Клад Стервятника

Глава 6. Остерегайтесь торфяных болот!

Пока я добирался до вертолета, Зона преподнесла мне еще один сюрприз. На этот раз, к счастью, приятный.

Все окрестности, заводи и плавни окрасились в пастельные, розовые тона. И над Болотами взошло солнце — большая редкость в здешних местах.

Для посадки Гордей выбрал идеальное место, которое только можно было высмотреть в интересующем нас секторе Болот. Я подозреваю, что и самое точное. Бьюсь об заклад, Гордей, еще будучи на «Янтаре», заранее просчитал маршрут и варианты посадочных мест как можно ближе к точке координат, указывающей место упокоения несчастного Слона с точностью до метра.

Дождик, что накрапывал весь день, стих. Над косогором с большими проплешинами выгоревшей травы, где застыла цветным пятном железная «стрекоза», дул приятный ветерок, разгоняя гнилостные миазмы болотной воды. Солнце деловито разворотило тяжелый свинцово-белый свод небес, еще час назад нависавший над землей плотным козырьком, и теперь Милостиво проливало тепло и свет на обездоленные хляби. А в его лучах, отчаянно щурясь и прикрывая лоб ладонью, стоял Гордей.

Миляга глупо улыбался.

Признаться, я надеялся, что застану его опирающимся на свой экстраполятор-восстановитель. Однако колдометр — весьма дорогая штука, и не только с точки зрения дензнаков. Сейчас он явно лежал, как следует упакованный, в летучей машине. А машина и впрямь впечатляла.

Маленькая, обтекаемая, с аккуратной кабиной пилота, на легких, но прочных шасси-лыжах — да, эта железная стрекозка должна стоить немалых денег.

Неужели теперь каждый очкарик примется барражировать над Зоной, безнаказанно посмеиваясь над незадачливым братом-сталкером и бесконтрольно выцепляя с воздуха наш хабар насущный?

— Стой!

Слабая вибрация прошла по земле как раз в тот момент, когда я услышал тихое гудение. Точно где-то рядом завелся рой невидимых, но очень деловитых чернобыльских ос.

— Стой где стоишь, — негромко, но отчетливо произнес Гордей и медленно повел головой из стороны в сторону, фиксируя обстановку по обе стороны моего бренного тела.

Я послушно застыл соляным столбом, ощущая в эту критическую минуту каждый позвонок своего хребта.

Когда он меня предупредил, я с неприкрытой завистью таращился на его винтокрылую машину. А очкарик в это время, получается, смотрел мне под ноги. Он работал за меня! Ах я ворона…

Ладно, собрались!

Я уже давно приучил себя к мысли, что в подобных критических ситуациях, когда тебя аномалия «видит», а ты ее — нет, таким людям, как Гордей, нужно доверять. Честно говоря, окажись рядом мой кумир и старший товарищ Комбат и прикажи он мне бежать со всех ног, прыгать или петь песни, я бы все равно послушал сначала Гордея, наверное.

Потому что Комбат — сталкер, пусть и великий. А Гордей — исследователь. И если у сталкера есть сноровка, опыт, память предыдущих рейдов и накрепко вбитая в башку карта Зоны со всеми прошлыми, настоящими и будущими аномалками, то у настоящего исследователя есть чутье.

А чутье, ребята, в Зоне сполна заменяет иной раз и опыт, и память, и сноровку вкупе со всем прочим ассортиментом популярного магазинчика «Тысяча мелочей, или Как подольше не навернуться в Зоне». Этот магазинчик размещается в башке у каждого сталкера, и разница, по сути, лишь в ассортименте и торговых площадях.

Чутье же я сейчас отчетливо увидел в глазах Гордея. Он весь подобрался, как ищейка, затрепетал ноздрями что твой припять-кабан и сделал первый осторожный шажок.

Но почему-то, зараза, в противоположную от меня сторону!

— Что… тут? — отчаянным шепотом просипел я. Гудение немедленно изменило тон, стало более интенсивным. Мой организм тут же среагировал: пот выступил на лбу крупными каплями и стал застилать глаза, несмотря на противотуманную защиту пылевых очков.

Вместо ответа Гордей приложил палец к губам. Сделал еще один расчетливый шаг, вновь указал на свой рот и предостерегающе покачал головой. Молчи, значит. Ну, ясен пень.

