Каюр 2082

Монахи когда еще предупреждали всеобщей чмонизации, и вот - не прошло и полвека. Я фантаст, но не фашист. И такое мне не по душе. А еще: я удивился пустоте этого человека, охотно засасывающей в себя всё. Монахов, Вадима и Алика, Каспара и даже Манилова, с которым лично, возможно, даже не был знаком. Метафора божества как пустоты, засасывающей... вмещающей... Нет, не досуг здесь развивать эту мысль. Гарт сдал дела, и время ускорилось.

К его претензиям на божественное всемогущество я впервые отнесся всерьёз. Власть над жизнью и смертью людей, над репродукцией человеков более не казались мне сомнительной перспективой. Осуществить это ему было вполне по силам. Возможности, как я убедился, есть. Превратить мир в глобальную карикатуру? Такое зло является разновидностью нездоровья

Обозначились и другие резоны.

Опасность вирусной атаки на сущее с конкретными сбоями в бытии и перспективой глобальной катастрофы. Вирусная атака подразумевает эпидемию депрессии, то есть, всеобщий мировой бэд. Бэд претворить в жизнь, распространить на страну, на планету.

Или монашье стремление к смерти с перспективой перехода всего сущего в небытие, а с монахами он близок, кажется.

Плюс элементарное сострадание к з/к из Зеленой Комнаты. И в конце концов, свою шкуру спасти.

Кроме того, я не исключал наличие у Гарта неведомых мне, еще более опасных целей. Пока он мне просто мозги пудрит. Не стоит всерьез принимать все то, что он мне наговорил. С чего б ему быть со мной окончательно откровенным?

Стать Богом - не для людей, для себя. Делать все, что хочу - в мировом масштабе. Переделать мир по-своему, и даже по своему подобию - буквально, вполне: заселить своими миксами - чем не стимул для такого, как он?

- Да что Богом - самим дьяволом, - отвечал на моё невысказанное Гартамонов. - У Бога убойная сила не та. Будешь моим архангелом, правой рукой. Сядешь одесную. Ошуюю - Стасика посажу. Будем вершить и Страшный Суд, и наказание.

Я просто обязан предотвратить это глобальное надругательство. Но как? Превратить Гартамонова в лузера? Воплотить в чмо? При воплощении без Викторовича не обойтись, а положиться я мог только на Джякуса да на Джуса. Проще всего - довести до общественности. Но это значит, дать идеям о миксах ход, поселить соблазн во всём человечестве. С истинным Гартамоновым Ваваку смарьяжить? Тем более, что он, там у себя в запредельности, только и ждет того, чтоб поквитаться. Не придется искать его в белом шуме, сам проявит себя, найдет. Впрочем, это уже из области фантазий того же Ваваки.

Сбежать - предать всё то, что мне до сих пор дорого: память о прошлом, друзей, Пушкина. Я, скорее всего, персонаж отрицательный. Но одно о себе знаю твердо: никогда никого не предавал. Да и найдут. Да и не в моих правилах отлынивать от убийств. Убить, но так, чтоб больше претендовать не повадно было.

Итак, кого мы имеем для Вечери. Я, Джус, Викторович, Накир, Алик, Лесик, Сусанна, Джякус. Даже если Вадика посадить за болвана, то нужно еще троих апостолов до двенадцати. Я предложил привлечь чмо из Кунсткамеры.

- Я и сам Моравского хотел задействовать, - сказал он.

- Если захотите задействовать что-то еще, то лучше сейчас предупредите, чтоб не пришлось потом в спешке кроить и кромсать сценарий, - сказал я. - Исповедаться-причаститься, напутственный молебен, реквием?

От таинств и реквиема он отмахнулся. Знает ли он, что я про него знаю?

Этот текст я пока спрячу до времени. Он в первую очередь нужен мне самому.

Во-первых, будет биографической меткой: чтобы после нового воплощения было чем поверить себя.

Во-вторых, хватит с меня интриг и хованщин, живу при третьем режиме, надобно дать миру покой. Даже если чмизация не пройдет - а уж я постараюсь, чтоб не прошла - общество все равно не готово к размножению миксами. Необходима дискуссия. Пусть эта повесть, когда дойдет до читателей, будет первым поводом для нее.

Сама повесть, не отрицаю, со странностями. Но ведь и наше нынешнее казалось фантастикой еще полжизни назад. Кому-то, возможно, покажется, что она перегружена непонятками, символами. Примите во внимание присутствие Нарушителя, часто он меня под руку толкал.

Я прожил не самую скверную первую жизнь. Во второй и третьей бывало всякое: Силзавод, убожества и убийства. И вот, получилось так, что этот последний кусок (от 'болота' и до сих пор) был мне дан для написания этой книги.

Кстати, я согласен с Сусанной, что мы своим настоящим готовим основу и координаты для последующего мира. И я своими новеллами подготовил элементы грядущих событий и выстроил декорации¸ в которых развивался этот сюжет. И в свою очередь этот, мною запечатленный, станет материалом для будущего сюжета. Одного боюсь, что подобно 'Хованщине', повесть моя останется не дописанной. Если же так и случится, то постараюсь, чтоб ее дописал кто-то другой.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ. АКТИВАЦИЯ

В одной из множества ненаписанных мной новелл происходит следующее. Одного перспективного ученого - биолога и энтузиаста - угораздило поделиться своим сознанием с обезьяной. То есть стимулировать человеческое мышление в ее неприхотливом мозгу, создав и вписав в него программу, провоцирующую этот процесс. А за основу взял собственный рассудочный алгоритм (тогда вовсю шли споры, алгоритмизируется сознание или нет).

Первым впечатлением новорожденного обезьяньего разума от мира сего был беспредельный ужас - перед его суетностью и печалью, непостижимостью и заботой, а более всего пред тем, что все умрем. А следом - унылое недоумение: раз так, то зачем вообще этот разум дан?

К тому же неодобрение соплеменников к разуму выражалось в непрерывном третировании оступившегося. И здорового альфа-самца в скором времени согнули в омегу.

Стадо всегда затрет даже самого выдающегося. А чтобы не затерло - ему надо возглавить толпу. И что-то делать с этой толпой, направлять ее интерес и интенции.

Во второй части рассказа обезьяна собиралась вернуть ученому долг, то есть поделиться с ним собственной конфигурацией. Не знаю, что из этого получилось бы. Не додумал пока.

Я, бывало, и не такие фабулы загибал. Однако жаль, что именно эта идея не была претворена в текст: этой небольшой небылицей я б открыл прецедент. Я не только миксы имею в виду.

Утверждаю категорически: хороший вымысел рано или поздно сбывается. Если жить достаточно долго и тем более, если жить всегда. Что-то воплощается целокупно, что-то фрагментами, по частям. Например, черт явившийся Карамазову, я уверен, частично сбывается в Торопецком. А этнические архетипы - баба Яга, Горыныч, Кощей - находят воплощение в исторических деятелях.

Рано или поздно всё равно ничего не будет. А прежде чем ничего не будет, всё может быть. Учитывая профетическую силу моих новелл, и в частности этой, постараюсь подать счастливый финал.

Возможно, тут сказывается влияние прочитанного на умы. Я знал одного англичанина, который прочтя 'Братьев Карамазовых', стал панически бояться русских. Заявляя при каждом удобном случае, что такие книги, авторы, расы не имеют права на существование. Такой вот трусовато-литературный расизм.

Кстати, товарищ генерал, о расизме. Я сравнил бы общественное устройство с могучим дубом. На верхних ветвях этого дремучего древа с удобством расположились гэфэ, ниже их - прочие челы, еще ниже - чмо и наконец - я, микс, покуда единственный и бесправный. Мой фанк до сих пор не включен в Реестр, что вызывает огромные неудобства. Без идентификации нынче даже проститутка не даст, не говоря уже о свободе передвижения, доступе к информационным ресурсами и прочим правам. Пустота в душе, как будто от Господа отлучили. Невозможность быть как-то названным, обозначенным, идентифицированным провоцирует комплекс неполноценности. Чувств нет, а то бы расчувствовался. Слов нет, а то бы сказал. Так что прошу Вас, товарищ генерал-майор, разрешить это недоразумение как можно скорее.

Кто я, спрашивается, такой? Да кто я, собственно, ни такой. С биографией у меня проблемы. У иных ее нет. У меня же их - две. Одна - стотридцатилетнего, умудрённого (впрочем, я думал, что он более умудрён), а второму отроду сорок два годика, отрок ещё. Знаете, каково быть сразу двумя? То порой что-то вибрирует во мне при общении с Торопецким. Родственные струны дрожат в унисон. А иногда наоборот, с Павловым, а к Торопецкому я совершенно глух. И тогда я воспринимаю присутствие во мне Торопецкого как нечто инородное, как чье-то вторжение. Такое вот раздвоение личности. Весь мир двоится меж вами нами двумя. Одна система чувств и две реакции, две оценки того или иного события. Тезис - антитезис - синтез. И в зависимости от того, кто превалирует в данный конкретный момент и принимается то или иное решение.

Вот и в этом событии, перфе. Мой Торопецкий вроде бы за себя. В то же время другое мое я - Алик - думает совершенно противоположное и готов служить вам и только вам. Никак не могу отдать предпочтение тому или другому, разобраться с ними, пронумеровать этих двоих, кто из них первый, а кто второй. Непрерывная путаница. Как в постели с блондинкой и одновременно с брюнеткой, мечешься меж ними двумя. А от этого, между прочим, зависит судьба этого шоу. В чью пользу закончится эксперимент.

Вы требуете докладывать о текущих делах - докладываю.

Гартамонов сказал: будешь приглядывать за Торопецким, кто его знает лучше тебя? Да я и сам не могу упустить предстоящего перфа. Соблазнительное событие для такого любознательного ротозея, каков я.

