Карантин

Глава 11. Дружба

Мама с папой говорили по скайпу до поздней ночи. Сперва они ругались, потом мама плакала, потом смеялась сквозь слезы и вспоминала что-то далекое, из тех времен, когда оба были студентами. Мамин голос стал теплым, щеки порозовели, она словно бы помолодела за время долгой беседы. Они с отцом разошлись десять лет назад, почти не виделись, говорили друг с другом редко, неохотно, порой враждебно. Тане нравился веселый и добрый папа, она любила его проделки, заразительный смех, мальчишество – и на дерево мог залезть и блинчик по воде запустить и на американских горках с дочерью прокатиться. Но к любви примешивалась толика снисходительной жалости - даже наивная, слабенькая мама казалась взрослей и серьёзнее. И с деньгами папа обращался неаккуратно – мог задержать на месяц или прислать меньше обещанного. Мама в такие дни раздражалась, переживала, а иногда и повышала на дочку голос. Таня видела все.

Но сегодня ночью папа звонил из Москвы – оставив все свои дела, он купил билет на первый рейс из Берлина. И к полудню, если самолет не отменят, обещался быть в Симферополе. Таня не помнила маму такой счастливой, никогда в жизни.

- Пир во время чумы, - улыбнулась мама и выключила компьютер. – В годину бедствий, как говорят классики, звезды светят особенно ярко. Я всегда любила твоего папу, и он тоже любил меня. Но мы были молодыми упрямыми идиотами, не думали ни друг о друге, ни о тебе.

- Что-нибудь переменится оттого, что вы стали старше? – не удержалась Таня.

- Фи! Хамить надо изящнее, - сделала гримаску мама. – Посмотрим. Если я знаю твоего отца, а я его знаю, он прорвется через оцепление. И вытащит нас отсюда…

- Хоть тушкой, хоть чучелом, - продолжила Таня.

Мама хихикнула. Спорить с ней было бессмысленно. К тому же в молодости, отец, если верить семейным легендам, хаживал автостопом в Финляндию и просачивался без билета на концерт Цоя. Вдруг и правду прорвется. Сделав сонное личико, Таня поцеловала маму в щеку и ушла в свою комнату. Предстояла нелегкая задача – улизнуть поутру из дома.

Уснуть не получалось, постель казалась жесткой, шум за окном пугал. Поход по городу, впрочем, пугал куда больше. Рассказ Дороша выглядел бредом, глупой мальчишеской выдумкой, чтобы привлечь внимание. Но Костя тоже видел страшную старуху в красном. Вдруг она и вправду злодейка-чума, как в сказке? И огонь освободит город от заразы? В старом фильме сумасшедший ученый поперся с факелом на похожее чудище, прогнал врага, защитил друзей, но сам не спасся. Что он там говорил? Убивая, ты убиваешь дважды… Нет, не помню.

Сильный ветер, как нередко случалось осенью, принес дождь. Тяжелые капли забарабанили по стеклу, в комнате стало холоднее. Дрожащая Таня вылезла из постели за теплой пижамой, накрылась пледом поверх одеяла и наконец-то уплыла в сон.

Будильника она не услышала, разбудила возня на кухне – напевая что-то про лесное солнышко, мама замешивала душистое тесто. Пахло ванилью, какао, разогретой духовкой и праздником. Словно давным-давно, когда они жили в Питере, в своей квартире на Петроградской, с тетей, бабушкой и котом Пиратом. Словно нет никакой беды, словно на улице не стреляли и сирены машин не воют каждые полчаса. На всякий случай Таня выглянула в окно – вдруг несчастья ей привиделись, во дворе возятся в песочнице малыши, сплетничают бабули, степенно приветствуют друг друга жильцы… Ни души. Битые стекла, брошенный тюк с вещами, неприятные темные пятна на асфальте. Дом - передышка, островок безопасности посреди дороги, но потока машин никто не отменял. Тане стало не по себе.