После чего очкарик просто и непринужденно повернулся ко мне задом. И вдруг ткнул себя в ягодицы пальцем.

И стал себе чего-то там бесстыдно накручивать рукою! И при этом еще обернулся и нахально мне подмигнул!

Тут уж я натурально впечатлился.

Эге, да он не просто очкарик!

— Нет свиного хвоста? — вдруг пропел Гордей на одной монотонной ноте.

Я выпучил глаза, как лещ, и из-за этого даже не сразу понял суть вопроса. У нас что тут, ночь в опере?

Мне живо представилось, как мой ученый дружок вышагивает вокруг своего вертолета, точно на одном конце сцены. И при том этот напыщенный петух поигрывает бровями и поминутно распевает фальшивым тенорком:

— Иди ко мне!

А я ему в ответ, прямо со дна неизвестной мне аномалии, педерастическим голосом, типа тоже баритон:

— Иду к тебе!

И так битых полчаса. А потом мы расходимся за кулисы, каждый в свой угол. Вернее, он садится в вертолет, а я низвергаюсь в ад.

Так и не встретились два голубка!

А Гордей щеки надувает, будто настоящий Трубач теперь уже не я, а он. Показывает руками на свое пузо, будто в мгновение ока забеременел противно всем законам природы. И снова крутит около задницы. А потом так же — у виска.

И тут до меня дошло!

«Свиной хвост»! Ему нужен артефакт.

Быстренько перебираю в памяти. От чего же защищает «хвост» глупых сталкеров, угодивших в… в…

Чем быстрее вспомню, тем скорее пойму, во что я вляпался.

Тем более что «свиного хвоста» у меня, увы, нет.

Гордей тут же энергично закивал, что означает: я знаю, что ты знаешь, что я знаю.

«Что тут? „Горячее пятно“?» — безмолвно спросили мои глаза. Вот бы поменяться с ним сейчас местами — я бы мог читать все его вопросы по губам!

Ага, размечтался.

Гордей отрицательно мотает головой. А я боюсь повернуть голову, чтобы глянуть себе под ноги, и раскрыть рот, потому что эта фигня подо мною, похоже, активируется быстрее как раз под акустическим воздействием.

Короче, свистни — и лопнешь.

И хотя сейчас вовсе не до лекций, не удержусь от короткой справки. Вдруг в жизни пригодится?

«Свиной хвост» — и вправду очень похожий на поросячий завиток увесистый белый сгусток него-то. И это что-то способно отпугивать всякие аномалии. Как? Почему? То неведомо. Но дрейфующие, нестационарные, бродячие аномалии раз за разом уверенно обминают владельца «свиного хвоста» десятой дорогой.

Бродячие? Ах, вот куда я угодил! Она накрыла мои щиколотки сзади, неслышно поднявшись из грунта. И, кажется, намеревается пожевать сапоги. А раз так, значит, это…

— Кар-русель, кар-русель, начинаем рассказ, это радость, шутки и весе-е-елье, — опять монотонно загундосил Гордей. — Стой и не рыпайся-а-а-а!

И я понял, что угодил в «жабью карусель» — дальнюю родственницу «птичьей карусели».

С отягчающими, так сказать, обстоятельствами.

Во-первых, это явно карусель-бродяга. Блуждающая аномалия, которая, подобно песцам, подкрадывается незаметно.

Во-вторых, у нее постоянный псевдосенсорный голод, как сказал бы высокоученый Гордей. То есть сенсоров у «карусели» нет, а жрать она все равно хочет. И оттого реагирует на любые акустические изменения среды. Например, учащенное дыхание сталкера или неприлично громкое пускание ветров — тоже случается!

Поэтому Гордей и нудил на одной ноте. Более-менее стабильная частота — а на конкретном примере вокала нашего очкарика она весьма и весьма средняя, батенька! — более-менее сносно стабилизирует всю систему аномалии. Та в это время колышется, как кисель, но не прет наружу.

И в-третьих, кажется, покойный приятель моего номинального шефа в «Лейке», олигарха скупщиков Хуареса, сталкер с характерным имечком Барбитурат, в свое время гробанулся именно на «жабьей карусели», которая мягко стелет, да быстро крутит.

А если это так, то мне, как и бедняге Барбитурату, сейчас грозит самое настоящее четвертование! Комбат рассказывал, что тому прямо у них на глазах оторвало все конечности. Причем еще в воздухе, пока летел к земле-матушке.

