Князь мертвецов

Глава 21. Налет полиции

— Не ожидал от вас, Дмитрий! — пробормотал Тодоров.

Митя мгновение смотрел на него непонимающе, а потом почувствовал, как у него вспыхивают щеки, и лбу становится горячо:

— Полагаете, это я их привел? — почти прошипел он. — Чтобы дать противникам моего отца в руки козырь — что я встречаюсь с… — он обвел всю компанию презрительным взглядом.

Ведь понимал же, что нужно уходить! Так нет, постеснялся… этих!

— Господинчик боится, что его увидят с нами, недостойными! — не менее презрительно бросил Петр.

— Замолчите оба! — вдруг совершенно железным тоном отчеканила Ада. — На столе — запрещенная литература, а вы тут ругаетесь!

И все замерли, буравя взглядами разложенные по столу брошюры. И поистине убийственную книжицу Морозова — на самом верху.

«Болваны, — безнадежно подумал Митя. — И я вместе с ними!»

В дверь продолжали колотить, послышались шаги, высокий испуганный женский голос воскликнул:

— Кто вы такие? Что вам нужно? Убирайтесь, или я вызову полицию!

— Мы и есть полиция! — заорали за дверью. — Открывайте немедленно! У вас там нелегальная сходка!

— Что вы такое говорите? — пропищала мать Тодорова, но, судя по щелканью и лязгу, взялась за замки.

Сам Тодоров коршуном ринулся к столу, прижал стопку к груди и обвел помещение отчаянным взглядом.

— Найдут. Проведут обыск и найдут. — процедил Митя, когда тот попытался сунуть стопку под шкаф.

— В окно! — напряженно бросил Иван.

Тодоров метнулся туда…

— Под окном наверняка стоит городовой. Хотите, чтоб доказательства вашей вины свалились прямиком ему на голову? — хмыкнул Митя.

Замерший у окна Тодоров убитым тоном подтвердил:

— Стоит!

В квартире с грохотом распахнулась дверь.

— Какая еще сходка, зачем вы позорите нас перед соседями? — стремительно зачастила в коридоре мать Тодорова. — Молодые люди собрались выпить чаю, поухаживать за девушками, разве это запрещено?

— Вот мы и посмотрим. что там за чай и девушки! — откликнулся звенящий торжеством голос.

— Полицмейстер… — безнадежно выдохнул узнавший его Митя.

Тодоров застонал сквозь зубы и попросту свалил стопку на подоконник, прикрыв портьерой:

— Ариадна, вы девушка и дворянка, может, они не посмеют…

Ада метнулась к окну и встала, опираясь на подоконник и пошире разложив юбку. Митя медленно поднялся, подхватил свою чашку разом с блюдцем, и встал с ней рядом.

— Тоже собираетесь нас защищать? — Гирш пытался изобразить невозмутимость, но лицо его было бледным, а губы дрожали.

— Только Аду.

— Отойдите, сударыня. если не хотите. чтоб и вас арестовали! — послышалась возня, и створка распахнулась. с размаху стукнувшись об стену.

Внутрь, важно, как имперский линкор в порт, вступил екатеринославский полицмейстер.

— Так-так-так… И кого же мы здесь видим? Господа гимназисты… пока еще… ненадолго, все из гимназии вылетите с волчьим билетом…

— Почему вы угрожаете детям, какое вы имеете право? — позади полицмейстера вскричала мадам Тодорова, но тот только зло головой дернул:

— Я имею здесь все права, сударыня, в отличии от вас, у которой лишь одно право — помалкивать и повиноваться властям! Уберите ее!

Пара дюжих городовых за спиной полицмейстера перехватили женщину с двух сторон.

— Мама! — Тодоров ринулся к ней, но короткий стек в руках полицмейстера преградил ему дорогу.

— Думать о благополучии родительницы, господин Тодоров, следовало до того, как вы принялись злоумышлять на государя-императора, разом с высланными под надзор полиции! — он решительно ткнул концом стека в сторону Ивана и Петра. — И… — он повернулся к Мите с Адой.

— Добрый вечер, Ждан Геннадьевич, — светски улыбнулся Митя. — Рад, что вы, наконец, соизволили заметить и нас с Адой.

— Так-так-так… — повторил полицмейстер, едва мазнув взглядом по Ариадне и чуть не впившись глазами в Митю. — И что же сын самого начальника Департамента полиции, известнейшего питерского сыскаря делает здесь? — в его голос было столько презрения, будто он застал Митю не в квартире над лавочкой, а в грязнейшем из притонов.

— Как и все здесь присутствующие. Пью чай. — Митя отсалютовала полицмейстеру чашкой и сделал глоток. Чай остыл, но сорт был хорош, и Митя с неожиданным даже для себя удовольствием глотнул снова. — Ухаживаю за Ариадной, и немного, совсем чуть-чуть, за барышней Сарой, — он мило улыбнулся бледной Гиршевой сестре. Та только рвано вздохнула.

