Глава 4

Какой мудрец сказал: «Если вы думаете, что ситуация улучшается, значит, вы что-то не заметили»? Ему надо памятник поставить в столице в полный рост! А его бессмертное изречение выбить на камне перед ратушей на площади каждого города нашей империи в назидание потомкам.

Только я решила, что наконец наладила свою жизнь, и на тебе!


Начинать надо сначала. При рождении мне, можно сказать, повезло: моим отцом был не конюх, не плотник, а герцог Кирвалисский Оттон IV Раен. Не сказать, что это очень здорово: в наше время такой титул налагает обязанности, а прав даёт самую малость.

Когда-то Кирвалис был королевством, а род Раен — королями. Все вокруг принадлежало им, а если учесть, что по площади и населению Кирвалис и сейчас одна из самых больших, хоть и отдаленных от центра, провинций, то можно предположить, что королевство было не из последних. Жаль, что это не помогло ему избегнуть печальной участи: стать всего лишь дальней и не самой значимой провинцией империи. В старину мои предки и впрямь были полновластными хозяевами своих земель, но с образованием империи мало-помалу властные функции перетекли к императору, а титул стал забавной побрякушкой, которая цепляется к имени.

Императоры с первых дней существования нашей империи проводили политику централизации, таким образом влияние бывших королевских родов ослабло и потеряло свое значение.

Как ни странно, я последняя, кто станет об этом жалеть. Власть меня не прельщает. А вот то, что наша собственность с каждым годом уменьшается, радовать не может. Богатейший род Раен скоро станет просто нищим, хотя провинция процветает.

На сегодня в герцогстве Кирвалисском нам принадлежат, кроме родового замка и прилежащих к нему угодий, довольно обширные пахотные земли, которые мы сдаем в аренду фермерам, несколько мельниц, леса, и пара заброшенных замков.

Еще у отца есть дворец в столице и дом на побережье, куда он раньше возил мою мать. В Кирвалисе моря нет, домик находится в другой провинции, как, впрочем, и столичный дворец.

Так вот, из всего этого доход приносят только земли и мельницы. Замки — скорее статья расхода. Дворец в столице вообще машина для сжирания денег. Поддерживать его в пригодном для жизни состоянии при столичных ценах — разориться можно. Стоило бы сдать его в аренду какому-нибудь богачу-нуворишу, мы все равно там не бываем, но неприлично. Как же! Герцог сдает в наем родовую резиденцию, это же позор. На что эту резиденцию содержать, никто не спрашивает.

Домик у моря тоже можно было бы сдавать отдыхающим: мама моя умерла пятнадцать лет назад, больше никто туда ни разу не ездил, но отец и тут против. Как же, это память о его возлюбленной супруге. А что он эту память не видел уже давно и больше никогда не увидит, это дело десятое.

А еще мы со всего должны платить налоги в казну. Подоходный, на недвижимость, и кучу мелких, которых ты не придумаешь, пока тебе не велят внести денежки. Поэтому не стоит удивляться, что я трясусь над каждым грошиком. Говорят, герцогине это не пристало, мое поведение подошло бы скорее купеческой дочке или горожанке средней руки, но… А у меня есть выбор?

Хватит про плохое, вернемся к моему рождению.

Я была первым ребенком у моих родителей. Лет до трех все было замечательно. Отец страстно любил мать, она, казалось, обожала свое дитя. Меня баловали, дарили игрушки и наряжали как принцессу. Родители никогда не забывали поцеловать меня перед сном. Всего этого я не помню, знаю по рассказам нянюшки, которой уже нет в живых.

Назвали меня по обычаю двумя именами, в честь бабушки по отцу и прабабушки по матери. Первое имя мне дали в честь маминой бабки: Идалия, а второе — Александра, в честь матери отца. Мама надеялась, что я пойду в ее родню, буду такой же как она: голубоглазой, светлой, тонкой и воздушной, поэтому настояла, чтобы имя Идалия было первым. Она планировала звать меня Идой. Дурацкое имя, которое подходит нежным глупеньким блондинкам. Идой я была до двух с половиной лет.

