Кесарево сечение

Глава 21

Штрассен позвонил в конце рабочего дня. Сказал, что, предварительно, встреча назначена на завтра у Бодуна на квартире. И назвал адрес, который я и без него знал. Еще он сказал, что завтра утром Бодун сам со мной свяжется и уточнит время. Действительно, утром, часов в десять, на связь вышел сам Бодун, и мы в три секунды договорились встретиться немедленно у него на квартире. Я сдернул Васю с клавиатуры – он шаманил какую-то программку. С утра он заявил, что баста, что нечего ждать каких-то там указаний, что "дело делать надо!". И плотно сел за монитор. По-моему хотел таки проанализировать орбиты. К моменту, когда Бодун вышел на связь, он настолько вошел в раж, что даже хотел отвертеться от рандеву. Я ему указал на ошибки, пристыдил, и дал указание следовать за мной.

Шторы в той комнате, куда провел нас хозяин, оказались действительно голубыми. Сам он тоже полностью соответствовал описанию Гири. Выглядел лет на тридцать, рыжий, высокий и спортивный. Правда, никаких признаков нахальства я не обнаружил. Как, впрочем, и негритянок с опахалами. Мы с Васей представились, и Вася, как бы ненароком, выложил на стол свой журнал. Бодун бросил на него косой взгляд и хмыкнул.

– Понимаю, – сказал он. – Но, в то же время, надеюсь на взаимопонимание. Не буду вас уверять, что не располагаю временем – этого добра у меня просто завались. Но, как бы вам сказать… Я нахожусь в информационном потоке, а вы меня из него выудили. И я могу проспать что-то важное. Поэтому давайте без обиняков. Мне сказали, что вас уполномочил со мной встретиться Гиря. Петр Янович такая фигура, которую я не могу игнорировать. Поэтому я хочу немедленно уяснить, что он желает? Это возможно?

– С этого и начнем. Петр Янович неофициально ставит вас в известность, что ему примерно понятны ваши планы, намерения и возможности. Не ваши лично, разумеется, а того круга лиц, которые объединяются вокруг Асеева. Общая ситуация ему понятна настолько, что он готов принимать ответственные решения, и часть их уже принял. Более того, мы уполномочены проинформировать вас об этих решениях.

– Очень интересно! – Бодун откинулся на стуле и закинул ногу на ногу. – Большего и желать невозможно, поскольку я в последнее время только тем и занимаюсь, что пытаюсь прояснить, какие именно решения примет ГУК в связи с той информацией, которую накопил Гиря. А поскольку он один владеет всей совокупностью данных, то, надо полагать, от него и должна была последовать инициатива. И она последовала. До меня доходят слухи, что готовятся какие-то страшные меры в отношении всех поголовно. Местонахождение Петра Яновича мне неизвестно, но на его месте сидит Валерий Алексеевич Сюняев. Что это означает – известно всем. Он уже устроил один грандиозный скандал и два с половиной среднего масштаба. Навигационщиков он перепугал до такой степени, что они одеревенели и ни на что не реагируют. Задерживают рейсы без всяких объяснений!.. Сегодня утром в главном вычислительном центре мне заявили, что к ним едет ревизор по орбитам, и предупредили, чтобы я не портил им пейзаж хотя бы какое-то время. С часу на час ожидаю ареста. Не иначе, вы явились с ультиматумом или с ордером – это как минимум… Или уже с приговором?

– С ума сойти! – сказал Вася.

– Обуздай свои эмоции, – я посмотрел на Васю с укоризной и поинтересовался: – А что, для ареста есть какие-то юридические основания? Вы возглавляете преступную группировку? Если так, то это не по нашей части. Это – Департамент Безопасности. И мы, встречаясь с вами, здорово себя компрометируем.

Бодун улыбнулся:

– Нет, я чист перед законом. "И голову на плаху положу с высоко поднятою головою".

– Пикантная позиция головы, – заметил Вася в сторону.

– Слово кабальеро? – сказал я.

– Слово джентльмена. "Невинной кровью жертв я рук своих не обмарал, в том честью поручусь, и совестью своей не торговал, и имя предков гордое я черными делами не запятнал".

– А, так вы тоже лингвист?!

– В душе. По основной специальности – астрофизик. А кто еще лингвист?

– Гиря и Сюняев.

– Вот как? "И кто ж они? Товарищи по лире О горе мне! Собратья по перу, меня вы предали в угоду низкой злобе…". Но давайте ближе к делу. Что же хочет Петр Янович?

– Собственно, ничего. Петр Янович, через наше скромное посредство, информирует вас, что не намерен предпринимать никаких действий для пресечения деятельности Асеева. Он считает, что время для них упущено. Ситуация перешла в разряд необратимых, и воспрепятствовать вашим намерениям кто-либо уже не в силах. Можно пытаться вредить, но это не имеет никакого смысла, поскольку результат будет тот же самый. Гиря просил передать, что все его нынешние и последующие шаги являются не более чем камуфляжем, и вами могут в расчет не приниматься. В связи с вашей деятельностью, для ГУКа могут наступить тяжелые времена, и Гиря уже сейчас готовит позиции для обороны.

– "Мой бог, что слышу я! Ужели правда, что пал священный Рим, и толпы варваров теперь Сената стены оскверняют?!". Черт побери, вот этого я никак не ожидал! Петр Янович – великий человек, я обнажаю перед ним голову… А, кстати, парни, каково ваше мнение на этот счет? – Бодун кивнул на журнал. -Вы ведь читали мою статейку?

– Наше мнение почти невесомо. Петр Янович подавляет наше мнение своим величием, – сказал Вася сварливо, копируя манеру Сюняева.

– Но ведь вы свободные и цивилизованные люди. И, как часть нашей цивилизации, просто обязаны иметь свое мнение.

– Мы его имеем, – заверил я. – Но на баланс общественного мнения оно повлиять не может, поэтому мы наше мнение оставляем при себе. И потом, честь мундира… Вы меня понимаете?

– С некоторым трудом. Мой скромный опыт работы в научном секторе ГУКа не свидетельствует в пользу отстаивания чести мундира. Впрочем, наука – дело такое… Идет борьба идей, а на алтарь идеи, порой, бросается и не такая мелочь, как мундир… Вы, простите, кто по специальности?

– Математик.

– Завидую. Воистину, чистая наука. "Не юродствуй – докажи!" – вот ее лозунг. А в астрофизике даже эксперимент поставить нельзя. Только то, что идет оттуда, – он ткнул пальцем в потолок. – Гипотезы, концепции, трактовки… Поди, проверь!.. Впрочем, это я о своем, о девичьем…

– В математике тоже есть подводные камни, – сказал я. – Взять хотя бы споры о том, чьи аксиомы более истинны.

– Да, конечно. Везде драма идей… – Бодун рассеянно покивал. – То, что вы мне сообщили, звучит весьма обнадеживающе, и, скажу прямо, окрыляет. Уж если сам Гиря проникся пониманием… Я тоже полагаю, что главное – избежать общественных эксцессов. А вот Асеев делает вид, что ему на это плевать. Но он – человек прямолинейный, да, впрочем, и он только делает вид.

– Петр Янович уделяет этому аспекту первостепенное внимание.

– И, на ваш взгляд, он полностью утвердился в своих намерениях?

– Полностью, – сказал я.

– Дословно: на сто двадцать шесть и четыре десятых процента, – вставил Вася.

– Вот как? – Бодун обхватил подбородок ладонью и увел взгляд в сторону. – Сто процентов – мне понятно. Но что означают двадцать шесть и четыре десятых? Как вы полагаете?

– Мы тоже теряемся в догадках, – буркнул Вася.

– Не знаю, что они означают, – сказал я. – Но что-то они означают. Гиря процентами не бросается.

– Я бы, пожалуй… – Бодун задумался. – Впрочем, нет, об этом рано говорить… Хорошо. Это все?

– Не совсем. Гиря заявил, что не любит оставаться в дураках. Ему нужны гарантии. И в качестве ответной любезности он просит продемонстрировать работу того самого ящика, с помощью которого вы произвели ментоскопирование.

Мне показалось, что Бодун даже несколько растерялся.

– Продемонстрировать? Но как? Ему я ничего не могу продемонстрировать. Это просто невозможно!

– Он намекал, что вы могли бы связаться с Асеевым и как-то утрясти этот вопрос.

– Асеева на Земле уже нет, и здесь он больше не появится. Связаться-то я могу, да что толку. – Бодун покачал головой и прищурился. Лицо его сделалось жестким. – Передайте Гире мои сожаления. Его требование невыполнимо. Если такого рода гарантия – условие его благорасположения, то мы в нем не нуждаемся.

– Вы неправильно меня поняли. Петр Янович не ставит никаких условий. Он намекает на ответную любезность. Ему нужна твердая уверенность в том, что он полностью разобрался в ситуации. Иначе, он, как я думаю, может предпринять какие-то ошибочные действия, которые могут повлиять на развитие событий. Какие именно события он подразумевает, понятия не имею. Но у меня сложилось впечатление, что это в ваших же интересах.

