Князь Барбашев

Глава 50

Когда канцлеру литовского государства принесли весть о том, что пал Полоцк, он в первые мгновения онемел. Московит как всегда ударил первым и выиграл, а сбор литовского войска хоть и был объявлен, но шёл как всегда медленно. Шляхта не стремилась воевать, словно не понимала, что при московите им таких вольностей не будет, а на нормальных наёмников денег в казне просто не было. И одолжить у Польши не получится, потому как поляки ныне вовсю готовятся к маленькой операции по принуждению Тевтонского ордена к миру, а точнее по приведению великого магистра к лённой присяге. И сам великий князь и по совместительству король польский Сигизмунд ныне всё время проводил в королевстве.

Но как, как могла пасть пусть и деревянная, но хорошо укреплённая крепость?

Радзивилл вновь развернул послание и принялся вчитываться в ровные строчки. Предательство! Опять предательство. Правда на этот раз не наместника, а самих горожан, впустивших загонный отряд в ворота, но суть от этого не меняется. Полоцк - это защита столицы от сразу двух противников - Ливонии и Московской Руси. А теперь эта защита пала и что сможет остановить восточные орды? И как быть с Витебском? Теперь вся московитская сила непременно направится туда и кто поклянётся, что и там не найдётся свой предатель.

Канцлер скомкал письмо и с раздражением запустил им в угол. Чёртов Острожский! Не смог взять даже слабую Опочку, а похвалялся Псков принести. А ныне что? Полоцк пал, Витебск в осаде, а армии, способной разогнать врагов, нет. И денег нет. Шляхта! Позор великих предков. Даже не верится, что это их деды стояли в своё время под стенами Москвы под знамёнами великого Ольгерда. Ну почему тогда не смогли, не покончили, отступили? Что удержало? Кто помешал? А теперь их потомки бахвалятся делами предков и предпочитают уничтожать бочки с вином, а не врагов на поле боя. Одним махом осушив полный бокал токайского, канцлер вызвал слуг и повелел собрать всех панов-рады, кто ныне обитал в столице. Попытался успокоиться и не смог. Мысли свернули на личное. Какие имения принесла ему жена и что теперь - всё это достанется грубым холопам московского князя? Господи, вразуми! Что делать, как быть? Без польской помощи ничего не получится, но как заставить соседей обратить свой взор на восток? Особенно сейчас, когда стало известно о переговорах между Орденом и Московией.

Совет собрался в виленском замке почти в полном составе. Князья сидели подавленные: удар, нанесённый соседом, был очень чувствительный. К тому же неизвестна была судьба и полоцкого наместника Гаштольда. Что с ним: пал в бою или попал в плен?

Сапеги, чьи витебские вотчины ныне разорялись чужой армией, громко требовали идти на выручку, в чём их горячо поддержал родной брат канцлера, гроза татар и автор Чуда на Двине в другой реальности князь Юрий Радзивилл. Однако большинство осадило их напоминанием, что армия ещё не собрана, да и погода словно помогает врагу: который день дожди льют не переставая. А вести несколько тысяч всадников с заводными и вьючными конями в опустошенную и залитую дождями местность, к тому же обезлюженную всё тем же врагом, дело не простое. Идти же малыми силами - глупо, ведь московиты не татары, их из-за стен в поле трудно выманить, да и отвоевать крепость не получится. Но в том, что делать было что-то надо, сходились все.

Сам канцлер высказал предложение отослать прошение королю, дабы тот отвлёкся от орденских дел и обратил своё внимание на Литву. Однако, оказавшийся в этот момент в столице Острожский, тут же высказал свою озабоченность тем, что король, а главное, паны можновладцы, могут усмотреть в этом признание слабости княжества. И вернуться к обсуждению условий Мельницкой унии. Надеюсь, не стоит напоминать панам-рады, говорил он, что подписанный совсем недавно, в 1501 году, договор в Мельнике, не был реализован лишь потому, что Вальный сейм отнёсся к нему с большой прохладцей и просто не ратифицировал соглашение. Но показав свою неспособность справляться самостоятельно с врагом, они могут сами подтолкнуть короля и панов вернуться к забытой теме. А готовы ли паны-рады к подобному?

Как оказалось, некоторые были вполне готовы, особенно если условия будут под стать прошлым: государственные должности, вольности и суды сохранялись бы отдельные в Польше и княжестве. Но большинство всё же продолжало придерживаться желания полной самостоятельности с сохранением, возможно, только союзных отношений с соседом. Как высказался князь Сангушко, нынешний староста Владимирский, лучше быть первым в своём княжестве, нежели подвизаться на вторых ролях в едином королевстве. Ведь стать в один ряд с польскими магнатами им вряд ли дадут. Недаром польские паны столь настойчиво продвигают унию и неуступчивы в переговорах. Да и пример шведов должен насторожить панов-рады. Ведь не просто так они отказали Кристиану в его желании короноваться в Стокгольме и тем самым разорвали Кальмарскую унию, которая скрепляла весь север Балтийского моря уже сотню лет. Скорее стоит напрячь все силы в борьбе, чем идти на поклон в виде просящего.

В конце концов, в прошлой войне было утеряно куда больше, чем ныне, но отдать свою самостоятельность в обмен на польские полки никто из них не захотел. Так отчего ныне стоит ломать свою гордость об колено? Это пока вопрос об унии с римскою церковью отложен на дальнюю полку. Но тот же Александр вынашивал проект возрождения флорентийской церковной унии, поддержанный в этом киевским митрополитом Иосифом Булгариновичем и виленским епископом Альбрехтом Табором. В нынешнюю годину им ещё и шатанья в вопросах веры недоставало.

Проще объявить посполитое рушение и показать агрессорам, что сила литовских рыцарей ещё не оскудела.

А сам канцлер напомнил, что все из здесь присутствующих не по разу общались с великим князем Сигизмундом и прекрасно знают, что он вовсе не сторонник унии, и рассматривает княжество, как лённое владение для своего наследника.

В общем, споры были жаркими и написать королю всё же решили, но основную надежду возложили на войско, сбор которого решено было ускорить, а к шляхтичам, кои надумают избежать службы, применить все законные меры для наказания.

Между тем зарядившие на Петрово говение дожди, не переставая лили весь Петровский пост, растянувшийся в этом году на четыре недели. И всё это время армия сидела в Полоцке, защищённая от влаги городскими крышами и не испытывающая никаких проблем с продовольствием. Воеводы, с большой охотой уничтожавшие винные запасы наместника (ныне томившегося в тюрьме, как и большинство иных знатных людей, словно в отместку за страдания оршанских вязней), глядя на это водяное буйство лишь качали головами и даже думать не хотели: а каково же им было бы сейчас, находись они по другую сторону стен. А тот, кто точно знал, что бы с ними было, ныне сидел за одним с ними столом, но молчал, понимая, что во многих знаниях многие печали. В конце концов, всё сложилось просто прекрасно, а лично для него - отлично.

Мошна, изрядно прохудившаяся, вновь разбухла от добычи. Лучшие мастера (да не все, но по возможности) уже находились на пути в его вотчины под присмотром Годима, уходившего, кстати, совсем в другом статусе, чем пришёл под Полоцк. Дворянский сын, подписавший кабальную грамоту по бедности, ныне всё же стал дворянином, но не государя, а князя Барбашина, под что ему была выделена в условное держание деревенька, одна из находившихся на отшибе от основных вотчин и доставшаяся ему в приданное за жену. Таким образом, Андрей решал сразу две проблемы: оставлял при себе проверенного человека и показывал послужильцам, кем они могут стать и какой статус оставят детям.