В этом возрасте я впервые не оправдала маминых ожиданий. До этого, хоть уже было ясно, что глазки у меня карие, а не голубые, на голове росли легкие как пух беленькие кудряшки. По обычаю в день, когда мне исполнилось два года, их состригли и положили храниться в специальный ларец, куда потом отправились и все мои молочные зубы. Головенку дитятку после этого побрили, чтобы волосы росли гуще. Не знаю, всем ли этот прием помогает, но в моем случае подействовал. Вместо тонкого, белого, кудрявого пушка начали расти черные, густые, тяжелые и абсолютно прямые волосы. Тогда же стало ясно, что изяществом сложения я никогда отличаться не буду.

Мать перестала называть меня Идой и стала обращаться «Далли». Это имя я ненавидела, и после ее смерти меня больше никто так не называет. Теперь я Александра, Алекс, и только так.

Но вернемся к моему раннему детству.

После моего превращения из блондинки в брюнетку мать ко мне охладела. Она реже стала появляться в детской, а когда меня видела, огорченно вздыхала.

Когда мне исполнилось четыре года и пошел пятый, матушка родила сына, моего брата Эгмонта. На этом хорошее в моей жизни кончилось.

Я хоть мелкая была, но помню: меня заперли вместе с нянюшкой в детской и запретили выходить. Я хотела гулять — не пустили. Обед принесли холодным, забыв положить хлеб. Когда, поев, няня задремала, я выползла в коридор и добралась-таки до входа в мамину спальню. Оттуда неслись такие жуткие крики… До сих пор, как вспомню, кровь стынет в жилах. Обратно я бежала со всех моих коротеньких тогда ножек четырехлетней крохи, в ужасе зажимая уши.

На другой день пришел отец и объявил, что у меня родился брат. Я уже тогда плохо о нем подумала: еще бы, мама орала как резаная, я сама слышала. На что было невинное дитя, но невозможно не понять, что так кричат только от сильной боли. А если это как-то связано с рождением брата… Значит, он сделал маме больно. Наверное тот случай и заложил во мне неприятие самой мысли о браке и деторождении.

Мать долго болела после родов, меня к ней не пускали. Затем привели и показали: она лежала на кровати среди подушек и держала на руках завернутое в кружева нечто противного красного цвета. Это нечто испускало мерзкие хнычущие звуки.

Познакомься, Далли, это твой братик Эгмонт.

Я стояла и молчала. Все во мне твердило: это конец всего хорошего в твоей жизни, дорогая. Не очень понимая почему, я тем не менее не сомневалась: рождение этого мальчишки для меня обернется неприятностями. Так оно и случилось.

Отцу я сразу стала неинтересна, еще бы, теперь у него появился наследник. Жизнь матери тоже завертелась вокруг моего мелкого братца. А у него оказался прескверный нрав: этот красный червячок либо орал, либо хныкал, требуя к себе постоянного внимания. Потом он подрос, стал сначала сидеть, затем ходить, наконец превратился в довольно шустрого мальчишку, но повадок своих не сменил. Если еще сказать, что он был очень похож на нашу маму, то понятно, почему все на него переключились, совершенно забыв обо мне.

Весь замок плясал вокруг этого мелкого поганца. На меня никто не обращал внимания. В общем, я его особо и не требовала: росла спокойным, разумным ребенком. Няня привила мне склонность к опрятности и порядку, так что хлопот я никому не доставляла.

Зато мой братец умудрялся мотать нервы всему замку. Орал, чуть что не так, швырялся едой, если она приходилась ему не по вкусу, бил своих нянюшек ногами, брыкался и кусался, когда его пытались одеть и причесать, никого, кроме отца, не слушал, и вообще, по словам моей старой воспитательницы, был исчадием демонов. При этом наша матушка с кротостью терпела все его капризы и наказывала тех слуг, которые пытались на него жаловаться.

Почему, для меня до сих пор загадка. Может потому, что Эгги пошел в родню моей матери. Он, в отличие от меня, был белокур, кудряв и тонок в кости. На мир взирал огромными ярко-синими глазами, опушенными длинными темными ресницами. Вообще темным в его облике были только они, да еще брови.

