Клан

Глава шестая

Сухощавый, как гончий пес, со впалыми щеками и бледными губами, фюрер отрешенно смотрел в сторону приоткрытого окна, перед которым легкий сквознячок колыхал темно-коричневую занавеску.

— Штаб вермахта предлагает включить трофейные французские танки в состав наших войск. Они практически не выработали моторесурса, к ним имеется значительное количество боеприпасов. Эрих фон Левински предполагает использовать их во вспомогательных частях, а также в боях со слабо вооруженным противником…

Гитлер чуть заметно кивнул, и Мартин Борман, быстро сделав отметку, перелистнул страницу.

— Концерн «Мессершмитт» жалуется на нехватку испытательных полигонов для отработки новой техники. Они просят передать им французские аэродромы на северном побережье. В качестве вариантов можно предложить им базы в Бельгии или потеснить флотских в Пенемюнде.

Фюрер приподнял два пальца, и его личный секретарь понимающе кивнул:

— Бельгия. — Листок переместился влево. — Английские корабли стали появляться на путях наших сухогрузов из Норвегии. Металлурги уже несколько раз подавали тревожные записки и даже внесли крупную сумму в ваш личный фонд. Я полагаю, вам надлежит передать в штаб флота указание разработать меры по защите наших внутренних коммуникаций. Никель для нашей промышленности важнее мифической борьбы за Северную Атлантику. С блокадой Англии прекрасно справятся и подводные лодки.

Адольф Гитлер кивнул, и рейхслейтер, сделав отметку, облегченно выпрямился. Закрыл одну папку, убрал в тонкий кожаный портфель, достал другую. Затем вынул из кармана платочек и торопливо промакнул лоб. Несмотря на прохладу, царящую в кабинете рейхсканцлера, он потел. Впрочем, Мартин Борман, в чей китель можно было запихнуть четырех Гитлеров, и ростом почти на голову возвышавшийся над своим шефом, в присутствии своего фюрера потел всегда. От главы победоносной Германии исходило что-то вроде жара, заставляющего потеть мужчин, а женщин — плакать и кидаться под колеса авто, накладывать на себя руки из-за истеричной любви, присылать письма с просьбами позволить родить ребенка от обожаемого фюрера.

Однако Гитлер оставался непреклонен. Сводя с ума всю страну, он никогда не вступал ни с кем в интимные связи, никогда не ел публично, никому и никогда не позволял увидеть себя обнаженным — просто удалялся вечером в небольшую комнатку с узкой солдатской кроватью, а утром выходил оттуда одетым.[55] И рейслейтер — самый близкий и преданный фюреру человек — за шесть лет достаточно близких отношений так и не смог разгадать истинную натуру повелителя Третьего Рейха. Чего тот хотел? К чему стремился? О чем думал, когда вот так, слабо замечая происходящее вокруг, невидящим взором уставлялся в потолок.

— Ваш фонд растет, мой фюрер. Вы не желаете выплатить из них пособия старым членам партии?

Гитлер поднял руку. Борман торопливо вложил в нее ручку, указал, куда поставить подписи в банковских письмах.

— И еще… — Рейхслейтер торопливо спрятал драгоценные бумажки. — Согласно поступающим из Польши сведениям, истребление евреев там происходит опережающими, по сравнению с запланированным, темпами. Патриоты, поддерживающие новый режим, истребляют жидов в таких количествах, что на многих предприятиях стала возникать нехватка квалифицированной рабочей силы. Я предложил бы принять некоторые меры для сохранения части евреев и воспроизводства их в необходимых количествах.

На этот раз фюрер отрицательно покачал головой:

— Если мы решили покончить с еврейским вопросом, Мартин, то не должны идти на попятный, а уж тем более — препятствовать праведному стремлению простых людей истребить всю эту гнусную породу.

— Однако из-за этого могут случиться перебои с поставками в армию формы и продовольствия…

В этот момент приоткрылась дверь и внутрь заглянула Эльза — с безупречными чертами лица, с гладко убранными назад волосами, с высокой грудью под сахарно-белой блузкой и тонким черным галстуком. Фюрер, хотя и не вступал в интимные отношения с женщинами, подбирал себе в секретарши только самых красивых девушек.

— Поступила телефонограмма из Управления безопасности, господин канцлер. Там только два слова: «Черный Ангел».

— Прикажи подать мою машину! — вскинулся Гитлер, и взгляд его полыхнул, как у влюбленного юноши. — Я немедленно выезжаю в Вевельсберг. Предупредите охрану замка: пусть будут настороже и не пропускают никого постороннего.

— Слушаюсь, господин канцлер.

Девушка исчезла за дверью, а фюрер повернулся к рейхслейтеру:

— Подумай еще раз над моими словами, Мартин. Или мы — или они. Евреи живучи, как тараканы, и способны пролезать к власти из самой вонючей грязи. Оставь хоть одного — и спустя полвека твои дети станут рабами его детей. Не беспокойся о том, чего мы лишимся после их уничтожения. Беспокойся о том, чтобы уничтожить всех, не пропустив никого.

Фюрер поднялся, дружески похлопал Бормана по плечу и быстрым шагом вышел из кабинета.

Машина остановилась в трехстах метрах от замка. Водитель прекрасно знал, что, стоит ему заехать на траву даже одним колесом, проникая в запретную зону, как с высокой надвратной башни ударят сразу пять станковых пулеметов. Вевельсберг был построен по личному распоряжению Гиммлера всего несколько лет назад знаменитым немецким архитектором Бартесом, и хотя внешне напоминал очень большой сарай, он был прекрасно приспособлен для обороны самым современным вооружением и против любого врага.

Фюрер открыл дверцу и медленным шагом направился по низкой траве к прямоугольнику света, сияющему в воротах. Крохотная щуплая фигурка, скрывающая в себе невероятную энергию, что бросила под ноги Германии всю самодовольную Европу.

— Гауптштурмфюрер Детлих! — выступил из тени ворот затянутый в черную форму эсэсовец и вскинул руку в приветствии, громко щелкнув каблуками до глянца начищенных сапог. — Я прошу вас назвать пароль, мой фюрер, или мне придется застрелить вас!

— Зеленая трава, — поднял руку в ответном приветствии Гитлер. — Я прибыл первым?

— Черный холм, — посторонился офицер, пропуская в замок главу страны. — Никак нет, вы третий. Унтерштурмфюрер, проводите канцлера в замок.

Лейтенант СС, скрывавшийся за стеной вместе с тремя здоровенными бойцами, вооруженными винтовками, вышел вперед, вскинул руку. Среди эсэсовцев вообще не было никого ниже метра девяносто, и тщедушная фигурка фюрера терялась на их фоне.

— Хайль! Прошу следовать за мной, мой фюрер!

Унтерштурмфюрер первым проник в узкий и прямой коридор, выложенный из неотесанных валунов. Бойцы, передернув затворы, шагнули туда следом за канцлером. Таков был приказ самого Гитлера: на входе во внутренние помещения Вевельсберга не доверять никому. Даже ему самому.

Впереди открылась арка, увенчанная сверху свастикой — символом солнца и вечной жизни. По стенам, прямо поверх камней, бежали нанесенные красной краской иероглифы. Лейтенант вошел в арку, развернулся, вытащил из кобуры «Вальтер», оттянул затвор, после чего навел оружие рейхсканцлеру точно в переносицу.

Фюрер расстегнул пуговицу кителя на груди, засунул под него левую ладонь. Минутой спустя вынул и наложил на один из иероглифов. В коридоре послышался низкий протяжный гул. Унтерштурмфюрер СС немедленно опустил и спрятал оружие, после чего посторонился и вскинул руку в приветствии, старательно щелкнув каблуками.

Адольф Гитлер вошел в обширный зал, подождал, пока сопровождающий его караул удалится, после чего распахнул следующие двери. Здесь тоже несли караул двое подтянутых парней лет двадцати — светловолосые, голубоглазые, двухметрового роста. Со стола, который находился справа от дверей, фюрер взял ленту с золотой свастикой, вписанной в двойной круг, поцеловал, повесил себе на шею. Проследовал мимо караульных, раскрыл дверь в следующий зал — обширный и высокий настолько, что потолок терялся в сумраке, а дальнего конца не было видно вообще.

Гитлер повернул направо, сдвинул потайную панель, нажал кнопку. Угол зала ушел вверх, открыв узенькую витую лесенку, уводящую под пол.

Внизу, в небольшой пещере, освещенной только факелами, двое наголо бритых, желтокожих, узкоглазых, худосочных солдат в форме пехотинцев вермахта, подобострастно кланяясь, накинули ему на плечи пурпурную мантию, после чего с помощью ворота подняли решетку, открывающую путь дальше.

Из темноты за решеткой послышалось угрожающее рычание, зажглись желтые огоньки, но маленький человечек в мантии решительно шагнул вперед, и мрак начал медленно рассеиваться. Причем источником света были не лампы или факела, и даже не Адольф Гитлер — при приближении фюрера мертвенным желтоватым светом засияло прислоненное к дальней стене копье с темным от времени древком, с рассохшимся и побежавшим трещинами торцом и коротким граненым наконечником, на котором различались несколько темных пятен. Предание гласило, что это сохранились капельки крови распятого Христа,[56] но… Кто знает, кто знает.

Мертвенный свет заставил попятиться нескольких крупных псов с когтистыми лапами и широкими пастями, из которых на каменный пол капала тягучая розовая слюна. Фюрер протянул руку к Копью, и оно, признав владельца, мелко задрожало, а затем само качнулось навстречу человеку. Сторожевые собаки, испуганно взвизгнув, разбежались, свет из желтого сделался белым, почти дневным. Удерживая Копье правой рукой, Гитлер покинул пещеру, повернул налево и через тайный ход, спрятанный в стене, вышел в зал Валгаллы — главный зал замка Вевельсберг, находящийся точно под обширным холлом, годным только для приемов и балов. Зал, известный каждому члену ордена «СС», поскольку именно здесь они приносили свою клятву и именно сюда возвращались после смерти: здесь, в склепе, в котором полыхал вечный огонь, находилась чаша, на треть заполненная перстнями погибших или умерших эсэсовцев. И рано или поздно перстень каждого избранного должен был туда попасть.

Напротив склепа полукругом стояли пять кресел из темного мореного дуба, с украшенными свастикой спинками, расписанными иероглифами ножками и подлокотниками. В одном из них уже развалился Генрих Гиммлер, среди магов больше известный под именем Гарпий. Мантия на нем расползлась в стороны, открывая черный мундир офицера гестапо. Второе кресло занимал лысый желтолицый Агарти, который вместо мантии предпочитал длинное желтое дхоти, наброшенное прямо на голое тело. Правда, при этом он по-прежнему оставался в своих неизменных зеленых перчатках. При виде Гитлера оба встали и низко поклонились — не фюреру, Копью.

— Вот и ты, Легионер, — перебирая четки, кивнул Адольфу Агарти. — Шарманщика сегодня не будет, а значит, Черный Ангел, наверное, ждет только тебя, чтобы удивить нас своим появлением.

— А разве мое появление вас чем-то удивляет? — услышали они насмешливый голос. Группенфюрер СС Вайстер уже сидел в четвертом кресле в своем безупречно-черном мундире, закинув ногу на ногу и небрежно постукивая по коленке коротким гибким хлыстом. — Не знал…

Впрочем, имя «Вайстер» не было настоящим для Черного Ангела — его придумал Гитлер, когда решил внести древнего колдуна в списки «СС», не без юмора использовав одно из имен Одина. Равно как не было его именем и «Карл-Мария Виллигут», на которое канцелярия выписала ему документы — ведь должен же был группенфюрер показывать какие-то документы, посещая государственные учреждения? Черный Ангел не помнил ни своего имени, ни племени, не места рождения. Просто ему нравились обитавшие вдоль Рейна народы, и в минуты хорошего настроения он создавал для них империи; иногда же ему приедалось это баловство — он куда-то исчезал, а созданные империи рушились в прах. Сейчас Ангела забавляло изображать человека: повелевать, думать, посылать смертных на битву, придумывать хитроумные планы, возвеличивающие его любимый Рейн. И он с удовольствием посещал заседания Круга, почему-то названного «Туле», и руководил организацией «Аненербе», сотни сотрудников которой пытались хоть как-то уследить за его мыслями и идеями.

— Ты вернулся? — кивнул Гитлер, крепко сжимая Копье Судьбы — щедрый подарок все того же Ангела.

— Мне кажется, да, — развел руками группенфюрер.

— И что, что ты узнал? — нетерпеливо наклонился вперед Агарти. — Ты нашел Шамбалу? Первые арийцы там?

— Конечно, я нашел Шамбалу, — довольно улыбнулся Ангел. — Вот только ни про каких арийцев в золотых гробах, которых можно было бы оживить, там никто не слышал.

— Ты лжешь! — вскочил Агарти, взмахнув зелеными перчатками. — Всем известно, что арийцы разошлись из Гоби на север и восток, основав Шамбалу и став прародителями германской расы! Наимудрейшие из арийцев спрятаны в золотых гробах в глубоких пещерах Тибета, и мы обязаны разбудить их, восприняв древние учения, совместив их с современной наукой и породив новую, высшую расу, которая унаследует мир!

— Об этом известно всем, желтомордый, — почти дружелюбно ответил группенфюрер, — всем, кроме самих арийцев.

— Ты… — задохнулся Агарти, — ты… Да я тебя…

Тут он махнул рукой и сел обратно в кресло, видимо, сообразив, что вступать в поединок с Черным Ангелом — себе дороже.

— Ладно, — смилостивился группенфюрер, — кое-что я все-таки услышал. Истории про далеких предков, что спят в золотых одеждах, ожидая пробуждения, бродят давно, и я их уже знал. Но на этот раз решил уяснить все до конца. Правда, все это сказки, сказки. Никто толком ничего не знает, и в Шамбале, и в песках Самарканда. И все же бродит поверье, что есть сила, охраняющая вечность славянской Руси. Что есть где-то в невских землях могила, где похоронен предок в золотом саркофаге, и что родом он откуда-то из Сахары, но проснуться должен именно здесь. Так как, нравится вам эта могила? Она, правда, одна, но про другие, подобные ей, никому и нигде неизвестно.

— Ее надо вскрыть, а арийца оживить! — торопливо заработал четками Агарти. — Про остальные могилы за тысячи лет могли забыть и смертные, и маги. Но сам первый ариец — он должен помнить!

— Так нам русские это и позволят, — хмыкнул Гарпий. — Нева — владения Московского Круга, посторонних они к себе не допустят.

— А разве нам требуется их разрешение? — Агарти сжал четки в кулаке и ткнул обтянутым зеленой тканью пальцем в сторону Копья Судьбы. — Разве это не достаточный аргумент для того, чтобы потребовать себе права на могилу Перворожденного?

— Могила Перворожденного — слишком большая ценность, чтобы Московский Круг отдал его просто так, без боя. И я никогда не поверю, что они еще не узнали о ее существовании — за те три тысячи лет, что владеют этими землями, — покачал головой фюрер.

— Какая разница? — возмутился Агарти. — У нас есть Копье Судьбы! Пока им владеем мы, нет силы, способной нас одолеть! Мы сметем русских с лица земли, как пыль со ступеней храма вечности! Мы смоем их, как божественный ливень — грязь с древних статуй!

— За всю свою историю русские еще не проиграли ни одной войны, — тихо возразил Гитлер. — И меня тревожит эта их глупая привычка. Они брали Берлин уже два раза, и я не хочу, чтобы третий подобный случай произошел по моей вине.

— У нас есть Копье Судьбы! — стукнул кулаком по подлокотнику кресла Агарти. — Оно делает нашу армию непобедимой! Вспомни, мы уже покорили Польшу, и почти без потерь. Мы покорили Францию, Грецию, взяли Крит, и тоже без потерь, хотя враг превосходил нас силой многократно!

— Четырнадцать тысяч, — кашлянув, сообщил Гарпий.

— Что? — не понял Агарти.

— Мы потеряли в Польше четырнадцать тысяч смертных убитыми, и тридцать тысяч было ранено, — уточнил Гиммлер. — При этом за двадцать восемь дней войны пшеков перебито семьдесят тысяч и тысяч двести ранено. Во Франции и Бельгии с прочей мелочью мы потеряли за сорок четыря дня войны сорок пять тысяч смертных и сто одиннадцать тысяч солдат было ранено. Французов и их прихвостней истреблено сто двадцать пять тысяч и двести девяносто тысячи ранено. На Балканах мы потеряли четыре тысячи смертных, в основном — при высадке на Крит. Шесть с половиной тысяч было ранено. Мы перебили семьдесят тысяч союзников и сто сорок тысяч ранили. Там были югославы, греки, британцы, австралийцы, новозеландцы — но силе Копья не смог противостоять никто! В общем и целом, мы воевали в Европе сто двадцать девять дней, полностью разгромили французскую, польскую, югославскую, греческую, норвежскую, датскую, бельгийскую и голландскую армии и три британских экспедиционных корпуса. За все время мы потеряли шестьдесят семь тысяч убитыми и сто пятьдесят тысяч — ранеными. Низшие расы утратили в боях двести семьдесят тысяч убитыми и шестьсот тысяч ранеными. И все это при том, что мы воевали против врага общей численностью восемь миллионов смертных силами в два с небольшим миллиона немцев. Так что сила Копья Судьбы увеличивает мощь армии как минимум в четыре раза. А скорее всего — раз в десять. Ведь для быстрого и полного уничтожения врага мало быть равным ему, нужно еще и превосходить его в несколько раз. Сегодня мы можем выставить против русских где-то три с лишним миллиона подготовленных для боя смертных. У русских армия составляет около шести-семи миллионов человек. Так что наше преимущество будет даже более подавляющим, нежели в Европе. Три против шести — это заметно больше, чем два против восьми. Даже если считать русских супервоинами, их командиров — невероятными гениями, а Московский Круг — колдунами, способными ослабить воздействие Копья в несколько раз, то даже в этом случае мы управимся с Советским Союзом… Ну, пусть будет немного дольше, чем с Францией: за два месяца. Ну, самое большое — за три.[57]

— Мы избрали своим символом свастику, знак вечности и огня, русские — пентаграмму холода и ночи, — задумчиво произнес Гитлер. — Наш праздник — день солнцестояния, общий же праздник их страны — первое мая, праздник Вальпургиевой ночи. Словно сама судьба готовит русских для схватки с нами, они противостоят нам во всем, от символики до границ, от учений до праздников, от истории до военного искусства. И ныне они готовятся к большой войне. Мои генералы задергали меня сообщениями о новых танках, самолетах и дивизиях, о том, как быстро и жестоко расправились русские с нашими узкоглазыми друзьями на Дальнем Востоке. Еще никогда и никому не удавалось разгромить русских. У русских есть Круг опытных колдунов, какового до сего времени не имелось ни у кого в Европе. Стоит ли совать голову в пасть льву, если не уверен, что сможешь вытащить ее обратно? Не потеряем ли мы Германию ради вскрытия всего лишь одной могилы?

— Как смеешь ты сомневаться, Легионер?! — в возмущении вскочил со своего места желтолицый Агарти. — Ты забыл, что самый смысл создания Рейха состоит в возрождении расы ариев и заселении ими нашей планеты? Что мы обязаны найти и разбудить всех Перворожденных, где бы они ни были и чего бы это ни стоило?! Как смеешь ты ставить существование какой-то там Германии выше шанса прикоснуться к мудрости предков?! Даже если мы ошибемся, путь к поиску Перворожденного дороже жизни миллионов жалких смертных. Их удел — рождаться и умирать, давая нам пищу, служа нашим удобствам и нашим целям.

— Создать Германию было не так просто, чтобы отказываться от такого мощного инструмента ради сомнительного опыта, — спокойно возразил фюрер. — Не так часто магам удается напрямую руководить целой империей. Куда чаще нам приходится отсиживаться в тени, дабы не привлекать внимания к своему бессмертию.

— Ты? — задохнулся от ярости Агарти. — Ты еще будешь учить меня, как должен вести себя истинный маг? Не я ли нашел тебя в грязи и неизвестности[58] и вытащил к славе? Не я ли указал тебе путь к силе и власти? Не я ли подарил тебе бессмертие? Не я ли допустил тебя к Копью Судьбы?

— Ну, положим, я тоже принял в этом некоторое участие, — заметил Черный Ангел, откинувшись на спинку кресла и сцепив руки за головой. — И, положим, владельца Копья выбрал именно я. В тебе слишком много самолюбия, желтолицый, и слишком мало здравого смысла. Да, я знаю, что ты хочешь возродить древний народ агарти, что нежился четыре тысячи лет назад в плодородной долине Гоби, а потом бежал от наступающей пустыни, теряя на своем пути вождей и жрецов. Наверное, самых первых и самых мудрых из них действительно можно возродить. Но при чем тут Германия? Ты думаешь, я пришел сюда ради твоего дикого племени? Ради каких-то жалких Перворожденных? Да плевать мне на них десять раз на каждого. Я пришел сюда, чтобы принести величие племенам Рейна! И не смей говорить о них свысока, желтомордый!

— Я создал эту Германию! — взмахнул четками Агарти. — Она моя!

— Ты лжешь, — покачал головой группенфюрер. — Ты всего лишь основал новый Круг. Все остальное сделали маги, что решились стать его членами. Или, может быть, ты собирался сам, со своей круглой желтой рожей, зелеными лапами и плешью в полголовы заворожить всю немецкую нацию? А? Или на такую работу согласится Гарпий? Что скажешь, рыцарь Черного Ордена?

— Ну, уж нет, — отмахнулся Генрих Гиммлер. — Предпочитаю общаться со смертными по одному. И хорошо бы при этом, чтобы смертный висел на дыбе, а под пятками у него стояла жаровня с углями. И тянуть, тянуть из него все, чего он может и не может отдать, пока не останется от туши тонкая, тонкая шкурочка…

— Вот так, Агарти, — подвел итог Черный Ангел. — Никто из вас, кроме Легионера, не способен заворожить миллионы людей и заставить их повиноваться. Никто, кроме него, не способен послать их с песнями на смерть или вознестись к власти на их любви. Именно он правитель Германии, Агарти. И именно ему, а не в Круг, и уж тем более не тебе я принес Копье Судьбы. И сам я вошел в твой Круг не ради твоих заклинаний, а только увидев, что Германия снова взлетает на вершину славы, и если ей помочь — она станет всем миром.

— Если ты хочешь, чтобы Германия стала всем миром, — тихо огрызнулся желтокожий колдун, усаживаясь обратно в кресло, — ей все равно придется сразиться с русскими и Московским Кругом.

— Может быть, — усмехнулся группенфюрер, — может быть. И все-таки Легионер прав. Русские не так просты. Могила Перворожденного — и об этом ты не можешь не знать — наполняет обитающее в священном месте племя силой правды и чести и делает непобедимым. Про это ты почему-то не упомянул. Копье Судьбы против Могилы Перворожденного. Оба они делают свою армию непобедимой. Сила против силы, магия против магии. Не все так просто, не все так просто. К тому же не стоит забывать, что никакая магия не способна заменить доблесть и отвагу воинов, их готовность идти в бой по приказу своего повелителя и с радостью принимать смерть ради его славы. Копье Судьбы еще может сделать японцев по своему духу равными испанцам, а испанцев — германцам. Но оно не способно принести победу тем, кто не имеет ни армии, ни доблести, ни готовности сражаться.

— К чему ты говоришь все это, Ангел? — хмуро поинтересовался Агарти.

— К тому, что Легионер прав дважды. Русские не проиграли ни одной войны. Они не французы или голландцы и всегда готовы драться. Ты, желтолицый, выбрал для своего плана Германию потому, что немецкий солдат тоже всегда готов сражаться, и сражаться отважно. Легионер смог заворожить немцев, заморочить их и заставить по первому его жесту кидаться на пулеметы и колючую проволоку. У русских такого правителя нет. Но способен ли один фюрер заменить армии три миллиона солдат, чтобы компенсировать численное преимущество врага?

Группенфюрер многозначительно замолчал.

— Я знал, что тут что-то не так, — кивнул Гитлер, разжав ладонь на древке Копья и водя ею вверх и вниз, словно лаская вожделенное оружие. — Я предчувствовал, что у однорукого хозяина Кремля что-то есть за пазухой. Какой-то секрет, талисман, что сделает его неуязвимым против Копья. Потому-то он и ведет себя так уверенно. Значит, я сделал правильно, что завел с ним дружбу и переговоры о разделе сфер влияния. Германии нужно сперва покорить весь мир, а уже потом, силами всей планеты, мы наведаемся в берлогу русского медведя.

— Если нам удастся пробудить от спячки Перворожденного, вывести его из состояния самадхи и прикоснуться к знаниям древних, — перебирая четки, спокойно напомнил Агарти, — мы овладеем энергией тонких материй. Арийцы смогут взглядом поднимать огромные камни и обрушивать их на врага, они взглядом станут переворачивать танки и останавливать самолеты.

— Но прежде нам придется сразиться с русскими, Агарти, — покачал головой фюрер. — Ангел только что сказал тебе, что это невозможно.

— Да ну! — заливисто рассмеялся группенфюрер, хлопнув себя плетью по ладони. — Разве я это говорил? Я всего лишь заметил, что народ, живущий возле могилы Перворожденного, — непобедим. Представь себе, Легионер, что земли вокруг могилы будут зачищены от славянских селений, и туда переселятся избранные из племен Рейна. Народ, составляющий костяк твоей армии и твоей страны. Копье Судьбы и могила Перворожденного, — резко наклонился он вперед, — что в этом мире сможет противостоять подобному тандему? Весь мир падет перед Германией и будет лизать тевтонские сапоги, в то время как вы станете истреблять народы, освобождая земли для истинных хозяев. Пожалуй, после такого я решусь оставить земную суету и уйти в сон. В конце концов, я слишком долго топчу эти дороги и уже порядком устал. Почему бы мне, подобно Такгуту, не хлопнуть напоследок могильной плитой?

— Такгут… — расплылся Агарти в мечтательной улыбке. — Я помню этого степняка. Вместе с монголами он брал Иерусалим по просьбе этого русского… Как его?.. В общем, какого-то Невского. Они утащили могильную плиту с усыпальницы пророка Исы[59] и еще кучу всяких христианских колдовских атрибутов. Крестоносцы тогда чуть не утопились от ярости! Правда, к этому времени Такгут был уже в изрядном возрасте и говаривал о желании отдохнуть. Спустя пару веков он встряхнулся, создал свое государство, а потом начал копить энергию, выпивая ее у всех, кто только оказывался в его власти. Рассказывали, что он складывал из голов пирамиды и строил крепостные стены из свежих черепов, мостил ими улицы и заваливал горные расселины. За полвека он накопил такую силу, что мог, подобно Перворожденным, вызывать ураганы и гасить солнце, передвигать горы и осушать моря. Когда силы его стали бесконечны, он дал волю усталости. Но не стал скрываться в тайном убежище или глухом урочище, подобно другим магам, а улегся спать в центре своей столицы, закрыв могилу самым страшным проклятием, которое смог придумать.

— Да, — подтвердил Черный Ангел, — это было именно так. Такгут лег отдыхать в центре Самарканда, провозгласив, что тот, кто вскроет его усыпальницу, не просто навлечет на себя беду. В тот же час на страну нечестивца обрушится страшнейшая война. Государство будет разгромлено и уничтожено до основания, народ его будет истреблен до последнего человека, а память о нем истерта из страниц истории.

— Самарканд? — встрепенулся Гарпий. — Но ведь это земли нынешнего Союза? Значит, если могилу вскрыть сейчас, то проклятие обрушится на русских!

— Хорошо замечено, — одобрительно кивнул Ангел. — Если русские вскроют могилу Такгута, то проклятие обрушится на их голову и их страну. Тогда на стороне Союза будут могила Перворожденного и шесть миллионов солдат, а на стороне Рейха — Копье Судьбы, проклятие Такгута и три с половиной миллиона воинов. При подобном раскладе у русских остается не так много шансов на успех…

— Думаю, организовать такую операцию не составит труда, — пожал плечами Гитлер. — Послать недорогого лазутчика с надежными документами, он вскроет могилу.

