Клинки против смерти

VII. Семь черных жрецов

Лужицами раскаленной лавы сверкали глаза на черном, словно застывший базальт, лице. Человек глядел вниз вдоль, крутого откоса на заснеженный карниз, что сужаясь уходил в едва тронутую рассветом зябкую мглу. Сердце черной жреца колотилось. Никогда, ни при нем самом, ни при жреце, породившем его, не проходили чужаки этим узким путем, что вел от Внешнего Моря через горный хребет, имя которому Древний. Минуло уже три долгих цикла, начинавшихся Годом Чудовища, четыре раза корабль на его памяти уходил за женами в Клиш и возвращался, но этим путем через горы проходили лишь он сам и его собратья… Однако все эти годы он стерег перевал столь же внимательно и надежно, словно по нему еженощно сновали какие-нибудь заблудшие и порочные лучники и копьеносцы, богохульники и грабители.

Тут снова - несомненно! - загремела песня. Судя по рыку, грудь у певца была просто медвежьей, словно каждую ночь ему приходилось упражняться в подобном занятии (именно так оно и было на, самом деле). Черный жрец отложил в сторону свой конический колпак, оставил на месте подбитые шкурками туфли и выскользнул из мехового одеяния - поджарое тело со впалым животом блестело, натертое жиром.

Вернувшись назад в скалистую нишу, он выбрал тонкую ветку из тщательно укрытого костра, положил ее над углублением в скале. В ровном свете огонька стало заметно, что углубление наполнено, едва ли не на пядь до краев, осколками самоцветов. Он подумал, что пройдет не менее тридцати медленных вздохов, прежде чем ветка перегорит посередине.

Он молча вернулся к краю ниши над заснеженным карнизом… Высотой она была в три человеческих роста, если мерить по рослому воину, но его собственный рост превышала раз в семь. Теперь внизу на карнизе смутно темнела фигура… нет, две. Он вытащил длинный нож из набедренной повязки, встал на четвереньки. Пробормотал молитву некоему странному, абсолютно немыслимому божеству. Где-то вверху потрескивал лед или сами скалы похрустывали, словно вся гора кровожадно расправляла плечи.

- Давай следующую песню, Фафхрд, - раздался веселый голос одного из путников. - Даю тебе тридцать шагов на сочинение, ведь на все приключение времени ушло не больше. Или снежный филин-скальд уже отморозил глотку?

Ухмыляющийся Мышелов шагал вперед, казалось бы, совершенно беззаботно, меч его - Скальпель - покачивался на боку. Серый плащ с высоким воротником и капюшоном, надвинутым на лоб, скрывал на смуглой физиономии все, кроме нахальства.

Фафхрд же был облачен в шерсть и меха: одежду им удалось спасти, когда шлюп разбился в этих морозных краях о прибрежные скалы. На его груди тускло поблескивала громадная золотая булавка, всклокоченные рыжие волосы были лихо перехвачены съехавшим набок золотым обручем. Лицо его с широко поставленными серыми глазами отражало спокойную удаль, хотя чело явно туманила дума. Над правым плечом его за спиной торчал лук, над левым же на медной драконьей морде-рукояти заброшенного за спину длинного меча поблескивали сапфировые глаза.

Наконец чело северянина прояснилось - не иначе какая-то дальняя, осененная гениями гора, вовсе не эта, заснеженная, по которой они проходили, одарила его словами, - он запел:

Лицо Лаерка как жало,

Да, как острие кинжала.

Гребцов с ним - двадцать четыре.

Черный корабль его мчится

По волнам, как в поле волчица.

Быстрей не найдешь во всем мире.

Не спас конь морей быстроногий

Того, кто сбился с дороги,

Кто на проклятой суше

Магам отдал свою душу.

И теперь на морском дне

Рыб собой кормит в волне.

Не…

Слова вдруг прервались, и Мышелов услышал скрип кожи по снегу. Обернувшись назад, он увидел, что громадный северянин летит к краю обрыва, и недоуменно подумал, зачем вдруг тому понадобилось изображать падение Лаваса Лаерка в зыби и хляби морские.

В последний момент локтями и ладонями Фафхрду удалось зацепиться за самый край карниза. В тот же миг черный, поблескивающий силуэт словно обрушился сверху как раз туда, где только что был северянин… приземлившись на руки, загадочная фигурка кувыркнулась, останавливая падение, и ринулась на Мышелова с ножом, сверкавшим в его руках, словно осколок месяца. Нож был направлен прямо в живот Мышелову и нашел бы цель, но Фафхрд, зацепившись рукой, дернул другой нападавшего за лодыжку. Мерзостно и тихо зашипев, черная фигурка обратилась к Фафхрду. Но Мышелов уже успел оправиться от неожиданного оцепенения, которому, как он уверял себя потом, никогда не осилить его в иных, не столь невообразимо промерзших и промозглых краях. Он шагнул вперед, отражая удар черного человечка; лезвие меча, высекая искры, ударило в скалу буквально в мизинце от руки Фафхрда. Умащенная жиром фигурка отлетела назад за спину Фафхрда, безмолвно, летучей мышью скользнула вниз и исчезла из виду.

Наполовину свисая над пропастью, Фафхрд закончил свое поэтическое творение:

И не ступит больше на сушу.

- Тихо, Фафхрд, - прошипел Мышелов прислушиваясь.

- Я, кажется, расслышал, как он упал.

Фафхрд сел с отсутствующим выражением лица.

- Едва ли, если пропасть здесь хотя бы наполовину так же глубока, как там, где мы видели ее дно в последний раз, - уверил он друга.

- Но кто это был? - нахмурился Мышелов. - Похож на человека из Клиша.

- Конечно. Правда, до клишийских джунглей отсюда как до Луны, - усмехнувшись, напомнил приятелю Фафхрд. - Должно быть, какой-нибудь почерневший от холода отшельник. Говорят, по этим пригоркам бродят странные существа.

Мышелов поглядел вверх на поднимавшийся сбоку чуть ли не на милю головокружительный утес, заметил над собой ближайшую нишу.

- Интересно, больше тут таких не водится? - поинтересовался он с нелегким чувством.

- Безумцы обычно бродят поодиночке, - заметил Фафхрд вставая. - Пошли, если хочешь горячего, надо спешить. Если не врут старые сказы, к восходу окажемся уже в Холодных Краях, а там найдется немного дров.

В тот же миг в нише, откуда свалился напавший, заполыхало. Свет пульсировал, становясь из фиолетового зеленым, потом желтым, наконец, красным.

- Что это? - заинтересовался происходящим Фафхрд. - В сказах ничего не говорится об огненных дырах в Древних Горах! Послушай, Мышелов, если я помогу тебе, ты, пожалуй, достанешь до этого выступа, а, потом подтянешься и сам…

- Ну нет, - перебил его Мышелов и потянул за рукав, досадуя на себя, что затеял разговор, - завтрак лучше готовить на хорошем добром костре. А отсюда я бы поторопился убраться, прежде чем этот свет заметят другие.