В детстве Эг походил на хитрого пухленького младенца, какими принято украшать плафоны во дворцах, с возрастом он перестал быть пухленьким и миленьким, но он оставался красивым, изящным блондином, истинным сыном нашей матери.

Вот только милашкой он был лишь с виду. Такого мерзкого демонёнка мир еще не знал. Весь замок стонал от его проделок и только мамочка верила, что ее Эгги — чистое воплощение благословения богов. Скоро все узнали, что жаловаться на него опасно для здоровья. Он всегда отоврётся, а ты останешься виноват.

Сколько себя помню, я мечтала его как следует отлупить, но даже в раннем детстве сознавала, что мать мне этого никогда не простит. Так что Эгги с каждым годом все больше распоясывался и его проказы становились все злее и изощреннее. К счастью, мне в большинстве случаев удавалось ускользать и не становиться их мишенью. Обычно я скрывалась там, куда Эг по доброй воле ни за что бы не сунулся: в библиотеке.

В шесть лет наш придворный маг научил меня читать и открыл волшебный мир знаний. Сделал он это, как я сейчас понимаю, из эгоистических побуждений: я вечно к нему приставала с просьбами мне почитать. Больше не к кому было: моя няня была неграмотна, а маг — самый свободный человек в замке, особенно в зимнее время. Чтобы я отвязалась, он показал мне буквы и ход в библиотеку. Мне это место поначалу понравилось своей безопасностью: туда мой брат не заглядывал никогда.

После этого в моей жизни наступила довольно приятная полоса. Мною никто не интересовался, но это меня не слишком печалило, ведь у меня были книги. А родители…

По большому счету мне не на что жаловаться: меня не били, не обижали, просто перестали замечать. А я терпела и верила, что когда-нибудь это кончится, меня заметят и оценят. А пока… Кормят, поят, одевают, обувают — и хорошо. Я надеялась, что, начитавшись книжек, стану такая умная, что они смогут мною гордиться, и поймут, что я гораздо лучше моего брата.

Для этого надо прочитать как можно больше и выучиться всему, чему возможно.

Но план не удался: никто не оценил книжные знания, зато моё образование неожиданно приобрело новые краски.

Через некоторое время моя мать вспомнила обо мне, решив, что дочь должна научиться быть настоящей леди. Ко мне приставили гувернантку, а берейтор моего отца взялся учить меня верховой езде. Было мне восемь лет.

К тому времени я прочла в нашей библиотеке всё, что смогла понять. Непонятного было много, я его откладывала на будущее. Несмотря на то, что была еще маленькая, сообразила: мне не хватает опыта и бесед с умными людьми, которым можно было бы задавать вопросы. От гувернантки в этом смысле было мало толка: она знала только этикет и слегка музицировала. Приставать к родителям я боялась. Хотелось назначить на эту роль нашего мага, но он от меня шарахался. Не так-то просто отвечать на бесконечные «почему?», «отчего?», «зачем?» и «как?». Сейчас я его понимаю, а тогда обижалась.

Как ни странно, расширила мой кругозор верховая езда. Жюстен не только гонял меня по кругу на корде, мы с ним выезжали на прогулки по окрестностям. Я впервые увидела жизнь вне замка, она очень отличалась от того, к чему я привыкла. Жюстен не отказывался отвечать на мои вопросы, наоборот, он оказался любителем поболтать, чего был практически лишен на конюшне. Найдя в маленькой девочке благодарную слушательницу, он охотно рассказывал все, что знал. Как ни странно, его бесхитростные истории открыли мне глаза на происходящее вокруг и написанное в книгах, хотя смысл многих из них я поняла только когда выросла.

Кстати, в тот же год начали учить верховой езде и моего брата, несмотря на то, что ему было всего четыре. Для него наняли отдельного учителя, а еще выделили собственного грума и купили пони. Я же довольствовалась лошадкой из конюшен замка, Жюстен подобрал мне самую маленькую и смирную буланую кобылку, которую так и звали Буланка, сокращённо Булка. Очень скоро наши уроки верховой езды стали ежедневными и заменили собой прогулки пешком.

Наверное, мы потому так часто выезжали за пределы замка, что берейтор Эгмонта ежедневно занимал двор для своих занятий и мне там места не находилось. Гувернантка тоже радовалась, что пару-тройку часов может выкроить для себя, пока мы с Жюстеном носимся по лесам и полям.

