Князь из будущего ч.2

Глава 27

Июнь 625 год от Р.Х. Аварский каганат. Земли племени словаков.

Пять сотен всадников шли неспешной рысью по землям своих данников. Словаки не посмели восстать против господ, и покорно сгибали спины, когда видели красные бунчуки из конских хвостов. Сам тудун с войском изволил пожаловать. Те, кто успел, уходили в заросли, и уже оттуда пугливо смотрели, как пыльная змея смертоносного войска ползла мимо их лачуг. Ветер доносил до них тяжелый запах конского пота и немытых тел, страшный запах, знакомый всем в этих местах. Кочевники не жаловали воду. Каждый всадник вел на поводу второго коня, навьюченного припасами и доспехом. А иногда таких коней было три, если знатный всадник не хотел утомить походом выученного боевого жеребца. Седельные сумки — хурджуны были набиты сушеным мясом, и куртом, творогом, твердостью напоминающим камень. Воины шли по родам, держась вместе. Они и воевали точно также, стоя плечом к плечу со своими братьями и соседями. Ели они тоже из одного котла, и даже шатры ставили наособицу, не смешиваясь с другими родами.

Тут, за Моравой, власть обров оставалась незыблема, и жупаны из полукровок и родовой знати, присягнувшей кочевникам, спешили выказать свое почтение на всем пути войска. Угощение, угодливые улыбки и раболепные речи встречали хана в каждом словацком городке. Его уже тошнило от них, как тошнило от трясущихся от ужаса словенских девок, что подсовывали ему запуганные рабы.

Тудун Эрнак повел в поход только своих воинов. Битые словенами роды он звать не стал, стыдясь их трусости и слабости. У него не было грандиозных планов, скорее наоборот. Он должен вернуться в степь, разграбив мораванские селения и приведя свежий полон. Ему не нужна была большая война, но показать свою власть он просто обязан, иначе какой же он хан? Небольшой набег — это то, что надо. Три-четыре сотни пленных, которых он раздаст по верным родам, лучше всяких слухов и песен расскажут о его победе. Ведь победа — это то, что уже успели забыть его новые подданные.

Добрята скакал в свите хана. Он стал нукером ханского нукера Бури, того самого, которого победил в соревновании по стрельбе. Такова была тонкая месть тудуна, который не забыл наглого поведения мальчишки. Впрочем, Бури был выше этого. Спокойный, основательный воин презирал мелкие дрязги, и Добрята совершенно искренне зауважал его. Мальчишка смирил свой нрав, и покорно таскал воду, разжигал костер и кашеварил, будучи младшим из всей ханской свиты. Как он и надеялся, тудун, когда протрезвел, предложил ему службу, и Добрята ломаться не стал. Ведь он и сам хотел именно этого. Добрята обнял на прощание Онура, к которому и, впрямь, искренне привязался. Да и тот, судя по скупой слезе, привязался к мальчишке, который заменил ему пятерых сыновей, погибших в славных походах. Хотя, что славного было в том, чтобы получить камнем по голове под Фессалониками, быть пронзенным баварским дротиком или изрубленным топорами данов, Добрята решительно не понимал. Он так и не стал храбрецом, отчаянно боясь показать свой страх людям, который презирали трусов. Потому-то он и терзал свой лук, стараясь стать лучшим из всех стрелков. Парень прятал свой страх, убивая издалека, он понимал, что нестись в конной лаве, опустив копье, ему не суждено. У него просто разорвется сердце от невыносимого ужаса. И, тем не менее, он был в войске авар, которые шли с карательным походом с мораванские земли, совместив сразу несколько дел. Тудун объедет племена словаков и ляхов — голеншичей, собрав дань, а потом ударит по мораванам с севера. Там, где их никто не ждал. Аварское войско разорит часть мораванских земель, а потом уйдет к себе, нагруженное добычей. Правда, тудун с большим удовольствием прошел бы по этим землям с отрядом, большим раз в десять, призвав на помощь другие рода племени Уар, но приказ кагана был жестким — никаких войн до похода на Константинополь. Все — после! Каган, которому было уже за шестьдесят, хотел остаться в веках, затмив славу великого отца и брата. Ему, сидящему в хринге, полном золота, не нужна была добыча из нищих земель. Особенно сейчас, когда каждый всадник на счету. Ведь кто бы и что не говорил, авары были не особенно многочисленны. Баян I привел в эти земли двадцать тысяч воинов, а теперь его младший сын может выставить около тридцати-сорока, потому что через Карпаты перевалило еще множество мелких племен, присягнувших каганам на верность.

