Ключ Лжеца

ДЕВЯТНАДЦАТЬ

После разлуки со Снорри, Туттугу и Карой мы с Хеннаном ехали без разговоров. Я вёл Нора по Аппанской дороге, движение на которой по мере приближения к входу в великий город становилось всё плотнее. Придорожные дома уже были полноценными тавернами или фасадами магазинов, готовыми предложить путнику всё, что он пожелает. Вдали блестящие изгибы Селина отражали и преломляли солнечный свет. Моя голова начинала болеть от жары и вони столицы, доносившейся до нас при малейшем дуновении ветерка.

Ворота Вермильона открыты круглый год. Перед огромными стенами Аппанская дорога ещё четверть мили проходит по пригороду. По краям его, подальше от дороги, стоят ветхие лачуги, а ближе к стенам – более благородные дома: двух- и трёхэтажные строения вперемешку с общественными зданиями и открытыми площадями, усаженными деревьями. Бабушка регулярно издавала объявления, напоминающие здешним обитателям, что дома на этой земле будут сожжены, если городу когда-нибудь придётся обороняться, но каждый год пригород немного расширялся и тянулся всё дальше вдоль пяти дорог, питающих Вермильон.

На огромной надвратной башне, выходившей на север Аппанской дороги, томилась от жары горстка стражников. Другие скрывались в тени стены на нижнем уровне – но эти редко пошевелились бы ради чего-то меньше, чем гружёная телега. Мы с Хеннаном проехали ворота на Но́ре без остановки. Спустя несколько секунд мы уже с грохотом ехали по улице Победы; мимо Главных Старых Конюшен, нынче отданных в общественное пользование; мимо прохладных удовольствий площади Фонтанов, на проспект, обсаженный вишнёвыми деревьями, который вёл к новому собору.

Казалось нереальным, почти сном, что столько времени всё это ждало меня здесь. Пока я дрожал в Суровых Льдах на самом пороге смерти, люди гуляли по улицам, покупали леденцы, смотрели на акробатов, любовались на текущий Селин, играли, любили, напивались… Я проехал три тысячи миль, и здесь, на этом маленьком каменном островке, инкрустированном терракотой, была вся моя жизнь.

Я пустил лошадь со скоростью городского потока и смотрел на такие знакомые и чужие здания, мимо которых мы проезжали.

Из тёмного прохода в заведение Массима за мной с излишним интересом наблюдал темнокожий человек. И тогда в моих мыслях неожиданно замаячил почти забытый Мэрес Аллус, который так долго был абстрактной тревогой. Я тряхнул поводьями и заставил Но́ра шевелить копытами.

– Едем прямо во дворец. – Я-то рассчитывал заглянуть в парочку мест, скинуть пацана, оценить положение дел, но теперь решил, что разузнать всё, что нужно, лучше в безопасности во дворце. Уж лучше дать знать семье о себе, чтобы Мэрес не смог затащить меня в какой-нибудь уединённый склад, где никто и не узнает, что я выжил в пожаре в опере.

Хеннан за моей спиной ничего не сказал. Трудная жизнь в пустошах вокруг Ошимского Колеса может подготовить человека ко многим вещам, но Вермильон не входил в их число. Я чувствовал, как он крутит головой туда-сюда, пытаясь охватить всё вокруг. Мне город казался меньше, чем в воспоминаниях – а Хеннану, должно быть, больше, чем в моих рассказах. Мы строим ожидания на том, что уже знаем. Я надеялся, что парень не окажется навязчивым. Вряд ли можно ожидать, что принц Красной Марки станет присматривать в коридорах власти за нищим парнишкой…

Проезжая по величественным улицам вокруг дворца, мы привлекали любопытные взгляды. Стражники на воротах особняков прищуривали глаза и выпячивали грудь. Служанки, идущие по поручениям, удивлённо таращились. В наряде деревенского помещика я не походил на тех посетителей этих домов, к которым они привыкли, а бледный нищий парнишка за моей спиной добавлял чуток экзотики.

