Кикимор

Глава 7. Цена

Смеш очнулся первым. Когда ему удалось разлепить глаза, остальные еще лежали на сочной зеленой траве, раскидав руки-ноги. У Высы торчащие из-под платья башмаки были так повернуты, что казалось, она их просто скинула и оставила лежать рядом. Смеш хотел подойти к сестре и помочь ей, проверить, что с ее ногами, но вдруг почувствовал, что не может пошевелиться.

— Желтый день! Да что же это!

Он повертел головой из стороны в сторону и понял, что вертикально привязан к чему-то толстыми зелеными лианами. Кажется, к каменной стене. Уж не к пирамиде ли его привязали? И зачем? Почуяв неладное, мальчик активно задергался, но не отвоевал ни пяди собственного тела, ему даже показалось, что проклятые ветки только сильнее впились в кожу.

— Не дергайся.

Голос сидящего на большом валуне Кикимора был тих и сосредоточен. В руках юноша держал призрачный нож с мерцающим дымчатым лезвием. — Не бойся, больно не будет.

Смеш испугался. Да, он дразнил полукровку. И обзывал. И испытывал его терпение. Но так он Высу обидел! И втянул ее в эти неприятности! И вообще, почему сестра о нем часто спрашивает? Зачем он разлад им приносит в дом? Но правда именно Кикимор подарил им замечательного лисенка… Эх… Нет, Смеш конечно злился на самоуправство Кикимора, на его силу — ишь как сжал-то, когда солнечный дождь пошел, не вырваться! Но ведь любому обидно чувствовать себя бессловесным мешком! Смеш ненавидел бессилие, невозможность противостоять чему-то. Как например, в тот день, когда его посадили на телегу, поцеловали в лоб и отправили в далекое местечко к ворчливой бабке. Выса тогда так вцепилась в его ладонь, закономерно ожидая побега, что у него потом еще долго заживали синяки от ее пальцев. А еще они с сестрой по прибытию не разговаривали почти целую луну…

Смеш опять дернулся и опять безрезультатно. Лесн встал и неторопливым шагом направился к нему. Ощущение бессилия накрыло с головой. И обиды. Ведь на самом деле он потому и дразнил полукровку, что не чувствовал от него опасности! Ну кто в самом деле станет дразнить ночного шатуна или рытника? А вот быка, что привязан к столбу магическим узлом, — завсегда пожалуйста! И вот, вдруг домашняя скотина оказалась лесным хищником, а путы, накинутые на столб, — миражом.

— Что ты сделаешь? Пустишь мне кровь?

Кикимор стал перед Смешем, но смотрел он только на призрачное лезвие, дрожащее в его ладони, словно оно завладело его разумом, чувствами и желаниями.

— Нет, — он мотнул головой. — Я же обещал: больно не будет. Просто подарю твою жизнь Хранителю в обмен на положенную мне Силу. Увы, по-другому никак. Ты же не хочешь, чтобы она уничтожила Бровки?

В горле пересохло. Но Смеш прохрипел:

— Не хочу.

— Тогда ты поймешь. Это разумно. Ты самый бесполезный и надоедливый человек в команде. А в Бровках больше сотни жителей. Ты понимаешь, да?

Он понимал. Им опять расплатились за благополучие других. Как мама, родив нового сына, отослала его с Высой к бабке. А он, может, был согласен крошки со стола подбирать, зато жить при ней!

— И что потом?

Кикимор дернул плечами. Не пожал, а именно дернул — движение вышло резким и неуклюжим.

— Не знаю. Никому неведомо, какое бытие достается жертвенным душам.

— Но я умру.

— Здесь — да. Что ж, пора.

Полукровка поднял руку с кинжалом. Смеш зажмурился. А ведь он еще хотел помириться с родителями — столько плохого он им наговорил в последнюю встречу! И попросить прощения у Высы надо бы. И помочь бабушке по дому. Поздно. Кажется, эта сказка вышла действительно страшной.

Свист воздуха.

Вот и все…

Черты человека заострились, волосы отросли, на грязной одежде виднелись темные пятна. Два зверя, один в капкане, другой рядом, смотрели на него с надеждой.

— Не страшно! — человек залихватски подмигнул большому лису и шагнул к попавшей в капкан лисичке. — Не бойся, Хвост, мимо не пройдем! Мы же больше суток ничего не ели!

Человек взмахнул топором…

… Солнце уже садилось, когда путник поднял набитый мясом заплечный мешок. Он поискал диким, отстраненным взглядом второго лиса, и весело крикнул:

— К ноге, Хвост! К ноге! Нам пора!

Лис отступил на шаг назад и зарычал. В волосах человека искрилась Сила, она мерцала в его глазах, блестела на длинных черных когтях и зверю следовало склониться перед ней.

