Глава 29

— Как там тебя звать? Еливферий? — обратился Самослав к мастеру, который принес ему на осмотр ручную баллисту. — Еливферий, ты меня внимательно слушал, когда я тебе объяснял, что сделать-то нужно?

— Это хейробаллиста, ваша светлость, — робко сказал мастер. — А из того, что вы говорили, я мало что понял. Я такого и не делал никогда. И я даже не слышал, чтобы кто-нибудь что-то подобное делал.

— А вот эти трубки зачем? — спросил Само, обозревая громоздкий агрегат, который очень отдаленно напоминал знакомый ему по фильмам арбалет. Но именно, что напоминал. Сходство было минимальным. Особенно удивляли два поставленных вертикально бронзовых цилиндра, высотой в две ладони, рядом с которыми крепились палки, которые, видимо, исполняли роль плеча лука.

— В этих цилиндрах смотанные пучки жил, ваша светлость, — немело пояснил мастер. — Жилы отсыреть могут, а тогда их натяжение сильно ослабевает. Эти цилиндры их от влаги защищают.

— Жилы? Натяжение? — изумлению князя не было предела. — Да эта дрянь тяжелая, как ведро воды. Как из нее стрелять-то?

— Тренога нужна специальная, ваша светлость, — пояснил мастер. — Иначе никак. Эти стрелометы обычно на башнях городов ставят.

— Да чтоб тебя! — расстроено сказал Само, и крикнул. — Людмила! Пусть мастера Удана ко мне позовут! Того, который луки делает! Три листа пергамента мне и до завтра не пускать никого! И еще! Настойки новой принесите! Той, которой от владыки Григория пахло! Я чую, тут разговор долгий будет!

Разговор и, впрямь, затянулся далеко за полночь, а утром, когда князь пробудился от первого луча солнца, которое ласково коснулось его лица, он не сразу понял, где находится. Не привык еще. Новые княжеские палаты, что расположились в городской цитадели, выглядели крайне непривычно. Из камня тут домов еще не строили, Самослав был первым. Да и крыша из глиняной черепицы тоже была в новинку, моментально породив в местных богачах желание иметь точно такую же. Крыши из камыша и соломы загорались от малейшей искры, а возросшее благосостояние бояр быстро искоренило наплевательское отношение к собственному жилью. Теперь это была не курная землянка с глиняным очагом, а справный терем, под завязку набитый всяческим добром. Потому и потерять в огне всё, что было нажито непосильным трудом, не хотелось никому. Самослав благоразумно забрал в личную собственность бросовую землю, где в овраге обнаружился выход отличной глины, которая и пошла в работу. Из нее же начали делать кирпич, из которого он самолично сложил в собственном доме первую в этом мире печь голландку, заслужив уважительные взгляды мастеров. Дедова наука не прошла даром. Правда, с печными дверцами кузнецам повозиться пришлось, но и эту проблему худо-бедно решили.

В неимоверном множестве забот, князь Самослав уже и забывать стал, какие земли ему принадлежат, какие доли у него в мануфактурах, сколько и куда вложено денег. До того он оброс всякой собственностью, что по примеру, взятому из каких-то немыслимо давно прочитанных книг организовал Приказ Большого Дворца, начальником которого поставил госпожу Любаву, объект всеобщей ненависти и зависти одновременно. Дело со скрипом двинулось и, не прошло и месяца, как он читал отчет о своем движимом, недвижимом и даже живом имуществе, и доходах от него, сведенный в аккуратные таблицы, с дебетом и кредитом. Самослав крутил головой от удивления. Он и не подозревал, что настолько богат. Одних рабов почти две тысячи душ. Они были посажены на землю и платили оброк зерном, что шло на пропитание войска. Земли, на которых они жили, принадлежали княжеской семье лично. Доли в кузнечных, ткацких, оружейных мануфактурах, Большой Торг, серебряные и соляные копи, железная руда, кабаки и постоялые дворы, торговые пошлины, подати от родовичей. И теперь вот кирпичный заводик, на котором командовал один из сотников, потерявший в бою руку. Огромные потоки зерна, меха, золота и соли двигались в каком-то бесконечном безумном танце, порождая этим движением все новые и новые капиталы. А, вдобавок ко всему, только княжеская казна в этих землях имела право выдавать займы. Ростовщичество князь объявил вне закона, вызвав этим решением зубовный скрежет собственных бояр и стремительно богатеющих торговцев. И даже несколько делегаций иудейских купцов, что приехали сюда из Бургундии с крайне заманчивыми предложениями, уехали восвояси несолоно хлебавши. Князь был непреклонен, ни к чему ему такие конкуренты. И вот теперь его светлость Самослав, к собственному изумлению, узнал, что именно эта статья дохода является основной в бюджете княжества, а вовсе не соль. Вот так сюрприз!

