Книга шипов и огня

Глава 29

Гектор просит меня вернуться с ним в Бризадульче. В голове полный кавардак, трудно понять, что правильно, а что нет. «Я нужна Мальфицио», — говорю я себе, даже если это не так. Мои люди способны продолжать и без меня. Но, может быть, они нужны мне. Они мои, полностью отделенные от моей сестры или моего супруга. Они — то, чем я могу гордиться. Если я оставлю их, то снова буду просто Элизой.

Я пытаюсь представить, каково будет увидеть Алехандро спустя столько времени. Закрыв глаза, я вспоминаю волосы, вьющиеся на затылке, сверкающие красно-коричневые глаза, но тем не менее, я все-таки не могу воспроизвести черты его лица. Чем больше я стараюсь, тем быстрее мои воспоминания растворяются в тумане. Разные линии материализуются после, оттенок смуглой кожи или волевой подбородок с пробивающейся щетиной, отчего как будто присыпанный пылью.

Я больше не плачу. Я слишком устала. Химена знает, что нечто гложет мое сердце, но я не могу заставить себя рассказать ей про Умберто. Не так быстро.

Косме одна из тех, кто уговаривает меня ехать.

— Если то, что сказал Белен, правда… — Ее горло сводит судорога, она вздыхает и начинает снова. Ее печалит Белен из-за того, что с ним случилось. — Если это правда и анимаги хотят получить твой Божественный камень, — она уже взяла себя в руки, ее лицо снова каменная маска, а голос привычно ровный и тихий, — мы даже представить себе не можем, какая магия станет им подвластна, завладей они живым Божественным камнем. Ты должна бежать отсюда. Дай своему супругу шанс защитить тебя.

Ее слова сильны. В них должна быть страсть, но они холодны, как металл. Мне приходит на ум, что в этой войне она потеряла гораздо больше, чем я могу вообразить. Я не могу потерять родителей, потому что их у меня практически не было — мать умерла, рожая меня, а отец всегда был слишком занят, так что я не могу понять ее боль. Потом она потеряла Белена. Бессчетное количество родных и друзей. А теперь — брат.

Косме права. Я знаю это где-то на уровне подсознания. Инвьернам не должно быть позволено завладеть моим камнем. Им также не должно быть позволено обнаружить амулет, который я ношу на шее, или камни, которые я закопала в горшке в Бризадульче.

Мы оставляем Косме ответственной за Басагуан, поддерживать ее будет Хакиан и большинство слуг лорда Гектора. Она эвакуирует стольких, скольких сможет, а потом направит княжеские отряды запугивать северную армию Инвьернов, пока они направляются к прибрежным владениям. Карло вернется к Мальфицио с известиями о том, что выяснилось.

Мне нужно напоминание о том, какую жизнь и цель я создала для себя. Поэтому Мара соглашается занять положение фрейлины, бывшее вакантным со времени смерти Аньяхи. Бенито тоже соглашается сопровождать нас после того, как Гектор обещает ему место в дворцовой страже.

Мы отправляемся на следующий день на заре, когда свет еще сер. Несмотря на ранний час, все приходят в конюшню проститься с нами. Для меня уходить от моих пустынных товарищей подобно отрубанию конечности. Как сказать прощай руке? Никак, я полагаю. Притвориться, что этого не происходит. И я собираю волю в кулак, превращая сердце в камень. Мои друзья, кажется, огорчены тем, что я не устраиваю прощальной суеты. Особенно Карло смотрит на меня с такой болью во взгляде, влажном и ищущем. Я быстро пожимаю его руку и отворачиваюсь.

Кто-то хватает меня и разворачивает назад. Это Косме. Она обнимает меня, достаточно долго, чтобы успеть сказать:

— Не будь такой холодной, Элиза. Не будь, как я.

— Но… это помогает, — говорю я, спотыкаясь на шаге назад.

— Нет, — она качает головой. — Ты думаешь, что помогает, но на самом деле нет.

Я киваю, хоть и остаюсь скептичной на этот счет.

Гектор помогает мне забраться в карету. Химена и Мара уже внутри, неподвижные и мужественные, их ладони покоятся на коленях. Кто-то выкрикивает приказы, что-то щелкает, и мы отправляемся.

Но, вспомнив слова Косме, я отодвигаю заднюю шторку, чтобы еще раз помахать всем на прощание.

Армии движутся медленно, говорит мне Гектор. Однако все ощущают невысказанную необходимость поторопиться. Мы должны достичь Бризадульче задолго до того, как это удастся Инвьернам.

Мы не можем пересекать пустыню в карете и с лошадьми, так что мы сворачиваем на север, стараясь держаться подальше от границы джунглей Хиндерса, чтобы избежать засады Заблудших. На нашем трудном пути карета качается и трясется, так что большую часть дня я бегу рядом с ней. Трудно себе представить, что я вообще предпочла неуклюжее путешествие в карете пути на своих двоих.

К счастью, никто не предлагает мне взобраться на лошадь.

Мы даже не делаем остановки, достигая дороги, которая проведет нас через Хиндерс к земле, где я родилась. К тому моменту, как мы минуем место, где Аньяхи умерла от инфекции, Химена полностью принимает мою новую фрейлину в нашу странную семью. Я улыбаюсь, видя, как они смеются вместе, одна — седая и коренастая, другая — молодая и высокая, как пальма. Меня успокаивает легкость, с которой они подружились. Постепенно, после многих причесываний и поездок в карете, я рассказываю им об Умберто. Я не могу рассказать им все сразу, потому что его образ слишком драгоценен для меня. Но ни одна из них не настаивает, и история о нем медленно льется из меня.

Ночное время приносит кошмары о колдунах с ледяными глазами и мерцающих амулетах. Иногда я ускользаю от алчных рук, тянущихся к моему пупку. А в иные ночи я отчаянно ищу что-то, ведь если я не найду, то все, о ком я волнуюсь, погибнут. Проснувшись, я не могу вспомнить, что же я искала. Но в эти первые мгновения после пробуждения я понимаю, что есть еще вещи, которые мне только предстоит осмыслить. Я сжимаю свои амулеты — заключенный анимагом в клетку Божественный камень и уродливый золотой цветок князя, — чтобы напомнить себе, что я дважды была победителем.

Я знаю, что этого недостаточно. Что-то все еще ускользает от меня.

В отчаянии я закрываю глаза. «Молись, несмотря на сомнения», — сказал мне отец Алентин. Так я и делаю.

Мы старательно движемся, и наш караван преодолевает путь от Басагуана до Бризадульче чуть больше, чем за месяц. Как и прежде, мы проходим пальмовую рощу, и вдруг огромная стена вырастает до неба, прекрасный компаньон золотому песку, из которого она поднимается. Все точно такое же, как в мой первый приезд, горло сжимается от воспоминаний. Как долго я не была здесь? Пять месяцев? Я сбилась со счета.

Гектор объявляет остановку и проезжает передо мной. Я смотрю на него, вверх, прикрыв глаза рукой от солнца пустыни.

— Как бы ты хотела войти в город, Элиза? Будучи объявленной у главных ворот, или же желаешь снова проследовать аллей торговцев?

Его конь гнедой масти с каким-то кровавым отливом мотает головой и раздувает ноздри.

— Не через главные ворота, пожалуйста, — прошу я, отходя подальше от коня.

— Значит, аллея торговцев, — кивает Гектор.

Он ведет нас к югу вдоль городской стены. Теперь, вблизи, я замечаю изменения, случившиеся в мое отсутствие. Небольшие укрепления расставлены по периметру: темные ямы в песке, наскоро построенные из кирпича и глины стены с узкими оконцами, насыпи, накрытые тентами и кожей. В вышине маленькие фигурки вышагивают туда и обратно по городской стене, крошечные солдатики с копьями и луками.

Внутри укрепления еще более очевидны. Стрелы разложены в небольших нишах, вырезанных во внутренней стене, и первые встречающиеся на нашем пути постройки стоят безмолвно. Покинутые и безжизненные, они окольцовывают город. Когда мы наконец встречаем жителей Бризадульче, печаль разрывает мне сердце. Они торопливо ходят, глядя себе под ноги, без тени улыбки на лицах. Они совсем не похожи на то жизнерадостное общество, которое я помнила.

Я отвожу Гектора в сторонку, когда мы достигаем конюшен Алехандро.

— Вы уверены, что никто не ожидает нашего появления?

— Мы не осмелились отправить сообщение, — подтверждает он. — Учитывая атаку Заблудших в прошлый раз. Теперь, когда известно, что вы супруга Алехандро, вы в центре внимания.

Я была в центре внимания уже потому, что я носитель Божественного камня, но я не утруждаю его своими поправками.

— И Алехандро не знает, что со мной сталось?

— Именно так.

Внезапно я испытываю радость, что Химена не получила моего зашифрованного послания. Теперь неожиданность моего появления сыграет мне на руку.

— Пожалуйста, не объявляйте о нашем прибытии. Я хочу обставить наше появление.

— Что вы имеете в виду?

— Я хочу быть представленной как леди Мальфицио. Публично.

Он размышляет некоторое время.

— В таком случае, я не могу провести вас в ваши покои. Необходимо другое место. Может, в людских помещениях?

— Это было бы идеально.

Мы прячемся за опущенными шторами в карете, пока Гектор отдает распоряжения. В мгновение ока Химена, Мара и я устраиваемся в побеленной комнате с койкой. Мара вызывается спать на полу.

Король Алехандро не будет проводить заседаний до завтрашнего дня. Мы заказываем еду и остаемся расхаживать по комнате и рассказывать друг другу истории. Это странное время, потому что я продолжаю думать о своем супруге, пытаясь представить, сколько стен теперь разделяет нас. Этот замок должен бы быть знакомым и родным, как дом. Здесь я снова принцесса, будущая королева. Но я остаюсь отстраненной и равнодушной. Мне не хватает свежего воздуха, причудливой игры света и тени в нашей деревне у холма.

Мне не хватает Умберто.

На следующий день Химена мастерски готовит меня. Из половины волос она заплетает мне косу и укладывает ее вокруг головы, словно венок. Другая половина остается свободно спадать ниже моей талии. В день, когда мы покидали Басагуан, она выбросила все мои пропитанные кровью кожаные одежды и проинспектировала кладовые в поисках приличествующих нарядов. Сегодня она вытаскивает их из дорожного сундука мне на оценку. Первое платье сделано из зеленого льна и украшено вертикальными вставками на присборенной талии.

— Слишком женственно, — говорю я. — Мне надо выглядеть так, чтобы они поверили, что я могла руководить Мальфицио в течение этих месяцев.

Тогда она достает бархатный наряд с геометрическим рисунком и черной отделкой. Цвет, глубокий бордовый тон, характерный для народов пустыни, выглядит кровавым в определенном освещении. Я говорю ей, что это платье подойдет, если мы не найдем ничего более подходящего.

В поисках следующего платья Химена откладывает юбку для верховой езды.

— Подожди, что это было?

Она поднимает юбку, сделанную из черного сукна, с разрезом посередине. К ней находится корсет и жилет густо-зеленого цвета с черными пуговицами и окантовкой. Сильно и амбициозно. Выглядит слишком маленьким.

— Мне нравится, — говорит Мара.

С удивительной легкостью юбка садится на мои бедра. Химена зашнуровывает корсет под зловещие предупреждения о том, что случится с ней, если она затянет слишком туго. Она наносит немного красного на мои губы и скулы, сурьмит мне ресницы. Мара внимательно и тихо наблюдает за процессом.

Лорд Гектор приходит за нами и ведет в центр замка.

— Король Алехандро знает, что я представлю ему руководителя Мальфицио, — говорит он мне. — Но он не знает, что им окажетесь вы. Разумеется, вы понимаете, что это небольшое открытие может его огорчить?

— Я защищу вас, — улыбаюсь я ему невесело в ответ.

Впрочем, я до сих пор так и не знаю, обладаю ли я каким-то влиянием на своего супруга.

Я поворачиваюсь к своим фрейлинам.

— Когда меня представят, смотрите на реакцию собравшихся. Я хочу знать, как здесь настроены относительно Мальфицио. И изменится ли это настроение, когда они поймут, кто я такая.

Они понимающе кивают, а лорд Гектор мрачно размышляет.

Мы скоро оказываемся на месте. Я смотрю на двойные двери и чувствую себя очень маленькой. В последний раз, когда я была в этом зале, я стояла около трона и юный наследник объявил миру о моей полноте.