Но зверь опять шагнул назад…

Сначала Вихр почувствовал, боль, а только потом пришло ощущение собственного тела. Веки не хотели подниматься, язык с трудом облизал потрескавшиеся губы. Сделав над собой усилие, подросток все же открыл глаза и сел.

— Очнулся? Пей.

Мор Хил протянул ему кружку с чем-то резко пахнущим. Сирота взял посудину дрожащей рукой, но не понес к губам, а поставил на колено.

— Что произошло?

— Что и следовало ожидать, — хмурый мор тяжело вздохнул. — Неподготовленный Кикимор взял Силу и ушел, попытавшись избавиться от свидетелей.

Голова болела нещадно. Чужие слова с трудом оседали в ней тяжелым грузом. А смысл их был еще тяжелее.

— Не понял.

Хил посмотрел на него с жалостью.

— Твой друг забрал наследие, приложил вас Силой и скрылся.

— Он наверно, случайно!

— Нет, Вихр, не обманывай себя. Это точно не было случайностью.

Лесн не мог. Не мог и все тут. Тогда это бы был не Лесн.

— Нет. Неправда.

Взгляд мора стал еще более жалостливым. Вихр ненавидел, когда на него так смотрели. Он знал, как никто, что между состраданием и снисходительной жалостью — огромная пропасть.

— Правда. И там, внутри, ты знаешь это. Знаешь, что остался один, что он тебя бросил. Разве не этого он хотел? Силы. Чтобы возвыситься над обидчиками, над теми, кто его не замечал, над теми, кто не ценил, принимая его помощь и дружбу как должное. Ты знаешь, что его задевало равнодушное, а то и презрительное отношение окружающих. Ты помнишь, как и что он говорил тебе, когда вы поссорились. Помнишь ведь, да?

Да. Вихр помнил. Помнил все. Он схватился за голову, посмотрел на мора и простонал:

— Он не мог.

Мор устало провел ладонью по лицу, а затем по лысой голове.

— Что ж, твое дело верить или нет. Больше мне тебе сказать нечего. Прощай, разин. Мы возвращаемся на болота.

Вихр встрепенулся.

— Совсем? А…родня? Вы же обещали поискать?

Хил отвернулся.

— Вы обещали! — выкрикнул Сирота.

— Обещал. — Голос мужчины звучал безжизненно. — Но до того, как ты ввязался в это дело. Сила… Глаза собирают дань с каждого, кто в них посмотрел. И твоя плата — кровные узы. Ты никогда не найдешь своего дядю. Прости, но у меня нет способностей, чтобы перебить проклятие Силы Кикимора. Твой друг слишком могущественен.

— Друг… — простонал Сирота вдруг ставшее ненавистным слово. Друг ли? Лесн всегда знал, как тяжело дается Вихру одиночество и теперь… Это случайность? Или месть? Или…

Подросток решительно посмотрел в спину мора, собирающего в корзину разложенную на столе снедь…

Бабушкины причитания Выса не спутала бы ни с чем. Жита гремела посудой, стучала зубами, с необычайной злостью отбивала мясо. Когда головная боль немного утихла, девушка рискнула приподняться на локтях и осмотреться.

— Бабушка? Что произошло?

Бабка развернулась и обвиняюще направила на Высу руку с ножом. В глазах ее блестели слезы, а бледные сморщенные губы были сжаты в тонкую полоску.

— Довольна? Это ты во всем виновата! Ты! Ты его туда потащила!

Нож вдруг выпал из старых рук и воткнулся в деревянный пол. Жита закрыла лицо ладонями. Нож качался из стороны в сторону, сгибая тонкое лезвие. Выса ощутила одновременно страх, вину, обиду и недоверие.

— Бабушка! Милая! Что случилось?

— Смеш… — прохрипела бабушка. — Его больше нет! Из-за тебя! И из-за него!

Выса почувствовала боль. Огромную, невыразимую боль. Брат — самое дорогое, что у нее есть. Нет! Не может быть!

— Как нет? Из-за кого? Его кто-то обидел, и он ушел? Я найду его! Сейчас же побегу искать!

Она хотела поставить ступни на пол, но не смогла. Неужели настолько ослабла? Выса подтянулась, повторила попытку сесть. Ничего. Тогда она сдернула одеяло с ног и увидела, что они замотаны каким-то тряпьем.

— Бабушка? Что со мной?

Жита всплеснула руками.

— Да Силушкой тебя приложило. Вот теперь все, отходилась. Лежать тебе на этой лавке до похорон, девонька.

Выса прикрыла рот рукой. Нет, не время кричать.

