Иван Тропов Клан быка

Часть первая «ЛЕГКОЙ СМЕРТИ!»

Сначала была козлиная морда.

Но не обычная, а какая-то странная: большая и приплюснутая, словно карнавальная маска. Один рог наполовину отбит, в ухе болтается золотое кольцо.

— Ну что, браток? — с сочувствием покивала морда. — Попал, да?

Леха помотал головой, прогоняя наваждение. В самом деле, попал… Это чем же вчера день закончился, если утром до говорящих козлов дошел!

Особенно противна была жиденькая седая бородка, свалявшаяся от грязи. И воняет от этого козла…

— Слышь, ты, бычара! — нахмурился козел. — Фильтруй базар, да?

Морда оскалилась, показав зубы. Крупные, но сточенные и гнилые. Из пасти дохнуло таким смрадом…

Леха дернулся назад, подальше. Вот ведь кошмарчик! И не пропадает никак. Леха поднял руки, чтобы потереть лицо и окончательно проснуться, прогнать это странное наваждение. Но руки…

Не то чтобы руки не слушались. Нет, очень даже слушались. Вот только… Леха поморгал, разглядывая то, что ощущал как руки.

— Привыкай, — снова вполне миролюбиво сказал козел. — Ниче, жизнь еще и не так раскорячит.

Руки…

Честно говоря, это были не совсем руки. Передние ноги то ли коня, то ли быка. Сгибались они совсем не так, как человеческие руки. Не вперед, а куда-то под живот. Глаза ими не протереть.

А с непротертыми глазами паршиво. Само по себе наваждение развеиваться не собиралось. По-прежнему в теле какого-то скота, а настырный козел все так же дышит прямо в лицо чем-то помоечным.

— Ну ты, парнокопытное! — зашипел козел сквозь зубы. — Достал, да?! Я — сатир! Усек? И следи за грызлом! А то по рогам огребешь.

Сатир угрожающе всхрапнул, но взял себя в руки.

— Ладно, — смилостивился он. — Показываю один раз. Вот тут надавливаешь, чтобы управлять речевой чувствительностью.

Он ткнул в сгиб Лехиной ноги.

— Чем управлять? — нахмурился Леха.

Офигеть. Галлюцинация, да еще такая буйная…

— Ах ты, тормоз, — вздохнул сатир. — Ну вот подумай теперь что-нибудь!

Леха нервно сглотнул. Что-то слишком долго это все для бреда. Слишком связно, слишком логично. И сознание — вполне чистое…

А вдруг это — не пройдет?

Вдруг это — насовсем?!

— Ну, что? — нетерпеливо спросил сатир. — Уже подумал?

— Да…

Кажется, что-то прояснялось. Не только про речевой контроль. Всплывало мелкими кусочками из памяти, все быстрее. Но… это что-то было настолько дурацким, настолько невозможным… Мысли путались и разбегались.

— За что попал-то?

— Попал?… — на автопилоте повторил Леха, изо всех сил пытаясь понять, что же происходит. — За что?…

И тут вспомнил. Все. Сразу.

Леха застонал и повалился на землю.

…Москву заносило с самого утра. Небо затянуло сплошным пологом облаков, где взглядом не за что зацепиться, и из этого моря небесной простокваши валились хлопья мокрого снега. Засыпали крыши домов облепляли пешеходов, таяли на тротуарах и на дороге, превращаясь в кашу изо льда и грязи.

В воздухе мешались сырость и тоска, радио несло какую-то муть… Леха протянул руку и отключил автомагнитолу, но легче не стало. Со всех сторон тарахтели двигатели выхлопные трубы выбрасывали клубы сизого пара. Где-то впереди случилась авария, и эта сторона шоссе встала. Длинная цепь машин, конец которой терялся где-то за пеленой снега.

От всего этого странное чувство нереальности, отчужденности от всего этого мира стало еще сильнее.

Прошло уже два месяца, как сменил казенный камуфляж на джинсы и старую добрую косуху. Вот только тот парень что три года назад весело гулял в этих джинсах и косухе по городу — своему городу! — этот парень почему-то никак не хотел возвращаться…

Все вокруг вроде бы знакомое — и все-таки непривычное Странное. Чужое.

Все эти люди вокруг, странно расслабленные, рассеянные… мягкотелые. Равнодушно ползущие куда-то по своей маленькой жизни… зачем? для чего?

Не понять.

Леха вздохнул. Два месяца уже просто так шлялся по этому городу, ничем не занимаясь. Катался на своей старенькой «девятке» куда глаза глядят. Смотрел на этих людей пытался влиться в эту жизнь — и не мог.

Иногда подвозил кого-то — не из-за денег, нет, просто хотелось, чтобы кто-то сидел рядом. Послушать, что они говорят. Чем живут. Проникнуться этой жизнью…

И никак не мог. И еще это чертово простоквашное небо сегодня. И вставшая намертво череда машин… Эх, убраться бы отсюда прочь… От всего этого… Далеко-далеко… Надолго… А лучше — навсегда. В совершенно другой мир… Наконец-то машины впереди сдвинулись с места. Стало свободнее, и Леха тут же выбился в крайний ряд — не ровен час, опять встанут! — и на первом же перекрестке свернул к центру. Справа пошло длинное новое здание: дорогая гранитная отделка, огромные затемненные стеклопакеты, монументальная дверь в два человеческих роста…

И человек, за которого взгляд невольно зацепился.

Мужчина. Вроде бы такой же, как все они, эти люди вокруг — и все же иной, выпадающий из всей этой толпы. Будто бы посреди негатива, где все цвета вывернуты наизнанку, так что сразу и не узнаешь, — вдруг нормальное человеческое лицо, с белой кожей и черными глазами.

Может быть, из-за выражения? Какое-то едва заметное удивление — не чем-то конкретным, а всем, что вокруг, всем этим потоком жизни, где не находишь себе места…

Мужчина замер на самом краю тротуара, но не пытался перебежать дорогу. Ловит такси?

Лет тридцати, среднего роста. Мягкие черты лица, такие же мягкие серые глаза. В длинном кашемировом пальто, на шее шелковое кашне. Да, такие катаются на такси… вот только шапка не соответствует. Обтягивающая голову черная вязанка, самого дешевого пошиба. Да еще с какой-то дурацкой эмблемой прямо на лбу.

Наверно, эта вязанка и решила все. Так по-дурацки контрастировала с остальной его одеждой, и из-за этого мужчина казался еще растеряннее, еще неприкаяннее…

Подчиняясь какому-то внезапному импульсу — словно увидел старого приятеля, — Леха вывернул руль, вырываясь из потока, нырнул к самому бордюру, резко сбрасывая скорость. Иначе никак. Уже почти поравнялся с мужчиной, рядом с ним не затормозить. Даже так на несколько метров дальше получится…

Мужчина, словно только того и ждал, шагнул вперед. Прямо под колеса!

Леха утопил педаль тормоза, где-то под днищем взвизгнули шины. Дернуло, на глаза рванулось лобовое стекло, руль врезался в грудь — но машина остановилась вовремя. Мужчину едва ударило. Он даже не упал, лишь потерял равновесие и шлепнул ладонями по капоту.

Леха зашипел сквозь зубы, с трудом сдерживаясь, чтобы не выматериться. Обалдел он, что ли?!

А мужчина задумчиво глядел сквозь лобовое стекло. Кажется, даже не испугался. Псих! Нашел когда дорогу перебегать!

Леха подождал, но мужчина не двигался дальше. Так и замер перед машиной. И дорогу не перебегал, и обратно на тротуар не возвращался.

Неужели он все-таки ловил машину — таким странным способом, чуть не стоившим ему двух сломанных бедер?…

Леха вздохнул, перегнулся через правое сиденье и приспустил стекло.

— Подвезти?

Мужчина наконец-то ожил. Медленно обошел машину, подошел к правой дверце. Пригнулся, заглядывая в приспущенное стекло, но ничего не сказал. Просто глядел в машину.

Вблизи лицо у него оказалось бледное-бледное, почти серое. Можно подумать, целый год просидел в подвале ни разу не вылезая под солнечные лучи.

Леха выдавил ободряющую улыбку:

— Вам куда?

— Куда… — медленно повторил мужчина, нахмурившись. Спиртным от него не воняло, но его губы еле двигались.

Словно разговаривал в последний раз он тоже пару лет назад.

— Куда… — снова повторил он.

Кажется, этот простейший вопрос всерьез его озадачил. Ну, точно псих…

— В кафе, — наконец решил человек, распахнул дверцу и неловко забрался в машину.

Повеяло запахом, от которого сразу же стало неуютно, — больницей, что ли? Этот странный запах медикаментов, хлорки и диетического питания.

Ладно, всякое в жизни бывает! Леха тронул машину, выворачивая от обочины.

— Вам как, просто кафе или с живописным видом?

Мужчина медленно оглянулся. Задумчиво поморгал, словно никак не мог оторваться от каких-то своих мыслей, и так же медленно кивнул:

— С живописным.

Он еще немного подумал и стянул с головы черную вязанку. Под шапочкой оказался совершенно лысый череп. И свежие, едва-едва схватившиеся швы, с еще не рассосавшимися стяжками нити, — длинные, через всю голову.

О господи… чем же его так?!

Какая-нибудь опухоль мозга? Да, тут станешь психом. Леха ободряюще улыбнулся — и мужчина наконец-то ответил вежливой улыбкой.

— С живописным видом и… и лучше всего рядом с какой-нибудь многоэтажкой, — робко попросил он. — Если можно…

Руки на руле дрогнули, «девятка» вильнула, но Леха тут же выровнял ее. Покосился на парня уже без всякой улыбки: шутки у него такие черные?

Но нет, мужчина уже не улыбался. Если и шутил, то играл безупречно…

Леха стиснул зубы, играя желваками. Да, повезло с попутчиком. Хотел приятное человеку сделать… Самоубийца хренов! И так погода хоть вешайся, так еще и этот остряк-самоучка…

Сошлись на Штукадюймовочке.

Ну, официально-то это безобразие числилось как памятник Новой России. Но почему-то официальное название не прижилось.

Может быть, потому, что из-под рук горского ваятеля Новая Россия вышла стометровым бронзовым мужиком: нескладным, с близко сдвинутыми свинячьими глазками и утиным носом, в непонятного кроя деловом костюмчике и с компьютером под мышкой.

Причем не ноутбук, а планшетка. И нес ее человек очень странно — экраном не внутрь, а наружу. На узкой рамке вокруг экрана даже клавиши со стрелками есть. Бронзовый истукан придерживал планшетку снизу, и расслабленный большой палец завис как раз над той клавишей, что со стрелкой назад. Жаль, изображения на экране не было. Поленился горский ваятель…

Хотя говорят, не для того планшетка была взята вместо ноутбука. И экраном не просто так вывернута наружу. И кнопочки не просто так. На рамке еще планировали и название фирмы дать — да в цене не сошлись… Слишком много захотели. Экран-то получился самый крупный в мире, дюймов под тысячу. Самсунг отдыхает, Сони нервно курит на лестнице, Эл-Джи удавилась от зависти…

Впрочем, странного пассажира соблазнило не это безымянное великолепие, а голова истукана. Голова у Новой России пустая. Левый глаз застеклен, за ним — крошечное кафе. В правом — балкон, смахивающий на чирей, там смотровая площадка: «Взгляните на Москву из России!»

