Клыки Асуры

I

Ванахеймский ветер имел прескверное свойство проникать под любую теплую одежду, забираясь даже в самые маленькие щели. Стылое дыхание Имира обволакивало тело странника, беспощадно выветривая скопившееся под одеждой тепло, кусачий мороз щипал кожу, вонзая в плоть тысячи крошечных ледяных игл. Привычные к холоду варвары уже не обращали на это внимания, а вот скитальцам из теплых стран Восхода пришлось и вовсе туго. Мерзнущие даже от слабых порывов стылого ветра, коварной забавы Ледяного Бога, они все плотнее кутались в скорняжные шубы, тщетно надеясь хоть как-то согреть стынущие тела.

Иногда приходилось останавливаться до шести раз в день, чтобы позволить теплолюбивым уроженцам Шема привести в порядок негнущиеся руки и ноги, отогреться у костра и уж после продолжить путь.

Вендийцы и пара аквилонских магов держались более мужественно. Мерзли они ничуть не меньше остальных, но упорно не желали подавать виду. Синкху и Паарадж, страшно лязгая зубами и вспоминая имена всех богов, упрямо продолжали шагать, невзирая ни на какие погодные условия.

Вера грела их, а воображение жрецов, рисовавшее мрачные картины того, как заклятый враг держит в руках священную реликвию, нещадно подгоняло вперед обоих. Если даже Святым Хранителям и случалось расслабиться на пару мгновений, то через какое-то время они уже снова размеренно шагали в строю наемников Родвара.

Миррейа и Тарланд люто страдали от мороза, но ни от одного из чародеев не исходило ни одного малейшего намека на жалобу — аквилонские маги, посиневшие от холода, с блестящими от слез глазами, выжатыми суровым ветром, молча шли вперед и вперед, так словно бы сами были сделаны изо льда, и никакие проказы Имира не могли их остановить.

По мнению северных варваров, с их-то выносливостью уже давно было пора рухнуть в снег, отказавшись от любых попыток к передвижению по холодной снежной степи — «Все, дальше не могу!»

Так ведь нет — магикосенсы ордена шли вперед, точно вся их сила вылилась в бездумную механическую ходьбу, а умения слились в единое желание, во что бы то ни стало выжить. Даже угрюмые северные воины отдавали должное их мужеству и выносливости.

Конечно, силы Миррейи и Тарланда были далеко не безграничны — стоило отряду пройти за день немногим больше отмеренного расстояния, и к вечеру оба мага едва держались на ногах, а засыпали тотчас, как только касались спиной разложенной постилки.

Однако своей целеустремленностью и упорством, а также недюжинной волей, редко свойственной их избалованной породе, аквилонские чародеи, несомненно, снискали большое уважение среди северян. Никто больше над ними не подшучивал и не позволял ехидных улыбок в их адрес — ни Олав, ни Гретта, ни кто-либо из наемников.

Хьёрса и Бор благоразумно забыли про историю, происшедшую в Данакаре, и Конан даже начал верить, что угроза со стороны головорезов двух банд начала отступать от Миррейи и ее брата.

Старик Тьяцци постоянно держался киммерийца. Нередко он надоедал варвару своими рассказами о тяжких странствиях беспризорных душ покойников или о тайных мирах, где пьют мед павшие в битве воины и жарятся в неугасающем огне убийцы королей.

Как ни странно, варвара это нисколько не раздражало — даже пустая болтовня, как известно, делает путь короче. На старого прорицателя холод, похоже, не сказывался ни в какой мере. Согретый вином и мыслями о блуждающих во мраке душах, Динхвалт был готов шагать хоть днями напролет, удивляя не только бывалых наемников, но даже их лидеров, которые раньше ничего подобного не встречали. Вот уж кто-кто, а старый Тьяцци оказался отменным наемником. Он постоянно давал полезные советы тем из асиров, кто нуждался в правдивом прорицании, тревожась о будущем, предсказывал погоду и безошибочно выбирал верные пути, не заметенные снегом. К тому же, вдвоем с Конаном они, как могли, помогали Миррейе и Тарланду, и, возможно, благодаря их общим усилиям, маги еще до сих пор не замерзли в снегу. Нередко аквилонцы с деланным презрением отвергали их помощь, ссылаясь на то, что сами прекрасно справятся.

Хотя даже безмозглый ётун понял бы, что без стараний Конана и Тьяцци дела у аристократов из соседнего королевства складывались бы многим хуже.

Удача благоволила отряду уже достаточно долгое время, и Олав даже начал подозревать в столь благом стечении обстоятельств какой-то подвох. Не ожидает ли их впереди какая-нибудь хитроумная колдовская каверза? Не притаилось ли несчастье за чередой щедрых подарков судьбы? Насколько себя помнил командующий войска, еще никогда прежде ему не доводилось возглавлять поход, в котором события имели бы столь положительный оттенок.

Стечением обстоятельств, казалось, руководило какое-то неведомое покровительственное волшебство. Две седмицы скорого марш-броска по просторам Киммерии, затем благополучный переход через Иглофийские горы, в которых они умудрились ни разу не попасть под обвал или наткнуться на другую значительную неприятность, а теперь и Ванахейм, тихий и безмятежный, точно небесные луга хозяйки Атали. И это притом, что четырем с половиной сотням вооруженных воинов еще ни разу не пришлось ввязаться ни в одну стычку!

Боевой дух небольшой армии Родвара казался достаточно высок — наемники из числа асиров и ваниров, несмотря на жестокие холода, выглядели превосходно — таких хоть сразу к Хару веди, кого хочешь на части разорвут, все как один смелые и благородные.

Жажду скорой наживы постепенно вытеснил настоящий азарт. Большинство варваров, как справедливо предположила Миррейа, как будто и в самом деле уверовало в то, что они отправились на священную войну, призванную вычистить скверну, скопившуюся во владениях молодого ярла-колдуна (эта скверна; усмехнулся в ответ Конан, всегда имеет приятный желтый оттенок и звонко дребезжит, подкинутая в воздух щелчком большого пальца), а заодно спасти Крома, Асуру, Митру — и кого там еще? Хёггсен он, понятно, враг, противник мирового порядка. Авар — еще того хуже, раз доверился лживым речам мятежника.

А вершить правое дело в угоду Иггу все равно, что украшать Вальхаллу своим присутствием. Да и разве Отец Дружин забудет их, удалых смельчаков, после всего, что для него сделали? О нет, конечно же, нет. Эта война принесет не только несметные богатства, но и обеспечит беспрепятственный проход в Залы для избранных, куда Хар берет только самых отважных и самых мужественных.

Реган даже побился об заклад на свой чудесный молот, что Гаррад будет взят раньше, чем закончится сезон волчьих свадеб. Его противником в споре стал никто иной, как Тарн, молчаливый Тарн, Сын Гарпии, который только недоверчиво качал головой в ответ на настойчивые увещевания асира.

Загадочный получеловек верил в то, что поход окажется для многих лишь кратчайшим путем в могилу. Впрочем, казалось, Тарна больше занимает сам процесс спора, нежели его предмет — привыкший вечно скрываться в тени и ненавидеть полноценных людей, Сын Гарпии, наконец, получил возможность не прятаться от взоров соседей.

Карракх постоянно устраивал потешные бои с воображаемым драконом, тем самым, развлекая галдящую орду наемников, или же веселил уроженцев северного края историями о шальных блудницах, которых он якобы перепробовал за свою жизнь больше тысячи.

Грубым варварам вскоре полюбился невысокий шарлатан, ненавидевший крылатых змеев. В любую компанию он мог внести искру веселья и растопить лед плохого настроения. Даже люди Хьёрсы и Бора позволяли себе улыбаться над бесстыдными шутками Карракха, а Бели и Брокк те и вовсе благосклонно предложили Заклинателю Драконов свое покровительство в скором будущем, после окончания похода. Впрочем, в таковом шаман вряд ли нуждался.

С Конаном бандиты вели себя осторожно, хотя подобная необходимость, скорее, была вызвана установленными порядками. Вздумай они вновь затеять драку, Олав быстро нашел бы на них управу. То же самое касалось и Хьёрсы. Вьяллар до сих пор не забыл его вспыльчивого характера и надежно приглядывал за асиром.

Злобный был бы и рад устроить какую-нибудь подлость Конану или выкинуть над киммерийцем гнусную шутку, но пока Вьяллар держался настороже, у наемника оставались связаны руки. А вот в том, что рано или поздно он улучит момент, чтобы исполнить задуманное, у варвара сомнений не было.

В одно время Конану даже хотелось подойти к асиру, чтобы раз и навсегда решить все проблемы — словом или сталью. Но, подумав, киммериец отбросил идею — такая ссора пойдет на радость другим недоноскам, вроде Хьёрсы, не говоря уже о том, что Вьяллар с позором прогонит его из отряда, как неразумного разжигателя скандала.

Сын Родвара не терпел никаких распрей в своем войске — даже шутейных кулачных поединков. Возможно, благодаря поддержке строгого порядка из сброда разномастных вояк получилось какое-то подобие войска. И в том, что все шло гладко, нельзя было не усмотреть заслугу сына вождя канахов. Что и говорить, из Вьяллара получился отличный стратег и полководец. Кое-кто даже поговаривал, что с рождением отпрыск Родвара отнял у родителя всю причитавшуюся тому мудрость. Конечно, сами распространители крамольных слухов тщательно избегали того, чтобы сказанное могло каким-то образом дойти до самого вождя войска. Вряд ли подобная мысль, прозвучавшая от подчиненных, могла польстить полководцу.

Если Олав замещал Вьяллара по вопросам организации войска и соблюдения порядка, то Гретта взяла на себя обязанность руководить советом капитанов. На ее плечи была возложена ответственность за принятие тактических решений, — какой путь избрать, чтобы до поры оставаться незамеченными; какое время лучше выждать, а в какое передвигаться с удвоенной скоростью.

За капитанами небольшой наемной армии сохранялось право следить за порядком в войске, а также принимать совместное решение в тех редких случаях, когда Гретта не могла брать на себя ответственность за отдачу личного приказа без согласования с меньшими чинами. О появлении буранов и метелей ее предупреждал Тьяцци, выбирать правильный путь помогал Конан, который благодаря своим инстинктам мог определять возможные ловушки, устроенные на пути врагом. Капитан наемников, безусловно, считалась с мнением своих спутников, хотя последнее слово, конечно, всегда оставалось за ней. Безо всяких злоключений четыре с половиной сотни бойцов достигли Годдарских Равнин, за которыми предстояло преодолеть Глотку Великана — заснеженную низменность, усеянную сотнями тяжелых круглых валунов. А уж оттуда до Стылых Озер рукой подать.

II

Изначально этот поход представлялся Конану многим труднее, поэтому варвар, если и не ожидал ежедневно беды, как Олав, то, по крайней мере, был уверен, что все испытания ждут их впереди. Ясно как день, вот так без задержек и потерь до самого Гаррада они не дойдут. То ли дело, что еще затевает Авар! За тот единственный раз, столкнувший его с колдуном, киммериец успел понять — молодой ванахеймский ярл способен на многое, очень на многое. Если Нидхеггсон решит заняться их войском всерьез, тогда наемникам Родвара не поможет даже Имир. Ведь и в самом деле глупо надеяться, что они успеют собрать все нужные магу предметы, не навлекая на себя гнев ванахеймского чернокнижника. И уж, тем более, неразумно полагать, что они сумеют пройти вместе с ними в Гаррад и разрушить башни темного города под пристальным взором Авара. Маг обязательно нанесет удар — но где и когда?

В том, что он выживет, Конан не сомневался. Он вообще об этом не думал. Смерть в понимании уроженца Киммерии — вполне естественный ход вещей, если она, однако, не вызвана лихими деяниями врага. Тогда приходится защищать свою жизнь, а также тех, кто может пострадать от действий губителя. Под рукой всегда есть грозный стальной меч — а что еще нужно киммерийцу, чтобы отстоять свое право на существование? Но даже если случится так, что он сложит в бою свою голову, ему будет не срамно появиться в чертогах Крома.

А что другие? Миррейа? Тарланд? Тьяцци? Гретта? Сумеют ли они достойно принять смерть? И куда пойдет каждый из них — в Вальхаллу к Хару, в холодную мглу Имира или же в роскошный дворец Митры? А может всех их поглотит вечно голодная хозяйка Мрака, темная госпожа Хель? Бездонный колодец тьмы, откуда нет возврата к жизни — ни через сто, ни через тысячу лет, пока не истлеет единая цепь, сковывающая души всех покойников…

Нет, тогда умирать им нельзя ни в коем случае. Однако идти в пасть чудовищам Хельгарда все же придется. Иначе скоро весь окружающий мир станет похож на унылое Царство Мрака. Не об этом ли без устали повторяет Тьяцци? Не о том же ли свидетельствуют зловещие знамения и дурные вести, идущие с Полуночи? И не тот ли дремлет в глубоких подземельях Гаррада, кто способен затопить душной мглой и жидким огнем весь мир, как это уже случилось однажды? Даже мрачный бог их страны, в таком случае, сгинет навсегда.

Боги бессмертны, не так ли? Или же все это легенды? Если Хёггсен не умер, в то время как его дух провел много веков в заточении, дожидаясь единственного мгновения, чтобы вырваться на свободу, то есть шанс, что где-то и по сей день скитаются души ушедших покровителей Нордхейма.

Возможно, призрак Хара все еще блуждает в запредельной Вальхалле, среди ратей доблестных воинов, и бородатый Игг сам подливает мед в рога, которые подносят к устам усопшие воители.

А где же сейчас Тюр, великий Тюр, который одним взмахом своего огромного молота мог раскрошить черепа сразу трем великанам? Наверняка, Кром знает ответ. Когда пробьет роковой час, и Конан предстанет перед темным троном владыки, он обязательно спросит своего покровителя. Но покуда он здесь, в мире живых, ответ на этот вопрос ему предстоит искать самому.

Конан заметил, насколько далеко он зашел в своих размышлениях. Такое бывало нечасто. Люди его племени всегда считали своим долгом действовать, а созерцать и размышлять — это удел богов.

Новая мысль, напросившаяся сама по себе, поразила варвара своим необыкновением — они ведь идут в Гаррад защищать богов! Разве не так?