Мы цокали по Королевской дороге, через просторную площадь перед дворцом, и наконец добрались до Эрриковых ворот, через которые когда-то мой пра-пра-прадед Эррик Четвёртый вернулся из имперского порта с головами Тибора Чарла, Элиаса Грегора и Роберта Чёрного – худших пиратских лордов с Пиратских островов всех времён с самых Солнц. Я помнил их имена, потому что Мартус однажды положил под мою кровать три искусно украшенных кочана капусты и заявил, что это отрубленные головы той троицы, взятые с пик на Эрриковых воротах, и если я расскажу о них или попытаюсь сдвинуть, они снова оживут. Сволочь.

Стражники перед Эрриковыми воротами довольно резво вышли вперёд, двое из них готовы были меня прогнать, а третий стоял позади, опустив пику. Лучники на привратных башнях тоже проявили интерес. Эрриковы ворота предназначены для визитов высочайших сановников и королевских особ, так что их редко открывали.

– Назад. Если у вас есть дело во дворце, вам придётся пройти в поварскую дверь, за старым замком. Понятно? – Он указал пальцем на Марсельскую башню.

Тут мне пришло в голову, что надо было купить капюшон, чтобы драматично откинуть его и представиться. А получилось, я начал с того, что меня уже не узнали.

– Я принц Ялан Кендет, вернувшийся с Крайнего Севера, и я велю отрубить голову любому, кто не даст мне проехать во дворец моей бабушки. – Я высказал это с лёгким налётом усталого недовольства, но молился, чтобы никто из них не назвал эти слова блефом.

– Ух. – Младший из пары, но старший по рангу, судя по звезде на плече, поджал губы, раздумывая. Наверное, раньше никто не подъезжал к воротам, и не врал, объявляя, что он связан с Красной Королевой. Разве что какой-нибудь пьяница, упившийся до полной утраты самосохранения, и заявлял нечто подобное, но не трезвый юноша на лошади. Стражник ещё немного подумал и хмуро взглянул на меня. – Я пойду, проверю. Сэр, не могли бы вы подождать здесь. Коган, пусти их отдохнуть в тени.

Так что мы ждали в тени стен, в тишине, и только Нор жадно пил воду из корыта. Не о таком въезде во дворец я мечтал, но в Вермильоне немало принцев, а эти стражники не моего семейства.

Прошло больше времени, чем, на мой взгляд, на это требовалось, но субкапитан вернулся со знакомой фигурой.

– Толстый Нед! – Крикнул я, шагая к мужчине и разводя руки.

Толстый Нед, который с виду отощал, сделал шаг назад, а потом ещё один. Над головой я услышал скрип тетивы.

– Нед, это я. – Я поднёс пальцы обеих рук к лицу и обаятельно улыбнулся.

– Не может быть? – Нед потряс головой, и обвислая кожа затряслась на костях. – Принц Ялан, но вы же мертвы… это… это правда вы? – Он наклонил голову, пристально вглядываясь своими старыми глазами.

Я опустил руки. В любом случае, я не собирался с ним обниматься.

– Правда, честное слово. И я не вылез из могилы. – Я ударил себя в грудь. – Жив и здоров. Сообщения о моей смерти были сильно преувеличены!

– Принц Ялан! – Толстый Нед изумлённо покачал головой. – Но как…

Из служебного хода появился капитан стражи и поспешил к нам, стуча мечом в ножнах.

– Принц Ялан! Мои извинения! Нам сказали, что вы умерли. Был день траура …

– День? – Один вшивый день…

– Он был объявлен по приказу королевы по всем жертвам пожара в опере. В тот день умерло много аристократов…

– Один день? – И даже не только ради меня. – Погоди-ка, мои братья выжили?

– Мой принц, вы были единственным представленным членом королевской семьи. Ваши братья в добром здравии. – Мужчина склонил голову и сделал шаг назад, указывая на служебный ход и приглашая проследовать за ним.

– Капитан, не станет принц Красной Марки спустя шесть месяцев возвращаться во дворец из мёртвых через боковые ворота. – Я махнул на Эрриковы ворота и проговорил имперским голосом. – Открывайте.

Стражники пару раз переглянулись. Капитан несколько неуверенно прочистил горло.