Мужчина прилип к стеклу дверцы и все глядел, глядел туда… Впереди уже показалась бронзовая лысина Новой России, и тут он что-то тихо сказал.

— Что? — не расслышал Леха. Мужчина повернулся. Глаза у него были… дикие — это очень мягко сказать.

— Как они могут жить… — пробормотал он, глядя куда-то сквозь Леху. — Улыбаться… Радоваться… Смеяться… Как они могут?…

Леха тяжело вздохнул и уставился на дорогу.

Вот тебе и поговорили. Вот тебе и помощь, чтобы лучше влиться в этот непонятный гражданский мир, ползущий куда-то к одному ему ведомой цели… Зря все-таки решил его подвезти. Но ничего, почти приехали. Еще минута… Переключился светофор, и пришлось встать. Слева по зебре пошел класс школьников. Первоклассники, от силы второклашки. Карапузы карапузами, Впереди и позади шли две упитанные тетки, подняв красные флажки. И тут пассажира прорвало.

— Маленькие ублюдки! — зашипел он, и его руки, все это время безжизненно лежавшие на коленях, сжались в кулаки. — Маленькие гребаные ублюдки!

Леха открыл рот, но так ничего и не сказал. А что тут скажешь?

— Писклявые твари! — все выплевывал мужчина в лобовое стекло, за которым шли карапузы. — Тупые злобные твари…

Леха поглядел на мужчину, перевел взгляд на карапузов, уходящих на правый тротуар — одна девочка радостно улыбнулась и помахала рукой, дурачась, — и снова на мужчину.

Он тоже повернулся к Лехе.

— Знаете, почему у них такой невинный вид? Беззащитный… — сказал он, прищурившись.

Леха покосился вперед — метров двести до бронзового истукана осталось, можно и потерпеть — и нейтрально пожал плечами.

— Маскируются, — доверительно сообщил мужчина. — Если бы эти маленькие твари выглядели такими, какие они на самом деле, внутри… — он постучал пальцем себе по лбу, показывая, где именно внутри, — их бы убивали. Сразу после рождения.

Леха медленно втянул воздух через ноздри, уставившись на дорогу. Тронул машину вперед.

Пассажир еще что-то говорил, но Леха старался не слушать.

Спокойно, спокойно, уже почти приехали…

Вот и все!

Леха вжал тормоз, машину дернуло туда-сюда.

— Приехали!

Давненько он не произносил это слово с таким удовольствием!

Мужчина вздохнул и полез во внутренний карман.

— Да не надо, — сказал Леха. — Идите… Ну давай же, давай! Иди уже!

Мужчина вылез, но не спешил захлопывать дверцу. Так и стоял, взявшись за ручку, пригнувшись к машине и глядя внутрь, ловя Лехины глаза. И в его лице…

Он все смотрел, ничего не говоря, и в его лице что-то творилось.

Леха вздохнул. Псих-то он псих, но тоже человек…

— Не нравится? — спросил Леха, кивнув на бронзового истукана за спиной мужчины. — До другого кафе подбросить?

Бывает, нужно человеку выговориться. Пусть и бред, но вот нужно. Очень нужно…

— Нет-нет, все нормально! — Мужчина выдавил улыбку. — Все хорошо. Теперь все будет хорошо. Спасибо вам, вы… я…

Он сглотнул, на его глазах заблестели слезы. Можно подумать, его не до кафе довезли, а облагодетельствовали на всю жизнь. Все, пора завязывать с этим цирком!

— Удачи, — сказал Леха.

Потянулся через сиденье, намекая, что неплохо бы наконец закрыть дверь. Но мужчина не заметил.

— Спасибо, — пробормотал он, все стискивая ручку дверцы. — Вы… вы… я… вы… — Он хотел что-то сказать, но никак не находил слов.

Леха замер, растянувшись над правым сиденьем, кончиками пальцев дотянувшись до ручки с внутренней стороны. Неудобно в такой позе, но не захлопнешь же дверцу перед носом у человека, который хочет тебя поблагодарить! Явно до глубины души. Настолько, что вон, даже слов не находит…

Мужчина моргнул, сгоняя с глаз выступившие слезинки. Растроганно шмыгнул носом и вдруг выпалил:

— Легкой смерти! — Захлопнул дверцу и быстро пошел прочь, не оборачиваясь.

Леха зарычал. Вот сука! С ним как с человеком, а он… Кулаки сжались так, что ногти резали кожу ладоней. Хотелось вылететь следом и…

Спокойно, спокойно. Это всего лишь псих… Странный безобидный псих.

Но как же хотелось догнать и обломать козлу рога! Это же надо — «легкой смерти»… Вот сука…

Леха раздраженно тронулся, сразу разгоняясь и вливаясь в поток машин. К черту и этого психа, и этого бронзового истукана, и вообще… Прочь отсюда, и забыть обо всем этом! И поскорее!

Через пять минут уже въезжал на мост. Слева, за изгибом реки, снова показался Штукадюймовочка. Где-то там, в бронзовой голове, пил кофе этот псих…

Чертов памятник! Глаза бы его не видели! Леха поддал газу.

Впереди неторопливо полз огромный черный джип с затемненными до черноты стеклами и выключенной синей мигалкой на крыше. Леха пошел в обгон…

А глаза сами собой скосились влево. На бронзовый профиль Новой России. От него отделился крошечный силуэт и, раскинув черные руки-черточки, словно пытался взлететь, помчался вниз, все быстрее и быстрее…

Не в силах оторвать взгляд, Леха следил за этим крошечным силуэтом. Потому что это… это же…

Сработало боковое зрение: кто-то мчался прямо навстречу!

Пересекая двойную разделительную, с противоположной полосы летел навстречу оранжевый кабриолет с ядовито-лимонным верхом, по-европейски крошечный. На заднем сиденье маленькая девчушка, лет трех от силы, взобравшись на сиденье с ногами, глядела куда-то влево, в сторону Новой России, и тыкала в стекло пальчиком. Маленький рот открыт, она что-то говорила… Женщина за рулем смотрела туда же. Так же раскрыв рот от удивления, всем вниманием там, у далекого памятника, — пока ее игрушечный кабриолет, незаметно пересекая разделительную, выходил на встречную полосу.

Уже совсем близко, какие-то метры…

Было какое-то мгновение, чтобы успеть что-то сделать. Ни подумать, что именно, ни рассчитать, как лучше… Перед глазами лишь мелькнуло, в какую гармошку превратится этот игрушечный кабриолет, если вот так вот, лоб в лоб. Никакие подушки не спасут. Внутри будет кровавая отбивная из дуры-мамаши и этой вот малютки…

Леха дернул руль, уходя вправо. Так и не успев закончить обгон.

Слева промчался кабриолет, едва не шаркнув боком. Его оранжевый выступ для зеркала снес бы боковое зеркало «девятки», но прошел ниже.

Мамаша так и не повернула голову, все пялилась куда-то влево, на памятник, — а потом было не до нее. «Девятка» влетела в бок джипа. Тут же отскочила от него, как шарик для пинг-понга от тяжеленного шара для боулинга. Машину повело, закрутило…

Джип тоже вильнул — и почему-то не выправился. Пошел наискось, выбил символическое внешнее ограждение и солидно, почти торжественно оторвался от моста. На мгновение повис в воздухе, словно раздумывая, и все так же солидно и неторопливо ухнул под мост…

Чудо, но машину не перевернуло, не вынесло на встречную полосу, не смело летевшими сзади машинами.

На непослушных, будто деревянных ногах Леха выбрался наружу.

Под мостом пускал пузыри джип с мигалкой. Завалился на один бок, но никак не желал уходить под воду. Вжикнуло, опускаясь, окно, и кто-то полез из джипа на крышу — но тут вода хлынула внутрь, и джип потащило под воду…

А оранжевый кабриолет, вернувшись на свою полосу, был уже далеко — в самом начале моста, уходил там в поворот. Повернул — и больше Леха его никогда не видел.

От адреналина все тело мелко-мелко трясло. Руки, ноги — как чужие. Но зато совершенно цел. Да и машина — только едва-едва помялось правое крыло, и все. Даже фара не разбилась…

За спиной уже выла сирена. Засуетились люди в серой форме с ядовито-желтыми врезками. Из пролома во внешнем ограждении показался парень в костюме, с которого стекала грязная вода. Крупный, раскачанный. Костюм натянулся на огромных мышцах спины, едва не треща по швам. Явно чей-то охранник.

Он склонился обратно вниз, подавая руку, — и из-за моста показался и сам охраняемый.

— Помдепа… — пробормотал кто-то справа, кажется, один из милиционеров.

Помдепа поднялся на ноги, за ним на мост легко взобрался еще один охранник. Они стояли на краю моста, все трое здоровые, мокрые и чертовски злые. Короткие ежики волос, контрастирующие с дорогими костюмами. Ослепительно белые фарфоровые зубы…

— Ты! — ткнул в Леху пальцем помдепа. — Да ты хоть, сука, знаешь, кого бортанул, падла?!

Он шагнул вперед, замахиваясь для удара, сильно, но медленно. Даже не допуская мысли, что этот медленный замах можно остановить, потому что это ведь он так замахивается и кто тут посмеет не то что блок поставить, но даже просто уклониться…

Рефлексы, вбитые за три года, включились сами собой.

Леха подсел, пропуская руку. По волосам чиркнул тяжелый кулак, вверху нависло грузное тело, но Леха опускался еще ниже, не собираясь бить в лицо или в грудь — нет, три года в него вбивали другие рефлексы. Среди них не было показушных ударов, одно лишь эффективное выведение врага из строя.

Зашагивая вперед левой ногой, почти опуститься на левое колено — и короткий удар в пах.

— У-о-о… — выдохнул помдепа, сгибаясь и по инерции пролетая куда-то за спину.

Но он уже не важен, минуту или две будет совсем никакой. А вот его подручные, уже несущиеся навстречу…

Поймать руку первого. Теперь разворот — не пытаясь остановить его бег, лишь крутанув его вверх и лишив опоры, и пусть летит дальше, хребтом об асфальт… И в сторону, уходя от удара уже второго охранника. Снова поймать руку. Продолжить его движение, беря руку на излом, так как суставы не сгибаются. Теперь он уже будет двигаться туда, куда поведут его руку. Чуть в сторону, навязывая уже свое движение, вокруг себя, увеличивая его скорость… И просто отпустить.

Парень взмыл в воздух — и отправился обратно через пролом в ограждении. Внизу тяжело плеснулась вода.

На все про все ушло не больше трех секунд. Как всегда в такие моменты, время дало слабину, вмещая в себя сразу много-много всего, и мысли неслись галопом. За помдепа можно не беспокоиться, ему еще долго. А вот первый охранник, он уже мог подняться… сейчас самый опасный. Тело, будто само по себе, уже разворачивалось туда. Да, охранник уже изготовился к броску, на этот раз куда опаснее, пригнувшись и умело расставив руки…

И тут сзади в шею ударило.

Не кулаком, а чем-то колючим и злым, пронзившим все тело, заставившим судорожно выгнуться… Треск разряда шокера — и в следующий миг уже почему-то лежал на земле, и под щекой шершавый асфальт.

