Ключ Лжеца

ДВАДЦАТЬ ТРИ

Сбежав и от Мэреса Аллуса и от графа Изена, я ехал на юг в таком чудесном расположении духа, какого у меня не было с… ну, с тех пор, как я выехал со Снорри. Хорошее настроение продлилось до раннего вечера, когда от угрюмой жары собралась грозовая туча титанических размеров, которая решила затопить всё и вся на Аппанской дороге. Я укрылся под громадным дубом в сотне ярдов от дороги посреди поля табака. Молнии начали раскалывать небо, раскаты грома разносились тут и там. Нор ржал и лягался, пугаясь и стараясь убежать от каждого нового треска над головой. Говорят, глупо стоять под деревом, когда повсюду сверкают молнии, но промокнуть до нитки, когда рядом нет никакого укрытия, казалось ещё более глупым, поэтому я решил, что это, наверное, байки сплетниц и проигнорировал совет. Довольно скоро ко мне присоединилась небольшая толпа путешественников – и среди них парочка сплетниц.

Мы стояли и ждали, пока дождь ослабнет, простолюдины сплетничали между собой, а я гордо хранил молчание и исподтишка подслушивал.

– … Нобби? Хрен знает, сколько уж Нобби не видал. У него ещё голова плоская, у Нобби-то – когда я его в прошлый раз встретил, у него на голове стояла кружка пива, и по пиву в каждой руке… лет двадцать назад эт было…

– … две дюжины дворцовых всадников! Мчались как черти, на юг. А за ними другие, и всех проверяли…

– Геллет? Не может быть! Правда, что-ль?.. Наверно, эт им кара небесная. Они там на севере все как есть безбожники…

По дороге плотная группа всадников спешила в сторону Вермильона. Сложно было разглядеть мундиры под дождём, под промокшими тёмными плащами, но я видел, что на всадниках мундиры, а значит, почти наверняка это какая-то часть кавалерии, которую бабушка послала за Снорри. Возможно, ундореты и Кара где-то посреди этой группы, и вполне вероятно, привязанные к седлу.

Когда ярость ливня стихла, я снова выбрался на дорогу и поехал довольно быстро. Снова вышло солнце, и от булыжников дороги пошёл пар. Спустя два часа дорога впереди уже была пыльной и высушенной, словно дождя здесь вовсе и не было. В этом есть своего рода урок. Дорога забывает. Преврати жизнь в путешествие, двигайся куда хочешь, оставь позади всё, что тяжело нести.

Мили пролетали довольно легко. Я взял комнату в приличной гостинице и попросил немного ламповой сажи, которой замазал отличительное белое пятно на носу Нора. Иногда путешествовать инкогнито лучше, чем с размахом.

Я ехал дальше, день за днём, ожидая встретить на дороге Хеннана, по-прежнему мечтающего о хорошей жизни со Снорри, не зная, что норсийцев схватили и везут в Вермильон вместе с тем проклятым ключом.

Чем дальше я ехал, тем большее впечатление на меня производила сила духа Хеннана и его скорость. К тому времени, как я добрался до границ Флоренции, я решил, что, должно быть, пропустил его где-то по пути. Или же с ним приключилась какая-то беда. Такая беда, которая хватает тебя сзади и закапывает твоё тело в неглубокой могиле. Эта мысль принесла мне особенно глубокую боль, которая отличалась от простого страха перед тем, что скажет Снорри, если узнает, что я позволил парню сбежать и дать себя убить. Я отмахнулся от этого чувства, приписав его несварению из-за выпечки, которую купил у торговца на дороге несколько часов назад. Чем ближе я подъезжал к Флоренции, тем меньше местная еда мне подходила.

За десять миль до границы между Красной Маркой и Флоренцией Аппанская дорога соединяется с Римской дорогой – более крупный тракт поглощает её, и наш транспорт теряется в потоках движения величайшей артерии Империи.

