Глава 2

Неудивительно, что утром я проснулась разбитая, как будто меня всю ночь гоняли палками. Анна и Констанца сладко посапывали, и я прошла на цыпочках к выходу, чтобы не разбудить их.

Матушка уже приготовила мне завтрак и поставила на стол гренки с сыром, земляничный джем и вареные яйца.

– Ты решительно настроена не ходить на бал к де Конмору? – спросила она, когда я положила салфетку на колени и принялась за еду.

– Мама, представь, на кого я буду там похожа. Неделя работы в лавке превратит меня в привидение. Я буду только зевать по углам.

– Бланш, – мать подсела ко мне и обняла за плечи. – Может, скажешь господину Маффино, что не станешь работать эту неделю?

Но я покачала головой:

– Я уже взяла задаток. К тому же, он тогда останется совсем один. Как справиться с огромным заказом? И не надо думать, мама, что после графского бала все наши проблемы улетучатся. А после такого предательства господин Маффино может не взять меня обратно.

– Ты права, – матушка вздохнула. – И всё же мне кажется, после этого бала в нашей семье всё изменится. Это похоже на сказку, не находишь? После смерти твоего отца нас никуда не приглашали, а тут – новогодний бал!

– Да уж, – ответила я, подбирая кусочком хлеба последние капли земляничного джема.

– Всё же подумай, чтобы пойти с сестрами. Ты хорошенькая, у тебя неплохо язык подвешен, а улыбка – одно загляденье…

Вот говорить мне комплименты про улыбку сейчас точно не следовало!

– Мама! – сказала я недовольно, но матушка продолжала.

– …кто знает, может ты приглянешься госпоже графине. Наверняка, она тоже будет присутствовать, вместе с мужем. Она почти твоего возраста, вдруг вы подружитесь?

– Графиня? – переспросила я. – Жена графа де Конмор? Разве он женат?

– А разве нет? Мне казалось, он женился года два или три назад.

«Еще и греховодник! Прелюбодей!» – я бросила ложку на стол и начала обуваться.

– Бланш, ты сама на себя не похожа, – встревожилась матушка.

Я не ответила, поцеловала ее и вышла на улицу.

Снег шел по-прежнему. Наверное, зима решила явиться в наш город сразу и надолго. Тропинки между домами и улицы еще не чистили, и я утопала в снегу по колено.

Невольно взгляд мой обратился к башням графского дома. Они возвышались надо всем городом, и в верхних окнах горели огни. От этого сами башни, построенные в незапамятные времена из серого камня, казались черными великанами с горящими глазами. Такими же, как их хозяин. Я вспомнила о вчерашнем оскорблении, и снова разозлилась и разволновалась. Все в Ренне знали меня, но знатные господа никогда не оскорбляли домогательствами, а простолюдины не смеялись надо мной. И вдруг… Граф, конечно же, не знал, что я была дочерью сэра Авердина, который служил верой и правдой ещё его отцу. Но что это за хозяин города, если он даже не знает о судьбе своих преданных вассалов?

Но беспокойство вызывало и другое. Мои собственные чувства. Вспоминая о поцелуе, я горела не только гневом. Что-то во мне предательски восторженно трепетало. Меня никогда не целовал мужчина, и я только от сестер слышала, как сладки любовные поцелуи. Поэтому теперь пыталась разобраться – понравилось мне или нет? Сам граф де Конмор был мне неприятен, его внешность ничуть не походила на образ благородного рыцаря, о котором мы с сестрами мечтали, читая баллады о героях прошлых лет. Но когда он оказался так близко, и наши губы соединились, не я ли встала на цыпочки, чтобы приникнуть к нему сильнее? Что со мной произошло в тот миг?

Все это сводило с ума, и я приступила к выпечке песочного печенья в растрепанных чувствах. Каким-то чудом мне удалось не испортить тесто и не сжечь выпечку, потому что мысли мои витали где-то очень далеко от лавки сладостей. Но когда мы с господином Маффино перешли к засахаренным фруктам в желейном льду, дело пошло легче, потому что тонкая работа меня увлекла.