Явные планы Гартамонова на это перф не особо секретны: создать микс с Тропецким и произвести на свет существо, подобное мне. Мне против этого возразить нечего. Я, наоборот, за. Будет мне единомышленник, товарищ в борьбе за права.

В то же время для меня, а равно и для Павлова, вернувшихся из командировки, стало новостью идея отыскания и извлечения мертвых душ из некрокосмоса. Я это расцениваю как начало безумия, а в безумии человек с возможностями ген.-полковника многое способен наворотить. Это в лучшем случае.

А если он окажется прав, и это возможно, то достигнув успехов желаемого, непременно захочет подчистить за собой. И тогда участь всех, кто принимал участие в эксперименте, окажется плачевной. Кроме его миксов, конечно. Они составят армию его единомышленников. А всех прочих ждет либо Кунсткамера (она же Зеленая Комната, я потом о ней подробней скажу), либо - расколбес и аннигиляция, невозвращение, почивание в базе (как в бозе), вечное пребывание в ней. В его власти обеспечить невоскрешение, изъятие из реестра, а то и уничтожение баз - во всяком случае, тех, до которых сможет дотянуться.

Поэтому Торопецкий вынужден (и я на него надеюсь) что-то предпринять против этого. Ведь он не дурак, догадался.

Если быть откровенным - а я был, буду и есть - то при ассистированной визе необходимости в перфе нет. Каюр самолично выводит клиента в благоприятный лэнд.

Если же клиент осуществляет выход один, то да, нужно максимально подготовить его к путешествию, чтоб ненароком не угодил в ад. Указать направление. Придать инерцию. Тут нужен каюр или его заместитель. Раньше просто бросали в могилу дохлого пса.

Так что в нашем конкретном случае перф - чистая профанация. Однако приготовления были обставлены с величайшей тщательностью. Каждой детали было придано мнимое значение. Ну и позабавился же Торопецкий на Гартамоновский счет. Тут соединилась в нем страсть к сочинительству и убийству.

Отчасти будучи Торопецким, с уверенностью могу предположить, что он решил воспрепятствовать генеральским замыслам. С такими единомышленниками, как Джякус, Джус, как Бабка Ягинская с ее информационной поддержкой, шансы его весьма высоки. Что касается меня, то - поскольку мы с ним конгениальны - часть моих симпатий тоже на его стороне. Я бы на его месте постарался нейтрализовать Гартамонова, завладеть его возможностями и встать во главе предприятия.

Вопреки предвкушениям, шоу оказалось не очень затратным. Я думал, что для такой персоны, как Гарт, будет устроено настоящее светопреставление. Роскошный образ смерти с величественной панорамой, имитирующей, например, Бородинскую битву или иное побоище, с применением гаубиц и мортир, холодного штыкового оружия и живого огня. Или иное красивое кровопролитье, гибель в бою. По древним поверьям такие клиенты попадают в рай. По христианским - тоже смерть почетная и богоугодная. Мой Торопецкий так и сделал бы. Но очевидно, реальный после своего мистического раздвоения в своей каюрской эволюции дальше ушел. Так что, боюсь, мне его мыслей и действий с достаточной доскональностью не понять. Возможно, что это Павлов тормозит процесс моего дальнейшего совершенствования. Ведь с кем поведешься, от того и наберешься. Думаю, что Павлов в свою очередь духовно возрос в сравнении с тем Аликом, что служит у вас лейтенантом на побегушках.

Убийство предполагалось осуществить в саду. В естественных декорациях - березки, костры, жаровни, цветочки, качели - с добавлением средневековой утвари и боярских бород. Эти детали доставил Джякус, урвав от 'Хованщины'. Кроме того, есть у него балет 'Ленин в Октябре' и уже поимел колоссальный успех. Оттуда были привнесен броневик и человек с ружьем.

Ну и разумеется, апостолы, ибо Тайная Вечеря - как без них? Апостолами предполагалось нарядить нас всех, а если двенадцать не наберем, то добавить кое-кого из Кунсткамеры.

Як Устюжанин как музорг предложил для озвучки несколько тем. Трембиты, литавры, бурундийские барабаны - заказчик одну за другой отверг, отдав предпочтение 'Картинкам с выставки'.

Неделя осталась до назначенного срока, а с декорациями и репетициями Торопецкий не торопился. На вопросы Гартамонова отвечал, что все идет по плану. Однако ничего у него не шло. У меня было стойкое впечатление, что он плотно занят чем-то другим, и на подготовку у него времени не остается.

Чем же? В подготовке перфа я принимал самое непосредственное участие. Где словом, где делом - в частности, на меня он спихнул все дела с реквизитом. Некоторые фрагменты сценария были придуманы мной. Так что в этом вопросе я был осведомлен. Однако меня не оставляло предчувствие, что он готовит что-то еще, помимо меня, тайком. Я как его ипостась порой его очень хорошо чувствовал.

Я не сразу сумел подключиться к системе видеонаблюдения. А когда мне это, наконец, удалось, до развязки осталось двое суток. Вот тут и случилась - вопреки ожиданиям - неожиданность.

В то безумное утро я был у себя. Планшет просигналил, монитор открылся картинкой Кунсткамеры. Датчик системы видеонаблюдения среагировал на движение, одновременно включился свет, но я никого посторонних в помещении не обнаружил. Однако две, по крайней мере, фигуры шевелились. Я к ним присмотрелся: это оказались Вадим и Яга. Было это еще до завтрака.

Просоночную расслабуху с меня как рукой сняло. Я вскочил в изумлении и чуть было не завопил. К Вадиму у меня претензий не было, но Яга! Как ей удалось себя в движение привести, если она была всего лишь болванкой?!

Товарищ генерал Геннадий Петрович! Если вы вхожи в Гартамоновский замок, если Гартамонов бывал с вами настолько любезен, что давал заглянуть в свою Кунсткамеру, то должны помнить этих забавных и беспробудных фигур числом около полусотни. Многие из них имитируют черты как реальных исторических лиц, так и вымышленных персонажей. Некоторые наделены сознанием, но не активированы, прочие представляют собой пустые болванки подобные тем, что спят себе летаргическим сном в инкубаторах. Так вот, забегая вперед, скажу: некоторые из этих болванок оказались тоже оживлены и даже вразумлены, если можно так высказаться. Вначале я никак не мог понять, каким образом Торопецкому удалось активировать эти, в сущности, ментальные трупы и втянуть в это шоу. Догадка пришла позже, но вам, мой генерал, я прямо сейчас сообщу, чтоб вы могли выстраивать свое представление о происходящем по мере прочтения этой записки.

Вам, конечно, известно, что некоторой популярностью в альтернативной Сети пользуются так называемые вип-конструкты. Как правило, это симуляции действительно очень важных персон, а с другой стороны слово 'вип' виртуального персонажа и обозначает. Если кратко, то випы - ролевые программы, имитирующие внутренние миры тех или иных персон. Фрагмент личности Торопецкого - помните? - который мы по распоряжению Гартамонова для него реконструировали, того же рода конструкт.

Так вот, Торопецкому удалось с помощью колпаков Глиттера подключить челомутов к конструктам. Вопреки здравому смеху, смысл в этом все-таки есть.

До сего сумбурного утра они пребывали в заблокированном состоянии. И вот только что кем-то оказались оживлены. Но кем?

Мне сразу пришло в голову, что к этому причастен Вадим.

Незадолго до этого ему пришлось покинуть наше общество. Он совсем свихнулся на почве фашизма, бормотал несуразное, обмирал, забросил свои обязанности, на вопросы не отвечал и начинал подвывать, если задумывался. Гитлер его совершенно поработил, превратив в микс похлеще даже, чем я. Викторович его в Кунсткамеру и определил, одев в смирительную рубашку, иначе говоря, корбез (корсет безопасности).

В отличие от чмо, его чип не имел прерывателя, так что отрубить его можно было только обычным методом, то есть импульсной дубинкой. Ну как, допустим, вас или меня. Кстати, вопрос, есть ли прерыватель в моем чипе?

Со временем то, что осталось от Вадима, очухалось. В руках его оказался пульт. Сейчас припоминаю, что Викторович, да и сам Гартамонов, частенько оставляли его в Кунсткамере, чтоб не таскать с собой. Остатков рассудка Вадима вполне хватило, чтобы им воспользоваться. Я думаю, без определенных намерений. Просто попалась в руки игрушка, решил поиграть, нечаянно оживив бабу Ягу.

Я наехал на фигуру Вадима, тщательно ее рассмотрел. Ни в руках, ни в карманах его одежды пульта не было видно.

Он с безумным видом метался по залу, то выкрикивая, то вполголоса бормоча: 'Панцирдивизион... Ди ерсте Колонне марширт... Аллес капут...' То начинал вдруг маршировать, причем с асинхронной отмашкой рук. В другое время этот комический расцвайдрай меня бы развеселил, но не на этот раз. Наоборот, я ужаснулся.

- Чур меня, чур! Опять русским духом пахнет! - вскричала Яга, одетая по-цыгански. Колпак на ее голове был выполнен в виде банданы.

Буквально сказано было немного иначе, ибо некоторые буквы она не проговаривала, к тому же выпалено было торопливо, но я понял именно так.

Двигалась она столь же стремительно, как и говорила. И как в разговоре выпускала некоторые буквы, так и в движении пропускала некоторые шаги. Например, пыталась дважды подряд шагнуть правой ногой. Руки её мотались не в такт ходьбе, а как попало, развинченно. Не понимаю, как ей удавалось устоять на ногах? А головой она вертела так, словно пыталась от нее избавиться.

Допускаю, что ощущение кое-какой разумности, чего-то лишнего в голове, оказалось ей не по нраву. Конечно, об истинной разумности речи и быть не может. Для краткости обозначим это и подобные ей существа - чмо плюс конструкт - ЧК. Хотя в какой степени оно может считаться существом, не знаю. Однако, как у всякой сложной, не замкнутой на себя системы, Яга имела на входе органы чувств - уши, глаза - воспринимающие всякие раздражители и сигналы, а на выходе изо рта - речь.