Мама дорогая!

Все это я успел продумать в течение каких-то трех несчастных секунд. И это неудивительно: резкий выброс адреналина всегда приводит к «архивированию» времени.

А Гордей тем временем, продолжая шамански гундосить себе под нос, снял с пояса что-то вроде ладанки и вынул оттуда прозрачный пакетик. После чего быстро показал его мне.

Ага, «пленка». Очень тонкая стекловидная штука с хитрыми преломляющими свойствами.

Эх, мне бы ее сейчас в руки, и можно было бы сбросить с плеч чудовищную усталость, которая не отпускала меня все эти дни. «Пленку» порождает другое исчадие Зоны под названием «лифт». Но у нее есть еще одно ценное свойство. Ребенок в свою очередь способен порождать собственного родителя. И это значит, что Гордей собрался сию минуту сгенерировать небольшое коммунально-лифтовое хозяйство.

Пока я лихорадочно соображал, что к чему, ученый уже основательно размял «пленку» в кулаке, вытянутом точнехонько в мою сторону. В моем воспаленном мозгу тут же пронеслась невесть из каких уголков подсознания выхваченная надпись, нацарапанная гвоздем на обожженной пластмассовой панели вызова этажей в лифте дома моего детства:

О том, что со мною случилось в следующую минуту, очень хорошо может рассказать старая коммунальная загадка. Помните, про человека, который жил на десятом этаже в доме со старым лифтом? Каждое утро он спускался на лифте вниз и шел на работу. А вечером, возвращаясь со службы, доезжал лифтом только до восьмого этажа, а потом вылезал из лифта и оставшиеся два этажа шагал пешедралом. Почему так, спрашивала загадка?

А разгадка меж тем оказывалась проста: тот человек был карликом. И просто не мог дотянуться рукой до кнопки десятого этажа. Потому что эти кнопки в старых лифтах располагались строго вертикально в один ряд…

Так вот, в следующую минуту я почувствовал себя настоящим карликом, без дураков. Меня сплюснуло абсолютно со всех сторон. Мгновенная декомпрессия стиснула ребра так, что не вздохнуть, голову вжало в плечи как после удара чугунным копром, виски стянуло стальным обручем. Казалось, голова вот-вот лопнет, и получится иллюстрация к безумному кулинарному рецепту «мозги на центрифуге, фаршированные дрянью моих последних мыслей».

В следующее мгновение я тяжело плюхнулся в песок. Прямо возле ног Гордея.

— Ну, как ты? — Он дружелюбно смотрел на меня, и в его глазах светились участие и забота.

— С-с-с-с… не с-с-с… Не ссы… — ошеломленно прошипел я по-змеиному, когда отплевался от вонючего и мокрого песка с какими-то идиотскими корешками. Ну, сам виноват. Рот в полете надо было закрывать.

— Неплохо ты катапультировался, — засмеялся Гордей. И провел рукою траекторию. Получилась очень крутая дуга. Я в ужасе оглянулся.

В том месте, где я только что стоял, захваченный врасплох нарождавшейся «каруселью», большие комья грунта медленно вращались по концентрическим окружностям в противофазе. Точно аномалия еще не свыклась с мыслью, что добыча ускользнула.

— Ни фига себе. — только и сумел выговорить я после дежурного рукопожатия.

— А то! Маленький локальный «лифт», сгенерированный «пленкой», — верное средство от неприятностей, — елейным тоном продекламировал очкарик.

— А откуда этот вертолетище?

— Сие не вертолет, а вовсе даже геликоптер, — улыбаясь, ответил Гордей. — Ты, надеюсь, понимаешь разницу?

— Не учи ученого, — буркнул я, чтобы он не слишком-то задавался уже с первых минут.

Я шибко подозревал, что поводов для бахвальства у Гордея со времени нашей последней встречи накопилось ровно вагон и маленькая тележка. И, в конце концов, отныне я ему уже разок обязан жизнью. Неплохо бы при случае вернуть должок.

— А знаешь, чем геликоптер отличается от винтокрыла? — продолжал наседать на меня жизнерадостный очкарик.

— Ученого не учи, ладно?! — рявкнул я уже гораздо грубее.