И тело совершенно не слушается. Будто чужое. И все дергает и дергает в спине и в правом плече…

Или все же выпадал из сознания? Люди вокруг, сверху — лица, выныривающие прерывисто, как из волн… Милиционеры, хватающие за руки охранников. Вон и помдепа, все еще скрюченный, с перекошенным лицом, шипящий сквозь зубы:

— Я тебя закопаю, сука… Я тебя сгною, урод…

Следующие дни остались в памяти рвано. Каша из выхваченных, словно фотовспышкой, сцен, оборванных мыслей — и ярости, у которой нет выхода.

Вонючая камера… Следователь с неестественно вежливой улыбкой, которого никак не убедить, чтобы проверил сводку за тот чертов день, — ну должен же там числиться тот самоубийца! Ну хотя бы найти женщину из оранжевого минивэна, их таких в Москве наверняка по пальцам одной руки…

Суд, удивительно быстрый, слаженный — и с мордой помдепа в первом ряду, а потом скачущего через зал в комнатку к судье…

И приговор.

Остановка наступила в сыром коридоре, на пороге камеры.

Леха закашлялся от смрада, ударившего оттуда. Окинул взглядом тридцать мужиков, ютящихся в крошечной комнатке, где от их дыхания и испарений повисла дымка, почти туман. Представил два года вот здесь…

Руки вцепились в стальной косяк, а в голове словно щелкнуло — нет! Заживо разлагаться здесь два года? Да ни за что!

Наверное, он бы что-то выкинул. Пусть это ничего и не дало бы и стало бы только еще хуже — пусть! Но безропотно гнить здесь семь сотен дней и ночей…

Конвойный все сильнее толкал в спину. Жарко пыхтел в затылок, быстро заводясь.

— Да иди же ты… Лезь, тебе говорят, падла…

Да, определенно что-нибудь выкинул бы. Но не успел.

— А-атставить! — скомандовал кто-то за спиной, и конвойный перестал отдирать пальцы от косяка. Его самого мягко, но уверенно отстранили.

Перед Лехой предстал маленький пухлый мужчина. В штатском, и сам из себя весь штатский: помятый кургузый пиджачок, вежливая улыбка, самое доброжелательное выражение на лице. Под мышкой зажата папочка. Свободной рукой он взял Леху за руку, развернул к себе.

Леха не сопротивлялся. Что угодно, только не туда…

А мужичок окинул с головы до ног цепким взглядом, будто овощи на рынке выбирал.

— Как у вас со здоровьем, мол-чек?

— Нормально… — пробормотал Леха. Покосился в открытую дверь камеры. — Пока.

— Ну, это мы еще проверим, конечно… А психика у вас устойчивая?

— Да…

Кто он? И что ему нужно?

— Это замечательно! — Коротышка улыбнулся еще шире. — А как вы посмотрите на то, чтобы вместо этого, — он кивнул в открытую дверь, откуда воняло и глазели мрачные рожи зэков, — помочь нам с психологическими исследованиями?

— Исследованиями?… — тупо переспросил Леха.

— Да, исследованиями. Психологическими. Вместо ваших двух лет тут — годик у нас. А?

Леха зажмурился, помотал головой. Ослышался? Или этот коротышка в самом деле полагает, что какие-то психологические исследования могут быть хуже, чем то, что вот за этой дверью?

— Один год? — уточнил Леха.

— Один, один, — с готовностью закивал коротышка.

— Химия? Боевые психотропы?

— Боже упаси! — всплеснул пухлыми ручками мужичок. — Нет-нет, никакой ядовитой гадости, никаких психотропов. Чистая наука, исключительно психология.

— Но… — начал Леха.

Мужичок опередил, будто читал мысли:

— Да ничего опасного, поверьте мне. Вся закавыка в том, что это продолжительные испытания, без перерывов. А добровольцы так не могут, чтобы домой не отпускали, и вообще… Почти год жить у нас, забыв о привычных контактах… Не хотят, сложно добровольцев найти. А у вас самое то. А? Что скажете?

— И никакой фармакологии? — спросил Леха. — Никаких последствий?

— Ну, вот с осложнениями… — Коротышка погрустнел. — Не хочу вас обманывать. Полное отсутствие побочных эффектов я вам обещать не могу. Все будет зависеть от устойчивости вашей психики…

Как-то само собой оказалось, что они уже идут по коридору. Мягко, но уверенно взяв под руку, коротышка вел Леху за собой.

Впрочем, Леха не сопротивлялся.

Устойчивость психики? Смешно! Уж на что на что, а на устойчивость психики никогда не жаловался…

Потом был уютный кабинет. Мягкое кресло, запах сигарет — слабый-слабый и оттого даже приятный. Улыбчивое лицо по ту сторону стола.

— Ну вот! — сказал коротышка, подталкивая через стол несколько листов, пережатых скрепкой. — Подпишите здесь, здесь и вот тут на каждом листе. Быстрее покончим с формальностями, и за работу!

Леха взял ручку. Для приличия перекинул листы туда-сюда, пытаясь хоть что-то прочитать, но тут были пункты-пункты-пункты, набитые длинными существительными, лепившимися друг к другу в длиннющие эшелоны, за которыми совершенно терялся смысл…

Да и стоит ли читать? Сердце молотилось в груди, в горле пересохло. Это удача! Просто удача, что им понадобился человек для исследования! Что не взяли кого-то другого! Иначе пришлось бы…

Тут глаза наткнулись на «с законом об альтернативном прохождении заключения ознакомлен», и почему-то это «ознакомлен» насторожило.

— А…

— Мм? — Коротышка уже протянул руку к листам, перехватил Лехин палец на строчках, на миг развернул листы к себе, чтобы прочитать.

— Тут написано, что ознакомлен с…

— А, да-да… Конечно!

Не переставая улыбаться, он вжикнул ящиком стола, покопался там и хлопнул на стол увесистый том. В мягкой обложке, на ней три цветные полосы: синяя, белая и красная. Поверх них жирными черными буквами: «Закон об альтернативном прохождении…»

— Вы, значит, читайте, — сказал коротышка, поднимаясь, — а я пойду перехвачу что-нибудь. Минут через пятнадцать буду. Вам хватит? — И, не ожидая ответа, шустро выпорхнул из кабинета, насвистывая что-то веселенькое.

Леха подтянул к себе бумажный кирпич, с опаской прикидывая, сколько же в нем страниц. Открыл, перелистнул несколько страниц… Бумага была тонкая-тонкая, просвечивали буквы с другой стороны. Шрифт был разный. От очень мелкого до неприлично крошечного.

Леха вздохнул и закрыл книгу. Подтянул к себе договор и, уже не пытаясь читать, аккуратно расписался во всех местах, где проставил галочки коротышка.

Потом везли через полгорода, куда-то в центр. Мелькнул гранитный фасад с темными стеклами — смутно знакомый, но рассматривать некогда. Быстро ввели в высокие массивные двери, и сразу же навалился какой-то больничный запах.

По длинным коридорам, выкрашенным в пастельно-желтоватый цвет, сквозь одни двери, другие…

— А вот и ваше рабочее место! — радостно доложил коротышка. — Вот здесь вы и проведете весь следующий год, прошу любить и жаловать!

На миг Леха потерял дар речи. Глядел по сторонам и чувствовал, как кровь отливает от лица.

Узкий зал, больше всего напоминающий салон какого-то фантастического аэробуса. В шесть рядов тянулись огромные кресла-лежанки, а на них… люди?

Неподвижные существа с кожей белой до голубизны, как у трупов. Ноги и руки прикручены к креслам стальными захватами, над изголовьями сложные капельницы, а на самих изголовьях, где покоились головы…

Черепа у всех вскрыты, и в мозговую оболочку, склизкую, с пульсирующими сосудиками, вонзались тысячи и тысячи тонких стальных паутинок-электродов.

— Какого… — начал Леха, пятясь назад к двери.

Но с боков его уже сжали два огромных медбрата в белоснежных халатах. Мощные лапы вцепились в руки. Раз! — и уже скрутили, легко и быстро, как нашкодившего котенка.

В предплечье ткнуло иглой, и мир стал отдаляться. А его уже тащили куда-то. Усадили-уложили на свободное кресло.

— Это что! — добродушно гудел один медбрат, пока второй прикручивал ноги к креслу стальными захватами, — Это у нас только прихожая, все самое интересное впереди…

Потом сверху скользнула маска, прижалась к лицу, шипя чем-то клубничным прямо в нос, а потом…



— Ну вот. Теперь будешь парнокопытным мутантом, рогатое…

Сатир все болтал и болтал. Леха не перебивал. Лишь подавленно осматривался.

Небольшая круглая площадка. Под ногами пожухлая трава, вокруг — кольцо из гранитных блоков, поставленных вертикально. Поверх этих блоков лежат другие, поменьше, превратив каждый проем в проход без двери. Какое-то древнее святилище?

За блоками — скалистый спуск к морю. Приглушенный грохот прибоя, над водой клубятся тяжелые тучи. В серо-черном кипении пара то и дело проскакивают фиолетовые всполохи.

Но это там, а здесь ярко светит солнце. В самом центре площадки — большой валун. Верхушка стесана, на боках выбиты странные знаки, похожие на буквы из готического шрифта. Алтарь?

Может быть. Был когда-то. Сейчас на нем расселся сатир, свесив грязные копыта на руны. И без умолку трепал языком, просвещая…

«Генодром». Девять огромных игровых зон, связанных воедино переходами. Гордость отечественных игроделов, отрада сетевых игроков всего мира.

Очередной апокалипсис, конечно. Сначала ядерный, а потом еще и вышедшие из-под контроля ублюдки генной инженерии. Когда-то рядом был полигон военных, где генные инженеры разводили уродцев для нужд обороны. Когда всему миру наступил ядерный кирдык, этим лабораториям тоже кое-что перепало, вот уцелевшие образцы и выбрались на свободу.

Поэтому вместо козлов здесь — сатиры, а у Лехи па лбу и боках броневые наросты. Ну и флора…

Сатир спрыгнул с валуна и шагнул к одуванчику — большому и странному, Уже отцвел, от цветка осталась только серединка. Длиннющий и толстый стебель какого-то сероватого оттенка с металлическим отливом. Если бы не серединка цветка на вершине, запросто можно решить, что это…

Сатир крутанулся и с разворота лягнул стебель. Обычный одуванчик от такого пипка оторвался бы и улетел далеко прочь, разбрасывая зеленые капли сока. Но этот не сломался. Даже не погнулся. Вообще не пострадал!

Звонко клацнуло, в воздухе повис затихающий металлический звон. Толстый стебель закачался туда-сюда, быстро-быстро, размазавшись в прозрачный треугольник.

Сатир упер ручки в бока и с гордостью уставился на Леху:

— Ну как? Забавно, конечно… Только к черту это все!

— Я не нанимался изображать мутанта, — сказал Леха.

— Ха! Тебя никто и не нанимал, — хмыкнул сатир. Пожал плечами: — Надо было внимательнее читать, что подписываешь, рогатый.

Развернулся и взгромоздился обратно на алтарь. Леха вздохнул. Внимательнее читать… Да там была чертова прорва всяких ссылок-отсылок к разным приложениям-дополнениям! Да и какая разница, что там было написано? Все-таки есть разница! Одно дело — психологические исследования и совсем другое — трепанация черепа, а потом работа на чужого дядюшку, который решил заколотить денег на сетевых играх!

— Я подписывался под участием в психологическом исследовании.

