Шутки Богов. Кнут и пряник

Обитель опустевших голосов

Когда туман рассеялся над вершинами гор, что некогда были венцом гордости секты Пяти Пиков Бессмертных, взору открывалась печальная картина былого величия этой организации культиваторов. Ранним утром, когда солнце только начинало окрашивать горизонт в розовое и золотое, от прежней красоты и строгости комплекса обители секты оставалась лишь скорлупа – всё ещё величественная, но уже тронутая гнилью времени и предательства.

Ветры, прежде приносившие аромат кедровых лесов и пыльцу лекарственных цветов, теперь только свистели между опустевшими павильонами, проникая в полуразрушенные беседки и сквозные галереи, где раньше шагали ученики с книжными свитками и оружием на поясе. Здесь, среди мраморных ступеней, всё ещё лежали увядшие лепестки от ритуальных деревьев, некогда символизировавших путь к бессмертию. Теперь они просто гнили под дождями, словно ироничное напоминание о том, как близко оказалось забвение.

Секта Пяти Пиков Бессмертных некогда славилась как одна из древнейших школ, следовавших строгому культу восхождения духа через очищение тела и мыслей. Но теперь в этих залах и внутреннем дворце было пусто. Резные колонны уже слегка потрескались без должного ухода. Водоёмы, где по вечерам раздавались звучания флейт и песнопений, теперь были покрыты зеленью, а зеркальная гладь воды стала мутной.

Главный двор, некогда заполненный учениками, тренирующимися в утреннем дыхании Пяти Пульсаций, сейчас безмолвен. Лишь пара юношей в выцветших одеждах, уткнувшись взглядами в землю, пересекали его, явно спеша поскорее миновать открытое пространство. Один из них то и дело оглядывался, будто боялся, что из тени ступеней вынырнет чья-то рука – или что услышит за спиной приговор шепчущего зла.

Лотосовая аллея, по которой раньше ходили мастера секты, приветствуемые поклонами учеников, сейчас была завалена упавшими плитами. Мрамор расслоился, начав зарастать мхом и трещинами, а бронзовые статуи старых наставников покрылись налётом окислов, словно даже металл отвергал эту секту.

По ночам, как рассказывали оставшиеся, были слышны шаги – неясные, бесформенные, будто кто-то продолжает бродить по залам, где давно нет жизни. Ходили даже слухи, что некоторые алтарные залы до конца так и не были очищены от следов тьмы. Что в подвалах главного павильона всё ещё можно найти чертежи кровавых якорей, и что кто-то из бывших старших братьев исчез не просто так – а был принесён в жертву неведомой сущности, чтобы “секта возродилась”.

Почти все Великие кланы уже отозвали своих наследников и родственников. А те, кто всё ещё оставался из-за лояльности или страха, уже тоже начинали постепенно отдаляться. Остались лишь немногие – либо слишком бедные, чтобы уйти, либо слишком скомпрометированные, чтобы быть приняты в другие школы. Их лица теперь были вечно угрюмыми, осунувшимися, и тревожными. Они почти не говорили между собой, не смотрели друг другу в глаза. Они жили так, как будто каждый день, проведённый ими в этом месте, мог стать последним. И каждый час для них теперь был, как затишье перед бурей.

На вершине третьего пика, где раньше стоял Белый Зал Совета Старейшин, ныне лишь ветер гулял среди пустующих стен. Золотая табличка с девизом секты – “Свет над Пяти Вершинами” – была покрыта трещинами. Несколько иероглифов уже осыпались. Остался только “Свет” и искажённое “П”.

И в этом несчастном фрагменте кто-то увидел знак. Что свет действительно ушёл. А остались – лишь Пустота и Прах.

Ветхий, но всё ещё роскошный павильон на вершине Пика Истинной Луны, что считался личной резиденцией Великого старейшины секты Пяти Пиков Бессмертных, ныне дышал атмосферой тревожного отчаяния. Стены из полированного чёрного дерева с инкрустацией из яшмы, красные занавеси, вышитые символами бессмертия, золотистые фигурки бессмертных на полках – всё казалось избыточным, почти насмешливым на фоне того, как глубоко начала рушиться сама основа секты.

Великий старейшина Хван До Ин – некогда величественный, спокойный и внушительный человек с ореолом мудрости, сейчас казался взбешённым и потерянным зверем, запертым в клетке. Он ходил из угла в угол по гладкому тёплому полу, застеленному коврами с изображениями пяти горных духов, и каждый его шаг отдавался напряжённым эхом в тишине, нарушаемой лишь шелестом материала свитка, сжатого в его руке.

Это было письмо. Настоящее, с личной печатью главы семьи Хваджон. Алый воск на нём уже раскрошился, потому что Хван До Ин перечитывал его раз за разом, раз десять, будто надеясь, что буквы вдруг изменятся. Но они не менялись.

"Старейшине Хван До Ин, представителю секты Пяти Пиков Бессмертных.

Семья Хваджон, долгие века предоставлявшая вашей секте священное право на обитание в провинции Фэнъюнь, более не может закрывать глаза на преступные деяния, совершённые под вашей эгидой, и прикрытием ваших символов и гербов. Вы покровительствовали тем, кто осквернял жизнь и дух этой земли. Вы допустили, чтобы ваши старейшины покрывали кровавые культы, жертвоприношения и связь с внешними силами, враждебными Небу и Закону.

Мы более не признаём вашего права на землю, которую вы запятнали. В течение тридцати дней все члены секты Пяти Пиков Бессмертных должны покинуть территорию провинции. Ваши хранилища, обители, монастыри и алтари будут опечатаны и переданы под надзор Хранителей Закона.

Сопротивление будет приравнено к мятежу.

– Хваджон Ли Ён Гван, Глава Дома Хваджон,

по воле предков и соизволению Небес."

В очередной раз дочитав текст письма до конца, Хван До Ин зло скрипнул зубами и с силой сжал свиток. Пальцы его были жилистыми, с дрожащими костяшками. Века мудрости и благородного самоконтроля, а ведь он был одним из старейших мастеров на всей Западной окраине Империи, теперь казались пылью, развеянной одним письмом.

– Дьяволы… жалкие лживые псы… – Процедил он сквозь зубы, снова начав шагать по комнате, как разъярённый тигр, запертый в загоне. – Тридцать дней? Да они уже давно решили нас уничтожить! Им просто нужен был повод!