Добрята с любопытством поглядывал по сторонам. Он никогда не бывал в этих местах, но ощущение глухой и тоскливой безнадежности напомнили ему первый приезд в земли мораван, когда он и познакомился с Аратом. В землях новгородского князя было не так. Там не было этого липкого, висящего в воздухе страха, верного спутника аварской власти. Страх раба, что завтрашний день будет хуже, чем сегодняшний. Страх, что твоя жена и дочери после ухода всадников снова будут рыдать, пряча глаза от людей. Страх, что ты, сильный муж, не можешь помешать этому позору. Это был страх, который калечил души, превращая людей в забитых животных, что падали ниц при одном лишь грозном окрике.

Пару раз он заметил внимательные глаза в чаше. Точнее, не заметил, только почувствовал ненавидящий взгляд, который мазнул по нему, и убежал прочь, словно боясь задержаться надолго. Ему этот взгляд был знаком, и он удовлетворенно напевал, таская воду и разводя огонь. Пока все шло именно так, как нужно. Он еще не стал тут своим, но непременно станет. Место ближнего ханского нукера нужно заслужить, а уж ничтожному полукровке, рожденному рабыней, понадобится приложить втрое больше усилий, чем юноше, чья мать была из хорошего рода.

До земель ляхов оставалось недолго, и там они не задержатся. Голеншичи были крошечным племенем, что жило у истоков Одры. А вот восточнее раскинулся многочисленный народ вислян, и уже там власть авар было намного, намного слабее. Это упущение тудун Эрнак тоже планировал исправить после похода на Константинополь.

Вечером, на стоянке Добрята пошел к реке, помахивая ведром. Узкая речушка, что текла рядом, была прозрачна, словно слеза. Он ушел выше по течению, ведь у самого лагеря вода была мутной, взбитой копытами тысячи коней, пришедших на водопой. Добрята вышел на песчаный пляж, окруженный густыми зарослями осота и камыша. Безумно захотелось пройтись на лодке с острогой, зацепив на ужин щучку или леща. Вытащить крупную рыбину, выпотрошить, посолить, а потом обмазать глиной и запечь. Чешуя отойдет вместе с глиной, обнажив вкуснейшее мясо. Ум-м! Вкуснота! Но нет, нельзя! Добрята с сожалением вздохнул. Не в обычае всадников есть рыбу, засмеют. Только совсем уже нищие племена, лишившиеся большей части стад из-за мора или чересчур суровой зимы, доходили до такого унижения. Принести в лагерь рыбу было немыслимо. Это стало бы признанием того, что он чужак. Двойной крик сойки заставил парня вздрогнуть. Неужели? Или совпадение? Он пугливо оглянулся и, не увидев никого поблизости, ответил. Теперь нужно подождать.

Плеск воды, который Добрята услышал через пару минут, заставил сердце биться сильнее. А когда к нему подплыла лодочка-долбленка, в которой сидел незнакомый мужичок, парень напрягся. Этого человека он не знал.

— Боярин Арат привет шлет, — негромко сказал мужик, выцеливая рыбину за водной гладью. Зубчатая острога, вырезанная из кости, пробудила в Добряте чувство зависти, ведь он и сам хотел того же.