– Ключ от Эрриковых ворот хранится в сокровищнице, принц Ялан. Его выдают по особому распоряжению её величества, и…

– Так сбегайте к моей бабушке и дайте ей знать, что я жду! – Каким-то образом я вляпался в неприятности, ещё даже не попав во дворец, но будь я проклят, если позволю какому-то выскочке-капитану и его людям хихикать за моей спиной, пока я протискиваюсь в служебный ход.

– И в любом случае, ворота в настоящее время закрыты на ремонт. Нужно убрать несколько центнеров гравия и заменить одну петлю, прежде чем их можно будет открыть.

Будь он проклят.

– А наружу они не открываются? – Я лишь очень смутно помнил, что кто-либо ими пользовался. Флорентийский герцог, Абразмус, наносил визит, когда мне было десять, но когда он проезжал, я проказничал позади королевских конюшен…

– Мои извинения, ваше высочество. – Вид у него был ничуть не извиняющимся.

– Ладно, чёрт возьми. Ведите меня через вашу мышиную нору. – Я слез с лошади и, тряхнув головой, направился к служебному ходу. – Ты. – Я указал на субкапитана. – Проследи, чтобы моего коня доставили к Римскому Залу. Нед, иди с ним и убедись, что они не заблудятся.

Хеннан встал и собрался идти за мной.

– И парня тоже возьми. – Я махнул Неду на него. – Скажи Балессе, пусть даст ему поесть.

Хеннан бросил на меня такой взгляд, будто его предали, и пошёл за мужчинами с Нором, повесив голову. Я раздражённо махнул рукой капитану. А чего пацан ожидал? Вряд ли я стал бы представлять его во дворце. Кардинал Кендет, это Хеннан, Хеннан, это кардинал. Принц Мартус, принц Дарин, он пасёт коз… Безумие.

Капитан лишь непроницаемо и бесстрастно посмотрел на меня, как смотрел с самого моего прибытия, кивнул и отвернулся, чтобы провести меня через дверь. Итак, наконец-то, спустя столько времени, я вернулся во дворец, протиснувшись в узкий изогнутый проход через служебную дверь. С другой стороны стены мы вышли на слепящий солнечный свет, и, прищурившись, я осмотрелся, собираясь с мыслями. Наверное, надо было явиться к отцу и отыскать подходящую одежду, прежде чем наносить визиты. Все же захотят услышать мою историю, и, хотя рассказывать её в неопрятной дорожной одежде было бы полезно – это придало бы ей достоверности, – я предпочитал комфорт и великолепие своего придворного наряда. И ванна тоже не помешает. Как и горничная, чтобы подливать воду и возвращать мыло, когда я его уроню.

– Ваше высочество, я провожу вас к вашему отцу. – Капитан взмахом подозвал пару своих людей. Я бы предпочёл, чтобы меня спрашивали, куда я собираюсь идти, а не говорили мне, но я всё равно кивнул, разрешая себя проводить.

– Раз уж я мёртв, сначала покажите мою могилу. – Интересно было посмотреть, какой памятник они воздвигли герою перевала Арал.

Капитан коротко кивнул, и мы пошли вдоль дворцовых строений. Солнце так палило, что ходили здесь немногие. Маленькие фигурки в чёрном неспешно брели вдоль тенистой стороны Бедного дворца, Миланского дома и Марсельской башни – слуги, отправленные по каким-то поручениям. Кроме них наша публика состояла из редких стражников на стене и небольшого личного состава взъерошенных ворон, полинявших от жары.

Через горнило Западного Двора мы прошли к дворцовой церкви – а именно, к южному крылу Римского Зала. Отец мог быть внутри, хотя он проводил в залах Христовой службы меньше времени, чем некоторые язычники – что, для кардинала, было нелёгким делом.

Мы подошли к дверям церкви, по обе стороны остроконечной крыши ввысь взмывали одинаковые шпили. На нас со стены неодобрительно смотрели высеченные из камня святые. Я начал подниматься по лестнице.

– Сюда, ваше высочество, – крикнул капитан, прежде чем я поднялся на верхнюю ступень.