У всех растёт предвкушение в поездках на юг. После Вьены и, разумеется, Вермильона, ни в одной части Разрушенной Империи нет более великого города, чем Рим, и аромат Рима густо висел в воздухе. Вид папских гонцов напоминал всем, как близко от нас находится папесса. Ни часа не проходило, чтобы не проехал какой-нибудь напыщенный папский всадник в пурпурных шелках на стройном чёрном и исключительно выносливом жеребце. Колоннами по десять-тридцать человек по дороге брели монахи, бормоча молитвы или распевая хоралы, и священники на любой вкус и цвет топали на север и на юг. Я вспомнил, что мой собственный отец проезжал этим же путём со своей свитой меньше недели назад. Я решил, что старик уже, наверное, в Риме, предстал перед её святейшеством и, возможно, она разъясняет ему, каким должен быть кардинал и насколько именно он не соответствует этому званию.

Банковские бумаги и очевидная родословная провели меня через пропускной пункт на границе – это была довольно милая гостиница с казармами, битком набитая перегретыми флорентийскими солдатами в разукрашенных доспехах. Страна по ту сторону границы оказалась такой же сухой и жаркой, как южные полоски Красной Марки. Возле ручьёв растили оливки, табак, перец и апельсины. Там, где ручьёв не имелось, выращивали камни, с которых изредка за путниками наблюдали козы.

Со склонов засушливых предгорий Римскую дорогу обозревали сонные побелённые деревеньки. Дальше деревеньки вырастали в города, а предгорья становились горами. Римская дорога начала извиваться и поворачивать, подчиняясь воле окружающей местности. Воздух стал чуть свежее, и долины заполняли тени от пиков, делая каждый вечер благословенным облегчением после жары равнин.

Умбертиде показался, когда дорога свернула и спустилась с высокого участка в широкую плодородную долину Умберто. С высоты город выглядел белым и роскошным, окружённый аккуратными фермерскими районами и отдалёнными виллами завидных размеров. По мере приближения впечатление достатка и мира только росло.

Благодаря бумагам я быстро миновал городские ворота и вскоре уже шёл за беспризорником, из тех, что околачиваются у въезда в любой город и назойливо предлагают отвести вас в лучшее место, что бы вы не искали – будь то постель для сна, постель для блуда, или гостиница, где можно вымыть дорожную пыль из горла. Надо только напоминать им, что если приведут не в лучшее место, то получат не медяк в руку, а сапогом по жопе.

Я взял комнату в пансионе, куда привёл меня пацан, а Но́ра поставил в конюшню через дорогу. Помывшись при помощи таза и тряпки, я взял в общем зале поесть и переждал полуденную жару, слушая разговоры местных. В пользующийся известностью дом госпожи Джоэлли приезжали путешественники со всех уголков империи, и общего у них было немного, за исключением дел в Умбертиде. Похоже, среди них не было ни одного, кто не искал бы займа или финансирования для какого-нибудь рискованного предприятия. И вокруг каждого витал запах денег.

День застал меня в прохладе мраморного приёмного зала в Золотом Доме. Гулко разносились шаги посетителей, сновали клерки по своим делам, а за мраморной стойкой быстро писали секретари, поднимая головы, лишь когда видели новоприбывших.

– Принц Ялан Кендет на встречу с Даварио Романо Эвеналином. – Я махнул бумагами маленькому мужчине с осунувшимся лицом за стойкой, приняв тот скучающий вид, который мой брат Дарин столь успешно использует на чиновниках.

– Садитесь, пожалуйста. – Мужчина кивнул в сторону ряда скамеек у дальней стены и записал что-то в своей книге.

Я сдержался, хоть и хотел наклониться за стойку и ударить парня об неё головой.

Миновал долгий миг, и мужчина снова посмотрел на меня, спокойно удивившись, что я всё ещё здесь.

– Да?

– Принц Ялан Кендет на встречу с Даварио Романо Эвеналином, – повторил я.

– Садитесь, пожалуйста, ваше высочество.