Где же великий Митра, самый могучий и сильный из ныне царствующих, на которого уже заготовили кроваво-красный кинжал темные шемиты? Или великий Асура, который без чужой помощи не может вернуть потерянные клыки? Или Сет, у которого точно у младенца отняли венец, и теперь играют им, словно сущей безделицей на глазах у грозного стигийского владыки?

Почему великие и могучие не снизойдут со своих высоких тронов, чтобы наказать всего-то одного-единственного колдуна — смертного, посмевшего бросить им вызов? Будь у Митры желание, весь Гаррад бы в одночасье превратился в огромную кучу золы. Но ведь нет — Митра неподвижно сидит в своем дворце, дожидаясь пока пробьет колокол. Неужели так необходимо ждать, пока гибель прокрадется в твои покои и пощекочет тебя своим раздвоенным змеиным язычком?

И ведь кто встал на защиту самого пламенеющего бога?! Они, варвары с Полуночи! Могут ли высшие, в свою очередь, быть настолько глупы, чтобы доверять смертным дар своего существования? Или же они настолько беспечны и ленивы, что не поведут и пальцем, пока мир не расколется пополам?

Конан нахмурился — ответа на этот вопрос у него не было. Зачастую действия богов нельзя понять. На то они и боги. А ведь в число беспечных богов, которым угрожает опасность, входит и Кром. Неужели же и его можно осуждать за неосмотрительность?

Устыдившись собственных дерзких мыслей, варвар остановил их течение — чего доброго Кром рассердится. Вот умрет он и предстанет перед высоким троном — и как тогда посмотрит в глаза великому хозяину Киммерии?

«Ты ли Конан, тот человек, который позволил себе усомниться в моей мудрости?»- спросит его Кром.

Впрочем, будет гораздо страшнее, если этого вообще не произойдет. Трон Крома окажется пуст. Покровителя киммерийцев погубит Авар, отправив Великого в скитанья по пустым безднам небытия? И разве может позволить он, сын Киммерии, любимец могучего владыки, этому случиться?

Против воли из легких варвара вырвался тяжкий вздох.

Вендийцы, аквилонские маги и шемиты, наверное, чувствуют то же самое — беспредельную пустоту, хаос разрушения и смерть впереди. Это непременно произойдет, если Хёггсен Богопротивник вырвется на свободу. Поэтому они идут вперед, невзирая ни на какие трудности.

Стоит поддаться искушению, расслабиться хоть на миг — и все, конец. Исправлять содеянное кем-то невежественным и могучим, потом уже будет поздно. Утекающее время становится все дороже и дороже.

А может, помощь Крома все-таки незримо присутствует?

Владыка Киммерии незримо живет среди них и лично ведет вперед войско, так что наемники Родвара беспрепятственно ступают по землям Ванахейма. Быть может, властелин душ всех варваров сопровождает их в дороге, указывая верный путь?

Все-таки деяния богов до конца непознаваемы, впрочем, как и их вершители. Кажется, ты все про них знаешь — и про их тусклые подземные чертоги, и про армии духов, составляющих их свиту… И все-все про них тебе известно. А вот, оказывается, шагаешь ты по земле, а он рядом — невидимый Кром идет настолько близко от тебя, что ты можешь коснуться его рукой. И нет нигде слепящего сверкания молний, не трепещут небеса, не стонет у стылой земли сонм духов, и не трубит в рог подземное воинство, выходящее из зева раскрывшихся врат… Странные создания эти высшие.

— О, Кром, не оставляй нас в трудный миг, — тихо проговорил киммериец в очередной раз. — Не обдели нас своей помощью, и тогда в назначенное время я появлюсь в твоем подземном дворце в позолоченных доспехах, а в руках буду держать головы тех, кто последними посмел покуситься на твой высокий трон…

Сзади к Конану неслышно подошел Синкху Пленитель. Варвар мог расслышать любой, даже самый тихий звук шагов, но на этот раз он был готов поклясться собственным сердцем в том, что жрец двигался совершенно бесшумно, да еще так, что его дыхание жизни не настораживало попутчика.

— Кажется, ты молился своему богу? — поинтересовался вендиец. — Это так?

— Может и так. Ведь ты все слышал, к чему притворяться, будто бы последние слова долетели до тебя случайно? Не удивлюсь, если ты еще и мысли видеть умеешь.

— Во многом ты прав, мой светлейший друг, и все же не везде. Мысли читать я не умею. Я могу лишь догадываться о том, куда обращены помыслы человека — в добро или во зло.

— А как насчет моих мыслей?

— Если бы я заметил что-то недоброе, я бы не подошел.

— Вот как?

— Прятать мысли позволено злодею, а тому, у кого на сердце нет ничего дурного, нужно научиться открывать свой разум для других, так сказал наш пророк Ррад Нури.

— А ты бы это мог сделать?

— По твоей воле, мой северный брат. Расскажи мне, о чем ты думаешь, и я поделюсь с тобой тем, о чем мыслю я.

— Что ж… действительно, я думал о своем покровителе, Кроме, — согласился киммериец. — А до этого мне пришла в голову мысль, что Авар — безумец, раз уж начал действовать по воле того, кто способен разрушить старый порядок и сгубить нас всех. Вот и сейчас я призываю Крома в свидетели, что жестоко отомщу тому, кто жаждет свергнуть высокого повелителя нашей страны с его законного трона, пусть даже этот человек некогда спас мне жизнь. Перед ним в долгу я, но никак не Кром.

— О, тогда, должно быть, ты представляешь себе, что чувствуем мы, зная, что самый страшный и одновременно притягательный предмет для Асуры, его клыки, находится в руках у врага! Наш бог очень и очень добрый, и будет негоже, если лиходей Нидхеггсон совратит его с правильного пути… А какой он ваш бог Кром?

— Он… справедливый, — немного помолчав, ответил варвар. — Не хороший и не плохой. Он судит всех по заслугам. Когда ты приходишь в его царство после смерти, Кром сам выбирает тебе место — подлецов и трусов кидает в кипящий котел, а смелых воинов усаживает за праздничный стол, точно самых дорогих гостей.

— Должно быть, ваш бог очень мудрый, — рассудил Синкху. — А вот наш Асура не всегда был таким. Когда-то он был злым демоном и питался человеческой кровью, пока питары не разрушили его дворец. Сначала Асура хотел обмануть их, чтобы просто выжить, и притворился добрым. Но потом благие деяния стали все больше и больше привлекать великого, он понял, что способствовать жизни куда интереснее, чем ее губить, что исцелять и просвещать гораздо полезнее, чем увечить, и, таким образом, злой демон превратился в доброго бога. Ты же понимаешь, северный брат, как больно будет нам, его преданным слугам, когда Асура начнет обратное превращение. Нельзя допустить того, чтобы Авар воспользовался священными клыками. Нужно остановить его деяния любой ценой — иначе повсюду распространится смерть и разрушение.

— Об этом нам поведал сам Асура, — поддержал жреца другой Святой Хранитель, Паарадж. — Он чувствует перемены и сильно от этого страдает. Но не за себя — ему жалко нас, ничтожных. Пока еще великий способен переживать, хотя это дается ему с трудом, и он все больше теряет связь со своим добрым обликом. Но вот неумолимый рок приблизит тот час, когда Нидхеггсон возьмет в руки клыки, и тогда…

— Не успеет, — сказал Конан. — Мы не позволим ему.

— Хочется верить, брат мой. Очень хочется. Хорошо, что ты един с нами во мнении. Ни Кром, ни Асура не должны стать жертвами мерзкого чародейства.

— А как же Митра? — подумав, спросил варвар. — У этих темнокожих убийц хранится клинок, который способен прервать жизнь пламенеющего бога. У Митры много почитателей. Если вдруг произойдет страшное, и Высокий сгинет, кто позаботится о них? Не случится ли так, что злополучный кинжал станет его скорой погибелью?

— Истина в мире не всегда понятна, — сказал на это Паарадж. — Вот, например, я тридцать лет прожил на свете, занимаясь тем, что охранял священную реликвию Светлейшего, и только пару лет назад узнал, что Асура — это бывший демон. А что до Митры и таинственного оружия темнокожих, то здесь существует отдельная загадка, разгадать которую совершенно непросто. Жизнь Митры — и клинок, который, возможно, также как и Клыки Асуры, никогда не стоило выносить на дневной свет…

— В любом случае, я им не доверяю. Убийство бога никогда не оправдывается. Если, конечно, он не злой разрушитель.

— В этом ты прав, киммериец. И опять же не совсем. Если бы питары убили Асуру в незапамятные времена, кто бы заботился о Вендии все эти долгие столетия?

— Тогда, выходит, и Хёггсена нельзя убивать?

— Может, и нельзя, — неопределенно ответил Паарадж. — Пока что наш враг не Хёггсен, а его не в меру талантливый ученик.

— Нидхеггсон некогда спас мне жизнь, — вновь вспомнил Конан. — Его бы я не стал убивать, если бы не было на то нужды.

— Придется. Иначе Гаррадом вскоре будет называться вся Хайбория. Действуя во благо, нередко приходится жертвовать жизнью.

— Чужой…

— Не только. Я и Синкху с радостью отдадим собственные, чтобы оградить от опасности нашего Светлейшего.

— Я верю, этого не потребуется. Сгинет тот, кто неправ. Тот же, за кем правда, пройдет сквозь любые преграды.

— Эх, северный брат, к сожалению, в нашем мире такое случается не всегда. Шанс выпадает как хорошим, так и плохим, — выразил свою позицию Синкху. — Тот, кто умелее, ловчее и сильнее, зачастую выходит победителем в любой ситуации.

— С твоих слов ясно, что все решает сила, — заметил Конан.

— Напротив. Не физическая сила, но могущество идеи, укоренившейся в разуме людей, тех, что впутались в узы спора. Тот, у кого идея оказывается сильнее, выигрывает единоборство, понимаешь?

— Нет. Если у меня в руках меч, а у противника — лишь голые руки, будь он хоть трижды ученый мыслитель, все равно проиграет. Что бы он там ни надумал, какую бы хитрость ни изыскал, я все равно зарублю его, если не с первого, так со второго удара, — рассудил варвар со своей логикой.

— Ты не совсем верно истолковал слова моего единоверца, мудрейший друг, — сказал Светлый. — Сила идей не обязательно есть сила ума. Идея — это, прежде всего, целеустремленность, рвение или же, если угодно, совершенное желание выполнить свою миссию, неважно кем тебе предначертанную. Тогда никакие преграды не помеха. Почему у проклятого вора Ганглери получилось выкрасть священный артефакт? Как сумел он пройти все ловушки? Почему он сумел в клочья разорвать защиту Святых Хранителей, которые всю свою жизнь только и учились защищать святыню? Потому что его идея — то нечистое желание выкрасть Клыки Асуры в угоду своему мастеру — превзошла все наши помыслы его охранить. В ту ночь Ганглери неумолимо двигался к исполнению своей цели, а наши собственные мысли пребывали в вязкой дреме. Мы не были готовы отстоять артефакт и, как видишь, горько за это поплатились. Погиб Валанх, погиб учитель Парамурди…

— Но ведь вы живы!

— Да. Возможно, Асуре было угодно, чтобы мы увидели еще ни один рассвет. И я даже догадываюсь, по какой причине: Светлейший надеется, что мы сумеем предотвратить неизбежное, обратить необратимое. Лик Асуры видоизменяется с каждым новым мгновением! Добрейший из добрейших становится все равнодушнее и все больше тонет в холодном море тьмы. И все же он страдает, жалея о том, что скоро утратит способность покровительствовать Вендии и заботиться об ее жителях. Что отныне он не сможет защитить своих детей — и от чего же? От собственных деяний!

— Скажи, мудрый, — задумался Конан. — Вот сейчас мы двигаемся на Гаррад. У нас есть идея — положить конец деятельности мага Нидхеггсона. И многие, как выяснил Вьяллар, пошли в поход вовсе не из-за денег. Значит, если наша идея сильна, мы победим?

— Нельзя утверждать с уверенностью, киммериец. Однако, в целом, ты прав: чем увереннее мы движемся к своей цели, чем сильнее мы верим в то, что справимся с возложенным на нас заданием, не посрамив честь, тем больше у нас шансов на победу. Остальное решает воля богов.

— Объединив свои усилия, мы совладаем с темной магией Авара-отступника, — поддержал вендийца Синкху. — Главное — идти до самого конца.

— Этот Ганглери… Был ли он готов идти до конца, вступив под своды вашего храма?

— Разумеется. Иначе бы его ждала гибель. Но, клянусь грохочущей колесницей Катара, он справился! И теперь, прокляни его безгрешные уста Сирры, он владеет священным предметом! Вернее, его треклятый мастер Авар.

— Ты злишься, — заметил Конан.

— О, брат мой, конечно, я злюсь — мир стоит на грани гибели! Но свою ярость я обращаю не на преступника священных законов, а на себя за то, что в свое время не сумел остановить демона-вора, возжелавшего похитить реликт, который мы хранили в безопасности на протяжении многих веков.

— Я как раз подумал: почему боги позволяют смертным вмешиваться в свои дела, в то время как сами избегают снисходить до участия в ссорах между народами, которым они покровительствуют? По недогляденью? Ведь у них есть сила, у них есть небывалая мощь, способная устрашить не только одного воина, но обратить в пыль целую армию!

— Они слишком мудры и их поступки не всегда оказываются постижимы нашему пониманию, — ответил Паарадж. — Хотя бывали случаи, когда Асура позволял своим слугам помогать избранным любимцам богов. В ту злосчастную ночь, например, темного вора преследовал никто иной, как сам Кфурус Победитель, вышедший из пламенеющей расщелины — я сам видел, как ярко горел его обнаженный меч, а от щита исходили волны нестерпимого жара.

— И все же Ганглери выжил.

— Да. Наверное, разбойника защищал собственный темный бог.

III

За два дня пути войско Родвара по-прежнему не столкнулось ни с какими значительными преградами. Годдарские Равнины подошли к концу, оборвавшись пологим спуском в Глотку Великана.