– Черт побери! Где ваш Гиря был раньше со своей неуверенностью?! Сейчас я уже ничего не могу ему продемонстрировать, понимаете? Физически не могу. Технически. Нет у меня такой возможности. Именно ему – не могу!

– Хорошо. А не ему – можете?

– Кому, например?

– Мне.

– Вам – могу. Вы хотите сказать, что ему этого будет достаточно?

– Вполне. Он на это специально указал. Вот свидетель, – я показал на Васю.

Вася важно кивнул.

– Это резко меняет дело, – Бодун заметно повеселел. – Я уж было подумал, не желает ли Петр Янович… Будем считать, что я погорячился. Теперь понятно: Петру Яновичу нужны твердые доказательства неземного происхождения моего ящика. Ведь если это не так, то вся наша деятельность – мистификация с неизвестной целью. Он догадывается, что ящик – нечто большее, чем устройство записи. Собственно, я же ему на это и намекнул. И вы сейчас в этом убедитесь. Итак, гарантии в форме демонстрации. Одну минуточку…

Бодун вышел в соседнюю комнату, вернулся и торжественно водрузил на стол серый ящичек с шлангами и присосками. Мы с Васей видели его впервые, и, вероятно, пожирали глазами. За Васю я ручаюсь.

– Вот он, этот сакраментальный предмет, вожделенный для лицезрения, – сказал Бодун не без иронии. – Это, – он показал на ящичек, – устройство, а это, – он выудил из-за спины шкатулочку, открыл ее и показал маленький камешек, похожий на агат, – носитель. В данный момент носитель – не что иное, как Гиря Петр Янович. В известном смысле, разумеется. Излагаю диспозицию. Я понятия не имею, как все это устроено. И никто не имеет. И не знаю, будет ли иметь. При любой попытке воздействовать на ящик неправильно, он рассыплется в прах. Однажды я это наблюдал воочию. Произошла ошибка – мы с Асеевым были просто шокированы. Поэтому вам лучше не суетиться. Камешек без такого ящика – просто булыжник. Сейчас ящик настроен на меня. Для всех прочих это кусок чего-то там – не знаю чего. То, что этот ящик может изымать некую информацию из головы, вы знаете. Но он может кое-что еще. Поскольку это демонстрация, следите внимательно, чтобы ни одна ее крупица не ускользнула от вашего внимания. Петр Янович наверняка устроит допрос с пристрастием, а я крайне заинтересован, чтобы демонстрация состоялась и была признана успешной.

– Мы тоже в этом заинтересованы не меньше вашего, – заверил я.

– Тогда начинаем. Сейчас произойдет следующее. Я прицеплю вот эти присосочки к своей голове, вставлю вот этот камешек в ящичек, и какое-то время буду как бы отсутствовать. Вас это не должно смущать, и вы не должны ничего предпринимать. На мою моторику и выражение лица не реагируйте. И хочу предупредить особо: к ящичку не прикасайтесь. Когда я очнусь, наступит ваша очередь.

Бодун приложил присоски к вискам – они прилипли и даже как бы слегка всосались в кожу. После этого он вынул камешек из коробочки, аккуратно уложил его на середину ладони, поднес ладонь горизонтально к правой боковой поверхности ящика и резким движением ладони хлопнул по этой поверхности. Спустя секунду он повернул руку ладонью вверх. Камешка на ладони не было.

– Как говорится, вуаля! Посидите спокойно минут пять – мне надо обсудить вопрос с Петром Яновичем.

Сказав это, он опустил руки на колени, закрыл глаза и замер.

– Все выглядит очень натурально, – пробормотал Вася.

Ждали мы недолго. Бодун как бы очнулся после сна, снял присоски и потер глаза.

– Прелестно! – промурлыкал он. – Мой персональный Петр Янович сегодня в отличном настроении. Против встречи не возражает.

– А вы сказали ему, кто мы такие?

– Я сказал, что вы явились от его оригинала. И в вызывающей форме потребовали гарантий достоверности его существования. Он сразу все понял и даже пошутил, что сам бы хотел иметь твердые гарантии факта своего существования.

– Мы отнюдь не требовали гарантий существования виртуального Петра Яновича, – сказал я.

– Но факт его существования убедит вас в том, в чем вы желали бы убедиться? Постарайтесь определиться, что вас устроит. Я не могу заставить этот ящик творить чудеса или плясать джигу на столе, а исчезновение камешка в руке может продемонстрировать любой фокусник-манипулятор, – пробурчал Бодун несколько раздраженно.

– Хорошо, давайте ваши присоски и инструкции.

– Все до чрезвычайности просто, как и должно быть неземному, – сказал он, протягивая мне концы шлангов. – Итак. Успокаиваетесь, устраиваетесь на стуле так, чтобы случайно не потерять равновесие, не упасть и, паче чаяния, не сдернуть фурнитуру вместе с ящиком. Прикладываете присоски к вискам. Через пару секунд чувствуете очень легкое покалывание. После этого закрываете глаза и стараетесь не думать ни о чем. То есть, ни о чем определенном. Как только перед глазами возникнет туманное белое пятнышко с радужными краями, начинайте в него пристально всматриваться, не открывая глаза. Перед вами возникнет некая картина.., – он запнулся, подбирая слова. – Ну, такой как бы туман, а в центре Петр Янович. Можете с ним беседовать – все как обычно. Отличие в том, что себя вы тоже будете видеть краем глаза, но несколько сбоку, как бы сидящим рядом, и, возможно, не целиком, и не совсем таким, каким представляете. Вернее… Ну, в общем, там увидите. Все это поначалу сбивает с толку, но быстро привыкаешь. Чем-то напоминает озвучивание фильма. Постарайтесь не двигаться и не жестикулировать – это для вас самих будет выглядеть несколько комично. Теперь существенное. Если вы по каким-либо причинам хотите прервать контакт со своим визави, отведите глаза в сторону так, чтобы он исчез из поля зрения, и закройте их секунд на пять. Если же вы, не желая того, выпадаете в реальность, значит тот, с кем вы общаетесь, разорвал контакт. Мой виртуальный Гиря этим пользуется довольно регулярно. Обзывает меня дураком, и отключается. И я остаюсь в дураках. Уверяю, со мной он не церемонится, и, порой, ведет себя совершенно безобразно. А что поделаешь, приходится терпеть, – Бодун развел руками. – Пожалуй, в части инструкций, это все. Вопросы?

– Если у меня и без того закрыты глаза, как же я там их закрою еще раз? – сварливо поинтересовался Вася.

Бодун усмехнулся:

– Волевым усилием, дорогой, волевым усилием. Там все делается исключительно волевым усилием. Там можно себя поместить в того себя, который рядом и подобрать себе костюм. Можно даже сделать необходимый пейзаж и, при необходимости, вкусовые ощущения, если, скажем, вам захочется посидеть с вашим контрагентом в ресторане, и он не возражает. И многое другое. Но для этого нужен опыт. А опыт, как известно, "сын ошибок трудных". Пока же у вас его нет, вокруг будет нечто расплывчатое туманное и неопределенное. Не пытайтесь там экспериментировать с обстановкой – получится ерунда, и контакт может прерваться. На самом деле, этот ящик имеет довольно богатые возможности. К примеру, если он на вас настроен, вы можете подключаться к нему без камешка, погружаться в нечто, и творить в нем почти все, что вам в голову взбредет. При достаточно богатом воображении можно сотворить целый мир, в котором для вас персонально будет все, что угодно, за одним исключением. А именно: в этом мире будет существовать только одна личность – ваша, а сам мир будет существовать, пока вы в нем. В этом мире можно торчать до одури, или до почти полного истощения организма, правда ящик это почувствует и выбросит вас в реальность. Все о чем я рассказал, я пробовал сам. Вообще, этот ящик – очень чувствительная машина. Его можно использовать для медицинской диагностики и коррекции психического состояния. Если, разумеется, умеешь с ним обращаться. Асеев мне говорил, что если имеется чистый камешек, и ящик настроен на тебя, то появляется еще масса возможностей. Можно творить миры, запоминать их и к ним возвращаться при повторном входе. Из чего он сделал вывод, что камешек, это некий блок долговременной памяти очень большого объема. Он также сказал, что если ящик настроен на тебя, то можно даже зафиксировать свою личность, запомнить ее и после с ней взаимодействовать, как с отдельной от тебя, но в этом случае могут возникать какие-то неприятные эффекты и последствия, так что лучше без особой надобности с этим не баловаться… Ну, я, надеюсь, достаточно вас впечатлил, может быть все-таки начнем?

– У меня просто руки чешутся попробовать! – сказал Вася.

– Надеюсь, это не заразно, – сказал я строго. – Сунь их пока в карманы для профилактики.

Бодун подал мне шланги, я взялся за присоски и приложил их к вискам.