— Но Смеш! Кто…

— Нет Смеша, как нет мощи в твоих ногах. Все забрала проклятая Сила. Всех перемолола. Сунулась ты помогать кому неведомо, вот и поплатилась! Дура безумная! Девка бестолковая! Получил Кикимор свою Силу, заплатив кровью твоего брата, да твоими ножками! А ты думала, зачем глаза? Плату они взимают. Кого болью наградят, у кого способность какую заберут, а коли мал совсем, то и всего сожрать могут. А ты сама сунула шею в петлю эту, да еще и брата подставила! Ох, как не учи дурака, все равно сопли поленом вытирать будет! Почто смеска послушалась? Зачем с этим кровопийцей пошла?

Выса покачала головой.

— Нет, Лесн ни при чем! Он так не мог! Это сила, наверное! Я ж не знала…

Ее слова перешли в надрывные всхлипы.

— И пашет не Жад, а плуг сам по себе, ага! Нет уж, девонька, сила все равно что лопата — сама без чужих рук копать не будет. Так что не тешься иллюзией. Взял зелономордый от тебя все, что мог, и выплюнул остатки. Так что сиди, утешайся, что зверюге ушастому помогла! Братиной жизнью алтарь Силы окропила!

Вопреки злым словам, Жита подошла к внучке и осторожно погладила ее по голове. От этого жеста Выса горько, надрывно завыла.

— Поплачь, поплачь! Это все, что тебе осталось, увечная моя. Авось легче станет.

Увечная… Она теперь бесполезна! Не помощницей стала, а ярмом легла на бабкину шею. И Смеша нет! Как ей дальше жить без брата, без возможности заботиться о них с бабушкой? Зачем только она туда пошла! Зачем он увязался следом! И бежал вприпрыжку, довольный приключением, доставал глупыми расспросами полукровку, рвался к ней под солнечным дождем, но Лесн держал его крепко. И… Выса отняла от лица мокрые ладони и посмотрела на Житу, сидевшую рядом с видом, сочувствующим и хмурым одновременно.

— Ну что? — ворчливо поинтересовалась родственница. — Нечего возразить бабушке? А я говорила! Предупреждала! Но нет, не послушали! Сами больно умные! Но теперь-то что, теперь поздно. Вспять время не завернешь. Отомстить за деточку и то некому.

— Отомстить, — эхом повторила Выса, задумчиво разглядывая бабушкин передник…

Жад проснулся от кашля. Грудь сдавил спазм, уши заложило, на глаза навернулись слезы. Прокашлявшись, парень встал с лавки.

— Мам?

Ответа не было. На улице знакомо заржала лошадь Майка, и Жад, пошатываясь, вышел на крыльцо. Семья сидела на одной телеге, еще две были нагружены всяким скарбом.

— Мам?

Мать сделала вид, что не услышала, и продолжила привязывать какой-то баул к прочему барахлу, сваленному на старую, еще дедову, телегу.

— Отец! Да что происходит?

Пахарь вздохнул, посмотрел сначала на жену, имитирующую бурную деятельность, потом на сына. Взгляд у него тут же сделался виноватым.

— Уезжаем мы, Жад. Не сердись. Ты уже взрослый, с парой кур и сам как-нибудь сладишь. Не серчай, ладно?

Ноги подогнулись, и парень вцепился обеими руками в столб, врытый у порожков крыльца.

— Куда? Надолго? А малые вам зачем? И когда вас ждать?

Мать не выдержала, уперла руки в бока, развернулась к сыну лицом.

— Навсегда! И братьев-сестер твоих мы забираем с собой! Сколько говорила, сколько просила: не водись с этим чудищем! Нет! Бежит к извергу зеленомордому, как лис к мясному пирогу! Добегался? Делов-то натворили, соседям в глаза смотреть стыдно! Людей покалечили, высиного брата со свету твой дружочек когтистый сжил! А сам-то глянь! Силу из тебя всю высосали! В уплату за чужое наследие! Кикимор получил — ты потерял! Был лучший работник в Бровках, а теперь на ногах еле стоишь! Отцу ты теперь не опора! Соратник убийцы и губителя! Позор семьи! Глаза не знаю куда девать теперь от милости-то людской! Тьфу! Раз такой умный, сам все знаешь, вот и оставайся один!

Слезы жгли глаза. Мама не может так поступить! Не может!

Однако женщина села на телегу и хлестанула лошадь, заставляя ту направиться в ворота. Отец виновато развел руками и поехал следом. Третей телегой управлял дядя, пустившийся в путь, даже ни разу не взглянув на Жада.

