Клан быка

Часть третья В ИГРЕ КАК В ИГРЕ

Город лежал посреди пустыни, как ожерелье.

Под черным южным небом, между волнами дюн — россыпь огней. Желтоватые светлячки ламп накаливания в окнах, рыжие уличные фонари, неоновая реклама — красная, синяя, зеленая, с фиолетовыми прострелами…

И ослепительно белые конусы света из-под фар патрульной машины.

Они крутились вокруг города, карабкались на дюны, пропадали за их вершинами — и снова появлялись. Иногда конусы света заползали на улицы городка, и тогда за ними становилась видна и сама машина, старый «хаммер» военного образца.

Огромная кабина, совсем открытая, даже ребра — направляющие для тента убрали. Зато посреди нее высокая пулеметная турель. И сам пулемет тоже дай бог каждому. Длинный ствол — огромный любопытный нос — высунулся далеко над головой водителя. Когда «хамми» вздрагивал на ухабах, пулемет покачивался на амортизаторах турели, принюхиваясь, нет ли чего подозрительного…

Вот только сейчас эти два слепящих конуса света куда-то пропали. Ни в городе не видно, ни среди дюн вокруг…

Леха даже привстал, чтобы лучше видеть — может, где-то среди дюн за городом затерялась? Нырнула туда, а сейчас вынырнет, и…

Мотор взрыкнул сзади.

Совсем рядом, прямо за спиной. Метрах в трех…

Ревел мотор, еще громче скрежетала коробка передач, никак не желая переключаться. Скрежетала так, словно собралась стереть свои потроха в металлическую пыль. Скрипнула турель пулемета…

Леха крутанулся… и почувствовал, как в бок уперся камень. Сквозь веки просачивался красный свет догорающего дня.

Леха тихонько застонал. Опять этот дурацкий сон…

Чертов городок; гребаный патруль! И так всю ночь там сидишь, ломая глаза и выглядывая в темноте игроков. Крутишься между дюн, чтобы патрулю под фары не попасться, и так всю ночь.

Две ночи уже там безвылазно отсидел. Прямо как на работу. Так еще и в снах теперь…

Сон ушел, но скрип не пропал. Что-то упорно скрипело. Железом о камень. Что-то металлическое со скрежетом выдирало каменные крошки над самой головой.

Леха с трудом разлепил глаза.

Солнце еще не село, но было уже где-то у самого горизонта, невидимое за стеной. Небо потемнело, а от стены наползала на долину огромная тень. Отсюда и до озер, до опушки Блиндажного леса. Все накрыла.

Лишь тучи над озерами светятся пурпурным. Да самые-самые верхушки блиндажных дубов красно-золотые, словно расплавились. А все, что ниже, утонуло в сумраке.

Жажда была тут как тут. Еще не взялась за тело всерьез, но пить уже хотелось. Леха попытался сглотнуть — и сморщился. Больно.

А скрипело…

Сатир, сволочь! Одной лапкой уперся в валун, в другой маленькая стальная веточка из Блиндажного леса, больше похожая на гвоздь. На хромированный гвоздь-двадцатку. И долбил, долбил, долбил этой веточкой в камень.

— Господи… — пробормотал Леха. — Другого места не нашел?

— А, проснулось, рогатое… — покосился сатир на Леху, не переставая терзать валун.

В горле было больно — хотелось пить. В голове было мутно — хотелось спать. Хотя бы еще часика два… Пока не разбудит жажда.

Но, видно, не судьба. Чертов шибздик! Скрежет вгрызался в голову, как стальная ветка в камень.

— Ну хватит, — сказал Леха, сморщившись. — Ну что ты делаешь…

Сатир ударил еще несколько раз, потом сдул каменную крошку. На валуне выступили маленькие параллельные канавки.

— Откидной календарик тебе мастерю, неблагодарное.

— Какой-какой календарик? — уточнил Леха, таращась на огромный валун. Со сна в голове было мутно.

— Откидной! Сколько тебе до откидки осталось, туго-думное!

Леха поморщился:

— Спасибо, но дни посчитать я как-нибудь и сам могу…

— Это пока, — с готовностью откликнулся сатир. — Это пока ты в обучалке два дня был, да тут три. Всего-то. Вот и кажется, что и дальше все будешь помнить. А оно ни хрена. Тянется, тянется, а потом хлоп — и словно очнулся. И позади сплошная нескончаемая полоса из вчера и того, что до вчера, и того, что до до вчера… А сколько этих до до до вчера было — хрен его знает. Пытаешься вспомнить, сколько тут уже — два месяца? полгода? И ни хрена. И тут ка-ак накатит: а может, это тебе вообще только кажется, что уже целую вечность тут мучаешься, а на самом деле еще третья неделя не закончилась?…

Леха покосился на этого доброхота. Да уж… умеет утешить, ничего не скажешь!

Два месяца? Полгода? Нет уж, спасибо. Раньше выберемся!

— Мне не понадобится, — сказал Леха.

— Понадобится, понадобится, — покивал сатир. — Спохватишься, да будет поздно. Еще умолять будешь, лишь бы кто узнал, сколько тебе осталось…

Он прочистил пальчиками канавки. На боку валуна засверкали разноцветной слюдой четыре вертикальные палочки, их наискось перечеркнула пятая. Сатир удовлетворенно крякнул. Но вдруг нахмурился и повернулся к Лехе:

— Кстати. Ты чего это днем дрыхнешь, а ночами бегаешь? Чего полуночничаешь-то? Ночным кошмаром решил заделаться, рогатое?

Леха вздохнул, но промолчал.

С ним только так — не разговаривать. Этот однорогий тут от одиночества мается, что ли… Каждый день, как только тут появишься, обязательно тут же припрется — и давай болтать. И болтает, и болтает, и болтает… Уже уши трубочкой свернулись, а он все поучает и уму-разуму учит. Ужас.

Но если не отзываться… Леха осторожно покосился на сатира: может, отвяжется и уйдет?

Не тут-то было. Сатир упер маленькие ручки в бока и внимательно вглядывался в Леху.

— Ты где пропадаешь, парнокопытное, я тебя спрашиваю? Где кровушки напиваешься? Что-то на сильно страждущего ты не похож…

— Так… Нефтяные вышки окучиваю…

— А, все работничков мочишь? Трудовую кровушку пьешь… Подожди, а охрана?! Там же охраны должно быть немерено! Нефть — это бензин, а бензин тут — все! Самое ценное после самих машин. Здесь ведь никаких попсятных телепорталов нет, быстро перемещаться из одной зоны в другую можно только на машинах. Кто быстрее ездит, тот тут всем и заправляет. Машины и нефть здесь как оружие. За нефть тут постоянно грызутся. Как ты с их охраной-то разделываешься?

— Да какая там охрана… Одни наши. Русские все.

— Пф! Ну еще бы! — сатир даже обиделся. — А ты как хотел? Конечно, русские! Русский везде нефть найдет… Национальный продукт. Гордость! Да и потом… Тут, в игре, за добычу нефти платят столько же, сколько на реальных буровых, а может, и побольше…

Леха нахмурился и опустил голову. За добычу виртуальной нефти — платят реальными деньгами? Да еще больше, чем за добычу реальной?… Идиотизм какой-то, вся эта киберномика… Ладно, к черту! Надо дело делать, а не сопли жевать. Начнешь выяснять — это еще на час болтовни. Этот однорогий может говорить о чем угодно. И без конца. Точнее, пока насмерть не заболтает…

Леха шагнул в сторону, обходя сатира, и тот, конечно же, тут же заговорил:

— И что, ты только на вышку бегаешь, рогатое?

— А что?

— Смотри… — Сатир покачал головой. — Место там, конечно, сытное, не спорю. Но ты лучше не ленись, разбавляй. Одну ночь там, две ночи честно по пустыне нарезаешь. Понял?

Леха хмыкнул. Разбавляй… Легко сказать! Если бы только с жаждой бороться — может, и разбавлял бы. Но…

Леха украдкой покосился на плечо. Алиса нарисовала на броневом наросте маленького дракончнка. Грубовато получилось — а попробуй поскреби на броне кончиком крыла! — но кому надо, узнают. Должны узнать.

— Понял? — не отставал сатир.

— Разберемся, — сказал Леха и попытался обойти сатира.

— Э, э, рогатый! Опять умничаем? Я тебе серьезно говорю: не нарывайся. От добра добра не ищут. Погулял, и хватит. Не доставай их совсем уж. А то…

— А то что?

— А то перекроют кислород, вот что! Думаешь, не сообразят, как от тебя отделаться?

— Пока не сообразили.

— Вот именно — пока! Русские, говоришь, одни? Смотри… Наши медленно запрягают, да быстро ездят… Думаешь, самый умный тут?

Леха не ответил. Умный не умный, а с теми на вышке как-нибудь разберемся! И не с такими справлялись.

Бочком, бочком — чтобы сатир не увидел дракончика на правом плече, а то опять от болтовни не спасешься, — Леха обошел его и засеменил к расщелине.

Скоро ночь.

Надо поторапливаться…

Ночь опустилась, когда от стены не отбежал еще и на десяток верст.

Черная, южная. Затопившая все темнотой. Еще одна…

Две прошлые ничего не принесли. Найти Гнусмас было легко. Магазинчик «Самсунга» высмотреть тоже нетрудно. А вот Тхели…

Тхели не было. То ли она два дня просто не приходила в игру, то ли…

Леха мотнул головой, прогоняя предательскую мысль. Нет! Должна быть в игре! И найдется.

Обязательно найдется.

В город, скорее в этот чертов город — вдруг она по вечерам туда заходит, а не глубокой ночью?

Только сразу в город никак, жажда уже подступала…

Пить хотелось все сильнее. И можно сто раз убеждать себя, что это выдуманная жажда, что это милливольты на каком-то крошечном электроде, воткнувшемся в мозг, — да только не помогает это. Пить, пить, пить! — вот что бьется в голове, выгоняя все прочее. И ничего с этим не поделать. Кроме одного — по-быстрому напиться.

Дюны едва угадывались в темноте.

Месяц висел на востоке, над самым горизонтом — едва заметный. Народился день или два назад. Тоненькая долька света, повисшая на небе почти горизонтально. Света от него почти нет, да и зайдет вслед за солнцем совсем скоро…

Три дня назад казалось, что все эти дюны на одно лицо. Но сейчас…

Сознательно найти различия между ними, пожалуй, и сейчас бы не смог. По своим прошлым следам ориентироваться тоже бесполезно, ветерок заносит их за несколько часов.

Но зато выработалось что-то внутри — какое-то подсознательное ощущение пространства, по которому ходишь уже не в первый раз. Оно и срабатывало, помогало ориентироваться.

Вот и сейчас. Словно в бок кто-то подталкивает: надо бы повернуть вправо. Куда-то сюда должно быть к нефтяной вышке…

После первого разгрома те мужики никуда не убрались. На следующую ночь все так же гудели насосы, горел факел попутного газа. Вышку для дозорного водрузили на место. Только вот остальные не трепались возле костра, а старательно пялились в темноту.

Леха хмыкнул. Кажется, они так и не успели сообразить, что случилось потом… Так и не поняли, как же он очутился среди них. Все они — и те, что сидели на земле, и дозорный, — все смотрели на восток. Ждали, что он придет к вышке оттуда же, откуда и в первый раз…

Дети.

Неповоротливые самоуверенные дети, даром что с оружием… Леха поморщился. Да, как детей избивать… Щенков, еще слепых…

Но уж слишком хотелось пить. И надо было идти в Гнусмас, искать Тхели.

Все повторилось, как в первую ночь: сбитая вышка, скукожившиеся без крови трупы, лужицы горящей нефти…

А на следующую ночь вышка опять высилась над пустыней. Только площадка и дюны вокруг сияли, как днем.

Нефтяная площадка лежала между дюн, как днище широкой чаши, залитой светом. Они привезли и установили шесть прожекторных ламп. Широкие конусы света проткнули темноту во все стороны — раскрывшиеся лепестки огромного цветка, сотканного из света.

Сразу и не подберешься. Пришлось провозиться подольше…

Что они придумают на этот раз?

Ну, вышку поднимут, ясно. Все будут при оружии. Опять лампы эти врубят. А что еще?

Сколько придется провозиться, чтобы утолить жажду? Чем дольше провозишься здесь, тем позже доберешься до Гнусмаса. А ведь Тхели может приходить туда вечером… и уходить ночью. Как раз пока ты тут набиваешь брюхо парной кровью…

Леха вглядывался в темноту — где слепящий глаз прожекторной лампы, уставившейся в эту сторону? Но яркой звезды над горизонтом все не было.

Черт возьми, только ошибиться с направлением еще не хватало! И так уже пора мчаться в Гнусмас, к магазинчику этому чертовому. И если ошибся…

Нет, не ошибся. Огонь появился. Только не слепящий, как фара дальнего света, глаз прожекторной лампы, а синеватый факел попутного газа над вышкой. И все. Леха даже сбился с шага. А где эти чертовы лампы?… Что они на этот раз придумали? Леха нервно сглотнул — и сморщился от боли. Горло совсем пересохло. И как же хочется пить!

И ночь уже началась, а это значит, Тхели в любой момент может прошмыгнуть из гостиницы в магазинчик. Пока ты тут возишься с этими нефтяниками…

Леха резко выдохнул. По привычке — это как поставить точку в раздумьях. Но программа восприняла это по-своему. Из глотки вырвался низкий рев, почти рычание.

Черт возьми! Жажда, Тхели — и еще эти чертовы отечественные программеры, усердные до чертиков! Эх, если бы можно было одним махом послать все это к дьяволу… Леха от души врезал в песок копытом — ну хоть так сбросить раздражение! Хотя бы капельку… Сейчас придется быть спокойным и расчетливым, как удав, вышедший охотиться на мартышек.

И побежал к синеватому огоньку над горизонтом.

Прожектора вообще не горели. Ни одного. А сами охраннички…

Леха плюхнулся в песок на гребне дюны — осторожность лишней не бывает — и тихонько выглянул.

Синий факел привычно горел на вершине насоса, метрах в двадцати над землей. Ниже гуляли отблески теплого древесного огня — по лениво крутящемуся маховику, по верхушкам баков для нефти, по перегонному аппарату, по решетчатой сторожевой вышке. Но именно отблески, самого костра не видно.

Он горел на прежнем месте, только само место огородили чем-то темным.

Несколько невысоких стеночек метра в полтора высотой. Изогнулись дугами вокруг костра. Три поближе к костру — кольцом, в котором три узких прохода. Еще три стеночки подальше от костра, напротив выходов из внутреннего кольца. Эти стеночки пониже, а в длину побольше…

Сложено это все не из кирпича, а из чего-то неправильного, неровного… Песок! Вот что это такое: мешки с песком.

А все эти стеночки вместе — защита от обстрела. Обкладка, как называл это их сержант.

Ну, это в идеале — защита. То, что сейчас высилось вокруг костра — это не обкладка, это так, жалкая пародия. Безрукая и корявая.

Но дело даже не в этом. Черт с ним, что корявая. Но они что, всерьез собрались этим защититься — от него?!

Леха неуверенно хмыкнул. Нет, они всерьез собрались защититься этим — от тяжеленной бычьей туши?…

Приподнялся, переполз через гребень и тихонько пошел вниз с дюны, забирая влево. Приближаясь к площадке по широкой спирали.

Вглядываясь в темноту между баками с нефтью, в темный силуэт строительного вагончика, в сплетения перегонного аппарата…

Разнести эту обкладку из песочных мешков не проблема. С бычьим телом под тонну весом, да разогнавшись… Делается на раз-два. Вопрос не в этом. Вопрос в том, на что они рассчитывают на самом деле?

Что это все? Ловушка? Где-то затаился снайпер с ночным прицелом?

Костер все ближе, а темные силуэты резервуаров и перегонного аппарата все правее. Если снайпер и спрятался где-то там, теперь ему придется смотреть сюда через костер, через эти стеночки обкладки. Хоть какое-то прикрытие.

Если снайпер, конечно, засел там, а не в другом месте…

Ветерок гулял между стеночками обкладки, трепал языки огня. В отблесках света колыхались темные тени на баках с нефтью. Похоже, все собрались там. Человек пять… Нет, шесть.

Потянуло дымком, и Леха остановился. Подветренная сторона. Заходить в атаку лучше отсюда. Дело не столько в запахе — человек не собака, плохо ловит запахи. Да здесь и не реал, едва ли игрокам как-то передаются запахи… Куда важнее звуки, Их ветер утаскивает вместе с собой. И вот этот эффект чертовы программеры вполне могли учесть…

— …вы к нему как к спецназовцу какому, ей-богу, — принес ветерок хрипловатый голос ковбоя. — Столько мешков таскать… Потом там, вокруг… Тьфу! Смотреть противно!

— Ты рогами сколько раз получил? — спросил незнакомый голос.

Ковбой фыркнул, но отвечать не спешил.

— Мало? — наседал голос.

— Да потому что не ждали его! — не выдержал ковбой. — Да он еще и со спины напал, как последняя сука…

— А должен был под марш идти, чеканя шаг?

— Это ты такой умный, потому что в игре!

В игре… Леха сглотнул — и тут же сморщился от боли в горле. Облегчения от сглатываний никакого, но рефлексы не одолеть. Господи, как же хочется пить!

В игре… Да раньше ни разу в жизни не хотелось пить до такой степени! А уж в тот чертов первый день, когда выбросило сюда, в первую ночь…

Леха передернул плечами и тихонько пошел вперед. Надо поторапливаться. Уже ночь, а до Гнусмаса еще час с лишним ходу.

— …а вот когда такая же падла тебе в реале в подворотне в спину пристроится и нож в почку воткнет, тогда узнаешь, куда чеканят шаг, а куда на каталке отвозят! — Ковбой явно завелся.

— Да ладно вам, — вклинился меланхоличный голос мечтателя. — Его тоже можно понять. Говорят, у некоторых монстров стоят такие скрипты, что, если они не будут убивать, у них начинается боль, и…

— Ой, да хватит! — сказал ковбой. — Понимать… Чего тут понимать-то? Шкурка у него, может, и звериная, а требуха-то от обычного урки. Какой там был, такой здесь остался. Какой-нибудь домушник. Или шестерка, с ларьков дань собирал. А может, вообще школьниц в подъездах ловил, мудак…

Леха замер на полшаге. Правая нога! Кожи над копытом что-то коснулось — твердое, жесткое.

Натянулось — и сорвалось, как лопнула струна. Или просто длинная проволока, туго натянутая над самой землей…

Рефлексы швырнули тело на землю, и одновременно в темноте звонко клацнуло. Металлом по металлу.

Господи! Хорошо, что не мина, а всего лишь граната! Где-то слева, метрах в пяти…

Раз!

Леха покатился по земле. Вправо, сильнее отталкиваясь передними ногами, чтобы забрать чуть назад, так легче катиться — и вниз по склону…

Два!

В полной тишине, лишь скрипит песок — за костром стало тихо-тихо. Тоже услышали щелчок рычага. Так вот для чего эти мешки с песком! Эх, раньше бы сообразить… А теперь одно осталось: с боку на бок, с боку на бок, как можно дальше от…

Три!

Последний перекат… и вжаться в землю, выставив бронированный бок. Потому что…

Удар встряхнул и тело и землю, к которой прижался. Врезало так, что приподняло над песком, наклонило на бок, чуть не перевернув на спину…

Но не перевернуло. Под животом снова песок. На левом боку что-то теплое, течет по шкуре. И на плече тоже хлещет…

Вокруг тяжело гудит, особенно слева… Нет, это не вокруг. Это в голове. В заложенном ухе, черт бы побрал этих дотошных программеров!

Сквозь гул пробились крики:

— Где он?…

— Ты его видишь?…

Леха двинул левой передней ногой — цела вроде. Хорошо. Теперь правой… Эта тоже цела. Теперь что с задними…

— Да включите же кто-нибудь свет!

С гулкими хлопками стали включаться лампы прожекторов. Все вокруг залило ослепительным светом…

Леха зажмурился. Черт, черт, черт!

Задние ноги, кажется, тоже целые. Серьезных ран нет. Осколок лишь чиркнул по боку, между броневых наростов. Несильно, только шкуру распорол да кровь пустил. Бежать можно, да только поздно убегать! Слишком близко к прожекторным лампам. Посреди моря света, открытый со всех сторон. Попытаешься вскочить и убежать — расстреляют из пулемета на вышке. Пока встанешь, пока развернешься, пока убежишь в темноту… Позади метров сто, освещенных прожектором до рези в глазах…

Дьявол! Надо же было так попасться!

Хотелось вскочить, рвануть прочь — в темноту, подальше от этого света, пробивающего даже веки. Но Леха лежал не двигаясь. Как упал, так и лежал. Лишь рискнул чуть-чуть приоткрыть глаза.

— Ха! Вон он, ваш бычок! — Из-за обкладки вышел ковбой. «Калаш» он держал одной рукой, пижонски уложив автомат стволом на плечо, чтобы не напрягал руку. — Я же говорил! Одной гранаты хватило! А вы — то, се… Как со спецназовцем каким с ним цацкались…

— Может быть, он еще жив? — вклинился мечтатель. — Добить бы, чтобы не мучился…

— Стоять! Куда полезли! — вышел из-за обкладки еще один.

Тот новенький, которого не было здесь в прошлые ночи. В каске, в бронежилете, в руках бинокль.

— Что-то далеко лежит… — прищурился он. — Ты разве там растяжки ставил?

— Да нет вроде… — нахмурился мечтатель. — Только вон там и там… Вон, видишь?

Теперь, когда он водил пальцем, указывая, в ярком свете прожекторов легко нашлись блестящие волоски проволоки.

Растяжек было много, они шли широкой полосой перед нефтяной площадкой. Одни чуть ближе к ней, другие чуть дальше, в шашечном порядке.

Если бы бросился напрямик к костру, зацепил бы как минимум две. А то и три…

— Да взрывом его отбросило! — заявил ковбой. — Да дохлый он уже, говорю вам!

Он шагнул вперед, но новенький положил ему руку на плечо:

— Постой…

Он хотел еще что-то сказать, но отвлекся назад. Из-за обкладок вылезли и остальные трое. Поглядеть, что творится. Теперь перед мешками с песком столпились все шестеро.

— Эй, люди! Вы куда? — раздраженно прикрикнул новенький. — Чего вылезли? Чего сгрудились? Назад, назад! За мешки! Мало ли что тут еще… Эй, на вышке! Дай-ка контрольного огонька ему в голову, на всякий случай!

Но ковбой тут же обернулся к вышке и замахал автоматом и свободной рукой:

— Не, не! Не смей! Я тебе дам, огоньку… Кончайте буксовать, парни! — Он протиснулся между новичком и мечтателем и потопал через полосу растяжек. — Дайте я с него рог спилю, пока он разлагаться не начал! А потом уж что хотите с ним делайте…

Ковбой на ходу перекинул автомат в левую руку, правой нащупал на поясе кобуру с револьвером, за ней ножны. Блеснул широкий нож.

Леха не двигался, лишь внимательно вглядывался через прищуренные веки. Ну, давай, давай, коллекционер скальпов недоделанный! Еще поближе…

Ковбой шел не задумываясь, кратчайшим путем. По прямой. Все ближе и ближе, за его спиной уже почти не видно тех пятерых, что столпились перед обкладкой. Они тоже потихоньку брели сюда, посмотреть на труп быка поближе…

А самое главное, ковбой загородил собой вышку — с крупнокалиберным пулеметом на вершине. Еще один шаг…

Леха вскочил и бросился вперед.

Ковбой замер от удивления. Даже ножом замахнуться не попытался. Про автомат и вовсе забыл.

Но Леха пролетел мимо него, даже не задев рогом. Пусть стоит, идиот! Из-за него огонь сразу не откроют, побоятся своего задеть.

— Э!…

— Он…

— Огонь!!! — рявкнул новенький.

Столпившиеся перед обкладкой заорали, заметались, вскидывая автоматы и целясь…

Леха промчался мимо застывшего ковбоя, свернул ему за спину. Теперь слева ковбой, справа эти пятеро, а он между ними. Начнут стрелять, сами себя и перестреляют…

Левая нога зацепила натянутую проволоку, и где-то справа клацнул, отжавшись, предохранитель гранаты. Это значит, до взрыва есть три секунды с маленьким хвостиком. Быстрее, быстрее!

— Наискось через полосу растяжек. Срывая все, которые попадаются под ноги. Вот еще одна, еще… И теперь резко вправо, по дуге обходя этих пятерых! За их спины, прямо в покинутую всеми обкладку.

Леха влетел в узенький проход между мешками с песком. Рога тут же зацепились, бежать стало невозможно, но Леха и не пытался. Лишь втиснулся за стеночку, чтобы прикрыла круп, и рухнул вниз.

Мешки с песком с обеих сторон. Слева внутреннее кольцо обкладки, за ним пылает костер. Справа внешнее кольцо мешков с песком. За ним вопли, ругань, запоздавшие выстрелы, заглушающие команды новичка, который орет им лечь, но его никто, кажется, не слышит… И, самое главное, гранаты.

Сорванные растяжки вырвали из гранат кольца. Самая первая граната стоит на замедлителе уже секунды три…

Грохнул взрыв.

В мешки с правого бока застучали осколки, глубоко входя в песок. Вопли и ругань разом оборвало.

А солдат на вышке наконец-то пришел в себя. Сверху сверкнули трассирующие нити, и в мешки над головой ударили разрывные пули. Уши заложило от грохота, лоб и морду обдало песком из распоротых мешков.

За обкладкой грохнула вторая граната, еще одна…

А разрывные пули все рвали мешки, разбрасывали песок в стороны, накрывали все вокруг пыльной тучей…

Не вставая, едва приподнявшись над землей, Леха прополз вперед, до следующего выхода из обкладки — проем едва угадывался в вихре песка, поднятом разрывными пулями, — пролез через него и рванул на вышку.

Трассирующие нити, бившие в одно место, вздрогнули,. рванулись следом — но слишком поздно. Лоб уже врезался в первую опору. Решетчатая башня застонала и стала заваливаться. Ниже, ниже…

Грохнулась вершиной о бак с нефтью, со скрежетом сползла на землю, и все стихло.

Лишь с едва слышным шелестом оседает песок…

Прожекторные лампы заливают все немилосердно ярким светом…

И больше никто не орет, не стреляет. Не двигается… Вот и все.

Горячий завтрак из семи блюд подан, милорд! Приятного аппетита. Леха сморщился от отвращения — но толку-то? Тут уж никуда не денешься. Некогда привередничать и угрызения совести разводить!

Леха развернулся и рысцой припустил назад, на край площадки. К тем шестерым, которых накрыли взрывы гранат.

Быстро высосать — и в Гнусмас. И пошустрее!

Патрульный «хаммер» был старый и обшарпанный, но движок работал как швейцарские часы. Хруст камешков под шинами и то громче, чем тихое урчание мотора. Если бы не отсветы фар…

Леха сжался, как мог, втискиваясь в закуток.

Но это мало помогало.

Чертов городок! Гребаные домики, долбаные простеночки!

Издали — так всего много! Улицы, дома, магазины, склады. А вблизи — маленькое все, мелкое, крохотное. Круп спрятать негде. Черт бы их побрал, эти узенькие улочки!

— Куда-то сюда свернул… — шепнул тот, что стоял за турелью пулемета.

Но в предутренней тишине каждый звук разносился далеко-далеко, никак не желая умирать.

— Пить надо меньше, — огрызнулся водитель. — Ну откуда здесь быки? Да их отроду в этой зоне не было.

Но тоже шепотом. И одну руку убрал с руля, положил на боковое сиденье. Автомат там у него?

«Хамми» медленно полз по улице, погасив фары.

— Говорю, видел! — прошипел пулеметчик.

Повел пулеметом по сторонам. На стволе, как снайперский прицел, закреплен фонарь. Пятно света запрыгало по стенам, по углам, по обочине, заросшей мелкими кактусами. Скользнуло на помятые баки с мусором…

И остановилось.

У Лехи перехватило дыхание. Ну, все. Если патрульные заметят, что баки слишком сильно отодвинуты от стены…

Пятно света скользнуло на соседнюю стену — уф! неужели пронесло? — и тут же скакнуло обратно к бочкам.

А-а, черт бы его побрал! Леха даже зажмурился, чтобы случайный отблеск света в глазах не выдал. Кто знает, до чего могли дойти в реализме родные программеры, дорвавшись до нормального финансирования?

— Ну что там? — не выдержал водитель.

— Мм… А знаешь, поползли-ка дальше… Да! Бон туда сворачивай.

— Ты же сказал, что он сюда забежал!

— Ну ты сворачивай, сворачивай… Ты же сам сказал, что это мой глюк? Так? Ну а раз глюк мой, то кому виднее, куда он побежал?

Водитель фыркнул, но движок «хаммера» заурчал громче. Машина проползла мимо бочек и скрылась за углом большого склада — сплошные стены метров в пять высотой, и ни одного окна.

Леха подождал пару минут, вслушиваясь.