Первое время я полагал, что чмо-конструкты не выделяют себя из окружающего мира, что у них нет своего я. Однако дальнейшее развитие событий поколебало это предубеждение. По крайней мере, мне пришлось убедиться, что в эти ЧК заложены функции самообучения и совершенствования. В том числе походки, речи, узнавания, адаптации к окружающей среде, поведения в обществе.

К этому времени начали проявлять активность и другие, оживленные Вадимом (предположительно им) фигуры. Я заметил, что одни вели себя более самостоятельно, другие менее. В числе адаптированных был один из людей, выращенных из спецбиофонда Гартамонова. Кажется, генерал его электриком называл. Он сошел со своего места и разминал тело, задевая другие фигуры своей группы. Однако отойти в сторону ума пока не хватало. При этом он бормотал неразборчиво, но ритмично, очевидно вел счет приседаниям.

Я взял его лицо крупным планом и внимательно рассмотрел. Нет, ничего осмысленного и в этом лице не было. Глаза под козырьком бейсболки были безнадежно пусты. Щеки и лоб - в прыщах и пупырышках, очевидно, с обменом веществ что-то не то.

Он уронил слюну и принялся разминать талию.

Между тем и прочие русские народные наваждения проявляли подвижность. В их числе - шедевр генетического моделирования о трех головах, выращенный сиамским методом. Две головы сидели на плечах, словно боровики, прочно, третья же, на длинной и тонкой шее, расположенная меж ними, безвольно упадала на грудь. Насколько я помню, это был не первый вариант Горыныча - так называл это чмо Гартамонов. Вариант неудачный, однако первые два или три оказались еще менее жизнеспособны. Короткие толстые ножки. Короткие толстые ручки. Массивный хвост. Головы, те, что покрепче - круглые, небольшие. Безвольная - яйцеподобна, но тоже невелика. На таком массивном туловище вполне могло разместиться таких голов до дюжины штук. Впрочем, он и так напоминал пень, поросший опятами. Я бы и живописнее вам его описал, но оно вам надо?

Наделенный такой нелепостью, будучи разблокирован, он не смог твердо стоять и тут же рухнул, как только корбез ослабил тиски. Он лежал, беспомощно шевелясь, шеи тянули каждая в свою сторону, и мне даже на мгновение показалось, что эти три его головы сейчас разорвут тело. На головы были нахлобучены клетчатые кепки. Колпаки.

Рты исторгали звуки, которые пытались сложиться в слова. Очевидно, стремление к общению - наиболее первичная страсть. Пообщаться, обменяться банальностями. Я убавил звук. Трикефал засучил конечностями, но подняться не смог.

Наряду с возгласами Яги и бормотанием Вадима, уханьем и мычаньем Горыныча, сопеньем и пыхтеньем, которые издавал биоматерал, занимаясь разминкой, я уловил фрагменты связной речи. По отрывочным фразам, которые мне удалось уловить, я понял, что речь идет о происходящем в кунсткамере. Кому-то, как и мне, удивительным показалось, что болваны разгуливают и пыхтят.

- Сколько их?.. Двоих только вижу. Один вроде чел, из обслуги... А из моего угла вообще ни черта...

Я не сразу понял, кто говорит. Голоса принадлежали по крайней мере троим. Пошарив курсором по помещению, поиграв ракурсами, мне удалось установить их. Это были Моравский, Пушкин (он же монах 'Вазелин' Савченко) и ? 11-й, идентифицировать которого ни мне, ни Павлову пока что не удалось. Как раз те, что недавно сбежали, воспользовавшись ротозейством Викторовича. Говорят, они тут набедокурили. Сейчас все они были зафиксированы, взяты в корсет.

Тут в Кунсткамере раздался такой вопль, что наверняка проник за ее стены. Я еще приглушил звук, опасаясь, что могут услышать за моей дверью. Напоминаю, что мой планшет подключен к системе видеонаблюдения нелегально.

- Яга. Горыныч шевелится. Вроде, брателло... Но как они... Я кажется догадываюсь, что к чему...

Громкость, повторяю, я убрал почти на ноль. Да и качество акустики оставляло желать лучшего. Поэтому мне не сразу удалось идентифицировать голоса. Кроме того, этим троим было, конечно, известно о видеонаблюдении и прослушке, поэтому разговор велся на пониженных тонах, то и дело сползая до шепота. Однако я понял, что одному из них, Пушкину, удается вертеть башкой.

- Должен быть пульт... снять блокировку... Эй, Гитлер, друг!

Однако Гитлер-Вадим не обратил на оклик никакого внимания.

Трудно было позавидовать этим троим, находившимся в полном сознании и полной же неподвижности. К тому же Пушкин, как я определенно знал, был наказан за побег почесухой. При невозможности удовлетворить зуд, это сводило с ума.

Новый вопль, еще мощнее, чем первый, заставил застыть даже тех, кто не был скован корсетом. Кричал Кощей. Он в третий раз возопил, потом схватился руками за голову и бессвязно забормотал: 'Бабушка! Бабушка... Вот, тебе, бабушка, и Юрьев день...'

Сегодня был день Егория Вешнего. Но он - откуда узнал?

Прервать этот поток сознания никто не спешил, все ожидали нового вопля. Пока действие замерло на немой сцене, я решил отыскать Гартамонова. Наверняка вся компания уже в курсе, сейчас ворвется в Кунсткамеру, и упускать такое событие было нельзя. Отключив планшет, я поспешил вниз.

Спускаясь по лестнице, я увидел, как Гартамонов крупными шагами несся по направлению к галерее. Его обогнал Викторович, на ходу вынимая ключи.

- И найдите мне Торопецкого! - распорядился ген.-пол.

Но он и сам объявился, они с Сусанной присоединились к нам в галерее. За ними поспешали Джякус и Джус. Джус по пути уронил какой-то стенд, но Гарт даже не обратил на это внимания. Он жестом остановил ретивого Викторовича, который уже поворачивал ключ, и велел обнажить стекло. Викторович коснулся ширм, створки разъехались, открыв стеклянную стену - такими оборудованы следственные кабинеты в Депо. Готов поспорить, Торопецкий не знал про это усовершенствование. На лице его проглянула озабоченность, но он тут же вернул ему предыдущее выражение.

Наблюдать сквозь стену было удобнее, чем через монитор.

Кощей, которого я оставил еле воспрянувшим, сейчас был вполне бодр. Вадим, заложив руку за поясницу, другую к боку прижав, покачивался с пятки на носок перед неподвижной фигурой, напоминавший Гоголя, одновременно гоголевский персонаж и в то же время Адольфа Гитлера. На этом псевдо-Адольфе был куцый штатский мундир непонятного класса и ведомства. Я когда-то изучал мундиры разных эпох, но теперь путаю.

Горыныч распростерся шевелящейся грудой. Пушкин вертел башкой. Каспар и Одиннадцатый замерли в неудобных позах. Еще две фигуры подавали признаки жизни, пытались встать. Остальные оставались статичны.

Меж ними носилась Яга. Движения ее членов стали более согласованы, язык проворен и внятен.

- Чую, будет мне сегодня пожива! - зловеще шипела она.

Задетый ею муляж Мусоргского со стуком упал на пол, к нему тут же подскочил электрик и ударил ногой. Однако наткнувшись на твердое, заскулил.

- Так его, внучек, - одобрила баба Яга, демонстрируя осмысленную реакцию на происходящее.

Я был изумлен. Неужели инсталляция на белковый носитель, способствует индивидуации випа?

- Кто их активировал? - шепотом спросил я у ближайшего ко мне, Джуса.

- Не знаю. Должно быть, у Вадима оказался пульт.

- А Вадима - кто?

У Гарта были те же вопросы.

- Кто - это - такие? - раздельно и немного бессвязно заговорил он. - Как Яга оказалась разумной? И другие - как? Болванки! Одушевил! И брателло! Вы в курсе, что происходит? - строго обратился он к Торопецкому.

Торопелло только плечами пожал. Я бы на его месте пожал тоже. Однако если кто-то и был в курсе, так это он.

К постановке перфа 'Тайная Вечеря' на каком-то этапе предполагалось привлечь чмо - в качестве статистов, не более. Так что каюр под присмотром Викторовича или самого Гарта одно время частенько бывал в Кунсткамере. Однако буквально на днях Гарт отказался от этой затеи. После этого Торопецкого в ЗК практически не допускали. Из этого следует, что генерал ему не вполне доверял.

- Кто-то в эти болванки чьи-то базы внедрил, - предположила Сусанна.

Дура! Это категорически невозможно, учитывая доппель-про! В этот самый момент меня и осенило насчет конструктов. Прочие пока не догадывались. За исключением того, кто их инсталлировал. Таковым мог быть только Торопецкий. Ай да сукин сын!

Мысли носятся в воздухе, но если не ухватишь сейчас, то завтра ухватишь ее за другое место или не ухватишь совсем. Возьмись я за эту записку завтра, а не теперь, она была бы написана совершенно иначе. Ах, жить надо так (пока не забыл), будто всё мироздание выстроено ради вас.

Персонажи меж тем продолжали жить и реагировать на окружающее. Почему бы и нет? Первое удивление у меня прошло. Их глаза видели, уши слышали, и все это как-то соотносилось с тем, что было у них в головах. Вероятно, параллельно этому шла корректировка конфигураций по обратной связи через колпаки.

Яга, наткнувшись на Кощея, сперва отпрянула, выкрикнула своё: 'Чур!', но тут же заинтересовалась им. Оглядела его внимательно, приближаясь к нему и отпрядывая, нагибаясь, обходя кругом, потом быстро дотронулась до его плеча. Он, доселе стоявший болваном, дёрнулся и - я уверен: испуганно - отшатнулся.

- Ага! - сказала Яга. - Мы где-то уже встречались.