— Так это оно и есть! — радостно осклабился сатир, разведя ручки, словно хотел обнять сразу весь мир вокруг. — Психологический эксперимент. Как ты будешь вести себя в критической ситуации. Ну а то, что это сопряжено с подключением к игре в сети и кто-то наварит на этом денег… Тебя в детстве не учили, что это нехорошо — считать деньги в чужом кармане? Не твое дело. За себя отвечай. Ты свою подпись поставил? Поставил. Вот теперь и будешь бегать тут и изображать монстра, парнокопытное. Пока в обучалке, а потом…

— Не буду.

— Будешь, рогатый, будешь, — почти ласково сказал сатир. — В конце концов, это же справедливо, разве нет?

— Справедливо?… — нахмурился Леха. — Что?

— Все! — рявкнул сатир.

В один миг он стал мрачный, как лик пророка, Поднял ручонку и нацелил на Леху обличающий перст.

— Все справедливо! Или ты хотел легко отделаться? Чтобы, как раньше, на пять лет в санаторий за счет честных налогоплательщиков? Чтобы ты их, значит, сначала грабил, насиловал, убивал, а потом, когда тебя поймали, они же еще и оплачивали тебе проживание где-нибудь в лесах Карелии, на свежем воздухе и экологически чистом питании, а ты там получал заочное второе высшее и в промежутках, когда надоест, мастерил скворечники или там халатики шил с гимнастерками?! Так, что ли?! Нет, братишка! Не выйдет. Теперь ты, моральный урод, сполна получишь за все! Это раньше ты еще мог прятаться под человеческой личиной и сочинять прошения о помиловании. Раньше! Но все, кончилось. Теперь твое истинное мурло у всех на виду, урод рода человеческого! Ты сам выбрал свой путь и свою участь, чудовище! И отныне будешь делать то, что, как выяснилось, умеешь лучше всего, — хитрить, драться и убивать. Понял, изверг-убивец? Чтобы око за око и зуб за зуб, все такое… Читал?

— Меня… — Леха кусал губы, уставившись в пожухлую траву под ногами. — Приговор был левый.

— Ну да, ну да, — с готовностью закивал сатир. — Здесь все невинно осужденные. Некоторых, не поверишь, уже разу по пятому злокозненно осуждают. Бывает…

Сатир визгливо захихикал. Быстрые трусливенькие смешки были еще противнее, чем его вонючая, свалявшаяся от грязи бородка.

Леха скрипнул зубами, но ничего не сказал.

— Так что привыкай, рогатый, — сказал сатир, беззаботно мотая копытами. — Око за око и зуб за зуб. Ну и, сам понимаешь, с процентами — все как положено. Будешь работать частью антуража. А я тебя потихоньку в курс дела вводить буду, чтобы…

— Не буду!

— Вот ведь упертый, а?

Сатир снова захихикал, но смотрел уже не на Леху, а куда-то дальше. За плечо.

Леха обернулся.

Позади, сквозь гранитные блоки, совершенно другой вид. Ни скал, ни моря. Плавный спуск в лощину изумрудную от сочной травы. Плотная, невысокая — почти идеальный газон, травинка к травинке.

И форма у лощины такая же идеальная. Края поднимаются все выше и резче, под конец совершенно отвесно. Ограждая лощину, словно бока огромной салатницы.

Только в центре не ровно. Там крутой холм, метров сорока в высоту.

Но сатир смотрел, кажется, не на холм…

Между спуском из святилища и холмом повис шар плотного тумана. Внутри прыгают желтые всполохи.

— Карта загружается, — объявил сатир.

Всполохи стали чаще, ярче… и пропали. Туман развалился, истаивая. Внутри оказался здоровенный детина в камуфляже.

Два метра двадцать? Два метра тридцать? Огромный рост, чудовищные бицепсы — больше, чем у иных бедра, — да еще и в тяжелом боевом бронежилете. Толстые броневые пластины на груди и на животе, на бедрах. Огромные наплечники, съевшие шею, — лишь квадратный подбородок выглядывает из них, мощные скулы да щетка жестких, как проволока, волос стального цвета.

Какой-то миг он еще висел в воздухе, в метре над землей, а потом рухнул вниз. Десантные ботинки по щиколотку впечатались в мягкий чернозем. Килограмм двести сам, да еще и брони на центнер…

— А, блин! — разочарованно махнул ручкой сатир. — Я-то думал… Везет дуракам. Детский сад пожаловал. Ну, давай! Это твой сектор. Давай, не дрожи! С этим все будет как два байта переслать. Тупо, зато быстро.

Леха недоверчиво покосился на сатира. Вот эта-то вот закованная в броню туша — детский сад?…

Но сатир уже соскочил с алтаря и подталкивал Леху к проходу между гранитными блоками.

Леха невольно уперся, но тут пространство дрогнуло и пошло волной. Два гранитных блока всколыхнулись, рванулись навстречу каменными руками…

Мир сжался, закружился — и тут же все кончилось. Только вокруг уже не гранитные блоки капища и клочки сухой травы, а ковер сочной изумрудной травы.

Выбросило в лощину. Прямо перед закованным в бронежилеты здоровяком.

Руки в камуфляже скользнули за плечо, и из-за броневых наплечников появился шестиствольный пулемет. Миниган, как их называют в американской армии. В нашей таких нет, есть только четырехствольные. Но даже четырехстволки либо станковые, либо на вертолетах или истребителях. В другой ситуации это было-бы даже не смешно — миниган вот так вот, в руках, без всякой опоры, без упора во что-то тяжелое, чтобы увести огромную отдачу… Но в руках этого здоровяка миниган казался обычным ручным оружием.

А потом Леха наткнулся на его взгляд. Холодный, спокойный, равнодушный. Безжизненная зимняя вода под коркой льда. Глаза идеального карателя из «Мертвой головы». С таким взглядом не нужны ни череп на рукаве, ни две руны-молнии …

Взвыл электропривод, и шесть стволов минигана закружились. Шесть черных глаз полетели по кругу маленькой каруселью смерти. Распустились огненным цветком — и по ушам оглушительно ударило.

И тут же врезало в грудь, потащило назад.

Десятки пуль били в грудь, рвали броневые наросты. Раскаленный металл обжигал шкуру, все новые и новые пули кромсали броневой панцирь и рвались глубже, глубже…

Броневой щиток вздыбился клочками рваного металла, больше не защищая. И вот тогда стало больно по-настоящему. Кто-то проткнул шкуру, вбил в грудь, ломая ребра, десяток раскаленных плоскогубцев — и щипал, крутил, рвал ими изнутри…

Леха втянул воздух, чтобы закричать, выплеснуть вместе с криком хоть каплю той боли, что жгла и рвала изнутри. Но боли уже не было.

Под брюхом пожухлая трава, вокруг гранитные блоки капища. За ними тучи, море, грохот прибоя…

И глумливая морда сатира с узкой, свалявшейся от грязи бородкой.

— Ну! — радостно сказал сатир. — Я же говорил, как два байта. Вжик — и все. Одной очередью. Детский сад… Чего дрожишь-то?

Слова сатира струились между ушей, не попадая в сознание.

Леха медленно приходил в себя и изо всех сил пытался прогнать воспоминание об этом ощущении, когда пули… как раскаленные плоскогубцы… внутри…

— Нет! — Леха замотал головой, вытрясая это чувство, это воспоминание.

— А, ну да… Ты же в первый раз… — помрачнел сатир. Но ненадолго, тут же оживился: — Ну ничего. Привыкнешь. А вот, кстати, и еще один…

Леха крутанулся назад, где между гранитных блоков виднелась зеленая лощина.

На идеальном изумрудном лугу остались черные следы от тяжелых ботинок. Бычья туша, с развороченной грудью: зазубренные концы броневых листов, белые дуги ребер, клочья потрохов, расплывающаяся вокруг темная лужа…

А над всем этим повис туманный шар, полный желтоватых всполохов. Рассыпался на туманные клочья…

— Хотя нет. Тот же, — сказал сатир.

Он! Тот же закованный в броню каратель с ледяными глазами!

— Ну, давай, — сказал сатир. — Это твой сектор. Давай, чего разлегся!

— Что «давай»? — переспросил Леха, холодея.

— Сам знаешь.

Сатир дернул подбородком на выход в лощину:

— Давай…

— Нет!

Леха проворно заработал копытами, откатываясь подальше. Но пространство вздрогнуло и пошло волной. Гранитные валуны вздыбились, ловя в свои каменные объятия. Мир сжался, через миг разгладился…

Мелькнула сочная зелень лощины, и ноги вошли во что-то мягкое. Леха едва удержался, чтобы устоять на этом склизком и податливом.

В нос ударила трупная вонь. Прямо перед глазами бычья морда, уже почти разложившаяся. Вытекшие глазные яблоки, ввалившийся нос. Губы и щеки расползлись, обнажив зубы. Броневые пластины на лбу и на скулах истаивали на глазах, превращаясь в трухлявую рыжую губку, осыпающуюся от толчков…

А впереди каратель. Снова этот взгляд, спокойный и равнодушный. Руки уже выхватили из-за спины миниган — шесть черных дул, готовых выплеснуть пули, которые будут рвать тело, как…

Леха дернулся назад. Прочь! От него и минигана! Прочь отсюда!

Но передние ноги не шли. Копыта застряли между ребрами бычьей туши.

Каратель двинулся навстречу, вскинув миниган на уровень пояса. Тяжелые ботинки с чавканьем впечатывали траву в чернозем. Шаг не быстрый, но размеренный. Неумолимый. Разогнавшийся каток, у которого отказали тормоза…

Леха дернулся всем телом, выдирая правую переднюю ногу из развороченной груди своего трупа. Одно ребро треснуло, выпустив копыто наружу.

Рванул левую ногу…

Каратель уже совсем близко. Презрительно сощуренные глаза окатывали льдом. Уже совсем близко…

Леха еще раз дернул ногу, на этот раз помогая и задними ногами и освобожденной передней. Рванулся и почти вырвал левое копыто из ребер…

Квадратный подбородок дрогнул, плотно сжатые губы разлепились.

— Ты ламер! — завопил гигант писклявым детским голоском. — Ламер! Ламер! Ламер!

Леха замер, не веря своим глазам.

Этот великан — и этот писклявый голосок…

Миниган ожил. С визгом закружились дула, выбрасывая огонь, — и тут же врезало в грудь. Сбило с ног и швырнуло на бок, поверх гниющей бычьей туши.

Поток пуль пробил броневые наросты на груди, в клочья разорвал шкуру и, ломая ребра, вошел еще глубже… В животе затанцевали раскаленные клещи, выкручивая и разрывая внутренности, мешая их в кашу, расплескивая вокруг…

Крик рвался из горла, но боли уже не было.

Вокруг полумрак капища, гранитные блоки. За ними свинцовое море, тяжелые тучи.

Леха судорожно обернулся назад — туда, где между гранитными блоками спуск в лощину.

На изумрудной траве глубокие черные следы от ботинок. Перед ними две бычьи туши, одна на другой. Верхняя еще целая. От раскаленных пуль, засевших в груди, струйками поднимался пар. Нижняя — уже почти скелет. Шкура истлела, плоть опала гнилыми кусками. Лишь каркас из желтых костей…

Карателя не было.

Карателя…

Мысли катались в голове, сталкиваясь и отскакивая друг от друга. Тот писклявый голосок… Такой голосок может быть у ребенка лет десяти, не больше!