Похоже, лучше было на него наплевать, так что я пошёл посмотреть на улицу через одно из высоких окон. На полпути через фойе я заметил знакомое лицо и свернул в сторону. Некоторые лица нелегко забыть – а это лицо, густо покрытое татуировками с языческими письменами, забыть было невозможно. В последний раз я видел его в Анкрате, в особенно отчётливом сне, когда он убеждал меня убить Снорри.

Я оказался перед рядом стульев вдоль стены у стойки и занял место рядом с тёмным малым в светлом одеянии. Я опустил голову, глядя Сейджесу в ноги и надеясь, что он меня не заметил, а маг шёл дальше по мраморному полу. Пока повелитель сновидений не вышел на улицу, я даже не вздохнул.

– Он вас видел.

Я повернулся, чтобы взглянуть на этого человека. Парень был скромного вида в свободном ниспадающем халате, который обеспечивает телу прохладу в местах, где жара даже менее терпимая, чем в Умбертиде. Я кивнул ему. Враг моего врага мой друг, как я всегда говорил, а мы оба пострадали от нахального клерка за стойкой. А может, у нас есть ещё один общий враг, Сейджес.

– Он размещал золото, – сказал мужчина. – Возможно, плату от Келема. Он проводил время в холмах Крптипа. Заставляет задуматься, над чем могут совместно работать два таких человека.

– Вы знаете Сейджеса? – Я напрягся, раздумывая, не в опасности ли я.

– Я знаю о нём. Мы не встречались, но сомневаюсь, что по миру странствуют два таких человека.

– А-а. – Я откинулся на стуле. Не стоило удивляться. В Умбертиде все только и занимались тем, что разнюхивали, чем все занимаются.

– Я вас знаю. – Мужчина посмотрел на меня тёмными глазами. Его кожа была тёмно-коричневого оттенка, характерного для Северного Африка, волосы чёрные, мелковьющиеся и заколотые гребнями из слоновой кости.

– Маловероятно. – Я поднял бровь. – Но возможно. Принц Ялан Кендет из Красной Марки. – Не зная его положения, я воздержался от обещания быть к его услугам.

– Юсуф Малендра. – Он улыбнулся, показав чёрные зубы.

– А-а. Из Матемы! – Все матемаги Либы зачерняли свои зубы каким-то воском. Мне всегда казалось, что для секты, в остальном столь связанной с логикой, это весьма суеверный обычай.

– Вы ведь бывали в нашей башне в Хамаде, принц Ялан?

– Уф. Да. Провёл там свой восемнадцатый год в обучении. Не могу сказать, что многому научился. С числами я в ладах лишь до определённого предела.

– Значит, оттуда я вас и знаю. – Он кивнул. – Многие вещи от меня ускользают, но лица обычно задерживаются.

– Вы там учитель? – Он выглядел недостаточно старым для учителя, лет тридцати, наверное.

– У меня много ролей, мой принц. Сегодня я бухгалтер, приехал для проверки некоторых финансовых дел калифа в Умбертиде. А на следующей неделе, возможно, буду носить другую шляпу.

От разговора нас отвлекло металлическое жужжание, на которое мы повернули головы. Звук был чем-то средним между тем, как рука шарит в ящике для столовых приборов и жужжанием дюжины сердитых мух. На нас упала тень, и, взглянув вверх, я увидел высоченное сооружение, которое могло быть только знаменитым механическим солдатом банкирских кланов.

– Поразительно, – сказал я. По большей части потому, что так оно и было. Человек, построенный из шестерёнок и колёс, движения которого получались из сцепленных механизмов и пересекающихся стальных зубцов – одна шестерёнка крутит следующую, та следующую, и так до тех пор, пока рука не начнёт двигаться, а пальцы сгибаться.

– Они производят впечатление. – Кивнул Юсуф. – Но это не работа Зодчих. Вы знали? Их сделал Механик примерно век спустя после Дня Тысячи Солнц. Союз часовых механизмов, доходящих до размеров, которые не разглядеть вашему глазу. Разумеется, они не заработали бы, если бы Зодчие не повернули своё Колесо, но знаете, как говорят: одно колесо крутит другое, и многое становится возможным.