Он остановился перед высоким экраном, за которым когда-то переодевались слуги. Сейчас там не было никого. Комнаты опустели – даже личные помощники, казалось, избегали старейшину. Ведь все они уже прекрасно понимали тот факт, что эта секта уже трещит по всем швам.

– Всё из-за вас… – Глухо пробормотал он, глядя в сторону южной стены, где в нише стояли изображения всех бывших старейшин, включая тех, кто ещё недавно заседал с ним за Советом. – Вы решили, что можно играть с тьмой. Что можно управлять демонами, духами, ложью. А теперь?

Он бросил письмо на письменный стол, украшенный резьбой в виде стилизованных облаков и бессмертных журавлей. За этим столом он когда-то принимал гостей, беседовал с юными наследниками кланов, вручал награды… А теперь здесь лежало письмо о фактическом изгнании. Письмо приговора для всей секты.

Сквозь открытое окно в покои проникал холодный ветер, пахнущий пеплом и увядающими листьями. Он развевал шёлковую штору и колыхал тяжёлую ткань накидки старейшины.

Хван До Ин медленно и устало сел, будто весь гнев выжег его изнутри.

– Мы были одной из восьми Великих сект… А теперь – прокляты, забыты и приговорены.

Он опустил голову. На столе в углу стояла чаша с благовониями. Они давно погасли. Он не стал их зажигать вновь. Тьма в покоях сгущалась, а вместе с ней – тишина. Впервые за десятки лет Великий старейшина секты Пяти Пиков Бессмертных не знал, что делать дальше.

Он долго сидел в тени потухших благовоний, и в тяжёлой, гнетущей тишине его разум вновь начал извиваться, как змей, пойманный в банку. Он упёр локти в стол, сцепил пальцы перед губами, и надолго застыл, погружённый в напряжённые, тёмные мысли.

"Как же можно вынудить их отступить?" – Внезапно пришёл первый отчётливый вопрос. Медленно, будто прорываясь сквозь паутину сомнений, эта мысль стала набирать вес. Он поднял глаза к потолку, к резному кругу с изображением пяти бессмертных, что символизировали добродетели основателей секты.

"Мы же всё ещё сильны. Пусть не так, как раньше, но трое старейшин, не считая меня… Со Ёнгук, Ся Лун и Юй Мин – каждый из них пережил десятки битв, сокрушал демонов и возглавлял походы против мятежных сект. Их сила не угасла. А я… Я всё ещё носитель Техник Пяти Пиков. Если мы выступим все вместе…"

Пальцы вцепились в подлокотники кресла, суставы побелели. Он мысленно рисовал, как они выходят из павильона, как их фигуры – величественные, облечённые в ритуальные мантии – ступают по ступеням горной обители. Как они спускаются к долинам, к месту, где расположена старинная резиденция семьи Хваджон. Как грозно звучат их голоса.

"…мы явимся, и не будем просить, нет – потребуем! Напомним этим выскочкам из семьи Хваджон, на чьей земле они веками существовали. Пусть покорятся. Пусть… подарят нам провинцию. Провозгласим её новой священной обителью. Пусть платят за право жить на нашей земле, а не мы – за прошлые ошибки…"

Но как только он позволил себе почувствовать лёгкий жар былого величия, как только в груди вспыхнула искра прежней гордости… В его сознание, словно нож, врезалось одно имя. Анд Рей. И молчание в покоях стало ледяным. Старик откинулся на спинку кресла, взгляд его стал пустым и тусклым.

– Чёртова ошибка… – Прошептал он. – Наш самый большой промах…

Когда-то этот мальчишка был никем. Каким-то слугой, ущербным немым, фактически заложником их интересов, объектом наблюдения. Секта могла бы сломить его, подчинить, использовать… Но нет, жадность и трусость старейшин всё испортили. Мало того, что с ним они поторопились. А потом они начали, как вещи, передавать культистам, чтобы получить доступ к их тёмным ритуалам, своих собственных учеников. И теперь… Теперь даже этот мальчишка… Вырос… Как мастер… Как боец.

Его не просто упустили. Его оттолкнули, предали, унизили – и дали ему причину. Причину вернуться, если он захочет. Причину уничтожить их. А теперь у него – дракон. Не просто фамильяр. Не змей или дух. А настоящий Небесный дракон.

Существо, чей рёв может расколоть горы. Чья чешуя отражает стрелы и мечи, чьё дыхание сжигает не тела, а души. Если этот мальчишка действительно теперь слился с драконом… Если он способен управлять им… Тогда одна его мысль может стереть обитель с лица земли.

Хван До Ин представил, как над горами разносится визг ветра, разорванного размахом гигантских крыльев. Как солнечный свет перекрывается силуэтом зверя из легенд. Как ученики в панике бегут к вратам, а старейшины даже не успевают активировать защитные печати. Пепел. И только пепел.

Он встал медленно, как старый каменный истукан, и шагнул к окну. Холодный горный ветер обдал лицо, запах хвои и влаги напомнил о реальности. Внизу, под пиками, начинался лес. Там, где скрыты были пути к долине семьи Хваджон, к той самой резиденции, куда он хотел было двинуться с силой.

Он немного нервно сжал край оконной рамы.

– Мы уже проиграли, как только потеряли этого мальчишку… – Хрипло выговорил он, не отводя взгляда от далёкого горизонта. – И никто из нас не решится поднять руку на него. Даже я…

Потому что он чувствовал, что этот юноша больше не был просто человеком. Он был символом расплаты. Орудием возмездия. И шаг в его сторону – был бы последним шагом всей секты Пяти Пиков Бессмертных.

Задумавшись об этом, он отвернулся от окна и прошёл обратно вглубь покоев, как человек, осознавший приговор. И больше не возвращался к мысли об ответной силе.

Горные вершины, на которых когда-то величественно раскинулась обитель секты Пяти Пиков Бессмертных, теперь утопали в молчании. Ветер, пробегающий между одинокими стелами и опустевшими павильонами, приносил с собой только сухую пыль и ускользающий запах былой славы. Там, где раньше гремели утренние чтения, проводились собрания, звучал смех учеников и стук посохов мастеров во время тренировок, теперь царили уныние и безмолвие.

Когда-то эта обитель считалась одной из самых стабильных и уважаемых среди восьми Великих сект. Влиятельная, богатая, многолюдная – она словно парила над миром, уверенная в своей силе. Но теперь… теперь казалось, что сам воздух здесь впитал в себя тень стыда, страха и обречённости.