— Это ж теперь надо настоящий банк делать, — растерянно сказал он сам себе.

Основы бухгалтерского учета, которые он донес до своих помощников, были взяты в работу тут же. К его удивлению, и Любава, и Збыслав уловили смысл двойной записи моментально, и теперь щебетали между собой на каком-то непонятном для непосвященных наречии, изобиловавшем словами, вроде «проценты по кредиту», «отрицательное сальдо», «дебиторка» и даже «лизинг», когда речь шла о кораблях, проданных ярлу Эйнару. А ведь он их сам этому научил. Оба финансиста княжества стояли теперь перед ним, держа в руках свитки немалой длины.

— Государь, — сказала Любава, которая уже ничем не напоминала забитую сироту из глухой дулебской деревни. Уверенный взгляд сильной женщины приводил в бессильную ярость жупанов и старост, но сделать с ней они ничего не могли. Вес госпожи Любавы в княжестве был ничуть не меньше, чем вес ее мужа. Он в ней души не чаял, ведь имущество их семьи тоже находилось под ее неусыпным контролем, сделав боярина Деметрия одним из богатейших людей в этих землях. Да и в соседних землях тоже, пожалуй. Нищий когда-то вояка и представить не мог, что будет настолько богат, ведь деньги всегда уходили из его рук, словно вода. А потому Деметрий свою жену любил, ценил и даже немного побаивался. Его доля в добыче была очень весомой, и вся она, попадая в цепкие руки Любавы, превращалась в золото, серебро, мастерские и новых рабов, которые начинали платить оброк, умножая капиталы и без того неприлично богатой семьи. Единственная дочь Любавы и Деметрия была самой завидной невестой княжества, и очередь претендентов на руку двухлетней девчонки была длиной в римскую милю. Удивительно, но всеобщая ненависть к ее матери этому никак не мешала.

— Государь, — сказала Любава. — Я провела инвентаризацию вашего имущества, доходов и расходов, и выявила должников. Выяснилось, что вам изрядно недоплачивают.

— Мне? — изумился князь. — Недоплачивают МНЕ? И кто у нас такой отважный?

— Да все до единого! — спокойно ответила Любава, глядя ему прямо в глаза. — Все мануфактуры, где ваша светлость является пайщиком, в княжескую казну платят меньше, чем положено. Думается мне, что остальные деньги ваши компаньоны по карманам рассовывают.

— И что теперь делать будем? — с изумлением спросил Само. Он как-то замотался совсем, и проверять учет там, где никакого учета в помине не было, был просто не в состоянии.

— Я посчитала объем поступившего сырья, государь, — продолжила Любава. — и выяснила, что его на мануфактуры поступает куда больше, чем нужно. Я вызвала управляющих на беседу. Все всё поняли, особенно, когда я намекнула, что проверки будут постоянными, а следующими, с кем им беседовать придется, будет большой боярин Горан.

— И что, они заплатили? — с веселым недоумением спросил князь. У него в голове все это не укладывалось.

— Заплатили, — с каменным лицом сказала Любава. — Вот список собранных недоимок. А вот список того, что нам еще предстоит с них получить. Итог внизу. А ниже цифра в ромейских солидах, которая должна будет каждый год в вашу казну приходить. И это, если выработка останется на сегодняшнем уровне. Если начнут больше производить, то и прибыль ваша возрастет.

— Молнию Перуна мне в задницу! — изумленно произнес князь, когда прочитал свиток. — Да на такие деньжищи я смогу еще две тагмы содержать! Деметрий где?

— Он сейчас придет, государь, — не изменившись в лице, сказала Любава. — Я позволила себе его сюда позвать. У нас большая война на носу, а значит, другого применения этим деньгам и быть не может.

— Да что бы я без вас делал, — бормотал Само, прокручивая свиток, исписанный убористым почерком Любавы. — С ума сойти! Вот ведь народ! Нет, точно надо было в Мезозой проваливаться, может, там по-другому было бы. Ну, ничего не меняется! Боятся и воруют! Их вешаешь, а они все равно воруют! А ведь этих не повесишь. Я без них сам повешусь, пожалуй.

— Вызывали, государь? — в двери показалась чернявая голова командующего Деметрия. — Гонец от вас был.