— И ему привет передай, — буркнул Добрята. — Как узнал меня?

— Так ты мальчишка, который тайный сигнал ведает, — ухмыльнулся мужичок. — Тоже мне, хитрость. Известие с аварского берега прилетело, что войско в эти земли ушло. Гонец сказал, что и ты должен тут быть. Есть, что сказать?

— Скажи, пусть на севере войско обров ждет, — ответил парень. — Они из ляшских земель нападут. Пять сотен, из них сотня в доспехе. Хотят пограбить немного и уйти с полоном. Ведет их тудун Эрнак.

— С ним что делать? — пристально посмотрел на Добряту связной.

— Скажи, пусть не тронут его, — ответил тот. — Пригодится.

— Добро, — кивнул связной. — Передам. Бывай, паря!

— И тебе не хворать! — ответил Добрята, зачерпывая воду ведром. Ему еще предстояло разжечь костер и сварить похлебку.

Север мораванских земель встретил авар неприветливо. Всадники скрипели зубами в бессильной злобе, и жгли пустые словенские лачуги, где не было ничего, кроме глиняных горшков. Разве это добыча? Такую дрянь любая баба за четверть часа слепит, навивая из глиняного шнура стенку будущей посуды. Тьфу!

Зарево словенских весей озарило багровыми всполохами закатное небо, подавая верный сигнал тем, кто еще не ушел: Бежать! Бежать, пока не поздно! Население этих мест схлынуло на юг, словно вода в отлив, оставив урожай на убогих клочках полей. До него ли было сейчас?

Всадники рассыпались по равнинам Моравии и дорогам среди лесов. Проводники из ляхов, что вели войско, путались, приводя воинов к засекам и завалам, из-за которых летели стрелы, смазанные дерьмом и ядом, от которого потом трясло в жестокой лихорадке. Прорубаться через преграды под ливнем стрел — безумие, и всадники искали широкие пути, благо тут хватало равнин. Иногда на авангард войска нападали небольшие отряды полукровок, но, получив отпор, отступали с позором. Всадники рода Уар, разодетые в хорошие плащи, пластинчатые доспехи и блистающие золотом на рукоятях мечей, смотрели с презрением на немногочисленные трупы оборванцев, одетых в обноски, на их убогие луки и кривые копья. Они раздавят таких вояк, словно лягушек, ни у кого не было ни малейших сомнений. Но всадники были на верном пути, ведь чем дальше они уходили, тем чаще на них нападали. И так было до тех пор, пока гонец передового отряда не принес весть, что впереди их ждет целое войско, не меньше, чем их самих.

Их ждали. Это тудун понял сразу же, когда увидел строй конницы, центр которого составляли точно такие же, как у него, тяжелые всадники. Только доспехи у них были не только пластинчатые, снятые с убитых господ, но и сделанные из колец. Сердце опытного воина сжалось. В голове всё сложилось в один момент. Пустые деревни, завалы на дорогах, наскоки каких-то убогих бродяг, которые убегали именно сюда. Их вели! Вели так, как ведет баранов пастух. Что же, пусть так! Они все равно раздавят своих слуг, возомнивших себя хозяевами. И тогда они разорят этот край, приведя его к покорности. Это будет несложно.

Войско авар построилось на битву, с любопытством разглядывая полукровок, которых раньше и за людей-то не считали. Всадники переговаривались, презрительно поглядывая в сторону врага. Они и не слышали, чтобы эти черви сражались в доспехе, словно знатные воины, имеющие десяток семей словенских рабов. Хан поднял руку, и с флангов потекли конные лучники, который в неспешной рыси начали расстреливать противника. Тот не остался в долгу, и выдвинул им навстречу свои отряды. Строй аварской конницы двинулся вперед, постепенно набирая ход, а длинные копья, украшенные флажками, начали опускаться вниз.