Двери растворяются, и я оказываюсь перед узким проходом в толпе собравшихся. Тяжелые люстры свисают с потолка ровным рядом, ведущим прямо к помосту и трону. Мой супруг, король Алехандро де Вега, расселся там в позе величественной скуки, подняв плечи. Одна из его длинных ног растянулась по помосту. Его прекрасное лицо вряд ли замечает мое присутствие.

— Ваше величество, — словно запевает лорд Гектор. — Я представляю леди Мальфицио, которая не так давно своей собственной рукой убила анимага.

Я зло смотрю на него. Я не просила говорить это.

Придворные разглядывают меня с наглым интересом. Алехандро немного выпрямляется, прищуриваясь. Дышать, когда он смотрит прямо на меня, оказывается все так же тяжело. Гектор легонько толкает меня локтем. Я делаю шаг вперед, мои фрейлины позади меня.

Лицо короля проясняется, когда я подхожу к помосту. Оно до странного безразлично, лишь небольшой намек на любопытство. Я преодолеваю половину зала, прежде чем замечаю, что выражение его лица меняется. Его взгляд скользит по моей фигуре от макушки до ступней, задерживаясь на груди. Губы скривляются в полуулыбку. Любопытство остается, теперь более настойчивое. Манящее. Это лицо незнакомца.

Жар обжигает мои щеки. Удовольствие искрится внутри меня, колет иголочками. Нет, это не удовольствие — это сила. Совершенно новое ощущение для меня.

— Добро пожаловать, леди Мальфицио, — говорит Алехандро, поднимаясь с улыбкой. Тон его голоса очень формальный, взгляд — оценивающий.

И тут я почти впадаю в панику. Удовлетворение силой улетучивается, его место занимает унижение. Очевидно, что мой супруг не узнает своей жены. И даже на публике он не считает нужным скрывать свой интерес к женщине, которую находит привлекательной.

Он смотрит на меня так пристально, словно я единственный человек на свете. Так ли сильно я изменилась? А может, этот гипнотизирующий взгляд был лишь оружием в его арсенале привлекательности. Может, он никогда по-настоящему и не смотрел.

Гнев помогает мне сохранять дистанцию. Это он должен чувствовать себя запятнанным стыдом, а не я. Дойдя до ступеней на помост, я приседаю в реверансе.

— Ваше величество, — говорю я, опустив глаза.

И тут тихий голос слева от Алехандро произносит:

— Элиза? То есть… ваше высочество?

Я смотрю на этого человека и вздрагиваю от неожиданности. Юный мальчик смотрит на меня широко раскрытыми глазами из-за чьей-то пышной юбки. Взъерошенные черные волосы, глаза цвета корицы. Принц Розарио. Он широко улыбается.

— Это и правда ты!

Я раскрываю объятья ему навстречу. Он прижимается к моей талии, а я наклоняюсь и целую его в макушку. Я моргаю, чтобы скрыть слезы смущения. Как много для меня значит его воодушевленное приветствие!

— Господи Боже мой! — говорит Алехандро. — Я не узнал тебя… мы думали, ты…

Это непростительно, в самом деле. У Розарио не было никаких проблем с тем, чтобы узнать меня, хотя мы провели вместе не так много времени. Да и стоящая сзади Химена была бы достаточной подсказкой. Но я предпочитаю быть доброй.

— Для меня радость видеть тебя снова, Алехандро.

— Да, да, и для меня. — Он целует меня в лоб и внимательно изучает мое лицо. Он так растерян, что я почти смеюсь. — А как же насчет леди Мальфицио?

— Нам нужно многое обсудить.

Несколько раз он моргает. Потом оборачивается к собравшимся в зале и объявляет:

— Двор отпущен на сегодня.

Он ухмыляется — той самой мальчишеской ухмылкой, от которой у меня таяли ступни, и добавляет:

— Моя жена вернулась.

Он обнимает меня за плечи и сопровождает прочь из зала на фоне шепотков придворных. Он выглядит обрадованным теперь, когда выражение шока покинуло его лицо.

Если бы я знала, что чувствую я.

Я рассказываю ему кое-что о своей жизни в пустыне, о том, как мы были в плену у князя. Однако мне неловко быть рядом с ним. Несмотря на то, что вместе с фрейлинами мы живем в людской, я стараюсь покинуть Алехандро как можно скорее, сославшись на голод и изнеможение.

Он соглашается, что мне необходимо время для отдыха.

— Мы поужинаем сегодня вечером вместе, — настаивает он. — В моих покоях. Тогда сможешь и дорассказать.

В ответ я бормочу какое-то подобие согласия и позволяю ему проводить себя до моих прежних покоев. Покоев королевы. Мы идем по коридорам с оштукатуренными каменными стенами — Химена и Мара позади нас, — и я замечаю, что замок изменился. Стал светлее, свежее. Я заглядываю в коридоры и ниши, пытаясь понять, в чем же разница. Мы поворачиваем за угол, и моей ладони касается пальмовый лист.

Растения! Вот в чем дело. Они теперь повсюду. По большей части пальмы и папоротники, иногда встречаются цветы джунглей.

— Почему ты вдруг так заулыбалась? — спрашивает Алехандро.

— Цветы в горшках!

— О да, — засмеялся он. — Это началось вскоре после твоего исчезновения. Пошел слух, что ты заказала цветы для своих покоев, и все захотели сделать то же.

Мы подходим к двери. Как и в первый раз, когда Алехандро провожал меня, я чувствую себя гостем, остающимся на ночь.

Он наклоняется и целует меня в губы.

— До вечера, — говорит он. — Встретимся за ужином.

Я пытаюсь отдышаться, пока он уходит. Химена и Мара вбегают в комнату передо мной.

— О, как чудесно! — восклицает Мара.

Я закрываю дверь.

— Божественные камни, — говорю я. — Надо найти их. Прежде всего остального.

Я оглядываю комнату в поисках молодой пальмы.

— О чем ты говоришь? — спрашивает Химена.

— Отец Никандро дал мне несколько Божественных камней. Старых. Я закопала их в корнях пальмы.

Моя нянюшка выглядит шокированной. Она все еще не привыкла открыто говорить о таких вещах. Но меня она больше не пугает, и я игнорирую ее, подходя к балкону, чтобы отодвинуть штору. Балкончик пуст.

— Здесь есть пальма, — голос Мары доносится эхом из комнатки.

Я вбегаю туда и осматриваю то, что она нашла.

— Это не та пальма, — говорю я. — Моя была выше, эта слишком маленькая.

Я поворачиваюсь, чтобы вернуться в спальню, как вдруг замечаю что-то краем глаза. Плитки вокруг трубы, на которых нарисованы маленькие цветочки. Странные цветы с четырьмя желтыми лепестками и какими-то голубыми пятнышками. Мой Божественный камень отзывается согласием.

— Солнышко, это единственное растение в комнатах, — говорит Химена. — Ты уверена, что это не то?

Сердце начинает колотиться: ситуация усложняется.

— Ох, Химена, как ты не понимаешь, их тут нет. Они исчезли.

Должно быть, кто-то вторгся в мои покои, чтобы идти в ногу с последними требованиями озеленительного декора.

— Я уверена, что мы их так или иначе найдем, — говорит Химена, хмурясь и недоумевая, из-за чего я так разволновалась.

— Ты не понимаешь. Мы должны найти их сейчас, может, уничтожить их, пока сюда не пришли войска. Если анимаги достанут их прежде, чем мы, то мы проиграем войну.

Глава 30

Спустя несколько часов я вынуждена оставить поиски, чтобы отужинать с королем.

Его покои как раз такие, как я их себе представляла: тускло освещенные, отделанные в красных и коричневых тонах, кровать и туалетный столик из необработанного дерева, а в теплом воздухе пахнет чем-то пряным. Я сижу, скрестив ноги, на большой подушке с бахромой, лицом к нему. Расставленные на коврике тарелки, от которых поднимается жар, служат своеобразным расслабляющим барьером между ним и мной.

Я начинаю с любимого блюда Алехандро, полло-пибил — особым образом приготовленной курицы, — и запиваю первый кусок небольшим глотком охлажденного вина. Я внимательно изучаю блюда, раздумывая, какое выбрать следующим, как будто судьба Джойи зависит от этого решения. Это гораздо лучше, чем видеть, как он смотрит на меня с настойчивым интересом.

Ухмылка счастливого ребенка исчезла с его лица, ей на смену пришли усталость и озабоченность.

— Я говорил сегодня с Советом, — начинает он осторожно, когда я подношу ко рту горячий гриб, фаршированный чесноком.

— Да?

— Они считают, мы должны устроить твою коронацию как можно скорее. В связи с войной… — Его голос становится тише, а свет в глазах на мгновение меркнет. Он делает паузу и продолжает: — В связи с войной, предстоящей нам, обретение новой королевы должно поднять, по их мнению, боевой дух.

— А как ты сам думаешь? — спрашиваю я с набитым ртом.

— Я согласен.

У меня есть время обдумать ответ, пока я прожевываю и глотаю пищу.

— Когда я впервые оказалась здесь, ты просил сохранять наше супружество в тайне. Теперь же ты стремишься познать меня, как свою супругу, и сделать своей королевой. Почему?

Прежде чем ответить, он отпивает вина.

— Тогда больше политической пользы было в том, чтобы все думали, что трон королевы все еще пуст, — говорит он, но взгляд его перебегает с предмета на предмет, и вино он глотает так, будто это живая вода.

— И теперь, когда все знают, они считают, что меня надо сразу же короновать.

— Да.

— Даже Аринья?

У княгини должен был случиться удар, когда она узнала о нашем браке. Теперь мне приходит в голову, что хотя политическое преимущество могло быть весомым фактором, настоящей причиной сохранения свадьбы в тайне был тот факт, что Алехандро не мог сказать своей любовнице правду в глаза.

Его рука, лежащая на бокале, белеет, но он твердым голосом отвечает:

— Даже Аринья. Особенно в свете того факта, что ты все это время руководила таинственным Мальфицио. Великим благом для народа Джойи будет узнать, что их королева не только Носитель, но еще и сама по себе легендарный герой.

Герой? Звучит нелепо.

— У меня были идеи. Вот и все. Твои люди сделали остальное. — Я хмурюсь, глядя на него. — Ты должен понять, Алехандро, что княгиня Аринья — предатель.

— Ее не будет в моей постели, если тебя это беспокоит.

— Меня беспокоит небольшая проблема ее государственной измены, — бросаю я ему. Все идет не так, как я предполагала. Не могу поверить, что я говорю с ним в таком тоне.

Он пожимает плечами, снова выглядя уязвимым.

— Мы не можем быть уверенными…

— Она знала, что делает ее отец. Она знала, что он продался Инвьернам. Но она ничего не сказала. Подумай обо всех этих совещаниях по поводу войны. Обо всех заседаниях Совета, когда она должна была сказать тебе правду.

Сомнение пробегает по его лицу.

— Если тебя это успокоит, я прикажу следить за ней.

Я бы предпочла отправить ее в тюрьму, прочь с моего пути — и пути Косме, — если мы переживем войну.

— Это поможет. Благодарю.

— Итак, Совет хочет устроить коронацию через два дня.

Так скоро! Я помню, как совсем недавно — хотя кажется, что очень давно — лежала в соседней комнате, положив пальцы на Божественный камень, молясь о том, чтобы стать королевой. Теперь я должна сыграть эту роль, только чтобы выполнить обещание, данное храбрым людям, желающим лишь свободы для своей земли.

Пока вино подогревает мою кровь, пробуждая в ней что-то вроде куража, пока жаждущий взгляд Алехандро ощущается, как сила, я делаю свой первый ход.

— В одном ты был прав, — говорю я более уважительным тоном, почти льстивым, — люди Мальфицио действительно герои. Это самые храбрые воины из всех, что мне доводилось встречать, и они готовы отдать свои жизни, чтобы принести тебе победу.

— Ты вправе гордиться ими.

— Если мы выживем в войне, — страх пробегает по его лицу при этих словах, — лично я буду очень рада увидеть их вознагражденными по заслугам.

— Разумеется. — Он тотчас уступает, но взгляд его устремлен непонятно куда, а лоб нахмурен.

— Что такое, Алехандро?

Он вздыхает.

— Я могу сказать тебе нечто конфиденциальное, Элиза?

— Безусловно.

Он допивает вино одним глотком и ставит бокал на стол.