Обессиленный парень опустился на крыльцо. Тонкие, словно чужие руки (где его мышцы? Где его силища?) неуклюже растерли по лицу слезы. Как же так? Что за бред? Сила за силу. Обвинения нелепые. Если и есть что самое дорогое у Жада, что можно взять в уплату, это не сила. Сила ему нужна, чтобы сестер защищать, да матери-отцу помогать. Старшему сыну важно быть могучим, плечистым, быть опорой семьи. Сила важна, но в ней счастье. Счастье как раз таки в семье. Хорошо бы — в дружной и доброй семье. А теперь у него семьи нет…

Прина проснулась от запаха. Запах был связан с детством. Точнее, с одним конкретным воспоминанием из детства. Девушка открыла глаза, рывком встала на ноги и осмотрелась. На первый взгляд, все хорошо — она дома, спала на собственной кровати, печка не чадит, пол подметен. Но запах мореек — "мертвых цветов", которые кладут в руки умершему перед сожжением, — чувствовался все отчетливей. Единственный раз этими цветами пропах их дом, когда после долгой болезни умерла мама. И вот теперь — снова.

Прина выбежала из огороженной "спальной" части дома, в бытовую, затем в сени, выпорхнула на крыльцо — и ахнула.

Во дворе стояла телега, покрытая желтым покрывалом. На мягкой ткани лежал принин отец с закрытыми глазами. К каждой руке ему привязали по охапке мореек. Телега, лошадь, даже тело кузнеца — все было украшено этими мелкими пахучими темно-синими цветами. Цветами смерти.

— Нет! — Прина кинулась вперед, запуталась в юбках и чуть не упала, после чего она бесстыдно задрала подол до колен и резво сбежала по ступенькам вниз. Быстрей! Быстрей! Рядом с мертвячим возком она оказалась за пару мгновений — обернувшиеся на крик люди даже не успели сориентироваться и перехватить ее. Девушка влезла прямо на желтое посмертное покрывало и вцепилась одной рукой в край телеги. Второй она начала поспешно ощупывать отца.

Он был холоден и неподвижен.

— Деточка, — глава, сидевший впереди, обернулся и с искренним сочувствием смотрел на годящуюся ему в дочки девицу. — Милая, не серчай, ты несколько дней спала беспробудно, никто добудиться не мог, а тело мертвое негоже так долго хранить, пора вернуть его туда, откуда все появилось — в огонь. Мы все честь по чести устроили, и покрывало расшито золотой нитью, и мореек собрали видимо-невидимо, венки плели всем поселением, и везу к костру я батюшку твоего сам. Не серчай, милая.

Прина почувствовала, что ей нечем дышать. Холодный, мертвенно бледный отец лежал перед ней на желтом покрывале. Сильный, независимый, немного суровый, работящий, честный…

— Нет, — выдавила девушка и вцепилась в отцову руку. — Не может быть! Как так?

— Как-как! — закряхтел Чернобород. — В тот же день, как пропали вы, после полудня кузница загорелась. Упало на твоего отца что-то, придавило, он и задохнулся. Вытащили быстро, да поздно уже было. А кузницу вашу не спасли — все выгорела. Слава Валахару, хоть на соседние дома пламя не перекинулось!

Неподдельная радость покоробила Прину. Хотя, глава прав. Хорошо, что пожар не разросся. Но…

— Не спроста это! — тут же влезла Красина, потрясая белыми руками. — Ох, не ладное что-то было! Разбудила ты, Принка, проклятие какое али Силищу, что жертву требует. Вот и осталась с носом. И папани лишилась, и дела семейного.

На болтушку гневно зашикали, но та только руки в бока уперла.

— Ты на меня, Саит, не плюй! Я сама кого хошь заплюю! И рот мне не затыкай, соседушка! Я ж не дура, вижу, эти вернулись покалеченные, смеска не видно который день, а Принка разве что спала! Выска-то без ног осталася, а этой хоть бы хны! Нет! Не случайность это! Другая с нее плата взыскана! Отцом расплатилася!

Расплата… Поход… Да, семь глаз, семь живых существ — каждому своя ноша. Забрали самое дорогое? У нее ведь это и был отец да дело его, в коем она ему охотно помогала. Плата…

Кикимор знал? Знала ли его бумага, с которой он советовался? Ловушка? Наваждение? Обман?

— Ой, что будет-то! — заголосил кто-то в задних рядах. — Ой! Погубил Кикимор наших детуше-ек! Ой, лишил их уз кро-овных! О-ой, что деется!

Прина вздрогнула. Посмотрела на главу поселения.

— Кикимор, значит? Полукровка виноват?

Тот неловко заерзал.

— Принушка, да как тебе сказать-то… Ты не серчай, его все равно теперь вряд ли сыщешь. Да и надо ли? Силу-то малец взял, к нему ж теперь не подступишься.

Обман?

Наваждение…

Прина выпрямилась, оглядела собравшуюся у телеги толпу.

— Нет моего отца человека надежнее! Он за кузней своей следит пуще чем за домом! Не могло там ничего сгореть! У него и система особая на случай такой имеется! Да чтобы отец да не вылез из-под какой-то балки? Он быка поднимает на раз! Не верю! И про Кикимора не верю! Нет в нем злости, чтобы людей губить! Обида есть, да беззлобная! Нет! Морок, наваждение, сон дурной, али что мне навеяло — возвращай меня назад! Не верю!