– Ялан Кендет. – Голос у штуковины оказался выше и музыкальнее, чем я ожидал. На самом деле я вообще не ожидал, что оно заговорит, но если бы ожидал, то представлял бы себе нечто глубокое и завершающее, словно свинцовые плиты, падающие с высоты. – Пошли.

– Изумительно. – Я встал, чтобы сравнить свой рост с устройством, и обнаружил, что не достаю ему до плеча. Солдат тревожил меня. Безжизненный и непреклонный механизм, но всё же он ходил и даже произнёс моё имя. Куча шестерёнок, имитирующих жизнь – это уже само по себе нечто очень неестественное и неправильное. Но ещё меня сильно беспокоила мысль о том, что нечто настолько опасное находится так близко от меня, и при этом в нём нет рычагов, которыми я обычно манипулирую потенциальными противниками – таких как лесть, гордость, зависть и похоть. – А они могут гнуть мечи? Пробивать щиты, как рассказывают в байках?

– Я такого не видел, – сказал Юсуф. – Но видел однажды, как такой солдат нёс дверь сейфа в ремонтируемый банк. Весила она не меньше, чем пятьдесят человек.

– Пошли, – повторил солдат.

– Я уверен, он может попросить и повежливей. Или ему не завели пружины для вежливости? – Я ухмыльнулся Юсуфу и постучал костяшками пальцев по грудной пластине солдата. – Попроси снова, на этот раз как полагается. – Костяшки заболели, и я потёр их другой рукой. – Пятьдесят человек, говорите? Им стоит построить больше таких и завоевать мир. – Я обошёл вокруг устройства, вглядываясь в редкие щели между пластин его доспехов, покрытых филигранными узорами. – Я бы так и сделал.

– Людей делать дешевле, мой принц. – Снова чёрная улыбка. – И к тому же, это искусство утрачено. Поглядите, как сделана его левая рука. – Он указал. Рука была больше, чем правая, и сделана из меди и железа. Изумительно сделана, но при ближайшем рассмотрении механизмы – кабели и колёсики от крошечных и замысловатых до крупных и грубых, – оказались не настолько маленькими, чтобы их, по моему представлению, не смог изготовить очень искусный ремесленник.

– Рука управляется из торса, и своей силы в ней нет, – сказал Юсуф. – Нынче большинство солдат частично заменены, и в механизмах – в пружинах, которые заводили, давая им силу – заканчивается завод. А знания, необходимые для подзавода таких механизмов, утрачены ещё до того, как кланы завладели наследием Механика.

Пока Юсуф говорил, мой взгляд был прикован к выемке между плеч солдата – комплексной впадине, из которой выступало множество металлических зубцов. Возможно, это и было место подзавода, хотя я понятия не имел, как оно могло работать.

– Пойдёмте, принц Ялан. – Снова заговорил солдат.

– Так-то. – Я прошёл мимо солдата на открытое пространство зала. – Видишь, можешь ведь обращаться ко мне, как следует. Советую тебе изучить корректные формы обращения. Вероятно, сможешь их выучить прежде, чем твой завод совсем закончится и ты станешь всего лишь интересным украшением гостиной.

Железные пальцы согнулись, и солдат, тяжело ступая, подошёл ко мне. Потом прошёл мимо и повёл меня через толпу. Приятно было думать, что у этой штуки, видимо, всё-таки есть чувства, и мне удалось залезть под его металлическую кожу.

Я прошёл за механизмом вверх по лестнице, по широкому коридору с кабинетами по обе стороны, где за столами сидело огромное число клерков, которые разбирали кипы бумаг и что-то подсчитывали; а потом поднялся по следующему лестничному пролёту к полированной двери из красного дерева.

