8

Через час я стою на все еще подгибающихся ногах перед огромными двойными деревянными дверями со сложным резным орнаментом. За ними путь во двор суда, двор позора. Он хорошо знаком мне по ежедневным новостям в прямом эфире: обвиняемых ведут через двор в Часовую башню, потом обратно, и корреспонденты, а также все любопытствующие могут хорошенько их разглядеть и дать волю возмущению. Родители встают по одну сторону от меня, мама берет меня за руку. По другую руку – мистер Берри. С обоих флангов нас прикрывают Тина и другой страж, Барк.

Мистер Берри поправляет галстук.

– Ровно? – спрашивает он Тину.

Тина кивает, обменивается с Барком взглядом, выражение которого разгадать нетрудно.

Я делаю глубокий вдох, дверь открывается, и на меня обрушивается то, к чему я оказалась совершенно не подготовлена. Первое, что я вижу, – кочан капусты, он летит прямо в меня, бьет в грудь. Со всех сторон злобные крики, вопли, мистер Берри решительно зашагал вперед, увлекая меня за собой. Мама на миг растерялась, но тут же собралась, словно на подиуме, двинулась дальше своей знаменитой походкой, и я беру с нее пример, подбородок выше, постарайся увернуться от яиц, муки, слюны, что там еще летит в нас из толпы.

Мистер Берри сквозь широкую улыбку только поспевает давать мне указания. «Улыбнись, перестань улыбаться, выше голову, ты не должна выглядеть виноватой, встревоженной тоже не должна, не реагируй, не смотри на того мужчину, осторожнее, какашки». Все это с неизменной улыбкой. С ямочками на щеках.

Я все крепче сжимала мамину руку, глянула ей в лицо – другую руку мама переплела с рукой отца, подбородок задран, лицо безмятежное, архитектурная прическа. Я попыталась подражать: каждая мелочь на своем месте, спокойствие, сдержанность, невинность, само совершенство.

Камеры направлены мне в лицо, ослепляют вспышки. Одни вопросы я успеваю разобрать, другие нет.

– Заслуживаешь ли ты Клеймо, Селестина?

– Какие бренды носишь?

– Ты веришь в честный и беспристрастный суд Трибунала?

– Надеешься, что тебе повезет, как Джимми Чайлду?

– Какую музыкальную группу ты сейчас слушаешь?

– Пластику носа делала?

– Ваше мнение об отношениях между правительством и Трибуналом в текущий момент?

Я думаю о множестве людей, которые за десятилетия прошли по этому двору, – в ту сторону они шли еще незапятнанными, а возвращались Заклейменными через двор визга и свиста, предрассудками мощенный. Я думаю о Кэррике, который вернулся нынче утром, а футболка вся в муке. Теперь я понимаю, откуда взялась мука. Нас предъявляют всем остальным, как зеркало худших кошмаров каждого. Мы – козлы отпущения за все, что у каждого в жизни дурного.

Камеры тычутся в лицо, эта дорога – самая длинная в моей жизни. Микрофоны, вопли, насмешки, хищный присвист. Я чувствую изнутри, как дрожат мускулы лица, хотела бы знать, видно ли это со стороны. Обрыскала взглядом лица в толпе. Обычные, нормальные люди, но преисполненные ненависти. Одним любопытно, да и только, но кто-то лезет в это дело с ногами. А вот женщина кивает мне. С уважением кивает, спасибо ей за это.

Наконец вошли.

– Придется похлопотать, чтобы нам поверили, – бормочет мистер Берри, слегка ошеломленный, отряхивая свой пиджак.

Трое судей в кроваво-красных мантиях сидят во главе зала, на подиуме. БÓльшую часть помещения занимают ряды кресел. Это не обычный зал суда, потому что он располагается в старом замке. Свободных мест нет, позади люди стоят, теснятся. Я подумала, это пресса, но, подойдя ближе, разглядела повязки – это все Заклейменные. Они стоят парами, между каждыми двумя – представитель прессы или общественный наблюдатель, как положено по закону, запрещающему Заклейменным собираться больше двух.

Я сажусь за стол впереди всего собрания, рядом мистер Берри.

Мама и папа садятся в передний ряд, сразу за мной. Джунипер нигде не видать. Я оглядываюсь по сторонам в безнадежных поисках Арта, увидеть бы его, и сил прибавится. Но нет его, сердце мое разбито. Потом я вижу деда и едва могу удержаться от слез. Он приветствует меня, прикоснувшись двумя пальцами к шляпе.

Боско велит мне встать.

– Селестина Норт, – провозглашает он. – Вы предстали перед этим судом, потому что вас обвиняют как недостойную гражданку нашей страны: вы обвиняетесь в порочности суждения и заслуживаете быть изолированной от нормального общества. Признаете ли вы это обвинение или отрицаете?

– Отрицаю! – говорю я, слабый голос мой еле слышен в огромном зале, но это уже позади, я рада, больше ничего не придется сегодня говорить, а то ноги трясутся и подгибаются, как бы не упасть.

– Очень хорошо. Мы выслушали ваше заявление, а в ходе судебного разбирательства заслушаем очевидцев происшествия и свидетелей вашего характера. На этом основании мы огласим приговор. Теперь вы свободны, возвращайтесь домой и завтра утром…

– Минуточку, судья Креван, – вмешалась судья Санчес. – Мы, судья Джексон и я, предпочтем, чтобы мисс Норт оставалась в камере до окончания суда.

Боско явно удивлен этим требованием.

– Учитывая положение мисс Норт и внимание, которое привлекло это дело, мы полагаем, что ее преждевременное возвращение домой позволит ей или другим людям использовать ее и ее историю в собственных интересах.

– Впервые слышу! – возмущенно говорит Боско. – И я решительно возражаю. Мы задерживаем обвиняемых, только если существует риск побега, а в случае мисс Норт подобной угрозы нет. Она не сможет исчезнуть именно потому, что привлекла всеобщее внимание.

– Совершенно верно, судья Креван, но, учитывая это всеобщее внимание, желательно предотвратить тот цирк, в который некоторые способны превратить столь серьезное дело.

– Но если она переночует у себя дома, ни с кем не будет общаться…

– Такое же предписание получил Джимми Чайлд, и мы прекрасно понимаем, что условия были нарушены.

Боско ощетинился, словно последний упрек был адресован лично ему.

– Мисс Норт – не мистер Чайлд.

– Разумеется, но этот случай нас чему-то научил. Мы полагаем, что в интересах Трибунала и обвиняемой ей следует оставаться в пределах замка Хайленд.

– Обсудим это в моем кабинете, нельзя решать это вот так, экспромтом.

– Я вношу предложение, – преспокойно заявила судья Санчес.

– Я поддерживаю, – кивнул судья Джексон.

– А я возражаю, – сказал Боско в полной растерянности. – Она же еще ребенок.

– Через полгода ей исполнится восемнадцать. Она помещена отдельно от других задержанных. Рядом с ней находится лишь один обвиняемый, восемнадцати лет – лучшее, что мы можем предоставить, учитывая обстоятельства.

Боско онемел.

– Итак, решение принято. Селестина Норт будет находиться в камере до окончания суда. – Судья Санчес ударила молоточком и самодовольно улыбнулась.

Загрузка...