Застывшее жерло древнего вулкана огромное, точно жадная пасть, недобро скалилось своими бурыми зубами-валунами. Едва приблизившись к скользким уступам, наемные воины разом ощутили тревогу, точно всю низменность заполняло невидимое море враждебных намерений, исходивших откуда-то из ее глубины.

Вьяллар незамедлительно скомандовал привал, Олав и Гретта сошлись во мнении о том, что спуск в ледяной котел негоже начинать с наступлением сумерек — неизвестно что еще ждало их там внизу, Поэтому во избежание лишнего риска путешествие через Глотку Великана было отложено до утра следующего дня. В конце концов, принимая во внимание неоспоримый успех в скором продвижении войска, подождать денек-другой не считалось за грех. Никто не стал поторапливать командующих, наоборот, наемники Родвара обрадовались негаданной возможности хорошо отдохнуть после утомительного дневного перехода.

Вечер, мягко опустившийся на стылые равнины, расцветили десятки походных костров. Воины готовили пищу и с нескрываемым удовольствием предавались мечтам о том, как распорядятся вырученными с похода деньгами. Потом один за другим костры стали умирать, остались только те, у которых несли ночную стражу караульные.

Конану не спалось — за время похода он не успел, как следует, вымотаться, потому варвар решил составить компанию дозорным. У одного из сторожевых костров он нашел Ингурда. Ванир, похоже, был рад представившейся возможности поболтать вместо скучного сидения в тишине.

— Что, Конан, не спится нынче?

— Не спится.

— А твой наполовину безумный приятель уже, наверняка, отправился в путешествие по стране духов?

Безусловно, воин имел в виду старика Тьяцци. Однако обсуждать действия прорицателя Конану нисколько не хотелось. Он равнодушно пожал плечами и подсел к огню.

— Я вот что думаю, киммериец. Путешествую-то я по родной земле, и, кажется, должен знать здесь каждый холм, каждую кочку. А ведь нет! Проник в землю отцов, словно разбойник-лиходей, и сам себя здесь гостем чувствую. Ну, скажи хоть ты, разве положено уроженцу Ванахейма быть нежеланным гостем у себя на родине?

— Ты отправился в поход с дружиной Родвара по собственной воле. Никто тебя не вынуждал, так ведь?

— Так-то оно гак, да вот не совсем. Одно дело, когда свой край тебя принимает, встречает как родного, и совсем другое, когда знакомые места враждебно отталкивают тебя, точно иноземного выродка. Клянусь ладонями Имира, что-то здесь не так! Либо я поглупел, либо Ванахейм действительно изменился.

— Изменился? Что ты имеешь в виду?

— Как будто все здесь перестало тебя узнавать, стало чужим и только и выжидает момента, пока ты поскорее покинешь эти просторы. А не подчинишься — сгинешь. Вроде угроза даже какая-то чувствуется. И подумать только — это мне сулит родной край!

— Когда я был здесь в последний раз, я тоже такого не ощущал, — признал Конан. — Здесь действительно витает какая-то сила, которая властно требует, чтобы мы поскорее убрались отсюда.

— Вот-вот, — кивнул Снежный. — Словно ты здесь гость, чужак, презренный иноземец!

— Я так мыслю, что деятельность Авара распространила по Ванахейму некую злую магию, которая привлекает всю нежить и отпугивает живых.

— А ведь дело говоришь, киммериец! Все это гнусные проделки проклятого колдуна. Кто ж как не Нидхеггсон способен на это? Ну, ладно, дойдем до Гаррада, у него уж найдется, о чем подумать.

— Лишь бы не оказалось все наоборот. А вот Авар, надо сказать, играет с огнем, раздери его вечная тьма! Темные силы с легкостью могут раздавить и его самого.

— Плевать. Он сам выбрал свой путь. Я даже буду рад, если Богопротивник лично свернет шею этому чернокнижнику. Нам же меньше работы.

Они проговорили еще почти в течении колокола, после чего Конан отправился спать. Сон быстро сковал варвара, но разум его оставался свободным от оков туманных видений. Киммериец дремал как хищный зверь, готовый в любой миг вскочить с места и кинуться на врага.

Подобный инстинкт уже нередко спасал ему жизнь. Конан хорошо помнил одно простое правило: расслабиться ты можешь только там, где твоей жизни ничего не угрожает, а если будешь уповать на защиту богов в месте, где, возможно, скопилось немало врагов вокруг твоего лагеря, новый рассвет ты уже не увидишь.

Ночной сон — он как покрывало — создает уют для отдыха, но отбросить его в сторону так же легко. А если привыкнешь нежиться не в меру долго, пострадаешь от этого не раз. Хорошо еще если не раз, а то и вовсе с жизнью расстанешься.

Вот и в эту ночь превосходная интуиция киммерийца предупредила его об опасности. Конан не вскочил на ноги, но открыл глаза и уже держал руку на рукояти меча. Если потребуется, он убьет злоумышленника, не меняя позы.

Ночь все также густела над снежными равнинами непроглядным сумраком. У костров сидели караульные, и по воздуху плыли их тихие разговоры. Ничто не предвещало беды. Все казалось спокойным.

Варвар пролежал больше квадранса, вслушиваясь в тишину, но ничего не происходило.

Он уже решил, что ошибся и снова прикрыл глаза. В самом деле, ничего такого, чтобы могло вызвать подозрение.

И все же каким-то образом Конан понимал, что опасность недалеко. На всякий случай он поднялся на ноги, затем не спеша оглядел окружающее пространство и, не отыскав ничего подозрительного, решился окликнуть ночных дозорных. Те проверили лагерь, но тоже ничего не обнаружили.

Наконец, Конан убедил себя, что во всем, вероятно, виноват дурной сон. А тот, кстати, перешел в череду смутных видений, едва киммериец сомкнул глаза. Ему снился мягкий стелящийся хруст шагов и ворчливый утробный голос, похожий на скрежет камней, который нараспев произносил одну и ту же фразу: «Вкусненькие человечки, вкусненькие человечки…»

Утро, принесшее рассвет, обнаружило пропажу. Из лагеря бесследно исчезли семь наемников.

Ни одного признака присутствия врага не обнаружилось, так что казалось, будто северяне исчезли по волшебству — ни свежих следов, уводящих в гигантскую воронку, ни одного верного знака, указывавшего на то, что в лагере была борьба…

Конан догадался, что его сон был сном только наполовину. Неприятности, как видно, действительно, незаметно прокрались в лагерь. Воины из числа ночных охранников вспомнили про ночные опасения киммерийца, и Олав вызвал Конана к себе в ставку. Но поскольку варвар не мог поведать ничего конкретного, кроме своих неясных ощущений о затаившейся поблизости угрозе, командир наемников быстро отпустил его.

Конан встал у края уступа, обозначившего начало спуска к Глотке Великана. Рядом оказался Ингурд, который легко тронул варвара за плечо.

— Посмотри-ка туда, брат киммериец, — Снежный указал вдаль, вглубь горловины жерла. — Или Аургельмир наслал на меня какой-то морок, или же я действительно вижу дым.

— Дым, — согласился Конан, приглядевшись повнимательнее. — Будто бы кто-то развел огонь для очага или топит печь.

— Надо сказать Олаву, — немедленно решил ванир и оставил Конана.

Через некоторое время у края уступа стоял сам помощник Вьяллара, его напарница Гретта и еще около двух десятков воинов.

— Сдается мне, все это как-то связано с ночным происшествием, — заключил Олав после недолгих размышлений. — Нужно узнать, что там такое.

— Снарядим небольшой отряд в разведку? — предложила Гретта. — Я займусь этим.

Конана она не выбрала, да и сам варвар не особенно напрашивался. В отряд Гретта созвала семерых воинов из числа асиров и киммерийцев.

За старшего главарь наемников поставила Карракха. Заклинатель драконов должен был разведать, что происходило в низменности, как можно больше узнать о том, кто там скрывался, и затем насколько возможно быстро возвращаться назад.

Задача простая.

Карракх, не теряя времени, выступил в путь, начав спуск в Глотку Великана вместе со своими людьми.

Конан до сих пор не мог понять, что же было с этим местом не в порядке. Если бы никакой угрозы поблизости не существовало, не было бы и этого непонятного чувства грызущей тревоги, словно из-за ближайшего холма на тебя уставилось невидимое нечто, уродливое и злобное.

Прошел целый колокол. Карракх так и не вернулся.

День медленно перевалил за половину. С момента ухода отряда, отправленного Греттой, минуло еще три колокола. Когда же низкое небо стало постепенно темнеть, предвещая наступление вечера, стало ясно, что Заклинатель Драконов не вернется. Скорее всего, наемники попали в беду.

Гретта начала подыскивать воинов, готовых провести разведку и по возможности выручить затерявшихся. На этот раз Конан вызвался добровольцем. Ему уже порядком наскучило сидеть без дела. Он не боялся того, кто бы там ни скрывался внизу. А сумерки для варвара были вовсе не помехой.

В отряд напрашивалась Миррейа, но Гретта не пустила ее по вполне понятным причинам.

— Достаточно одного капитана, — беззлобно, но строго произнесла лидер наемников. Возражения не принимались.

Среди воинов, выбранных для нового задания, оказались Ингурд Снежный, Реган Ледяной Молот, Хьёрса, Видар и еще пятеро северян. У Конана появилась мысль о том, что Злобный, наконец, решился исполнить план мести. Видар, как ясно, тоже шел вниз неспроста. Впрочем, киммерийца на самом деле это мало заботило. Что бы там им ни пришло на ум, хуже они сделают только себе.

В конце концов, он может убить их обоих, представив все, как неожиданное нападение противника, поджидавшего отряд внизу. Вряд ли Ингурд, Реган или кто-либо из северян вознамерится, во что бы то ни стало представить Олаву или Гретте правдивое описание того, что случилось на самом деле.

Довольно быстро они спустились в огромное застывшее жерло, хищно ощерившееся своими замшелыми зубами. Как ни странно это могло показаться, внизу воины не нашли старых следов — как будто Карракх и его подчиненные все это время передвигались только по воздуху.

— Это проделки снежных ётунов, — пришел к выводу Ингурд, оглядев поверхностный слой снега. — Великаны любят забавляться над людьми.

Конан повернул голову в его сторону.

— В детстве мне рассказывали о семье великанов, живущей в этой местности, — поспешил объяснить ванир. — Но разве мог я тогда знать, что десятилетия спустя воочию буду наблюдать за проделками сказочных существ? Повзрослев, я посчитал, что все сказания о великанах — не более чем выдумка.

— Что еще за семья великанов?

— Когда Имир взял в жены Хозяйку — Землю, на свет появились ётуны — злые и вредные существа, чинившие человеку одни неприятности. Сбивали странников с пути, заметали следы, устраивали горные обвалы. Нередко лакомились человечиной. Со времен Рагнарёка их осталось совсем немного, да и те, что сумели выжить, исчезли с глаз долой, оставив после себя одни лишь легенды. А вот, как оказывается, не только легенды… Поговаривали, будто Глотка Великана — место, которое с давних пор облюбовали последние представители этого древнего рода.

— Наверное, эти ётуны слопали Карракха, — ухмыльнулся Видар.

— Все возможно, — проворчал Ингурд, у которого слова асира вызвали немалое раздражение. — Сам я ни одного из них не видал, а рассказываю только то, что знаю.

— Продолжай, — сказал ему Конан. — Никто здесь не подозревает тебя во лжи.

— Так вот… о чем же это я? Ага, верно, в Глотке Великана, с давних пор жила семья ётунов: отец Боргельмир, мать Бестла и трое их сыновей — Сигин, Вальдор и Скакк. Они живут уже не первый век и большую часть времени проводят во сне. И лишь раз в год они пробуждаются на несколько дней, чтобы набить свои огромные животы и снова уснуть. Я опасаюсь, что нас угораздило заглянуть в Глотку Великана как раз, когда пробудились эти злобные твари.

— А вот мне кажется, что здесь кто-то специально расставил ловушку, — медленно произнес Хьёрса. — Не удивлюсь, если наш глупый капитан как раз…

— Тихо! — поднял руку киммериец.

Варвар, конечно, догадался, чего добивался асир, но призвал к тишине совсем по другой причине. Уже издали он заслышал хруст торопливых шагов и мог поклясться, что кто-то бежал в их направлении. Над землей давно расползся жидкий туман сумерек, однако, капитан наемников сумел разглядеть приземистую фигуру человека, спешившего к ним навстречу. Карракх! Один и напуганный до умопомешательства. Он бежал прочь из опасного места. Спасал свою жизнь. Конан окликнул его, но тот даже не повернулся в его сторону. Тогда варвар приказал схватить Заклинателя. Как ни странно, Хьёрса первым рванулся исполнять приказ — сорвалась задумка, дай волю отыграться на другом. Проявив излишнюю прыть, он кинулся под ноги невысокому шаману и, перевернув Карракха, бросил его на снег. Подоспели остальные, и вскоре Заклинатель драконов забился в сильных руках северян. Он никого не слушал и громко вопил. И лишь спустя пол-квадранса, убедившись, что его окружают свои, и никто не хочет причинить ему зла, колдун прекратил истерику и успокоился. Однако его руки дрожали все также сильно.

— Снег ожил! — прокричал он в ужасе, вспоминая недавние события. — Хищный лед набросился на воинов и проглотил их всех до единого! Смерть в снегу! Хищный лед!

— Успокойся, Карракх, — киммериец тем временем пробовал связать сбивчивый рассказ Заклинателя драконов и то, о чем ему недавно поведал Ингурд. — Кто напал на твоих людей?

— Кто-то или что-то большое и неповоротливое, похожее на огромный сугроб, спрыгнуло с валунов и схватило одного из наших. Потом вниз попадали еще две таких же глыбы и разорвали на части сразу троих человек. Что было потом, я не помню. Я сразу бросился бежать, забыв обо всем, и видит строгая Деркэто, страх отобрал у меня последние остатки разума…

— Где это произошло?

— Не так далеко отсюда. Сейчас я начинаю понимать, что все это время бегал кругами, начисто потеряв голову. Вон то дальнее скопление валунов — и есть злосчастное место, где произошла трагедия.

— Идем туда.

Отряд достиг каменной груды, ни разу не остановившись. Карракх в точности указал, где и как на них напали враги. Однако на снегу не осталось ни одного следа, указывавшего на то, что некоторое время назад здесь кипел бой.