Пулемет у них мелкокалиберный вроде бы. В принципе, броневые наросты могут и выдержать. Но… К черту эксперименты! Лучше не рисковать. Начнется стрельба — весь город переполошится. И что тогда?

Леха терпеливо ждал, пока урчание «хамми» и скрип песка под его шинами затеряются в шепоте ветра. Тогда медленно, по шажку, чтобы стальные наросты не скрипели о жестяные баки, полез из укрытия.

Уф! Пронесло. Второй раз за ночь. И, кажется, последний…

Небо на востоке светлело — ночь уходила. А вместе с ней и последняя надежда.

Что Тхели не было одну ночь — ну, это объяснимо. Мало ли что в жизни случается…

Почему ее не было две ночи подряд? Тоже можно себя уговорить, если очень хочется. Это еще не безнадежно. Еще есть шансы, что на самом-то деле она еще здесь, еще работает в магазинчике «Самсунга».

Но три ночи… Три ночи подряд…

Это уже на случайности не спишешь. Не работает она тут ночами.

Но может быть, она работает днем?… Правда, Алиса говорила, что Тхели выходит в сеть только днем, на ночь у нее есть занятия поинтереснее. А когда в Москве день, здесь ночь. Здесь, в игре, время американское, они здесь основные клиенты…

Хорошо бы уточнить все же! Выходить в сеть только днем — это у Тхели привычка или железное правило? Может, все же решила пожертвовать ради подружки парой своих ночей? Тогда здесь она может быть днем… Но это надо идти к Алисе. А идти к Алисе… Леха поежился. Не хотелось идти к Алисе — пока. Пообещать-то, что найдет Тхели, пообещал, обнадежил, а теперь вот… Расспрашивать про режим Тхели… Очень уж похоже это на чертовы оправдания: я пообещал, я искал, но… Ч-черт! Леха с трудом удержался, чтобы не врезать копытом в мостовую. От души так врезать!

Ну что, искать ее тут днем? Так здесь же чертовы патрули! И ночью-то от них едва можно спрятаться, а уж днем-то… Все, надо уходить. Пора. Темноты все меньше, а народу все больше. Еще минут двадцать — и кто-нибудь заметит. Леха в последний раз покосился на дальний конец улицы — там высилась громада гостиницы.

«Тупичок Церберов». Здесь игроки оставляли свои аватары, когда выходили из игры. То есть можно, конечно, и в любом другом месте бросить своего персонажа, хоть посередине пустыни. Но тогда в следующий раз может оказаться, что в эту аватару уже не войти. Неподвижное и беззащитное тело и ограбить могут, и бронежилеты снять, и вообще прибить. Мало ли кто кому здесь дорожку перешел, пока играл…

А в «Тупичке» специальные комнатки и охрана круглые сутки. И стоит на главной улице города, недалеко от площади, в двух шагах офис шерифа города… Да и сама по себе гостиница на штурм ну никак не провоцирует. Стены из тяжелых кирпичей, крошечные окошечки. Крыльцо — как вход в средневековый замок. Лестница узкая, длинная и до ужаса крутая. Тяжелая дверь красного дерева…

Еще эта дверь ужасно скрипит — чтобы возвещать о заходе в игру очередного игрока. С таким скрипом захочешь, не пропустишь чей-то приход, если стоишь на главной улице.

Да только что толку… За три ночи из этой двери не вышло ни одной девчонки, хотя бы отдаленно похожей на Тхели.

Леха вздохнул. Развернулся и засеменил в конец главной улицы. К темноте пустыни, к длинной дороге домой.

Черт возьми… Ну и что теперь делать? Саботаж не прошел. Надежда найти Тхели, выйти через нее на друзей Алисы, чтобы хотя бы боль убрали, эту чертову жажду, — тоже помирает, похоже. И теперь…

Леха передернул плечами. Черт возьми… Что теперь? Год, целый год здесь?

А еще… Леха поморщился. Надо все же сделать крюк и заглянуть к Алисе. Ох, паршиво вышло. Но лучше все же заглянуть к ней и сказать, чтобы напрасно не наде…

Скрип пронзительный, как гвоздем по стеклу. Леха шарахнулся к самой стене дома, стараясь слиться с ней, затеряться в тени. Предутренняя тишина будто усиливала звуки. Кажется, это прямо за спиной кто-то пронзительно завопил, а не скрипнула дверь на другом конце улицы… Да. надо убираться. Утро наступает, теперь игроки валом повалят.

Потихоньку семеня дальше, Леха оглянулся. Куда идет этот тип, в какую сторону смотрит? Можно спокойно семенить по главной улице или придется кружить по подворот…

И встал.

Это был не тип. Это была женщина.

В свете фонарей ее куртка искрилась десятками крошечных огоньков — сплошь усыпана стальными заклепками. Волосы черные, как смоль, и длинные, почти по пояс.

Леха сглотнул. Неужели…

Женщина. Жгучая брюнетка. В кожано-заклепанной одежде, и…

Она оглянулась по сторонам, кивнула самой себе, что-то отыскав. Развернулась и решительно пошла вправо. Туда, где сияла синяя овальная вывеска «Гнусмас Централ».

Не веря своим глазам, Леха отлип от стены, развернулся и засеменил обратно. За женщиной.

Цокая сапожками на высоченных шпильках, она шла прямо к магазинчику «Самсунга».

Леха прибавил. Сердце молотилось о ребра так, словно решило вырваться наружу и перебудить весь город.

Спасительница цокала к магазинчику, вихляя бедрами, — в каких-то пяти метрах впереди! Рукой подать! Господи, неужели нашел?! Неужели получилось?!! Леха открыл пасть, чтобы ее окликнуть… И захлопнул. Черт возьми! Самое-то главное и упустил! Она, может, не ради игры сюда пришла, а чтобы в магазинчике подрабатывать и ждать весточек от подружки, — но все равно игрок. А вот ты-то монстр… И любые слова, сказанные вблизи игрока, движок игры переделает в бычий рев. Громоподобный рев, который перебудит весь город. А если без слов?

Леха чуть ускорил шаг, нагоняя. Пока рог едва не коснулся ее плеча. Теперь чуть нажать, чтобы обернулась… Совсем чуть-чуть, а потом показать дракончика на броневом наросте. Так?

Леха двинул головой, чтобы ткнуть ее… И сбавил шаг. Так и не коснувшись. Дракончик! А заметит ли она этого дракончика в полумраке? Додумается ли вообще искать какой-то знак, если встретит монстра посреди города? Она же ждет встречи с монстром-женщиной! А вместо нее…

…Черное зеркало нефти, из которого выглядывает бычье рыло… красные глаза с набухшими сосудами… взгляд убийцы, который уже переступил грань… кровь, струйками сбегающая с морды, — чужая кровь…

Леха мотнул головой, прогоняя наваждение. Крови сейчас, конечно, нет. И взгляд не такой дикий. Но…

Ночью, на безлюдной улице, и вдруг в спину пихает рогом такая образина…

Заорет. Как пить дать, заорет. На ее месте любой заорал бы! Спасительница шла к магазинчику, до него было уже метров двадцать. А Леха, как дурак, все семенил за ней, пригибаясь и по-лягушачьи полусогнув ноги, чтобы смягчать удары копыт. Со всех сторон пялились темные окна домов — на огромного быка, семенящего за хрупкой девушкой прямо по центру улицы, освещенной фонарями и рекламным неоном. Там могут быть люди. С винтовками, автоматами и гранатами. Да даже если кто-нибудь просто крик поднимет… А, к черту все это! Все равно другого шанса не будет. Что изменится в другой раз? Ничего. Если вообще он будет, этот другой раз! Леха сделал два быстрых шага и ткнул Тхели рогом. И скорее отступил назад. Только бы не решила, что ее атакуют. Только бы не заорала! Тхели остановилась. Медленно обернулась… Ой, заорет. Как пить дать, заорет! Леха чуть развернулся. Не столько выставляя правое плечо с драконником на наросте, сколько готовясь дать деру. Ноги подрагивали от напряжения. А Тхели неспешно окинула его взглядом… и восхищенно выдохнула:

— Ва-ау! Классный прикид! Потряс! Я и не знала, что здесь вообще можно выбрать такое. Можно потрогать? Она шагнула к Лехе, коснулась стального нароста на лбу. Повела пальцами выше, обхватила рог, поводила пальцами туда-сюда, и на ее лице выступила скабрезная ухмылочка: — Да, мощно… Это спецзаказ? Я только андроидные скины видела. Ах, у нас еще и зу-убки… У-у, клыки какие! Вот это скин, вот это я понимаю. Все, хочу такой же! — заявила она, притопнула и картинно надула губки. Леха сообразил, что челюсть давно уже отвалилась. Закрыл пасть. Да, это Тхели. Так все воспринять… Так все воспринять мог либо полный псих, либо… как там Алиса ее назвала? Блэкушница?

Личико у аватары Тхели соответствовало одежке. Скуластое, бледное — почти мел. Кроваво-красные губы, темно-синие тени на веках. Ну вылитая ведьма.

— Чего молчишь? — Улыбка Тхели переплавилась из скабрезной в заискивающую. — Ну да, дикая я, не все тут знаю! И что? Эй, ну скажи словечко! Глухонемой, что ли? Сначала пристает, потом поприветить брезгует…

Леха дернул правым плечом, выставил броневой нарост, на котором Алиса накорябала дракончика.

— Ты чего? — нахмурилась Тхели, все глядя глаза в глаза. Леха открыл пасть, чтобы прошипеть ругательство — ты на плечо смотри, а не в глаза! — но вовремя прикусил губу. Только оглушительного рева сейчас и не хватало!

Вместо этого дернул головой, указывая себе на плечо. Ну смотри же ты! Протри глаза, ведьма слепая!

Тхели наконец-то заметила дракончика. Задумалась, разглядывая.

Леха нетерпеливо переступил. Блин,… Программерша. называется! Интеллектуалка из лучшего универа страны… А сама два и два сложить не может!

И стой тут из-за нее как истукан посреди улицы, у всех на виду. И еще свет фонарей слепит глаза, превратив проходы между домами в кромешную черноту, — ничего не разглядеть. Да хоть вон тот проход, между «Гнусмас Централом» и высоким ангаром. Хоть танк можно в той тени спрятать…

Лицо Тхели озарилось.

— А-а-а! — радостно протянула она, сообразив. — Ты… Она еще что-то сказала, но Леха не расслышал. В темноте что-то шевельнулось. В том проходе слева от магазинчика, в тени ангара…

Ослепительный свет резанул по глазам. Вонзился еще глубже, внутрь головы, вышибая все мысли.

Леха дернул головой, отворачиваясь, — но слишком поздно. Перед глазами пузырились цветные пятна. Желтые, пурпурные, зеленые, малиновые. Меняя цвета, всплывая одно за другим, как закипающая вода… А где-то за ними взревел двигатель. Завизжали шины, выбрасывая из-под себя струи песка.

Леха дернулся в сторону, но не успел. В морду ударил грохот выстрелов. И тяжелые шлепки, как удары кирпичом. Пули с визгом рикошетили от броневых наростов, пронзая все тело резкой дрожью-болью… И удар. Бампер врезал в плечо и сбил Леху на землю. «Хамми» замедлился, но не встал. Потащил бычье тело дальше, как тряпичную куклу. Подминая под себя, скручивая, с хрустом ломая ноги, ребра, сухожилия… Обожгло в шее — и все пропало.

Дьявол!

Дьявол, дьявол, дьявол!

Теперь можно было не сдерживаться, и Леха от души взвыл, оглашая все вокруг яростным бычьим ревом. Ну надо же было так лопухнуться!

Идиот. Господи, какой же идиот!

Леха перекатился с бока на живот и поднялся.

Выбросило в Кремневую долину, под самой стеной. В предрассветную тишину, под начинающее светлеть небо. Только озера и тучи над ними были не справа, а слева. А Блиндажный лес вообще не видно…

К другому проходу в стене выбросило. Их тут два. Один на самом севере долины, другой на юге. Вот к южному и выбросило.

Днем тучи над озерами были черные, и озерца под ними в тени. Теперь же это было самое светлое место долины. Озерца светились в темноте зеленоватым светом. Нехорошим каким-то, неживым. Так светятся в темноте стрелки будильников…

Тучи над ними ловили этот свет, наполнялись им и рассеивали его, сделав еще более неживым. Мертвенным каким-то. Словно все это скопление озер — один гигантский могильник, и миллионы трухлявых скелетов светятся в темноте…

Леха оглянулся. Да, так и есть. Прямо за спиной расщелина.

Что ж. Может, оно и к лучшему, что выбросило здесь, а не у северного прохода…

Леха развернулся и полез в расщелину. Пятьдесят метров темноты, камней под копытами и эха со всех сторон — и уже в пустыне.

Ветер вяло тащил по дюнам песочные вихри. А дальше — дюны, дюны, дюны. До Гнусмаса несколько часов ходу. Но что толку бежать туда сейчас? Через несколько часов, пока туда добежишь, там уже будет не протолкнуться от игроков. Вообще близко не подойти.

Как подойдешь к городу незамеченным, когда сверху палит солнце, заливая все вокруг ослепительным светом, а вокруг тебя только слепящий песок, песок, песок. Без единого пятнышка темной земли, без единой травинки… И патрульные.

Чертовы патрульные! Это тот, за пулеметной турелью. Заметил тогда, за баками. И никуда они не уехали, просто затаились… чтобы взять наверняка.

И ведь взяли же! Как ребенка. Как сопливого щенка! Леха от души врезал копытом в песок.

И что теперь? Все начинать заново. Ждать следующую ночь, надеясь, что Тхели опять придет. Что она разглядела дракончика и все поняла…

Вот только поняла ли? Что-то не похожа эта Тхели на великую и ужасную Грозу Информационных Океанов, которая угадывает любой пароль с первой табуляции, а намек по паузе… Она вообще дракончика-то хорошо рассмотрела? Эх, дракончик, дракончик… Леха покосился на плечо и вздохнул. Прошлым утром Алиса возилась с ним час, если не больше. Но сейчас броневой нарост сиял девственно гладкой полировкой. Ни единой царапинки. Новая аватара… Впрочем…

Теперь можно заглянуть к Алисе. Потому что теперь мы притопаем к ней не затем, чтобы соплями друг другу жилетки портить. Теперь есть чем порадовать.

Заказывали Тхели? Вот вам ваша Тхели. Получите, распишитесь.

Леха хмыкнул, развернулся и засеменил вдоль стены еще южнее. Туда, где стена заканчивалась Изумрудными горами. К гнезду гарпий.

Здесь, под стеной, еще темно. А справа в пустыне, далеко на западе, вершины дюн ярко засверкали. Там уже видно солнце…

Как там Алиска за эти два дня?

Извелась уже вся в ожидании? Ждет, скрестив кончики крыльев, и дюжину раз на дню вглядывается в пустыню: не бежит ли?… Интересно, а как она воспринимает это бычье тело? Этакий бравый бесстрашный бычара? Леха хмыкнул, чувствуя, что улыбка выходит совершенно дурацкая — идиотская самодовольная ухмылочка… Но ничего с собой не сделаешь. В такие моменты буквально не хватает усов, чтобы прятать в них такие самодовольные ухмылочки, залихватски подкручивая кончики усов… Ничего, выберемся! Бежать стало будто легче. Захотелось даже насвистать что-нибудь веселенькое, но свист бычья пасть изображать отказывалась. Лишь утробный бычий рык…

Ладно, ничего! Уже немного осталось. Леха стал карабкаться на очередную дюну. Последнюю уже, наверно. Сейчас в скалах покажется тот уступ, похожий на трамплин… Грохнуло близко-близко. Оглушительное — бдум! А за ним быстро-быстро, но чуть тише: бдум-бдум-бдум… Леха плюхнулся на песок еще раньше, чем понял, что это был выстрел. Рефлексы. Тут же перекатился вбок — наверняка сзади стреляли, потому что впереди никого, а выстрел совсем близко! — и еще раз перекатился. Вскочил, разворачиваясь… Сзади никого. Лишь тень от скальной стены, дюны, песок да длинная цепь его же следов, убегающая за вершину дюны. Справа — отвесная скальная стена, ни уступов, ни валунов, где можно спрятаться. Слева — дюны, дюны, дюны, до самого горизонта девственно гладкие, вылизанные за ночь ветром. Ни единого человеческого следа. И тут снова грохнуло — бдум! И чуть тише: бдум-бдум-бдум… Словно кто-то долбил странными очередями по четыре выстрела. Бдум! Бдум-бдум-бдум…

Нет, не очередями конечно же. Это все оттого, что стоишь в низине. Выстрел один, а за ним всего лишь эхо: от скальной стены, от дюн, окруживших со всех сторон…

Только один из этих четырех выстрелов настоящий. Но откуда он долетает?

Бдум! Бдум-бдум-бдум…

Леха закрутился, пригнувшись. Откуда стреляют?! Выстрел и его отражения шли слишком быстро, сливались для уха. Совершенно никак не понять, откуда именно долетал первый выстрел! Из-за хвоста эха, летевшего со всех сторон, казалось, что стреляют тоже со всех сторон одновременно!

Бдум! Бдум-бдум-бдум…

И крик. Одновременно похожий и на птичий и на женский.

Бдум! Бдум-бдум-бдум…

И еще один крик — похожий на первый, но другой. И этот голос трудно не узнать! Алиса!!!

— Й-йес! — раздался мужской голос.

Леха вздрогнул, крутанулся назад, на голос, к вершине дюны, на которую начал взбираться, когда все началось.

Откуда там голос?! Не было же там никого! Вообще поблизости никого не было!

Вершина дюны задрожала, как через струи раскаленного воздуха. На песке барельефом проступил человеческий силуэт, отлип от песка, поднялся… Песочного цвета маскхалат сполз вниз, и показалась темно-синяя кепка с ядовито-желтыми буквами «Wintel sux». Голубая рубашка, светлые джинсы…

— Й-йес! — Куч победно вскинул карабин. — Всех трех словили, с-сукины кошки!

Он отстегнул от карабина магазин, швырнул его за спину не глядя. Выудил из кармана свежий и, вбивая его в карабин, побежал-заскользил за гребень дюны. Скрылся по ту сторону.

Оскалившись, Леха бросился вверх.

Копыта увязали в песке. Леха яростно вырывал ноги из предательской опоры, карабкался вверх, вверх, вверх, но пологий склон дюны никак не желал кончаться.

Когда он добрался до гребня, Куч был уже у валунов под скалами.

Черная гарпия карабкалась по ним вверх, к скалам, неуклюже хватаясь птичьими лапами за выступы. Помогала себе правым крылом. Левое повисло плетью, и от плеча между перьями сочились струйки крови.

Раз за разом она срывалась вниз, но упрямо пыталась вскарабкаться повыше-Высоко на скале из-за камней выглянула голова гарпии. Алиса?! Нет, облако волос не медное, светлое… Серебристая гарпия. Выглянула и тут же спряталась обратно. На помощь к своим не спешила. Кажется, ей тоже пуля досталась.

Но Куч не обратил внимания ни на серебристую, ни на черную. Похлопывая стволом карабина по руке, он пошел к скоплению валунов под скалами…

Сразу и не заметить в тени. На песке чернели пятна. Цепочкой, словно следы, они вели за валун…

Алиса! Она не могла ни взлететь, ни карабкаться вверх. Крыло прострелено, правая лапа безвольно волочится по земле, вывернувшись под странным углом. Вместо колена кровавое месиво.

Она не могла даже подняться. Лишь скулила от боли и отползала прочь от Куча, кое-как отталкиваясь целой лапой и вторым крылом.

Куч надвигался на нее, теперь уже никуда не спеша.

— Куда же ты от папочки, голубка моя?

Виден лишь его затылок с перевернутой козырьком назад кепкой и дурацкой ядовито-желтой надписью. Но по голосу слышно: он улыбался.

Хотелось стрелой промчаться до него, врезать рогом в спину… только нельзя! Слишком далеко. Успеет развернуться и выстрелить, если услышит стук колыт. Этот гад умеет стрелять…

Стискивая зубы, Леха заставил себя бежать медленно, подгибая ноги на каждом шагу, мягко ставя копыта.

— Хотим быть плохой девочкой? — не унимался Куч. Алиса все пыталась ползти от него, но уперлась спиной в камень.

Могла бы заметить Леху, но не замечала. Расширившиеся глаза уставились на Куча, остановились на нем… Даже не пыталась обползти валун, не пыталась сопротивляться. Лишь выставила плечо, прикрывшись крылом, как щитом.

— Ай-яй-яй! — Куч театрально вздохнул, качая головой. — Опять вынуждаешь папочку делать тебе больно…

Он перестал похлопывать стволом карабина по ладони. Держа его одной рукой, поднял к плечу дулом вверх — как древний дуэльный пистолет с карикатурно длинным стволом. Выпрямил руку и стал медленно опускать карабин, наводя на плечо Алисы. Неспешно, как в ярмарочном тире.

Ну, сейчас ты получишь, гад! До него было уже десяток шагов. Рывок — и просто вогнать рог в спину…

Но в голове вдруг словно щелкнул какой-то переключатель.

Пригнув рога к самой земле, Леха шагнул к Кучу, отводя голову в сторону, и ударил его рогом плашмя, как дубиной. По щиколоткам. От души! Вкладываясь в удар и мышцами шеи, и корпусом, и толчком ног…

Как срубил. Куча крутануло вбок и швырнуло далеко в сторону.

Карабин вырвался из рук, сделал сальто и плюхнулся в песок там, где только что стоял Куч. А самого его кувыркало и кувыркало по песку, и призрачный нимб над его головой быстро наливался желтым.

— Бля-а! — взревел Куч, поднимаясь на четвереньки и оборачиваясь. — Какая су…

Он осекся, наткнувшись на Лехин взгляд. На миг замер, как мартышка перед удавом. Потом скосил глаза вправо, к валяющемуся на песке карабину. Дернулся туда — и Леха тоже шагнул в сторону. Куда проворнее. Куч оценил. Второй попытки делать не стал. Очень медленно и плавно он поднялся на ноги, не спуская глаз с Лехи. Губы кривились в злой усмешке.

Да, прав сатир, родные программеры сделали свою работу на славу. Черт его знает, что там передавал вирт-шлем Куча в движок игры. Постоянно снимал его веб-камерой, перекачивал картинку в игру, а уже движок игры распознавал эмоции и анимировал его игровое лицо? Может быть, черт его знает… Но от Куча растекалась тихая ненависть. Леха почти кожей ее чувствовал.

Но не добивал Куча. Просто стоял, глядя глаза в глаза.

Куч не выдержал и оскалился.

— Ну тебе-то чего здесь надо, а? — зашипел он, выплевывая слова Лехе в морду. — Это же не твоя зона, урод! Так чего же ты… За его спиной заклекотало. Низко-низко, из самой груди. Почти рычание. Куч медленно обернулся. На него надвигалась черная гарпия. Правое крыло безжизненно повисло, конец волочился по песку, как край сползшей набок накидки, стальные перья чертили в песке канавки. Но она упрямо шла на него, клекоча и дрожа от ярости. Раскрыв правое крыло и отведя его в сторону — с дюжиной бритвенно-острых перьев на конце. С другого бока наступала серебристая. Чуть позади, не так уверенно. Нервно косясь то на черную товарку, то на карабин, то на Куча, но все же шла вперед.

— А, курочки неощипанные… — оскалился Куч. Скользнул рукой за спину, где на поясе болтались кожаные ножны. Рывком выхватил нож, выставил перед собой сверкающее лезвие. — Потанцевать захотелось, курочки-урочки? Ну, давайте потанцуем. Ц-цыпочки…

Цыпочки зашлись в яростном клекоте и бросились на него. Но Леха уже забыл про них всех. Обернулся к скальной стене, к валунам, к кровавым следам — и к глазам Алисы, тихо поскуливающей от боли. Она попыталась что-то выговорить, но Куч был слишком близко. Движок игры исказил слова. С ее губ сорвалось лишь неразборчивое чириканье. Но тут и без слов все понятно. Леха шагнул к ней и ударил. Так лучше. Алиса обмякла и завалилась спиной на валун, потом сползла на песок, уткнувшись лицом в песок. Уже бездыханная. Всего лишь тело медной гарпии.

Уж лучше так — чтобы сразу никакой боли. Так правильно. Но…

Это правильно, да. И все равно… Чувство — словно живого человека ударил… Убил.

Сморщившись, как от зубной боли, Леха почти судорожно топнул, вгоняя копыто поглубже в песок. Покрутил туда-сюда, отирая кровь гарпии.

А слева под скалой, совсем близко, возникло туманное облачко. Заискрилась всполохами…

Куч уже мертв? Иначе движок игры не дал бы появиться Алисе на этом же месте. Но… сзади все еще клекотали. Громко, с ненавистью, никак не переходя на слова. Леха медленно обернулся.

Нимб над головой Куча давно рассыпался красными каплями и пропал, но гарпии все били его, рвали когтями, хлестали концами крыльев, с каждым ударом отбрасывая на песок длинные дорожки кровавых капель…

Не останавливаясь, ни на миг не прекращая судорожных от ненависти движений. Превращая труп в кровавый фарш пополам с песком. Забыв, что Куч давно мертв. Да и пока не был мертв, все равно не чувствовал боли. Он же не монстр, а игрок… Ему никто не вскрывал череп, никто не втыкал электроды в мозг. Максимум, что он мог испытать, — это рывки изображения в виртуальном шлеме да дуновение сжатого воздуха в перчатках-манипуляторах…

Из туманного облачка вывалилась медная гарпия. И тут же — лапы еще не коснулись песка! — забила крыльями. Помчалась над самой землей к своим подружкам.

Они уже превратили труп в кровавый фарш пополам с песком, но все топтались на нем. Рвали лапами, стегали крыльями…

Алиса затормозила в последний момент. Плюхнулась на песок, пробежала несколько шагов, судорожно молотя воздух крыльями, с трудом гася скорость.

Пробежала рядом с Лехой, но даже не заметила. Смотрела она только в одно место. Еще молотя крыльями и цепляя песок когтями, чтобы затормозить, но глазами, мыслями, душой — уже там, между подружками. Уже примериваясь, как вклиниться между ними. Как врезать крылом, как бы вцепиться когтями в то, что еще осталось от Куча.

Растолкала их, вырвав место для себя. Но они даже не заметили. Все драли и драли труп, разбрасывая вокруг кровавые ошметки…

Леха шагнул к ним и толкнул Алису плечом. Несильно, но твердо.

— Прекрати.

Алиса не удержалась на ногах, повалилась на песок. Вскинула на Леху глаза — стеклянные, застывшие, дикие. Вскочила, дрожа от напряжения, замахнулась крылом… И замерла.

Ее взгляд очень медленно, но все же прояснялся. Она захлопала глазами, помотала головой… Посмотрела на Леху, словно только что увидела. Медленно огляделась вокруг, как человек, проснувшийся в незнакомом месте…

На подружек, орущих от ярости, топчущих, рвущих, хлещущих…

На то, что осталось от Куча…

На свои лапы, по колено облепленные кусочками сочащегося мяса и кожи. На заляпанные кровью крылья…

Безвольно опустилась на песок, уткнула лицо в колени и затряслась в беззвучных рыданиях.

— Не могу… Не могу тут больше… — все бормотала она, не поднимая лица от колен.

— Лис, ну не надо…

— Лешка, я тут больше не могу…

И снова затряслась в рыданиях.

Маленькая, хрупкая… В небе, раскрыв крылья, гарпии казались большими и опасными, но вот так вот, на земле, бессильно распластав крылья по песку и безнадежно уткнувшись лицом в коленки…

— Лис, ну…

Леха замолчал, кусая губы. Слова… К чему тут слова?!

До одури хотелось обнять ее, коснуться пальцами щеки, утереть слезы… Хотя бы просто сжать в ладонях ее пальцы… Это куда больше любых слов! Но… Чертова бычья аватара!

Леха скрипнул зубами — от бессильной ярости. Сто раз подохнул бы, лишь бы взамен появились руки! Хотя бы одна, хотя бы на минуту. Все бы отдал!

Хорошо хоть, додумался заглянуть сюда… Леха от души врезал в песок копытом. Идиот! Господи, какой же идиот! Боялся ее разочаровать, видите ли…

— Он что, еще раз приходил сюда? — спросил Леха. Всхлипывая, Алиса подняла лицо. Посмотрела не то удивленно, не то…

— Ну, между этим разом и тем, два дня назад, — смутился Леха. — Еще раз приходил? Да?

Алиса все молчала, глядя на Леху.

— Лис?…

— Он каждый день приходит. Каждый проклятый божий день…

— А… — начал Леха и замолчал. Закрыл пасть, так ничего больше и не сказав.

Отвел взгляд. Уставился на пустыню, на дюны.

