Клад Стервятника

Глава 1. Карты, музыка, наган

Давным-давно, когда я еще и не подозревал, что в моей жизни однажды появится Зона со всеми ее глюками и засадами, я играл на лидер-гитаре с тремя такими же оболтусами, как и сам. Название для своей группы мы нашли бесхитростное, зато свежее и вполне интригующее — группа «Гов Но». Что для хэви-метал-панка, согласитесь, козырно. Между прочим, в свое время мы шибко прославились в узких панковских кругах нашим хитом с привязчивым рефреном в припеве:

— И вино, и кино — превращается в говно! Превращается в говно все равно!

Ага! Повторите эту фразу пару раз — чувствуете, как она уже прочно легла на подсознанку? Чувствуете эн эл пэ? Повторяйте-повторяйте! Да канца!

Вот и мне тоже. Просто однажды взяла и смачно шмякнулась плашмя на всю мою судьбу. Как и я сам когда-то, с треском вылетев на полном ходу прямо в болотные плавни из вагона скорого поезда «Казань-Одесса» — плясть!

Потому что я — Трубач.

Вообще-то по паспорту я — Гоша. Он же Гога, он же Жора и так далее, а в самом конце этого скорбного списка значится Георгий Птицын. По кличке Трубач.

Мне по виду двадцать семь с половиной лет. По жизни — думаю, осталось примерно столько же, чтобы еще быть в силах лабать на старенькой раздолбанной «Yamaha PSR-740» в баре «Лейка» для упившихся сталкеров и томных девочек Хуареса.

Когда-то я тоже был сталкером, как же в Зоне без этого! Сталкером-отмычкой для самого себя, если точнее. Поэтому хлебнул «студня», пару раз удачно кувыркнулся на «трамплине» — есть все-таки Бог на свете! — и счастливо вырвался из когтей еще не созревшего симбионта, оставив ему по доброму куску мяса с обоих бедер.

После того случая Владимир Сергеевич Пушкарев, а в нашем мире, мире ЧАЭС, — просто Комбат, лучший ходок Зоны милостью Черного Сталкера, и окрестил меня Трубачом.

— Вот посмотришь на тебя, Гоша, — задумчиво прокомментировал он мой очередной счастливый исход за Периметр, — и почему-то сразу приходит на ум характерная, но грустная фраза: а ведь дело-то труба…

— Ага, — хмыкнул я, морщась от действия антидота, который готов был, кажется, проесть мою грешную плоть до кости. — Труба, а в трубе еще труба. И так — ровно двенадцать раз.

— А почему двенадцать? — непонимающе пробормотал Комбат.

— Потому что следующая труба — тринадцатая. А это, как ни крути, выходит уже полный тромбон.

— Чего выходит?

— Тромбон. От слова «тромб», — пояснил я, чувствуя, что вот-вот заору от боли благим матом.

— Ну-ну. Тромбон — это вообще-то лучше, чем тромбец. — Комбат ласково похлопал меня по плечу. Целясь, между прочим, прямо в обгорелые лохмотья комбеза, под которыми у меня адски горела тонкая корка свеженькой ожоговой коросты.

Похлопал и поковылял в свою хибару, которая лишь с виду хибара, а на самом деле — бунгало помешанного на комфорте сибарита, нора зажиточного хоббита или даже бери выше — пещера Аладдина, набитая сокровищами, не говоря уже о восьмирежимной джакузи…

Что ж, как вы сталкера назвали, так хабар и потечет. Неудивительно, что весь мой дальнейший — да и прошлый, чего уж там греха таить! — улов артефактов в Зоне сводился все больше к лучезарным россыпям «бенгальского огня» да набившей оскомину «крови камня». А им цена — гроши в базарный день, да еще если у скупщика пятилетний план по ерунде покуда не выполнен. Поэтому про таких горе-сталкеров, как я, обычно говорят: неудачлив и неопытен. А байки о том, где и как я лажанулся? О-о, я их слышал десятки, сотни!

Но все это было прежде. Дурная слава в Зоне всегда развеивается как дым — благо каждый день тут кто-нибудь лажается, а то и дает дуба.