— Если была драка, здесь должны остаться тела или хотя бы пятна крови, — высказал общее недоумение Реган. — Уж не приврал ли ты нам, приятель?

Вообще-то Карракх занимал в войске Родвара более высокую должность, нежели Ледяной Молот, что само собой требовало почтительного обращения, однако, учитывая все обстоятельства, капитан полностью утратил свою способность повелевать, превратившись в испуганную жертву.

Заклинатель Драконов лишь яростно замотал головой в ответ на вопрос асира.

— Клянусь своей жизнью.

— А ты уверен, что все произошло именно здесь, и ты ничего не напутал? — строго спросил Карракха киммериец.

— Все произошло здесь, о гнилые кости Тагала! Эти мгновения останутся в моей памяти на всю жизнь, а вид этого места с огромными снежными комьями, пережевывающими кости моих бойцов, будет еще долго терзать меня в кошмарах.

— Чтобы снег ел людей…? — с сомнением произнес Видар.

— Да, разломай твой бестолковый череп молот Тюра! — не выдержал Карракх. — Снег! Настоящий снег, за мгновение до этого казавшийся таким привычным — белым и холодным. Я разбираюсь только в драконах, а то, что устроило засаду на этих камнях, вообще не вписывается в рамки моих скромных представлений. Но одно я знаю точно — неведомое снежное чудовище за считанные мгновения расправилось с семерыми вооруженными воинами!

Внезапно Реган вскрикнул — что-то угловатое и тяжелое вцепилось в его правую руку у самого сгиба предплечья. Воин потянулся за своим молотом, и тут же могучая сила оторвала его от земли, выкручивая сустав. Асир снова вскрикнул, выпустил рукоять чудесного оружия из своих пальцев, захлебываясь в волнах нестерпимой боли и неловко попытался ухватиться левой рукой за сдавленное предплечье, которое вот-вот готово было треснуть.

Следом за Реганом в воздух взмыл Видар вместе со стоявшим рядом наемником. Вздувшиеся из-под земли бугры потащили их вверх, сокрушая кости.

Первым опомнился Конан. Киммериец подскочил к гигантской конечности и обрушил мощный боковой удар своего двуручного меча на плотную снежную массу. Снег податливо хрустнул, выбросив из-под стального лезвия пригоршню алой влаги, что-то звонко лопнуло, точно надломилась ледяная корка. Откуда-то снизу донесся безумный рев.

Другой ледяной нарост со снежными крапинками тут же метнулся к варвару, целя в голову. Конан ловко пригнулся и, пропустив над собой плотную конечность из слипшихся комьев, вонзил меч снизу-вверх, погрузив лезвие в стылую массу почти наполовину.

Тотчас из раны вниз по клинку сбежал ручеек светло-алой, жидкой крови. Капли попали на лицо киммерийца. Угловатая конечность судорожно дернулась, едва не сбив Конана с ног, но воин крепко держал рукоять.

Уродливые снежные боги, разгневанные дерзостью чужака, тотчас сосредоточили внимание на киммерийце. В сторону капитана наемников понеслось сразу четыре нароста. Лапы, державшие Видара и Регана, разжались и хищно устремились к новой жертве, оказавшей сопротивление. Воины Родвара, высвобожденные из снежных тисков, тяжко охнули и одновременно рухнули в снег.

Варвар высвободил меч и с хрустом перерубил отростки лапы, метившей ему в грудь. Новый рев, на этот раз полный злобы и боли, огласил Глотку Великана. Не останавливаясь, Конан провернул в руках клинок, и рассек снежную плоть нового противника, которая тут же окрасилась из молочно-белой в красную, окропленную брызгами крови. Что-то тяжелое, возникшее прямо у ног и выросшее до размера двух человеческих ростов, резко ударило Конана в грудь, так что тело варвара мгновенно отреагировало спазмом дикой боли. К счастью удар оказался не смертельным и даже не травмирующим.

Киммериец зарычал, шатко покачнулся, но устоял на ногах. Новая атака чудовища из ниоткуда — точно варвара атаковала волна снежинок — едва не снесла ему голову. Где-то внутри своего мозга Конан ощутил гулкий всплеск. От новой атаки он уже не мог защититься. Выдернутый превосходной боевой интуицией из места, куда должен был прийтись очередной удар, Конан все же получил сильный тычок в плечо и потерял равновесие. Внутри мышц и сухожилий киммерийца что-то сжалось, чтобы уже через мгновение вспыхнуть жарким огнем.

Однако варвару было не до этого. Теперь все его силы и внимание целиком поглотил поединок. Злость резко перешла в безумную ярость и разожгла боевой азарт. Все, чего он желал в тот момент — ответить ударом на удар, отомстить за причиненную боль. Меч, сурово звеня, крутанулся в его руках.

Конан отступил на шаг, все еще восстанавливаясь после удара, но уже в следующий момент он был готов снова разить. Выставив вперед левую ногу, киммериец отвел меч вниз-вправо, готовясь к атаке. Так замирает зверь, чтобы в следующий миг сбить на землю своего врага смертоносным прыжком.

Тело снежного великана появилось неожиданно у самой земли — точно поземка собрала в кучу тяжелые комки снега. Конан только этого и ждал. Зубы киммерийца обнажились в волчьем оскале. Резко выбросив вперед обе руки с зажатым в них оружием, он нанес удар.

Сильный, быстрый, беспощадный.

Варвар бил так, словно собирался распороть своего противника от низа живота до груди, будь перед ним человек. Снежному великану этого тоже хватило — стальное лезвие безжалостно разорвало белесый снежный покров, обнажив сплетение красных мышечных волокон, двинулось дальше, рассекая тугие жгуты, которые при его прикосновении лопнули, точно порванные струны арфы, и ушло вглубь, в податливое алое желе.

Сзади тотчас взбух бугор, который мигом позже взорвался подобно гнойному нарыву, разбрызгав кровь с мелкими льдинками. В центре разрыва показался проклюнувшийся хищный кончик меча. Клинок выждал незначительную долю мгновения, после чего с яростью вспорол бело-красную массу, выбросив в воздух целые фонтаны крови.

Последовавший рев больше не казался грозным, скорее, тихим, жалобным, обидчивым. Злобное существо, собравшееся позабавиться, а после плотно поужинать, само стало жертвой. Снежный охотник превратился в дичь.

Бугры тотчас осели. Снег встрепенулся у земли, но уже далеко — в трех десятках шагов от воинов. Кем бы ни были эти злобные существа, сейчас они трусливо удирали, спасая собственные шкуры.

Конан все еще стоял возле развороченной окровавленной туши, крепко сжимая меч, словно не в силах разжать руки и выпустить его из хватки. Мышцы варвара вздулись так, что казалось, что кожа сейчас порвется, и они лопнут.

Только спустя несколько долгих и тихих мгновений в себя пришли остальные наемники.

Карракх изумленно покачал головой. Видар с ужасом и отвращением оглядел меч киммерийца, не зная радоваться ли своему спасению или бежать без оглядки от того, в отношении кого он еще час назад вынашивал недобрые планы.

Хьёрса опустил взгляд, не смея заглянуть Конану в глаза. Реган, напротив, с уважением глядел на варвара. Остальные воины также как и Видар уставились на окровавленное лезвие тяжелого меча, словно размышляя, кого бояться больше — снежных чудовищ, которых уже и след простыл, или этого человека, сумевшего распластать напополам злобного великана одним страшным ударом.

Конан, словно ничего не замечая во взглядах своих товарищей, стряхнул с клинка алые капли и убрал меч.

— Вернемся в лагерь, — сказал он.

Наемники без лишних вопросов последовали за своим капитаном.

По очереди выслушав рассказ всех воинов из отряда, который вернулся в лагерь. Только к самому наступлению ночи, Вьяллар принял решение отложить спуск в Глотку Великана до наступления утра.

Поскольку они теперь знали, с кем имели дело, риск попасть в засаду значительно уменьшился. Пока же воинам следовало готовиться к предстоящему сражению и жечь костры до самого восхода, чтобы ни один из сородичей убитого Конаном великана не прокрался в лагерь. Олав отрядил в ночной дозор добрую четверть войска — теперь уж точно никакое чудовище не подойдет незамеченным.

Те, кто был в отряде киммерийца, вообще не видели смысла в таком количестве ночной стражи. После жестокой трепки, с восхищением замечали они, скверные существа зарекутся приближаться к их стоянке ближе, чем на пол-лиги.

Гретта тут же убедила наемников в обратном, а самых болтливых отправила на пост в Полуночную часть лагеря. Видару и Хьёрсе не выпало поспать в ту ночь. Они, впрочем, и не огорчались — месть для великанов дело привычное, того и гляди вернутся всем скопом.

IV

Могучий силуэт, скрытый тенью ночного мрака, скользнул в середину круглой пещеры, со всех сторон продуваемой стылыми ветрами. Тяжко скрипнули ледяные сосульки, где-то в глубине шевельнулся грызун, разбуженный звуком шагов, в темноте вспорхнула летучая мышь, потревоженная хриплым дыханием пробудившегося существа.

— Куда ты, мать…? — пророкотал из тьмы скрипучий голос.

Ответа не последовало. Темный силуэт замер посреди пятачка лунного света, точно вслушиваясь в звонкую тишину. Выждав несколько мгновений, существо принялось раскладывать хворост для ритуального костра. Вскоре сумрак ночи разорвал маленький огонек, начавший свой странный танец на сухих ветвях.

— Не смей, мать…! — потребовал тот же голос, уже увереннее. — Оставь этого человека в покое. Не тревожь его, в нем наша погибель. Ты разбудишь ее.

— Разве не он убил твоего брата, Скакк?

— Он, — последовал тяжкий вздох.

— Разве не он принес горе в наш край? Разве не он ли хочет погубить того, кто вернул нас к жизни?

— Он…

Великанша раздула костер, и огонь подарил ей свою огненную улыбку.

— Мы боимся, мать. Он придет и убьет нас всех. Он — наша гибель, — скрипнул другой голос поглуше.

— Успокойся, Сигин. Я знаю тайные чары. Я уничтожу всех дерзких людишек.

Костер медленно разросся до гигантских размеров, превратившись в алый огненный цветок.

— Лучше бы дождаться отца. Он сокрушит негодяя.

— Я сама справлюсь с ним! — взвыла великанша и громко топнула ногой.

Багровые искры плеснули из костра, яркие всполохи бросились на холодные стены, обнажив из мрачной тени липкие сети паутины и груды обглоданных черепов. В пустых глазницах блеснул огонек. Если бы его видел кто-то из людей, то с уверенностью бы сказал, что в них отражалась насмешка.

— Призываю тебя, о великий Тьяр, Повелитель Огненной Страны! Приди же и сожги дерзких людей, вступивших на нашу законную территорию! Яви свой лик и покарай! Приди же, о Тьяр!

… Ночь огласили пронзительные крики и бряцанье оружия. Где-то в восходной части лагеря ярко вспыхнул костер, и пламя взвилось до самых небес. Потом вдруг раздался писк, будто раздавили крысу. Огонь жадно лизнул сидевших у костра наемников, оставив на их одежде пляшущие язычки пламени. Воины Родвара с воем отскочили от старого союзника, согревавшего их в снежных степях, который за мгновение превратился в злейшего врага. Лагерь всполошился. Варвары, решили, что великаны напали-таки на их убежище. Беспорядочно мечась среди пятен алого света, северяне пытались отыскать невидимого противника. Однако занятие это оказалось тщетным — никого поблизости не было. Зато огонь костров становился все жарче и свирепее с каждым мгновением, грозясь спалить всех воинов. В поднявшейся суматохе Конан налетел на Ингурда, сверху на них упал старик Динхвалт.

— Что происходит, пес всех вас возьми?! — прорычал киммериец.

— Ётуны! — однозначно ответил ванир. Будь я проклят Имиром, если это не мрачное колдовство Бестлы, матери того великана, что ты убил прошлым днем!

— Разорви ее Кром! Что же делать? В магии я соображаю не больше, чем осел в кузнечном деле!

— Нужно найти Миррейу и Тарланда, — посоветовал Тьяцци. — Это как раз по их части.

— Дело говоришь, старик. Где они сейчас, зоркий прорицатель?

— Хе, это вполне ясно. Не нужно никакого колдовского дара. Вон они оба, как раз направляются в нашу сторону.

Конан рывком вскочил на ноги.

— Миррейа! — почти рявкнул он. — Какого демона творится в лагере? Почему огонь жжет наших воинов?

— Черная магия, — ответила волшебница. — Древняя, как само солнце и губительная, точно взгляд Тагала. — Никогда раньше с таким не встречалась.

— Тогда придется встретиться. Иначе это демоново отродье изведет всех бойцов! Как нам одолеть колдунью?

— Как можно скорее убраться из лагеря, — ответил Снежный вместо чародейки. — А уж утром…

— Не самая лучшая идея, — сразу же опроверг его мысль Тарланд. — Куда ты предлагаешь бежать? В темноту, где нас всех переловят, точно лисиц в невидимые капканы? Да и потом, неужели ты думаешь, что если войско рассеется, собрать его будет легко?

— Помолчал бы лучше, маг, — заворчал Ингурд, однако, возражать не решился. Знал, что аквилонский волшебник абсолютно прав.

— Тогда нужно что-то сделать, а не ждать, пока нас зажарят, как свиней в собственной стайке!

Киммериец и ванир взглянули на волшебницу.

— Есть два пути, — подумав, сказала Миррейа. — Путь первый, сложный и сомнительный в том плане, что он принесет успех. Мчаться вниз и разыскивать логово великанов. Там найти того, кто творит волшбу и устранить физически. То есть убить. Путь второй — не менее трудный и спорный. Ответить магией на магический удар.

— Что же лучше?

— Решать вам. Я с братом могу помочь по части магии, но, должна вас предупредить, расправиться со столь могущественным колдуном у нас мало шансов. Мы всего лишь магикосенсы, то есть те, кто обнаруживает источники магии, а бороться с создателями губительных чар — задача боевых магов нашего ордена.

— Мы обнаруживаем, другие уничтожают, — согласился Тарланд.

— О, небо!