— Я в ужасе от предстоящей войны. — Он улыбается какой-то презрительной к самому себе улыбкой. — Мой отец был сражен стрелой Инвьерна. Прямо на моих глазах. Это до сих пор снится мне в кошмарах. И в следующий мой раз на поле боя я получил серьезные раны.

— Заблудшие, — шепчу я. Так вот почему он всегда такой нерешительный? Потому что он напуган?

— Именно, Заблудшие. Теперь видишь, насколько я далек от образа героя? Это ты меня спасла в тот день, помнишь?

Никогда не думала, что спасти чью-то жизнь может быть так унизительно. Я едва сдерживаюсь, чтобы не отвести взгляд, не закатить глаза.

— Обещаю, в следующий раз я избавлю тебя от этого стыда и позволю умереть.

Он вздрагивает, и я жалею, что не могу взять слова назад. Откуда взялась эта новая, жестокая Элиза?

— Я понимаю, — говорю я примирительно. — В прошлые месяцы меня несколько раз охватывал такой ужас, что я думала, я умру от страха. Но время проходит, решения приняты и действия совершены, и мне снова не надо бояться некоторое время.

— Это облегчает дело?

— Я напугана больше, чем обычно, — говорю я с грустной улыбкой. — Я видела, как умирали люди.

Умирали прямо у меня на руках. Мне надо сделать паузу, прежде чем продолжить.

— Я представляю, какой тяжелой будет жизнь, как сложно будет просто продолжать. После. Даже если мы победим.

Он заметно грустнеет, пока я говорю, и я боюсь, что только все ухудшила.

Я встаю и потягиваюсь. Мой аппетит пропал, и я внезапно очень захотела оказаться рядом с Хименой и Марой.

— Надеюсь, ты простишь мой ранний уход, Алехандро, но если через два дня мне предстоит коронация, то мне необходимо начать приготовления.

Это ложь. Коронация занимает последнее место в моем списке забот.

Он поднимается и берет меня за руки.

— Я рад, что ты вернулась. — И снова этот потерянный вид, заставляющий меня хотеть обнять его и промурлыкать слова утешения.

Его взгляд падает на мою грудь. Корсет и жилет подняли мне ее чуть не до подбородка. Я почти уверена, что если я чуть-чуть опущу голову, она прекрасно на ней расположится.

Его руки словно змеи обвивают мою талию, он притягивает меня к себе, моя грудь прижимается к его груди.

— Элиза, — шепчет он, глядя на мои губы.

Я хочу, чтобы он меня поцеловал, хотя мое сердце дрожит, несогласное. Я хочу ощутить вкус победы, быть желаемой тем, кого я сама когда-то находила желанным. По его виду я понимаю, что если я захочу, то могу сегодня оказаться с мужчиной в первый раз.

Он наклоняется, его губы касаются моих. Сначала деликатно, потом настойчиво. Пальцы путаются в моих волосах, моя верхняя губа между его губами, его язык гладит мои зубы. Его джентльменский рот оказывается очень мягким. Мягче, чем у Умберто.

Вскрикнув, я отталкиваю его.

Смущение быстро сменяется на его лице мягкой улыбкой.

— Я понимаю, Элиза. Ты еще не готова. У нас много времени, чтобы узнать друг друга получше.

Он говорит со мной тем же тоном, какой он использует, обращаясь к маленькому Розарио. Умиротворяюще, снисходительно.

— Благодарю за твое понимание, — я сладко улыбаюсь. В день своей смерти Умберто говорил о возможности освободиться от Алехандро. Что же он обнаружил?

Но сейчас это неважно. Я должна стать королевой, чтобы помочь людям, которые важны для меня. Надеюсь только, что теперь, месяцы спустя, есть еще земли, над которыми мне предстоит властвовать.

Я вхожу через двери, соединяющие наши покои. Химена читает Священный текст, Мара штопает свое платье. Обе они выглядят удивленными.

— Мы не ждали тебя так скоро, — говорит Химена.

— Ты нашла ту пальму?

— Нет, — отвечает она, вздохнув. — В монастыре ее не было. Мара проверила комнаты слуг.

— Главный по кухне застукал меня за тем, как я копалась в горшке с землей, — говорит Мара звонким от смеха голосом.

Я падаю на кровать, разочарованная.

— Она может украшать покои какой-нибудь знатной дамы. Мне надо придумать, как проверить все комнаты в замке. Может, Гектор мне поможет.

— Спросим его завтра, — говорит Химена.

Поиск Божественных камней кажется ей странным делом, потому что Виа-Реформа привили ей стойкую веру, что подобные вопросы должны быть предоставлены сами себе. Она согласилась помочь лишь после того, как я рассказала ей, насколько ужасны будут последствия, если колдуны Инвьернов найдут их раньше нас. Я полагаю, я бы могла приказать обыскать весь замок, когда стану королевой. Я хмурюсь. Какой прекрасный способ расположить к себе моих новых подданных.

Я глубоко вдыхаю и объявляю:

— Меня коронуют через два дня.

Они смотрят на меня в изумлении.

— Это же прекрасно, Элиза, — говорит Мара.

Кто-то стучится в дверь. Я подпрыгиваю, почти ожидая увидеть Алехандро. Химена приоткрывает дверь, забирает что-то через открывшуюся щель, закрывает снова.

— Послание для тебя, голубиная почта, — говорит она, протягивая руку. Небольшой контейнер зажат между большим и указательным пальцами.

Я хватаю его, откручиваю верх, разворачиваю маленький свиток.

— Это от Косме! — восклицаю я. — Басагуан захвачен. Армия князя оттеснена в Хиндерс. Все окрестные деревни сожжены. Она организовала группу, чтобы досаждать Инвьернам с тыла, пока они идут на Бризадульче. — Я смотрю на них, помахивая маленьким пергаментом. — Она говорит, нам надо ждать беженцев. Может быть, тысячи.

— Это хорошо, да? — спрашивает Мара. — Это значит, она в состоянии организовать эвакуацию.

— Да, это хорошо, — киваю я.

Молись, несмотря на сомнения. Я падаю коленями на твердый каменный пол. Я падаю ниц и молюсь о Косме, о Хакиане, даже о вероломном Белене. Я прошу о жизни для отца Алентина и людей его тайной деревни. Я молю Бога показать мне, как сражаться с колдовством анимагов. Когда так много поставлено на карту, он, безусловно, прислушается к моим молитвам.

Когда я, изможденная, забираюсь в постель, мое тело блестит от пота, вызванного жаром, которым запылал мой Божественный камень в ответ на молитву.

Следующий день — вереница однообразных дел. Всем нужно мое мнение, но по самым мелким вопросам. «Каким вы хотите сделать свой выход, ваше величество?» «Какие блюда вы желаете к праздничному столу?» «Какие лилии предпочтительнее для вас: Звездочет или же Алламанда?» «Что сыграть оркестру — „Глорифику“ или „Торжественный въезд“?»

Они что, не понимают, что приближается война?

— Именно что война заставляет их так отчаянно прятаться в деталях предстоящей коронации, — объясняет Химена. — Так что будь хорошей будущей королевой, улыбайся почаще и позволь им насладиться своим кусочком радости.

Она права, и чувство вины скручивается в груди. Я забываю быть доброй.

— А теперь скажи мне, — говорит она, — какой из этих нарядов тебе больше нравится?

Мы останавливаемся на шелковом платье с прозрачной накидкой. Оно цвета золотого вина, с изысканной желтой лозой, вышитой по подолу. Моя темная кожа волшебно светится рядом с этой блестящей тканью. Раньше мы подшивали все мои платья, но теперь я чуть выше, чем перед попаданием в пустыню. Думаю, это был мой последний всплеск роста.

— Оно сядет идеально, когда я немного припущу здесь, в груди, — говорит Химена. — Алехандро, увидев тебя, сразу подумает, что ты очень красивая.

Ее глаза светятся какой-то неведомой силой. Она стала мне матерью, и как мать будет впитывать каждый миг дня моей коронации и сохранит их все в своем сердце, как в сокровищнице. Я обнимаю ее.

— Спасибо, Химена.

На следующий день рано утром моя нянюшка будит меня, распахивая шторы, чтобы медный солнечный свет упал мне на лицо. Мара помогает мне в ванной не поскользнуться на плитке, а Химена готовит травяную примочку.

— Мара, эти плитки, — говорю я, пробегая пальцами по глазури. Каждая из них разрисована отдельно, но рисунок везде одинаковый: букет, по четыре лепестка на цветок, на каждом лепестке по голубому пятнышку, как будто капли чернил или, может, глаза. Когда я внимательно смотрю на них, мой Божественный камень отзывается так странно, словно приветствует старых друзей. — Ты можешь поспрашивать про них сегодня?

— Разумеется. — Она намыливает мои волосы, и я закрываю глаза.

Час спустя я стою перед входом в Большой зал во второй раз за последние три дня. Я слышу гул за двойными дверьми, задыхаясь в гладком шелке платья. Еще одна поспешная церемония, как моя свадьба. И снова Алехандро ждет меня в конце очень длинного прохода. Но на этот раз мой отец меня не сопровождает. По моей просьбе эту честь мне оказывает лорд Гектор.

Я смотрю на его красивое обветренное лицо. Он даже выше Алехандро, и в его присутствии мне всегда спокойно.

Он задумчиво изучает меня.

— Вы красивая королева, Элиза, — говорит он, понизив голос.

Я никогда бы не подумала, что он скажет мне нечто подобное.

— Поем пирожки месяц-другой, и это пройдет, — отвечаю я и улыбаюсь, чтобы показать, что пошутила.

Выражение его лица не меняется.

— Даже несмотря на это.

Это очень мило с его стороны.

— Спасибо вам, Гектор. Я очень рада, что вы здесь.

— Всегда к вашим услугам, — отвечает он, сжав мою руку.

Теперь он с каменным лицом смотрит вперед, на двери, но я уже знаю его чуточку лучше. Как и Косме, он предпочел превратиться в лед, чтобы не давать волю чувствам.

Первые такты «Глорифики» доносятся через дверь. Гектор и я выпрямляемся. Музыка поднимается в устойчивом арпеджио, двери открываются внутрь. Я держу голову высоко поднятой, идя с Гектором по проходу, выстланному новой ковровой дорожкой. Алехандро поражен моим появлением, рядом с ним стройной тенью стоит Розарио.

Все происходит очень быстро. Алехандро целует меня в щеку; отец Никандро произносит клятву чести и ответственности, которую я повторяю за ним. Священник поднимает корону с мягкой подставки — это тяжелая золотая штука, от одного взгляда на которую начинает болеть голова, — и аккуратно возлагает ее на мою голову, быстро подмигнув.

Жестом он предлагает мне повернуться к придворным и объявляет:

— Королева Лючера-Элиза де Вега де Рикеза!

Вся знать падает на колени. Алехандро хватает мою руку, и вместе мы садимся рядом на троны. Я с завистью смотрю, как нянюшки уводят Розарио. Каждого придворного представляют мне лично, и что-то внутри меня холодеет и костенеет. Я вспоминаю слова Химены — позволить им кутаться в вуаль радости, которой они так отчаянно желают. Поэтому каждого я приветствую уверенной улыбкой и бормочу вдохновляющие слова всякий раз, как возникает тема войны.

Но все это спектакль, ибо ко второй половине дня мой пуп начинает пульсировать отчетливым холодом. Это слабое ощущение, которое скрывается быстрой молитвой. Но оно значит, что Инвьерны идут за мной, что они даже ближе, чем мы думали.

Глава 31

После коронации я собиралась обратить свое пристальное внимание на приготовления к войне. Однако же половина жителей Джойи Д'Арена жаждет получить аудиенцию у королевы. Другая половина стремится оставить меня в долгу перед ними, поэтому они осыпают меня мудрыми советами, задаривают подношениями и представляют меня людям первостепенной важности. Первые два дня в статусе королевы я провожу, качая головой, как курочка, бесконечно повторяя «благодарю вас».

На третий день, пока миниатюрная, но противная леди Джада болтает языком в моих покоях, отчаяние лавиной обрушивается у меня внутри. Я могла бы сделать столько дел. Я должна найти Божественные камни, обсудить стратегию с генералом Луз-Мануэлем, подготовить прием беженцев, поговорить с княгиней Ариньей, может, провести какое-то время с Розарио.

Розарио. Никто не замечает его. Никто не обращает внимания, чем он занят.

Трескотню леди Джады насчет недобросовестных прачек я прерываю поднятием ладони.