— Не все так просто, мой фюрер, — почесал себе хлыстом подбородок Черный Ангел. — Проклятие обычно не имеет привычки спрашивать документы. Оно просто обрушивается на виновника. А в данном случае виновником окажется Германия.

— Тогда что делать?

— Нужно, чтобы русские сделали это сами.

— Как?

— Понимаете, господа, — зажмурившись от удовольствия, буквально расплылся в кресле группенфюрер, — возвращаясь с Тибета в Германию, я проезжал через Москву и неожиданно встретил одного удивительного знакомого по имени Изекиль.

— Я знаю такого, — удивился Гарпий. — Во времена моего ученичества под его командой мы славно выжгли все местные поселения в Прибалтике. Точнее, выморозили, выбив славян в зимние леса из теплых деревень. Тогда мы тоже могли мостить улицы черепами и складывать из них башни. Энергия умирающих текла ручьями, собираясь в настоящие озера. Именно в те славные годы я отказался от вещественной пищи и питья и перешел в когорту бессмертных.

— А я застал его в Китае, во время опиумной войны, — кивнул Агарти. — Правда, он показался мне французом.

— Он может быть кем угодно, — пожал плечами группенфюрер, — поскольку уже забыл, кем является на самом деле. Ходили слухи, что он знаком с самой богиней Амамат и должен был подчинить ей земли Гипербореи, но братья Словен и Рос выгнали его из этих мест и с тех пор он затаил ненависть ко всем их потомкам. Именно поэтому я сильно удивился, когда узнал, что Изекилю удалось купить себе место в Московском Круге.

— Не может быть! — подпрыгнули одновременно все присутствующие колдуны.

— Полностью согласен, — кивнул Ангел, довольный произведенным впечатлением.

— Но как, почему? — взволнованно спросил Гарпий. — Он отказался от мести и теперь служит русским?

— Нас с вами не должен интересовать вопрос «почему?», — поморщился группенфюрер. — Как может подтвердить наш друг Агарти, каждый идет к своей цели своим путем. И иногда путь оказывается удивительно замысловатым. Мог ли подумать родовой колдун страны Агарти, что для возрождения своего племени ему придется сперва выстроить и привести к славе далекую лесистую Германию? Мог ли знать Изекиль, что ему удастся проникнуть в Круг самой ненавистной для него страны? Главное — что он вошел в этот Круг. И хотя он всего лишь один из троих — но на то, чтобы организовать вскрытие могилы Такгута, его власти хватит.

— Когда? — потребовал ответа Агарти. — Когда он сможет это сделать?

— Когда получит согласие на свои условия, — пожал плечами группенфюрер.

— Какие?

— После разгрома Союза он становится членом нашего Круга и получает в свое распоряжение души и энергию всех обитателей нынешней России. Их надлежит истребить до последнего, но делать это только в его присутствии, и чтобы только он мог поглощать энергию умирающих.

— Ничего себе! — возмутился Гарпий. — Если вся добыча достанется ему, то какой нам смысл вообще затевать эту битву?

— Он получит души русских, энергию потомков Словена и Роса, мы же — могилу Перворожденного, а значит — весь остальной мир. И потом, включение в Круг такого сильного колдуна, как Изекиль, как минимум утроит нашу мощь. Даже если я решу уйти на отдых.

— Но выжрать энергию целой страны?! — не унимался Гарпий. — Это просто наглость! Изекиль — сильный колдун и здорово поможет, если выпустит проклятие, но он должен принять нас в долю, хотя бы пополам. Иначе я не соглашусь!

— А я от своего имени согласился, — усмехнулся группенфюрер. — Энергию можно получить там или тут, ее бывает много или мало. Но уйти в сон, создав всемирную Германию — мне нравится такое окончание пути.

— Души — не самое главное, — согласился Агарти. — Главное — это завладеть могилой Перворожденного. Мы поднимем его из спячки, возродим расу ариев и сделаем ее могучей как никогда. Все остальное — мелочи. Ты сможешь получить свою энергию мертвых, когда мы станем зачищать землю для новой расы.

— Двое за, один против, — подвел предварительный итог Черный Ангел. — Похоже, решающее слово остается за Легионером. Что скажете, мой фюрер?

— Души или Германия? — Гитлер перевел взгляд на сияющее Копье, огладил его древко, словно спрашивая совета. — Энергия или будущее? За все нужно платить, Гарпий. Будущее Третьего Рейха — это ценность, за которую можно отдать все.

— Сделка принята! — рассек воздух хлыстом группенфюрер. — Две самые храбрые из земных рас, проклятие и Копье против могилы. Самые сильные заклинания и самые могучие из народов сойдутся в этой битве! Это будет величайшее зрелище в истории человечества. Воистину, ради того, чтобы увидеть подобное, стоило появиться на свет. Я рад за тебя, Легионер. В самый важный момент истории ты не сплоховал.

— Постой, — вскинул руку Адольф Гитлер. — Когда Изекиль хочет вскрыть могилу?

— Ты недооцениваешь силу проклятия, Легионер, — покачал головой Ангел. — Оно предвещает войну, а значит, могила будет вскрыта именно в тот момент, когда ты решишь начать битву.

— Я верю в силу проклятия и в свое Копье, — вздохнул фюрер, — но без доблести воинов они все равно не смогут ничего изменить. Я хочу получить время на подготовку к этой войне. Немецкие войска должны быть сильны как никогда. Речь идет о будущем нашей расы!

— Сколько ты хочешь времени?

— Хотя бы год!

— Мы сделаем проще, — кивнул Черный Ангел. — Просто назови дату, мой фюрер.

— Дату? — Гитлер задумался. — Год. Это должно случиться летом — наш амулет, символ вечности и жара, наиболее силен летом. Мы должны разгромить русских до холодов, когда сила переходит к их пентаграмме. Значит, начинать следует в начале лета. Пусть это будет день летнего солнцестояния, день нашей наибольшей силы, главный праздник наших предков. Двадцать второго июня сорок первого года.

— Отче наш, иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь; и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должникам нашим…

Мужчина в черной рясе заворочался на столе, застонал, дернул руками, словно проверяя узы на прочность, приподнял голову, оглядывая сводчатый подвал.

— Где я? — Он еще раз, уже вполне сознательно, попытался вырвать руки из пут. — Где я? Кто вы такие? Что вам нужно?

— Не введи нас во искушение, но избави нас от лукаваго. Яко Твое есть Царствие и сила и слава вовеки. Аминь.

Рыцари церкви, не отвлекаясь на его крики, спокойно закончили молитву, после чего подошли к распятому на пыточном столе пленнику. Тот, что походил на боксера, придвинул ближе жаровню, в которой на пылающих углях уже раскраснелся железный прут.

— Вы сатанисты, да? — сглотнул пленник, и его жидкая, коротенькая бородка почему-то мелко затряслась. — Вы станете меня пытать?

— Коли понадобится, то и станем, — спокойно согласился бородатый крепыш, после чего перекрестился на распятие в углу. — Нам, милостью Божией, сие не в баловство, в обязанность вменено.

— Вы, — опять закрутился пленник, — вы же христиане? Я вижу, христиане. А я кто, вы знаете?

— Ты — отец Серафим, настоятель храма Николаевского со Средней Рогатки, — сообщил второй бородач, деловито задирая подол расы. — Ты глянь, а он, оказывается, в джинсах бегает. Снимать станем, али прямо сквозь них жечь?

— Сквозь жечь, — кивнул «боксер». — Чего жалеть одежу бесовскую?

— Как жечь? — дернулась жертва. — Зачем?

— А ты почто, настоятель, — шлепнул его ладонью в лоб бородач, — ты почто в храме господнем песнопения джазовые и роковые дозволяешь, молитвы на слова новые перекладываешь, хористок всяких за алтарь допускаешь?

— Так ведь… Так ведь век двадцатый на дворе! — забормотал священник, не отрывая взгляда от жаровни. — Менять нужно стиль работы. Чтобы молодежь к себе привлечь, надо ломать стереотипы. Новая музыка, новые слова, молитвы смогут увеличить паству, сделать ее более молодой, растущей. Вон, на Западе, в костелах…

— Ты нам схизматиков на священной земле не поминай! — ударил второй бородач священника куда-то под рясу, и тот выпучил глаза от боли. — Они веру свою давно диаволу за тридцать сребренников продали. Нет в них более ни Бога, ни таинства, а токмо страсть десятину али пожертвования с обращенных содрать. Оттого за каждой овцой и гонятся. Наша же церковь святая, православная. Она не корысть ищет, она о душах людских беспокоится. Таинства нам даны самим первосвященником Андреем Первозванным, и его слово мы в точности храним. Только его слова в уши Господа нашего попадают, только его обряды от наваждений бесовских спасают, от хулы черной, от заклятия колдовского…

В этот момент откуда-то из-за стены послышался протяжный телефонный звонок. Бородач удивленно посмотрел на «боксера». Тот пожал плечами. Тогда топорник одернул на своей жертве рясу, вышел к лестнице, на окошке которой и стоял старый эбонитовый аппарат, снял трубку.

— Да благословит вас Господь, — вкрадчивым голосом ответил он.

— Спасибо, святой отец… — Голос на том конце провода звучал звонко, хотя и с легкой хрипотцой. — Рассейте мои сомнения, святой отец. Я сама из поселка Тимачево, под Петербургом. Верующая. У нас отец Афанасий в храме служит. И вот пригласил он меня на кладбище завтра ночью, перед полуночью. Сказывает, служба там будет. Я вот и сомневаюсь: разве может быть служба ночью, да на кладбище?

— А кто вы, дочь моя? — приподнял брови топорник. — Почему мне звоните?

— Я с сомнениями к тете Лизе обратилась, — ответила незнакомая девушка. — А она ваш телефон и дала. Здесь она живет, в Тимачево. Сказала, чтобы я с вами посоветовалась.

— Что за тетя Лиза? — облизнул губы топорник. — Откель меня знает? Как ее по имени-отчеству, фамилия как?

— Простите, я, наверное, ошиблась, — испуганно пискнула собеседница и бросила трубку.

Топорник хмыкнул, покрутил трубку в руках, вернул ее на рычаг. Вышел в подвал.

— Кто там? — требовательно поинтересовался «боксер».

— Даже не знаю, — пожал плечами бородач. — Некая девица совета спросила. Вроде как на черную мессу ее завтра заманивают. Причем зовет священник, из церкви тимачевской.

— Телефон наш откуда знает?

— Не сказала, — развел руками топорник. — Испугалась расспросов моих и трубку бросила. На некую тетку Лизу сослалась. Может, монашенка из епископской обслуги? Али из семинарии, из архива кто проболтался?

— Странно сие, — вздохнув, кивнул «бородач». — Однако же проверить будет надобно. Отступники церковные — это наш крест, отмахиваться от него нельзя.

Топорник взялся за раскаленный железный прут, помешал угли и снова обратился к пленнику:

— Так что вы сказывали о джазе, святой отец?

Несмотря на одуряющую жару, успевшую выжечь всю зелень в городе и вокруг, под куполом гробницы царила прохлада и таинственный полумрак. Впрочем, темнота, по всей видимости, не была достаточной, чтобы мешать работе фотоаппаратуры, и в руках молодого кинооператора Малика Каюмова почти непрерывно стрекотала камера.

Вокруг каменной усыпальницы, что-то негромко бормоча себе под нос, бродил Михаил Герасимов — неизменный консультант всех комиссий по вскрытию гробниц знаменитых личностей «для подлинной идентификации их погребений и создания их подлинных объективных портретов». Работы проводились по инициативе Академии наук, и антропологу уже довелось открывать мраморную гробницу Ярослава Мудрого в Софийском соборе в Киеве, вести раскопки могилы основоположника таджико-персидской поэзии Рудаки в кишлаке Панджруд, вскрывать погребение адмирала Ушакова. Поэтому новое задание не вызывало у него особого трепета — чего нельзя было сказать об остальных членах экспедиции.

Заместитель председателя СНК УзССР Тажмухамед Кары-Ниязов, выдающийся писатель и историк Садриддин Айни, известный востоковед профессор Семенов — каждый высказывал свои научные теории о жизни и смерти знаменитого Железного Хромца, и для каждого приближался час истины. Тяжесть атмосферы вокруг прикрытого каменной плитой тела ощущал только мальчишка, сын Садриддина Айни, испуганно жавшийся к своему отцу.

— Следов вскрытия, повреждения гробницы лично я не вижу, — наконец сделал вывод Герасимов. — Думаю, могила не ограблена и находится в первозданном виде. Предлагаю оставить Тимура в покое до завтрашнего дня, чтобы провести вскрытие могилы и полное ее описание за один день. К сожалению, если допустить даже незначительный перерыв, некоторые находки из захоронений могут быть утрачены.

— Не Тимура, а неизвестного тимурида, — поправил антрополога Кары-Ниязов. — Сам Тимур, как известно, захоронен в Герате.

— Не в Герате, а в Шахрисабзе, или в Атраре, — моментально вмешался Семенов. — Известные нам факты…

— Товарищи, товарищи! — вскинул руки Герасимов. — Давайте оставим ваши споры до завтра. Завтра все станет ясно раз и навсегда.

Он уже успел наслушаться ожесточенных споров и хорошо знал, что из членов комиссии только Айни считал, будто Железный Хромец покоится именно здесь, в Самарканде.

— Пойдемте, нам нужно хорошо отдохнуть, завтра будет очень много работы.

Продолжая тихие споры на таджикском языке, ученые двинулись к выходу и внезапно наткнулись на трех стариков в длинных потрепанных стеганых халатах, с увесистыми крючковатыми посохами, словно вырезанными из уродливых деревьев, что растут на каменистых горных склонах.

— Остановитесь! — потребовал от ученых один из старцев и раскрыл какую-то старинную книгу, что держал в руках. — Вот это книга старописьменная. В ней сказано, что, коли тронет кто могилу Тимурлана, всех настигнет несчастье, война.

— О Аллах, сохрани нас от бед! — воскликнули все трое, вскинув ладони к небу.

Шестидесятитрехлетний Садриддин Айни, благодаря своему возрасту имевший право разговаривать с мудрецами на равных, взял книгу, надел очки, внимательно просмотрел ее и поднял глаза на стариков:

— Уважаемый, вы верите в эту книгу?

— Как же иначе, — кивнул тот, — ведь она начинается именем Аллаха!

— А что за книга это, вы знаете?

— Важная мусульманская книга, начинающаяся именем Аллаха и оберегающая народ от бедствий, — степенно ответил старец.

— Эта книга, написанная на фарси, всего-навсего «Джангнома», — вежливо улыбнулся Айни. — Книга о битвах и поединках, сборник сказок о вымышленных героях.

Книгу взял в руки Кары-Ниязов, внимательно пролистал и в знак согласия кивнул. Затем ее ухватил протиснувшийся вперед кинооператор. Впрочем, он начал перелистывать страницы не от начала книги, как положено, а по-европейски, слева направо, и все поняли, что языка фарси молодой человек все равно не знает.

— Мы не совершаем святотатства, уважаемые, — кивнул старикам Айни, возвращая книгу, — мы пытаемся познать наше прошлое, что очень важно для нашего народа, для вас и ваших детей.

— Вы называете сказками мудрость предков и готовы накликать страшную беду на свой народ ради пустого любопытства, — покачал головой старик. — Остановитесь, пока не поздно. Заклинаю вас именем Аллаха и могилами ваших отцов.

— Мы всего лишь осмотрим могилу, восстановим облик похороненного здесь тимурида и вернем все на место со всем уважением, — вмешался Семенов. — Покойный не потерпит никакого ущерба и позора.

— Горе, горе стучится в двери домов наших, — вновь покачал головой старик, перехватил книгу под мышку и, отвернувшись, направился прочь. Оба его спутника двинулись следом.

Члены комиссии зашагали в другую сторону, и только Каюмов с камерой в руках попытался нагнать старцев, надеясь сделать несколько интересных кадров. Но когда вслед за стариками он повернул за угол мавзолея, то увидел лишь пустую улицу, по которой ветер сметал желтую горячую пыль.

На следующее утро в мавзолее оказалось тесно и душно от множества работающих людей и поднятой ими вековой пыли. Члены комиссии стояли в стороне, наблюдая, как рабочие в светлых, словно выцветших, гимнастерках трудятся вокруг усыпальницы. Крышка прилегала к основанию чрезвычайно плотно, а потому пришлось довольно долго искать хоть маленькую щелочку, к которой можно приложить острие топора. Наконец место было выбрано. Бригадир самолично размахнулся кувалдой. Удар, другой — и внезапно крышка с легким хлопком приподнялась сразу на полсантиметра, выпустив наружу легкое, словно пыльное, облачко, быстро растворившееся в воздухе. Его никто даже не заметил, поскольку общее внимание было приковано к самой гробнице.

В открывшуюся щель, примерно в полуметре от первого топора, был вставлен второй и парой несильных ударов загнан внутрь. Рабочие нажали на топорища, приподнимая крышку усыпальницы, немедленно завели ломы. Десять человек, взявшись за края плиты, поднатужились, сняли ее, осторожно отнесли в сторону, опустили на деревянные козлы и облегченно перевели дух.

Вперед вышел Герасимов, склонился над костными останками, быстро и уверенно прощупывая их пальцами. Все затаили дыхание. Минута, другая, третья…

— Ну что, останки сохранились хорошо, их явно никто не тревожил, — наконец выпрямился антрополог. — Предварительно можно сказать, что останки, скорее всего, принадлежат уроженцу Средней Азии, знатному человеку, который умер в глубокой старости. Имеется хорошо заметное повреждение коленного сустава. Согласно перечисленным признакам и на основании имеющихся у нас сведений, я предполагаю, что это останки эмира Тимура.

— Да, это так! — не выдержав, радостно воскликнул по-таджикски Садриддин Айни. — Я был прав, это Хромец.

Он не знал, что в эти самые секунды в тысячах километрах на запад рейхсканцлер Германии Адольф Гитлер, с силой потерев виски, поднял взгляд на застывшего перед ним Германа Геринга.

— Рано или поздно это придется делать все равно, мой друг. Но столь благоприятных обстоятельств не сложится, скорее всего, больше никогда. Русские затеяли перевооружение, а мы полностью отмобилизовали и вооружили вермахт, на восточном направлении собрано три с половиной миллиона солдат, новейшие танки и самолеты. Звезды выстроились в благоприятную позицию, руны предсказывают полную победу через два месяца. Завтра наступает праздник солнцестояния. Если и начинать, то именно сейчас. Я верю в отвагу и мужество немецкого солдата, в самоотверженность народа Германии. Поднимайте люфтваффе в небо, Герман. Именно вам я предоставляю право нанести первый удар по русскому медведю. Поднимайте свои самолеты, Герман, отдавайте приказ. Мы начинаем войну.

Пустынник развалился в кресле и, поглаживая шарообразную пробку графина, задумчиво созерцал Марину, застывшую в бигудях, с одной рукой в кармане халата и указующим на потолок пальцем другой — в той самой позе, в какой ее остановило парализующее заклятие мага, которому надоело слушать постоянный зудеж.

— Испанец, иди сюда, — наконец хлопнул он в ладоши. — Похоже, общаться с тобой мне становится интереснее.

В платяном шкафу послышалось шевеление, побрякивание меча, который никто так и не удосужился выдернуть из груди покойника; скрипнула дверца, и на ковер ступила сочащаяся гнилью нога. Пустынник поморщился, но ничего не сказал — когда имеешь дело с мертвецами, приходится мириться с некоторыми побочными неприятностями.

— Ну что, друг мой… Сегодня вечером, я думаю, Луку ждет один очень неприятный сюрприз. Однако остаются еще двое твоих и Изекилевых знакомцев. Что бы нам такого веселого придумать на их счет? Кипара… Кипара, значит, развлекается преподаванием на факультете восточных языков и изучением сибирского шаманизма? Хорошая тема для колдуна, который хочет повысить свою квалификацию… Почему бы нам не устроить ему маленький экзамен, Испанец? Сибирских шаманов он, может, и изучил, но вот что знает он о болотных духах ацтеков? Ребята здорово прониклись водяными демонами горячих гейзеров. Правда, нам понадобится дохлая крыса, болотный мох и торфяная вода, но это добро мы уж как-нибудь добудем. Ты ведь не откажешься отнести посылку нашему другу?

Мертвец тупо смотрел прямо перед собой, никак не реагируя на шутку хозяина.

— Ладно, — кивнул маг, — подумай над этим вопросом. А я подумаю над Готиком. Это тип уже опытный, его на крашеную бусинку не купишь. Почитай, шесть веков в мире крутится. И это только то, что я знаю. У него есть защита от любых напастей, постороннего под свою крышу он не пустит. Даже для обычного разговора. Сделать ему ловушку на дороге? Нет, почует. Без хорошего нюха он бы так долго не протянул. Жилище тоже должно быть под прикрытием. Обитает он тут долго — такую стену наверняка успел наколдовать, атомной бомбой не пробить. А у меня заклинаний такой мощности в запасе нет. Тут нужен инструмент тонкий и действенный, как игла шприца. Одна капля цианида — но точно в сердце. Но с цианидом к нему сквозь защиту не пробиться — заговоренная дальняя аура заблокирует, отведет, запутает, приблизиться не даст. Я и сам похожую защиту выстраивать умею, а Готик — волк старый, оборону держать научился…

Пустынник встал с кресла, прогулялся по комнате, задумчиво потирая виски. Мимоходом пнул Марину, но особо не старался — все равно ведь ничего не чувствует.

— Ладно, попробуем зайти с другого пути. Кого он к себе под крышу запускает? Во-первых, тех, у кого сосет энергию. Но этих он наверняка фильтрует и держит дома… Нет, не получится. Этак целый гарем содержать придется. Для нормальной жизни магу или нужно постоянно кого-то в счастливом состоянии удерживать, или, наоборот, раз в неделю кого-то запытывать до смерти. Или сосать по чуть-чуть, но у сотни-другой смертных. Счастье не прокатывает, не тот Готик колдун. На пыточном подвале за столько лет он бы наверняка попался. Остается плавное доение большой толпы. Вот только кого он пасет?

Маг, чувствуя, что набрел на интересную мысль, забегал по комнате.

— Готик сейчас сидит в строительном отделе в администрации Петербурга. Посетителей он наверняка всех блокирует от греха. Это народ такой — вечно или порчу чиновнику норовят притащить, или ненавистью заразить, или сглаз привесить… Хотя если он сидит на своем месте достаточно долго, то вполне мог отфильтровать себе пласт безопасных гостей и теперь потихоньку прикармливает их всякими подачками в меру своей возможности. Чтобы приходили почаще. Ну, еще секретаршей наверняка пользуется. Сидит при нем какая-нибудь дура — давно проверенная и безопасная…

Пустынник замер: секретарша! Это было именно то, что нужно. Ее Готик впустит в схему своей защиты без всякой опаски, и если она вдруг произнесет заклинание на смерть — ничего не успеет сделать. Вот только как заставить секретаршу выучить заклинание на смерть, убедить ее произнести его перед своим шефом и сделать так, чтобы она не умерла от него сама, раньше — пока зубрит и тренируется? Тут требуется найти нечто очень простое, запоминающееся с первой попытки, безопасное для смертных и смертельное для магов… Так, чтобы она сама не сообразила, что творит.

Колдун зачесал в затылке, роясь в памяти, и внезапно рассмеялся: а ведь есть! Есть одно маленькое проклятие, которое он придумал сам, еще в самом начале новой судьбы. Он развлекался с ним в корчмах и на постоялых дворах, заставляя жадных купцов или надменных дворян внезапно превращаться в жадных, все поглощающих боровов, вычищающих подряд любые объедки, что оставались на кухне или в амбарах хозяина. Простое заклятье, побуждающее желудок в сотни раз быстрее переваривать все, что только в него попадает. Совершенно все! Тут главное — вовремя знамением отмахнуться, дабы самому под это не попасть.

— Эй, Испанец, — окликнул он мертвеца. — Топай вниз, садись в машину и жди меня. Стой! Дай глаза отведу, чтобы прохожие не пугались… Вот, теперь ступай.

Пустынник взялся за телефон: код города, номер справочной:

— Дайте, пожалуйста, номер приемной начальника строительного отдела администрации города. Спасибо. — Колдун повесил трубку, потом снял ее снова, набрал тот же код, затем номер приемной: — Девушка? Примите, пожалуйста, срочную телефонограмму. Вы записываете? «Решение подключения водной магистрали к поселку Акарохни Орхальегь принято» Подпись: Саламатин. Записали? Повторите, пожалуйста…

Рука на этом конце провода выполнила торопливое знаменье, а на том — выдвинула ящик стола, доставая верхнюю из копившихся неделями плиток шоколада.

— Повторите, пожалуйста, — попросил звонивший.

— «Решение подключения водной магистрали к поселку Акарохни Орха Льег принято»… — Татьяне так сильно захотелось кушать, что она, не дожидаясь конца разговора, содрала бумагу с плитки, отломила кусочек и кинула его в рот.

— Нет-нет, девушка, — испугались в телефоне. — В слове «Акарохни» ударение на второй гласной, а дальше будет не два, а одно слова. И последняя буква — мягкая. «Егь». Понимаете, у нас тут три поселка с очень похожими, созвучными названиями, и мне бы очень не хотелось, чтобы по моему разрешению воду подключили кому-то другому. Я надеюсь, вы сами прочитаете эту телефонограмму Аркадию Давыдовичу? Повторите еще раз, очень вас прошу. Я в долгу не останусь, честное слово. По бутылке шампанского за каждое слово.

Тане, запихавшей в рот всю шоколадку, сейчас было не до шампанского — больше всего ей хотелось добежать до столовой и нормально пообедать. Такого жуткого голода она не испытывала еще никогда в жизни. Но секретарша, верная своему долгу, проглотила шоколад и послушно повторила:

— «Решение подключения водной магистрали к поселку Акарохни Орхальегь принято. Подпись: Саламатин».

— Вот теперь все правильно, — обрадовался мужчина в телефоне. — Шампанское за мной. Большое спасибо.

— Пожалуйста, — бросила трубку Татьяна, выгребла из ящика еще две шоколадки, очистила, наложила одну на другую и, откусывая большие куски, быстро съела. — Нет, сейчас прочитаю шефу телефонограмму — и в столовую. А то так и загнуться недолго.

Она поднялась со своего места и, прихватив блокнотик, открыла внешнюю дверь кабинета, постучала во внутреннюю.

— Что, Танечка? — поднял голову начальник.

— Поступила телефонограмма, — секретарша поднесла блокнот к глазам: — Решение подключения водной магистрали к поселку Акарохни Орхальегь…

Слова достигли ушей многовекового колдуна, ничего не сообщили его разуму, но почти мгновенно взломали подсознание, корежа давно устоявшуюся работу организма и заставляя насмерть высохший желудок наполниться кровью и выплеснуть из себя едкий, быстро разъедающий все вокруг желудочный сок. Но если у секретарши внутри еще имелись остатки завтрака, которые приняли на себя первый удар, если она успела несколько раз подбросить в кислотный очаг кусочки сладкой плитки, то у Готика внутри уже больше шестисот лет не имелось ни-че-го. И желудочный сок начал разъедать то, что было: внутренности.

— А-а-а… — захрипел колдун от внезапной резкой боли внутри, чуть привстал и тут же, повинуясь обычному животному инстинкту, сложился пополам. — А-а-а… — Волна давно позабытой, присущей только смертным, боли захлестнула сознание, мешая понять, что происходит, быстро найти спасительный защитный наговор. — А-а-а… — Он прижал руки к животу, тут же отдернул, ощутив новую волну боли, поднес к глазам и увидел, как разъедаемая кислотой плоть лохмотьями отваливается с костей.

— И-а-а-а-а-а!!! — поднеся скрюченные пальцы ко рту, завизжала секретарша.

Аркадий Давыдович вытянул к ней руки, попытался что-то пробормотать, но задохнулся на полуслове и рухнул набок. Его желудок еще продолжал работать, выделяя все новые и новые порции кислоты — но места для души в растекающейся плоти уже не оставалось.

В эти самые минуты за семьсот километров от него Пустынник зевнул и хлопнул ладонью по глазам застывшую перед ним женщину в бигудях.