— Я бы сумел одолеть великаншу, — неожиданно заявил Динхвалт. — Дайте только мне ее увидеть.

— Это возможно, — кивнул Гарланд. — Мы способны направить твой блуждающий дух по верному пути. Это приведет тебя как раз в логово ётунов…

Мимо них пронесся горящий человек с оглушительными воплями. Северянин дико кричал и размахивал руками, пока не рухнул в сугроб и не сбил пламя. Да так и остался лежать в снегу, то ли обезумев от боли, то ли не решаясь отойти от спасительного холода к месту, где свирепствовало жаркое пламя.

— Бестла жестоко мстит за смерть сына, — подал голос Ингурд.

Краем глаза Конан видел, как Гретта и Олав метались по лагерю, отчаянно пытаясь унять возникшую панику. Ничего толкового у обоих командующих не получалось.

— А вы можете отправить нас к ётунам вместе с Тьяцци? — спросил Миррейу киммериец.

— Можем.

— Погоди-ка, — возмутился Ингурд. — Кого это нас? Я ни за что не…

Снежный умолк, устыдившись собственных слов.

— А, зачумленные груди Хель! Отправляйте меня вместе с Конаном!

Тьяцци, Конан и Ингурд уселись друг напротив друга, в то время как Миррейа и Тарланд встали за пределами круга и направили свои руки ладонями вперед в сторону тройки.

— Вам лучше закрыть глаза, — шепнула чародейка. — Так будет быстрее.

Они так и сделали.

… Конан никогда такого не испытывал. Словно бы он со всего маху плюхнулся в глубокое море и сразу же достиг дна. Точно провалился в сон, только сон чистый и ясный, где ты все видишь как есть и все осознаешь без искажения. Белые обрывки покрывала по сторонам — не снег, но холодный призрачный туман.

Своих спутников он не видел — Тьяцци и Ингурда целиком поглотил ветер, несший тройку в направлении пещеры великанши Бестлы. Земля казалась сплошным размытым пятном, небо — звездным черным колпаком, накрывшим снежную равнину.

Где-то внизу гулко, точно биение сердце, разносилось низкое звучание магии, черной волшбы, что творила старая ётунша Ванахейма. Конан знал, что стоит ему вглядеться вниз, и он увидит высокий закопченный потолок пещеры, голые кости, оставшиеся от несчастных жертв, угодивших на обед к семье великанов, и стаи пугливых тварей, снующих по углам каменного вместилища. Однако он не вглядывался, зная, что иллюзии, описывающие место обитания недругов, реальны так же как и его собственные мысли, от которых он отталкивался в этом магическом полете.

Миррейа и Тарланд справлялись со своей задачей — вскоре киммериец заметил стылый грот, в котором безумно плясала гигантская тень. Вне всякого сомнения, Бестла насылала огонь на войско Родвара своим диким колдовским танцем.

Теперь варвар видел Снежного и Тьяцци. Ингурд проплыл мимо него по направлению к входу в пещеру. Динхвалт, напротив, завис где-то в вышине. Конан встал на ноги у черного провала, со стенами обагренными светом от волшебного костра. Жуткий силуэт ётунши дернулся, но лишь для того, чтобы в следующее мгновение вновь предаться неистовству танца. Похоже, Бестла ничего не знала о непрошеных гостях.

Варвар бесцеремонно и размашисто вошел в обитель снежных великанов. Рядом под холодные своды вступил Ингурд.

Вторжение, наконец, заметили.

— А, я ждала тебя! — грозно провыла Бестла. — Убийца моего сына!

Конан обнажил меч. Стальное лезвие не блеснуло в свете костра — у призраков и их вещей тела были полыми, в пещеру Ингурд и киммериец вошли только в своих прозрачных оболочках.

Старая ётунша это сразу же подметила.

— О, да ты пришел в мое жилище не как воин, а как трус, оставивший в безопасности свое тело…

Конан и ванир одновременно атаковали великаншу. Ингурд размахнулся и бросил в Бестлу Короткий метательный топорик, киммериец подскочил к колдунье и нанес рубящий удар по ее бедру. Но брошенная секира прошла сквозь живую плоть, не причинив вреда етунше. Клинок варвара также вспорол только пустоту.

Бестла расхохоталась.

— Вы бессильны, жалкие глупцы! Я раздавлю вас словно червей, ибо моя магия сильна!

Великанша выбросила в их сторону сноп пламени. Колдовской огонь смел Конана, а следом за ним и Ингурда. Северяне упали, но боли не почувствовали.

— Я зажарю ваши глаза на медленном огне, гнилое отродье. Нечего было приходить в наши земли!

— Ваши земли? — Снежный едва не подавился от злости. — С каких пор славный Ванахейм стал принадлежать бестолковым ётунам, проклятая?!

Конан потратил меньше времени на разговоры. Он снова устремился в атаку. Но его клинок, как и в первый раз, рассек лишь прохладную пустоту.

— Прочь, ничтожество! — Бестла опрокинула киммерийца новым потоком огня.

Если духи не могли поразить живых, то магия колдуньи действовала на призраков вполне исправно. Бестла топнула ногой.

— Ха, я знаю, какую участь для тебя избрать, подлец! Я запру твой дух в клетке и повешу его над очагом, чтобы он вечно коптился в огне, расплачиваясь обильными страданиями за смерть моего сына. А твое могучее тело, вояка, сожрут могильные черви…

Своды пещеры утробно вздохнули. Великанша отшатнулась.

Злые ветры ворвались в убежище снежных ётунов с песней смерти. Но то были не ветры — целое полчище душ мертвых. И влек их за собой грозно хохочущий Тьяцци Динхвалт.

— Бестла! Злая колдунья, прислуга Тьяра, узри же! Я привел души тех, кого ты замучили до смерти в своих мрачных хоромах, и духи горят желанием отомстить! Слышишь, как воют они, чувствую приближение твоей гибели? Видишь, как мечутся они, жаждя поскорее унести тебя в самые глубины царства Хель? Так пусть же в угоду Хару в этот час и в этом месте свершится возмездие!

Прорицатель указал духам на Конана, и те потекли одним сплошным потоком в его оружие, впитываясь в сталь клинка. Меч потерял привычные краски, вновь вернувшись в реальный мир, однако, варвар по-прежнему держал его в руках. Вокруг киммерийца мертвые свили хоровод, укрыв его от глаз великанши.

Ингурд следил за происходящим, раскрыв рот.

Конан наступал на ётуншу медленно и неумолимо — так желали духи, которые вели его. Бестла в страхе попятилась — ей виделось только то, как в ее сторону плыл зловещий меч, в то время как самого владельца видно не было.

Колдунья, чувствуя собственную гибель, взвыла.

— Скакк, Сигин, сыновья мои, на помощь!

— Не будет тебе пощады, злодейка, — предрек ей старый Тьяцци. — Вечно будешь кипеть в большом котле.

Внезапно лик древней ведьмы исказила ярость. Она направила на невидимого Конана целую волну огня, предназначенного уничтожить бесплотный дух мстителя. Киммериец, в какой бы плоти он не находился — из мяса и костей ли, из иллюзорной ткани ли — оставался воином. Духи духами, а собственные инстинкты важнее.

Конан поднырнул под волну губительного пламени, подскочил к ётунше и в следующий миг вспорол ее большое брюхо мечом, обретшим стальное тело. Из теплого нутра повалились потроха; призраки, покинув лезвие, жадно набросились на остывающий труп, стремясь поскорее вытянуть душу из увядающего тела.

Варвар отступил на шаг. Колдунья рухнула возле волшебного костра и тяжко вздохнула в последний раз.

Конан увидел, как хороводы визжащих духов со злобной радостью поволокли кричащую душу Бестлы в ночной мрак, прочь из спасительной защиты жилища.

— Мать…! — взревели двое великанов, выскочивших из глубокого грота, скрытого темнотой. — О, горе! Губитель все-таки забрал твою жизнь…! Пусть ненавистный забирает и наши…

Сигин и Скакк набросились на Конана. Киммериец увернулся. На помощь ему подоспели стонущие духи, которые быстро спеленали ётунам руки незримыми покрывалами. Меч варвара вновь выцвел, вернувшись формой в реальный мир. Взмах — падает зарубленный Сигин. Взмах — распадается на две половинки Скакк. Отмщенные духи поют торжествующую песнь.

… Если начало магического путешествия было похоже на погружение в море, то пробуждение из транса получилось куда более болезненным. Все трое очнулись с жесточайшей головной болью. Особенно плохо пришлось Ингурду и Конану, видно, колдовской огонь возымел свое действие. Миррейа и Тарланд кинулись приводить в чувство своих спутников. Юная волшебница отследила участки, где в тело варваров вгрызлась тупая боль. Тарланд изгнал ее из тел друзей особым колдовским образом. Но все равно тройка убийц великанов еще долго не могла полностью прийти в себя из-за действия чар ётунши.

— Мы убили ее… — негромко, но твердо сказал Конан.

— Я это поняла, — ответила Миррейа. — Пока вы странствовали, пламя костров угасло, и огонь вновь сделался послушным. К группе наемников подбежала Гретта.

— Полагаю, это ваша работа?

— Наша…

Лидер наемников устало улыбнулась.

— Вы еще раз доказали свое право называться капитанами войска. Я вам очень признательна. Вы заслуживаете отдыха, многочисленных наград и всевозможных почестей.

— Насчет многочисленных наград, это я с радостью, — вздохнул Динхвалт. — Если под этим понимается доброе вино и еда. А вот насчет отдыха — изволь отсрочить, госпожа. Завтра в Глотке Великана нас будет ждать грозный Боргельмир с Любимцами Бурь, который придет мстить за сыновей и жену.

На лице Гретты появилось озадаченное выражение.

— Справимся, — успокоил ее Конан.

Как ни странно, она ему поверила.

V

Следующий день ознаменовался сильным снегопадом. Огромные белесые хлопья сыпались с небес нескончаемым белым ливнем. Такого обильного выпадения снега не мог припомнить никто из коренных ванахеймцев. Ветра не было, снег падал, словно целой стеной. Казалось, что вскоре вся земля будет покрыта огромным слоем в два человеческих роста.

Гретте вспомнилось зловещее предсказание Динхвалта — столь небывалое зрелище вполне могло быть последствием дурного настроения Любимцев Бурь.

Так или иначе, воины Родвара начали спуск в Глотку Великана. Судьба не проявляла никаких каприз, наемники удачно сошли в древний застывший кратер и оставили позади около пяти миль.

Дальше — зловещая тишина и неизвестность.

Все тот же падающий снег теперь словно бы разгневался на странников, кидая белые искрящиеся хлопья прямо в лица воинам Родвара. Вокруг — мрачная белая пустыня с холодными валунами, так и дышащая злобой. Точно неведомый глас спрашивал каждого: «Кто ты такой, что пришел сюда без приглашения? Беги отсюда, уноси свои ноги, чужак, если тебе дорога твоя никчемная жизнь!»

Воины с угрюмыми лицами продолжали идти. Даже холодный ванахеймский воздух сделался колючим. Казалось, все здесь сопротивлялось продвижению наемного отряда.

В конце концов, они пришли. Все без исключения поняли это сразу, едва завидев группу молочных силуэтов, топчущихся у подножия гигантского валуна, на котором молчаливо возвышалось могучее существо. Снегопад сразу же прекратился — словно невидимые руки одернули в стороны небесные шторы. И точно по волшебству проворные поземки расчистили площадку перед толпой северных вояк.

На замшелом валуне в целых пол-лиги в обхвате стоял старый Боргельмир, весь в железе и при полном вооружении. Лицо отца снежных ётунов казалось мрачнее самой пасмурной грозовой тучи. Льдистые брови грозно сошлись на переносице великана.

Внизу Любимцы Бурь пели тайную песнь, похожую на свист ветра или завывание поземки, восхваляя своего покровителя и вдохновляя его на бой. Их нетерпение угадывалось в судорожных жестах — снежные существа словно бы переминались с ноги на ногу, меняли очертания, сжимались в плотные комки или вырастали до размеров етуна, поигрывая пальцами, похожими на ледяные сосульки.

Завидев войско людей, Боргельмир не шелохнулся. Сначала внимательно и сурово оглядел наемников, словно выискивал взглядом кого-то, и, не найдя, неспешно поднял к устам огромный костяной рог и трижды протрубил в него, тем самым, подав сигнал к атаке своим помощникам. Детища снегов набросились на северян. Кого-то из воинов смели сразу же, похоронив под слоем плотного снега, кто-то оказался достаточно ловок, чтобы избежать безумной атаки чудовищ, кто-то до сих пор оставался в стороне от битвы, все еще отказываясь поверить в происходящее.

Шемиты, ловкие как демоны, прыснули в стороны от атаковавших их монстров. Потом всей толпой набросились на одного Любимца Бурь, связали его магическими путами и неторопливо прикончили.

Люди Бора жестоко пострадали. Бандитов подбросило в воздух, точно перья. Духи снегов изрядно позабавились, швыряя головорезов друг дружке и вращая их в вихревых потоках. Сам главарь избежал подобной участи. Северянин, ловко орудуя двумя мечами, отогнал от себя двоих Любимцев Бурь, и как только они повернулись к нему спинами, чтобы заняться другими наемниками, вонзил оба клинка в рыхлую плоть одного из чудищ.

Миррейе и Тарланду посчастливилось попасть в расщелину валуна, на котором возвышался Боргельмир в самом начале схватке, и потому суматоха беспорядочного боя обошла их стороной.

Тьяцци слепо метался по земле, однако, духи бурь его, словно бы и вовсе не замечали. Вероятно, старому предсказателю покровительствовали силы умерших.

Кто дал настоящий отпор Любимцам Бурь, так это Паарадж. Светлый защитник Асуры исторг пламя со своей длани и растопил сразу пятерых снежных чудовищ. Те, в свою очередь, оценив опасность, бросились прочь от незнакомого и грозного жителя далекой страны. Его младший духовный брат Синкху бился голыми руками, выбивая из крошащихся под его ударами тел врагов всплески снега.

Карракх и Тарн тоже не дремали. Заклинатель драконов развел некий магический костерок, который не гас несмотря ни на какие усилия снежных бестий и разбрасывал по сторонам искры, прожигавшие тела Любимцев Бурь. Тарн изменился до неузнаваемости — человекоподобное существо заменила кровожадная гарпия.