Лицо главы перекосилось от испуга…

Свист воздуха.

Холод от клинка Смеш почувствовал еще до прикосновения призрачного лезвия.

Вот и все.

Или нет?

Нет, не может быть! Смерть не приходит в таком юном возрасте!

Смеш открыл глаза. Зеленое бесстрастное лицо Кикимора, медленно опускающего нож на его грудь, находилось так близко, что мальчик чувствовал кожей чужое дыхание.

— Ты не убьешь меня! — выкрикнул он вдруг, с ужасом взирая на нож. Оружие замерло в двух пальцах от его рубахи.

— Почему? — изумленно спросил полукровка. Смеш криво и уже нагловато улыбнулся.

— В лесу тогда ты нас не убил, хоть глаза у тебя были бешеные. Так мой брат Пончик выглядит, когда ему предлагают отложить пирожок и съесть луковый суп, например. И потом ты меня не тронул, хоть и злился ужасно. А ведь что может быть проще: выкинуть под солнечную каплю! Зубами скрипел, а не отпустил! Нет, у нашего Лесна кишка тонка для подобного жертвоприношения.

Кикимор загадочно улыбнулся…

Друг ли? Лесн всегда знал, как тяжело дается Вихру одиночество, и теперь… То, что произошло — это случайность? Или месть? Или…выверенный до мельчайших нюансов жест?

Да, Сирота помнил, что говорил друг во время ссоры. И что было до этого. И после. И что он сам наговорил в ответ. И не только слова отпечатались в его памяти, но и жесты, взгляды, движения.

Подросток впился взглядом в спину мора, собирающего в корзину разложенную на столе снедь и сжав кулаки, сообщил:

— Я не верю вам! Лесн так поступить не мог! Это не Лесн!

Мор замер…

Отомстить. Красивое слово, но какое-то неправильное. И тем ужаснее было то, что Выса почувствовала глубокую жажду к отмщению. Она никогда не была злопамятна, но сложно оставаться кротким человеком, когда у тебя отобрали самое дорогое.

Бабушка смотрела на нее, не мигая.

— Месть, — хриплым голосом медленно прошептала Выса, словно пробовала слово на вкус. М-е-с-т-ь.

А ведь Лесн мог отомстить и ей, и Смешу не раз. Тем более было за что. За обидные россказни их бабки, за их наивную в них веру. За ее страх перед видом полукровки. За вечные провокации со стороны брата. Но полукровка не обидел их не разу. Ни прилюдно, ни наедине. Ее из беды выручил, брата собой прикрыл.

Выса оторвала взгляд от передника и посмотрела на бесстрастное бабушкино лицо.

— Нет. Это не Лесн.

Она попробовала дернуть ногами, но у нее ничего не вышло. Жита тяжелым немигающим взглядом следила за попытками внучки свалиться со скамьи.

— Это не Лесн! — повторила Выса более уверенно и опять попыталась дернуть ногами…

Нет теперь у Жада ни силы, ни семьи… Плата? За чужое наследие? Что там говорила мать? Может можно это как-то вернуть назад? У кого спросить бы? У Кикимора? Но он вряд ли захочет меняться обратно. Тем более, если он и привел их туда для того, чтобы расплатиться за свою Силу. Но тогда…

Стоп! Ведь Лесн его не звал! Никого не звал, кроме Вихра! Они сами навязались ему в попутчики. Значит, все несколько сложнее, чем кажется.

Жада опять накрыл приступ кашля. Когда он наконец распрямился, скрип колес уже почти не был слышен. Жад встал, держась за деревянный столб.

— Ну нет! — упрямо проговорил он. — Я в эту ерунду не поверю! Ни за что на свете!

Надо найти лошадь и поехать следом за родней. Пешком он вряд ли дойдет. А их надо догнать. Срочно!

Жад стал медленно спускаться вниз по ступенькам крыльца.

Дрогнул деревянный столб…

Лис попятился. Принюхался. Да, это его человек. И — нет, не его.

Лис предупреждающе тявкнул и убежал в лес. Искать своего человека.

Искать брата, а не хозяина.

Лесн очнулся вечером. Солнце клонилось к закату, глаза пирамиды уже закрылись, но из-под каменных век еще вился странный синеватый дым. Полукровка встал и осмотрелся. Увы, никого из своей "команды", он не увидел. Как же так? Что произошло?

— Они тебя бросили. Испугались — и ушли.

Лесн обернулся. На большом валуне, покрытом мхом, сидел некто то ли слишком худой и невысокий, то ли подросток. Вид он имел вполне человеческий, если не считать, что вместо лица у него была лисья морда. Одет неизвестный был странно: в рубаху ниже колена, из-под которой торчали суженные к щиколоткам штаны. В этих краях такого не носили. Ну, точнее там, где родился и жил Лесн.