— За еврейкой? — лицо полицмейстера изобразило брезгливость, он даже губами пошевелил, будто сплевывая. — Прям поветрие пошло: то меньшой Потапенко, то вы еще. А барышня Ариадна как на это смотрит? Хотя вы же, вроде, другой сестрице Шабельской внимание оказывали?

— Что поделать, я в неизменном восхищении от всех дочерей Родиона Игнатьевича. — Митя нежно улыбнулся Аде, у той вспыхнули щеки.

— Барышне Ариадне нравится… донашивать кавалеров после старших? — прищурился полицмейстер.

Ада тихо ахнула, щеки у нее запылали горячечным румянцем, а на ресницах повисли слезы.

— Ваше поведение оскорбительно, Ждан Геннадьевич. — сквозь зубы процедил Митя. — Боюсь, я вынужден буду сообщить о ваших словах как своему отцу, так и отцу Ады.

— Думаю, у обоих ваших родителей будут другие заботы, посерьезнее, — ухмыльнулся полицмейстер. — Равно как у родичей остальных юношей и барышень, — он обвел всю компанию довольным взглядом, с особенным плотоядным интересом уставившись на Гиршей. Испуганная Сара схватила брата за руку.

— Мы ничего плохого не делали! — подрагивающим голосом сказал Гирш, крепко сжимая пальцы сестры между ладонями.

— Узнаю лукавую жидовскую породу! — усмехнулся полицмейстер. — Плохого они не делали. Для вас и бомбу в государя кинуть — хорошо. А вот вы, барышня Ариадна, можете поклясться своей дворянской честью, что вы тут только чай пили, да ухаживания господина Меркулова-младшего принимали? — и полицмейстер оскалил пожелтевшие от табака зубы в издевательской ухмылке.

Ада снова покраснела, а потом вся кровь отхлынула от ее лица. Она посмотрела в одну сторону — натолкнулась на умоляющие взгляды Гиршей, в другую — на нее сочувственно и одновременно презрительно глядели Иван с Петром. И прикусив губу, низко опустила голову.

— Не можете… — с торжеством начал полицмейстер.

— Конечно, она не может. — вздернул бровь Митя. — Ада мои ухаживания принимать не желает, но сказать об этом при всех и обидеть меня, ей не позволяет воспитание.

— А ваше семейство тоже не без жидов в родне — эдак выкручиваетесь? — теряя терпение, рявкнул полицмейстер.

— Какое именно семейство вы имеет в виду, Ждан Геннадьевич? Меркуловых или князей Белозерских?

— Вы мне своей Кровной Родней в нос не тычьте! — его губы снова растянулись в препаскуднейшей усмешке, и он потребовал. — Вы вот сами их именем поклянетесь, что только чаи тут гоняли и с барышнями обжимались?

Взгляд полицмейстера — довольно мерзкий — прошелся по девушкам.

— Вы! — затрясся от бешенства Гирш. — Как вы смеете!

— Заткнись, жиденок, — оборвал полицмейстер.

— Не помню, чтоб за нашим столом вы пили чай в мрачном молчании, — вмешался Митя. — Обычно ведут беседу: об учебе, о литературе…

— Ясно! — возрадовался полицмейстер. — Указ государев обсуждали. А литература — по этим двум каторжным мордам понятно, что у вас тут за литература! Обыскать! — рявкнул он, и переминавшиеся на пороге городовые ринулись внутрь.

Рывком отодвинули в сторону стол — чашки жалобно зазвенели, самовар покачнулся. Сидящие у стола вскочили и сбились в тесную испуганную кучку на другой стороне комнаты. Только оба поднадзорных — Иван и Петр — стояли, надменно вскинув головы и презрительно глядя на полицмейстера. Да Митя с Адой остались у подоконника. Городовой сдернул ковер и принялись простукивать половицы. Гулко взвыло пианино, когда другой городовой поднял крышку, чтоб заглянуть внутрь. Аккуратно выставленные книги полетели с этажерки, взмахивая страницами, и шлепаясь об пол как перезревшие груши с дерева.

— А вот Толстой…

— Ты чё, тетеря, не видишь, написано же, что он граф! Разве ж графа запрещать станут?

— Замолчите оба, дураки! — полицмейстер в два шага оказался рядом с грудой книг, переворошил их стеком и обернулся, обводя хищным взглядом не слишком большую комнату. — Ах, ну конечно… — еще два шага, он встал перед Адой, взмахом стека приказывая ей отойти.

Опустив голову, Ада разглядывала носки своих ботиночек — и не тронулась с места.

— Вы б еще посвистели, Ждан Геннадьевич, — осуждающе сказал Митя. — Надо же, а на манерах отца полицейская служба так фатально не сказалась.

— Не соблаговолит ли барышня Ариадна отойти от окошка? — процедил полицмейстер.