— …неделю не можешь отвезти сахар на дачу. Ты его даже не купил!

— Марина, у меня была напряженная неделя, — устало опустился обратно в кресло колдун.

— Что, не нашлось десяти минут купить мешок песка и кинуть его в багажник?

— Если это так важно, купила бы сама.

— Что, на горбу тащить?

— Взяла бы такси.

— А до машины волочь?

— Заплатила бы таксисту, он бы кинул в багажник.

— А потом куда?

— Заплатила бы, он бы отвез на дачу, выгрузил и привез тебя назад.

— Отвез, привез. Ты хоть помнишь, что у сарая стена отошла и его нужно ремонтировать?

— У нас куча денег. Найми рабочих, пусть сделают.

— Они сделают! За ними глаз да глаз нужен. А кто следить станет?

— Найми прораба, пусть следит.

— Вот именно! Тот пусть следит, этот пусть делает. Сам палец о палец ударить не желаешь!

— Все, хватит! — вскочил Пустынник и со всей силы жахнул кулаком о дверцу шкафа. — Хватит! Что с тобой, женщина?! Я покупал тебе цветы и носил на руках, я водил тебя в театры, дарил платья и драгоценности, я освободил тебя от работы и посвящал тебе все свободное время. Я добивался для тебя оргазма три раза в день, я водил тебя в рестораны и заказывал на дом готовую еду. Я засыпал тебя деньгами. Я сделал для тебя все! Ответь же мне, женщина: почему ты не хочешь быть счастливой?! Прошло всего девять дней: где твоя радость? Где твое счастье? Где оно?!

— Счастье! — фыркнула Марина. — Тебе хорошо о счастье мечтать на всем готовеньком. А у меня каждый день голова болит: что тебе надеть, чем тебя кормить, белье в машину постирать сунуть, высушить, погладить. То надо, это, как белка в колесе! И ты тут вечно развалишься. Только и мыслей, как меня полапать. Никакой помощи не дождешься. Ты уже столько времени на деньгах сидишь, а до сих пор машину поменять не удосужился! Перед соседями стыдно, на чем в твой театр ездить приходится.

Пустынник кивнул, обвел комнату глазами.

Все, это жилье больше не напоминало родник с чистой, щедро бьющей энергией. Это была черная, глубокая и вонючая яма, способная сама досуха высосать кого угодно. Колдун подбросил вверх пробку от графина, поймал и направился к двери.

— Толя, ты куда? — с неожиданной тревогой окликнула его женщина.

— Я занят, — отрезал маг и захлопнул за собой дверь.

Усевшись во дворе в машину, он открыл оба окна, чтобы избавиться от сладковато-въедливого запаха невидимого посторонним соседа, завел двигатель и, не прогревая его, выкатился на Большую Академическую улицу. Вскоре маг уже вывернул из города на север.

За пределами столицы Пустынник снизил скорость, вглядываясь в указатели, и, заметив табличку «Городская свалка», повернул вслед за «Камазом» с мусорным контейнером вместо кузова.

Свалкой оказалась огромная, высотой с пятиэтажный дом, и уходящая вдаль вонючая гора с торчащими из склонов бумажками, тряпками, ножками стульев и глянцевыми боками старых газовых плит. От узкой асфальтированной дороги ее отделял бетонный забор, покрашенный в жизнерадостный голубой цвет. На въезде стоял шлагбаум, в обитой старой вагонкой будочке сидел охранник в черной форме с нашивками в виде оскаленной кошачьей морды. Колдун притормозил рядом, вышел из машины. Охранник тоже распахнул дверцу, выглянул:

— Чего надо?

— Клошары на свалке есть?

— Кто?

— Ну, нищие, бездомные, бродяги. Асоциальный элемент, грязь человеческая.

— Ты чего, журналист?

— Нет. — Пустынник достал из кармана двадцать долларов, развернул. — Мне нужна дохлая крыса. Только не свежеубитая, а именно дохлая.

— Зачем она тебе?

Только в России могли задать такой вопрос! Спрашивать клиента о том, зачем ему что-то нужно! Кому какое дело? Дохлая крыса нужна ему потому, что он платит за нее двадцать долларов, и все!

Однако вслух колдун ничего не сказал. Он просто достал из другого кармана еще десять тысяч рублей и присоединил к двадцатке:

— Доллары тебе, рубли тому клошару, который ее найдет и принесет. Полчаса хватит?

Охранник протянул руку, но маг тут же прибрал обратно «баксы» отдав только рубли:

— Остальное в обмен на тушку. Надеюсь, полчаса вам хватит?

Тот запер будку, скрылся за оградой и уже минут через пять вернулся со срезанной наискось пластиковой канистрой. Внутри валялись даже не одна, а целых три крысы разных размеров.

— Устроит, — кивнул Пустынник, отдавая «зеленые». — Я возьму самую крупную.

— Ты дурак или издеваешься? — хмыкнул охранник, пряча деньги. — На хрена они мне тут? Бери все и уматывай, пока не засекли.

Да, и такое тоже могло быть только в России. В Штатах нищий или потребовал бы шестьдесят долларов, или отдал только одну тварь. И содрал бы барыш за упаковку.

Пустынник кинул добычу в багажник, сел за руль, развернулся и вдавил педаль газа. До Санкт-Петербурга оставалось еще шестьсот пятьдесят километров, а время давно перевалило час дня.

Подходящее болотце колдун заметил только в шесть часов вечера, на подъезде к селению со странным названием Тошно. По правую руку от шоссе метров на двести тянулась топь, покрытая плотным зеленым мхом. Пустынник скатился на обочину, разулся, закатав штанины выше колен, достал банку с дохлыми крысами, выбрал из них наиболее разложившуюся, остальных закинул в кусты, после чего затопал в самую вязь, чавкая выступающей из мха водой. Остановившись возле низкой, скрюченной березы, он взял крысу за морду, голым хвостом очертил широкий круг, захватывающий деревце, потом руками — именно этого требовал ритул — разорвал брюшину склизкой твари, достал печень, с силой сжал, выдавливая на мох ее содержимое, отер руку о кору березы, сорвал ветку, начертал на окропленном мхе ацтекские знаки огня, вытянул из-под него несколько зеленых прядок, торопливо навязал на них узлы прохлады и воды,[60] полил все это содержимым выжатого крысиного сердца. Потом вырвал мох вокруг обвязанных прядей, кинул в канистру, туда же сунул березовую ветку, вдавил мох, набрал примерно половину банки воды и направился обратно к «восьмерке». Сунул все в багажник, а потом долго оттирал руки под мыльной струйкой воды, что вылетает из брызгалок омывателя.

От Тошно до окраины Петербурга оставалось всего полста километров. Промчавшись это расстояние за двадцать минут, Пустынник, повинуясь не столько дорожным указателям, сколько запаху Кипары, уже ощутимому в тонких колебаниях материи, в поселке Шушары перед путепроводом повернул направо, проехал километра три по какой-то захудалой, заброшенной дороге, потом свернул налево и въехал в район Купчино. Отсюда до улицы Гашека «восьмерка» довезла его всего за три минуты.

Кипара, появившийся в мире бессмертных всего полтораста лет назад, родился где-то в Индокитае, но созерцательную философию тамошних колдунов не принял, возжелав личного обогащения. И, надо сказать, добился своего — когда постиг, что ради бессмертия от чревоугодия, алкоголизма, похоти и наркотиков необходимо отказаться. Похоже, Кипара пережил тогда немалый шок, поскольку бросил родину и перебрался в холодные земли Сибири. Наверное — подальше от соблазнов. Как бы то ни было, молодой колдун сделал выбор и теперь вел скромный профессорский образ жизни, старательно выискивая все новые и новые знания. Видимо, рассчитывал стать сильнейшим среди магов и захватить власть в мире колдунов — точно так же, как когда-то сделался непререкаемым хозяином то ли в Бангкоке, то ли в Гонконге. Пока же будущий властитель мира ютился в одной из квартир девятиэтажного блочного дома.

Машину Пустынник оставил на улице, прошел с канистрой во двор и, не обращая внимания на косые взгляды прохожих, намотал на березовую ветку болотный мох, смочил в канистре, струйкой из нее же нарисовал широкий круг, захватывающий не только ведущую к парадной дорожку, но и часть газона, подъездную дорогу и вытоптанную землю за ней. Влажным мхом размашисто написал в центре круга имя Кипары, после чего отошел к помойке и выбросил использованные колдовские инструменты в бак. Оглянулся. Прохожие, покрутив пальцами у виска, уже расходились, влажный след на теплом асфальте быстро подсыхал. Еще несколько минут — и от приготовленного капкана не останется никаких следов.

Еще раз помыв руки под струйкой «брызгалки», колдун открыл пассажирскую дверцу:

— Испанец, иди к парадной и спрячься там в кустарнике. Если Кипара выберется из гейзерной ловушки, убей его. Он будет слаб, ты справишься.

«Восьмерка» дрогнула, чуть присела и тут же выпрямилась, избавившись пусть от невидимого, но весьма тяжелого тела. Тут же обнаружилась дыра в спинке кресла, пробитая торчащим из спины мертвеца клинком. Пустынник раздраженно сплюнул, но менять что-либо было уже поздно. Он уселся за руль, медленно покатился по улице, глядя по сторонам. Спустя пару перекрестков возле автозаправки он наконец-то увидел долгожданную надпись: «Автомойка». Колдун завернул к ней, тормознул перед воротами, вышел и кинул ключи начищающему бляху солдатского ремня пареньку в оранжевой робе:

— Отдрайте ее снаружи и изнутри. Со всякими там шампунями, освежителями и отдушками. А то что-то тухлятиной в салоне воняет. Надоело. Туалет у вас есть?

— Есть, — кивнул парень. — Вход со стороны улицы. Подождите, я его сейчас отопру.

Оставшись один в крохотной, обшитой синем пластиком каморке с унитазом и умывальником, Пустынник взглянул на себя в зеркало, тяжело вздохнул. Гамаюн работает хорошо, и скинуть образ Метелкина будет непросто. Но придется постараться. Отныне, после исчезновения из Москвы и подготовки капкана на Кипару, старая личина будет только мешать. Спокойнее вернуть свой истинный облик.

Профессор Института иностранных языков Евгений Павлович Кедров подъехал к дому на такси, расплатился, оставив молодому человеку «на чай» две тысячи рублей, и, помахивая папкой с тисненными золотом инициалами, вошел во двор. С серого осеннего неба светило неожиданно теплое, ласковое солнце, радостно чирикали воробьи, воюя у помойки за батон заплесневелого хлеба, рядом сонно развалилась на асфальте толстая, ленивая рыже-белая кошка. Все вокруг радовались неожиданно теплым денькам бабьего лета, и профессор, приняв последние зачеты от возвратившихся после каникул студентов, думал сейчас не о том, чему станет учить новый курс, и даже не о том, что получил приглашение от аспиранта Рыбакова приехать к его деду на Канконар, на Кольский полуостров.

Еще на втором курсе узкоглазый студент признался, что его престарелого дедушку считают последним шаманом обрусевшего самоедского племени, но старик, запуганный большевистскими набегами на всех смертных, причастных к любым эзотерическим знаниям, категорически отказывался от этого звания. И вот все-таки отступил перед напором внука. Может, чем и поделится старик перед смертью?

Но это будет потом, после первой сессии. А сегодня, в теплый вечер пятницы, профессор Кедров думал о том, куда отправиться в грядущие выходные, чтобы, жмурясь на небо, покидать в воду бамбуковую поплавочную удочку, удивляя соседних рыбаков небывалым уловом. А еще больше тем, что пойманных огромных лещей и судаков Евгений Павлович, едва снимая с крючка, тут же отпускает обратно в воду.

Профессор раскланялся с соседкой по лестничной площадке, улыбнулся мамаше, катящей коляску вдоль стены боярышника, увидел впереди другую дамочку, волокущую за собой девчонку уже лет десяти.

— Будешь упрямиться — вот, дяде отдам, — пригрозила женщина.

Профессор кивнул в ответ, подумав о том, что сало, вытопленное из некрещеной девственницы, весьма пригодилось бы для состава, наделяющего мага способностью летать. Ох, допросится дурочка — можно ведь и увезти ребенка. Подманить, заворожить, увезти в лес, да и привязать над костром, сделав на поясе прорезы в коже для стока вытопленного жира…

Евгений Павлович повернул к своей парадной — как вдруг воздух дрогнул от прозвучавшего из-под ног его имени, и в тот же миг в радиусе трех метров взметнулась плотная белая стена пара.

— Мама-а-а! — жалобно завопила девчонка, вместе с родительницей оказавшаяся внутри круга и отскочившая от белого клуба, словно от огня.

Стена пара быстро утолщалась, сжирая свободное пространство и сгоняя трех человек в самый центр.

— Ничего, не бойтесь, — пробормотал профессор, зажимая папку под мышкой. — Туман боится тепла. Сейчас мы его рассеем. Колядо, колядо, колесо солнца, жар небесный, свет весенний, туман развей, пар согрей, небо пока…

Он еще не успел добормотать наговор, как туман, прыгнув вперед, поглотил своих жертв. Профессор сделал вдох — и замер с раскрытым ртом. Его легкие словно наполнились огнем, оказались залиты пламенем. Девочка и ее мать тоже резко замолкли, и Кипара прекрасно понимал, почему. Он торопливо начертал в воздухе знак холода, повернулся, нарисовал еще один, повернулся в третью сторону. Туман попятился, в воздухе закружились хлопья снега, плавно оседая вниз. Однако обожженные внезапным нападением легкие продолжали гореть, голова закружилась от нехватки воздуха. В это мгновение из клубов высунулась белая трехпалая лапа, схватила профессора, рванула к себе — от неожиданности тот потерял равновесие, упал в горячие клубы. На него тут же вскочил кто-то раскаленный, кто-то схватил за ноги, кто-то — за шею. Кипара извернулся, начертал знак холода. Горячие демоны мгновенно сгинули, на профессора опять посыпался снег. Он покосился на руку: в том месте, за которое его ухватили, быстро набухал обширный ожог. Точно такой же вырастал на ноге и саднил на шее. Холодный воздух, врываясь в легкие, обжигал их с той же силой, что и раскаленный пар.

Из тумана высунулись сразу две лапы — одна рванула жертву за волосы, другая за ступню, таща в разные стороны. Кипара взвыл от боли, опять отмахнулся морозными заклинаниями, сел в центре насыпавшегося сугроба, тяжело, с громким хрипом, дыша. У него горело уже все тело, с разной лишь степенью ожога в различных местах. Накопленная энергия, собранная за неделю со студенческой аудитории, стремительно таяла, едва удерживая жизнь в изрядно искалеченном организме. При этом каждое заклятие на холод тоже отнимало толику сил.

«Круг ведь был совсем маленький, — вспомнил маг. — Мне нужно просто выйти за его пределы. Только выйти из круга — и я спасен…»

Он рывком поднялся, бросился вперед, надеясь пробиться сквозь клубы наружу, — но невидимые в белесой пелене демоны сделали ему подножку, опрокинули, оседлали, схватили за руку, не давая начертить знаки. Кипара пробормотал весеннее заклинание чукотских шаманов, и демоны опять шарахнулись в стороны. Тело, одежду, асфальт вокруг покрыла изморозь. Колдун поднялся, начертал перед собой знак холода, сделал шаг в очистившееся снежное пространство. Начертал еще знак и сделал еще шажок.

Теперь он пробирался вперед медленно, но уверенно, вовремя отбиваясь от появляющихся из пелены лап. В белых клубах он не заметил только одного: начертанное в центре имя завернуло его движение, и он шел не наружу, он ступал по окружности, всего в полуметре от внешней стены западни.

Время шло, высасывая силы колдуна, а туман никак не хотел кончаться. Лап же становилось все больше. Они дергали профессора, толкали его, били, делали подножки, пока, наконец, он не споткнулся и снова рухнул в густой пар. На истерзанное, обожженное, почти сваренное тело навалились десятки врагов, удерживая ноги, руки, затыкая рот и вонзая когти в глаза. Кипара изогнулся в последней судороге — и затих.

Туман начал рассеиваться. Потоки горячей, пахнущей тиной воды потекли вдоль поребриков, сливаясь в канализационные люки, и на мокром асфальте перед дорожкой к дому остались лишь три безжизненных тела, распаренных и покрасневших от полученных ожогов.

Пустынник в эти минуты стоял на Кантемировской улице, зажав в кулаке ключи от машины, и глядел в сторону общежития Политехнического института, краем глаза фильтруя текущую от станции метро толпу, выискивая в спектре аур серую и безжизненную, переполненную тоской и одиночеством. Таких здесь, как и на любом краешке планеты, хватало с избытком. Однако сейчас магу требовалось, чтобы женщину беспокоило только одиночество, а не уныние от грядущей встречи с ненавистными соседями. Чистая тоска. И еще: его избранница должна быть достаточно симпатичной.

Вот его обостренного восприятия коснулась еще одна «серость». Обычное уныние одинокой женщины, для которой наступающие выходные не сулят ничего, кроме уборки, стирки, рюмочки вина со старой подругой и бесконечного просмотра телевизора. Полная пустота, которую усиливает ощущение недавней утраты… Не глобальной, но все-таки чувствительной… Кот, что ли, сдох? Или собачка?

Колдун отделился от стены, старательно прислушиваясь к исходящим от дамочки эмоциям. Нет, встречаться она ни с кем не собирается, ни с соседями, ни тем более с мужем. Что делать в выходные, не знает — ее жизнь посвящена только работе. Мышка серенькая… Но выглядит отнюдь не чахлой: со спины видно, как подчеркивает ее широкие бедра стягивающий талию пояс плаща; русые волосы собраны на затылке в большую кичку, открывая высокую смуглую шею. Если бы не две тяжелые сумки в руках, которые заставляли женщину сутулиться, сводить вперед плечи и пригибаться к земле… Пустынник ускорил шаг, прикоснулся к ее спине:

— Марина, это ты?

— Кто? — Женщина обернулась, маг увидел высокую грудь, круглое лицо с голубыми глазами, чуть изогнутые брови невероятно дымчатого оттенка, длинные ресницы, острый, словно выточенный резцом мастера, носик над узкими, но алыми губами, прижатые волосами к голове уши, в мочках которых сверкали бесцветными камушками крохотные золотые серьги. — Нет, вы обознались.

— Да нет же, это ты, ты! — уверенно кивнул колдун. — Мы же с тобой вместе, в одной школе учились! Забыла, как я тебе на третий этаж в форточку ромашки подбросил? Это я, Толик.

— Нет, — вздохнув, покачала головой его избранница. — Вы ошиблись.

— Марина, да вспомни же, — удержал Пустынник женщину за локоть. — Москва, Большая Академическая, Анатолий Метелкин. Ну?!

— Нет, — грустно усмехнулась она. — Во-первых, меня зовут Татьяной. Во-вторых, я никогда в жизни не училась в Москве.

— Не может быть! — упрямо мотнул головой маг. — Второй такой красивой женщины существовать не может!

— Может, как видите, — пожала плечами женщина и прошла мимо него.

— Постойте, Таня, — снова нагнал ее Пустынник.

— Что?

— Ну, ну… — в растерянности развел он руками. — Ну, давайте я вас хоть подвезу немного. Провожу. Чего вы мучиетесь с такими сумками?

— Зачем?

— Да просто, — пожал плечами колдун. — Наверное, потому, что вы как две капли воды похожи на мою одноклассницу, на которой я едва не женился. К тому же у меня есть машина и свободное время. Вы позволите вам помочь? Вы же ведь сейчас уйдете, и я не увижу вас больше никогда в жизни!

Татьяна продолжала колебаться. Она посмотрела на отъезжающие автобусы, до упора набитые торопящимися домой пассажирами, на толпу на остановке. Повернула голову к незнакомому мужчине:

— Я живу далеко. На проспекте Культуры, в самом конце.

— Так это хорошо, — уверенно забрал у нее сумки Пустынник. — Я смогу любоваться вами подольше.

Он быстрым шагом дошел до «восьмерки», спрятанной в тесном проулке с громким названием Парголовская улица, уложил сумки в багажник, открыл перед женщиной дверцу, помог сесть в приторно пахнущий сиренью салон.

— Откройте окно, Таня, — попросил колдун, заводя двигатель, — машина только после мойки, насквозь отдушками пропахла. Такое ощущение, что это не выветрится никогда в жизни… — Он выехал из переулка, влился в поток машин, повернул налево, к «Площади Мужества». — Вы только показывайте, куда ехать, пожалуйста. А то я, как вы могли догадаться, москвич. Не очень хорошо здесь ориентируюсь.

— Почему же вы тогда решили, что я училась с вами в одной школе?

— Вы красивы, вы очень красивы. Эти зовущие губы, эти глаза, этот точеный носик никогда в жизни не забуду. — Колдун покачал головой. — Глупо как все. Мы после школы собрались пожениться. Но поссорились. По мелочи. Она с родителями уехала. И все. Вот, я так холостяком и остался. Не встретил второй такой. — Пустынник покосился на спутницу, потом резко принял вправо, остановился.

— Что случилось?

— Я сейчас… — выскочил колдун, подбежал к цветочному развалу, быстро собрал несколько роз, хризантем, гвоздик, гладиолусов, вернулся и вручил всю эту охапку пассажирке: — Это вам, Танечка. За то, что вы так прекрасны. За то, что вы есть.

И тут Пустынник наконец-то ощутил первую волну тепла, которую излучила восхищенная женщина. Она еще не верила в происходящее, она еще думала, что все это — память незнакомца о какой-то Марине, что все это чужое и временное. Но цветы были перед ней, они излучали аромат только для нее и только ей холодили руки. И Татьяна невольно начала примерять на себя отблески чужой страстной любви.

Больше они не разговаривали, если не считать того, что женщина указывала дорогу. Наконец машина остановилась возле относительно нового четырнадцатиэтажного дома — так называемой «точки».

— Ну вот, — кивнула пассажирка. — Спасибо вам большое, я приехала.

— Подождите, Таня, — попросил колдун, глуша «восьмерку». — Я не могу отпустить вас так просто. И навсегда. Пожалуйста.

— Придется, — пожала плечами женщина. — Ничего тут не поделать.

— Нет, можно. Давайте, я… — Пустынник посмотрел на часы. — Поздно-то как уже. Давайте, я приглашу вас в ресторан? Вы ведь наверняка устали после работы, вам хочется поесть, отдохнуть. Не исчезайте.

— Вы зря стараетесь, Анатолий, — наклонила голову к цветам женщина. — Я — не Марина. Я — это не она. Вы напрасно пытаетесь себя обмануть.

— Я приглашаю не ее, я приглашаю вас. Таня. Татьяна, Танечка. Какое чудесное имя. Оно такое же красивое, как вы. Клянусь, я никогда в жизни не перепутаю ваших имен. Как никогда не перепутаю вас. Я знаю, ее больше нет. Зато я встретил вас. С первого взгляда понял, что… Что нельзя вас отпускать. Бог мне этого не простит.

— Скажите, Анатолий, — повернув из цветов голову, спросила пассажирка. — Вы что, не отдадите мне сумки, пока я не отвечу?

— Ой, — схватился за голову Пустынник. — Совсем забыл! Ну, конечно же, сейчас открою.

Он выскочил, поднял крышку багажника. Татьяна вышла следом, и тут же стало ясно, что взять одновременно цветы и сумки она не сможет.

— Похоже, вам придется меня проводить, — признала она.

— Что же, в нашей жизни есть и приятные моменты, — достал сумки колдун и захлопнул крышку багажника.

Вместе они поднялись на седьмой этаж. Татьяна отперла замок, пропустила его вперед, а затем, чуть оттерев мужчину в сторону, прошла с цветами на кухню. Зашелестела вода. Пустынник заглянул в комнату. Новенькие обои с камышами на сиреневом фоне, допотопный телевизор, одинокий диван и совершенно не стыкующееся с ним по стилю кресло, письменный стол и забитый книгами зеркальный шкаф. В прихожей на вешалке имелись только куртка и драповое пальто, обувная полка тоже выглядела весьма потрепанной. В общем, при всей чистоте и ухоженности богатством жилище не блистало. Присутствия мужской руки тоже не ощущалось. А это именно то, что требовалось. Вопрос только, насколько отзывчивой окажется хозяйка?

— Я могу предложить кофе, — крикнула с кухни Таня.

— Нет! — резко отказался Пустынник. — Только не так!

— Что случилось? — вышла в прихожую женщина.

— Не нужно так, — уже тише повторил маг. — Сейчас ты станешь варить кофе, готовить ужин. Потом мыть посуду, вспоминать про другие хлопоты. Не хочу… — Он взял ее руки за кончики пальцев, чуть приподнял. Женщина не отстранилась. — Пусть этот день станет не только праздником для меня, но и радостью для тебя. Мы поедем в хороший ресторан, и тебе не придется думать ни о еде, ни о посуде, ни о чем-либо еще. Ты будешь сидеть напротив меня, а я стану рассказывать тебе, насколько ты прекрасна. — Он наклонился и прикоснулся к ее пальцам губами. — Пожалуйста, Танечка. Очень тебя прошу.

Пустынник почувствал, как со стороны женщины потек к нему теплый ручеек энергии, как забилось ее сердце. Таня очень осторожно вынула пальцы из его руки.

— Подожди. Я переоденусь и приведу себя в порядок.

Отец Сергий, закрыв ворота храма, перекрестился, вышел с церковного двора, но повернул не налево — туда, где десятками окон светился поселок, — а направо, и через два десятка шагов проник через никогда не запирающуюся калитку на кладбище. Под еще не облетевшими кронами кленов, вдали от фонарей, ночная мгла казалась совершенно непроницаемой. Здесь пахло зеленью, свежестью, прохладой. Здесь царил вечный покой, который под одеялом темноты должен был всегда оставаться нерушимым. Шорох, разлетающийся от уверенных шагов священника, бесследно тонул в ветвях кустарника, в высоких колосьях никогда не кошенной травы, между древними и еще совсем новыми памятниками.

Наконец отец Сергий остановился. Он поднял лицо к небу, вскинул руки, с которых сползли до локтей свободные рукава рясы.

— Здесь ли вы, дети мои? — низким голосом пропел он.

— Мы здесь, здесь, здесь… — с разных сторон ответили ему.

— Храните ли вы верность хозяину нашему, владыке ночи и владетелю душ наших? — снова вопросил священник.

— Храним, храним, храним, — прокатился над могилами ответ.

— Готовы ли вы войти во врата отца вечности, хранителя вечного огня, породителя смерти?

— Готовы…

— Но примет ли он вас в свое лоно, отворит ли врата?!

На кладбище вновь опустилась звенящая тишина. Медленно, как капающая с сосновой доски смола, тянулось мгновение за мгновением. Ничего не происходило…

— Сколько времени… — Сдавленный шепот прозвучал громче колокольного звона.

— Заткнись, идиот, — так же оглушительно тихо ответили ему. — Еще несколько секунд до полуночи.

Дрогнули ветви, несколько кленовых листков, сорвавшись от резкого движения, спланировали на землю — и стало ясно, что мир вокруг меняется. Небо оставалось все таким же черным, так же смыкались над головами кроны деревьев — но кресты, ограды, склеп перед священником стали различимы довольно ясно. Особенно — кирпичная стена, обращенная к отцу Сергию. Она сперва побелела, потом налилась малиновой краснотой, поползла огненными пятнами, словно упавшая на костер бумага, засверкала совершенно ослепляюще — и наконец расползлась, открыв пылающие врата внутрь древней усыпальницы.

— Господин принял наши молитвы! — Священник подошел к пылающим вратам, развернулся на языках огня. — Но приготовили ли вы для него положенную жертву?

— Да, отче! — Двое крепких молодых ребят в кожаных куртках с перевернутыми крестами на рукавах и начищенными свинцовыми черепами вместо пуговиц выволокли к склепу девчонку лет пятнадцати в легком сатиновом платьице, со связанными за спиной руками и кляпом во рту. — Вот, возле клуба взяли. Городская, на танцы скакала.