Кабинет за этой дверью оказался смесью спартанской обстановки и денег. К таким интерьерам стремятся самые богатые. Пройдя стадию необходимости демонстрировать всем и каждому, насколько ты богат, безвкусно выставляя напоказ свою покупательскую мощь, то достигаешь стадии, когда возвращаешься к простому функциональному дизайну. Когда цена уже не имеет значения, и каждая часть окружающей обстановки составлена из абсолютно лучшего, что только можно купить за деньги – хотя, чтобы определить это, может потребоваться пристальное изучение.

Я-то, разумеется, по-прежнему стремился к той стадии, на которой мог бы себе позволить безвкусно выставлять напоказ свою покупательскую мощь. Однако я мог оценить утилитарную экстравагантность пресс-папье на столе, которое представляло собой простой золотой куб.

– Принц Ялан, прошу вас, присаживайтесь. – Мужчина за столом не поклонился и не поднялся меня поприветствовать – на самом деле он едва отвёл взгляд от пергамента перед собой.

Действительно, за пределами дворца мне редко встречался утончённый придворный этикет, но неприятно было, когда такие обычаи игнорируются людьми, которые должны бы понимать, что к чему. Одно дело, когда крестьянин на дороге не может понять мой статус, но чёртов банкир без капли королевской крови в жилах, и всё же сидящий метафорически на такой груде золота, рядом с которой некоторые страны покажутся крошками… что ж, такая несправедливость практически вопиет к тому, чтобы этот человек в качестве компенсации облизывал со всех сторон любого аристократа. А как ещё им убедить нас не послать их ко всем чертям, не бросить наши армии на их жалкие маленькие банки и не опустошить их хранилища ради каких-либо высших целей? Я-то уж точно этим займусь, как только стану королём!

Я сел на стул. Очень дорогой и совершенно неудобный стул.

Он накарябал что-то своим пером и посмотрел на меня. Глаза на пустом безвозрастном лице были тёмными и нейтральными.

– Как я понимаю, у вас есть бумаги о делегировании полномочий?

Я приподнял свиток, который мне послал двоюродный дедушка Гариус, и чуть отдёрнул, когда банкир за ним потянулся.

– А вы, должно быть, Даварио Романо Эвеналин из отделения Коммерческих Деривативов Золотого Дома? – Я помедлил, чтобы до него дошли последствия того, что он не представился.

– Это я. – Он постукал по маленькой табличке с именем на своём столе, направленной в мою сторону.

Поджав губы, я передал свиток, и подождал, уставившись на тёмные редеющие волосы на его макушке, когда он наклонился, чтобы прочесть.

– Принц Ялан, Голлот дал вам право распоряжаться значительным имуществом. – Он посмотрел на меня с гораздо бо́льшим интересом, быть может даже с неким голодом.

– Что ж… наверное, я всегда нравился моему двоюродному деду… но я не до конца понимаю, как именно я должен представлять его интересы. Я к тому, что это всего лишь корабли. И они даже не здесь. Далеко ли ближайший порт? Миль тридцать?

– Принц, до ближайшего существенного порта около пятидесяти миль.

– И, Даварио, между нами – я не очень-то люблю всякие лодки, особенно если на них нужно устанавливать какие-либо паруса.

– Принц Ялан, думаю, вы не совсем поняли, о чём речь. – Он не смог скрыть самодовольную улыбку, которую демонстрируют люди, поправляющие глупость. – Эти корабли нас не касаются, разве что в абстрактном смысле. Нас здесь не интересуют верёвки и прилипалы, смола и паруса. Эти корабли – всего лишь актив с неизвестной стоимостью. Как раз такими больше всего любят спекулировать финансисты. Корабли вашего двоюродного деда – не обычные торговые судёнышки, снующие вдоль берегов. Его капитаны – авантюристы, которые направляются к дальним берегам на океанских судах. Каждый корабль с одинаковой вероятностью никогда не вернётся, сядет на риф, а его команду съедят дикари, или же доберётся до порта, гружёный серебром, янтарём, редкими специями или экзотическими сокровищами, украденными у неизвестных людей. Мы торгуем вероятностями, опционами, фьючерсами[15]. Ваши бумаги… – Поднял он их, – …когда эксперт архивариус сверит их с нашими образцами… дают вам место в великой игре, в которую мы играем в Умбертиде.