Всё-таки, это очень интересно – колдовать над мукой, маслом и орехами, превращая обыкновенные продукты в шедевры кулинарного искусства – тоненькие пирожные, сложенные в два слоя, между которыми скрывалась начинка из взбитых с сахаром сливок, или пышные бисквитные, пропитанные фруктовым сиропом и ромом. Такая работа требовала изящества, выдумки и огромного внимания.

Неделю перед балом я пропадала в лавке господина Маффино с раннего утра до полуночи, иногда даже ночуя на скамейке у входа, чтобы не терять драгоценные минуты отдыха.

Постепенно кладовые заполнялись всеми теми вкусностями, которыми господин Синяя Борода планировал удивить гостей. Ароматы ванили и корицы пропитали мои волосы и одежду, и даже ночью я видела во сне, как вырезаю формочками тесто, посыпаю выпечку сахарной пудрой, просеивая её через ситечко, и выскабливаю семена из стручков ванили.

Что касается жителей нашего города, то все словно сошли с ума – разговоры были лишь о предстоящем графском бале, нарядах и фейерверке, который обещал устроить граф де Конмор. Торговля в лавках кружев и нарядов шла невероятно бойко, продано было даже то, что лежало на полках несколько лет, а свет в окнах модисток горел ночи напролет.

За два дня до бала, когда я усердно вымешивала тесто, сдобренное маслом и изюмом, а снежинки за окном роились особенно деловито, в лавку зашла госпожа Сплеторе, решившая купить орехов на развес.

Пока господин Маффино обслуживал её, она щебетала, как райская птица, рассказывая последние новости:

– Говорят, что сам король настаивает на свадьбе, и он предлагал в жены де Конмору лучших невест королевства. Только граф хочет жену из тех мест, откуда сам родом. Так что бал по случаю новогодних праздников – всего лишь прикрытие. Кто-то из наших девушек по его окончании станет графиней де Конмор. Похоже на рождественскую сказку, не правда ли?

Я перестала месить тесто и уставилась на госпожу Сплеторе:

– Но разве граф не женат? Говорят, два года назад он женился…

– На леди Эстер Эвинари, – подтвердила наша посетительница. – Полгода назад она умерла, бедняжка. Граф выдержал положенные месяцы траура и снова вышел на охоту. Кого-то из красавиц Ренна принесут ему на съедение… как сладкий пудинг на серебряном подносе.

– Небеса святые! – воскликнул Маффино. – А Бланш мне не верила!

– Отчего она умерла, вам известно? – спросила я.

– Кто же знает, отчего умирают жёны Синей Бороды? – ответила госпожа Сплеторе, таинственно понижая голос. – Говорят, даже тела её не нашли.

– Если не нашли тела, то граф не может считаться вдовцом, – ответила я, снова возвращаясь к тесту. – Так что либо предстоящая свадьба – пустые слухи, либо смерть графини была вовсе не таинственной.

– Можете мне не верить, – обиделась леди Сплеторе, – но всё так, как я говорю! И на месте юных девиц в этом городе и их достопочтенных матушек я не слишком бы стремилась на этот бал.

– Получается, вас не пригласили? – спросила я, словно бы между делом.

Госпожа покупательница фыркнула, схватила покупку и вылетела из лавки стрелой. Господин Маффино рассмеялся:

– Ты её сразу раскусила?

– Если тебя не пригласили на праздник, куда позвали половину города, лучший способ отомстить – придумать какую-нибудь ужасную сплетню. Вот она и придумала. И, собственно, даже придумывать ничего не надо, – сказала я. – Об этом и так все судачат.