Священник кивнул, взялся тонкими пальцами за ворот платья, с силой рванул, швырнул в сторону. Следом сорвал лифчик и трусики. Девочка забилась в крепких руках, но сделать ничего не смогла. Отец Сергий внимательно осмотрел обнаженное тело, вымеряя пальцами расстояние между родинками, затем кивнул:

— Да, нашего владетеля устроит такая жертва. Входите во врата, дети мои.

Сам отче вошел первым, следом втащили девочку ближние из его помощников. Затем, один за другим, внутрь просочились еще семнадцать молодых ребят. Отец Сергий остановился перед висящим на стене перевернутым распятием, вскинул руки, при этом низко кланяясь:

— Именем царя тьмы и хранителя огня, пожирателя душ и владетеля смертных… Повелеваю!!!

На стенах склепа сами собой вспыхнули высокие языки пламени над десятками черных свечей, заливая помещение пляшущим светом. Огненные врата затянулись и теперь отливали краснотой, словно раскаленный на огне железный лист. Отец Сергий развернулся — крест на его груди оказался так же перевернутым и кроваво отливал десятками небольших рубинчиков.

— Приготовьте жертву, — распорядился он.

Девочку опрокинули на стоящий посреди склепа стол, притянули к нему за плечи ремнями.

— Тебе страшно повезло сегодня, наша королева, — наклонился к ней священник и ущипнул пальцами за сосок с такой силой, что юное тело содрогнулось от боли. — Тебе невероятно повезло, ибо сегодня тело твое станет алтарем для мессы нашей, кровь твоя станет напитком нашим, уши твои станут ушами самого Сияющего. Ты уйдешь сегодня во мрак Ада, отнеся его повелителю слова нашей преданности и плоть нашей страсти…

Отец Сергий опустил руку к низу ее живота, вогнал палец в расселинку, спрятанную в курчавом пушке. Глаза несчастной, и без того запуганной, окончательно переполнились ужасом.

— Разведите ей ноги, — недовольно распорядился отче. — Так нам будет неудобно.

Трое сатанистов с готовностью ухватились за щуплые коленки, растащили их в стороны, прихватили ремешками, и отец Сергий снова с видимым удовольствием вогнал пальцы в сокровенную щелочку:

— Готовься, счастливица, королева наша. Настает твой высший час.

Девочка мотала из стороны в сторону головой, поскольку больше ничего сделать не могла.

Тут стена моргнула, пропустила сквозь себя два белых пятна, снова раскалилась. Сатанисты увидели двух крепких бородатых мужичков в длинных холщовых рубахах и заправленных в черные яловые сапоги шерстяных шароварах. Оба были опоясаны веревками, из-за которых торчали обычные плотницкие топоры. Больше всего они напоминали дровосеков из старых русских сказок.

— Ты глянь, — вздохнул один, со свороченным на сторону носом, — и впрямь шабаш бесовский.

— Как вы сюда попали? — растерянно выпрямился священник.

— А разве ты забыл, отступник, что на освященной земле стоишь? Нет здесь бесам силы над словом Божиим ни днем, ни ночью.

— Ну, как пришли, так и уйдете, — решил отче. — С молитвою. Ребята, связать их — и к алтарю.

Четверо оказавшихся вблизи от гостей сатанистов двинулись на «дровосеков». Один попытался прыгнуть вперед — «боксер» перехватил его руку, рванул к себе, одновременно отстраняясь, и мальчишка врезался головой в стену. Трое других, сообразив, что их не боятся, попятились.

— Да вы что, смертные?! — возмутился священник. — Пред лицом владетеля нашего стоите! Убейте их! Их всего двое!

Сатанисты, вынимая из карманов кастеты, цепи от бензопил, «телескопы», начали подтягиваться к гостям, выстраиваясь полукругом, однако нападать не решались.

— Сайхат, Герман! — зло приказал отец Сергий.

Двое самых крепких ребят — те, что приволокли к склепу жертву, — почти синхронными движениями вытащили из-за спин длинные железные пруты и, растолкав полукруг, шагнули к «дровосекам». Те тоже рванули из-за пояса топоры. «Боксер» принял прут на древко топора, толкнул обратно, нажал левой рукой чуть сильнее — холодный обух глухо ударил Германа в лоб. Сатанист начал падать, а топор уже метнулся дальше, снося свистящую цепь и вместе с ней врезаясь в прикрытую только кожаной курткой грудную клетку. Второй топорник от прута просто ускользнул, рубанул своим оружием Сайхата в висок, тут же с размаха огрел концом топорища другого поклонника дьявола между глаз. Рыцари церкви работали молча, споро и уверенно. Они били концами рукоятей в солнечные сплетения, рубили головы, охлаждали обухами черепа и проламывали ребра. Они не спрашивали паспортов, не выясняли возраста, трудностей детства, степени виновности, не рассуждали о гуманизме — они просто искореняли ересь, как это делали их деды, прадеды и прапрадеды и как это еще не один век будут делать их внуки.

Сатанисты вдруг поняли, что все происходит по-настоящему: настоящая кровь, смерть, боль, что сегодня будут убивать не какую-то жалкую беззащитную девчонку, а их самих — и все сразу кинулись врассыпную, прячась под алтарь, зажимаясь по углам, пытаясь вылезти в забранное решеткой и ржавым железным листом окно.

— Трусливые уроды! — взревел священник, сорвал со стены распятие, жахнул им об пол. Перекладины креста отлетели, центральная деревяшка треснула наискось, образовав на конце острие. Отец Сергий вскинул палку, направив на топорников: — Амамхет рангу антараго льюци!

С острия сорвалась молния, заметалась по склепу, спалив в легкий пепел нескольких сатанистов, но вокруг бородачей словно заиграла серебристая сфера, спасая их от магического пламени.

— С нами Бог, вера и слово Иисусово!

— А-а! — ринулся священник на «боксера», намереваясь проткнуть его острием получившейся огромной щепы.

Бородач отбил ее топорищем, крутанулся вокруг оси, выходя отступнику за спину и со всего замаха всадил освященный топор наискось меж лопаток. Послышалось шипение, в часовне запахло жженой резиной.

— Во славу Божию! — воскликнул топорник, перекрестился и выдернул свое оружие.

Священник упал на колени, покачался, словно в раздумье, а затем рухнул лицом в затоптанный цементный пол.

Пустынник подъехал почти к самому подъезду, выключил габаритные огни и заглушил двигатель.

— Вот, — кивнул он, — кажется, я не заблудился.

— Да, — вздохнула Татьяна. — Спасибо тебе за этот вечер. Вот уж не думала, что так кончится сегодняшний день.

— Это тебе спасибо, — не согласился Пустынник. — Сегодня я был самым счастливым человеком.

— Уже половина второго ночи, — отметила женщина. — Ты на каком берегу?

— В каком смысле? — не понял колдун.

— Ох, москвичи, — рассмеялась она. — Мосты у нас в два часа разводят. Если ты на левом берегу живешь, то домой до утра не попадешь. Не проедешь.

— А я и не думал.

— Вот именно… — прикусила губу женщина. — Ты ведь сегодня, кстати, совсем не ел в ресторане, я заметила. Может, поднимешься, кофе выпьешь? Заодно и с адресом своим разберешься. Мне совсем не хочется, чтобы ты из-за меня в машине перед поднятыми пролетами рассвета дожидался.

Она все еще колебалась, все еще не верила. Но душа уже излучала куда больше тепла и силы, нежели у всех посетителей «Метрополя» вместе взятых.

— Да, — кивнул Пустынник. — Наверное, кофе бы сейчас не помешал.

Лифт поднял их наверх. Таня подошла к двери, оглянулась. Колдун, повинуясь безмолвному призыву, обхватил ее за плечи, привлек к себе, впился в губы долгим поцелуем. Женщина даже задрожала от вспыхнувшего желания, отстранила его от себя:

— Что ты делаешь? Люди кругом.

— Где?

— Ну, здесь, за стенами… — обвела она рукой лестничную площадку, после чего открыла дверь.

Они вошли в прихожую и, едва захлопнулась дверь, Пустынник снова привлек ее к себе. И опять, едва любовная страсть начала затмевать ее разум, Таня отстранилась.

— Не нужно. Я сейчас, поставлю чайник.

— Ты чего, Танечка? — непонимающе спросил маг.

— Не хочу. Это не мое, чужое. Ты ведь все время не обо мне, ты о ней думаешь. Я же чувствую.

С легким шипением вспыхнул под чайником газ. Таня открыла холодильник, выложила на стол хлеб и колбасу.

— Подожди, пожалуйста. Я сейчас, умоюсь.

Пустынник, пожав плечами, присел на подоконник.

Женщина ушла в ванную, там громко зашумела вода. А мгновением спустя колдун ощутил такую волну звериной тоски, страха одиночества, что сорвался с места, распахнул дверь и рванул Танечку к себе. Но на этот раз не стал ее обнимать и целовать, а подхватил на руки и понес в комнату, шепча в ухо прижавшейся к нему женщины:

— Милая моя, единственная моя, родная, желанная. Неповторимая моя. Единственная, единственная, единственная…

Покрывая лицо, шею, волосы женщины поцелуями, маг уложил ее на диван, сдвинул ворот платья, прикоснувшись губами к плечам, груди. Расстегнул пуговицы на спине. Татьяна выгнулась, закинула голову, закрыв глаза. Она еще собиралась как-то протестовать, отказываться, но вслух не сказала ничего. Ткань поползла ниже. Пустынник скинул лямку бюстгальтера, сдвинул чашечку, открывая розовый, на глазах заостряющийся сосок. Колдун тронул его языком — и женщина наконец-то сдалась, полностью отдаваясь ласкам. Колдун впился в ее губы своими, одновременно поднимая подол, скользнул пальцами по животу, опустил их чуть ниже, скользнул снова, но уже под резинкой.

— Толя… — Ее пальцы впились мужчине в волосы, тут же испуганно разжались. — Толенька…

Колдун приподнялся, снова опустился, прижимая ее руку телом, а сам проник наконец-то в ее горячую влажную пещерку и очень осторожно, стараясь не спугнуть, начал ее ласкать. Истосковавшееся по любви тело отреагировало незамедлительно, и хотя женщина еще пыталась проявить какую-то самостоятельность, очень скоро ураган страсти снес ее здравомыслие и волю.

Все, на что хватило Таню после первого оргазма — это предложить раскрыть диван и избавить ее от одежды. После второго она попыталась проявить ласку в отношении Пустынника — но он быстро пресек эту самостоятельность и заставил свою жертву забиться от страсти в третий раз, после чего Танечка провалилась в сон.

Упившийся энергией, как проглотивший мамонта удав, колдун поднялся, отошел к двери, любуясь распластанной обнаженной женщиной, ее рассыпавшимися волосами, чуть приоткрытым ртом, плавным изгибом бедер.

Удивительные все-таки существа — эти смертные. Их век недолог — но они умеют порождать новую жизнь. Они поглощают кучу всякой отравы — но умудряются превращать ее в чистейшую живительную энергию. Они могут умереть всего лишь из-за нескольких вовремя и правильно произнесенных слов — но они же способны переносить самые невероятные тяготы. Они могут сгинуть из-за нехватки воды или съестного на протяжении всего нескольких дней — но они же в минуты счастья буквально из ничего порой выделяют столько энергии, что ее хватило бы на всех магов планеты. Они могут быть нежными, отзывчивыми, радостными. А бывают затравленными и упертыми, как те же спириты…

Интересно, как они там?

Пустынник пошарил у хозяйки дома по карманам, нашел ключи от квартиры, спустился вниз, к машине, взял в бардачке пробку с хрустальным шариком, вернулся назад. Таня продолжала безмятежно отдыхать, приходя в себя после многочасовых ласк, но даже сейчас, в минуты полной опустошенности, с ее ауры стекали струйки чистейшей энергии радости и воистину божественной благодати.

— День первый, — негромко отметил Пустынник. — Интересно, насколько хватит этой смертной?

Он омыл хрусталь под струей воды, выключил давно выкипевший и начавший чернеть чайник, после чего сел к столу и наложил на шар руки, мысленно вызывая запах спиритов, ставших его покорными рабами:

— Ну, где же вы, что делаете сейчас? Догадались вернуться домой, убив неопытного колдуна, или так и стоите над его телом?

Спириты не откликались. Ни по одному, ни все вместе, ни здесь, ни в далеком сибирском городе, ни живые, ни мертные. Создавалось впечатление, что они просто исчезли — рассыпались на мелкие составляющие, растворились в окружающем мире, и колдовской призыв не способен найти адресата.

— Странно… — пожал плечами маг. — Хорошо, а где сам щенок?

На этот раз шар нашел жертву сразу: прихвостень местных полицейских преспокойно дрых на полутораспальной постели, головой к легкой тюлевой занавеске.

— Вот это да! — зачесал в затылке Пустынник. — А ты оказался не так прост, как прикидывался, шкет. Что же мне тогда с тобой делать?

Взгляд его упал на высокие алые розы, стоящие на столе в хрустальной вазе, и маг, кожа которого еще помнила страстные поцелуи Танечки, тихо захихикал:

— Я пошлю тебе любовное послание, мальчишка. Интересно, знаешь ли ты, кто такая Ночная Фея?

Пустынник быстро оборвал лепестки с розовых бутонов, пошарил по все еще неразобранным сумкам хозяйки и, естественно, нашел там пучок сельдерея — какой же приличный ужин без зелени? Лепестки роз и пахучие листочки сельдерея он мелко разорвал пальцами, старательно растер. Поставил на маленький огонь сковородку, кинул зелень на нее — сушиться. Теперь ему требовался любовный секрет. Колдун вернулся в комнату, несколькими поцелуями вернул Таню из далеких грез в реальный мир, осторожно коснулся пушка внизу ее живота.

— Толенька… — сонно пробормотала она. — Кажется, я больше не могу…

— Можешь, — тихо сообщил маг. — Но пока я хочу лишь постелить тебе постель.

Он перенес свою избранницу на кресло, поднял диван, вытряхнул принадлежности, застелил ложе, подхватил и переложил на него Таню. Укрыл одеялом, плотно подбив края, опять начал покрывать лицо поцелуями, скользнул рукой к ее сокровенной щелочке.

— Толя… — прошептала она.

— Я сейчас. — Он поцеловал женщину напоследок в лоб, быстро вышел на кухню, собрал в щепоть уже начавшую подсыхать травку, стер с пальцев влагу, кинул все обратно на сковороду, помешал пальцем. Металл должен был оставаться не раскаленным — чтобы не сжечь органические составляющие зелья, но и не холодным — не то до самого утра ничего не высохнет.

Пустынник еще немного уменьшил огонь, после чего отправился в ванную, хорошенько отмылся после долгого, долгого дня, а когда вернулся, сдобренная любовным секретом травка на сковороде уже высохла настолько, что без труда растерлась в легкий, невесомый порошок.

— Отлично, — собрал его на ладонь колдун, другую руку накладывая на шар и устанавливая контакт со спальней своего врага. — Посмотрим, сумел ли ты расставить вокруг своей обители надежную защиту. Приди, фея вечной любви, услышь мой зов, утоли мои печали, раздели мое ложе, мою страсть и мою судьбу…

Пустынник сдул с ладони порошок на шар, передавая туда, в неведомо где находящееся жилье, призывный аромат — после чего немедленно разорвал контакт и тут же тщательно вымыл руки.

— Приятной тебе ночи, мальчишка, и сладких любовных утех. А я пойду в постель. Меня тоже ждет нежная, горячая женщина.

Алексей проснулся от грубого тычка в плечо, недовольно поднял голову и увидел мелкий меховой комочек, мелькнувший через комнату к кухне.

— Домовой?

Дикулин, протерев глаза, опустил ноги на пол, прошлепал на кухню следом за своим тайным соседом и увидел, как тот, отогнув пластиковую решетку вентиляционной шахты, торопливо протискивается в образовавшуюся щель. Несколько раз мелькнули коричневые пятки, словно пытающиеся оттолкнуться от воздуха, и домовой исчез.

— Вот те раз, — зачесал Леша в затылке.

Домового он, можно сказать, завел сам. Положено каждому приличному хозяину иметь в жилище это существо — вот и завел. Вообще-то, в панельных домах они селиться не любят, и когда Дикулин, еще постигая азы знахарского и ведовского дела, начал ставить в уголок квартиры стакан молока и кусочек свежего хлеба, все это пропадало зря. Однако как-то летом он приманил в котомку «хозяина» одного заброшенного деревенского дома, посулив спокойную сытую жизнь, и с тех пор скрытный малыш время от времени шуршал по углам малогабаритной квартиры.

Особой пользы от домового Алексей не замечал: скотины у него, естественно, не имелось никакой, в бытовой техникой древние существа сами ничего не смыслят. Но все равно содержал — потому как положено.

И вот гляди ж ты — откликнулась его забота каким-то непонятным пока образом. Домовой из квартиры внезапно решил удрать, а перед уходом предупредил и его, спящего. Вот только что не понравилось мохнатому малышу? Каких-нибудь животных типа птиц, крыс или мышей домовые и сами откуда угодно выжить могут, от воров-разбойников спрячутся — ни в жизнь не заметишь. Разве только какая колдовская напасть намечается, от которой в щели за батареей не отсидишься?

Дикулин настороженно огляделся, и у него на душе немедленно появилось нехорошее предчувствие. Ему тоже захотелось побыстрее удрать из своего дома — вот только как? В вентиляцию он не пролезет, из окон выпрыгивать высоко, в дверь… Нет, если опасность откуда и подкрадется, то как раз из нее. Сам в лапы беде и влетит. Тогда что делать, куда прятаться?

В этот момент Алексею почудилось содрогание дома от чьих-то тяжелых шагов, и молодой человек метнулся к секретеру, схватил с него толстый красный маркер:

— Будем надеяться, это не ОМОН, — пробормотал он, рисуя круг и вписывая в него семисторонний многоугольник. — Иначе я навеки получу славу законченного идиота.

Над каждой из сторон он поставил по защитному знаку от всевозможных магических напастей: от дурного глаза, от дурного слова, от порчи, от чужой судьбы, от падучей, от оседлой, от бесов земных, после чего откинул маркер и встал в центр получившейся фигуры.

Почти сразу содрогнулась входная дверь, пропуская сквозь себя незваного гостя, и Леша увидел огромную голую бабу. Точнее, бабищу — она не помещалась под потолком, а потому была вынуждена сильно пригибаться; зеленые патлы волос болтались почти до колен, кожа по всему телу свисала крупными складками, пальцы на растопыренных руках размером превосходили дикулинские руки. Утробно рыча, гостья с размаху рухнула на постель и принялась нетерпеливо рыться в одеяле и подушке — по комнате полетели белоснежные куриные перья.

Алексей закрыл глаза, боясь себе представить, во что бы он сейчас превратился, не подними его домовой из теплого гнездышка. За одно это мохнотела уже можно поить молоком до конца жизни. Или даже водкой — если он, конечно, захочет.

Бабища, не найдя никого на расстеленном ложе, с недовольным рычанием пошла по квартире, хлопая дверцами шкафов, дверьми ванной и туалета, шаря в духовке плиты и под плитой, пытаясь просунуть жирные пальцы за батарею и холодильник. Пока тетка шумно ковырялась на кухне, Алексей осторожно перевел дух и сел на пол: если не заметила сразу, значит, и потом в защитной фигуре не найдет. Он подобрал ноги и с тоской посмотрел на часы: половина пятого. До рассвета эта тварь наверняка не уберется. Значит, придется коротать часы здесь. Главное — не заснуть и не вывалиться из знака. Иначе — точно хана.

Ночная фея ушла только в девять. В ту самую минуту, когда на другом конце города, на проспекте Культуры, на диване под толстым ватным одеялом заворочалась Татьяна. Она повернулась набок, ткнулась головой Пустыннику в плечо, удивленно приоткрыла глаза. Черты ее лица смягчились, она положила голову магу на грудь и тихо прошептала:

— А я думала, что все это сон. Что ты мне приснился… Как хорошо… Каждый бы день так просыпаться. Чтобы суббота, чтобы никуда спешить не нужно, чтобы ты рядом.

— Так и будет, — пообещал колдун, гладя ее волосы. — Я останусь рядом с тобой столько, сколько ты пожелаешь.

— А если я захочу забрать тебя навечно?

— Если ты останешься счастлива со мной вечность, — пожал плечами Пустынник, — я согласен.

— Как-то больно легко ты соглашаешься, — передвинулась Таня, навалившись на него грудью. — Дай честное слово!

— Клянусь вечностью, — поднял правую руку колдун. — Я буду рядом с тобой все время, я стану исполнять все твои желания и мелкие прихоти, я буду любить тебя, ласкать, носить на руках и не покину тебя, прекраснейшая из женщин, пока ты будешь счастлива рядом со мной.

— Откуда же ты взялся, Толенька? — прижалась к нему Татьяна. — Где же ты был раньше? Господи, какая я счастливая…

Это было правдой. Это было истинной правдой. Хозяйка крохотной питерской квартирки лучилась от счастья. Она истекала потоками радости и удовольствия, она могла заменить собою угольную ТЭЦ или маленький атомный реактор, она могла летать, как птица, и пробивать тоннели в прошлое и будущее. Она была счастлива. Но пока еще шел только второй день…

— Так бы лежала и лежала, — прижалась ухом к его груди женщина. — Жаль, что это невозможно. Сейчас кофе сделаю. И на завтрак что-нибудь придумаю. Что-то я ведь вчера покупала. Забыла уже все…

— Не нужно, — обнял ее Пустынник. — Сейчас поднимемся, съездим в какое-нибудь кафе, потом заедем в магазин, купим стиральную машину, телевизор и билеты в театр. Ты не откажешься, если я приглашу тебя вечером в театр? Только боюсь, для такого случая мне тоже придется что-нибудь купить. Я не брал с собой вещей. Как-то не планировал ничего на счет вечности.

— Подожди, — посерьезнела Таня. — Ты чего, решил купить стиральную машину? Сюда? Почему?

— Странный вопрос. — Пустынник взял ее руки в свои и по очереди поцеловал каждую ладошку. — Я не хочу чтобы эти руки сушились стиральным порошком, чтобы истирались о всякие тряпки. Пусть бельем занимается железяка. Будет куда лучше, если это время ты проведешь рядом со мной.

— Я не могу принять такой дорогой подарок, — решительно покачала головой Татьяна, усаживаясь в постели и прикрывая грудь краем одеяла.

— Какой подарок? — сделал удивленное лицо Пустынник. — Всего минуту назад ты сказала, что оставляешь меня себе на целую вечность. Я не согласен прожить целую вечность без телевизора. Мне, знаешь ли, нравится эта новомодная штучка. И я не согласен, чтобы моя любимая целую вечность занималась стиркой вместо того, чтобы сидеть рядом со мной, положив голову мне на плечо. Или твое предложение было шуткой?

— Значит… Подожди, — замотала она головой. — Ты… Ты серьезно? Нет, так не бывает.

— Я дал клятву, — мягко напомнил колдун. — В нашей среде не принято нарушать своих обещаний. Хотя, конечно, ты имеешь полное право меня изгнать.

— Нет-нет, прости, пожалуйста… — Женщина положила ладонь ему на грудь. — Нет, я говорила правду. Не уходи. Наверное, я совершаю глупость, но ты не уходи. Оставайся. Да, — выдохнула она, — оставайся. Просто… Как-то неожиданно все случилось. Быстро. Да, я совсем как парень из анекдота. Побыстрей закончить и выпить пива.

— Какого анекдота? — заинтересованно приподнял брови Пустынник.

— Неужели не слышал? Парень просыпается утром с девушкой в постели. Девушка думает: «Вот и утро. Наш шкаф мы поставим здесь, в углу». А парень: «Вот и утро. Нужно спроваживать ее поскорее и пива выпить».

— Отличный анекдот, — согласился колдун. — Шкаф тоже нужно купить.

Женщина звонко рассмеялась, потрепала его волосы:

— Да, у тебя есть ответ на все. Но только… — Она вновь посерьезнела. — Скажи мне, Толя. За всю ночь ласк ты так ни разу и не проник в меня… Сам. Это…

— Это тоже относится к области анекдотов, Танечка, — откинулся на подушку Пустынник. — Приходит женщина к врачу и говорит: «Доктор, что мне делать? У меня муж стал импотентом на двести процентов». Доктор отвечает: «Вы, наверное, ошиблись. Вы хотели сказать — на сто процентов». — «Да нет, доктор. Импотентом на сто процентов он был раньше. А вчера зацепился за дверной косяк и прикусил себе язык…»

— Вот, значит, что, — погрустнела Таня.

— Да, — вздохнул маг. — Я приехал сюда именно для того, чтобы лечиться. Вообще-то, раньше меня это мало беспокоило. Пока я не встретил тебя, женщины меня особо не интересовали. Но ты знаешь, Танечка, я почти рад своему состоянию. Если бы не оно, я бы больше думал о себе, а не о тебе. А сейчас, видя твои эмоции, сопереживая твоей страсти, я испытываю, наверное, даже больше наслаждения, чем если бы делал это сам. Неужели тебе было со мной плохо?

— Мне было очень хорошо, Толенька, — покачала головой она. — Но я хотела бы сделать то же самое для тебя.

— Значит, ты меня понимаешь… — Пустынник взял ее за руку, потянул к себе.

— Нет, подожди… — отстранилась женщина. — Я сейчас не могу. Столько всего сразу — голова кругом. Подожди немного. Мне нужно немного освежиться. Сейчас, схожу в душ и вернусь.

Пока Таня шелестела струями воды, колдун включил телевизор. Неумело тыкая пальцами в кнопки на лицевой панели, нашел по очереди все три канала, удивленно хмыкнул: мало того, что кнопок всего двенадцать, так ведь еще и заняты не все. Остановился на самом верхнем, начал одеваться, краем глаза глядя на экран. Когда часы пропикали десять, опять пощелкал кнопками и, наткнувшись наконец на выпуск новостей, замер, с интересом глядя на экран.

— Сразу несколькими страшными трагедиями отметился минувшим днем в ленте новостей город на Неве. Так, вчера прямо на рабочем месте скончался начальник строительного отдела при администрации города Аркадий Давыдович Рюмин… — На экране промелькнули укрытые белой простыней носилки. — По мнению врачей, причиной его смерти мог стать скоротекущий перитонит. Не успел наступить вечер, как на диспетчерский пункт пришел сигнал от жителей улицы Гашека о прорыве магистрали с горячей водой. К тому моменту, как водоснабжение района было прекращено, в размыве обнаружили тела трех человек, скончавшихся от многочисленных ожогов. Среди них — выдающийся ученый, востоковед, ведущий специалист Института иностранных языков профессор Евгений Павлович Кедров.

Пустынник вскинул руку и согнул на ней два пальца.

— Но и на этом не закончился для питерцев страшный день двадцать второго сентября, — продолжала дикторша. — Патрульный наряд милиции в поселке Тимачево Ленинградской области обратил внимание на нескольких подростков, убегающих с городского кладбища. Некоторые из задержанных имели ножевые ранения. Они и сообщили о проводившейся в одном из склепов черной мессе. По предположению работников правопорядка, сатанисты были застигнуты священником местной церкви, отцом Сергием. Сатанисты убили настоятеля, после чего в их среде возникла драка. Жертвами поножовщины стали восемь человек, пятеро ранены. Остальные участники преступления разыскиваются.

Колдун довольно расхохотался и загнул третий палец.

— Что случилось? — на ходу заворачиваясь в широкое полотенце, заглянула в комнату Таня.

— Интересная передача, — сладко потянулся Пустынник. — Так мы едем?

— Я не знаю, — опять смутилась Таня. — Начинать знакомство с таких расходов…

— Прочь сомнения, единственная моя, — привлек ее к себе колдун и крепко поцеловал. — Вечность — значит вечность, вместе — значит вместе. Все или ничего! Мне не нужен никто, кроме тебя, Танечка. Я принесу тебе счастье, богатство, любовь. Скажи мне только одно слово, Танечка. Скажи мне: «да».

— Боже, что со мной происходит…

— Неправильно, — хитро улыбнулся Пустынник. — Одно слово.

Таня покачала головой, облизнула пересохшие губы, тихо сказала:

— Да…

И колдун скрепил обет долгим крепким поцелуем.