— Я внезапно поняла, что забыла уделить внимание одной очень важной вещи, — я вежливо улыбаюсь. — Надеюсь, что вы сможете простить меня.

В замешательстве она морщит нос, но быстро берет себя в руки.

— Мы сможем поговорить позже, — отвечает она, делая книксен.

— Буду ждать с нетерпением.

Как только она уходит, я иду к Химене.

— Розарио поживет в наших покоях некоторое время. Пусть принесут кровать, одежду, пару игрушек. Скажи его няне, что у нее несколько недель отпуска. Хотя можешь даже сказать, что ей не надо возвращаться, пока война не кончится.

— Уже иду, — отвечает Химена, широко улыбаясь.

Отправив Мару за мальчиком, я несколько минут хожу в раздумьях по комнате. Всякий раз при взгляде на маленькие плитки Божественный камень гудит в ответ.

Мара возвращается, ведя Розарио на буксире. Широко раскрытыми глазами он осматривается вокруг, как будто с некоторым подозрением.

— Я подумала, тебе понравится пожить тут некоторое время, — ухмыляюсь я.

— Для чего?

Я уже собираюсь ответить ему что-то успокаивающее, вроде «хочу, чтобы мы подружились» или «мне нужен компаньон для прогулок». Но я вспоминаю, как росла в отцовском дворцовом имении, где взрослые говорили у меня над головой. Поэтому я говорю ему:

— Мне нужна твоя помощь.

Он морщит губы, сосредоточившись.

— Я говорил папе, что могу помочь. С войной. Но он сказал, что мне надо подрасти.

— Ну а мне нужна твоя помощь прямо сейчас. И это связано с войной. Как ты смотришь на то, чтобы немного пошпионить?

Его губы изгибаются в скромную улыбку.

После полудня прибывает первая волна беженцев. В основном, они молодые и здоровые — те, кто может передвигаться быстро. Несколько сотен мы размещаем во дворце, других — в соседних кварталах. Начало вечера я провожу в заботах, стараясь сделать пребывание беженцев здесь настолько комфортным, насколько это возможно, заодно пытаясь из их рассказов узнать об оставленных друзьях. Присутствие Мальфицио все еще ощутимо, а тысячи людей — в основном беженцы — стараются внести свой вклад в его дело. Но холод в моем Божественном камне усиливается, и я беспокоюсь о тех, кто не успеет добраться до нас прежде, чем это сделает наступающая армия Инвьернов.

Этим вечером в обеденном зале я делю трапезу со своим супругом и генералом Луз-Мануэлем. Мы заканчиваем с блюдом глазированной в меду и апельсиновых корках индейки, как вдруг врывается задыхающийся разведчик. Лорд Гектор немедля вскакивает. Разведчик докладывает о том, что большой отряд кавалерии видели на расстоянии дня пути.

— Только кавалерия? — спрашивает Алехандро.

Разведчик подтверждает это и исчезает.

— Но это же бессмысленно, — задумчиво шепчет он, когда Гектор встает позади него.

— Это только авангард, — говорит Луз-Мануэль. — Они здесь, чтобы осадить нас. Основная армия придет через месяц-другой.

— Тогда нам следует закрыть ворота и спрятать укрепления, — вздыхает Алехандро.

Я кладу ладонь на его руку.

— Беженцы будут пребывать в течение всей ночи. Мы можем оставить ворота открытыми до утра?

Он сомневается, пока лорд Гектор не кивает.

— Каждый человек пригодится на стене, — отмечает стражник.

— Это так. Посему ворота будут открыты. — Алехандро целует меня в лоб и уходит в сопровождении лорда Гектора.

Генерал и я рассматриваем друг друга некоторое время. Я замечаю, что напряжение последних месяцев сказалось на нем — это видно по его уставшим векам и впалым щекам. После Алехандро и Гектора он единственный участник Совета, с которым я встретилась с момента своего возвращения. Князь Эдуардо уехал несколько месяцев назад, чтобы защищать свои владения от южных армий Инвьернов, а Аринья оставалась в своих покоях.

— Я рад, что вы здесь, ваше величество, — говорит он, слегка нахмурив брови.

От удивления мои глаза раскрываются шире. Луз-Мануэль никогда не выказывал мне ни малейшего расположения.

— Мне понадобится ваша помощь, — объясняет он. — Его Величество… скажем так, он не из тех, кто быстро принимает решения. Прекрасная черта, если речь идет о делах государственных. Но во время битвы…

«Все потому, что король напуган», — я киваю.

— Я помогу вам всем, чем смогу.

— Спасибо, — отвечает он, поскребя в лысом затылке. — Может, еще один голос одобрения — это все, что ему нужно.

— Вам следует знать, генерал, что Инвьерны имеют виды на камень, который я ношу. Возможно, настанет время, когда мне будет лучше испариться.

— Да, Гектор говорил мне об их веровании в то, что они могут обуздать его силу.

Я ничего не отвечаю.

— Мы защитим вас всеми доступными способами. Но если они возьмут Бризадульче, они выиграют всю войну — с вашим камнем или без него.

— Они собираются прожечь в воротах проход внутрь.

Его лицо становится серьезнее.

— Беженцы говорят о странном огне. У некоторых даже есть шрамы. На стенах есть запас воды на этот случай. Но наши ворота крепкие. Толстые.

— Генерал, я видела, какое опустошение оставляет этот огонь. Я уверяю вас, анимагам вполне по силам сжечь эти ворота дотла.

— Тогда останется опускающаяся решетка, — убеждает он меня.

— Если загорятся ворота, что еще может воспламениться? Осадные башни, совершенно точно. — Мы построили несколько по периметру через равные промежутки. Большинство из них предназначено для того, чтобы оружие было в свободном доступе. — И, конечно, деревянные конструкции есть в самих стенах? А что насчет прилегающих строений?

— Как близко они должны подойти, чтобы воспользоваться этим… огнем?

— Не знаю. Мне жаль, но я не знаю. Может, кто-то из беженцев…

— Я опрошу их. И мы выставим лучших лучников ближе к воротам. И будем надеяться на лучшее.

— Да, и скажите лучникам, чтобы стреляли только из укрытия. Чтобы не смели высовываться над стеной.

— Почему?

— Анимаги могут парализовать человека одним лишь взглядом.

Когда я вхожу в покои, Мара почти бросается ко мне.

— Я спросила сегодня всех, кого встретила, но никто ничего не знает. То есть все понимают, о каких именно плитках я говорю, но никто ничего не знает о них. — От возбуждения она как будто приплясывает.

Розарио свернулся калачиком на моей постели, обхватив ладонями пальцы на ногах. Он с опасливым любопытством наблюдает за словоизвержением моей горничной.

— Судя по всему, тебе удалось что-то обнаружить? — спрашиваю его я.

— Розарио знает о них, — отвечает она, ухмыляясь.

— Да? — Я поворачиваюсь к маленькому принцу.

— Отец Никандро сказал мне. — Он морщит нос от отвращения. — На уроке истории.

У меня перехватывает дыхание в груди. Это должно быть что-то очень важное. Гудение в моем Божественном камне подтверждает мои догадки.

— Что же отец Никандро сказал тебе?

— Он сказал, что очень важный человек сделал плитки. Об этом человеке сейчас никто не думает, но отец Никандро уверен, что о нем скоро вспомнят.

Мне это ни о чем не говорит.

— И все? Это все, что он сказал?

Розарио погружается в себя, становясь похожим на тугой клубок нитей.

— Я не помню, — тихо говорит он.

Я его напугала. Придав голосу больше мягкости и спокойствия, я говорю ему:

— Розарио, мне это очень помогло! Спасибо тебе.

Он улыбается во весь рот.

Я не спрашиваю его, искал ли он Божественные камни. Быстрый взгляд на черные полумесяцы под каждым его ногтем дает мне ответ. Я прошу меня извинить и отправляюсь в монастырь.

Отец Никандро невероятно рад меня видеть. Когда он заключает меня в объятия, я подавляю усмешку, потому что он едва достает мне до подбородка, да к тому же он худ, как мальчик. При свете подсвечника он провожает меня в небольшое полукруглое помещение, где мы устраиваемся на стульях.

— Ваше величество, я так рад, что вы пришли. Мы с вами толком не разговаривали с момента вашего возвращения. Скажите же мне… — Он наклоняется вперед, подергивая носом. — Правда ли то, что вы были у вражеских врат?

— Я не знаю, святой отец. — Я пожимаю плечами. — Некоторое время я была пленницей во вражеском лагере, но не в самой земле Инвьернов.

— Весьма интересно. А правда ли, что…

— Отец, прошу простить меня за спешку, но мне нужно спросить вас о плитках в моей ванной комнате.

— Каких плитках?

— Принц Розарио сказал, что вы о них знаете. Маленькие желтые цветы с голубыми точками. Вообще, они довольно несимпатичные.

— Ах, да! Мне следовало догадаться о том, что ты захочешь узнать про них.

— Что вы имеете в виду?

— Практически все эти плитки были расписаны собственноручно мастерицей Джакомой. Ее отец владел фабрикой по производству плиток. С тех пор, как она сделала первый шаг, ее главным развлечением стало рисование на плитках, которые делал отец. — Заметив, что я в замешательстве, он добавляет: — Она была носителем Божественного камня, ваше величество.

С моих губ срывается вздох удивления. Я знала это. Каким-то образом знала.

— Она умерла, когда была примерно в вашем возрасте. Ей было почти семнадцать. Письменные источники указывают, что она не завершила своего Служения. Но она успела разрисовать больше двух тысяч плиток этими несносными желтыми цветами. Художники поколениями копировали орнамент. Вы можете встретить его во всех замках и монастырях в Джойе Д‘Арена. К сожалению, единственные, кто помнит о ней, это несколько священников и художников, которых можно пересчитать по пальцам.

— Мастерица Джакома, — повторяю я задумчиво. — Носитель.

Священник наклоняется ко мне поближе и смотрит на меня круглыми черными глазами.

— Вы помните, как я показывал вам этот пассаж в «Откровении»?

— Я помню.

— У меня есть теория. Вы замечали, как сначала текст говорит о каком-то конкретном носителе, а потом как будто меняет тон? И эти слова начинают относиться ко всем Носителям вообще?

Я киваю, вспоминая, как ночами просиживала над копией «Откровения», которую мне дал отец Алентин, и думала, являюсь ли я тем единственным носителем, кто предстанет перед вражескими вратами?

— Так вот, я подумал — что, если мы неправильно понимали его? Что, если это относится ко всем Носителям сразу и к каждому в отдельности? Что, если акт Служения един для всех и каждый Носитель в свое время вносит свой вклад?

— Что вы хотите сказать?

Он трясет головой.

— Не знаю, — отвечает он устало. — Не знаю, что я говорю. Это была просто вспышка, идея. Мне кажется, что здесь есть что-то большее, и я просто перебираю варианты.

— Я подумаю над вашими словами. Спасибо, отец Никандро. Возможно, у меня появятся еще вопросы.

— Конечно-конечно. Я очень рад, что вы вернулись и снова в безопасности, моя королева.

Я предпочитаю не говорить ему, что вовсе не чувствую себя в безопасности.

На следующее утро Алехандро приказывает запечатать ворота, лишая остающихся беженцев возможности укрыться. Это необходимо сделать. Капитан Гектора докладывает о клубах пыли на востоке, а значит, армия на подходе. Но мое сердце болит за тех, кто остался вне городских стен.

Добрую часть дня я провожу в атриуме в своей комнате, рассматривая плитки. Это явно какое-то послание. Я уверена. Я изучаю цвет и форму цветков, провожу пальцами по лепесткам. Я ощущаю какое-то родство с древним художником. С другой девочкой, такой же, как я. «Джакома, что ты пытаешься мне сказать?» Она не отвечает, конечно, но Бог согревает мой живот, как будто я обращаюсь к нему. Но мне надо больше, чем просто тепло от него, если мы собираемся выиграть войну.

Я все еще сижу в атриуме, когда раздается крик сверху. Быстрый топот ног в коридоре, крики паники доносятся через балкон. Потом монастырские колокола бьют медленный, глубоко проникающий набат.

Я оставляю Розарио на попечение Химены и бегу из своих покоев. Алехандро уже в коридоре. Увидев меня, он хватает меня за руку и тянет вниз по лестнице, через кухни, в конюшню.

При виде огромной головы коня, нависающей над дверцей стойла, я каменею.

— Алехандро, — почти пищу я. — Я не умею ездить верхом.

Он хмурится.