– Но нам лучше сосредоточиться на штоллене с изюмом, – подытожил господин Маффино. – Добавь еще мускатного ореха, мне кажется, что пряностей маловато…

Ах, штоллен! Разве может быть что-то лучше ароматного, сладкого штоллена, который выпекают лишь раз в году? Нежный, как бисквит, с изюмом и миндалем, как кулич, с анисом, корицей и гвоздикой – как пряник, а сверху он густо осыпается сахарной пудрой – белой и легкой, как падающий снег. Первый, третий, пятый, пятнадцатый… И к тому времени, как из печи начал истекать божественный аромат готовой выпечки, мы с господином Маффино напоминали парочку изможденных пилигримов, проделавших пешком путь из Святой земли до Бретани.

Накануне бала я пришла домой, не чувствуя ног. К тому же я несколько раз выскакивала на улицу, распотев перед этим у печи, и сейчас у меня саднило горло. Хотелось выпить горячего молока и завалиться в постель, потому что завтра предстояло отправлять сладости в графский дом – а это тоже нелегкая работа, хотя граф и распорядился прислать нам двадцать носильщиков.

Когда я открыла двери, то увидела двух прекрасных леди в нежно-голубых платьях. Констанца и Анна вертелись перед старым зеркалом, хвастаясь обновками, а матушка смотрела на них с улыбкой.

– Как мы тебе, Бланш? – закричала Констанца, хватая меня за руки и начиная кружить по комнате, словно уже танцуя на паркетном полу.

Мои натруженные ноги тут же отозвались стоном, но я не могла обидеть сестру и сказала с улыбкой:

– Тебе очень идет этот цвет – локоны кажутся по-настоящему золотыми.

– А мне идет? – подскочила Анна.

Ее волосы были потемнее, и платье ей подобрали более насыщенного тона – у матушки всегда был отличный вкус. Я похвалила и её наряд, и хотела подняться в спальню, но матушка преградила мне дорогу:

– Оценила два платья – оцени и третье, – сказала она, подталкивая меня к креслу, которое специально передвинули в угол, чтобы я его не сразу заметила.

На кресле лежало бальное платье – розовое, двухслойное, легкое и нежное, как летний рассвет. Нижний слой – из шелка, верхний – из шифона, прошитого серебряными нитями. Шелковая роза прикреплена к лифу, два розовых бутона пришпилены к поясу.

Платье было прекрасно, и после всех полотенец, фартуков, салфеток и упаковочных листков кондитерской казалось волшебным туманом. Чем-то совсем не подходящим мне.

– Оно великолепно, не правда ли? – спросила матушка. – И прекрасно тебе подойдет. Я сама подгоню его по твоей фигуре, и мы сэкономим на швее.

Но на меня новое платье произвело гнетущее впечатление, и матушка не могла этого не заметить, в то время как Анна и Констанца опять начали танцевать перед зеркалом.

– Ты не рада, Бланш? Тебе не нравится? – спросила матушка с тревогой.

– Оно красиво, – сказала я. – Но ты зря потратила деньги. Я не пойду на бал.

– Хватит упрямиться. Тебе надо пойти вместе с сестрами.

– Мама! – только и сказала я, и убежала в спальню, чтобы никто не увидел слез, которые против моей воли готовы были пролиться.

Но матушка не пожелала оставлять меня одну и поднялась за мной.

– Что случилось, Бланш? Отвечай немедленно!

Всю правду ей знать не было необходимости, но кое-что можно было объяснить.

– Так получилось, что граф де Конмор видел меня в лавке господина Маффино, когда делал заказ на праздник, – сказала я как можно безразличнее. – И принял за служанку. Мы не очень изящно поговорили. Будет неправильным, если я после этого заявлюсь к нему, как благородная леди.

Некоторое время матушка обдумывала мои слова, а потом решительно воспротивилась:

– Это не может быть причиной. Насколько я знаю, граф – рассудительный и воспитанный человек, даже если он узнает тебя, все равно не упрекнёт ни взглядом.