- Никто ничего не заметит, мой подозрительный дружок, - ухмыльнулся Фафхрд, позволяя увлекать себя по тропе дальше. - Смотри-ка - уже гаснет.

Но странный свет гаснущего пульсирующего огня видел по меньшей мере еще один глаз: громадный, как у кальмара, и яркий, как Собачья звезда.

- Ха, Фафхрд! - весело воскликнул Мышелов несколько часов спустя, когда совсем рассвело. - Вот и знак, который может согреть наши заледеневшие сердца! Гляди, зеленая горка улыбается нам, до костей промерзшим мужчинам, словно какая-нибудь размалеванная малахитовой зеленью смуглая куртизанка из Клиша!

- А горка-то будет погорячей клишийских девок, - отозвался громадный варвар, огибая выступ бурой скалы. - Уже растаяла, скинула с себя снег.

Это оказалось правдой. Хотя вдали на горизонте белели снега, зеленели ледники Холодных Краев, прямо перед ними в котловине поблескивало небольшое незамерзшее озерцо. Воздух вокруг оставался морозным, изо ртов путников все еще вырывались белые клубы, но под ногами был уже не снег, а бурый камень.

От ближнего края озерца и поднимался холм, о котором говорил Мышелов, и что-то на вершине его ослепительной звездой отражало лучи только что вскарабкавшегося на небосклон солнца.

- Если только это и впрямь холм… - тихо пробормотал Фафхрд. - Горка перед нами или клишийская куртизанка - у нее несколько лиц.

Суть была ухвачена точно. Зеленые склоны были изборождены лощинами и покрыты скалами так, что в их очертаниях легко было угадать чудовищные физиономии… глаза на них были прикрыты, правда, будто подмигивали незваным гостям. Книзу лица словно плавились, камень там словно оползал потоками воска… напоминавшими слоновьи хоботы, исчезавшими под невозмутимой гладью едкой на взгляд воды. То тут, то там среди зелени краснели кровавые пятна, похожие на жадные рты. Округлая вершина, резко отличная от остального, казалась сложенной из розового, словно живое тело, мрамора. И она тоже старалась сложиться в лицо… спящего людоеда. Полоса ярко-красного камня, пересекавшая ее чуть сбоку, вполне могла показаться его губами. Из расщелины в красном камне поднимался белый дымок.

Холм казался не просто вулканическим. Его словно бы вздымала изнутри какая-то свирепая, примитивная и ужасная суть, страшнее которой ничего еще не встречалось Фафхрду и Мышелову. Опухоль, нарыв, грозящий прорваться в куда более юный и слабый мир… застывшая, но вечно следящая и вечно дожидающаяся своего часа, подстерегающая с незапамятных времен.

А потом иллюзия исчезла - четыре из пяти лиц пропали, пятое потеряло четкие очертания. Холм снова стал холмом - странным каменным уродцем на границе Холодных Краев, зеленым и блестящим.

Фафхрд со вкусом вздохнул. Он перевел взгляд на дальнюю оконечность озера. Холмы ее покрывала темная растительность, неприятно напомнившая шерсть. В одном месте из нее торчал приземистый каменный столб, подозрительно похожий на алтарь. Выше похожих на шерсть кустов - между ними то и дело попадались с красной листвой - опять начинались снега и льды, лишь порой из них выступали скалы и редкие рощицы карликовых деревьев.

Но Мышелов думал совсем о другом.

- Это же глаз, Фафхрд. Довольный, поблескивающий глаз, - прошептал он, приглушив голос до предела, словно они стояли на людной улице и их мог подслушать конкурент или доносчик. - Лишь однажды доводилось мне видеть подобный блеск - лунной ночью, в сокровищнице какого-то короля. Тот громадный алмаз мне не удалось стибрить. Помешал сторож-змей. Я убил червя, но шипение пробудило прочих стражей.

- А сейчас нужно всего лишь подняться на пригорок. И если даже отсюда камень сверкает столь ослепительно. - Он стиснул северянину ногу, как раз в чувствительном месте под коленом. - Подумай, Фафхрд, какой же он величины!

Слегка нахмурившись от неприятного пожатия и от собственных сомнений и предчувствий, северянин в знак вожделения со свистом втянул морозный воздух.

- Тогда мы с тобой, двое бедных, потерявших корабль мародеров, сможем, вернувшись в Ланхмар, рассказывать потрясенным, изнемогающим от зависти тамошним ворам, что мы не только пересекли Древние горы, но еще и обчистили их по дороге.

И он весело зашагал вдоль гребня, смыкавшегося с узкой скалистой седловиной, соединявшей гору над озером, с которой они только что спускались, и зеленый холм, Фафхрд не торопился, все глядел на зеленую горку, ожидал, когда на ней или вновь выступят лица, или же станет ясно, что никаких лиц там нет. Но все оставалось по-прежнему. Тогда он заподозрил, что поверхность холма отчасти дело рук человека, а значит, на ней может оказаться даже идол с бриллиантовыми глазами. Он нагнал Мышелова у дальнего края седловины, возле подножия зеленого холма тот внимательно изучал плоскую темную скалу, испещренную чертами, в которых Фафхрд сразу признал письмена.

- Руны… как в тропиках… в Клише! - пробормотал северянин. - Как же эти буквицы оказались столь далеко от дома?

- Вырубил какой-нибудь до черноты закоченевший отшельник, в безумии своем постигший клишийский язык! - сардонически отозвался Мышелов. - Разве ты забыл вчерашнего головореза?

Фафхрд коротко тряхнул головой. Они вместе склонились над глубоко врезанными строчками, пытаясь постичь их смысл; кое-какие познания были почерпнуты ими из древних кладоискательских карт… приходилось еще разгадывать тайнопись депеш, перехваченных вместе с посыльными.

- Семеро черных… - с трудом прочел Фафхрд.

- …жрецов, - закончил за него Мышелов. - С ними-то и придется иметь дело, кем бы они ни оказались. И еще с богом, зверем или дьяволом - этот извивающийся знак может означать и то, и другое, и третье, в зависимости от слов рядом, которых я не понимаю. Очень древняя надпись. И семеро черных жрецов служат обозначенному этой закорючкой существу или сдерживают его… а может быть, и то и другое.

- И пока живы жрецы, - продолжал Фафхрд, - бог-зверь-дьявол будет покоиться… или спать… или не оживет… или не восстанет.

Вдруг Мышелов подпрыгнул на месте, дрыгая ногами.

- Скала-то жжется, - пожаловался он.

Фафхрд понял. Неестественный жар от камня уже начинал чувствоваться даже сквозь толстые, моржовой кожи, пятки его сапог.

- Жарче, чем на самом дне пекла, - заметил Мышелов, подскакивая сперва на одной ноге, потом на другой. - Ну, что. Фафхрд? Будем подниматься или нет?