Я нахмурился.

– Что ж, с азартными играми я знаком. Эти торговые бумаги… немного похожи на азартную игру?

– Они в точности как азартная игра, принц Ялан. – Он уставился на меня своими тёмными глазами, и я представил его, сидящим за столиком для покера в каком-нибудь тенистом углу, а не за этим изысканным столом. – Этим мы здесь и занимаемся. Только шансы здесь выше и ставки больше, чем в любом казино.

– Великолепно! – Я сцепил руки. – Я в деле.

– Но сначала проверка подлинности. Её закончат к завтрашнему вечеру. Я могу дать вам расписку о кредите и солдата, который проводит вас до вашей резиденции. На улицах довольно безопасно, но не стоит излишне рисковать, когда дело касается денег.

Мне не очень-то нравилась мысль о механическом солдате, который будет плестись за мной до гостиницы мадам Джоэлли. Сработал приступ осторожности, приобретённой мною в дороге: мне хотелось, чтобы как можно меньше людей знали, где я ночую. И к тому же рядом с этими штуками я чувствовал себя неуютно.

– Благодарю, но я и сам могу добраться. Не хотел бы, чтобы у этой штуки на полпути кончился завод, и пришлось бы её тащить обратно.

Даварио нахмурился, но выражение досады быстро исчезло.

– Принц Ялан, вижу, вы наслушались сплетен. Действительно, у многих механизмов в городе завод кончается, но здесь, в Золотом Доме у нас есть свои решения. Вы узнаете, какая мы прогрессивная организация – здесь отлично впишется такой юный трейдер, как вы. Ведите свой бизнес у нас, и вместе нас ждёт большое будущее. – Он вытащил из-под стола нечто похожее на рог для вина, присоединённый к какой-то гибкой трубке, и заговорил в него. – Пришлите бета-солдата. – Даварио кивнул в сторону двери. – Принц Ялан, сейчас вы увидите нечто особенное.

Дверь на бесшумных петлях распахнулась, и вошёл механический солдат. Он был меньше того, что провёл меня в кабинет. Его походка была более плавной, и вместо латунных пластин со щелями, механизмов за медно-красными глазами и решёткой рта, у этого было фарфоровое лицо. За солдатом вошёл мужчина, предположительно ответственный техник – белолицый угрюмый человек в плотно подогнанном чёрном костюме и специфическом головном уборе современного флорентинца.

– Бета, покажи нашему гостю руку, – сказал Даварио.

Конструкт, жужжа зубцами, поднял левую руку и продемонстрировал мне ладонь – мертвенно белую, и во всех отношениях человеческую, за исключением бескровной сущности и того факта, что в плоть за суставами входили латунные стержни, которые шевелились, сжимая и разжимая пальцы.

– Механизм управляет мёртвой рукой? Вы купили её у какого-то попрошайки, или украли из могилы? – От этой штуки у меня живот скрутило. Заметного запаха не было, но почему-то мой нос дёрнулся от отвращения.

– Пожертвование в счёт долга. – Даварио пожал плечами. – Банк всегда получает причитающееся. Но вы ошибаетесь, принц Ялан. Не стержни управляют рукой. Это рука тянет за стержни и приводит в движение вторичные пружины внутри туловища. Не так эффективно, как часовые пружины Механика, но это мы можем создавать и чинить, и они достаточно мобильны, если постоянно подзаводить их при помощи мёртвой плоти.

Белые пальцы передо мной сжались в кулак, и рука опустилась.

– Но рука… – Рука была мёртвой. – Это же некромантия!

