рассказывать ей о том, как их перехватили перуанские истребители, и как пилот высадил их здесь, далеко в горах.

— Но индейцы хорошо позаботились о нас и показали мне дорогу, которая рано или поздно должна привести к городу. Пилот сказал, что мы примерно в пятидесяти километрах от Сьюдад-Нуэво и если твои друзья все еще там…

— Ты взял меня с собой? Когда мог предоставить забирать меня полиции, а сам уйти?

Удивленный Дэвид сказал:

— Да, полагаю, мог бы.

— Разве ты не понимаешь, что если я свяжусь с ПРОН, они будут считать тебя нашим пленником?

Он пожал плечами.

— Как-то никогда не думал об этом.

На следующее утро вождь вывел Дэвида из хижины, как только они прикончили всю кашу в глиняных чашах. Казалось вся деревня знала, что гости покидают их. Старая знахарка вывела из своей хижины Бхаджат, и когда двое гостей встретились на открытой центральной площадке деревни, вокруг них скопились все остальные жители.

Молча, торжественно, вождь подарил им по красно-голубому одеялу.

— Какие красивые, — восхитилась, принимая свое Бхаджат. — Где они их достали?

— Может быть они держат овец где-то выше в горах, — предположил Дэвид. — Или меняют их на шкуры.

Подошли другие и подарили им мешочки с зерном и небольшие украшенные чаши для еды.

— Нам на дорогу, — догадалась Бхаджат.

Дэвид кивнул, вспоминая тот дар, который он решил дать им. Он шагнул к вождю и показал на нож у него за поясом из бечевы.

Лицо вождя озадаченно нахмурилось, но он медленно вынул нож из кожаных ножен и вручил его Дэвиду. Вся деревня молча следила за ними.

Дэвид вернулся к подаренной ему кучке сокровищ и взял в левую руку маленькую чашу. Затем, ножом в правой руке, сделал быстрый надрез по мускулистой тыльной части выше запястья. Порезал он неглубоко, но рана заболела, и из нее быстро закапала кровь.

Жители деревни ахнули. У Бхаджат отвисла челюсть. Дэвид отдал нож вождю, а потом поставил под порез чашу. Несколько капель крови рассыпалось в ней. Он протянул чашу вождю.

— Это единственное, что я могу предложить, — сказал Дэвид, — сейчас.

Вождь был явно тронут. Он держал чашу в вытянутой руке, а окровавленный нож в другой. Он поднял их повыше и повернулся показать всей деревне. Поднялся одобрительный ропот.

— У тебя все еще течет кровь, — прошептала Бхаджат.

— Через минуту перестанет, — успокоил ее Дэвид. — У меня очень сильный фактор свертываемости.

И тут он сообразил, что собирался сделать вождь. Седовласый муж, выглядевший таким же величественным и сильным, как сами горы, поднес чашу к губам и выпил кровь Дэвида.

— Иншалла! — тихо ахнула Бхаджат.

Затем вождь умело надрезал собственную руку и дал крови капнуть в чашу. И отдал ее обратно Дэвиду.

— Не собираешься же ты… — голос Бхаджат осекся, когда Дэвид выпил кровь вождя.

Жители деревни дружно закричали. Вождь поднял руку и твердо возложил ее на плечо Дэвида. Он не сказал ни слова, да их и не требовалось. Они простояли так долгий миг, пока вся деревня смотрела на них, а горные ветры вздыхали и стонали над ними.

Наконец вождь шагнул назад. Дэвид поднял продукты и одеяло, и они с Бхаджат отправились в путь. Вождь послал двух мужчин проводить их через лес до дороги. Сам он вернулся в хижину, слишком тронутый произошедшим, чтобы самому проделать это короткое путешествие.

К тому времени, когда солнце стояло высоко в небе, Дэвид с Бхаджат шагали по мощеному шоссе снова вдвоем. Они обошли строительство стороной, предпочтя вместо этого найти городок, где у них будет возможность связаться с местной группой ПРОН.

— Но что означала вся эта церемония? — спрашивала Бхаджат.

— Я хотел дать им что-то, показывающее, как мы благодарны за их доброту. — Рука Дэвида чуть побаливала, но кровь давно засохла. — В конце концов, они спасли нам жизнь.

— Да, но… кровь?

