Князья Ада

Глава шестая

– Это место зовётся храмом Бесконечной Гармонии, – как и большинство русских дам из благородных семей, баронесса Татьяна Дроздова свободно изъяснялась на французском, так что беседовала с Лидией на этом языке и на нём же обращалась к трём «мальчикам»-рикшам, добрых две мили тащившим всю её компанию от Посольского квартала бодрым шагом. Выбравшись из повозки, баронесса расплатилась и властно указала пальцем на утоптанную грязь переулка:

– Ждать здесь, всем троим, – «мальчику», выслушивающему указания баронессы, по наблюдениям Лидии, было как минимум шестьдесят – он был достаточно стар, чтобы сгодиться госпоже Дроздовой в отцы, и уж точно слишком стар, чтобы таскать дородных русских дам по закоулкам Пекина. – Десять центов.

– Десять центов всем троим, – седоволосый рикша указал сначала на себя, а затем на двоих ребят помоложе, дотащивших повозки Лидии и молоденькой большеглазой сеньоры Джаннини – жены ещё одного дипломата, – а также двух широкоплечих русских телохранителей баронессы до самого начала Шёлкового переулка, уходящего вправо. – Десять центов, десять центов.

«Судя по всему, – подумалось Лидии, – старик имеет в виду, что за время простоя, пока три благородные леди будут осматривать храм, нужно заплатить по десять центов каждому из рикш».

– Десять центов, десять центов, – охотно согласилась баронесса. Она почти не говорила по-английски, но, судя по всему, неплохо понимала пиджин[24] – основной язык общения всех слуг и рикш в городе. – Конечно же, они тут же убегут, если кто-то предложит им одиннадцать, – добавила баронесса, переходя на французский, и поправила вуаль на плоской старомодной шляпке. – Но в Шёлковом переулке рикши встречаются на каждом углу, так что мы ничего не потеряем.

Прошлым утром за чашечкой чая сэр Джон Джордан пообещал Лидии организовать прогулку по городу в компании кого-нибудь из старших дам из местного европейского круга. Обычно новоприбывших брала под своё крыло леди Эддингтон, старшая из женщин Британского квартала, – но сейчас, убитая горем, она не могла уделять никому внимания. Однако полтора года назад, во время поездки в Петербург, Лидия познакомилась с кузиной баронессы Дроздовой, а уж та никому не собиралась уступать своё священное право досыта накормить любого гостя впечатлениями. Когда Лидия осторожно поинтересовалась, не сможет ли сэр Джон каким-то образом добыть приглашение и для сеньоры Джаннини, тот улыбнулся привычной лениво-интеллигентной улыбкой и ответил: «Положитесь на меня, мадам».

Паола Джаннини как раз и обнаружила тело Холли Эддингтон в тот злополучный вечер – именно на её крик сбежались остальные гости. Однако, пообщавшись с баронессой, Лидия заподозрила, что сэр Джон, судя по всему, решил, что миссис Эшер уже наслышана о характере этой женщины и поэтому пожелала взять в компанию кого-то ещё, чтобы легче переносить её общество.

Вооружившись путеводителем, баронесса уверенно направилась во внутренний двор храма через резные ворота, покрытые облупившимся зелёным лаком.

– Сейчас вы увидите стоечно-балочные потолочные конструкции, – властно заявила она, – основное здание называется «чэньфань» и неизменно располагается окнами на юг – здесь находятся самые роскошные помещения всего комплекса.

За время пути из Саутгемптона Джеймс описывал жене Пекин как дебри зданий и переулков, похожие на коробки-головоломки, нагромождённые друг на друга. Без очков – те бы непременно и бесповоротно испортили всё впечатление от роскошного ансамбля из платья и шляпки в тёмно-зелёных и лавандовых тонах – Лидия видела вокруг пугающий лабиринт из серых закоулков, ярких и грязных вывесок над лавками, залитый ярким, слепящим солнцем, полный самых невероятных звуков и запахов. В мешанине высоких надвратных башен и узких, как кошачьи лазы, хутунов, переплетающихся с широкими прямыми парадными улицами, наводнёнными людьми, повозками и скотом, нельзя было не то что отыскать путь, а и вовсе понять, где ты находишься.