- Хочу! Хочу! - кричал Кощей.

- Какое редкое уродство! - сказала Яга.

- Ты о его шнобеле? - развязно спросил внучек.

- Я о его бессмертности, - сказала Яга. - Я тебя на себе женю, - обратилась она к Кощею.

Раздался длительный вопль ужаса.

- Тили-тили-тесто, жених и невеста, - дразнил его внучек, а он всё вопил - как пропащий, как проклятый, словно Вечный Жид, которому осталось жить хер да маленько, словно будучи бессмертным, смертным стал.

Внучек зажал уши и отошел к Горынычу, кружа возле него, время от времени нанося ему удары ногой.

- Так его, внучек! - одобряла Яга, отойдя от Кощея.

- Ой, он его повредит, - сказала Сусанна. Она была в джинсах и сиреневой блузке. Вы же знаете, я неравнодушен к ней.

- А то и убьёт... Чтоты-чтоты-чтоты! - сказали Джякус и Джус.

Викторович с ключами вновь бросился к двери, но генерал его удержал.

Внучек, уверившись в том, что сам Горыныч не встанет, попытался его приподнять. Но тот был слишком массивен, а мышцы брателло не настолько налиты силой, чтобы ворочать пассивную массу весом в сто двадцать, как минимум, килограммов.

- Да почешите мне спину, язычники! - рычал фра Вазелин.

- Вот, взгляните, - сказал Викторович, сунув под нос генералу айдент.

Я тоже взглянул через чьё-то плечо. В заданном радиусе идентификации - сто метров - обозначилось присутствие десяти персон. Гартамонов, Полозков, Торопецкий, Галкин (Джус), Устюжанин, Сусанина (тут уместно еще раз напомнить о необходимости включения моего фанка в реестр, я ж не животное), а так же тех, кто был за стеклом: Вадим Градобоев, Моравский, Савченко (Вазелин) и какой-то Котляр. Незнаком мне был только последний, из чего я заключил, что это и есть номер одиннадцатый.

Я быстренько перебрал память Павлова и Торопецкого насчет этой фамилии. Из всех Котляров, которых удалось быстро припомнить, наибольший интерес представлял один, Иван Тимофеевич, один из вивисекторв Силзавода. Он - здесь? И под своей фамилией? Вероятность такого оборота была ничтожна. Однако, как вскоре выяснилось, оказалось именно так.

- Кто-нибудь остановит этот падёж? - тихо спросила Сусанна, взглянув, между прочим, на Торопецкого.

Пока мы отвлекались на идентификатор, свалился еще один, в куцем мундирчике. Это говорило о том, что разблокировка корсетов продолжается. Рядом с этим лже-Гитлером вертелся Вадим. Он вытянулся в струнку и сделал зиг.

Внучек переместился к свежеупавшему и пнул его. Потом взял за воротник, перехватил подмышки и, кряхтя, поставил на ноги. Придержал его с полминуты, пока тот не обрел собственную координацию.

Двое, оба в полицейской форме, давно шевелившиеся рядышком на полу, встали на ноги без посторонней помощи. Шевельнулось предчувствие по поводу их.

В болтовню подвижных болванов ввинтился голос Моравского.

- Что они делают, Вазелин?

- Шевелятся. Эй, вы, если сейчас же не примените пульт, я так или иначе освобожусь и вас на кусочки порежу.

С него станется. С этим Савченко мне приходилось сталкиваться. Беспристрастный стрелок, чемпион по черной атлетике, извините за выкрутас. Он меня однажды убил.

- Кого засунули в эти болванки? - продолжал допытываться Моравский. - Что у тебя видно, Котляр?

- Может, не всё у них зафиксировалось, - сказал пискляво Котляр, Номер Одиннадцатый. - У нас в шарашке бывало такое.

Котляр! Иван Тимофеевич, самый что ни на есть! Тот, что в Силзаводе мучил меня. Удивляюсь, как Гартамонову удалось заполучить его в личное пользование.

Интересно, что каждый из этих троих - Моравский, Савченко и Котляр - так или иначе причастен ко мне. С каждым у меня свои счеты.

Конструкт в образе Гитлера меня позабавил. Позабавьтесь и вы. Мне доставляло определенное удовольствие открывать в этом ч/к знакомые мне приметы. Едва у него наладилась речь, как он начал бормотать. И бормотал следующее: 'Могучая Кучка... Куча мала... ла-ла-ла...', не подозревая, насколько это ла-ла очень скоро сделается актуальным.

Позже его речь стала более упорядоченной.

- Что? Что происходит? Я воплощен. Виза... Не помню. Это Зеленая Комната. Мой разум отказывается меня понимать.

Он ходил по одной прямой, жестикулировал, хватался в раздумье за голову, то ускоряя, то вновь замедляя шаг. Останавливался, снова порывался вперед, как от толчка. А перед тем как развернуться, подозрительно по-волчьи оглядывался.

Его наружность, конечно, нисколько не напоминала нынешнего Гартамонова. Но ведь черт его знает, какая у него изначально была. Видно, тому, кто это затеял, пришлось выбирать из того, что есть, и он предпочел Гитлера. Что же меня заставило заподозрить в нем генерала? Ниже увидите. Сам Гартамонов себя в этом болване пока что не узнавал.

Бедняга полагал - то есть випу так было положено полагать - что преф уже состоялся, и он определен в свою же Кунсткамеру.

- Ублюдки. Выродки. Челоморфные организмы, - бормотал псевдо-Гарт, стараясь держаться подальше от своих же чмо, справедливо 'опасаясь' возмездия. - Надо не подавать... Виду не подавать. А если узнают? Что вы сморите на меня так? - сказал он, исподлобья взглядывая на Вадима, который присматривался.

- У вас есть лицензия на это лицо? - спросил Вадим, разрываясь между подозрительностью и благоговением.

- Лицензия на лицо... цо... - выдавил из себя вопрошаемый и замолк. Словно сломался на полуслове. Замер с открытым ротом. Извините, ртом.

Внучек подскочил, чтобы пнуть, но сообразив на ходу, что тот не упал, а всего лишь оцепенел, влепил ему оплеуху. От чего тот завелся опять:

- ... цо... Как же! Законопослушен. Смиренен. Свят. И налоги уплачены. Ничего против .. не имею... не смею иметь... - Он в таком законопослушном духе говорил почти минуту. Но потом в нем опять что-то заело. - Я... я... я..., - запнулся он, замер и замолчал.

Я уже не сомневался, что эти ч/к - дело рук Торопецкого. Возможно, он хотел их использовать в предстоящей Вечере, да не пришлось. Они взяли и ожили на несколько дней ранее. Однако кто ему конструкты собрал? Дело дорогостоящее, кропотливое. Впрочем, насчет одного, а верней даже двух, у меня уже было предчувствие. Эти двое, облаченные в полицейское, как раз, если можно так выразиться, пришли в себя.

- Сорвешь колпак - дурачком станешь, - сказал первый.

У второго головной убор был набекрень.

- Ты хочешь сказать...

- Я очень хочу сказать!

- Ты очень хочешь сказать, что ... Как этот? - Второй указал на скованного корбезом Ваза, который, словно безумный, вертел башкой.

- Ради всего святого, почешите меня, - взмолился Ваз.

- Если так можно выразиться подойдите сюда, - велел ему первый.

- Подойдите сюда, если можно так выразиться, - эхом отозвался второй, поглубже нахлобучивая фуражку полицейского образца.

- Я заблокирован, я не могу, - сказал Вазелин. - Найдите пульт.

- Нам, полицейским этого не положено. Пользуясь случаем, заявляю: вы задержаны, ваше поведение может быть использовано против вас.

Знаете, я их узнал. Мой литературный раб, помните? Тот, чьи показания от лица Вайса и Войцеховского я зачитывал. Жил как призрак в сети, и вот теперь переведен в ощутимое состояние. Я же и навел Торопецкого на этот конструкт. Он даже не стал перестраивать их на другой слог. Хотя там есть опция 'Авторский стиль' - от Кирши Данилова до, простите, меня.

Примечательно, что он внедрил этот вип сразу в два тела. Они и внешне были схожи, как две капли воды. Один, когда падал, немного испачкал мундир и разбил лицо, по этим признакам я их и различал. Для удобства их так и обозначим: Воцеховский и Вайс, раз уж эти имена нам с вами знакомы.

Они подошли к Вазу, один стал чесать ему спину, другой зашел спереди и два раза ударил его по лицу. Я скривился, будто это мне прилетело. Примите в расчет, что Вазелин Савченко был в образе - хоть пародийном, но - Пушкина!

Я вот думаю, что из таких чмо-конструктов можно наделать образцовых слуг или солдат. И не факт, что они навсегда бездушевные. Может, со временем они разовьются до такой степени, что у них свои индивидуальные фанки появятся. Они и сейчас уже проявляют своеобразие. Вайс, например, более сердоболен. А Войцеховский, перед тем, как бить по лицу, хмурится и сердито сопит. Я был бы рад, если бы и Котляру наваляли.

Всех действующих лиц, как околпаченных, так и обездвиженных, включая Вадика и считая Горыныча за три троих, было сейчас тринадцать. Я почему-то решил, что теперь весь виртуальный вертеп в сборе. И не ошибся: до самого финала больше никто не оживал.

- Стасик! - кричал-вопил персонаж, похожий на Гитлера, ментальный двойник Гартамонова, вернее, его конструкт. Назовём его Г., для краткости и чтоб не путаться. - Стасик! Нап... нап... нап...

Вероятно, на помощь звал, ибо над ним всей телесной массой всё ещё нависал Внучек.

Я невольно покосился на Викторовича. Он дернул ногой, но совладал с порывом рвануться к двери. Я тоже дернулся, как бы непроизвольно, а на самом деле произвольно вполне, единственно для того, чтобы проверить реакцию Гартамонова. Лицо которого, истинного, а не Г., вдруг сделалось кислым.