– Это необходимость, принц. Необходимость вечно порождает изобретения из своего изобильного чрева. Нужда порождает странных компаньонов, и самые разные сделки стучатся в двери тех, кто торгует на свободном рынке. И, разумеется, всё не остановится лишь на руке или ноге. Весь экзоскелет механического солдата можно… потенциально… обернуть в трупную плоть. Так что, как видите, принц Ялан, вам не стоит опасаться за безопасность и силу Золотого Дома. Завод последних произведений Механика, быть может, и иссякнет, но мы – раскручиваемся, готовимся к светлому будущему. Вложения и торговля вашего двоюродного деда с нами в полной безопасности, равно как и дела Красной Королевы.

– Красной Ко…

– Разумеется. Красная Марка последние тридцать лет в состоянии войны или в боевой готовности. Некоторые говорят, что запад уже стал бы востоком, если бы между ними не сидела Красная Королева и не говорила "нет" всем приходящим. И всё это, конечно, прекрасно, но экономика военного времени больше тратит, чем производит. Умбертиде десятилетиями финансировал вашу бабушку. Половина Красной Марки заложена банкам, которые можно увидеть из башни Ремонти за площадью в конце улицы. – Даварио улыбнулся, словно в этом были хорошие новости. – Кстати, позвольте представить вам Марко Онстантоса Эвеналина, из Южного отделения Коммерческих Деривативов. Марко недавно назначен помочь провести аудит нашего счёта Красной Марки.

Современный флорентинец, стоявший за мерзостью, которой Даварио, кажется, гордился, слабо улыбнулся мне и посмотрел мёртвыми глазами.

– Очень приятно, – сказал я. Внезапно я уже не знал, что меня сильнее нервировало – чудовищная смесь трупа и металла, или белолицый человек, стоявший в его тени. Было в нём что-то очень неправильное. Тру́сы разбираются в таком – также как у жестоких есть инстинкт выискивать тру́сов.

Не сказав больше ни слова, Марко вывел механического солдата из комнаты.

– Так этот Марко банкир? – Спросил я, когда дверь за ними закрылась.

– Среди прочего.

– Некромант? – Пришлось мне спросить. Если Золотой Дом продлевает срок использования своих механических солдат при помощи таких преступлений против природы, то мне оставалось только задуматься, кто выполняет для них эту работу, и не запустил ли Мёртвый Король свои костлявые пальцы в их пирог.

– А-а, – Даварио улыбнулся и продемонстрировал множество маленьких белых зубов, как будто я остро пошутил. – Нет. Не Марко. Хотя он плотно работает с нашими исполнителями. "Некромантия" – неудачное слово с оттенками черепов и могил. Мы же здесь более… научны, и наши исполнители твёрдо придерживаются чётких инструкций.

– А что насчёт Келема? – спросил я.

Банкир от этих слов напрягся, словно я попал в больное место.

– А что с ним?

– Одобряет ли он эти… инновации? Ваших исполнителей и их искусства? – На самом деле я хотел спросить, правда ли Келем владеет половиной Красной Марки, но возможно, мне не хотелось услышать ответ на этот вопрос.

– Келем уважаемый акционер во многих организациях Умбертиде. – Даварио склонил голову. – Но он не контролирует Золотой Дом, и не определяет нашу политику. Мы здесь новое поколение, принц Ялан, и у нас много полезных связей.

Даварио взял из ящика стола кусок пергамента аккуратной прямоугольной формы, с изящным гербом и густо украшенный завитками. Он взял своё перо и написал "100" на чистом пространстве в середине, подписав снизу своё имя.

– Принц Ялан, это кредитная расписка на сто флоринов. Надеюсь, этого будет достаточно на ваши нужды, пока не придёт подтверждение бумаг вашего двоюродного деда. – Он толкнул мне его по столу.

Я поднял бумагу за уголок и подозрительно встряхнул. Она почти ничего не весила.

– Я предпочитаю холодную монету… – Я перевернул расписку, оборот которой также был украшен завитками. – Нечто более твёрдое и реальное.

Даварио едва заметно нахмурился – между его глаз появилась морщинка.

– Мой принц, ваши долги – не монета, но всё же они реальны не меньше, чем ваши активы.

Настала моя очередь хмуриться.