Она ведь не обязана подписываться на авантюру мальчишек, она девочка, самая обычная пугливая девочка, не супергерой и не волшебница из аниме. Одноклассники это затеяли – пусть сами гуляют по городу в эпидемию, ищут приключений на головы. А у неё папа приедет, и мама одна дома, волноваться начнет. Подумаешь, обещала – даже не обещала, а согласилась, вместе со всеми сказала «да». Зачем рисковать? Ради кого?

Ради тех, о ком никто не станет заботиться. Людей станут лечить и спасать, а зверьё бросят без помощи. Счастливица Колышкина рассказывала однажды, как они осенью четырнадцатого года бежали из охваченного войной Иловайска. Батя снял цепь с дворового кобеля и отпустил на четыре стороны, в пустом доме осталась кошка с котятами. А соседи в день отъезда вывели всю живность – корову, козу, собаку – за ограду и пристрелили «чтобы не мучились».

Таня знала по имени каждого кота во дворе, гладила каждого пса, многих помнила котятами и щенками, изучила их привычки и норов. Кто робок, кто настырен, кто просится на ручки, никогда не подойдет первым, станет ревниво отталкивать остальных. Кто болел поносом или кошачьим гриппом, отмораживал лапы и хвост, кто дрался и не желал замазывать разодранную вдрызг морду. Кто попал под машину, сожрал отраву, попался под руки живодерам…

- Мамочка, - словно со стороны Таня услышала свой фальшивящий голос. – У нас сливочное масло закончилось и яиц для крема не хватит. Я сбегаю до угла в магазин? Быстро-быстро!

- Дочь моя, - мама вышла из кухни, вытирая о полотенце руки. – Мы с тобой много раз говорили – не надо врать маме, она все равно догадается.

- Мама, не клевещи! Загляни в холодильник – масла нет, и яиц три штуки, - демонстративно обиделась Таня.

- Ага, конечно. И ты, дочь моя, решила позаботиться о любимом папочке, помочь дорогой мамочке и сходить в магазин, невзирая на все опасности. Просто памятник негде ставить!

- Я честно хотела помочь, - Таня опустила глаза.

- И в карманах у тебя ни пакетика корма, ни объедков в баночке, да? Танюша, ай-яй-яй. Ладно, ладно не расстраивайся так. Тебе настолько важно спуститься и покормить голодных котов? И если тебе не разрешить, ты попробуешь сбежать, правильно?

Потупив глаза, Таня кивнула.

- Хорошо, ступай! Только быстро, и я тебя умоляю, надень маску от гриппа, ничего не трогай, ни с кем не разговаривай.

- Даже с продавщицей? – улыбнулась Таня. – Яйца-то надо купить.

- С продавщицей можно.

- Договорились.

Через пять минут Таня уже бежала вниз, перескакивая через ступеньки. В кармане большой куртки теперь действительно лежали лакомства для котов. Бедная мама – она иногда замечала враньё, но никогда не умела докопаться до истины. Ничего ведь не случится, если метнуться через два двора до дома Баба-джана, посмотреть на пафосные физиономии одноклассников, увидеть Костю и вернуться назад, если геройский запал угаснет? А если не угаснет – позвонить маме и скормить ей ещё кусочек правды.

Небо опять прояснилось, утреннее солнце отсверкивало от оконных стекол, играло в лужах. Двор пустовал – только машины стояли рядком, ещё влажные от ночного дождя. Ни следа живности, даже вездесущие воробьи куда-то подевались. Недоуменно оглядевшись, Таня вышла к бетонному бортику, отделяющему асфальт от детской площадки – как повелось во дворе, там красовались кошачьи миски и добрые бабушки дважды, а то и трижды в день наполняли их доверху.

- Кис-кис-кис! Кушать! Кушать!

На шорох пакетика обыкновенно сбегались пять-шесть голодных ртов – глазом моргнуть не успеешь, как зверье умильно трется у ног. Но сегодня Таня звала напрасно. А если попробовать на запах? Вскрыть пакетик с кошачьей едой секундное дело.

- Кис-кис-кис!