В личных покоях Великого старейшины Хвана До Ина, запахи благовоний едва прикрывали прогорклую тяжесть – здесь давно не открывали окон. Комната, некогда обставленная с величием, хранила следы запустения. Ваза, из которой стояли увядшие цветы, потрескавшаяся лакированная ширма, брошенная в углу книга с загнутыми страницами. На полу валялась пустая бутыль от вина – дешёвого, не того, к которому привыкли в этих стенах.

Старый мастер нервно шагал туда-сюда, сцепив руки за спиной. Его лицо было иссечено морщинами, но в них не было мудрости – только злость и усталость. Его губы беззвучно шевелились, словно он вёл внутреннюю беседу с демонами прошлого. Он знал, что всё рушится. Секта уже стояла на самом краю. Старейшин осталось трое. Мастера уходят, ученики разбегаются. Даже их вернейшие союзники теперь делают вид, будто никогда не знали имени “Пять Пиков Бессмертных”.

Перед внутренним взором снова возник тот самый юноша. Анд Рей. Спокойный. Холодный. В тёмной одежде, за спиной которого сейчас, неизвестно откуда, взялся древний, золотоглазый дракон. Тот самый парень, которого они когда-то упустили. Которого попытались использовать. Которому дали шанс сбежать. Который… теперь был сильнее них. Гораздо сильнее.

Старый мастер вспомнил, как старейшины смеялись, когда слышали имя. Как кто-то назвал его "немым оборванцем". Как кто-то – кажется, он сам – приказывал следить за ним. А потом юноша исчез. Вырвался. Подчинил Небесного дракона.

– Один удар… – Пробормотал он. – Один удар его зверя, и от этой обители останутся лишь угли. Разве что камни, раскалённые добела, ещё будут напоминать о нас.

Он опустился в кресло. Письмо упало на пол. Скрипнула дверь. Тихо. Осторожно. В комнату вошла молодая женщина, одетая в простое, но аккуратное платье. В руках у неё был поднос с обедом. Варёный рис. Немного овощей, потемневших на пару. Пара ломтиков соевого сыра. Никакого мяса. Никакого вина. Лишь глиняная чашка с родниковой водой.

Это была его внучка – Хван Ран. Красавица. Стройная, с выразительными глазами, которые сейчас были слегка затуманены усталостью и раздражением. На губах играла сдержанная гримаса недовольства.

– Еда готова, дедушка. – Сказала она, тихо, но без особой теплоты.

Он посмотрел на поднос и фыркнул.

– Это… – Он ткнул пальцем в рис, – …это вы называете пищей для Великого старейшины?

– Сейчас у всех одинаково. – Коротко пожала плечами она. – Кладовые пустеют. Никто больше не присылает нам провизии. Даже те, кто раньше считал себя нам обязанным.

Он схватил чашу с водой, посмотрел в неё и скривился, словно это была болотная жижа. А потом резко поставил её обратно и поднялся.

– Ты. – Он уставился на девушку. – Ты даже не осознаёшь, насколько жалка. Я дал тебе задание. Простое. Подойти к этому мальчишке, очаровать его, использовать. Даже если было бы нужно, вынудить его жениться на тебе… А ты? Ты даже пальцем не пошевелила!

Она немного нервно моргнула, оторопев от его наскока.

– Я?.. Но он был… просто слуга… Ущербный… Грубый… Молчаливый… Грязный…

– Молчать! – Взревел старик. – Он был шансом! Шансом, который мы упустили из-за таких, как ты! Он был ключом. Он мог быть нашим, если бы ты не строила из себя благородную госпожу! Теперь он союзник семьи Хваджон! И у него есть собственный цепной дракон! Ты хоть понимаешь, какой шанс упустила, если он представитель Древней крови? Ты могла усилить нашу семью до невозможной высоты! Но твоя никому не нужная гордость всё уничтожила!

– Я… я не знала… – Слегка растерянно пробормотала она. – Кто знал, что он… он станет таким?

– Все могли знать! Все! Кроме тебя! – Он подошёл ближе, и в его взгляде горело то, что уже давно не горело в глазах Хвана До Ина – настоящее, неподдельное бешенство. – Из-за тебя… из-за твоей гордыни и лени… мы теряем всё! Наша семья опозорена!

Она отступила на шаг. Потом – ещё один. Плечи ссутулились. Но ничего не ответила. Лишь опустила взгляд, сжав губы. А за окнами, где раньше звучал голос учеников, ветер уносил прочь последние остатки гордости этой некогда Великой секты.

………..

Немного погодя, после скудного обеда, глава Пяти Пиков Бессмертных стоял у края высокого уступа, откуда открывался вид на их обитель, раскинувшуюся среди облаков и сосновых гряд. Ветер тянул за рукава его старого, изношенного одеяния, и в этом порыве было что-то, что напоминало ему о приближающейся пустоте – о надвигающемся небытии его секты.

Он только что выдворил прочь ту дерзкую девчонку, которая, несмотря на все наставления, так и не поняла всей тяжести своего проступка. В её глазах не было ни раскаяния, ни страха, только упрямое, тупое непонимание, будто всё произошедшее было случайной мелочью, а не ударом в самое сердце их клана. Это раздражало его сильнее всего – не сама ошибка, а то, что она даже не осознала, насколько глубоко вонзила нож в спину семьи, которая её взрастила.

Но теперь, оставшись наедине с собой и с давящей тишиной гор, он отбросил личные эмоции. Мысли его обратились к самому главному. Как спасти Пять Пиков Бессмертных от окончательного падения. И быстро стало ясно – у них остался только один путь.

События последних месяцев сами подсказывали решение. Мир снова дрогнул от шороха пробуждающихся легендарных зверей древности. Эти чудовища были не просто опасны – они были символами сил, неподвластных ни времени, ни смертным. Их имена произносили вполголоса, даже самые отважные герои бледнели, лишь услышав о них.

В сердце старика шевельнулась холодная решимость. Если секта Пяти Пиков Бессмертных сможет уничтожить хотя бы одного такого зверя, то ни одна благородная семья, ни одна секта, ни один совет старейшин во всей Поднебесной Империи не посмеет поднять руку на них. Даже враги будут вынуждены признать тот факт, что те, кто способен одолеть подобное древнее чудовище, достойны занимать своё место.