Или… Или это всего лишь показалось? Вот так и сходят с ума?…

— Что, рогатенький? — Сатир был тут как тут. Присел рядом на корточках, с любопытством заглядывая в глаза. — Что-то у тебя глазки больно дикие… Решил свихнуться по-быстрому? Свернуться куколкой — и на самое донышко в мире личных грез?

Сатир залился хихиканьем — длинная очередь быстрых блеющих смешков. Ну настоящий козел…

— Даже не надейся, — не отставал сатир. — Сойти с ума так быстро — это еще надо заслужить. Не-э-эт, братишка. Это всего лишь обучалка, настоящим адом тут пока и не пахнет. Это все так, разминка. Детский сад и малолетние малолеточки…

Леха поднял на него глаза.

Не показалось? Он тоже слышал, что сказал тот здоровяк?

— Хм… — неуверенно хмыкнул сатир, опешив. — Ты что? Думал, в реальности это такой же амбал, как в игре? Ха! Да это же мелочь пузатая! Лет десять. Пупсик! Потому и аватару такую выбрал. Типа, чтобы круто. Даже не соображает, что в бою такой шкаф зацепить в два раза проще, чем остальных. Куда ему… Вон, даже голосовой фильтр настроить ума не хватило, чтобы басом говорил. Как в реале пискля писклей, так и тут…

Леха все еще дрожал.

— А как же… а родители?

Сверху пригревало солнце, но Леха все равно зябко ежился. Ноги невольно поджимались, прикрывая живот. А взгляд сам собой сползал на спуск в лощину. Между двумя бычьими тушами и холмом. Туда, где глубокие черные следы от ботинок. Где появлялся он…

— Родители? — Сатир нахмурился. Потом сообразил: — А-а, родители… Да чмошники какие-нибудь. Денег куры не клюют, а на пупсика своего ни минуты времени. Ну вот эта мелочь пузатая и мается дурью, отцовские деньги транжирит, как может. Но в саму игру не суется, там ему неинтересно. Ничего не может там сделать — там ведь все для взрослых, всерьез. И думать надо, и английский знать… Товар-то экспортный… А здесь, в обучалке, и аватара любая, и оружие любое, и боезапас неограниченный. И монстрики по одному, да на блюдечке с голубой каемочкой…

— Он что, каждый день сюда ходит? — напрягся Леха.

— А хрен его знает, — пожал Плечами сатир. — Здесь ведь только новички ошиваются, вроде тебя. Пока малость освоятся.

— Освоятся?…

— Ну да. Нельзя же вас сразу в игровые зоны. Мигом с катушек слетите. Здесь-то, по сравнению с тем, что там, натуральный санаторий… Ну а я к тебе вроде наставника, салага ты рогатая, — почти ласково сказал сатир. — Тебя уму-разуму подучу, заодно и сам передохну маленько…

Бычьи туши в лощине вдруг осели вниз — скелет нижней туши рассыпался.

Верхняя тоже быстро разлагалась. Клочьями сходила шерсть, трескалась и расползалась шкура, обнажая мясо — синевато-серое, склизкое…

А сатир все болтал и болтал:

— Боль — вот настоящая изюминка этой игры. Только так можно заставить монстров вести себя реалистично. Никто не зевает, когда ему в бок всаживают пулю. Лодыри мигом превращаются в трудоголиков. Глядят во все глаза и высматривают игроков еще на далеких подступах.

И на рожон не лезут, с другой стороны. Никаких подвигов, никаких грудью на амбразуру, когда боль реальная… Рискуют не больше, чем в реальной жизни. А то и меньше…

А уж как игрокам нравится! Это тебе не с тупым и бесчувственным ботом[Бот (от англ.robot ) — персонаж, управляемый программой.] махаться. Тут все натуральное. Америкосы так и валят. У них там политкорректность и прочие права человека, а у нас тут за реальные баксы — конкретная боль. Ее, кстати, — хмыкнул сатир, — на экспорт можно гнать без всяких угрызений совести. Ресурс-то восполнимый. Не нефть там или газ…

Леха кивал, словно слушал. Отдельные слова цеплялись за сознание, но общий смысл куда-то ускользал.

А глаза смотрели на спуск в долину. Только туда.

Эти минуты в святилище, эти слова, эти ухмылки сатира — это все игрушечное. Блики на стекле.

А настоящее — то, что он может прийти. В любой момент. И снова будет миниган, брызжущий огнем. Снова будут пули, рвущие грудь, как…

Леха оскалился и замотал головой, прогоняя это ощущение.

Но безысходность не уходила.

От всего этого не убежать. От тебя уже ничего не зависит. Тебя уже распластали на гильотине. Шея зажата в тяжелых колодках, и где-то сверху за затылком нависает тяжелый нож. Скоро чужая рука снимет стопор, и нож рухнет на шею. И ничего не сделать. Только, напрягая слух, ждать, когда свистнет падающее лезвие…

— Эй, рогатый! — хлопнул по плечу сатир, и Леха вздрогнул. — Уже соскучился? Не переживай. Придет твой Пупсик, никуда не денется. Знаю я таких. Сейчас по чатам пробежится, кульного хацкера из себя строя, и еще раз к нам заглянет. На посошок.

Леха стиснул зубы, мотнул головой. Нет, так не пойдет! Что-то надо делать. Выход должен быть. Должен!

Леха поднялся с земли.

— Ты чего? — нахмурился сатир.

Леха медленно пошел к гранитным блокам, за которыми спуск в лощину. Граница четкая. Здесь — чахлая трава и ссохшаяся в камень земля. Там — мягчайшая трава и сочный чернозем.

Осторожно высунул переднюю ногу за блоки, наружу, и ковырнул копытом землю.

Клок травы легко вырвался из земли, разбрасывая угольные крошки чернозема. Под ним осталась маленькая ямка. Прямо как в реале.

Леха еще раз ковырнул копытом, в эту ямку, поглубже. Чернозем послушно рассыпался в стороны, ямка стала больше.

— Эй?… — окликнул удивленный сатир.

Леха обернулся. Мотнул мордой вниз, в лощину.

— А физика здесь совсем реалистичная?

— Физика? — прищурился сатир.

— Этот миниган…

Пули били в грудь так, что отбрасывало назад огромную бычью тушу. А ведь тот, кто стреляет, получает отдачу еще больше… если, конечно, это здесь тоже как в реале.

— Отдача от выстрелов здесь есть? Учитывается?

Сатир прищурился, разглядывая Леху. Словно заново увидел.

— В принципе, учитывается… Наши программеры, они такие. Им дай волю и нормальную зарплату, они клаву протрут… А что? Служил, что ли?

— Да так… На блокпосту отсиделся…

Сатир склонил голову к плечу, разглядывая Леху. Задумчиво потер кольцо в ухе. Глазки затуманились, он замер. Можно подумать, слушал целый хор внутренних голосов.

И так же быстро, как ушел в себя, вернулся к реальности. Поймал Лехин взгляд, открыл пасть, собираясь что-то спросить, но вместо этого его взгляд уехал куда-то за Лехино плечо.

— Ага, это к тебе…

В живот набили льда.

Еще не оборачиваясь, Леха уже знал, что там.

И что будет.

Снова поток раскаленного свинца, рвущего броню, шкуру, и танцующего внутри, как… Леху передернуло.

Да какого дьявола?! Для того честно оттрубил свои три года в славных южных провинциях, чтобы теперь какая-то куланутая мелочь, какой-то десятилетний Пупсик, офигевающий от безделья, вот так вот…

Не дожидаясь, пока камни капища обхватят гранитной хваткой и выкинут наружу — и наверняка опять в то же самое место, где уже гниют две бычьи туши с развороченными животами, где копыта застрянут в ребрах, как в капкане! — Леха развернулся и рванул через капище, промчался между гранитными блоками и понесся дальше вниз.

На этот раз ребеночек получит не то, что хочет, а то, что заслужил!

Бычье тело легко отзывалось на движения. Летело вперед упруго, мощно, уверенно, как разогнавшийся тяжелый грузовик. Промчался по склону вниз, к туманному шару…

Слишком поздно!

Шар лопнул, и закованный в броню Пупсик вывалился на траву. А до него еще метров пятьдесят… Не достать, быстрее среагирует!

Леха рванул вправо, обходя его сбоку. К краю лощины, круто взбирающемуся вверх.

Пупсик выхватил из-за спины миниган. Загрохотало, сзади ударили пули, вздымая фонтанчики черной земли и облака скошенной травы. Помчались следом, быстро нагоняя, вот-вот врежет по задним ногам…

И рывком обогнали. Пули рвали траву из склона впереди, вскарабкались по нему вверх… и миниган замолчал.

Леха уже шел в другую сторону — прочь от края лощины. К центру. К крутому холму, за которым можно спрятаться.

Выстрелы не били по барабанным перепонкам, в ушах звенело от тишины. Только стук копыт да…

— Стой! — завопил обиженный детский голосок. — Стой!

Снова врубился миниган, но Леха уже вскарабкался по склону и перевалил вершину. Миниган перестал рубить воздух.

— Трус! — донеслось с той стороны холма. — Трус, трус, трус!

Леха остановился и оглянулся, прислушиваясь.

С той стороны холма бухали тяжелые шаги. Глухо стукались пластины бронежилетов, обтянутые камуфляжной тканью, звякала лента патронов…

Собственные следы остались — шли от вершины холма. Четкие, глубокие. Наверно, и на той стороне холма остались?

И, скорее всего, Пупсик идет прямо по ним…

Леха развернулся к вершине холма и поджался, готовясь к броску. Задвигал задними ногами, трамбуя мягкий чернозем, делая опору для толчка.

Прислушиваясь к тому, что по ту сторону холма.

Шаги все громче и ближе. И да — Пупсик шел прямо через вершину холма. Прямо по следам. Из-за травы на вершине выглянул ежик серебристых волос — и Леха рванул вверх.

— А… — удивленно выдохнул Пупсик, но больше ничего сказать не успел.

Леха врезался бронированным лбом ему в живот.

— У! — выдохнул Пупсик и по крутой дуге отлетел назад. Может быть, его тело с бронежилетами и тянуло центнера на два-три, но с бронированной бычьей тушей не шло ни в какое сравнение. Тут тонны за две…

Пупсик рухнул на склон, а над его головой вспыхнул призрачный нимб — желто-оранжевый. Уровень жизни здесь так показывается?…

Потом, потом! Миниган каким-то чудом остался у Пупсика в руках, и он уже приподнимался.

Леху удар почти остановил, но мощные бычьи ноги легко разогнали снова. Рывок вниз…

На этот раз надо рогом, чтобы наверняка! Рога виднелись где-то слева и справа на краю зрения. Стальные кончики рогов сверкали под солнцем, но вот какой у них размах, на сколько надо отступить в сторону, чтобы рог угодил именно туда, куда надо…

Пупсик приподнялся и сел. Заметил Леху, вскинул миниган…

Слишком поздно разбираться с рогами! Леха налетел на Пупсика, как бежал, — прямо. Лоб в лоб.

Почти не почувствовал удара. Так, что-то шлепнуло по броневому наросту на лбу… А вот Пупсику досталось. Тяжеленная бычья голова швырнула его на спину, вбила затылок в землю, как кувалдой. Серебристую голову по уши впечатало в чернозем, а лицо превратилось в кусок мяса, сочащегося кровью.

Нимб вокруг его головы в один миг стал из желтого ярко-красным — и лопнул. Леха дернулся назад и зажмурился, но мог бы этого и, не делать: призрачные капли пропали в воздухе…

Леха отступил на шаг назад, готовый ударить рогом, но Пупсик замер на траве. Его глаза неподвижно уставились в небо.