Какие страсти без мордастей? Колпаком этому Г. служил паричок с косой челкой, вероятно, приклеенный, а то бы давно слетел.

- Это произвол! - вскричал Г., тряся башкой, словно пытаясь отделаться от пощечины. - Оставьте меня! Оставьте меня! Оставьте меня! Я невиновен! Я невиновен! У меня алиби алиби алиби есть! - Очевидно, в конструкт был привнесен комплекс вины, так как тема наказания его беспокоила. - Как вы смеете без суда и расследования? Я, может, ни в чем не виноват. Я требую судебного разбирательства!

Я обратил внимание - это очень важно, обратите и вы - что после оплеухи он заговорил так, словно его подменили. Или подмесили, подселили к нему кого-то еще. У него даже голос слегка изменился, был сипловат и скорее тенор, чем баритон, а теперь баритон, точно.

Сразу скажу, так и было - почему бы и нет? Если даже со мной такое возможно. Вот только оставаться в одной ипостаси он почему-то долго не мог и, выпалив несколько фраз, ломался и замирал. И переключался с одной личности на другую от оплеухи, у меня же не так.

Вот и сейчас: замер, подставив не левую щеку, но все лицо, и тут же вновь был оживлен расходившимся лоботрясом. Но уже в предыдущем качестве:

- Клянусь Господом всемогущим, я тоже могу! Бог создал человека, а я - челомута! Воскрешение, суд, тайное - явным. Беру на себя Его функции.

Теперь-то Гартамонов точно себя узнал.

- Это что, интрига? Игра? - сказал он.

- Хулиганство! - сказала Сусанна.

- Сколько мы здесь уже топчемся? - сказал Торопецкий

- Этот Горыныч живописен весьма, - сказал Джякус.

- Чтоты-чтоты-чтоты! - сказал Джус.

Я промолчал.

Горыныч за стеной неуклюже, но неуклонно пытался встать.

- Ползи сюда, протоплазма! - велела Баба Яга.

- Может войти и вырубить их? - предложил Викторович.

- Нет-нет, это любопытно! - вскричала Яга.

- Подождем, что будет дальше, - сказал Гарт.

Любопытно было не только мне и Яге, но и всем нам, даже самым недовольным и недоверчивым.

Яга стремительно исследовала зеленую комнату, включая стены, растения и фигуры, в то же время не выпуская из виду оживших персон, с которыми, кстати, не церемонилась и всё более забирала над ними верх. Внучек, во всяком случае, полностью подчинился ей.

- Слышал, увалень? - подстегнул он Горыныча. - Ползи, тебе говорят.

- Мужик ты, лапотник, деревенщина, - вдруг произнесла одна из голов Горыныча, без интонаций, голосом тусклым, как из-под земли, но и без явных дефектов.

- Я тебе шеи поперекручиваю, - пригрозил Внучек трехглавому, но что-то в облике сосредоточившегося Горыныча его насторожило, и он, впустую описав круг, отступил под защиту Яги.

Кощей всё более наливался ужасом, бормоча свои несуразицы:

- Бесконечность... прахом и пухом... Что теперь будет? Ничего не будет? Или всё будет, а я - нет? Вопрос!

- Нишкни и слушай, - сказала Яга. - Здесь вопросы задаю я. Бесконешность, оно конешно, но и мной не надобно пренебрегать. Внучек, венчай. А в свадебное путешествие мы по тому свету пойдем, пешими.

Внучек выполнил кое-какие непристойные манипуляции.

Вадим стоял поодаль, демонстративно отстранившись от происходящего. Этносфера, в которую он попал, тяготила его нордический нрав. Раскачиваясь с пятки на носок и напевая какую-то оперу, он лишь с подозрением присматривался к одиозной внешности Г. И каждый раз, как тому прилетало, вяло взмахивал правой рукой, как бы отвечая на хайль.

- Ну, ты теперь мой, - удовлетворенно заявила супруга сутулая, вызвав у Кощея новый вопль такой силы и безысходности, что Вадим сорвался с места и забегал кругами, бормоча что-то вроде доннерветтер, руссише швайн, презирая эти русские разборки с вечностью.

Возникший слиянием двух персон, поневоле вынужденный мыслить в категориях миксов, я и венчание Кощея (Бессмертного!) со страшной, как смерть, Ягой воспринял как брачный союз смерти и бесконечности.

Г. уже минуты две стоял, замерев. Его черепушку опять заклинило.

- Дай-ка ему, Иванушка, - велела Яга своему заплечному. - Бьемся, бьемся, а не добьемся никак.

- Это можно, - с готовностью отозвался внучек. - Не такие орехи раскалывал.

Генерал поморщился, словно влетело ему (точно, как я - от удара по Пушкину).

- Ну и кидалово! - вскричал Г., на это раз баритоном. - Чего уставились семеро на одного? Напомню, раз такие растабары пошли. Кто пожертвовал на судоустройство в этом городе миллионы? Кто отгрохал Дворец Правосудия, разбил в тюремном дворе клумбы и Нескучный Сад? Надо пожертвования отрабатывать, господа! Я победил зло в этом городе. Я прибрал это зло к рукам и сделал его удобоприятнее. Я финансировал Матренин Двор, благодаря которому вы вообще живы! Кто бы вы были без меня, господа?

Жить - это значит действовать. Совершать поступки, получать за них сроки и ордена. Не ошибается тот, кто ничего не делает. Хотя это возможно роковая ошибка всей такой жизни.

- Вавака!- вскричал внучек. - Так это ж Вавака! Да будет славен Вавака во веки веков!

Наш Гартамонов иронически хмыкнул, поочередно всех нас, столпившихся у витрины, внимательно осмотрел, причем на Торопецком и мне задержался подолее.

- Кушнер! - узнал его Г. - Что ж ты, Кушнер, руки свои распустил? Я ж всегда с тобой по-хорошему. А ты вон как нехорошо.

Выражение, приданное его лицу, оставалось на протяжении всего этого неизменным. Оно и сейчас не выразило удивления. Как еще прежде предположил я, определенные реакции на внешние раздражения у конструктов присутствуют. В частности здесь что произошло? Г. визуально узнал Кушнера. Правильно соотнес с его образом, встроенным в его софт. И соответственно отреагировал.

Аналогичная реакция имела место и в башке Кушнера. Следует ли считать эти существа разумными? Вот вопрос!

Последнее усилие было роковым для Г.

- За давностью лет и недостоверностью сведений... За сроком давности... лет прошло... Наговаривают на меня самое худшее... - Он позаикался еще с полминуты и умолк.

Догадываюсь, что изрядно запутал вас. Действительно, трудно сосредоточиться на происходящем, когда личина не всегда соответствует личности, а иногда под одной скрываются две или три. И зачем понадобился этот нейробардак? Загрузить три разных конструкта в одного Горыныча. Разделить Гитлера на тело и разум, причем Г. предоставить тушку, а Вадьке - безумие (впрочем, здесь подыграли их превосходительства - сам генерал и случай). Разнести моего 'полицейского' на две башки. Совершенно обратным образом в Г. помимо вип-генерала еще какого-то сомнительного Ваваку внедрить - микс, чисто по моему образцу. И этот Вавака - переключается от оплеухи! Нет, у меня не так.

На мгновение все смешалось в башке: Пушкин и Кушнер, Каспар и Котляр, Гартамонов и Г., Павлов с Петровым, эти двое во мне: тот же Павлов и Торопецкий.

Я знал, что попытки загрузить в одну голову с разных баз предпринимались, но к значимым результатам не привели. Видно, в силу того, что этот Вавака и псевдо-Гарт были конструктами, а не полноценными личностями, обладающими фанком, регистрацией и душой, совместить их было значительно проще. Проявляли они себя, как уже ясно из предыдущего, попеременно, однако теперь выяснилось, что они не только знали о существовании друг друга, но и могли вести примитивный внутренний диалог, переходящий в межличностные разборки и передел среды обитания - префронтальной коры, если она у них есть.

На это раз его активировала старуха, ибо Кушнер уже не посмел.

- Торчит, словно флешка в башке, - заговорил Г., переключившись на тенор. - Иногда принимает меня за себя и такое врет. Врать, Коровин, нехорошо, а воровать плохо. Ты у меня биографию с метриками украл. С выслугой и заслугами. Обидно, да. В голову влез. Надо бы зачистку произвести, что ли....

Не так ли и в любой голове идет непрерывная борьба за первенство (или за актуализацию, если поймете, о чем я) между я-интеллектуальным, я-чувственным, я-агрессивным, подвижническим, эгоистическим, умиротворенным, альтруистическим, делятся куски мозга, нейронные блоки, поле влияния, рычаги управления личностью? Человек человеку - ад, а уж двое в одной башке...

Я, чтоб не умножать сущности, пока что решил, что Коровин - это Вавака и есть. Дальнейшее подтвердило эту догадку.

Заинтересованный происходящим вдвойне, я и вниманье удвоил. Однако тут некстати заверещал Кощей, шарахнувшись от Горыныча, приняв его, видимо, за свою смерть. Перекрыв, а потом и прервав диалог Гарта с Коровиным, возражения на его внутренние реплики, неслышные нам.

- Это Гартамонов! - по-кошачьи взвизгнул Котляр.

- Генерал-полковник? - спросил Моравский.

- Генерал-майор!

- Как ты узнал?

- Я б его в любом обличье узнал. Он, сука, Матрёну курировал.

Ныне, достигнув максимального звания в его должности, курирует места не столь отдаленные.

- За восемьдесят лет сделал карьеру от стукача до генерал-полковника, - сказал Котляр.

Я быстро прикинул: мой Торопецкий, значит, лет на двадцать его старше. Алик же во внуки да в правнуки им годится. Только конфликта поколений в бедной моей голове не хватало.