— Как бросили?

Полукровка поспешил встать на ноги. В чужом месте перед странным существом неведомого племени сидеть на земле не очень разумно с точки зрения безопасности. Тем более, что вид этот некто имел чрезвычайно вызывающий даже для этого мира. Лесн все никак не мог оторвать взгляд от его головы. На Валахаре полно племен с разными животными признаками: шерсть, клыки, крылья, хвосты и прочие атрибуты встречаются то там, то тут. У моров вот, например, выдвижные когти есть. Однако о существах с мордой животного вместо лица до сих пор никто в Бровках не слышал.

— Меня зовут Иод. И я единственный в своем роде.

Кикимор напрягся. Если этот человек так легко читает его мысли, то вряд ли от него можно ждать честного разговора.

— Не верю, — сказал он как можно уверенней и стал внимательно осматривать местность. Глаза правда то и дело возвращались к странному собеседнику, так и не вставшему с валуна.

— Зря, — пожал плечами Иод. — Веки открылись, приветствуя наследника. Ослепленные их светом, слишком похожим на солнечный, твои приятели испугались и покинули эти места. Не зря, кстати, ибо семиричный взгляд может и убить.

— Я жив! — Лесн даже покрутил руками перед собой, показывая свою живость.

— Потому что ты — наследник, — спокойно пояснил человеколис и полукровке показалось, что выражение его морды сменилось на ехидное.

— Они не ушли бы без меня!

Лесн над этим уже успел подумать. Нет, они бы не бросили его. Вихр не бросил бы. И Жад. Он конечно, не друг, но честный парень, этакий классический защитник обиженных и слабых. Они и подрались с Кикимором только потому что тот полез защищать какую-то девчонку, которую Лесн якобы напугал. Полукровка нагрубил в ответ на обвинения, слово за слово, вот и завязалась потасовка. Парень тогда еще подумал, что это на него Выса нажаловалась, но потом он специально узнавал, кто это был, и оказалось, что не она. Ему даже полегчало после этого. Кстати, Выса его тоже не бросила бы, она всегда все делает по совести. А ее не оставили бы Смеш и Прина.

И где его лис?

— Хвост! Хвост!

Ни шороха, ни тявканья. Отсутствие верного зверя взволновало Лесна, но он постарался сохранить спокойное выражение лица.

— Ты действительно уверен, что тебя кто-то ждет? — показательно удивился человеколис. — Их давно здесь нет. Никого.

— Тогда я пойду их искать, — невозмутимо сообщил Кикимор и стал высматривать в высокой траве свой мешок. Без еды и травяных мазей он далеко не уйдет. Иод тяжело вздохнул.

— Я хотел, как лучше! — сообщил он покаянно и нервно дернул плечом, словно действительно не хотел говорить нечто неприятное. — Ну что ж, раз тебе так нужна правда, вот она: ты покалечил своих друзей. Сильно. Сейчас они сидят по своим домам и тихо ненавидят тебя за то, что ты отобрал у них самое ценное.

Лесн испуганно выпустил когти, внимательно осмотрел их и отправил обратно в пазухи. Крови на своих руках он не обнаружил.

— Врешь! — все-таки с некоторым внутренним содроганием заявил он. Иод небрежно отмахнулся от его восклицания.

— Ни капли. Да и при чем здесь твои когти? Покалечить можно множеством способов.

— Нет, — Лесн отступил назад. — Я ничего не делал! Я помню!

— Возможно, ты помнишь не все. Да и какая разница: ты или сила в твоем облике? Друзьям-то уже все равно. А тебя они и их родня теперь в любом случае встретят топорами и вилами! — усмехнулся в открытую собеседник, неестественно широко раскрыв лисью пасть.

Кикимор замер. Ужаснее осознания, что все те отношения, которые были выстроены за последнее время, рушились, был только страх, что с его компанией действительно случилось что-то плохое. Лесн молча развернулся спиной к собеседнику (хотел бы — давно напал бы!) и топнул, строя Тропу до дома.

В следующее мгновение тонкая рука человеколиса легла на плечо полукровки. Кикимор вздрогнул и обернулся, теряя концентрацию.

— Ты чем думаешь? — спросил Иод вполне серьезно. Голос у него был обеспокоенный. — Они тебя на части разорвут!

Лесн шагнул в сторону, чужая рука соскользнула сплеча, но другая тут же вцепилась в его локоть. Полукровка дернулся, вырываясь, и выпустил когти. Тут же перегородивший ему дорогу Иод попятился.

— И куда ты пойдешь?

— Домой.

— У тебя нет дома.

— Есть.

— Дом — там, где ждут. Твои же друзья тебя проклинают.

— Пусть скажут мне это в лицо.