Ловкий и быстрый, он легко уворачивался от лапищ монстров, атаковал сверху, разметая полетом тучи снежинок, и приверженцы холода отступали перед его ловкостью и силой. Лишь один из них не отступил перед Сыном Гарпии. За что буквально и поплатился головой. Тарн взмыл в поднебесье, широко раскинув полы своего темного плаща, затем рухнул вниз, прямо на плечи чудовища. Мелькнули длинные изогнутые когти получеловека — и голова снежного воителя осталась в руках Тарна. После чего Сын Гарпии снова улетел в самое поднебесье, уходя от возмездия других Любимцев Бурь. Состязаться в скорости с тем, чьей родной стихией была не только земля, но и воздух, слуги Боргельмира не могли.

Регану впервые пришлось показать, чего на самом деле стоит его хваленый молот. Чудесное оружие сокрушило не меньше десятка хладных противников. Торрад и Ингурд убил по двое Любимцев Бурь. Троих прикончил Хьёрса.

Некоторым варварам не повезло — ледяные пальцы монстров разорвали их тела. Других помощники великана забросили в сугробы или похоронили в снегу. Однако больших потерь войско Родвара не понесло: наемники из числа ваниров, асиров и киммерийцев сумели дать врагу достойный отпор.

Олав свалил вожака Любимцев Бурь, напополам распластав его снежное тело. Вьяллар проткнул копьем двоих противников, взяв виру за смерть двух десятков своих людей. Еще с одним расправилась Гретта.

Конан, попав в воронку хаотичного боя, вертелся в ней, точно сам Азах, с размаху рубя своих врагов. Киммериец как никогда сильно чувствовал боевой азарт, затопивший его с головой. Меч отныне казался живым — настолько послушно оружие летало в его могучих руках. Он резал, колол, рубил, находил незащищенные места в ледяном панцире атаковавших отряд существ. Боевые крики и пылающий взор варвара правдиво свидетельствовали о том, что любому противнику — будь то человек или снежный монстр — уготована скверная участь, дерзни он приблизиться к разъяренному воину.

Когда на них напали, Конан сразу же зарубил высокого Любимца Бурь восемь футов ростом, возникшего прямо перед киммерийцем.

Первый.

Потом на варвара набросились с двух сторон сразу двое приятелей убитого гиганта. Он увернулся от удара ледяной дубиной и, опередив атаку второго, воткнул клинок в лицо врага, пробив лоб чудовища. Второй замахнулся для нового удара, но, как оказалось, сделал это недостаточно быстро. Конан выдернул меч из оседающего тела почитателя холода и встретил оружие противника стальным клинком, который вдребезги разнес ледяную дубину. Голова второго воина бурь тут же покатилась по снегу.

Второй и третий.

Очередной противник попытался сцапать варвара в могучие объятия, чтобы застудить человека и выпить из него все жизненное тепло. Конан трижды пронзил его грудь, после чего Любимец Бурь рухнул у валуна неподвижной грудой снега.

Четвертый.

Один из стоящих неподалеку помощников Боргельмира швырнул в киммерийца тяжелым снежным комом. Варвар легко вывернулся из-под катящегося снаряда и двумя тигриными прыжками покрыл расстояние, отделявшее его от недруга. Чудовище пыталось защититься, выставив руки в сторону меча — лезвие отсекло конечности, затем вспороло глотку монстра.

Пятый.

Трое новых оппонентов оказались противниками не вровень Конану. Киммериец разметал вокруг себя летящие серпы снежного крошева — все, что осталось от вояк после свирепой контратаки варвара.

Шестой, седьмой и восьмой.

Мимо уха северянина пронеслось дышащие холодом копье, но варвар жестоко отмстил за столь дерзкую попытку отнять его жизнь, подрубив обе ноги Любимца Бурь, после чего раскроил снежную бестию от шеи до пояса. Набросившийся сзади монстр получил пронзающий тычок меча в свое брюхо. Сам киммериец так и не обернулся.

Девятый и десятый.

Новый снежный воин оказался бойцом мастерским. На него Конан потратил не меньше двух поворотов клепсидры, прежде чем ему удалось уложить прислужника сурового великана. Чудовище хорошо держало защиту вверху, но оставило открытым низ.

С веселой яростью киммериец вонзил меч сначала в правый бок противника, потом в левый. Любимец Бурь протяжно завыл, и налетевший ветер растащил по снежинкам его тело, потерявшее жизнь.

Одиннадцатый.

Рухнувший сверху на варвара враг едва не сбил его с ног своим немалым весом. Вот только цену за свою смелость заплатил немалую — Конан диагональным ударом развалил пополам слугу Боргельмира.

Двенадцатый.

Двое атаковавших следом монстров схватили его под руки и едва не разорвали пополам. Если бы снежные воители могли удивляться, то непременно бы удивились. Северянин, собрав в мускулах плеча всю силу, вырвал руки из хватки, поднял оброненный меч и быстро положил конец существованию еще двум помощникам старого ётуна.

Тринадцатый и четырнадцатый.

Следом за ними пал другой Любимец Бурь, вздумавший снести с плеч голову варвара мощным ударом кулака.

Пятнадцатый.

Другой, более удачливый и хитрый, подбросил Конана вверх порывом ветра. И пока любимец Крома приходил в себя после того, как неловко рухнул в снег спиной, свалил на него кучу снега. Выбравшего из завала варвара непременно ждала бы смерть, не окажись в тот момент у киммерийца нужной способности на безошибочное определение места, откуда должна была выпрыгнуть смертельная опасность.

Припав на одно колено и выставив меч, он встретил выпад чудовища, потом сразу же отхватил левую ногу Любимца Бурь по саму щиколотку и выбил фонтан снега из его живота новым ударом. Злобный вой заглушил порыв ветра, освободившегося от власти хозяина.

Шестнадцатый…

Он мог бы убивать бесконечно и силы бы не оставили варвара, пока он либо не перерезал бы всех в армии великана, либо пал бы сам, так и не осознав, что проиграл. Однако судьбе было угодно, чтобы схватка прекратилась. И остановил ее не кто иной, как сам Боргельмир. Старый великан отозвал своих помощников и обратился к Конану с такой речью:

— Теперь я вижу, каков ты, убийца моих детей и жены. Ты истинный воин. Много веков назад наш прародитель предрек, что я паду от руки именно такого — отчаянного и смелого до безрассудства, обладающего огромным воинским мастерством. Поэтому не будем больше откладывать наш спор и сойдемся в честном поединке.

— Не верь ему, Конан, — шепнул Ингурд, которому случилось оказаться в этот момент поблизости от киммерийца. — Все ётуны колдуны и обманщики.

— Я не колдун, а воин, — не без гордости молвил в ответ древний великан, расслышавший слова Снежного. — Клянусь глазами своего отца, если я буду сражаться нечестно, Имир с позором выставит меня за врата ледяной страны, куда я отправлюсь после смерти. Поэтому помолчи, человек. Я вызываю на поединок того, кто убил мою семью.

— Я принимаю твой вызов, — громко объявил Конан, встав лицом к огромному валуну, на котором стоял грозный Боргельмир.

Старейший из снежный ётунов стал неторопливо спускаться вниз, звеня кольцами добротной кольчуги. Под тяжелыми ступнями великана хрустел даже мерзлый камень. Наемники Родвара сразу же забыли о только что отгремевшей схватке. Их сковал страх при виде могучего из могучих воителей. Где уж киммерийцу с его силой и размерами совладать с таким разрушителем! Зря варвар из соседней страны согласился на поединок. Не жить ему теперь.

Конан оставался спокоен. Он ничем не выдал напряжения, растущего в его душе при виде существа вдвое больше его ростом, собравшегося вступить с ним в равный бой. Миррейа глядела на киммерийца с ужасом. Тарланд окинул его взглядом, точно варвар был уже покойником. Олав в легком беспокойстве сложил на груди руки. Гретта закусила губу. Тьяцци едва заметно приоткрыл рот. Торрад и Хьёрса с изумлением переводили взгляд то на Конана, то на Боргельмира, сравнивая бойцов и с каждым новым ударом сердца все меньше веря в успех киммерийца. Бели и Брокк из шайки Хьюки — те так вообще тихо пообещали себе вести только честную жизнь целых полгода, если случится чудо, и варвар выиграет поединок. Паарадж и Синкху стояли молча, низко склонив головы — молились светлейшему Асуре за своего «северного брата». Тарн следил за киммерийцем с интересом. Возможно, Сын Гарпии был бы и рад помочь товарищу, однако, святое право на поединок не должно было быть нарушено, знал он; воин, принявший вызов, обязан рассчитывать только на свои силы. Вьяллар с некоторой опаской взирал на место, где должен был состояться поединок, словно полагая, что вслед за великаном на Конана кинется все оставшееся войско Любимцев Бурь.

Один на один с Боргельмиром.

Один на один с древним существом, у которого сил и выносливости хватит на десятерых, а то и ста таких же, как Конан.

Киммериец без страха вышел на поединок. Великан шумно вздохнул, так что дрогнула жесткая поверхность валунов. Пластины тяжелых шипастых лат и шлем, увенчанный витиеватыми рогами, недобро блеснули в скупом лучике тусклого света, просочившегося с небес, точно хитиновый панцирь невообразимо огромного жука-могилыцика.

Конан принял боевую стойку, развернувшись боком к противнику и прижав рукоять меча к груди. С такой позиции было удобно наносить хлесткие рубящие удары.

Старый ётун не стал хвалиться своей силой, не стал насмехаться над оппонентом. Впрочем, было это вовсе не из-за того, что древний воин, заставший времена северных богов, свято чтил негласные традиции воинов. Он готовился к поединку всерьез и не побрезговал бы любой хитростью, чтобы выиграть схватку. Но стал тратить время на бахвальство или унижение своего врага, отлично зная, что, ни то ни другое, на варвара не подействует.

Оба желали победить: Боргельмир для того, чтобы свершить возмездие, Конан для того, чтобы отстоять собственное право на существование — на глазах у тех, кто шел с ним на смерть.

Шестнадцать, мелькнуло в мыслях Конана.

Он успел уложить шестнадцать врагов за эту битву. Причем не каких-нибудь сопливых туранских стражников или кофийских меченосцев, которые не знают, как клинок-то правильно держать, а настоящих снежных монстров, Любимцев Бурь!

Боргельмир станет семнадцатым и на сегодня закроет список тех, кто отправится в гости к Хель. Кром свидетель!

Еще миг — и звонко запело железо, столкнувшееся в яростном броске под крики воинов, наблюдавших за поединком. Схватка началась!

У Боргельмира имелся такой же двуручный меч, но был он едва ли не вдвое большего того, которым обладал киммериец. Клинки взлетели, подобно языкам пламени и с чудовищной силой столкнулись во второй раз.

Конан, несмотря на огромную трату сил, держал удар ётуна. Великан размахнулся и вновь ударил, стремясь задавить противника превосходством в силе и весе. Варвар не поддался и контратаковал.

И, о чудо! Клинок северянина гулко ударил в пластины древних лат, обозначив рыжим снопом искр яркую полосу на латах противника. Кольчуга Боргельмира натужно скрипнула, но не поддалась.

Отец снежных чудовищ отступил на шаг, удивляясь ловкости оппонента.

Войско Родвара испустило дружный вздох.

Старый ётун раскрутил в воздухе клинок для нового удара — такой, если попадет во врага, пересчитает все кости или перерубит пополам.

Точно скала обрушился на киммерийца неподъемный меч. Однако в том месте, куда рухнул клинок великана, Конана уже не оказалось. Он зашел вправо, под руку огромного противника, и второй раз попробовал на прочность латы Боргельмира.

Наемники вновь восторженно вздохнули. Поняв, что уступает, великан усилил натиск, но его ярость оказалась лишь на руку Конану.

Не в меру размашистые и чересчур мощные удары было легче угадывать и проще обходить. Режущая железная полоса неоднократно с гулом проносилась у самого лица варвара, но всякий раз киммериец успевал увернуться или заблокировать удар. Ни одна из страшных атак ётуна не достигла своей цели, в то время как на кольчуге воина древнего мира красовалось уже порядка десятка вмятин.

— Конан победитель! — выкрикнул кто-то из толпы наемников.

Новый удар выбил из доспехов Боргельмира гулкую дрожь.

— Конан из Киммерии! — подхватили другие. — Конан! Конан!

Вскоре все войско Родвара принялось единодушно возносить хвалу варвару.

Боргельмир предпринял последнюю попытку переломить поединок в свою пользу. Если врага нельзя взять силой и ловкостью, хитрость — лучший помощник, знал ётун. Притворившись, что уступает, великан открылся, как будто в следующий миг собирался упасть.

Но, чудесные свечи Атали, вечные звезды! — Киммериец разгадал коварный трюк! Конан не стал опрометчиво бросаться на противника, чтобы добить последним ударом, казалось, слабнущего ётуна. Вместо этого он опустил меч и, оскалив зубы, произнес:

— Ты уже слишком стар, чтобы сражаться. Сложи оружие и уходи.

Это подействовало на древнего Боргельмира сильнее любого, даже самого жестокого удара.

Бешено взревев, он напал, вкладывая в новую атаку все силы. Напал и жестоко просчитался, целиком забыв о быстроте, с которой мог действовать Конан.

Прежде чем великан успел нанести врагу смертельный удар, который, наверняка, не только бы раскроил до самой земли дерзкого смертного, но и глубоко пробороздил заснеженную землю, северянин крутанулся на носках, выводя меч для кругового удара. Сверкнула сталь — и голова Боргельмира взмыла ввысь, бешено вращаясь и разбрызгивая мелкие капли крови. Тяжелый меч выпал из могучих рук ётуна, еще какое-то время он простоял, слепо пытаясь нащупать недостающую часть тела, потом плашмя рухнул в снег. Горько звякнули пластинки кольчуги, уныло простонал холодный ветер.

Голова Боргельмира стукнулась о валун, рогатый шлем слетел, и растрепались седые волосы древнего воителя.

— Встретимся во тьме Хель… — успели прошептать уста великана, прежде чем жизнь навсегда оставила его. Блеск в аквамариновых глазах медленно угас.