– Что вам известно о моих долгах?

Банкир пожал плечами.

– Лишь то, что они есть. Но если вы захотите занять у меня денег, то я буду знать о них куда больше уже к закату. – Его лицо стало серьёзным, и несмотря на цивилизованную окружающую обстановку, я не сомневался, что в вопросах сбора задолженностей Золотому Дому Даварио Романо Эвеналин склонен к милосердию не больше, чем Мэрес Аллус. – Но я говорил не о ваших личных долгах, а вот долги вашего дяди Гертета стали легендарными. Он с самого совершеннолетия занимал под то, что станет королём.

– Он занимал. – Мне удалось произнести это не в виде вопроса. Я знал, что наиболее невероятный наследник любил тратить и управлял несколькими рискованными предприятиями, включая театр и бани, но я предполагал, что это Красная Королева потакала ему, возмещая тот факт, что до сих пор не впала в слабоумие и не умерла.

Даварио вернулся к своей теме.

– Долги весьма реальны – это не твёрдая монета, но твёрдые факты, мой принц. Эта расписка – обещание: на ней репутация Золотого Дома. Весь Умбертиде, все финансы работают на обещаниях. Громадная сеть связанных обещаний, каждое из которых уравновешивает следующее. А вы знаете, в чём разница между обещанием и ложью, принц Ялан?

Я открыл рот, помедлил, подумал, ещё подумал и сказал:

– Нет. – Я не раз произносил и обещания и ложь, и мне казалось, что единственная разница между ними заключалась в том, с какой стороны на них смотришь.

– Прекрасно, если мы когда-нибудь найдём того, кто знает, нам придётся его убить. Ха-ха-ха. – Он проговорил это, даже не изображая веселье. – В конце концов, ложь может оказаться правдой, а обещание можно нарушить. Можно сказать, разница в том, что если человек нарушает одно обещание, то все его обещания попадают под подозрение и становятся бесполезными, но если лжец случайно скажет правду, мы не начнём все остальные его слова считать истиной. Обещание этой расписки настолько же сильное или слабое, как и обещание любого банка в нашей разрушенной империи. Если оно будет нарушено, мы погрузимся в бездну.

– Но… но… – Я ухватился за эту мысль. На меня легко нагнать страх Господень… (если только речь не идёт о настоящем Господе – в этом отношении я достаточно спокоен). Но в моей голове не укладывалось это замечание о королевствах и странах, которые строятся или рушатся на репутации кучки грязных банкиров. – Любое обещание можно нарушить, – проговорил я, пытаясь вспомнить человека, на обещание которого я мог бы хоть как-то положиться. Что касалось обещаний, приносивших пользу мне, а не другим, то я из таких людей мог вспомнить разве что Снорри. Туттугу попытался бы не подвести, но это не то же самое, что не подвести. – Большинство обещаний нарушаются. – Я положил расписку на стол. – Кроме моих, разумеется.

Даварио кивнул.

– Действительно, как у каждого человека есть цена, так и у каждого обещания есть дефект, из-за которого оно может нарушиться. Даже у банка есть цена, но к счастью никто не может себе позволить её заплатить, и потому для всех намерений и целей он настолько же неподкупен, как и святая мать в Риме.

От этих слов моя вера в бумагу снова мгновенно испарилась. Но всё равно я её взял и удалился с положенными любезностями, снова отказавшись от сопровождения.

В сгущавшихся тенях на узких улочках Умбертиде я почти пожалел о том, что меня не провожает механический монстр. Некромантия, поджидавшая меня в самых высших кругах города, ничуть не успокаивала мои нервы, особенно после того, как во время путешествия мне едва удалось избежать этих ужасов. С каждым поворотом я чувствовал на себе скрытые взгляды и немного ускорялся, так что к тому времени, как добрался до своего жилища, я уже почти бежал, и моя одежда промокла от пота.

Я думал и о потерявшемся на дороге Хеннане, и о Снорри – может, его уже привезли в Вермильон, сломали и отобрали ключ?