Теперь меня местный народец уважает, Трубач в законе — говорят. Деньга тоже понемногу течет, хоть и мелкая, зато верная. И заметьте, при полном здоровье, благо над крышей «Лейки» не каплет, это вам не бункеры Агропрома.

Потому что кормит меня, как ни странно, профессия. А она у меня тут востребованная по самое не могу.

Но сначала, само собой, была молодость.

Молодость — время, когда можно и должно покорять мир, коль скоро все ночные клубы заняты диджеями, виджеями и прочими «джеями» на полгода вперед.

И ваш покорный слуга, Гоша-Трубач, а тогда лидер-гитара группы, которую лишний раз лучше вслух не называть, целыми днями напрягался с другими тремя парнями из Казани в стылом и сыром подземном переходе на Арбате, у кинотеатра «Художественный». Там мы зажигали москвичей и гостей столицы уже давно ненавистными нам еврейско-казацкими песнями под акустику.

Причем лучше всех почему-то шли «Голуби летят над нашей Зо-о-оной…», но тогда я еще не видел в этом перста моей дальнейшей судьбы.

А по ночам мы писали моторный, центровой панк в студии у Юрика Герцева, большого поклонника старых традиций.

Расплачивались с ним за каждую сессию скомканными купюрами, дурно пахнущими рыбой и частично залитыми пивом. Тем не менее добрый и покладистый человек Юрик казанскими пацанами искренне восхищался и всегда скрупулезно откапывал и просеивал в их фишках малейшие крупицы настоящего. Поэтому он всех посетителей своей студии неизменно знакомил с нами, тактично опуская имя группы, зато превознося наши таланты на немыслимые высоты.

— Ловите момент! Потом будете хвастаться перед экзальтированными девицами, что, мол, знакомы! — усмехаясь, твердил он каждому. — Потому что это — лучшая панк-группа из всех, кого я слышал в жизни! Как Бог свят — лучшая!

Именно он и устроил нам неслабый ангажемент, после которого в моей жизни все очень круто изменилось.

Получив как-то по совсем левой рассылке среди прочего спама весточку о том, что компания каких-то идиотов в закарпатском Ужгороде организует международный фестиваль панк-рока «и альтернативно-прогрессивных музыкальных течений», Юрик не стал спихивать ее в «корзину». А переправил нам, по назначению.

Прямиком в «Гов Но»!

Пути славы, как известно, неисповедимы.

Пути бесславия — тем паче.

Мы не были избалованы вниманием слушателя. Мы как раз переживали очередной творчески-алкогольный кризис. Поэтому, получив приглашение на фестиваль, мы едва не описались от счастья. Решено было действовать немедля.

В тот же день мы зачехлили гитары, сердечно распрощались с Юрой «сухариком» и умчались славным поездом «Москва-Будапешт» в Закарпатье. Нас ожидал Ужгород, самый зеленый город Евразии, а ныне — наш Аустерлиц, о да.

Там наше «Гов Но» совсем нехило выступило на фестивале в компании таких же великовозрастных идиотов. А я, Гоша-Трубач, умудрился даже отхватить целый лауреатский диплом, подтверждавший мой высокий статус в корявом мастерстве гитарного панк-рока…

Разумеется, секрет нашего триумфа коренился вовсе не в какой-то моей особенной, филигранной технике или же затейливом искусстве шестиструнных импровизаций. Просто в каждом монастыре всегда свой устав, и наша группа перед самым выступлением по давней фестивальной традиции всех уважающих себя рокеров изрядно накачалась немировской горилкой. Дело было в клубной уборной с расколотым умывальником и намертво забитыми «чашами Генуи». Как тут, скажите, не выпить водки?

А напоследок мы еще и усугубили это дело — но исключительно для блеска глаз под софитами! — портвешком с почти апокалиптическим номиналом «66».

В итоге перед выходом под софиты вся группа была уже, что называется, в хлам.

Поэтому, громко объявляя в микрофон список исполняемых вещей, наш басист Мударис Абзгильдин неожиданно замялся прямо посредине скорбного списка. Затем громко икнул и едва не абзгильдел весь первый ряд, сдержав творческие позывы лишь поистине героическим усилием. После чего сообщил притихшему залу:

— В общем… Чего там… Бафли саталлар тигында… Да канца!