Замечательная все-таки эта словесная формула, ребята. Двумя словами ты всегда можешь отвертеться от любого каверзного вопроса. Особенно когда толком и не понимаешь, о чем тебя спрашивают. Геликоптер ему подавай, лишенцу!

— А вот и первый хабар, — кивнул Гордей. — Нравится?

Я посмотрел на место умершей «карусели».

В центре ее концентрических кругов образовалось и тускло поблескивало крапинками соли или кварца застывшее кристаллическое месиво, больше всего похожее на расплавленную красную стеклянистую пластмассу в форме коралла или обрубка ветвей. Размером оно было с половину моей ладони и в былые времена вызвало бы у меня прилив интереса.

Но «кровь камня», а это была именно она, очень дешевый артефакт. И чтобы реализовать ее в количестве, достаточном для расплаты со Стерхом, нужно нагрузить такой «крови» по меньшей мере багажник легкового авто класса «универсал», причем под завязку.

Кроме того, чертова «кровь» неудержимо тянет к себе хищников Зоны самых разных пород и обличий. Что неудивительно: многие из моих знакомых верят, что «кровь камня» на самом деле — реальная кровь и останки сталкеров, что навернулись когда-то на этой «карусели». И что «карусель» со временем их выплевывает, проводя своеобразные очистительные процедуры… Впрочем, ну ее, эту «кровь». Оставим ее богатым туристам, падким до «настоящего».

— Долгонько ты шагал, — заметил Гордей. — Я уже и местечко облюбовал для шахты, и оборудование распаковал. Да и подельников Слона, между прочим, нашел. А ты все тащишься и по «каруселям»…

— Ты нашел точку? Где?

— Да вот же она.

В самом деле, место, где кипела зыбь, трудно спутать с любым другим аномальным участком, даже если почва кругом болотистая. В десятке шагов от меня грунт вспучился застывшими волнами, точно ледяными торосами, только состоящими из песка, серой глины и черного торфа.

И как красноречивое свидетельство того, что природа никогда не скучает, по периметру кипения зыби уже показались бурые ростки лопуха — надгробного памятника Зоны.

Я на миг представил, что там внизу, на дне песчаной могилы, покоится тело Слона, и мне стало не по себе. Не люблю трупы, признаться. Вдруг вся эта затея с картой показалась мне опасной авантюрой, которая всех нас погубит.

Я бы, может, и сбежал — но дело спас Гордей.

Гордей — человек аналитического ума и никогда не возьмется за тему, ежели не видит внутри оболочки рационального зерна. И это меня, честно говоря, обнадеживало больше всего. Потому что целый автобагажник «крови камня» мне никогда не набрать — ни за месяц, ни за целый год. И еще мне страсть как хотелось глянуть на Гордеев экстраполятор в действии. Триумфа науки мне хотелось!

— Вот тут он и диссипировал, — будничным тоном произнес Гордей. — Думаю, полного распада на молекулярном уровне с телом Слона не случилось… пока еще не случилось. Но то, что разные среды в недрах этой зыби могли активно диффундировать одна в другую с коэффициентом «единица делить на логарифм натуральный N», где N — количество разнородных сред, характерных для данного участка местности — это уж как пить дать.

В принципе я кое-что из сказанного понял. Но повторить не смог бы даже после бутылки вискаря.

Эх, все же придется сейчас поставить все точки над «ё-моё» — просто потому, что контра карма нихил протест.

Я поморщился.

Не люблю трупы. Не люблю, и все тут!

Тела троих подельников Слона находились в отвратительном состоянии. Дело даже не в разложении, миазмы которого обильно выделялись и неотлучно стояли над трупами в сыром, тяжелом воздухе Болот. Над всей группой, упокоенной в низкой прогалине возле здоровенного валуна, заросшего бурой зеленью мхов, кто-то тщательно и аккуратно потрудился. И это были не только крысы, объевшие трем мертвецам лица до кости.

Отсутствие у всех ПДА и вещевых мешков меня как раз не удивило. Мародеры, что пришли на место трагедии, первым делом забирают все носители информации вплоть до записных книжек, буде такие найдутся.

Разумеется, все карманы на одежде трупов были выворочены, местами вспороты изнанки комбезов. У одного, с остатками рыжих волос на затылке, неизвестные умудрились даже вскрыть бронежилет. И теперь из рваных прорех выглядывали тусклые пластины металлокерамики.

Я не мог понять другого. Зачем всем им понадобилось выкалывать друг другу глаза. Ну, правда, зачем?