Со внезапным вызывающим смешком Фафхрд ответил:

- Ты ведь решился на это, малыш, давным-давно! Разве это я завел речь о громадных бриллиантах?

Друзья направились вверх, выбрав место, где гигантский хобот, или щупальце, или сосулька, стекавшая с подбородка, выступала из гранита. Подъем был достаточно сложен с самого начала, зеленый камень скруглен был повсюду, но следов кирки или топора нигде не было видно, что несколько поколебало сложившуюся было у Фафхрда уверенность; едва ли весь холм был обработан человеческими руками.

Цепляясь и подтягиваясь, они карабкались вверх, дыхание белым облачком вырывалось изо ртов, но камень жег руки. Чуть не по дюйму они осилили скользкие скалы, причем в ход шло все: ладони, ступни, колени и локти, даже не раз обожженные подбородки. Наконец они вскарабкались на нижнюю губу одного из ртов зеленого холма. Здесь оказалось, что о дальнейшем подъеме нечего и думать. Над головами нависла гладкая щека, выступая на длину копья.

Но Фафхрд взял у Мышелова веревку, некогда служившую в такелаже их погибшего шлюпа, сделал на ней петлю и забросил вверх на лоб, из которого выдавался короткий вырост или рог.

Веревка зацепилась. Фафхрд своим весом натянул ее, а потом вопросительно поглядел на компаньона.

- Что ты задумал? - спросил Мышелов, с пылом прижимаясь к скале. - Это ползанье по скалам начинает казаться просто глупостью.

- А как бриллиант? - съехидничал Фафхрд. - Большой, Мышелов, ох, большой!

- А что, если там просто кусок кварца? - кисло отозвался Мышелов. - Я что-то потерял вкус к бриллиантам.

- Что касается меня, то я только теперь вошел во вкус в должной мере, - заключил Фафхрд и махнул в сторону зеленой щеки под лучами яркого холодного солнца.

Сперва ему даже показалось, что качнулся не он, - заходили вокруг и спокойное озерцо, и зеленый холм. Под чудовищным припухшим нижним веком он передохнул, а потом стал подниматься, осторожно перебирая руками… Оказалось, что на реснице можно стоять, и он размахнулся, чтобы конец веревки вернулся назад, к Мышелову, которого теперь не было видно. С третьего броска веревка натянулась. Усевшись на корточки, он принялся ждать, удерживая ее. И скоро Мышелов встал на карниз рядом с ним.

Веселье снова вернулось на лицо Серого, но какое-то хрупкое, словно бы он хотел одного - побыстрее закончить со всем этим дедом. По краю века они бочком перебрались почти под зрачок, как им представлялось. Он оказался высоко над головой, но, взобравшись на плечи северянина, Мышелов сумел заглянуть внутрь его. Прижавшись к зеленой скале, Фафхрд нетерпеливо ждал. Ему казалось уже, что Мышелов так и не заговорит.

- Ну? - наконец окликнул он Мышелова, когда плечи северянина заныли под весом собрата.

- Ах да, это алмаз, мы не ошиблись, - со странным отсутствием заинтересованности в голосе ответил ему Мышелов. - Да, большой. Моя рука едва может охватить его. Отполирован в виде глазной полусферы. Но я не знаю, как его выковырять. Уж очень глубоко сидит. Попробовать? Да не вопи так, мы оба слетим вниз! Надо постараться, раз уж мы забрались сюда. Но будет сложно. Ножом я не сумею… нет, сумел. Я думал, что там камень, а вокруг него смола. Вар что ли. Готово. Спускаюсь.

Фафхрд успел заметить что-то округлое и блестящее, окруженное уродливым, неровным смолистым ободком. И тут кто-то легонько тронул его за локоть. Он поглядел вниз. И словно оказался среди душной листвы парных джунглей Клиша: из бурого меха его одеяния торчала коварная клишийская стрелка с зазубренным наконечником, густо смазанная такой же смолистой дрянью, в которую был вставлен алмаз.

Он быстренько хлопнулся на карниз, не позабыв крикнуть Мышелову, чтобы он тоже укрылся. Потом, осторожно покачивая, выдернул стрелку и с облегчением обнаружил, что впилась она лишь в толстую шкуру, служившую ему плащом, но до кожи так и не достала.

- Кажется, я заметил его внизу, - сказал Мышелов, выглянув из-за безопасного края карниза. - Это карлик с очень длинной духовой трубкой, весь в мехах и в коническом колпаке. Он забился в кусты напротив, за озерцом. И тоже черный, как наш вчерашний головорез. Клишиец, по-моему… или один из твоих помороженных отшельников, если ты все еще настаиваешь. А теперь он поднимает трубку к губам. Берегись.

Над головами о скалу звякнула стрелка и упала к ладони Фафхрда. Он резким движением отбросил ее.

Послышалось легкое жужжание, закончившееся глухим щелчком. Это решил вмешаться Мышелов. Не так-то просто раскрутить пращу, лежа плашмя на узком карнизе, но посланный им камень ударился о ветви неподалеку от черного человечка с духовой трубкой, немедленно исчезнувшего с глаз.

План дальнейших действий составить было не сложно. Других вариантов просто не было. Пока Мышелов сотрясал ветви кустов за озером посланными им камнями, Фафхрд отправился вниз по веревке. Невзирая на действия Мышелова, он все молился, чтобы плащ оказался достаточно прочным. По собственному опыту он знал, что клишийские стрелки - пренеприятнейшего действия. Только жужжание пращи подбадривало его.

Спустившись к подножию зеленого камня, он натянул тетиву и крикнул Мышелову, что готов прикрыть его. Глаза его не отрывались от мохнатых утесов за озером, и дважды, заметив шевеление, он послал туда стрелу из своего драгоценнейшего запаса - их оставалось в колчане два десятка. Скоро Мышелов оказался рядом, и они припустили по краю горячей горы в сторону поблескивавшего зеленым стеклом древнего ледника. Время от времени они оглядывались на сомнительные заросли мохнатых кусов, среди которых кое-где попадались кроваво-красные, и пару раз им удалось заметить движение в них - кто-то шел в том же направлении, что и они. Тогда в сторону кустов летела стрела или жужжал камень, но с каким результатом, сказать они не могли.

- Семеро черных жрецов… - пробормотал Фафхрд.

- Шестеро, - поправил его Мышелов, - учти вчерашнего.

- Значит, шестеро, - согласился Фафхрд, - и все очень сердитые.

- А как же иначе? - осведомился Мышелов. - Мы ведь выкрали единственный глаз ихнего идола - такие поступки всегда без меры возмущают жрецов.

- Кажется, у него там больше глаз, - задумчиво промолвил Фафхрд, - хорошо бы они тоже открылись.

- Благодари Аарту, что они остались закрытыми, - прошипел Мышелов. - Слышишь? Стрела летит!