Если бы можно было так проводить целые дни, я, наверное, была бы счастлива. Но приходилось возвращаться домой, а там меня ждала нудная гувернантка, которая все время приставала с правилами этикета и вышиванием, мешая читать книги.

Однажды она застукала меня с трактатом по зоологии в руках и устроила дикий скандал: юным девицам непристойно ТАКИМ интересоваться. До сих пор не пойму, что неприличного было в этой целиком научной книге.

К делу была привлечена моя матушка и она заняла сторону чужой, глупой девицы. Отныне мне запрещалось самостоятельно брать книги в библиотеке. Для меня это был страшный удар.

Но читать все равно хотелось, так что я стала таскать книжки тайком и читать под одеялом. Для этого пришлось украсть у нашего мага один из его светящихся шариков и научиться его заряжать. По-моему, он заметил, но шум не поднял, покрыл мое недостойное поведение. Вообще он был неплохой старичок, и я очень жалела, когда он нас покинул.

Произошло это уже после смерти моей матушки.

Она умерла, когда мне было тринадцать, а брату девять. Пожалуй, это самая таинственная история в моей жизни: я до сих пор не знаю, была ли смерть моей матери естественной, и, боюсь, уже никогда не узнаю.

Она никогда не отличалась крепким здоровьем, но особо ничем не болела, так, обычная мнительность знатных дам, которая заставляет их оставаться в постели ради плохого настроения. В тот раз она тоже хандрила, может, немного больше обычного, затем я заметила, что отец тоже ходит мрачный как туча. Несколько раз они запирались и кричали друг на друга. Отец каждый раз выходил злой. Он даже запретил давать маме лошадей, чтобы она никуда не могла выехать из замка.

Так продолжалось несколько дней, после чего нас с Эгмонтом услали в гости: у соседей был детский праздник по случаю десятилетия их сына. Нас пригласили на целую неделю. Обычно на такие мероприятия мы ездили с родителями, но в этот раз отправились туда в сопровождении моей гувернантки и учителя брата. Оттон с женой остались дома.

На пятый день из нашего замка прискакал гонец с сообщением, что наша мать умерла и нам надлежит как можно скорее возвращаться, чтобы поспеть к похоронам.

Пожалуй, это был единственный раз, когда я полностью разделила чувства брата. Всю обратную дорогу в карете мы плакали, обняв друг друга.

Это не помешало ему на следующий день обрызгать грязью мое траурное платье и насмехаться над тем, что я выгляжу как мокрая ворона.

***

Во время похорон отец был мрачен и от него ощутимо пахло вином. Через декаду после них он уехал и я не видела его более двух лет. На это время в замок прибыла его вдовая двоюродная сестра леди Тереза, дама на редкость вредная и въедливая, которой я, тем не менее, благодарна по гроб жизни.

Приезд её ознаменовался скандалом, в котором я так до сих пор ничего не поняла. Отец, который как раз собирался в дорогу, встретил тётю и заперся с ней на несколько часов в своём кабинете. Всё это время оттуда неслись крики и ругань, причём кричали оба попеременно, а под конец отец выбежал в гневе, вскочил на коня и был таков. Тётя же Тереза вышла спокойно, с достоинством и продемонстрировала слугам свои верительные грамоты: письмо, где значилось, что до возвращения герцога они должны слушаться её во всём как хозяйку дома.

При этом выглядела она крайне недовольной, видно, что-то очень важное ей выторговать не удалось.

Её появление сказалось положительно как на моей жизни, так и на нашем герцогстве в целом.

Тереза наконец навела в нашем сумбурном существовании мало-мальский порядок. Опыт у нее был: рано овдовев, она с успехом вела хозяйство, превратив разрушающуюся убыточную усадьбу в образцовую. Сейчас там оставалась ее старшая дочь, которая недавно вышла замуж за небогатого дворянина. Поэтому тетушка без опасений приняла приглашение нашего отца.

Она взялась за дело умело и без лишних сантиментов.