— Это все, что у меня есть. И для них она имеет глубокое значение. Думаю, мы были официально приняты в члены их племени.

— Ты принят, — уточнила она. — На меня они — ноль внимания.

— Мы могли бы вернуться, — усмехнулся он ей, — и повторить церемонию для тебя. Уверен, они будут очень рады…

— Неважно!

Они некоторое время шли по пустому шоссе, под теплеющими лучами полуденного солнца. Затем Бхаджат спросила:

— Как же ты доставил меня в деревню, если я была без сознания, когда там приземлился самолет?

— Я отнес тебя, — рассеянно ответил Дэвид. Он все еще думал о жителях деревни и о том, чем он сможет им помочь.

— Отнес меня? До самой деревни?

— Это было недалеко.

— А потом ты остался там, пока я болела, еще двое суток?

Дэвид кивнул.

— Почему ты остался со мной?

— Ты была больна. Я не мог тебя бросить.

Она остановилась и схватила его за руку.

— Но разве ты не понимаешь, что мы враги? Я угнала твой космический челнок. Ты хочешь отправиться в Мессину; это последнее место в мире, где хотелось бы оказаться мне. Когда мы доберемся до города, я свяжусь со своими друзьями, и ты станешь нашим пленником, нашим заложником.

Дэвид похлопал по пистолету у себя за поясом.

— А может быть, это ты станешь моей пленницей.

Бхаджат покачала головой.

— Без моей помощи, тебе очень далеко не уйти.

— А без моей помощи ты была бы в полицейском госпитале Аргентины, — ответил контрударом он.

— И поэтому ты ожидал от меня благодарности.

— Я ожидаю от тебя… — Дэвид остановился, глубоко вздохнул, а затем снова начал идти. — Слушай, — предложил он, — разве мы не можем просто быть друзьями и оставить в стороне политику?

— Это невозможно, — твердо ответила Бхаджат.

— Ну, невозможно или нет, нам лучше попробовать. Как мне кажется, нам предстоит еще долго идти вместе по этой дороге. А если твои друзья в Сьюдад-Нуэво ничуть не лучше тех, с кем мы пока связывались, то мы можем пробыть на этой дороге и того больше.

Бхаджат ничего не сказала. Дэвид продолжал идти. Через некоторое время он начал напевать песню, которую она раньше никогда не слышала. Она пыталась хмуриться, глядя на него, но обнаружила, что вместо этого улыбается.

27

ТОЛЬКО ДЛЯ ВАШИХ ГЛАЗ

28 августа 2008 г.

Кому: д-ру Сайресу Коббу.

От: м-ра Т. Хантера Гаррисона.

На предмет: Операция «Прокси».

Первая фраза операции теперь по существу завершена, и вскоре начнется вторая фаза. Как вам известно, вторая фаза будет проходить очень быстро и достигнет намеченных целей менее чем за три месяца. В это время начнется эвакуационная фаза операции. Следовательно, все приготовления на «Острове-1» должны быть закончены в пределах шестидесяти календарных дней от принятия данного меморандума.

ПО ПРОЧТЕНИИ УНИЧТОЖИТЬ.

Т. Хантер Гаррисон сидел в душной жаре теплицы на противоположном конце его апартаментов на вершине Башни Гаррисона и следил за голографическим совещанием представителей разных частей страны. Голографический экран в теплице передавал изображения в натуральную величину. Благодаря этому возникла иллюзия, что теплица разрезана пополам: там, где сидел Гаррисон, находился жаркий, влажный тропический сад, полный орхидей, папоротников, лиан; там, где сидели Лео и другие повстанцы, находился составной совещательный стол, с разным фоном позади каждого из двух дюжин партизан.

Гаррисон нагнулся вперед, выбираясь из обволакивающей мягкости кресла-каталки, сверкая лысой головой и следя за спором революционеров. На нем был только пропитанный потом ярко-синий купальный халат. В теплице кроме него никого больше не было.

Начиная с самого первого совещания Лео, устроенного несколько месяцев назад, он подключался к каждому из совещаний. Он услышал все подробности задуманного ими общенационального восстания. Оно, конечно же, было обречено на провал, но Лео выдвинул верную мысль бей посильнее и не считайся с ценой.