Не все они, конечно, его друзья, но…это его люди. Он их привел сюда, и он в ответе за них и за все, что с ними случилось. Говорить это существо может что угодно, Лесн должен сам во всем разобраться. К тому же родители ждут, волнуются.

— Уже нет, — Иод опять оказался прямо перед ним. — Ты конечно не заметил, но прошло несколько дней. Родители тебя больше не ждут. Особенно после всего произошедшего.

Лесн нахмурился. Краснику с Плетуньей часто сетовали, какой у них невоспитанный, несдержанный ребенок, злой и нелюдимый (как будто стоит ему пожелать — и с ним будут общаться все поселенческие дети!), и полукровка от этих упреков очень расстраивался. Но родители всегда высмеивали незадачливых советников по воспитанию детей. Они понимали, что ему трудно среди разин. Они никогда не слушали пустых наветов и не считали его априори неправым. Правда, когда они с Вихром залезли в сад к старухе Вертице за фруктами и случайно сломали ей молодую яблоньку, отец заставил обоих все лето помогать женщине по саду. Но увидев упрек в глазах матери, Лесн и сам осознал, что никогда так больше не сделает. Можно ведь просто попросить. Правда, ему вряд ли дадут…

Человеколис просчитался. Да, Кикимор боялся, что родители в нем разочаруются, боялся, что они однажды пожалеют, что взяли его, и все же он всегда знал, что этого не будет. Где-то внутри него жило четкое осознание, что он для них важен, важнее досужих сплетен, мимолетного людского одобрения, расположения недалеких, но всюду сующих свой нос людей. Иногда они спорили с ним, не понимали, давали глупые на его взгляд советы или наоборот вещали набившие оскомину простые истины с видом мудрецов, но — они любили его и принимали. И он их не бросит!

Тропа не складывалась. Лесн поднял голову. Иод опять стоял на его пути в нескольких шагах от него.

— Драться хочешь? — хмуро спросил Лесн. Лично ему очень не хотелось пускать в ход кулаки. Иод сошел с его пути и махнул рукой, приглашая к действию

— Тебя никто не ждет. — Полукровка вздрогнул. — Тебя никто не примет. Ты никому не нужен.

Слова ложились тяжелым глыбами, все сильнее пригибающими Лесна к земле. В словах таилась ложь и правда, в них жили его самые глубокие страхи. С каждым произнесенным слогом в груди нарастала боль, словно кто-то неровными толчками вгонял ему в сердце невидимый нож. Перед глазами промелькнули картины прошлого: безразличные близнецы, страх Высы, драка с Жадом, смех девчонок во главе со Зленой, нападки парней Угела, проклятия Житы, Красины и им подобных, размолвка с Вихром… Объятия матери. Краткая, но сердечная похвала отца. Смех Вихра, протянутая рука Жада, дрожащие пальцы Высы в его ладони. Веселое тявканье Хвоста.

Тропа легла под ноги легко. Широкая, крепкая Тропа. Валахар с ним, с мешком, Лесн и так дойдет. В конце концов в любом лесу есть ягоды и грибы. Даже если идти несколько дней — от голода он умереть не успеет. Полукровка решительно шагнул раз, два, три… Тропа свернула… двадцать один, двадцать два… И все. Каменная пирамида опять стояла перед ним. В закатных лучах солнца схематично очерченные глаза казались отполированными до блеска. Рядом со странным сооружением на большом валуне сидел Иод.

— Ну что ж, — он легко спрыгнул с камня и неторопливым шагом отправился к Лесну. — Считай, что ты прошел испытание. Забирай свою Силу, Кикимор!

Он остановился совсем рядом и протянул вперед руку. На бледной ладони мерцал голубовато-серый, постоянно меняющийся сгусток энергии.

— Бери, — ладонь ткнулась в грудь полукровки. — Это твое наследие. Ты выполнил три задания Альхииры, ты закрыл Глаза испытаний. Твои друзья верят тебе, ты верен им. Значит, ты достоин. Бери. Теперь ты — хозяин Силы древней мастерицы.

Лесн шагнул назад. Некоторое время он с сомнением рассматривал шар в дымчатых и голубых разводах, затем спросил:

— А брать обязательно?

Человеколис вдруг расхохотался. Его тонкое тщедушное тело некоторое время сотрясалось от смеха, и рука с наследием дергалась то вверх, то вниз, Лесн чуть ли не протянул свою ладонь вперед — испугался, что шар просто-напросто свалится на землю, но вовремя опомнился, и спрятал ладони за спину.

— Вообще-то можешь и не брать, — сообщил, отсмеявшись, собеседник. — Неволить никто не будет. Но разве не глупо отказываться от подобного дара?