Готов, что ли?… Леха сглотнул. Горло пересохло, тело подрагивало от адреналина, словно настоящее.

На всякий случай пнул миниган, выбив его из ослабевшей руки, потом огляделся.

От идеальной ровности луга не осталось и следа. Цепочка черных следов от копыт с одного края, цепочка следов ботинок по центру. Крошечные кратеры от пуль…

От двух бычьих туш остались только скелеты, да и те уже рассыпались.

Леха покосился на труп Пупсика — тоже пошел трупными пятнами? Похоже, здесь с этим быстро?

Но Пупсик не желал разлагаться. Только кровь сочилась из разбитого лица, да вились дымком стволы минигана.

Леха подождал, не отводя взгляда от бычьих туш, — где-то перед ними должен появиться желтоватый туманный шар…

Но шар не появлялся.

Леха еще раз огляделся, на этот раз скользя взглядом выше, по почти отвесному склону лощины. Обошел Пупсика и поплелся к краю долины.

С той стороны, откуда вбежал сюда, между крутыми склонами был узкий пологий подъем — к капищу. Словно проход к выходу между трибунами.

Только зритель всего один. Сатир стоял между гранитными блоками, сложив на груди ручки и привалившись плечом к камню.

Ухмыльнулся, встречая Леху:

— Ну что? Я тебе говорил, что будешь бегать, рогатый? Изображать кровожадного монстра и играть с малышами в салочки. Говорил?

Леха стиснул зубы, но что тут скажешь? Не по своей воле, конечно, стал бегать… Но ведь стал же. Именно это и требовалось хозяевам этой чертовой игры!

— А то ведь еще спорил со мной… А сам-то — вон, как миленький. Не прошло и полгода.

Леха открыл рот…

И замолчал. Стоп! Спокойно, спокойно. Сатир-то в этом не виноват, верно? Он такой же заключенный — просто при этом еще и редкая язва, похоже… Но это же не повод, чтобы начинать с ним собачиться.

Сатир прищурился, разглядывая Леху, но тоже не стал лезть в бутылку. Вернулся обратно к алтарю, вскарабкался на плоскую вершину. Помрачнел.

— Только ты это, рогатый… — покачал головой сатир. — Особенно-то не того, не доста…

Он осекся, а Леха уже разворачивался назад. Не только мордой, чтобы взглянуть, но и всем телом. Уже работая ногами и разгоняясь.

Вылетел из капища и стрелой понесся на шар тумана, повисший над травой.

Опять?! Опять этот чертов карапуз?!

— Легкой смерти! — донесся из-за спины глумливый голос сатира. — Да не спеши так, умереть всегда успеется…

Изо всех сил работая ногами, Леха несся вниз в лощину. На шар, где в желтых всполохах проступал черный силуэт. Может быть, получится убить его еще до того, как туман лопнет?

Тридцать метров, двадцать, совсем близко…

Неужели получится?!

Леха промчался последние метры, целя в шар левым рогом. Склонил голову, напряг шею и плечи перед ударом…

И кубарем покатился по земле. Удара не было! За миг до удара шар метнулся вбок и назад.

Там тяжело брякнули пластины бронежилета, с чавканьем вошли в чернозем каблуки…

— Есть! — Радостный детский вопль, и все утонуло в грохоте минигана.

Не оборачиваясь, Леха дернулся влево. А земля, где только что лежал, вздыбилась фонтанами чернозема и сбитой травы.

Разрывы пуль рванулись следом, но Леха уже дернулся вправо, нырнул в еще не опавшую земляную пыль и кружащие в воздухе травинки. И, не оборачиваясь, помчался на холм.

— Стой! Так нечестно! Стой! — завопил сзади рассерженный детский голос.

Снова врубился миниган, и Леха завилял влево-вправо, едва разминаясь с непрерывным потоком пуль. Чувствуя копытами, как вздрагивает земля от ударов пуль. Уже под самыми задними ногами…

Леха почти взлетел на вершину холма, перевалил на ту сторону, и миниган смолк.

— Так нечестно! Трус! Трус!

Леха остановился, развернулся и замер, прислушиваясь.

После грохота минигана в ушах звенело от тишины.

За холмом забухали тяжелые ботинки, взбираясь на холм. Шлепали пластины бронежилета, звякали ленты с патронами… и затихли.

Та-ак. Все же не совсем Пупсик?…

Не отрывая взгляд от вершины холма, Леха медленно попятился назад.

Старые следы никуда не пропали. На вершину холма вело три цепочки следов, наложившихся друг на друга. Значит, и на той стороне холма следы тоже должны идти почти по одной линии. Там их, конечно, всего две цепочки, но тут главное направление…

Из-за холма опять послышались шаги. На этот раз медленнее и гораздо тише… Крадется он так, что ли? Думает, что бесшумно? Так бесшумно мог бы подкрадываться к своей самке носорог, изнывающий от желания случиться.

Каждый шаг прекрасно слышно. И прекрасно слышно, в какую сторону смещается Пупсик. Решил идти не по следам, а правее…

Леха слушал эти шаги и тоже крался, только, в отличие от Пупсика, действительно бесшумно.

Шаги все ближе, ближе… Вот-вот покажется из-за травы металлический ежик волос…

Ботинки от души впечатались в чернозем, больше не пытаясь ступать тихо. Застучали пластины бронежилета. Пупсик выбежал из-за холма. Но не из-за самой вершины, а правее, метрах в десяти. Уже развернувшись боком, нацелив миниган на саму вершину, готовый облить раскаленным свинцом быка, несущегося туда…

И замер, так и не нажав гашетку электромотора. Дернул головой вбок — вниз по склону, по следам от копыт. Начал оборачиваться в направлении следов, уходящих еще дальше направо, за спину…

Леха тоже перестал красться. Рванул, разгоняясь с нескольких шагов, и на этот раз ударил рогом. Всадил его в живот, в щель между пластинами бронежилета.

Рог вошел до самого основания. В морду брызнула горячая кровь, и где-то вверху набух и лопнул кровавый нимб.

Туша Пупсика повисла на роге, голову дернуло вниз. Да тут все три центнера будет… Леха напряг шею, но не удержался и завалился набок. Чертов тяжеловес в броне!

Рог засел в теле и сам по себе не хотел выходить. Леха дернулся, высвобождаясь из тела. Не так-то это просто, черт бы его побрал! Еще и пластины бронежилета зажимают…

Наконец кое-как выбрался, поднялся на вершину холма и раздраженно выдохнул. От души. Из бычьей глотки вырвался громкий злой рев.

Под холмом уже висел туманный шар, сверкая желтыми прострелами! Лопнул, родив Пупсика, — и Леха рванул обратно за вершину холма…

Передышка случилась через двадцать минут.

Добив очередную аватару Пупсика, Леха быстро вскарабкался на вершину холма. Лег на траву, распоротую черноземными следами от копыт и ботинок, осторожно выглянул за вершину.

Ну, где там этот неутомимый малолетний балбес?

Вокруг холма валялись пять трупов Пупсика разной степени искалеченности. От почти целых — только разбитое лицо и кровоточат дырки в боку, между щитками бронепластин — до перемолотых почти в кашу тел. Это когда целиться рогом некогда и приходилось бить лбом, сбивая с ног, а потом копытами, копытами — всем своим бычьим весом, под две тонны…

Два бычьих трупа уже давно сгнили и пропали, а вот тела Пупсика и не думали разлагаться. Даже гнильцы не заметно. Бронежилеты не рассыпались ржавой трухой, миниганы все такие же целехонькие.

Ну и где его следующая аватара? Леха высунулся повыше. Надо только увидеть, где взбухает туманный шар, — и обратно за вершину холма. Ждать, когда Пупсик попытается найти. Ну а дальше уж дело техники…

Но Пупсика все не было.

В голове уже крутился новый финт, который еще не применял. Уже и второй выдумал. Может быть, лучше даже с него начать…

Но прошла минута, другая, а туманный шар не появлялся. Леха оглянулся: может быть, за спиной взбух, по другую сторону холма?

Нет, ничего там не было.

Леха чуть приподнялся, все еще не решаясь встать нормально. Господи… Неужели кончилось?! Неужели этот куланутый карапуз наконец-то сдался?! Понял, что слабо ему? Попытался, попытался, но сломался и свалил?

Леха еще раз огляделся — нет, нигде не взбухал туманный шар — и пошел вниз с холма. Мимо трупов Пупсика, мимо блестящих под солнцем миниганов. Возбуждение после драки медленно уходило, но огонек удовлетворения грел душу. Пять к двум… Что ж, не так уж и плохо.

Боли этот карапуз, конечно, не чувствовал — откуда? Ему в мозг электроды никто не пихал. Играет, наверно, в обычном виртуальном шлеме, и все смертельные удары рогами для него — лишь слабенькие толчки джойстика, изображающего фидбэк. Может быть, еще крошечный вентилятор под шлемом, изображающий ветер в лицо. И все.

Но ведь боль бывает не только физическая…

Сатир ждал у самого выхода из капища, привычно привалившись плечом к гранитному блоку и сложив ручки на груди. Только на этот раз вовсе не ухмылялся.

— Офигел, рогатый? — Он поднял ручку и постучал пальцем себе по виску. — Это же обучалка!! Понимаешь? Не хочешь копыта отбрасывать — просто бегай. А народ крошить нечего!

Леха глядел на сатира и никак не мог понять. Придуривается? Но морда совершенно серьезная, и тон… Но ведь не всерьез же он это?!

— Клиент приходит сюда не проигрывать, а посмотреть на возможности игры! — чеканил сатир. — Получить положительную эмоцию, крутизну свою почувствовать, чтобы ему и дальше играть захотелось! А клиент, если не знаешь, всегда прав. Так что…

— Плевать.

— Что?… — нахмурился сатир, сбившись с мысли.

— Плевать.

Сатир хмуро оглядел Леху от копыт до рогов, покачал головой. Заговорил медленно и терпеливо, вдалбливая, как ребенку:

— Удовольствие клиента — это благополучие фирмы. А благополучие фирмы — это то, что тебя должно интересовать больше всего на свете, пока ты здесь. Понял? Так что быстренько засунул весь свой гонор себе под хвост и…

— Да пошли они…

Сатир совсем помрачнел, поджал губы… и вдруг, вместо того чтобы разозлиться, вдруг в его глазках заплясали глумливые искорки.

— Ага-а-а… — протянул сатир со значением. — Типа, крутой? Не хочу и не буду?

Леха промолчал. Сатир тяжело вздохнул:

— Ох, рогатый… Ну, сам подумай, есть что между рогов-то? Думаешь, это ты его сделал?

Леха поднял глаза на сатира. К чему он клонит? Сатир еще раз скорбно вздохнул:

— Эх, рогатый… Зря ты на рожон полез. Ну убил бы он тебя еще разок. Подумаешь! Зато потом этот карапуз спокойно пошел бы баиньки. А завтра, может быть, вообще бы сюда не заглянул… А так ты его только раззадорил, парнокопытное! Теперь он тебя будет до ночи мучить! И еще и завтра придет! Заявится с утра пораньше, как только в сеть залезет. Первым же делом сюда, к тебе. И послезавтра притащится… Теперь понял?