— Что происходит?! — В этот раз глава Северного Круга начал говорить, даже не дойдя до своего места. Мантия его была небрежно накинута на плечи, из-под нее проглядывал серый однобортный костюм, ворот светло-серой рубашки стягивал узкий узел темно-синего однотонного шелкового галстука. — Черемуха, это, кажется, по твоей части?

— Хозяин на банкете со шведами, — поднялся со своего места толстяк, — беспокойства не выказывает. Либо не знает, либо значения не придал. Подопечный пошел на контакт. Я предложил ему работу в Смольном, чтобы он находился на глазах. Должен согласиться. Хотя пришлось предложить повышенный оклад…

— Я не о том! — Банкетный зал к незапланированной встрече никто не готовил: часть штор была снята, стулья лежали на столах, целясь в потолок лакированными деревянными ножками. Великий сдернул один из стульев, грохнул об пол и опустился сверху. — У нас за один день три черных колдуна к праотцам отправились! Все как один — мертвечинники, все стукачи московские. И это не считая Испанца и Пустынника, что еще раньше по голове получили. Ладно Лука, туда ему и дорога, Кипара и Испанец тихими были — но Готик, Готик! Тридцать лет пасли, туфту подкидывали, доказательства, что нет никого из нас в помине. И тут нате вам: три тушки за день! Что решит Московский Круг? Что мы объявили ему войну? Что на север нужно отправлять карательные отряды?

— Я прошу вас надеть капюшон, Великий, — спокойно возразил Черемуха. — Окна открыты. Вас могут опознать.

— Опознать? — фыркнул глава Круга. — Посмотри по сторонам! Половина магов уже сбежала! Через день они будут целовать пятки Славутичу и Изекилю, молить о пощаде, клясться в преданности и выдавать все наши секреты!

— Я прошу вас надеть капюшон, Великий, — упрямо потребовал толстяк. — Я отвечаю за безопасность Круга и не хочу, чтобы хоть кто-то знал вас в лицо.

— Не считая предателей?

— Предателей в наших рядах пока нет, — покачал головой Черемуха. — И каждый из нас знает: измена — самый ненадежный способ спасения жизни.

— Уважаемый маг знает еще какие-либо способы обеспечения безопасности Круга, кроме моего капюшона? — насмешливо поинтересовался Великий, однако голову все-таки укрыл.

— Знаю, — кивнул лысый толстяк. — Я проверил все убийства и заметил, что концы спрятаны очень хорошо. Нет ни единого указания на то, кто приложил к ним руку. Зато у нас есть молодой и способный мальчик, который уже засветился на взятии Пустынника. Теперь мы засветим его телохранителем кого-нибудь из руководства города и подкинем Москве мелкое указание его причастности к зачистке черных колдунов. Изекиль не может не знать о пророчестве святого Ипатия. Он не может не бояться, что в две тысячи четвертом году с севера явится белый витязь, который не даст возвести на трон дочь восходящего солнца и разрушить Россию. Пусть он считает, что за всеми зачистками этих любителей мертвечины стоит наш юный друг и что мой подопечный и есть тот самый белый витязь. Такая сила для белого витязя вполне оправдана. Пусть боится. Мы подставим мальчишку, по мере сил прикроем его от атак, когда это получится сделать незаметно. Пусть Московский Круг травит его, а мы останемся в стороне. Нас как бы не существует. Пусть Изекиль сперва помучается, пытаясь управиться с мальчишкой. Когда москвичи наконец смогут его убить — то обрадуются, расслабятся и оставят нас в покое. С другой стороны, они же прекрасно знают, что нашей основной задачей был перенос столицы из Москвы сюда и перераспределение сюда же энергетических потоков. Парнишку можно заморочить, заставить предпринять некие шаги с этой целью. Пусть при случае он попытается поговорить на эту тему с кем-нибудь из правительства или засветится иным каким-то образом. Тогда москвичи примут его за главу Северного Круга, опять же уничтожат и успокоятся.

— Да, Черемуха, ты знаешь толк в своем деле, — признал Великий, потирая виски. — У тебя всегда находится выход из самых рискованных ситуаций. Пожалуй, эта комбинация может получиться. Первый вариант использования чужака кажется мне более интересным. Изображать из него главу Круга получается слишком топорно. Лучше сделаем вид, что нас не существует. Вообще.

— Тогда послезавтра я выйду на своего подопечного и повторю свое предложение. Если будет колебаться — увеличу оплату или предложу иные варианты вознаграждения.

— Да, — кивнул Великий, — экономить в этом случае выйдет себе дороже. Только почему не завтра?

— Завтра воскресенье, — пожал плечами лысый толстяк. — Работа представителя администрации в выходной день может показаться подопечному подозрительной. Пусть для мальчика все выглядит естественно и спокойно. Московский Круг все равно не успеет быстро разобраться в ситуации и подготовить ответные меры. Несколько дней в запасе у нас есть.

— Да будет так! — хлопнул ладонями по столу Великий. — Раз Черемуха успел так хорошо продумать каждую мелочь, разрешаю ему на свое усмотрение принимать все решения по этому делу и при необходимости выбирать для себя помощников. Остальных же прошу проявить осторожность. Жестокость Изекиля известна, и действия его могут оказаться самыми неожиданными и опасными. Уходите в глубочайшую защиту и не откликайтесь ни на чьи призывы, кроме моего или Черемухи. Все остальные дела и планы объявляю несущественными. Нужно спасать Круг.

Третий секретарь наркомтяжпрома Вячеслав Михайлович Скрябин был мало известен среди политиков и руководителей страны. Он никак не отметился ни во время гражданской войны, ни в кровавых внутрипартийных сварах коммунистической партии; у него не имелось друзей или знаменитых родственников, не было ничьей поддержки — ни политической, ни товарищеской. Он обладал всего лишь одним качеством: высокой работоспособностью. Он не выступал на митингах, не ходил на собрания, никак не распространялся о своем дореволюционном прошлом. Он ни разу не был замечен в употреблении спиртного и совершенно не интересовался женщинами. Он просто сидел на работе, ковыряясь во множестве бумаг, приходящих в наркомат — планы производства, потребности в сырье, в новых станках и квалифицированных специалистах, организация рабкринов, специализированных училищ, строительство подъездных путей, тара, склады обычные, транспортные и промежуточные…

Руководители молодой Советской республики умели говорить красивые слова, многие из них могли ходить в лихие кавалерийские атаки или драться за каждый клочок земли, буквально зубами вцепившись в окопный бруствер — но вот заниматься организацией производства, долго и нудно корпеть над документами, скрупулезно высчитывая приходы и расходы, — этого бывшие комбриги и политруки делать не умели, да и не хотели, испытывая животный ужас перед судьбой канцелярской крысы. Поэтому, когда в только начавшем формироваться наркомате появился человек, который кратко пояснял, что происходит, что и зачем нужно делать и какие распоряжения издавать — за него ухватились двумя руками. Вячеслав Михайлович не делал карьеры — он мгновенно стал правой рукой наркома, каковой и оставался все время. Сперва у Кагановича, потом у Баранова и наконец — у Межлаука. Места для карьерного роста у него не имелось: для фигуры выше третьего секретаря требовалась воля на политические решения, он переставал быть просто исполнителем, превращаясь в политического деятеля. А товарищ Скрябин к этому отнюдь не стремился. Он хотел быть всего лишь исполнителем: он приводил в жизнь указания политбюро, превращая в пачки распоряжений и инструкций то, что отмечалось в протоколах заседаний одной строкой, либо не отмечалось там вовсе никак. А нередко и «забывал» делать что-то, что партия и правительство считали первостепенным, но… Но не могли довести до директоров, райкомов и рабочих училищ, не проведя решения мимо кабинета товарища Скрябина, не получив его подписи и печати и не разослав соответствующих распоряжений по местным отделениям его наркомата. А проследить за истинным смыслом сотен исходящих циркуляров не мог никто, кроме самого Вячеслава Михайловича.

Третий секретарь наркома не принимал политических решений, не участвовал в заседаниях политбюро или в совещаниях у товарища Сталина, но докладывать о состоянии промышленности ходил к генеральному секретарю именно он.

Славутич решился проявиться среди смертных, когда понял, что включение Изекиля в Круг не сделало страну прежней, Святой Русью, а наоборот — погрузило ее в кровавый хаос. Казалось, еще немного — и из передовой державы мира она превратится в пустыню, по которой носятся друг за другом племена плохо вооруженных дикарей. И когда завладевшие Петроградом, а вместе с ним — и священной усыпальницей большевики одержали победу над своими врагами, он рискнул взять документы смертного и прийти в наркомат промышленности. В конце концов, он был единственным человеком в стране, который пережил промышленный бум в России при Иване Грозном, при Екатерине Великой, при Александре Втором и единственный понимал, что необходимо для нового возрождения.

У него все получалось отлично — вначале. Пока внезапный, буквально убийственный удар не пришел извне.

Стране было больно и страшно — эти боль и страх стекались к алтарю в подземелье Кремля, обжигали Великих, а потому в последние недели Круг почти не собирался. Тоже очень тревожный признак: гибель Круга будет означать гибель всей Руси. Славутич понимал это — но сделать ничего не мог.

Чувствовал он и то, что над Русью повисло зловещее проклятье, выпивающее все ее соки, иссушающее, сводящее в судорогах, причиняющее страшные муки, не оставляющее сил на борьбу с врагом, — но никак не мог определить, откуда это проклятие исходит. Попытки провести обряд прорицания неизменно срывались, в шаре гуляла белесая пелена, жертвенные животные разлагались еще до того, как он успевал вскрыть их утробу.

Это не удивляло: какой-то опытный колдун успешно заметал следы своего вмешательства, опасаясь ответного удара. Удивляло другое: как ему удалось пробить выставленную Кругом магическую защиту и преодолеть благословение невской земли, делающее русское воинство непобедимым? Как? И кто обладает такой огромной силой, оставаясь в то же время неведомым для остальных магов планеты?

Вячеслав Михайлович Скрябин вернулся к документам, просматривая сводки с заводов, ничем не отличающиеся от фронтовых: потеряны минские и харьковские, таллинские и юрьевские предприятия, при эвакуации немецкая авиация уничтожила станки фрезерного парка Пижского авторемонтного завода, разрушен железнодорожный мост на нижегородском направлении, составы скапливаются на вокзалах Калуги и Твери и периодически бомбятся, гибнут вагоны, гибнут паровозы — а их требуется все больше и больше. Строительство Транссиба остановлено, на фабрики Дальнего Востока рассчитывать бесполезно. И опять — сожженные, пущенные под откос, вставшие без паровозов составы с углем, со станками, с рабочими и их семьями.

Чем мог помочь им Славутич? Натянуть облачные поля, повесить непроницаемую для авиации завесу дождя. Но и это невозможно делать непрерывно — те же самые пути размокнут и поползут, как по киселю, вздувшиеся реки начнут сносить мосты. Да и не получается прикрыть облаками сразу всю Россию, слишком уж она для этого велика.

Скрябин раздраженно отпихнул отпечатанные через копирку листки, сжал виски пальцами:

— Кто же это может так действовать, где он прячется? Неужели предусмотрел все ходы, не оставил никаких зацепок?

Славутич снова опустил взгляд на бумаги. Сводки, отчеты, сообщения, телеграммы, телефонограммы… Он сосредоточился, пытаясь поймать за хвост ускользающую мысль: телеграммы, телефонограммы… Да, колдун заблокировал все пути сбора знаний с помощью магии — но смог ли он управиться с новыми изобретениями смертных?

— Ольга Михайловна, — снял третий секретарь трубку телефона. — Сходите, пожалуйста, в библиотеку и принесите мне подшивку центральных газет за начало лета. Скажем, за май — июнь включительно.

Если влияние неведомого колдуна так велико, как это кажется, то его действия не могут не отразиться на происходящих в мире событиях. Возможно, пресса смертных заметила отзвуки каких-то из его деяний. Это даст ниточку, а уж за нее удастся вытащить и все остальное…

Скрябин опять вернулся к документам, пытаясь сформировать из двух-трех разоренных заводов, уезжающих к Уралу, один, но полноценный, собрать для него рабочую силу, поставить выполнимые задачи, чтобы, закрыв папку, открыть другую и опять увидеть разгром, мертвые цеха, прорванные плотины, обугленные остовы агрегатов.

Стук в дверь послышался, когда стрелки часов показали десять. Вячеслав Михайлович, потянувшись, громко разрешил:

— Войдите!

Тяжелая, звуконепроницаемая дубовая створка поползла в сторону, и третий секретарь увидел охранника с петлицами лейтенанта НКВД, несущего следом за опрятной секретаршей толстенные пачки газетных подшивок.

— Здесь «Известия», «Правда» и «Советский рабочий», — сообщила девушка.

— Да, спасибо, — поднялся Скрябин. — Оленька, напои товарища чаем и, пожалуй, можешь идти отдыхать, время уже позднее. Ты доберешься?

— Не беспокойтесь, товарищ третий секретарь, я ее провожу, — многозначительно улыбнулся совсем еще юный лейтенант. Славутич махнул рукой, отпуская обоих, и склонился над подшивкой.

Откуда начинать? С мая, с самого начала года, с июня?

— Пожалуй, начнем со дня начала войны, — решил он. — А там стану листать назад, пока не найду что-нибудь интересное. Значит, двадцать второе июня…

Он быстро просмотрел «шапки», раскрыл подшивку на нужном номере — и в то же мгновение газета полыхнула огненным прямоугольником внизу страницы. Маг моментально схватил графин с водой, неизменно выливаемый им в горшок с фикусом в углу кабинета и так же неизменно наполняемый секретаршей свежей водой, плеснул на подшивку. Оставшееся черное пятно сохранило правильную форму, лишь немного затронув соседние заметки. Сообщений про начало войны здесь пока не было — подготовленный ночью набор был пущен в печать еще до того, как разразилась главная трагедия двадцатого века. Славутич, прихватив графин, передвинулся к подшивке «Известий», раскрыл на нужной дате и тут же залил полыхнувшую вверху страницы заметку.

— Ну, вот ты и показал свой хвост, колдун, — удовлетворенно кивнул маг, возвращаясь на свое рабочее место. Он опять взялся за телефон: — Ольга Михайловна, вы еще здесь? Зайдите пожалуйста.

И когда раскрасневшаяся то ли от чая, то ли от общения с лейтенантом девушка зашла в кабинет, притворив за собой дверь, он указал на подшивки:

— Видите выжженные места?

— Это не я, Вячеслав Михайлович, — моментально побледнела девушка, — я их даже не открывала.

— Верю, — кивнул Скрябин. — Однако попрошу вас немедленно взять машину и проехать в ближайшую библиотеку. Скажете, что выполняете мое распоряжение. Можете взять охранника, если не чувствуете себя в безопасности. Найдите целую подшивку, прочитайте эти заметки, а затем по телефону перескажите мне их содержание. После этого можете быть свободны до завтрашнего утра.

— Хорошо, Вячеслав Михайлович, — кивнула девушка. — До завтра, Вячеслав Михайлович.

— До свидания, Оленька. Поторопитесь, пожалуйста, это очень важно.

— Да, я сделаю. До свидания, Вячеслав Михайлович.

Секретарша позвонила меньше чем через час.

— Я нашла заметки, которые выгорели в тех подшивках, Вячеслав Михайлович, — сконфуженно сообщила девушка. — Но там говорится только о том, что в Самарканде вскры…

Послышался хрип, стук, чьи-то испуганные выкрики. Славутич, прислушиваясь, ждал.

— Товарищ третий секретарь, — наконец послышался в трубке мужской голос. — Оля, наверное, не сможет вам ничего передать. У нее не прощупывается пульс, и она не дышит. Наверное… Наверное…

— Отвезите ее в ближайший госпиталь, — распорядился Скрябин. — Возможно, еще не поздно что-то сделать…

Сам Славутич в это не верил. Было ясно, что враждебный колдун наложил заклятие на любые сообщения о каком-то случившемся в Самарканде событии. Случившемся как раз накануне войны. Что это может быть?

Самарканд. Земли древних цивилизаций с относительно слабой колдовской школой. Если не считать Такгута, что несколько веков назад, перед сном, устроил там довольно кровавое прощание. Причем он наложил на свою усыпальницу не просто защитное проклятие, а проклятие…

— Изекиль… — с ненавистью пробормотал Великий. — Только он мог вскрыть могилу, накликая проклятие на Русь, только он, отвечая за безопасность Круга, мог заблокировать любые сообщения об этом событии, которые направлялись внутрь Круга, — точно так же, как уничтожает проклятия, наветы, заговоры и заклинания, направленные против его членов. Поэтому ни я, ни Ахтар ничего не узнали о проделанной подлости!

Скрябин придвинул к себе стеклянный бюст Ленина — чуть не единственное украшение его кабинета, если не считать портрета вождя, развернул, плеснул на прозрачную лысину водой из графина, растер быстрым движением:

— Ну, ну, где ты, порождение морока…

Наконец в голубом кварцевом стекле появился тонкий профиль мага, одетого в серо-зеленый френч и спрятавшего голову под огромную матерчатую фуражку с непропорционально длинным козырьком. Изекиль приподнял голову и застрелял черными зрачками по сторонам, чувствуя к себе чье-то внимание.

— Где ты, сторож врат смерти? — со злостью спросил его Великий, — куда сбежал?

— Я готовлю мощную контратаку против наступающего противника, — расплылся в довольной улыбке недавний посланник папского престола. — Ты узнаешь о ней из своих сводок.

— Хочешь уничтожить еще тысячи людей без всякой пользы?

— Какая разница, с пользой или без? Ведь они умирают за Родину!

— Ты испоганил это слово, черный колдун. Это ты вскрыл могилу Такгута?

— Это сделано во славу науки, Славутич, — закаркал Изекиль, изображая смех. — Ведь люди должны знать историю своих предков, правда? Им же нужно выяснить, как на самом деле выглядел Железный Хромец?

— Негодяй! Ты едва не погубил нашу Русь!

— Твою, Славутич, твою, — покачал головой Изекиль. — И потом не «почти», а уже погубил. Ей больше не подняться. Ни! За! Что!

— Как ты мог?! Ты же Великий! Ты же член Круга!

— А что, разве я обещал тебе заботиться о Руси, вступая в Круг? — Улыбка сбежала с губ черного мага, и лицо его мгновенно стало хищным и злым. — У тебя стало плохо с памятью, Славутич. Вступая в Московский Круг, я поклялся вам уничтожить Круг Северный. И я это сделал. Я обещал обеспечивать защиту Великих, и я это делаю. Я обещал подбирать новых членов только из преданных Родине уроженцев земли русской — я исполню и эту клятву. Но вот беречь Русь… Нет, Славутич, я этого не обещал. А теперь извини. Мне нужно послать десять тысяч безоружных смертных на немецкие пулеметы. Это будет великий акт самопожертвования с их стороны…

Изекиль злорадно расхохотался — и исчез.

— Будь ты проклят во веки веков!!! — отшвырнул от себя бюст Ленина Славутич.

Огромная стеклянная глыба опрокинулась, проползла немного по зеленому сукну стола, ненадолго замерла, а затем ухнулась вниз, разлетевшись на тысячи осколков. Хотя, может, сперва разлетелась, а уж затем стеклянным дождем просыпалась вниз: в этот миг Великий совершенно не контролировал свои силы и желания.

— Прости, прости меня, Святогор, — зашептал он, закрыв глаза. — Прости, не исполнил твоей воли. Не удержал, не уберег. Потерял Русь Великую. Нет больше Правды на земле грешной, нет больше Совести человечества. Потерял. По гордыне своей погубил…

Последний раз он видел учителя немногим больше сорока лет назад. Старик вызвал Славутича в сосновый лес возле Сергиевской обители и долго, долго сидел в молчании на высоком замшелом пне, опираясь на посох, что вырезали сотни лет назад из узловатого соснового корня. Длинная, седая борода свешивалась на грудь и сминалась на коленях, рубище из выцветшей мешковины было перехвачено обычной пеньковой веревкой.

— Устал я, Славутич, — наконец заговорил он. — Устал безмерно. Почитай, семь веков волоку на себе ношу сию. Ты, Славутич, одесную от меня в Круге сидел, сам все лицезрел. Случались века, мыслилось — не удержали, рухнуло все, сгинула Русь Святая, настало на Земле безвременье черное: вороны, на мертвечине вскормленные, к власти приходят, и нет более на них ни укорота, ни слова праведного… Однако же миновало. Выстояла Русь перед наветами колдовскими, перед набегами варваров и со стороны восхода, и со стороны запада; пред охотниками за сребром выстояла, и пред охотниками за душами людскими. Устояла. Но уходят годы, и перестал я понимать ведунов новых и смертных, ныне народившихся. В мои времена не о корысти мыслили, не о благах мирских. В скитах да пещерах века коротали, дерюгой одевались, кострами грелись. Не о своем благе кручинились, а о крепости земли родной, предками нам завещанной. Ее слава была нам высшей радостью, ее покой — теплом и сытостью. Не те ныне годы пришли. О своей, личной славе колдуны мыслят и негой своей заняты, о высших целях не радея. Смертные лишь мошну набивают, да не совестью и честью, а златом, мехами, женами друг пред другом хвалятся. Чужд мне сей мир, задержался я в нем. И посему желаю слова тебе сказать, семь веков тому назад от славного и благородного Муромца услышанные. Стар, молвил мне Муромец, стал Круг Киевский, и сам Киев стар. Нет в нем былой удали, а со столицей своей и держава хиреет. Однако же народилася на земле отчей новая столица, молодая да славная. Посему благословляю: забирайте алтарь родовой, десятками ведунов, несчетными родами смертных намоленный, переносите в столицу новую, в Москву златоглавую. Пусть Московский Круг ныне за Русь отвечает. А мне на покой пора. Настала, Славутич, и моя пора изречь слова эти вещие. Стар стал ныне, Славутич, Круг Московский, и сама Москва постарела. Нет в ней былой удали, молодой хватки да отчаянной. А со столицей своей и держава хиреет. Однако же народилася на земле отчей новая столица, молодая, да славная. Оделись камнем берега невские, вскинулись к небесам шпили золоченые, закачались на волнах корабли воинские. И круг в городе сем зародился новый, молодой и горячий, хотя и речем мы о нем — Круг Северный. Посему благословляю тебя, Славутич: забери алтарь родовой, десятками ведунов, несчетными родами смертных намоленный, перенеси его в столицу новую, над водами морскими выросшую. Пусть Северный Круг ныне за Русь отвечает. А мне пора на покой. Один раз я алтарь переносил. Для ведуньего века и этого много. Исполни сие для меня, ученик любимый. А я уже устал. Ухожу.

Так Славутич стал главой Московского Круга. Главой потому, что Великий Ахтар, за свой век привыкший повиноваться Святогору, так же послушно принимал и решения его ученика. А третьего мага в Круге не оказалось: не искал Святогор себе преемника. Думал — с его уходом уйдет из Москвы алтарь, а затем и сам Круг рассыплется. Но Славутич никак не решался исполнить волю учителя. Он уже давно с ревностью следил за ростом и силой Северного Круга, за его нахрапистостью и бесшабашностью. За тем, как, признавая новую столицу, постепенно переключаются на нее энергетические потоки со всей Руси, лишая подпитки древний алтарь и Московский Круг. У Славутича рука не поднималась самому, по собственной воле передать питерцам алтарь и древние тайны, тем самым подводя приговор минувшим эпохам, своему прошлому и себе самому.

А потом появился Изекиль. И предложил вернуть Москве былую власть и силу простым, но безотказным способом: уничтожить Северный Круг и перенести столицу России назад, в Москву. За это древний колдун просил право войти в Круг, обещая взамен блюсти его интересы: отвечать за защиту Великих, не спорить с решениями прежних магов, вводить в Круг только тех посвященных, что уродились на земле русской и которых признает алтарь. И Славутич, памятуя прежнее величие, согласился.

Адепт смерти выполнил обещание. Он наслал на Санкт-Петербург орды демонов, которые свалили еще неопытный молодой Круг — а Славутич не вмешался. Правда, при этом потекли реки крови — но Славутич понадеялся, что все это ненадолго. Изекиль сдержал слово: столица была возвращена в Москву. Но это не уняло бесовскую вакханалию, захлестнувшую Русь. Брат шел на брата, сын — на отца, кровь текла потоками, и энергетические реки, вытолкнутые с привычного русла, хлестали во все стороны, почти не доходя до алтаря. Великим пришлось приложить немало сил, чтобы снова доказать право Москвы на любовь и уважение. Они вылавливали учеников Изекиля одного за другим, сжигая в пламени заклятий или отправляя в жернова машины смерти, демонами же и созданной. Они выпалывали слуг колдуна, как терпеливый огородник вычищает свои грядки — Изекиль ничуть не протестовал. Славутич думал, что старый колдун выполняет свое обещание не спорить с решениями Великих. Оказывается, он просто пожертвовал своими сторонниками, чтобы подготовить новую западню за то время, пока Русь выбирается из старой…

Зазвенел телефон, выдергивая Вячеслава Михайловича из глубокой задумчивости. С минуту третий секретарь тупо смотрел на вертушку с пентаграммой на диске, потом снял трубку:

— Скрябин слушает.

— Секретариат ставки, — кратко представились в трубке. — Иосиф Виссарионович хотел бы сегодня, в двадцать три пятьдесят, заслушать сводку о состоянии тяжелой промышленности и уровне производства. Вы успеете?

— Если Первый в Кремле — то да, если нет — попрошу прислать за мной машину.

— Машину подадут в двадцать три тридцать.

Славутич повесил трубку, продолжая вглядываться в пентаграмму.

Демоны, придя к власти, избрали своим символом символ мрака и холода. Вот уже два десятилетия он пропитывает землю. И если его влияние усилить с помощью обряда посвящения крови, то через пару недель птицы станут мерзнуть на лету, а резина — трескаться от каждого прикосновения. Красная Армия выдержит, для нее ватников, валенок и тулупов на складах сохранилось в достатке, на всю семимиллионную армию, ныне сократившуюся почти вдвое. А вот спасет ли проклятие немцев, одетых в жалкие тряпочки?

Немного повеселев, Вячеслав Михайлович набрал номер администрации:

— Добрый вечер, Скрябин говорит. У меня умерла секретарша, поэтому прошу предоставить мне другую. Кроме того, попрошу немедленно составить для мне справку о том, какие работы по вскрытию могил проводила Академия наук, кто в них участвовал, где находятся останки покойников… Что? Вы знаете, мне глубоко наплевать, где сейчас находится ваш директор, сколько сейчас времени и какие специалисты должны этим заниматься. Через полтора часа я должен быть с докладом у Сталина, и если через час я не получу все, что запросил, то попрошу его назначить на работу в администрацию наркомата менее ленивых специалистов. Передайте своему директору пожелание спокойной ночи.

Славутич повесил трубку и сладко потянулся. Разумеется, защита Круга не даст ему возможности получить на свои вопросы прямого ответа. Но он не дурак и сможет разгадать их по намекам: по сгоревшим страницам, спискам повышений, мертвым секретарям. Месяц, два, полгода — но он узнает все. И тогда нанесет ответный удар.

— Ну что, Славутич, ты и теперь будешь утверждать, что Северный Круг уничтожен? — Еще никогда Изекиль не выглядел таким встревоженным. Он низко сгорбился, засунул руки в рукава, плотно прижав их к животу, и бродил, бродил возле своего кресла, никак не решаясь в него сесть. — Всего несколько дней — а я лишился почти всего, чего добился на Севере! Сперва Пустынник, потом Испанец. А теперь все остальные: Лука, Готик, Кипара! Все, кто выживал столетиями, кто хотел того же, что и я, кто клялся в верности. И после этого ты опять будешь говорить, что Северный Круг мертв?

— Ну, положим, Луку зарубили топорники, — лениво возразил Славутич. Этот Великий представлял собой полную противоположность первому члену Круга: он растекся в кресле, подобно выплеснутому из вазы фруктовому желе, прижимая ступни ног к алтарю, а ладони положив поверх столешницы, и впитывал энергию, которая стекалась к сердцу страны со всех уголков огромной державы. — Церковь в своем праве, он сам захотел украсть долю из ее пирога. А с патриархией ссориться не нужно. У него свои источники энергии, своя система защиты, свои умелые мастера. Церковь может воевать очень долго и успешно.