Что доподлинно означают эти загадочные слова, не знает никто в целом мире. И не только тюркском. Я подозреваю, что не знал их и наш славный Мударис.

Но зато интуитивно смысл речи нашего басиста был понятен залу.

Панки хой! Анархия — мать порядка! Даешь рубилово!

И, само собой, тут же началось рубилово.

В общем, гастроли удались.

Но если мои соратники еще кое-как вязали на сцене зажигательное панкерское лыко, то я натурально спал стоя. И все — абсолютно все! — восемь композиций из репертуара нашей обязательной программы я меланхолично проиграл, прикрыв глаза, с отсутствующим видом. И — на одном аккорде!

Бесконечном и монотонном, как вой бензопилы «Дружба»…

А поскольку моя любимая трофейная «Lead Star» номинально числилась в «Гов Не» каким-никаким, но лидером, а потому обладала преимуществом повышенной громкости и скрипучей, «грязной» педалью-фуззом, впечатление я произвел на весь зал самое неизгладимое! Обурело даже жюри, чего там скрывать…

Жюри, кстати, состояло из таких же неисправимых бухариков и балбесов, как и те, что отжигали на сцене. Хотя, конечно, кое-где и было слегка разбавлено чиновниками из городского «комитета по борьбе с молодежью», к тому времени тоже изрядно захмелевшими. Поэтому от моего бесконечного аккорда («Это так конъюнктурно!») жюри впало в буйное ликование и немедленно выписало вашему покорному слуге Почетный Диплом.

Там, с хвостатыми подписями и жирными печатями, я объявлялся самым контр культурным гитаристом минувшего панк-фестиваля. А поскольку в те дни Ужгород посетили еще несколько чуваков из России, этому сомнительному мероприятию смелым и лично-волевым решением председателя жюри, бывшего к награждению уже в полный драбадан, быстренько приляпали статус международного.

В результате я был назван лучшей панк-гитарой двух некогда братских стран, получил диплом и прикольный брелок, который как скрипучий рингтон наигрывал семь нот гитарной настройки — вместо камертона. И вдобавок удостоился проникновенного лирического высказывания председателя жюри:

Но это все, как вы понимаете, лирика. А в «Гов Не» за мною в тот же день закрепилась кличка «Онанист-Однолюб». Ну не уроды, а?

От бесславных рейдов в Зону за хабаром у меня остались на память пистолет «Martha» и дурацкая привычка мурлыкать старую песенку сэра Пола:

Когда-то она и вправду всегда была моим вдохновением — эта пистолетина калибра 9 мм с двухрядным магазином на 15 «маслят». Мощный патрон, длинный ствол, четкий баланс и удобная пистолетная рукоятка — что еще нужно бывшему горе-сталкеру, чтобы достойно встретить старость?

Кто только не палил прежде из моей «Марты»! И пиндосы-военные, и ихние копы, и весь организованный преступный мир Старого и Нового Света. А я бил из нее вдобавок еще и выходцев с Того Света — во всяком случае, здешние припятские зомби выглядят так фотогенично, что им можно прямиком подаваться на съемочную площадку к знаменитому режиссеру-упырю Джорджу Ромеро, и на кастинг не ходи!

Но «Марта» — то раньше. Теперь мое оружие — старенький пятиоктавный синтезатор класса «samoigrajka» с вокальным процессором-гармонизатором, бытовой микшерный пультик «Беринджер», ноутбук известной породы, но анонимной сборки и «шуровский» микрофон. Ах да, еще забыл пюпитр для слов песен, которые я с неизменным успехом распеваю в баре «Лейка».

Вот это, я вам скажу, настоящее оружие! Доказано в день рождения сталкера Свиньи, когда мне пришлось отбиваться от самого виновника торжества, пьяного вдрызг и оттого затеявшего хаять Россию и всех русских на «мове» пополам с нашим трехэтажным матом.