Да. Он и сам прекрасно понимал, что для этого придётся бросить в бой всё, что у них осталось. Все три старейшины, пока ещё оставшиеся в секте… Мастера… Ученики, способные держать меч или управлять духовной энергией. Все пойдут в этот бой. Хотя, даже так, их шансы всё равно будут ничтожны. В этой схватке легко могла погибнуть вся их сила, и вся основа их будущего.

Но выбор был прост и жесток, как горный камень. Либо смерть с оружием в руках, в бою, что войдёт в легенды, либо позорное изгнание, когда их обитель будет занята чужаками, а само имя Пяти Пиков бессмертных превратится в шёпот сожаления.

При этой мысли глава секты немного нервно сжал сложенные за спиной руки, чувствуя, как суставы хрустят от напряжения. Он уже знал, что выберет. Даже если горы будут залиты кровью его людей, он не позволит, чтобы Пять Пиков Бессмертных ушли в небытие тихо и без следа. Если уж падать – то так, чтобы этот гром был слышен во всех уголках Поднебесной.

Спустя час, Великий старейшина Пяти Пиков Бессмертных снова сидел в своей резиденции, неподвижный, словно высеченный из старого, потрескавшегося камня. Лишь тонкая струйка дыма из курильницы, пахнущая горькой полынью и сушёной сосновой смолой, колыхалась в воздухе. Его глаза, подёрнутые мутной плёнкой подступающей старости, были устремлены куда-то за стены, за горные гряды – туда, где начиналась пустынная местность, а за ней тянулись болотистые земли, полные испарений и древнего смрада.

Он помнил о нём. Об этом проклятом безымянном существе, что веками скрывалось в тех болотах, словно сама земля пыталась скрыть его существование, заволакивая тропы туманом и топями. О нём не говорили вслух. Оно не имело имени, потому что имя давало форму, а эта тварь, по слухам, была чем-то иным – обрывком чужого мира, прогнившим до чёрного, но всё ещё голодным. Те, кто подходил слишком близко, растворялись в зыбкой, тягучей мгле, будто их плоть становилась частью чужого дыхания. Лишь редкие, случайные очевидцы – безумцы или одержимые – возвращались, шепча о бесконечно тянущихся челюстях, о глазах, что смотрят сквозь воду и кожу прямо в душу. Он помнил, как всё начиналось – с разговора о болотах, о том, что там, на границе земель секты, бродит безымянное, бесформенное нечто. Молва утверждала, что оно поглощает каждого, кто осмеливается ступить в его зону влияния, даже если у него за плечами десятилетия закалки и стальные нервы. Но это были старые истории, почти предания, которые пугали новобранцев. Хван До Ин бы, может, и не придал этому значения, если бы не последние вести…

И сейчас старый мастер думал о том, что эта тварь хоть и была древней, известной и легендарной, но как именно с ней можно сражаться, никто и ничего не мог сказать. А значит и отправлять туда отряд последних верных людей секты будет просто бессмысленной тратой ресурсов и средств. Они просто бессмысленно погибнут, так ничего и не добившись. Это всё он понимал, даже не смотря всё своё желание любой ценой победить, и вырваться из этой череды событий, что постепенно подводили их секту к гибели.

Он долго сидел, погружённый в эти воспоминания, но затем другая мысль, более свежая, более тревожная, ударила в сознание. Слухи… Они приходили с Востока, и чем дальше, тем настойчивее. Ведь в последнее время люди всё чаще говорили о другом легендарном монстре, что пробудился. И, судя по всему, нёс куда большую опасность чем та тварь, что окопалась в болотах. О Мёнгуке. Сыне Глубин. Том, Кто Поглощает Свет. Про древнее существо, чьё имя уже само по себе было проклятием.

В описаниях очевидцев Мёнгук был чудовищем, у которого не было настоящих очертаний. Его тело казалось сгустком из камня, переплетённых корней и сгустившегося мрака, как будто сама земля, раздавленная тысячелетиями, поднялась, чтобы стать зверем. Из его спины торчали рога, но не живые – окаменевшие, изломанные, словно часть древней горной гряды. Между ними вилась чёрная дымка, плотная, как масло, и едкая, как яд – даже самый стойкий зверь, вдохнув её, начинал задыхаться и падал в судорогах. А те культиваторы, кто хоть раз вдохнул его, чувствовали, как лёгкие обжигает изнутри, а каналы Ци словно покрываются ржавчиной.

Говорили, что он не рычит и не ревёт. Он беззвучен, как полночь перед бурей. Лишь глухое давление, словно невидимая рука сжимает грудь, предупреждает о его приближении. И где бы он ни появлялся, воздух густел, тени удлинялись, и солнце казалось далёким, как в час затмения.

Подумав об этом существе, которое тоже в последнее время напомнило о том, что когда-то десятки тысяч лет назад была эра величайших существ и Истинных Богов, Великий старейшина сжал костлявые пальцы на подлокотнике кресла. Слухи о появлении этого древнего монстра уже достигли каждой уважающей себя секты. Кто-то отмахивался от них, считая пустышкой и бредом тех, кто банально не мог объяснить чего-либо… Кто-то считал всё это не достойным своего внимания. Но лично старый мастер знал о том, что такие вещи не рождаются из пустоты. Если имя Мёнгука начали произносить вслух, то это могло значить только то, что он уже был близко.

Сын Глубин. Тот, Кто Поглощает Свет. Восточный зверь-бездна, чья пасть пуста, как небо в час затмения. Ему приписывали древнее родство с чем-то, что существовало задолго до людей, до самих гор, до первых ветров. Однако сейчас старый мастер знал одно… Если Мёнгук решит приблизиться к обитаемым землям, слабые культиваторы падут ещё до того, как увидят его. Слухи о нём уже поползли по Поднебесной, и промедлить сейчас означало бы признать своё собственное бессилие.

И именно сейчас секте Пяти Пиков Бессмертных нельзя было оставаться безучастными. Мёнгук не был просто угрозой. Он был катастрофой, способной уничтожить десятки деревень и слабых культиваторов, даже не утруждая себя боем. Одного его приближения хватало, чтобы сердца начинали биться медленнее, а дыхание становилось хриплым, как у умирающего.