— Ты мне зубы не заговаривай! — резко остановился Изекиль. — Думаешь, я не вижу, что ты тяготишься давней клятвой? Что северян, которых сам же мне отдал, жалеешь? Коли устал — уходи! Оставь свое место в Круге более молодым и ступай. У вечности найдется место для всех.

— Ты сам не устал, сын черной Амамат? — одними глазами покосился на него Великий. — Почитай, раз в десять дольше меня землю топчешь.

— А я привык, Славутич, — оправил свой капюшон черный маг. — Или ты хочешь ускорить мою усталость?

— Я хочу указать тебе, что топорники положили не только Луку, но и крутились возле Пустынника, — невозмутимо ответил Славутич. — Значит, из пяти случаев как минимум два остаются на совести Церкви, а не Круга. А ведь еще в паре случаев они могли и не оставить заметных следов.

— Святоши? — Изекиль разомкнул руки, уселся в свое кресло. — Нет, Славутич, Церковь, карая отступников, всегда оставляет свою подпись: удар топора. Здесь поработал умелый колдун.

— Пустынник удара топором не получал, — невозмутимо ответил Славутич. — Но святош возле себя заметил.

— Не-ет, Великий, тут что-то не так, — покачал головой Изекиль. — Ты что-то недоговариваешь. Глаза нам отводишь… А ты, Великий Унслан, — неожиданно повернулся маг к ученику, — что думаешь ты?

— Я думаю, — вскинул тот голову, — что Северный Круг существует и начал против нас войну. Мы должны ответить тем же и разгромить его еще раз!

— Какая храбрость, — усмехнулся Славутич. — Но с кем ты собираешься воевать? Мы так и не узнали, что же входит в этот несчастный Круг.

— Неважно! Нужно собрать все силы, всех колдуний, всех магов, которые находятся под нашим влиянием, и бросить их на север. Пусть перебьют вообще всех, кто только подает признаки магических способностей. Члены Круга неминуемо окажутся среди них.

— Ты воспитал достойного ученика, — покачал головой Славутич. — Настоящий европеец. Но вот ведь незадача: живущие на наших землях маги в большинстве своем воспитаны по-русски. Они никогда не согласятся лить кровь невинных, да еще в таких количествах. Не случалось никогда резни массовой в истории Руси и не случится. Чужие нравы так просто не прививаются. А звать на помощь друзей из земель западных дороговато выйдет. Там Кругов средь колдунов не случалось никогда, там такое не принято. Каждый сам за себя, и все тут. Хочешь помощника заполучить — плати. За идею, за честь, за родину надрываться не станут.

— Не бойся, Славутич, — подал голос Изекиль. — Платить можно не только богатством, но и будущим. А будущего у меня здесь, на Руси, много. Да и ради мести желающих потрудиться тоже изрядно. Не одну тысячу лет все вы, как кость в горле, у нас со своей совестью и правдой сидите. Счетов накопилось изрядно. К тому же я открыл южные рубежи демонам. Там уже сейчас льется кровь ручьями, уже сейчас слетаются туда на потоки мертвой энергии колдуны молодые или оголодавшие. В Чечне, как добрые времена Конкисты, Третьего Рейха и Вьетнама матерей жгут вместе с детьми, стариков выкашивают, как сорную траву, безоружных морят, запытывают до смерти и продают в рабство. И каждый варвар, каждый колдун, вкусивший там крови или вдосталь насытившийся энергией, с радостью встанет под мои знамена — чтобы получать эту кровь и эту энергию еще и еще, пока вся твоя Россия не превратится в моровое поле. По моему приказу через южные рубежи в битву ринутся сотни тысяч уже прикормленных бойцов. А защищать-то земли ваши уже почти некому. Я, когда ты от Северного Круга отвернулся, не только петроградских, я вообще всех магов задавил, кого только найти смог. Вплоть до знахарок на чердаках, вплоть до шаманов в заброшенных чумах. Даже астрологов всех расстрелять повелел. Прямо на их же съезде и порешили голубчиков. Много ли ныне уцелело мастеров, кто хорошо работать против карателей сможет? Твоим воспитанникам нельзя. Ты мне противиться не можешь, клятвой связан. Из земель сибирских и южных без зова Круга Московского никто не приедет. А своих, северных магов пока в Петербурге заметно не было… Есть, догадался! — неожиданно радостно хлопнул себя кулаком в ладонь колдун. — Понял, от кого ты мне глаза отводишь, Славутич! Пустынник мага какого-то поминал, что полиции его помогал арестовывать. Это уже след. Какой-никакой, а след. Колдовской, настоящий. Вот и нашлась ниточка. Теперь не все подряд крушить нужно будет, а лишь несколько самых буйных голов открутить.

— Одинокий глупый мальчишка, — пожал плечами Славутич.

— А мы проверим, — оживился Изекиль. — Недорезанные одиночки уже не раз гробили самые великие предприятия. Найдем настоящего убийцу — глядишь, и не понадобится армий дорогих собирать. Несколькими точными ударами обойдемся. Ну, Великий Унслан, ученик мой достойнейший, настала для тебя пора показать, чему ты смог научиться. Найди мне этого мальчишку. Узнай, кто такой, откуда, что может, чего хочет. И как его на цепь посадить можно. Злой цепной пес всегда дороже дохлой псины стоит. А коли дикарь неисправимый — тогда и истребим. Коли он во всем виноват — хорошо. Нет — придется идти на расходы. Но вольный город Санкт-Петербург мне надоел. Ты слышишь, Славутич? Надоел! Смирись и не мешай!

— Ну, что же, товарищи генералы, — вынув изо рта трубку, начал заседание Верховный главнокомандующий. — Прежде чем планировать действия армии, думаю, нам всем хотелось бы узнать, чем может их обеспечить наша промышленность. Что скажете, товарищ Скрябин?

— Все эвакуированные на Урал заводы ныне развернуты на местах, — поднялся со своего места третий секретарь наркома, — и работают в круглосуточном режиме. За летний период мы подвели под крыши все цеха, и ныне производство больше не зависит от капризов погоды. В настоящий момент продолжается строительство жилья для рабочих, отлажено бесперебойное их снабжение питанием. Если в первый год все наши силы были направлены только собственно на производство, то сейчас мы заняты организацией полноценного отдыха рабочей силы. Хорошо отдохнувший рабочий показывает большую производительность, и только за счет этого мы смогли нарастить выпуск оружия и боеприпасов на одиннадцать процентов. Окончание эвакуации значительно разгрузило дороги, высвободило значительное количество подвижного состава, опытных ремонтных бригад. Я полагаю, что имеющимися силами мы сможем в кратчайшие сроки выстроить рокадную дорогу вдоль всего западного фронта и гарантировать ее бесперебойную работу как минимум до первых оттепелей.

— Рокадная дорога? — удивился Верховный. — Что же, в таком случае все мы должны похлопать нашему Наркомату тяжелой промышленности. Рокадная дорога в прямом смысле этого слова развяжет руки войскам и сделает их мобильными.

— Разрешите? — вытянул Скрябин из пачки заранее приготовленное распоряжение. — Наркомату стало известно, что накануне войны в Самарканде было вскрыто захоронение Тимура с целью восстановления его прижизненного облика. В настоящий момент эти работы закончены, а останки выдающегося государственного деятеля уже который месяц пылятся где-то в Ташкенте на полке мастерской антрополога Герасимова М. М. Между тем, по поверьям мусульман, число которых в Средней Азии весьма велико, вскрытие могилы Железного Хромца и привело к началу войны. Мы предполагаем, что уважительное перезахоронение останков и восстановление усыпальницы поднимет дух суеверных азиатов и вызовет рост производства в этих районах на пятнадцать процентов. В связи с вышеизложенным прошу передать останки тимурида Наркомату тяжелой промышленности для организации похорон.

Просьба третьего секретаря вызвала среди присутствующих веселое оживление.

— Вот уж не думал, что обычные похороны могут отразиться на производстве столь радикальным образом, — покачал головой Сталин. — А не думает ли товарищ Скрябин, что подобный жест явится потаканием суеверию отсталых масс трудящихся?

— В Средней Азии всего семь лет назад удалось справиться с басмачеством, — твердо ответил Славутич. — Там же находится один из центров эвакуации. Я считаю, в такой обстановке лучше пойти на поводу у суеверий, нежели раздражать местное население. К тому же пятнадцать процентов роста стоят одной гробницы. Тем более — признанной достоянием государства.

Скрябин положил заготовленное распоряжение на стол.

— Ну что, товарищи генералы, пожертвуем останками древнего полководца для нужд тяжелой промышленности? — усмехнулся в усы Верховный и сам же решил: — Пожертвуем. Тем более что за пятнадцать процентов роста производства мы потом с товарища Скрябина спросим. У нас на обещания память хорошая…

Верховный обошел стол, вынул из нагрудного кармана френча красный карандаш и размашисто, на половину страницы, наложил резолюцию:

Огромные залы с натертыми до блеска паркетными полами, с высокими, в три человеческих роста, широкими окнами, окаймленными белыми шелковыми занавесами, с золотой лепниной под потолком, расписными плафонами, множеством подсвечников, каминами с мраморными полками — все они пустовали, словно утонув в веках, и оттуда же, из величественного прошлого, доносились неясным эхом имена великих царей и их сподвижников, могучие голоса, отдающие приказы невидимым армиям, нарастающий грохот.

Внезапно все стихло. Послышался похожий на легкий морской прибой шелест, а затем распахнулись двери театрального зала, выпуская в коридоры сотни празднично одетых людей.

Алексей Дикулин сперва весьма целенаправленно повел Лену в сторону буфета, но, увидев внутри относительно небольшого помещения плотную толпу, сник и отвернул в сторону парадного зала на уровне первого яруса.

— Ничего себе, опера, — недовольно высказался он. — Хор в лаптях, Петр Первый ростом ниже придворных, стрельцы одеты не по форме.

— Ну и что? — пожала плечами девушка, положив руку ему на локоть. — Это же спектакль — образы, ассоциации. И вообще, оперу нужно слушать, а не смотреть.

— Это утешение для тех, кому плохие места достались, — парировал Дикулин. — А образы, коли уж взялся за историческую тему, должны соответствовать реальности.

— А что, разве хоть кто-нибудь знает, какая она была, реальность?

— Не знает, — согласился Алексей. — Но бердыши, описание расцветки и вооружения стрелецких полков сохранились…

Дикулин осекся, увидев воришку, идущего ему навстречу под руку с пухловатой курносой женщиной. Алексей был абсолютно уверен, что тот сидит где-то в КПЗ и ближайшие несколько лет на воле не покажется.

Но еще большее потрясение испытал Пустынник, уверенный, что молодой знахарь, задавленный ласками Ночной Феи, покоится в каком-то из городских моргов. Мужчины сбавили шаг, глядя друг другу в глаза.

— Что-то случилось? — сжала локоть своего кавалера Леночка.

— Толя, ты чего? — удивилась Таня.

— Нет, ничего, — почти синхронно ответили мужчины и, отведя глаза, разошлись в разные стороны.

Пустынник не вспоминал про эту встречу почти до самого конца оперы, пока внезапно не заторопился:

— Идем, идем скорее.

Со сцены еще звучали последние арии, когда маг вывел женщину из дверей театра, распахнул перед ней дверцу машины, торопливо уселся за руль, после чего привлек женщину к себе и крепко поцеловал.

— Извини, я мечтал об этом последние два часа, — на секунду оторвался он, после чего снова начал покрывать лицо женщины поцелуями.

— Сумасшедший… — довольно прошептала Таня.

Маг вскинул к ее лицу сжатые в щепоть пальцы, резко развел их в стороны:

— Катанда хари, алдо, хаш-хаш… — После чего осторожно откинул тело замершей Танечки к спинке кресла и пристегнул его ремнем. Потом колдун завел двигатель и, пока тот прогревался, стал внимательно наблюдать за дверьми театра.

Его живучий противник появился минут через десять, с трепетом ведя под руку свою подругу. Они уселись в ярко-красную «Тойоту», которая почти сразу сорвалась с места. Пустынник тоже включил передачу и дал полный газ.

Минут через десять «Тойота» остановилась у дверей небольшого антикварного магазинчика. Влюбленная пара вошла в него. Пустынник притормозил метрах в ста дальше, огляделся. Потом вышел и двинулся к заветной двери, тщательно прислушиваясь и приглядываясь к происходящему вокруг. Никаких защитных линий, заговоренных предметов или иных следов выстроенной от магического воздействия обороны видно не было. Подойдя в упор, колдун удивленно хмыкнул, потом плюнул на палец и нарисовал на двери влажный крест. Сосредоточился, вызывая своего раба:

— Испанец! Испанец, иди сюда! Приди ко мне, я требую!

Разумеется, от Купчино до центра города было не близко — но если бы порождения магии и смерти не умели передвигаться куда быстрее обычных людей, пользы от них выходило бы заметно меньше. Почуяв наконец-то запахи гниения и сырости, Пустынник движением руки снял отводящее глаза заклинание — в натуре мертвец производит куда большее впечатление, чем просто невидимый противник, — посторонился, указывая на отмеченную крестом дверь:

— Иди и убей там всех!

Гниющее тело с торчащим из спины длинным лезвием с разбега ломанулось в дверь, громко звякнув эфесом о дерево, чуть отступило, ударилось снова, потом еще раз — наконец материальное препятствие отступило-таки перед потусторонним существом, и Испанец скрылся внутри.

Пустынник удовлетворенно кивнул, вернулся к машине, тронулся, вывернул на Литейный проспект и, перемахнув Неву, притормозил возле ближайшего перекрестка. Там он резко хлопнул Тане по глазам и тут же закрыл ее рот поцелуем.

— Ой, что со мной? — закрутила головой женщина, когда они снова помчались по Лесному проспекту. — Где мы?

— Извини, что разбудил, — повинился маг. — Ты так сладко спала… что я не утерпел. Так захотелось к тебе прикоснуться…

Танечка молча улыбнулась в ответ и откинулась на спинку кресла, предчувствуя долгую сладкую ночь…

— Твои губы сладкие, как мед, — пробормотал Алексей, удерживая Леночку на коленях. — Так бы и не отрывался…

Другой рукой он медленно провел по ее бедру, осторожно прокрадываясь вверх, к запретным вратам наслаждений. Девушка покачала головой и тихонько нажала пальцем ему на нос:

— Терпи. Больше ценить станешь.

— Я тебя и так ценю больше всего на свете, сокровище мое, — перехватил ее руку молодой человек. — Что изменится за эти два месяца?

— Ох, Леша-Леша, — со вздохом покачала она головой. — Мир может встать с ног на голову не за два месяца, а всего за две минуты. И к этому нужно быть готовым. Всегда. Я не пытаюсь узнать твои тайны — и ты не пытайся проникнуть в мои.

В этот момент от входной двери послышался оглушительный в своей неожиданности грохот.

— Это еще кто? — удивленно повернула голову Лена. — Милиция, что ли, приехала? Странно. Сигнализацию я сняла, проверяющие дверь ломать не должны. На крайний случай у них ключи есть.

Грохот повторился.

— Подожди, — слезла девушка с колен, — пойду посмотрю.

Она вышла в торговый зал, щелкнула выключателем. С легким треском под потолком начали загораться лампы дневного света, и тотчас раздался истошный женский визг.

— Что?! — подпрыгнул с кресла Дикулин, кинулся было в зал, но его едва не сбила с ног совершенно белая Лена, ворвавшаяся в кабинет. Выдернув из сумки ключи, она начала трясущимися руками отпирать свою «сокровищницу». — Что такое?

Из торгового зала потянуло сыростью, и дверной проем заслонила смрадная фигура с вытекшими глазами, наполовину покрытым белой плесенью лицом, лохмотьями плоти, свисающими вперемешку с почти сгнившими остатками одежды. Из груди потусторонней твари торчал эфес меча, местами блестящий от вытекающей из тела слизи.

— Ё-мое, — уронил челюсть Алексей. — Это еще кто?

— У-у, — по-обезьяньи рыкнул мертвец, повернулся к нему и ринулся вперед, раздвинув руки.

— Да что вам всем от меня надо?!

Дикулин схватил стул, резко взмахнул, метясь в голову. Гость неожиданно ловко наклонился, перехватил ножку, рванул к себе. Алексей качнулся вперед, чуть не врезавшись в мертвого гостя, увидел прямо перед глазами эфес, схватил его, шарахнулся назад. Послышалось липкое чавканье, и в правой руке молодого человека оказался длинный и относительно легкий меч с клинком в два пальца шириной.

Начинающий маг даже не подозревал, какой страшной опасности только что избежал. Если бы мертвец пришел за его душой — на полу уже лежало бы беспамятное тело. Но Испанец получил приказание убивать — а потому стремился калечить жертву, и ничего более. Он размахнулся захваченным стулом — Леша отступил в сторону, рубанул своим оружием. Кисть мертвеца отделилась от тела и вместе со стулом улетела в угол. Потусторонний гость, ничуть не смутившись, двинул обрубком и мощнейшим ударом в скулу отшвырнул противника за стол. Тут же взялся оставшейся рукой за столешницу, роняя на пол с изящного стеклянного изделия альбомы, письменный прибор, монитор, клавиатуру.

Приподнявшийся на колено Дикулин собрался было уколоть его в открытый живот, но вовремя сообразил, что, если мертвец разгуливал с мечом в груди, то никакие уколы вреда ему не принесут, а потому резанул по ноге. К его разочарованию, клинок рассек только плоть, кость удар вынесла. Увидев падающую на голову столешницу, молодой человек откинулся на спину, подогнул ноги, принимая стекло на них, отшвырнул стол от себя. Настала очередь гостя покачнуться от неожиданного удара — одна из ножек даже ободрала ему плечо. Алексей, пользуясь заминкой врага, вскочил, с размаха рубанул того чуть ниже плеча — и опять клинок, разрезав плоть, лишь скользнул по кости. Нежить поднял стол над головой, намереваясь обрушить его на человека — и в этот момент из зала для богатых клиентов появилась Лена с коротким и широким мечом, имеющим обсидиановую вставку по оси клинка.

— Уходи! — заорал на нее Алексей.

Мертвец повернул голову к женщине, и молодой человек, перехватив меч двумя руками, сделал шаг и снова рубанул, вкладывая в удар всю свою силу. Лезвие коснулось плечевого сустава почти самым основанием, заскользило по нему, врезаясь все глубже в плоть, прошло насквозь, ударилось в шею и, продолжая скольжение, разрезало горло и позвонки у основания черепа. Голова упала вниз, покатившись к стоящему у стены системному блоку, а стол, потеряв опору, рухнул на тело, опрокидывая его на пол.

Лена попятилась назад, к своим сокровищам, а Леша, прыгнув на стол и придавливая врага своим весом, принялся торопливо отрубать конечности, выступающие в стороны. Вскоре стало понятно, что кость почти не поддается его неумелым ударам, но вот суставы режутся относительно легко. Молодой человек отрубил нежитю сперва ступни, потом ноги ниже колена. Спрыгнул со стола, отпихнул его в сторону, отделил культяпку руки около плеча. С облегчением отер лоб — хотя его враг и продолжал шевелиться, но теперь казался относительно безопасным.

— Ну как? — высунулась из «сокровищницы» Лена. — Ты его убил?

Она на цыпочках перебежала кабинет и повисла у Алексея на шее, покрывая его лицо поцелуями:

— Господи, хороший ты мой! Ты смог, ты победил! Лешенька, что это было? — наконец отстранилась она.

— Не болотник. Не леший. Не кикимора и не домовой, — тяжело дыша, пожал плечами Дикулин. — В общем, не мой клиент. Не знаю.

— Понятно, — кивнула девушка, вышла из кабинета и спустя минуту вернулась с несколькими полиэтиленовыми мешками. — Вот, собери всю эту мразь. Не хочу, чтобы утром кто-то из девочек заметил подобный мусор, — красноречиво пнула она носочком лакированной туфли кисть с шевелящимися пальцами. — Вот только куда все это девать? На помойку не выбросишь.

— Похоже, бродячие покойники не производят на тебя особого впечатления, — с интересом отметил Алексей.

— Ну, — пожала плечами Лена, — после того, что ты показал мне на озере, я теперь готова ко всему. Подожди, руками не хватай. Я посмотрю, у уборщицы резиновые перчатки должны быть. Кстати, об озере. Может, вывезти его за город и спалить в каком-нибудь лесочке?

— Это ты, Черный Ангел? — оглянулся на вошедшего Гитлер, греющийся у огня памяти. — Хорошо, что ты пришел. Все вокруг пропали, словно в замок пришла чума. Астролог пропал, Агарти пропал, ты пропал. К тому же я мерзну. Я постоянно мерзну. Даже Копье уже не дает мне прежней силы.

— Такова сила пентаграммы, мой фюрер, — уселся в свое кресло ранний гость. — Зима — ее время. Пятиконечная звезда дышит тебе в затылок.

— Пятиконечная звезда! — раздраженно отмахнулся Гитлер. — Даже не говори мне о ней! Где обещанная мне звездами победа за два месяца? Где могила Перворожденного? Вот уже полтора года мы бродим по русским просторам, я потерял почти всю армию, с которой начинал войну, и вынужден набрать новую. И что? Где моя победа? Разве не ты обещал мне ее, Ангел?

— Я обещал, — согласился группенфюрер, — но слушал ли ты мои советы? Я говорил тебе, что Перворожденный защищает, но не порабощает. За всю свою историю русские никогда ни на кого не нападали и никого не завоевывали. Они только защищались или защищали других. Ты должен был заставить Сталина напасть первым, вывести из-под оберега могилы или хотя бы ослабить этот оберег. Ты сделал это?

— Я сделал все, что мог. Передовые части дразнили русских как могли, они подставлялись всеми возможными способами…

— Какое это теперь имеет значение? — пожал плечами Ангел. — Ты напал первым, и Перворожденный встал на сторону русских. Ты должен был в первые же месяцы заставить Ленинград сдаться. Ты сделал это?

— В его сторону наступали отборные ударные части армий «Север» генерал-фельдмаршала Лееба. Я отдал им все основные ресурсы армии. Ленинград окружен до сих пор. Агенты докладывают, что в городе съели уже всех кошек и мышей, что там получают еду только секретари парткомов. Никто не понимает, почему жители до сих пор живы и даже продолжают работать на заводах…

— Этот вопрос ты задашь Перворожденному, когда сможешь его увидеть, Легионер. Только он способен объяснить, почему они живы и воюют до сих пор. Это выше человеческого понимания, это можно объяснить только колдовством. Но почему остановился ты? Ты должен был окружить, задавить, запугать их. Убедить, что сопротивление бесполезно — и войти в город, отобрать у русских могилу. Почему ты не заставил их сдаться?

— Потому, что они не сдались, Ангел! — огрызнулся фюрер. — Попробовал бы сам. Они остались без помощи, без еды, под снарядами и бомбами — что может быть больше? Это невозможно вынести! Они обязаны были сдаться!

— Но они не сдались. Ты должен был окончить войну до конца лета, пока пентаграмма не имеет силы…

— Должен, должен, должен… Почему все я?! Решение о войне с русскими принимал Круг! Почему они до сих пор не сдались? Мы били их вдвое сильнее и в несколько раз дольше, чем самых сильных вояк Европы. Почему же они сражаются до сих пор?! Ну, где вы все теперь? Почему я не вижу никого?

— Вот на это я могу тебе ответить, мой фюрер, — кивнул группенфюрер, вытягивая хлыст из-за голенища сапога. — Понимаешь, Легионер, ни одна тайна не может храниться вечно. Прошло полтора года, как Изекиль сделал нам один очень важный подарок. Но теперь русские разгадали нашу общую тайну. Позавчера, двадцатого декабря, они со всеми почестями вернули Железного Хромца в усыпальницу. Проклятия Такгута больше не существует. Отныне могиле Перворожденного противостоит только твое Копье Судьбы. Ваши силы уравнялись, и магия более не способна влиять на ход войны. Все будут решать только солдаты. Доблесть против доблести, отвага против отваги, умение против умения. И мне кажется, что ты больше не увидишь своего личного астролога. Он уже успел предугадать исход битвы.[61]

— Ты на что намекаешь, Ангел?

— Пока ни на что. Я не убегаю. Мне интересно понаблюдать за этой битвой. Скорее всего, ничего подобного я не увижу больше никогда.

Словно эхом этих слов, спустя несколько часов севернее и южнее Сталинграда ударили залпы реактивных минометов, расчищая дорогу наступлению, которое вскоре сварило в «котле» треть миллиона немецких солдат. Потом была Житомирско-Бердичевская операция, в ходе которой Первый украинский фронт на двести километров отбросил части вермахта, уничтожив семьдесят две с половиной тысячи врагов при собственных потерях в двадцать три тысячи сто шестьдесят три человека. Потом началась Корсунь-Шевченковская операция, истребившая пятьдесят пять тысяч гитлеровцев при потерях Красной Армии в двадцать четыре тысячи двести восемьдесят шесть жизней. Молох войны покатился на запад, и теперь он перемалывал уже не русских, а немецких солдат. Сила против силы, доблесть против доблести, отвага против отваги…

Истосковавшаяся по мужской ласке женщина оказалась просто ненасытной, и Пустынник смог подняться из постели только под утро, когда Таня не столько заснула, сколько потеряла сознание от нескольких оргазмов подряд. Зато и блаженством она взрывалась с такой силой, что могла бы стать правительницей мира, сумей использовать эту энергию хладнокровно и целенаправленно. Увы, хладнокровие и эмоциональные взрывы — понятия несовместимые, и большая часть ее сил ушла колдуну. Пустынник чувствовал себя бодрым и могучим как никогда. В таком состоянии он смог бы обходиться без донора как минимум месяц, а ведь Танечка еще не растеряла и сотой части своей радости от встречи с любящим человеком, который сразу согласился разделить ее судьбу.

Да, конечно, поиски хорошего донора доставляют немало хлопот. Однако и отзываются они куда большей эффективностью, нежели кропотливый сбор по капельке с сотен случайных людей. Опять же, и удовольствия от ночи со страстной женщиной получаешь гораздо больше, чем от унылых, серых лиц, с которыми приходится встречаться день за днем. Что касается мертвяков с их пыточными камерами и высасыванием энергии страха пополам с болью — то они вообще редко протягивают больше пары столетий, рано или поздно попадаясь под осиновый кол внимательного смертного.

Маг принял душ, очень долго и с наслаждением поливая себя чуть теплыми струями воды, потом вышел в кухню, погладил хрустальный шарик, мирно лежащий на холодильнике.

— Ну, отзовись, Испанец. Покажи, где ты есть, как справился с моим приказом?

Увидев вместо мертвеца пляшущие языки пламени, Пустынник почему-то ничуть не удивился, немного отстранился и, глядя через головы людей, прислушался к их разговору.

— Как ты думаешь, следов не осталось? — поинтересовался молодой знахарь.

— Если какие кости и не прогорели, — зевнула девушка, — то связать их с нами наверняка не сможет никто. Нужно прикопать угли песком, а после зимы все концы точно окажутся обрублены. — Она зевнула снова. — Ты знаешь, давай не будем забирать сегодня твой мотоцикл? Отвезешь меня домой, немного отдохнем, я переоденусь, приведу себя в порядок, а часам к одиннадцати отвезешь меня в магазин.

— Завтра же воскресенье!

— Вот именно, — кивнула она. — Самый доходный для моего бизнеса день. В будни все на работе заняты, а в воскресенье отдыхают, тратят деньги, выбирают подарки. Может появиться какой-нибудь новый богатый клиент. Нужно быть на работе. Попытаюсь там прикорнуть, если получится.

— Смотри. Может, все-таки возьмешь выходной?

— Только после воскресенья, Леша. Давай, туши, закапывай и поехали. А то я сейчас прямо в костер от усталости свалюсь…

Взмахом руки Пустынник разорвал контакт, покачал головой:

— Надо же, опять уцелел мальчишка. Ну да ладно. Завтра в одиннадцать — значит, завтра.

Пронзительно-красная «Тойота» остановилась напротив магазина. Леночка вышла первой, подождала, пока Алексей закроет машину, потом они вместе зашли в дом. В ту же минуту распахнулась дверца стоящей напротив «восьмерки».