«Воспитанный, если дело не касается смазливых простолюдинок», – подумала я, но вслух сказала:

– Не только мне, но и графу будет неприятно. Чего доброго, он посчитает, что надо извиниться. Мы же не хотим, чтобы хозяин праздника чувствовал себя неловко?

– Неловко? Да что ты, Бланш! Если он захочет перед тобой за что-то извиниться – это не самое страшное, что случается в жизни. Да он и не узнает тебя, так что не волнуйся. Господа его уровня никогда не обращают внимания на служанок.

«Вот это едва ли», – снова неуважительно подумала я.

– К тому же, бал не сошелся клином на милорде графе, – матушка взяла меня за руки и ласково сжала. – Вернулся Реджинальд, и он спрашивал о тебе.

– Реджи? – переспросила я. – Когда он вернулся?

– Сегодня. И сразу нанес нам визит. К сожалению, тебя не было дома.

– Ты сказала ему, что я работаю в лавке?!

– Сказала.

– Мама!

– Не пугайся так, он отнесся к этому с пониманием. И сказал, что хотел бы встретить тебя на балу у графа, он тоже приглашен.

– Надеюсь, не в качестве возможной невесты? – пробормотала я.

– Что ты сказала? – не расслышала матушка.

– Нет, ничего, – сказала я громко. – Что ж, отличная новость, что Реджи вернулся. Но моего решения это никак не изменит.

– И всё же я настаиваю, – матушка ласково погладила мои руки – в пятнах от вишен, с огрубевшей кожей на кончиках пальцев. – На балу будет много молодых людей – граф позаботился, чтобы кавалеров хватило всем любительницам потанцевать. Кто знает – вдруг кто-то из них станет твоей судьбой? К тому же, Реджинальд… Я помню, вы очень нежно относились друг к другу.

– Мы были просто детьми, – возразила я.

Но помимо воли воспоминания унесли меня в те далекие дни, когда всё было хорошо и легко, и папа был с нами, и мы жили в большом загородном доме, по соседству с Оуэнами, а Реджинальд – их единственный сын, каждое утро швырял камешки в окна нашей спальни, вызывая меня и сестёр для милых детских игр.

Впрочем, не всегда игры были милыми, и порой мы возвращались домой с расцарапанным носом и в синяках, если Реджинальду приходила в голову идея обследовать старую мельницу или устроить качели на дереве, росшем на краю оврага.

Он был большой выдумщик, Реджинальд. И как же я горевала, когда сэр Оуэн решил продать дом и перебраться в столицу, потому что устроил сына пажом к герцогу.

В вечер перед отъездом Реджи вызвал меня из дома, схватил за руку и побежал к старому дубу, увлекая за собой. Там он показал вырезанные на коре наши имена – Бланш и Реджинальд, одно возле другого, и сказал, что обязательно вернется в Ренн и женится на мне. Мы поцеловались с ним там, под дубом, и даже клялись помнить друг друга… Мне было двенадцать, Реджи – на год старше. Совсем дети. Что значат детские клятвы? И поцелуи? После смерти отца мы продали дом и переехали в Ренн, в черту города. С тех пор я ни разу не встречала своего товарища по играм, и не бывала у старого дуба. Но надо думать, наши с Реджи имена до сих пор были там – палимые солнцем, поливаемые дождями, но вырезанные рядом.

– Он стал таким красивым – Реджинальд, – матушка поцеловала меня в лоб и подоткнула одеяло. – Высокий, широкоплечий. И у него тоже очень славная улыбка.

– Мама, мы были детьми…

– Иногда детская любовь – самая крепкая. Поэтому ложись спать и отдохни хорошенько, чтобы на завтрашнем балу не было никого прекраснее моей милой Бланш.

Отдохни хорошенько!

Я вскочила с третьими петухами, нашаривая в темноте платье и чулки, и стуча зубами от холода, потому что печь ещё не топили. Всю ночь мне снилось, будто я на графском балу, танцую с Реджинальдом, но вдруг обнаруживаю, что стою посреди зала в заплатанном платье, перепачканная взбитыми сливками и карамельным сиропом. Я просыпалась в ужасе и думала, что ни за что не отправлюсь в дом графа.