— Думаю, кто-то внушил им это, — предположил Гордей, без тени брезгливости разглядывая пустые глазницы, чернеющие запекшейся кровью. — Ментальное воздействие. Сначала один выхватил нож и напал на другого. Победителя в свою очередь укокошил третий. Ну а его, наверное, достал уже Слон. Крысиный лев, только в человеческом варианте.

— Тогда выходит, Слон после этого в страхе попятился или даже бросился бежать, — сказал я.

— Ага. Не разбирая дороги. И угодил прямиком в зыбь.

— Как я сейчас — в «жабью карусель»?

— Может, и да, — деловито произнес Гордей, что-то прикидывая в уме. — А может, Слона как раз погнали туда, где ждала его верная гибель?

— Разве бывают наведенные аномалии? Такого уровня, как зыбь? — уточнил я.

— Ну, «лифт» ведь моя «пленка» сейчас сгенерировала, — пожал плечами Гордей. — Почему тогда не сгенерировать и зыбь?

Он оценивающе оглядел земляные торосы на месте печального упокоения Слона.

— Не такая уж она и масштабная, к слову сказать.

— Что-то я не слыхал про такой хабар, который может генерировать зыби, — хмыкнул я. — Положим, фокусы с гравитацией я еще понимаю. «Лифт», «трамплин», может быть, даже средних размеров «карусель»…

И тут я осекся.

Откуда взялась на ровном месте моя «жабья карусель», в которой я торчал еще пять минут назад? Бродячая? А может, законсервированная до поры до времени?

— Я ведь и не говорил про артефакты, — заметил Гордей, задумчиво изучая грязные от глины подошвы моих сапог. — Ты не думаешь, что зыбь может быть наведенной? Или даже дистанционно управляемой? Вдруг ее сгенерировали именно в ту минуту, когда Слон пятился от своих обезумевших подельников?

Я не успел ответить.

В кустах, что торчали жесткими пучками в сотне метров от нас, раздались отчаянный треск, рев, сопение, свист. И в лыжную штангу Гордеева вертолета тут же на бешеном скаку врезалась передовая стая разъяренных обезумевших крыс.

— Оп-па! Работка! — выкрикнул Гордей. На лице его был написан пьяный, хмельной восторг. — Гоша, отступай к воде.

— Колдометр! — запоздало крикнул я, видя расширившимися от возбуждения глазами, как крысиный поток охватывает со всех сторон геликоптер. Или как его там еще, чер-р-рт!

И вы знаете — Гордей меня понял! Но как-то совсем неадекватно.

В его руке сама собой тотчас возникла крохотная «шоколадка» — так я называю дистанционные пульты от теликов, бумбоксов и прочей радиохрени. Пара нажатий — и вертолетный винт ожил.

Набрать штатное число оборотов в единицу времени Гордеев вертолет умудрился всего за десять стремительных секунд. Часть крыс остервенело грызли полозья и норовили вскарабкаться в салон, благо его двери были гостеприимно раздвинуты. Гордей в это время лихорадочно набирал на пульте какие-то цифровые комбинации — так показалось мне, пока я спешно передергивал затвор, досылая первый патрон в патронник.

Хвостатых тварей, похоже, ничуть не пугали ни треск мотора, ни бешеное вращение стальных лопастей. Вертолет между тем слегка качнулся, легко перевалился с лыжи на лыжу, точно проверяя прочность посадочных опор. И в это время передовой отряд серых хищниц перевалил через дверной желоб и ворвался внутрь кабины.

Интересно, чего им там понадобилось? Ведь свежая еда в количестве двух человек поджидала их совсем рядом!

Наконец Гордей кончил колдовать над «шоколадкой», сунул пульт в карман, и мы стали отступать к воде. Водою эту прибрежную болотную взвесь можно назвать с большим приближением, но нам нужно было организовать между собой и крысиным полчищем хоть какую-то преграду. И лучше пока естественную, потому что на такую звериную орду нашего объединенного боезапаса могло, пожалуй, и не хватить. Добраться же до вертолета, где были запасные патроны, пока не представлялось возможным.

И вовремя: оставшиеся крысы немедленно кинулись к нам, норовя ухватить за сапоги, заплести ноги и свалить наземь. Мы, не сговариваясь, ухнули в болото и развернулись, лишь когда кромка гниющей жижи поднялась каждому выше колен.