Именно поэтому, тяжело поднявшись, Великий старейшина медленно обошёл зал и открыл массивный сундук, в котором лежали старые, но ещё живые в своей силе, свитки. Он начал подбирать имена – тех, кто был достаточно силён, чтобы выстоять против существа-бездны хотя бы несколько мгновений, и достаточно безрассуден, чтобы попытаться убить его.

Да. Сейчас он и сам прекрасно понимал, что даже полноценный ударный отряд секты, собранный из лучших бойцов, может не вернуться. Ведь даже их старейшины так и не достигли хотя бы уровня Доу Лин. Хотя бы первой его звезды… Но выбора у них сейчас просто не было. Если Мёнгук пройдёт дальше, то вся Поднебесная Империя будет оплакивать не одного погибшего, а целые регионы. И в глубине души старейшина не мог избавиться от странного чувства – будто само упоминание этого имени уже притягивало зверя ближе.

Спустя всего пару часов, Великий старейшина Хван До Ин уже сидел в тишине зала Совета Старейшин, глядя на пустые места, где некогда сидели старейшины, мастера, главы ветвей и боевых школ, принадлежавших Секте Пяти Пиков Бессмертных. Когда-то эти места гудели голосами, полными уверенности и гордости. Сегодня же это место наполнял лишь скрип сухого дерева и тихий вздох старого камня под ветром.

Хван До Ин поднялся и медленно обошёл зал. Каждый шаг отдавался в коленях тянущей болью, но его разум оставался острым. Он вспоминал имена тех, кто мог бы составить ударный отряд… И понимал, что слишком многие ушли из секты. Те, кто некогда носил цвета Пяти Пиков Бессмертных с гордостью, вернулись в родовые поместья, банально опасаясь того, что позор, обрушившийся на секту, втянет их дома в пучину скандалов. Остатки лучших бойцов рассеялись, как листья под дождём.

Старейшин осталось четверо, включая его самого. Из мастеров высшего уровня – ещё меньше. В открытом бою против Мёнгука это было бы не сражение, а бойня. Значит, оставалось рассчитывать на иное. На то, что века хранила сокровищница секты.

В дальних залах сокровищницы секты, за тремя печатями, лежали два древних артефакта. Не считая того, что было не таким уж и древним, и менее опасным. Один – изогнутый клинок, выкованный из металла, который, по преданиям, упал с небес, когда рушился какой-то забытый мир. Второй – нефритовая печать, чьи резные грани сами по себе являлись схемой великого запретного заклятия, способного выжечь землю до каменного блеска. Оба оружия были опасны и для владельца, и для врага, но именно это давало шанс.

Помимо артефактов, склады хранили запасы пилюль и эликсиров – горьких, жгучих, дающих силы ценой будущих лет жизни. Их будет достаточно, чтобы ударный отряд, пусть и малочисленный, смог выдержать хоть несколько столкновений.

Хван До Ин медленно выдохнул. Всё, что у него осталось – это опыт, память, два древних артефакта и горстка людей, готовых рискнуть жизнью ради имени секты. И если Мёнгук действительно идёт на Восток, то он встретит не растерянных учеников, а тех, кто готов сгореть дотла, лишь бы не дать чудовищу насытиться.

………..

Сокровищница Пяти Пиков Бессмертных располагалась глубоко под восточным пиком – там, где камень становился плотным, а воздух сухим, будто сам вековой гранит впитывал звуки шагов. Стены здесь были укреплены старой печатью, когда-то наложенной самим первым Главой секты. Печать до сих пор дышала остаточной силой, но уже имела вид измученной паутины. Её энергетические линии постепенно тускнели, как если бы сама судьба медленно стирала её из мира.

Сокровищница Пяти Пиков Бессмертных – это был не просто склад богатств. Её своды, уходящие вглубь скалы, были покрыты тонкими прожилками редких минералов, способных глушить и рассеивать духовную энергию, а стены хранили в себе запах столетий – густой, тяжёлый, с примесью пыли старых тканей, засохших трав и горьковатого духа металлических ядов. На полках, уходящих в полумрак, стояли глиняные сосуды с эликсирами, каждый подписан изящной каллиграфией и покрыт тонким слоем пыли. Чуть выше висели длинные пучки засушенных редких растений, чьи листья скрутились в узелки, а корни источали едва уловимый аромат лекарственной силы.

В дальних нишах, закрытых резными деревянными дверцами, лежали древние артефакты: медные зеркала, на которых застыла рябь, будто они всё ещё отражают какой-то иной мир; массивные браслеты из чёрного нефрита с впаянными в них рубиновыми глазами, и пара копий, клинки которых выглядели как замёрзшие волны. Всё это было остатками былого могущества секты – но остатками, которые теперь приходилось тщательно пересчитывать и охранять.

Хранилище не было богатым на пышное убранство. Ряды каменных постаментов, на которых стояли ларцы, футляры и керамические сосуды, чередовались с тяжёлыми шкафами из чёрного дерева. Там лежали свитки древних техник, крошечные деревянные коробочки с пилюлями, флаконы с густыми, словно кровь, эликсирами. Эти запасы, пусть и не сияли золотом, теперь были самой большой ценностью секты – тем, что могло поддержать остатки боевых сил.

Старейшин секты оставалось мало, но каждый из них прекрасно понимал, что полноценной победы с оставшимся у них числом мастеров не одержать. Слишком многие – когда-то гордые воины с родословными, восходящими к древним домам – покинули секту. Кто-то вернулся в родные земли, чтобы переждать позор, кто-то – чтобы спасти клан от связанной с сектой беды. Теперь же, вместо боевых криков, залы Пяти Пиков наполняло лишь эхо редких шагов.

И всё же в хранилище хранились артефакты, к которым Хван До Ин относился с особым почтением. Один – массивная трёхзубая алебарда с чёрным древком, инкрустированным золотом, и рубящими кромками, что даже без вложенной силы оставляли в камне глубокие зарубки. Второй – бронзовый браслет, старый, с простыми узорами, но заключающий в себе печать бурь, способную в нужный момент сорвать с небес ураган, смертельный для любого Доу Лина.

Однако был в их запасах и артефакт, о котором сегодня уже нельзя было говорить с гордостью – легендарный меч “Песнь Крови”, некогда наводивший страх на самых опасных врагов секты. Века назад он считался оружием, способным разрубить мастера Доу Ван за один взмах, ибо не питался простой духовной энергией – он жаждал ярости, злобы и свежей крови врагов. Питать его нужно было особым образом, и этот ритуал вели лишь немногие, избранные хранители.