Я действительно почувствовал покалывание, но очень легкое и вполне комфортное. Взглянул на Бодуна – он кивнул, и я закрыл глаза. Через секунду возникло обещанное пятно – почти квадратное и с размытыми радужными краями. Я начал всматриваться, пятно на меня наехало, и я очутился в некотором замкнутом объеме пространства. Все, в общем, соответствовало описанию. Меня, как такового, не было, но справа на чем-то неопределенном сидел другой я, несколько, правда, помятый и потрепанный. И, видимо, ошарашенный или оторопелый – не знаю, что точнее. Я повернул к нему голову, он немедленно отвернулся. Я сообразил, что он просто копирует мои движения, и решил оставить его в покое. И, как велел Бодун, решил пока воздержаться от экспериментов.

Прямо передо мной сидел Гиря и внимательно меня разглядывал. Сидел он в своем кабинете за своим рабочим столом в обычной позе, и выглядел очень натурально. Правда, чем дальше от стола, тем больше обстановка теряла резкость, пока совсем не сходила на нет.

– Привет, Глеб, – сказал он деловито. – Ты как, очухался, или еще нет?

– Вполне, – выдавил я. – И даже несколько более того.

– А выглядишь неважно. Взъерошенный какой-то, невыспавшийся. Не здороваешься.

– Здравствуйте, Петр Янович…

Краем глаза я заметил, что мой образ справа шевелит губами. И Гиря смотрит не на меня, а на него. Я подумал, что это как-то не очень естественно, и надо бы мне переместиться на его место. Я начал мысленно сдвигаться вправо, и неожиданно под собой увидел свои руки ноги и грудь. Я пошевелил пальцами – они зашевелились. Наверно, я бы и дальше занимался собственными свойствами в новой для себя обстановке, но Гиря не дал мне закончить адаптацию.

– Глеб, ты бы кончил совершать идиотические телодвижения, – посоветовал он, – Смотреть неприятно, да и отвлекаешь. Плюнь на все это. Ты по делу явился, или как?

– Ну, собственно… Вы же сами пожелали… Вернее не вы…

– Я, я пожелал, – сказал Гиря несколько раздраженно. – Диспозиция понятна: мы сидим в ящике, ящик существует, и все это какая-то новая реальность, нам доселе неведомая. Сколько у вас там времени прошло с момента снятия моей копии?

– Ну, примерно неделя. Как вы себя здесь э-э… чувствуете?

– Как я себя чувствую? – переспросил Гиря. – Хреново я себя чувствую. Как арестант на допросах. Я даже не могу выбирать собеседников. Теперь кого подсунут, с тем и общаюсь. До сих пор бодался с этим Бодуном. Он меня агитировал и пытался завербовать. Но я держусь. В бытовом отношении тоже не сахар – никаких физиологических отправлений, но главное, никакой тебе общественной жизни. – Гиря улыбнулся. – Нет, Глеб, долго я тут сидеть не намерен – сбегу! Ладно, шутки в сторону. Давай о деле. Ты должен обязательно как-то свести Бодуна с этим… Ну, с тем… другим мной.

– С прототипом, – подсказал я.

– Именно. Я тут с Бодуном провел совещание, и он передо мной развернул некоторую перспективу, в которой могут возникнуть неприятные моменты. Их можно и нужно избежать. Я не сомневаюсь в том, что этих типов уже не удержать – смоются в любом случае. И в общем, они правы – другого такого случая в форме кометы нам не представится, а сами мы со своей бюрократизированной цивилизацией еще не скоро сподобимся на осмысленные деяния… Теперь о другом. Я, на твой взгляд, сильно отличаюсь от, хм.., прототипа? Нет ощущения, что меня подкорректировали?

– Пока трудно судить. На первый взгляд, нет.

– Да ты не ерзай, – посоветовал Гиря. – Говори как есть.

– А что я еще могу сказать – мы общаемся только пару минут.

– Ну, хорошо. Как я понял, вы с Василием посланы на предмет гарантий. Происходящее тебя убеждает, что вот этот ящик, в котором мы сейчас находимся не мог быть изготовлен здесь, на Земле?

– Да, безусловно. У нас таких делать не умеют.

– Ну, и разумеется, у тебя куча вопросов. Возможно, ты даже желаешь получить от меня какие-то ценные указания.

– Я бы не прочь… Но, боюсь, они могут войти в противоречие с указаниями вашего, хм.., прототипа.

– Тогда воздержусь. Я, в свою очередь, тоже не прочь бы узнать, как там развиваются события с момента моей фиксации в камешке. У меня тут все бытие эпизодами… Но это я, пожалуй, из Бодуна вытрясу. Меня интересует главное: что решил прототип? Что он собирается делать?

– Он считает, что проворонил момент для любых активных действий против Асеева, и теперь будет стараться сохранить статус-кво до последней возможности. Прикрывать, и демпфировать любые колебания в среде ГУКа.

– Ответственное решение. Но его мы приняли еще совместно. Что еще?

– Пока ничего. Хотя… Петр Янович, у меня к вам вопрос. Дело в том, что ваш прототип дал гарантии, что не станет чинить препятствий Асееву. Эти гарантии были выражены численно в процентах, и оказались равными ста двадцати шести с копейками. Как, по-вашему, что могут означать эти лишние двадцать шесть с копейками?

Гиря поднял голову и внимательно на меня посмотрел.

– Не для болтовни, Глеб. Лишние проценты, я думаю, означают, что прототип решил оказать Асееву содействие. Акция состоится. Пресечь ее он не может. Да и, если говорить откровенно, не хочет. Но в ней будут участвовать люди. Следовательно, нужно увеличить степень их защищенности, и, поелику возможно, облегчить дальнейшее существование. Но, повторяю, это – не для болтовни. Я понятно изъяснился?

– Вполне.

– Но не более того…, – Гиря усмехнулся. – Что лично ты думаешь по этому поводу?

– Я пока не определился.

– Тогда постарайся. Вот что, – Гиря опять задумался. – Прототип тебе, конечно, доверяет, но, как мне сказал Бодун, ему нужна безусловная уверенность, не зависящая от степени доверия к кому-либо. Мне кажется, можно использовать уже проверенную и хорошо себя зарекомендовавшую систему личных паролей. Передай ему от меня такую изящную фразу: "Карабумба намба тумба".

– И что это означает?

– Да ничего. Почти бессмыслица. Эта фраза известна мне одному. Она – из моего глубокого детства. Ну-ка повтори.

– Карабумба намба тумба, – сказал я.

– Блестяще, – восхитился Гиря. – Просто здорово. Феноменальная память! Для информации: "Кара" – это тюркский корень "черный". "Бумба" и "намба" – колдовские звуки. "Тумба" – она и есть тумба. В целом – заклинание. Карабумба – это такой негодяй и злой волшебник. Его придумал мой отец, когда вынужден был каждый вечер усыплять меня сказкой. Еще там фигурировали "Норик" и "Фофка" – положительные герои-путешественники. Тоже запомни, на всякий случай.

– Ясно, – сказал я. – Так ему и передам. Скажу, что джинн был в лампе, и все такое… Что-нибудь еще?

– Да, вроде бы и все… Привет передай от меня. Теперь-то мы уже не вполне одно и то же, так что можем пожелать друг другу успехов. Сюняеву – привет. Скажи, что мне его будет очень не хватать. Остальным передай приветы, но как-нибудь позже, при случае. И, пожалуй, давай заканчивать это дурацкое визави. Вся эта механика придумана вовсе не для развлечений, да и Бодуну не надо давать повод заподозрить нас в сговоре. Все, прощай. Выходи.

– Прощайте, Петр Янович.

Я посмотрел в сторону и зажмурился. А когда открыл глаза – уже сидел на стуле рядом с Васей.

– Ну, как впечатления? – немедленно поинтересовался Бодун. – Гарантии признаны достаточными?

– Вполне, – сказал я нарочито бодро. – Петр Янович сообщил мне новое и чрезвычайно эффективное заклинание: "Карабумба намба тумба"!

– А, – буркнул он. – Мне Гиря это тоже скормил. На случай, если придется шантажировать его самого в натуре.

– Как-то все не очень солидно, – заметил Вася. – Заклинания, беседы… Почему бы Гире лично не показать его самого со стороны. Все стало бы намного проще, и впечатлений больше.

– Я ведь уже говорил, что этого делать нельзя, – сказал Бодун и поджал губы.

– Почему?

– Ящик разрушится – останется кучка песка.

– Почему?

– У вас, юноша, что, распад функций мозга? Я же сказал: ящик разрушится.

– Но я не спрашиваю, почему ящик разрушится. Меня интересует, для чего так устроено, что он разрушится? В этом есть какой-то смысл?

– Очевидно, есть, коли так сделано. Лично я его тоже не вижу, и что с того? У меня встречный вопрос: а для чего вам необходимо обязательно иметь возможность общения с самим собой через ящик? Вы ведь вполне можете это сделать внутри самого себя. Или нет?

– Нет, – зло сказал Вася. – Сам себя внутри себя я подавляю. Я довлею внутри себя над самим собой, понятно? Мне нужно освободиться от собственного "я", со всеми его гнусностями и мерзостями. А Гирю уже давно следовало бы поставить на место, чтобы он прекратил издевательства над подчиненными. Он двуличен, и все лишние "я" из него следует вытряхнуть. И такая возможность была, но мы ею преступно не воспользовались из-за боязни утраты какого-то жалкого ящика.