К полудню, когда все конфеты и пирожные были отправлены по назначению, я села на скамейку и вытянула гудевшие ноги. После такого и ходить будет тяжело, не то что танцевать. Танцевать… Но я ведь решила, что не пойду на приём в дом графа.

Господин Маффино появился наряженный в красный камзол, и с шелковым шарфом зеленого цвета, обмотанным вокруг короткой шеи в три раза. У меня попросту рот открылся от этой картины, а господин Маффино приосанился, наслаждаясь произведенным эффектом.

– Куда это вы собрались? – только и спросила я.

– На бал, конечно же! – почти обиделся Маффино. – Я тоже приглашен. И тоже холостяк, как и милорд де Конмор. Если он намерен обзавестись невестой, может и мне повезет.

– Никто не согласится стать вашей женой, – сказала я скорбно.

– Почему это? – испугался господин Маффино. – Я в самом расцвете лет и очень недурен!

– Никто не согласится, – продолжала я, – потому что выйти за вас – это значит через два года растолстеть. Кто сможет устоять перед вашими бриошами?

– Вечно ты надо мной подшучиваешь, насмешница! – он вынул из кармана надушенный платок, приложив его к щекам и подбородку.

– Запах корицы это не перебьет, – напророчила я.

– Пора бы тебе домой, – сказал он с досадой. – Гости начнут прибывать через два часа, а ты даже не причесалась. Не забудь только забросить корзинку Вильямине.

– Не волнуйтесь, передам ей ваш подарок с наилучшими поздравлениями, – ответила я.

Вильямина была городской прорицательницей. И хотя церковь запрещала ходить к гадалкам, ведуньям, колдунам и прочей тёмной братии, весь город бывал у нее – разумеется, все тайно.

Что касается господина Маффино, он был ее ярым поклонником. В своё время Вильямина нагадала ему, что он разбогатеет, если отправится на юг изучать тонкое поварское искусство – так и произошло. И с тех пор он отправлял ей подарки каждый новый год, как родной мамочке.

В корзинке, что была приготовлена в этот раз, лежал хороший кусок окорока, свежее сливочное масло, круглая пшеничная булка и кулёк лучших шоколадных конфет. Я сама делала их – с марципанами и ликером.

Набросив накидку, я зашагала по заснеженным улицам в сторону дома. Господин Маффино был прав – я даже не причесывалась сегодня. А вот мои сестренки, наверняка, умылись сывороткой – чтобы кожа была белее, натерли волосы кусочком шелка – для блеска, и с самого утра жевали мятные пастилки для свежести дыхания. Реджи увидит меня рядом с ними и разочаруется.

Я вздохнула и ускорила шаг.

Вильямина жила в покосившемся доме с кривой трубой, совсем недалеко от нас. Поэтому-то господин Маффино и поручил мне эту почетную миссию – сам торопился в графский дом, чтобы проследить за доставкой сладостей.

Окно на втором этаже было занавешено красной шторой, и это был знак, что Вильямина принимает посетителей, и беспокоить её нельзя.

Я вошла в дом и уселась на лавку возле самых дверей, поставила корзину на колени и приготовилась ждать, когда прорицательница освободится.

Мне было слышно бормотание старухи, но слов я не разобрала, да и не слишком вслушивалась. Но монотонный голос Вильямины, тепло от камина и усталость сделали своё дело, и я задремала, явственно увидев паркетный пол в доме графа, а потом услышала музыку и голос графа – он был чем-то недоволен, и его низкий властный голос перекрыл даже дивный полонез, который исполняли музыканты.

– …так и скажи, что никогда!

Открыв глаза, я попеняла себе, что слишком много думаю о бале, раз вижу его во сне и слышу графский голос. А голос де Конмора не утихал:

– Кто согласится на такое? Кто?!