— Только до стены и обратно.

Конюшие уже седлают большого серого жеребца.

— Пешком будет слишком долго, — настаивает супруг.

— Я провожу ее. — Я вздрагиваю от звука голоса лорда Гектора. — Вы нужны вашей армии, сир, — продолжает гвардеец. — Я сопровожу вашу супругу к стене. Мы скоро присоединимся к вам.

Алехандро кивает, взлетает на коня и уносится с топотом.

Улицы полны людьми, желающими увидеть врага. Лорд Гектор и я пробираемся вдоль зданий сквозь толпы паникующих горожан и наконец добираемся до наспех возведенных вдоль внутренней стены лесов. По множеству шатких лестниц я карабкаюсь за Гектором на самый верх. Там ветер немедленно начинает трепать мне волосы, а песок попадает в глаза. Я вдыхаю запах сухой пустынной чистоты, и тоска по моим бунтарям колет мне сердце.

Движение внизу привлекает мой взгляд. Линии кавалерии тянутся в обе стороны, насколько хватает глаз, в лучах вечернего солнца блестит от пота кожа, обсидиановые наконечники стрел, сияет белая краска на лицах.

Белая краска на лицах.

Интересно, как они привели так много лошадей через пустыню. Даже если они пошли длинным путем, пробираясь через зеленую линию Хиндерса, на такое количество животных у них должно было быть несколько тонн продовольствия, учитывая длительность путешествия. Они же не думают, что кони выживут в этих пустых землях.

Вдруг группа всадников отделяется и скачет вперед. Они выстраиваются в хоровод и скачут по кругу, размахивая копьями и крича, как горные кошки. Даже на таком расстоянии я дрожу при виде спиралей черного и белого цвета, нарисованных на их телах.

— Гектор! — лихорадочно вскрикиваю я. Лошади не шли из земли Инвьернов. Он наклоняется ко мне, чтобы я могла прошептать ему в ухо. — Это не Инвьерны. Это Заблудшие, — говорю я ему.

Он мрачно кивает.

— Да. Мы долго подозревали, что они заключили союз.

— Они здесь, чтобы морить нас голодом, пока не придет армия Инвьернов?

— Боюсь, что так.

Мы еще долго стоим там. Взгляд Гектора каменеет, глаза начинают недобро блестеть, его лицо — застывшая решительность. Как будто он в глубокой медитации, старается что-то сберечь внутри. Я же просто молюсь.

Заблудшие превратили в ловушку наш собственный город. Алехандро, Гектор и генерал Луз-Мануэль проводят следующие дни, разрабатывая стратегии расходования запасов пищи и делая запас воды, предназначенный для защиты от пламени Инвьернов. Пока они заняты, мы с Розарио ищем Божественные камни.

До меня доходит слух, что Его Высочество приобрел загадочную тягу к копанию в земле. Минимум раз в день кто-то ловит его около перевернутого цветочного горшка и кучки влажной почвы. Каждую жалобу я выслушиваю с надлежащей строгостью, хваля своего маленького принца, как только закрывается дверь. Тем не менее, его энтузиазм по поводу задания начинает ослабевать. Я почти приказываю обыскать дворец. Но воспоминание о предательстве Белена сдерживает меня. Я все еще не знаю, кому доверять. Я не могу позволить не тем людям узнать о пропавших Божественных камнях.

Отряды, обещанные моим отцом в брачном соглашении, прибывают на трех больших кораблях. Гектор и капитан Лючио проводят их группами по канализационным туннелям, проложенным в утесе от города к морю. В тот же день я прохожу по казармам в надежде встретить знакомые лица. Так много вещей напоминает мне об Оровалле: пряный запах промасленной кожи, кушаки с вышитым лучистым гербом де Рикеза, свободные блузы на всех солдатах Оровалле, пока еще не надевших полную боевую амуницию. Но я никого не узнаю. Впрочем, меня тоже никто не узнает. Через некоторое время я вынуждена себе признаться, что надеюсь встретить здесь папу или хотя бы Алодию. Я ухожу, чувствуя себя очень глупо.

Они прибывают не слишком стремительно. На следующий же день первая волна огромной армии Инвьернов материализуется на горизонте. Заблудшие приветствуют их дикими криками, пуская в воздух стрелы и скача на лошадях. Я стою рядом с Гектором на стене, наблюдая за их приближением. В эти самые первые моменты объединенные армии Оровалле и Джойи Д'Арена замолкают в благоговейном страхе. Враг так велик, и все они босые, разрисованные, почти животные.

Я тоже молчу, но по другой причине. Я вспоминаю свой собственный первый взгляд на армию Инвьернов, как их костры освещали холмы во всех направлениях, сколько хватало глаз. Поэтому я знаю, что это лишь часть сил, которые должны прийти.

Рядом со мной Гектор ударяет кулаком по камню.

— Хотел бы я знать, что им нужно.

— Они верят, что это воля Господа, — отвечаю я мягко.

— Завоевать морской порт? Напасть на другую страну? Убить невинных людей? За какие из их действий они будут винить Господа?

Что-то в его напряженном тоне мне нравится.

— Им нужна я или камень, помещенный в мой живот.

— Да, но зачем?

— Хотела бы я знать.

Он смотрит прямо на меня.

— Они не получат вас, Элиза. Этому не бывать, пока я жив.

Он разворачивается и уходит по стене вниз, пока не исчезает в группе лучников.

С голубем приходит новое сообщение от Косме. Мои руки дрожат, когда я его разворачиваю, а Мара читает, стоя у меня за плечом.

Глава 32

С прибытием Инвьернов вражеский лагерь превращается в широкую ленту, лежащую в пустыне, как большая река. Эта река ширится до тех пор, пока не начинает выглядеть с самой высокой смотровой башни океаном копошащихся на песке мух.

Я провожу много времени внутри стены среди лучников, Божественный камень охлаждает меня, а я не могу отвести взгляда от странной картины под нами. Узкие бойницы скошены внутрь, что дает широкий обзор. Как и все, я гляжу наружу через бойницу, пока мои глаза не начинают слезиться от жары и яркого света, надеясь заметить в движениях противника хоть намек на план атаки.

Наконец анимаги показывают себя. Сначала я вижу их непривычно белые головы в рядах Инвьернов. Отделившись от армии, они встают лицом к нашим главным воротам. Их пятеро, как сообщила Косме, все они одеты в белые мягкие одежды, амулеты темнеют на груди каждого. Когда они поднимают глаза на стену — их Божественные камни — голубые глаза — меня пробивает ледяная агония.

— Ваше величество!

Я вглядываюсь в загорелое лицо капитана Лючио.

— Я в порядке, благодарю вас.

Я изображаю улыбку и выпрямляюсь, мои внутренности уже согреваются молитвой, полившейся из моего сердца с легкостью инстинкта. Теперь я могу молиться в любых обстоятельствах.

Я вспоминаю, что генерал говорил насчет ободряющих слов для короля, так что покидаю капитана и спускаюсь на дорогу, где мой супруг надзирает за сбором бочек воды.

Алехандро расслабляется, увидев меня. Он кладет руку мне на талию и прижимает к себе, но отдает комфорта он не так много, как получает.

— Опускающаяся решетка по ту сторону ворот защитит нас, — заверяет он меня. — Даже если они сожгут ворота.

Солдаты шагают мимо, даже не пытаясь спрятать ухмылки. Они не знают, что нам еще только предстоит разделить постель, и им нравится видеть, что их король обнимает королеву. Так что я обнимаю Алехандро, хоть и не могу придумать ободряющих слов.

За всю свою жизнь я еще ни разу не желала так сильно, чтобы моя неправота была доказана. Но на следующее утро, когда на утреннем пустынном солнце от наших вымоченных ворот поднимался пар, я понимаю, что анимаги атаковали точно так, как я говорила. Они стоят плечом к плечу, стройные словно пальмы, вне досягаемости наших стрел. Я молюсь неистовее прежнего, чтобы вдохнуть тепло в мои окоченевшие руки и ноги.

Пятеро других, босых и лохматых, выходят из толпы, чтобы встать лицом к лицу с анимагами, один против другого. Они опускаются на колени и запрокидывают головы. Раздается звук трубы, но более пугающий и плачущий, не похожий ни на один инструмент из тех, что мне доводилось слышать. Словно один человек, анимаги выхватывают огромные тесаки из-под своих прекрасных одежд. Я не вижу блика лезвий, касающихся плоти, но тела падают навзничь, и кровь, темно-красная и сверкающая на солнце, льется слишком быстро, исчезая в песке.

Амулеты на их шеях начинают сиять, отвечая жертве их собственного народа.

Божественный камень превращается в протыкающий меня ледяной нож.

Еще пятеро Инвьернов сдаются анимагам. И еще пятеро после них. Они продолжают бесстрастный процесс перерезания глоток до тех пор, пока двадцать пять тел не укладываются перед ними, кормя своей кровью магию, ползающую под землей.

Пять раз по пять.

Их амулеты сияют ярче.

— Больше воды! — кричу я, плюясь желчью. Не знаю, хорошо ли мой голос слышно в заполненной стене, поэтому я кричу снова: — Больше воды к воротам немедленно!

Я не слежу за тем, выполняет ли кто-то мою команду. Я снова припадаю к бойнице, и амулеты ослепительно сверкают в отдалении. Анимаги поднимают лица к небесам, их рты приоткрыты в экстазе. Мои ногти впиваются в песчаник все глубже, прямо у меня на глазах потоки яркого бело-синего света, сверкая, вырастают из амулетов и обрушиваются на ворота.

Чувствуется едкий запах дыма. Стены вокруг меня дрожат.

— Воды! — кричит кто-то, его крик подхватывают другие: — ВОДЫ! ВОДЫ!

Мучительные минуты проходят в чередовании ледяных сигналов и согревающих молитв, пока мы опрокидываем ведра, кастрюли, ковши в ответ на их колдовство. Наконец лучи света бледнеют и исчезают. Анимаги отступают, и живая стена Инвьернов поглощает их.

Крики радости сотрясают стену, как только что ее сотрясала магия. Я присоединяюсь к ликованию, я нужна им.

Лорд Гектор находит меня спустя мгновение.

— Ты думаешь, они атакуют снова? — шепчет он мне на ухо.

— Да. Они отдохнут. Потом найдут еще двадцать пять добровольных жертв и придут к нам снова.

Он так крепко стискивает мое плечо, что я вскрикиваю.

— Элиза, ты не должна быть здесь. Там, наверное, черная дыра на воротах размером с герб Алехандро. Мы можем выдержать еще три атаки, не больше.

— Но я королева! — протестую я. — Я должна быть здесь, чтобы…

— Ты сама сказала, они не должны найти твой Божественный камень. Ты видела, что они сотворили, имея всего пять?

Я вздыхаю и киваю.

— Хорошо. Я найду кого-нибудь, кто проводит тебя обратно. Будь готова к эвакуации через туннели, если стену сломают.

— А… Алехандро?

— Я постараюсь уговорить его вернуться, так что наблюдай за ним. Он все равно здесь только мешает.

Только напряжение битвы могло заставить его сказать это вслух. Его глаза вспыхивают удивлением и сожалением, но я кладу ладонь ему на плечо, благодарная за его откровенность.

— Гектор, береги себя.

Но вместо того, чтобы отправиться в свои покои, я бегу в монастырь, чтобы увидеть отца Никандро.

Он весь сжался в большом зале, коленопреклоненный перед алтарем. Я встаю на колени рядом с ним.

— Ох, милое дитя, здесь должно было быть больше нам подобных, — вздыхает он. Сердце отзывается на грусть в его голосе. — Неужели народ Джойи Д'Арены так далеко отошел от пути Господнего, что не поворачивается к нему даже в такие времена?

— Возможно, положение дел еще не так отчаянно, — отвечаю я. — Возможно, они еще придут.

— Возможно.

— Отец, я тоже пришла не для молитвы.

Он испуганно смотрит на меня. Я рассказываю ему о луче света, которым атаковали наши ворота.

— Понимаете, отец? Это кровь. Они кормят кровью землю, и это позволяет им использовать амулеты.

Он смотрит на меня предостерегающе, его взгляд вдруг становится очень жестким.

— Ты хочешь попробовать сделать что-то с амулетом, который у тебя.

— Хочу. Отец, я должна попробовать.

Он резко падает ниц перед алтарем.

— Что у тебя на уме?

Приготовления занимают всего минуту. Я достаю амулет из-под одежды и гляжу на него, пока отец Никандро срезает церемониальную розу. Он жестом приглашает меня к алтарю.