– О, как далеко зашел процесс! – произнес Бодун и обратился ко мне: – Как вы в своем ведомстве терпите такую неуравновешенную личность?

– Да вот терпим, – сказал я. – А куда прикажете деваться? Он – "гений, парадоксов друг". А у нас строгая норма: один гений на сорок бюрократов.

– Неужели такая большая потребность в гениях? Кем же вы ее закрываете?

– Такими вот, и ему подобными. Всех других вы переманили к звездам. Наша цивилизация под угрозой! Да, Василий?

– При нынешнем подходе к проблемам, ей, безусловно, кердык, – заявил Вася безапелляционно.

– А что такое "кердык"? – Бодун завертел головой.

– Кердык – это синоним печального конца, – пояснил я. – Что-то из восточной мистики.

– Мы отвлеклись, – предупредил Вася. – Теперь моя очередь общаться с виртуальным Гирей. Я желаю с ним обсудить проблемы конца нашей цивилизации.

– Бог мой, – подумал я вслух, – ведь это второй Сюняев! И чем дальше, тем больше усиливается сходство…

– Минуточку, – Бодун поднял палец. – Мы не договаривались на два сеанса. Мой, пока еще персональный, Гиря может не пожелать контактировать вторично. Он и меня посылает ко всем чертям, если я не несу ему новую информацию. Общефилософские проблемы он не желает обсуждать принципиально.

– Бюрократизм! – Вася изобразил на лице отвращение. – И здесь бюрократизм. Как все это пошло и мелко… Хорошо, согласовывайте мой визит. "Я многое терпел, стерплю и это оскорбление. Но вы… Но вас отныне я больше не люблю, в душе моей погасла искра. А в сердце… Там лишь хлад и мрак, и вечная зима…"

– О! – произнес Бодун, цепляя присоски к вискам. – Если это импровизация, то весьма недурно…

Пять минут спустя, он вернулся в реальность и протянул присоски Васе.

– Петр Янович возражал, но я попросил, как о личном одолжении. "Ведь оба мы поэты, не так ли, мой юный друг. Но вы… Вы – Моцарт и Сальери в одном лице. Ах, нет, не говорите "нет"!"

– "О, чернь! Толпа, скажи, зачем толпишься ты?!", – магнетическим голосом продекламировал Вася, гордо задрал подбородок, принял чопорный вид, нацепил присоски закрыл глаза да так и застыл с чопорным лицом. Потом губы его слабо зашевелились.

– Процесс пошел, – сказал Бодун потирая руки. – Результаты воспоследуют.

Судя по всему, наш визит ему очень сильно развязал руки, и приподнял настроение. Мы помолчали. Вася продолжал шевелить губами. Надо полагать, виртуальный разговор набирал обороты.

– Все же это не укладывается в моей голове, – сказал я чтобы как-то заполнить паузу. Ведь этот ящик должен где-то черпать энергию.

– Вероятно так. Но, во-первых, энергетические затраты могут быть совершенно ничтожны. А во-вторых, вы заметили, что я сначала надел присоски, а потом вложил камешек. Возможно, что ящик использует энергию того кто к нему подключился. Калуца, например, полагал, что основные процессы происходят в мозгу, а ящик так, прилада. Асеев же считает, что ящик содержит элементы виртуальной среды. Я думаю, что прав Калуца, потому что когда снимаю присоски, мой виртуальный Гиря перестает быть. Мы с ним это проверили.

– Но он запоминает все, что с ним происходит?

– Да. Вероятно, информация как-то перегружается в камешек. Но виртуальный Гиря существует только в то время, когда присоски у кого-либо на висках.

– Активировать ящик можете только вы?

– Этот – только я. Он на меня настроен.

– А как снимается настройка? Или это уже навсегда?

– Нет. Как-то она снимается, но как – я пока не знаю. Это всегда делает Асеев самолично. А когда он меня настраивал, я ничего не понял. Очень похоже на действия шамана. – Бодун улыбнулся. – Кроме шуток.

– Что, с бубном бегал?

– Нет, так далеко он не продвинулся, но было интересно.

Я помолчал и таки задал вопрос, который вертелся на языке:

– А вас могут принудить активировать ящик?

Бодун как-то странно на меня взглянул и бросил:

– Нет.

– Вы это проверяли?

– Я – нет. Но другие проверяли. Одного даже сожгли на костре. У ящиков долгая история. Какие-то из них попадали в очень грязные руки. Но ящик умеет оценить состояние субъекта, который его пытается активировать. И того, который с ним работает в данный момент. Вы заметили, что первым присоски надел я, то есть тот, на кого он настроен? Без этого вы не могли бы им воспользоваться. И ни с каким другим камешком, кроме камешка Гири, он сейчас не активируется.

– Ну а, допустим, Вася снимет присоски, я выхватываю острый нож, приставляю вам к горлу, и мы вдвоем эскортируем вас к Гире. Сам Гиря присоски не одевает, но их одевает Сюняев, и… так далее.

– Во-первых, я скручу вас обоих с ножом или без ножа. Хотя, – Бодун критическим взором окинул мою фигуру. – Это, пожалуй, спорно…

– Да я и не собираюсь с вами спорить! Я просто обрисовал некую гипотетическую ситуацию.

– Ну так и я обрисовал гипотетическую, – невозмутимо сказал он. – Я ведь вижу, что никакого ножа за пазухой у вас нет, как, впрочем, и намерения им воспользоваться, если он таки есть. Что касается описанной ситуации, то я в нее не попадал. Допустим, она реализовалась. Но там, внутри ящика, и даже, возможно, у вашего приятеля в голове, сейчас сидит Петр Янович Гиря, а не кто попало. Как вы думаете, захочет он общаться с кем попало? Кого попало мы на камешки не записываем. И те, кто это делал до нас, тоже были, в общем, люди приличные. Они старались не связываться с патологическими личностями… Кстати, у реального Петра Яновича даже сейчас есть тысяча и один способ меня схватить, скрутить и вытрясти содержимое. Но он этого не сделал. Не знаю его мотивов, но, думаю, он понял, что это даже не бесполезно – это попросту бессмысленно. Ничего он из меня не вытрясет, потому что ничего такого особенного во мне нет. И уж тем более, ничего не вытрясет из этого, или какого другого подобного ящика. Современный уровень нашей науки и технологии этого сделать не позволяет. При любых грубых попытках воздействовать на него извне ящик просто самоликвидируется. Не я вам говорю. Это констатировал Калуца еще двенадцать лет назад. Вот если бы Гиря потряс Калуцу, может быть что-то бы вытряс. Но и этого он не делал. Почему? Да потому что не знал, что будет делать со своей добычей. Калуце Гиря доверял. А вот когда Калуца умер, Гиря всполошился, потому что не знал, к кому в руки попало то, что содержалось в голове Калуци, и попало ли к кому-либо вообще… Вы что же, думаете, мы всю эту секретность и подпольность развели для пущей романтичности предприятия? Смешно!.. Мы приняли элементарные меры предосторожности от административных дураков, которые склонны вот так приставить нож к горлу и орать: "Ну-ка выворачивай карманы. Что это у тебя там? Где взял? Кто разрешил брать?"…

Бодун взглянул на Васю и уже совсем другим тоном произнес:

– Похоже на то, что Петр Янович даже в таком виртуальном виде нашел возможность плести интриги?

– Ни секунды не сомневайтесь! – заверил я.

– Ну, пусть побалуется старик, – сказал он благодушно. – Когда еще такая возможность представится.

– А вы не пытались провести с ящиком какие-то более сложные эксперименты?

– С этим – нет. Но с другими Калуца работал очень плотно.

– И каковы результаты, если не секрет?

– Не секрет. Наибольшее впечатление произвели следующие результаты. Три ящика обратились в пыль по неустановленным причинам. Еще один обратился в пыль сам по себе, без видимых причин. Еще один – по недоразумению, я упоминал об этом. После этого мы начали обращаться с ящиками предельно осторожно. Предельно! Вот этот конкретный – исключение. Он выдан Асеевым персонально мне специально под Гирю. У меня такое впечатление, что Асеев предвидел нашу с вами встречу, поэтому до сих пор и не просит вернуть ящик туда, где ему надлежит быть. И камешек с Гирей не спешит у меня изымать.

– И много у вас таких ящиков?

– Ну.., – Бодун улыбнулся. – Не так много, чтобы обеспечить всех желающих, но вполне достаточно, чтобы сделать выводы. А именно: для тех, кто их производит, это вещь вполне заурядная. Я бы даже сказал, бытовая. Скажу так, у Асеева их не меньше сотни. А чистых камешков – существенно больше.

– Почему вы сейчас говорите достаточно откровенно о свойствах ящиков и камешков?

– Потому что теперь на Земле таких ящиков и камешков больше нет. Мои – последние. Впрочем, у этого конкретного камешка есть дубликат, поэтому он мой, личный. И впоследствии должен попасть к ламам в Тибет. Там он лопнет, когда потребуется. Собственно, я намерен передать его вам, но не сейчас – позже. Посмотрим, как пойдут дела…

– Тогда главный вопрос. Откуда они вообще взялись?