Все рикши работали на хозяев своих повозок – так рассказывала Паола, пока возницы тащили всю компанию по улице, лавируя между телегами, носильщиками, продавцами сладостей, уборщиками нечистот и пожилыми мужчинами, разносящими клетки с птицами. В этом смысле рикши походили на лондонских извозчиков: чаще всего они ночевали в том же сарае, где стояли повозки, и в большинстве случаев находились в кабальной зависимости от своих хозяев за какие-то иные блага. Такая форма заработка уходила корнями в криминальное подполье, где заправляли ростовщики и владельцы борделей, а также те, кто нелегально приобретал оружие у армии и перепродавал Гоминьдану.

– Поэтому, как вы понимаете, с нами едут телохранители, – итальянка махнула рукой за плечо, где в третьей рикше ехали Корсиков и Меншиков, могучие усатые казаки, словно сошедшие со страниц «Баллады об Иване Скавинском-Скаваре»[25]. – Сказать по правде, за время пребывания в Китае у меня ни разу не возникало ни малейших неприятностей – президент республики весьма дорожит дружбой с европейскими державами, – однако я всё равно не рискнула бы отправиться в город без сопровождения.

Паола говорила по-французски – также как баронесса и все остальные обитатели Посольского квартала, кроме разве что американцев, которым, по мнению Лидии, и английский-то давался с трудом.

Миссис Эшер повертела головой, рассматривая серые стены хутунов, открытые ворота, за которыми виднелись дворики, полные играющей ребятни и развешанного белья, и тщетно попыталась понять, где они находятся. То там, то тут из-за стен выглядывала какая-нибудь симпатичная крыша, выложенная ярко-красной или зелёной черепицей и отделанная золотом, но стоило завернуть за какой-нибудь очередной угол – и ориентир мгновенно терялся из виду.

И Паола, и баронесса предупреждали Лидию о царящей в переулках вони, но здесь пахло отнюдь не так скверно, как в Константинополе.

Впрочем, по мнению Лидии, ничто не могло сравниться с запахами Константинополя.

Храмовый дворик оказался маленьким и тесным, загромождённым голубятнями и каменными садками для рыб. Однако здесь царило удивительное спокойствие – словно шумные городские улицы остались где-то далеко-далеко.

Во дворе возвышалась пара древних вязов, а возле одного из боковых строений обнаружился молодой монах в коричневом облачении, неуклюже подметающий утоптанную землю. Двойная крыша основного здания сплошь заросла зеленью, придавая ему вид угрюмый и запущенный. На ветхих ступенях дремал палевый пёс, а в проёме виднелся суровый лик, взиравший на входящих из ниши в дальней стене в окружении вышитых знамён, бумажных фонариков и мисок с подношениями – конфетами, фруктами, засахаренными арбузными семечками, кунжутными шариками и рисом.

– Это Гуань Юй[26], бог войны, – пояснила баронесса. – По словам сэра Джона, этот человек существовал на самом деле. Забавно, что они превратили живого генерала в божество! Это всё равно что построить храм Наполеона и проводить службы в его честь. Впрочем, во французском посольстве наверняка найдётся парочка-другая идиотов, которые заняты именно этим…

– Вероятно, он снискал великую славу, – Лидия вгляделась в ярко-алое лицо с огромными глазами, таращащимися из-под густых чёрных бровей. Запах благовоний немилосердно бил в ноздри.

– А это Гуаньинь, богиня милосердия, – Паола указала на восточную стену, где во второй нише на затейливом, похожем на цветок лотоса постаменте, возвышалась статуя женщины в струящемся одеянии. Даже издали было заметно, что на лице статуи отражается безмятежная красота, свойственная тому, кто прозревает будущее далеко наперёд и твёрдо знает, что всё будет хорошо. – Говорят, что Гуаньинь была принцессой, достигшей нирваны через медитации и благодеяния, однако за миг до того, как она перешагнула порог Небесных врат, за её спиной раздался плач ребёнка во тьме мира людского – и Гуаньинь вернулась обратно. – Паола перекрестилась. В сумраке храма чёрная ленточка-чокер на шее итальянки подчёркивала черноту волос и бледность кожи лица, похожего на лик Мадонны на картинах её соотечественников. Лидия отметила, что сеньора Джаннини, похоже, на пару-тройку лет моложе её самой и к тому же отличается мягкостью обращения – хотя, возможно, такой она казалась на фоне госпожи Дроздовой. – Мне нравится думать, что в образе Гуаньинь они почитают Святую Деву…