Рать Вьяллара взорвалась настоящей бурей торжествующих криков. Конана восхваляли все без исключения, даже Видар и Хьерса, позабыв о старой вражде, во всеуслышанье называли киммерийца героем.

— Конан — победитель! Конан — воин! — бесновалась толпа наемников.

VI

После встречи с древними чудовищами-людоедами войско Родвара в Глотке Великана больше не поджидало никаких приключений. Отряд выбрался из низменности и вышел на верный путь к Стылым Озерам, где они должны были отыскать заветный предмет — Слезы Крома. Тревоги отступили, настроение уроженцев севера заметно приподнялось. Потери в битве с Любимцами Бурь казались пустяковыми — всего три с половиной десятка человек, не считая тех, кого ётуны успели слопать до того, как Конан-киммериец убил первого из них.

За два дня пути дружина Вьяллара достигла земель, где простирались Стылые Озера, до поразительного похожие на огромные застывшие лужи, рассеянные по всей округе на целые десятки лиг. Где-то здесь залегли заветные кристаллы, так нужные Авару в осуществлении своего темного плана. Те самые Слезы Крома, которые проронил киммерийский бог, оплакивая павших друзей.

Конан сразу почувствовал их. Они шептали ему о незапамятных временах, напоминали о минувших событиях яркими иллюзиями. Они звали к себе того, кто должен был обладать ими по праву. Туман давно увядших воспоминаний Крома опустился на сознание киммерийца.

… Поле Хрейдмара. Смрадный дым от гигантских пожаров, жадно лижущих неподвижные тела мертвецов, восходит в поднебесье, затмевая луну и звезды. Удушливая вонь висит в отравленном воздухе клейкой паутиной. Всполохи от языков пламени, танцующего на курганах тел, стелятся по залитой кровью земле. Кони, люди, боги — все лежат в бесформенных грудах вперемешку со сломанным оружием, знаменами и стягами. Кое-где пламя добралось до тел, облизав плоть с костей, присыпав останки густым слоем сажи.

Протяжно и тоскливо затемненные просторы оглашают звуки рогов, объявляя миру всеобщую гибель. Медленную, мучительную смерть, без возврата к жизни.

Рушатся стены и башни Асгарда, верхнего города, в честь которого впоследствии будет названо одно из двух нордхеймских королевств. Некогда величественные покои небожителей затягивает серый туман, уводя в небытие славу минувших дней.

Внизу жадно распахнул свой зев Хельгард, всасывая в алчное и вечно голодное нутро сотни мертвых тел с поверхности темного поля. Тонкие нити чернильного мрака окутывают жилища людей, медленно и властно стачивая их основания. Старому мирозданью приходит конец…

Грозной горой возвышается отрубленная голова мирового дракона с оскаленной пастью. С гигантских клыков, величиной в целую башню, все еще капает ядовитая слюна. Неподалеку лежит остывающий труп победителя страшного чудовища — воин Хеймдалль смотрит перед собой, но глаза его уже застлала посмертная пелена. Говорили, что он умер от ран и укусов, нанесенных мировым змеем. Неправда. Он умер раньше, до того, как начал действовать яд, бросившись на свой меч и, тем самым, избавив себя от адских страданий.

Широко раскинув руки, лежит Тюр. Его сразила стрела морского великана Экира. Боевой чекан бога переломлен у основания — но горе тому, кто подумает, что молот подвел владельца! Оружие не единожды выручало в бою своего хозяина, с легкостью отнимая жизни у его противников.

Неподалеку покоится Хар. На белом плаще Отца Дружин темнеет кровь. Меч Хара ярко алеет во тьме — слишком много он выпил вражеской крови за эту роковую ночь.

В стороне ото всех небожителей лежит бездыханное тело Хёггсена-лгуна, принесшего всеобщую погибель.

В распахнутых глазах бога, несмотря на смерть, сохранился едва заметный огонек. Я еще вернусь, обещает он.

… Кром окидывает взглядом зловещее поле и падает на колени. Как же получилось так, что он не сумел явиться на помощь друзьям в нужное время? И вот теперь все они мертвы…

Слезы катятся на красную землю, серебрятся и сверкают, точно драгоценные алмазы, не в силах расстаться с наполняющей их призрачной радугой.

… Туман ирреальных воспоминаний постепенно оставил сознание Конана. Варвар вернулся назад в свое время, за одно мгновение преодолев разрыв в тысячу лет. Рядом с собой он заметил Миррейу, которая тормошила Конана и безуспешно надеялась получить от него ответ на какой-то вопрос.

— Конан..? Конан, ты меня слышишь?

— Да, конечно. Что случилось?

— Ничего. Просто мне сделалось страшно.

— Страшно?

— Я представила, что может произойти, если мы не остановим Нидхеггсона. Неужели всех нас будет ждать смерть? Неужели мир погибнет, ответь мне, Конан?

— Я уже думал над этим. Мы не должны погибнуть. А вот то, что произойдет, если мы не помешаем колдуну пробудить из сна коварного Хёггсена, я только что видел. Весь Нордхейм превратится в одно большое Боргильдово поле. И это будет только начало — затем Киммерия, Аквилония, после соседние страны — Гиперборея, Бритуния, Немедля, Агрос, Зингара…

— Конан?

— Да?

— Мы ведь сумеем остановить Нидхеггсона? — почти с детской доверчивостью спросила волшебница, точно ребенок, ищущий поддержки сильного взрослого.

— Непременно. Пока Хёггсен не проснулся, у нас есть все шансы.

— О, Конан, как хочется в это верить! Выходит так, что мы с братом идем спасать свою страну, ты — родную Киммерию, Паарадж и Синкху — Вендию, не говоря уже обо всех нордхеймских воинах. Ведь если бы дело не, разворачивалось настолько скверно, ничего бы этого не было, верно?

— Верно. Но этого не стоит бояться. Как ни велика была бы надвигающаяся беда, предотвратить ее можно также как и любое, даже самое незначительное несчастье.

— Рядом с тобой я чувствую уверенность, — сказала девушка. — Когда ты близко, кажется, что никакие беды не сумеют омрачить мир, Обещай, что пойдешь до самого конца, даже если… мы с братом погибнем.

— Конечно же, я пойду до конца. Но что за разговоры? Никто не погибнет, разве что только негодяй Авар. Так что можешь выкинуть из головы мысль о скорой смерти.

— О, я так рада это слышать!

Слова сурового варвара и в самом деле убедили аквилонскую волшебницу, странным образом принеся покой в ее душу, охладив разум, который воспламенило воображение. Слышать подобное от воина, прошедшего сквозь столько трудностей и научившего реально оценивать ситуацию, было приятно. Если Конан обещал, что их поход увенчается успехом, то так оно и будет, вне всякого сомнения.

Наемники все ближе подходили к заветной цели. Ступая по берегам озер с зеркальной поверхностью, солдаты Вьяллара проникались торжественным чувством — словно шли они вовсе не по земле Ванахейма, а попали прямо на прием к сказочному королю в его невидимый ледяной дворец.

Блеск крошечных льдинок поверх зеркальной поверхности напоминал сверканье дорогих алмазов. Но главное сокровище было сокрыто от любопытных глаз где-то неподалеку. Казалось, стоит сделать неверный шаг, и магия бесследно растворится, и тогда им уже никогда не доведется увидеть святыню. Поэтому северные воины старались ступать как можно тише, и даже снег вопреки своему обыкновению не хрустел под их тяжелыми сапогами.

Конан ясно представлял себе заветные кристаллы — прозрачные и чистые, полные притягательного голубого света. Они покоятся в тишине в окружении радужного льда и искрящегося снега, дожидаясь мгновения, чтобы перейти в руки достойного владельца.

Внезапно видение затмила мрачная тень, которая точно крыло ночи упала на образ. Тень злая, жуткая, предвещающая несчастье, тянущаяся своими когтистыми пальцами к Слезам Крома. Верный знак беды…

Не один Конан почувствовал тревогу. Нечто подобное испытал и Вьяллар. По всей видимости, истинным сынам Киммерии знамение посылал сам владыка. Взгляды двух воинов пересеклись, и сразу стало ясно — ошибки быть не могло: могучий Кром встревожен. Кто-то… добрался до кристаллов раньше их!

Конан кивком головы указал на горбатые узлы ледяных наростов, возвышающиеся в полмили от отряда.

Вьяллар мгновенно выкрикнул приказ — вперед!

Прозвучало это настолько яростно и повелительно, что наемники беспрекословно повиновались. Промедление могло иметь роковые последствия. Враг не должен заполучить Слезы Крома!

Вперед! Вперед!!!

Лавина воинов понеслась к ледяным глыбам, которые теперь походили на гигантские зубы мирового дракона, ощеренные в жестокой усмешке.

… Не успеть вам, несчастные! Все ваши помыслы пойдут прахом. Слуги колдуна уже забрали кристаллы, и вам их ни за что не догнать. Их крылья — ветер, их дыхание — смертельный яд, их руки — убийственные мечи. Вы опоздали, жалкие людишки!..

— Неужели ты попытаешься меня остановить, раб? — без усмешки спросил Ганглери.

— Тебя остановит рок, — уверенно сказал вендиец. — Даже если ты уйдешь из храма живым и унесешь с собой священную вещь, злая судьба накажет тебя за все прегрешения.

… На этот раз он явно ощутил дыхание преследователей. Не то дыхание, которое является непосредственным процессом жизнедеятельности, а само дыхание жизни, выдающее присутствие затаившегося неприятеля. Те, кто преследовали Паррака, умели его тщательно скрывать. Умение, надо сказать, редкое. Тандару-убийце даже на какое-то время показалось, что он знает тех, кто перемещался по иллюзорному пространству по его следу, искажая реальное пространство, чтобы сократить разделявшее их расстояние.

Разумеется, во всем виноват только он сам.

Ган слишком промедлил, добираясь до кристаллов долгие седмицы, вопреки своим привычкам все совершать молниеносно быстро. Слезы Крома покоились у поверхности Стылых Озер уже не один век, так кому понадобится отыскивать их именно в это злополучное время? Оказалось, что охотники нашлись. Много. Целых четыре сотни, если не больше.

Беспечность, с которой отнесся Ганглери к новому заданию, погубила мастера воров, десятилетиями оттачиваемая практика дала трещину — выполнить поручение безупречно гладко он уже не мог. Или, может, все это происки враждебных сил, которые за свою жизнь Ган успел обидеть не раз — Асуру, Деркэто, Митру, Иштар — всех не упомнишь…

А, возможно, он просто начал стареть и становиться негодным для работы так называемого высшего класса. Бывшего охотника все больше начали прельщать земные блага, которые так настойчиво презирал Авар. Женщины, вино, азартные игры — небольшие радости обычной жизни.

Обычной. Не воровской. Не колдовской. Не воинской. Тихой и мирной жизни в каком-нибудь захудалом городке.

Впрочем, шанс уйти от погони, конечно, все еще сохранялся. Нужно было просто, во что бы то ни стало ускользнуть, исчезнуть, удрать, скрыться от четырех сотен разъяренных северных воинов, которых угораздило появиться у Стылых Озер именно в этот день и в этот миг! Так бы оно все и случилось, не будь с этими головорезами этих двоих.

Теперь Ночной Демон начал узнавать их. Это были те самые жрецы из темного храма Асуры, в котором два года тому назад он убил их учителя и унес с собой тайный артефакт. Они преследовали своего кровного врага, и скрыться от фаворитов яростного Кфуруса уже было нельзя.

Внезапно Ганглери вспомнил про амулет, дарованный ему мастером Нидхеггсоном, перед тем как он отправился в дорогу. Тогда Авар сказал, что чудесная вещь сбережет вора, главное добраться до кристалла. Если жизни Паррака будет угрожать смертельная опасность, стоит всего лишь поднести к ней Слезы Крома, и амулет почерпнет из них силу, которую передаст своему носителю для того, чтобы тот совладал со своими врагами.

Так ли это?

Выяснить… времени уже не было.

Перед Ганглери оказались Синкху Пленитель и Паарадж Светлый, возникшие словно из ниоткуда. Вендийские жрецы, оставив войско, нырнули в одним только им видимый коридор, открывший брешь в пространстве, и теперь без труда настигли своего врага.

Однако страх был незнаком Тандаре-убийце. Обычно это он был тем, кто приносил ужас в убежище своих недругов. Если схватка неизбежна, отказываться от нее не имеет смысла.

Ган выбежал на лед озера, готовясь к защите.

Как бы ни были искусны в воинском ремесле эти жрецы, у него есть шанс победить их обоих.

«Амулет, Ган! Не забудь про амулет!»

Словно из-под блестящей поверхности медальона вырвались слова его повелителя.

«Просто коснись кристаллом амулета!»

Так он и поступил… и уже в следующее мгновение утратил свою сущность. Ночной демон изменился, превратившись из смертного вора в мерзкое отродье из самых темных подземелий Тагала.

Он все еще оставался человеком, но уже другим — полным мрака и новых сверхъестественных сил. Глаза Тандара-убийцы излучали тусклый сиреневый цвет. Из глотки сам собой вырвался наружу смех. Смех превосходства над жалкими противниками.

— Бегите прочь, псы! — разрешил бывший охотник за сокровищами, до неузнаваемости изменивший свой облик. — И я позволю вам жить.

Паарадж и его духовный брат заметно побледнели, увидев, что стало с тем, кого они преследовали. Они гнались за человеком, а поймали демона. Но ни один из вендийцев не допустил в свою голову мысль о позорном бегстве. Перед ними стоял кровный враг, разбудивший бесчисленное количество дремавших несчастий, перед ними был тот, кто убил Валанха, Бануна и Парамурди, а после забрал дорогую святыню из храма. И кем бы он ни был — человеком или страшным порождением тьмы — он заслуживал наказания за свои злодеяния.

— Во имя Асуры, — воскликнул Синкху и первым напал на похитителя священных клыков.

Пленитель сразу же засыпал врага серией парадоксально быстрых, почти неуловимых глазом кулачных ударов. Его руки, словно две молнии, всего за пару мгновений несколько десятков раз мелькнули в воздухе, стремясь нашарить уязвимую плоть противника.