Я обернулся. Он указывал на диск, вделанный во внешнюю стену, посреди множества других отметок по лордам и генералам, умершим в прошлом году – некоторые уже так выветрились, что их невозможно было прочитать. Я вернулся, во мне закипал гнев. Членов королевской семьи всегда хоронили в церкви, наши могилы плотно стояли по обе стороны от нефа. Принцы и принцессы королевства были погребены под чёрными мраморными плитами, встроенными в пол, а более прославленные фигуры – в собственных склепах под своими идеализированными подобиями из алебастра. Для королей и королев находилось место в алтаре. Медленный поток лет смывал забытых членов королевской семьи вниз, в катакомбы, освобождая место для более свежих усопших… но даже таблички самых распоследних принцев от дождя берегла крыша церкви.

Моя табличка была установлена между двумя новыми: слева генерал Улламер Контаф, герой Цитадели Амерот, 17-97 годы Междуцарствия, а справа лорд Квентин де Вир, 38-98 годы Междуцарствия. Я приложил руку к своему диску.

"В память: Ялан Кендет, третий сын кардинала Реймонда, 76-98 годы Междуцарствия". Я зачитал эти слова вслух.

– И это всё? Третий сын кардинала? – Ни "принц"? ни "герой перевала Арал"? Сволочи. – Я встречусь с кардиналом немедленно. Если он трезв и не в постели с каким-нибудь певчим. – Я понял, что держу руку на ноже, ладонь сжимает навершие. – Живо!

В ответ на последнюю рявкнутую команду стражники резко выпрямились. Капитан, стоявший по стойке смирно, указал глазами на двери церкви.

– Очень сильно сомневаюсь, что найду его там, капитан! – Но, как бы то ни было, я снова поднялся по лестнице и с некоторой жестокостью толкнул обеими руками левую дверь.

Некоторое время я стоял, ослеплённый, и ждал, пока мои глаза после яркости дня привыкнут к мягкому свету свечей и приглушённому спектру витражного стекла. Наконец, показались смутные фигуры, и я шагнул внутрь. У скамей стояли на коленях три пожилые дамы, у ряда свечей склонился старик, и посередине северного нефа лицом к стене стояла сутулая серая фигура. На самом деле я не ожидал встретить среди них своего отца. В дальнем конце под круглым окном за аналоем стоял священник в чёрной рясе, который переворачивал страницу. Я сделал ещё шаг вперёд. Не было никакого смысла спрашивать, не прячется ли отец в трансепте, но всё равно, что-то меня привлекло. Возможно, просто прохлада. Снаружи становилось чертовски жарко. Наверное, за время, проведённое в Норсхейме, я отвык от лета Красной Марки, поскольку даже на миг избавиться от палящего света оказалось благословенным облегчением.

Я пошёл по северному нефу, и только тогда понял, что сутулый человек стоял перед камнем моей матери – на диске было написано её имя и родословная, а за ним, в толще стен, лежали её останки. И, как я помнил, и о чём, вероятно, больше никто не знал – останки моей нерождённой сестры.

– Принц Ялан? – Мужчина посмотрел на меня. Он был седым и рано постаревшим, с морщинами от боли на лице. Он захромал в мою сторону – его правая нога была искалечена. Почему-то я скомпенсировал его приближение шагом назад.

– Роббин? – Слуга моего отца, хотя сначала, во мраке, я засомневался. Его голова купалась в зелёном свете, который лился через змея на высоком окне, где святой Георгий сражался с драконом. Сейчас я не обращал внимания на его сутулость и на старческие волосы, заглядывая на полтора десятилетия в прошлое. – Роббин? – И снова на миг я никак не мог его разглядеть – от проклятого ладана в церквях глаза режет. Я зажмурился от слёз и увидел Роббина, каким он был пятнадцать лет назад, когда сражался с Эдрисом Дином, встав между убийцей, мной и матерью. Искалечившую его рану он получил, служа мне. Я прижал пальцы к глазам, чтобы их протереть, думая, сколько раз за все эти годы я насмехался или проклинал его за медлительность, когда он хромал по поручениям моего отца.

– Да, ваше высочество. – Он начал опускаться на колено, как люди перед троном. – Г-говорили, что вы умерли.

Я схватил его, пока он не свалился ничком, или не выкинул что-нибудь ещё более неприятное.