— Он всегда приходит. Все две недели, пока я здесь. Каждый день… Девчонки говорят, он всегда сюда ходил. К Ольке приставал. Ну, беленькая наша… А потом, когда я… теперь… он… я… меня… каждый день…

Алиса опять затряслась в рыданиях. Леха уставился под ноги. Идиот. Господи, какой же идиот…

Товарки Алисы наконец-то отвалились от трупа. Отирали крылья о песок, косились на Леху с Алисой. Серебристая — мельком. Глянет и тут же отведет глаза, будто так, случайно взглядом наткнулась. Черная же сложила крылья, нахохлилась, поджала крылья к бокам, словно подбоченилась, — и глядела на Леху тяжелым взглядом.

Неженским каким-то. Да и стояла как-то… Тяжело, по-мужски расставив ноги… Вдруг тряхнула черными патлами и пошла на Леху — но серебристая что-то шепнула ей.

Черная окатила ее ледяным взглядом — светлая гарпия совсем смутилась, потупила глаза и замолчала, — но все же остановилась. Окинула Леху еще раз тяжелым взглядом, фыркнула, развернулась и побрела прочь, потихоньку забирая к скальной стене. Серебристая тоже глянула на Леху с Алисой — быстро и испуганно — и тут же опустила глаза. Тоже развернулась и поплелась за черной гарпией, как верная собачка.

Алиса все всхлипывала. Тихо, уже без слез. Но с каждым вздохом все ее тело спазматически вздрагивало. Леха пригнулся, тихонько пихнул Алису плечом:

— Лис… Ну не надо, Лис. Я вытащу тебя отсюда. Я нашел Тхели.

Алиса всхлипнула-вздрогнула, еще раз… и вдруг даже дышать перестала.

Медленно подняла на Леху лицо:

— Тхелю?… Ты нашел нашу Тхельку?!

Леха кивнул. Безнадежность ушла с лица Алисы. Ее вытеснила радость — еще робкая, еще недоверчивая.

— Лешка, милый… Нет, ты правда ее нашел?! Алиса вскочила с песка, шагнула к Лехе впритык, заглядывая в глаза. В ее глазах заблестела жизнь, личико в один миг похорошело. Из странного тела, из серой безнадеги в глазах вдруг выглянула та Лиска, что была здесь два дня назад, когда сидела на валуне и весело болтала ногами, стреляя глазками через плечо… Хорохорящаяся, не сдавшаяся, готовая драться.

— Нашел. Как ты и говорила. Такая… Такая вся из себя…

— Блэкушница, — сказала Алиса.

Леха кивнул.

— Да. В косухе, вся в заклепках. Юбка тоже из кожи, вороной хаэр до пояса…

Алиса тихонько кивала, соглашаясь.

— Сапоги на вот таких шпильках, наверное. Высоченные, с ботфортами. И мордочка как у ведьмы…

— Хм?… — вскинула брови Алиса. — Что?

— Куртка заклепованная-переклепованная — это да, она именно такие любит… А вот это уже… Ботфорты, мини?… Личико… как у ведьмы? — переспросила Алиса.

— Ну… — Леха замялся. Как бы объяснить-то? — Бледное-бледное, как у мертвяка. Кровавые губы. Угольные ресницы, да еще тени такие темные… Ну ведьма вылитая! А что?

— Да так… — Алиса улыбнулась, недоверчиво качая головой. — Да-а… Вот так вот дружишь, дружишь… Годами… А оказывается, совсем не знаешь человека…

— В смысле?

— Понимаешь, Леш, она… музыку блэкушную любит и по жизни жесткая до ужаса. Курточка кожаная с заклепками и с разными стальными черепами и волчьими оскалами… Но и все. В остальном скромная, пристойная. И почти не красится. Мол, она суровая блэкушница, тонкая и умная, а не какая-то там пубертатная малолетка распальцованная, не отличающая «Бурзум» от «Найтвиша»… — Алиса вдруг улыбнулась. — Все-таки я знала! Чувствовала, что это у нее немножко напускное, вся эта суровость и аскетизм. А глубоко в душе-то она еще не наигравшаяся девчонка! Готка выпендрежная!

Алиса рассмеялась, но глаза у нее были чуть грустные — словно она была не здесь, а где-то далеко, под ручку со своей Тхелькой, и еще ближе к ней теперь, когда узнала ее маленькую тайну…

— Все такая скромница, сдержанная… А тут, значит, решила оттянуться… — Алиса поглядела на Леху, опять улыбаясь. — Ох, вот бы мне ее сейчас увидеть! Такую!

— Увидишь, — пообещал Леха.

— Все-таки дождалась меня, значит… В Гнусмасе ее нашел? В магазинчике, да?

— Угу… — кивнул Леха. — Нашел. Только на всякий случай нарисуй еще раз дракончика. А то там…

Леха замялся, подбирая слово, да так и замолчал — по лицу Алисы пробежала тень.

— К ней не подобраться? — нахмурилась она. Надежда отхлынула, как сползает с берега обессилевшая волна.

— Леш?… — В ее глазах опять был страх.

— Да нет! Да все нормально, Лис. Просто…

— Что «просто»? — Голос Алисы звенел от напряжения.

— Да пустяки, просто разлучили нас не вовремя. Только я к ней подошел, и тут они… Да случайно!

Леха дернул плечом, постарался улыбнуться. Эх, еще бы знать, как это выглядит со стороны, когда его бычья образина улыбается!

— Ну просто не повезло! Не бери в голову.

— Пустяки? — Алиса еще хмурилась, но уже не всерьез. Страх, кажется, отпустил ее. Она даже попыталась улыбнуться. — Точно пустяки? Ну-ка смотреть в глаза! В глаза мне смотреть, бесстрашный воин, которому море по колено!

Леха рассмеялся:

— Да точно, Лис, точно… Нашел я твою Тхели, и она меня видела. Все будет хорошо. Просто на всякий случай дракончика нарисуй еще раз… Чтобы уж наверняка сегодня вечером.

— Лешка, ты… — Алиса замолчала, задохнувшись. Не находя слов.

Но ее сияющие глаза были лучше любых слов.

Леха таял под ними, как лед на солнце. Сразу стало хорошо-хорошо, уютно… и зевнул.

Теперь, когда все кончилось, вдруг оказалось, что ужасно хочется спать. После ночи беготни, после часов всматривания, кто там еще из «Тупичка Церберов» в игру пожаловал… Разом навалилась сонливость. Зато из Алисы энергия била ключом. Она почти пританцовывала вокруг Лехи.

— Ну, давай! — звонко хлопнула крыльями перед собой. Медные кончики перьев зазвенели. — Садись! Вот так, ага. Будем опять руны на тебе резать… Выйду — впору тату-салон открывать…

Она болтала и болтала, корябая краешком крыла по броневому наросту. Перо со скрежетом вгрызалось в броню, оставляя глубокие царапины, но толстый нарост смягчал прикосновения. Словно по плечу тихонько гладили. Голосок Алисы журчал как колыбельная, и Леха сладко жмурился, проваливаясь в дрему…

Солнце уже палило и жгло бока и спину, когда Леха добрел в Кремневую долину.

К двум любимым валунам. Удобные они. И от солнца на целый день защищают, и сатиру помощь опять же…

Прямо у северного прохода, до расщелины рукой подать. Собиратели медуз идут в Кремневую долину в основном через эту расщелину. Выходят они обычно из Гнусмаса, а от города до этого прохода ближе. Вот они сюда и идут.

Проходят через пустыню, через эту расщелину… а тут их уже ждут. Сатир их словно чувствует. Со скалы высматривает, что ли? Минут за пять заранее разбудит, все расскажет: сколько, как идут, чем вооружены. Все-все наболтает, пока глаза протираешь, в себя после сна приходишь и соображаешь, как бы этих собирателей лучше встретить…

За день этих собирателей не так уж много, одними ими жажду не утолить. Но хоть что-то. Глоток крови никогда лишним не бывает. Да и сатиру помощь… И главное, бегать никуда не надо, никого искать. Сами приходят.

Пять минут, и все. Потом сатир трупы обирает… Черт его знает, зачем ему все эти автоматы и боеприпасы. Ручки у него маленькие, слабые, да еще и четырехпалые. Такими на курок нормально не нажмешь, куда уж прицелиться! Поведет ствол и выбьет автомат из рук после первого же выстрела… Но зачем-то он все-таки старательно обирал трупы, куда-то утаскивал всю эту амуницию…

Ну, это уже его дело. Нужны ему боеприпасы зачем-то — пусть берет. А ты глотнул крови, и можно опять спать. Сатир сам оттащит трупы куда-то за валуны…

А самое главное, между этими валунами удобно лежать: площадка ровная-ровная. Ни щебенки, ни острых камней, ни выступов. Идеально ровный скол валуна, вросшего в землю. Прямо как на заказ.

Леха прилег, поджав под себя передние ноги. Повозился, устраиваясь поудобнее… Глаза сами собой закрылись. Спать хотелось ужасно, но это хорошо.

Крепкий сон… Крепкий сон — это хорошо… Завтра вечером свежая голова ой как понадобится… Те чертовы патрульные… Звуки вклинились в сон, как бетонобитный снаряд в спальню. Грубые, басовитые. Тревожные…

Сон все-таки удержался. Не давал вынырнуть. Цепко держал, как смола муху, но и покоя уже не было. Теперь уже не сладкий отдых, а мутное мучение, в котором перекатываются крохи сознания… Опять эта сволочь козлоногая чудит, валуны в перекидные календарики переделывает?!

Леха с трудом разлепил глаза. Господи, как же хотелось спать! Но уж лучше один раз открыть глаза, рявкнуть и дальше спать нормально, чем так… Леха мутно огляделся.

Вон валун, где сатир вчера скоблил. Четыре черточки вертикальные, пятой перечеркнуты наискось. Чуть поодаль еще одна вертикальная. Готовая и чистенькая…

Уже выпилил. Да. Но тогда что же это… Опять грохнуло. Басовито, далеко — и знакомо. Так же грохотало в первый день здесь, когда только познакомился с кабанами. Как же это сатир сказал-то тогда… Это кабаны разбираются со своими тимуровцами? Так, что ли, он сказал?

Леха поднялся. Полез из спального закутка, еще не отойдя от тяжелого, вязкого сна. Спотыкаясь, шаркая броневыми наростами о валуны…

А над долиной все грохало и грохало.

Да, басовитые плюхи летели с северо-запада. От опушки Блиндажного леса. Откуда-то из-за него. Бм-м, бм-м, бм-м…

Тогда они кончились быстро — теперь же бухало и бухало, никак не кончаясь. А если вслушаться, можно различить и треск автоматных очередей…

Перед первыми блиндажными дубами сгустилось туманное облачко, раскололось синим всполохом — и на камни выпал белый кабан. Тот альбинос, маленький и тщедушный. Вскочил с четверенек и метнулся в лес. Бм-м. Бм-м. Бм-м…

Еще одно облачко. Распоролось всполохом — и возле опушки выбросило еще одного кабана.

Но этот в лес не бросился. Каштановый, с золотой искоркой в пятачке — Клык. Это он у них держит масть. Только сейчас от былой вальяжности и следа не осталось. Стискивая свою стальную дубину обеими руками, он напряженно замер — кажется, отсюда зубовный скрежет слышно! — и лишь вздрагивал всем телом, словно кто-то невидимый кружил вокруг него и вгонял в шкуру иголки.

Но не бежал в лес, стоял и терпел. Чего-то ждал, Бм-м, бм-м…

И еще туманное облачко. Выкинуло опять белого. Он шмякнулся на камни, стал подниматься… тут Клык в очередной раз вздрогнул. Альбиноса скрутило, выгнуло дугой, и он рухнул опять на камни, визжа, как резаная свинья.

Тут же вскочил, метнулся к опушке, ничего не замечая вокруг, но Клык нагнал его и схватил за шкирку. Альбинос все рвался к лесу, но Клык его держал, как собаку на ошейнике.

Бм-м, бм-м, бм-м…

И все стихло. И взрывы, и автоматные очереди. Альбинос, не переставая, сучил ручками и копытами, но Клык крепко держал его за шкирку. Сам тоже вздрагивал от боли, но не бежал в лес и альбиносу не давал.

Возле них сгустилось еще одно облачко, и из него выпал розовый кабан — Черноух, хотя черного уха отсюда и не разглядеть. Рванулся к лесу, но остановился — Клык окликнул его, махнул рукой, призывая к себе.

Только теперь он рискнул опустить альбиноса на землю. Но совсем не отпустил. Продолжал удерживать за шкирку, чтобы не убежал. Подождал, пока подойдет Черноух, и все трое побежали в лес.

То и дело вздрагивая от боли. Шарахаясь и оступаясь, словно шли по битому стеклу…

Минуту все было тихо, а потом как посыпалось: бм-м, бм-м, бм-м, бм-м!… Взрывы шли один за другим, почти сливаясь. Грохотало и грохотало, без малейшего перерыва… И вдруг стихло, как отрезало.

Стало тихо-тихо, лишь отдаленно гудел в ушах ветер от озер, от вечно клубящихся над ними облаков.

Леха глядел на опушку — но туманные шары там больше не появлялись…

— Ну что, рогатенький, как тебе?

Леха вздрогнул и обернулся, оступившись на предательской гальке. Чуть не рухнул на бок.

Сзади на валуне расселся сатир. И когда успел подобраться? Не было же его…

— Совесть не мучает? — мрачно осведомился сатир.

Леха нахмурился. Что за дурацкие шутки?

— Что невинной овечкой смотришь, рожа рогатая? Сдается мне, это все из-за тебя.

— Да я-то тут при чем?… — опешил Леха.

— Так прямо и ни при чем? — хмыкнул сатир.

— Да что я сделал-то?!

— О! Вот они тебе сейчас все и объяснят… — Сатир уже не глядел на Леху. На опушке показались кабаны. Не выпали из облачков, а вышли из леса самым обычным образом. Все трое. Альбинос вскинул руку, указывая на Леху и сатира. Троица развернулась и решительно зашагала прямо сюда.

— Значит, так, рогатое, — тихо и быстро забормотал сатир. — Хвост пистолетом, а сам в кильватере. Усек? Поддакивай поувереннее, ну и вообще… понаглее. Ну а рожа у тебя и так… врагу не пожелаешь.

Леха хмуро молчал, пытаясь собраться с мыслями после мутного сна. Глядя на шагающих сюда кабанов. Расстояние быстро таяло.

— Ну, не школьница, короче! — уже почти шептал сатир, умудряясь шевелить только самым уголком губ. — Не сливать, иначе сожрут. Понял, да?

Вдруг приосанился, упер руки в боки и выступил вперед.

— Куда топаем, кабанье? Желуди в той стороне.

— Ты не лезь, — мрачно посоветовал ему Клык.

— Че замер?! — тут же выдвинулся вперед альбинос — Чтобы тебя тут вообще не стояло, и уже пять минут как! Намек понял, нет? Ну?! Одно копыто здесь, другой рог там! Время пошло!

— Коз-зел… — добавил черноухий и сплюнул. Но на сатира это впечатления не произвело.

— Этче? — хмыкнул он и покрутил головой, отказываясь верить собственным ушам. — Этче такое, я не понял? Типа, рогами померяться приспичило? С-сынки…

Альбинос покосился на Клыка. Черноух сразу надвинулся на сатира, но Клык положил руку ему на плечо.

— Подожди… — И, через голову сатира, словно того тут вообще не было, заговорил с Лехой: — Ты где охотишься?

Но сатира трудно было обескуражить.

— Вляпалка вблудная, ты откуда вылез-то, вообще? — почти нежно спросил он Клыка, — Че за предъявы без регалок? В терпилы намылился? Так ты только попроси…

— Да он это, он! — вклинился альбинос из-за плеча Клыка. — Ну кто еще! Четырех дней не прошло, как он тут появился, а они уже к нам в лес полезли! Да он, он это достал нефтяников, сука рогатая! Он это, базара нет!

— Он прав? — Клык глядел только на Леху. — Ты у нефтяников шкодил?

Леха молчал. Нефтяники?… При чем это тут вообще?… Покосился на сатира, но тот…

Сатир задумчиво тер мочку с кольцом. Прямо-таки весь ушел в этот захватывающий процесс, потеряв интерес ко всему остальному. Зар-раза! Нахамил — и в сторону?!

Клык мрачно покивал, разглядывая Леху. Вздохнул:

— Ну что я тебе скажу, мужик… Тебя предупреждали, чтоб другим жить не мешал? Предупреждали. Но ты по-людски не хочешь, до дел общества тебе дела нет… Ну, дело твое. Пеняй на себя.

— Ну ты, мудрила! — вдруг ожил сатир. Попер прямо на кабанов: — Достал пальцы гнуть, транзитник с экватора! Ну-ка собрал своих торпед в охапку, копыта в лапы — и бегом, бегом отсюда, пока я добрый!

Ближе всех оказался черноухий. Сатир, совершенно не задумываясь, шагнул к нему и ткнул в грудь. Совершенно не смущаясь, что тот на четыре головы выше, в два раза шире в плечах и черт знает во сколько раз тяжелее… Черноухий ожидал всего, кроме этого. Он пошатнулся, отступил на шаг, чтобы не рухнуть на острые камни, а на его морде застыло удивление. Недоверчивое и какое-то даже веселое.

Ненадолго, впрочем. Черноух помрачнел, медленно сплюнул и шагнул к сатиру.

— Ну все, духарик, допросился, — объявил он, поудобнее перехватывая биту. — Будем из тебя…

Из-за спины Клыка вынырнул альбинос, уже замахиваясь битой.

Леха рванулся ему наперерез, оскальзываясь в гальке…

И этот туда же, чертов шибздик однорогий! Как же он не чувствует, что сбоку на него находят?! Почему даже глазом туда не косит, идиот…

Леха рванул наперерез альбиносу — но только ведь не успеть, слишком далеко сатир вышел к кабанам. Слишком поздно…

По долине прокатился тугой звон.

На миг все трое кабанов застыли: невозмутимый Клык, альбинос с прутом над головой, замахнувшийся Черноух, осекшийся на полуслове…

И тут их всех скрутило.

Клык и черноухий взвыли, стискивая зубы. Альбинос заорал во весь голос, выгнулся дугой и рухнул на щебенку.

— Опять… — выдохнул черноухий, разворачиваясь к опушке. Про сатира он забыл.

Как и Клык про Леху:

— Назад! Быстро!

Альбинос лишь скулил, катаясь по земле. Хватал ртом воздух и никак не мог оправиться от приступа боли.

— Пошли, придурок! — схватил его за шкирку черноухий и потащил к лесу.

Клык на миг задержался. Поймал взгляд Лехи, прищурился:

— Ну, смотри, мужик… Смотри…

Развернулся и побежал за своими.

Копыта у кабанов были странные — снизу не плоские, а как-то дугой, словно ладонь попрошайки. Куски щебенки попадали в эту вмятину и, когда на это копыто переносился вес, так и норовили вылететь, как шашки из-под пальца при игре в Чапаева. Кабаны оступались почти на каждом шагу. Бежали вроде бы по прямой, а получалось змейкой. Они были уже на опушке, когда над долиной снова прокатился тугой звон. Всех троих скрутило, альбинос и черноухий не удержались и рухнули на землю.

— Встать! — рявкнул Клык. — Быстрее! Ну!

Троица рванула дальше, в переплетение зеркальных стволов и ветвей. Скрылись.

Из-за леса донесся тугой звон, и тут же завопил альбинос. Даже из-за деревьев его было слышно…

Через минуту за лесом привычно забухали взрывы, застучали очереди — и тут же на опушке вспух туманный шар. Из него вывалился альбинос, вскочил и бросился в лес.

Едва он скрылся, на опушке сгустились еще два шара. Клык и черноухий вывалились на камни почти одновременно.

— Да-а, рогатый… — протянул сатир. — Нехило хрюшкам перепало. Похоже, и тебе достанется…

— Ладно, не пугай. Пуганые.

— Да нет, рогатенький… — пробормотал сатир и вздохнул. Без привычного ехидства. — На этот раз тебя, похоже, достанут. И достанут не по-детски…

— Да ладно тебе…

— Было ладно, да все вышло, — хмуро отозвался сатир, все глядя на опушку.

Леха медленно втянул воздух, еще медленнее выдохнул, изо всех сил стараясь сдерживаться. Что за дурацкая манера вести разговор? То пугает, то партизанку на допросе строит!

— Ну хорошо. И как же они меня достанут? Еще раз припрутся сюда? Буду спать у другого прохода. Мне-то что, а им от леса далеко не походишь. Не смогут они за мной бегать по всей зоне.

— Они-то бегать не смогут… — сказал сатир. И таким тоном произнес это «они-то»…

— Но если не они, то кто же и как меня…

— А так! — вдруг обозлился сатир. — Языком больше мели, парнокопытное!

Он развернулся и побрел к озерам.

Леха проводил его взглядом.

Минута тянулась за минутой, а бой за лесом все не кончался. Через каждые секунд тридцать над долиной прокатывался тугой звон, будто разрывалась на части огромная стальная труба. Канонада за лесом то усиливалась, то смолкала — и тогда на опушке Блиндажного леса взбухали туманные шары, чтобы выкинуть из себя кабанов…

Они убегали в лес, там снова начиналась канонада — чтобы через пару минут оборваться. Кабанов опять выкидывало на опушке. Иногда всех вместе, иногда порознь. Они поднимались, бросались в лес… Раз за разом…

Клык, когда его выбрасывало на опушку, пытался ждать своих подручных, чтобы идти в атаку всем вместе. Стоял и ждал, пока выбросит Черноуха и альбиноса. Вздрагивая всем телом, когда над долиной раздавался звон, но ждал. Стиснув кулаки, вжав голову в плечи… Хватал за шкирку альбиноса, чтобы не убежал, пока не выкинет черноухого… Альбинос орал, как безумный. Рвался вперед, ничего не соображая. В лес, в лес, в лес! Как пес на цепи. Но Клык держал его. Или черноухого, если того выбрасывало раньше. Заставлял ждать третьего, чтобы идти в атаку всем вместе… Поначалу. Потом и Клык сломался, уносился в лес, едва его выкидывало…

Леха тряхнул головой, поглядел на небо — где там солнце?

Сколько уже прошло? Полчаса? Час? Больше?… Эта чертовщина все не кончалась. Господи, да что же у них там происходит-то, за лесом?! И еще в голове все каталась колючая мысль: что там Клык говорил про нефтяников?…

Если то, что сейчас творится в лесу, как-то связано с нефтяниками…

Лес-то Блиндажный, и название у него такое не просто так. И если Клык прав…

К черту, к черту! Все равно, пока темно не станет, у нефтяной вышки не то что ничего не сделать — вообще к ней близко не подобраться! При дневном свете еще издали заметят и из крупнокалиберного пулемета расстреляют. Так что…

Леха вернулся в спальный закуток между валунами. Улегся, подобрал под себя ноги и заставил тело расслабиться. Надо выспаться.

А для этого выкинуть из головы все мысли, перестать думать. Просто отключиться и заснуть…

По долине прокатился тягучий скрежет, словно тащили железо по железу. Куда громче, чем раньше. И тут же из-за леса завопило — в два голоса. Вместе с альбиносом орал и черноухий. Раньше сдерживался, а вот сейчас…

Что же это за боль должна быть…

К черту, к черту! Надо заснуть, черт бы все это побрал! Потому что если Клык прав… Если он прав и все это имеет отношение к нефтяникам… Тогда вечером ох как понадобится свежая голова. Кристально ясная!

Не сразу, но все-таки удалось расслабиться. Отрешиться от того, что творилось вокруг. Дать мыслям течь самим по себе… Они уже смешались в причудливую кашу, обволакивающую и мягкую, дающую провалиться в сон…

И тут над самым ухом заскрипело железом о камень. Разом сдернув налет сна.

— Да твою мать! — не выдержал Леха, узнав этот чертов скрежет.

Мгновенно вскочил и теперь стоял, дрожа от ярости. Едва сдерживаясь, чтобы не наброситься на сатира.

Опять приперся! Встал рядышком и корябал какой-то железякой по боку валуна, делая на календарике еще одну палочку.

— Какого дьявола тебе тут надо именно сейчас?!

— А ты не ори, не ори, — невозмутимо отозвался сатир, даже не оборачиваясь. Прочистил пальчиком канавку в камне, критически склонил голову к плечу, осматривая свои труды. Еще пару раз царапнул железякой. — Лучше скажи спасибо, что разбудил. А то самое интересное-то и пропустишь…

— Что я тут еще пропущу?!

По долине снова прокатился тугой звон, где-то за лесом заорал альбинос. Там тяжело бухали взрывы, простучала очередь… Господи, сколько же это еще будет продолжаться-то?!

А теперь к этой какофонии присоединилось еще и солнце. Взобралось в самый зенит и палило оттуда, и палило, слепя и заливая все вокруг душным жаром…

В голове было тяжело и зло. Хотелось на кого-нибудь накинуться, да так, чтобы в клочки! Чтобы пух и перья летели…

— Вон, — сатир мотнул мордой на солнце. — Видишь?

Леха невольно проследил за его взглядом, уперся глазами в ослепительный диск солнца — и зажмурился. Стиснул зубы от боли. По глазам как ножом резануло.

— Что «видишь»?! — прошипел Леха, едва сдерживаясь. Ну, все… Похоже, этим «кем-нибудь», на кого будут выпускать душевный пар и из кого полетят пух и перья, будешь ты, партизанка однорогая!

— Солнце где — видишь? — Сатир был все так же невозмутим. — Час дня сейчас будет.

— И что?!

— А то, что с Москвой у нас разница одиннадцать часов! А смены у модеров длятся по полсуток! Сейчас меняться будут.

— И что?!!

Господи! Нет, это просто невозможно терпеть! Как дать бы ему по лбу, чтобы научился разговаривать по-человечески…

— А вот что… — Сатир дернул подбородком и своей грязной бородкой на опушку.

Еще одно облачко. Лопнуло от синеватого всполоха, и оттуда выпал альбинос.

Тут над долиной опять зазвенело, и Леха заранее сморщился перед воплем, от которого мурашки по хребту, — альбинос всегда орал после этого звона…

Но вопля не было.

И кататься по щебенке, извиваясь в судороге и лягая воздух от боли, альбинос тоже не собирался.

Вместо этого он не спеша поднялся с четверенек на ноги, даже отряхнуться решил — вместо того чтобы пулей нестись обратно в лес! Словно почувствовав взгляд в спину, обернулся, заметил Леху и сатира — и сделал руками отрывистое па на крепко сжатых кулаках. Простое и доходчивое.

Потом развернулся и засеменил в лес. Как бы и бегом, но без особой спешки…

Опять облачко, на этот раз выпал черноухий. Поднялся и тоже не очень-то спеша направился в лес.

— Ну наконец-то! — облегченно выдохнул Леха. Повернулся к сатиру: — Им снизили уровень боли, да?

Сатир кивнул, скептически поджав уголок губ.

— Им-то снизили… А вот чего ты радуешься — этого я не понимаю…

Леха нахмурился, разглядывая его. Шутит?… По тону не похоже, но с сатира станется… Да только если это и шутка, то все равно дурацкая!

Сатир тоже покосился на Леху — и вдруг хмыкнул:

— Рогатенький, ты правда такой тупой или прикидываешься? Думаешь, им уровень боли снизили за красивые свиные глазки?

— В смысле?…

— Разве это не потому, что модер их пожалел? Часа два уже мучаются, если не больше…

— В смысле держи пасть шире и глотай проворнее! — вдруг обозлился сатир. — Запрещено модерам уровни боли трогать! Прут их с работы за такие дела, и ни одна сука тут за красивые глаза никому уровень боли не понизит! Понял?!

— Но…

Леха покосился на опушку. Там опять туманилось облачко. Выпал альбинос. Неспешно поднялся и засеменил в лес. Этак через силу. И лень вроде — но надо, обещал…

— Вот и я про то же! — все орал сатир. — Чем, думаешь, они тут могли расплатиться, а?!

— И чем же?

— А-а-а… — Сатир от души махнул на Леху рукой, — Теперь-то что, теперь молись своему парнокопытному богу, чтобы пронесло…

Он спрыгнул с валуна.

— Ладно, спи! Дело есть серьезное, но ты сейчас, похоже, ни хрена не соображаешь. Дрыхни! Вечером поговорим.

Сатир развернулся и зашагал к озерцам, но вдруг остановился. Яростно зачесал ухо, где висело кольцо. Замер, будто прислушивался к чему-то. Досадливо дернул головой, с чувством выматерился и пошел дальше.

Леха еще постоял, глядя то ему вслед, то на опушку.

Кабаны выпадали так же регулярно, как и раньше. И все так же бухали за лесом взрывы, стучало короткими очередями…

Леха вздохнул — черт бы их всех тут побрал! ни черта не понятно! — и пошел обратно в уютный закуток. Канонада никак не желала прекращаться, но хотя бы душераздирающих воплей больше нет…

Что-то было не так.

Что-то было не так, но вот что… Леха заворочался, выдираясь из сна, с трудом разлепил глаза…

Дьявол! Вокруг совершенно темно! Уже ночь!