Нет, это не сон.

Я вскочила, прижимая корзину к груди. Сомнений быть не могло – этот голос я узнала бы из тысячи. У Вильямины был сам граф!

Ступени на лестнице заскрипели, я заметалась по комнате, не сообразив, что лучше всего было бы выскочить за дверь, и драгоценные секунды были упущены.

– Согласится или нет – не моё дело, красавчик, – раздался надтреснутый голос Вильямины. – Только я тебе всю правду сказала.

– Старая шарлатанка! – ответил граф грубо.

Не придумав ничего лучшего, я встала за камином, вжавшись в стену, и затаила дыхание.

Посетителем и в самом деле оказался де Конмор. Хотя он и озаботился надеть маску, я узнала его по меховому плащу, длинным черным волосам и бороде. Мое укрытие оказалось смешным, и как я ни пыталась остаться незамеченной, граф увидел меня. Глаза из-под маски так и сверкнули, но он не замедлил шага, и не вышел – а вылетел из дома прорицательницы, хлопнув на прощанье дверью. С потолочных балок слетела сажа, и со второго этажа спустилась Вильямина – наряженная для приёма знатного гостя в красную юбку с продольными черными полосами, мужской бархатный камзол – порядком засаленный и протертый на локтях, и головной платок, который она повязывала на восточный манер – тюрбаном.

Прорицательница хихикала, потирая сухонькие ладошки, и сразу высунулась в окно, провожая гостя. В комнату дохнуло холодом и свежестью снега.

– Браслетик не потеряй! – крикнула старуха, продолжая посмеиваться. – Вдруг да найдешь, кому его подарить!

– Госпожа, – позвала я её.

– Кто тут еще? – она закрыла окно и уставилась на меня подслеповатыми глазами.

– Это Бланш Авердин, – сказала я, почтительно кланяясь.

– А! Белозубая улыбка! – узнала меня Вильямина. – Зачем пришла? Хочешь погадать на богатого жениха?

– Вовсе нет, – засмеялась я. – Господин Маффино присылает вам скромный подарок в честь нового года, просит помнить и заверяет, что сам вас никогда не забудет.

– Балабол Джордж прислал гостинцы? – старуха взяла корзину и принялась рыться в ней. – А конфеты есть?

– Самого лучшего качества, – заверила я её. – Я сама приготовила их только сегодня утром. Кушайте на здоровье.

– Точно не хочешь, чтобы я погадала? – спросила Вильямина, сразу засовывая в рот сладости. – Погадаю бесплатно, не зря же ты тащилась в такую даль.

– Ну что вы, госпожа! Вы позабыли, что мы теперь живем рядом с вами? Всего-то в двух улицах…

– А, ведь твой папаша помер, – вспомнила она. – Так тем более надо разложить карты! Твои сестрюльки, поди, тоже не замужем?

– Они идут на графский бал и надеются, что там им повезет.

Старуха что-то пробормотала с набитым ртом, я ничего не поняла и на всякий случай снова поклонилась:

– Ну, я пойду, доброго вечера.

– Подожди, я тебе кое-что скажу, Бланш Авердин, – старуха прожевала конфету и заговорила чистым, ясным, совсем не старческим голосом. – Когда встретишь что-то страшное – то не бойся. Все страхи человек придумывает сам, и они крепко сидят у него вот тут, – она постучала себя по лбу указательным пальцем. – Хорошо, когда хватает ума победить собственные страхи, а если ума нет… – она развела руками и покачала головой. – Поэтому ничего не бойся, и все страхи исчезнут.

Я не сразу нашлась с ответом на эту странную речь, но потом поблагодарила:

– Спасибо, госпожа. Всё, что вы сказали, я сохраню в памяти. Еще раз доброго вечера!

– Иди, иди, миледи, – сказала старуха, засунула в рот еще одну конфету и принялась невнятно напевать старинную балладу:

– Уедем ко мне, красавица Мод,

Ты мне всех дороже и всех милей!