Леха лишь дернул плечом. Как у него все легко: убили бы еще разок… Ему бы самому словить в живот раскаленного свинца! Когда все внутри давит, выкручивает, рвет… Леху передернуло. Вот тогда бы и поглядели, как этот остряк запоет! Да и потом, уж минут десять прошло, как Пупсик в последний раз сдох на лугу. Непохоже, что он собирается заходить сюда еще раз. Уже давно ушел с игрового сервера, наверно…

— А может быть, ты думаешь, он уже ушел с сервера? — осклабился сатир. Леха невольно дернул головой влево — туда, где между блоками капища зеленела лощина. Неужели все-таки пришел?! Нет, там никого не было. А сатир все заметил и захихикал. Мерзкими коротенькими смешочками — как заблеял.

Леха почувствовал, как сжались челюсти.

— Как придет, так и уйдет, — сказал Леха. — Будет одним трупом в долине больше. Всех делов.

— Ох, дурак! — закатил глаза сатир. — Еще не понял, почему его нет? Ой, и зачмыряют тебя теперь, рогатый… Молись своему парнокопытному богу, чтобы у него было мало богатых приятелей-карапузов!

Приятелей?…

Ч-черт… Леха сглотнул, а в животе сворачивалась окоченевшая змея. Вот о друзьях-то и не подумал…

Но теперь уже поздно пить минералку. Леха дернул плечом, сказал как можно равнодушнее:

— Посмотрим.

— Ага, конечно, — тут же согласился сатир и старательно закивал, грязная бородка замоталась туда-сюда. — Посмотрим, посмотрим. Лично я уже что-то вижу.

Его глазки уехали влево, уставились вдаль…

Леха проследил за его взглядом, и сердце тяжело стукнуло, а потом куда-то пропало.

Внизу в долине, перед холмом, пульсировал желтым светом туманный шар. Но не по центру лощины, как обычно, а почти у склона. А у противоположного склона мерцал еще один туманный шар.

— Прямо сейчас и посмотрим, — почти промурлыкал сатир.

— Приятного просмотра, — сказал Леха.

И рванул к выходу, пока блоки капища не выкинули на луг насильно. Кто их знает, куда швырнет! Еще всадит в один из трупов Пупсика так, что копыта намертво застрянут между щитками бронежилета. И будет, как тогда…

— Крутой, да? — неслось вслед. — Ну-ну! Я тебя предупредил, рогатый, зря! Только…

Леха пронесся между блоками, и голос сатира как отрезало.

Все разгоняясь, Леха слетел по склону в лощину и помчался дальше — между туманными шарами, к холму.

Кто во втором шаре? Такой же заторможенный по всем параметрам карапуз или пусть и мелкий, но сообразительный?…

Левый шар лопнул, оставив после себя человеческую фигуру. Кто-то здоровый, два с лишним метра, широченные плечи, огромные щитки бронежилетов, щетка стальных волос…

Пупсик! Хорошо, что затылком. Не сразу заметит.

Леха мчался дальше, к холму, изо всех сил переставляя ноги. Быстрее, быстрее! Начал взбираться на холм и… чуть не рухнул, сбившись с шага. Второе облако лопнуло, выпустив…

Кажется, чего угодно ожидал. От мелкого шибздика со снайперской винтовкой до великана еще крупнее Пупсика, с мортирой на вооружении…

Облако выпустило девушку. Невысокая, худощавая — и совсем без бронежилетов. Вообще почти раздетая: лишь черный топ-корсет из блестящей кожи, узенькая кожаная же юбочка да туфли на высоченных каблуках. Топ едва скрывал роскошную грудь. А эти длиннющие ноги, сбивающие с дыхания!…

Портили эту красотку только два баллона за спиной, выкрашенные в камуфляжную распятновку. От них змеились шланги. Вперед, через плечо красотки, к ее руке, где сверкал толстый ствол огнемета.

— Вон он! — крикнул Пупсик с другой стороны. Леха рванул дальше, к вершине холма. Сзади загрохотал миниган — и тут же выстрелы стали тише. Вершина холма разделила их, укрывая от выстрелов и грохота.

Миниган остановился. В звенящей тишине снова писклявый голосок Пупсика:

— Обходи его с той стороны!

Из-за вершины холма с одной стороны забухали тяжелые ботинки, с другой — вжикающе чавкали шпильки, глубоко входя в мягкий чернозем.

Леха развернулся назад. Взглянул на вершину.

За холм-то спрятался, но что теперь? Теперь-то их двое…

Идти влево, где должен выйти Пупсик? Или вправо, откуда должна появиться та красотка?…

А красотка ли?

Это же всего лишь аватара! А что там за ней на самом деле, в реале…

— Ну чего ты встала! — донесся злой голос Пупсика. — Иди туда, вокруг холма! Быстрее!

Вон, даже не смогла додуматься, что шпильки на лугу — это не самая лучшая обувь. Тоже какая-нибудь малолетка…

Леха шагнул — да так и замер, с повисшей в воздухе ногой.

— Не могу… — донеслось из-за холма справа.

Это был голос не девочки, но женщины: грудной, бархатистый, с едва заметной хрипотцой. Такой, от которого на миг захотелось все бросить, все забыть — и только слушать этот голос, цапающий что-то глубоко внутри. Почти как дыхание на коже…

Черт бы ее побрал! У десятилетней девчонки такого голоса быть не может. И у пятнадцатилетней… Это голос взрослой женщины, знающей себе цену. Умеющей хитрить, планировать и все просчитывать. Такую на примитивном финте не проведешь.

Старшая сестра? Мать? Тетка?

— Почему?! — пискнул Пупсик.

— Ка… каблуки тонут. Дурацкая трава! Дурацкая!

Она старательно фыркнула — как эта дурацкая трава смеет мешать ей идти на шпильках?! — и было в этом столько неумелой наигранности… Леха почти увидел ее настоящее личико: пухлое, рассерженное — и старательно поджатые в презрительной гримаске губы, как она видела это у какой-то взрослой тетеньки…

Но голос! Этот голос, почти как дыхание на коже!

Леха все так и стоял, с зависшей в воздухе ногой. Мысли путались.

Этот голос — и совершенно детсадовские интонации… Маленькой истеричной девчонки… Совместить это вместе…

Леха помотал головой, прогоняя очарование этого бархатистого голоса.

Как там сатир сказал? Голосовой фильтр? Вот в чем дело!

Нет, это не взрослая женщина. Это именно девчонка. Маленькая противная девчонка. И все ее отличие от Пупсика только в том, что она догадалась позаботиться не только о том, как будет здесь выглядеть, но и о том, какой у нее здесь будет голос! Только и всего. И значит…

Все так же прижимаясь к самой траве, Леха засеменил влево — туда, откуда выйдет Пупсик.

Красотку на второе. Может быть, о голосовом фильтре она и не забыла, в отличие от Пупсика, но это еще ни о чем не говорит. Это все девчачьи повадки. Больше, чем у мальчишек, внимания к тому, какое она производит впечатление, — потому и о звуковом фильтре позаботилась.

И поэтому же туфли на высоченных шпильках — это на лугу-то!

Слева за холмом топали ботинки Пупсика. Гораздо ближе, чем острое чавканье шпилек справа. Вот-вот покажется из-за склона холма…

Леха все дальше смещался влево. Сначала Пупсика. Это железное правило: сначала выбивай самого сильного.

Сейчас покажется его стальная щетка волос из-за травы…

Пупсик показался — и Леха чуть не взвыл от досады. Черт бы побрал ту девчонку! Пока отвлекался на нее, ошибся с Пупсиком! Он появился не из-за горба холма возле вершины, а у самого основания! Там его не достать в один быстрый бросок.

А вот миниганом…

Леха метнулся вправо, а позади загрохотало, и пули снова рвали землю и кромсали траву.

Быстрее через вершину холма! На ту сторону — хоть так укрыться от потока пуль!

Вылетел на ту сторону…

Ух, какое у нее личико, оказывается!

А хуже всего то, что эта чертова Красотка только начала взбираться на холм. Слишком далеко, чтобы атаковать ее неожиданно!

Она шагала медленно. На таких шпильках по чернозему — не быстрее чем по болоту. Но вот заметила быстро и уже вскинула огнемет. Полыхнул синим пламенем воспламеиитель на конце ствола, и из огнемета вырвалась струя огня, распрямляясь сюда…

Леха пошел вправо, сбегая с холма в сторону.

Струя огня, с ревом расширяясь, ударила в склон холма — но его там уже не было. Осталась только примятая трава да следы от копыт. Струя огня — это не пули. Тут надо бить не по самой цели, а с упреждением…

А струя огня разбухла огромным облаком и, чернея, ушла вверх, опадая и рассасываясь дымом…

Леха мчался по склону, уходя от Красотки вправо, а мысли неслись в голове еще быстрее, чем мелькали копыта. У нее в баллоне за спиной вовсе не напалм!

Напалм — он густой, вязкий. Струя бьет далеко и точно. Но у нее там, похоже, обычный бензин без всякого загустителя! И давление воздуха в баллоне не самое сильное. Вот струя и рассыпается на крошечные капли бензина, мешается с воздухом, быстро тормозясь…

Ствол огнемета снова полыхнул синей вспышкой воспламенителя — яркой и слепящей, как огонь сварки. И на этот раз чертова девчонка догадалась сделать упреждение! Может быть, интуитивно. А может, еще на даче навострилась — вспомнила, как поливала на даче грядки с клубникой из шланга с распылителем, а сильный ветер сносил струю…

Слева покатилась струя огня, быстро разбухая в целую волну, в огромное облако.

Хорошо, что до Красотки было уже метров сорок — струей бензина, рассыпающейся облаком мелких капель, так далеко не ударить, раньше смешается с воздухом и выгорит.

Дальше не убежать — впереди крутой склон лощины. Леха развернулся и понесся параллельно ему, оставляя слева Красотку, и дальше, дальше вдоль склона… По крутым склонам не вскарабкаться, но в конце лощины между склонами есть пологий проход, как выход со стадиона между боковыми степами трибун. К капищу, за которым…

Леха чуть не сбился с шага.

Подъем был, никуда не делся.

А вот капище… Гранитные блоки тоже на месте. А вот между ними — никаких проходов. Зеркальные полотна, в которых отражаются небо и лощина. И можно спорить на что угодно: сквозь них не продраться обратно в капище — по крайней мере до тех пор, пока в лощине гуляют игроки…

— Жги его! Жги! — завопил писклявый голос.

Пупсик уже перевалил через вершину холма. И оттуда, с вершины, видел все: и все склоны холма, и все, что вокруг. Теперь от него негде спрятаться. А у этого карапуза миниган, который достанет в любом месте лощины. И неограниченный боезапас!

Если просто уйти дальше в лощину…

Что потом?! От него ведь не спрятаться! Он будет стрелять, стрелять и стрелять — и рано или поздно попадет…

Слева снова полыхнул воспламенитель, снова покатилась струя огня…

Леха пригнулся к траве и повернул влево, в это летящее навстречу огненное облако.

На этот раз Красотка не переставая жала на спуск, посылая все новые и новые порции бензина, а струя никак не кончалась.

— Есть! — крикнул Пупсик.

— Попала! — грудной женский голос, никак не стыкующийся с истеричной девчоночьей интонацией.