Глупо. Лесн чувствовал, нет, он ЗНАЛ, что в таящаяся в шаре сила способна на многое. Ему будут не страшны десятки Угелов, даже если нападут все разом. Люди будут склоняться перед ним по щелчку пальцев. Родителям не придется работать, самые красивые девчонки посчитают за высочайшее счастье составить ему кампанию на танцах. Он сможет выбирать друзей, подруг и приятелей, и никто никогда не откажет ему в ответном жесте, не пройдет мимо, демонстративно отворачиваясь, не перейдет при встрече на другую сторону улицы. Каждому обидчику он сможет отомстить одной мыслью. Разве недостоин Угел и его прихвостни наказания? Такого, чтобы им на глаза людям показываться было стыдно, чтобы все шарахались от них, как раньше шарахались от самого Лесна. Сила дала бы ему все, чего он так жаждал раньше: друзей, внимание, хорошее отношение окружающих. Перед ним склонялись бы, трепетали, ловили бы каждое его слово и бежали исполнять любой каприз. Злена и Ката не смеялись бы над его нелепыми жестами, а в нетерпении кружились бы рядом, стараясь поймать его взгляд…

Кикимор протянул вперед руку.

И отскочил назад, мотая тяжелой головой. Вытрясая из нее чужие мысли, смешанные с собственными. Нет! Глупости все это! И ему вообще этого не надо!

— Ты уверен?

Голос Иода был бесстрастен.

— Да! — Лесн ответ почти выкрикнул. — Подавись ты своей силой, мне она не нужна!

— Тогда ты никогда не станешь сильнее Угела.

Станет. Вот договориться, с Жадом, чтобы тренироваться вместе, и обязательно станет!

— И танцевать со Зленой тебе не светит.

Это уж точно не беда! Главное, чтоб Выса не передумала насчет Дня Урожая!

— И тебя опять будут презирать, не замечать, сплетничать за спиной о твоих кровавых жертвах.

— Что ж, мне не привыкать, — ответил в этот раз Лесн вслух. — Опыт как никак имеется.

Шар исчез. Лис махнул рукой и под ноги Лесну легла Тропа.

— Что ж, тогда прощай. Скоро придет другой, отдам Силу ему. Ты же проделал этот путь зря. А может, и нет.

Полукровка шагать прочь не торопился.

— Где мои… — он на мгновение запнулся и все-таки решил обобщить: — друзья?

— Спят. И ты спишь. А теперь глаза закрываются. Вам пора просыпаться.

Лесн в последний раз посмотрел на странного собеседника.

— Кто же ты? — спросил он. Человеколис пожал неестественно острыми плечами.

— Кто знает? Может, хранитель? Привратник? Проводник? Возможно я — это ты? А может меня и вовсе нет?

Морда Иода дрогнула, поплыла, а в следующее мгновение пространство заполнил яркий свет и полукровка, вскрикнув от рези в глазах, закрыл лицо локтем.

— Помни, Кикимор: они верили в тебя, а ты — в них. Вера и верность — это тоже сила.

Голос исчез одновременно со светом. Несколько мгновений Лесн простоял, боясь пошевелиться, потом медленно убрал руку от лица и огляделся.

Они стояли перед каменной пирамидой и нервно переглядывались. Семеро. Ровно семеро. Каждый на том самом месте, где он становился, когда открылись глаза. Немного заторможенные, они некоторое время не понимали, что вернулись в реальность, а потом началось движение. Выса вскрикнула и кинулась обнимать и целовать Смеша, по ее щекам текли слезы. Мальчик как не странно не вырывался, а вцепился в плечи сестры и изредка шмыгал красным носом. Жад привалился к ближайшему дереву, словно его не держали ноги, Вихр просто упал на землю, взявшись за голову. Хвост с радостным тявканьем кружил у ног Лесна. Прина осталась самой невозмутимый: облегченно выдохнула и тут же следом победно улыбнулась.

— Ну что, домой? — спросила она.

Все дружным криком поддержали это решение и тут же поспешили стать полукровке за спину. Лесн топнул. Под ноги легла неширокая, но легкая Тропа. Он шагнул на нее, не раздумывая.

Обратная дорога вышла короче. Белое марево, гора, лес, луг, лес, долина, лес и снова лес — уже родной. Шли быстро, сосредоточенно, преимущественно молча, прощались на опушке — скомкано и нервно. Лесн, направляясь к дому долго смотрел вслед спешащим к Бровкам людям.

Что они видели? Что это в них изменило? Поздороваются ли они с ним завтра?

Мать и отец сидели в обнимку на крыльце, тихо о чем-то переговариваясь. Увидев сына, оба облегченно выдохнули и радостно улыбнулись. Лесн подбежал, совсем по-детски обнял обоих и попросил:

— Мам, а есть блины со сметаной? Я голодный жутко.

Его поцеловали и повели мыть руки.

Про потерянный мешок никто из родителей не обмолвился.