А главное, дядюшка не обошёл его заслуги в докладе, что отправил на имя государя. Ну, подумаешь, слегка перепутал кое-кого местами, всё же это была его идея брать Полоцк изгоном, а не Немого, но тут лучшее - враг хорошего. Он и так по совокупности заслуг уже грозит стать великокняжеским боярином раньше, чем самый успешный из Барбашиных - Иван. И это не смотря на то, что Иван его годами старше. А с другой стороны он считал, что места в Боярской думе уже достоин. Пусть в первой жизни не срослось стать генералом, так хоть во второй карьера должна быть успешной.

Кстати, о государе.

Армия ещё потому стояла в Полоцке, что ожидала прибытия великокняжеской рати, задерживающейся по понятным для Андрея причинам. Как и в иной реальности, проливные дожди и внезапная смерть брата, удельного князя калужского Семена Ивановича, вынудили Василия III повременить с отъездом в действующую армию. Андрей, узнав про смерть Семёна, лишь вздохнул. В своё время ему попалось интересное исследование, по которому в смерти государева брата была виновата мать Елены Глинской, княгиня Анна Глинская, урождённая Якшич. Не зная так это или нет, но Андрей как смог, предостерёг Семёна на данный счёт, и теперь ему оставалось лишь гадать: то ли Анна оказалась хитрее, то ли версия та выеденного яйца не стоила. Но как бы там ни было, а ситуация повторялась вновь, с той лишь разницей, что Полоцк был уже захвачен и сил для взятия Витебска у объединённой армии хватало с избытком. Настолько, что, как и в иной реальности, князь Михайло Горбатый с большей частью своих людей отправился из-под Полоцка по раскисшим от дождей дорогам вглубь владений Сигизмунда I. Только теперь он ушёл не от бескормицы, а в привычный уже поход за холопами и зипунами. Заодно, возможно, заставит литвинов больше думать о собственных домах, а не о походе под Полоцк.

Петров день отмечали торжественно. Даже слишком. Тут многое сошлось: и победа (всё же захват города на пост пришёлся), и праздник, и конец поста, и окончания дождливой погоды. Громко звонили колокола, во всех городских церквях шла торжественная служба. А на посаде и в окрестных селищах простые люди православные устраивали "гулянки Петровки", водили хороводы, качались на качелях да затевали игры. Вот только свадеб не играли, как-то не до того было.

Как в народе говорят: "Пётр лето зачинает, Илья лето кончает". Впереди ждали жаркие денёчки. Кому озимые убирать да травы косить (косцы по деревням уже начали отбивать косы, и веселое клепанье разносилось далеко окрест), а кому под пули лезть. Ибо от государя грамота с гонцом быстроконным прибыла. Государь извещал, что к Полоцку не идёт, а идёт сразу под Витебск и велел воеводам спешно идти к нему, оставив в городе надёжный гарнизон. Наместником в нём оставался опытный воевода, герой нижегородской обороны Иван Хабар-Симский из рода Добрынских и рюрикович по крови, как потомок смоленских князей, хоть и без княжеского титула.

Кстати с ним Андрею познакомиться хотелось даже больше, чем с другими, оставившими след в истории. Всё же Хабар был героем не только учебника, но и книг, читанных им в детстве (если кто читал "Басурман" Лажечникова, тот поймёт). Конечно, Иван оказался не тем рубахой парнем, как его описал романист, но и сильно детских впечатлений не испортил. А теперь даже заставил Андрея напрячься: ведь если он надолго осядет в Полоцке, то кто тогда будет под Рязанью честь государеву спасать? Воеводы-то по паре лет в должностях сидели, а это аккурат под Крымский смерч получается. Вот так и вмешивайся в исторический процесс. Кажется, изменение реальности начало своё чёрное дело и к чему это приведет, оставалось только догадываться.

Но, как бы там ни было, а по окончанию празднований русская рать снялась с насиженных мест и двинулась в обратную сторону. Андрей, как воевода судовой рати, которую ныне дополнили пищальниками, а суда загрузили артиллерией, не понадобившейся под Полоцком, уходил по реке, которая из-за проливных дождей и не собиралась мелеть. Хоть идти и пришлось против течения, но к Витебску они подошли раньше основных сил армии Шуйского.

Город открылся за очередным извивом, могучей крепостью на холме. Вокруг каменных стен чернели обугленные остовы посада, а за ними, на приличном расстоянии белели многочисленные шатры осаждающей армии с пятнами кострищ между ними. Взяв город в осаду, русская рать ныне бездействовала, ожидая подхода главных сил. Витебчане, которые сами себя именовали витеблянами, ворот не открывали и вылазок не устраивали, как ни пробовали их выманить, но чувствовалось по всему - по густоте стрельбы сверху, по шумам и гулам, доносящимся из-за стен, что ратных там собралось не мало.

По прибытию полоцкой рати мест, что на земле, что на воде стало резко не хватать. Пушкари, не теряя времени, стали устанавливать орудия в помощь тем, что уже обстреливали городские стены. Правда калибр их оставлял желать лучшего, но против деревоземляных укреплений большинства городов что Руси, что Литвы, да ещё и построенных по допороховой технологии этого хватало. Вот только Витебск в этом отличался от большинства городов. Его Верхний замок был ещё при Ольгерде сооружён из камня. И пусть стены эти уже порядочно обветшали, но для лёгкой артиллерии они были непробиваемы. Теперь же новгородцы подтянули свой наряд, в котором были и довольно монструозные представители стенобоев. А ведь на подходе был и главный наряд Московского княжества. И по всему выходило, что скоро вибелянам не поздоровится. Кажется, это стало доходить и до них. Сквернословие со стен хоть не прекратилось, но словно сдулось, потеряло свою изюминку. В нём ещё не было обречённости, но и былого задора тоже уже не наблюдалось.

Андрей, вспомнив эпизод из более поздних русско-шведских войск, тут же организовал отправку в город рукописных (сам себя уже материл за отсутствие передвижной типографии) памфлетов с описанием того, как легко был взят Полоцк, а потом под ним вдобавок разбили и шляхетскую армию, идущую на помощь. И как вывод внизу говорилось, что теперь у витеблян есть лишь два пути: либо в холопы после штурма, либо быстренько выбегать с поклоном и ключами от города. В общем, полностью повторил ситуацию под Свеаборгом. А что, сработало тогда, почему бы не сработать и сейчас? Никто никакую армию не разбивал? А витебляне об этом знают? Вот то-то и оно!

На создание памфлетов работали все грамотные андреевы люди. Каждый в день писал по пять копий и вечером полторы сотни листков уходили за стены. Сработают или нет, это ещё бабушка надвое сказала, но и бесследно точно не пройдут. Ну а на крайний случай есть "напалм" и ещё кое-что из европейских новшеств, которые и в Европе-то пока редки. Вот литвины-то удивятся. А уж как историки удивятся. Хотя, нет, те товарищи быстро диссертацию напишут, что это, мол, от датского короля или императора мастера прибыли и грубых московитов обучили.

В этот день погода хмурилась с самого утра. По небу плыли низкие темно-синие тучи. А вот у земли ветра не было. И хоть солнце и не показывалось, было очень жарко, и люди обливались потом от духоты. Пыль, поднятая колесами и конскими копытами, долго стояла столбом над дорогой.