— Нет, — отвечаю я. — Мы должны пойти в сад, где нас никто не увидит.

Он сомневается всего секунду, прежде чем повести меня к двери за алтарем. Монастырский сад очень мал, в нем есть только мраморный фонтан с тремя чашами и скамейка, поместиться на которой могут только двое. Мы садимся рядом, под решеткой, по которой вьется священный розовый куст. Розы не в цвету, поэтому со стеблей торчат длинные острые шипы.

Вместе мы поем «Глорифику». Правую ладонь я кладу на свой Божественный камень, левую — на амулет. Тоже Божественный камень, напоминаю я себе. И снова мне становится интересно, кто его носил. Его отделили от тела после смерти? Носитель отдал его по доброй воле, или же анимаги вырезали его из живота, пока тот кричал от боли?

Никандро так близко притягивает мою голову к своей, что наши носы едва не соприкасаются.

— Что ты ищешь, милое дитя?

Я делаю глубокий вдох, после чего изливаю все стремления моей души:

— Я ищу победы над моим врагом.

Укол глубокий и болезненный. Первая капля выступает очень быстро, и когда священник отнимает розу от моей руки, тотчас же выступают еще три. Они падают на хорошо утоптанную землю и блестят бусинами.

Пока сухая земля пьет мою кровь, я молюсь. Мысленно я отправляюсь к центру земли. Представляю, как у меня на груди амулет начинает светиться от магии. Я сосредотачиваюсь так сильно, что забываю, где нахожусь; сад в гроте, отец Никандро, ясное безоблачное небо над головой, все тает в напряжении и вызванном молитвой тепле.

Но ничего не происходит.

Я открываю глаза и смотрю на священника.

— Может, нужно больше крови? — спрашивает он скептически.

Весь воздух покидает меня, оставляя лишь разочарование.

— Если это был способ, то я должна была хоть что-то почувствовать. Я знаю, что я не колдун, но у меня живой Божественный камень! Я должна быть в состоянии что-то сделать!

Он обнимает меня за плечи.

— Может, пророчество говорит не о том, что ты должна что-то сделать. Может, оно говорит обо всех Носителях.

Я кладу ему на плечо голову.

— Это та странная мысль, о которой вы говорили мне? Которую вы не можете объяснить?

— Да, это та самая, — вздыхает он в мои волосы.

Я тороплюсь в свои покои, меня тошнит от собственной беспомощности. Залы пустынны, мои шаги отдаются в них эхом. Гектор был прав, Инвьерны не должны завладеть моим камнем. Но я ненавижу чувствовать себя бесполезной. Я хочу быть на стене вместе со всеми, носить ведра с водой и помогать раненым.

Как много времени потребуется анимагам, чтобы восстановить силы и атаковать снова? Час? День? Осада не будет долгой, вот в чем я уверена. Сердце сжимается, когда я думаю о храбрых людях из Мальфицио, о том, на какой риск они пошли, сколько жизней было потеряно. Все впустую, ибо моя стратегия предполагала затяжную осаду, выматывающую врага.

Вероятность, что Умберто погиб ни за что, невыносима.

Розарио и Мара свернулись на моей постели. Химена сидит перед незажженным камином, штопая юбку.

— Что случилось, Элиза? — спрашивает тускло Мара, как только видит меня.

— Анимаги атаковали нас, мы отбили атаку.

— Папа их всех попереубивает, — говорит Розарио.

Мы с Хименой обмениваемся печальными взглядами. Потом я плюхаюсь на кровать рядом с ним и крепко обнимаю, но он выворачивается, бросая на меня недружелюбный взгляд.

Я прикасаюсь к своим амулетам — к мертвому Божественному камню и уродливому кулону — и думаю о том, насколько пустые победы они символизируют. Я не смогла ничего добиться с Мальфицио. Я не смогла использовать свой Божественный камень против врага, как предсказывал Гомер. Наверное, спустя столетия священник покажет молодому Носителю список его предшественников, ткнет пальцем в мое имя и скажет: «Ах, да, Лючера-Элиза. Еще один бесполезный Носитель».

Я гляжу на маленького сына Алехандро. Возможно, у меня есть последний шанс сделать что-то правильно. Когда анимаги пробьют стену, кто-то должен позаботиться о безопасности принца. Я могла провалить защиту всей Джойи Д'Арена, но, может, мне удастся сохранить ее наследника.

— Химена! Нет, погоди. Мара. — Мара знает, что следует собрать. — Иди в кухни и кладовые, найди еду в дорогу. На нас четверых, чтобы хватило на две недели. Бегом!

Там должно быть огромное количество сухой еды, ведь двор Алехандро запасался месяцами.

— Мы отправляемся в путешествие? — спрашивает Розарио.

— Как можно скорее. Но я должна задержаться.

Он вздыхает.

— Потому что ты еще не нашла свои Божественные камни.

— Именно.

— Я думаю, они у княгини.

— Что? — Я ахаю. Химена вскидывает голову.

— Я трижды пытался попасть в ее комнату, но ее горничная говорила, что ей нужен отдых. Что такое ежемесячные регулы?

Я чуть не прикусываю губу.

— Это когда женщина не очень хорошо себя чувствует некоторое время.

— А. Ну, с княгиней Ариньей это происходит уже довольно долго.

Действительно, Аринья притихла. Она ненадолго появилась на моей коронации, но с тех пор я ни разу не видела ее. Интересно, сдержал ли Алехандро свое обещание приставить к ней соглядатая.

— Почему ты думаешь, что они у нее?

— Во всех других местах я смотрел.

Это имеет смысл. Когда Косме и я исчезли, Аринья определенно воспользовалась возможностью обыскать мои покои. Интересно только, взяла ли она пальму просто из вредности или она знала, что там спрятано.

— Что ж, ваше высочество, я думаю, мы должны незамедлительно навестить княгиню Аринью. — Я заговорщицки наклоняюсь к нему: — Я отвлеку ее, и ты сможешь немного покопать.

Женщина с болезненно желтым лицом и седыми волосами открывает дверь.

— Княгиня никого не принимает… О, ваше величество! — Ее реверанс неловок и очень быстр.

— Мы можем войти? — Я обнадеживающе сжимаю ладонь Розарио. А может, это я себя пытаюсь обнадежить.

Она загораживает собой дверной проем, и я не могу увидеть, что за ней.

— Ох, ваше величество, я боюсь, княгиня совсем нехорошо себя…

У меня нет на это времени.

— Я настаиваю.

— Да, госпожа, — служанка пропускает нас, склонив голову.

Я вхожу. Покои Ариньи очень похожи на мои, с большой спальней и прилегающей к ней купальной комнатой. Она предпочитает более темные тона, что меня удивляет: я всегда представляла ее окруженной воздушными пастельными оттенками.

Аринья возлежит на своей кровати с балдахином в ночной рубашке темно-сливового цвета, положив одну руку на изумрудную подушку. Она поднимает в мой адрес бокал вина, когда я вхожу.

— Ваше величество!

Из ее уст это звучит как ругательство, несмотря на то, что голос у нее довольно детский.

— Здравствуй, Аринья. — Она менее красива, чем я запомнила. Те же стройные конечности, те же искрящиеся медово-золотые глаза. Но она как старая шелуха кукурузы, внутри которой все высохло.

— Вы пришли позлорадствовать? — спрашивает она.

Я так сосредоточилась на поиске Божественных камней, что вообще не собиралась злорадствовать. Я мило улыбаюсь и отвечаю:

— Я пришла проведать старого друга.

Она хихикает в ответ, и я наконец понимаю, что она нетрезва.

— Вообще-то я собиралась обсудить с тобой кое-что. Наедине.

Мне нужно, чтобы служанка ушла из комнаты и чтобы Розарио смог начать поиск.

Аринья щелкает пальцами, и горничная исчезает за дверью.

— Вы ведь не будете против, если принц воспользуется вашей комнатой? — спрашиваю я и, прежде чем она успевает ответить, отправляю мальчика в ванную, подбодрив его пожатием руки.

Не дожидаясь приглашения, я сажусь на край ее постели.

— У меня есть несколько вопросов насчет вашего отца. Я хочу понять, почему князь Тревиньо…

Ее глаза раскрываются шире. Растерянно мигая, она смотрит на мою грудь.

— Что-то не так?

— Вот это. Откуда это у вас? — Она указывает своим бокалом, немного золотистого вина выплескивается через край и стекает по ее пальцам. Она не замечает.

Я кладу ладонь на грудь и ощупью нахожу амулеты.

— Что именно?

— Амулет Ролдана. Это принадлежит моему отцу. Вам не следует это носить.

— Теперь он принадлежит мне, с того момента, как ваш отец попытался продать меня врагу.

— Ну, конечно. Потому что вы носите Божественный камень. С вашей стороны было очень умно оставить это в тайне, когда вы в первый раз сюда приехали.

— Расскажите мне об амулете.

Она пожимает плечами. Ей трудно сосредоточиться.

Я щелкаю пальцами у нее перед носом.

— Аринья!

Она моргает.

— Амулет Ролдана. Эта вещь была первой из тех, что он сделал. Он стал знаменитым мастером ювелирных дел, и коллекционеры платят огромные деньги за его ранние работы. Моей семье это принадлежало столетиями.

Я кладу свою руку на амулет. В это нелегко поверить из-за его грубых линий, но как только я касаюсь холодного металла, Божественный камень отзывается теплом.

— Этот ювелир, — трудно скрыть дрожь в голосе, — он был Носителем?

Она смотрит на меня с очевидным презрением.

— Разумеется.

Стены как будто сходятся вокруг меня. Нет, это история Божественных камней с небывалой скоростью свивается в тугой клубок, а я в самом его центре. Это живая материя, удивляющая меня на каждом шагу.

«Все Носители — каждый в свое время», — сказал отец Никандро. Все Носители.

Маленькая, грязная ладошка тянет меня за руку.

— Может, мы уже пойдем?

Я смотрю на взволнованное лицо Розарио. Он довольно заметно двигает бровями. Надеюсь, Аринья слишком пьяна, чтобы увидеть.

— Мы дадим вам покой, княгиня. Надеюсь, вскоре вам станет лучше.

Я поворачиваюсь, чтобы уйти, Розарио у меня на буксире.

— Разве у вас не было вопросов? Не хотите бокал вина?

— Может, позже. — Я открываю дверь.

— Он тоже не желает говорить со мной, знаете ли. С тех пор как вы вернулись. А теперь еще и кто-то постоянно следует за мной, куда бы я… что случилось с моей пальмой?

В ту же секунду монастырские колокола подают голос — по три низких удара. Сейчас не время служб. Колокола могут значить только одно: наши ворота пробиты.

Дверь покоев Ариньи захлопывается позади нас, когда мы уже летим по коридору.

Глава 33

Мы вваливаемся в мою комнату. Розарио достает из кармана кожаный мешочек, который уже потемнел почти до черноты, земляная пыль сыплется с него на пол. Я обхватываю его, обнимаю и целую в щечку.

— Мы возьмем их с собой, — говорю я на одном дыхании. — Инвьерны никогда не получат их.

— Мы уже отправляемся в путешествие? — спрашивает Розарио.

— Да. — Если Мара не вернется теперь же, то придется уходить без нее. С пробитыми стенами в нашем распоряжении всего пара минут.

— А папа пойдет с нами?

Я забыла про Алехандро!

— Помнишь, папа может быть нужен на стене.

На самом деле все наоборот, но Розарио совсем не надо знать об этом.

Дверь распахивается, и Алехандро влетает в комнату. Его глаза широко распахнуты, а лицо испачкано сажей.

— Они прожгли ворота, — шепчет он. — Всего две атаки, и они оказались способны на это.

— Они идут сюда? — спрашиваю я.

Он нервно сглатывает.

— Остались минуты. Элиза, что нам делать?

Розарио подкрадывается из-за меня и обхватывает отцовские ноги.

— Мы уходим. Мара должна скоро вернуться с провизией. Мы уйдем через канализационные тоннели, и будем надеяться, что вода не слишком высоко.

— Но утес… нам придется карабкаться половину пути, и Розарио не слишком хорошо плавает, и…

— Мы сможем. — Я свирепо смотрю на него. — Я ухожу и забираю наследника Джойи Д'Арены с собой, чтобы хоть один из вас выжил.

Мой голос звучит грубее, чем я хотела бы, но я не обращаю внимания на укол вины. Косме была пару раз груба со мной. Это сделало меня сильнее.