Внутри вертолета тем временем раздался громкий хлопок, салон заволокло едким белесым дымом, и я с перекошенной мордой обернулся к Гордею.

Тот покачал головой, кажется, даже усмехнулся, и я слегка успокоился. Тем более что в салоне винтокрыла творилось что-то необычное.

Крысы, уже было оккупировавшие Гордееву машину, внезапно остановились. Это длилось одно бесконечное, тягучее мгновение. Словно над нами заработал гигантский «гриб», и мы все попали в его поле статического безвременья. А потом огромные грызуны с ревом и визгом полезли наружу.

Если все прочее зверье ревет, рычит или сопит более-менее одно и то же, пусть и на своем языке, то крысы способны издавать самые невероятные звуки. Бывало, ночью в армейском наряде по кухне швырнешь по коридору в крысиную кучу алюминиевый черпак, точно биту в «городках». И в ответ услышишь такой рев или рык, что диву даешься, как такое маленькое существо может издавать такие громкие звуки!

Но это в армии, а значит, в прошлой жизни. В Зоне же крысы величиной с кошку, а если не повезет, то и на целого фокстерьера можешь нарваться. Особенно если это крысиный король. Во всяком случае, первая же крыса, которая бесстрашно кинулась на меня, перемахнув с разбегу три метра черной болотной воды, едва не сшибла меня с ног.

Я сдуру решил экономить боеприпасы и встретил первый натиск голохвостых тварей со своим любимым десантным ножом наперевес. Всегда жалел в прошлой жизни, что не удалось скоммуниздить и привезти на дембель домой стандартный штык-нож, крепящийся к АКМ. А в скором времени, хлебнув на гражданке веселой житухи казанских криминальных будней, быстро понял, что в придачу к штык-ножу не помешал бы и весь мой остальной армейский боекомплект: любимый автомат АКМ ИС-4095, привычный морде лица противогаз Г-186 и дражайший командир роты, капитан Пумпинец Николай Захарыч.

А в казанских пробках на Кольце лучше всего и поныне годится любимый вид транспорта Николая Захарыча — двухколесный велосипед с багажником, который все мы, однополчане, за глаза прозывали не иначе как БМП — Боевая Машина Пумпинца.

Но сейчас нам с Гордеем и водный велосипед не помог бы, вздумай мы дать деру от крыс по воде. Завязли бы в Болотах уже через пять минут, там же водорослей тьма египетская. Зато к моему великому изумлению нам помог Гордеев геликоптер.

В отличие от меня, сразу отбросившего к шуту ножичек и взявшегося за автомат, Гордей опять принялся размахивать своей «шоколадкой».

И вдруг его вертолетина плавно эдак поднялась над уровнем моря — в данном случае моря крысиных голов и спин, которые тоже в первую минуту офигели, — и начала нарезать круги над животным миром. А потом вся фауна, задрав хвосты, фигурально, конечно, с визгом понеслась прочь от летательного аппарата по песчаному полю. А иные крысятины и вовсе принялись валиться в кучу малу!

Визг. Свист. Рев!

Тут я смекнул: не иначе это акустический удар. Только у него такие последствия бывают, я пару раз видел. Значит, в вертолете у Гордея инфразвуковой генератор. Интере-е-есно!

На берегу между тем нарисовалось настоящее батальное полотно «Апофеоз войны». Берег был буквально завален крысами, бессильно дрыгающими лапами. И в самом воздухе разливалась гнетущая, беспросветная тоска. Так инфразвук на человека действует, вызывая глубокую депрессию и отсутствие малейшего желания в будущем вести ЗОЖ — здоровый образ жизни. Крысы же, как оказалось, вообще впадают от него в кому.

Вертолет Гордея тем временем продолжал болтаться над болотистым берегом, сбивая с ног воздушной волной зазевавшихся крыс, и без того наполовину оглушенных акустическим ударом.

После беззвучного обстрела вертолетным инфрагенератором внутри крысиных полчищ наблюдался расклад в духе старинных русских былин про сечи богатырские! Кто стоймя стоял, теперь сиднем сел; кто сиднем сидел, тот лежмя лег.

Ну а кто еще до того лежмя лежал, тому уже просто ничего не оставалось делать.

Орда перепуганных крыс кинулась в болото. А значит, прямиком на нас с Гордеем.