Фафхрд мгновенно вмялся в землю, точнее в скалу, и черная стрелка царапнула лед перед ними.

- Ну, стоит ли так гневаться, - укоризненно проговорил Фафхрд, вставая на ноги.

- Жрецы всегда гневаются, - философски заметил Мышелов и, поежившись, поглядел на смазанное черным составом острие.

- По крайней мере теперь мы от них отделались, - сказал Фафхрд, с облегчением перепрыгивая на лед позади Мышелова.

Кисло ухмыльнувшись, тот обернулся назад, но Фафхрд ничего не заметил.

Весь день они поспешно шагали по зеленому льду к югу, держа путь на солнце, едва ли на ладонь поднимавшееся над горизонтом. Поближе к ночи Мышелову удалось тремя камнями, пущенными из пращи, сбить парочку низко летевших арктических птиц, а зоркие глаза Фафхрда заметили черный зев пещеры под скалой, выдававшейся в конце длинного заснеженного склона. К счастью, неподалеку оказалось несколько древесных стволов, поваленных ледником. И довольно скоро скитальцы уже рвали зубами грубые волокна птичьего мяса, поглядывая на костерок, мерцавший у входа в пещеру.

Фафхрд с хрустом потянулся и произнес:

- Прощайте, черные жрецы! Одной заботой меньше. - Он протянул крупную ладонь с длинными пальцами. - Мышелов, покажи-ка мне стеклянный глаз, который ты выкопал из зеленой горы.

Мышелов молча полез в кисет и вручил Фафхрду блистающий шар со смоляным ободком. Северянин принял его обеими руками и долго и задумчиво всматривался в камень. Свет костра преломлялся в нем, камень поблескивал красными зловещими искрами. Не мигая, смотрел он в глубь алмаза…

Мышелов по особенному отчетливо ощутил глубочайшую тишину вокруг, ее нарушало лишь частое тихое потрескивание угольков в костре да резкий треск льда снаружи. Он чувствовал смертельную усталость, но мысль о сне просто не шла ему в голову.

Наконец, тихим, словно не своим, голосом Фафхрд произнес:

- На земле, где мы ходим, когда-то жил зверь, горячий как огонь. Он изрыгал пламя и извергал лаву. И очень любил плевать на звезды огненной каменной гущей. Это было еще до людей.

- Что ты говоришь? - вяло поинтересовался Мышелов, шевельнувшись в полуоцепенении.

- Потом пришли люди, и земля уснула, - продолжал Фафхрд тем же гулким голосом, не глядя на Мышелова, - но ей снится жизнь, и она шевелится, пытаясь воплотиться в человека.

- Что ты говоришь? - с нелегким чувством повторил Мышелов.

Но Фафхрд ответил ему внезапным храпом. И Мышелов аккуратно вынул камень из пальцев товарища. Смолистый ободок был на ощупь мягким и скользким, так что вызывал чуть ли не омерзение - будто полуистлевшая черная плоть. Мышелов уложил камень обратно в кисет. Когда миновало достаточно времени, он тронул приятеля за покрытое меховой одеждой плечо. Вздрогнув, Фафхрд мгновенно пробудился.

- Что, малыш? - осведомился он.

- Утро, - коротко сказал Мышелов, указывая на посеревшее небо над пеплом, оставшимся от костра.

Едва они, пригнув головы, выбрались из пещеры наружу, послышался грохот. Вниз по склону прямо на них стремительно несся громадный белый ком; успевший увеличиться в размере даже за тот короткий миг, пока северянин глядел на него. Они с Мышеловом едва успели нырнуть обратно в пещеру… Земля задрожала, в пещере на мгновение потемнело - колоссальный ком снега пролетел над входом. Порыв ветра дунул пеплом погасшего костра им прямо в лица, и Мышелов закашлялся.

Но Фафхрд мгновенно выскочил наружу, натянул тетиву громадного лука и достал длинную, в собственную руку стрелу. Он поглядел вверх по склону. На вершине его крошечными зазубринами наконечника стрелы вырисовывалось полдюжины фигур в остроконечных шапках. Желто-пурпурная заря четко очерчивала их силуэты.

Будто жучки, копошились они вокруг нового белого шара, который был уже выше их.

Фафхрд затаил дыхание, на мгновение замер и выпустил стрелу. Он успел уже несколько раз вдохнуть, а крошечные фигурки все еще суетились возле упрямого шара. Потом ближайший странно дернулся и рухнул прямо на снежный ком. Шар покатил вниз, увеличиваясь в размере и унося в себе сраженного стрелою черного жреца. Скоро тот совсем скрылся под все налипавшим снегом, только торчавшие наружу руки и ноги на длину копья отклонили ком от входа в пещеру.

Когда грохот затих, Мышелов осторожно выглянул наружу.

- Одной стрелой я отвел вторую лавину, - непринужденно проговорил Фафхрд. - Пошли!

Мышелов отправился бы низом, петляя по снегу среди скользких скал - выбрав путь опасный и долгий, но Фафхрд сразу сказал:

- Нет, идем вверх, снежками они расчистили нам дорогу. Эти жрецы хитры, но едва ли они заподозрят, что мы рискнем отправиться этим путем.

Тем не менее, поднимаясь вверх по скалистому склону, он не снимал стрелы с тетивы и выбирался на гребень с крайней осторожностью. Но взгляду обоих мужчин открылась заснеженная равнина с пятнами зеленоватого ледникового льда, никаких черных точек на ней не было видно, не было поблизости и подходящих укрытий.

- Разбежались, - сказал он, - улепетывают к своему зеленому холмику греться. В любом случае мы отделались от них.

- Ну да, вчера вечером мы, помнится, уже один раз от них отделались, - сухо прокомментировал Мышелов. - Тот, первый, с ножом свалился с горы… Это не испугало жрецов, но стоило одной твоей длинной стреле оказаться в кишках собрата, как они в панике разбежались.

- Во всяком случае, - резко ответил Фафхрд, - сначала черных жрецов было семеро, теперь их осталось лишь пять.

И он направился вниз по обратному склону холма большим уверенным шагом. Мышелов отставал - он внимательно оглядывался вокруг, в опущенной праще его болтался камень. Когда они вновь вышли на снег, он огляделся, но никаких следов на белом покрывале склона не было видно. Пока он спускался к подножию холма, Фафхрд забежал вперед уже на расстояние броска из пращи. Чтобы нагнать его, Мышелов затрусил, не отводя внимательного взгляда от окрестностей. Внимание его привлек приземистый сугроб перед Фафхрдом. Тень могла бы сказать, не прячется ли за ним кто-нибудь, но солнце утонуло в желто-пурпурной дымке, так что он просто заторопился вперед, не отводя глаз от снежного бугра. Он нагнал Фафхрда, и они увидели, едва ли не одновременно, что за сугробом никого нет.