Тут то и заметил тудун Эрнак несколько странностей, отчего его настроение ухудшилось еще больше. Во-первых, копья полукровок были длиннее, во-вторых, держали они их подмышкой, а не двумя руками, как делали все нормальные люди и, в-третьих, на левой руке у них был каплевидный щит, который острым краем закрывал ногу почти до стопы. И это было скверно.

Отборный ханский отряд и он сам пока в битву не вступали. Они вступят в бой там, где будет нужен решающий удар. Отряды, построенные по родам, ударят по всадникам врага. Знатные воины, одетые в доспех, недоступные для стрел, собьют с коней лучников, проломят строй, и начнут теснить его. А потом в самое слабое место ударит кулак тяжелой кавалерии, рассекая войско на две половины. В пролом строя вклинятся лучшие воины, а потом враг побежит, а легкая конница вновь вступит в дело, преследуя его. Или наоборот, если враг окажется стоек, легкая конница пустится бежать, а противник, сломав строй, бросится догонять ее и попадет под фланговый удар панцирной конницы.

Так было всегда, и так должно было случиться сегодня. Но не случилось. Центр вражеского войска, закованный в доспех, набрал неслыханную скорость. Не воевали так никогда, не было нужды мчаться, загоняя коня. Неспешный шаг, и почти фехтовальные уколы копьем — вот тактика тяжелой конницы, что не менялась уже больше тысячи лет. Но полукровки, пустившие коней быстрой рысью, ударили своими длинными копьями, выбив из седел полсотни всадников сразу. Хруст копий, сломанных страшным ударом, разнесся по полю, поразив опытнейших воинов. Неужто враг лишился оружия? Но те взяли в руки булавы, и начали крушить аварские шлемы и доспехи, отбиваясь от их копий щитами.

— Проклятье! — заревел Эрнак. Центр его войска был практически смят, а тела сбитых с коней всадников топтали подковы мораванских коней, перемешивая человеческую плоть с травой и пылью. Это было не по плану. — Вперед!

Полусотня отборных ханских воинов, одетая в железные пластины доспеха, перебросила копья со спины, где они висели в петле. Яркие флажки трепетали у наконечников, а воины тронули пятками коней, движением колен направляя боевого друга. Тяжело держать поводья, когда в руках копье длиной восемь локтей. Все пошло не так! Опытнейшие воины не смогли переломить ход сражения. Ведь полукровки воевали непривычно. Они таранили всадников длинными пиками, и при этом даже не думали вылететь из седла под копыта коней. Странные седла, непривычно глубокие, с высокой задней лукой, были тому причиной. И только тогда хан Эрнак понял, что битва проиграна. Длинные копья ломались то и дело, но размен был не пользу авар. Одно копье на одного воина. И, зачастую, те, кто ломал копья, уходили в тыл, откуда возвращались с новым оружием.

— Отходим! — заревел хан, но в пылу сражения кто услышит голос одного человека. Раздался сигнал рога, и всадники авары отхлынули от мораванских порядков, чтобы привычно собраться для следующей атаки.

— Труби отход! — заорал хан. — Отход!

Его отряд рубился в самой гуще, там, где уже никто никого не таранил. Тут просто не было места для этого. И вот именно здесь великолепная выучка знатнейших воинов Панонии дала о себе знать. Они играючи отбивали удары копий противника, целя в незащищенные места и подсекая острым лезвием наконечника ноги вражеских коней. Опытный всадник умел не только бить копьем сверху и снизу. Он мог рассечь горло соперника, распороть ему ногу, оставив того истекать кровью или провести укол в лицо. Теперь уже полукровки посыпались с коней, встретив противника куда более высокого класса, чем они сами. И только начавшийся отход легкой конницы спас множество мораван. Полукровки, подчиняясь сигналу, разошлись в стороны, а в ханский отряд ударили свежие конники, сбивая цвет аварского войска с коней.

— Хан, уходим! — крикнул Бури, рубившийся рядом. Его нукер Ирхан крутился где-то сзади, выпуская стрелу за стрелой.