– Это трудный вопрос. Первый такой ящик принес Калуце один человек. Кто это был – не знаю. Асеев говорил со слов Калуцы, что это был не-то китаец, не то индиец, короче, он из тех краев, где живут упомянутые ламы. Он объяснил Калуце, что это такое и для чего предназначено. Он настроил этот ящик на Калуцу, дал ему один вот такой камешек, и на его изумленных глазах принял яд. И умер, как ни старался Калуца оставить его в живых. Он правда, был уже в очень преклонных годах, но все же, согласитесь, поступок неординарный. Кто сидел в камешке – не знаю, но, думаю, этот самый человек. Калуца начал с ним общаться через посредство ящика. Потом он и Асеева привлек к общению. И, видимо, спустя какое-то время, им было сообщено, где находится источник таких ящиков и камешков. Источник этот был где-то в Непале, в горах, в труднодоступном месте. Где конкретно – не знаю. Но это и не имеет значения – источник сейчас пуст. А приемник далеко.

– Комета, – уточнил я.

– Комета – это комета. – Бодун усмехнулся. – Она летит, и там свои дела. И комету, и ящики не дураки придумали, и не для дураков. Они пытались застраховаться от любых вариантов развития нашей истории. И нас, убогих, застраховать. Они понимали, что, например, технология ящиков, если она попадет не в те руки и не в свое время – это для нашей цивилизации будет штука пострашнее атомного оружия! С кометой то же самое. Представьте, что те, кто ее обнаружил, озвучили свое открытие. И кому-то из ваших больших начальников стало бы известно, что внутри кометы есть нечто, но что именно – неизвестно. А она летит сюда из Внеземелья. Я не поручусь, но не исключаю такой вариант: ее бы перехватили, разбираться бы не стали, а заложили бы несколько термоядерных зарядов, и разнесли бы в клочья вместе с перспективой межзвездного полета. На всякий случай. Мало ли чего…

– Это и сейчас не поздно сделать.

– Поздно, – жестко сказал Бодун. – Уже не успеете, а чуть позже эту комету будут охранять как… Мы там все сдохнем, будем таранить в лоб любой объект, который попытается подойти к ней ближе чем на сотую астрономической единицы. У нас теперь для этого есть и люди и средства.

– Вы это серьезно?

– А ты как думал! Ведь скоро она станет нашей единственной пядью родной земли. Или ты думаешь, что мы восемь лет вкалывали, а теперь вот просто так дадим какому-нибудь административному барану уничтожить все, во что мы верили и к чему стремились?

– Но ведь тем самым вы противопоставляете себя всей нашей цивилизации. Вы это понимаете? Вы – фанатики!

– И что? – холодно поинтересовался Бодун. – Да, я фанатик. Вот моя идея – она вон в том цветастом журнале. Изложена, на мой взгляд, вполне отчетливо чуть ли не десять лет назад. Тогда я не дождался никакой реакции. Ни официальной, ни неофициальной. Ни звука! Из ГУКа меня аккуратно выперли. Сам ГУК даже не почесался.

Бодун помолчал, уставясь куда-то в сторону. Потом глянул на меня в упор и сказал:

– Я ничего не крал и никого не обманывал. Никого не собираюсь убивать или грабить. А вон стоит ящик – он мою идею стопроцентно подтверждает. Вот ваш приятель – он сейчас виртуально получает свежие указания от вашего же виртуального шефа. Вот вы, взявший на себя роль судьи. Судите. Но сначала ознакомьте меня с перечнем этических норм, которые я нарушил.

– Дело не в этических нормах. Вы можете поручиться, что эта комета действительно не представляет опасности для нашей цивилизации? Мне не нужны ваши гарантии, мне нужны аргументы.

Он усмехнулся.

– Пожалуйста. Каждый год через Приземелье пролетают десятки, если не сотни комет. ГУК на это не реагирует, за исключением обычных мер противометеоритной безопасности. Наша комета уже проходила через Приземелье неизвестное число раз. Теперь она только чиркнет по краю Приземелья, она даже до пояса астероидов не дойдет. Если мы ошиблись в расчетах, и комета возле Юпитера не совершит нужный маневр – делайте с ней, что хотите. И с нами – то же самое!

– Ну, так надо договариваться, а не стращать!

– Именно! Я специально попросил виртуального Гирю отвлечь вашего приятеля, чтобы разговор этот состоялся без свидетелей. Я хочу через ваше посредство убедить реального Гирю, чтобы он нам помог договориться с ГУКом. Конкретно. Я точно знаю, что несколько наших КК успеет подойти к комете раньше, чем любое другое судно из состава ГУКа, за исключением двух ваших крейсеров противокометной защиты. Так вот эти два крейсера не должны подходить к комете ближе, чем на сотую астрономической единицы – это первое. Второе: позже, когда начнут подходить другие наши суда, они будут вставать на траектории вокруг кометы, прикрывая ее со всех сторон. Суда ГУКа не должны этому препятствовать. Лучше всего, если их там вообще не будет.

– Что произойдет, если эти условия ГУК не выполнит?

Бодун втянул в себя воздух и медленно его выдохнул. Прикрыл глаза, посидел какое-то время, потом открыл и сказал:

– Я не знаю, что произойдет. Но может произойти катастрофа. Ребята в наших экипажах подобраны боевые. С ваших позиций – фанатики. Они знают, на что идут. Фанатический стаж у них большой, так что их уже никто и ничто не остановит. Особенно капитанов.

– Но это хотя бы здравомыслящие люди?

– Не волнуйтесь. В части здравомыслия они дадут фору любому из летного состава Космофлота. Да большая их часть когда-то и была в этом составе. И, смею вас заверить, это была не худшая его часть. Дело не в здравомыслии, а в том, что тот, кто отдает приказы вашим капитанам, сидит здесь, и ничего толком не знает. А чаще всего, даже и знать ничего не хочет, просто хочет, чтобы все плясали под его дудку. И считает, что только он один стоит на страже интересов нашей цивилизации. А все прочие – босяки, не ведающие, что творят. У ваших капитанов есть чувство долга и обязанность выполнить любой приказ. У наших капитанов другая проблема. Они не имеют общего руководства, но имеют общую цель. И если у одного не выдержат нервы, другие его поддержат почти не задумываясь. Я говорю открытым текстом: комета уйдет из Солнечной системы в любом случае. Но в одном случае ее будет сопровождать довольно значительная группировка КК, а в противоположном случае, я даже боюсь подумать что…

– Однако же, картинки вы рисуете… Прямо Апокалипсис! – пробормотал я.

– Я всего лишь рисую картинки – не более того. Сейчас я курирую направление ГУКа у Асеева. И должен рассматривать все мыслимые варианты. Все, до единого, ибо я – фанатик. Но мы с вами, и, надеюсь, Гиря, а также Сюняев, Шатилов и прочие – здравомыслящие люди. За Асеева я ручаюсь. Мы не должны допустить даже создания предпосылок для того, чтобы эти картинки могли стать реальностью. Гиря прав: ГУК проворонил Асеева. Теперь ГУК, как административная система, спасая честь мундира, или блюдя реноме, или вообще спонтанно, может начать продуцировать глупости. Мы не должны этого допустить. Я прошу вас помочь мне убедить Гирю, что наши требования вполне разумны. Мы выводим свою группировку на комету с определенной целью. А с какой целью потащит туда свои суда ГУК? Никаких юридических оснований считать комету своей собственностью у него нет. Остановить комету ГУК не может. Единственное основание для любых его действий: желание не дать нам сделать то, что мы хотим. Именно так мы и воспримем появление его судов… Вот вы сейчас, сидя здесь, можете придумать что-то еще, кроме жалкого блеяния про гипотетическую угрозу Земле со стороны кометы? Только честно?

– Если честно, то нет, – сказал я. – Но комета меня не особенно волнует. Меня больше волнуют люди. Они куда-то полетят, и назад уже не вернутся. ГУК имеет полномочия не дать им это сделать.

– Возможно. Я не разбирался в юридических тонкостях. Но фактически задержать этих людей ГУК уже не в состоянии. Он не сможет перехватить больше сотни наших КК, не зная их координат и траекторий.

– А что, они уже сошли со своих орбит?

– Нет, но если потребуется, сойдут в течение пары месяцев. Почти все экипажи уже на местах.

– Во как! – вырвалось у меня. – И откуда же они взялись?

Бодун пожал плечами.

– Они не взялись. Они планомерно формировались и готовились в течение пяти лет.

– И ГУК об этом не догадывался?

– Что такое ГУК?! Это огромное количество людей и техники в разных местах Солнечной системы. Но у него нет мозгов, понимаете? Ему нечем догадываться. – Бодун развел руками. – Вы ведь не ребенок, должны это понимать. Только штатный контингент ГУКа – полмиллиона человек! А сколько еще сбоку припеку… Каждый из них о чем-то догадывается, что-то знает, что-то хочет. Но сам ГУК ничего этого не может. И Коллегия ничего этого не может, потому что не знает и сотой доли процессов, протекающих в такой гигантской административной пирамиде.