Но тут бугор словно взорвался, разлетевшись на несколько больших снежков… Стряхивая с себя снег, черная фигура с впалым животом бросилась к Фафхрду - нож в эбеново-черной руке метил прямо в горло. Мышелов мгновенно прыгнул вперед и резко замахнулся и влепил камнем в кожаной петле прямо в лоб удальцу. Кривой нож промахнулся буквально на дюйм. Чернокожий рубака свалился в снег. Фафхрд оглянулся - лицо его выражало лишь кроткое любопытство.

Вмятина во лбу нападавшего была столь глубока, что сомневаться в его состоянии не приходилось. Но Мышелов долго смотрел на него.

- Вне сомнения, это клишиец, - задумчиво произнес он, - только какой толстый… не мерз, наверно. Странно, что они решили угождать своему богу так далеко от дома. - Он поглядел вверх и, не поднимая руки, покачал пращой - будто разбойник в долине, отпугивая затаившихся недругов.

- Осталось четверо, - заметил он, и Фафхрд медленно и скорбно кивнул.

Весь день, не ослабляя внимания, шли они Холодным Краем. Обошлось без новых приключений. Подул колючий морозный ветер, и Мышелов надвинул капюшон на лоб, чтобы прикрыть нос и рот, даже Фафхрд плотнее запахнул плащ. А когда небосклон потемнел и окрасился индиго и умброй, Фафхрд вдруг остановился, натянул лук и выпустил стрелу. На мгновение Мышелову, слегка обеспокоенному внезапным интересом на лице Фафхрда, показалось, что северянин выстрелил просто в снег, но, когда сугроб подскочил, рыкая четырьмя серыми копытцами, он понял, что Фафхрд приметил покрытую белым мехом добычу. Он все облизывал онемевшие губы, пока северянин спускал кровь и потрошил животное, а потом перебросил тушку через плечо.

Чуть впереди из снега выступала черная скала. Фафхрд внимательно поглядел на камни, потом снял топор с пояса и нанес по скале точный удар обухом. Мышелов резво набрал в уголок своего плаща отбитые камни - и крупные и мелочь. На ощупь они казались маслянистыми, и одна мысль о ярком пламени, что вспыхнет на этих камнях, согрела его.

За скалой оказался невысокий утес, у подножия его виднелся вход в пещеру, высокая скала была на расстоянии двух копий перед ними и слегка прикрывала вход. К манящему темному входу Мышелов следовал за Фафхрдом, прямо-таки снедаемый ожиданием. Он уже начинал опасаться, что им, буквально окоченевшим от холода, согбенным усталостью, истомленным голодом, придется ночевать под открытым небом, поглодав на сон грядущий вчерашние птичьи кости. И вдруг чуть ли не сразу они нашли пищу, топливо и укрытие. Все сложилось просто на удивление удачно…

Но когда Фафхрд уже огибал прикрывавшую вход скалу, направляясь к разверстому отверстию входа, Мышелову пришло в голову, что слишком уж все удачно. Забыв обо всем, он выронил уголь, прыгнул вперед и толкнул своего рослого друга, повалив его лицом в снег.

Стрелка прошипела почти над ним и звякнула о скалу за спиной. Мышелов, не задерживаясь, метнулся к пещере, на ходу выхватывая Скальпель из ножен. Влетев в пещеру, он сперва метнулся налево, затем внезапно перебежал вправо и прижался к стене, усердно рассекая мечом тьму, которую только что так безнадежно пытался пронзить взглядом.

Напротив от входа пещера рукавом загибалась назад, и конец ее, к удивлению Мышелова, не тонул во тьме, а, напротив, был освещен неярким пульсирующим светом, не похожим на дневные сумерки или огонь костра. Скорее он был похож на тот неестественный свет, который они видели там, среди скал в оставшихся за спиной Древних горах.

Но какова бы ни была природа этого света, естественная или нет, на фоне ею четко обрисовывался силуэт противника. Невысокий человечек теперь сжимал в руке не метательную трубку, а кривой нож. И когда Мышелов набросился на него, он отступил назад по коридору, за угол, откуда истекал пульсирующий свет. К удивлению Мышелова, стало не просто теплей - даже влага почувствовалась в воздухе. Он обогнул угол, поджидавший его черный жрец тут же кинулся на него. Но Мышелов был наготове, и Скальпель аккуратно прошел насквозь через грудь врага, самую ее середину, а изогнутый нож лишь попусту вспорол парной воздух.

Какой-то миг жрец-фанатик пытался даже сдвинуться по тонкому клинку, чтобы достать Мышелова. А затем нечестивый свет погас в его глазах, он отшатнулся назад, а Мышелов принялся брезгливо вытирать меч.

Жрец шагнул назад в дымный свет, который, как было видно теперь Мышелову, исходил из большой ямы за его спиной. Захлебываясь кровью, он застонал, сделал шаг назад и исчез в яме. Было слышно, как тело ударилось о скалу, потом послышался слабый всплеск, на мгновение все умолкло, и тогда стало различимо негромкое дальнее бульканье и бурление - Мышелов понял, что звуки доносятся из ямы… Послышались тяжелые шаги запоздавшего Фафхрда.

- Осталось трое, - небрежно проговорил Мышелов. -Четвертый варится сейчас на дне этой ямы. Только что-то мне сегодня хочется жареного мяса, не отварного, тем более что вилки такой не найдешь. А потому принеси-ка те черные камни, что я выронил.

Фафхрд сначала стал возражать, почти суеверно поглядывая на извергавшую пар и свет дыру, предложил даже поискать для ночлега другое место. Но Мышелов заметил, что ночевать в очищенной отныне от неприятеля и легко просматриваемой пещере значительно проще, чем разыскивать что-то снаружи, рискуя нарваться на новую засаду. К облегчению Мышелова, Фафхрд согласился, но прежде заглянул в огнедышащее жерло, чтобы убедиться, что ни живой, ни вареный жрец не может подняться этим путем.

У входа в пещеру, рядом с внешней стеной, разложили костерок, так чтобы никто не мог вползти внутрь незамеченным. А когда они умяли уже всю жареную печенку и достаточное количество до хруста прожаренных кусков мяса и кости побросали в жаркий костер, сразу весело затрещавший, Фафхрд привалился к каменной стене и попросил у Мышелова камень - поглядеть.

Мышелов с некоторой нерешительностью согласился - уж очень не хотелось прикасаться к смолистому кольцу, обрамлявшему камень, искрящийся морозным блеском. Ему казалось, что Фафхрд собирается сделать с камнем нечто неразумное, но что именно - он еще не понимал. Однако северянин лишь мельком, почти недоуменно глянул на камень и опустил в кисет - в свой кисет. Мышелов стал было возражать. Но Фафхрд резко отрубил, что камень - собственность обоих. Мышелов не мог не согласиться.