Именно в этот день и прибыл под стены Витебска великий московский князь Василий, Третий в своём имени. Звуки труб и барабанов оповестили об этом не только своё войско, но и осаждённых. Полки, построившись ровными колоннами, радостными криками встречали своего государя. Церковный клир, прибывший с ним, вместе с полковыми попами запел молебен с водосвятием, встав на небольшом холме, на виду всего войска. Поплыл над войсками гул колокольного звона из походной звонницы, не заглушая, однако, молитвенных песнопений.

Пока пели молебен, во всех полковых обозах готовили обед для воинов, а на видном пригорке, специально очищенном и разровненном посошными мужиками, ставили большой государев шатёр. Именно там будет располагаться ставка, и именно оттуда государь будет руководить осадой.

Туда же, по окончанию молебна государь пригласил воевод на обед. Впрочем, обед был по-походному умеренный. Выпили лишь здравницу за государя, воевод да за все воинство православное. А по окончании трапезы тотчас же был собран военный совет.

- Ну, воеводы, - начал государь, - поведайте мне, что делать надумали.

- А что речь-то, государь-батюшка, - ответил князь Шуйский, развертывая малый чертежик, - вот ныне полки наши расставлены вокруг всего города.

Он подвинулся на скамье ближе к великому князю, положил пред ним этот чертеж и, указуя пальцем (пора указку "изобрести" что ли, подумал вдруг Андрей, так же присутствовавший на совете), продолжил:

- Туто поставим пушки, что с тобою прибыли и аккурат с заутрени начнём стены да ворота ломать, да град обстреливать. А коли за седьмицу горожане послов не вышлют, будем штурм готовить.

- А возьмём ли? На смоленские стены сколь почитай раз лазали.

- Коль ворота пробьём, никто нас не удержит.

- А пробьём?

- Да, государь.

- Отчего так уверен, князь Василий?

- А про то более лепо племяшь мой скажет, - усмехнулся Шуйский. А Андрей понял, что настаёт его звёздный час. Коли задумка сработает - быть ему на коне и ждёт его карьера быстрая. Ну и дядю тоже (как же, родственничек чай отличился). А не сработает - все шишки ему. Впрочем, почему не должна сработать? Ведь он предлагал всего лишь на полвека раньше "изобрести" петарду. А что такое петарда в языке сапёров прошлых веков?

Она была изобретена в XVI веке в Нидерландах, входе войны с Испанией, для подрыва крепостных ворот, частоколов и других преград. Петарда состоит из отлитого металлического котла, который своим отверстием навинчен на квадратный брус - так называемую мадрильную доску. Иной раз, для усиления пробивающего действия петарды, вместо пыжа в неё вкладывали так называемый "поддон", а на него несколько картечин. Воспламеняющее устройство находится на дне котла. Перед употреблением петарду заряжали специально замешанным "крутым" порохом.

Как её использовали. Да просто! С двумя помощниками, которые несли котел, петардист приближался к взрываемым воротам и прибивал или привинчивал крюк к одной из створок. На него вешали петарду за кольцо на мадрильной доске и немедленно поджигали.

Не смотря на простоту конструкции, петарда часто применялась в осадах и позволяла брать хорошо укреплённые города решительным штурмом.

Устройство её Андрей себе вполне представлял, она ведь проходила сразу по двум его увлечениям: и истории, и артиллерии. Первую рабочую петарду он сотворил ещё в своей камской вотчине, а месяц в Полоцке был им и вовсе использован на всю катушку. Был лишь один минус: работать со всем этим могли лишь его люди. А это чревато потерями. Но война без них хоть и бывает (вспомните казус между Голландией и архипелагом Силли), но редко. А взятие Витебска было в планах самого Андрея. И очень хотелось бы, что бы город взяли с боя, а не переговорами, а то вдруг как государю опять в голову взбредёт крамольная мысль оставить им все или часть их привилегий. Так что придётся рисковать.

Государю же суть своей идеи он объяснял не долго, потому как вскоре разговор свернул на тему зернения пороха и преимущества такого пороха перед пороховой мякотью. Не удержавшись, Василий повелел изготовить пушки и провести, так сказать, наглядное сравнение. На смотрины отправились все, кто был в государевом шатре. Сначала пушкари палили своими зарядами, а после зарядили те же пушки уже новым, специально сгруженным со стругов. Ветер давно уже рассеял дымные облака, а воеводы всё ещё обсуждали увиденное. Как и следовало ожидать, новый порох показал себя во всей красе. А кончился тот разговор так, как втайне и планировал Андрей: Василий повелел наладить изготовление такого пороха на государевых мельницах.

После смотрин государь отправился к себе, отдохнуть после долгой дороги. Воеводы тоже разошлись кто по своим шатрам, а кто и по чужим, обсудить услышанное да пропустить чарку другую. А усталые полки, расставив на ночь, где нужно, сторожевую охрану и выставив дозоры, заснули, как убитые...

О том, что дело принимает дурной оборот, витебляне поняли сразу, как только в немузыкальный рык осадной артиллерии включились могучие пушки великокняжеского наряда. От прилетавших из-за водных преград ядер рушились дома, тряслись и стонали крепостные стены. В некоторых местах начинались пожары, правда, с ними быстро справлялись. Однако страшнее вражеского обстрела были подмётные письма, что ежедневно летели из московского стана в город. Поначалу им не верили и жгли, смеясь над глупыми московитами. Но дни шли за днями, а осаждающие преспокойно стояли себе под стенами, и ничто не говорило о том, что они опасаются подхода деблокирующих сил. И это начало наводить некоторых особо не стойких на дурные мысли. И нужно было что-то предпринять, чтобы не дать им набрать критическую массу, после чего оборонять крепость станет бессмысленно, и она падёт в руки осаждающих сама как переспелый плод. И витебский воевода решил изматывать врага вылазками.

Януш Костевич был и без того одним из самых богатых сановников Великого княжества Литовского, а после того, как женился на Марине Угровской, принёсшей ему в приданное Венгрув в Подляшье, прочно вошёл в первую десятку. Должность витебского воеводы он исполнял уже пятый год, сменив на этом месте Ивана Сапегу, и возможности своей крепости знал превосходно. Пусть каменные стены и обветшали, но выдержать многомесячную осаду они могли. Наученный налётами прошлых годов, он заранее распорядился завести в город строевого леса для заделки проломов и починки строений. Да и сами стены подновили после падения Смоленска, справедливо ожидая новый главный удар на их направлении. К тому же с собою он взял почти всех своих воинов, а это сотня и ещё десяток умелых рубак, к тому же очень хорошо обмундированных и вооружённых. Плюс в самом Витебске имелись так называемые "конные мещане", которые, живя в городе и будучи горожанами, одновременно владели имениями, служа за это государству "конем". Главной их обязанностью было несение службы "збройно" в конном земском ополчении во время "посполитого рушенья" вместе со шляхтой. А это ещё ровно сотня копий. И пусть никакого рушения не объявляли, но не защищать родной город они просто не могли. Остальной гарнизон составляли вооружённые горожане, которых насчитывалось под тысячу человек и пушкари.

Ну а чтобы не оказаться посреди осады на голодном пайке, в город всю зиму и весну свозили съестные припасы. Так что обороняться крепость могла долго, но лишь до тех пор, пока в защитниках имелась стойкость. Поэтому правильно оценив угрозу от "московского писания", на борьбу с подмётными письмами воевода бросил значительные силы. А так же обратился к церковникам, дабы те на проповедях и богослужениях внушали народу, что писано в тех бумагах ложь, дабы убить в горожанах силу к сопротивлению и превратить их в рабов московского владыки, ведь, понятное дело, никто об их правах на той стороне думать не будет.

Принятые меры позволили воеводу удержать ситуацию под контролем, но смутное ощущение тревоги так и не покинуло его.