Г., сбитый с толку Кощеем, молчал. Подлетевшая Яга новым касанием вернула его к жизни. Как наиболее экстремальный конструкт она все более захватывала инициативу, присваивая и права.

Не дай Бог бабой битым быть, бессмысленной и беспощадной! Я был уверен: этот искусственный организм способен страдать. Телу-то больно, независимо от того, кто или что воспринимает эту боль. Я решил, что если издевательства будут продолжаться, я сделаю все возможное, чтобы их прекратить. Даже если придется напасть на Викторовича и отнять ключи.

Однако напрасно я предавался сочувствию. От удара его, конечно, качнуло, но этого крена как раз хватило на короткий замах. Ответный тычок был несильный, и Яга упала скорей от неожиданности.

Я еще раз убедился, что чмо-конструкт - не просто органчик плюс организм, а система, способная к обучению. Мозг их стремительно совершенствовался, уплотняя нейронную сеть. В таком случае, в каких мерзавцев могут вырасти эти Кушнер, псевдо-Гарт или Яга! Из-за одной сотой такой возможности необходимо эту Кунсткамеру запретить.

Яга, кряхтя, пыталась подняться. Кушнер помог ей встать.

- Вздорная ты старуха, - сказал Г., баритон. - Я тебя сотворил под одну свою знакомую бабку. Приготовил твое туловище для нее. Если бы внешность отражала характер, то она бы выглядела именно так. - Я так думаю, что он Старуху-Ягинскую имел в виду. - Господин Моравский! Господа Савченко и Котляр! Что новенького, друзья мои, по нашей с вами затее? Я ничего не упустил, пока в трипе витал? Теперь мы не только в одной команде, но и в одной Кунсткамере. И уверяю вас, выхода отсюда нет. Разве что тот, кто нас с вами переиграл, явит свою милость.

Он обошел поочередно всех оживленных. Вадиму предложил обменяться телами. Войцеховскому с Вайсом руки пожал. Горыныча потрепал по каждой главе. Кощею сочувственно покивал и что-то шепнул на ухо.

- Что за бесов вселили в вас. Такой материал испортили, - сказал он.

Судя по реакции, не все его вниманием остались довольны. Да и Г., храбрясь, их заметно побаивался. Хотел бы я, будучи Торопецким, оказаться среди своих персонажей, попасть в руки к тварям своим? Очутиться среди своих изделий? Вряд ли. Всякие среди них. И даже у самого положительного найдутся претензии к автору. Да я и сам не вполне доволен своим творцом.

- И все ж отдайте должное, господа, такого никому еще не удавалось. А Горыныч - это ж находка! Знаете, господа, творить надо так, как никто, кроме вас, не сумеет, и то, до чего никто не додумается. А не пользоваться штампами да шаблонами. Я теперь точно знаю, что для ваянья и живописи рожден, таково было начертанье судьбы. Да вот обстоятельства с направления сбили.

Ах, тов. генерал, как я его понимаю. Если прёшь поперёк судьбы, изменяешь своему гению, то такое вот Г. получается. И потом: его страсть все равно прорвалась, но в каких уродливых формах!

- Обрету бессмертие в живописи, а вы во мне, - продолжал бормотать Г., но уже не так бойко. - Это будет моим воздаянием. Местью иль милостью - как решу. И это лучшее воздаяние, ибо все прочие - смерть.

- Уа-а-а! - заверещал Кощей.

Кстати, знаю одного автора, который не только творческое, но и истинное бессмертие обрёл. И ни тому, ни другому не рад, кажется.

- Да заткнётся он, наконец? - прорычал Вазелин.

- Нет-нет! Это любопытно! - сказала Яга.

- Живописная месть... уж я вас изображу... уж я вас так попишу... оставлю... в веках... ославлю...

И снова умолк, к сожалению.

Тут со всех сторон посыпались обвинения. Я не успел фиксировать заявителей. Обвиняли в следующем. - В злоупотреблении властью (Котляр). В генетическом моделировании (З. Горыныч). В содержании чмольного (Вазелин и Каспар). В присвоении каких-то метрик и чьих-то заслуг (Г., тенором). В избиеньи Яги (Яга). В нарушение закона о содержании чмо. В организации Матрёшки. В живописи. В принуждении к живописи. В криминальной деятельности. В убийствах, похищениях, кражах, захвате чужого имущества. В хитроумии. В сумасшествии. В связях с монахами. В незаконной коммерческой деятельности по изготовлению тел. В национал-социализме. В мечтательности. В глобальных планах по переустройству мира и переделе влияния. В мстительности и зависти. В тоталитаризме. В злоупотреблении злом. В создании марьяжных личностей. В попытке извлечения с того света умерших, то есть некромантии. В нарушении законов. В нарушении законов природы. И даже Викторович, сей покорный с виду слуга, мне показалось, что-то буркнул себе под нос насчет своих холуйских обид.

И все это вперемешку с воплями Каспара и Вазелина (Да найдите же пульт! Да кто-нибудь, почешите ж меня!).

Я вроде как обязан генералу существованием. Но с другой стороны (как Торопецкий) обижен на него за вероломство с болотным миксом. Да и у Алика обиды на него есть. Так что я тоже чуть было не присоединился к обвинителям.

- Но ведь это неправда, не правда ли? - сказала Сусанна.

- Нет, это любопытно... - пробормотал Гарт.

- Более, чем, - сказал Торопецкий.

- Особенно, насчет некромантии, - сказал Джякус.

- Как хотите, а я этому не верю, - сказала Сусанна.

- Живопись имеет место, - сказал Джус. - Так может - и всё прочее есть?

- Насчет хитроумия... кхм..., - откашлялся Викторович.

Я промолчал.

Сусанна - опять она - сказала:

- Но ведь этого не может быть!

- Присоединяйся к нам, Гартамоша! - громко сказал Каспар. - Без тебя бестиарий не полный!

- Дурак! Сколько раз тебе говорить? - сказала левая Горынычева голова.

- А я сколько раз тебе говорила? - сказала правая, будучи, очевидно, женского полу.

- П...п..п...- затрясла собой средняя, но дальше у этой заики дело не пошло.

В отчаянии она сорвала с себя колпак и поникла. Или с нее сорвали - руками общего туловища. Смотря по тому, какая глава в этот момент главенствовала. Лишенная связи с конструктом, который сидел в сети, она безвольно свесилась и бессмысленно улыбалась.

Разительное отличие от Вадимовой ситуации! У того Гитлер всё более заявлял о своем присутствии. То есть, в результате какой-то остаточной инсталляции возникла прогрессирующая саморазвивающаяся система, вытеснившая первоначальную личность почти полностью. А Горынычева опустевшая голова (средняя) только гугукала да пускала слюни.

- Вот видишь к чему приводит расколпачивание, - сказал Войцеховский Вайсу

Оставшиеся головы переглянулись.

- О-о-о! - простонал Кощей

Вадим сделал маленький зиг.

- Да будет славен Вавака во веки веков! - вскричал Кушнер.

Такие дела. Представляете, каково мне было наблюдать это смешанное (и порядком смешное) общество. При моей-то смешливости.

Чем изощренней вербализация, там дальше автор от истины. Возможности непосредственного восприятия шире вербальных. При переводе действительности в словесность не обойтись без потерь (до 90%). Тем более при такой стремительности, с какой действие развивалось у нас.

- Ну, какие будут репрессии? - подстегнула Яга.

Отдайте его нам в опустевшую голову, сказали Горынычи. Зафиксировать и зудом снабдить, сказал Ваз. Пусть будет памятник нерукотворный, добавил он от лица Пушкина. Сделать из него чмо на полусогнутых, сказал переменчивый Кушнер, пускай шестерит. И да будет славен Вавака во веки веков, на всякий случай добавил он. Пусть он на мне женится (Яга). И вернет мне мое лицо (Вадим). Отказать ему в живописи. И в фашизме, сказали Войцеховский и Вайс. Запытать его до смерти, сказал кто-то.

Не скажу, что бы мне это понравилось. Во-первых, почему за вожделенья души должно тело расплачиваться? Во-вторых: какое отношение мучимое тело имеет к программе конструкта? Да и сама программа как искупит грехи оригинала? Тем более, телом, которое вообще ни при чем? Программа как козел отпущения - это что-то новое в пенитенциарном творчестве.

Впрочем, к кому это относилось? К Гартамонову, к Г.? К карикатурному Гитлеру, которого он тоже представлял своим лицом?

Отрастить ему хвост или другое неудобство или непотребство, продолжали мучители. Закатать на двенадцать земных лет лунной каторги. Предлагали, к слову сказать, информационную изоляцию, а так же другие меры и методы - от наказания смехом до черного сглазу.

- Но позвольте... позвольте ж представиться... Гы... Гы... Гы... - сказал в свое оправдание Г.

- Представиться? Да на кой ты нам? - перебила Яга. - Нам и так про тебя все известно. Гартамонов. Он же Вавака, он же Гартман, Коровин, Гарт. С годом рождения затрудняюсь, да это нам и неважно.

- Но ...

- За всё содеянное нужно платить, а у тебя неуплочено, - сказала Яга.

Только Кощей, кажется, ничего не произнес в адрес обвиняемого, хотя и бормотал что-то себе под нос, я только 'зеркало-коверкало' смог разобрать. Он стоял у зеркального фальш-окна, как бы обращавшего взор наблюдателя не за предел помещения, а внутрь его.

И возможно, это зеркало заметило первым, как начинали вдруг оживать: Голова, Черномор, Горилла, Каспар, Ваз - да и все прочие, как чмо, так и пустые болванки. Многие падали. Болванки оставались лежать, шевеля конечностями, чмо пытались вставать с разной степенью неуклюжести, все это отвлекло внимание присяжных от Г., и только вопль кровожадной старухи вернул действие в русло.

- Бейте его!

И Яга, обратившаяся в ягуара, первой бросилась на Ваваку сего.

Неспособное помыслить действует слепо. Все прочие слепо накинулись на него.