И даже никаких признаков заката. Полная темнота, лишь вверху сверкают звезды. Месяц висел над самыми вершинами Блиндажного леса, чуть потолще, чем вчера…

Черт возьми! Сколько же проспал?!

— Ну ты и здоров дрыхнуть, — хмыкнул сатир.

Он расселся на вершине валуна, ссутулившись. Уперши в колени локти, а в подбородок кулачки. Теперь же выпрямился и спрыгнул на щебенку.

Леха задрал морду и разглядывал небо. Программеры и тут выше всяких похвал: звезды как настоящие и вращаются вместе с небосводом. Прямо как в реале.

Вон загривок Большой Медведицы, похожий на ковш. Если взять две звезды на боку этого черпака и отложить вдоль еще пять раз по столько же — прямо в Полярную утыкаешься. Вокруг нее-то все и вращается. Можно прикинуть время…

— До самого вечера гремело, — сообщил сатир. — Прикинь, сколько поросятам счастья перепало… Ладно, это все фигня, между нами, девочками, говоря. Парень ты не промах, так что…

Леха не слушал. Облегченно вздохнул. Ух, пронесло… Не так много времени прошло после захода. Месяц, должно быть, только-только ушел за Блиндажный лес. И если времени не терять…

— Эй! Ты меня слушаешь? Прием! — Сатир пощелкал у Лехи перед носом.

Вот ведь привязался, болтун!

— Слушай, давай утром?…

Не дожидаясь ответа, Леха двинулся к выходу из спального закутка — но сатир загородил дорогу между валунами.

— Стоять, рогатый, я сказал! У меня к тебе дело есть.

— У меня тоже дело есть! — сказал Леха. Попытался обойти сатира, но тот шагнул в сторону, опять загородив дорогу.

— Ты на меня не фыркай, не фыркай, салага рогатая, — почти ласково посоветовал он. — Ну, какое у тебя дело? К девке этой пернатой потащишься, глазки строить? Или опять к нефтяникам, по-быстрому кровушки напиться, чтобы потом в город и всю ночь там фигней страдать?

Леха сообразил, что замер с отвалившейся челюстью, — холодный ветерок вырвал последние крохи влаги из и без того начинающего сохнуть горла. Закрыл пасть.

Ни фига себе…

Ну, про нефтяников — ладно, мог и догадаться… Ну, про Алису. Это тоже туда-сюда. Если на самый верх скальной стены забраться, оттуда, может, много чего видно… Но про город?!

— А может, вы с этой гарпией задумали на ее дружков выйти?

Леха только хлопал глазами. Сатир ухмыльнулся:

— Бесполезно. Шансы ниже нуля, рогатый… — Он посерьезнел. — Слышишь, нет? Я не шучу. Шансы как в морозильнике.

— Почему?

— Потому! Думаешь, ты тут один такой твердолобый, а она одна такая умная? Многие пытались на своих дружков выходить. Только сейчас этот фокус уже ни у кого не проходит.

Не проходит? Ни у кого?…

…Заклепанная куртка, черные космы до пояса, ведьмовское личико…

Леха хмыкнул. Угу, рассказывай!

— Ты чего? — нахмурился сатир.

Леха пытался удержать улыбку, но облегчение было слишком сильно: да ничего он не знает! Ни про город, ни про дружков. Просто блефует. На нервах играет, козел однорогий! Скучно ему, вот что. Вот и все его дело…

— Кончай пугать, — сказал Леха, — Вечером поболтаем, а сейчас, извини, некогда…

Леха протиснулся мимо него и пошел к расщелине.

— Да подожди, рогатый! Ты не понял! Я же тебе… Да стой! Серьезное дело есть!

Но Леха и сам уже остановился.

Каменная стена призрачно светилась в лунном свете, разбитая на две части темной полосой расщелины. И из этой темноты…

Едва слышный шелест осыпающихся камешков.

Стал громче, оброс дробным эхом. И уже громкий топот ног, скрежет чего-то металлического о стены. Стук камней, отлетающий из-под башмаков…

Кто-то нагло пер через расщелину. Даже не думая идти тихо, ни капельки не скрываясь. Ничего не боясь, несмотря на ночь. Ну-ну…

И сатир еще уверен, что новички сюда не добираются, только опытные игроки? Теплый завтрак в постель, вот вы кто! Кровь парная, диетическая… Леха поморщился — но тут уж никуда не деться. Хочешь не хочешь, а придется их бить. В горле уже першит, скоро придет и настоящая жажда.

Чертова игра! Надо выбираться из всего этого, и побыстрее. А то так и тронуться можно…

Из расщелины грохотало, как из туннеля подземки. Оттуда вырвался яркий луч фонаря, запрыгал по валунам у входа, выхватывая из темноты углы и трещины, и погас. Снова остался лишь серебристый лунный свет. А грохот уже у самого выхода…

Леха подобрался, готовясь к атаке…

И замер. Не потому, что решил ударить позже. Просто на миг забыл, что собирался бить.

Из прохода, обламывая каменную крошку широченными плечами, вылез Пупсик. За ним показался Крысенок…

Леха моргнул. Господи, это что?… Уже тронулся?…

Или виной всему обманчивый лунный свет? И все это лишь дурное наваждение?…

Нет, не наваждение. Никаких сомнений — они. Пупсик и Крысенок. Только в руках вместо неуклюжих миниганов — модерновые «бизоны». Короткие стволы, модерновая компоновка, шнековые магазины огромные, больше подствольников — зато по шесть десятков патронов.

— Ну ты глянь, вот оно! Ждет! — заржал Пупсик. Вместе с оружием он сменил и голос. Писклявый детский — на прокуренный сорокалетний басок, который…

Голос рикошетом ворвался в память, вышибая наружу кусочки прошлого.

…Ослепительная голливудская улыбка — посреди мрачной испитой морды с тяжелыми мешками под глазами… широкое и толстое золотое кольцо на коротеньком пальце, на всю фалангу, как кусок стальной рыцарской перчатки… дорогой костюм, сочащийся грязной водой, радужной от бензиновых пятен, — и бешеные серые глаза…

Леху передернуло от ненависти. Это он! Тот, из-за кого все это…

— Козел еще какой-то, — недовольно заметил Крысенок. Тоже отнюдь не детским голоском.

Сатир метнулся за валун.

Леха лишь проводил его взглядом. Это только родственник горного козла может вот так вот шустро по этим предательски шатающимся камням и разъезжающейся щебенке… Только он. Попытаешься так же метнуться следом — и десять раз навернешься, прежде чем до первого валуна добежишь.

Убегать бесполезно, не получится. Только беззащитный круп под стволы подставлять.

— Забей на козла, — сказал Пупсик, не спуская глаз с Лехи. — Вот эта зараза оборзевшая. Еще и не боится, гад!

Сатир выпрыгнул из-за валуна и зигзагом помчался прочь в темноту.

Крысенок проводил его ленивым взглядом.

— Как скажешь, шеф…

Шеф… Ну да, конечно. Это далеко не Пупсик, это уже матерый Пупс, привыкший, чтобы все вокруг считали его за пуп земли. И в напарниках у него уже не крысята, а матерые крысы…

— Что? Забыл уже, да? — Пупс медленно пошел на Леху. — Повырубался и слинял, да? Вот такой вот фигней отделаться хотел? — обвел он рукой все вокруг.

— Думаешь, если от нормальной зоны откосил, так не найдем тебя? Прид-дурок…

— Ребята говорят, его тут должно по полной программе колбасить, — подал голос Крыс — Ну, в смысле, когда его тут месят… Так, может, помедленнее его кончать? Чтобы, типа, все осознал… А, шеф?

— Поучи отца на баб лазить, — предложил ему Пупс, не сводя глаз с Лехи. — Конечно, медленно! Только по копытам пали.

Леха шоркнул задними ногами, сдвигая слой предательской щебенки, отыскивая опору понадежнее. Главное, первая пара шагов… Дальше у основания скалы камни покрупнее. С плоскими вершинами, по ним уже можно бежать. Главное, первые два шага…

Пупс вскинул автомат — и Леха рванул вверх по склону. Умирать, так с музыкой! Если уж не получится никого из них зацепить — все равно лучше так, в драке. В суматохе. Пусть палят куда придется! Может, сразу пристрелят. Если повезет…

— М-мать… — сипло выдохнул Пупс и дернулся в сторону. Леха почти взлетел по склону. Дернул головой вбок, чтобы поймать Пупса на рог, как ломоть мяса на шампур, — и тут загрохотало.

Вспышки выстрелов — прямо в глаза. Ослепительные после темноты, накладываясь один на другой. И никак не пропадали. Так и прыгали перед глазами, переливаясь всеми цветами побежалости… Леха несся вперед, но уже ничего не видел за этим цветным хаосом… По ногам врезало, и Леху пригнуло к самым камням. Почти уткнулся мордой в склон. По инерции все еще взбираясь вверх, но передние ноги не слушались, и тело заваливало вбок, все сильнее…

Выгнулся в другую сторону, чтобы достать Пупса рогом. И достал — но не острием, а лишь плашмя. Стукнул по бедру. Пупс волчком отлетел в темноту, а Леха рухнул на колени и проехался по камням. Ноги обожгло болью.

Мелькнул Крыс, едва различимый за все пляшущими перед глазами пятнами от выстрелов. Где-то сверху, перепрыгивая через Леху… И каменная стена.

Обрушилась на голову, как пресс на спелую тыкву, и взорвалась ослепительной вспышкой.

Вверху плыли звезды, расплываясь острыми кляксами света. Красноватые — глаза заливала кровь. В ушах шуршало, словно ватой забили. А правый бок и спину обдирали камни.

Тащили вниз, в долину, схватив за остатки отбитых рогов. Простреленные ноги волочились по камням, и с каждым ударом пульса из ран толчком выплескивались фонтанчики крови.

Из-за головы надвигалось мертвенно-зеленое свечение… Тучи над озерами?…

— Шеф! Не надо его к воде, и так очухался.

— Живучий, придурок…

Рога отпустили, и затылок с хрустом рухнул на камни.

— Ну чего, — сказал Пупс — Тогда давай прямо тут. Где у тебя был нож?

Леха дернулся, но тяжелый сапог врезал в живот, повалив обратно на спину. На вторую попытку сил не хватило, слишком много крови потеряла его аватара.

— Давай быстрее! А то он сам подохнет!

— Вот…

Перед глазами сверкнуло лезвие, причудливо расплываясь через пелену крови на глазах.

— Зря ты ему копыта отстрелил, — вздохнул Пупс — Ладно, на втором заходе будем по полной программе, а пока так, по-детски… Давно хотел попробовать, как чурки баранов режут…

Он склонился над Лехой, растопырил пальцы — и с размаху всадил средний и безымянный глубоко в нос, разрывая ноздри.

Переносицу обожгло. Мозг превратился в комок едкой горчицы, забившей нос, глаза, всю голову изнутри…

Леха взревел, мотнул мордой, вырываясь, но пальцы входили все глубже, до упора. Нажали, задирая голову назад.

Перевернутое лицо Пупса опустилось к самым глазам.

— Это тебе для затравки, паскуда. Не скучай, минут через десять опять свидимся. И снова расстанемся… И снова свидимся. Улавливаешь?

Где-то на краю поля зрения мелькнул нож, и под подбородком скрипнула сталь, продираясь между броневыми наростами. Шкуру коротко резануло — почти не больно по сравнению с тем адом, что творился в переносице и за ней, — и нож вошел глубже. Горло заполнило что-то теплое и густое…

Леха хотел вздохнуть, но не смог.

Воздуха! Хотя бы глоток воздуха!

В горле булькало, но вдохнуть никак не получалось. В легких стало тяжело и жарко. Там хлюпала кровь, вытесняя последние крохи воздуха. А нож рвался глубже, отпиливая голову от туловища…

По ушам ударил его собственный рев. Фыркающий, на остатках выдоха. И оборвался, едва родившись, — из легких вырвались последние крохи воздуха.

Но зато в груди вдруг стало легко-легко.

Леха с всхлипом втянул воздух — прохладный, свежий, чудный воздух.

Все тело мелко дрожало. От хвоста до передних ног. Теперь целые… Свежая аватара.

Перевернулся с бока на живот и вскочил, дрожа от напряжения. Где эти сволочи?! Рядом?!

Вокруг Кремневая долина, но теперь зеленовато светящиеся тучи и изумрудные зеркала озер были слева. Выкинуло к другому проходу. На южном конце долины…

На другом конце долины, едва-едва угадываясь в лунном свете, — две человеческие фигурки. У них в ногах гора плоти, из которой торчат рога…

Ноги сами собой напряглись, как перед броском. Иногда хочется убить — убить по-настоящему! Без всякой игры! И это чувство совершенно не пугает…

Не убить, к сожалению.

И даже не проткнуть рогами в игре… Леха скрипнул зубами. Мечты, всего лишь мечта! Совершенно несбыточные.

Это не Пупсик с Крысенком. Эти и стрелять умеют, и «бизоны» у них. Оружие специально для ближнего боя. Точность так себе, зато скорострельность почти как у пулемета, и пули тяжелые, девятимиллиметровые. В ближнем бою лучше, чем «калаши». И ногу отстрелят с первого попадания, да и броню пробить могут…

Крыс уже заметил. Поднял руку, указывая сюда. Без суеты, без напряжения, как в тире на жестяную уточку… Леха скрипнул зубами.

Пупс развернулся, досадливо дернул головой на Крыса — да заметил уже, хватит орать! — поглядел сюда… Леха прищурился. Эта сволочь еще и улыбается?! Да, Пупс усмехался. Перекинул «бизон» из правой руки в левую и ткнул пальцем на бычью тушу под ногами. Поднял руку над головой, показывая один палец. Ткнул в Лехину сторону и показал два пальца.

И, ухмыляясь все шире, поманил пальцем к себе. Ну да, сейчас. Все брошу и к тебе побегу, прямо под нож! Сейчас! Сволочь…

Скрипя зубами — нет ничего хуже бессильной ярости! — Леха развернулся и побежал прочь. Вдоль стены дальше на юг. Где-то здесь должна быть вторая расщелина, ведущая в пустыню.

Нет, ребятушки, второй раз не возьмете. Сейчас в пустыню, там уже не догоните сегодня…

Вообще не возьмете! Только бы до Гнусмаса вовремя добраться. Там Тхели, а за ней друзья Алисы…

Щебенка выскальзывала из-под копыт. Быстро не побегаешь. Леха оглянулся.

Пупс и Крыс семенили вдоль стены, догоняя. Но как-то нехотя. Расстояние если и сокращалось, то незаметно.

А впереди, в призрачно-серебристой под лунным светом стене, показалась черная трещина. Южный проход. За ним пустыня. Ни щебенки, ни предательских ловушек в камнях — лишь песок и дюны, где можно разогнаться, и ни один человек не угонится.

Леха припустил туда. Всего-то метров сорок до него, потом продраться через узкий проход — и свобода! Уж там-то они не…

В нагромождении камней перед расщелиной засверкали вспышки. Быстро-быстро, накладываясь друг на друга. В грудь ударило, с визгом срикошетило куда-то в сторону. Налетел грохот выстрелов, пули бились в камни вокруг, высекая искры, раскалывая камешки в крошку, как маленькие гранаты… Инстинкты швырнули на землю. Леха покатился с боку на бок, замер.

Когда длинная очередь кончилась, вскочил и рванул прочь. Обратно в глубину долины.

Вслед ударила еще одна очередь, но расстояние было уже не то, и «бизон» безбожно мазал. Пули проходили мимо, обгоняя, высекая из камней искры далеко впереди.

А еще дальше впереди — бежали Пупс и Крыс. Бежали навстречу, сюда.

Обложили, сволочи!

И куда теперь? Из долины всего два выхода через стену, и оба перекрыты…

Бегать здесь, по щебенке? Если сам ноги не сломаешь, так они поймают. Вон как Пупс с Крысом шустро несутся по этой проклятой щебенке…

Сзади загрохотало. На этот раз пули били ближе. Фонтанчики искр вылетали из-под самых копыт. Леха рухнул на камни, втискиваясь в них, поджимая под себя ноги и разворачиваясь боком.

Там броневые наросты, с такого расстояния пуля просто срикошетит. Только бы в круп шальной пулей не угодило! Вот там броневых наростов нет…

Краем глаза косил на валуны перед расщелиной — сколько их там еще?

Очередь кончилась. На валуне показался человеческий силуэт. Еще один брат-близнец Пупса и Крыса — только на голове не короткий ежик жестких волос, а вообще ничего. Голова бритая и гладкая, как бильярдный шар.

Лысый шагнул к покатому боку валуна и сполз-спрыгнул на гальку.

— Эй! — проорал ему Пупс, размахивая рукой с «бизоном». — Не добивай!

Лысый кивнул, потом поднял руку вверх и помахал кистью, будто изображал уточку. Понял, понял… Опустил руку, подцепил что-то с земли и побежал. Сумка у него там какая-то. Небольшая, но тяжелая. Этот бугай тащил ее весь скособочившись. Никто не стрелял, и в наступившей тишине бухали тяжелые армейские ботинки, а в сумке что-то металлически звякало. Что-то…

«…На втором заходе будем по полной программе, а пока так, по-детски…» Леху передернуло.

Металлические позвякивания плыли над долиной, как погребальный звон. Злой, полный ожидания. Дзынь, блум-м-м… Дзынь… Эй, крошка! Не хочешь познакомиться поближе? Впереди дли-инная ночь… Пупс и Крыс набегали с одной стороны, отрезав путь к первому проходу.

С другой стороны лысый.

Черная щель прохода совсем близко — а что толку? Лысый блокирует подходы к ней. Финтом его обойти?…

По этой чертовой гальке?! Сломанные ноги, а не финт! Леха оглянулся назад. Там скальная стена, совершенно неприступная. Это только сатир может по ней лазать. А с бычьим телом ни единого шанса.

Дзынь-дзынь. Сумка и лысый все ближе. Крыс с Пупсом тоже.

Ну что ж…

Леха развернулся и рванул в глубь долины. К мертвенно светящимся тучам, к зеленым зеркалам озер…

— Куда это он?… — опешил Крыс.

— Куда… За ним! — рявкнул Пупс — Не уйдет!

Посмотрим, уроды!

Леха бежал, дальше и дальше. Слева уже первое озеро. Над головой тучи. Все вокруг наполнило мертвенно-зеленое свечение. Кажется, сам воздух здесь светится…

И бежать стало труднее. Здесь щебенка была почти как галька. Словно по стеклянным шарикам бежишь. Правое копыто поехало в сторону, нога подогнулась… Леха рухнул на колено и зашипел от боли.

Черт возьми! Так ведь можно и ноги переломать!

— В стороны! — крикнул Пупс — Расходитесь в стороны, и за ним! Шире, чтобы к проходам не вырвался! Проходы… Перекрывайте проходы, перекрывайте!

Леха поднялся и, оскальзываясь, побежал дальше. Сквозь это скопление озер, под этими тучами — дальше, дальше! На тот край долины…

Зеленые зеркала озер тянулись справа и слева, там и тут. У берегов вода темнее, а к центру все ярче, ярче… Там из воды выступают купола медуз, раскинувших по поверхности ножки, как морские звезды.

Сзади бухали тяжелые ботинки игроков. Еще далеко, но быстро нагоняют. Они могут бежать по этой проклятой щебенке гораздо быстрее, черт бы их побрал!

Надо прибавить. Хоть чуть-чуть. Быстрее, быстрее!

Мимо всех этих озер, полных изумрудных медуз. Дальше, дальше! Туда, где раскорячились стальные дубы.

Если пройти через Блиндажный лес… за ним ведь будет пустыня, верно?

Только бы дубы росли не слишком густо! Только бы удалось между ними продраться!

Щебенка выскакивала из-под копыт, Леха то и дело оступался. Но лес — вон он уже, рукой подать. Иззубренная черная полоса совсем рядом.

Вокруг уже последние озерца. Зеленоватое свечение в воздухе все слабее и слабее — почти все тучи остались позади.

Приятно вырваться из этого мертвенного света. Жаль только, что впереди совсем темно. Что там, между стволами дубов, — ни черта не разглядеть!

Но щебенки там быть не должно. Ведь кабаны приспособлены к этому лесу, а у них-то копыта снизу вообще изогнуты, как ладошки. По щебенке в долине кабаны бегали как пьяные, зато в лесу шустро передвигаются. Как за первые деревья ныряют, так словно их попутный ветер подхватывает. Значит, нет там щебенки…

Нависшие стволы скрыли месяц, стало еще темнее. Леха оглянулся.

Пупс и Крыс быстро нагоняли, но метров восемьдесят до них еще есть. Ядовито-зеленое свечение озер превратило их в двух разлагающихся зомби, упрямо бредущих за своей целью. Так и будут неотвязно преследовать, чтобы ни происходило. До самого конца…

Лысый бежал левее. Блокирует путь к южному проходу в стене? Ну-ну.

Леха развернулся и двинулся дальше. В лес… Замешкался на миг. Впереди темно-темно. Верхушки стволов серебрятся под светом месяца, но здесь, внизу, стволы едва угадываются в темноте. Ладно! Леха шагнул вперед…

И встал. Под ногами больше не было щебенки. Вместо нее слежавшийся песок, как по ту сторону стены, на краю пустыни. Ну слава богу! Хоть что-то хорошее!

И пахло здесь… Воздух свежий и какой-то… Как над родником, выложенным кремневыми камешками. Хороший знак! Прорвемся!

Леха рванул в темноту, обходя первый ствол. Теперь мимо второго ствола… Рогом бы ни за какую ветку не зацепиться…

Копыто клацнуло обо что-то железное, словно в песке валялся железный прут. Да только нет времени выяснять, что там! Дальше, быстрее! Леха сделал еще шаг — и зашипел от боли.

Передняя нога скользнула по еще одному железному пруту, но на этот раз не уперлась в песок, а ухнула вниз. Сантиметров на двадцать, в небольшую ямку. Копыто провалилось туда, а Леху по инерции несло дальше. Кость над самым копытом уперлась в край ямки, ногу взяло на излом. Леха стиснул зубы, чтобы не взвыть от боли.

Вашу мать! Да что же здесь такое?!

Перенес вес на левую переднюю, останавливаясь. Чтобы осторожно вытащить из ямки правую ногу… И тут левая нога скользнула по песку, под копытом зазвенело что-то железное, выступающее из земли. И копыто соскочило с нее дальше. В еще одну ямку.

На этот раз Леха взвыл от боли. Левую ногу заломило еще сильнее, чем правую! О господи, да что же здесь такое… Сзади грохнул выстрел. Что-то завизжало, рассекая воздух. Все выше и выше. И наверху, далеко над вершинами дубов, вдруг затрещало и зашипело. Все вокруг залил ослепительно белый, режущий глаза свет. Осветительная ракета. А ноги угодили в эти ямки, как в капкан. Леха рухнул на колени, тяжелое тело заваливалось вбок — и обе передние ноги ломало еще сильнее…

Леха взвыл в полный голос, но все-таки удержался. Растопырил задние ноги, приседая. Перенес на них вес. Теперь потянуть тело назад…

Есть! Смог выпрямиться.

Леха выдернул из ямки правую ногу, потом левую. И быстро шагнул назад, на слежавшийся песок. Ровный и надежный.

Господи, да что здесь такое-то, между деревьями?!

Осветительная ракета повисла где-то высоко-высоко, медленно смещаясь дальше за лес. Ее отражения в зеркальных стволах — ослепительные злые солнышки — резали глаза. Резкие тени от стволов и ветвей…

Все это скользило, вращаясь… Но все же можно разглядеть, что под ногами. Песок, а из него выступают изогнутые металлические трубы, словно переплетения корней. Блестящие, идеально гладкие. Хуже любого льда, да еще и круглые…

Чем дальше в лес, тем их все больше, а песка все меньше. Шагах в десяти — сплошная паутина из труб-корней, между которыми даже песка нет, лишь зияющие провалы…

— Вон он! Вон!

Леха сглотнул — в горле вдруг стало сухо-сухо, хотя кровавой жажде еще не время, — и обернулся. Ракета завалилась за лес, тени от дубов упали темными кольями далеко к озерам. Самые длинные наткнулись на ядовито-зеленого Пупса, правее от него Крыс. Блокирует прорыв туда? Чтобы не ушел к северному проходу?…

И к южному не уйти. С той стороны лысый. Он еще далеко, через пару озер. Бежит не очень быстро, из-за своей тяжеленной сумки. Но все же быстрее, чем можно бежать в бычьем теле по этой щебенке…

Мимо них не прорваться, успеют перекрыть путь. Разве что…

Леха поглядел под ноги. На слежавшийся песок. Следы от копыт отпечатались четко, но совсем неглубоко.

Да, по этому песку можно бежать куда быстрее. И этот песок тянулся полосой вдоль кромки леса…

Леха еще раз взглянул вправо. Крыс уже почти вышел к лесу слева. По полосе песка мимо него уже не успеть, раньше перекроет.

А если влево… Лысому до леса дальше, да и тащится он куда медленнее со своей сумкой…

Леха развернулся и помчался влево. Едва не чиркая левым рогом по стволам, но прижимаясь к самым деревьям. Чтобы под копытами был этот ровный и жесткий песок…

— К лесу, к лесу! — заорал Пупс лысому. — Закрой его! Быстрее!

Ну уж нет, ребятушки! Не успеть вашему лысому!

Песок звенел под копытами, чуть пружинил, но не сдерживал движений. Господи, удобно-то как! Леха стрелой мчался вдоль опушки. Да, это вам не предательская щебенка!

Пупс и Крыс остались за спиной, справа началось озеро. Между его берегом и лесом каких-то метров пять, никуда не свернуть. Только по прямой.

А за дальним берегом этого озера — лысый. Бежит к лесу, чтобы перекрыть выход с этой полосы… Не успеешь! Слишком тяжелая у тебя сумочка…

Первая осветительная ракета упала куда-то в лес, снова все накрыла темнота. И тут же сзади взмыла еще одна осветительная ракета. Засверкала в стволах дубов, отражаясь как в кривых зеркалах. Осветила полосу песка под копытами, лысого… Дьявол, дьявол, дьявол! Он куда ближе к лесу, чем должен быть! Сумки в его руках больше не было. Бросил где-то, чтобы не мешала бежать…

Леха зарычал, еще ускорился, но бесполезно — бежать быстрее бычье тело просто не могло. А справа все тянулось озеро. Остальные совсем мелкие, а это крупнее, черт бы его побрал! Метров пятьдесят позади, но впереди еще столько же… И там уже нет прохода. Лысый добежал к лесу, развернулся и вскинул «бизон».

— А ну стоять, сука!

«Бизон» полыхнул огнем, налетел грохот выстрелов. Пули вздыбили песок перед мордой. Леха крутанулся назад… Но на другом конце этой полосы, ограниченной берегом озера и кромкой леса, уже стоял Крыс. Успел.

— Отбегался, падла…

Осветительная ракета упала в воду, яростно зашипела и потухла. Опять темно, только мертвенное свечение от озер, отражающееся в тучах…

— Не стрелять! — крикнул Пупс — Спокойно! Теперь уже никуда не денется, сука… Отбегался.

Леха закрутился на месте. Господи, да неужели же нет выхода?! Сзади черная стена леса, в который не войти. То есть войти-то можно, но только на три-четыре шага. Чтобы переломать ноги и остаться неподвижным. Беспомощным. Целиком на волю и усмотрение этих сволочей…

Слева лысый

Справа Крыс. Вон и Пупс, добегает к нему… Неутомимый зомби, зеленоватый от разложения… А впереди — озеро. Ядовитая вода да медузы, светящиеся этим мертвенным светом… Только со светом что-то не так. Леха развернулся к берегу озера. Уставился на воду.

Это озеро светилось не везде. Справа зеленели медузы, слева… А по центру — темная полоса. Узкая темная полоса. Кажется, там тоже вода, но если медуз там нет…

Им хватило бы и двадцати сантиметров воды, чтобы распластаться по поверхности, но медуз на этой полосе лет…

Леха сошел с полосы песка, прохрустел по щебенке и шагнул в воду. Ноги вошли по копыто. На следующем шагу ушли глубже… а дальше опять по копыто. Слой воды чисто символический, почти лужа!

Не веря самому себе — господи, неужели выпутаемся?! — Леха побежал, разгоняясь. По этой перемычке, едва прикрытой водой.

Зеленоватые зомби на берегу замерли, изумленно глядя, как бычок бежит по воде, аки по суху. Первым опомнился Пупс.

— Эй! Туда! Туда! — замахал он рукой лысому, указывая на дальний конец озера, на дальний конец перемычки, протянувшейся темной полосой через все озеро. — А ты там! — ткнул он Крыса на полосу между лесом и берегом озера.

Крыс бросился вдоль леса к началу перемычки, отрезая путь назад. Сам Пупс помчался вдоль берега в другую сторону — навстречу к лысому. Туда, где перемычка выходила на берег…

Леха бежал вперед, но никак не мог разогнаться. Чертова щебенка под ногами! Здесь она покатая, мелкая, почти галька. Да еще и скользкая от воды! Копыта разъезжались, Леха спотыкался на каждом шагу…

По берегу справа несся Пупс.