В это утро Андрея разбудил не слуга (прошли времена, когда он без слуг в походы хаживал), а тарарам, начавшийся в лагере. Выскочив из шатра, поставленного недалеко от берега, он потратил некоторое время, чтобы разобраться в ситуации, хотя сообразить мог и сразу: горожане пошли на вылазку.

Впереди бежали пешцы, вооружённые копьями и топорами, а за ними из ворот уже выскакивали конные ратники. Удар был хорошо рассчитан, а сами горожане бились очень справно: их удар опрокинул жидкий заслон и позволил коннице ворваться в растревоженный лагерь.

Понимая, что спешка делу не помощник, Андрей поспешил одеваться, дав команду собираться у его шатра. И когда строй пищальников с дымящимися фитилями вырос перед входом, он вышел уже облачённый в доспехи. На нём был тяжелый шлем с золочёным тульем и длинными, торчащими в стороны наушами, из-под которых свисала на плечи густая мелкоколетчатая бармица - подшеломная кольчужка, защищающая шею, - тяжелое зерцало, одетое поверх кольчуги, тоже отблескивало золотом.

Окинув взглядом своих молодцов, он мановением руки повёл их в бой, который давно уже из избиения полусонных превратился в знатную рубку. Всё говорило о том, что вскоре витебляне начнут отход под прикрытие своих пушек и воеводы готовили конные сотни дабы попытаться ворваться в город на плечах отступающих.

Скорым шагом пищальники подошли к месту боя именно в тот миг, когда отошедшие для разгона конные десятки литвинов начали новую атаку, стремясь сбить атакующий порыв русских, и подставили под пули свой фланг. Таким подарком Андрей не воспользоваться не мог. Первая шеренга, разрядив самопалы, присела, и следом прогремели выстрелы второй шеренги. После чего первые две стали спешно перезаряжать ружья, а вперёд вышла третья шеренга, напряжённо вглядывающаяся вперёд.

Нельзя сказать, что их вмешательство было судьбоносным, но и свою лепту в общие потери врага они внесли однозначно. Витебляне, подхватив раненных, отошли в город, сумев закрыть их перед самым носом поместных всадников.

Итогом их вылазки стали довольно чувствительные потери среди осаждающих полков, расслабившихся в последнее время до потери осторожности и взлетевший до небес боевой настрой горожан.

Оскорблённый в лучших своих чувствах, Василий III Иванович велел готовить войска к штурму. Перед ратниками выкатили бочонки с медовухой, что Андрею сразу напомнило штурм Смоленска в ходе первой осады. Штурм назначили на послеобеденное время.

Ратники, разгорячённые словами воевод и пенным напитком, похватав деревянные щиты и лестницы, бросились к стенам города. Воду, окружавшую город, преодолевали на лодках и плотах. Защитники стен, дабы сбить атакующий настрой, палили из пушек, пищалей и луков, кидали камни и лили горячую воду и горящую смолу. В ответ жахнули пушки государева наряда, добавив сумятицы.

Бой, тяжёлый, кровавый, шёл с переменным успехом два часа. В какой-то момент показалось, что нападающим удалось заскочить и закрепиться на стене. С яростным рёвом к месту прорыва потянулись новые десятки, и пара-тройка новых лестниц прислонилась к потрескавшимся и обагрённым кровью стенам. Однако Костевич, по счастливой случайности оказавшийся в нужном месте, не задумываясь бросил в бой своих жолнеров и сам повёл их в рукопашную. Удар опытных рубак и решил исход схватки. Последние русичи, видя, что в плен их брать не собираются (и горожане и жолнеры рубили всех, в горячке боя не обращая внимания на попытки врагов сдаться на милость победителям) попрыгали со стен вниз и стена вновь вернулась под власть витеблян. Однако схватка тяжело далась и им. А главное, в последний момент был ранен сам воевода Костевич. Он уже не лез сам в бой, углядев, что весы победы качнулись в их сторону, а стоял пеший, отдавая приказы, и тут какой-то московит углядел его и скорей всего в бессильной ярости просто метнул, изловчившись, обломок копья. Наверное, сама богиня судьбы посмеялась в тот момент над обоими. Московит не успел узнать, попал или не попал, так как был пронзён аж двумя копьями сразу, а бесстрашного и умного воеводу, не раз водившего полки в сечу, подхватили на руки его же воины и истекающего кровью отнесли в Верхний город.

Но штурм был отбит и теперь оба лагеря готовились к новым битвам.

Государь под впечатлением больших потерь, понесённых при штурме, опечалился и даже стал подумывать, что на Витебск придётся хаживать, как на Смоленск и брать его измором. Потому как за всю войну его ратники не смогли взять ни один город "правильно". Вот только воеводы, почуявшие свою силу, были с ним не согласны. И смогли настоять на своём. Новый штурм спланировали провести через два дня. А всё это время палить по городу беспощадно.

В этот раз атаку начали сразу с трёх сторон. Пищальники и пешие дворяне рвались к стенам не взирая на шквальный огонь, который обрушили на них защитники. Вот первые лестницы уткнулись в стену, и казалось, всё будет как в прошлый штурм, но на сей раз среди атакующих бежали ничем не приметные людишки, сгибаясь под тяжестью непонятных вещей. Так в толпе они добрались прямо до ворот и принялись споро мастерить непонятное для многих сооружение. Наконец старший из них поднёс тлеющий фитиль к хорошо просмолённому шнуру и когда тот занялся, махнул рукой и рванул в сторону от ворот.

В общей какофонии боя новый взрыв ухнул как-то незаметно, но результат его был замечен сразу всеми: и защитниками, и нападавшими. Створка ворот рухнула и открыла путь внутрь Нижнего города. Тотчас вал поместных с рёвом устремился в проход, не давая защитникам возможности что-то сделать. Посоха уже несла длинные связанные между собой брёвна, дабы починить взорванные мосты через ров, а от основного лагеря уже накатывалась лавина конных масс.

К вечеру Нижний замок был взят и замирен. Лишь небольшой горстке его защитников удалось укрыться за стенами Верхнего замка, усилив его гарнизон. Вот только настроение у них было близким к панике, что мало способствовало стойкости обороны. В надежде на помощь извне слабый от ранения и большой потери крови Костевич решил потянуть время. Он выдвинул "пункты", на основании которых мог вести речь о сдаче укреплений. Все его предложения базировались на привелеях данных городу в 1503 и 1509 годах.

Великокняжеские воеводы были тоже озабоченны затягиванием осады. Ведь это создавало угрозу деблокирования крепости, так как никто не верил, что литвины оставят такие поражения без ответа. Для того чтобы не пропустить момент появления чужого войска, во все стороны были разосланы усиленные дозоры, а наиболее быстроходные струги мотались в Полоцк и обратно, узнавая, что слышно у тех. И все прекрасно понимали, что встречать литовскую армию лучше имея полностью покорённый Витебск за спиной. Потому к предложению витебского воеводы отнеслись со вниманием, но тут против горячо выступили братья Шуйские и их младший родич Барбашин. Они упирали на то, что нет чести государю принимать условия от тех, кто уже проиграл. Да и зачем на Руси нужны города основанные на чужих привелеях? В огонь всю эту писанину и готовить новый штурм. Петарды уже доставлены и жить защитникам осталось недолго.

Ободрённый наметившимся успехом, Василий Иванович согласился не принимать почётную сдачу от витеблян и наоборот, потребовал сдаться по всей воле государской. Поняв, что его уловка не удалась, Костевич велел готовиться к битве, втайне всё ещё надеясь на помощь извне.