– Хорошо, – сказал я, – ГУК мы заклеймили. Но давайте подойдем с общечеловеческих позиций. Ваша цель мне понятна. Да, это благородная цель. Но лично мне хотелось бы понять, насколько она достижима, и насколько оправдан риск. Проще говоря, стоит ли овчинка выделки.

– Не знаю, – мрачно сказал Бодун. – Мне кажется, что он вполне оправдан. Но мне тоже хотелось бы иметь в этом полную уверенность. Асееву проще. Он знает кое-что, чего не знаю я. И заразил всех своей убежденностью. Но убежденность не есть уверенность. И у меня есть только первая, поскольку Асеев меня убедил.

– Тогда попробуйте и меня хотя бы убедить. Какое-то время у нас есть – Василий, похоже, вообще не собирается возвращаться в реальность… Предположим, это случилось. Маневры позади, вот комета, вот ваши КК, а вот и вы сами – летите в никуда. Что дальше? Можете хотя бы в контурах сообщить мне ваши планы? Они вообще существуют?

– Да. Всего на борту наших КК будет около двух тысяч человек. В том числе, ученые. И большая часть – молодые. У них будет время разобраться, что и как в этой комете устроено. Надеюсь, нашей совместной жизни хватит на то, чтобы разобраться. А после смерти у каждого начнется виртуальное существование.

– Вы твердо в этом уверены, или только убеждены?

– В этом я уверен полностью. Вот перед вами ящик. Его свойства вы примерно знаете. Но любому квалифицированному человеку понятно, что ни одного такого ящика, ни любой их совокупности недостаточно для организации полноценной виртуальной среды с теми свойствами, которые я популярно описал в своей статье. Это всего лишь многофункциональное универсальное индивидуальное средство. Чего? Да я вам немедленно перечислю десяток его применений. Например, усилитель мозгов. Асеев мне говорил, что у нас есть один математик, так вот он, находясь в виртуальной среде этого ящика, умудрился создать, а точнее, вообразить какой-то супер-пупер-гиперкомпьютер, и на нем моделировал поведение Галактики в ближайший миллион лет. И уверял, что если бы у него были точные начальные данные, он мог бы спокойно вычислить траекторию любой звезды в галактических координатах на тот же срок. Ну, фанатик – что с него взять!.. Или, например, я скажу что этот ящик с пустым камешком – индивидуальное средство спасения души в аварийной ситуации. Да бог знает, что еще! А мы, в общем, используем его для забивания гвоздей. Тем не менее, одних ящиков недостаточно. Если бы были только эти ящики, тогда было бы совершенно непонятно, с какой целью их завезли в нашу провинцию в таком количестве. Должно быть что-то еще. И оно есть – комета. У нее в ядре есть нечто. В этом я не просто уверен – я это знаю.

– Из чего это следует?

– Я астрофизик и знаю физику. Я специально занимался этим астероидом. Скажу только, что этот феномен излучает остронаправленный пучок радиоволн, и ось луча отслеживает Юпитер по орбите. И это не простой поток, а модулированный, то есть методично передается какая-то информация. Все! – он поднял руки. Я много чего знаю еще, но пока комета беззащитна, больше ничего не скажу. Просто из осторожности.

– Мне вполне достаточно. Но из чего следует, что комета и ящики как-то связаны?

– Это, во-первых, следует из здравого смысла. Совершенно невероятно, что Солнечную систему посетили в разное время представители двух цивилизаций, и оставили свои следы.

– Почему бы и нет, – сказал я упрямо.

– Понятно. Вы хотите раскрутить меня на откровенность. Ну, хорошо. Я скажу так: вероятность каждого посещения ничтожна, а вероятность двух является их произведением. Это вам, как математику понятно. Добавим сюда тот факт, что координаты и траекторию кометы сообщил Калуца, и только поэтому нам ее удалось обнаружить, да и то, сравнительно недавно.

– Когда примерно?

– Примерно два года назад.

– Ага! И обнаружение этой кометы развязало Асееву руки.

Бодун улыбнулся:

– Школа Гири. Это меня успокаивает и даже вдохновляет. С вами можно иметь дело. Думаю, мы поладим.

– Не сомневаюсь.

– После того как параметры измеренной орбиты сопоставили с данными Калуци и они, практически, совпали, Асеев приступил к активной перегруппировке КК. Она началась полтора года назад. Обращаю внимание: Калуца получил свои данные из такого вот ящика. То есть Асеев знал о существовании кометы задолго до того, как ее обнаружили.

– И вас ею вдохновлял.

– Да, вдохновлял. Но и только. Асеев всегда очень строго дозировал информацию. Я считаю, обоснованно. И могу объяснить, почему.

– Объясните, это интересно.

– Потому что мы действуем на общественных началах. В таких условиях любая информация расползается мгновенно, обрастая самыми фантастическими слухами и домыслами. А когда эти слухи достигают официальных ушей, возникают судорожные подергивания языка и конечностей. Официальные лица тем и отличаются от прочих, что обязаны на все реагировать, даже если не знают как, и их об этом никто не просит. Но оставим в покое этих тихих монстров… Я не сомневаюсь, что ящики и комета – части одного механизма. Я не сомневаюсь и в том, что Асееву удастся реализовать свой план. Мои сомнения касаются следующего пункта. Те, кто создавал наш "репликатор", не могли твердо рассчитывать на то, что к моменту ухода кометы из системы сложится именно такая ситуация. То есть: наша цивилизация не только овладеет космическими технологиями, но и заполнит свое пространство аварийными КК, родится Асеев, придумает, как вернуть их в строй, не возбуждая общественное мнение, и не привлекая внимание к этой комете. Ну, и так далее… Они не могли просчитать нашу будущую историю настолько подробно – это совершенно невероятно! Но они делали надежную систему. Предельно надежную и многократно дублированную – я в этом убежден. Ее механизм не должен зависеть от нашей исторической конъюнктуры. Примерно через год комета покинет Солнечную систему. С нами, или без нас. Механизм "репликатора", по моему мнению, должен сработать независимо от того, есть ли рядом с кометой наши КК, или их нет. Но если это так, тогда я не понимаю действий Асеева. Черт с ними, с КК, – это даже хорошо, что мы их уведем из Солнечной системы. Но для чего Асеев уводит живых людей? Это и для меня загадка!

– А вы пытались с самим Асеевым говорить на эту тему?

– Да.

– И что же он?

– Каждый раз происходило следующее. Он поворачивался боком, глаза стекленели, и он начинал монотонно повторять: "Мы должны лететь, мы должны лететь…". Потом поворачивался ко мне и спрашивал: "Сколько раз нужно повторить, чтобы это до тебя дошло? Скажи, я повторю нужное число раз". Я говорил: "Это до меня дошло. Но до меня не доходит, почему?". Он говорил: "Поверь, я знаю, что делаю. И давай закончим это разговор". И все. Раза два-три мы так поговорили, и мне надоело.

– Но Асеев точно не маньяк?

– Нет. То есть, вряд ли… Очень вряд ли…

– Как говорит Василий, пикантная ситуация… Тем не менее, вы Асееву верите?

– Верю. Но Асеев не Господь. И одной веры мне мало.

– И, тем не менее, вы уйдете вместе с ним?

– Уйду. Если, конечно, меня не схватят, не скрутят и не посадят в сырой подвал.

– Н-нда.., – произнес я.

– Именно, н-да.., – подтвердил он.

Мы помолчали.

– Похоже, что Асеев знает какую-то страшную тайну, – сказал я.

– Вероятно. Причем такую, что даже мне ее открыть не желает. А ведь я его ближайший сподвижник чуть ли не с первого дня эпопеи, – сварливо произнес Бодун.

– То есть, сейчас самое время вбить между вами клин.

– А это мысль! – он оживился.

– Не понимаю, где тут мысль?

– Ну, как же!.. Ведь если тайной владеют двое, их мнения могут разделиться, и каждый пойдет своим путем. А если один, то второй на привязи. То есть, мотивация поведения Асеева психологического свойства.

– Но тайна должна быть?

– Да совсем не обязательно. Должен быть выбран путь. И сделан вид, что выбор обоснован какой-то тайной. Примерно так поступает любой мессия. Но дело в том, что Асеев не претендует на роль мессии, и даже гуру. Это очень деловой человек. Он мне чем-то напоминает Гирю. Кстати, а у Гири есть тайны?

– Есть. У него целая синяя папка всяких тайн и загадок. Полная картотека. Советую об этом с ним поговорить.

– Хорошо. – Бодун взглянул на часы. – Но, однако!.. Я запросил у Гири час на нашу конфиденцию, а прошло уже лишних десять минут. Видимо, увлеклись…

– Тогда давайте еще поговорим о тайнах и загадках. Для меня, например, является загадкой, как могут наши КК десятки и сотни тысяч лет лететь рядом с кометой, и не превратиться в груду металла.

– Да никак, – сказал Бодун невозмутимо. – В перспективе, это для нас просто сырье. Асеев ведь занимался утилизацией. Но какие-то вещи можно и законсервировать.