– Ага, вы полюбуйтесь, кому ещё они молятся, – и сразу поймёте, что происходит у них в головах, – баронесса подошла ближе. В потрёпанной меховой накидке эта грузная женщина казалась ещё толще. Указав рукой на ряд ниш на третьей стене, где висело сразу десять изображений, госпожа Дроздова провозгласила:

– Узрите Владыку Ада и Князей, что управляют всеми десятью уровнями, ведут записи, назначают наказания, поддерживают порядок, надзирают за работниками и любыми перемещениями, вот что. Можно сказать, всё как в России – хотя в России, конечно, в этой конторе царил бы невероятный бардак, – и уж точно так, как в Китае, – добавила она задумчиво. – Представьте себе народ, который верит, что и в посмертии всё поделено на управы, где властвует бюрократия. У них и на Небесах точно такое же административное деление.

С этими словами она направилась прочь – на этот раз к маленькой двери, ведущей в следующий храмовый дворик. Паола снова отвернулась к статуе Гуаньинь, и Лидия, улучив момент, вытащила из серебряного футляра очки и водрузила их на нос, чтобы получше разглядеть десятерых жутких чиновников, взиравших на неё из тёмных ниш: выпученные глаза, оскаленные клыки, одежды, развевающиеся на раскалённом ветру, дующем за гранью мира людского. Князья Ада. Двое из них изображались среди гибнущих душ, корчащихся вокруг или придавленных безжалостной чиновничьей ногой.

Шуршание креповой ткани и сладкий аромат парфюма от «Риго» заставили Лидию поспешно снять очки и обернуться.

– А они сортируют грешников по способу совершения греха, как у Данте? – спросила она.

Между тонких бровей сеньоры Джаннини промелькнула морщинка.

– Понятия не имею. Баронесса должна знать – она весьма живо интересуется подобной жутью.

– Простите меня, – Лидия, сообразив, виновато сжала её пальцы. – Когда баронесса предложила показать мне город, я попросила сэра Джона пригласить к нам в компанию кого-нибудь ещё, потому что госпожа Дроздова немного… как бы это сказать, иногда она ведёт себя довольно властно…

– «Иногда»? – На благообразном лице Паолы расцвела по-детски проказливая улыбка. – Dio mio, да она у самого русского царя не побоялась бы скипетр отнять и этим же скипетром настучала бы ему по голове! – тихо проговорила она и оглянулась на залитые солнцем двери, проверяя, достаточно ли далеко отошла баронесса, чтобы ничего не услышать. – Она похожа на мою тётушку Эмилию – очень добрая и заботливая, но замашки у неё как у генерала!

– Вероятно, в том числе поэтому сэр Джон попросил её сопроводить меня сегодня на прогулку? – таким же заговорщическим шёпотом спросила Лидия.

– É verra[27]! Он заботился о бедной леди Эддингтон… – Паола покачала головой. – Мы с вами оказываем этой несчастной леди огромную услугу, мадам Эшер. В армии это называется «отвлекающий манёвр». Всякий раз, когда кого-то в Посольском квартале одолевает недуг или другие неприятности, баронесса тут же возникает на пороге с собственными слугами, собственными запасами мыла и мётел, кадкой с кипящим уксусом и едой в горшках – а её повара, мадам, расстрелять мало! Он у неё грузин и просто чума ходячая!

– Надеюсь, мой вопрос вас не оскорбит, но мне хотелось бы узнать… Как вы оказались на приёме у Эддингтонов? – поинтересовалась Лидия.

Улыбка на лице Паолы угасла.