Увы, его надеждам не удалось сбыться: на следующий день Витебск пал. Многие горожане, признанные защитниками крепости, были пленены и розданы боярам и дворянам в качестве холопов. Воевода Костевич стал пленником государя, а шляхтичи поменьше были поделены между воеводами. Хуже всего досталось купцам: их и ограбили подчистую, и приговорили к выселению на восточные рубежи. Никаких выездов в Литву, как это было под Смоленском, на этот раз не было: государь, подстрекаемый Шуйскими, прошлый урок усвоил на отлично.

Так что когда литовское войско всё же появилось, над Витебском и Полоцком развивались уже великокняжеские стяги.

Очередной военный совет, куда Андрей попал как всё тот же воевода судовой рати, собрался в покорённом Витебске в доме местного наместника. На сей раз решали, что делать дальше, и большинство воевод стояло за то, чтобы идти прямиком к Вильно и, как про себя пошутил князь, заканчивать войну на развалинах вражеской столицы. Нет, сам по себе план был неплохой, вот только в эйфории больших побед все как-то позабыли о том, что литвины не сидят на попе ровно, а собирают армию, куда обязательно возьмут польских наёмников. Да и вообще, зачем нам полевое сражение с непредсказуемым результатом? Андрей честно считал, что отсидеться по крепостям куда выгоднее. Пусть литвины мокнут в поле и тратят последние гроши из и без того пустой казны на дорогостоящих ляхов. Зато Полоцк, Витебск и Смоленск буквально нависнут над Вильно, заставляя её обитателей знатно понервничать. Этакое английское Fleet in being в сухопутном воспроизведении. И пусть гадают, откуда и куда в следующий раз русские нанесут удар.

Именно в подобном ключе он и высказался, когда дошла и его очередь. Укрепить гарнизоны захваченных крепостей, завести провизии и посмеяться над попытками врага вытянуть их в поле. А вместо похода вглубь литовского княжества лучше сильнее укрепиться на двинских берегах. Поставить или обновить крепости в Улле, Дисне и Дриссе, взяв тем самым под надзор весь путь от Витебска до Полоцка и от Полоцка до земель Ливонского ордена. К тому же Дрисса станет одномоментно и защитой от Браславля и угрозой ему же.

Государь, прекрасно понимая чьи интересы представляет молодой Барбашин, искоса поглядывал на Шуйского. Но тот лишь согласно кивал головой. Ещё бы, как всегда, всё уже давно было обговорено, продумано и согласованно. Немой с братом ещё меньше, чем сам Андрей были заинтересованы в том, чтобы их триумф оборвался какой-нибудь очередной Оршей. Тут уж лучше синица в руках, чем журавль (как возможная победа в полевом сражении) в небе.

О чём думал сам Василий Иванович, понять было трудно. Предположения, конечно, строили, но насколько они были верны, мог показать только вердикт, который вынесет сам государь. Андрей же в своих расчётах исходил из того, что Василий был ещё более осторожным человеком, чем даже его отец и кидаться в омут с головой в надежде на авось не в его правилах. Разумеется, это были изыскания не его самого, а историков, читанных им в прошлом, но другой информации у него не было, а всё наблюдение уже изнутри, так сказать, наводило на мысль, что историки были скорее правы. Так что князь решил рискнуть и теперь, как и все, с волнением ждал, что же скажет государь.

И тот не подвёл. Выслушав внимательно всех, он взял небольшую паузу, растянувшуюся на обед, и только потом вынес своё решение. Согласно ему полки в очередной раз перетряхивались, разделяясь на несколько новых ратей. Основное войско и наряд убывали домой, вместе с судовой ратью, которая эти самые пушки и должна была дотянуть до Торопца. Вот только главой рати становился Семён Угримович, а для молодого Барбашина у государя нашлось иное дело. Главные герои летней баталии князья Шуйские так же убывали по своим наместничествам, а вот пятерым государевым избранникам предстояло в скорейшем порядке отыскать места под крепостицы и закрепить тем самым двинские берега под государевой рукой. Но не это было самым смешным, а то, что судьба словно посмеялась в отместку за попытку изменений упругой ленты реальности. Шедший в великокняжеском войске резко окрепший здоровьем Михаил был назначен воеводой одной из пяти новых ратей. В помощь к нему назначались Пороша Иван Осипович, сын последнего самостоятельного дорогобужского князя и князь Охлябинин Василий Федорович. А ещё родные братья Иван да Андрей. Причём если Иван шёл с повышением из простого ратника государева полка до головы, то у Андрея получалось своего рода понижение из самостоятельного воеводы до подчинённого. Но так часто бывало в походах, так что возмущаться не приходилось. Тем более что главой стал ни кто иной, а старший брательник. Тут вон Ивану больше впору возмутиться тем, что меньшой брат выше стал. Он простой голова в большом полку, а младший - воевода судовой части рати. Однако, формально ничего нарушено не было. Старший брат под младшим не ходит, ибо большим полком самый старший командовал, а Андрей по большому счёту никакого отношения к данному полку не имел. Но всё одно тем же вечерком за бутылочкой лёгкой медовухи, братья обсудили сложившуюся коллизию и изрядно поломали голову над вопросом, а зачем кому-то понадобилось так тасовать назначения. Кому и зачем мог понадобиться возможный местнический спор среди них? Причём Андрей был больше чем уверен, что целили именно в него. При всём уважении, остальные Барбашины сидели, покамест, в тени и мало кому были интересны. А вот он, похоже, успел отдавить уже не одну чужую мозоль. И это отнюдь не радовало. Влезать в придворные интриги дело хлопотное, тут ведь и головы лишиться можно.

Отвлечься от грустных мыслей как всегда помогло дело. Барбашинской рати предстояло совершить многовёрстный марш до самой дальней границы полоцкой земли, там, где она граничила с Браславским поветом и Ливонским орденом и восстановить разрушенные ещё в 1515 году русской ратью принадлежавшие князьям Масальским Друю и Друйский замок. О нём вспомнили в последний момент и все великокняжеские советники сошлись, что одной Дриссы для угрозы Браславлю будет маловато, а вот совместно с Друей это уже другой разговор.

В общем, двинулись в путь разом и землёй и водой. Речную флотилию сформировали из кораблей, что конфисковали в Витебске и Полоцке. На судах везли крепостного розмысла и посоху, которым и предстояло вести основные земляные работы.

Однако сразу пройти к нужному месту не удалось. Едва отошли от Полоцка, как их перехватила идущая на выручку своим городам литовская рать. Точнее, перехватили слухи о появлении врага, что заставило немногочисленную барбашинскую рать возвратиться в Полоцк и за стенами пережидать вражескую осаду, усилив собой и без того крепкий гарнизон.

Что ж, недолго ждали полочане освобождения, вон оно, встало лагерем в двух верстах от города. Только с городских заборол хорошо видно, что армия сия ну отнюдь не сильна числом: на взгляд всего-то тысяч двадцать, если не меньше, да и то по преимуществу конница. И, что важнее всего, практически без артиллерии, а та, что имелась, была явно маловата для настоящей осады. Как всегда, супротивник не осилил мобилизацию. От того и попытался взять город изгоном, вот только в отличие от русской попытки, их не удалась: стража хорошо помнила, каким образом им самим достался город и чужих ошибок совершать не собиралась. Лишние проволочки у ворот, конечно, нервировали горожан, но мало влияли на службу. Да и кому было волноваться: львиную долю старых горожан давно уже отправили многовёрстными обозами в центральные и восточные части Руси, а намеченные на их смену жильцы ещё не прибыли и от того Полоцк представлял из себя заброшенный город с кучей пустых дворов. Чем Андрей не преминул воспользоваться, подыскивая хорошее место под двор для своей торговой компании, себя любимого и пару мест под гостиницы. Олексин двор оставался за ним и, скорее всего, парню предстояло стать главой полоцкого отделения.