– Хорошо. И что же дальше?

– Дальше как раз не очень хорошо. Асеев никому никогда и не обещал, что тот лично прилетит к далекой звезде и будет резвиться с гуриями на солнечных полянках далеких планет. Мы проживем свою жизнь, изучая содержимое нашей кометы. Рано или поздно каждый из нас умрет, как все нормальные люди. Но перед этим мы сделаем все, что нужно, и наши виртуальные копии заживут самостоятельной жизнью. О том, что там внутри кометы, у Асеева сведения есть, но он ими не делится ни с кем. Так прямо и говорит: "Там есть разное и много. Вот оседлаем – все всё узнают". Отчасти я его понимаю. Если эти сведения попали бы в открытую печать раньше срока – комету бы нашли и разорвали на куски другие фанатики.

– Но, в конечном итоге, на финише, кто-то же должен будет начать веселиться с гуриями. Иначе зачем все это нужно?

– Да, я на это надеюсь.

– Но тогда в астероид должен как-то попасть биологический материал. Как вчера выразился Сюняев, это должен быть некий аналог Ноева ковчега.

– Совершенно справедливо. Мои сомнения как раз и упираются в вопрос: как биологический материал должен был попасть в комету, если бы Асеев, не развернул свою деятельность? Какой механизм предполагали создатели?

– Ну, допустим, можно расшифровку генетического кода передавать с Земли на комету. Тогда никакого биологического материала не требуется.

Бодун скривился:

– Тогда, как минимум, на Земле нужно иметь систему анализа, а внутри кометы иметь агрегат для изготовления биологических существ в походных условиях способом, отличным от общепринятого. И потом, генетического кода недостаточно. Нужно описание человеческой клетки, и агрегат для ее сборки на молекулярном уровне. Все это сложно и не очень надежно. Нет, в этом деле я бы не взялся заменить природу. А тогда возвращаемся к готовому биологическому материалу, и к вопросу о том, кто бы его мог с гарантией доставить в комету, не подвернись под руку Асеев.

– Угу… Сейчас понятно: две тысячи человек, материала можно добыть сколько угодно.

– Именно. Но в том то и дело, что я в своем мозгу никак не могу совместить добросовестность создателей "репликатора" с порывом Асеева. – Бодун обхватил челюсть рукой и уставился на меня. – Можно, конечно, предположить, что создатели еще в те давние поры взяли да и загрузили в комету то, что было. Скажем, у неандертальцев яйцеклетки отобрали. Ну, и, там, фауну и флору, какая попалась под руку…

– Хорошая мысль! Я бы именно так и поступил, – поддержал я. – После этого по ходу истории собираем в камешки личности, содержимое камешков передаем в комету, комета прилетает на место, из яйцеклеток выращиваются неандертальцы, в их головы подселяют личностей из камешков…

– И мы имеем перед собой Петра Яновича Гирю в его истинном обличии, – бодро подхватил мою мысль Бодун.

– Совершенно справедливо. Правда, не здесь, а где-то там, в далеких мирах. Здесь мы его уже имеем в натуре.

– Мне от этого не легче – я как раз улечу к далеким мирам… Но если серьезно, схема интересная. Она хоть как-то объясняет порыв Асеева. Его, допустим, вариант с неандертальцами не устраивает, поэтому он берет с собой команду, надеясь в полете разобраться, как можно заменить клетки неандертальцев на клетки нормальных людей.

– Могу эту схему усилить. Вот эти две тысячи добровольцев – это ведь наиболее активная и дееспособная часть человечества. Их материал дорогого стоит. Элита, прошедшая через годы конспирации! Именно такие и понадобятся на месте в первую очередь. А хлюпикам, нытикам, маловерам и лицам с бюрократическими наклонностями там не место! – произнес я с нарочитым пафосом.

Бодун искоса на меня взглянул и криво ухмыльнулся.

– Вы знаете, – сказал он, – у вас, судя по всему, очень здоровая наследственность. Почему бы вам ни присоединиться к нам?

– Да нет уж, – сказал я. – Мы уж как-нибудь тут будем улучшать породу…

– Жаль. Здесь и без вас найдется, кому ее улучшать. А у нас каждый такой индивидуум будет на вес…хм…, – произнес он, многозначительно не закончив фразу.

– Благодарю за высокую оценку моих скромных возможностей, но, однако же, я так и не сумел помочь вам разрешить ваши сомнения. У вас, кстати, есть какой-то отбор?

– Какой-то есть. Но он носит, скорее, естественный характер.

– И что же… Есть женщины?

– Есть.

– Много?

– Примерно две пятых состава.

– Хм…

– Что "хм"? Много? Мало?

– Не в этом дело. А если пойдут дети?

– Дело житейское. Мы препятствовать не собираемся.

– То есть, о возможных социальных проблемах вы не думали.

– Мы думали обо всем и по много раз – время было. Я не специалист по социальным проблемам. Но думаю, что мы адаптируем наше сообщество к условиям полета.

– Возможно, вы и адаптируетесь. А дети? А их возможные дети? А впереди сотни тысяч лет?

Бодун поднял руки вверх:

– Вы полагаете, я знаю ответы на эти вопросы? Нет, не знаю… Но у меня есть встречные вопросы. Вы остаетесь здесь. Впереди сотни тысяч лет. Что вы будете делать? Я вам отвечу. Основная часть будет сидеть, киснуть и познавать самих себя. Придумают такие вот ящики, и углубятся в собственное воображение. Но другая часть, небольшая и очень активная, все равно куда-то рванет! Вы скажете: "мы построим звездолеты на фотонной тяге, мы полетим со скоростью света, и нашей жизни хватит, чтобы долететь до звезд". Возможно, когда-то вы построите звездолеты, хотя я сильно сомневаюсь, что их скорость приблизится к скорости света, поскольку я физик, и считать умею. Такие штуки строить не очень рентабельно с точки зрения ресурсов Солнечной системы. Но даже если это случится, звездолеты улетят безвозвратно. Понимаете? Им некуда будет возвращаться, потому что на Земле за время полета пройдут тысячелетия. Они даже не будут знать к моменту возвращения, существует ли такое место: Земля. Их возвращение бессмысленно. Запомните хорошенько: звездолеты не возвращаются, что бы там не писали наши фантасты. А это значит, что те, которые улетят, все равно должны будут адаптироваться сами и адаптировать своих детей, если они родятся в полете. И никакой принципиальной разницы между нами и ими я не вижу. Вот поэтому я лечу с Асеевым, а вовсе не потому, что он меня в чем-то убедил. Я по натуре авантюрист и бродяга. Короче, рисковый парень. Я не могу долго сидеть на одном месте. Я хочу попробовать и то, и это, и пятое, и десятое. Вы читали наш меморандум? Помните, что там написано про разделение на психотипы. Вот я и есть такой психотип – Номо Галактикус! И наверное почти каждый из наших такой же. А вы пытаетесь держать нас за штаны. Так мы и без штанов улетим!.. Ну а в довесок к этим аргументам можете перечитать мою статейку. Когда я ее писал, я уже познакомился с Асеевым, но ни про ящики, ни про комету еще ничего не знал.

– Могу сказать только одно: ваша позиция, в целом, не лишена привлекательности, – я улыбнулся.

– Она наполнена здравым смыслом до краев! – гордо и независимо произнес Бодун.

– Кое-какая приватная информация. Я поинтересовался у виртуального Гири, что, по его мнению, могут означать избыточные двадцать шесть процентов. Он сказал, что эти проценты, почти наверняка, означают содействие. Исходя из этого, если вы сообщите мне ваши потребности, то я, при случае, мог бы передать их реальному Петру Яновичу.

Бодун устало прикрыл глаза ладонями и глухо произнес:

– Мы люди гордые, в подачках не нуждаемся, но…

– А именно?

– Нам нужен "Челледжер".

– Почему именно он?

– Научное судно. Лаборатории, астрофизические инструменты, дальняя связь. Возможно, комета окажется нам не по зубам, и мы потерпим фиаско. У нас будет хоть какой-то шанс вернуться, если вовремя принять решение. Да и в любом случае иметь связь полезно. Мы ведь люди, в конце концов…

– Да, – сказал я. – Мы тоже, хотя и гордые, но все же люди. "Челленджер" Сюняев уже вычислил. Что еще?

– Это предел мечтаний Асеева. Он настолько этого хочет, что даже решился на безобразную выходку с "Челленджером", и меня втянул…

– Может быть прокомментируете? Я – заинтересованное лицо. Именно я подписал заключение о вашей смерти. Теперь по одним бумажкам вы живы, а по другим – ушли в мир иной.

– Тем более надо сматываться.., – пробормотал Бодун. – Нет, никаких комментариев. Мне стыдно. Если хотите, я раскаиваюсь. Приношу свои извинения. Но – никаких комментариев. No comment – уберите репортеров!.. Понимаете, не все причастные улетают с нами.

– Хорошо. Пусть это останется еще одной загадкой космоса. Что, по-вашему, нужно еще?

– Мое личное мнение: нам нужны достаточно мощные средства защиты. И, притом, достаточно мобильные.