Время удара почти настало. Гаррисон все лето напролет снабжал оружием партизан во всех двадцати четырех крупных городах. Им оно казалось впечатляющим арсеналом, но старик-то точно знал, сколько они смогут с ним протянуть.

— Мы все разнесем, приятель, — говорил волосатый юнец из Лос-Анджелеса. — Они подумают, что по ним вдарило землетрясение.

— Вопрос в том, когда? — спокойно заметил Лео.

— Мы готовы действовать.

— Так же как и мы.

Большинство сидевших вокруг созданного электроникой стола совещаний мужчин и женщин с энтузиазмом закивали головами.

— Эй, меня все же кое-что беспокоит во всей этой операции, — сказала женщина, возглавлявшая повстанцев Канзас-сити. Она носила бирюзу и бусы, а на голове — повязку, но на взгляд Гаррисона выглядела скорее чернокожей, чем краснокожей.

— Что именно? — спросил Лео.

— Ну… ладно, мы ударим по улицам и начнем палить по всем. Но мы же знаем, что не сможем устоять против армии. Она может разбомбить нас к чертям собачьим, загазовать нас, бросить нас на танки, самолеты, все. И ее к тому же поддержит Всемирное Правительство, подкинув еще больше войск. Так какой же прок от всего этого? Ведь погибнет много братьев и сестер. Ради чего?

— Знаю, — сказал Лео. — Мы тысячу раз талдычили об этом.

— Расталдычь в тысячу первый раз, — предложила она без улыбки.

Лео тяжеловесно кивнул.

— Мы должны показать всей стране, всему народу, всему миру, что готовы драться за то, что принадлежит нам. В этой стране восемьдесят процентов черные, коричневые или желтые. И у нас же восемьдесят процентов безработных, голодных, больных. Они отхватили большой кусок пирога — беложопые. Мы должны показать им, что хотим получить свою законную долю!

Женщина чуть пожала руками.

— Ударив одновременно по всей стране, — продолжал Лео, — мы покажем им свою организованность. Им придется принять наши требования всерьез. Мы не жалкая кучка уличных крикунов, орущих в очереди за благотворительным супом.

— Да, но когда они введут в действие армию…

— Мы покажем им, что даже эта долбаная армия не способна защитить их от нас. Разумеется, они отразят нас, после того, как мы нанесем удар. Но к тому времени это уже будет слишком поздно для мистера Среднего Беложопого Гражданина. Он-то уже пострадает! Мы врежем по нему, и врежем крепко! — Лео грохнул кулаком по столу. — Когда мы закончим, все города в этой стране станут горящим хаосом.

— Мне это не кажется большим достижением, — сказала женщина из Канзас-сити, — если учесть всех покойников, какие будут у нас.

— Да. А наступление в Тэд называли поражением вьетконговцев. Но они выиграли войну детка.

— Десять лет спустя.

— Не десять, — улыбнулся Лео. — Меньше десяти.

— Меня другое грызет, — выпалил еще один повстанец, — откуда берутся все эти пушки.

— Да. Кто это так добр к нам?

— Или расставляет нам ловушку?

— Никакой ловушки, — заверил Лео. — Оружие от людей желающих нам помочь.

— От кого? И почему?

— Этого я вам сказать не могу. Кроме того, вам же лучше будет, если вы не узнаете.

— Ты однако же знаешь кто это?

— Чертовски верно.

Гаррисон усмехнулся про себя. Некоторые из сидящих вокруг стола пытались проследить путь груза с оружием до их источника. Но они были любителями в сфере рыцарей плаща и кинжала. На городских улицах они ориентировались отлично, но как они могли тягаться по части квалификации и мощи с гигантскими корпорациями?

— Ладно, ладно, — говорил Лео. — У нас все еще остается большой вопрос: когда мы нанесем удар?

— Чем раньше, тем лучше; нельзя вечно прятать эти пушки…

— Мы готовы хоть сейчас.

— Самое большое через пару дней.

— Ладно, — подытожил Лео. — Сегодня понедельник. Мы нанесем удар в… четверг, в полдень, по восточному времени.

— Здесь это девять часов утра, — сказал паренек из Лос-Анджелеса.

— Эй, в четверг же День Благодарения!

— Да, это верно, — рассмеялся Лео. — Хорошо. Захватим их с индейками на столе.