В эту ночь они решили спать по очереди, Фафхрду выпала первая стража. Мышелов завернулся в плащ, приспособил под голову мешок и свернутый капюшон. Угли пылали, странный свет в яме пульсировал. Из-под полузакрытых век он следил за игрой теней. И нежился между сухим жаром костра и влажной теплотой ямы, представляя себе мороз снаружи. Между пламенем и входом вырисовывалась могучая фигура не смыкавшего глаз Фафхрда, вселявшая в друга спокойствие. Прежде чем погрузиться в дремоту, у Мышелова мелькнула мысль: хорошо, что камень у Фафхрда, - подушка его без алмаза стала удобней.

Проснулся он от странного тихого голоса. Костер почти прогорел. На какой-то миг он испугался - ему показалось, что в пещеру прокрался чужак… быть может, заклинанием усыпив его друга. А потом он понял, что странный, тихий голос, как и предыдущей ночью, принадлежит Фафхрду. Северянин, медленно раскачиваясь взад и вперед, снова глядел в алмазный зрачок, словно перед ним открывались несчетные видения. Лучи алмаза поблескивали в такт пульсациям света в яме, что вовсе не понравилось Мышелову.

- Кровь Нихвона, - бормотал Фафхрд почти нараспев, - еще пульсирует под окаменевшей морщинистой шкурой льется еще горячим потоком из ран среди гор. Но чтобы он мог обрести человеческий облик, ему нужна кровь героев.

Тут Мышелов вскочил, схватил Фафхрда за плечо и осторожно потряс друга.

- Те, что истинно поклоняются Нихвону, - продолжал словно в трансе Фафхрд, ничего не заметив, - хранят его горные раны, молятся ему и ждут, ждут того дня, когда исполнятся сроки, когда вновь, пробудится Нихвон, теперь в облике человека, чтобы навсегда избавиться от людей.

Мышелов остервенело затряс гиганта. Фафхрд вздрогнул, пробудился… и заверил приятеля, что он и глаз не смыкал, а ему, Мышелову, видятся кошмары. Возражения своего спутника северянин поднял на смех и крепко стоял на своем. Возвращать камень он тоже не захотел, наоборот, поглубже затолкал его в свой мешок и после двух оглушительных зевков уснул под укоризненным взглядом Мышелова.

Собственная стража вовсе не показалась Мышелову приятной. Доверие его к этому каменному закутку улетучилось, и теперь со всех сторон мерещились опасности - в сторону парящей ямы он поглядывал не реже, чем на темнеющий за тлеющими угольками вход; ему все время казалось, что вареный жрец карабкается вверх по узкому жерлу. Тем временем в голове его сложилась неприятная, но убедительная теория: да, горячие внутренности Нихвона ревнуют к судьбе человека, а зеленый холм - это место, где они пытались пробиться наружу, породить непобедимых гигантов, каменных людей. А черные клишианцы-жрецы поклоняются Нихвону и жаждут гибели всех людей. А глаз-алмаз вовсе не ценная и легкая добыча, это нечто живое и страшное, стремящееся заворожить Фафхрда своим блеском, обречь какой-то неведомой участи и погубить.

Трижды пытался Мышелов стащить камень у спящего друга, в последний раз он даже надрезал дно в мешке северянина. Но хотя Мышелов с полным правом считал себя искуснейшим карманником Ланхмара, пусть несколько лишенным практики, каждый раз Фафхрд только плотнее прижимал к себе мешок и, сварливо бурча что-то во сне, безошибочно отбрасывал в сторону его руку. Мышелов хотел уже было попытаться отобрать алмазный зрачок силой, но подумал, что подобные действия вызовут яростное сопротивление северянина. В самом деле, трудно было заранее предполагать, в каком состоянии пробудится его друг.

Но когда зев пещеры наконец осветился и Фафхрд, поежившись, открыл глаза, громовой, как обычно, зевок был вполне добродушен. Утренняя болтовня его была исполнена столь чистосердечного энтузиазма, что страхи Мышелова, если не улетучились, то все же отступили в какие-то там закоулки сознания. Друзья позавтракали холодным мясом, а потом аккуратно упаковали задние и передние ножки, пропекшиеся за ночь в золе.

Потом под прикрытием Фафхрда, туго натянувшего стрелой тетиву, Мышелов выскочил наружу и метнулся к прикрывавшей вход скале. Прыгая из стороны в сторону, он быстро обернулся - на утесе над пещерой засады не было. С пращой наготове он в свой черед подождал, пока Фафхрд выскочит из убежища. Немного погодя они убедились, что в бледных лучах рассвета их по крайней мере поблизости никто не подкарауливает. Фафхрд размашистым шагом выступил первым. Мышелов резво устремился следом, но чуть спустя сомнения снова охватили его - он понял, что Фафхрд идет не туда, слишком забирает влево. Правда, уверенности в том не было: солнце еще не пробило пурпурно-желтые слоистые облака… К тому же, откуда именно они пришли вчера, Мышелов не знал - ведь пройди одной и той же местностью в противоположные стороны, и она покажется совершенно иной.

Тем не менее он все же позволил себе чуть усомниться, но Фафхрд отвечал с добродушной уверенностью:

- Все мое детство прошло в Холодных Краях, я играл здесь, они знакомы мне, как тебе - путаные лабиринты улиц Ланхмара или тропки в Великих Соленых Болотах. - И Мышелов почти удовлетворился этим ответом. К тому же день выпал безветренный, что его бесконечно тешило, -тепло он теперь боготворил.

После полудня доброй ходьбы они осилили заснеженный подъем, и при виде открывшегося ландшафта брови Мышелова недоуменно поползли вверх: перед ними наискось распростерлась равнина, зеленоватый лед был гладким, как стекло. Верхний край ее, справа, венчали зубастые башенки, которые напоминали гребень громадной вздымающейся волны. Склон отлого уходил влево, и низину скрывал белесый туман, но впереди равнине не было конца.

Она была настолько зеленой, что казалась странным океаном, застывшим по приказу могущественного мага, не успев взметнуться гигантской волной.

Когда Фафхрд прохладным тоном предложил идти прямо вперед, Мышелов не был удивлен, но все-таки слегка ужаснулся. Остроглазый северянин углядел где-то впереди ровную узкую тропку поперек откоса, заверил друга, что, не поднимаясь и не опускаясь, они без труда пересекут склон, и тронулся вперед, не дожидаясь его согласия.

Обреченно пожав плечами, Мышелов последовал за ним, ступая осторожно, словно по скорлупе огромного яйца, и опасливо косясь на длинный, уходящий вниз откос. Он подумал, что не худо было бы сейчас оказаться в сапогах с бронзовыми подковами, пусть даже стесавшимися, как у Фафхрда… А еще лучше, если бы на его скользких сапогах оказались какие-нибудь шпоры, чтобы было чем затормозить поскользнувшись. Потом он приноровился и зашагал быстрее, но все-таки осторожно, и расстояние между приятелями стало сокращаться.

Они прошли по равнине уже около трех полетов стрелы, а впереди ей не было ни конца, ни края. Вдруг легкое движение, уловленное уголком правого глаза, заставило Мышелова оглянуться.