Ну а пока Андрей, воспользовавшись оказией, решал свои проблемы, великий гетман Острожский, окружённый магнатами и многочисленной свитой, гарцевал на белоснежном жеребце, молчаливо разглядывая ощетинившиеся стены. Судя по всему, Полоцк и вправду не сильно сопротивлялся: лишь в Заполотском посаде золотились ещё не потемневшие от времени заплатки в стенах. Остальные сооружения стояли нетронутые.

Глядя на них, князь испытывал острое чувство дежа-вю. Точно так же, но четыре года назад на него смотрели стены Смоленска. Чем кончилось то дело, вспоминать воеводе не хотелось. Правда, тогда у него было меньше воинов, но вот осадной артиллерии ни тогда, ни сейчас не было совсем.

"Боже, за что ты ополчился на литвинов?" - в который раз обращался он к небесам, но те безмолвствовали. Собравшаяся с таким трудом армия спешно (ну, по своим представлениям) вышла на помощь Витебску, но на полдороге их настигла весть, что город не дождался помощи и пал в руки московита. Весть вызвала шок и закономерный вопрос: что теперь делать? Собрав совет, решили, что к Витебску теперь идти нет смысла, и стоит попытаться отбить ближайший к войску город, которым был Полоцк, так как кроме гарнизона в нём других подразделений по докладам лазутчиков не было. И вот они тут, стоят на раскисшей от долгих дождей земле, на десятки вёрст разграбленной чужаками, и мрачно взирают на тревожно замерший город. Шансов у войска практически не было, это понимали многие: для штурма не хватало артиллерии, а для осады продовольствия. Но и отступать без попытки тоже было не в их правилах. Возможно, один мощный натиск решит всё. Да, крови прольётся немеряно, но бескровно город не взять точно. Так что пусть вся имеющаяся артиллерия начнёт обстрел, а армия готовится к атаке.

Следующие дни были больше похоже на трагикомедию. Продолжая обстреливать город, литвины предложили русским выйти за стены и сразиться, как подобает рыцарям. Иван Хабар-Симский, получив подобное предложение, даже онемел от подобной то ли наглости, то ли глупости. Ответ его был прост и лаконичен: можешь - атакуй, не можешь - вали на все четыре стороны, а чушь не предлагай. С обеих сторон на одном и том же языке неслись непечатные выражения и сексуальные фантазии о том, что сотворят победители с побеждёнными. Слушая порой довольно интересные конструкции, Андрей с сожаленьем понимал, что времена междоусобиц, начавшиеся в далёком девятом веке, вовсе не кончились. И борьба Руси и Литвы это их логическое продолжение, когда вся мелочь была съедена и остались только два мощных претендента, пережившие века и доказавшие тем самым, что их пути были самыми правильными. Ведь проигравший изначально шёл неверной дорогой, потому и сгинул в пучине времён. Да, говорить про их судьбу можно разное, но факт остаётся фактом - погибает тот, кто меньше приспособлен к меняющимся реалиям. А теперь оставшиеся двое схлестнулись между собой, решая, чья концепция развития самая правильная и кто из них настоящий наследник Руси и трона равноапостольного князя Владимира. Той, Золотой Руси, от которой и ныне так мало осталось, а многое забылось, или пылиться в подвалах дворцов и монастырей, уничтожаемое временем. Лишь крохи от той поры достанутся историкам, справедливо сетующих на скудность информации. Потому как сцепившимся в смертельной схватке было не до прошлого.

Наконец, уязвлённые в лучших своих чувствах литвины решились на штурм.

Построившись в несколько колонн, наёмники и спешенные шляхтичи двинулись к стене. Передние ряды прикрывались ростовыми щитами, остальные несли лестницы и тараны. Несколько сотен всадников гарцевали поодаль, ожидая открытия ворот. Вся немногочисленная артиллерия палила по стенам, раня и убивая защитников в надежде, что те спрячутся от огня и позволят штурмующим беспрепятственно пройти до самой стены.

Но и защитники стен понимали чужие желания. В ответ в атакующих полетели стрелы и ядра. Понятно, что дальше полукилометра ни о каком прицеливании из пушки речи быть не могло, но по скученной массе пехоты можно было особо и не целиться: скачущее по земле ядро обязательно кого-нибудь да зацепит.

Понеся первые потери, литвины лишь ускорили шаг. Им оставалось пройти каких-то сто - сто пятьдесят шагов, когда полоцкие пушки пальнули картечью. Разогнанные до большой скорости куски железного дроба и камни выкосили в рядах атакующих целые просеки, но не смогли сбить их настроя. Шагов за двадцать до стены литвины рассыпались на отряды и в десятках мест вверх взлетели лестницы, по которым, даже не дожидаясь их прислонения, поползли самые нетерпеливые. Со стен на них посыпались камни, бревна и полилась кипящая вода или смола (это кому как повезёт). А вообще лезть под огнём по лестнице, приставленной к стене и ожидая, что вот-вот защитники её столкнут удовольствие то ещё. Чем выше ты поднимешься, тем меньше шансов уцелеть при полёте к матушке-земле. Там ведь не только твой вес зачтётся, но и вес доспеха, который и без того не маленький.

Однако люди остервенело лезли, словно позабыв про страх смерти. Казалось, ничто не сможет остановить их порыв, вот первые удальцы достигли вершин и на стенах разгорелись рукопашные схватки, но, как ни странно это прозвучит, это была уже агония. Большинство лестниц к тому времени уже было сброшено вниз, и очаг прорыва давно был локализован. Попытка поднять новые лестницы окончилась лишь гибелью десятков новых воинов. А потом сверху полетели и те "счастливцы", что смогли дойти до конца, а следом упали и последние уцелевшие лестницы, с которых горохом посыпались взбиравшиеся воины. Штурм захлебнулся кровью, так и не принеся желаемого успеха.

Вечером в шатре Острожского царило мрачное настроение. Отбить город не удалось и теперь всё яснее становилось, что торговый путь из Литовского княжества в Европу через Ригу оказался под властью московского князя. А это был сильный удар по казне княжества. Но и поделать он ничего не мог. Не было сил, а главное, средств, чтобы проломить стены. Да ещё этот дождь, вновь полившийся с небес. В такое время не воевать надо, а сидеть и греться в походных шатрах, а ещё лучше в собственном доме. Это московитам хорошо - они под крышами в тепле и достатке, а храбрые воины литвинов ныне или мокнут в дозоре или мёрзнут в промокших палатках, кашляя от дыма, что давали вместо тепла мокрые дрова.

Из всех знатных панов-рады лишь Юрий Геркулес был настроен решительно, требуя несмотря, ни на что садиться в осаду и ждать подвоза осадной артиллерии. А коли подойдёт на выручку московский князь с войском, то дать ему бой. Однако слишком многие возражали Радзивиллу, резонно намекая на предстоящую осень и бескормицу. Местность разорена ещё московитами, а своих кормов осталось всего ничего. А от лазутчиков и немногочисленных перебежчиков известно, что московиты завезли в город изрядный съестной припас. Да ещё перед самой осадой гарнизон усилился подошедшей ратью тоже не с пустыми тороками прибывшей. Так что самым лучшим выходом многие находили отступление и созыв сейма, на котором следует объявить Посполитое рушение и наказание тем, кто попытается увильнуть от службы. Заодно собрать всю артиллерию в одном месте и подкопить порохового зелья да съестного побольше. И уже по весне всей силой разом навалится и отбить захваченные города, взяв их либо штурмом, либо измором.