— Уходим! — сплюнул хан, который с огромным трудом отбил копье, которое должно было проткнуть его насквозь.

Войско авар бросилось наутек, привычно стреляя, развернувшись назад. Опытные воины умели отступать, ведь это обычный маневр, которым они владели в совершенстве. Сегодня боги не на их стороне. Пятая часть всадников потеряна, убитыми и ранеными, а значит, нужно отходить. Мораване не стали преследовать их, ведь тогда победа может стать горше, чем поражение. Авары стреляли, повернувшись назад, ничуть не хуже, чем глядя вперед. Смельчаки, которые попытались их преследовать, быстро отстали, поймав стрелу или лишившись коня. А вот ханский отряд, застрявший в гуще сражения, уже окружали, и счет шел на какие-то минуты.

— Уводи хана, батыр Нури! — сказал Добрята, подскакав к ним. Тяжелых всадников, измотанных боем, вот-вот охватит кольцо врага. — Дай мне свои стрелы, и уходите отсюда.

— Ты спятил, мальчик? — удивленно посмотрел на него воин.

— Дай стрелы и уводи хана, — повторил Добрята. — Нас вот-вот перебьют. Уходите на лесную дорогу. Вон там, справа!

Доспешная конница скачет совсем небыстро. Кони устали, а сзади идет немаленький отряд врага на свежих конях, который попытается догнать их и перестрелять издалека. Мораване пошли наперерез, оттесняя Эрнака и его воинов от остального войска. Им нет нужды спешить, нужно лишь отрезать ханский отряд от основной армии, а потом тремя-четырьмя волнами загонщиков навязать уставшим коням такой темп, что они просто падут от усталости, превратив грозных всадников в жалкое подобие воинов. Ведь ни один из них, с тех пор, как им исполнилось пять лет, не делал и двух сотен шагов подряд. В голове Бури и Эрнака эти мысли мелькнули одновременно, и оба тут же поняли, что хочет сделать отчаянный мальчишка, рискующий своей жизнью ради них.

— Если выживешь, я тебя щедро награжу! — просипел хан, горло которого было забито сухой пылью. Добряте отдали два колчана стрел, а отряд ушел в сторону, отрываясь понемногу от полукровок.

Мальчишка остановил коня, наложил стрелу на лук, и уже через мгновение услышал обиженное ржание. Он попал. Добрята сделал еще три выстрела, смешав ряды нападающих. Они рассыпались цепью, а он пустился вскачь, выбивая на скаку одного коня за другим. Он за этот день не убил ни одного человека, в этом Добрята был совершенно уверен. В него тоже летели стрелы, и уже пара штук ткнулась в короткую кольчугу, что была надета под безрукавкой из козьей шкуры. Добрята зашипел от боли, когда трехлопастная стрела ударила его в спину. Больно! Еще несколько стрел ткнулось в кольчужную попону, которой был накрыт его конь, а одна чиркнула по остроконечному шлему, что был у него на голове.

Отряд мораван резко замедлился, потеряв десяток коней, а Добрята, что пустил своего коня в галоп, уже встал на узкой лесной дороге, взяв в в ладонь пять стрел сразу. У него будет две четверти часа. Сначала он расстреляет тех, кто пойдет на него в лоб, потом они пустят кого-нибудь в обход через чащу. Тут нельзя замешкаться, иначе его пристрелят из кустов в упор, как куропатку. Затем он отойдет на тысячу шагов, и снова подождет смельчаков. А потом повторит это еще раз, и еще. А потом надо будет уходить, потому что у него просто закончатся стрелы. Но это будет уже неважно. Хан успеет уйти, и это именно, что нужно было Добряте. Как иначе попасть в ближний круг к высшей аварской знати? Нужно удивлять! И Добрята пустил веер стрел, безжалостно раня ни в чем не повинных коней. Князь будет доволен им, он был в этом абсолютно уверен.