— З… зачем? — пролепетала Ада, нервно облизывая губы — и полицмейстер тут же расплылся в довольной улыбке.

— По просьбе моей. Уж не откажите в любезности! — почти проворковал он.

— Вы. вы не имеете права! — отчаянно пискнула Ада, вскидывая взгляд на полицмейстера. — Я пожалуюсь отцу!

— Да жалуйтесь сколько хотите, барышня! — нависая над ней всей своей немалой тушей, рявкнул полицмейстер. — Жаловаться вам придется, когда батюшка Родион Игнатьевич все недоданные с малых лет розги об вас обломает. А теперь — в сторону!

— Не отойду! — сжимая кулачки и зажмуриваясь, выпалила Ада.

— Господи Христе и Великие Предки! — устало вздохнул Митя и сунул полицмейстеру свое блюдце с чашкой. — Ну что вы, право, Ада, охота Ждану Геннадьевичу позориться, пусть уж посмотрит, — он протянул руку, приобнял Аду за талию и… потянул ее прочь от окна.

— Но, Митя, вы же… я же… — залепетала Ада.

У Гирша вырвался сдавленный то ли возглас, то ли стон, его отчаянный и ненавидящий взгляд метнулся между Митей и полицмейстером, и полностью утративший самообладание гимназист кинулся… На Митю, или на полицмейстера — никто не понял, возможно, этого не понимал и сам гимназист.

Полицмейстер схватился за расстегнутую кобуру. Митя размахнулся и — бац! Острая боль пронзила руку до локтя, рассаженные днем об челюсть полицейского трупореза костяшки снова хрустнули и… закатив глаза, Гирш рухнул на пол.

Выстрел грянул у Мити над самым ухом. Пуля просвистела над упавшим Гиршем, ударила в бюст Руссо на разоренной этажерке и отрикошетила, со свистом отлетев обратно.

Никто не успел ничего предпринять, один лишь Митя, привыкший за последнее время к подобным случайностям, сгреб Аду в охапку и рухнул вместе с ней на Гирша.

Пуля пронеслась там, где еще мгновение назад была его голова, и ударила в стекло. Стекло лопнуло так, будто меж уже вставленными зимними рамами заложили бомбу. Осколки не могли, но выплеснулись в комнату. Зазубренные стеклянные лезвия влетели внутрь. Прижимая к себе Аду, Митя откатился в сторону и…

Дзанг-дзанг-дзанг! Осколки воткнулись в пол точно между Митей и Гиршем. Воцарилась тишина. Все как один, не отрываясь, воззрились сперва на полицмейстера — от паро-беллума в его руках расходилось облако пара. Потом на торчащие из светлых досок стекла.

— Тю, а як це? — наконец спросил один из городовых, переводя ошарашенный взгляд на разбитое окно.

За окном послышался раздосадованный скрипучий крик, похожий на воронье карканье, мелькнула тень с широко распахнутыми крыльями — слишком крупная для птицы тень.

— Это все, что тебя сейчас волнует, Мироненко? — просипел полицмейстер, пальцем стирая со щеки кровь из длинной царапины.

Митя приподнялся на локтях, отпуская придавленную им Аду. Посмотрел в широко распахнутые, полные растерянности и ужаса карие глаза, не скрытые как обычно стеклышками пенсне, выдавил кривую улыбку и плюхнулся на зад, тяжело дыша.

«Обошлось. Снова обошлось. Я жив. Дышу.»

Полицмейстер шагнул к окну мимо Мити протопали его ноги в начищенных до блеска сапогах. Дулом паро-беллума отбросил в сторону портьеру. И уставился на подоконник. Улыбка медленно сползла с его лица.

Он поворошил дулом кучку черной пыли, и уголок дешевого картонного переплета, будто обожженный по краям. Больше на подоконнике ничего не было.

В этот момент снаружи раздался бешенный топот, яростно задребезжали металлические ступеньки, и оттолкнув оцепеневшую в дверях мать Тодорова, ворвался дежуривший под окнами городовой:

— Шо тут, ваше благородие… — шаря взглядом по разгрому в комнате, с хрипом выдохнул он.

— Взять! — сдирая испачканную кровью перчатку и швыряя ее на начавшего шевелиться Гирша, ненавидяще процедил полицмейстер. — Взять всех! И этого… и того… и тех… и этих… Всех! Всех — в участок!

— Вы совершенно уверены, Ждан Геннадьевич? — счастливо улыбаясь — обошлось, опять обошлось! — спросил Митя.

— И этого тоже! — взревел полицмейстер. — И обыскать! Перевернуть весь дом!

Сопротивляться Митя не стал. Только когда городовой, корча виноватые рожи и поддерживая его под руку, как тяжелораненного, помог подняться с пола, Митя тихо прошептал поравнявшемуся с ним Тодорову:

— Надеюсь, ваша матушка журнал «Народной воли» на ночь не читает.