Мягкие лапки прошуршали по асфальту. Крыса. И ещё, и ещё! С десяток серых раскормленных грызунов сбежались к бесплатному завтраку. Поглядывая на девочку черными злыми глазами крысы набросились на еду, их пыльные хвосты дрожали от жадности. Бессовестные!

- Пошли вон! Это кошачья еда! Вон пошли! – прикрикнула Таня и топнула ногой.

Ноль внимания. И на поднятый предмет – ноль, только собаки знают, чем грозит камень в человечьей руке. Лишь когда осколок щебня шлепнулся в самую середину миски, крысы отпрянули. Но бежать не стали. Гнусаво пища, они выстроились полукольцом, застучали хвостами – и тут же из подвальных щелей и люков полилась серая волна. Все новые и новые грызуны окружали Таню, скалили желтые зубы, подпрыгивали - девочка впервые в жизни испугалась животных. Она шагнула вперед – ряды сомкнулись, швырнула в них шапкой – пестрый комок исчез под шевелящимися телами. Объедки. Эврика! Таня длинным рывком вытряхнула банку, крысы рванулись к пище, освободив проход.

Бежать! Вниз по двору, в арку, оторваться подальше! В боку тотчас закололо, рот пересох, неудобная маска слезла. Бегала Таня плохо, зато спотыкалась великолепно – проехалась по асфальту ладонями, порвала на коленках джинсы и больно стукнулась. От обиды слезы брызнули моментально. Ошеломленная Таня приподнялась, отбросила со лба непослушную челку.

Крысы шли к девочке. Неторопливо – добыча уже никуда не денется, она повержена и вкусно пахнет кровью. В мирное время грызуны предпочитали зерно и фрукты, но нынче другие дни.

Таня почувствовала за спиной что-то теплое, нежное и живое. Кошка. Старая Шубка, черно-рыжая, с половиной хвоста, вечно беременная и сонная. Уходи, киса, уходи пока можно!

Шубка прыгнула вперед, выгнула спину и завопила – так кричат коты перед дракой. Крысы не остановились – что им какой-то комок глупого меха. Они надвигались словно штормовая волна, размеренно и свирепо. Взъерошенная, оскаленная кошка отступала по полшажка, и орала дурным голосом. Таня пошарила рукой, ища камень.

Иссиня-черный Бандит вылез из сохлых кустов сирени, и, противно мяуча, встал рядом с Шубкой. Серый Барсик и рыжий одноухий Семен, вечные враги, прикрыли левый фланг. Разноглазый Беляш, гордо выпятив драную морду, встал справа. Полосатые сестры Катя и Котя наступали на крыс боком, на вытянутых прямых лапах. Злобный сиамец Принц лязгал зубами и плевался – хха, хха.

Крысы заверещали. Словно по команде они перестроились в боевой порядок, выдвигая вперед самых крупных матерых пасюков. Таня четко различала рыжеватую шерсть врагов, испачканные дрянью зубы, противные носы.

Подкрепление подоспело вовремя.

Оглушительный лай заполнил дворы. Черно-белая псина, прозванная Гитлером за длинный мохнатый чуб, привела всю стаю с конечки и полтора десятка разномастных дворняг атаковали крыс с тылу. К облегчению Тани, грызуны не стали принимать бой – они порскнули в разные стороны и исчезли в считанные секунды. Одну крысу все-таки задавили, но ни псы, ни коты не прикоснулись к трупику, даже нюхать его не стали. Животные озирались, опасливо щурились, собаки поджимали хвосты, и не отходили от девочки.

Всхлипнув, Таня утерла лицо грязной ладонью и тяжело поднялась. Белый Барин, самый крупный и важный из челноковских псов, шумно вылизал ей щеки и оцарапанные ладони. Нельзя сказать, что Тане понравилась забота мохнатого друга, но она понимала – другого слова «люблю» в собачьем языке не нашлось.

До пятиэтажки где жил Бабаджи, оставалось пройти сто метров. Таня представила, как она покажется мальчишкам в таком виде – ободранная, перемазанная, слюнявая – и нервно хихикнула. Пофиг!

Стая проводила девочку до подъезда и моментально расточилась, как только закрылась дверь.