По берегу слева летел лысый.

И оба обгоняли, все дальше и дальше… Ничего, ничего! Еще есть шансы! Им ведь надо еще обежать озеро и встретиться там, где перемычка выходит на берег. Это еще несколько лишних десятков метров для них…

Леха еще прибавил, не жалея суставов. Оскальзываясь, от боли в суставах стиснув зубы, но вперед, вперед!

Можно успеть! Пока еще можно успеть выбежать на берег раньше, чем они там сомкнуться. Потом дальше, между озерами… До южной расщелины в стене не так уж далеко, и теперь этот проход никто из них не блокирует… Можно успеть! Надо лишь…

Мир закувыркался, колени обожгла боль. В морду ударила вода и тут же врезали камни, скрывавшиеся под ее обманчивым слоем…

Пошатываясь, как после нокдауна, Леха поднялся — но скорость уже потерял. И время.

Пупс почти добежал к выходу с перемычки. Слева к нему спешил лысый. Все. Закрыли выход на берег.

— Ну все, теперь точно заперли! — сказал лысый. Ухмыляясь, изобразил, будто утирает пот со лба: — Уф!…

— Ага, — кивнул Пупс, не глядя на него. Глазами только на Лехе. — Только по ногам стрелять! Нет, и по ногам не надо. Я сам…

Леха оглянулся назад. Там бухал по воде Крыс. Добрался до входа на перемычку и медленно двинул по ней. Уже не спеша.

Да, вот теперь точно все… Сам себя запер на тонком перешейке посреди озера. Справа, слева — вода, полная ядовитых медуз, мертвенно-зеленая. Свет наполнял и тяжелые тучи над головой.

Клубятся совсем низко — словно потолок, который вот-вот обрушится. Совсем близко, кажется, только руку протяни…

Леха вздрогнул и помотал головой, сбрасывая оцепенение и безысходность.

Тучи… Совсем низко…

Нет, сволочи! Еще не все! Мы еще подеремся!

Леха внимательно поглядел вперед.

Пупс вошел на перемычку и, шлепая по воде, медленно приближался.

— Убежать хотел, засранец? От нас не убежишь…

Но Леха смотрел не на него. К черту этого ублюдка! А вот остаток перемычки… Едва скрыт водой. Местами камешки выглядывают из воды, и здесь может быть…

…Разряд молнии — и женское тело, выгнувшееся дугой, раскинувшее в стороны и руки и ноги, словно распятое на невидимом кресте и вздернутое вверх над землей…

…Ну же! Хотя бы один одуванчик! Есть?! Хотя бы один гребаный стальной одуванчик, бога в душу его папашу-генетика!

— Что, падла? Смелость-то кончилась, а? А ты знаешь, что мы для тебя в сумочке припасли?

Леха глядел на косу, но кроме камней…

Нет тут ничего. Ни одуванчика, ничего. Ни-че-го.

Ноги предательски задрожали, но Леха заставил себя поднять глаза на этого ублюдка.

За ним потихоньку подтягивался лысый. А Пупс двумя руками взялся за «бизон» и вытянул его перед собой, как пистолет.

— Но это, конечно, не сразу… — вещал Пупс, закрыв один глаз, чтобы удобнее прицеливаться. — А сейчас мы тебе пока одну ножку отстрелим, чтобы ты больше не рыпался…

«Бизон» грохнул, Леха дернулся — зная, что это бесполезно…

Но пуля не попала в ногу. Расколола щебенку у самого копыта, осколок камня больно мазнул по шкуре.

— Мажем, — ехидно заметил лысый.

— Ничего… — отозвался Пупс, опять прицеливаясь. — Натренируемся. Ты лучше скажи, где сумку бросил? Сейчас лапку этому отстрелим и туда потащим… Поразвлекаемся, пока из него душа наружу не полезет. Но вылезти ей сразу, паскуде, мы, конечно, не дадим, — бормотал Пупс, все прицеливаясь.

— А поставим-ка мы ему шашку тола на затылок, с таймером на пять минут, а сами к проходам… Он тут заново вылупится, а мы его еще раз отловим и опять одну лапку…

Его левый глаз зажмурился сильнее, и Леха почти почувствовал, как где-то в темноте на спусковом крючке «бизона» напрягся его палец…

Все…

— Эй! — заорало за спиной.

Крыс вопил так, словно его резали. Леха начал рефлекторно оборачиваться на этот крик…

Но так и не обернулся. Глаз поймал какое-то движение за спиной лысого, а в следующий миг через эту лысую голову что-то перелетело.

Стукнулось о щебенку под ногами у Пупса, металлически лязгнув. Подскочило, упало чуть дальше и покатилось по камням.

Темная штука размером с кулак. С рублеными боками, с рычажком на боку…

Раз! — начал отсчет кто-то внутри головы, вбитый туда за годы тренировок…

— Ложись! — заорал Пупс. Он дернулся назад, но тут же крутанулся на каблуках вбок и бросился в воду. Лысый уже прыгал в воду, только в другую сторону от перемычки… Леха тоже дернулся к воде — это единственное спасение…

Но какая-то мысль вклинилась в голову, не давая этого сделать. Странная, но важная. Леха, уже почти завалившись вбок, уже почти оттолкнулся, чтобы со всей силы прыгнуть в воду, — но замешкался. На берегу озера стоял сатир и яростно блеял — оратор, которого все отказались слушать. Выпрямившись во весь рост, он все блеял, а маленькие ручки взметнулись над головой в каком-то странном непристойном жесте. Левая рука сжата в кулак, но не очень туго. А сбоку, в дырочку между согнутыми пальцами, он впихивал и выдергивал указательный палец другой руки, как шомпол в ствол ружья…

Два! — отсчитало в голове…

Пупс и лысый рухнули в воду, выбросив целый фонтан брызг. И надо тоже в воду, за ними, потому что замедлителю гранаты осталось меньше секунды…

Но Леха стоял, не двигаясь. Замер, как подвисший компьютер.

В голове никак не стыковалось: мужики бухались в воду, им до сатира дела не было, но тот все яростно блеял и совал палец в кулак. И совершенно не собирался прятаться от взрыва…

Граната перестала катиться по камням. И теперь, когда она замерла, достаточно одного взгляда, чтобы все понять. Даже с трех метров.

Леха рванул вперед, прямо на гранату.

Три! — досчитала какая-то часть мозга.

Рефлексы вопили, что так нельзя, что надо в сторону, что надо на землю, — но Леха проскочил над гранатой, подставляя беззащитное брюхо…

И ничего не случилось. Предохранительного кольца в этом зеленоватом полумраке, конечно, не рассмотреть — но это и не нужно. И так ясно, что оно там. Рычаг-то прижат к корпусу!

Леха промчался над гранатой и понесся дальше по перемычке. Оставляя позади и Пупса, и лысого, и…

Из-за спины ударила очередь. Крыс все-таки среагировал.

Но слишком неточно. Фонтанчики воды взметнулись далеко справа. Даже не понять, по кому целился, — может быть, и по сатиру.

Леха вылетел на берег, и справа присоединился сатир. Скакал рядом, размахивая ручками. Он все что-то вопил, но движок игры не давал ему выговаривать слова. Игроки слишком близко.

Да и без его воплей все понятно: быстрее вперед, к стене и проходу в пустыню!

Скальная стена…

Господи, да сколько же до нее еще?! Леха поднял голову — ну где ты, черт бы тебя побрал?! — и тут же споткнулся, рухнул на правое колено. Зашипел от боли.

Сзади коротко простучал «бизон», пули раскололи камни правее. На этот раз совсем близко. Пупс и Крыс быстро нагоняли. И скоро…

— А-а!… — почти зарычал сатир, от досады всплескивая ручками. — Вставай!

Мог бы бежать быстрее, уже давно спрятался бы где-нибудь за камнями, но он упрямо подстраивался под Леху.

Вот и теперь. Ухватил за правый рог и, тужась, потянул вверх своими крошечными ручонками, словно и вправду мог поднять бычью тушу весом под две тонны.

— Вставай, зараза! Быстрее!

Леха поднялся и пошел дальше, разгоняясь. Побежал. Чертовы камни так и норовили вылететь из-под копыта, едва перенесешь на него вес…

Снова простучал «бизон», пули ударили под ноги, с визгом срикошетили вверх перед самой мордой.

— Уходи! — бросил Леха. — Догонят.

Игроки уже совсем близко. Лязг подкованных сапог пробивается даже через топот собственных копыт. «Бизоны» для прицельной стрельбы не предназначены, но тут уж почти в упор получается. Каких-то метров сорок…

— Слюни подбери! — рявкнул сатир. — Сал-лага… Прорвемся!

Неуловимым движением он пригнулся, подхватив с земли камень — так быстро, словно и не наклонялся. Пробежал рядом с Лехой еще пару шагов — и вдруг остановился. Обернулся назад — как-то лениво, медленно, будто на показ, — стиснул правой рукой верхушку камня, словно свинчивал колпачок или что-то срывал. Старательно замахнулся и швырнул назад. В набегающих игроков.

— …жись! …землю! — донес ветер два голоса.

Сатир уже несся дальше. Леха тоже не переставал работать ногами. Скосил глаза на сатира. На боку у него болталась натуральная граната. Мог бы и ее швырнуть. Нашел время, чтобы экономить, коробочка! А если заметят, что это не граната была?!

— Быстрее, быстрее! — подгонял сатир.

— И так уже… — прошипел Леха. Камни так и норовили вылететь из-под копыт.

— Сука! — донеслось сзади, и в голосе Крыса звучала самая искренняя обида; — Да он камень бросил, падла!

Загрохотало — длинно, зло, от души. Пуль двадцать. Засвистело над головой, ударил сноп искр из камней справа, впереди, еще, еще…

Леха вжал голову в плечи, не переставая работать ногами. Напрягает, но не опасно. Слишком далеко. Отстали, пока валялись на земле.

Но ненадолго… Топот за спиной все отчетливее.

Леха бежал, как мог, — вон уже скальная стена! Можно даже щель рассмотреть. Метров двести до нее…

Опять загрохотал «бизон». Свистнуло над головой, чиркнуло по броневому наросту на боку — и…

Даже не почувствовал удара, но задняя левая нога словно пропала. Стала чужой. Подогнулась, отказываясь держать вес. Леха со всего ходу рухнул на камни и проехался по ним, обдирая живот.

Взвыл от боли. Бычья аватара издала рев, от которого заложило уши.

— Да чтоб тебя!… — зашипел сатир, стиснув кулачки и тряся ими над собой от избытка эмоций. — Вставай! Совсем чуть осталось!

Обернулся назад, замахиваясь.

— А, клоун хренов?! — тут же откликнулся Пупс — Ну, давай сюда свою пустышку, козел!

Снова загрохотал «бизон». Пули секли искры под самыми копытами сатира. Он запрыгал, как на углях стоял, но все же извернулся и швырнул подарочек. И пригнулся.

— Вперед! — рявкнул Пупс — Опять пустышка!

— Да ясно…

Лязг сапог о камни — и взрыв.

Ударил по голове, как молоток, хоть и в нескольких десятках метров позади. Тугая волна окатила круп.

Леха попытался подняться. На трех ногах. Похоже, заднюю левую всерьез перебило…

Рядом вставал сатир. Оглянулся назад и досадливо сморщился.

— Вот ведь броней затарились, лоббисты гребаные…

Леха оглянулся.

Граната взорвалась где-то между ними — Пупса и Крыса швырнуло в разные стороны. Но не убило.

Пупс перевернулся с живота на спину, сел, очумело оглядываясь. Вполне живой и целый, лишь нимб над головой налился тревожным оранжевым цветом, да бронежилет больше не выглядел с иголочки. Чистенькая зеленая парусина, аккуратная и ровная, будто выглаженная, теперь превратилась в изорванную тряпку.

Крысу досталось больше, его нимб стал красным… Но ведь все еще есть, не рассыпался кровавым фейерверком! Черт бы побрал их бронежилеты!

— Да давай же, твою мать! Вставай! — Сатир уже тянул Леху дальше.

Приволакивая заднюю ногу, Леха захромал к скале. Медленно, до ужаса медленно! Но сзади тоже не летели ветром. Там матерились и топтались почти на одном месте. Искали выбитое взрывом оружие, содранные с пояса запасные обоймы…

Вот и расщелина. Леха остановился, пропуская вперед сатира — он бежит быстрее, так пусть идет впереди. Если догонят, хоть сможет убежать. А то запрет его крупом, если пойдет сзади…

— Давай, чего встал! — рявкнул сатир. — Пошел отсюда!

— А ты?…

— Пошел отсюда, говорю!

Сатир подтолкнул, но Леха не пошел. Все стоял, пытаясь рассмотреть за этими глазками то, чего раньше не рассмотрел.

— Спасибо.

— Спасибо… — процедил сатир сквозь зубы. — Твое спасибо в карман не положишь и в стакан не нальешь! В следующий раз лучше меня слушай, а свою пасть меньше разевай! Предупреждал же: никому ни гу-гу, никому, за что попал! А-а, что теперь!… — Он от души махнул на Леху ручонкой. — Ну все, пошел! Не для того тебя вытащил, чтобы ты им опять попался!

Крыс уже нашел свой «бизон» и теперь стоял, поглядывая то на Леху с сатиром, то на шефа — нетерпеливо. Пупс зажег фонарик и крутился на одном месте, что-то отыскивая среди камней.

— А ты? — спросил Леха.

— А я на скалу! Черта с два они меня там достанут. Да и тебя прикрою, камешки в них покидаю, пока они по расщелине попрутся.

— А если начнут медуз вылавливать?

— Не начнут! Они по твою душу пришли. Да и откуда им знать про медуз… Первый раз здесь. Вон, скины выбирают, как сопливые малолетки…

Пупс наконец-то нашел, что искал. Закинул «бизон» за спину, подтянул рукав на левой руке и что-то воткнул себе в руку. Нимб над его головой пожелтел, налился ярко-зеленым и стал темнеть, истончаться…

— Ну все, легкой смерти! — сатир хлопнул Леху по крупу подталкивая.

— Легкой смерти…

Леха еще раз признательно покосился на сатира. На скалу-то он залезет, да. И все-таки не хотелось бросать его тут одного…

Леха вздохнул, шагнул в расщелину…

— Эй, стой!

— Что? — обернулся Леха.

А глаза сами собой нашли игроков. Теперь уже Крыс вкалывал себе что-то, и его нимб стремительно зеленел. А над головой Пупса нимба вообще уже нет. Жив и здоров на все сто процентов. А метрах в ста за ним, в зеленоватом свечении озер, бежал лысый — зомби с сумкой, где клацает железо. И даже здесь, у самой расщелины, от этого клацанья мороз по коже…

— Ты кому рассказывал, за что сюда попал? — спросил сатир. — Клыку, тому борову с кольцом, так? А еще кому? Девке своей пернатой рассказывал?

Леха мотнул головой:

— Нет.

— Точно?

— Точно.

Сатир прищурился, разглядывая Леху. Сплюнул сквозь зубы.

— Ты вообще улавливаешь, что шутки кончились? Что дальше будет не по-детски?

— Да точно! Только Клыку. Я думаю, это он им…

— Не надо тебе думать! — взорвался сатир. — Меня лучше слушай, и все! А думать тебе не надо! Думает он… Кто бы тебя научил, интересно…

Пупс и Крыс двинулись к расщелине, и сатир хлопнул Леху по крупу.

— Ладно! К вечеру эти раздолбаи выдохнутся и свалят в реал. Тогда возвращайся, дело есть. А теперь пшел отсюда, парнокопытное!

Он вскочил на выступ в каменной стене и легко пошел карабкаться вверх. Уже не сатир, уже расплывчатая тень между камней…

Леха втиснулся в расщелину и побежал, с хрустом выдирая броневыми наростами крошки из стен. На сатира надейся, а сам не плошай…

Полная темнота расщелины кончилась, и тут же налетел ветер. Поцеловал шершавыми сухими губами, резанул глаза крупинками песка, но Леха улыбнулся.

Свобода!

Здесь уже не догонят. Здесь для бычьей аватары раздолье… Побежал прочь от стены, прислушиваясь к ночной тишине, тихому шуршанию ветра в ушах, шороху песка под копытами и тому, что позади. Как там, в расщелине? Продираются?

Один раз сорвался камень — высоко, с самого гребня скальной стены, наверно, — зацепив по пути вниз еще дюжину-другую. По расщелине прокатился дробный грохот, и еще долго прыгало эхо.

И все.

Ни выстрелов, ничего. Испугал их сатир?

Леха облизнул губы. Жажда потихоньку пробуждалась.

Надо быстренько к вышке, нажраться кровушки — Леха поморщился, но, что делать, без этого тут никак — и быстрее в город. К Тхели.

А, черт! Тхели…

Леха покосился на плечо. Тускло мерцал броневой нарост. В мелких царапинах, покрылся налетом скальной крошки — это пока продирался в узкой расщелине, — и только. Дракончик остался на трупе прошлой аватары. Где-то возле первого прохода, если еще не разложился.

А без дракончика… Рассмотрела она его прошлой ночью?

Может быть. Очень хотелось бы в это верить. А если нет? С ней же не заговоришь просто так, словами-то ничего не объяснишь… Ч-черт! Леха повернул и побежал на юг. Туда, где скальная стена переходила в Изумрудные горы. И встал. Месяц где-то за скальной стеной, если еще не свалился за горизонт. Здесь только звезды вверху, света совсем немного. Но теперь, когда прямо мордой уткнулся…

На идеально ровном, зализанном ветром песке — цепочка следов, сбегающих с дюны куда-то в темноту. Леха повел мордой, продолжая их, пусть и невидимые…

К скальной стене. Забирая наискось, куда-то к расщелине. Откуда только что вылез. Лысого следы?

Хм… Неужели от самого города на своих двоих топал? А те двое, Пупс с Крысом? Их следы где? Не разделились же они у самого города, чтобы топать через всю пустыню к двум разным проходам?…

Леха прошел по следам вверх. Перевалил гребень дюны — и от досады зашипел сквозь зубы.

Метров на двадцать ниже гребня, в этой безлунной темноте это довольно много, но тут трудно не заметить. Два черных следа, сплошных, с канавками песка по краям. Рельсами протянулись с юга на север.

В одном месте пошире, и оттуда-то и шли следы лысого. Притормаживали, чтобы высадить его? А потом разгонялись…

Лысый потопал к этой расщелине. А Пупс с Крысом понеслись на машине к северной?

Леха медленно обернулся к стене. Черная полоса над горизонтом, где нет ни одной звездочки. Где-то там и расщелина…

Но ни отблесков фонарика оттуда, ни звуков. Ни разрывов, ни выстрелов, ни криков. Ничего.

Может быть, это потому, что сатир не дал им пройти через эту расщелину.

А может быть, не так уж они и рвались выйти в пустыню именно здесь. Должны понимать, что по песку они его на своих двоих не догонят. Может быть, сразу пошли к тому проходу, где оставили машину.

Черт бы их побрал вместе с их машиной!

Леха от души врезал копытом в песок и помчался на юг.

Сколько им идти от одной расщелины до другой? Потом вдоль стены, пока не уткнутся в его следы. И…

Черт, черт, черт! Форы не так уж и много, минут десять от силы!

Леха несся вперед.

Копыта стучали в песок, а в ушах завывал ветер. Вдруг взвыл громче…

Леха крутанулся и встал, вглядываясь в темноту позади.

Но лучей фар не видно.

Ветер в ушах стих. Всего лишь ветер, не шум мотора.

И все равно все тело била мелкая дрожь. Не от страха сейчас — с чего бы? Нет, это другое. Химическое эхо того, что случилось по ту сторону стены, в Кремневой долине…

Здесь игра, здесь виртуальная бычья аватара. Увечья, нанесенные здесь, ничего не стоят, но боль-то реальная. Шок. И встряска тела — реального тела, которое где-то в кресле в центре Москвы… Мозг реагирует на этот шок. И заставляет реагировать тело. В кровь — реальную кровь — хлынул адреналин, врубая организм на повышенные передачи…

Теперь опасность прошла, адреналин прогорел, но осталась переполненная гормонами кровь. Перегретый, стучащий заклепками организм, никак не успокаивающийся, все не приходящий в норму…

Знакомое мерзкое чувство. Адреналиновое похмелье.

Леха стиснул зубы и побежал на юг.

А ветер издевался. Шумел в ушах, шуршал песком, налетал тревожными порывами, заставляя замирать и вслушиваться…

Черная полоса над горизонтом поднялась выше, распалась на иззубренные шпили и провалы. Скальная стена переходила в Изумрудные горы.

Леха пробежал по впадине между дюнами, начал взбираться на очередную. Последнюю, наверно. Гнездо гарпий уже близко…

И крутанулся назад. На новый звук, что вплелся в привычный шум в ушах…

На этот раз не просто шум ветра! Нет, не просто… Леха замер, широко раскрыв глаза — да только все равно ни черта не видно. Темно, хоть глаз выколи.

Лишь еле угадываются собственные следы в ровном, как гладь моря, песке. Метров на десять… Потом темнота скрывает все. Лишь темнеет хребет дюны, проглотивший кусок звездного неба.

С выключенными фарами подобрались, сволочи?

Только как же они по следам-то шли тогда, без света…

Леха шире открывал глаза, вслушивался в свист воздуха, но… С какой стороны приближается звук?

Чертовы дюны вокруг, плодящие эхо за эхом! Звук наваливается со всех сторон. Кружится вокруг тебя. Будто бы вообще сверху идет…

Закрывая звезды, скользнул кусок тьмы, Леха шарахнулся в сторону — но это была не машина.

Что-то стукнулось в песок, побежало, хлопая крыльями. Гарпия.

Но не Алиса, а другая. Та, черная.

Леха раздраженно выдохнул. Ч-черт… Вот ведь напугала-то! Патрулирует она тут, что ли? После вчерашнего решили дозор выставлять?

— Привет, — буркнул Леха и засеменил дальше.

— Стой, — бросила гарпия.

Голос хриплый, грубоватый. И двигалась она… Леха поморщился. Бывают девочки, что любят синие джинсы в обтяжку, чтобы лучше попкой вилять, но есть и такие, что предпочитают грубые черные, мужского фасона.

— Что? — нахмурился Леха.

Гарпия подошла ближе. Походка такая же, как голос. Твердая, тяжелая. Мужицкая.

— Стой… — тихо повторила гарпия, почти шепотом. Оглянулась.

О черт… Опять?!

Леха проследил за ее взглядом — в темноту, куда-то к скалам, ничего не рассмотреть — и пригнулся к песку.

— Он?… — спросил тоже шепотом. — Опять он?

— Не он, ты.

— Я?…

— Да, ты! Зачем пришел? Улыбок захотелось? Тепла доверчивого?

— Э-э…

— Покомандовать? Значительность свою почувствовать?!

— Я… — начал Леха, но гарпия выстреливала слова как из пушки:

— Что ты ей наврал? Что поможешь выбраться отсюда?

Леха открыл рот, но гарпия опять не дала ничего сказать.

— Ну да, сейчас она расцвела, как цветок. Собирай горстями ее радость и доверчивость! А ты подумал, что с ней будет потом? Когда ты сгинешь без следа, а она останется тут одна, с разбитым сердцем и лохмотьями надежд?

— Подожди… Я…

— Не смей врать!!! — зашипела гарпия. — Не смей врать… мне! Я вас всех насквозь вижу! Наплетете с три короба, и в сторону! — Она надвинулась на Леху. — Уходи! Уходи сейчас, пока не поздно! Сейчас она еще выдержит. Не пытай ее больше, сволочь! Уходи!

— Но…

— Никто отсюда не выбирался! Никто, понимаешь? Брось эти сказки! Если хочешь обманываться — обманывайся, только ее не пытай ложной надеждой, сволочь! Если ты…

В темноте зашуршали крылья, и гарпия замолчала. Окатила Леху взглядом, полным презрения и ненависти, и шагнула в темноту.

На песок упала Алиса. Пробежалась, хлопая крыльями и гася скорость.

— Лешка! — радостно выдохнула Алиса, чуть хрипловатым после сна голосом. — Ты!

В стороне пробежала по песку черная гарпия, оторвалась от земли, заложила вираж в темноту.

Алиса покосилась на шум крыльев и нахмурилась.

— А… а что тут у вас было? — Алиса поглядела на Леху и еще больше нахмурилась. Смущенно закусила краешек губы. — Олька тебе нотации читала?…

Леха неопределенно дернул головой.

— Леш, не обижайся на нее. Она… ну…

Алиса замялась, подбирая слова, а потом и вовсе замолчала, уставившись на Леху.

— Леш?… Что-то случилось?

Под ложечкой предательски заныло, ноги опять мелко-мелко задрожали. Леха выдавил улыбку:

— Да нет… Так, пустяки…

— О господи… — Алиса обошла сбоку. Присела, коснулась броневого нароста на плече. Свежего и без всякого дракончика. Вскинула глаза на Леху. — Ночью?… Кто это был?

Леха с трудом удержался, чтобы не отвести взгляд. Да, в ее глазах был огонек надежды — на самом-самом верху. А за ним…

— Это из-за Тхели? — почти прошептала Алиса. — Да? В городе? Там ничего не све…

— Эй, эй, эй! — оборвал ее Леха. Заставил себя улыбнуться шире, хотя это было и непросто. — Ну-ка отставить паникерские настроения! На ночь одну оставил, и вот пожалуйста…

Кажется, на этот раз получилось.

Алиса опустила глаза и смущенно улыбнулась.

— Ну да… Вот такая я вот пугливая… — Она дурашливо шмыгнула носом, изображая маленькую девочку.

Леха рассмеялся — на этот раз от души. Вот только холодок под ложечкой никуда не делся…

— Все будет хорошо, Лис.

— Ага. — Алиса вздохнула и дурашливо кивнула, этак совершенно покорно. Ну разве может слабая женщина спорить, когда мужчина говорит, что все будет хорошо?

Слишком уж дурашливо. Как будто боялась, что если перестанет шутить, то… Леха дернул головой, отгоняя предательскую мыслишку.

— Ты в город сейчас? — спросила Алиса.

— Да. Только… — Леха замялся. Повернулся к Алисе плечом. — Нарисуй мне дракончика еще раз, а то…

Страх в ее глазах никуда не делся. Лишь затаился за дурашливыми искорками — на время. А теперь опять вырвался. Холодный, вязкий страх. Почти отчаяние…

— Ты же говорил, она видела… — Ее голос задрожал.

— Видела. Но на всякий случай… Мало ли…

— Леш, что случилось?

— Да ничего, Лис… Так, мелочи…

— Лешка, не партизань! Что случилось? Леш!

— Да все нормально, Лис. Ну правда. На игрока в темноте напоролся случайно…

— Правда? — Она ловила его взгляд.

— Лис… Ну!… — Леха примиряюще рассмеялся. — Ну ладно тебе… Ну из мухи слона, честно слово. Ну правда ничего особенного…

— Честно-честно? — В ее голосе появились дурашливые нотки маленькой девочки, до ужаса доверчивой.

— Честно-честно, — в тон ей сказал Леха. И выставил правое плечо.

Алиса провела по броневому наросту крылом, счищая каменное крошево. Заскрипела кончиком пера, вычерчивая в броне канавки. Ее равномерные движения успокаивали, убаюкивали.

Конечно, все вокруг — всего лишь движок, и все же… Словно она рядом.

Леха закрыл глаза. Так не видно аватар. Лишь касания по плечу. И словно чувствуешь тепло ее рук…

— Странно получается… — сказала Алиса.

И даже с закрытыми глазами почти чувствуешь ее мягкую улыбку.

— Что? — тихо пробурчал Леха, не открывая глаз.

— Ты для меня Тхели ищешь, а я тебя бритвой. Режу и пилю. В самом прямом смысле… — И вдруг посерьезнела: — Не больно?

— Нет, — мотнул головой Леха.

Больно? Вот уж что угодно, только не больно… Через броневой нарост касания становились мягкими и приятными. Как и ее голос… И слова. И то, как легко с ней… Леха вдруг сообразил, что улыбается. Совершенно по-дурацки, наверно. Но ничего с собой не поделаешь — хорошо!

Просто стоять здесь. Чувствовать ее касания… Как закрыть глаза и подставить лицо солнцу, выглянувшему из туч посреди серой промозглой зимы… Или ласковая кошка, вспрыгнувшая на колени и сыто урчащая… Дьявол! Как же мог забыть! Леха крутанулся назад, широко раскрыв глаза.

— Ой! — Алиса отдернула крыло и отшатнулась. — По шкуре царапнула? Леш, извини, я…

Леха вглядывался назад — но там только темнота.

— Очень больно?… Какая же я… — Алиса закусила губу. Потом поглядела, куда смотрел Леха.

В темноте тихо выло, но мотор ли это машины…

— Леш?…

Леха облегченно выдохнул. Нет, не двигатель. Просто ветер. Чертов ветер!