- Кажется, вспыхнули беспорядки... - пробормотал Викторович.

- А ты б хотел, чтобы порядки вспыхнули? - сказала Сусанна. Голос ее звенел.

Викторович бросился открывать. На это раз генерал ему не препятствовал.

- Третье действие переходит в действительность, и вмешательства не миновать, - сказал Джякус, который, я думаю, тоже о чем-то догадывался, а возможно, и был посвящен. Как и Джус, впрочем.

Сусанна, оттолкнув Викторовича, ворвалась в Кунсткамеру первой. Вслед за ней ворвалась собака, потом Викторович, а потом уже мы все.

Ворваться-то мы ворвались, однако вырвались далеко не все.

Торопецкий, Гартамонов и Джус решительно вклинились в толпу, и я тут же потерял их из виду. Викторович обогнул кучу-малу, часто и внимательно озираясь, взгляд его шарил по полу, и я понял, что он ищет пульт.

Потасовка. Рычанье и вопли. Месиво тел. Мелькали: спина Торопецкого, чья-то разверстая пасть, куриная лапка, опрокинутое лицо генерала.

Какое-то безумие (видимо, заразительное) овладело и мной. Я схватил за ворот ближайшее тело и стал трясти. Потом бросил его и ввинтился в толпу. Меня тут же отбросило, ударило о стену - словно мной в пристенок сыграли - и снова отрикошетило в кучу-малу, в этот кипящий страстью котёл.

Дальше не помню. А когда очнулся от упоения и забытья - застыли в последней немой сцене: герои Гоголя и големы, творенья доктора Моро и доктора Франкенштейна, Урфин Джюс и его деревянная солдатня. Словно архангел здесь побывал и поубивал всех. Действующая десница Господня, как сказал бы Ваз, а может быть, и сказал. Среди них трое, застывшие уже навсегда: генерал Гартамонов, бывший капрал Торопецкий, и Каспар Моравский, майор. И повсюду клочки одежд и волос, сорванные головные уборы, и кровь, кровь...

Знаете, я хоть и понимаю, что все это не окончательно, однако не могу отделаться от мурашек и печальных чувств.

Да, главного не сказал: пульт вывалился из рук Кощея, на которого никто и подумать не мог. Если, конечно, верить Викторовичу. Он этот пульт, мол, подобрал и им воспользовался для немой сцены. Сам Кощей был обнаружен под зеркалом, в которое он бросился, пытаясь эвакуироваться из этого бардака. С искривленным лицом, носом, свернутым на сторону - такое случилось 'коверкало'.

Мы, выжившие, были почти что контужены произошедшим, пережив все стадии изумления: от легкого потрясения до сотрясения мозга, от сотрясенья мозга до землетрясенья, от землетрясенья до потрясения основ. Так что первое время даже внятно общаться между собой не могли. А пока что прибрали останки, замели следы.

Однако вот что.

Я думаю, что Торопецкий в пору своей лояльности и доверия со стороны Гартамонова сумел заменить головные уборы болванов на колпаки Глиттера, внешне им соответствовавшие. Банданы, кепочки, парики. Я думаю, он хотел всех наделить колпаками, да не успел, был выпровожен. Пришлось довольствоваться теми, что есть. Удался ли его план или нет, судить трудно. Тем более, мы даже не знаем, каким он был задуман, план.

Я вначале предполагал, что в качестве катализатора послужил Вадим. Тоже, возможно, вторично обработанный под другим колпаком. Пульт Торопецкий как-то ухитрился ему передать. Воспользовался он пультом, не осознавая, что делал. Если бы осознавал, эффект был бы куда более замечательный.

Однако, чем больше думаю, тем больше склоняюсь к другой версии. И версия такова: под телом Кощея скрывался вип Торопецкого! Который, видимо, и привел в движение сначала Ягу и компанию, а потом и всех остальных. Сейчас, когда все дезактивированы и колпаки сорваны - поди, докажи!

Викторович уничтожил все видеозаписи. Так что единственное свидетельство всему - эти своевременные записки. Есть небольшая надежда на то, что в Альтеренете сохранились конструкты, задействованные в этом спектакле, причем в их последней конфигурации. В таком случае, их можно привлечь в качестве свидетелей в беспристрастном суде.

Не могу отделаться от предчувствия, что у Торопецкого есть описание предыдущих событий. Интересно, что он настряпал, поставив нас на перо?

Резюме относительно личности Гартамонова предлагаю вам сделать самостоятельно. Я-то для себя сделал уже. И пришел к неожиданному для вас и нелестному тоже для вас выводу. Пока что вы единственный читатель моего опуса. Но как знать, как знать. Не придется ль его довести до общественности? Замалчивать правду нехорошо, при том, что всем интересно. И как бы нас после этого не разжаловали в полковники, а из полковников - в дураки. Или вы полагаете, что я так останусь никем, вне Реестра? Нет, так мы с вами меня не переубедим.

Теперь, когда записка состряпана и скоро будет подшита в 'Дело' (? 1 - под ним у нас Гартамонов проходит), меня гложет сомнение: а не подло ли я поступил? И если да, то как мне быть после этого? А может, не быть? Сейчас мы с вами в смятении, события слишком свежи и подвижны, поэтому с выводами повременим. Время пройдет, утрясется всё, успокоится и не будет так мельтешить. Однако уже уверен, что этот мой мемуар будет для вас последним.

Прощай, мое поприще! Ни за что не возьму больше в руки перо! Как говорил мой повар-поляк: какая гадость эта ваша поваренная книга. Или, немцами говоря: ключ мудрости не на страницах книг. Но много услужливой добродетели с пальцами-писаками и твердым седалищем. Так ответьте ж и вы добродетелью, тов. генерал. Ваш - до сих пор без имени - покорный слуга.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

1. ВЫХОД

Я выбрался из кучи-малы и огляделся. Вокруг, насколько хватало глаз, простиралась равнина. Помню, что наст прогнулся, нас вывалило и смешало со сворой собак, которые сплелись в рычащий клубок, как только что мы в Зеленой Комнате.

Вокруг и впрямь было зелено, будто внезапно сменился сезон, как бывает только во сне или же в трипе. Лишь далеко позади поблескивала на солнце белая полоса, словно снег или соль. Всё колыхалось, мир еще не обрел устойчивость.

Прямо передо мной стояли ворота. Поодаль крутили шеями и удивлялись всему Гарт и Каспар. Одеты мы были во всё то, в чем прибыли с того (теперь уж 'с того') света. Футболка на мне была разодрана до пупа, в нее в последний момент вцепился Котляр, надеясь, что мы и его прихватим. Наверное, и сейчас еще рук не может разжать на моем трупе, бывший мой угнетатель.

На мокрое дело было снаряжено трое: Кушнер, Войцеховский и Вайс. Джус их должен быть контролировать. Полагаю, они справились, раз уж мы здесь.

Стартовать пришлось на несколько дней раньше. Довести проект до совершенства я не успел. Поэтому имеем ту картину мира, какую имеем. Интересно, но и опасно то, что сюжет вообще может выйти из-под контроля.

Собачий клубок уплотнился, оторвался от земли и завертелся еще стремительней вокруг воображаемой вертикальной оси, обернувшись - а я все гадал, где же он - Нарушителем. Он по пёсьи встряхнулся, однако шерсть так и осталась на нем в виде длиннополой собачьей дохи, не лишенной хвостов, да даже и морд. Не исключено, что ее и блохи одолевали. Сам он лицом походил на Котляра, каким я его помнил по Силзаводу, он и руки-то заложил за спину, как, бывало, подкрадывался ко мне, пряча шприц, этот Котляр.

- И не говори, что не предупреждал, - сказал он мне.

- Как будем выкручиваться? - спросил я.

- Мы уже где? Там? - перебил Гарт.

- Каждый послан в этот тот мир со своей целью. Тебя-то Он с какой целью послал? - сказал Нарушитель.

- Я совсем не о том спросил, - сказал Гарт.

- Тут, там... Сейчас всё так плотно встало. Между жизнью и смертью муха не прошмыгнет.

- Как мы будем смешиваться? Мне очень любопытно, как ... Кстати, не пора ли начать?

Он обращался с вопросами не ко мне, а к Нарушителю, сразу приняв его за начальника, равного себе или выше. За кого же? За диавола? Шерсть, морды. Кстати: копыто. Одна нога Нарушителя была вполне по-человечьи обута в сапог. Другая заканчивалась серебряным копытцем. Я не сразу обратил на это внимание, хотя оно блестело вовсю.

- Боюсь, что твой предыдущий вопрос правомерен, - сказал бесоногий. - Ты действительно не совсем там.

- Что же делать?

Все-таки Гарт закончил тем же вопросом, что и я.

Разумеется, о миксе, марьяже не могло быть и речи, я это еще на том свете решил, полагаясь отчасти на Нарушителя, как почти во всем по эту сторону бытия. Наличие такого даймона, поводыря, если хотите, и отличает каюра от простого бессмертного.

- Попробуем достучаться до небес, - сказал он.

- Каким образом? - спросил я. - Как это достучаться? - одновременно спросил Гарт.

- Берем пятак и, потерев, чтоб блестело, запускаем им в небеса. Или трижды ударив им во Врата Покоя. Да вот и они.

Я сразу, как прибыли, обратил на них внимание, а Каспар даже пощупал и обошел кругом. Это сооружение возвышалось над почвой совсем одиноко, не привязанное ни к чему, как триумфальная арка. Только было совсем не помпезное и имело створки ворот, закрытые наглухо.

Мне не надо было объяснять, что это и есть П-покой. Я это интуитивно почувствовал - да, кажется, и всегда знал. Слева, справа от Врат Покоя да и позади простилалась все та же тундра, но они были входом в иной мир, вернее туда, где никаких миров вообще нет.

- Предлагаю положиться на старые навыки с элементом случайности. Сыграем в чику, - сказал Нарушитель.