Это действует на него как пощечина. Его взгляд проясняется; он кивает.

Химена молчит все это время, упорно кладя стежки на мою новую юбку, как будто нормальное завтра само собой разумеется. Она смотрит на нас поверх шитья.

— Кто-то должен прикрыть вас, пока вы будете уходить, — мягко говорит она. — Кто-то должен остаться.

Ее лицо темно, спокойно и прекрасно, и я знаю, к чему она клонит.

— Нет, — шепчу я, качая головой, не желая даже думать об этом. — Нет, Химена.

— Я смогла бы купить вам пару минут. Драгоценное время. Я знаю, что делать. Это единственный путь.

— Я не могу потерять тебя.

— Я найду тебя позже, — говорит она с улыбкой. Но мы обе знаем, что это неправда. Химена может купить нам пару минут, но она не переживет столкновения с колдуном.

Я не дам этому случиться. Она еще не понимает, какой решительной я стала.

Я бегу в атриум, где мы сложили вещи Розарио. Ему понадобятся крепкие ботинки, смена белья, перстень, который он носит на шнурке, чтобы всегда можно было доказать его личность.

Я прохожу мимо купального бассейна, и Божественный камень вдруг шлет такой горячий сигнал, что я останавливаюсь в смятении. Плитки со своими четырьмя глазками-цветочками смотрят на меня.

Моя ладонь взлетает к амулету Ролдана. Четыре скругленных выступа, как на плитке. Я снимаю цепочку с шеи и разглядываю его. Это должен быть цветочек?

Я слышу стук в дверь. Скрип петель, дверь распахнута. Выдох.

— Это верная комната? — Я не вижу говорящего, потому что присела за выступом около бассейна, но от звука этого голоса меня начинает трясти.

Я выглядываю, стоя на четвереньках, быстро смотрю в спальню и сразу прячу голову.

Мое сердце грохочет; я знаю, что выхода больше нет. Три анимага стоят около двери, их белесые волосы блестят, их амулеты сияют после недавнего кровопролития. С ними княгиня Аринья.

— Это та самая комната. Я клянусь, — говорит она. Она привела их ко мне. Следовало догадаться, что она предаст меня при первой же возможности.

— Где та, что носит на себе знак колдовства?

Никто не отвечает.

Другой голос вопит:

— Если вы не скажете нам, где носитель знака колдовства, вы будете сожжены!

Божественный камень яростно горит в моем животе.

Жар. Но ведь должен быть ледяной холод. Я смотрю на амулет у меня на ладони, на плитки рядом со мной. Все Носители… Маленькие желтые цветы с голубыми точками, по одной чернильной кляксе на лепестке. Яркий, прекрасный цвет. Цвет Божественного камня.

«Господи, скажи мне, что делать».

Лепестки амулета изогнуты. Вогнуты. Размером с Божественный камень. Камень в моем пупке вздрагивает, когда я замыкаю цепь. На ощупь я пытаюсь открыть клетку амулета, но руки дрожат.

— Я — Носитель, — это голос Мары, доносится издалека. Наверное, она встала позади них. — Вы ищете меня.

«О, Мара, нет».

Я снимаю амулет с шеи. Ногтем поддеваю замочек, он щелкает; я переворачиваю его, и древний камень падает на мою ладонь.

Злые вопросы, слишком заглушенные, чтобы расслышать. Тихий плач.

— Né es ella.

Это не она.

Я кладу Божественный камень на уродливый амулет, прижимаю к одному из вогнутых лепестков. «Господи, это то, что надо делать?» Что-то щелкает, кулон вибрирует, я отнимаю пальцы. Теперь камень вставлен в амулет, как будто сам ювелир поместил его. Мое сердце бьется с надеждой и страхом. Мне нужны те три, что достал Розарио.

Я запихиваю амулет в карман на поясе и встаю из укрытия. Надо как-то поймать взгляд Розарио, передать ему, что мне надо. Если он парализован, мне надо до него добраться.

Божественный камень вдохновляющее пульсирует теплом, но сердце бьется где-то в горле, и пальцы онемели. Я делаю шаг в спальню.

Мара стоит перед анимагом на коленях, опустив голову. Ее пальцы запутались в ее волосах.

Их амулеты сияют. Княгиня Аринья лежит в стороне. Ее ноги неестественно вывернуты, а кровь льется на каменный пол. Они собираются использовать кровь княгини, чтобы огнем добыть ответ от моей фрейлины.

— Подождите. — Я делаю шаг вперед. Химена ближе всех к двери, замерла на полушаге к Розарио. Мальчик умоляюще смотрит на меня. — Я — та, кого вы ищете.

Мой голос становится сильнее. Я все делаю правильно. Даже если я не могу достать Божественные камни, есть шанс, что если я сдамся, они пощадят моих друзей.

Один анимаг выскакивает перед Марой.

— На тебе знак?

— Если вы спрашиваете, есть ли у меня такой же камень, — я указываю на его амулет, — но только живущий в моем животе, то да. На мне знак.

Невероятные глаза анимага распахиваются шире. Я не обращаю на него внимания, ища взглядом Алехандро, пытаясь понять, удалось ли ему сбежать. Но нет, вот его голова выглядывает над краем моей кровати. Он на полу рядом с Ариньей, парализованный и принужденный смотреть на ее сломанное тело.

Их амулеты сияют ярче, пока кровь утекает в камни на полу. Осталось немного времени, прежде чем они сожгут нас всех.

— Освободите моих товарищей, и я оставлю вас в живых, — говорю я.

Анимаг, ближе всех стоящий ко мне, улыбается. Я вздрагиваю при виде его заостренных коричневых зубов.

— Ты нам совсем не угроза, — удовлетворенно говорит он.

Мои ноги дрожат, так я хочу побежать.

— В моем теле живой Божественный камень. Эта мертвая штука у тебя на шее не сравнится с ним.

Нелепый блеф. Никто не купится на это.

Но он сомневается, сузив глаза.

— Может, — продолжаю я нагло, — мне следует забрать ваши.

Я многозначительно смотрю на Розарио.

Розарио вздрагивает и легонько поворачивает подбородок в моем направлении. Он хотя бы не заморожен. Он просто притворяется, как я делала месяцы назад в палатке анимага. Прекрасный, умный мальчик! Должно быть, его защищают камни.

Но анимаг не уверен.

— Ты лжешь, — бросает он. — Если бы ты могла вызывать огонь земли, ты бы давно сделала это.

Я собираюсь для убедительного возражения. Мои руки дрожат. Я делаю шаг вперед, оказываясь перед анимагом и Розарио. Я держу голову высоко поднятой, взгляд тверд. «Воин да не убоится», — сказал Гомер в пророчестве.

— Я выжидала, — говорю я. — Ждала, пока смогу собрать больше одного камня. И посмотрите! Вот вы и тут. Целых трое.

Еще один шаг поставит меня перед Розарио. Анимаг передо мной не двигается. Надеюсь, я смогу загородить ему обзор.

— Уверена, вы слышали о том, что случилось с вашим братом. С тем, что стоял с вашей северной армией.

Я вытягиваю свою правую руку за собой, говоря это. Выворачиваю запястье ладонью кверху.

— Я сожгла его. Я использовала его собственный амулет против него и сожгла.

На миг беспокойство пробегает по фарфоровому лицу анимага, но тут же сменяется дикой улыбкой.

— Думаю, ты очень любишь своих друзей, крошка, — шипит он. — Сожгите длинную.

— Нет! — Я не вижу лица Мары, но могу представить. Представляю ее шрам на веке, решительно сжатые губы.

Розарио кладет Божественные камни в мою ладонь.

Амулеты анимагов теперь ослепительно сияют, на них больно смотреть. Один, схватив Мару за волосы, поднимает ее на ноги.

Воин да не дрогнет.

Я выдергиваю золотой цветок из кармана и вставляю Божественные камни в углубления лепестков. Они щелкают, вплавляясь туда колдовством. Луч света из амулета анимага вонзается в тело Мары, когда я поднимаю свой собственный амулет против него.

«Господи, помоги мне». Бог никогда не вмешивался, чтобы спасти жизнь того, о ком я беспокоюсь. И все же я молюсь, надеясь, что амулет сделает хоть что-то. Только один раз.

Ничего не происходит. Амулет даже не нагревается в моей руке.

Крики Мары сотрясают воздух. Внутри меня что-то обрывается.

— Стойте! — кричу я. — Я отдам вам свой камень! Только остановитесь!

Анимаг отталкивает Мару. Она обрушивается на пол, дым струится от ее одежды. Бедная Мара. Как будто ты недостаточно страдала.

Все три анимага, как один, подходят ко мне, глядя на загадочную вещь в моей ладони, их пальцы подергиваются, как лапки пауков. Слезы струятся по моим щекам. Я абсолютно провалилась. Розарио не сбежит. Анимаги получат десяток Божественных камней. Руки падают по бокам, подбородок опускается. Четыре Божественных камня должны были что-то сотворить.

Крики, шаги тяжелых ботинок, звон стали. Солдаты Джойи оказываются в дверном проеме. Анимаги испуганно отворачиваются от меня. Я быстро отступаю, все еще сжимая в руке свой неудачный амулет.

Один из анимагов хватает Химену и ставит ее перед собой, двое других закрываются телами Розарио и Алехандро. От присутствия солдат положение дел не меняется. Колдуны Инвьернов все равно получат от меня то, что им надо.

— Отпустите их, — командует мрачный голос. Лорд Гектор! Появляется нелепый проблеск надежды. Нет, это Божественный камень потеплел.

— Немедленно покиньте комнату, иначе мы сожжем ваших короля и королеву.

Божественный камень пульсирует в маниакальном возбуждении, как будто собирается фейерверком вылететь из моего живота. Я смотрю вниз, ожидая увидеть мерцание сквозь кушак. И тут я понимаю, что все это время прижимала амулет к животу.

Мой разум затуманен жаром и чувством уверенности, тело пьянит сила.

Четыре Божественных камня недостаточно. Пять — совершенное число, божественная группа.

Я переворачиваю в ладони амулет. Здесь, сзади, почти незаметно. Еще одно углубление, четко по центру.

Разумеется. Живой Божественный камень завершает божественную группу. Мой Божественный камень.

Я снимаю кушак с пояса, задираю нижний край блузки, зажимаю его в зубах. Божественный камень сияет, и я открываю рот от изумления. Свет кружится внутри него. Нет, тысячи маленьких огоньков, от белого до полуночно-синего, парят в ленивом сверкающем водовороте.

Я прижимаю уродливый амулет Ролдана к животу. Когда он щелкает, мускулы моего тела напрягаются. Колдун, держащий Химену, отталкивает ее и направляется ко мне, вперив глаза в амулет. Он тянется к нему.

— Нет! — кричит Алехандро. Он вырывается из хватки анимага и прыгает на того, что идет ко мне, на ходу вытаскивая нож из голенища сапога. Лезвие входит в спину колдуна.

Анимаг замирает на полушаге, глаза-льдинки широко раскрыты. Он падает на колени, кровь пузырится на его губах.

Двое оставшихся поднимают амулеты на короля; свет бьет вперед, врезается в его тело. Алехандро падает на пол, вопя от боли.

— Папа! — кричит Розарио.

И тут мой амулет начинает вращаться, как шестеренка на оси моего пупка.

Мое тело начинает покалывать. Водоворот света из моего Божественного камня окружает меня, вращаясь, прекрасный и пугающий. Моя кожа вдыхает энергию земли, энергию воздуха, и этим напитывает мой живой Божественный камень.

Как много силы! Я задыхаюсь, дрожу. Для моего тела ее слишком много, я не могу ее удержать. Я взорвусь, если немедленно не сделаю что-нибудь. Мой амулет вращается все быстрее.

Инстинктивно я начинаю делать то, в чем непрерывно практиковалась последние несколько месяцев: я молюсь, сильнее и отчаяннее, чем когда-либо.

«Господь всемогущий, пожалуйста, предай врагов моих в руки мои».

Водоворот света сжимается в тугой шар, маленькое синее солнце парит перед моим пупком. Я помещаю руки под ним. Несмотря на то, что воздух вокруг меня потрескивает, шар в моих ладонях прохладный. С удивлением я поднимаю его на анимагов.

Слова непрошеным потоком срываются с моих губ:

— Мой Господь со мной. Я не дрогну. Мой Господь со мной, и со мной сила Его.