— Леш? Что там?

— Да так… — Леха обернулся к ней. Улыбнулся. — Показалось.

Но Алиса глядела очень внимательно.

— Леш, у тебя правда все нормально? — Она осторожно положила крыло ему на бок. Нахмурилась. — Ты прямо дрожишь весь…

— Когда кажется — это заразно? То мне, теперь вот тебе, — улыбнулся Леха.

— Нет, ты правда как будто дрожишь…

— Ну Лис, ну… — Леха устало рассмеялся. — Выдумала тоже…

Да только теперь этот трюк не прошел.

— Леш… — Алиса смотрела очень серьезно, — Что-то случилось, да? У тебя что-то серьезное стряслось?

— Да ну! Ну Лис, ну что со мной может случиться? На вот, рисуй! — Леха повернулся боком и выставил плечо. — А то Тхели раньше сойдет с ума от поп-музыки…

Алиса вздохнула, но послушно опустила глаза на плечо. Заскрипела кончиком крыла по броне.

Касания через нарост становились мягкими. Все как прежде…

Только теперь Леха стоял, не закрывая глаз. Изо всех сил пытаясь унять нервную дрожь и вглядываясь в темноту на севере. Вслушиваясь, что несет ветер… Ночь и темнота, только звезды высоко над головой. Темные гребни дюн навстречу — гребни, гребни, гребни… И уже словно не ты взбираешься на них, а они накатывают на тебя. Поднимают на волну песка, а потом бросают в темноту и снова поднимают…

Скальная стена осталась далеко позади, но и вышка еще не близко. Ходу еще на час, если не больше, а время…

Опаздываем! Опаздываем, черт возьми!

Прошлой ночью в это время нефтяники уже отправились из этого мира в самый реальный из миров, а во рту был вкус крови. Солоноватый и мерзкий, но зато жажды не было и в помине. И была сладкая уверенность, что о жажде можно забыть по крайней мере на сутки…

Теперь эти сутки позади. А сутки — это тот срок, который учитывает движок игры при расчете жажды. Сатир говорил об этом, но тогда было не до того…

А он говорил. Что бык должен убивать несколько человек в сутки, но это еще не все. Несколько человек в сутки — это грубое условие в настройках. А есть еще и тонкие.

Функция быка — отлавливать одиноких путников, идущих через пустыню. Чтобы игрокам в пустыне жизнь медом не казалась, чтобы не заскучали. Для этого бык должен бегать целый день по пустыне и ловить их. Убивать, пить кровь и снова бегать. И искать, искать, искать. Целый день. С монотонностью часового хода. Поэтому в расчете жажды каждое убийство учитывается ровно двадцать четыре часа. Прошло больше — и суточный счет убитых уменьшается. Лови следующего.

Это не страшно, если убивать игроков равномерно в течение дня. Жажда возрастет не сильно, едва наметится. И даже если вообще перестать убивать, жажда будет возрастать постепенно. Как в тот чертов день, когда оказался здесь. Тогда жажда пробуждалась несколько часов…

Сатир говорил это все — но тогда было не до сатира! Какое дело до этих тонких настроек движка, если надо быстрее напиться на все сутки вперед и скорее мчаться в Гнусмас, чтобы найти там Тхели!

Тогда было не до сатира. Но вот теперь… Суточный срок закончился сразу по всем нефтяникам. И где-то в глубинах этого чертова движка какой-то параметр скачком перешел из нормального показателя в непозволительно низкий.

Жажда навалилась скачком. Резко и беспощадно. Господи, как же хочется пить…

Губы ссохлись. Не губы — а два колючих сухаря. И даже не облизнуть — чем? Шершавым ломтем пемзы, в который превратился язык? И боль в горле, при каждой попытке сглотнуть слюну, которой нет. Как наждаком по глотке… И жажда все наваливалась. Выжимала тело, высасывала последние крохи влаги. Сколько еще до этой чертовой вышки?! Только бы не промахнуться!

Леха остановился, задрал голову. Так, вон ковш Большой Медведицы, вон ковш поменьше, который на самом деле Малая Медведица. Конец его ручки — Полярная.

Если к вышке бежать от северного прохода в стене, то надо почти строго на запад. Но мы-то от Изумрудных гор — значит, должны забирать к сев…

Глаза дернулись от звезд к горизонту. Там мигнули две желтые звездочки. Но пока поймал их взглядом пропали. Падающие звезды? Программеры на нормальной зарплате совсем в трудоголиков превратились, запрограммировали движок так, что он еще и метеорами ночное небо украшает?

Нет, не метеоры. Две желтые звездочки показались снова. То ярче, то почти пропадая, как…

Дьявол, дьявол, дьявол! Только их не хватало!

Но звездочки упрямо помигивали. Фары машины, несущейся по склону дюны слишком быстро, вот и подпрыгивает…

И несутся с юго-востока. Точно оттуда, откуда сам пришел. И куда вели следы… Все-таки нашли!

Фары пропали.

Леха поглядел на запад, куда так бежал. До вышек…

До вышек еще бежать и бежать. Полчаса в лучшем случае. Там люди, там кровь. Там конец жажде.

Только ведь эти гады на машине! Едут быстрее, чем можешь бежать. А если догонят…

И на вышке еще! Нефтяники ведь наверняка какую-то новую дрянь придумали! К ним надо подойти тихо, не спеша. Осмотреться, незаметно подкрасться.

Но если на хвосте будут эти сволочи…

В шум ветра вплелся гул мотора. Леха обернулся. Снова свет фар — машина забралась на очередную дюну. Ярче.

Ближе.

Леха зашипел сквозь зубы и побежал вниз. Сбежал с дюны, но не стал карабкаться на следующую, а повернул вправо. Побежал по лощинке между дюнами, на север.

Пробежал метров сто и повернул еще раз вправо. К гребню дюны, черным хребтом закрывшему кусок звездного неба. Стал карабкаться к нему.

Перевалил — и снова долетел шум двигателя. Уже не комариный писк вдали, о нет. И фары, уже так близко… Спокойно, спокойно! Не обращая внимания на фары и рев, задавив страх, не обращая внимания на жажду, грызущую изнутри все сильнее. Спокойно. Леха перевалил через вершину, сбежал по крутому подветренному склону в ложбинку между дюнами и снова повернул вправо.

Пробежал сто метров и уткнулся в свои же следы. Получилась прямоугольная петля, метров сто на сто.

Леха пересек следы и побежал дальше. Пробежал еще метров сто, опять повернул вправо и стал карабкаться на дюну…

Звук мотора все ближе.

И фары за спиной — уже не две яркие звездочки, а бьющие в глаза фонари. А перед ними, по склону дюны, летят длинные конусы света…

Спокойно, спокойно! Через вершину — и вниз, по пологому наветренному склону. До лощинки между дюнами. Горб дюны должен был бы прикрыть от звука, но рев двигателя словно и не ослаб. Слишком близко они уже! Слишком близко…

Леха стиснул зубы, повернул вправо и побежал. Ну-ка выкинуть из головы это трусливое желание забыть про все и просто нестись прочь! Задавить! И внимательно смотреть вперед…

Леха перешел с бега на шаг. Но шаги делал шире, чем обычно. Чтобы по следам не понять, бежал или шел. И очень внимательно вглядывался в темноту, потому что…

Вот они, следы! Где повернул вправо самый первый раз.

После всех маневров получилась прямоугольная восьмерка, как на электронных часах. С петлями метров по сто. В темноте, когда свет от фар только вперед, дальних концов не должно быть видно… Леха вышел на свои следы и аккуратно пошел след в след, повыше задирая ноги, чтобы копыта входили в следы вертикально, не осыпая края ямок. Должны выглядеть так, будто по ним проходили всего один раз.

Мотор уже не жужжал вдали — ревел! Две дюны им осталось? Одна?…

Не паниковать! Теперь самое важное. Не спешить. Аккуратно, след в след, пройти все сто метров до угла восьмерки… И повернуть вместе со следами, и снова лезть на дюну…

Леха вышел на гребень — и из-за соседней дюны с ревом вылетели два злых желтых глаза. Подпрыгнули, как на трамплине, вверх. Плюхнулись вниз. На склоне вспыхнули два длинных конуса желтоватого света, стало светло-светло… Леха прищурился. Там, где конусы света пересекались, перед машиной бежали его следы. Пока еще прямой след… Машина скатилась по склону, пронеслась по лощинке между дюнами. Лучи фар укоротились, упершись в подъем следующей дюны…

Метнулись вправо, тут же влево, опять вправо. Прямой след разделился. Шел и вперед, и вправо, и влево.

Лучи фар опять уставились прямо, завизжали тормоза. Машина встала. И все-таки метров на десять пролетела то место, где следы делились…

Леха хмыкнул. Молодцы, следопыты! Первый перекресток вы уже затоптали. Теперь пока выясните, куда ведут все эти три следа…

Машина взрыкнула и стала карабкаться на гребень. Перевалила его — и снова затормозила.

Ага, вот и второй перекресточек встретили. А ведь вы еще не знаете, что вообще-то это восьмерка…

Из которой всего один настоящий выход. Да и тот, если повезет, вы так и не найдете. Леха развернулся — очень осторожно, одним корпусом, чтобы не испортить следы, в которых стоял, — поднял левую переднюю ногу и сделал первый шаг не в след.

Поставил копыто в самый гребень. Если поедут на машине по восьмерке, то резкий свет фар будет бить только вперед, по склону дюны. Снизу им эти следы не заметить. А когда машина перевалит через гребень, фары будут бить вниз по склону — опять по ложному следу. А сбоку от машины будет темно. Да и проскочат быстро они самый гребень…

Аккуратно ставя копыта в самый-самый гребень, Леха пошел вперед, прочь от восьмерки. По кромке песка, как по ниточке, ставя ноги на одну линию. Как какая-нибудь манекенщица на подиуме.

Такой след не должны заметить. По крайней мере ночью, пока темно. А утром… Утром это уже не будет иметь значения. Потому что есть Гнусмас, а в Гнусмасе есть Тхели.

Гребень дюны пошел влево и вниз, опадая и закругляясь рогом — дюна кончалась. Леха прошел по гребню еще шагов двадцать, а потом сбежал в лощинку за дюной.

Позади, уже за склоном дюны, джип все взрыкивал — и тут же тормозил. Взрыкивал и тормозил. Снова и снова.

Что, ребятки? Нравится в следопытов играть? Восьмерки в темноте, да еще вдоль гребня дюны — это вам не по Остоженке раскатывать, от одного банка до другого…

Леха повернул на запад и понесся прямиком туда, где должна быть вышка.

Жажда горела внутри сухим огнем.

Пить, пить, пить… Горло, желудок, глаза — все горело. Шкура натянулась, как на пережаренной курице, начавшейся обугливаться и уже потрескавшейся сверху…

Синий огонек мигнул на горизонте. Спасительный маячок!

И вовремя. Слишком сильно забрал на север. Огонек появился не впереди, а сильно слева.

Леха повернул и побежал прямо к нему. К подмигивающему старому приятелю, обещающему помощь. Быстрее, быстрее! Какие-то пять минут, и все это кончится! Вниз по склону, через лощинку между дюн, и опять вверх.

Господи, быстрее бы! Сколько еще дюн до него? Пять? Десять?

Леха перевалил через вершину, ловя глазами огонек…

И сбился с шага.

О черт…

Привычный синий огонек — такой знакомый! — это хорошо. Но вот странное желтое сияние под ним, широко разлившееся над горизонтом…

Пожар? Нет, не похоже.

Городские фонари в тумане, вот на что это больше всего похоже. Да только откуда тут, к черту, туман — посреди пустыни? И откуда, к дьяволу, городские огни?!

Но как же хочется пить!

Что бы это ни было — разве есть выбор?! Леха побежал вперед.

Нефтяная площадка сияла. Театральная сцена, а не площадка. Они опять зажгли прожекторные лампы. Все шесть штук. Ослепительные конусы света легли в разные стороны, как лепестки света вокруг вышки с газовым факелом. Только саму площадку все равно едва видно… Западный край видно. Там суетилось человек десять. Размахивали руками и орали, наверно, да только не слышно за воем и ревом.

Центр суматохи — буровая машина, похожая на механического жирафа. Она с воем вгрызалась в землю и выбрасывала песок далеко в сторону — словно струя фонтана из песка. Ветер подхватывал ее и размывал. Гнал вверх, в стороны, тянул это облако песка на восток… Конус пыли раскинулся далеко-далеко, накрыв и баки с нефтью, и перегонный аппарат, и все, что там было, — лишь верхушка вышки да факел газа выглядывают — и полз дальше, далеко на восток.

Прожекторные лампы подсвечивали этот полог пыли, превратив его в бурлящую буро-желтую тучу. Светящийся в ночи туман, укутавший центр площадки и ее восточный край.

А на западе кипела работа.

Суетились люди вокруг воющей бурмашины. Рычал тягач, подтаскивая к ямам круглые стальные балки…

Нет, не балки. На боках стальных цилиндров какие-то рваные дыры, словно когда-то от балок отросли балки поменьше, но потом их спилили или отрезали автогеном… И сверкают, как зеркала, отражая все вокруг кривым зеркалом… Блиндажные дубы! Распиленные блиндажные дубы, вот что это такое!

Балки опускали в ямы, и тягач засыпал ямы песком.

Ямы шли широким кругом по границе нефтяной площадки. Там, где бурмашина уже прошла, высился частокол из зеркальных балок. Не сплошной, но и не пролезть. Балки через каждые полметра.

И не опрокинуть их, похоже. Нефтяники вкапывали их метра на два в песок, и на столько же они торчали над землей. Да не вертикально, а с завалом наружу. Как выставленные колья…

Ну-ну, выдумщики недоделанные!

Задумка хорошая… но только когда будет в конечном виде! Когда будет — и если будет. Можно надеяться, что еще и не будет…

Вокруг рабочих, спинами к ним, — неподвижные фигуры в камуфляже. Автоматы есть, но не в руках, а болтаются на спинах. Перед каждым пулемет на высокой сошке. Пять крупнокалиберных дур ощетинились полукругом — на запад, на юг, на север.

Ветер дует с той стороны, и там никакой пыли, лишь крошечные вихри песка, которые ветер сам выдирал с поверхности и тащил по песку. В эту сторону лампам ничего не мешало. Три лепестка света раскинулись далеко в пустыню, метров на двести… До самых дюн, опоясавших нефтяную площадку, как края салатницы.

Леха поморщился. Двести метров на таком свету, да без малейшего укрытия… Да на пять пулеметов…

Не подобраться. Мигом по ногам срежут. А впрочем… Не пускают оттуда — ну и не надо. Мы не гордые.

Все ребята в камуфляже — с подветренной стороны, полукругом. Стоять в пыли за бурмашиной и пялиться в завихрения пыли желающих не нашлось. Ну-ну…

Леха тихонько отполз за гребень дюны. Сполз немного вниз, чтобы уж точно не заметили, поднялся и побежал по склону дюны — вдоль гребня. Потом по следующей. По широкой дуге обходя площадку с востока.

Когда воздух стал колючим от песка — ветер швырял его в морду, как россыпи иголок, — повернул к вышке и вышел из-под прикрытия дюн.

Ветер гнал сюда песок. Синего факела не видно — уже в пологе пыли. Лишь расплывчатое буро-желтое сияние впереди. Больше ни черта не видать. Тем лучше…

Щурясь от жалящего в глаза песка, Леха побежал в это бурое свечение, на всякий случай прижимаясь к земле. Песчинки били в морду, лезли в нос, в глаза, и без того горящие без воды. Леха щурился все сильнее, уже едва различая, что вокруг, — да и что тут различать? Сплошная желто-бурая муть да вой бурмашины.

Главное, не пропустить, когда муть станет светлее — это будет как раз перед тем, как пелена песка впереди пропадет. Перед самой бурмашиной, сеющей этот песок. Тогда можно будет открыть глаза и рвануть… И пить, пить, пить… Солоноватую дрянь, но все же — утоляющую жажду… Господи, быстрее бы!

Только до рабочих еще идти и идти. Где-то впереди в этой мути еще вся площадка. Все эти баки для нефти, перегонный аппарат, бочки с бензином, насосы с моторами и маховиками, опоры наблюдательной вышки… Как же хочется пить!

Может, побыстрее бежать? Ведь далеко же еще! Леха прибавил — и тут в ухо двинуло.

В голове зазвенело, а левое ухо сплющило, как в тисках. Удар не рукой или прикладом, а чем-то по-настоящему тяжелым. Леху отбросило вбок и тут же вмазало прямо в лоб.

Перед глазами беззвучным взрывом вспыхнула сверкающая стена из мельтешащих искр, а где-то справа клацнуло чем-то железным по рогу, разворачивая вбок и швыряя вниз…

Сердце колотилось, как отбойный молоток, но никто не добивал. Леха потряс головой. Стал подниматься — и по рогу снова стукнуло. Брзынь! Броневой наконечник рога скользнул по чему-то железному и тяжелому.

Из желто-бурой мути впереди и с боков проступали темные полосы. Вертикальные, метра через пол…

Сволочи! Неужели и тут все перекрыли?! Леха шагнул назад, развернулся и побежал вправо, вдоль этого частокола. Слева, в желтой мути, бежали черные тени. Тени, тени, тени — как вертикальные шпалы какого-то сумасшедшего пути, протянувшегося прямо по воздуху. Никак не желая кончаться…

Муть впереди стала светлее, превратилась в прозрачный полог, истончаясь, — и Леха рванул назад. Прочь от прозрачного пространства, за которым — какие-то пятьдесят метров! — караулит человек в камуфляже. И крупнокалиберная дура, раззявившая свое дуло прямо сюда… Прочь. Обратно под полог пыли.

Впереди и кроме охранника хватает неприятностей… Раньше, когда смотрел на нефтяную площадку с другой стороны, полог скрыл это невеселое зрелище. На северной стороне площадки уже стоял частокол.

Получается, они начали с восточной части вышки и пошли по кругу — на север, теперь на западе…

Без частокола — только южная часть осталась? Но там нет песочной пелены, там все простреливается! Там тоже не подойти!

Стоп… Спокойно, спокойно…

А что, если…

С какого именно места на западе площадки эти сволочи начали обносить ее частоколом?

Леха развернулся и пошел обратно вдоль частокола. Теперь шпалы сумасшедшего пути шли справа, темные полосы в бурой мути…

С правого края тучи не пройти. А с левого? Если не выходить из пелены…

Что там, слева? Есть хоть маленькая щель? Между началом частокола и левым краем пыльного шлейфа?

Кажется, когда смотрел с дюн, из пелены никакого частокола не торчало… Или не рассмотрел на фоне светящегося пыльного шлейфа?…

Леха бежал мимо вертикальных теней в мутной желтизне, а жажда грызла изнутри, злая старуха с раскаленными стальными коронками.

Не должно быть там частокола. Не должно! Муть вдруг истончилась, превратившись в тонкую вуаль, а за ней мелькнул человек в камуфляже, еще одна дура, скалящая сюда свое дуло… Черт бы их всех побрал!!!

Леха отскочил обратно в муть, пока не заметили. Дьявол, дьявол, дьявол! Хватило одного взгляда. Частокол выходил за пыльную завесу. И что теперь делать?…

До пулеметчика — метров пятьдесят. По чистому прозрачному воздуху. На свету. Прямо на дуло крупнокалиберного пулемета… Верная смерть.

Черт бы их побрал! Что с одной стороны, что с другой — не подойти.

Разве что…

Дрожа от желания пить — господи, что угодно отдал бы за стакан воды! за глоток бы все отдал! — Леха пригнулся к самой земле и осторожно засеменил в край шлейфа. Выглянуть туда.

Чуть-чуть… Осторожно…

Только чтобы рассмотреть, сколько столбов за пределами пыльной завесы. Раз, два… три… четыре…

Господи, сколько же их там! Леха еще чуть-чуть продвинулся вперед — только бы вояка за пулеметом не заметил, тогда уж точно все! — и наконец-то увидел крайний столб. Седьмой, если считать от этого места, где еще можно спрятаться в пыли.

Чтобы обогнуть начало частокола, надо пройти налево эти семь столбов… Без прикрытия пыльной завесы…

Нет, не пройти.

И ветер, черт бы его побрал! Дует все в одну сторону, прямо на восток! Нет, чтобы чуть-чуть южнее подуть, разворачивая этот пыльный шлейф! Щурясь от песка, сыплющегося в глаза, Леха вглядывался в начало шлейфа — не развернет ли ветер его сюда? Хоть чуть-чуть?…

Но у ветра были другие планы.

Впереди, метрах в ста, надсадно выла бурмашина, выбрасывая в воздух весь этот песок. На миг отключилась, сдвинулась чуть в сторону и снова завыла. Делает ямы одну за другой, по кругу. Сейчас на западном краю площадки. Идет с севера на юг и скоро завершит круг. Вся площадка будет огорожена частоколом…

Стоп! Ведь прежде, чем они завершат круг…

Когда бурмашина сделает еще несколько ям…

Шлейф тянулся по ветру расплывающимся конусом, начинаясь из струи песка, которую извергала бурмашина. И если сдвинется на юг бурмашина, эта струя песка, а вместе с ней и шлейф пыли… Весь шлейф…

Этот край пелены тоже сдвинется на юг. К тем балкам, которые не дают проскочить… Накроет и их песочной мутью. Правильно?

Господи, как же хочется пить!

Но Леха неподвижно лежал на песке, вглядываясь в работу.

Машина выбрасывала из ямы песок, выбрасывала, выбрасывала, выбрасывала — все из одной ямы! Уже целую вечность! Словно всю пустыню через эту яму решила вычерпать!

А жажда грызла изнутри. Яростно, до жара, до боли. Все сильнее и сильнее…

Леха стиснул зубы, чтобы не взреветь от боли и отчаяния. Сколько же еще она будет над этой ямой? И сколько времени пройдет, пока она сделает их еще шесть?!

Машина наконец-то перестала выть и извергать песок. Чуть сдвинулась и опять завыла…

Леха закрыл глаза. Невозможно глядеть на людей, суетящихся возле машины, на камуфляжников за пулеметами — так близко, в какой-то полусотне метров…

Минуты ада. Эпохи. Вечность…

Жажда заставляла вскочить на ноги и броситься вперед — на рабочих и камуфляжников, на эти ходящие сосуды крови, которая и утолит жажду, и избавит от боли. Всего полсотни метров до них, и все кончится! Конец мучениям. Всего полсотни метров!!!

Леха дрожал, но заставлял себя лежать. Терпеть. Ждать. Всего пятьдесят метров, можно рискнуть… Вдруг не успеют среагировать? Могут не успеть… Можно рискнуть…

А если пристрелят и выкинет в Кремневую долину? Тогда придется бежать сюда снова, и жажда будет только сильнее… И может быть, когда добежишь, частокол будет уже закончен.

И уж точно не получится прибежать вовремя в Гнусмас, чтобы встретить там Тхели… Да не пристрелят! Не успеют среагировать!

Да и неважно все это… Потому что невозможно лежать вот так — когда прямо под носом все эти люди, полные крови, на расстоянии одного быстрого рывка…

Тело само собой поднялось, нацеливаясь на людей, полных крови, — как поднимается головка цветка за солнцем. Леха шагнул туда, выходя из-под прикрытия пыльной завесы…

…Зеленые глаза с дурашливыми искорками, под которыми разлит страх, холодный, вязкий страх, целый океан страха и отчаяния, удерживаемый тонкой плотинкой последней надежды…

Леха стиснул челюсти, застонал — тело отказывалось отступать, нет, ни за что, только вперед, и пить, пить, пить! — но отступил обратно.

Лежать, сволочь!

Если выкинет в долину, то вовремя до города уже не успеть. Тхели уйдет, и Алиса…

Лежать. Ждать.

Бычье тело мелко дрожало, а сухой жар перехватывал горло. Господи, да ну все это к дьяволу… Всего один бросок, и…

Лежать! Секунды ада, ползущие улитками. Эпохи. Вечность…

Мыслей уже не осталось. И не осталось в памяти, сколько раз поднимался, готовый броситься вперед, — и будь что будет! — но все же останавливался. Заставлял себя рухнуть обратно на песок, скрипя зубами, молотя в него копытами, тыкался лбом, обдирая морду до боли, чтобы прийти в себя. Грыз песок…

И потихоньку полз вперед. Медленно, по чуть-чуть. По мере того, как бурмашина ползла влево по гигантскому кругу, копая ямы, и вместе с ней смещался край пелены.

Муть скрывала крайние балки — одну, вторую, третью… шестую, седьмую…

И еще чуть-чуть, давая пелене скрыть хотя бы метр влево от крайней балки, там придется бежать…

Еще чуть-чуть.

Сколько выдержал. Сколько смог!

Ревя от боли, которую уже нельзя было терпеть — но теперь можно, можно, можно!!! — Леха вскочил и помчался вперед. Пролетел мимо двух крайних столбов, уже превратившихся в темные полосы посреди бурой мути. За последним свернул, выгибая голову вбок, чтобы рога смотрели не в стороны, а вниз и вверх. И боком, впритирку к столбу, продрался между ним и краем пелены, которая здесь уже редкая и прозрачная, как тонкая вуаль… Продрался мимо него и нырнул обратно в полог пыли. В спасительную бурую муть. И стрелой помчался вперед. Теперь можно! Теперь можно!!! Пролетел последние метры шлейфа, почти черного здесь, и выскочил под вой бурмашины. В чистый воздух, будто звенящий от прозрачности, яркого света и раскрывшегося далеко-далеко впереди пространства…

Мелькнули рабочие комбинезоны, заляпанные нефтью.

Удивленные лица… Они замерли, как дикие звери под светом фар… Вот они! Бей любого и пей, пей, пей! Вот оно все, доступное, твое!!! Скрипя зубами, Леха заставил себя рвануть мимо. Пока — мимо. Чуть дальше. Вокруг рабочих — тараном снося людей в камуфляже. Кто рванулся к своему пулемету, кто судорожно тянет за ремень, вытягивая из-за спины автомат…

Леха расшвырял их, как игрушечных солдатиков. Уже не разбирая, кто в камуфляже, кто в рабочем комбинезоне. Они вопили, они бежали, как тараканы, застигнутые светом. Разбегались прочь, но он догонял их и сбивал. Давил копытами, бил рогами.

Топтал, рвал — и ревел от ярости и облегчения…

Жажды больше не было.

Леха всасывал теплую кровь, густую, солоноватую, но пить уже не хотелось. Что-то внутри подсказывало: все, уровень жажды на минимуме. На самом-самом минимуме, который вообще бывает в движке игры.

А дальше пей, не пей — ничего не изменится. На сутки напился до отвала, а напиться на больший срок здесь невозможно. Движку все едино, сколько выпьешь сверх суточной нормы. Через сутки спишет хоть десять тел, хоть двадцать, хоть сто, и опять навалится жажда…

Но Леха не мог остановиться.

Морщился от омерзения к самому себе — и все равно не мог остановиться. Слишком долго ждал этого момента. Слишком дорого обошлось это ожидание…

С хлюпаньем втягивал и втягивал в себя кровь. Из каждого трупа, до последней капли…

Вот теперь все. Всех высосал.

Бурмашина не выла, тягач не скрежетал. Тихо-тихо. Только шуршит ветер да мерно вздыхает нефтяной насос, неутомимо качая нефть…

Желто-бурая пелена опустилась. Ветер рвал последние вуальки пыли, раскидывал их в стороны и уносил прочь.

Больше ничто не скрывало яростный свет прожекторных ламп. Они вырвали из темноты нефтяную площадку и окрестности, как огромную театральную площадку, на которой закончилось представление. Лишь неподвижные машины и трупы… И частокол, с трех сторон огородивший площадку. И можно спорить на что угодно, что днем эти упрямцы его доделают, оставив разве что проезд для машины. А может, и этот проезд сделают в виде длинного коридора, ограниченного по бокам таким же частоколом и простреливаемого пулеметами со всех сторон… И пыли, за которой можно будет подкрасться, уже не будет… Да уж. Наши медленно запрягают. Но уж если запрягли, то все, суши весла… Леха тряхнул головой, прогоняя трусливую мыслишку. К черту, к черту! Это все будет потом. Завтра! А сегодня — Гнусмас. Гнусмас и Тхели! Леха развернулся на запад, шагнул, разгоняясь… и замер. Медленно обернулся назад и всмотрелся. За освещенной площадкой, за темными горбами дюн, на самом горизонте ярко светился желтый огонек, слишком желтый, чтобы быть звездой. А если приглядеться, то два близких огонька. А, чтоб их… Нагнали все-таки! Леха развернулся, кинул быстрый взгляд на звезды — все правильно, запад там! — и понесся прочь. Быстрее к границе света, в спасительную темноту! Сквозь ветер пробилось ворчание мотора — далекое, но уже не так далеко, как хотелось бы. Но хотя бы свет прожекторных ламп остался позади… Леха перевалил через гребень дюны, плюхнулся в песок и осторожно выглянул назад. Отсюда можно. Здесь уже безопасно… Ярко освещенная нефтяная площадка лежала посреди темных дюн, как озерцо света в чаше кратера. Через другой край этой чаши перевалили злые глазки фар дальнего света. Качнулись вниз, бросив на темный склон длинные конусы света… И почти встали.