- Ставка? - спросил я.

- Направленье судьбы. Здесь других ставок нет. - Он вынул из-за спины сжатые кулаки. - В какой руке? - спросил он, ни к кому конкретно не обращаясь из нас троих.

Я хотел указать на левую, но меня опередил Гартамонов, впрочем, тоже выбрав левый кулак. Нарушитель разжал ладонь, на ней, рыжея, лежал какой-то металл, овальной, как мне сначала почудилось, формы. Но это оказалась деньга 1749 года, вполне себе круглая, хоть и с неровными краями, та самая или идентичная той, которую я вынул из тайничка в Красном Доме.

Нарушитель бросил ее мне, вроде даже бы подмигнув:

- Ты первый.

Деньга в результате какой-то алхимии из медной сделалась золотой. И увесистой - то есть в качестве биты самое то.

Он повторил процедуру, угадывал опять Гарт - видимо это почему-то казалось ему важным - на это раз действительно выпало нечто овальное - бляха ? 1466. Эту биту Нарушитель отдал Гарту. Каспару же бросил его медаль, ту самую, что была на нем в наше с ним совместное путешествие. Каспар своей лапкой куриной ловко подхватил её на лету.

Нарушитель, немного прихрамывая, отмерил три метра от Врат и вдавил в почву копытце, оставив в ней ямку - котёл. Выиграть можно было двояко: либо попасть в него битой, либо положить свою биту рядом с битой одного, а затем и другого партнера на расстоянии пяди. Идеальный вариант - накрыть биту битой, это и есть собственно 'чика'. Это было интересней и продлевало игру. Но поскольку я бил первый, то приходилось целить в котел.

Ворота были деревянные, струганые, но не крашеные, с дубовой фактурой разводами. Я ударил битой о Врата Покоя, она, отскочив, упала мимо котла, хотя и близко к его краю. Иногда правилами разрешалось трижды подуть на нее, с тем, чтобы уронить в котел, и я хотел заявить об этом. Но не успел, так как в то же мгновенье сам очутился внутри котла.

Был он вместимостью со стакан, какими, бывало, глушили портвейн в тысяча девятьсот восьмидесятых годах (сто лет уже, Господи!), а по форме напоминал копытце. Мне случалось во время собственных потустранствий попадать в стесненные обстоятельства и занимать пространства даже меньше этого. Поэтому я особо не удивился. Занимало другое.

Что есть котел? - Куш! Приобретение, богатство. Выигрыш! Разумеется, для того, кто попал. Я же в него попал в самом прямом смысле. Теперь мне стало окончательно ясно, что не я контролирую этот трип. И как теперь истолковывать это попадание, я не знал. Но попытался доискаться истинной подоплеки этого символа - тут у нас все параболы да намёки, Кощей, - привести его символическое значение к реалу. Ясно одно: тому, кто попал, что-то добавится или от него отнимется, изменив направленье судьбы.

Тут ударила о Врата бита Гарта, и он незамедлительно присоединился ко мне, сопровожденный репликой насмешливого Нарушителя:

- Ты этой бляхой муху убил.

- Не попал, - сказал Гарт, подымаясь на ноги и отряхиваясь.

Теперь следовало ожидать либо биты Каспара, либо его самого.

Раздался стук, в котел упала медаль, легшая кверху аверсом. Мы заблаговременно вжались в стены норы, и она не задела нас.

Я вдруг ощутил некоторое беспокойство, вроде неловкости от того, что, возможно, штаны не застегнуты, и одновременно унылое детское предчувствие, что будто бы нашалил, и сейчас влетит. Мой со-копытник тоже тревожен стал.

Вверху на какое-то время воцарилась прозрачная тишина. И в ней - скрип, как будто подались створки ворот. Ветром дунуло, занесло в копытце сор, а вместе с ним и Каспар свалился, хорошо - не на головы. На нем от ужаса лица не было. Если можно назвать эту морду лицом.

Небо закрыла тень, послышалось небесное громыханье, словно надвигалась гроза. И мне показалось, что все эти звуки - шелест травы, скрипящие створки и гром сложились в осмысленную фразу. И даже с вопросительной интонацией. Звуки повторились, но уже в другой комбинации, и теперь я разобрал:

- На судьбы играете?

- Его я предупреждал, - сказал Нарушитель, причем 'его', на котором он сделал упор, явно относилось ко мне. Были приметы, были.

Гарт совсем съёжился, ноги не держали его, и он опустился на край медали. Я ощутил трепет, вроде тех, что уже неоднократно во время трипов испытывал. Только гораздо острее и я бы сказал интенсивней.

И тут сверху в копытце хлынуло, заполнив в одно мгновение весь объем. Я почувствовал, что растворяюсь в этой едкой и химически активной среде, словно соль в алхимической колбе, и эта щелочь ли, кислота ль разъедает меня, съедает с меня всё лишнее. И в то же время была уверенность, что нет, весь не исчезну, что-то останется, и то, что от меня останется - много ль, ничтожно ль - не пребудет во веки веков.

2. ЭПИЛОГ

Привожу эту визу в изложении заключенного. Мой почтовик получил этот текст от з/к 117 'Каюр'. Подвернулся, видно, случай запрячь собак @@. И теперь он меня всё подстегивает, подвигает завершить триптих. Позаботиться об эпилоге. Полагаю, что он и создал меня для того, чтобы не очень разнились стили. Пока только эпилог, но уже близко время, когда программы, созданные на той же базе, что я, будут романы писать. Не хуже самого Торопецкого, который и послужил моим прообразом. Хотя не в таком качестве, как Каспар или Накир.

Оригинальный текст с описанием предыдущих событий уже появился в Сети. Я в том тексте, кстати, не упомянут. Так что я, считайте, что вымысел. Но это не значит, что вымысел то, что я только что написал и еще напишу. События же, изложенные Накиром в его 'Записке', частично могу подтвердить как невольный свидетель, будучи временно воплощен в тело Кощея.

Я посчитал: всего ипостасей Торопецкого было шесть. - Торопецкий истинный, дорубежный. Второй - послерубежный со всеми его последовательными воплощениями. Одновременно на этом древе (генеалогическом) повис Каспар, ухватившись за побочную ветвь. А еще Накир. Подозреваю, что каким-то образом сюда относится и Нарушитель. И последняя ипостась - вип-конструкт Кощей, то есть я. Кроме того, могут быть мои копии. 'Я начинаю подозревать, - таким замечанием Торопецкий сопроводил мне свой последний текст, - что в этом мире никого, кроме меня, нет'.

Мир (и мы) все дальше от исходного образца. И чем далее, тем примитивнее суррогаты. Вероятно, то же касается текстов, составивших эту трилогию: текст Торопецкого, докладная Накира, мой эпилог. А может и тетралогию. Не исключено, что где-то есть Записки Моравского.

В одном из моих романов есть второстепенный сюжетный ход. У человека, изолированного от реального мира, лишенного зрения, слуха - всех чувств, многократно возрастают творческие способности, вплоть до проскопии. Это его свойство используют всякие нехорошие люди для своих сугубо меркантильных задач.

Не так ли возникла Вселенная? Может она не что иное, как порождение замкнутого в своем одиночестве существа? Которое в силу дефицита информации галлюцинирует наш сюжет? Эмитирует мир, вселенную.

Итак, эпилог. Встроенный в меня поисковик ограничен виртуальным миром. Вот что мне удалось.

Як Устюжанин (Джякус) занят балетной деятельностью.

Генерал Гартамонов по воскресении воплощен в чмо и от должности отрешен. Об отставке он не жалеет, кардинально поменяв смысл жизни и целиком погрузившись в живопись. Неожиданно обрел поклонника в лице Джякуса. Расписывает ему декорации.

Станислав Викторович Полозков остался при нем. Организовывает его выставки и сайд-проекты.

Джус отбывает наказание теперь в облике настоящего ч.м.о.

Моравский выслан на периферию империи, проходит службу в 32-м пограничном полку и уже капрал.

Накир по одним сведениям включен в Реестр, он теперь Соловьев, взят на службу в Депо. Согласно другим источникам, от регистрации неожиданно отказался, что дало ему возможность удачно скрываться от преследования властей. Судя по тому, что его Записка попала в Сеть, верней второе.

Ягинская расширила свою информационную империю за счет новых филиалов и шлюх.

Генерал-майор Громов назначен и.о. начальника службы исполнения наказаний, предвкушает соответствующее должности звание.

Сусанна по-прежнему работает у него секретарем.

Алик и Лесик: скорее всего, заняты привычной деятельностью.

Вадим, подвергнутый экзорцизму группой католиков, прозябает в пансионе 'Бедная Лиза'. Пока что процедура изгнания беса ему не особенно помогла. Вся надежда на кор-трип и Торопецкого.

Сам Торопецкий отбывает наказание в инфоизоляторе. Его сознание помещено в биомассу (в обиходе - 'студень'), снабжено питанием, и присоединено отдельной блок-капсулой к пенитенциарному орбитальному комплексу 'Матросская Тишина'. У з/к 117 'Каюр' нет органов чувств, но сознание бодрствует.

Особняк опечатали. Кунсткамеру расформировали. С чмо-конструктов сорвали колпаки и обездвижили. О Савченко и Котляре в доступном мне инфопространстве сведений нет.

Картины отдали Гарту, но они ему ныне противны.

Микса Гарта и Торопецкого не случилось. В открытых интернет-источниках о миксах вообще ни слова. Стало быть, засекретили, схоронили до поры. Запечатали рты участникам. Подождем дальнейшего развития этих идей. Если они действительно имели место. Если все, что описано в каноническом тексте, правда, а не результат сюжетофрении замкнутого на себя существа.

В таком случае, ловко обставили.

Как бы то ни было, имеем финал, где стоит копытце, а в нем водица, где расколбес-врата, а за ними - полный покой иже зело добро есть...

Конец