Сверху, вынырнув из какого-то невидимого укрытия на иззубренном хребте, на них безмолвно скользили уцелевшие жрецы - все трое в ряд. Они мчались, словно опытные лыжники, на ногах у них и впрямь было что-то вроде лыж. Двое держали импровизированные копья - кинжалы, вставленные в длинные духовые трубки, а у третьего, среднего, в руках оказалась сосулька, длинная, не менее восьми футов длиною, и острая как игла.

Доставать стрелы и пращу было поздно, а замахиваться мечом на того, кто уже пронзил тебя копьем - бессмысленно. Ледяной склон - не место для подобных действий. Потому, не говоря другу ни слова, уверенный, что он уже делает то же самое, Мышелов сделал шаг влево на пугавший его откос и оттолкнулся ногой.

Не иначе он сам отдался в объятия демона скорости. Лед слегка поскрипывал под сапогами, спокойный воздух превратился в леденящий ветер, что трепал его одежды и колол щеки.

Но была ли достаточной скорость? Черные жрецы на лыжах имели фору. Мышелов надеялся, что перегиб склона помешает им, но, увы, они перемахнули его с непринужденной уверенностью и скользили теперь в двух длинах копья за спиною. Кинжалы и ледяная игла зловеще сверкали.

Мышелов выхватил Скальпель, попытался оттолкнуться им, но потом присел, чтобы меньше мешал воздух. Черные жрецы нагоняли. Мчавшийся рядом Фафхрд глубоко вонзил в лед свой длинный меч с головой дракона на рукояти и резко ушел в сторону. Жрец с сосулькой наперевес устремился следом за ним. Тем временем двое других поравнялись с Мышеловом, он отчаянно изогнулся, не прерывая стремительного движения вниз, отбил Скальпелем копье первого, отвел в сторону копье второго, и некоторое время они вели самый странный из поединков: все сражаясь, мчались вниз на одной и той же скорости, словно битва происходила на месте. Отразив в очередной раз докучливые самодельные копья, Мышелов даже какой-то миг скользил вниз задом наперед.

Но двое против одного - всегда сильнее, и Мышелов к собственному прискорбию убедился бы в этом, если бы не Фафхрд. Описав широкую дугу, тот несся к сражавшимся с вершины какого-то незаметного пригорка, который лишь он сам и мог углядеть. Широко замахнувшись мечом, он проскользнул как раз за спинами жрецов… дальше их головы и тела ехали вниз по отдельности.

Правда, сам северянин едва не стал жертвой последнего из черных жрецов, которому, наверно, помогал вес ледяной пики. Он нагонял Фафхрда и пронзил бы, если бы не Мышелов - он ухватил Скальпель обеими руками и отвел вверх ледяное острие, которое лишь взлохматило развевавшиеся на ветру рыжие космы северянина.

В следующий миг все они вкатили в льдистый молочный туман. Мышелов успел заметить, как голова Фафхрда мелькнула над слоем тумана, а потом его собственные глаза опутало пеленой.

Для того чтобы скользить словно в густом молоке, ощущая щеками уколы льдинок и не подозревая, что может вдруг вырасти на твоем пути, требовалось известное присутствие духа. Он услышал сердитый рык, похожий на голос Фафхрда, потом треск и звон - должно быть, хрупнула сосулька-копье, - затем раздался слабый полувздох-полустон, полный муки. Тут наконец он почувствовал, что выкатился на ровное место, и сразу же впереди вздыбился противоположный склон. Мышелов вылетел из туманной стены прямо в желто-пурпурный день и - в мягкий сугроб и принялся хохотать от облегчения. Но не прежде, чем уголком глаза успел заметить, что Фафхрд колотится в припадке хохота неподалеку, в том же сугробе.

Когда северянин поднял на него глаза, Мышелов вопросительно перевел взгляд на стену тумана. Приятель утвердительно кивнул.

- Убит и последний жрец. Все! - радостно подытожил Мышелов, раскидываясь на снегу словно в перине. Теперь главной его мечтой стало найти поблизости пещеру - он был уверен, что пещера найдется, - и как следует отдохнуть.

Но оказалось, что Фафхрд полон идей и просто кипит от избытка сил. Он намеревался торопиться и шагать до самого вечера, а перед Мышеловом развернул соблазнительные перспективы. Оказалось, что они могут выбраться из Холодных Краев завтра, а может быть, даже уже к вечеру, - так что скоро коренастый приятель уже трусил следом за своим высокорослым другом, не переставая между тем удивляться, как это Фафхрду удается быть настолько уверенным в выбранном курсе среди всего нагромождения льда и снега, придавленного тяжелыми и унылыми облаками. Не могли же все Холодные Края быть местом его детских игр, размышлял Мышелов, как-то поеживаясь при мысли о причинах, заставлявших это дитятко выбирать местечки для игр.

Сумерки наступили прежде, чем им удалось добраться до обещанных Фафхрдом лесов, и по настоянию Мышелова они начали подыскивать место для ночлега. На этот раз пещера их не ждала. Уже почти во тьме Фафхрд заметил скалистый выступ, рядом с ним росли приземистые деревья, сулившие кое-какое укрытие и дрова.

Однако оказалось, что дрова едва ли потребуются, прямо перед деревьями из снега торчала черная скала, подобная той, что вчера обеспечила их углем.

Но едва Фафхрд радостно замахнулся топором, безжизненный камень вдруг ожил и бросился на него, целя в живот.

Лишь избыток сил и энергии спас Фафхрду жизнь. Он изогнулся с такой быстротой, которая потрясла даже Мышелова, и обрушил топор на голову нападавшего. Приземистый человечек конвульсивно задергал руками и быстро затих. Фафхрд громогласно расхохотался.

- Будем считать его нулевым черным жрецом, а, Мышелов? - спросил он.

Но сам Мышелов причин для веселья не видел. Все его дурные предчувствия вернулись вновь. Что, если они однажды просчитались, и один из черных жрецов, скажем, тот, что скатился с горы в огромном снежном шаре, уцелел или уцелел тот, которого они посчитали погибшим в тумане. А тогда почему они не могли просчитаться еще раз? К тому же откуда такая уверенность, что черных жрецов было семь? А раз их было восемь, то могут найтись и девятый, и десятый… и двадцатый…

Но Фафхрд лишь посмеивался в ответ на его опасения, лихо рубил дерево, и скоро перед невысокой скалой забушевало пламя. И хотя Мышелов понимал, что оно выдает их всей округе на целые мили, он так рад был теплу, что не стал сурово отчитывать северянина. А когда они согрелись и доели оставшееся с утра мясо, такая восхитительная усталость овладела Мышеловом, что, плотно завернувшись в плащ, он сонно откинулся на спину. Но Фафхрд выбрал именно этот момент, чтобы вытащить поближе к огню алмазный зрачок, и глаза Мышелова уже не закрылись.