Машина не пошла вниз, прямо к вышке. Вместо этого развернулась и пошла по склону гребня, едва-едва забирая вниз…

Леха хмыкнул.

Что, господа следопыты? Опять решили идти тупо по следу? Даже не сообразив, зачем прибежал сюда — к вышке! Дураку ясно, что в итоге-то следы упрутся в нефтяную площадку!

Но машина упорно шла по склону дюны, почти боком к площадке…

Ну-ну, следопыты. Сейчас опять завязнете в следах, как в той восьмерке.

А может, и на дольше. Там-то был глубокий песок, следы четкие. А здесь…

Машина въехала в свет прожекторной лампы, блеснула хромированным бампером. Тоже «хамми», как у городского патруля, только этот с иголочки. Нет пулеметной турели. Но вот все боковые дверцы сняты так же, как и у патрульного… Джип проехал под ярким светом ламп буквально метров двадцать — и резко сбросил скорость.

Леха усмехнулся. Вот и все, бойцы законодательного фронта. Приплыли.

Отсюда не разглядеть, что именно их так смутило… но и так все понятно. Сколько ждал там, в семи балках от конца частокола? Долго, ох как долго… Наверно, не так долго, как это отложилось в памяти, но все равно достаточно. И все это время ветер гнал песок от бурмашины, запорашивая восточную часть площадки.

Только ребятки-то этого не знают. Бурмашина давно уже не гудит, и песочная пелена рассеялась…

Катили они по четким следам, сбегающим с дюны, катили… А следы потихоньку расплывались, сглаживались, становились все легче и незаметнее, а потом и вовсе оборвались. Дальше бычок пошел по воздуху, аки по тверди небесной.

Джип скрипнул тормозами и встал. А Леха повернулся к темноте и шагнул за гребень дюны… Но помедлил, еще раз оглянулся.

Нефтяная площадки и изначально-то была без планировки. Баки, перегонный аппарат, бочки с бензином, нефтяная вышка, сарайчик — все это не там, где положено, а где придется… Теперь же, когда на все это наложился еще и беспорядок суматошного возведения частокола… Брошенная на краю бурмашина и тягач. Сваленные тут и там в штабеля балки, выпиленные из стволов блиндажных дубов. По всей площадке кучки срезанных с них стальных сучков. Где срезали, там и оставили… Сейчас Пупсу и его шестеркам придется вылезти из машины и дальше ножками. Долго бродить между всеми этими кучами, отыскивая нужные следы и соображая, что же он тут делал и куда побежал потом.

Час форы, как минимум. Ну, полчаса-то точно… В машине совещались, но никто не лез наружу, чтобы разгуливать среди бочек с нефтью, штабелей балок и кучек спиленных сучков.

Мотор заурчал громче, и машина сдала назад. «Хамми» повернул и поехал назад в темноту. Леха замер, не веря своим глазам. Надоело в следопытов играть?…

Или отчаялись ребятки? Вообще не поняли, что тут произошло и почему следы вдруг пропали? Решили, что у бычка прорезались крылышки, бычок разбежался — и в небо? Поэтому и следы истаяли. Ну а поскольку летающего бычка им на джипе не поймать, то решили завязать с поисками?

Как они вообще в следах той восьмерки-то разобрались, умники? Случайно повезло, наверно…

Джип вскарабкался по склону дюны, но перед гребнем затормозил. Повернул и пополз вдоль гребня,

Леха склонил голову вбок. Какого черта они делают?…

«Хамми» неспешно полз вдоль гребня дюны. Два ярких луча фар тащились перед машиной, вырывая из темноты песок.

Леха сглотнул. Неужели…

Дюна кончилась, машина сползла по ее краю, чуть повернула — и взобралась на следующую дюну. И поползла дальше по крайним дюнам, огородившим нефтяную площадку.

Леха от души врезал копытом в песок.

И черт бы побрал этих сволочей! Все-таки додумались!

Как следы ни путай, сколько узлов ни накручивай, но если взглянуть на мешанину следов шире, то всегда из этой путаницы выходят два конца. По одному пришел, по другому побежал дальше. Уже перестав путать следы. Туда, куда нужно… Тут главное — додуматься до этого и очертить круг побольше…

Вот как они распутали ту восьмерку? И теперь…

Леха посмотрел под ноги. Следы тянулись в темноту, спускаясь по склону дюны внутрь чаши.

«Хамми» еще далеко отсюда. Ползет неспешно, доползет сюда не так быстро, но через несколько минут доползет. А самое паршивое в том…

Леха стиснул зубы и рванул в темноту, прочь отсюда, прочь от приближающегося бормотания двигателя.

Теперь никакой форы не будет! И больше их следами не запутать. Если сообразили раз, сообразили второй — все, теперь всегда будут так делать. Будут колоть, как жареные фисташки, все попытки запутать их следами. Догонят, и…

…Сумка, радостно звякающая отточенным металлом…

Леху передернуло.

Чертова сумка лысого…

Только и она — еще не самое худшее.

Если повезет, от нее еще можно убежать. Если нарваться на пулю в голову. Местная старуха с косой — неплохая бабка, и мы с ней давно уже на короткой ноге. Вжик — и все, новая аватара.

Вот только не здесь, а в Кремневой долине! Полпустыни назад.

Полпустыни — и полночи! Весь путь до Гнусмаса заново? Не успеть…

…Золотистые волосы, дурашливая улыбка — и отчаяние, затаившееся под озорными искорками в глазах…

Леха стиснул зубы и побежал быстрее. Так быстро, как только мог.

Шум машины за спиной приближался.

Ну нет, сволочи! Не возьмете.

Леха круто повернул влево. Пробежал метров сто по лощинке между дюн и снова повернул. Теперь назад, параллельно своим следам. И снова поворот. Возвращаясь к своим следам метров за сто до того места, где повернул в первый раз… Потихоньку сбавляя шаг. Спешить не стоит, потому что…

Из-за дюны вынырнули фары. На песок упали два длинных конуса света. Край светлого пятна — всего в каких-то десяти шагах! Конусы понеслись дальше. Расплывчатый конец уже далеко слева, а справа — два злых глаза фар…

Леха побежал на них сбоку, разгоняясь.

Вдали от машины конусы света широко рассеиваются, но перед самыми фарами узкие-узкие… Сбоку к ним можно приблизиться совсем близко, и все равно останешься в темноте…

Фары неслись из темноты, словно сами по себе. Только фары и рев двигателя. Наконец-то проступила рама лобового стекла, за ней головы, освещенные огоньками с приборной панели…

Леха рванул изо всех сил, уже не стараясь ступать мягко.

Копыта громко шлепали по песку, даже за ревом двигателя могут услышать. Но теперь это уже не важно. Уже не среагируют. Не успеют! До фар каких-то пара шагов.

Леха прыгнул, подгибая все четыре ноги. Перед глазами промчались фары, рама лобового стекла…

В плечо врезалось зеркало заднего обзора и отлетело прочь, как игрушечное, а Леха нырнул сквозь снятую дверцу — внутрь машины.

Мелькнула лысая голова водителя и тут же врезалась в броневые наросты на груди, в поджатые копыта. Над лысиной вспыхнул нимб, разлетелся призрачными каплями крови, а Леха уже пронесся дальше. На ежик серебристых волос, на удивленно выпученные глаза…

Пупс попытался пригнуться, но поджатые к груди копыта врезали ему в плечо. И вместе с ним Леха вылетел дальше в темноту. Рухнул грудью на песок, перевернулся через голову — в шее хрустнуло и обожгло… Леха взвыл от боли, покатился по песку, ничего не соображая. Сквозь шею протянулся жгут боли, перед глазами мелькают звезды, песок, снова звезды… Уткнулся мордой в песок и остановился. В шее справа ужасно болело — но живой, кажется. По крайней мере, в Кремневую долину не выкинуло. Вокруг по-прежнему пустыня. Леха поднял голову. Джип укатил дальше метров на пятьдесят и остановился. Некому больше жать на педаль газа. Фары били в склон начинающейся дюны, и песок перед машиной стал белым экраном, на котором чернел абрис машины.

А слева от джипа — вполне человеческий силуэт.

— Эй? — позвал Крыс, вглядываясь сюда. — Шеф?

Стоит живой и целехонький, над головой нет даже намека на нимб.

Леха скрипнул зубами. Водителя задавил сразу, Пупса выбил из машины вбок, а этого… Даже не зацепил, похоже. Как ехал на заднем сиденье, так и поехал дальше! Кажется, вообще не понял, что произошло?

Ладно, это поправимо…

Леха переступил через неподвижное тело и пошел дальше, обходя Крыса слева.

— Шеф? Эй! Шеф, ты живой?

Крыс вглядывался в темноту, но едва ли что-то видел — за его спиной ярко светился песок под фарами дальнего света. Крыс на его фоне как на ладони. Фигурка в тире. А вот ему самому глядеть сюда… Как с освещенной сцены — в темный зрительный зал…

Крыс медленно пошел навстречу и все канючил:

— Шеф? Шеф?

Леха двинулся быстрее, потихоньку разгоняясь на Крыса. Обходя его сбоку, за задом джипа. Прикроет своей тенью от отсветов фар…

Крыс дернул головой в сторону, прислушиваясь. Начал оборачиваться на звук всем телом, нерешительно вскидывая автомат.

— Шеф?…

От удара рогом в живот его согнуло, а над его головой набух кровавый нимб. И лопнул.

Тело тяжело осело на роге, и Леха шагнул назад, высвобождаясь из-под него.

Ну вот и все. Откатались, следопыты!

И можно надеяться, что теперь они отвяжутся. Должно же им когда-то надоесть получать плюхи? Сначала там, в реале. Теперь здесь, в игре… Должны отвязаться.

Леха обошел машину и побежал на запад. В город.

Огни города манили — господи, неужели добрался?! Неужели эта чертова бесконечная сумасшедшая ночь осталась позади?!

Вот он, город, рукой подать… Леха с трудом сдержался, чтобы не рвануть туда сразу же. Но нет, нельзя. Леха плюхнулся на вершине дюны, внимательно оглядывая окрестности. Теперь главное — патрулю не попасться. Хитрые, гады, не зря зарплату получают… Опять носятся где-нибудь вокруг города? С дюны на дюну, и конусы света прыгают в темноте, будто сами по себе? Ну, где этот полет пьяного шмеля?

Что-то нигде не видно… Так, а это что?

Если бы не вглядывался специально, то и не заметил бы. Мимо крайних домов, по самой границе города и пустыни ползли два тусклых огонька.

Подфарники, что ли? Едва-едва включенные?

Но если это машина, то почему тогда так медленно?

Огоньки поравнялись с концом главной улицы, вползли под отблески от уличных фонарей — и да, это был «хамми» патрульных. Полз медленно-медленно. Без фар дальнего света, без габаритных огней. Лишь два слабых фонарика под бампером, освещающие песок перед самой машиной, всего-то метров на пять вперед.

И за турелью пулемета никто не стоит. Второй патрульный сидел рядом с водителем и, прижавшись к лобовому стеклу, жадно вглядывался в песок перед машиной.

«Хамми» миновал конец улицы, освещенной рыжими фонарями. Заполз за угол дома и растворился в темноте. Остались лишь два тусклых пятна света, медленно ползущих по самому краю города.

Хм… Следы чьи-то высматривают? Ладно! Наших следов нет, так что опасаться нечего. Пусть ползут дальше. Такими темпами они будут ползти вокруг города часа два. Снова сюда приползут нескоро. Можно о них пока забыть.

Так, с патрулем ясно. Этих можно не опасаться. Теперь что с Тхели? Где наша ведьмочка-спасительница?

Еще темно, но это уже предутренняя темнота. Ночная жизнь позади, улицы пусты, и от этого свет фонарей и неона какой-то холодный, еще более искусственный. Фальшивый.

Хотя нет, кто-то еще ходит…

Человек в комбинезоне. Комбинезон зеленый, но не камуфляжный. Не то вроде рабочего, не то какая-то странная униформа. На груди и на спине нашивки, как номера у спортсменов. Жаль, не рассмотреть отсюда, что там написано… Через грудь перекинут ремень от сумки, которая болтается на боку.

Человек медленно шел по главной улице. Перед каждым домом останавливался, вытягивал лист из сумки на боку и клеил к стене. Объявления?

А, к черту! Какая разница! Это все не важно… Где Тхели? У выхода из «Тупичка Церберов» никого. Может, раньше пришла и надоело ждать, пошла в магазин?

В магазинчике «Гнусмас Централ» горят окна, но за стеклами витрины. Ни черта не разглядеть, что внутри!

Леха задрал голову и обернулся назад: что у нас по звездам выходит? Пара часов до рассвета… Ну, может, чуть больше…

А что, если Тхели притащится сюда опять под утро? Или еще позже, когда сюда и народ повалит, и от света будет некуда деваться?…

Скрипнуло — далеко внизу, в городе, но в ночной тишине звуки разносились далеко-далеко — и Леха тут же обернулся к городу. Жадно вгляделся в двери «Тупичка».

Но это была не Тхели. Оттуда показался мужик в голубоватом камуфляже и в бронежилете, за спиной ствол. Поглазел по сторонам, не спеша спустился по длинной лестнице. Еще медленнее, словно не знал, куда идти, подошел к стене и встал там.

Объявления читает, что ли?

Мужик поглядывал на объявления, но так, вполглаза. То и дело оборачивался на крыльцо. И, кажется, уходить никуда не собирался…

Намазано тебе там, что ли, сволочь?! Как нарочно встал!

Выйдет Тхели — а он там стоит и всю улицу просматривает!

Снова скрипнула дверь, и Леха стиснул зубы от досады.

Вот сейчас выйдет Тхели… и что? Как к ней подойдешь, пока этот мужик здесь крутится?! А она еще, не дай бог, решит, что раз бычка сейчас нет, то и прошлой ночью — так, случайно был… И не станет ждать. И уйдет. И что тогда?!

Но вышла не Тхели. Еще один парень в камуфляже. Двинулся вниз по лестнице, а из дверей тут же показался еще один.

Все трое в одинаковом голубоватом камуфляже, одного роста, почти братья-близнецы — только оружие разное. У двоих автоматы, у третьего снайперка. Сгрудились у стены дома, возле объявления.

Леха зашипел сквозь зубы, от души лягнул песок. Черт возьми! Да что там такое-то?! Вы что, целый взвод там соберете, под дверью у «Тупичка Церберов», когда вот-вот Тхели может прийти?!

Камуфляжники щелкали пальцами по объявлению, что-то показывая друг другу. Доносился смех, обрывки слов — кажется, наши, русские…

А потом все вместе ушли куда-то за «Тупичок Церберов», по боковой улице. Ну, слава богам!

Почтальон тоже куда-то делся. Снова тихо-тихо, никого. Время словно остановилось. Секунды — ленивые черви, зарывающиеся в вечность… Минуты — обожравшиеся мгновениями питоны…

После такой сумасшедшей ночки, наверное, должен был бы наслаждаться мгновениями тишины и спокойствия. Расслабиться и получить удовольствие, если уж от тебя ничего не зависит.

Только это-то и мерзко, что ничего от тебя не зависит! Потому что расслабиться можно. И ждать тут до самого утра — тоже можно… Но если Тхели не придет?! Звук.

Леха вскинулся, уставился на дверь — но это не скрип двери. Леха покрутил головой, лучше ловя направление. Звук мотора, что ли… Патруль?!

Железно заскрипело — где-то далеко слева, в мешанине крошечных домиков на окраине города. Звук мотора стал громче, а между темными коробками пробились отблески фар — холодно-голубоватые.

Заметались, приближаясь к центральной улице, к свету фонарей. Показалась потрепанная колымага.

Не «хамми», нет. Куда меньше по размерам, просто небольшой джип. И опять все дверцы сняты. Мода у них тут такая, что ли?

Внутри те трое, в голубоватом камуфляже. Проскочили центральную улицу, скрылись между темными коробками. Потом свет фар показался уже на восточной окраине, выполз за дома — и, разгоняясь, полез на дюны, в пустыню…

Куда-то на восток. А что там, прямо на востоке? Вроде сплошь пустыня. К Изумрудным горам — южнее надо забирать. А прямо на восток — там же только пустыня. До самой стены, за которой Кремневая долина. Хотя там еще и Блиндажный лес. Хрюшкам подарочек? Или сатиру? Или на нефтяные вышки?…

Те охранники в свежих аватарах, частокол доделывать? Тогда завтра будет интересная ночка. Против частокола уже никак, это…

Леха замотал головой. К черту, к черту! И так мандража полная трясущаяся тушка!

Но все-таки… Как питаться-то теперь, а? Путников отлавливать? Как тут дальше крутиться, если Тхели сегодня не придет?…

Чертова зараза! Что, так трудно прийти пораньше, если уж поняла, что от Алисы?! Господи, и как только таких дур в универ берут…

Скрип двери. Такой знакомый!

Леха затаил дыхание, вглядываясь… Клепанная-перезаклепанная курточка, длинные иссиня-черные волосы, ведьмовское личико… Она!

Тело само рвануло вниз по склону. Пришла, лапочка! Стрелой промчался по склону дюны, дальше, вот уже и окраина города… Чего же она по сторонам-то не глядит, дура раскрашенная! Марширует прямо к «Гнусмас Централ», словно никого и не ждет! Уже у магазина — а до нее еще сколько бежать… Хоть реви во всю глотку, чтобы заметила! Но ведь весь город сбежится… Леха влетел под свет фонарей, рванул между первых домов — Тхели уже у крыльца, поставила ногу на ступеньку…

Стой же, дура, стой!!!

Тхели замерла. Поглядела в сторону — на одно из объявлений. Сняла ногу со ступеньки, подошла к объявлению. Леха подлетел к магазинчику. Тхели обернулась на стук копыт. Удивленно вскинула бровь:

— Ты?… Опять…

Что значит «опять»?!

Тихо, тихо… Только не орать. Все равно не получится.

Ни орать — рев будет громче любого пароходного гудка, — ни мозги ей вправить. В таком возрасте это уже не лечится.

Но хороша подружка! Программерша, называется! Дважды два сложить не может! Она вообще чем тут занимается?

Алису ищет — или как?!

— А, поняла! Ты мне хочешь что-то сообщить, да? Леха от души врезал копытом в мостовую, чтобы не зашипеть сквозь зубы. Даже этого нельзя. Черт его знает, как движок расценит. Спокойно, спокойно…

Шагнул к ней, выставил плечо — почти боком повернулся. И от души мотнул мордой, указывая себе на плечо. Чтобы уж с гарантией!

— Хм… — Тхели нахмурилась. Провела пальчиком по выкорябанному дракону.

Леха терпеливо ждал. Тхели все водила пальчиком по рисунку. Потом стрельнула глазами куда-то на стену магазина, на объявление — только отсюда объявление казалось совершенно черным прямоугольником на серой стене — и подняла глаза на Леху.

Кажется, на этот раз с огоньком понимания.

— Дракончик… — Тхели улыбнулась колючей улыбочкой. — Вот оно что…

Леха облегченно вздохнул. Ну наконец-то! Тхели не отрывала глаз от него. Чуть кивнула, каким-то своим мыслишкам. Господи, какая же тугодумная все-таки!

— Дракончик. Ну, понятно… — говорила она мягко, но по уголкам губ все гуляла колючая улыбочка. Сдерживаемая, но все равно прорывается. Вот ведь личико себе выбрала! — Только как же мне тебя… Как же нам с тобой…

Она повернула голову вправо — и Леха шарахнулся в тень. Неужели вот сейчас, после всего, в самый последний момент…

Нет, никого там нет. Просто показалось.

— Тише, тише… — Тхели взяла Леху за рог и повела вдоль стены, подальше от крыльца и света фонарей.

Свернула в узкий проулок между магазином и высоким складом.

— Вот что мы сделаем, бисти, — зашептала Тхели. — Просто так поговорить мы не сможем, монстры с игроками здесь не могут разговаривать. Придется повозиться. Я сейчас подготовлю все, чтобы мы с тобой могли поговорить. Ты пока беги назад в пустыню, чтобы тебя никто не заметил. А через часок возвращайся сюда же… Ты меня понял, бисти?

Леха стиснул зубы. Господи, ну откуда такие убогие берутся, а? А раньше ты не могла сообразить, что общаться придется с монстром, который просто так с игроком говорить не может?! Если бы на Тхели вышла сама Алиса, в теле гарпии, что-то изменилось бы, что ли?!

— Бисти?… — обеспокоенно нахмурилась Тхели.

Леха яростно мотнул мордой — да понял, понял! Понял, что тупее некоторых найти тут трудно!

Развернулся и побежал обратно. Черт, черт, черт! Раздолбайка. Какая же раздолбайка! Заранее не могла подготовиться!

Снова в темноту, на вершину дюны. Опять ждать…

Выстрел цапнул по нервам, Леха шарахнулся к стене, замер.

Снова выстрел, но где-то далеко. За домами, на другом конце города… Патрульные шалят? Нашли, кого искали?

Леха оглянулся, но Тхели уже не было. Ушла.

Часок… Вот ведь тупенькая девочка, а! Часок… Можно подумать, тут курорт!

Тень кончилась, дальше освещенный участок. Всего-то парочка осталась. А потом конец улицы. Дальше лишь темнота и пустыня.

Леха остановился, еще раз огляделся — никого — и шмыгнул сквозь светлый участок. Быстрее, быстрее! Нечего на свету маячить!

Снова в тени. Можно остановиться, поджаться перед последним броском через светлый участок…

На гладкой стене напротив фонаря, в самом светлом месте, объявление. Леха поморщился — ох, не дело это, на свету маячить! — но, с другой стороны, никого же нет. И Тхели еще через час только придет. Куда спешить? Да и интересно, что же это такое важное, чтобы столько объявлений расклеивать, да еще посреди ночи?

Леха шагнул в свет.

Что-то на английском. Третьего апреля… какой-то старьевщик… старая техника… ровно в полдень… Муть какая-то!

Может, для игроков это и важно — но только для них. Непонятно, почему такое нужно развешивать срочно, посреди ночи… Или сейчас почтальон расклеивал что-то другое? Не этот лист повесил, а вон тот?

Хотя там тоже ерунда какая-нибудь. Да и не дело это, маячить тут на свету… Ладно! Леха шагнул поближе. Глянуть одним глазком — и сразу дальше, в темноту…

И встал.

А сердце в груди гулко бухнуло — и куда-то провалилось. Не просто плакатик, а целая голограмма-мультик. Рамка, как окно, за ним — бычья морда. Та самая, что выглядывала из лужи нефти, пока рядом горели другие бочки с нефтью… Между рогов вращается светящееся «WANTED», под мордой огненные буквы поменьше. Опять на английском… Эх, если бы его еще толком знать, этот английский! А не через пень-колоду… Среди латинских букв сразу бросились в глаза цифры — $1000. Награда…

Это тот помдепа дал объявление! Чертов Пупс, чтоб его! Все-таки не отвязались просто так, гады!

Кусая губы, Леха пытался разобрать, что там еще написано. Краткое описание, что ли? Ага, вот про то, где ходит, где возрождается… Дальше о награде за голову… Вот и те бросившиеся в глаза $1000. Только…

Только награда не за голову, а за смерть. За каждую смерть, и еще какое-то незнакомое слово…

Леха вспомнил слово — и вздрогнул. Почти знакомые слова, никак не желавшие наполняться общим смыслом, наконец-то состыковались. Прояснились.

Только лучше бы не прояснялись! Пупс обещал заплатить и сверх тысячи — если смерть будет медленной и интересной. Обязательна демка[Демка (от англ.demo ; demonstration) — запись того, что происходило в игре.], заверенная администрацией игры….. Сволочи…

Господи, какие же сволочи… Это их надо сюда, в шкуры монстров! Их!!! Тех, кто дает такие объявления. И тех, кто разрешает их размещать. И тех, на кого они рассчитаны…

Леха поежился и оглянулся. Огромная светлая улица, а за ней город. Тысячи и тысячи игроков…

И может быть, объявления расклеивают сейчас не только в этом городе? И не только в этой зоне? Что там сатир говорил… Сколько тут всего в игру заходит каждый день… Под сто тысяч душ? Если у них вообще есть души… Леху передернуло.

Медленно и осторожно, чтобы не стучать копытами, попятился в темноту.

Прочь от света последнего фонаря, прочь от города.

Не спуская глаз с улицы, с крыльца «Тупичка Церберов»… А когда фонари остались позади и темнота впустила в себя, развернулся и рванул в пустыню.

Черт побери, да когда же она придет?! Часок… Да уж часа полтора прошло, наверно!

Леха покосился назад, на Полярную звезду. На созвездия, медленно, но неутомимо вращающиеся вокруг нее… Да, почти два часа ее нет. Вот-вот рассветет. А может быть, вообще забыла?… Нет, нет! Выкинуть такие мысли из головы! Неприятностей и без того хватает!

Леха обернулся к городу, поглядел вправо. Туда, где за центром города, с освещенными улицами и красивыми фасадами, начиналась мешанина неказистых разнокалиберных построек.

Иногда между темных стен мелькали отблески света. «Хамми» с патрульными уже почти объехал город и снова приближался к этому концу главной улицы… Все два часа машина методично ползла вокруг города. Часто притормаживала, замирала…

Теперь-то ясно, что они высматривают. Следы! Все следы, тянущиеся в город. По этим следам сразу ясно, кто входил в город из пустыни за последние несколько часов. Пока ветер не успел замести следы…

Черт бы их побрал, этих патрульных! Пятна света на песке все ближе и ближе. Вот-вот джип выкатит из-за большого склада. Еще пара домиков поменьше, потом свернет сюда — и…

Вниз по склону дюны сбегали две цепочки следов. Сначала бежал к Тхели, потом карабкался обратно. Отсюда следы тянулись прямо на край главной улицы.

Патрульные проедут прямо по ним. Тут уж невозможно не заметить!

А еще есть те чертовы объявления, с вознаграждением. Их патрульные наверняка видели. И про того бычка, которого вчера тут видели, не забыли… Ой, не просто так они кружат вокруг города и все следы изучают! Ждут. Именно его ждут.

И это значит, что как только они доползут до следов…

Спокойно, спокойно! Леха закрыл глаза, медленно втянул воздух, еще медленнее выдохнул. И еще раз. И еще.

Тхели может успеть раньше. Должна успеть раньше!

Должна. Только…

Леха открыл глаза. За стеной длинного склада светились пятнышки света. Уже совсем близко. Сколько им до следов? Десять минут? Меньше?…

Ну где же эта чертова Тхели?!

Леха в сотый, а может, в тысячный раз оглянулся на звезды. Как там ковш Большой Медведицы, мерно, но верно ползущий к горизонту? Стрелка часов из звезд, только вращается в обратную сторону.

Часок… Уже почти два прошло! Сколько еще ее ждать, эту дуру раскрашенную?!

А глаза сами собой скосились от звезд вниз, к горизонту. На северо-западе, у самого горизонта, сверкнули два голубоватых огонька — и пропали. Неестественно яркие для звезд. И этот холодно-голубоватый оттенок, такой знакомый…

Огоньки вспыхнули снова — холодные, яркие. Фары той машины, с троицей в синеватом камуфляже!

Леха покосился еще ниже. Перед собой. Вниз по склону дюны сбегали следы. Обрывались в темноту, указывая на северо-запад. Точно туда, откуда голубели фары…

Да чтоб вас! Вам-то какого дьявола от меня нужно?!!

Хотя… По объявлению, наверно…

Денежек захотели? А может быть, еще и премиальных, за фантазию? Ну нет, сволочи! Не возьмете. Сегодня — точно не возьмете!

Леха поднялся и побежал вдоль склона дюны, в сторону от своих следов.

Ладно, голубчики. Сами напросились…

Пробежал метров сто и стал забирать в сторону, петлей возвращаясь к своим следам.

Когда до следов должно было остаться метров тридцать, плюхнулся в песок. Двигатель ревел уже близко, вот-вот вылетят из-за дюны.

Ну, давайте! Где же вы, засранцы? Сделаем это по-быстрому.

Леха приподнялся, готовясь к броску. Просто бросок сбоку, через снятые дверцы. Как на тех засранцев-законотворцев.

Тупо и просто. По-быстрому.

И к Тхели…

Только бы самому не свернуть шею, а то в долину выкинет.

Голубые фары вылетели из-за гребня, машина ухнула вниз, словно с трамплина. Конусы света запрыгали, выхватывая песок то поближе, то подальше — с цепочкой следов посередине. Леха уже рванул на них, перехватывая сбоку, из темноты…

В отсветах фар саму машину едва рассмотреть. Бампер, водитель, уставившийся вперед. За ним, на задних сиденьях, едва виднеются два темных силуэта. Что-то неправильное у них с головой, слишком большая. На глазах хоботки, как микроскопы у нейрохирургов. И сидят не так. Смотрят не вперед, а вбок. Один по ту сторону от машины, другой по эту…

— Вон он!