Для начала выгнала мою гувернантку и уволила учителя брата. Это произошло после того, как она проинспектировала наши знания и уверилась: толку от них никакого. Моя мистрис не может мне дать больше того, что я уже знаю, потому что дура необразованная. Я слышала, как тетя так назвала её в лицо. А учитель брата, несмотря на то, что сам отличался глубокими познаниями, не смог ничего вложить в тупую башку Эгги, а значит, не справился с поставленной задачей.

Затем Эгмонту наняли нового учителя, старого и сурового мэтра Гергия, а за меня тетя взялась сама.

Для начала она хотела запретить мне верховые прогулки, но я сумела ловко соврать, что мне их прописал доктор для укрепления здоровья. Тетя смирилась, только ограничила их часом в день.

Решив, что все остальное мне вряд ли пригодится, а танцевать я научусь, когда подрасту, она стала учить меня вести хозяйство. Поначалу я целыми днями таскалась за ней, изучая продукты, условиях их хранения и то, что можно из них приготовить. Но этим дело не ограничилось.

Я должна была знать работу кухарки или горничной лучше их самих. Меня научили стирать и гладить, метить белье, готовить все, от супа и салата до праздничного торта. Сама тетушка была потрясающей поварихой и кухарку научила. При моей матери мы никогда так вкусно не ели, как при тете Терезе.

Оказалось, все уметь надо для того, чтобы квалифицированно следить за работой слуг и экономить деньги. Мы считали белье, контролировали кухарку и горничных, проверяли истопника, ездили в ближайший городок за покупками, а также принимали деньги от арендаторов. Часть тетя откладывала на текущие расходы, остальные отвозила в банк. Затем старательно заносила все в два огромных гроссбуха. В одном расходы и доходы фигурировали в денежном виде, в другом — в натуральном.

Я сидела рядом и переписывала все цифры в собственную тетрадку, чтобы потом пересчитать по методу, который она мне показала. Замечательная женщина! Желая научить девочку тайнам домоводства, тётя Тереза открыла мне мир цифр.

Почему-то все мужчины, встреченные мной в жизни, начиная с моего отца, считали и считают, что цифры — это не женского ума дело. Мол, женщина не может их понимать в принципе. Ерунда, под тётиным руководством я научилась считать и решать задачи гораздо лучше любого мужчины в замке, даже лучше самой тёти. Вообще возможности математики очень меня заинтересовали, я нашла в библиотеке несколько книг нужного содержания и стала их изучать. На мое счастье там были два учебника и задачник. Тётушка, заметив мой интерес, не стала мне препятствовать, а поощрила, сказав, что никакое знание не может быть лишним в жизни: никогда не догадаешься, что может понадобиться.

После этого мэтр Гергий стал заниматься со мной математикой. Он давал мне задачи, я их решала, а если не могла решить, мы их вместе разбирали, чтобы понять что тут можно сделать и как к этому лучше подойти. Мне просто нравилась математика своей красотой и стройностью, логичностью рассуждений и тем, что в ней не было места грязи, скандалам, склокам и бессмыслице. Эти занятия доставляли нам обоим массу удовольствия. Старик сам говорил, что после мучений с моим братом он просто отдыхает душой.

Обучение ведению хозяйства также продолжалось. От мелких дел тётушка перешла к глобальным: общему управлению. Через некоторое время к домашним расчётам добавились финансы герцогства. Тереза поняла, что считаю я лучше неё и для начала стала просить меня проверить счётные книги, а затем доверила их вести. Я узнала всё о налогах и о том, что есть деньги герцога, а есть деньги герцогства и это разные вещи. Конечно, после уплаты всех налогов императору, а это немало, герцог имел право и возможность для личных нужд залезать в суммы, назначенные на починку дорог и мостов или содержание чиновников, но делать это стоило только в самом крайнем случае. Император не терпел беспорядка в своих владениях и регулярно требовал отчёт. При неудовлетворительном ведении хозяйства мог отстранить герцога от управления, посадить на довольно скудное содержание и назначить управляющего от короны.