А ныне лучше отойти под Вильно, ведь гонцы один за другим несут весть о появившихся чуть ли не под стенами столицы московитских отрядах. А ну как это не загонные сотни, а московский князь двинулся из-под Витебска всею силою. Хороши же мы будем, ожидая его под Полоцком потерять ещё и Вильно. Тогда уж точно либо под унию, либо на поклон в Москву, мира просить. А ни тот ни другой вариант магнатам не нравился.

Так и спорили, долго спорили, до хрипоты, до хватания за рукояти кинжалов, но пришли таки к общему мнению, да и письмо от господаря, в котором тот велел защищать Вильно всеми силами и в прямое сражение с московитом не вступать, сделало своё дело. Спустя неделю после неудавшегося штурма литовское войско снялось и, не солоно хлебавши, отступило от Полоцка.

А ещё спустя седьмицу, убедившись, что никаких хитростей враг не готовил, рать Михаила Барбашина продолжила свой путь. Времени, чтобы поставить крепостицу, оставалось мало, а потому шли спешно и достигли нужного места быстрее, чем планировали. Заодно получилось, что свалились как снег на голову тем, кто после погрома решил вернуться на пепелище и постараться восстановить былое жильё. Полон был, конечно, не ахти какой большой, но лишними рабочие руки точно не будут.

Селение Друя возникло на левом берегу Западной Двины при впадении в неё реки Друйки как удобная пристань на крупном торговом пути. Холмистый рельеф, извилистая пойма Друйки, широкая и полноводная Западная Двина с зелёными массивами берегов. Красота этого места завораживала взгляд.

Друйский же замок являлся одним из важных оборонительных пунктов Придвинья. Он охранял не только двинской речной путь, но и пути-дороги в Браславщину, являясь одним из четырёх замков, что имелись на данный момент в Браславском повете, хотя Друя управлялась пока что из Полоцка и до реформ Сигизмунда II было ещё полстолетия.

С 1490 года владели замком князья Масальские, которым добрый король Александр со временем даровал и право на свободную торговлю по Двине. Правда, после погрома 1515 года замок лежал в руинах, но сомневаться в том, что хозяева его скоро восстановят, не приходилось. Оттого и спешила барбашинская рать занять выгодное место, пока хозяева не опомнились.

Крепостной розмысл внимательно пригляделся к окрестностям. Конечно, так и подмывало построить крепость на острове, но, сложив только ему понятные плюсы и минусы, он решил, что мастера литвины были правы и крепость стоит строить на берегу, правда, в одном он был не уверен: строить там, где стоял замок Масальских или на другом берегу Друйки. К сожалению, таких подробностей Андрей не знал, и подсказать розмыслу как будет лучше, не мог.

В конце концов, посовещавшись со всеми начальными людьми, Михаил принял решение строить там, где строили литвины. И работа закипела.

Посошные мужики и полоняне валили лес, очищали брёвна от коры и сучков, часть деревьев распускали на доски, которые кромили тут же, на берегу, рыли ров и ямы под фундамент. Ратные же несли дозорную службу, совершали дерзкие набеги на литвинов сами или рубились с отрядами, посланными из Браславля, гарнизон которого, к счастью, был малочисленнен и ничего серьёзного, кроме тех же набегов, предложить не мог.

Глядя на всё это, Андрей был восхищён: всё же умели работать предки. За каких-то три месяца на пустом месте возникла мощная крепость. Несмотря на то, что она была древесно-земляная, она была очень прочная, возведенная в виде деревянных срубов, заполненных глиной. Наружные стены также были обложены глиной. Расположили крепость на высоком месте, да ещё и подсыпали вал землёй извлекаемой из будущего рва. Она имела восемь башен, из них две воротные. Угловая башня северной стены имела въездные ворота, из которых дорога разбегалась к берегу Двины и по мосту через Друйку в посад. Вторые ворота находились на южной стороне. Отсюда дорога уходила на литовский Браславль.

Когда работы были почти закончены, в устье Друйки соорудили плотину, которая подняла уровень воды настолько, что это позволило заполнить глубокие рвы, выкопанные вокруг крепости. Склоны рвов были уложены бревнами, которые от воды покрылись водорослями и стали скользкими. Северо-западная сторона крепости была защищена уже самой Друйкой.

На вооружение новой крепости по Двине из Полоцка доставили пушки, достаточное количество боеприпасов и продовольствия, что позволяло ей выдержать длительную осаду. Расположенная на границе сразу трёх государств - Руси, Литвы и Ливонии - этот форпост грозился стать изрядной занозой для двух последних и надёжной защитой для торговых караванов, что пойдут из Руси в Ригу.

Кстати, кроме самой крепости строители соорудили и пристань на двинском берегу. И первым, кто её опробовал, был Олекса, как раз возвращавшийся из Риги.

Правда, когда он появился, крепость ещё не была достроена, но так одно её появление вызвало у парня лёгкую оторопь. Считай, года три тут никто так не строился. Когда же от берега в его сторону рванули легкие лодочки, заполненные вооружённым народом, Олекса велел бросать якоря, понимая, что с трудом выгребающие против течения струги от преследователей всё одно не уйдут.

Но, слава господу, всё быстро разъяснилось, и таким образом он стал первым торговцем, опробовавшем в деле новое пристанище.

Вечером, попивая медок, распаренный до красна в бане Олекса доложил князю о своих рижских делах. Как Андрей и надеялся, товары, оплаченные погибшим Митковичем, были со спокойной душой отданы его приказчику, который до того уже не раз вёл дела с рижскими купцами. Афёра принесла в княжеский карман неплохую сумму, что разом подняло его настроение. В свою очередь он, не откладывая в долгий ящик, предложил Олексе возглавить вновь образуемое отделение компании и описал всю недвижимость, что удалось для него приобрести практически по бросовым ценам. Олекса, за последние годы буквально сжившийся с Полоцком, был сражён наповал: князь, и так поднявший его из самых низов, словно прочёл его тайные желания и сам предложил то, чего он хотел и на что не смел и надеяться.

Разумеется, он согласился, лишь попросив отпустить его в Бережичи. На вопрос что он там забыл, ответил просто - жениться, если, конечно, не отдали ещё зазнобу замуж за эти годы.

Услыхав ответ, Андрей поперхнулся напитком. Вот чумная голова. А сказать не мог? Присмотрели б за девой да тот же Годим и присмотрел. В общем, доставишь груз в Полоцк и двигай. А коль срастётся всё, то без него свадьбы не играть. Так и быть, побудет у тебя князь посажённым отцом.

Довольный Олекса убыл на следующий день, а Андрей ещё месяц нёс службу, покуда из Разрядной избы не прилетел государем подписанный указ. Воеводой в Друйской крепости оставался князь Михаил Барбашин и с ним две сотни воинов. Остальные могли следовать домой, на хозяйство.