— Вижу!

С грохотом от машины протянулись огненные нити. В морду ударило песком из вздыбившегося прямо перед ногами фонтанчика. И такие же фонтанчики взлетели слева, справа… Врезало в броневой нарост на плече, тут же два раза в грудь…

Назад, назад!

Развернулся — и тут же сзади окатил свет фар. Длинная тень легла на песок, и Леха шарахнулся вбок.

Вырвался из света фар и понесся змейкой. Сбивчивой, не периодичной — как учили, как вколачивали в голову в учебке…

Позади стучали автоматы. Трассирующие нити вспарывали воздух справа, слева. Втыкались в склон дюны впереди.

Сзади метался свет фар. То, туда, то сюда. Машина рыскала, но водитель никак не мог поймать его в свет фар…

Шум двигателя чуть отстал. Грохот автоматов все дальше…

Бежать, бежать! Не замедляться! До гребня, он закроет от шальных пуль! Уже совсем близко…

Свет фар пропал. Ни слева его нет, ни справа.

Леха добежал до гребня, оглянулся — неужели оторвался? Водитель совсем сбился, в другую сторону погнал?

Фар вообще не было. А вот рев двигателя, смолкший было…

Рев накатил с новой силой. Машина рванулась вперед, больше не рыща из стороны в сторону, — и рванулась прямо сюда.

Леха оскалился. Вспомнил, где видел эти странные силуэты, когда перед глазами будто бы маленькие микроскопы… Приборы ночного видения!

Те двое сразу были в них, потому и глядели по сторонам! А теперь и водитель натянул… Раньше свет фар ему был нужен, чтобы по следу идти. Они ведь холодные, без света никак… Ну а теперь свет не нужен. Теперь сама цель прямо перед ним — живая и теплая…

Вспыхнули выстрелы, навстречу рванулись огненные пунктиры — прошли над головой, правее, левее, уперлись в песок под копытами… Словно раскрылась огненная сеть, летящая из темноты…

Леха перескочил через гребень и понесся вниз. А сзади из-за гребня взлетали в небо трассирующие нити — и, изгибаясь, падали куда-то на город.

Черт, черт, черт! С приборами ночного видения — от них же не спрятаться в этой чертовой пустыне! И темнота уже не помощник, а враг! Их ведь ни хрена не видно, только по вспышкам автоматов! А вот сам как на ладони у них… Рев двигателя вырвался из-за гребня. Трассирующие нити снова протягивались то справа, то слева. Втыкались впереди, почти под ноги…

Леха несся к городу, к темным домам на краю. За них, за них!

Рев накатывал сзади, веер трассирующих нитей все уже, все теснее… Врезало в спину, но срикошетило от нароста.

И тут же врезало под нарост, пронзив тело болью…

Удар прокатился по всему телу, на миг помутилось перед глазами — и тут же словно вялость во всем теле, слабость…

По крупу слева хлынуло теплое, почти горячее…

Задели, суки!

Автоматы смолкли. То ли перезаряжают, то ли решили поберечь патроны. А может, решили вмазать сзади бампером? Сломать задние ноги и подмять под машину, а потом…

А потом как там, в объявлении…

Борясь со слабостью и отчаянно петляя, Леха несся мимо торца склада. К углу, за которым чуть светлее. Фонарей там быть не должно. И если там все же есть свет…

Джип нависал сзади. В корпусе позади? Или еще меньше?…

Но и до угла совсем немного! Леха втянул воздух — а на выдохе заорал во все горло. Бычья аватара затрубила, как пароход.

Последние шаги до угла…

Леха вылетел из-за дома — прямо перед бампером патрульного «хамми».

Бычий рев предупредил их, они уже ждали. Крупнокалиберный пулемет, нацеленный на выход из-за угла склада, оглушил вспышками и грохотом.

Только Леха уже не бежал, нет. Подогнув передние ноги, повалился на бок и по инерции покатился вперед, пропуская пули над головой.

Длинная очередь промолотила воздух над головой, над крупом. Леха укатился дальше, под очередью, а сзади вылетел джип…

Скорострельный пулемет прошил машину длинной очередью и все всаживал в нее пулю за пулей… Разрывные. Маленькие взрывы окутали джип всполохами, утопили его в пороховой гари, в осколках металла и ошметках тел…

И тугой взрыв, швырнувший машину на дыбы и разорвавший на части. Бензобак на джипе был большой. А еще, наверное, и запасные канистры были.

Леха все катился по песку, когда ударная волна врезала в затылок, уткнув мордой в песок…

В ушах звенело.

Пустыня, дом, догорающие остатки — все ходило ходуном. Но Леха все-таки заставил себя подняться. Шаг, другой…

К догорающим остаткам машины. Перед ними темнел джип патрульных — вроде целый. Только лобового стекла нет, а на водительском сиденье сидит обезглавленная кукла, залитая кровью.

Уставился вверх стволом пулемет. А стрелка не видно. Вышибло назад?

Подташнивало, мир кренился из стороны в сторону, тело никак не желало слушаться, но Леха шел вперед. Если эти спотыкания и падения то на одно колено, то на другое можно назвать шагом.

Кое-как добрался до «хамми», обошел его. Стрелок был здесь. Стоял на четвереньках, с трудом удерживая равновесие. Окровавленный, с ярко-красным нимбом вокруг головы.

Заметил Леху, попытался дотянуться до автомата, но движок игры честно имитировал контузию. Рука мазанула мимо автомата, а сам стрелок завалился вбок.

Леха подтащился к нему. Сил совсем нет, даже копытом в голову врезать не получится… Еще шаг — и просто рухнул на патрульного сверху. Хрустнули позвонки, и в морду брызнули капли нимба. Готов.

Как и сам. Сил больше ни капли не осталось…

Кровь все струилась по крупу — видно, слишком много досталось на этот раз. Похоже, на этот раз уже не зарастет…

Движок игры на невидимых весах взвесил повреждения и решил, что все, хватит. Даже для монстра. Отбегался.

Нет, нет! Это только кажется! Это все чертов движок, гребаные программеры и электроды, воткнувшиеся в мозг! Они просто имитируют слабость. Но если напрячься…

Надо к Тхели! Она сейчас будет здесь!

Надо встать, и…

Леха попытался встать, но лишь едва шевельнул передними копытами. И уронил голову обратно на песок.

Где-то за домами послышались крики. Ну да, горожане услышали выстрелы… Или это патрульные вернулись? В свеженьких аватарах, невредимые. А может быть, и с подмогой…

До «Тупичка Церберов» отсюда не так далеко. Сейчас будут здесь…

Леха попытался встать… На этот раз ноги даже не шевельнулись. И голова не шевельнулась. Во всем теле ужасная слабость.

Господи, да почему куда-то надо двигаться?… Ведь можно просто лечь. Лечь и забыть про все на свете… Да пошло юно все к дьяволу…

— Эй…

Знакомый голос, только сейчас напуганный и тихий. Где же его слышал…

Леха попытался открыть глаза, вырваться из мягкой пелены, убаюкивающей, тянущей в сон.

— Бисти, бисти… Ты где? — И ближе, над самой головой: — А, вот ты где. Классно ты их, прямо как Зевс черепаху. А чего… О черт… Эй! Эй!!!

Голову затормошило, что-то оттянуло веко — и сверху стало светло, там нависло лицо Тхели. Где-то за ней догорали остатки машины, прыгали языки пламени, бросая острые тени… Они заострили ее лицо, упростили — гипсовая маска греческого театра, почти неживая… Только заклепки на куртке светились живым огнем.

И внимательные глаза. Встревоженные.

— Идти сможешь?

Сил не было даже на то, чтобы мотнуть головой. Тхели отпустила веко, и оно закрылось. Снова сладостная темнота…

— Эй! Эй!

По морде захлестали звонкие пощечины — но далекие, бессмысленные, ничего не значащие…

— Нет, бисти, нет! Только не сейчас! Не смей сдохнуть сейчас! Ох, черт, у тебя весь круп разворочен… Сейчас, подожди…

Скрип кожаной куртки. Крики людей — все ближе, но все равно все это такое далекое…

Жалящий укус в круп — и с мира сдернули полог отупения.

— Лучше?

Леха открыл глаза. Мир вокруг наполнился красками, а в тело вернулись силы. Не очень много, но…

Тхели с сожалением глядела на шприц. Пустой, только внутри на стенках тонкий налет, светящийся ядовито-зеленым светом. Вздохнула и отшвырнула его в темноту.

А крики уже недалеко за домами — уже совсем близко, прямо за догорающей машиной. Выбежали с центральной улицы и теперь бегут сюда?

— Да вставай же ты, черт тебя возьми! — Тхели толкнула в бок, словно всерьез надеялась столкнуть бычью тушу своими маленькими ручками. — Ну же!

А сил уже и не чуть-чуть… Что у нее в шприце? Местный вариант всеисцеляющей аптечки?

Леха перекатился на живот и вскочил. Круп больше не кровоточил, подернулся корочкой и на глазах заживал.

— За мной! Быстрее! — шепнула Тхели и метнулась к стене склада.

Леха пошел за ней.

— Тhere! There is it! — заорали позади, по ту сторону пылающих обломков.

— Сюда, — шепнула Тхели.

Схватила за рог и дернула вбок. Втащила в темный проход между складом и каким-то сарайчиком, куда не доставали отсветы огня.

Темные проулки, углы домиков и сарайчиков, нагромождения ящиков, бочек, гаражи. Снова дома, сарайчики, склады, заборы из сетки…

Где-то в задней части города, в мешанине мелких зданий. Но даже здесь было слышно, что в нижней части города уже не спят. Там шумели машины, там голоса, крики, команды Господи, да что у них там?

Заметили, что трупа бычка нет и не было, что в город ведут две цепочки бычьих следов, а из города только одна, — и все сообразили? Решили облаву устроить? Да нет, не хватит у них сил, чтобы обыскать весь город. На улицах следы почти не остаются. А обыскать здесь каждый проулок, каждый сарайчик… Не хватит у них сил. Не хватит. Вот только…

Леха покосился вверх — небо еще не светлело, но очень скоро… Черт, черт, черт! Надо выбираться из города, пока не поздно!

А Тхели тащила все дальше, все глубже в лабиринты улочек и проулков.

А как потом выбираться отсюда, она думает?! Скоро рассвет, а те патрульные не дураки. Если уж они видят, что ни трупа, ни следов… Так и будут крутиться вокруг города.

Здесь, в мешанине домиков и улочек, тоже не отсидеться.

С рассветом в игру повалят люди. И прежде всего к своим домикам, складам, гаражам, где их игровые вещи и машины…

Леха пошел быстрее, нагнал Тхели, тихонько ткнул рогом.

Тхели обернулась.

— Что?

Леха открыл рот — и тут же захлопнул, так ничего и не сказав. Чертова бычья аватара! Ни словечка не сказать, только бычий рев выйдет…

Леха попытался изобразить на морде вопросительное выражение. Куда ты ведешь-то, в конце концов? О чем вообще думаешь?!

— Ты чего?… — спросила Тхели, разглядывая его. Облизнула губы. Вдруг нахмурилась и зашипела: — Ну чего встал! Там за тобой сейчас кто только не охотится! Вон, час назад на форуме «Тевтоны» объявили, что будут на тебя охотиться. И бросили вызов всем остальным кланам: кто больше раз тебя поймает. А «Тевтоны» — это не просто бандочка дружков. Они целыми днями в этой игре сидят, деньги здесь делают. Это немцы, профи. Понимаешь? Попадешь к ним в руки — все… Ну, пойдем! — зашипела она. — Почти пришли уже! Я там все подготовила, сможем с тобой нормально общаться! Ну!

Она схватила Леху за рог и потащила за собой.

Улочка, потом мимо какого-то сетчатого забора, за которым штабеля ящиков и бочек. Еще одна улочка… Тхели свернула в узкий проход.

Леха едва втиснулся за ней — голову пришлось почти вывернуть набок, втискивая размашистые рога не по ширине, а по вертикали. Весело… Если сейчас кто-то впереди выйдет в этот проход и поднимет крик, даже не развернуться будет. Так и придется пятиться раком, пока обратно на улочку выберешься.

Рог чиркнул о какой-то железный контейнер. Железо зазвенело, как колокол.

— Да тише ты! — зашипела Тхели. — Тс-с! Не шуми… — Она улыбнулась. — Будет грустно, если нам помешают именно сейчас, не правда ли?

И то ли из-за темноты, то ли из-за вывернутой набок головы все вокруг вроде бы и не поменялось, а все-таки словно бы другое стало — почему-то показалось, что есть в этой ухмылке что-то такое…

Тхели отвернулась и шагнула к стене. Повозилась, скребя чем-то металлическим, и с ржавым скрипом отворила дверь.

— Сюда. Заходи.

Тхели отступила в сторону, прижалась к стене, пропуская Леху.

В нос ударил запах ржавчины и бензина. Какой-то старый гараж. Нет, маловато для гаража. Просто сарайчик, на скорую руку собранный из железных листов. Или крошечная мастерская. Вон, не успел войти — уже дальняя стена…

— Ну же!

Леха протиснулся внутрь, обдирая ржавчину с косяка. Тихо зазвенели железные листы.

И как, интересно, она собирается здесь общаться? Почти уперся мордой в заднюю стену! Тут даже голову толком не развернуть, по диагонали приходится держать. Слишком узко тут для таких рогов… Она хоть сама-то сюда влезет? Леха покосился назад. Ха! Она… Да тут круп в проходе, хвост на улице! — Я сейчас, с той стороны зайду, — шепнула Тхели. Закрыла дверь, загремела засовом. Леху совсем зажало. Дверь подперла круп, рога уперлись в дальнюю стену. Ладно, это мелочи. Можно и потерпеть… Нервы медленно отпускало — почти физическое облегчение. «…Никто отсюда не выбирался. Никто, понимаешь? Брось эти сказки…» Сказки? Вот и сиди в своих Изумрудных горах до конца срока, реалистка с острова Лесбос! Тхели все возилась за дверью. Уже не засов. Чем-то другим скребла по двери. Ломом, что ли? Ладно, пусть скребет… Если ее сейчас и заметят, уже не страшно — это не подозрительно. Главное, что сам наконец-то спрятался от чужих глаз. Господи, неужели все-таки смог все сделать… Даже не верится! «…Многие пытались на своих дружков выходить. Только сейчас этот фокус ни у кого уже не проходит…» Проходит, насмешник. Надо только драться до конца. И тогда все получится. И подружку можно найти, и даже выдумать способ общения между игроком и монстром… Кстати, а что же она-то придумала? Что она тут готовила два часа? Где-то за боковой стеной скрипнула дверь. Шаги. Перешли выше, выше… Затопало на потолке. На чердак полезла, что ли? Сверху ржаво скрипнуло. Поднялся люк, впуская звуки с чердака. Показался огонек свечи. Огонек дрожал, кидал острые тени. Личико у Тхели стало не игрушечно страшноватым, а по-настоящему… Уже не игривая ведьмочка, а бледная психованная деваха, от которой можно ждать чего угодно…

— Ну вот и я, смерть твоя, — пропела она. С улыбкой, от которой Леха поежился. Ну и шуточки…

Личико пропало из люка, исчез и огонек. Лишь отсветы от свечи. Что-то напевая себе под нос, Тхели ходила по жестяному потолку. Листы железа позвякивали под ее ногами.

Леха нетерпеливо поглядывал наверх. Ну давай, давай. Что ты там придумала, чтобы можно было общаться?

Что-то тяжелое заскрежетало по металлу. Тхели что-то тащила через весь чердак. Не то ящик, не то… К скрежету железа о железо примешалось глухое буханье и плеск.

Хм… Кадку с водой передвигает, что ли? Да, девушка что-то масштабное задумала. Остается надеяться, что это не только что-то масштабное, но еще и разумное. И сработает.

Скрежетало над самой головой, возле люка. Остановилось. Заскрипела отвинчиваемая крышка, плеск стал звонче. Вода все колыхалась в жестяной бочке…

Вода? Запах бензина накатил вонючей волной.

Над головой скрипнуло — и бочка грохнулась набок. Сверху окатило холодом. Спину, шею, круп, потекло по ногам…

Леха едва сдержался, чтобы не взвыть от пронзившего холода. Поглядел вверх, с трудом сдерживаясь, чтобы не выругаться, — да какого дьявола она там?! Вот ведь безрукая!

Сверху выглянула Тхели, но обескураженной она не выглядела. Она все улыбалась, и эта улыбка… Свечу она отлепила от блюдца, но держала не в кулаке, а едва-едва двумя пальчиками. Вытянула руку над центром дыры в потолке, как наводчик над люком для бомбометания.

Тхели…

А она хоть раз произнесла это имя?…

Леха взревел, рванулся назад, выдавливая дверь. Дверь чуть поддалась. С треском лопнули заклепки, удерживавшие засов…

И тут дверь спружинила обратно. Что-то подпирало ее, какой-то мощный клин. Лом? Металлический лом? К черту лом! Если с разбега, всей массой… Только разбежаться было негде. Даже на шаг. Даже на полшага… Рога уперлись в стену, а круп поджало дверью.

— Fiat ignis! — торжественно провозгласила Тхели и отпустила свечку.

Огонек скользнул вниз, размазываясь в длинную полосу пламени, — и мир утонул в огне и боли.

Леха выл, метался, разрывая рогами стальные листы стен, но вокруг были только огонь и боль. Секунды растянулись в вечность, а движок игры старательно имитировал ад…

Снова призрачное рассветное небо, снова Кремневая долина, снова спину и бок режет острая щебенка… Леха даже не пытался встать. Просто лежал и глядел на это чертово рассветное небо. Та адская боль кончилась, но облегчения не было. Лишь усталость и отчаяние. Застрял здесь. Застрял на год, целый год — здесь. Здесь, где за каждую твою смерть объявлена цена, а за мучения будут премии. Где «легкой смерти!» нужнее, чем «здравствуйте», «добрый день» и «сладких снов» вместе взятые, и уже привычно слетает с языка… На целый год… Здесь… Это будет дольше вечности. Кольнула зависть. К тому мужику, что сиганул со Штукадюймовочки. Господи, если бы можно было вот так же! Покончить со всем этим… Одним махом — и навсегда…

— Что, рогатый? Подстава? Я тебя предупреждал…

Леха даже не заметил, как сатир подкрался. А впрочем, какая теперь разница… Теперь.

— Ну скажи, ведь предупреждал же, что шансы ниже нуля? Игроки прекрасно знают, что иногда урки в звериных шкурках пытаются выходить на своих корешей… Понял теперь, как бывает, когда очередной твердолобый решает, что он тут самый умный, разглядел среди игроков своего приятеля и назойливо лезет пообщаться?

Леха молчал. Сатир нахмурился, присел перед Лехой на корточки и перестал скалиться. Вздохнул:

— Чего такой грустный? Взгрустнулось? А чего такой бледный? Вз…

— Отстань.

— Угу-у… — глубокомысленно протянул сатир, прищурившись.

Встал, подцепил камешек поострее, шагнул к валуну — и стал выдалбливать-выскабливать еще одну полосочку. Седьмую…

Всего лишь седьмую…

Сатир неспешно долбил и скоблил валун. Потом сдул пыль, удовлетворенно оглядел плоды своего труда и обернулся к Лехе:

— Ну так что, парнокопытное? Достаточно приключений на свою задницу словил или еще хочешь?

Леха закрыл глаза, чтобы не видеть этого шибздика. Но сатир так просто не сдался:

— Ты глазки-то не закрывай, рогатенький. Ты мне лучше скажи, навалялся ты дурака или как? Не хочешь делом заняться и досрочное освобождение себе заслужить?

— Подработать в тюремной прачечной? — криво ухмыльнулся Леха, не открывая глаз.

— Острим, — мрачно прокомментировал сатир. — Шутки юмора из себя выдавливаем, стоиков изображаем… А ведь я серьезно.

Леха открыл глаза:

— И я тоже серьезно. Сдавать модеру, кто сюда за что попал, я не буду. А теперь пошел вон.

Сатир нахмурился, но не зло, а как-то недоуменно. Неуверенно хмыкнул.

— Хе… Думаешь, тут… — начал он и вдруг ухмыльнулся уже от души: — Ха! Эх, рогатенький, рогатенький… Да нет. Чтобы наседкой работать, тоже талант нужен. Это ты такой дурак, что первому встречному все выложил, хоть я тебя и предупреждал. А другие… Просто так тебе тут никто не скажет, за что зону топчет. Ученые все уже. Да и потом… Думаешь, так уж часто попадаются такие пострадавшие, как твой помдепа? Чтобы кредитоспособные под завязку, до мальчиков с бритыми затылками на побегушках? Ха! Нет, рогатенький…

— Что же тогда? Убивать регулярно по расписанию и получить за примерное поведение вместо года одиннадцать месяцев? Но на этот раз сатир даже не ухмыльнулся. Погрустнел.

— Ох, и дурак же ты, рогатый… Так ничего и не понял, да?

Как же он надоел, с этим своим снисходительным всезнанием, философ доморощенный!

— Что не понял? — процедил Леха сквозь зубы.

— Все не понял! Год, одиннадцать месяцев… Думаешь, кому-то очень надо, чтобы ты здесь сидел именно год? Да выход отсюда прямо перед тобой!

— Это как?…

— А так! Ты за что сюда попал? Думаешь, за то, что машину дорогую протаранил и с моста скинул?

— А за что же?

Сатир вздохнул, даже прицокнул от разочарования:

— Эх… Машина — что? Дело житейское. Пустяк. С кем не бывает… А вот помдепу в зубы дать — это уже вызов обществу. Устоям, так сказать. Понимаешь?… Нет, ни хрена ты не понимаешь. И зачем ты здесь, тоже не понимаешь, верно?

Леха закусил губу, чтобы сдержаться. Ну давай, умник, давай… Расскажи, зачем же я здесь, если не затем, чтобы год выть от боли, пока какие-то суки будут на этом делать бабки!

— Думаешь, ты здесь потому, что кто-то так делает деньги? Не без этого… Но не это главное, рогатенький. Всех по жизни кто-то имеет. Любого. От панельной бляди до президента Штатов. Но! — Сатир поднял палец. — Всех имеют, но не все попадают в такие места. Сечешь?

— Не очень.

— А ларчик просто открывался: неуживчивый ты.

— Да пошел ты…

— Вот! Я же говорю — неуживчивый. Поэтому ты и здесь. Для того чтобы перевоспитаться.

— Я? Перевоспитаться?! Да это их сюда надо! Их!!!

— Ой… — поморщился сатир, — Вот только не надо эту мораль для детского сада…

— Но тогда про какое перевоспитание… — зашипел Леха, еле сдерживаясь.

— Вот про это самое, — невозмутимо отозвался сатир, шагнул к Лехе и ткнул пальцем в лоб. Постучал в броневой нарост. — Чтобы перестал нести вот эту вот пургу для детей-олигофренов из стран западной демократии!

— Слушай…

— Нет, это ты слушай! Выкинь из головы весь этот западный бред про абстрактную справедливость, и жить сразу станет легче! Потому что у нас так не живут. Понимаешь, салажка рогатенькая? Общество у нас инвертированное, и живут здесь прямо наоборот. И когда ты со своими красивыми идеалами вылезаешь на сцену, ты мешаешь жить всем остальным. Потому и…

— Это я мешаю?!

— Ты, ты мешаешь. Или кто тут сидит, изолированный от общества? Пушкин?

Леха очень медленно втянул воздух сквозь зубы, еще медленнее выдохнул.

— Вот видишь? Ты — тут. А твой помдепа — нормально живет. И в реале нормально устроился, и здесь на джипе раскатывает. И этот… кто там тебя в Гнусмасе кинул? Тоже неплохо живет, раз на современный комп и на подписку денег хватает. А вот ты — вкалываешь и жилы рвешь.

Леха скрипнул зубами.

— Ну да, — кивнул сатир. — Это еще мягко говоря… А все почему? Потому что не умеешь жить как все. И здесь и там! — Сатир мотнул головой куда-то назад и в небо. — В реале тоже небось жилы рвал непонятно для чего?

— а я…

— Тихо, тихо. Не буянь. Ну, отсидел ты на блокпосту честно свои три года, знаю. И кому нах это нужно?

Леха задрожал от ярости, открыл рот… Но так ничего и не сказал. Потому что…

— Вот-вот. Никому. Пора бы уже понять, что красивые слова красивыми словами, а жизнь совсем в другом месте. И если все живут не так, как ты, то пора перестать строить из себя благородного рыцаря и начать жить как все. Где надо, лизнуть поглубже, а где надо, расслабиться и постараться получить удовольствие…

— Я никогда! — прошипел Леха сквозь зубы. — Слышишь? Никогда ни под кого не прогибался! И не буду. И ты, вместе с твоим модером, можешь…

Сатир не выдержал взгляда, опустил глаза… всего на миг. Хмыкнул и тут же снова уставился глаза в глаза. Осклабился:

— То есть рога тебе еще до конца не обломали? Мало словил приключений на свою задницу? Ну-ну. — Он поднял лапку и нацелил палец на валун с черточками. — Ты учти, упертенький, это ведь еще недели не прошло…

— Пошел отсюда.

— Что?

— Пошел. Отсюда. Вон.

— Ну ты это! Полегче на поворотах, рогато-йе-йе-йе-э-э… — вдруг зашелся в блеянии сатир.

Глазки расширились и глядели уже не на Леху, а куда-то за плечо…

— Halt! — рявкнуло за спиной. Осыпались камни, затопали сапоги…

Леха крутанулся, но предательская щебенка разлетелась из-под копыт, и передняя нога подвернулась.

Сатир рванулся в сторону, к валуну. Но тут сзади зачпокало — пм! пм! пм! — словно выстреливали пробки из бутылок с шампанским, и сатир рухнул на щебенку.

— Liege!

Сатир и не пытался встать. Лишь тихо скулил, схватившись за колено. Шерсть на ноге всклокочилась двумя вулканчиками, и оттуда с каждым ударом пульса выплескивалась темная кровь.

— Льежьять, звьерьи, — предложили уже спокойнее. От расщелины расходились полукругом четверо.

В одинаковой серой форме, напомнившей фильмы о Второй мировой. В одинаковых серых касках. С одинаковыми карабинами, на концах которых большие дутые глушители… Даже лица будто одинаковые — четкие подбородки, сине-серые глаза. Из-под касок выглядывают льняные волосы…

Движения четкие, выверенные, согласованные. Не четыре разных человека, а части одной машины. На плече у каждого нашивка серебристой нитью. Крест, но не простой, а с узорами на краях и с отростками по диагонали, что-то средневековое…

«Тевтоны»… Так назвала команду профессионалов та чертова ведьма в Гнусмасе… Немецкие игроки, профи по объявлению. Зарабатывают на жизнь тем, что делают в этой игре. Им спешить некуда, и от них не убежать, как от Пупса с Крысом и лысым.

Не убежать. Разве что…

Леха осторожно пошоркал задними ногами, разгребая щебенку, нащупывая камни крупнее. Надежнее.

Уж лучше быстрая и легкая смерть, а потом очутиться на камнях у другого выхода!

Леха рванул на них — и сразу четыре глушителя уставились на него. Но Леха несся вперед, оскальзываясь на щебенке, но вперед, вперед! Давайте, сволочи, давайте! Бейте очередями! Уж кто-нибудь попадет так, чтобы насмерть и быстро…

Пум! Всего один выстрел.

Правая передняя нога перестала держать вес. Леха ухнул вниз, проехался грудью и мордой по щебенке. Камни скрипели по броневым наростам, выдирали куски шкуры…

Только от этого не умирают. Ни от царапин, ни от одной раны в ногу. А больше выстрелов не было.

Немец с голубыми глазами снял с карабина левую руку и, улыбаясь, погрозил Лехе пальцем: не шали.

— Это быть надолго, звьерья, — сказал он, безбожно коверкая слова. — Долго, много-много раз. Умирать, родиться, умирать, родиться… Много-много. Gut.

Он улыбнулся, но глаза остались такими же холодными, как серебристая нашивка на рукаве.

Леха попытался подняться, но правая нога отказывалась держать вес. Будто и нету ее… Тело завалилось набок, и Леха рухнул мордой в щебенку.

Только ползти получится. Но ползти — куда?… Немцы окружили и сходились. С тихим звоном выглянули из ножен ножи. И у всех четверых движения размеренные, точные. Экономные…

Они не упустят ни цента из назначенной награды. Премия у них будет по максимуму. Потому что пытать они будут так же — вдумчиво, размеренно, педантично. Не дадут умереть быстро. Но даже смерть не принесет облегчения. Они обязательно перекроют второй проход и снова поймают. И снова будут пытать. Раз за разом. Педантично, размеренно, вдумчиво… Если бывает ад, то угодил в него.

— Легкой смерти, — пробормотал Леха сатиру. Но с бычьих губ сорвалось только тоскливое мычание.