Да, им казалось, что струя попала в цель…

Сначала струя расширялась, рассыпалась облаком огненных капель и накрывала все, от самой земли и на высоту человеческого роста. Им и должно казаться, что эта огненная стена так и идет дальше, сжигая все на своем пути…

Но метрах в тридцати от Красотки струя, уже частью выгорев, наполнившись масляно-черными клубами, отрывалась от земли, поднимаясь вверх…

Пригнувшись, Леха понесся в этом зазоре между землей и клубами уже прогоревшего бензинового облака. Сначала в сторону от Красотки, но постепенно забирая влево. Левее и левее, обходя ее по широкому кругу.

Уже четверть оборота сделал, наверно… Сейчас Пупсик где-то за Красоткой…

— Не кончай! Жги его, жги! — вопил Пупсик, невидимый за стеной огня.

Оскалившись от боли, Леха несся дальше, по кругу обходя Красотку. Спину жгло. Жгло лоб, круп, но это был просто раскаленный воздух и прогоревший дым. Не бензин.

Красотка исправно давила на гашетку, нескончаемый запас бензина и сжатого воздуха гнал море огня, а Леха несся вокруг нее. Уже сделал три четверти оборота, наверно, и вот-вот…

Мелькнул Пупсик, замерший соляным столбом.

Карапуз увидел сбоку то, что казалось ему всепожирающей стеной огня, катящейся вниз по полю на десятки метров. Только сейчас он увидел, как метрах в тридцати стена выгоревшего бензина уходит вверх, больше ничего не сжигая, — и за ней совершенно невредимого быка, несущегося навстречу…

Миниган уставился Лехе прямо в лоб. Завизжал электропривод, закрутились стволы, расцветая ослепительным цветком, выплевывая пули туда, где Леха был всего миг назад. Двинулись следом…

И тут миниган заглох. Пупсик глядел уже не на Леху.

Красотка, крутившая огнеметом, сделала почти полный оборот. Струя огня шла все левее, левее, левее… Минуту назад Красотка начала со склона холма и теперь опять жгла склон холма, но только с другой от себя стороны. Струей огня она ударила туда, где за ее спиной стоял Пупсик.

Стоял куда ближе к Красотке, чем Леха. Прямо на пути огненной струи, в каких-то двадцати метрах — когда струя еще не прогорела, лишь рассыпалась на мириады пылающих брызг…

Пупсик успел только повернуть к ней голову — и тут пламя окатило его.

— Ой… — охнула Красотка, наконец-то заметив Пупсика. Огненная струя оборвалась.

Но горящий бензин облепил Пупсика — щитки бронежилета, миниган, лицо… Вспыхнула щетка серебристых волос и ушла вверх волной треска и пламени — и из нее родился нимб. Над головой Пупсика повис призрачный зеленовато-желтый обруч.

— Дура! Ты в меня попала!!

— Я…

— Дура!!!

Язычки огня все гуляли по броневым щиткам, взметаясь выше головы. Нимб из зеленовато-желтого превратился в желтый, стал наливаться оранжевым…

Не убило. Но по крайней мере сбило с толку и лишило видимости! Если сейчас уйти в сторону и атаковать, откуда не ждет…

Леха попытался затормозить, но бычье тело неслось дальше. Две тонны мяса и брони никак не хотели останавливаться.

Стой же ты! Стой! Стой!

Леха выпрямил ноги, тормозя всеми четырьмя копытами. С корнем выдирая ими траву, оставляя полосы развороченного чернозема. Ноги скрутило болью, там хрустели, натягиваясь, сухожилия — но все-таки выдержали.

Когда язычки пламени на Пупсике опали, Леха уже остановился.

В каких-то тридцати метрах за Пупсиком, за его спиной…

Красотка смотрела прямо сюда! Вскинула руку, указывая.

— Там…

Остальное Леха не расслышал за стуком собственных копыт — уже несся на Пупсика!

Тот успел обернуться. Мелькнули почерневшие от гари плитки бронежилета, обгоревшее лицо — без волос и без бровей, похожее на коленку, на которой кто-то зачем-то нарисовал глаза и губы. Уже не гордый лик бога карателей, а какая-то жалкая пародия на дешевый манекен без парика…

Леха обрушился на него. Не выцеливая, как бы врезать рогом, — нет времени! — а прямо лбом. Броневой нарост на лбу клацнул по бронежилету, и Пупсика швырнуло далеко назад.

Пролетев несколько метров, он рухнул на траву, к самым ногам Красотки. Все еще живой, гаденыш! Нимб над головой не пропал, лишь стал ярким и налился кроваво-красным. Совсем чуть-чуть не хватило…

А лицо Красотки было совершенно безмятежно. Царственная невозмутимость и королевская холодность.

На миг показалось, что вот сейчас она все так же хладнокровно, ни на мускул не меняясь в лице, вмажет огненной струей прямо через Пупсика, не обращая внимания, что огонь добьет его. Черт с ним, с Пупсиком, — главное, что и быку не выжить. Какие-то два десятка шагов от огня не спасет ничто…

Леха мотнул мордой, прогоняя наваждение. Безмятежность — лишь на лице игровой аватары! А та, которая играет в этом теле, вовсе не хладнокровная красавица, а пухлая малолетка, которая сейчас растеряна и напугана, и ее маленькие гадкие ладошки в контактных перчатках вспотели и дрожат!

Пупсик приподнялся, потянулся к минигану, отлетевшему в сторону, но Леха уже рванулся вперед. Промчался по Пупсику, втаптывая его в землю. Нимб побагровел — и брызнул прямо в морду призрачными каплями… Но дальше, дальше!

Красотка дернулась в сторону, уходя от удара лбом. Еще дальше, выворачиваясь и из-под правого рога…

Бычье тело, разогнавшись, неслось дальше вперед — мимо нее! Мгновенно не остановиться и уже не повернуть вовремя…

Не пытаясь остановиться, Леха завалился набок, выгибая шею вслед за Красоткой, разворачивая туда голову…

Острие рога чиркнуло по боку Красотки. Кажется, едва-едва задело — на какие-то сантиметры, — но блестящая сталь легко проткнула черную кожу топа и вошла в плоть.

Инерция тащила Леху дальше, и бычье тело, рог, зацепивший Красотку, — все так и пронеслось дальше, не замечая сопротивления. Рог легко пробил ребра и вырвался на волю, разорвав бок.

Леху пронесло дальше, а Красотку подбросило вверх, завертев юлой, и швырнуло в сторону. Она рухнула, покатилась по траве, а кровь хлестала из бока и хлестала…

Леха упал на бок и проехался по сочной траве. Тут же вскочил, рванулся назад, к Красотке…

Мог бы и не дергаться. Красотка лежала неподвижно. Нимба над ее головой уже не было.

А вокруг, как лепестки гигантской ромашки, раскинулись полосы выжженной травы. Расходились прямо из того места, где раньше стояла Красотка.

Один лепесток узкий, второй пошире, третий широкий-широкий, на полкруга, — это когда она жгла одной нескончаемой струей. Вела огнемет вслед за Лехой, не отпуская гашетки.

Вблизи трава выжжена до чернозема. Дальше — как обугленный мох. Еще дальше травинки уцелели, но стали седыми. На глазах рассыпались в пепел. Там еще догорали капли бензина, вились вверх черные струйки дыма…

Что-то двинулось!

Леха дернул туда головой — мигом напрягшись, уже готовый рвануться в сторону. Неужели Пупсик и Красотка вернулись так быстро?

Но движение было не здесь, а далеко на склоне. Там, куда вел пологий проход, — между гранитных столбов капища.

Серебристые зеркала, закрывавшие проход, пропали. Нет живых игроков — нет и преград? Теперь ходи куда хочешь? Леха еще раз огляделся: не появились ли туманные облачка? Но Пупсик и Красотка не спешили возвращаться. Ушли в чат выяснять, кто из них виноватее?

Леха вздохнул. Еще раз покосился на личико Красотки — ах, какое личико! — и побрел к святилищу.

На этот раз сатир не следил и не приветствовал. Он сидел на алтаре, задумчиво подперши морду кулачком. Длинная бородка оттопырилась далеко вперед — карикатура на какого-то древнего царька, да и только. Но сатир этого, кажется, не замечал. Глазки затуманились, пальцы задумчиво потирают кольцо в ухе…

Заметил Леху, и всю задумчивость как ветром сдуло. Сатир нахмурился.

— Крутой, да? Гордый? Ты учти: кто не хочет обломать себе рога сам и быстро, тому их обламывают другие. Медленно, долго и о-очень больно. Ты хорошо подумал, что выбираешь?

Леха вздохнул. Может быть, возвратиться в капище было и не самой лучшей идеей…

— Ты здесь на год? Вот сиди и не выеживайся, и делай как все! Лови пули и бегай от клиента. Здесь обучалка, а не мясорубка! Или тебе интересы фирмы не указ?

Леха не отвечал, лишь внимательно разглядывал сатира. Никак не понять: издевается он или всерьез?

— С системой решил потягаться? — не отставал сатир. Хотелось бы все это списать на тупые шутки, но… Сатир словно бы издевается, да. Но не просто так, не тупо. А как будто с каким-то двойным дном…

Да только поди тут разберись! Личико подленькое, глазки ух какие хитренькие — но ведь это же не настоящее его лицо! Всего лишь то, как художники нарисовали для него аватару. Все эти ужимки, все эти искорки в глазах — все это может быть всего лишь настройками его аватары. Может.

А может — и мимикой его самого, наложенной на нарисованного сатира… И так, и так может быть. Как угодно. Ни черта не понять!

— С системой бороться бесполезно, рогатый, — покачал головой сатир. — Либо ты под нее прогибаешься, либо она размазывает тебя по стенке. Третьего не дано. Поспеваешь, рогатенький? Вляпался — все, терпи и не выеживайся, а то будет еще хуже.

— Посмотрим, — сказал Леха.

— Да тут и смотреть нечего! Или думаешь, на таких умников, как ты, у фирмы методов нет? За целый год-то? Ха!

— Я отсюда выберусь.

— Что? — Сатир повернулся к Лехе боком, картинно приложил руку к уху. — Что-что?

Издевается, гад…

— Я. Отсюда. Выберусь, — медленно и четко повторил Леха.

— Правда? — Сатир старательно задрал кустистые брови. — И как же это ты отсюда выберешься?

Как…

Да, хотелось бы еще знать как…

Леха тряхнул мордой и упрямо повторил:

— Выберусь!

Должен выбраться! Иначе…

Какое-то время от тех двоих можно бегать — но что потом? Рано или поздно финты кончатся, и…

…Раскаленные плоскогубцы, танцующие в животе, выкручивая все внутри…

Леху передернуло. А ведь это всего лишь миниган. А огнемет…

К черту, к черту!

К дьяволу такие мысли. Должен выбраться отсюда. Должен!

— Ну-ну… — Сатир поджал губы. Процедил сквозь зубы, как выплюнул: — Уп-пертый…

И вдруг брови у него поползли вверх, а челюсть отвалилась, Сатир пораженно присвистнул — и смотрел он…

Неужели Пупсик притащил вместе с Красоткой еще кого-то?!

Леха дернулся влево, разворачиваясь, но не успел. Слишком поздно. Игроки уже загрузились, и время на подготовку истекло. Пространство вздрогнуло волной, каменные блоки метнулись навстречу, хватая, и швырнули наружу, в лощину…

Но еще успел услышать брошенное вдогонку:

— Легкой смерти!

И на этот раз в голосе сатира не было и тени издевки.

Загрузка...