– Я не чувствую себя мёртвым. – Я отпустил его и сделал шаг назад. – А теперь, если только мой отец не притаился здесь, пойду и поищу его там, где он может находиться. Наш добрый кардинал, наверное, сможет раз и навсегда разобраться, мёртв я или нет.

Я оправил куртку Роббина в том месте, где схватил его, когда поднимал на ноги, и вежливо кивнул. Старый слуга, по-прежнему потрясённый, остался стоять там. Мои шаги громко разносились эхом среди колонн и старых вдов – они следили за моим уходом между скамьями, и каждая их морщинка выражала осуждение.

– Его здесь нет. Попробуем поискать в доме. – Я взмахом показал капитану и его людям следовать за мной, и направился к величественному входу в Римский Зал. Перед лестницей стояла карета, запряжённая четвёркой лошадей, кучер опустил голову, словно ждал здесь уже довольно долго. Я проигнорировал его и поспешил к дверям.

Я не узнал лакея, который открыл двери в ответ на мой стук, но знал двух стражников в мундирах дома за его спиной, которые щурились от яркого солнца.

– Альфонс! Дубль! Рад вас видеть. Где мой отец? – Я протолкнулся мимо дворецкого в зал, в нишах которого стояли индусские статуи, которые кардинал по-прежнему коллекционировал, к недовольству своих священников. Привратники бросились ко мне, лопоча всю эту чушь, вроде: "но вы же мертвы!", от которой в следующие несколько дней мне явно предстояло порядком устать.

– Ялан! – В мою сторону шагал мой брат Дарин в одежде для путешествия, а человек рядом с ним тащил сундук. – Я знал, что ты выскочил из огня в какое-нибудь полымя! – Он явно был доволен – не счастлив, но доволен. – В винных залах ходили слухи, что ты устроился в цирк! – Дарин развёл руки, чтобы меня обнять, красивое лицо расплылось в широкой и явно искренней улыбке.

– Уёбок! – Я ударил его в челюсть – так сильно, что он свалился на задницу, а я порезал костяшки об его зубы.

– Что? – Дарин остался сидеть на полу, сплёвывая кровь. Он покачал головой и посмотрел на меня. – Это ещё за что?

– "Отец ждет тебя вечером в этой своей опере. И не вздумай опоздать или заявиться пьяным. Не притворяйся, что тебя не предупредили!" – изобразил я глубокий снисходительный голос, которым он отправлял меня на смерть в пламени.

– А-а. – Дарин протянул руку своему носильщику, который помог ему подняться на ноги. Он вытер губы. – Ну, очевидно, я не знал…

– Ты не пошёл! – Взревел я, вспоминая крики. Свирепость моего гнева застала меня врасплох. – Мартуса там не было! Дорогой отец забыл свою оперу? Ни один из выводка бабушки не явился? – Я снова поднял кулак, и Дарин, хоть и был на пару дюймов выше и дрался всегда лучше, отступил назад.

– Это же была опера, Бога-то ради. Я и не думал, что ты пойдёшь! Если бы ты не исчез в ночь пожара, я бы деньги поставил на то, что тебя там не было… и я был прав, тебя не было! – Поморщившись, он пошевелил рукой челюсть. – Я всего лишь исполнял свои обязанности, рассказывая тебе о твоих. Отец слишком напился тем вечером и от оперы воздержался. Мартус подошёл ко второй половине и обнаружил здание в огне…

– Так я туда пошёл, и, чёрт возьми, чуть не сгорел! – Я немного опустил руки. – И тут есть, кого винить!

– Кого-то, да. Только не меня. – Окровавленной рукой он вытер губы. – Неплохой удар, братец. – Он ухмыльнулся. – Рад тебя видеть! – И как-то ему удалось выглядеть, словно он действительно был рад.

– Ты… – Я вспомнил Лизу и прикусил язык, не став произносить обвинение. – А де Виры были там той ночью?

Улыбку Дарина как рукой сняло.

– Ален де Вир был. Потрясение от этого убило его отца, лорд Квентин умер в своей постели через неделю. К счастью, в день представления у них был какой-то скандал, и сёстры остались дома. И правда к счастью, поскольку я женился на Мише, младшей из них. Сейчас как раз отправляемся в наш загородный дом.