Потом-то он, конечно, протрезвился! Но пюпитр мне пришлось собирать по винтикам и плашечкам — башка у Свиньи, как известно, чугунная и требует неоднократного вразумления.

Когда-то у меня было еще одно оружие из числа любимых.

Колода карт.

В те славные денечки при виде компании, сидящей за покером, у меня тут же пересыхало горло, начинали нервически подрагивать пальцы, а потом — сами тянуться за тузом или червями. Именно покер-то меня и подвел, когда я, на свою беду, обыграл компанию подозрительных личностей, едучи из Ужгорода домой с того самого панковского фестиваля.

То ли эти гоблины были некредитоспособны, то ли сочли гораздо более простым вариантом оперативно разрулить неприятную ситуацию, избавившись от ее первопричины (ага, это во мне сейчас опять говорит высшее образование, полученное в Казанском университете)… Но не успел я и глазом моргнуть, как они вытряхнули меня из скорого поезда на полном ходу. И заметьте, вовсе не в сторону моего родного Татарстана!

Результат — шок, временная потеря памяти и всякой трудоспособности. Как я потом до Припяти добрался, как осел тут в Зоне до лучших времен — это история, достойная пера самого Вильяма нашего Шекспира. Как-нибудь расскажу при случае.

В итоге живу, пою, пью, со сталкерством помаленьку завязал и только стараюсь ни при каких условиях не брать в руки карт. Даже топографических. У меня на них эта… идиосинкразия, вот!

Но из каждого правила, увы, всегда найдется целый список вытекающих исключений. А уж касательно табу на карточную игру…

На этот раз свой очередной день рождения старый хитромудрый Бай, истинного возраста которого не знает никто, кроме его соблазнительной дочурки Леськи, решил отметить на широкую ногу. Хотя, разумеется, без лишних глаз и ушей — как всегда.

Но мы-то все знаем: настоящие глаза старого Бая — его верный телохранитель и прихвостень Осип. Или Аспид, как прозвали его за глаза сталкеры, хлебнувшие на своем недолгом «зоновском» веку и крепких оплеух Баева наперсника, и его хищного, прямо-таки кулацкого нрава при оценке и продаже хабара.

Сам Бай не раз говорил о себе так:

— Я — обычный крестный отец Зоны. Между прочим, один из многих.

Вот так: скромно, но со вкусом сицилийской пиццы.

Поэтому на банкете мне пришлось несчетное число раз играть для него знаменитую киномелодию из фильма Фрэнсиса Форда Копполы про нелегкую жизнь итальянских мафиози. И всегда — под льстивые аплодисменты подручных Бая, его нахлебников и всяких прилипал.

Не хлопали только в самом дальнем углу гостиного зала. Там вокруг крепко сколоченного дубового стола нахохлившейся стаей стервятников расселись темные сталкеры. Они курили, молча шлепали по столешнице замасленными картами и поминутно отхлебывали из загодя поданных им двух объемистых кувшинов. Что в действительности пьют темные, мне доподлинно неизвестно. Но то, что они при этом никогда не хмелеют — проверено!

Бай давно водил с этими зловещими сущностями странную дружбу, а кое с кем из темных состоял и в откровенно теплых деловых отношениях… Именно поэтому старый перец мог похвастать такими экземплярчиками из своей «коллекции» хабара, о сущности и точном предназначении которых в целом свете знают, пожалуй, лишь сами Хозяева Зоны да еще, может, Черный Сталкер. Хотя насчет последнего уверенности нет.

Но на эту щекотливую тему осторожный Бай распространялся редко. Он умел помалкивать, когда надо, и потому уже не первый год успешно и сноровисто заправлял на Диких Территориях, добывая и сбывая выгодным клиентам хабарец такого сорта, о котором горе-сталкеры, как я, могли разве что мечтать, пуская по ночам розовые слюни.

Я и до сих пор не помню, что же заставило меня тогда наплевать на свои принципы — плюс чувство предосторожности вкупе с инстинктом самосохранения! — и сесть за игровой стол. Да не с кем-нибудь — с темными!

А еще можно иной раз услышать: «Карты правду говорят».

Чушь это псевдособачья.