Теперь же в сокровищнице секты Пяти Пиков Бессмертных стояла особая, почти гнетущая тишина. Толстые каменные стены, вырезанные прямо в склоне горы, покрывали печати удержания – древние, выцветшие, но всё ещё ощутимые, они мерцали едва заметным свечением, словно убаюкивая всё, что хранилось внутри. Когда Великий старейшина Хван До Ин вошёл сюда, в сопровождении двух учеников, он шёл медленно, с той осторожностью, с какой идут в места, где слишком долго спала сила, способная поглотить целые кланы.

Он прекрасно знал, что ныне Пять Пиков уже не та секта, что когда-то гордо возвышалась среди Великих. Мастера, что происходили из знатных и богатых домов, разъехались по своим землям – кто из страха перед позором, кто по настоянию семей, которые не желали тратить ресурсы на падающую звезду. В былые времена Хван До Ин мог собрать под своё знамя десятки элитных бойцов. Теперь же у него под рукой оставались в основном молодые ученики и те немногие ветераны, что решили остаться до конца.

Потому Великий старейшина возлагал надежды не столько на людей, сколько на то, что хранилось в этих залах: древние пилюли, эликсиры и пара артефактов, которым, по его расчётам, хватило бы сил даже для того, чтобы остановить мастера уровня Доу Ван.

Он остановился у массивного каменного пьедестала в глубине зала. На нём покоился длинный ларец из чёрного железа, покрытый рунными резами. Ларец выглядел удивительно целым – ни трещинки, ни следа времени. Только замок, украшенный фигурой перекрученного дракона, был слегка тусклым.

– Меч “Песнь Крови”, – тихо произнёс один из учеников, заметив дрожь в голосе старейшины.

Это был один из самых страшных боевых артефактов в истории секты. Легенда говорила, что клинок ковал мастер, что умер во время работы, отдав мечу всю свою душу. Он питался энергией ярости, злобы и ненависти, впитывал кровь поверженных врагов, становясь с каждым убийством всё смертоноснее. Говорили, что он мог разрубить даже тело мастера уровня Доу Ван одним ударом – не по силе клинка, а по злой воле, что в нём обитала.

Но у такого артефакта был и свой каприз – его нельзя было просто положить в хранилище и забыть. Он требовал «подкармливания» – особых ритуалов, в которых ему давали вкусить свежую энергию ярости, злобы и кровь врагов. Иначе он начинал пожирать сам себя, как зверь, что замкнулся в клетке и не нашёл выхода.

Хван До Ин отпер ларец с осторожностью, словно боялся, что изнутри вырвется шторм. Замок щёлкнул, крышка поднялась… и перед ними оказался клинок, от которого когда-то дрожали враги Пяти Пиков.

Только теперь это был уже не меч, а жалкая тень. Лезвие было серым, матовым, как старое железо, и покрыто мелкими трещинами, по которым шла пыль, будто клинок ржавел изнутри. От прежнего густого, давящего злого присутствия не осталось и следа. Даже слабая волна духовного восприятия не уловила в нём ни капли силы – пустая, мёртвая оболочка. Видимо, в череде внутренних распрей, ослабления и утраты традиций, кто-то когда-то решил, что для безопасности клинок лучше запереть в запечатанный ларец, дабы его сила не вырвалась наружу. Ларец был безупречен в своём предназначении – полностью изолировал оружие от внешнего мира. Вот только вместе с врагами он отсёк и ту энергию, что питала меч. Сотни лет клинок пожирал сам себя, его сталь изнутри выгорела, сила рассеялась,

– Не может быть… – хрипло произнёс старейшина, пальцами почти трепетно касаясь остывшего металла. – Он… он сам себя сожрал.

Он закрыл глаза, и перед внутренним взором возникла картина: как сотни лет клинок лежал в этом гробовом ларце, заперт в собственном зле, не имея выхода. Его злоба, не находя пищи, повернулась внутрь, грызя и грызя саму суть меча, пока тот не выродился в хлам.

Ученики переглянулись. Для них это был не просто артефакт – это был символ былой мощи секты. И теперь он превратился в ничто.

Хван До Ин опустил крышку и запер замок. Он даже не стал уносить меч – теперь он был бесполезен, а память о нём лишь ранила.

Вместо этого он повернулся к дальним стеллажам, где в нефритовых коробах и фарфоровых сосудах хранились пилюли и эликсиры. Это было всё, что у них осталось, кроме пары ещё рабочих артефактов. Теперь их нужно было беречь, как глаза в голове.

Но мысль о мёртвом клинке не отпускала старейшину. Он понимал: если даже символ страха Пяти Пиков обернулся пылью, то враги почувствуют запах слабости. И тогда даже эти стены не удержат бурю, что приближается.

Для секты это было почти символично. Ведь то, чем они пугали мир, обратилась в прах не из-за силы противников, а из-за собственной небрежности и забвения. И теперь Великий старейшина Хван До Ин растерянно стоял в полутемном зале сокровищницы, застывший на низкой резной табуретке, обитой старым, но всё ещё прочным шёлком с узором в виде пяти горных вершин. Перед ним, на низком столике из чёрного дерева, лежал длинный, узкий ларец из чёрного же камня, перевитый треснувшими серебряными жгутами, которые когда-то должны были удерживать внутреннюю силу от утечки.

И сейчас Великий старейшина с нескрываемой горечью осознавал тот факт, что из былого великолепия и могущества секты Пяти Пиков Бессмертных остались лишь жалкие крупицы. Когда секту обрушил позор, многие из мастеров, некогда гордившихся своей принадлежностью к их обители, просто исчезли – уехали в родные земли, скрылись в своих усадьбах, не желая разделять участь павших. Четыре старейшины, включая его самого, составляли весь совет мудрых. Остальные бойцы были либо слишком молоды, либо слишком слабы, чтобы считаться опорой в грядущих смутах.

И всё же кое-что у них оставалось – древние артефакты, пусть и немногочисленные, и богатые запасы пилюль и эликсиров. Эти накопления ещё могли дать шанс выстоять, если действовать разумно. Но один артефакт… один из самых почитаемых… оказался выгоревшим хламом… Что было самой обидной потерей.