Глядя на довольного старшого, Андрей усмехнулся: нет, не зря он к брату своего знахаря отправлял. Какого знахаря? Да того, что попался ему однажды по пути в камскую вотчину. Молодой парень спасался от смерти, что грозила ему в родной деревеньке. Старушка мать его была ведуньей, помогала людям с болезнями бороться, но не ворожбой, а травками да припарками. Не имея дочери и заметив, что единственному сынку лекарское дело даётся, принялась обучать его своим хитростям. А потом вышла у них размолвка с сельским попом. Что там да как Андрей сильно не углублялся, зато для двух лекарей выяснилось, что, как говорится, против силы не попрёшь. Мать слегла и как-то быстро сгорела в лихоманке, а сам Мишук, после того, как деревенские славно отходили его ногами, подался в бега, проклиная глупых людей, которым сколь ни делай добра, а они всё одно полны злости.

Когда они повстречались, парень исхудал до костей, и жизнь его буквально висела на волоске. А вот Андрей подумал, что видать сам господь посылает ему того, кто займётся медициной под его чутким руководством. Нет, люди будущего, конечно, многое знают о травах, той же ромашке, чистотелу, зверобое или подорожнику. Но местный знахарь знает куда больше. И раз его отвары работают, то знает правильно. А то, что не знает он, но помнит попаданец, всегда можно добавить в копилку общих знаний. А потом собрать всё это и сделать один общий медицинский справочник. Бухтение о том, что умения эти родовая тайна были отвергнуты с налёта. А последующие беседы позволили со временем изменить мнение парня на многие вопросы. В общем, лёд тронулся, хоть и медленно. Андрей вывалил всё, что вспомнил про травки (спасибо покойной бабушке) и оставил Мишку переваривать услышанное. Ну, тот и переварил как смог.

Вот именно этого знахаря под видом личного лекаря и отправил он к брату, который в последнее время стал сильно сдавать. Конечно, Мишук не чудотворец, но прописанные им отвары сделали своё дело. И то, подумаешь, дело к полтиннику подходит. Что теперь, помирать что ли? Хватит и Владимира, что едва сорокалетие разменять успел. Эх, ему б настойку одну сварганить, для общеукрепляющего воздействия, только где ж цветок нужный взять. В прошлую бытность проблем больших не было - прямо на даче выращивал, заказав семена по интернету. Но тут-то интернета не было, заказать семена было неоткуда, а само растение, сколько Андрей не вглядывался, найти не мог. Видимо не росло оно на Руси. Хоть в Китай за ним экспедицию снаряжай, да и то не факт, что китайцы про него уже знают. Да и не факт опять же, что китайский он. Ведь ничего про его историю не помнит. Но эффект от снадобий на его основе был впечатляющим.

А, ладно, чего гадать. Попадётся - прихватим обязательно, а пока что и так получается неплохо. Настолько, что Мишка (который брат, конечно) задумал жениться повторно. Андрей, узнав об этих хотелках, только поржал втихую, но саму идею поддержал. Не дело что от брата одни дочки останутся. Не след фамилии вымирать. А так, глядишь, и сынка под старость заделает. Будет, кому чин и вотчины оставить. Да и на деле вон как сказалось. Последний-то раз братец самостоятельно давненько воеводой был. Ещё при прошлом государе судовой ратью при походе на Казань командовал. А с тех пор всё в государевом полку и прозябал. Вот что менять надо было изначально, а он, как истинный попаданец, сразу на историю замахнулся. Зато теперь, ох, чую, ещё сверкнут Барбашины-Шуйские!

Ныне же оставим братца воеводой, а сами поспешим в Бережичи. Давненько там не бывал, пора и показать, кто истинный владелец вотчины.

О том, что сестра засиделась в девках, Яким начал волноваться ещё в прошлом году, едва Василисе шестнадцать стукнуло. Нет, женихи-то были, как без того. Только не выдавать же её за первого встречного. Хотелось-то пристроить в семью с достатком, да вольную, а в Бережичах, почитай одни холопы и жили.

С той поры, как заключил Яким ряд с князем, жизнь его пошла по восходящей. С новыми способами хозяйствования поначалу мало что получалось, но в последние годы он, вроде, приноровился к ним, хватка появилась, и понял он, чего для работы надобно было. Вот только главного, навозу, так и не хватало. Хоть коровёнка их, полетовав в стаде и принесла приплод, но и с двух коров и конька всё одно на поля недоставало. Однако, выполняя все наказы, стал он замечать, что с годами поля начали приносить хлеба больше, чем раньше было. Конечно, до тех урожаев, как на перелоге, было ещё расти и расти, но, не смотря на частые недороды, жевать одну лебеду они стали куда меньше. А чаще своего зерна стало до нового урожая хватать.

Тут, правда, выявилось, что заготовка семян того же клевера или донника очень трудозатратна. Даже без отбора лучших семян. Но приноровился, да и жена с сестрой тут вполне себе помощницы.

В общем, жизнь наладилась. Да ещё жена сразу двойню принесла. Ныне вон ползают малютки: одного Агафоном крестили, другого Феоктистом. Сыновья! Через пяток лет в помощники выйдут.

Да, а вот сестре всё никак пару не сыскать. Может и вправду в дальних деревнях посмотреть. А то ведь сдурит девка, так и позору не оберёшься.

Но вот по осени появился в деревне Олекса, где-то пропадавший последние четыре года. Парень явно заматерел, а разодет был - не каждый окрестный дворянин так оденется. Явно приподнялся на княжеской службе. Но не зазнался. При встрече обрадованно стиснул в объятиях, расспросил как жизнь, как семья поживает, мать, сестра, жена. Поздравил с первенцами, пообещав в иной раз с подарком для малюток прийти. И верно, зашёл, как обещался. Посидели они за столом, повспоминали былое, а потом, как ушат на голову, вывалил Олекса новость, что желает сватов заслать к Василисе. Уж огорошил, так огорошил. И ведь всем жених хорош: молод, пригож, статен и богат. А что увезёт с собой, так то известное дело бабье: за мужем ехать. Не долго думал Яким, махнул рукой, соглашаясь.

Но лишь вечером "обрадовал" сестру известием. Ух, как та зыркнула. А то Яким не знает, что ей Миколка-холоп приглянулся. Вот только не холопу о вольной мечтать. Переживёт сестра разлуку, а там, глядишь, стерпится - слюбится. Он ведь не только брат, он ещё и глава семьи и должен заботиться обо всех. В ихнем-то уголке лучшей пары для сестры и не сыщешь.

А потом было сватовство, а как князь из похода вернулся, и свадебка.

Сидя на почётном месте, Андрей уловил момент и вполголоса бросил счастливому жениху:

- А я думал, ты на купчихе какой женишься.

- Прости, княже, но и ты не на княгине-боярыне женился, - усмехнулся в ответ Олекса. - Я её ещё тогда, девчонкой босоногой приметил. Знаю, что не люб ей пока, но не отдам её никому.

Князь хлопнул послужильца по спине:

- Ох и намаешься. Ну да твоё дело. Главное помни: тут силком да наскоком дел не справишь. А, да ну тебя к лешему, мы на свадьбе или где? Наливай, давай, гулять так гулять.

О чём думала сама невеста, знали только она да, возможно, её мать, Млада. На дворе стоял шестнадцатый век, и спрашивать желания у женщин, было мало принято в обществе. Считалось, что старшие лучше понимают, что нужно им для счастья. Недаром и до 21 века доживёт поговорка "стерпится-слюбится". Мудрость веков, однако.

Знатно погуляв на свадьбе и навтыкав всем и вся, чтоб не забывали, кто тут хозяин, Андрей поспешил в Княжгородок где его ждала разродившаяся первенцем жена и куча дел. Если он собирался поменять что-то в распределении сил на Балтике, то следующий год обещал стать очень богатым на события. А у него ещё столько недоделано, что иной раз руки опускались, как представлял, что ещё нужно совершить....