Анимаги пялятся на меня в ужасе. Я понимаю, что цитирую текст на классическом языке. Я не в состоянии остановить поток слов, и мой голос становится сильнее:

— В лучах триумфа буду смотреть я, как враги мои разлетаются до самых краев земли, и Праведная Правая Рука Господа будет править вечно!

Шар света крутится. Тело наливается силой. Теперь я кричу:

— Я! Есть Праведная Правая Рука Господа! И! Я! НЕ ДРОГНУ!

Я расставляю ноги шире и поднимаю свое маленькое вращающееся солнце над головой.

Мгновение оно парит под сводчатым потолком моей комнаты, раскручиваясь быстрее и быстрее и рассыпая искры во всех направлениях.

Оглушительный грохот сотрясает все кругом, когда шар взрывается волной жара и мерцающего воздуха. Волосы сдувает с лица, юбка облепляет ноги. Окна хлопают, и стекло блестящим дождем сыплется вокруг меня.

Анимаги вопят. С ужасом и облегчением я наблюдаю за тем, как сморщившись, их тела рассыпаются в черную пыль.

И вдруг — я опустошена. Обессилена. Высушенная шелуха от девочки.

Мои колени больше не могут держать вес моего тела. Я падаю на пол, амулет отсоединяется от моего тела и закатывается под постель.

Я лежу на боку, прижавшись щекой к шерстяному коврику, взгляд блуждает. Амулет вспыхивает на своем месте еще раз, словно подмигивая, и гаснет. Я следую за ним в благословенную тьму.

Глава 34

Я просыпаюсь от резкой вспышки света.

— Элиза? — Надо мной чье-то лицо. Я быстро моргаю, но мой мозг цепляется за сон. — Элиза, ты проснулась!

— Розарио?

— Химена! Она проснулась!

Еще одна голова. Мое зрение проясняется. Все мое тело болит, как будто меня избили деревянными мечами.

— Химена? — хриплю я, едва не кашляя, так сухо у меня во рту. — Что случилось?

Она кладет прохладную ладонь на мой лоб и тихо смеется.

— Элиза, солнышко мое. Ты уничтожила анимагов.

Я издаю всхлип облегчения, вспоминая.

— Да, точно. Я сделала это.

— Этот твой амулет послал волну света или тепла, которая прошла по всему городу. В Бризадульче разбито каждое окно и все до одного зеркала. И потом анимаги просто… состарились у нас на глазах. Это была самая странная вещь из всех, что я видела! Говорят, то же стряслось с двумя оставшимися на поле боя.

Это трудно осознать. Анимаги мертвы. Слезы набухают в уголках моих глаз. Я привычно кладу пальцы на Божественный камень и посылаю Богу благодарную молитву. Камень отвечает мягким теплом.

— Мой Божественный камень! — восклицаю я. — Он живой!

— Да. Полагаю, Господь еще не закончил с тобой. — Не уверена, что я разделяю тот восторг, который слышен в ее голосе. От мысли о том, что Господу может снова понадобиться мой камень, мне становится плохо.

— Боюсь, твой амулет чувствует себя не очень хорошо, — говорит она. — Когда он упал с твоего тела, он почернел и треснул.

— Что с армией Инвьернов?

— Лорд Гектор и генерал обратили их в бегство. — Химена гладит мои волосы. — Он сказал, армия и так была деморализована твоим Мальфицио и распадалась. Без анимагов Инвьерны не могут поддерживать боевой фронт.

— А южные владения?

— Инвьерны и там отступают. Твоя волна докатилась до южного берега. Но… — Ее ладонь замирает, она глубоко вздыхает. — Есть еще кое-что.

Я резко сажусь прямо. Я вспоминаю, как слышала крики, ощущала запах горелой плоти.

— Что? Что-то с Марой? Или с Косме? У тебя новости от нее?

Ее брови печально опускаются.

— Мара и Косме в порядке. Мара отдыхает, пока заживают ее ожоги.

— Тогда…?

— Папа болеет, — говорит Розарио.

Алехандро. Я вскакиваю на ноги, Химена дает мне платье со спинки кровати.

— Болеет? — тихо спрашиваю я ее, сердце тяжело бьется от ужаса. Он спас мне жизнь. Как я спасла его несколько месяцев назад. Он убил анимага кинжалом, и за это они сожгли его.

— Тяжело ранен, — шепотом отвечает она. Все в ее лице выражает серьезность его повреждений.

— Я скоро вернусь.

Мои кости болят, пока я хромаю к двери, соединяющей наши покои. Я делаю паузу, чтобы отдышаться и успокоиться. На мой нерешительный стук дверь тотчас распахивает капитан Лючио.

— Ваше величество, — кланяется он.

— Как он?

Кулаком он растирает усталые глаза.

— Анимаг сурово его пожег, и еще осколки разбившегося окна поранили его. Кровотечение остановилось, но он очень слаб и…

Я проскальзываю мимо него, вспоминая, как разлетелось окно. Сколько еще жителей Бризадульче оказались в неудачном месте, когда ударила моя волна? Сколько еще умерли?

Алехандро лежит на спине. Половина его красивого лица, включая рот, запеленута бинтами. Остальное тело спрятано под простынями, что меня радует, потому что я бы не выдержала вида его ран. Его незабинтованный глаз щурится, когда видит меня.

— Элиза, — его приглушенный голос полон боли.

Я наклоняюсь к нему и целую в лоб.

— Алехандро, прости меня, мне так жаль.

Шумный вздох просачивается сквозь бинты.

— Не надо. Это был мой выбор.

Я глажу его бровь, запускаю пальцы в его волосы, как я часто себе представляла.

— Что ты имеешь в виду?

Он тянется к моим ласкам.

— Анимаг, что держал меня, отвлекся, — он еще раз тяжело вздыхает. — У меня не было времени размышлять. Ты была важнее.

В этот миг я чувствую к нему больше нежности, чем когда-либо.

— Ты — герой, — убежденно говорю я. — Спасибо тебе.

Он закрывает глаза, его лицо расслабляется. Я уже готова уходить, как вдруг он говорит:

— Элиза, мы ведь стали друзьями, так?

Я не уверена, но мне бы этого хотелось, так что я отвечаю ему:

— Разумеется. Точно так, как ты сказал в нашу брачную ночь.

— Хорошо. — Он вздыхает. И потом: — Аринья мертва?

— Я не знаю. Думаю, что да.

— Я любил ее.

Печаль искажает его лицо, а потом он как будто растворяется в себе. Я чувствую странное отдаление, когда он говорит:

— Позаботься о Розарио.

— Ты сам сможешь это сделать.

— Пообещай мне. Он тебя любит.

Мне следует отказать ему, чтобы вдохновить его бороться. Я должна сказать что-то, что бы дало ему надежду. А может, я должна быть честной.

— Обещаю.

— Элиза? Я мог бы полюбить тебя, если бы у нас было больше времени.

В последние моменты ясности Алехандро созывает к своей постели меня, отца Никандро и генерала Луз-Мануэля. Дрожащей рукой он подписывает эдикт, провозглашающий меня его наследницей и королевой-регентшей Джойи Д'Арены до тех пор, пока его сын не достигнет совершеннолетия.

— Когда я умру, — говорит он так тихо, что мне приходится наклониться, чтобы расслышать его слова, — никто не сможет оспорить твои права на трон, хоть ты и рождена не здесь.

Я бы смогла посадить Розарио на трон даже без его помощи. Теперь я знаю о себе это. Но я все равно тронута этим жестом. Мне приходится поморгать и перевести дыхание, прежде чем сказать:

— Спасибо, друг мой. Розарио вырастет, зная, что его отец был благородным до самого конца.

Мои слова, кажется, успокаивают его. Следующим утром он впадает в кому, из которой больше не выходит.

Лорд Гектор преследует подавленную армию Инвьернов до самых земель Сьерра Сангре, прежде чем вернуться домой. Он отчитывается мне в моем новом кабинете — роскошной комнате с пышными коврами и сияющими книжными шкафами, к которой я пока не привыкла. Он кладет заявление об увольнении на стол передо мной.

— Что это? — смотрю я на него удивленно.

— Ваше величество, я личный страж короля. Мой король мертв. Следовательно, я безработный. Это письмо лишь делает это официальным.

Мое сердце стучит где-то в горле. Мне невыносима мысль потерять Гектора. Незаметно для себя я к нему невероятно привязалась.

Я всматриваюсь в его лицо, но красивые черты остаются неподвижными, непроницаемыми.

— Вы так стремитесь уйти в отставку? — спрашиваю я его, колеблясь. — Вы точно хотите уйти?

Он раскрывает рот, потом снова закрывает. Переминается на ногах.

— Если вы настроены сбежать от меня, то я бы попросила вас остаться. Я… Что ж, прошу меня извинить, но… — Мои щеки горят, руки покрываются потом. — Я бы предложила вам место стража королевы.

Его ответа я жду целую вечность.

Потом его лицо расслабляется, и усы вздрагивают, потому что он улыбается.

— Это честь для меня, ваше величество.

— Слава Богу! — облегченно вздыхаю я.

Спустя три месяца после смерти Алехандро Бризадульче снимает траурные знамена, а я короную Косме королевой Басагуана, новой страны, лежащей от восточного края пустыни до подножия холмов Сьерра Сангре. Хакиан тоже здесь, вместе с отцом Алентином. Даже князь Эдуардо проделал долгий путь из своих южных владений, чтобы поприветствовать новую королеву.

Лишь папа и Алодия отклоняют мое приглашение, посылая только открытки с поздравлениями.

На той же церемонии я делаю принца Розарио кавалером Королевской Звезды за проявление храбрости и героизма в условиях повышенной опасности. Он стоит очень прямо, и его маленькая губа дрожит, когда я прикалываю орден к его перекинутому через плечо кушаку.

Многие заслужили этой чести. Возможно, сотни. Но он — идеальный представитель детей моего Мальфицио, — сирота, как и они, и такой же смелый. Он также олицетворяет надежду для всех нас, надежду на светлое будущее и сильного короля. Когда я отступаю и представляю его двору, ему оглушительно аплодируют.

Обеденный зал слишком мал, чтобы вместить всех наших гостей, так что трапеза накрыта в Зале приемов. Я приятно больна от черненой курицы с перцем, сливочного супа из картофеля и булочек с апельсиновой цедрой, когда Косме появляется передо мной со своей новой короной на голове. Она наклоняется и целует мою щеку.

— Спасибо, мой друг, — говорит она. — Я счастлива, что ошибалась насчет тебя.

Ей неловко; такое заявление дается ей нелегко. Она спешит прочь и исчезает за спинами празднующих прежде, чем я успеваю ответить ей.

Рука Химены ложится на мою талию. Вместе мы смотрим на улыбающихся кружащихся гостей.

— Видишь, солнышко, — шепчет Химена. — Бог был прав, когда выбрал тебя.

— Да, — с ухмылкой отвечаю я. — Он был прав. У Него на все был план, точно как говорила Аньяхи.

Она обнимает меня.

— Я знала, что когда-нибудь ты поймешь свою ценность. Свои достоинства.

Я качаю головой.

— Химена, он был прав, выбирая меня, но не из-за моих достоинств. — Я счастливо смотрю на своих друзей, кружащихся в танце по залу. — Ты, Косме, Гектор, даже крошка Розарио — уже готовы были стать героями.

«И Умберто», — говорит тихий голос в моей голове.

— Вам не нужно было быть избранными. Но я была никем и ничего бы не сделала, не будь этой штуки у меня в животе. Так что, видишь, Бог выбрал меня потому, что я была бесполезна.

— Но ты сделала выбор. Ты дала надежду своему народу. Ты разгадала божественный ребус, который составлялся веками. И победила врага.

Понимание камнем бьет под дых, и я даже немного вскрикиваю. Я знаю, Бог выбрал меня, потому что мне был нужен толчок, но Химена тоже права — я сама сделала выбор. Вера в Бога была не так нужна мне, как вера в себя.

— Да, я все это сделала, не так ли? — Я удивленно вздыхаю. Я любила, я потеряла, и я выжила. Я, а не камень в моем пупке. Я кладу дрожащие пальцы на Божественный камень.

Он настойчиво пульсирует.

Бог еще не закончил со мной, и я могу оказаться в еще большей опасности, чем прежде, ведь теперь весь мир знает, что я ношу Его камень. Но в данный миг я выбираю праздновать свою победу вместе с друзьями, на своем месте. Впервые за долгое время я не чувствую страха.