Хван До Ин снова перевёл взгляд на ларец перед собой. Не смотря на внешнюю целостность, внутри его края были изъедены временем, а сама поверхность, некогда гладкая и тёмная, теперь поблёкла, покрылась сетью мелких трещин. Когда-то здесь хранился легендарный меч, то самое оружие, которое было способно разрубить даже мастера уровня Доу Ван, если клинок был подготовлен и напитан силой должным образом. Его сила питалась не только энергией владельца, но и особым "угощением" – концентрированной энергией ярости, злобы и, в крайнем случае, свежей кровью врагов.

Но последние сто пятьдесят лет меч находился здесь, в полной тьме, запечатанный в ларце, который не выпускал наружу ни малейшей капли его силы. Вначале это делалось ради безопасности. Так как подобное оружие было слишком опасно, чтобы доверять его даже мастерам секты без особой нужды. Однако это время изоляции стало для клинка темницей. Лишённый подпитки, он начал пожирать сам себя, разрывать собственное духовное ядро, как зверь, замкнутый в клетке без пищи.

Сейчас, глядя на фактически опустевший ларец, Хван До Ин ощущал почти физическую боль. Этот меч был не просто оружием – он был символом устрашающей славы Пяти Пиков Бессмертных. С ним имя секты произносилось шёпотом даже в залах князей. Теперь же от этого символа осталась лишь горстка пыли, которую он не решился выбросить – и не из суеверия, а потому, что в этой пыли ещё витал призрак величия, утраченное навсегда.

Всё это было словно отражением судьбы самой секты – когда-то полная ярости и силы, а теперь заточённая в собственной истории, изнутри пожиравшей то, что ещё оставалось живым.

……….

После посещения сокровищницы, Великий старейшина Хван До Ин долго сидел в верхнем зале Пяти Пиков Бессмертных, за высоким резным столом из чёрного абрикосового дерева. Лёгкий туман, стелившийся с горных вершин, проникал сквозь приоткрытые створки окна, смешиваясь с тонким ароматом старого чая, но в этом аромате сегодня была едва уловимая горечь – как напоминание о том, что всё вокруг рушится.

Когда-то этот зал собирал десятки мастеров, шумных, уверенных в себе, с глазами, полными пламени даосской веры. Теперь же, в тишине, перед ним стояли лишь трое седых старейшин, опустивших головы. Их мантии с золотыми облаками на плечах выглядели потёртыми, и только полированные наконечники их посохов ещё сохраняли прежний блеск.

– Мы… Ещё не мертвы. – Наконец произнёс Хван До Ин, медленно поднимая взгляд, а его слегка надтреснутый голос был ровным, хотя в глубине звенел металл. – Позор… Он не убивает. Но если мы будем прятаться, позор превратится в могильную плиту.

Старейшина Со Ёнгук, самый молчаливый из оставшихся, сжал кулаки, и сухие суставы хрустнули в тишине. Старейшина Юй Мин, наоборот, покачала головой, и в её глазах мелькнул страх, прикрытый усталой улыбкой.

– Великий старейшина… мы едва держимся. Люди уходят. – Голос Юй Мин звучал тихо, но в каждом слове была слышна тяжесть последних недель. – Сколько нас осталось?

Хван До Ин слегка задержал дыхание, словно перед тем, как сделать болезненный разрез.

– Двадцать три мастера. Ещё шестеро – из внешних учеников, но они не достигли и четвёртого уровня. – Он произнёс эти цифры без выражения, но в зале стало холоднее. – Этого мало, чтобы сразиться с чудовищем, что идёт к нашим землям. Но достаточно… чтобы нанести мощный удар.

В наступившей тишине он медленно поднялся, тяжело опершись ладонью на стол, и обвёл взглядом каждого из присутствующих.

– Я соберу ударный отряд. Лучших. Тех, кто ещё не потерял дух. Мы нанесём один удар – и покажем, что Пять Пиков Бессмертных не склонили головы.

Он произнёс это с отчётливой, почти жестокой решимостью, но при этом не сделал ни малейшего намёка, что сам возглавит отряд. И все это поняли.

Старейшина Со Ёнгук тут же прищурился, с едва заметной усмешкой в уголках губ.

– Значит, вы хотите, чтобы мы отправили учеников на смерть… пока вы останетесь здесь?

Взгляд Хван До Ина стал холодным, как лезвие, отточенное ветром.

– Я сохраню командование. Кто-то должен. – Его слова прозвучали как приговор, и в них не было ни капли извинения. И в этот момент все увидели, что он уже решил. Смерть и честь он готов доверить другим – а себе оставить власть.

Потом он начал раздавать распоряжения:

– Выберем тех, у кого нет семьи. Тех, кто готов умереть. Остальные – укрепляют внутренние линии. Через два дня отряд будет готов.

Слова падали, как камни в воду, и каждый из старейшин понимал. Что отныне никто из тех, кого выберут, уже не вернётся прежним… Если вообще когда-либо вернётся в опустевшую обитель секты, когда-то приютившей их всех.

Вдалеке, за стенами зала, с вершин горных хребтов уже сползал вечерний туман, обволакивая Пять Пиков. И этот туман казался похожим на саван.

……….

На следующее утро Двор Пяти Пиков Бессмертных был залит серым утренним светом. В воздухе висела прохлада, от которой дыхание оставшихся мастеров превращалось в лёгкий пар. Крыши павильонов блестели от росы, а из глубины гор тянуло влажным запахом хвои и камня.

Хван До Ин шагал по каменной дорожке медленно, с прямой спиной, держа руки за спиной – так, словно осматривал новые земли, а не остатки некогда великой секты. Позади, чуть сбоку, шли двое учеников с дощатыми табличками, готовые записывать имена выбранных.

Внутренний двор был пустеющим – мастеров осталось мало, и теперь они стояли рассеянными группами, словно стайки птиц после шторма. Кто-то, заметив приближение Великого старейшины, выпрямлял плечи, пряча усталость за показным спокойствием. Другие же опускали взгляд в землю, понимая, что каждое слово сейчас может решить их судьбу.

Первым в ряду стоял молодой мастер в синей мантии с серебряным кантом – Чон Му Гван, ученик с гордой осанкой и жесткими чертами лица. Он склонил голову, но глаза его вспыхнули вызовом, когда взгляд Хван До Ина упал на него.

– Ты готов? – Коротко спросил старейшина, не меняя ровного тона.