На этот раз северянин не собирался впадать в транс. Он оживленно и с вожделением ухмылялся, поворачивая камень то туда, то сюда, явно наслаждаясь его блеском, явно прикидывая в уме его цену в полновесных ланхмарских золотых.

Фафхрд перестал крутить камень, один из лучей его бил теперь прямо в глаза Мышелову. Тот поежился, почувствовав, что камень злобно и осмысленно глядит на него.

Но Фафхрд послушно убрал алмаз, потом то ли усмехнулся, то ли зевнул и в свой черед завернулся в плащ.

Причины для обоснованных опасений и страхов растаяли сами собой.

Пробудился он оттого, что почувствовал, как его грубо бросили на мясистую густую траву, неприятно напоминавшую мех. Голова его просто раскалывалась, вокруг пульсировало желто-пурпурное сияние, которое прорезали ослепительные лучи. Он не сразу понял, что огни эти вне его черепа, не внутри.

Он поднял голову, чтобы оглядеться, и страшная боль пронзила его. Но Мышелов не покорился ей и довольно быстро понял, где он вдруг оказался.

Он лежал напротив зеленого холма на покрытом темными кустами берегу кислого озера. В ночном небе полыхало северное сияние, а из щели-рта на макушке холма - теперь раскрывшейся шире - валили клубы красного дыма, вырываясь с усилием, словно задыхаясь пыхтел великан. Плоские лица по сторонам зеленой горы в зловещем свете словно ожили, рты их подергивались, глаза полыхали, и в каждом был зрачок-алмаз. Оцепеневшая фигура Фафхрда высилась в нескольких футах от Мышелова перед приземистым каменным столбом, который действительно оказался резным алтарем с громадной чашей на плоской вершине. Северянин что-то твердил нараспев, прихрюкивая со странными придыханиями. Такого языка Мышелов не знал и ни разу не слыхал, чтобы Фафхрд употреблял его.

Мышелов с трудом сел. Тщательно ощупав череп, он обнаружил громадную шишку над правым ухом. От рук Фафхрда посыпались искры - их явно породили сталь и камень, - и над чашей полыхнул столб пурпурного пламени. Мышелов видел, что глаза северянина плотно закрыты, а в руке его зажат алмазный зрачок.

И тогда Мышелов понял, что камень этот много мудрее черных жрецов, что служили холму-идолу. Они были просто жрецами, чересчур фанатичными и неразумными, - они, но не бог, которому поклонялись. Пока жрецы пытались отобрать похищенный глаз и уничтожить святотатцев-воров, алмазный зрачок сам позаботился о себе. Он заворожил Фафхрда, направил его на ложный курс, вернувший их с Мышеловом к истекающему желанием мести зеленому холму, и даже поторопил их: Фафхрд шел всю ночь, неся Мышелова, которого перед этим оглушил во сне жестоким ударом.

К тому же алмазный зрачок был куда дальновиднее и целеустремленнее жрецов. Он явно имел в виду нечто более важное и значимое для себя, чем просто возвращение в каменную глазницу идола-холма. Иначе зачем наставлять Фафхрда тащить с собой оглушенного Мышелова? Алмазный зрачок назначил каждому собственную участь. В воспаленном мозгу Мышелова все пульсировала фраза, которую Фафхрд бормотал две ночи подряд: “Но ему нужна кровь героев, чтобы воплотиться в образе человека”.

И пока все эти мысли слабо копошились в воспаленном мозгу Мышелова, он заметил, что Фафхрд идет прямо к нему, сжимая алмазный зрачок в одной руке и обнаженный меч - в другой. На невидящем лице северянина застыла победная улыбка.

- Пойдем, Мышелов, - мягко сказал Фафхрд. - Время… Мы с тобой пересекли озеро, поднялись на холм, верхние уста напоили нас сластью поцелуя, мы смешали свою кровь с горячей кровью Нихвона. Так обретем, наконец, жизнь в каменных гигантах, которые скоро родятся, познаем же вместе с ними радость, когда наши ступни ощутят прах городов, кровь армий, мягкую почву возделанных полей.

Эти безумные речи пробудили в Мышелове силы, и, невзирая на пляску света на небе и на земле, он вырвал из ножен Скальпель и бросился к Фафхрду, обрушив на его длинный меч хитроумнейший удар с винтом и поворотом, от которого оружие должно было бы улететь из рук северянина, тем более что глаза того оставались плотно закрытыми.

Но тяжелый клинок Фафхрда ускользнул от разящего меча, словно от детской ручонки… Грустно улыбнувшись, северянин обрушил тяжелый удар, метя в горло друга. Тот успел увернуться, лишь отчаянно и безрассудно прыгнув назад.

Теперь он оказался ближе к озеру - Фафхрд наседал, атакуя со скорбью. На неподвижном лице его застыла безмерная печаль, но тяжелый меч сновал будто Скальпель, выписывая сверкающие арабески атаки, Мышелов отступал все дальше и дальше…

И все это время глаза Фафхрда оставались закрытыми. Только почти на самом обрыве Мышелов догадался, в чем дело. Алмазный зрачок в левой руке друга видел за него. Подрагивая из стороны в сторону, он следил за каждым движением Скальпеля.

И потому, прыгая под желто-пурпурным пульсирующим небом на скользкой черной кромке обрыва у покрытого зыбью озера, ощущая всей спиной тяжкое пыхтение зеленого холма, Мышелов вдруг решился: не обращая внимания на разящий клинок Фафхрда, он прогнулся и внезапно рубанул по алмазному зрачку.

Меч Фафхрда просвистел едва ли не в пальце от его головы.

Алмазный зрачок взорвался и рассыпался в мелкую белую пыль.

Черная шерстистая почва под ними дрогнула в безумной муке.

Зеленый холм разразился огненной карающей вспышкой. Мышелов едва устоял на ногах. Из разверзнувшейся пасти в избитое до синяков нёбо взметнулся столб расплавленного камня.

Ухватив за руку дикими глазами озиравшегося по сторонам северянина, Мышелов повлек его за собой подальше от зеленого холма и озера.

Не больше чем через дюжину сердцебиений, каменная масса обрушилась на место, где они только что стояли, только брызги полетели во все стороны. Каменные капли огненными стрелами чиркнули над головами приятелей. Одна или две из них попали на плащ северянина, и Мышелову пришлось тушить его.

Оглянувшись на бегу, Мышелов бросил прощальный взгляд на зеленый холм. Он все еще извергал пламя и огненные ручьи, но выглядел теперь основательным и неподвижным, словно жизнеспособность оставила его вдруг… на время или же навсегда.

Когда они наконец остановились, Фафхрд отупело поглядел на собственную левую руку и произнес:

- Мышелов, а я большой палец где-то порезал. Кровь течет.

- Из зеленого холма тоже, - отозвался Мышелов, оглянувшись назад. - Радостно сознавать, что его-то перевязывать некому.