Все засмеялись.

— Возражений нет?

Никто не высказался.

— Значит в полдень, по восточному времени, в этот четверг. Желаю удачи.

Трехмерное изображение на голоэкране Гаррисона распалось на куски, когда, один за другим, мигнули и отключились двадцать четыре отдельных сегмента. Но изображение Лео осталось на противоположном конце погасшего в остальном экране. Он сидел один, его сверкающее черное лицо погрузилось в размышления.

Он их лидер, спору нет, подумал Гаррисон. В один прекрасный день нам придется дать ему умереть — после того как он сделает то, что нам надо сделать его руками.

Лео повернулся и посмотрел в камеру. Казалось он глядел прямо на Гаррисона. Пальцы старика подрагивали над клавишами на подлокотнике, готовые отключить изображение.

— Гаррисон, ты видишь меня?

Старик не удивился, услышав, что Лео заговорил с ним. Он стукнул по кнопке на пульте, чтобы передать свое изображение.

— Вижу, Грир.

— Так я и думал, — хмыкнул Лео.

— Ты, кажется, становишься общенациональным лидером, — заметил Гаррисон.

— Чертовски верно, мать твою, становлюсь.

— Можешь теперь бросить трущобный язык, Грир, — нетерпеливо фыркнул Гаррисон. — На меня он не производит впечатления.

— Да, полагаю, это так. Но может быть трущобы зацепили меня, Гаррисон. Я теперь именно Лео. Грир умер — или, по крайней мере, он, чертовски крепко спит.

— Тебя зацепили не трущобы. Тебя зацепила власть.

— Так же как и тебя, приятель.

Гаррисон с миг поразмыслил.

— Совершенно верно парень. Так же, как и меня. Власть. Именно к ней все и сводится.

— Чертовски верно, — отозвался Лео. — Ты научил меня этому много лет назад, еще когда я играл в футбол. Ты владел не привилегиями, ты владел лигами.

— И до сих пор владею.

— Как же вышло, что ты так щедро помогаешь нам? — спросил Лео твердым голосом. — Думаешь, что мы поубиваем сами себя?

— Скорее всего.

— Мы знаешь ли этого не сделаем. Многие из нас погибнут, но нас жутко много, приятель. Мы выпустим кишки всем крупным городам в ваших США.

— Валяйте.

Глаза Лео сузились.

— А тебе то с этого какой прок? Почему ты помогаешь нам?

— Это мое дело. Просто валяй, действуй, устраивай все, что считаешь нужным. А о моей жопе предоставь беспокоиться мне.

— Ты собираешься бросить на нас нейтронные бомбы, не так ли? Перебить всех в городах, но сберечь здания. Как только мы восстанем, бум!

Гаррисон покачал головой.

— Никаких нейтронных бомб. Всемирное Правительство разрядило их много лет назад. Я не намерен пытаться вам помешать. Валяй, начинай резню белых. Посмотрим многого ли ты добьешься.

— Ты же белый, приятель. Тебе предстоит участвовать в этой бойне.

— А это мы еще увидим… парень.

— Да, — голос Лео сделался теперь рыком кошки джунглей. — Увидим.

Его изображение растаяло, и экран померк.

Гаррисон с миг поглядел невидящим взором на пустой экран, а затем снова ткнул кнопку на пульте.

— Арлен, — вызвал он, — мы улетаем во вторник.

— Завтра?

— Завтра вторник?

— Да.

— Тогда живее! Сообщи Коббу, и сообщи ему сама. Говори прямо с ним. Скажи ему приготовить для нас Цилиндр Б. Вся моя художественная коллекция готова к отправке.

— Уже целую неделю.

— Отправляй ее сейчас, сегодня ночью. И передай остальным членам Совета. Мы встречаемся здесь, завтра в полдень, и отправляемся прямо в колонию. Без всяких пересадок на Альфе или еще где либо. Всякому, кто не окажется здесь завтра в полдень, придется организовать вылет самому.

— Некоторые из членов Совета не сумеют быть здесь завтра в полдень, — ответил голос Арлен. — Шейху аль-Хашими лететь через весь…

— Скажи ему и остальным пошевелиться задницами и вылетать завтра на «Остров-1». Говно рванет в четверг!

Загрузка...