— Заходи! — широко махнул рукой Само. — Мы тут внезапно разбогатели, Деметрий. Спасибо твоей жене. Надо еще две тагмы набирать. Платить будем серебряной монетой и солью. Мы можем себе это позволить, оказывается.

— Однако! — крякнул Деметрий, опустившись на стул. Он был одет в шелковую рубаху и нарядный плащ, сколотый золотой фибулой. — Это серьезно. Берем парней только из хорутан, или из новых земель тоже?

— Любых словен бери, — сказал после раздумья князь. — Неважно, из какого племени, иначе недовольство в новых жупанствах пойдет. За пятнадцать лет службы такой воин и вовсе забудет про свой род. Все равно он из родной веси в изгои уходит.

— Что по условиям сказать? Воины волнуются, князь. Им ясность нужна, — прямо спросил Деметрий. — С тех пор, как данам надел земли был обещан, в умах брожение идет. Многие недовольны. Говорят, несправедливо это.

— Ты прав, — ответил, подумав, Само. — Условия такие: еда, доспех и оружие — мои. Сломанное и потерянное покупают сами, на государственной мануфактуре. В год четыре солида жалования и доля в добыче. Срок службы — пятнадцать лет. При увольнении — три манса доброй пашни в землях новых племен. Мы их там прямо сотнями расселять будем. Если воин увечье получит и срок не выслужит, то пойдет на княжескую службу. Подыщем ему дело.

— Точно только две тагмы набирать будем? — почесал затылок Деметрий. — Может, сразу пять? От желающих отбоя не будет.

— Денег не хватит, — с сожалением сказал князь. — Ты забыл, что у нас еще конные турмы[16] в Моравии тренируются? Они тоже недешево обходятся. Бери самых лучших парней и гоняй их до седьмого пота.

— Все сделаю, — кивнул Деметрий. — Завтра же всем старостам эстафету пошлю, чтобы охочих ребят присылали. Думаю я, нужно тагмы до пяти сотен увеличить, государь. Так у нас две тысячи справной пехоты будет. Вытянем?

Самослав вопросительно посмотрел на Любаву и Збыха, которые начали совещаться между собой, перебрасываясь цифрами таможенных сборов, урожая полбы и уловом рыбы.

— С трудом, но вытянем, государь, — сказал вскоре Збыслав. — А вот через пару лет, когда чеканку монеты наладим, то вытянем легко. Думается нам, до пяти тысяч регулярного войска прокормим.

— Пять тысяч — это хорошо, — задумался Само. — Среди словенских племен у нас соперников не будет. Только каган, король Хлотарь и лангобарды. Те и двадцать, и тридцать тысяч войска выставят.

— Так то не войско, а ополчение из хуторян, — презрительно возразил Деметрий. — У нас таких вояк в каждой веси по десятку.

— Не скажи, — возразил Само. — Франки с добрым оружием на войну приходят. И бойцы они отчаянные. Смерти не боятся, отступление позором считают. Не стоит их недооценивать. А уж конница лангобардов нас и вовсе в порошок сотрет. Там катафрактов одних около двух тысяч. Вспомни, как их король Аутари двадцать герцогов франков расколотил. Ведь едва десятая часть из того войска обратно домой вернулась.

— Да, — уныло кивнул Деметрий. — Конница у лангобардов отменная. Они войско экзарха Равенны в позапрошлом году просто растоптали. Хорошо хоть, города толком брать не умеют, и между собой собачатся без остановки.

— В Сиротской сотне уже человек сорок в нужный возраст вошли, — напомнил князь. — Там парни обучены, да еще и грамотные, в придачу ко всему.

— Да, помню, — кивнул Деметрий. — Пару-тройку лет послужат, и готовые десятники будут. Устав знают, караул могут нести, оружием владеют. Их в первую очередь возьму. Пойду я, государь. Задача понятна, к следующей весне еще две тагмы развернем.

И он вышел, улыбнувшись жене, которая смотрела на него с немым обожанием. Удивительная пара, смуглый горбоносый грек с Сицилии и худощавая словенская девчонка с льняными волосами. Они были совершенно не похожи друг на друга, но жили душа в душу, почти не ссорясь.

— Давайте продолжим, — сказал Самослав. — Тебе, Збыслав, необходимо будет чеканку новой монеты наладить. Я думаю, для начала нам нужно сделать что-то вроде ромейской гексаграммы, которая 1/12 солида стоит. Только что-то поприличнее на вид, не такое уродство.