Пустынник пересек улицу, остановился на тротуаре перед дверью с табличкой: «Простите, у нас закрыто», сомкнул веки, подняв лицо к небу, и позволил своему сознанию выплеснуться в стороны, расшириться на десятки метров, затечь в парадные и подвалы, просочиться в квартиры и на чердаки. После чего он начал тупо и однообразно повторять одну и ту же мысль:

«Это на улице. Это перед антикварным магазином, это здесь, перед магазином. Это на улице…»

Спустя минуту хлопнули двери в ближнем дворе. Еще через одну — люди стали выходить из дворов напротив, из домов рядом с магазином. Пенсионеры и подростки, мужья с женами, бомжи и зажиточные горожане — все останавливались перед антикварной лавкой, не совсем зная, зачем, но чувствуя внутри себя: «Это здесь. Что-то очень важное, хотя еще и непонятное. Все сюда пришли — значит, и мне стоит постоять».

За стеклом появилась девушка лет двадцати, окинула собравшуюся толпу удивленным взглядом, но перевернула табличку надписью «Открыто» наружу. Пустынник сделал глубокий вздох, снова сосредотачиваясь, толкнул створку, отозвавшуюся мелодичным звоном колокольчика, и вошел в магазин.

— Любезная, — подозвал он продавщицу. — Не могу ли я увидеть вашу хозяйку? Мне бы хотелось приобрести что-нибудь более интересное, нежели этот… — указал он в стороны пальцами, — этот новодел.

— Да, конечно, — ничуть не удивилась подобному заявлению девушка. — Сейчас, я приглашу директора.

Любовница молодого колдуна появилась практически сразу. Кареглазая, с высокой прической и свежей, белой кожей лица. Рубинчики в ушах, рубиновое колье, светло-серое платье, продернутое в нескольких местах красной нитью. И не скажешь, что эта царственная леди спала минувшей ночью не больше четырех часов, а остаток вчерашнего дня провела в лесной чаще.

— Добрый день, — кивнула девушка. — Чем могу вам помочь?

— Вы знаете, мне бы хотелось приобрести клинок, — сообщил Пустынник. — Добротный меч примерно семнадцатого века. В таком респектабельном магазине подобный товар должен быть наверняка.

— Скажите, — уклончиво уточнила хозяйка, — а вы представляете, сколько может стоить подобный товар?

— Разумеется, — кивнул колдун. — Именно поэтому и не искал его на магазинных полках.

— Ну что же, — кивнула девушка, — если вы уверены, что вам интересно подобное… приобретение, то позвольте проводить вас в отдельные залы.

Вслед за хозяйкой Пустынник вошел в кабинет, еще носящий явные следы вчерашнего разгрома, увидел своего мгновенно напрягшегося врага и дружески улыбнулся, удерживая того от возможных глупостей. Антикварщица открыла дверь зала с особо ценным товаром, посторонилась. Маг вошел внутрь, окинул полки оценивающим взглядом, решительно направился к стенду с оружием и остановился, внимательно приглядываясь к клинкам.

Меч Испанца находился тоже здесь: скромно лежал внизу, еще не приобретя своей полки. Пустынник осторожно, двумя пальцами приподнял его за дол возле самого эфеса:

— Старый знакомый. Так он, оказывается, здесь?

— Это не мой товар, — холодно ответила хозяйка. — Это собственность молодого человека, который сидит в моем кабинете. Я не знаю, готов ли он расстаться с этим мечом и какую цену назначит.

— Вот как? — приподнял брови Пустынник. — Тогда давайте отнесем его владельцу, а я посмотрю, что тут есть еще.

Маг вышел из зала, положил оружие на стол перед Алексеем, после чего снова отправился к оружейному стенду и вскоре вернулся, помахивая более коротким, более тяжелым, но и более широким норвежским мечом шестнадцатого века, имеющим вместо плетеного чашеобразного эфеса всего лишь куцую гарду.

— Вот это вещь. Чувствуется, что держишь рабочую лошадку опытного бродяги. Ничего лишнего, никаких украшений. Зато балансировка выше всяких похвал, заточка сохранилась по сей день, а по прочности клинок не уступит боевому топору.

— Вы хотите взять именно этот меч? — переспросила хозяйка.

— Разве вы не видите, милая? — улыбнулся Пустынник. — Я его уже взял.

Рука Дикулина словно сама собой скользнула вперед и прочно обняла рукоять оружия. Вообще, с того мгновения, как сбежавший из тюрьмы гость положил перед ним уже знакомый клинок, Алексей сразу почувствовал себя намного спокойнее. И только искал повода снова ощутить его в ладони.

— Как вы разговариваете с дамой, сэр? — поинтересовался он, поднимаясь из-за стола.

— Да, ты прав, — согласился Пустынник, закрывая дверь из кабинета в общие торговые залы и прижимая ее спиной. — Лучше я буду говорить с тобой. Поначалу я считал тебя глупым хвастливым мальчишкой. Совершенно не принимал в расчет. Но ты оказался самым живучим в этом городе из всех моих врагов. Ты справился со спиритами, с Ночной Феей, с Испанцем, ты не дал мне уйти от полиции, прикрылся топорниками. Должен признать, это был беспроигрышный ход. И вот теперь, когда ты остался последним, я решил встретиться с тобой лично.

— Что здесь происходит? — спросила Лена.

— Посмотрите на улицу, милая леди, — предложил ей Пустынник. — Вы увидите там больше ста завороженных мною людей. Одно мое слово — и их охватит приступ неодолимой жадности. Они ворвутся сюда и разнесут все, что только есть, и задавят, затопчут, разорвут в куски всех, кого только здесь найдут. Мы можем начать с тобой обычный поединок, мой юный друг. Заклинания, отводы глаз, энергетические удары, ловкость и хитрости. Возможно, ты даже победишь. Но все время, пока идет схватка, ты будешь занят и ничем не сможешь помочь этому магазинчику. Выиграешь ты или нет, но здесь все равно останутся только разор, битое стекло и несколько девичьих трупов. Отсюда не сбежит никто, уж об этом я позаботился.

— Чего ты хочешь, колдун? — хмуро спросил Алексей.

— Я хочу честного поединка, колдун, — взмахнул мечом Пустынник. — Я хочу видеть твои глаза, хочу опробовать силу твоей руки, хочу почувствовать, как мой меч входит в твое тело. И я дарю тебе возможность испытать то же самое. Если в таком поединке ты сможешь меня убить — толпа разойдется сама. Если верх получу я — даю слово, я не трону в этом магазине никого. Мне нужен только ты. Ну, что скажешь, колдун? Сила против силы, сталь против стали, глаза в глаза. Никакой магии, никаких уверток.

— Я вызову милицию, — схватилась за телефон Лена.

— Не нужно, — накрыл ее руку своею Алексей. — Неужели ты не поняла? Те старики у озера, давешний мертвец — это все он. Если не покончить с ним, это не прекратится никогда.

— Правильный вывод, — кивнул Пустынник, дотянулся кончиком меча до телефонного провода и перерезал его легким толчком. — Так ты согласен, колдун?

— Ты что, не понимаешь, Леша? — повернулась лицом к молодому человеку девушка. — Да он владеет мечом, как ты мотоциклом! А ты клинок первый раз в руках держишь!

— Иначе он убьет тебя. И остальных.

— Это точно, — кивнул Пустынник.

— А так он убьет тебя! — Лена развернулась к магу. — Это неравный поединок! Ты выбрал оружие, которым владеешь лучше него!

— Я хочу почувствовать, как сталь пронзает его сердце, милая леди. Глаза в глаза, сила против силы, сталь против стали. К тому же он уже дал свое согласие. И для вас больше нет места в споре между мужчинами. — Пустынник вытянул меч перед собой, всего чуть-чуть не коснувшись кончиком ее щеки. — Будьте любезны покинуть нас, милая леди. Подождите в соседней комнате. И не пытайтесь меня злить. Я дал слово не тронуть вас в случае победы, и я его сдержу. Но только если вы сами не напроситесь на наказание.

— Я требую справедливости! Я хочу правды!

— Мир жесток, леди. — Сверкающий клинок описал стремительный круг и снова остановился перед ее лицом. — В нем нет справедливости.

— Вы будете драться до смерти?

— Да, милая леди. Вам нужно время с ним попрощаться?

— Это не поединок. Это убийство! — Лена шумно втянула воздух, повернулась и ушла в свою сокровищницу.

— Последний штрих, мой мальчик… — Пустынник показал врагу свой меч, после чего медленно положил его на пол. Алексей, поняв значение жеста, сделал то же самое. — Давай задвинем входную дверь, чтобы нам никто не помешал.

Дикулин и Пустынник, как двое давних товарищей, взялись с разных сторон за толстую стеклянную столешницу, переставили стол к двери, потом разошлись по углам и подняли клинки.

— Теперь начнем…

Алексей увидел устремленное ему в лицо лезвие, отклонил голову, но почти тут же последовал новый выпад, потом еще и еще. Дикулин резко присел и попытался нанести ответный укол, но колдун чуть повернулся всем корпусом, пропуская его мимо, а потом с размаху огрел его мечом плашмя по мягкому месту:

— Быстрее шевелиться нужно, щенок!

— Ах, ты! — Дикулин с разворота попытался рубануть колдуна поперек тела, но того сбоку почему-то не оказалось, и рывок не встретившего сопротивления меча чуть не вывихнул ему кисть.

— Уже лучше, лучше, — по горлу холодно проскользила сталь — и опять плашмя.

Пустынник откровенно забавлялся со своим неопытным противником, уворачиваясь от слишком долгих, затянутых ударов и то шлепая его плашмя лезвием, то тихонько покалывая кончиком клинка. — Не маши так, деревенщина, это же не оглобля! Ею не ломать, ею резать нужно…

Кисть, в которой Леша удерживал быстро наливающийся тяжестью меч, начала болеть, дыхания не хватало. Между тем, его насмешливый враг даже не сбивался с речи, парируя, нанося уколы, пригибаясь. Он не размахивал мечом — он как бы вращал его вокруг одной точки, являвшейся центром тяжести, и то прикрывался за сверкающим кругом, то сдвигал его в сторону, парируя слишком сильные выпады. Переводя дыхание, Дикулин отступил, тяжело дыша, пошел вокруг врага, выискивая место для нового удара, — краем глаза увидел Лену, вышедшую из «сокровищницы» и комкающую в руках платок, взревел и, собрав для победы все оставшиеся силы, принялся рубить колдуна со всего замаха, вцепившись в рукоять меча двумя руками: справа, слева, справа…

— Да ты просто зверь! — расхохотался Пустынник, перенося повернутый плашмя клинок то на одну, то на другую сторону. — Давно на меня так никто не рычал. Вот только зверь ты уже дохлый. Убивать пора, пока сам не свалился.

— Сдохни, зар-раза! — Алексей вскинул меч над головой — и в этот миг колдун внезапно шагнул вперед и нанес сильный прямой укол.

Дикулин видел, как поднимается и направляется ему в беззащитную грудь широкое лезвие, он даже попытался опустить клинок из-за головы быстрее, быстрее, быстрее, чем это вообще возможно для человеческих сил, — но холодное, как ночной кошмар, острие уже прокололо рубашку, кожу, мышцы груди и стало погружаться все глубже и глубже. Пальцы ощутили предательскую слабость и разжались, выронив оружие. Вплотную приблизились глаза колдуна, на губах торжествующего врага появилась улыбка. Ноги подогнулись, и Алексей, соскальзывая с клинка и опрокидываясь на спину, рухнул на пол. Последнее, что он ощутил, — это легкий платок, падающий на лицо…

Крупные, грубо обтесанные гранитные валуны дышали теплом, словно подвал старинного особняка целый день заливало знойное летнее солнце. В пляшущем свете факелов морда стоящего на задних лапах и одетого в короткую юбочку черного пса, казалось, шевелится, приоткрывает и закрывает пасть и перемигивается с другой фигурой — бледнолицым голубоглазым толстяком, молитвенно сложившим руки на груди.

Но если черного пса и толстяка нарисовал на оштукатуренной стене неизвестный художник, то сидящая на темно-бордовом пуфике, поджав под себя ноги, женщина являлась самой настоящей. Желтокожая, она была одета в желтую парчовую юбку и скромную накидку из того же материала — если можно назвать так тряпичный круг, обнимающий шею и укрывающий плечи. На голове ее белел платок, завязанный под затылком и ниспадающий на уши, спину и спереди ниже ключиц. Время превратило груди женщины в два плоских кожаных мешочка, а соски — в коричневые пятна, но глаза ее смотрели цепко и внимательно, отражая вполне еще ясный разум.

— Когда я встретила его, номария, — рассказывала стоящая перед ней на коленях девушка, одетая точно так же, но в синюю ткань, — то обратила внимание на некоторые магические способности. Вдобавок, прямо у меня на глазах его взяли топорники. И у него были знакомые в милиции. Мне показалось, что этот юноша будет полезен клану. Поэтому я позволила юноше сблизиться со мной. Мне даже пришлось несколько поощрить его, иначе он никак не решался на первый шаг.

— Ты девственница? — перебила девушку старуха.

— Да, номария! — вскинула голову та. — Я чту свой долг. Мне исполнится двадцать пять лет только через восемнадцать дней. Я чиста.

— Это и есть самое главное, дитя мое, — кивнула старуха. — Пройдут годы, девочка. Очень может быть, ты наберешься опыта и мудрости и так же, как и я, закроешься в гротах, чтобы не подвергаться влиянию внешней суеты и принимать решения только во имя Спящего и на благо клана. Может быть, ты до конца своих дней останешься в миру. И тогда, оглядываясь назад, ты уже не станешь считать свою потерю столь важной. Скажу больше: ты испугаешься того, что я могла бы откликнуться на твою просьбу и закрыть врата вечности перед юношей. Потому что рядом с ним твоя жизнь, возможно, пошла бы иначе и ты лишилась бы счастья, которого достигнешь. Поверь моему опыту и доверься моей мудрости. Тебе не нужно ничего менять в своей и его судьбе.

— Я прошу милости и мудрости, номария, — опять склонилась девушка. — Уже не первый век над усыпальницей Великого загораются ночные огни. Больше полутора веков, как в его ногах заняли место стражи ворот мертвых. В Эрмитаже, напротив усыпальницы Нефелима, сорок лет назад получил постоянное пристанище Антурий, жрец из Египта, хранитель душ. В этнографическом музее получил место шаман Пхен Си, хранитель душ из Лаоса, второй страны пирамид. Нам осталось привезти сюда только одного хранителя, из Мексики, Бразилии или Перу. Пророчество сбывается. НАСА вывело на орбиту новый телескоп, «Хаббл». Они сообщили об открытии предсказанного шумерами объекта. Планета пересечений приближается. Согласно предсказанию старца из Читы, в две тысячи четвертом году власть побеждающих бесов должен опрокинуть белый витязь, пришедший с севера. Я убеждена, что им окажется Нефелим, восставший из долгого покоя. Он может проснуться в любой момент!

— К чему ты рассказываешь это, дитя мое? — удивилась старуха.

— Моего избранника признал меч. Он встретился с опасностью и не убоялся пролить кровь. Он столкнулся с порождением Амамат, хранительницы Дуата, и победил его. Ради меня он вступил в бой с тем, кто был намного сильнее, пожертвовав собой. Наконец, он хорошо знаком с магией, а законы клана запрещают нам обучать мужчин этому искусству. Когда Нефелим проснется, ему потребуется воин. Преданный, храбрый, знающий колдовство и знакомый с реалиями современного мира. Воин, который сможет повести за собой телохранителей Великого. Мне кажется, не существует иного пригодного на эту роль человека, кроме выбранного мной.

— В твоих словах есть резон, девочка, — признала старуха. — Не знаю, права ты или нет, но мне стало интересно взглянуть на твоего мальчика. Да будет так. Я даю согласие на обряд закрытия врат.

«Бу-у-м-м-м! Бу-у-м-м-м! Бу-у-м-м-м!» — низкий утробный гул не просто бил по ушам. Он заставлял содрогаться все тело, встряхивал внутренности, вынуждал подрагивать в такт каждую клеточку. «Бу-у-м-м-м! Бу-у-м-м-м!» Это было невыносимо. Алексея трясло, словно он работал отбойным молотком. Казалось, сейчас у него вылетят глаза и потрескается эмаль на зубах.

— Да кто это с ума сходит в такую рань, — простонал он, открывая глаза и… И понял, что все еще продолжает спать. Он находился в обширном банкетном зале, с великолепным расписным плафоном и позолоченной лепкой вокруг высоких стрельчатых окон. По сторонам вверх, собираясь у потолка и медленно уползая в вентиляцию, струились густые сизые дымки. В ногах, на небольшом возвышении, ритмично била в широкий африканский барабан сорокалетняя женщина в ситцевом платке, в короткой бежевой юбочке, но с обнаженной грудью. Еще несколько таких же полуобнаженных дам нараспев читали какие-то стихи на непонятном языке. — Боже мой, какой бред.

— Амнтено Ра, нотосеп агтари! — громко объявила старуха в желтой парчовой юбке, сидящая на кресле тренажера для занятий греблей. — Врата закрыты! Великий Ра вернулся и начал свой небесный путь.

Удары прекратились, хотя барабан еще продолжал тихо, низко гудеть, словно не соглашаясь с подобной несправедливостью. Женщины оборвали свой речитатив и принялись торопливо тушить жаровни с дымными благовониями. Старуха, поднявшись с тренажера, подошла к Дикулину, деловито ухватила его тонкими пальцами за подбородок, покачала голову из стороны в сторону, приподняла правое веко, заглянула в глаз. Потом показала фигу:

— Сколько пальцев видишь?

— Один, — буркнул Леша. — Может, мне его еще и понюхать?

— Он жив, — сделала вывод старуха и обратилась к кому-то у Алексея за головой. — Даю тебе два дня, девочка. Потом посмотрим, кого ты привела.

— Благодарю, номария, — услышал Дикулин знакомый голос, извернулся… — Вот это да-а-а…

У стола стояла Лена. Тоже в платке, в парчовой юбке и тоже с обнаженной грудью. Груди были высокие, налитые, с острыми розовыми сосками.

— Интересно, они и на самом деле такие же, или только во сне?

— Вставай, хватит пялиться, — шлепнула его по лбу девушка. — Я отведу тебя к себе в комнату, покормлю и кое-что расскажу.

— Меня это почему-то совершенно не пугает… — Дикулин сел на столе, огляделся еще раз. Зал был выстелен наборным паркетом, созданным явно не в этом веке, вдоль стены стояли разнообразные спортивные тренажеры, вдоль противоположной — прямоугольные ресторанные столики. Шторы занавешивали окна только одной стены. Видимо, те, что выходили на улицу. За дверьми в конце зала поблескивал кафель. Похоже, там имелся туалет или душевая. Скорее, второе — должны же спортсмены ополаскиваться после занятий!

— Ты что, еще не выспался? — покачала головой Леночка и взяла его за руку. — Пойдем.

Они пересекли зал, в котором уже потушили и разнесли по углам бронзовые жаровни, раздвинули столы, и теперь он не отличался от сотен подобных залов в различных музеях и старинных особняках. Некоторые женщины ушли, другие сменили юбки на трико и начали заниматься на тренажерах.

— А вас еще ни разу не замечали на таких… мессах? — поинтересовался Леша.

— Здесь нет посторонних, — пожала плечами Лена, выводя его из дверей в небольшую гостиную и поворачивая к узкой потайной дверце, открытой на витую железную лестницу. — Это частный фитнес-клуб. Когда в него пытается записаться кто-то незнакомый, ему просто сообщают, что свободных абонементов нет.

— А раньше, когда частных клубов не существовало?

— Это был клуб завода «Выборжец». Вход по пропускам.

Девушка поднялась на два этажа, прошла метров пятьдесят по коридору со множеством дверей, толкнула одну из них, и они оказались в комнате метров двадцати, с широкой постелью, довольно потрепанной мебельной стенкой, видеодвойкой, музыкальным центром и журнальным столиком между двумя низкими креслами. На стене рядом с входной дверью висело зеркало размером в человеческий рост.

— Ну вот, это моя келья в стенах обители.

— Если это называется кельей, — хмыкнул Леша. — Тогда в каком случае вы употребляете слово «хоромы»? — Он с интересом попробовал постель: — Двухместная?

— Садись к столу. — Лена открыла один из шкафчиков, оказавшийся холодильником, извлекла из него глубокую тарелку с застывшим в густом соусе мясным рагу, поставила в микроволновую печь. — У меня для тебя есть два известия: одно приятное, другое не очень. Ты какое хочешь услышать первым?

— Конечно, приятное.

— Через шестнадцать дней мне исполняется двадцать пять лет. Заканчивается мой обет чистоты, и я могу перестать быть девственницей.

— Это здорово, — согласился Дикулин. — Хотя две недели — тоже изрядный срок. А какой будет к этому известию неприятный комментарий?

— Почти два месяца назад в моем магазине тебя убил заезжий колдун. Заколол мечом.

— То есть я мертвый? — поднял Леша руки и покрутил их перед лицом.

— В зеркало давно не смотрелся?

Дикулин повернулся к зеркалу у двери и осекся. Оттуда смотрел незнакомый старик: глубоко провалившиеся глаза на изрядно усохшем лице, недельная щетина, впалый живот. Но самое главное: на груди, на самом сердце, по коричневой от крови рубашке тянулся длинный разрез. Память немедленно услужливо подсказала, откуда взялся разрез, выдав картинку широкого лезвия, входящего в грудную клетку, ухмылку беглого колдуна, слабость в руках…

— Это сон, — тряхнул он головой. — Так не бывает.

— Тебя ущипнуть? — поинтересовалась Лена.

— Будет больно?

— Я постараюсь.

Алексей огляделся. Посмотрел на пол, на стены, на свои руки. Все казалось реальным. Но вот отражение…

— Что теперь будет?

— В первую очередь, сними всю эту грязь. Я приготовила для тебя чистую одежду. Во-вторых — иди в душ. Тебе нужно хорошенько отмыться. В-третьих, тебе нужно много и сытно есть. Ты потерял очень много сил.

Скинув в ванной комнате рубашку, он с любопытством ковырнул ногтем рубец на сердце.

— Получается, я теперь зомби? Оживший мертвец?

— Ты самый обыкновенный человек, получивший глубокий порез, — ответила Лена из-за полиэтиленовой занавески. — Поболит и перестанет. Мыло и мочалка в шкафчике. Ты сперва смочись, потом сдери верхнюю корку, потом помоешься шампунем.

— Но ведь так не бывает!

— Это говорит мне человек, в реальности показавший сказку «Двенадцать месяцев»?

— Там-то ерунда. Облака разогнать да с русалками договориться. А здесь… Удар в сердце. Железякой в ладонь шириной. Кончик, небось, из спины вышел.

— Вышел, — спокойно согласилась Лена. — Будет у тебя два шрама. А что касается железки… Учение Мединет-Абу учит нас, что человеческое тело вообще не способно к жизни. Оно создано только для того, чтобы бестелесные души могли общаться между собой. Оно всего лишь инструмент, воспринимающий внешние приказы и приводящий их в действие. По приказу души тело может зарастить самые страшные раны. Но оно же может сгинуть от мельчайшего повреждения. Все зависит от того, нравится душе в этом теле или нет. Будет она спасать свою материальную оболочку — или предпочтет найти более качественную. Если не дать душе уйти, она поневоле станет лечить то тело, в котором находится. Пока вы дрались, я заговорила платок словами сети Дуата. Если положить такую ткань человеку на лицо, его душа не сможет покинуть тело.

— Так, значит, ты — ведьма? — внезапно озарило Алексея. Молодой человек высунулся из-за занавески: — И была ведьмой все время, пока я пытался поразить тебя своими наговорами?

— Я не ведьма, — сунула ему Лена полотенце. — Я девственница из клана Нефелима. Мы не занимаемся магией. Мы храним знания древности, данные нам для исполнения великой цели.

— И какой?

— Мы храним покой Великого Правителя, Сошедшего с Небес и Напитавшего Смертные Народы Своей Мудростью.

— Какого-какого правителя?

— Ты обязан выражаться о нем с большим уважением, Алексей! — Рванула занавеску девушка, в ее голосе прозвучал металл. — Не забывай, ты говоришь с его служительницей, и ты сам обязан существованием только подаренному Великим знанию! — И она ткнула пальцем в розовый шрам на груди молодого человека.

— Аленушка, пожалуйста, не превращай меня в жабу! — Дикулин торопливо прикрыл бедра полотенцем. — Я ведь всего лишь спросил, кто это такой. Я этого и правда не знаю.

— Нефелим — это создатель, хранитель и учитель человечества, — сухим, как наждачная бумага, голосом сообщила Лена. — И запомни, несчастный: номария позволила вернуть тебя к жизни только потому, что ты должен принести Нефелиму клятву верности и стать самым преданным и честным его слугой. Но сперва — пройти испытания, чтобы оказаться достойным этой чести.

— А если мне не хочется быть слугой?

— Тогда… — Лена вздохнула. — Тогда я лишусь тебя, а ты — жизни. Номария дала мне два дня, чтобы ты набрался сил и понял, какой чести удостаиваешься. Хватит комкать полотенце. Обвязывайся, и пойдем в комнату. Я дам тебе одежду.

— А все-таки, Лена… — Дикулин зашлепал за ней босыми ногами. — В чем заключается эта честь?

— Во-первых, — девушка открыла нижнюю полку и стала вынимать одежду в магазинной упаковке, — если ты станешь мужчиной клана, то я буду твоей любовницей, а если захочешь, то и женой. Во-вторых, Нефелим…

— Можно не продолжать, — остановил ее Алексей. — Я согласен.

— Ты балбес, — без всякой злобы сообщила девушка. — Может быть, я для тебя и дороже Великого, но для меня, запомни, он всегда будет стоять на первом месте.

— У тебя очень красивая грудь, Леночка, — перебил ее Дикулин.

— Леша, я тебе говорю о судьбах человечества, а у тебя одно на уме!

— И я о том же, — кивнул молодой человек. — За право ею обладать я уже давно согласен служить кому угодно.

Девушка сперва нахмурилась, потом улыбнулась, потрепала его по голове, наклонилась и крепко поцеловала:

— Знал бы ты, как я по тебе соскучилась.

— Я тоже…

— Врешь! — отпихнула его на спинку кресла девушка. — Валялся мертвецом и в ус не дул!

— Интересно. И как я при этом выглядел?

— Как обычно. Нетленные мощи, и все. Тебя нельзя было оживлять, пока рана не затянется. Вот и ждала… — Она поставила на журнальный столик тарелку с мясом. — Ешь, у тебя всего два дня, чтобы восстановить силы.

— Не много, — взялся за вилку Дикулин. — А теперь только не сердись, скажи пожалуйста, так кто же это все-таки такой ваш Великий Правитель, которому я должен поклясться в верности?

— В шумерских хрониках рассказывается о существовании планеты Нибиру, — поставив кресло напротив молодого человека, начала рассказ Лена. — Ее также называют планетой пересечений. Она приближается к Земле раз в три с половиной тысячи лет, чтобы потом опять умчаться в космос. Семь с половиной тысяч лет назад с нее и спустился Нефелим. Он обладал невероятной мудростью, невероятной силой. Он взялся за Землю как за комок глины и сделал из нее мир, пригодный для жизни. Он заселил этот мир животными и людьми, он научил их всему, что знал сам. Он сделал этот мир красивым и справедливым. Но эта работа отняла у Нефелима слишком много сил. Четыре тысячи лет назад он заснул. И лишь когда над усыпальницей начнут полыхать огни, когда защитники врат в мир мертвых займут место в его ногах, а вокруг усыпальницы соберутся хранители душ из трех стран пирамид — лишь тогда закончится отдых Великого, и он пробудится, чтобы снова править миром, чтобы вернуть в него справедливость и счастье.

— Да, конечно, — как можно мягче сказал Алексей. — Я понимаю, все это звучит красиво. Но эта история напоминает всего лишь одну из многих сотен сказок о сотворении мира. Никакого отношения к реальности. Если, конечно, забыть об этом, — указал он себе на грудь.