А чтобы ты знала мою любовь,

Получишь всё после смерти моей.

Получишь дом, и пашню, и скот,

Я в том поклянусь и печать приложу,

Поедем со мной, красавица Мод,

Любовь я на деле тебе докажу!

Я направилась домой, посмеиваясь над чудаковатой старухой. В предсказания я не верила ни на грош, и меня позабавило, что граф де Конмор бегал в наш бедный квартал. Интересно, о каком браслете говорила Вильямина? Кому граф должен был его подарить? Шла ли речь о той самой девице, которая истерзала его душу?

Размышляя об этом, я добралась до дома, и едва переступила порог, как очутилась в незнакомом разноцветном мире, где всё вертелось, кружилось, благоухало духами и шипело раскаленными утюгами. Две девушки, призванные помощницами в этот волнительный день, стояли перед Анной и Констанцой, подрубая подолы платьев. Матушка, облаченная в новое платье из черного шелка, укладывала золотистые локоны Констанцы в затейливую прическу. Из-за нехватки денег пришлось отказаться от услуг парикмахера, но матушка отлично справилась. Крохотная диадема с жемчужинами – украшавшая ещё нашу бабушку, придала облику Констанцы благородства и изящества. Анна осталась без фамильных украшений, но ее волосы матушка украсила шелковой розой, и получилось очень даже неплохо.

– Вот и ты, Бланш! – матушка бросила на меня рассеянный взгляд. Причешись, я сделаю прическу и тебе.

– Мама, мне бы не хотелось… – начала я.

Но матушка перебила меня:

– Нам придется лгать графу, что ты лежишь с приступом мигрени?! Не будь кокеткой, Бланш! Я подшила твои туфли, они на столе.

Я со вздохом взяла свои потрепанные туфельки. Когда-то они были новенькими, атласными, с жемчужными розетками. Матушка постаралась придать туфлям приличный вид, но все равно их унылость резко контрастировала с новизной платья. Если только не подшивать подол, чтобы обувь не была видна?

Констанца и Анна щебетали, как малиновки, а у меня было тяжело на душе, и совсем не радостно на сердце. С бо́льшим удовольствием я осталась бы дома, но строгий взгляд матушки заставил подчиниться.

Причесавшись и умывшись, я надела нижнюю рубашку – на тонких бретельках, и при помощи девушек нырнула в розовое облако, которое мне поднесли. Платье было немного широковато в талии, но матушка тут же зашила его по спинке, да так, что я еле могла вздохнуть. С моей прической у нее было куда меньше забот, чем с прическами сестер – она просто приподняла мои темные кудри на затылке, оставив концы свободно падать на плечи и спину.

– Надо чем-то украсить волосы, – матушка отцепила от пояса платья бутоны роз. – Вот, они прекрасно подходят. Очень нежно и ярко.

– Благодарю, мама, – сказала я, разглядывая собственное отражение.

Там, в зеркале, отражалась незнакомая девушка – тонкая и изящная. Даже удивительно, что этой девушкой была я. Казалось, бесконечно много лет мое отражение не радовало меня так, как сегодня. Пожалуй, я чересчур бледна, но в моде аристократическая бледность, так что это к лучшему. По крайней мере, Реджинальд не будет разочарован, увидев меня.

– Реджинальд будет очарован, – сказала мама мне на ухо, будто прочитав мои мысли.

Я застенчиво улыбнулась, и отражение в зеркале ответило мне улыбкой. Господин Маффино сравнивал мои зубы с очищенными ядрышками миндаля. Что ж! Они и вправду белоснежные, и ровные – загляденье, а не зубы. Улыбнувшись посмелее, я продемонстрировала улыбку во всей красе. Почему бы и нет? Кто знает, что ожидает нас на этом балу? Новогодние праздники для того и существуют, чтобы чудеса приходили в нашу обыденную жизнь.

Загрузка...