– Мы с Холли Эддингтон были ровесницами, мадам. В Посольском квартале не так уж много молодых женщин. Бедняжка Холли – она была так одинока и несчастна, насколько может быть одинокой и несчастной женщина, до двадцати четырёх лет не получившая ни одного предложения руки и сердца. К тому же, полагаю, её задевало то, с какой жалостью на неё смотрят злоязыкие дамы вроде госпожи Шренк – жены первого секретаря австрийского министра… – сеньора Джаннини вздохнула и направилась вдоль галереи жутких портретов адских чиновников, сурово скалящихся из полумрака. – Мы с Холли обе любили музыку и птиц, однако, если честно, больше у нас не было общих интересов. Иногда она пускала меня поиграть на пианино её матери – у нас с Тонио дом небольшой и пианино поставить некуда. Как и её мать, Холли воспринимала китайцев исключительно как людей второго сорта и ничуть не сомневалась в том, что они сами выбрали такую жизнь. И она была так невероятно… горда собой, когда мистер Гобарт сделал ей предложение, а уж её мамаша и вовсе едва не лопалась от счастья. Однако в таком ограниченном обществе, как Посольский квартал, друзьями перебирать не приходится.

– А почему вы вышли в сад так поздно вечером? – спросила Лидия. – Ведь уже было так холодно…

– Я вышла всего на минуточку; мы с Холли занимались подготовкой к торжественному выносу торта, но тут пришёл слуга и сообщил, что у ворот сада её ждёт сеньор Гобарт.

– Он ждал её у ворот сада?

– Именно так, мадам! Она и так уже с восьми часов крепилась, чтобы не расплакаться, потому что мистер Гобарт не явился на приём в честь собственной помолвки. Поэтому, услышав слова слуги, она заявила: «Если он напился, я его убью!» – и пошла в сад. Впрочем, мы обе прекрасно понимали, что он всё-таки напился. Я закончила расставлять блюдца для торта и бокалы с шампанским, а потом сообразила, что прошло уже минут пятнадцать, если не больше, а Холли до сих пор не вернулась. Я выглянула в сад, но нигде её не увидела – вы же помните, что на ней было белое платье, хорошо заметное в темноте. Так что я вышла через садовые двери гостиной и пошла по тропинке – и тут заметила что-то белое на земле.

Паола умолкла и отвернулась, некоторое время разглядывая статую, изображавшую какого-то налысо бритого поэта с огромными клыками и свитком в руке. У ног чудовища в муках корчились грешники.

– А вы что-нибудь слышали? – мягко подтолкнула итальянку Лидия. – Или, может быть, кого-то видели?

Паола снова покачала головой.

– Мне сначала показалось, что у Холли обморок. А потом я подошла ближе и увидела, что рядом с ней валяется Ричард, от которого несёт выпивкой и опиумным дымом…

Без очков Лидия не так хорошо видела лицо спутницы, но услышала в её голосе нотки стыда и горя.

– Я уверена, что Холли не хотела бы, чтобы их разговор видел кто-то ещё…

– Конечно, она не хотела. – Паола обернулась, глядя на Лидию. – И всё-таки мне стоило выйти хотя бы на крыльцо и понаблюдать за ними издали. Ричард всегда вёл себя абсолютно по-джентльменски, даже будучи пьяным. Он бы и мухи не обидел. – Она вздохнула и обхватила себя руками, словно наконец-то ощутила царящий в храме сырой холодок, а затем печально добавила: – Однако во всех посольствах знают, что за человек его отец.

– Будьте добры, слезьте с лошадей. Не нужно лишних неприятностей, – высокий человек в серо-зелёной форме – единственный из бандитов, восседавший на нормальной европейской лошади, а не на лохматом китайском пони, – требовательно махнул револьвером. Его лицо, основательно изуродованное оспой, было почти лишено бровей, губы – тонкими, а волосы коротко острижены. Остальная банда, одетая кто в крестьянские ципао и штаны-ку, кто в униформу того или иного западного образца, наставила на отряд русские и немецкие винтовки.

– Гоминьдан, – тихо шепнул сержант Уиллард, поднимая руки.