— А ты не забывай, — посоветовала девушка. — Потому что это очень важно. Ты никогда не думал о том, почему магия — это единственная область знания, в которой человечество не развивается, а скатывается в полный мрак? Я могу сказать, почему. Когда верный советник Нефелима Мудрый Хентиаменти замкнул усыпальницу, он приказал всем хранителям знания покончить с собой, чтобы спрятать от людей ту страшную силу, которая способна уничтожить весь мир без внимательного присмотра Сошедшего с Небес. Он поместил Правителя на остров среди текущей воды, которая, как ты сам знаешь, защищает от большинства магических воздействий. Здесь он оставил клан хранительниц. Единственных людей на Земле, сохранивших высшее знание. Это знание дано нам, чтобы мы смогли выстоять при любых посягательствах, одолеть любого врага, пожелавшего разрушить усыпальницу или уничтожить клан. После этого мудрые покончили собой. Вся та магия, которой тешат себя отдельные колдуны разных земель — всего лишь мелкие отголоски великой мудрости Сошедшего с Небес. Жалкие крохи, подаренные Великим для мелких местных нужд. Именно поэтому только женщины клана умеют оживлять мертвых — остальные способны лишь поднимать их из могил. Только мы можем становиться неосязаемыми — остальные умеют только отводить глаза. Только мы можем повелевать народами — остальные умеют лишь заморачивать или запугивать их.

— Интересно, — почесал себя за розовым ухом Алексей. — Если вы такие всесильные, то почему еще не подчинили себе нашу крохотную планетку?

— Потому что мы оставлены хранительницами, а не завоевательницами, мой мальчик, — наклонилась к самому его лицу девушка. — Мудрый Хентиаменти знал мужскую натуру и предвидел, что любой самец, почуяв подобную мощь в своих руках, неминуемо попытается использовать ее для завоевания своих соседей. Именно поэтому Черный Пес уничтожил знание, именно поэтому он запретил женщинам клана раскрывать великую тайну мужчинам. Вы не способны на мирную и незаметную жизнь. Вам нужны грохот и слава. Пока Нефелим не проснется, вас всех даже на пушечный выстрел нельзя подпускать к настоящей мудрости! Ты, что, есть не хочешь?

Дикулин, мгновенно ощутив приступ голода, придвинул к себе тарелку и принялся уминать рагу. Покачал головой:

— Это тоже магия?

— Нет, это всего лишь напоминание о том, что ты два месяца не получал подпитки извне. А душа, между прочим, нуждается в теле еще и потому, что получает от него часть своей энергии.

— Ты хочешь сказать, тела придуманы, чтобы души общались? То есть вместе клали кирпичи, рыли ямы и сидели в тюрьме?

— Писали стихи, влюблялись, радовались закатам и рассветам.

— А не слишком сложно? — оторвавшись от миски, посмотрел молодой человек Лене в глаза. — Рождение ребенка в достаточной степени случайность, его еще нужно вырастить, воспитать. А что делает душа все это время?

— Пытается создать человека таким, какой ей наиболее интересен, — чуть качнулась вперед Лена и коротко чмокнула его в губы. — Такова жизнь. Самые простые решения почему-то создают самые сложные картины мира. Что проще — поджечь бензин? Но чтобы это помогло доехать до дома, нужны поршни, цилиндры, коробки передач, рулевое управление, генератор, колеса, крыша, кресла, хорошая краска. А потом — светофоры, асфальт, сети заправок и трубопроводов… И в каждой машинке сидит водитель. Каждая была произведена вроде бы случайно, но каждая нашла владельца… Тебе это ничего не напоминает?

— Угу, — кивнул Леша с набитым ртом. — Кто-то чинит машину до последнего, кто-то при первой серьезной поломке сбагривает ее и берет другую. Однако каждая имеет конечный срок жизни… А ты говоришь, что живешь здесь с подругами уже четыре тысячи лет.

— Нет, Лешенька, — откинулась в кресле девушка. — Четыре тысячи лет здесь существует клан. Нефелим не принимает плотской пищи. Он получает энергию от людей. Сорок девственниц окружают его каждый вечер, чтобы на следующий день уступить свое место подругам. То есть должны окружать. В случае, если он проснется. Восемьдесят девственниц. Каждая из нас сохраняет свою чистоту до двадцати пяти лет, чтобы быть готовой занять свое место возле Сошедшего с Небес. После двадцати пяти мы становимся женщинами. Ведь каждая из нас обязана родить хоть одну девочку для продолжения рода хранительниц. Раньше мы выбирали среди окружающих племен самого сильного и красивого мужчину, забирали к себе и провозглашали эмиром. Он слегка прикасался к тайне и обеспечивал продолжение рода. Правда, последние века возле усыпальницы стало довольно оживленно, и сороковековая традиция начала разрушаться. Многие из нас выходят замуж и живут вне обители. Но мы всегда готовы применить силу и знания во имя сохранения усыпальницы, готовы прийти на помощь Сошедшему с Небес.

— Значит, никаких подтверждений твоей истории, кроме старых легенд, не существует?

В тот же миг рагу в тарелке полыхнуло огромным облаком алого пламени, заставив молодого человека шарахнуться назад, врезавшись в спинку кресла.

— Ты говоришь о Нефелиме и нашем клане, Алексей, — кротко пояснила Лена разглядывая ногти на правой руке.

— Я… — перевел дух Дикулин. — Я тоже так могу. Если немного потренируюсь.

— Так ты не сможешь никогда, — не без надменности сообщила девушка. — Или жара не будет, или рагу спалишь и полировку на столе попортишь. Не забывай, что я — девственница из клана Нефелима. — Лена повернула голову к нему. — Ну как, ты все еще готов принести клятву Сошедшему с Небес и назвать меня своей женой?

Алексей мысленно отметил, что всего несколько минут назад антикварщица соглашалась и на роль любовницы, но вслух предпочел сказать другое:

— Ради второго можно подумать и о первом.

— Ты все еще сомневаешься, Леша, — вздохнула девушка. — Ну, как мне тебя убедить? На чудеса ты не поведешься, а завораживать нельзя. Как заворожишься, так и отворожишься. Скажи, а в науку ты веришь? Хотя бы во все то, чему тебя в школе учили?

— В общем, верю, — кивнул Дикулин.

— Ты знаешь, каково строение земного шара? Надеюсь, в том что он является шаром, тебя убеждать не нужно?

— Нет, не нужно, — несколько успокоившись, взялся за вилку Дикулин. — Земля круглая, снаружи у нее тонкая корка толщиной километров десять, ниже магма, мантия, железное ядро, а в центре ядро из урана и трансурановых элементов. В уране идет реакция полураспада, за счет чего Земля греется изнутри, железное ядро вращается, обеспечивая магнитное поле, мантия просто есть, а магму выпирает наружу из вулканов. Я ничего не забыл?

— Более подробно мне знать и не к чему, — кивнула Лена. — А ты знаешь, почему все так получилось?

— Говорят, когда все вокруг образовывалось из газопылевых облаков… — Алексей переправил в рот еще кусочек рагу, прожевал и продолжил: — Тогда в этих, еще достаточно рыхлых, образованиях тяжелые элементы проваливались вниз, к центру тяжести, а более легкие, соответственно, выпирало наверх. Потом планета разогрелась и стала жидкой… Кроме тонкой корки, естественно. После этого железо и уран, не попавшие вниз сразу, просто утонули и стали частью ядра. Правильно?

— Значит ли это, что остальные планеты вроде Венеры, Марса или таинственной Нибиру устроены точно так же?

— А может быть, и Сатурн с Юпитером, — пожал плечами Алексей. — Просто они такие толстые, что никто не знает, есть ли там внутри твердое ядро.

— Пожалуй, я тебе поверю, — опять кивнула Лена. — А теперь попытаюсь представить, как выглядит планета пересечений, если на ней есть жизнь. Раз в три с половиной тысячи лет она приближается к Солнцу. На ней начинают испаряться гигантские ледяные поля, превращаясь в атмосферу, просыпаются первые растения, ловя еще слабые лучики света. Потом выходят из долгой, очень долгой спячки животные. Травоядные, хищники, разумные существа. Планета все ближе подлетает к нашей общей звезде. Ее обжигает жар, джунгли разрастаются до невероятных размеров, животные торопятся насытиться, оставить потомство. Но виток закончен, и планета уже уносится обратно в космос. Каждый день становится все более холодным. Съеживаются деревья, все более разреженным оказывается воздух. И мудрые обитатели Нибиру смотрят на превратившееся в точку Солнце и… И не могут сделать ничего. У них нет железа, чтобы выковать себе инструменты. Нет меди или алюминия, чтобы выплавить провода, нет бронзы, чтобы прорубить глубокие пещеры. У них нет ничего, кроме разума и простейших изделий из кости и дерева. А единственная сила, которую они способны освоить и подчинить, которую они вынуждены изучать, не имея других источников для развития, — это магия. Колдовство. Оно не нуждается в электростанциях или нефти, ему не нужны мартены и ядерные реакторы. Только слово, энергия живых существ и символы, нанести которые можно хоть углем, хоть кровью.

— Подожди, — замотал головой Алексей. — А как же месторождения? Осадочные породы, в которых находят то одно, то другое?

— А откуда они могут взяться, а? — Лена встала со своего места, отставила кресло за стол и присела перед Дикулиным на корточках. — Ты ведь только что рассказывал мне, что все самое ценное спрятано в центре планеты, что на поверхности плавает только базальт и гранит, который и застыл в земную кору. Так откуда могут взяться на поверхности железо, медь, золото, уран?

— Это осадочные породы. Они выносятся наружу вулканами и разносятся ветрами и течениями.

— Да ты что? — рассмеялась девушка. — С глубины в тысячи километров, из центра железного ядра? К тому же, что за прораб руководит течениями и ветрами, которые аккуратно складывают в различные места разные элементы таблицы Менделеева? Впрочем, это неважно. Лично меня занимал в школе совсем другой вопрос… Понимаешь, когда-то, тысяч семь лет назад, на Земле зеленели джунгли, бегали динозавры, летали насекомые. Но в один прекрасный день на них сверху внезапно обрушилось все то, что сейчас называют осадочными породами. Джунгли и все их обитатели оказались буквально расплющены, спрессованы в тонкий слой — где толщиной в несколько сантиметров, где в метр-полтора. И слой этот, называемый ныне углем, равно как и осадочные породы, есть везде, на всей поверхности планеты. И в этом странном слое, оказавшемся на головах древних животных, находятся те элементы, коим положено прятаться в ядрах планет, а никак не на их поверхности. Вспомни, Алексей, осадочные породы всегда лежат поверх угля, а не под ним. Значит, они свалились откуда-то сверху, когда на Земле уже вовсю кипела жизнь. Теперь ответь мне, мой образованный мальчик, а не знаешь ли ты неподалеку такой планеты, которая раньше существовала, а теперь ее нет? Которая могла быть расколочена на запчасти?

— Пояс астероидов… — Алексей уловил, что голос его почему-то дрогнул. — Пояс между Марсом и Юпитером. Там была планета Фаэтон, но ее…

— Вот видишь, — выпрямилась Лена, наклонилась вперед и потрепала его волосы, — ты и сам все знаешь. Тебя учили всему этому в школе. Достаточно только правильно задавать вопросы.

Девушка обошла его, положила руки на плечи, скользнула ими вниз, почти до живота, зашептала на ухо:

— Сомневающиеся были всегда. Они искали ответы на свои сомнения, но всегда, понимаешь, всегда получали лишь подтверждения древней легенде, призывающей нас к службе Сошедшему с Небес. Он есть. Доказательства вокруг нас, они везде. Мимо них невозможно пройти. Достаточно лишь не отворачиваться от них. Неужели ты думаешь, что разумные существа, развившие науку настолько, что сумели перелететь с планеты на планету, были глупее нас и не знали, как устроены небесные объекты изнутри? И если они решили переселиться в наш мир — неужели они не позаботятся о том, чтобы он стал комфортнее, нежели прежний? Чтобы здесь не возникало тех же лишений, что и на планете пересечений? Великий Правитель, Сошедший с Небес и Напитавший Смертные Народы Своей Мудростью, сперва расколол одну из планет, переместив на Землю большую часть ее ядра и окружающих пород, затем заселил опустевшую планету новыми животными и народами и привел их к счастью. Но он трудился сотни, если не тысячи лет вместо всего нескольких, как полагается по циклу Нибиру. И он устал. Он провалился в сон на сорок веков, чтобы возродиться новым и посвежевшим, еще более сильным. А люди… Люди изучают физику и химию, строят машины и добывают электричество, жгут нефть и копают уголь. Магия хиреет. В этом мире проще обойтись без нее. Истина в том, что очень скоро Нефелим проснется. И тогда вернется Золотой век человечества. — Лена поцеловала Алексея в шею. — Теперь ложись. Тебе нужно много о чем подумать и хорошо поспать. Твой мозг нуждается в восстановлении. А я обязана поблагодарить сестер за твое воскрешение. И позаниматься на тренажерах.

— Нам пора. — Лена еще раз обошла вокруг Дикулина, одетого в белую футболку, джинсы и сине-белые кеды, поправила на спине какую-то складку. — Номария ждет.

— Что-то не тянет меня на ваши испытания, — поморщившись, покачал головой молодой человек. — Не вижу я надобности. Зачем мне это надо?

— Ты должен доказать право на служение Нефелиму.

— Леночка, — вздохнул Алексей. — Я не хочу тебя обижать или отговаривать от твоей веры, но я как-то и не рвусь. Привык к свободе. Не хочу.

— Если ты не хочешь служить Сошедшему с Небес, — понизив голос, сказала девушка, — послужи хотя бы себе. Этот мир прост. Ты должен выжить в нем. Сейчас для тебя единственный путь уцелеть — это пройти испытание.

— Лена, — повернул к ней голову Дикулин. — Если ты не заметила, то я не жук, не крыса и не лесной хорек. Я человек. Для меня нет задачи выжить любой ценой. Для меня есть вещи более ценные, чем жизнь.

— Интересно, какие?

— Например, честь, — пожал плечами молодой человек. — Родина. Любовь.

— Это очень хорошо, Лешенька, — кивнула Лена. — Потому что от тебя никто не требует жертвовать своей честью. Ты уже доказал мне, что слово «честь» для тебя — не пустой звук. Что же касается Родины… Усыпальница Нефелима находится на этой земле. Аура Сошедшего с Небес постоянно присутствует вокруг нее, пропитывая все, что только есть в этой стране, именно она делает русских такими, как они есть. Алтари бога Ра, что были построены вокруг усыпальницы, насытили эти земли энергией, сделав обитающие здесь племена необычайно сильными и выносливыми.

— Тебя послушать, так все в этом мире крутится вокруг Нефелима.

— А разве не так? Вспомни, Леша, каждое столетие все народы Европы собираются под чьей-нибудь властью, чтобы напасть на Русь, но еще ни разу никому не удалось ее одолеть. Из двенадцати существовавших в Европе империй[62] девять были уничтожены или приведены в состояние обычной страны именно силой русского оружия. Ты думаешь, это было бы возможно, если бы не сила сотен алтарей, собирающих энергию неба? Русские много раз захватывали в ответ Европу, но вместо рабства всегда приносили вольницу, освобождая покоренные страны. Россия — это единственная страна, которая, приняв в свое лоно десятки народов, сохранила их все, их культуру, язык, историю, традиции, веру, а для многих создала государственность, которой те никогда и не имели. Или ты знаешь еще хоть один такой пример? Думаешь, это было бы возможно, не пропитайся местный народ справедливостью спящего, но остающегося самим собой Нефелима, его аурой, его энергетикой? Россия стала единственной страной, никогда в истории не ведшей захватнических войн, никогда не допускавшей на своей земле массовых кровопролитий. Ее обошло средневековое сожжение заживо тысяч людей, она не вела религиозных войн. В ней единственной большую часть истории, начиная с «Русской правды», отсутствовала смертная казнь. В ней никогда не было рабства. Это ли не свидетельство влияния Нефелима? Разве без его влияния она стала бы символом правды и справедливости для всего цивилизованного мира? Хочешь ты этого или нет, Лешенька, но Сошедший с Небес — это часть твоей Родины, ее прошлого и будущего. И еще… — Девушка приложила голову к его груди, крепко прижалась. — Ты мне нужен, Леша. Нужен живой. И не заставляй меня, пожалуйста, выбирать между собой и Спящим. Я тоже не хочу стать предательницей.

Алексей обнял ее, прижал к себе. Покачал головой:

— Великие Нефелимы, во что я влип?

— Ты справишься. Пойдем.

Лена взяла его за руку, провела по коридору, вниз по лестнице и впустила в темный и холодный, сырой и пахнущий грибами подвал с земляным полом. Уже знакомая Дикулину старуха в юбке сидела в далеком углу, под единственной тусклой лампой, на длинном перекрученном проводе.

— Здравствуй, дитя мое, — несмотря на расстояние, голос прозвучал громко и ясно, словно слова произносились в самое ухо. — Прошло два дня с тех пор, как перед твоей душой закрылись врата мира мертвых. Сознаешь ли ты, с какой великой целью вернулся в этот мир? Готов ли ты принести клятву верности Великому Правителю, Сошедшему с Небес и Напитавшему Смертные Народы Своей Мудростью?

— Похоже, у меня нет другого выхода, — пожал плечами Алексей.

— Великий не нуждается в твоем снисхождении, смертный, — отрезала номария, однако ни тоном, ни жестом не выразила своего недовольства. — Если ты не желаешь служить ему искренне, преданно и добровольно, то ни о какой клятве не может идти и речи. Поэтому я задаю тебе свой вопрос еще раз: готов ли ты принести клятву верности Великому Правителю, Сошедшему с Небес и Напитавшему Смертные Народы Своей Мудростью?

— Я не верю в вашего Нефелима, — покачал головой Алексей. — Но я благодарен клану за то, что он вернул меня к жизни. Поэтому в ответ я готов принести клятву верности и следовать ей честно, насколько это позволяет моя совесть.

— Хорошо, я принимаю твой ответ, — кивнула женщина. — Теперь ты будешь подвергнут испытанию на свою способность нести службу…

Послушалось шуршание, пахнуло озоном. Из темноты в центр зала выехал электропогрузчик, неся на своих вилах сколоченный из необструганных досок ящик размером с упаковку для холодильника. Остановился, поднял вилы чуть не к самому потолку, наклонил стрелу вперед. Ящик медленно качнулся, перекувырнулся через вилы и с грохотом рухнул вниз, ударяясь углом о пол. Доски затрещали, разлетаясь в стороны, внутри стала видна бесформенная куча тряпья. Погрузчик, визжа моторами, умчался обратно в темноту.

— Это один из шведских сотников, что нашелся среди болот возле Корелы, — сообщила номария. — Всего лишь мертвое тело. Оно получило приказ убить тебя.

Доски зашевелились, разлетелись в стороны. Куча выпрямилась, превратившись в двухметрового бугая с длинным и широким мечом в одной руке и овальным щитом в другой. Шлем, кираса, поножи тускло отсвечивали вполне еще прочным, нетронутым тленом металлом. Правда, в прорезях шлема вместо блеска глаз царил мрак, а под шлемом вместо подбородка торчала костяшка с несколькими зубами и клочком рыжей бороды. Но особого значения это не имело, поскольку воевать швед собирался не зубами. Меч со свистом разрубил воздух, доказывая, что своих сил сотник отнюдь не утратил. Алексею удалось отскочить и увернуться от него буквально чудом. Хорошо еще, что клинок был достаточно тяжелым и мертвец не мог действовать им с такой же стремительностью, как, например, шпагой.

Дикулин уходил, пытался обежать врага, уворачивался, старательно крутя головой, но ничего подходящего в качестве оружия найти не мог. Приходилось рассчитывать только на голые руки и…

— Ладно, — кивнул молодой человек, отскакивая в очередной раз. — Мы поступим иначе. Стану не помолясь, выйду не благословясь, из избы не дверьми, со двора не воротами — мышьей норой, собачьей тропой, окладным бревном; выйду на широко поле, поднимусь на высоку гору… — начал бормотать он заговор на отвод глаз. — Положи Солнце тень мне под ноги, поднимите, звезды, ее на небо, а ты, Луна, дай ее мне в руку!

Он швырнул тень перед лицом мертвого врага, тот дернул головой, провожая ее взглядом.

— Отлично, — перевел дух Алексей. — Значит, наговоры на тебя действуют. Тогда мы поступим вот так…

Он начал приглядываться к правой руке врага, мысленно повторяя все ее движения, идущие к мышцам импульсы, копируя их, управляя оружием как бы вместе с врагом. Выпад, еще.

— Стоп! — резко оборвал он идущие к чужой руке команды, метнулся вперед и, пока швед не успел справиться с временным параличом, ударом кулака по костяшкам его кисти выбил меч, упал следом, подхватывая оружие, тут же поднялся на колено, направив острие меча сотнику в лицо.

— А-а-а! — Бросился мертвец на него, но как только швед прикрыл лицо от укола щитом, Дикулин подался назад, опуская клинок и со всех сил рубанул им по коленям. Он промахнулся всего чуть-чуть, но лезвие все равно резануло сотника выше поножей, начисто отсекая одну голень и надламывая другую.

Алексей посторонился, пропуская падающего врага, и запрыгнул ему на спину, готовясь приступить к разделке.

— Достаточно! — прозвучал в ушах голос номарии. — Испытание закончено. Оставь меч и выйди из подвала. Тебя проводят в твою комнату.

Дикулин, тяжело дыша, опустил оружие. Спрыгнул на землю, бросил оружие и медленно пошел в темноту. Выхода видно не было, но он решил не просить помощи и приподнял ладонь, старательно улавливая падающие на обнаженную кожу излучения. Дверь тоньше, а потому всегда теплее стен. Скоро пальцы и вправду уловили легкое теплое веяние. Молодой человек повернул туда, нащупал ручку, вышел и аккуратно притворил за собой створку двери.

Тут же темнота поползла в стороны, утаскивая в своих объятиях и земляной пол, и тело на нем, и обломки ящика, и даже заплесневелый потолок. Прошло минуты полторы, и стало ясно, что все действо происходило во все том же бальном зале, уставленном тренажерами и столами. Правда, на этот раз девять из женщин клана не участвовали в представлении, а сидели на стульях вдоль стены, наблюдая за ним.

— Итак, сестры, — поднялась со своего места номария, дошла до того места, где происходила схватка, потрогала кончиком пальца ноги девственно глянцевый паркет, — избранник Елены прошел испытание. Он признался в неверии в Великого, однако поклялся служить ему из благодарности к клану. Мне показалось это более… надежным, нежели ложная клятва. Он не испугался и не убежал от мертвого врага, он проявил находчивость, хладнокровие в опасной обстановке и умение владеть как обычным оружием, так и деревенской магией. Я считаю, сестры, мы не зря закрыли перед ним врата. Елена права, он может нам пригодиться. Вот только в качестве кого? Харкана? — резко повернулась номария к сидящей крайней блондинке лет сорока.

— Мне он понравился, сестры. Смелый и ловкий боец.

— Агриппина?

— Для мужчины, учитывая к тому же скудность магических познаний, он действовал довольно ловко. Мне он понравился.

— Анатолия?

— Нет! — Женщина с крупными скулами и маленькими въедливыми глазками, в синей юбке, поднялась со своего места, сделала пару шагов вперед. Она прикрыла лицо руками, собираясь с мыслями, потом выпрямилась: — Сестры! Мы увидели хорошего мальчика. Смелого, ловкого, находчивого. Он хороший боец. Но он всего лишь боец! Зачем он Великому? У Нефелима и без того хватает телохранителей, оставленных Мудрым Хентиаменти. Что изменит появление или исчезновение еще одного?

— Вивиты Хентиаменти не знакомы с нынешними реалиями! — крикнула от самых дверей Лена. — Прости, что перебиваю, сестра, но мир изменился. Этот воин может заполнить пробел, защитить Великого в новых условиях.

— Защитить Великого можем и мы, — покачала головой женщина. — Его могут закрыть собой телохранители Хентиаменти. Ему не нужен еще один боец. Сошедшему с Небес в случае пробуждения потребуется полководец. Мальчик хорошо дрался сам. Но сможет ли он вести за собой армии? Нам не нужен еще один воин, нам нужен бог войны. Я предлагаю вызвать его.

Женщина вернулась на свое место, и номария продолжила опрос:

— Виктория?

— Я согласна с Анатолией. Мы не должны размениваться на отдельных бойцов. Для Великого нужно вызвать бога войны.

— Жанна?

— Я за бога войны.

— Асия?

— Нам нужен бог войны.

— Сахеба?

— Бог войны.

— Да, это так, — кивнула старуха, медленно подходя к Лене. — Девочка моя, ты хотела найти для Великого личного воина, полководца для отрядов нового времени. Но сестры, пожалуй, правы. Бог войны будет куда лучшим полководцем, нежели храбрый мальчишка, обычный малоопытный маг. Что скажешь ты?

— Если так считают сестры… — Лена прикусила губу. — Если так считает клан и так будет лучше для Великого… Тогда… Тогда я согласна. Мы будем вызывать бога войны.

Алексей, вытираясь, вышел из ванной — Лена поднялась из кресла, шагнула навстречу, крепко обняла.

— Ты чего? — удивился тот.

— Соскучилась.

— Это хорошо, — усмехнулся Дикулин. — А что, я мылся так долго?

— Одевайся, нам пора.

— Куда?

— Я… Потом скажу.

На этот раз они поднялись наверх, под самую крышу. Чердак старинного особняка был превращен в зимний сад: под льющимся из широких мансардных окон светом жизнерадостно зеленели папоротники, фикусы и монстеры, проходы между кадушками желтели от мелкого речного песка. Краем глаза Алексей заметил в одном из окон купол Исаакиевского собора с крестом, остановился. Надо же, Исаакий! Как близко. Но все равно — не дотянешься.

— Ты чего? — удивилась Лена.

— Скажи мне, девственница из клана Нефелима, я здесь в тюрьме? Теперь мне уже никогда не выйти отсюда?

— Нет, почему. Ты принесешь клятву и так же, как и я, сможешь уходить, вести свою жизнь и возвращаться, когда возникнет желание или когда тебя позовут. Но, понимаешь…

Она положила на плетеный столик меч, в котором черный обсидиановый стержень был зажат между двумя остро отточенными стальными полосами.

— Что это?

— Ритуальный меч. Обсидиан — это священный камень, не позволяющий использовать магию во время поединка. Он будет честным.

— Я не про то, — мотнул головой Алексей. — Зачем здесь этот меч? Какой еще поединок?

— Я же рассказывала тебе историю клана, Леша, — тихо напомнила девушка. — Когда-то мы забирали в клан одного мужчину. Он принадлежал всем женщинам, все женщины принадлежали ему. К тому же некоторые обряды вынуждают нас использовать именно мужчину для совершения магических действий. С тех пор многое изменилось, проблема рождения детей утратила былую сложность. Но закон клана суров и категоричен. О клане может знать только один мужчина. Только один. Двое — это уже много. Это опасно для нашей цели. Это закон.

— И что?

— Ты знаешь нашу тайну, ты знаешь о клане. Но когда я вытаскивала тебя из иного мира, Алексей, у нас уже был эмир. Теперь вас двое. А место в клане есть только на одного. Сейчас он поднимется сюда. С той стороны мансарды есть еще одна дверь.

— Понятно, — шумно втянул воздух Дикулин, глядя на меч. — Ты знаешь, Аленушка, у вас тут не обитель, а мясокомбинат какой-то. Ни дня без трупа. Это начинает надоедать.

— Тринадцать дней.

— Что?

— Тринадцать дней, Леша… — Лена взяла его лицо в ладони и повернула к себе, ловя взгляд. — До моего дня рождения осталось тринадцать дней. Через тринадцать дней я получу свободу от обета и стану женщиной. Леша, я хочу, чтобы это был ты. Именно ты, а не…

Она оборвала фразу на полуслове, еще немного подержала теплыми ладошками лицо, потом отступила, быстро ушла к двери и закрыла за собой светлую створку из розоватой от морилки сосны.

Алексей остался один.