— Да, государь, — кивнул Збыслав. — Но шесть скрупулов[17] серебра — это для крупных покупок. Для купцов подойдет прекрасно, а вот для того, чтобы в кабаке рассчитаться — не годится, слишком крупная монета будет. Нужно чеканить деньги половинного веса, и даже четвертушки. И с разными рисунками, народ-то у нас неграмотный. А лучше и вовсе разных форм, и сразу с дырками.

— Думаешь, на себе носить будут? — задумчиво спросил князь, вспоминая традицию ношения монисто в истории своей бывшей Родины.

— Конечно, будут! — синхронно кивнули Збых и Любава. — И еще перед соседями похваляться начнут, на чьих дочерях и женах больше денег висит. Это же готовое приданное.

— А для крупных платежей что будем использовать? — спросил князь, уже имея в голове готовый ответ.

— Слитки будем использовать, — ответил Збыслав, — которые по цене ромейскому солиду будут равны. Я монету такого размера даже представить себе не могу. Она же с ладонь размером будет.

Задача была непростой. Восемьдесят два грамма серебра, которые соответствовали по стоимости константинопольской номисме, бесспорному эталону среди всех валют и, впрямь, были тяжеловаты для одной монеты. А вот, если разделить ее на три, то, как раз получается обычный Петровский рубль. У Николая Семеновича был когда-то такой, он двадцать восемь граммов весил.

— Да, это и, правда, слишком много. Надо монету в треть солида чеканить, — сказал Самослав. — Она будет франскому тремиссу равна. На ней изобразим щит и меч. Назовем эту монету — рубль.

— Э-э…, а почему рубль? — озадаченно спросил Збыслав.

— Потому что его все равно на куски рубить будут, — со знанием дела пояснила Любава. — Это ж можно целую овцу купить, и еще немного останется. Вот увидишь, станут обрубками расплачиваться, если мелкой монеты в достатке не будет. А вот корову очень удобно покупать — ровно девять рублей.

— И все штрафы будем собирать в новой монете, — с робким предвкушением сказал почтенный глава Денежного Приказа. — Не мехом, не солью и не быками! Мне эти шкурки проклятые снятся уже! И воинам платить ровно рубль в месяц. Не больше и не меньше! Велес, благослови нас! Радость-то, какая!

— Это не все, — махнул рукой Самослав. — Нужно разменную монету сделать. Сто мелких монет из меди будут равны одному рублю.

— А почему сто, государь? — на лицах финансистов было написано неописуемое удивление. — Так же не делает никто. Весь счет идет кратно трем и дюжинам. Странно это, хотя, считать куда легче будет.

— Десять копеек — гривенник, двадцать пять копеек — четвертак, который ромейской гексаграмме равен будет. Эти монеты из серебра отчеканим, — продолжил князь свою мысль. — Вот их с дырками и делайте, пусть население радуется. Новые деньги из меди будут называться копейками, — продолжил князь. — На них всадник с копьем будет изображен, который змея поражает.

— Святой Георгий? — поразилась Любава, которая уже давно крестилась и частенько захаживала в церковь вместе с мужем.

— Бог Яровит? — понимающе спросил Збыслав. — Воинам понравится! Только, государь, надо полкопейки делать и даже четверть. Четверть копейки будет миска каши стоить, или стакан выпивки в кабаке.

— Да, наверное, — протянул князь, оценив стоимость товаров в собственном княжестве. — Тогда монета в полкопейки будет называться грош, а четверть — полушкой. Только рисунок разный нужно сделать, иначе народ путаться начнет. И не тяни с этим, там мастер Никифор уже к работе готов.

— Тут у меня, государь, одна неплохая мысль возникла, — продолжил Збыслав. — А мы можем новые деньги на четверть легче сделать, чем само серебро будет стоить? Это ж какие деньги казна сэкономит!

— Конечно можно! — улыбнулся князь. — И даже нужно. Только на десятую часть, а не на четверть! И не вес снижать, а пробу металла. Иначе тут же начнут фальшивую монету бить, а потом на торг нести. И в жадности тоже нужно знать меру, Збыслав.

Соратникам князя еще предстоит выучить, что такое эмиссионный доход и фиатные деньги. А также узнать, как сказался Медный бунт в одном очень далеком царстве на здоровье некоторых высокопоставленных чиновников. Ведь желание казны заработать сразу и много иногда заканчивается выбрасыванием виновных прямо на копья озверевших воинов. Збыслав и Любава отличались редкостным здравомыслием, а потому была надежда, что подобных ошибок они не допустят.

Загрузка...