– Может, удастся сбежать? – сурово нахмурил седые брови Карлебах, и его тёмные глаза гневно сверкнули. – Через час уже стемнеет.

– Далеко не убежим, – откликнулся Эшер. Он послушно поднял руки вместе с остальными сразу же, как только бандиты, пешие и конные, выскочили из зарослей рододендрона, окружавших тропу. Спешившись, Джеймс замер, позволяя одному из китайцев стащить с него шинель и выпотрошить карманы пиджака.

– Прошу вас, ребе, спешьтесь, – попросил он и, заметив, что старик по-прежнему медлит, спокойно добавил:

– Или они вас пристрелят.

Карлебах наконец-то послушался – и в результате этого послушания лишился и старомодной охотничьей куртки, и шарфа, и часов (сам Эшер предусмотрительно оставил часы и деньги в гостинице – ему-то уже доводилось поездить по китайской глубинке), и дробовика.

– Им ни к чему лишние проблемы с британскими властями, – пояснил Джеймс всё на том же чешском, потому что чешский из всего отряда понимал только Карлебах. – Им нужны только лошади и оружие.

Про себя же Эшер порадовался, что эти борцы с республикой не вознамерились лишить их заодно и сапог.

– Пожалуйста, уговори их вернуть хотя бы лекарства из кармана моей куртки, – попросил Карлебах.

Эшер передал его просьбу бандитам на ломаном китайском. Бандиты вскрыли один из пузырьков, по очереди понюхали и попробовали содержимое и дружно поморщились.

– Что это? – требовательно спросил один, и Эшер пояснил:

– Ий-яо. – Это означало «лекарство». – Для моего отца, – он положил руку на плечо Карлебаха.

Наглядно убедившись, что содержимое вскрытой бутылочки никак не походило на выпивку, бандиты с поклоном вернули её обратно.

– Это они преследовали нас весь день, – пробурчал сержант Уиллард. – Теперь не видать мне следующей получки как своих ушей…

Эшер не ответил. Да, безусловно, кто-то следовал за ними по пятам. Однако повстанцам было бы куда проще подловить их здесь, на открытом участке горной дороги, одинаково удалённом и от Миньляня, и от железнодорожного узла. К тому же засаду стоило устроить гораздо раньше, чтобы успеть уехать подальше до заката. Не было никакого смысла выжидать до самых сумерек – так что, судя по всему, бандиты напали на след отряда совсем недавно.

Ущелье темнело на глазах. Эшер услышал, как один из повстанцев, торопливо передававших Карлебаху оставшиеся пузырьки, рыкнул по-китайски:

– Поторапливайтесь! Мы и так не успеем разбить лагерь до наступления ночи.

Джеймс услышал, как кто-то из остальной банды шепнул – очень тихо, чтобы побитый оспой командир не расслышал, – «яо-куэй…»

Сам главарь так и не покинул седла, но больше не произнёс ни слова. Ещё тогда, в Миньляне, когда отряд собирался в обратный путь, доктор Бауэр предупредила:

– Скачите как можно быстрее, но, если вас всё-таки остановят, помните – ополченцам не нужны неприятности. Отдайте им лошадей и ружья, и вам дадут спокойно вернуться к железнодорожной станции.

Банда отправилась дальше по тропе, навстречу сгущающимся сумеркам. Глядя им вслед, Эшер подумал, что в других обстоятельствах подобный расклад его в принципе устроил бы – но сегодня он достаточно насмотрелся на череп, лежащий в ящике у фрау Бауэр.

– Иисус всемилостивый, парни, – буркнул сержант Уиллард, – мы же теперь до станции раньше полуночи не доберёмся. Как вы там, профессор К, помощь нужна?

– Да нам всем, чёрт возьми, понадобится помощь, чтобы пережить эту ночку! – проворчал рядовой Барклай. – Господь всемогущий, я уже весь продрог, как собака! А к тому времени, когда мы доберёмся до станции, вовсе льдом покроемся!

Эшер не стал ничего говорить, хотя и сам уже порядочно замёрз. Однако он подозревал, что с наступлением ночи в этих скалах их будут поджидать неприятности куда более серьёзные, чем холод и бандиты.