– Если Секта прикажет – я умру с мечом в руке. – Тут же пафосно ответил Му Гван, и его голос прозвучал слишком громко для тишины утра. Но Хван До Ин просто кивнул, словно не заметив никому не нужной гордости, и сделал знак ученику с табличкой. Тихо прошелестела кисть, оставив на дереве резкий мазок чёрных иероглифов.

Дальше шёл Ким Ён Хо, уже с сединой в волосах и следами старых ран на руках. Он встал так, словно хотел показаться моложе и крепче, чем был на самом деле. Но глаза… Его глаза выдавали усталость и желание избежать выбора. Хван До Ин задержал на нём взгляд чуть дольше, чем на остальных, и медленно прошёл мимо. Имя не записали.

Некоторые вздыхали с облегчением, когда старейшина обходил их стороной. У других – напротив – в лицах появлялось отчаяние, ведь не быть выбранным значило остаться здесь, под клеймом труса, которое останется с ними до конца жизни.

В центре двора, среди оставшихся мастеров, стояла Ли Ён А – одна из немногих женщин, достигших уровня внутреннего старейшины в этой секте. Её глаза были холодны, как утренний лёд, а руки лежали на рукояти длинного копья, упёртого в плиту двора.

– Ты понимаешь, что идёшь не на битву, а на бойню? – Тихо спросил Хван До Ин, едва заметно склонив голову.

– Я понимаю, что смерть лучше, чем видеть, как Пять Пиков гниют, – ответила она. И имя Ли Ён А было записано без колебаний.

Чем дольше продолжался обход, тем тяжелее становился воздух. Каждый шаг Хван До Ина был как удар гонга. Легкий шорох скользящей по дереву кисти, когда записывали очередное имя, звучал громче, чем пение утренних птиц.

Наконец, в тишине остались только те, кого не выбрали. Они не осмеливались поднять взгляд. А те, чьи имена были записаны, стояли чуть в стороне, уже отделённые невидимой чертой – как люди, которых мир вскоре вычеркнет.

Хван До Ин остановился, обвёл всех взглядом и сказал:

– Через два дня. На рассвете. Те, кто записан – очистите сердце от страха. Те, кого я не выбрал – очистите секту от позора.

Он развернулся и ушёл, оставив после себя только тихий шорох подола мантии по камню. И лишь тогда в дворе раздались первые выдохи и глухие стоны тех, кто понял, что приговор уже вынесен.

………

Этот вечер в обители Пяти Пиков Бессмертных был не такой, как всегда. Небо, окрашенное в алый и багряный, медленно стемнело, и холодная тень гор спустилась на дворы секты. Ветер принёс с перевалов сухой запах хвои, смешанный с ароматом горящего масла в лампадах. Павильоны казались тёмными силуэтами на фоне луны, а тихие голоса и приглушённые шаги наполняли внутренний двор меланхолией, будто сама ночь знала – завтра здесь станет пусто.

Но сейчас все выбранные в этот поход по своему прощались с этим местом. Тот же Чон Му Гван сидел на деревянной скамье у края тренировочной площадки. Перед ним лежал меч, вынутый из ножен. Он медленно, почти любовно, проводил тканью по клинку, пока блеск стали не отражал звёзды. Его губы двигались – но он не произносил ни слова. Лишь в конце он приложил клинок к лбу, закрыл глаза и тихо выдохнул. К нему подошёл ученик младших лет.

– Старший брат… – в голосе прозвучала нерешительность. – Говорят, нас завтра ждёт…

– Не завтра… – Перебил Му Гван, не открывая глаз. – Всё случилось сегодня. Завтра – только дорога, которую мы уже выбрали.

Он снова опустил взгляд на меч, и ученик, не решившись ответить, тихо ушёл.

В маленькой келье, освещённой одной свечой, Ли Ён А сидела на полу. Перед ней лежал лист рисовой бумаги. Чернила в чернильнице почти остыли. Она долго смотрела на чистый лист, будто не знала, с чего начать. Потом медленно вывела первые иероглифы:

"Отцу и матери. Если письмо это дойдёт, знайте… Я не умерла напрасно…"

Её рука слегка дрожала, но она писала, пока пламя свечи не качнулось от ночного сквозняка. Лёгкая тень прошла по её лицу. Она отложила кисть, сложила письмо и обвязала его красной нитью. Потом, взяв своё верное копьё, она вышла во двор, вглядываясь в вершины гор, словно хотела запомнить их навсегда.

Старший мастер Кан Джун сидел в трактирчике при нижнем дворе, где теперь было полупусто. Он пил медленно, из глиняной чашки, и каждый глоток сопровождался долгим молчанием. Перед ним стояли две пустые чаши и кувшин. Хозяин трактира подошёл, чтобы убрать посуду, но Кан Джун поднял ладонь.

– Оставь. – Он налил ещё, но не пил. – Сегодня у меня много дел… внутри.

Он поднял чашу, как будто собирался сказать тост, но передумал. Вместо этого он поставил её обратно и посмотрел на стену, где висел старый свиток с изображением горных пиков. Его взгляд был таким, будто он видел там не картину, а сам путь, по которому завтра уйдёт.

На заднем дворе, в тени сосен, Ким Ён Хо раз за разом наносил удары деревянным мечом. Его дыхание было сбито, руки дрожали, но он продолжал, пока костяшки пальцев не побелели. Каждый удар сопровождался тихим шёпотом – именами друзей, погибших в прошлых сражениях.

– Пять… шесть… семь… – Сейчас он считал не удары, а людей, которых уже нет. А когда силы совсем оставили его, он опустился на колени и долго смотрел на землю. Ветер донёс тихий стук гонга из верхнего храма. Наступало время вечерней молитвы. Ён Хо поднялся и пошёл в сторону звука, не выпуская меча из руки.

В ту ночь практически все обитатели обители секты Пять Пиков Бессмертных не спали. Кто-то сидел в темноте, слушая ветер в бамбуковой роще, кто-то точил клинки до зеркального блеска, кто-то шептал молитвы старым духам гор. В каждом окне свет дрожал – как дрожало сердце перед тем, что должно случиться на рассвете.

А высоко в своём зале Хван До Ин сидел в одиночестве, глядя на горящие лампы. Он не собирался спать. Не потому, что мучила совесть. Слишком совестливые даже до звания старейшины не доходили. Не говоря уже про Великого старейшину. А именно потому, что знал, что завтра ему придётся смотреть в глаза тем, кого он отправил на смерть, и делать вид, что он разделяет их путь.