Я держался невозмутимо. На самом деле слишком невозмутимо.

– Миша! Ты же её знаешь? Наверняка ты с ней встречался? – сказал Дарин.

– Ах, да… Миша. – Добрых полдюжины раз. И большую часть из них в её постели после тяжёлого подъёма по увитой плющом колонне. Малышка Миша, красотка, лицо которой сияло ангельской невинностью, а её трюкам мне пришлось научить дам в "Шёлковой Перчатке" и у мадам ла Пенды. – Помню эту девушку. Поздравляю, брат. Желаю вам счастья.

– Спасибо. Миша порадуется, что ты выжил. Она так тревожилась, узнав слухи о тебе. Может, заедешь к нам, как устроишься? Особенно если у тебя найдутся слова утешения по поводу последней ночи бедняги Алена…

– Конечно. Непременно, – солгал я. Миша, должно быть, выясняла, жив ли я, чтобы успокоиться насчёт тех историй, которые я мог бы рассказать её новому мужу. И сомневаюсь, что она хотела бы услышать, как её брат умер в туалете, после удара моей ноги в его в лицо, пока он стаскивал с меня штаны. – Навещу вас при первой же возможности.

– Договорились! – Дарин снова ухмыльнулся. – О! Я забыл, ты же не знаешь. Ты будешь дядей.

– Что? Как? – По отдельности эти слова имели смысл, но никак не желали соединяться во что-то понятное.

Дарин положил руку мне на плечо и заговорил насмешливо-серьёзным голосом:

– Ну… когда папочка и мамочка очень сильно любят друг друга…

– Она беременна?

– Или да, или же проглотила что-то очень большое и круглое.

– Боже!

– Большинство людей в таких случаях поздравляют.

– Ну… и это тоже. – Я – дядя? Моя Миша? Внезапно я почувствовал, что мне нужно присесть. – Я всегда думал, что из меня получится отличный дядя. Ужасный. Но отличный.

– Ялан, поехали со мной. Восстановишься после своих испытаний и всё такое.

– Возможно. – Смотреть, как Дарин и Миша играют в счастливую семейку? Не так я представлял себе первые дни в цивилизации. – Но прямо сейчас я должен повидаться с отцом.

– Не терпится снова отправиться в путешествие? – Дарин озадаченно склонил голову.

– Нет… а что? – В его словах не было смысла.

– Отец в Риме. Папесса вызвала его на аудиенцию, и бабушка сказала, что он должен поехать.

– Чёрт возьми. – У меня были вопросы, требовавшие ответов, и из отца их вытянуть было бы легче, чем у других. – Ладно… слушай, я собираюсь помыться и… постой, ты ведь не выбросил мою одежду?

– Я? – Дарин рассмеялся. – Зачем бы мне прикасаться к твоим павлиньим перьям? Насколько мне известно, всё на месте. Если только Балесса не взяла их себе, чтобы расчистить твои комнаты. Отец уж точно не стал бы отдавать таких распоряжений. В любом случае, мне пора. Я и так опаздываю. – Он кивнул своему человеку, и тот снова потащил сундук. – Навести нас, как будет возможность, и не зли Мартуса, у него плохое настроение. Бабушка назначила старшего брата Миши и Алена, нового лорда де Вира, капитаном пехоты, которую собирала последние несколько месяцев. А Мартус уже считал, что этот пост его. А потом ещё несколько дней назад какая-то новая напасть или оскорбление. Я не очень-то вникал… что-то насчёт громадного счёта от торговца. Кажется, его звали Оллус.

– Мэрес Аллус?

– Возможно. – Дарин повернулся к дверям. – Рад видеть тебя живым, братец. – Он махнул рукой и ушёл. А я стоял и смотрел, пока карета не увезла его из вида. Он даже не спросил, где я был…

Альфонс не отрывал взгляда от двери. Дубль, менее древний стражник, темнокожий парень с мешками под глазами, смотрел на меня с явным любопытством. Я стерпел эту дерзость. Приятно видеть, что по крайней мере один человек находил занимательным вернувшегося искателя приключений.