– Еще?

– Нам нужна походная ремонтная и производственная база. Иначе ее придется лепить самим, а из аварийных КК это сделать непросто.

– Еще?

– Регенерационное оборудование. Мы хотим дышать полной грудью до последнего вздоха.

– Еще?

– Это все. Остальное – от ваших щедрот, но этого вполне достаточно.

– Продовольствие, медикаменты?

– Не откажемся, если в отдельной упаковке. Запас не жмет.

– Понятно. Каким временем мы располагаем для последующих контактов, если они потребуются?

Бодун бросил взгляд на Васю, потом на ящик, потом опять на меня.

– Это зависит от разных обстоятельств. Сейчас завершаются транспортные операции, и я должен проследить за отправкой кое-какого оборудования, крайне нам необходимого. – Он усмехнулся. – Забавно то, что поставщики даже не догадываются, где это оборудование окажется впоследствии… Ну а после мне, собственно, тут делать нечего. У меня к Петру Яновичу большая личная просьба. Пусть он со мной свяжется, но не сейчас, а когда примет окончательно все свои решения. Речь идет о моей скромной персоне. Сейчас я почти единственное связующее звено между ГУКом и Асеевым, и имею кое-какие полномочия. Спустя какое-то время, как я уже сказал, мне нужно будет эвакуироваться. На перекладных это долго. То есть возникнет пауза, и не будет никакой возможности напрямую о чем-то договориться, или предупредить, или что-то еще. Я бы хотел сократить срок эвакуации до минимума. Возможно, у Гири найдется какой-то приемлемый вариант…

– Хорошо, я передам.

– По-моему, мы уже обсудили все, что только возможно. А вот они, – Бодун показал на Васю, – еще нет. Два часа сидеть с одним и тем же выражением лица – это абсолютный рекорд!

Мне вдруг стукнула в голову мысль, и я сказал:

– Кажется, я догадываюсь, чем Вася там занимается!

– Чем же? – Бодун ехидно усмехнулся. – Мне просто по-человечески интересно, о чем можно трепаться два часа в таких дискомфортных условиях?

– Сначала, вероятно, Гиря формировал политику и грузил Васю указаниями. Но на это ушло всего минут десять. А после они вдвоем занялись изучением свойств виртуальной среды. Я просто ручаюсь, что это так. Не мог Василий упустить такую возможность, и он ее не упустил! Он ведь догадывается, что это последняя возможность такого рода. А Гире тоже интересно, что он может предпринимать в своей среде.

– Та-ак! – протянул Бодун. – И что теперь делать? Сколько это может продлиться?

– Да сколько угодно! У вас есть средство прекратить это безобразие?

– Ну.., есть. Но… Неудобно как-то. Как-то это неприлично… Я предлагаю, если нет возражений, ударить по кофейку. Как предложение?

– Если вы располагаете временем.

– Теперь я им располагаю. После нашей встречи уже больше нет необходимости бегать рысью по коридорам. Тем более, что там сейчас ревизор… Кстати, устроим розыгрыш! Мы будем пить кофе прямо здесь, а когда Василий к нам вернется, он не сразу придет в себя. Мы подсунем ему кофе, поинтересуемся, почему он так скоро вернулся, и не выпер ли его Гиря. Кофе будет дымиться – это действует психологически в том плане, что вот, все только что.., еще кофе даже остыть не успел!.. Одно мгновение!

Бодун необычайно воодушевился и исчез на кухне. Через пять минут он появился, неся в двух руках одновременно три чашки и ложки, горячий двухлитровый кофейник, сахарницу и пакет с какими-то кнедликами. Кое-как водрузив все это на стол, он попрыгал, дуя на пальцы, потом мгновенно разлил кофе по чашкам, сунул одну мне, другую поставил себе, на ходу сунул кнедлик в рот и упал на стул. После этого он чинно взял чашку, кивком головы предложил мне сделать то же самое, и покосился на Васю. Вася, как и два часа назад, продолжал сидеть с чопорным лицом.

– Интересно, если ему горячий кофе вылить на штаны, он очнется? – спросил я.

– Да, как только там сообразит, что у него здесь проблемы. – ответил Бодун. – Он ведь там осознает свое положение.

– А если присоски сдернуть?

– Тоже очнется, но не сразу. Вообще, это не стоит делать. Мгновенный обрыв каких-то сложных связей в мозгу – человек на время дуреет, может даже сознание потерять… Пусть их резвятся!

– Тогда продолжим. У меня ряд вопросов. Как соотносится темп хода времени здесь и там?

– В виртуальной среде такой же, как здесь. Вернее, он определяется мозговыми ритмами. Сейчас ваш коллега в покое, темп немного замедлен по сравнению с нормальным.

– А виртуальный Гиря подстраивается?

– Сказать по правде, не знаю. Все это как-то смутно… Я ведь уже говорил, что, возможно, Гиря существует как некий образ в мозгу Василия.

– Но ведь он же мыслит! Я имею в виду Гирю.

Бодун пожал плечами.

– Не знаю, кто там мыслит. Возможно Василий и мыслит за обоих.

– Но тогда кто такой этот Гиря? Может быть в мозгу Василия, Гиря мыслит иначе, чем в своем собственном? Это для меня существенно.

– Очень может быть. Но что вы от меня хотите? Я не специалист по части мышления в чужом мозгу. Был только один специалист – Калуца. Больше Асеев к этим ящикам никого не подпустил. И мотивировал тем что имеет вполне определенные указания от тех, кто эти ящики здесь оставил. Где он взял свои указания – не знаю. Возможно, на складе ящиков, там, в Тибете, он нашел иструкции.

– Угу… На языке племени хурду, – буркнул я. – На что я, собственно, намекаю. Будь в распоряжении земной цивилизации хотя бы один такой ящик с камешком, настроенный на кого-либо, мы могли бы многое узнать о свойствах мышления и… всяком таком, подобном. Чисто феноменологически, даже не распотрошив ящик.

– Да поймите же, я не уполномочен сейчас обсуждать такие вопросы, – с болью в голосе сказал Бодун. – А что касается Асеева – это базальт! Он упертый, как баран. Но вот что я думаю. Феноменологически ящики изучал Калуца. И это был как раз тот человек, который их и должен был изучать. Я думаю, он его изучил. Должны остаться материалы и отчеты. Где они? Не знаю. Но они где-то есть. Возможно, сейчас они у Асеева. Если нет, то когда мы стартуем, они так или иначе всплывут. Асеев сделает все чтобы старт состоялся. Но он отнюдь не враг всего прогрессивного человечества. С другой стороны, мне ясно одно: живой материальный ящик он прогрессивному человечеству вряд ли оставит. Видимо, убежден, что человечество, в целом, еще недостаточно прогрессивно. Да и я склоняюсь к этому мнению. А вот материалы Калуцы – вполне допускаю…

– Вы можете обещать, что если материалы Калуци у Асеева, они будут переданы нам?

– Сделаю все от меня зависящее, но гарантировать не могу. Возможно, смогу сделать больше, но, опять таки…

Бодун бросил косой взгляд на Васю, потом вскочил, мгновенно налил чашку кофе, сунул ему под нос, потом долил себе и мне, и упал на место. Вася медленно приходил в себя, таращась по сторонам.

– Что так скоро? – поинтересовался Бодун участливо. – Выпер тебя Гиря, не иначе.

– В каком смысле? – Вася непонимающе поморгал.

– Ну, как же… Сеанс длился пять минут. Я только кофе сварил – даже остыть не успел. Просто смех, а не виртуальное общение.

– Не может бы… – Вася поперхнулся и закашлялся. – Мы там… Впрочем, действительно, перебросились парой слов. Вздорный старикан, сразу начал брюзжать и выгнал с треском, – продолжил он вальяжно. Потом изящно взял свой кофе, не менее изящно отхлебнул, проглотил, прокашлялся и бросил на меня косой взгляд.

Бодун сидел и улыбался в пустую чашку. Наконец произнес:

– Ото так копають мак!

– Обманывать, Вася, нехорошо! – назидательно изрек я. – Мы уже два часа ждем – все жданки съели. Колись, чем вы там с Гирей занимались? Реальность изучали?

– Ну, допустим, – Вася тоже уткнулся носом в чашку и пробормотал: – Отчего бы ее и не изучить, если есть возможность.

– А я тебе, между прочим, таких указаний не давал.

– А там ты, между прочим, мне не указ. Там Гиря есть.

– Послушай, но ведь надо же соблюдать хотя бы элементарные меры безопасности! А если это воображаемый Гиря? Он, в твоем воображении, подстроился под тебя, и, пожалуйста, ты получаешь свои же собственные указания. Но ведь это нонсенс, если не сказать хуже…

– Вот оно, прогрессивное человечество, – заключил Бодун. – Дай такому ящик – и добра не жди! Сегодня обнюхает, завтра распотрошит, а через неделю начнет их штамповать, как пуговицы. Все схватят по ящику, нацепят присоски, застынут, как деревяшки, и удалятся в воображаемые миры. А результат – человечество вымрет от истощения и половой неудовлетворенности…