Ган с поразительной легкостью заблокировал все удары почитателя Светлого бога — ребром ладони в кадык, тычок двумя пальцами в глаза, удар обоих кулаков в основание шеи, перевернутую летящей птицей» ладонь, направленную в область сердца. Паррак безо всякого труда угадывал направление движения вендийца и отбрасывал его руки…

Синкху даже не коснулся Ночного Демона.

Пораженный жрец Асуры попробовал другие приемы, подключив ноги — он попытался пнуть Ганглери в подколенную чашечку, нанести оглушающий удар каблуком в переносицу, сделать Тандару-убийце подсечку, но ни одним бойцовским трюком не добился успеха.

Финальный удар, которым Пленитель мог пробить грудь человека, вдребезги переломав все ребра, демонический вор перехватил, сжав кисть служителя Асуры в жестокой хватке. Синкху едва не вскрикнул, но не подал вида, что ему больно. Это, казалось, разозлило Ганглери. Садистским вращением захваченной кисти изнутри наружу слуга Авара едва не сломал руку противника в двух местах. Святой Хранитель взвыл от нестерпимой боли, слыша громкий костный хруст, и рухнул на колени, хватаясь за место захвата.

Ган, не спеша, пнул оппонента в грудь, да так что Пленитель проехался спиной по ледяной поверхности озера целых полста ярдов.

Взгляд Ночного Демона медленно коснулся лица Паараджа. Второй служитель Асуры вытянул в его сторону левую руку, унизанную перстнями. На золотой поверхности колец горел яркий огонек.

— Ну же, пёс, чем ты собираешься удивить меня? Уж не своими ли жалкими огненными фокусами?

На краткое мгновение взгляд Светлого сделался ярче пылающих перстней. Плохо, что ненависть не могла сжечь оппонента, подобно огню, иначе Паррак-вор давно бы превратился в обугленную головню.

Волна жаркого пламени с ног до головы обдала Тандара-убийцу, так что тот даже покачнулся.

Велика была сила старшего из ныне живущих хранителей Клыков Асуры. Ганглери окутался едким черным дымом, захрипел и упал, утонув в клубах угольного цвета, поглотивших вора. Вырвавшийся, было, из его уст крик съел жадный северный ветер.

Все кончено.

Паарадж устало вздохнул. Учитель Парамурди отомщен, дерзкий вор наказан и умерщвлен. Осталось только вернуть утраченный реликт. Светлый развернулся, чтобы помочь подняться своему брату Синкху, который до сих пор не мог прийти в себя от жестокого удара. Хорошо, теперь все позади, у Святого Хранителя будет время прийти в себя.

Внезапно что-то резко натянулось, из душного мрака гари вырвалось нечто бесформенное, все в лоскутьях дымящейся одежды, и бросилось на спину Паараджа. Вендиец охнул — его шею сдавили обугленные пальцы.

— И это все, на что ты способен, проклятый жрец? — услышал он злой шепот у самого уха.

Светлый обернулся… и обомлел.

Тот, кто с ним говорил, определенно не был человеком. Мерзкое существо, какое привидится не во всяком кошмаре. Никаких клыков или других показателей агрессии у врага не появилось. Обычный облик человека, изувеченного огнем. Однако его новый образ нес в себе столько жути и смертельного ужаса, что Паарадж замер, не в силах сдвинуться с места. Последним усилием воли служитель Асуры заставил себя собрать в негнущиеся руки остатки силы — и перекинул мерзкое отродье, пародию на человека, через правое плечо. Ган кувыркнулся через спину вендийца и твердо встал на ноги. Белые зубы Паррака сверкнули в издевательском, насмешливом оскале. Даже мрачный Азах пришел бы в это мгновение в ужас, завидев лик демоноподобного существа. Ганглери быстро размахнулся и сокрушительным апперкотом отправил Паараджа на землю. Жрец Асуры сначала взмыл в воздух, бессильно разбросав в стороны руки и ноги, потом сильно ударился спиной о лед озера, так что по гладкой поверхности зазмеились трещины. Светлый на краткий миг увидел все палаты небесного дворца своего покровителя, и только спустя несколько долгих мгновений, со всеми мучениями вернулся назад в реальный мир, где в двадцати шагах от него замерло злобное существо.

С трудом поднявшийся на ноги Синкху протянул ему руку — вставай брат! И тогда Паарадж понял: они умрут, но не сейчас. До конца битвы еще далеко. Вдвоем Святые Хранители обратились в сторону Ночного Демона, который уже никуда не торопился и наслаждался забавой. Сначала он расправится с ними, и только потом, не спеша, удалится, сжимая в руке Слезы Крома, а Конан и другие бойцы уже никогда не вернут свою святыню. История с Клыками Асуры неизбежно повторится.

Или нет…?

Взгляд Пленителя убеждал, что нет. Сдаваться еще рано. Они не позволят ему уйти живым, будь он хоть сам Тагал, повелитель мрачного подземного мира и всех демонов Хайбории.

Пока есть силы…

Пока есть желание и идея — та, что гонит тебя вперед…

Пока у тебя остается то, что ты непременно должен осуществить, и смерть оказывается ни в счет…

Ты должен бороться. Ты должен драться и во что бы то ни стало выиграть битву. Ты должен жить, покуда не выполнишь то, что тебе предначертано высшими.

С поры той несчастной ночи прошло два года. Дерзкий вор об этом забыл. Они же с того времени не забывали об этом ни на миг.

Они должны победить, во имя Асуры и благополучия всего мира…

Неужели же они позволят Ганглери унести кристаллы и, тем самым, допустить осуществление богомерзкого плана чародея?

— Этого не случится, учитель, — сказал Синкху. — Я клянусь светлыми очами Катара, мы отдадим жизни, но не позволим свершиться беде.

— Хорошо, — в уголках губ старика застыла слабая улыбка — так улыбается человек успокоенный, получивший надежду. — Я верю в вас, сыновья мои.

Парамурди умер. Но умер он с надеждой в то, что они остановят чародея и его приспешника. Подвести своего наставника у них не было права…

Святые Хранители одновременно бросились в атаку. В их душах отныне не было бури гнева, не было ни тени страха или сомнения, обоих служителей Асуры переполняло спокойствие — морского бриза, тихого шуршания волн, солнечного света, ласкающего стебельки молодых ростков… И твердая, алмазная уверенность в победе. Ганглери-демон хищно простер в их сторону почерневшие от огня руки.

VII

Как справедливо опасался Конан, на месте кристаллов не оказалось. Холодная пещера, составленная тремя древними торосами, сросшимися воедино в верхней части и сохранившими отдельные низы, была пуста. Место, откуда злоумышленник забрал Слезы Крома, словно бы выцвело, потеряв серебрящиеся льдистые краски. Они опоздали. Авар опередил их. Но намного ли? Конан был готов поклясться, что еще меньше, чем полколокола назад кристаллы покоились среди всего этого великолепия, специально созданного неведомым мастером, чтобы возвеличить красоту затвердевших слез киммерийского бога. Однако их не было — слуги мрачного чародея Нидхеггсона успели унести их из священного места до прихода войска Родвара.

Неужели же все потеряно? Такого просто не может быть!

От размышлений варвара отвлекли крики наемников, оставшихся снаружи. Конан, Олав и Вьяллар, которые тоже вошли в пещеру, поспешили наружу. Едва выбежав на открытое пространство, киммериец сразу же определил источник всеобщего волнения.

Над поверхностью одного из дальних озер он различил редкие вспышки, которые почти сразу же затмил столб чернильного дыма, потянувшегося к небесам. Вьяллар вновь встретился взглядом с Конаном — как бы спрашивая, совета, связано ли это с кристаллами. Варвар едва заметно кивнул головой. Внезапно точно гром грянул в сознании Конана.

Синкху! Паарадж!

Он не видел вендийцев в строю уже некоторое время. Возможно, полколокола, а то и целый колокол. Жрецы Асуры бесследно исчезли. Что-то подсказывало киммерийцу, что разыгравшееся неподалеку действо каким-то образом связано с ними. Не исключено, что Святые Хранители попали в беду.

Вновь быстрый бег.

Наемники Родвара скоро преодолели расстояние до смерзшегося озера, и Конан оказался первым, кто ступил на его заледеневшую поверхность. Но моментальный взгляд, брошенный варваром на место недавней битвы, подсказал ему, что они опоздали.

— Северный брат, подойди ко мне… — услышал он голос умирающего.

Синкху лежал на спине. Кровь лилась рекой из его разорванной груди. Страшная рана обнажала белые ребра. Неподалеку покоился второй Святой Хранитель, Паарадж — его голова была размозжена тяжким ударом чудовища. Конан подумал, что враг убил его друзей и успел скрыться, и лишь спустя пару мгновений, оправившись от потрясения, он разглядел труп гнусной твари, против которой брахманы Светлейшего держали поединок. Не демон и не человек лежал на льду, широко раскинув руки, с неестественно вывернутой шеей. Тот, кому уже нельзя было подобрать названия в этом мире.

Конан шагнул к Синкху и склонился над жрецом древнего храма. Пленитель взглянул на него чистым взором, который еще не успела затмить подкрадывающаяся смерть.

— Теперь я искупил свою вину за ту ночь, когда два года назад позволил Ганглери унести священный предмет из храма. Я храбро сражался. Ведь Асура это оценит, как ты думаешь, Конан?

— Конечно, друг мой. Он успеет оценить это еще не раз, когда мы будем шагать по улицам Гаррада.

— Нет, мой брат. Мой час уже настал, и я отправляюсь в другой мир. Бояться не нужно, тем более, теперь, когда худшее позади. Поклянись, киммериец, что ты продолжись наше дело, и что мои усилия и усилия брата моего Паараджа не пройдут даром…

— Я клянусь, Синкху.

— Так хотелось вернуть Клыки в Храм…

Пленитель вздохнул и пару раз закрыл и открыл глаза. Последний раз он сделал это настолько медленно, что варвару показалось, будто вендиец уже вышел на путь к Асуре.

— Мы задержали его…

… Кровь хлестала из рваной раны на животе, словно из пробитой ножом винной бочки, но Синкху даже ни разу не поморщился. На лице жреца играла улыбка — безумная, яростная, обещающая врагу скорую гибель.

— Когда же ты успокоишься, негодное создание? — хмыкнуло чудовище, занося сжатую в кулак руку для нового удара.

Синкху изловчился предупредить действие недодемона и нанести опережающий удар, при этом едва не потеряв сознание. Однако Паррак поймал его руку.

— Только тогда, когда Азах сожрет твои-гнилые потроха… — выдохнул вендиец, заваливаясь вперед.

Следующий удар обязательно добьет его, обречено подумал жрец. Пленитель знал, что Паарадж уже прекратил агонизирующие судороги и предстал перед троном Асуры. Оно и ясно: он сделал свое дело, перед тем как умереть, сломав обе ноги видоизменившемуся вору, и теперь показаться Светлейшему его брату будет не совестно. А вот он, Синкху, еще не выполнил свою миссию. Он хотел достичь даже большего, чем Паарадж — убить демона. Тогда уж проклятый точно не сумеет унести кристаллы. Ведь эта мразь совсем не чувствует боли, и сможет уйти от погони даже на сломанных ногах. Амулет! Рывком вендиец сдернул волшебную вещь с шеи чудовища покалеченной рукой. Ганглери ударил — и Пленитель почувствовал, как рука убийцы погрузилась в его плоть, с хрустом сломав ребра. Боли он уже не чувствовал. Вместо того чтобы начать оседать, служитель Асуры высвободил здоровую руку из хватки резким вращательным движением. Рывок получился не очень мощным — силы уже начали оставлять Святого Хранителя, — однако, достаточно неожиданным для противника, чтобы не пропасть втуне. Паррак хотел оттолкнуть умирающего человека, но тот наложил свою руку поверх его запястья, не позволив ему избавиться от живой и настойчивой преграды к отступлению.

— Умри же…!

Больная рука вендийского жреца остановила кулак Тандара-убийцы.

— Как пожелаешь, — со злостью прошипел Синкху. — Но сначала я заберу у тебя вот это.

Пленитель вытащил из складок сгоревшей одежды Ганглери три ярко-синих светящихся кристалла. В следующее мгновение руки служителя Асуры окольцевали его шею, точно два железных удава, потом Синкху резко дернул плечами.

Паррак не успел понять, как умер. Просто в одно мгновение его уши заполнил хруст собственных позвонков, в другое наступила тьма.

И лишь в бесконечно малом промежутке между этими двумя мгновениями он смутно догадался, что его убили. Догадался, удивился… и провалился в душный мрак.

Брахман Светлейшего оттолкнул прочь смрадную тушу мертвого врага, Упал на колени и пополз к телу своего брата Паараджа, чтобы в последний раз проститься с ним в этом мире.

Силы предательски покинули его, когда Пленитель был всего в пяти шагах от второго вендийца. Мир внезапно закружился, и Синкху упал на лед.

Однако он еще не умер. Через несколько мгновений жрец услышал торопливый хруст шагов людей, спешивших к озеру…

— Мы задержали его…

— Я хотел бы биться вместе с тобой, Синкху, и умереть так же как ты.

— О, нет, Конан. Твой черед еще не настал. Знай, судьба бережет тебя для более великих и достойных деяний. А пока помни о своем обещании. Дойди до Гаррада и отомсти Нидхеггсону за нашу смерть.

— Я так и сделаю.

— Протяни руку, Конан.

Варвар подчинился, и вендиец вложил в его ладонь какие-то небольшие предметы, после чего плотно сжал пальцы киммерийца своей рукой. Потом вздохнул в последний раз и оставил этот мир.

— Спи спокойно, воин.

Конан с трудом поднялся с колен, так и не решаясь взглянуть на прощальный подарок жреца.

Вскоре на лед озера высыпали наемники Родвара. Олав и Гретта растолкали остальных и подошли к киммерийцу.

— Что принесло столь ужасную погибель этим двум капитанам дружины? — печально и сурово спросил он варвара.

Вместо ответа Конан разжал правую ладонь, озарившуюся ярким лазурным светом, и продемонстрировал воинам дар почившего вендийца.

На раскрытой ладони варвара ярко блестели три синих кристалла. Слезы Крома.