Тогда же тётушка научила меня тому, что не мог бы преподать мне мэтр Гергий: лукавству цифр. Как составить отчёт для императора так, чтобы, с одной стороны, никто не мог не подкопаться, а с другой — утаить от него значительную часть полученных доходов. Как сделать так, чтобы всё сошлось, а в результате герцог и герцогство стали богаче. Потому что система налогообложения в империи создана была для того, чтобы отдельные герцогства, княжества, графства напряжённо сводили концы с концами и у них не оставалось ни сил, ни средства на то, чтобы даже задуматься о свободе и независимости. К этой мысли я пришла почти самостоятельно.

Об этом тётушка тоже мне говорила, хоть и не напрямую. Она взяла себе за правило по вечерам после ужина читать вслух. То я ей, то она мне. Книги подбирала из тех, что привезла с собой, в нашей библиотеке я таких не встречала. Это были и романы, и исторические труды, но объединяло их одно. В них рассказывалось о королевстве Кирвалис, где все жили богато и счастливо, а правила этим королевством магическая династия Раен. По окончании чтения она рассказывала, как и почему такое могущественное королевство попало в зависимость и стало частью империи.

По её словам, во всём виноваты были глупость и предательство. Ну, и коварство имперцев, куда без него. Одного из моих предков, не такого уж далёкого, кстати сказать, всего лишь прапрадеда, во время очередных переговоров император уговорил отправить сына, не старшего наследника, конечно же нет, ко двору императора. Пусть обучается дипломатии.

Тот отправил.

Прошло несколько лет. Внезапно на охоте погиб наследник короля, за ним следом убрался и его отец (горя не вынес, наверное), а на престол Кирвалиса сел тот самый сын, который обучался при императорском дворе.

Там он успел жениться на одной из приближённых императрицы, чуть ли не на её племяннице. В результате через три года был подписан договор, по которому Кирвалис на веки вечные вошёл в состав империи. По договору император должен был сохранить все исконные вольности Кирвалиса, но на деле нас тут же обложили налогами и поставили в новом герцогстве гарнизоны имперских войск, которые обязали кормить и содержать.

Так мой неумный прадед потерял своё королевство.

В книгах по истории, которые давала мне читать моя гувернантка, этот эпизод описывался не так, но почему-то тётушкин вариант меня убеждал больше.

Тем более, что я знала, то было дальше. С тех пор каждого наследника герцога Кирвалисского в возрасте четырнадцати лет забирали ко двору. Так мего неизвестно чему обучали, в семнадцать он обязан был вступить в императорскую гвардию, а домой возвращался только тогда, когда приходило время занять место отца. И обязательно с женой, которую подобрал для него добрый дядя император.

Но что об этом говорить, дело прошлое. Меня куда больше интересовал современность: хозяйство, деньги, порядок. Тереза меня в этом поддерживала, учила всему, что знала сама, и выписывала книги по тем вопросам, в которых была нетверда.

Так продолжалось больше двух лет. Тётя раз два месяца на неделю ездила домой, проверяла деятельность своей дочери и возвращалась. Хотя она была нудновата и имела привычку по любому поводу читать нотации часа так на два, на три, я ее любила.

Она же, как мне кажется, особых чувств ко мне не испытывала. Я ее просто устраивала такая как есть: спокойная, усидчивая, послушная девочка. Вот брата моего она не переваривала, поэтому все ее эмоции были направлены на него. На Эгги она могла орать, регулярно его наказывала, запирая в погреб, а меня за все время ни разу даже не похвалила, как будто мои успехи никакой ценности не имели.

Похвалы я получала от мэтра Гергия, к которому привязалась, поэтому рыдала, когда он от нас уехал. Произошло это, когда мне было пятнадцать, почти шестнадцать. Наш отец наконец вернулся домой.

Перед возвращением он прислал письмо, в котором сообщал тете Терезе, что больше в её услугах не нуждается. Ещё прислал чек на приличную сумму, я знаю, потому что оформляла его для того, чтобы внести деньги в банк. Но эта щедрая оценка её работы тетушку не обрадовала, так оскорблена она была его отношением.

Отец даже не счел нужным с ней встретиться и поблагодарить лично. Ее отослали как прислугу, не посмотрев на то, что они одной крови. Возмущение ее было так велико, что она не осталась его встречать. Мне сказала: "Увидимся, Алекс", села в наемную карету и уехала.

Загрузка...